Вампиры Анны Райс

[Дана]

Я стою на арене, ощущая всем напружиненным телом терпко-пьянящую готовность к поединку. Чёрная кровь галопом несётся по венам, гудящим, точно разорвавшиеся струны. Я вскидываю подбородок и глаза, я стискиваю каменеющие пальцы на своём оружии. Шпага это, меч или кинжал? Сие мне неведомо, но это и неважно. Важно лишь то, что оружие - часть моего естества, так же как и заострившиеся ногти, и клыки, проколовшие нижнюю губу, так что пересохший пылающий рот наполнился медовой кровью.
Кровь привлекает шакалов и стервятников.
Солнце парит над моей головой – огненный стервятник, поджидающий добычу.
Что же до шакалов, то за ними дело не станет.
На мгновение в тело впивается ржавая иззубренная боль – вернее, не боль, а всего лишь мутное с привкусом гнили предчувствие боли. Кровь застывает на полпути к поперхнувшемуся сердцу студенистыми сгустками; её отзвук на губах и языке становится из сладкого липко-ядовитым. Краем воспалённых от безжалостного солнца глаз я вижу его, демона боли – неуклюжая фантомная фигура рвотного цвета колышется, цепляясь беспалыми руками за знойный воздух; на неловко сляпанной головке – склизкие улиточные рожки, вместо глаз – рытвины, наполненные чем-то копошащимся.
Прочь, чудовище, изыди с моих глаз, жалкое отродье страха и слабости. Убирайся в преисподнюю и приводи других, отличных от тебя – безупречных демонов с фарфоровыми лицами и обсидиановыми магнетическими очами. Их я, возможно, и приму своим телом и тем, что осталось ещё от души; но ты, воплощение человеческой ничтожности, ты слишком уродлив, и нет тебе места на этой арене, где я, вскинув голову к уничтожающему мою плоть голодному светилу, жду своего поединка.
Перед глазами вьются алые нити, кровь горькой облаткой жжёт корень языка, но я, стиснув заострившиеся зубы, вглядываюсь в даль – туда, откуда за мной наблюдают зрители. Их тела колышутся в песчаном мареве, перетекая одно в другое и вновь разлепляясь – бесформенная масса вроде мокрой серой глины. Как и у демона боли, у них нет глаз – только провалы на текучих клубящихся лицах; но я знаю – они чувствуют меня, чувствуют мой запах, запах моей чёрной крови, неутомимо гарцующей в мучимой солнцем хрустальной плоти.
Я вскидываю подбородок ещё выше; я надменно изламываю брови. Итак, кто же выйдет на эту арену, багровую от застарелой крови и полуденного солнца? Кто же сразится со мной?
Как приливная волна, вспоровшая поверхность океана. Они поднимаются единым серым валом. Они движутся к арене. Ко мне.
Все.
На мгновение ртутная испарина окропляет мой лоб. Мне казалось, поединок будет с кем-то одним…
Но они и есть один, разве не так? Один – одна серая кишащая слепая масса, которая ползёт ко мне, готовая пожрать. Она нетороплива – ей некуда спешить. Нетороплива и неумолима. Многоглавая гидра, медуза; Левиафан, тянущий ко мне бесчисленное множество голов.
Слепые. Глухие. Они движимы не злобой, не яростью – они просто стремятся ко мне - бездумно, механически. Они просто есть – так же, как есть это солнце на небе (мне кажется, или оно опустилось ниже?), так же как есть эта арена, посыпанная рыжим окровавленным песком. Так же, как есть я.
Я вздымаю подбородок. Я бросаю короткий презрительный взгляд на солнце. Я сжимаю в руке своё оружие, не вполне сознавая – есть ли оно на самом деле, или мои пальцы впиваются в воздух.
Я не знаю, есть ли у меня оружие, но я знаю, что я – есть. Я существую. Я – сущий.
Я улыбаюсь. Я не знаю, есть ли у меня для этого губы, но это и неважно. Я улыбаюсь. Я есть, и я – это моя улыбка.
Они приближаются. Солнце парит надо мной огненным стервятником. Ещё мгновение – одно мгновение – и серая масса хлынет на арену, пахнущую кровью.
Я улыбаюсь.


RB