Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 8, 9, 10 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Ноя 29, 2009 2:57 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март, 1794

Заседание Комитета общественного спасения и Комитета безопасности.

Сен-Жюст, Барер, Бийо-Варенн, Колло дЭрбуа, Карно, Робеспьер и другие.

Шесть дней. Именно столько времени прошло с тех пор, как был казнен Эбер. Казалось, что все позади. Даже приготовления Фукье, направленные на то, чтобы пресечь возможные попытки освобождения заключенных, оказались не нужны. Пропаганда и вовремя пущенные слухи убедили народ в том, что осужденные лидеры кордельеров предали их. Когда был вынесен приговор, только несколько голосов раздались в их защиту. Никто из них даже не пытался изложить свои взгляды или оправдать проводимую ими политику. Эбер. Почему-то больше всего толпа осыпала насмешками именно его. Сарказм, оскорбления, насмешки… чего можно еще ожидать от толпы? Все понимали это, но не Эбер, который был сломлен. Он не смог преодолеть себя и единственный из всех плакал.

Почему вспомнился именно он? Грохот падающей мебели и ругательство, вырвавшееся у Колло, вернуло Робеспьера к действительности. Эрбуа, злой и охрипший после бесконечных воплей пинком задвинул стул в угол и устроился там, с явным намерением больше не вступать в дискуссии. Четвертый час ночи. Сегодня решается судьба Дантона и его партии. Вряд ли можно найти человека, у которого не раскалывалась бы голова от дискуссий, обвинений и обсуждений… сколько их было с пяти часов вечера? Если подвести краткий итог всей этой беседы, то любая инициатива, исходившая от комитета общественного спасения, немедленно подавлялась комитетом безопасности. И наоборот. Так можно было спорить до бесконечности. Может быть, даже и к лучшему, если приказ не будет подписан, но что тогда? У них нет права на этот шаг. «Снисходительных» нужно остановить. А вместе с ними Дантона и Демулена. А вместе с ними… знал ли Сен-Жюст о той связующей с роялистами роли, которую сыграла Люсиль Демулен? Если бы нет. Хотя какое это имеет значение? И так ясно, чем все закончится. Все уже предрешено заранее, в тот момент, когда нож опустился на головы соратников Эбера. Нет, даже раньше.

Робеспьер скомкал лист, на котором были записаны аргументы в пользу ареста, уже тысячу раз пересмотренные и переписанные и бросил его к каминной решетке, где лежала груда таких же. Сам он принимать участие в споре не хотел, предпочитая слушать. Все равно всю ответственность за это решение придется взять на себя.

Барер плохо спал этой ночью. Его прекрасная Софи даже встревожилась состоянием гасконца, который в итоге бледный и злой вылетел из ее дома ни свет ни заря, подумав, что подремлет остаток ночи на диване в собственном кабинете. Все кончено и все уже предрешено наперед. Это началось с Жиронды. Ему вспомнился его старый друг Бриссо, который пошел на гильотину, не теряя философского спокойствия… Еще был Верньо, тот самый, который бросил Робеспьеру в лицо слова о том, что «Революция, как Сатурн, пожирает своих детей». И обстоятельства складываются так, что ему самому, Бареру, приходится всеми силами помогать этому Сатурну, пытаясь одновременно просто не стать следующим. Конца Революции не будет. Он настанет только с концом революционеров. Наверное, ради этого стоит жить. И ради шанса все-таки еще раз оказаться на гребне волны и что-то изменить. Сегодня был не такой день. Барер не сидел сегодня за общим столом, а продолжал работать, параллельно не упуская ни слова из того, что говорилось коллегами.

- Граждане, так что делать будем? Да или нет? Аргументы есть и для одного и для второго решения – нарушил он затянувшееся молчание просто потому что напряженная тишина грозила взорваться чем-то нехорошим.

- Да, - коротко и зло бросил Бийо-Варенн, - Мы не разойдемся, пока не будет подписан приказ. Это неизбежно. Со дня казни Эбера прошло несколько дней, как мы и договаривались, Робеспьер, а ты не возражал. Или ты передумал и Революцию вперед теперь поведут умеренные?

- Этот вопрос сейчас решают два Комитета, если вы не заметили, а вовсе не я лично, гражданин Бийо-Варенн, - сквозь зубы ответил Робеспьер

- Конечно же, Робеспьер всегда ни при чем, - ехидно ответил Бийо-Варенн, - Робеспьер… Всегда в тени и при этом сама открытость на людях. Наш Неподкупный… или сила личности Дантона купила и тебя? Ты не говоришь почти ни слова весь вечер, прекрасно зная, что все только и ждут твоего слова. Да или нет?

- Мне кажется, что вы переходите к оскорблениям, гражданин Бийо-Варенн, - холодно ответил Робеспьер. - Потрудитесь вести себя, как положено в обществе. Тем более что сейчас решается вопрос о большинстве.

- О большинстве не только в Конвенте, но и в Якобинском клубе! - выкрикнул Пикар из Комитета безопасности. - Мы не можем не принимать во внимание этот факт!

- А что тут обсуждать? - раздраженно рявкнул из своего угла Колло. - И так ясно, что в Конвенте у нас Тальен, а в Клубе - Лежандр. И оба...

- Ставленники Дантона! - заорал Пикар. - А мы даже не сможем составить обвинительный акт! Против них нет улик!

- А это разве не компетенции Фукье? - подал голос Приер.

- Чтобы передать бумаги Фукье, нужно обвинение! - рявкнул Клеман. Робеспьер собрал в стопку разбросанные на столе бумаги. Мало кто знает, что все нужные бумаги уже готовы и находятся у Сен-Жюста. Дело только за ордером на арест.

- А с чего вы взяли, что на них нет улик, гражданин Пикар? - тихо спросил Сен-Жюст. Все взгляды обратились на него. Кто-то смотрел в ужасе, кто-то едва сдерживал злорадство. О да, у Дантона достаточно врагов. И они готовы растерзать трибуна - каждый по своим соображениям. Робеспьер, кажется, вновь начал сомневаться. Сколько же можно пытаться что-то ему доказать? Удивительно, что он отдал свои записки о дантонистах, вероятно, в тот момент Сен-Жюст застал его врасплох...

- Улик навалом, а свидетелей - еще больше, - заметил Карно. - Разве процесс по делу эбертистов не дал нам понять, что улики и свидетели - дело наживное?

- Вы упрекаете меня в фальсификации улик, Карно? - поджал губы Сен-Жюст.

- Нет. Всего лишь пытаюсь подтолкнуть вас к тому, что пора познакомить нас с докладом о дантонистах, о которых шепчутся во всех галереях Тюильри, - дружелюбно улыбнулся Карно. - А вы что подумали?

Барер, не поднимая голову от бумаг, весь обратился в слух. Закономерно было бы, если бы выпад Карно сейчас поддержал Бийо-Варенн.

Так и произошло. Бийо-Варенн, ни на секунду не забывавший о некоем отчете по мезонскому делу, попавшему в руки Сен-Жюста, ехидно продолжил начатую тему:

- Конечно, наживное, гражданин Карно. Я думаю, что гражданин Сен-Жюст в процессе подготовки такого доклада озаботился не только сбором улик на дантонистов… Черт возьми, да он достаточно умен, чтобы подготовить достаточно улик против каждого из нас… верно ведь, кавалер Сен-Жюст?, - Но к делу, - посерьезнел Бийо-Варенн, - Я надеюсь, что сейчас из доклада мы узнаем, что с арестом нельзя медлить ни минуты… и этому будут представлены все доказательства… Читайте, Сен-Жюст.

- Три часа ночи, - улыбнулся Сен-Жюст. И посмотрел на Робеспьера. Лицо соратника, казалось, окаменело. Никто в Комитете не знал, что творится на душе Робеспьера. Никто, кроме него.

Робеспьер слегка кивнул. Приказ будет подписан, несмотря на все попытки отсрочить неизбежное. Достаточно их послушать.

Сен-Жюст поднялся. Душная комната, наполненная злобой и блеском уставших глаз, перестала существовать. Он слишком долго шел к этой минуте. Три ночи подряд он, как безумный, корпел над своей речью для Конвента. Он видел себя Цицероном, бросающим обвинения Катилине, разоблачающим заговор против римского республиканского строя. История должна повториться. И нет больше силы, способной удержать Дантона на его пьедестале. Час пробил, и собранные факты, уличающие связи этого продажного человека с монархистами и предателями, должны быть открыты обществу. Мирабо, Орлеан, и другие, все эти люди вереницей проходили сквозь доклад, основанный на мыслях, собранных Робеспьером, дополненном и доведенным до совершенства. В своем докладе он решил обращаться лично к Дантону. Бросить обвинения ему в лицо. Своими глазами увидеть, как зал, полный депутатов, восторженно аплодирует, как их взгляды обращаются к Дантону. Трибуну революции, продавшего свою совесть за теплое местечко в Арси. И это будет победой. Его настоящей победой.

"Дантон, ты ответишь перед судом, неминуемым и беспощадным. Рассмотрим же твой образ действий в прошлом, покажем, что с первых дней ты, соучастник всех посягательств, всегда был противником партии свободы...."
"Дантон, ты служил тирании; ты, правда, был противником Лафайетта, но Мирабо, Орлеан, Дюмурье тоже были его противниками..."
"Дантон, Мирабо, замышлявший перемену династии, оценил твою смелость, он овладел тобою. И с тех пор ты начал отступать от суровых принципов, и ничего о тебе не было слышно вплоть до расстрела на Марсовом поле..."

В свой доклад Сен-Жюст вложил всю свою ярость. Все презрение к человеку, который бездействовал в те моменты, когда требовалось его присутствие, который пытался сговориться с Дюмурье и жирондистами. И ... который погубил Камиля Демулена. Когда доклад был прочитан, Сен-Жюст медленно вернулся на свое место. Его встретила замогильная тишина. В огромной комнате, где собралось несколько десятков человек, было слышно тиканье часов и треск огня в камине.
Барер пристально посмотрел на Сен-Жюста. Этот юноша сегодня превзошел их всех, два Комитета со всеми секретарями, агентами и добровольными помощниками. И именно сейчас Барер почувствовал к Сен-Жюсту не логичную зависть, а добрую жалость к этой самой талантливой юности. Ему не дадут зачитать доклад и бросить его в лицо Дантону, это очевидно… Неужели это талантливейший политик не предугадал такой поворот событий? Или где-то глубоко в Сен-Жюсте еще прячется застенчивый юноша из Блеранкура, жаждущий славы и служения Революции? Но он оставил мысли при себе, просто кивнув.

- Отличный доклад, Сен-Жюст, - бросил Бийо-Варенн, - Великолепно. Вы убедили нас. Так что, чьи подписи осталось поставить на приказе? Подписываем, граждане, четвертый час ночи, а еще жандармы должны произвести арест.

- Четвертый час, четвертый час, - вскочил Колло. - Что, еще не все ясно? Единственное, что мне непонятно, так это то, почему гражданин Сен-Жюст обращается непосредственно к Дантону? Или кто-то сомневается в том, какое решение будет вынесено?

Сен-Жюст резко поднял голову.

- Я обращаюсь лично к Дантону, гражданин дЭбруа. И буду обращаться к нему, когда зачитаю свою речь в Конвенте. Вас что-то смущает?

- Ничего меня уже не смущает, гражданин Сен-Жюст, - ответил Колло. - Я просто спросил. Прочитаете вы этот шедевр или не прочитаете, все равно Дантон будет арестован, так что ничего это не меняет.

- Значит, Комитеты поручили мне составить этот доклад, чтобы насладиться моим эпистолярным жанром? - холодно спросил Сен-Жюст. Ему потребовалась вся его воля, чтобы выглядеть спокойным и хладнокровным. Никто из них не увидит, что он задет. Не дождутся.

- Все может быть, - пожал плечами Колло.

- А что, вполне красиво написано, - вежливо сказал Карно. - Вы прогрессируете, гражданин Сен-Жюст. Браво. Дантон будет трепетать от силы вашего слова. А вы не боитесь, что, если он решит ответить, то заглушит вас своим голосом? Он может.

- Да какое это имеет значение, граждане?! - вскинулся Пикар. - Мы собрались здесь, чтобы решить вопрос об аресте! Об аресте, понимаете?! А вы начинаете зачитывать речи, которые последуют за арестом! Если вы считаете, что обсуждать больше нечего и арест должен произойти, тогда, прошу прощения, какого черта мы здесь обсуждаем? Составляйте приказ.

- Что вы имеете в виду, говоря об аресте? - вспыхнул Сен-Жюст.
Барер снова кивнул в пространство и уткнулся в бумаги, выразительно постучав по часам.

- А имеем мы в виду арест адресата Вашего доклада, гражданин. Отличный фундамент для обвинения и отличное выступление в Конвенте перед пустой скамьей, - ехидно заметил Бийо-Варенн, - Но хватит сантиментов. К делу. Приказ был у гражданина Робеспьера, не подписанный только им и гражданином Сен-Жюстом. Так что, граждане? Пора.

- Приказ должен быть составлен и подписан двумя комитетами! - гневно заявил Пикар. - Иначе выходит... - в его голосе прозвучали нотки угрозы.

- Гражданин Пикар, нами был составлен черновой вариант приказа, без каких либо обвинений, - подал голос Робеспьер. Все кончено. Вся эта борьба на протяжении недели, все попытки отделить Дантона и Демулена от остальных "снисходительных" ни к чему не привели. Он бросил быстрый взгляд на Сен-Жюста. Соратник едва сдерживался, но пока что ему удавалось сохранять внешнее спокойствие. Каких невероятных усилий ему это стоило - другой вопрос.

- Тогда он будет составлен сейчас, - упрямо заявил Пикар, оглянувшись по сторонам в поисках бумаги. Чистых листов не оказалось, почти все были либо исписаны, либо смяты. Наконец, где-то нашелся обрывок конверта.
Барер встал из-за стола, присоединившись к группе столпившихся вокруг Пикара челнов обоих Комитетов. Как только бумага была составлена, он поставил свою подпись, как обычно – не первым и не последним. На лице Бийо-Варенна читалось торжество и какое-то смятение. Ну да, крушение титанов. Барер передернул плечами и вернулся за стол.

Бийо-Варенн сосчитал подписи обоих Комитетов на приказе и обратился к остальным:

- Приказ готов. Остались Робеспьер, Линдэ и Рюль. Так что, граждане, медлите?

- Я не стану подписывать, - твердо сказал Рюль. Он не мог забыть ни последнюю речь Дантона, ни слова, обращенные к нему. - Вас и так достаточно, без моего голоса.

- Мой долг, - сказал Линдэ, уставясь в свои бумаги, - кормить страну. Поэтому я тоже не стану подписывать. Как сказал гражданин Рюль, подписавших более чем достаточно.

Робеспьер молча перевел взгляд с дЭрбуа на протянутую ему бумагу. На лице Колло читалось выражение зеленой скуки, на лицах остальных - нетерпение и усталость. Пятый час. Почти двенадцать часов дебатов и споров закончились приговором. Жорж Дантон, Камиль Демулен и дальше по списку... Так же молча, он протянул руку за пером и поставил свою подпись. Потом передал лист Сен-Жюсту. Все кончено.

Все это время Сен-Жюст молчал, стараясь подавить разочарование и усмирить растоптанную гордыню. Они выслушали его доклад так, словно это была бюрократическая бумажка, простое дополнение, которое не могло ни на что повлиять. Он не Цицерон. И Дантон - не Катилина. Все просто. Его доклад ни на что не повлияет. Они и так его арестуют. Не будет обвинений, брошенных в лицо заговорщику и предателю. Это просто никому не нужно. Сен-Жюст поставил свою подпись. Медленно свернул исписанные листки в тонкую трубку. Затем подошел к камину, швырнул в него доклад и вышел. Огонь - наилучшее пристанище для ненужного и бесполезного труда. К дьяволу.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Ноя 29, 2009 4:32 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794 года

Тюильри

Робеспьер, Сен-Жюст

Робеспьер вышел из зала заседаний, чувствуя, что его шатает от усталости. На душе было пусто, сил на эмоции не осталось. "Через несколько часов они будут арестованы". Слова, сказанные Колло в заключение этого безумного заседания прочно засели в голове, он ловил себя на том, что мысленно повторяет их уже, наверное, в сотый раз. Но оставалось еще одно незаконченное дело, после которого можно будет пойти к себе и забыться сном, если удастся заснуть. Сен-Жюст. Он должен был поддержать его и не позволять сжечь доклад. К несчастью, все произошло слишком быстро. Но это не значит, что ничего нельзя исправить. Робеспьер ускорил шаг, но догнать Сен-Жюста удалось только у выхода из галерей. - Постой, Антуан. Нам нужно поговорить.

- К черту, Максимильян. Я сделал то, что должен был сделать. Я не виню тебя за то, что ты не поддержал меня. Я зарвался. Это непростительно. Я привык к тому, что каждое мое слово воспринимается с придыханием. Я ошибся. Извини, но на этот раз я действительно хочу остаться один. - Сен-Жюст говорил отрывисто и тихо. Пусть, он проявил слабость. Но он ничего не мог с собой поделать. В голове прокручивались уничижительные фразы, сказанные во время заседания.

- Антуан, послушай меня, - Робеспьер выдержал паузу. Говорить о том, что Сен-Жюст, в сущности, еще ребенок, означало бы смертельно обидеть его. Но ничто не запрещало так думать. - Мне очень жаль, если ты станешь винить меня в том, что я не поддержал тебя. Но подумай еще раз, даже если для этого придется вспомнить неприятные минуты, и ты поймешь, что их крики заглушили бы любую попытку заговорить. Ты не должен принимать это близко к сердцу. Каждому из нас, в том числе и мне, приходилось переживать подобное, притом в самых худших проявлениях.  Но если бы не зачитал свою речь, нас могли бы обвинить в том, что доклад не был зачитан Комитетам, перед тем, как зачитать его в Конвенте. Теперь нас не в чем упрекнуть. Ты восстановишь его по черновикам и он будет зачитан завтра в Конвенте.             

- Нет! Не будет! К чему эта демагогия? - Сен-Жюст резко отвернулся. - Я должен был догадаться. Все шло к его аресту. И не стоило тратить время на эти писульки. Доказательства будут представлены в суде, который все равно состоится.

- Ты действительно не понимаешь? - тихо спросил Робеспьер. - Не понимаешь, что это еще не все? Не понимаешь, что Конвент может отклонить постановление без этой, как ты выразился, демагогии? Значит, ты не внимательно слушал. Весь этот двенадцатичасовой спор сводился именно к тому, насколько рисковано будет арестовать Дантона, так как он имеет влияние. И влияние большее, чем было у Эбера. Что значат все эти разговоры, если окажется, что все было зря? Твоя речь нужна, чтобы они поняли необходимость предпринятых комитетами действий. 

- Они нас боятся. Я видел их глаза, Максимильян. Они объединились, или скоро объединятся. Сейчас арестуем Дантона. А потом кого? Барера? Бийо? Карно? О чем я говорю? Глупость и ребячество. Я знаю, что был неправ. швырнув эту речь. Но я не могу высказываться в одиночку. В одиночку высказываются только сумасшедшие. Или фантазеры, потерявшие связь с реалностью. Ты знаешь, о ком я. Прости, я уже заговариваюсь. двенадцать часов - это действительно много. Даже для меня.

- Ну почему же в одиночку? Ты будешь не один, ведь там буду и я.

- Сегодня ты впервые заговорил, как человек. - усмехнулся Сен-Жюст. -Я думал, что этого уже не произойдет. Спасибо. Я думал, что изливать свои мысли буду сегодня луне и звездам.

Робеспьер бросил быстрый взгляд на соратника, пытаясь определить, являлась ли его усмешка насмешкой. К окончательному выводу он так и не пришел, так как эту мысль перебила другая. Господи, никогда не думал, что будет уговаривать кого-то прочесть речь, которая приведет на эшафот тех, чьей смерти он, по большому счету, не желал. - Успокойся, Антуан. Тебе действительно нужно отдохнуть сейчас. Завтра в полдень мы должны быть в Конвенте. А ведь предстоит еще переписать речь.

- Я не издевлся. Мне действительно не хватало твоей поддержки, Максимильян, - тихо сказал Сен-Жюст. - Я произнесу речь, если ты считаешь, что она нужна. И я пойду. Я действительно не спал двое суток.

- Жаль, что мои слова были не очень убедительны и ты так и не смог понять всю значимость этой речи, - невесело улыбнулся Робеспьер. - Теперь ступай  и постарайся выспаться. Увидимся завтра в Конвенте.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Dancing Fox
Initiate


Зарегистрирован: 30.03.2009
Сообщения: 250
Откуда: Город Святых

СообщениеДобавлено: Вс Ноя 29, 2009 4:39 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794.
Париж.
Анриетта Леба, Сен-Жюст.

Анриетта сидела у окна, поглядывая на темнеющее небо и вышивала, таким образом проводя время ожидания.
Услышав стук в дверь, Анриетта бросила вышивание на кресло и побежала открывать. Днем она старалась не думать о Сен-Жюсте, чтобы не расстраиваться самой и не расстраивать Элизабет.
Дело было в том, что с того дня, когда Анриетта встретила Мари, прошла неделя. И всю эту неделю, каждый раз, когда Антуан приходил от перепадов его настроения она становилась растерянной. А о том, что случилось ей приходилось догадываться самой.
Вот и сейчас девушка гадала, в каком настроении он придет - радостный и позовет гулять, или мрачный и пахнущий вином и будет смотреть на огонь в камине.
Она распахнула дверь и искренне улыбнулась.
- Добрый вечер!

- Здравствуй, Анриетта. - Сен-Жюст поцеловал ее и прошел в комнату. Только сейчас он понял, что потерял счет времени. Было ли это утро или вечер? Он не помнил, когда в последний раз ужинал. Только писал, переписывал, бросал в огонь, и снова писал. Доклад в Конвенте о дантонистах. Он все решит. Дальше будет проще, и можно будет выспаться. А сейчас все неважно. Он сел в кресло и попытался не смотреть на огонь. Если будет смотреть, снова начнет думать о Дантоне и том, что предстоит сделать. А думать сейчас нельзя. Анриетта не виновата. - Поговори со мной, Анриетта. О чем хочешь. Только не разрешай смотреть на твой камин. Хочешь, научи меня рисовать. Мне надо отвлечься.

"Понятно. Грустный..."
Анриетта провела рукой по его волосам.
- Хорошо. Тогда подожди немного, я принесу бумагу... и приготовлю кофе.
Девушка вышла из комнаты и немного устало вздохнула. Настроение Антуана часто передавалось ей, а быть печальной ей не хотелось, и даже не ради себя.
Она сходила в свою комнату за бумагой и карандашом, занесла их в гостиную, ободряюще улыбнулась и отправилась на кухню, варить кофе.
Запах кофе давал ощущение уверенности и уюта.
Она принесла поднос, разлила кофе по чашкам, поставила их на столик рядом с креслом.
- Не смотри на огонь, - тихо сказала она, - лучше смотри в окно... видишь, вон там ветки красиво смотрятся на фоне неба. Попробуй нарисовать? а я буду поправлять, если что...

Сен-Жюст послушно взял карандаш и сделал несколько линий. Потом улыбнулся. - Это трудно. У меня ничего не выходит. И как ты с этим справляешься? - От мыслей, которые лезли в голову, хотелось лезть на стенку. Друзей становится все меньше. И темнота наступает - темнота, которая сожрет каждого из тех, кто причастен. Не поддаваться. Сен-Жюст сжал руку Анриетты. - Я знаю, что извел тебя своим характером. Я не такой, каким ты меня себе представляла, правда? Веселый, остроумный, романтический герой, готовый на подвиги... Если бы я мог скинуть лет семь, ты бы могла созерцать то, что тебе действительно понравилось бы.

- Я люблю тебя таким, какой ты есть. Никто из нас не может вернут время назад. Может быть, и я когда-то была лучше, чем теперь... - Анриетта сделала несколько штрихов, - а время приносит с собой разные события... я знаю, ты сможешь преодолеть все это. Прости, если я чего-то не понимаю, из того что связано с твоей... работой. Но я люблю тебя за твою храбрость, прямоту. За то, что ты честен... это редко встречается.
Девушка взглянула на линии на листке - они были похожи на то, что она просила нарисовать.

- Я тебя измучил. Не обращай внимания. - Сен-Жюст поднялся и обнял Анриетту. Ну откуда в ней все это? Она - символ той добродетели, о которой говорит Робеспьер. Только почему она кажется ему сказочной героиней, нереальной, невозможной, случайной гостьей в этом жестоком мире? - Пойдем, Анриетта. Пойдем на улицу. Я обманул тебя. Я умею рисовать. Я думал, что у меня получится тебя обмануть. Но ничего не выходит. Просто пойдем со мной.

- Я знаю, что ты умеешь рисовать - это чувствуется в твоем наброске, - мягко улыбнулась девушка, - а я пыталась отвлечь тебя таким образом, правда, не знаю, помогло ли то? - она с тревогой взглянула ему в глаза.
"Да, на улице будет лучше. Там ветер и не жарко, как здесь".
- Пойдем.
Она вышла на улицу и вздрогнула - холодно, но возвращаться за накидкой уже не хотелось.

Сен-Жюст молча накинул на нее свой плащ и обнял. - Сейчас, оказывается, ночь. А я и не заметил. Куда пойдем, Анриетта?

- Пойдем туда, где красиво...где чувствуется весна, Антуан. И туда, где нет людей... потому что люди всегда видят слишком много там, где не нужно этого видеть.
Ночь. Умиротворение.
Анриетта взяла руки Сен-Жюста в свои и тихо проговорила.
- Пойдем в парк. Любой. И... научи меня танцевать?
"Да, танцевать на самой грани... на грани жизни и смерти. И весны."

- Я забыл, как это делается, - рассмеялся Сен-Жюст. - Ты хочешь учиться танцевать в парке? Мне нравится эта мысль. Пойдем. Мы будем двумя сумасшедшими, празднующими возвращение весны. И войдем в летописи призраков парка, который изберем для сегодняшней прогулки.

- Лучше быть призраком парка, чем какого-нибудь мрачного особняка, - Анриетта тоже рассмеялась.
И внезапно вспомнила ту женщину из кафе и ее слова, ведь та тоже походила на призрака. Но не здания, а времени.
"Нет-нет-нет, сейчас не самый подходящий момент для этого, я не хочу это вспоминать!"
- Значит, сегодня ты будешь вспоминать все, что ты умеешь, - в глазах девушки блеснул лукавый огонек.

- Лучше тебе не слышать моих мыслей. - Сен-Жюст поднял лицо к звездам. Почему-то вспомнилась Эжени. Старая мельница. Демулен. В нем - корень всего. Они никогда не простят себе его ухода, и его смерть станет началом конца. Откуда это осознание. Откуда, черт возьми, эти мысли? Музыка. Старый клавесин. Они будут казнены. Осталось несколько дней. А Эжени, говорят, покинула Париж. Значит, она не узнает, или узнает, когда все будет кончено. Ее призрак был прав. Призрак Нового моста, предсказавший смерть. Этот призрак никогда не приходит просто так... Стоп. Только не здесь. - Сен-Жюст протянул ей руки. - Нашей музыкой будет шум деревьев. Следи за моими движениями, Анриетта. Когда-то я был неплохим танцором...

Анриетта вложила руку в руку Сен-Жюста, а другую положила ему на плечо.
- А ты умеешь слышать, о чем говорят деревья? сейчас они шепчут о том, что очень скоро у них снова появятся новые платья...
Уверенные ведущие движения и тихий шелест их шагов.
- Звезды всегда будут равнодушно смотреть на тех, кто ходит под ними...

- Они не равнодушны. Просто ничего не могут сделать. - Сен-Жюст смотрел в лицо Анриетты. Все это - минутная слабость и политика. Они выиграют, и все закончится.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Ноя 29, 2009 2:31 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794 года

Париж

Барон де Бац и второй Человек в маске

Человек в маске. Он ловил себя на мысли, что привык воспринимать себя именно так. Маска скрывала его истинное лицо. И мысли. И ненависть. Сейчас ненависть ощущалась особенно остро. За окном - припозднившаяся счастливая парочка - молодой человек и девушка. Сен-Жюст и Анриетта Леба. На ее лице - обожание, на его - целая гамма чувств. А ведь завтра он забьет последний гвоздь в гроб дантонистов. Не зря Робеспьер побежал за мальчишкой, когда тот бросил свою речь в огонь. С заседанием в Конвенте все должно было быть не так просто. Если Сен-Жюст не прочтет свою речь, арест Дантона станет самым скандальным событием марта и вызовет больше разговоров, чем казнь эбертистов. Но Сен-Жюст прочтет. Восстановит и прочтет. Он всегда рушит их планы. И это нужно прекратить.... Легкий стук в дверь. На пороге стоял барон де Бац. К счастью, в этом городе никто не знал, как он выглядит, и он мог безболезненно перемещаться у всех под носом. - Раз вас видеть в добром здравии, барон...

- Рад вам, - сухо отозвался барон. Подобный тон был вызван вовсе не враждебностью к собеседнику, а смертельной усталостью. Все их планы рухнули. Еще в тот момент, когда сбежал Робеспьер. Побег Сен-Жюста и освобождение Кутона было только вопросом времени. Пришлось заметать следы, менять людей... Нужно отдать им должное, враги действовали быстро. Но какая наглость, использовать в своих целях его же имя! Это, пожалуй, злило больше всего. Он рухнул в кресло напротив и, после непродолжительной паузы, заговорил. - Вынужден признать, что мы недооценили противника, за что и приходится расплачиваться. Я слышал о последних событиях, касающихся того, что приказ подписан, но буду вам благодарен, если вы сообщите мне новости. Если они появились, разумеется.

- Приказ подписан. Город затаился в ожидании. Сегодня утром будет арестован Дантон и его ближайшие соратники. Конвент готов взорваться. У Дантона достаточно сторонников. А ваш друг Сен-Жюст подготовил речь... Хорошую и грамотную. Так случилось, что на нее отреагировали не так, как он считал нужным, и он бросил ее в огонь. Не восстановит - завтра в Конвенте, узнав новости, депутаты сметут Робеспьера и его соратников с лица земли. Восстановит - не берусь предсказать реакцию депутатов.

- Помилуйте, друг мой! - воскликнул барон. - Разумеется, я двумя руками за то, чтобы Сен-Жюст не прочел эту речь. Но что я могу сделать? Забрать у него бумаги силой по дороге в Конвент выходит за границы моих возможностей, да и не приведет к положительным результатам. Агитировать депутатов я тоже не могу. Моя стихия - народ, военные, мелкие чиновники. На то, чтобы поймать крупную дичь требуется время, а его у нас как раз и нет.

- Он умный и недооцененный противник, - задумчиво ответил его собеседник. - Недооцененный. Долгое время Сен-Жюста не рассматривали, как противника, считая просто амбициозным счастливчиком из Бларенкура. Когда схватились за голову, было уже поздно. Мы не сможем лишить его возможности говорить. Но, послушайте. барон! Вы видите, что он нас всегда опережает. Это нужно прекратить. Если его переиграть, он начнет ошибаться. И у него есть слабые места. Мало, но есть.

- Но это - на будущее, верно? - прищурился барон. - Стало быть, вопрос с Дантоном уже решен и вы ничего не будете предпринимать? Жаль. Будь я на вашем месте, я бы не позволил говорить Робеспьеру. Не Сен-Жюсту. А Робеспьеру. Увы, я по собственному опыту знаю, к чему приводят речи этого демагога. Тогда, может быть, речь Архангела смерти и провалится с треском, как это и было, судя по вашим словам, в Комитете. Но не имею права давать вам советы. Как я уже сказал, Конвент - не моя стихия. А о Сен-Жюсте я с вами совершенно согласен. Расскажите мне о его слабых местах и я найду способ заставить его задуматься над смыслом жизни, обещаю.

- Я только что видел, как он прогуливался со своей невестой. Анриетта леба не только помолвлена с Сен-Жюстом, но и родная сестра Филиппа Леба. Одного из комиссаров. Сен-Жюст раньше не был замечен в длительных связах. Однако, про Анриетту говорят уже больше месяца. И это предложение руки и сердца... Думаю, она что-то для него значит. Других женщин, которые были бы ему дороги, я не знаю. Что касается его друзей... Одного из них он лично своей речью загонит на эшафот. На сестре второго собирается жениться. Плюс Неподкупный. Одно время Сен-Жюст чрезмерно увлекался азартными играми и выпивкой. Судя по всему, сейчас он либо делает это дома и в одиночестве, либо поборол свои привычки. Есть еще один важный момент. В прошлом году Сен-Жюст был замешан в очнеь странную историю. Поговаривали, что он помог бежать из Парижа графу Сен-Жермену. Но самое удивительное в этой истории то, что Робеспьер, судя по всему, знал, что у Сен-Жюста не все чисто. И спустил ему это с рук. Вы понимаете, к чему я веду? Если Сен-Жюст окажется во что-то замешанным, Робеспьеру придется его защищать. И тогда...

- Понимаю, - улыбнулся барон. - Вы предлагаете мне немыслимую авантюру, дорогой друг, за что я вам очень благодарен. Поверьте, эта благодарность искренняя. Итак, номер первый. Анриетта Леба. Я очень мало о ней слышал, но из того, что знаю следует, что это миаля, романтичная девушка. Какая, позвольте, романтика может быть с занятым по горло депутатом? А в нашем случае достаточно заронить всего лишь одно единственное зерно сомнения, чтобы доказать связь этого небесного создания с роялистами. Анриеттой Леба займусь я сам. Вряд ли это сильно обрадует Неподкупного. Плюс Сен-Жермен. Не думаю, что стоит тревожить ту старую историю, все равно свидетелей не осталось... Но не сомневаюсь, что о ней сами заговорят, как только заговорят о связи Леба с роялистами. И, как вы верно заметили, Робеспьер будет защищать его, что докажет существование одного большого заговора, направленного на восстановление монархии.

- Кажется, мы нашли нужный путь. - собеседник барона разлил вино и поднял бокал. - За апрель, друг мой. За апрель, за монархию и за наш успех.

- За успех, мой друг! - барон де Бац отсалютовал бокалом и залпом осушил его. - Чем дольше думаю, тем больше нравится мне ваш ход мысли. У Робеспьера есть младщий брат... Лично я с ним не знаком, но говорят, что его связи весьма беспорядочны. Все помнят маркизу ля Судрэ. Да и сам Неподкупный не так безгрешен, как вы думаете. Взять хотя бы его отношения с графиней де Шалабр. Один из ее родственников был крупье у самой Марии-Антуанетты...

- Итак, с похищениями покончено. К действию. - Он поднялся. - Мне пора. Эта квартира пусть останется за вами. Я принес вам документы. Ваши соседи - наши верные люди. Обживайтесь, барон.

Де Бац тоже поднялся и поклонился. - Благодарю вас. И до встречи.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Ноя 29, 2009 10:45 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март, 1794

Париж.

Дом Дантона.

Жорж Дантон, Луиза.


Жорж Дантон то ходил по комнате, то снова садился в кресло у камина, не в силах оставаться в бездействии. Но что еще оставалось делать? Только ждать. Его уже несколько предупреждали о том, что готовится его арест. Не далее как вчера вечером пришел человек от Рюля и сообщил о заседании двух комитетов, где решалась его судьба. Его умоляли бежать из страны, но у него был только один ответ, на все эти бесполезные уговоры: «Они не посмеют». А если посмеют, он сделает все, чтобы этот поступок дорого им обошелся. Но они не посмеют. Не смогут отрыто напасть, так как почти все они – трусливые шакалы. Да, они будут совещаться, говорить, кричать до бесконечности, но напасть – не посмеют. А побег… Куда можно спрятаться от комитетов? Многие пытались, но что из этого вышло? Кто был арестован, кто скитался, боясь собственной тени и, в конце концов, был растерзан хищниками в лесу… Люди гораздо более жестоки, чем звери, последние не убивают себе подобных. Лучше быть гильотинированным, чем гильотинировать других. В этом был какой-то смысл, так как он проиграл эту партию окончательно и бесповоротно. А слова, которые он говорил, угрожая Робеспьеру и его своре, были всего-навсего бахвальством… Дрова почти прогорели, в комнате было холодно. Кажется, он задремал, так как помнил, что совсем недавно подбрасывал поленья. Теперь осталась только зола. Осторожно, чтобы не разбудить спящую в кресле Луизу, Жорж Дантон принялся возиться у камина.

- Сколько времени, Жорж? - Луиза приоткрыла глаза. В эту ночь она не ложилась в постель, твердо решив дождаться новостей вместе с мужем. Жоржа она не любила. Когда она поняла, что этот огромный человек ходит к ним домой не просто так, а имеет на нее виды, то чуть не покончила с собой от ужаса. И покончила бы, если не сознание того, что подобный шаг - греховен. Тогда ей было всего пятнадцать. Родители были потрясены не меньше, чем она сама, и сделали все для того, чтобы не отдать ее Дантону. Но он был настойчив. Он пошел на все условия, даже согласился исповедаться перед священником! И тогда Луиза поняла, что от судьбы не уйти. Прочь мечты о прекрасном сказочном юноше на белом коне, который заберет ее из родительского дома в замок ее надежд. Ее мужем станет мужлан с громовым голосом, изуродованным оспой лицом, толстый, грубый и неотесанный... Со временем Луиза смирилась. Под жуткой внешностью Жоржа Дантона скрывалось, как выяснилось, доброе сердце, умеющее любить. "Дай мне шанс", - сказал он как-то раз, заметив ужас и отвращение в ее глазах. Он осыпал ее цветами и подарками, и однажды Луизе даже показалось, что он готов бросить политику ради их совместного счастья. Она никогда не могла ответить на вопрос, любит ли своего мужа, но с определенного момента испытывала к нему уважение. Поэтому в эту ночь она боялась спать, чтобы, проснувшись, не обнаружить, что все кончено.

- Утро, - ответил Дантон. - Уже утро, Луиза! Они не пришли! Я ведь говорил, что они не посмеют!

- Господи, ты услышал наши молитвы! - воскликнула Луиза и рассмеялась. - Жорж, что это значит? Они испугались? Мы уедем в Арси и все закончится, правда?

- Они испугались! Конечно же, они испугались! - Дантон обнял жену. - Мы сегодня же уедем в Арси или в Севр, больше нечего бояться. Они скорее перегрызут друг другу глотки, прежде чем примут какое-либо решение. Да и трусости им не занимать.

- А Робеспьер? Он отступится? Отступился? Может быть, причина - тот обед, о котором ты рассказывал? Мне было очень страшно, Жорж, признаюсь, я только об этом и думала. Люсиль тоже очень боялась, она сама не своя все эти дни. Как ты думаешь, за Камилем тоже не пришли? - защебетала радостно Луиза, не скрывая счастливого блеска в глазах.

- Робеспьер... - сквозь зубы процедил Дантон. - Да какое он имеет значение! Он, как и все, боится собственной тени, он не посмеет идти против большинства. Конечно, будут еще дебаты в Конвенте на эту тему, но нас это не должно волновать, так как за нами большинство... - Почему он уперся в это большинство? Разве не знает, что все они не только трусы, но и предатели? Или это последняя возможность ухватиться за соломинку? - Если бы у меня хотя бы на минуту зародилась мысль, что Робеспьер замышляет уничтожить нас, я бы сломал ему шею и выгрыз внутренности еще на том достопамятном обеде! И за Камилем тоже не пришли, дорогая. Так что скоро позавтракаем и будем собирать вещи. В Арси! Вот куда действительно рвется моя душа! Подальше от этого гадюшника!

Луиза захлопала в ладоши.

- Тогда я займусь сборами прямо сейчас. Как ты думаешь, Жорж, я могу поехать в том платье, что ты подарил мне на прошлой неделе? Это не будет выглядеть слишком.. слишком.. Ну, ты понимаешь? И еще я бы хотела забрать с собой мои чудесные куклы. О, мы совсем забыли про детей! Нам нужно будет купить для них что-нибудь, они так ждут тебя, и они так любят, когда им привозят подарки! Я берусь упаковать все, как в прошлый раз. Они будут разворачивать подарки, а мы - загадывать им загадки, да? А еще... - Луиза вздрогнула. В дверь настойчиво постучали.

- Разумеется, ты можешь... - Дантон вздрогнул. Стук в дверь повторился, на этот раз более громкий. В наступившей тишине было слышно даже бряцанье оружия там, за дверью. Он привлек к себе жену и поцеловал ее на прощание. Потом улыбнулся. - Они все же пришли. Они оказались смелее, чем я думал.

- Нет, нет, так не должно быть! - закричала Луиза. Перед глазами промелькнула вся ее короткая жизнь с мужем, которого она когда-то ненавидела. Только почему-то она больше не могла вспомнить ничего плохого. Только хорошее. С ней он был другим, даже говорить старался тише. Он боготворил ее, он носил ее на руках и говорил, что она - самая красивая женщина на свете. Так быстро... Они так мало прожили вместе и только сейчас она начала понимать, как была счастлива. Луиза видела, как вошли жандармы. Она - жена Дантона, и они не должны видеть ее слез. Не говори ни слова, она бросилась к мужу, и, обняв его, прошептала:

- Они не посмеют.

- Умница моя, - Дантон улыбнулся. - Они не посмеют.

Один из жандармов шагнул вперед, борясь со страхом и с каким-то внутренним трепетом. Не каждый день приходится арестовывать того, кто стоял у самых истоков! Человека 10 августа.

- Гражданин Дантон, вы арестованы.

Дантон молча набросил на плечи плащ и взял шляпу. Почему-то стало спокойно. Что же, он ожидал этого, если признаться честно. Он еще раз поцеловал жену и повернулся к жандармам. Надо же, все вооружены до зубов, видимо, ожидал серьезного сопротивления.

- Пойдемте, граждане.

Уже на улице он обернулся и на секунду сбавив шаг закричал:

- Прощай, Луиза!

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Ноя 30, 2009 12:10 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794 года

Дом Демулена

Люсиль, Камиль Демулен и жандармы

Звук разбившегося стекла.
Люсиль Демулен вздрогнула, как от удара. На полу лежали осколки пустого бокала.
Камиль виновато улыбнулся. «Я хотел поставить его на стол. Промахнулся».
Люсиль кивнула и углубилась в книгу. Сердце глухо стучало. Часы показывали пять. Скоро рассвет.
Камиль с ней больше не разговаривал. Он вообще больше не разговаривал. По утрам, проснувшись, он всегда, как и прежде, целовал ее в лоб, откинув перепутанные пряди волос. «Доброе утро, Люсиль». Только к его приветствию добавилась еще одна фраза. «Еще один день».
Он одевался и шел гулять по Парижу. Несколько раз он брал ее с собой, но от этого было только хуже. В особенности в те дни, когда на улице выглядывало солнце. Однажды он сел на камни у Собора и начал читать стихи. Люди шарахались от него, как от ненормального, а он, словно не видя ничего и никого перед собой, продолжал шептать строки из Бомарше, словно мир заснул, и никого рядом не существовало.
Он больше не разговаривал. Даже в тот день, когда Люсиль, увидев Робеспьера и Сен-Жюста, поняла, что проиграла. Она тогда решительно вошла в комнату, где Камиль сидел за столом, и попыталась рассказать ему, что произошло.
«Я влезла в заговор, Камиль, я пошла против Робеспьера, я предала тебя!» - крикнула в конце концов Люсиль, пытаясь вызвать его внимание.
Камиль тогда посмотрел на нее странным взглядом и улыбнулся своей жуткой извиняющейся улыбкой.
«Ты что-то говорила, Люсиль? Прости, я задумался…»
С тех пор они больше не говорили. До этого дня. Он услышал первым движение на улице. Вскочил, заметался по комнате. Люсиль ошарашено смотрела, как он судорожно схватил листок бумаги и начал что-то писать. Впервые за три недели Камиль снова выглядел собой и хотя бы не казался похожим на живого метрвеца.
Запечатав листок в конверт, он повернулся к ней.

- Люсиль…. Я знаю, что это за мной. Моя просьба покажется тебе странной. Но я хочу, чтобы ты передала это письмо одной женщине. Ее зовут Эжени Леме. Это письмо. И эту книгу. Пожалуйста, не пытайся найти объяснение этим отношениям. Если бы я мог, я бы рассказал тебе. Но я не смогу найти слов. Пожалуйста, найди ее. У нее есть подруга, она работает в Театре вампиров. Элени Дюваль. Она должна знать, где ее найти. Обещай мне, Люсиль, пожалуйста!
В дверь постучали.

- Да, Камиль, - горько сказала Люсиль. Бесполезно говорить, что она станет следующей. Он так ничего и не понял.

- Гражданин Демулен, - жандарм откашлялся. Черт знает что творится! Сначала Эбер, теперь Дантон и Демулен. По правде говоря, статьи в "Старом Кордельере" он считал немного контрреволюционными, но все же читать словесную баталию, развернувшуюся на страницах этой газеты и "Пер Дюшен" было забавно. Но приказ - есть приказ. Кто он такой, чтобы спорить? - Гражданин Демулен, вы арестованы. Собирайтесь.

- Вы даже не хотите сообщить, какие обвинения мне предъявляются? - поднял голову Демулен.

- В контрреволюционной пропаганде, - скучающим голосом ответил жандарм. - Собирайтесь, гражданин Демулен.

Демулен не шевельнулся. - А вы сами-то в это верите? В то, что я - контрреволюционер? Верите, гражданин?

- А какое это имеет значение? - он пожал плечами. Вот черт, не хватало ему только этой философии, когда он даже не завтракал. - У меня приказ.

- Меня, скорее всего, казнят. А мне бы хотелось поговорить на прощанье с тем, кто отведет меня в тюрьму. Вы сами верите в то, что говорите? Или исполняете приказ? Тупо и не задумываясь, что творится в Париже?

- Я исполняю приказ, - хмуро ответил жандарм. Вот и все. И точка. Не хватало вести эти никому не нужные беседы в тот момент, когда за спиной стоят еще два твоих товарища, в любую минуту готовые настрочить донос в оба комитета сразу. Тогда его тоже казнят. И, скорее всего, церемониться не станут, а просто, без суда. - Собирайтесь, гражданин Демулен.

- Вы правы, - рассмеялся Демулен. - Не стоит разговаривать с заговорщиком. Вдруг граждане-соратники не поймут? В наше время заговорщиком может быть объявлен любой.

- Гражданин Демулен, - потреял терпение жандарм. - Если вы это все так прекрасно понимаете, тогда собирайтесь. Не здесь будете вести свои разговоры, не понимаю, на кой черт вам сдалось забивать мозги человеку, который не хочет и не имеет права тратить время на вашу философию. Я при исполнении обязанностей. И мой долг доставить вас в тюрьму. Там будете говорить, сколько душе угодно.

- Со стенкой? - усмехнулся Демулен. - А что будет, если я окажу сопротивление?

- Мы все равно будем вынуждены арестовать вас, - ответил жандарм. - Мы ждем пять минут, а потом применим силу.

- "Политика - искусство создавать факты, шутя подчинять себе события и людей. Выгода - ее цель, интрига - средство. Повредить ей может только порядочность". - Демулен поднялся. - Применяйте.

Он кивнул своим людям, слегка опешив от такого поворота событий. Ну что же, его товарищи служили в армии, да и он сам еще не забыл правила хорошей драки, если таковые имелись. Сопротивление, между тем, оказалось довольно яростным. Журналист тоже был не дурак подраться, да еще и эта мегера... У него на лице уже красовались царапины, оставленные острыми, как у кошки ногтями, недоставало остаться без глаза. А вот его товарищ, судя по всему, поплатился клоком волос. После беспорядочной, но очень ожесточенной борьбы ему все же удалось схватить женщину и завести ей руки за спину. Все равно она продолжала пинаться, но это уже не так страшно. Остальные как раз в тот момент вязали руки взбунтовавшемуся арестанту.

Люсиль закричала. Она не могла ничего с собой поделать. В ее яростном крике выплеснулась вся горечь, вся накопившаяся боль, весь страх и отчаяние последних месяцев. "Поцелуй за меня Горация, Люсиль", - проговорил Демулен. Его взгляд вновь стал пустым и тусклым. Люсиль так и осталась стоять, глядя, как Камиля уводят жандармы.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Ноя 30, 2009 12:24 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794.
Париж, недалеко от Комитета Общественного Спасения.
Барер.

Барер дождался, пока все разойдутся и снова склонился над новым отчетом, не прекращая размышлять о произошедшем. Дантон мертв. Жаль, что он не умеет говорить с призраками – с Жоржем ему общаться нравилось. Этот вечер хотелось забыть, выкинуть из памяти, знать, что завтра наступит обычный день. Но, к сожалению, Бертран Барер не умел забывать ничего, и особенно – такие вечера.

Он действительно не знает, что делать с мертвыми. Но остаются живые. И Сен-Жюст, который одним росчерком пера так легко сокращает их списки. Этот отчет по мезонскому делу… Бийо, кстати, в страхе за свою шкуру не так неправ. У Сен-Жюста наверняка есть что сказать о каждом члене Комитета. А вот о нем, Кутоне и о Неподкупном сказать никому ровным счетом нечего.

Барер положил перо и откинулся в кресле, прикрыв глаза. Узнать что-либо про Сен-Жюста. Память услужливо подсовывала Бареру известные ему эпизоды жизни этого мрачного юноши… Говорят, у него были нелады с законом… Какая-то романтическая история с влюбленностью в девушку выше по положению… Потом она вышла замуж, а Сен-Жюст увлекся революцией. С другой стороны люди, подобные Сен-Жюсту, как нелегко привязываются к людям, так и склонны хранить свои былые привязанности глубоко в сердце, не умея выгнать их оттуда. Отец Терезы, вроде как, предпочел Сен-Жюсту какого-то мелкого дворянчика…

Значит, гражданка Желле, - Барер даже вспомнил фамилию – автоматически сейчас включена в список подозрительных… Вот и повод поговорить с ней. Значит… Блеранкур? Отлично, Париж опротивел даже ему этой весной. И он не хочет присутствовать при процессе.

Частная жизнь Бертрана Барера оставалась тайной даже для его близких друзей. С Софи были знакомы многие, ее дом на улице Вожирар был открыт не только для него, но и для его гостей, но вот сказать что-либо о взаимоотношениях видного политика и его любовницы ничего определенного не мог никто, кроме того что они близки, и отношения у них… хорошие – ну да, хорошие. Бертран не откровенничал, а к Софи лезть никто не осмеливался. Барер считал такой ход событий единственно верным. Помимо всего это служило для них обоих гарантией безопасности от того, что Софи нагло используют, чтоб получить на него влияние. Да и потом жизнь за закрытыми дверями тем и отличалась от жизни в Конвенте, что была жизнью только для двоих.

Сегодня он пошел к ней, не заходя домой, благо, Софи поздно ложится.
С другой стороны… - Барер снова задумался, находясь уже в квартале от ее дома, - И с чем он сейчас к ней придет? Чтобы вывалить это чувство легкой мерзости происходящего? Попытаться объяснить, что он менял лагеря, желая служить не персоналиям, а одной Революции и переходил из-под одних знамен под другие вместе с ней? Зачем ей это? И зачем это ему? Чтобы однажды увидеть в ее глазах не любовь, а жалость? Или чтобы мучилась, понимая, что помочь ничем не может? Хорошо, что Софи достаточно умна, чтобы не пытаться помочь. Да и чему помочь? Все эти слова о мерзости – просто бессильные рыдания в то время как сейчас нужны действия. Да… действия… Скоро все будет.

А пока Барер зашел в неприметную таверну, решив все-таки выпить в одиночестве, чтобы не тревожить покой любимой женщины.

За бутылкой явь обрела новые очертания. Пятый час. Кого арестуют первым? Делакруа живет ближе всех к Комитету. Или начнут с Дантона, как с самого великого и могущественного? Или с того же Камиля, от которого не знают, чего ожидать? Какая разница, кто первый. Все они теперь – мертвецы.
И ведь про каждого что из живых что из мертвых можно сказать только хорошее. Все они – герои, все – таланты, все прекрасны, все блистательны, все как один – поэты Революции. И все отоспятся в одной могиле: Бриссо, Верньо, Эбер, Демулен, Дантон, Робеспьер, Сен-Жюст, Бийо-Варенн, Колло дЭрбуа… и он сам, скромный всадник в арьергарде каравана смерти, Бертран Барер.

Пять часов ровно. Все арестованы. Вторая бутылка. После ареста Эбера тоже хотелось напиться. Наверное, Эрбуа, Бийо, Сен-Жюст, Карно тоже пьют сейчас. Интересно, пьет ли Робеспьер. Нет, скорее пытается забыться работой. Лучшее лекарство. Но работать не хотелось.

*За тебя, Бриссо* - Барер выпил за старого друга и злейшего врага, который даже сидя в Консьержери не потерял мужества и отправил ему великолепное грозное письмо, которое получатель счел нужным сохранить для потомков. Барер получил справедливые упреки в предательстве. За Бриссо последовали Верньо, Барбару, Жансонне… Еще несколько бокалов – и призраки оживут и присядут к нему за стол. А он ведь не умеет говорить с ними и убеждать их в чем-либо. Его талант – это оставаться в мире живых и убеждать живых, вместе с ними плывя на гребне обстоятельств.

*За тебя, Эбер*. Эбера Барер знал слабо, Моморо не знал вовсе. Вспоминались какие-то детали. Беспокойный взгляд, характерный жест, которым Эбер поправлял волосы, лезшие на лоб. Еще пепельные волосы и тихие шаги его жены, Маргариты, которую сам Эрбуа боялся как огня. Может, зря плохо знал? Теперь уже не наверстаешь.

Демулен. Человек, которого Барер не любил, но восхищался. Пожалуй, они были противоположностями. Новый бокал. Что он бы рассказал о нем потомкам? Цитировал бы «Кордельера»? Вспоминал бы нервные и резкие движения рук, которые однажды запомнил за обеденным столом в доме Дюпле? Наверное, из всех смертников этот был самым талантливым и самым молодым – сколько бы кому не было лет в записях Фукье-Тенвиля. Ребенок, который уже никогда не позврослеет. Если бы он говорил с мертвыми – им бы было еще много о чем поспорить, чего Барер не позволял себе при жизни.

Наконец, Дантон. Человек, которому он не вернул книгу и который был ему инстинктивно симпатичен. Бульдог, кабан, бык… В Дантоне был что-то животное, но при этом благородное. Барер выпил и усмехнулся, вспоминая старые перепалки Дантона и мадам Ролан… тоже гильотинированной, кстати. Жорж, который стал лучшим и худшим революционером одновременно. Или уже – был? Полшестого. Нет, еще есть. Выпей со мной, Жорж, ты-то поймешь. Мы вместе начинали. Извини за книжку, отдам Луизе. Или оставлю себе – перечитаю через много лет и вспомню наш с тобой последний разговор. Если доживу. Если нет – извинюсь раньше и лично. В аду.

Бутылка опустела, но выпить за Дантона хотелось еще раз. Еще одна. Снова за Дантона. И – за Революцию. За мечту, которой служили они все – одинаково умные, талантливые каждый в своем и… теперь уже – одинаково мертвые.

*Но она ведь того стоила, наша общая любовь – Революция?*

Барер поднялся, глядя на красную жидкость в бокале и бросил деньги на стол, не считая.

*Революция – не стоила. А вот Франция будет стоить и большего*

Нетвердой походкой он дошел до дома Софи, жестом показав служанке, что не стоит будить хозяйку и лег на диван, моментально провалившись в глубокий сон, в котором живые встречались с мертвыми и продолжали свой веселый бесконечный спор.

Тереза Желле, Сен-Жюст, Блеранкур будут завтра. Сегодня – Франция с ее мечтами теми, кто не колеблясь, положил голову на гильотину ради ее мечтаний.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Ноя 30, 2009 2:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

31 марта 1794 года

Конвент

Робеспьер, Сен-Жюст, Барер, Бийо-Варенн и др

Конвент лихорадило. Этого следовало ожидать, но, похоже, что сопротивление обещало быть гораздо более серьезным, чем они ожидали. Заседание еще не было открыто, но вокруг председателя уже собралась группка депутатов, настроенных довольно враждебно и не скрывавших этого. Как только Тальен занял свое место, один из депутатов скороговоркой попросил слова и можно было не сомневаться, что тут же получил позволение говорить. – Граждане! – начал он. – Весь город сейчас говорит об аресте! Это немыслимо!– он на секунду смешался, но потом продолжил: - Разумеется, я понимаю, что подобные вопросы  принимают комитеты, но сейчас речь идет о наших коллегах и я предлагаю вызвать их сюда, чтобы они были выслушаны…
Он говорил и говорил, сбивчиво, путано, но никто не возражал против этого. Впрочем, как и не высказывал поддержки. Все бы ничего, но еще один из депутатов продолжил в том же духе, в точности повторяя слова первого. И третий. До начала заседания у места Тальена их наблюдалось не меньше десятка. Робеспьер взял блокнот принялся заниматься привычным делом: делать заметки.

Довольно скоро  среди депутатов послышался ропот или, скорее, это было проявление недовольства – ведь последующий оратор говорил точно о том же, что только что сказал предыдущий, но только своими словами. Робеспьер зло подумал о том, что они слишком привыкли не к таким зрелищам.
На трибуну поднялся Лежандр.
- Граждане! Сегодня действительно были арестованы четверо членов Конвента, одним из арестованных является Дантон. Если они действительно виновны, я предлагаю вызвать этих граждан сюда, как уже было сказано и мы сами обвиним либо оправдаем их. Я не сомневаюсь, что Дантон чист. Имена других мне неизвестны, но я уверен, что…
- Необходимо сохранить свободу мнений! – вскочил с места один из депутатов.
Ему тут же возразили:
- Но это создает привилегию! Граждане! Многие из арестованных не были выслушаны прежде, чем их отвели в тюрьму. Вспомните жирондистов! Вспомните тех, кто был после них!

- Свобода мнений будет сохранена! – Тальен зазвонил в колокольчик, пытаясь успокоить депутатов и взять ситуацию под контроль. – каждый из вас может говорить то, что думает. Мы здесь, чтобы спасти свободу!
- Но почему должны быть два разных подхода, гражданин председатель?!

Ответом говорившему были только ропот, свист и крики.
- Долой диктаторов!
- Долой тиранов!!!
 
На трибуну поднялся Бийо-Варенн.
- Долой диктаторов? Долой тиранов? Все верно, граждане! Долой! Но тогда долой и привилегии, дающие право одной оправдываться в Конвенте просто потому что он носит фамилию, известную в Париже, а несчастному сапожнику быть выслушанным лишь Фукье-Тенвилем. Или же Конвент желает принять декрет о том, чтобы слушать теперь каждого арестованного? Чем Дантон лучше сапожника?

Его слова заглушил свист и те же крики. - Долой! Спасем свободу! --- Мы хотим свободу мнений! Долой деспотов! -- Они должны выслушать возводимые на них обвинения если не самом Конвенте, то хотя бы у решетки Конвента! --- Они многое сделали для свободы и счастья Отечества!

Барер выжидающе наблюдал за происходящим. Все висит на волоске..интересно – кто кого? Робсепьер все продумал ювелирно – останься сейчас в живых хоть кто-то из великих ораторов Конвента – да тот же Эбер или Верньо и выступи они сейчас с речью – часы Робеспьера были бы сочтены. А пока просто нарастает смятение. Сен-Жюст пока помалкивает… видимо выжидает для решающего удара… Барер вспомнил свои мысли вчерашней ночью и решился. Да пусть их.. главное чтобы все решилось хоть в какую-то сторону. Он поймал взгляд Тальена и прошептал Бийо
- Робеспьер просит слова, - и указал глазами на Тальена.
Бийо-Варенн все понял верно и быстро подошел к председателю Конвента, прошептав ему что-то на ухо.
- Робеспьер просит слова, - повторил Тальен.

Прошу слова, гражданин Тальен, - Робеспьер в упор посмотрел на председателя.
Тальен отвел взгляд, но так в зале воцарилась мертвая тишина, ему не оставалось ничего другого кроме как  сказать: - Слово предоставляется гражданину Робеспьеру.
 
- Граждане, почему предложение, отвергавшееся ранее так как оно создает привилегию, было принято сейчас? Почему? Потому что  именно сейчас мы имеем возможность удостовериться, получить ответ на простой, но от этого не менее важный вопрос: кто сегодня одержит верх: интерес некоторых лицемеров или же  интерес французского народа.

Раздались аплодисменты. Робеспьер выждал, потом продолжил.

- Арестованные депутаты – такие же граждане, как и остальные и подобно им должны предстать перед трибуналом. Выдвинутое ранее  предложение неуместно не только из-за нарушения принципов, но и потому, что оно наносит вред свободе.
Выходит, что все жертвы, принесенные ранее были принесены только для того, чтобы помочь господствовать нескольким инриганам? Гражданин Лежандр утверждает, что не знает имен арестованных. Между тем их знает весь Конвент. Более того, по утверждению одного из предыдущих ораторов, об этом говорит весь город. В число арестованных входит друг гражданина Лежандра, почему же он притворяется, что не знает этого? Потому что понимает, что Лакруа невозможно защищать, не совершая бесстыдства. Нет, мы не хотим привилегий. Мы не хотим идолов.
Снова аплодисменты. Похоже, что ему удалось уловить настроение в Конвенте, раз никто не осмелился прерывать.
Среди нас есть люди, которые жертвуют интересами Республики в пользу своих личных интересов. Эти люди хотят заставить вас бояться того, что вы станете жертвой Комитетов. Но те, кто избирался в Комитеты, были избранны вами! Следовательно, некоторые из вас не доверяют тем, кто получил доверие национального Конвента? Это же абсурд, граждане. Я говорю о том, что тот, кто дрожит в этот момент является преступником, так как людям невиновным бояться нечего.
Нам потребуется все наше мужество, чтобы принять решение. Среди этого собрания есть героические люди, способные проявить патриотизм и мужество. Их величие духа нам необходимо сейчас. Мы знаем, что не так давно некоторыми присутствующими здесь, были получены инструкции, состоящие в том, что бы опорочить деятельность Комитетов. Должен напомнить вам, что Комитеты получили свои полномочия от вас.  Это труд, который не всякий захотел возложить на себя. Прежде, чем верить лживым слухам, потребуйте у нас отчета о действиях и мы  ответим, что не имеем права оставить существовать клику, целью которой был роспуск национального представительства.
Число  виновных не так велико, граждане. Вы, патриоты, и  Национальный Конвент сумели отличить преступление от заблуждения  и слабость от заговора.
Начавшаяся дискуссия о привилегиях является покушением на свободу. Вы настаиваете, чтобы одному лицу были оказаны  уступки, в которых было отказано другим. Что будет, если нарушить здесь равенство? Не будет ли это нарушением ваших принципов, вашего мнения, ваших интересов, всего того, за что вы боролись, издавая декреты и высказываясь против осужденных ранее заговорщиков? Я считаю, что Конвент должен отстоять себя. Я за то, чтобы снять предложение Лежандра и его единомышленников без обсуждения.

Речь Робеспьера заставила их замолчать. Сен-Жюст поднялся на трибуну и несколько секунд собирался с мыслями. От вчерашнего состояния, близкого к истерике, ничего не осталось. Он вновь видел римских сенаторов в белых тогах. Готовых слушать и внимать его словам. Потому что больше половины из них терзались сомнениями. Его речь либо заставит их замолчать, либо станет началом конца.

- Я пришел, чтобы просить правосудия от имени Франции против людей, которые вели тайную войну против патриотов, соединившись с заговорщиками, от Мирабо и герцога Орлаенского до Эбери и их приспешников. Они давно изменили народному делу, но, скрывая свою сущность под масками добродетели и веры в Революцию, находились среди нас, внося смуту в сердца тех, кого терзали сомнения. Я пришел, чтобы открыть вам правду.

Сен-Жюст говорил напористо и динамично. Он почти не смотрел в черновики, которые сжимал в руке. Начав с общего обзора ситуации, он вывел к примерам цепи измен и предательств, совершенных при помощи иностранного вмешательства. Мимоходом задев Демулена и Филиппо, он перешел к Дантону. Сен-Жюст не стал ничего менять, и продолжал обращаться к Дантону так. Словно тот находился сейчас в зале Конвента.

- Как банальный примиритель, ты все свои речи начинал громовым треском, а заканчивал сделкой между правдой и ложью. Ты присопосабливался ко всему, Дантон, и вечно служил тирании! Ты злоумышлял, как дурной гражданин, как фальшивый друг, ты публично порицал пороки Демулена, подталкивая его к безумным действиям, ты сравнивал общественное мнение с проституткой, ты смеялся над понятием чести и за спиной у патриотов шел на сближение с их врагами. А в разгар критических событий ты всегда стремился уединяться. Просто для того, чтобы промолчать и лишний раз не наделать глупостей.

Ты оставался в стороне в эпоху Законодетельного собрания. Ты хранил молчание, когда якобынцы вели мучительную борьбу с Жирондой. А сам устраивал с ними тайные встерчи, пытаясь договориться. Наконец, ты отстранился от Горы, когда ей угрожала опасность.

Примеров твоего предстельства – десятки. Ты вел переговоры с двором, чтобы, по твоим словам, обмануть его. Но мог ли двор довериться Фабру, если тот не представил бы ему надежных доказательтв вашей преданности? Все твои шаги были направлены на подрыв спокойствия в Республике. Будучи министром, ты отправил контрреволюционера Ноэля вести переговоры с Англией. Чем кончилась его миссия? Сговором относительно войны.

По твоей инициативе герцог Орлеанский стал депутатом Собрания. Ты помнишь свои слова о том, что присутствие среди нас принца крови возвысит страну в глазах Европы?

Ты пытался вызвать восстание в Париже, сговорившись с генералом Дюмурье. Ты заявлял, что если понадобятся деньги, в твоем распоряжении все денежные средства Бельгии…


Сен-Жюст говорил около часа. Фамилии и конкретны факты. Никакой лирики. И никакого снисхождения.

- Я предлагаю проект декрета. Национальный Конвент, заслушав доклад своих Комитетов, постановляет предъявить обвинение Камилю Демулену, Эро, Дантону, Филиппо, Лакруа, обвиняемым в сообщничестве с Орлеаном и Дюмурье, с Фабром д Эглантином и врагами республики, в соучастии в заговоре с целью восстановить монархию и свергнуть национальное представительство и республиканское правительство.

Никто не произнес ни слова. Потом зал взорвался криками. Невозможно было понять, что именно кричат, но было понятно, что эту партию они выиграли. Конвент выдал требуемые головы бывших соратников и только после этого заседание объявили закрытым. Многие депутаты оставались на своих местах, многие выходили. Робеспьер подошел к Сен- Жюсту.
- Поздравляю, Антуан. Но это еще не все. Остался трибунал.

***** конец второй части ******

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Дек 01, 2009 1:30 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

*** часть третья ***

Апрель 1794 года

Парижский театр

Палач Анри Сансон


«Ты написал завещание, отец»?

Последние аккорды концерта для флейты с оркестром великого Моцарта. В зале тихо. Слышно даже, как шелестят страницы партитур, перелистываемых музыкантами. Анри Сансон на секунду закрыл глаза, стараясь продлить момент несказанного удовольствия, приносимого музыкой. Моцарт с его легкостью и жизнеутрверждающей грацией. Вечно живой, вечно далекий и призрачный, незримый друг и советник. Сансон провел рукой по глазам, прогоняя забытые образы. Мальчик-флейтист, который, кажется, смотрит на него с легким презрением и горечью. Его лицо так похоже на лицо бедняги, казненного вчера. Когда гильотина опустилась и раздался ставший таким привычным треск шейных позвонков, зазвучала эта музыка. Концерт для флейты с оркестром. А теперь на него смотрели глаза покойника.

«Мне кажется, нам стоит обсудить твое завещание втроем. Ты, я и Габриэль».

Эти призраки теперь всегда были с ним. Он знал их имена и истории. Они приходили по утрам и всегда уходили, когда возвращался его маленький дьявол. Арман. Они боялись его, потому что он умел их видеть. Он всегда смеялся и ругался на них на незнакомом языке, казавшимся грубым и варварским. Однажды Арман рассказал ему, как прожил в плену у диких людей, которые ели руками и сжигали деревни, уничтожая население из любопытства. Может быть, это было его сказкой? Страшным сном, терзавшем его заблудшую детскую душу? Сансон поднялся и ощутил легкое головокружение. В последнее время он начал сильно сдавать. Головокружение и настойчивая боль в желудке стали привычной составляющей его бытия. Никто не знал. Да и какое это имело значение?

«Отец, давай посмотрим правде в лицо. Ты болен и скоро умрешь. Нам надо быть уверенными в том, что ты не допустишь несправедливости»

Это произошло две недели назад. Анри и Габриэль заглянули к нему проведать в неурочный час. Они увидели чертежи. Его аэростат. Великолепный летающий шар, который заставит потомков вспоминать его не только, как человека, который ежедневно совершал свой страшный кровавый обряд. Он мечтал показать его сыновьям, но не решался. Может быть, момент настал? Он говорил долго и увлеченно, рассказывая о далеких звездах, о полетах над городом и о том времени, когда люди смогут передвигаться по воздуху. «У меня есть тридцать тысяч ливров! Сбережения всей моей жизни! Чтобы мой шар полетел, хватит двух третей этой суммы». И тогда их лица омрачились. Они смотрели в упор. Враждебно и безжалостно. Его сыновья. Его плоть и кровь.

«Ты написал завещание, отец?»

Моцарт. Еще один концерт для флейты. Мальчик-флейтист погрузился в музыку и больше не тревожил своим мерцающим взглядом. Анри Сансон был в ложе один. Только сейчас он понял, что плачет.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just


Последний раз редактировалось: Eleni (Вт Дек 01, 2009 1:57 am), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Дек 01, 2009 1:50 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794.
Париж, дом Дюпле.
Элеонора Дюпле

Максимильян в последние дни сам не свой. Элеонора Дпле замечала все. Флери. С ее появлением в доме что-то изменилось…наверняка.

Вокруг Максимильяна всегда было много женщин – просительницы в последний год просто не давали ему прохода, умоляя Неподкупного рассмотреть их прошение. Некоторые вели себя скромно и просто протягивали ему свои каракули с просьбами о братьях, мужьях, сыновьях, наспех нацарапанные на плохой бумаге. Иные были настойчивее и бросались на него коршуном, требуя, вопрошая или крича свои жалобы и просьбы. Были и еще более наглые особы, одевавшие лучшие платья и надеявшиеся смутить Неподкупного своей красотой. Напрасно надеявшиеся, кстати. Наконец, были особо хитрые твари, пытавшиеся лестью и обманом сначала втереться к Максимильяну в доверие, чтобы выждать нужный момент и реализовать свой интерес. И вот таких Элеонора не любила особенно, если же они к тому же был еще и красивы – то не выносила на дух. Опасные лживые девицы, и каждая – потенциальная соперница. Сердце Неподкупного было отдано Революции – с этим Элеонора Дюпле давно смирилась. Но доверие Максимильяна, принадлежность к его ближнему кругу – этого было ей почти достаточно и именно это было в ее жизни бесценно – возможность обожать Робеспьера не на расстоянии, а вблизи, быть ему первой опорой и поддержкой в семейном кругу, к которому семья Дюпле могла смело себя отнести. Элеонора всегда знала, что многие женщины готовы с радостью разрушить этот шаткий мир и предложить себя вместо нее, в качестве ближайшей соратницы и верной подруги на пути Максимильяна Робеспьера. Таких она отличала за версту. И Жюльетт Флери была именно такой, сомнений не было.
Неважно, что она появилась недавно - одновременно с возвращением Максимильяна в дом Дюпле. Но когда он в последний раз слушал – действительно слушал – женщину? Ради того, чтобы он слушал хоть иногда – ее – Элеоноре Дюпле пришлось не только взрослеть, но и стареть. Говорить ровно, без лишних придыханий, носить ужин спокойно, не подавая ни звука, пока внезапно не проскочит реплика, на которую можно ответить внезапно и метко. Наверное, это шло в ущерб женственности и красоте, идя на пользу идеально прямой осанке и умным глазам. Наверное…

Однажды бы все точно пришло в норму. Максимильян бы посмотрел своими зелеными глазами поэта на нее, а она бы снова стала хрупкой задумчивой Элеонорой из 91 года…Элеонора, несмотря на всю свою рассудительность, все-таки в глубине души оставалась женщиной. Но на пороге 94…
Никакой хрупкости, нет места нежности. Он должен быть стойким. И она дает ему стойкость, она знает. Если бы не эта Флери… опасная лживая красавица, которая втерлась в ближний круг Робеспьера, нагло воспользовавшись его братом Огюстеном… Элеонора зло перекинула через руку полотенце и прошла на кухню.

Ужин стынет на плите. Жюльетт Флери даже готовить ведь, наверное, не умеет и не знает, что Робеспьер с его слабым здоровьем нуждается в горячем питании хотя бы раз в день. Да когда она заполучит Неподкупного она просто убьет его своим неумением позаботиться о его быте!
Нет, этого допустить нельзя. Надо защитить Максимильяна от этой хищницы, пока не поздно.
Элеонора Дюпле действовала подобным методом не в первый раз. Жюльетт Флери будет не первой хищницей, которая попадется в сети собственного коварства.

Она сложила записку в конверт и написала адрес Комитета по Надзору.
Посмотрим, Флери.

Элеонора верно угадала иностранный акцент.

И руки белые.
Посмотрим…

Все подобные женщины, стоило им задержаться в окружении Робеспьера, оказываются рано или поздно подозрительными.

Даже Люсиль Демулен.

А уж Жюльетт Флери и подавно.

Элеонора Дюпле отправила очередной донос на очередную женщину, которая решила увести у нее обожаемого Робеспьера и стала греть ему ужин.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere


Последний раз редактировалось: Etelle (Ср Дек 02, 2009 12:30 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Дек 01, 2009 2:00 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель, 1794

Париж.

Бьянка, Огюстен Робеспьер.

Наверное, нигде он не чувствовал себя так спокойно, как у Жюльетт Флери. Здесь можно было говорить обо всем на свете, не боясь быть подслушанным или того, что твои слова будут превратно истолкованы. Можно было делиться мыслями, обсуждать городские сплетни и материалы, которые могли бы подойти для статей. Все, что угодно. Только об одном он предпочитал молчать – об аресте Дантона. К этому человеку он испытывал невольную симпатию, несмортя на все слухи, которые о нем ходили и на то, что этот политик использовал революцию для того, чтобы грубо говоря сделать деньги. Но в то же время он многое сделал и для революции, пусть даже за этим стояла та же цель – финансовое благополучие. Все бы хорошо, так как кушать хотят все, но Дантон, кажется, немного перегнул палку и позволил себя впутать в такие аферы, которые могут стоить ему головы. А что касается Демулена, то он получил то, на что уже так давно напрашивался, тут двух мнений быть не может. К счастью, Жюльетт не высказывала желания говорить на эту тему, за что Огюстен был ей очень благодарен.

Сегодня их обычной прогулке по городу, во время которой собирались материалы для газеты, помешал дождь. Хотя еще не так поздно, если он стихнет, можно будет все-таки не срывать планы, а оправиться на поиски приключений, а заодно и зайти к Максимильяну. Душевное состояние брата его, мягко говоря, тревожило и во время своих кратких визитов они с Жюльетт говорили о чем угодно, но не о политике. В некотором роде это помогало, так как по крайней мере он не прогонял их, ссылаясь на неотложные дела.

- Жюльетт, если дождь перестанет, отправимся на прогулку? Я настолько привык к ним, что теперь чувствую себя так, будто забыл сделать что-то важное.

- Традиция! Конечно! Вижу, я совсем испортила тебя своей журналистикой, - весело ответила Бьянка. Она расставляла свечи и попутно рассовывала по ящикам груды бумаг, старых газет и прочего ценного мусора, сопутствовавшего ее нынешней профессии. После того, как она состряпала письмо, компрометирующее Бийо-Варенна, ее больше никто не беспокоил. Альбертина Марат спокойно вернулась домой, «Друг народа» выходил в обычном режиме. Ничего не изменилось. Только Сен-Жюста и Сантьяго в ее жизни больше не было. Остался только Огюстен. Человек загадочный и непостижимый в своей рассудительности и совершенно здоровой психике. Бьянка поражалась, как ему удается сохранять полное спокойствие и способность трезво мыслить в эту ужасающую эпоху. Теперь они виделись практически ежедневно. Огюстен стал частью ее жизни, и Бьянка иногда ловила себя на мысли, что будь у нее такой друг, она бы не наделала множества ошибок.

- Мне казалось, что меня уже ничего не может испортить больше, чем в данный момент, - рассмеялся и Огюстен. - Это я о мериле испорченности, если такое существует вообще. Но ты вспомнила о журналистике, а я - о газете и об Альбертине. Передавай ей привет, если будет такая возможность, то путешествие я никогда не забуду. Кстати, у меня есть информация, что некоторые деятели вздумали... скажем так порочить память Марата. Я даже знаю, в каких секциях происходит подобное безобразие. Тебе не кажется, что нужно пойти и послушать чем они недовольны?

- И через двести лет найдутся люди, которые будут порочить его имя, - задумчиво сказала Бьянка. - Конечно, сходим. Как хорошо, что ты теперь все знаешь о Жане Клери. Я могу рассказывать тебе истории, о которых не хочу забыть. А Альбертина тебя зауважала. Считает, что ты для меня - подходящий друг, потому что можешь умерить мой воинственный пыл и возвращаешь к реальности.

- Надеюсь, что это так и есть. А вот насчет Марата ты не права, - Огюстен посерьезнел. - Всегда найдутся люди, которые будут порочить его имя, это верно. Но нам важно, что говорят в данный момент, так как Марат был одним из лидеров. Уже сейчас идут разговоры, что будь он жив, то оказался бы на эшафоте, так как поддерживал кордельеров. Если люди действительно поверят в это, то это чревато не только очередным крушением идеалов, но и тем, что Жана Клери начнут преследовать.

- Ну и черт с ними! - беспечно ответила Бьянка, но вовремя замолчала, поймав взгляд Огюстена. Все верно, от легкомыслия надо отучаться. В марте она чуть не сошла с ума, разгребая последствия своих легкомысленных выходок. Она посерьезнела. - Ты прав, Огюстен. И хотя Жана Клери, как ты знаешь, не существует в природе, я готова даже... - ее слова прервал стук в дверь. - Я никого не ждала, - ответила Бьянка на взгляд Огюстена и распахнула дверь. На пороге стояли незнакомые люди.

- Гражданка Флери?

Получив утвердительный ответ, чиновник продолжил:

- Мы из комитета по надзору. Обычная проверка. Предъявите, пожалуйста, ваши документы и свидетельство о благонадежности. И вы тоже, гражданин.

-- Я могу узнать, какими причинами обусловлена эта проверка? - нахмурился Огюстен. Проверка проверкой, но она не обычная. Чиновники из Комитета не ходят по домам в такое время. Подобный визит может означать только одно: на Жюльетт написали донос.

- Вас это не касается, гражданин, - ответил чиновник. - Предъявите документы. Если вы откажетесь это сделать, то будете арестованы.

Бьянка молча протянула документы. Донос. Приехали. Этого еще не хватало. Причем, Жан Клери тут не причем - пришли именно к ней. Она задумалась. Жюльетт Флери сидела тихо и не высовывалась. Зато имела тесные связи с семейством Робеспьеров. Значит, тут замешана женщина. Скорее всего, какая-нибудь из брошенных любовниц Огюстена развлекается - судя по всему, связей у него было не намного меньше, а может, и больше, чем у Сен-Жюста.

Чиновник вертел в руках бумагу, не решаясь действовать соответственно инструкции. Все бы хорошо, можно было бы арестовать ее и допросить, хотя бы по подозрению в связях с эбертистами, но на ее свидетельстве о благонадежности, рядом с подписями гарантов стояла подпись Робеспьера. С этим не поспоришь. Недоставало, чтобы их начал проверять Комитет... Вот он и размышлял, как поступить с доносом: оставить его лежать в столе или же переслать дальше по инстанциям, мотивируя это невозможностью арестовать человека, как подозрительного с таким-то гарантом... Чтобы сгладить неловкость, он сделал вид, что внимательно перечитывает бумаги, а потом повернулся к гражданину:

- Ваши документы.

Огюстен протянул ему свои бумаги, поняв, что спорить бесполезно. Иначе вызовут жандармов, будет много шума, сплетню тут же разнесут по всему Парижу добрые соседи...

- Возьмите, - чиновник вернул все бумаги владельцам. Час от часу не легче. - Вы, гражданка Флери, должны явиться завтра в Комитет по надзору и поставить свою подпись на документе, свидетельствующем о том, что проверка была произведена. Это просто формальность. Доброй ночи.

- Ну, Огюстен, вспоминай, кого из своих многочисленных бывших возлюбленных ты обидел особенно сильно? - заговорила Бьянка, как только за чиновниками закрылась дверь. - Я не ревнива. - Она опустилась на коврик у камина и стала подкидывать монетку. - Можно бросить жребий - арестуют меня завтра, когда я явлюсь к ним одна, или нет? Ты как думаешь?

- По закону ты должна явиться туда не одна, а в моей компании, документы проверяли и у меня тоже, - задумчиво ответил Огюстен. - А что касается возлюбленных... Сильно сомневаюсь, чтобы бывшая маркиза стала этим заниматься. Она боится этих проверок, как огня и понимает, что ее проверят в первую очередь. Все остальные мои знакомства ни к чему не обязывали и имели место в основном в миссиях, так что здесь все сложнее, чем кажется. Кстати, с чего ты взяла, что это именно женщина? Вдруг это решил пошутить кто-то из твоих поклонников?

- У меня нет поклонников, - честно сказала Бьянка. - Никто не выносит моего характера. И я уверена, что это женщина. Написать донос - это женский метод. Не согласен?

- Не согласен, - покачал головой Огюстен. - Сейчас доносы пишут все. Ты просто не сталкивалась с этим, а на самом деле комитеты завалены бумагой...

- В таком случае, отложим разговор до завтра, - улыбнулась ему Бьянка. - И не будем тратить времени на дурацкие предположения.

- Как скажешь. А теперь, если дождь закончился, предлагаю не нарушать традицию. Заодно занесем Максимильяну свежий протокол из клуба кордельеров, который мне удалось раздобыть всеми правдами и неправдами. Думаю, его это заинтересует. А потом - злачные места. Как ты смотришь на такую программу действий?

- Я полностью в твоем распоряжении, - засмеялась Бьянка и отправилась собираться. Визит чиновников тронул ее намного больше, чем она хотела показать. Если ее начнут дергать, придется как-то объяснять свой ночной образ жизни. А если сильно прижмут - снова исчезать, менять имя и квартиру. Как все это некстати. Но сегодня - приятный романтический вечер. Проблемы и сомнения подождут. Бьянка оценивающе оглядела себя в зеркале. Как всегда безупречна! И, повернувшись к Огюстену, протянула ему руку. - Я готова.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Дек 01, 2009 7:54 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель, 1794

Париж.

Бьянка, Сантьяго, Огюстен Робеспьер.

Прогулка была очень удачной в плане сбора информации, а вот сами новости были не очень хорошие. Да и с чего им быть хорошими, если за одно-единственное слово в поддержку кордельеров человека арестовывали. А дальше - эшафот. О Марате тоже говорили. Притом довольно часто как о соратнике и вдохновителе кордельеров из чего люди делали вывод, что Марат тоже предал их. Не хотелось, но приходилось соглашаться с высказыванием что тот, кто подвергает сомнению уважение к Марату и Шалье - контрреволюционер. Если иметь в виду то, что слухи на пустом месте не возникают - то так оно и есть. Мысленно подведя такой итог, Огюстен закрыл для себя эту тему до поры до времени. Довольно о политике.

- Жюльетт, мне кажется, что мы давно не были в театре. Нужно будет обязательно восполнить этот досадный пробел, пока за них не взялась цензура. Как ты считаешь?

- В театре? С удовольствием, - Бьянка слабо улыбнулась. На душе было пакостно. Сен-Жюст год назад предупреждал, что положение Марата может колебаться, но то, что это может произойти так быстро, она даже не предполагала. Вот и все. Друг народа записан в предатели тем же самым народом. А ведь он был самым честным из всех политиков и ни на шаг не отступал от принципов. Никогда. Сколько, в таком случае проживут Робеспьер? Сен-Жюст? Остальные?

- Нужно на что-то отвлечься, Жюльетт, - серьезно сказал Огюстен. - Если будешь все время думать о том, что все плохо можно сойти с ума. И так сложно понять, куда все катится.

- Сложно? После сегодняшнего мне так не кажется. Так. Сейчас мы правда перепортим друг другу вечер, чего бы не хотелось. - Бьянка решительно взяла себя в руки. - Все. О Марате больше ни слова. И о политике. И вообще, мы можем куда-нибудь зайти и выпить кофе. Или чего-нибудь еще. Вот, к примеру, ты любишь азартные игры? - Бьянка увидела знакомый бар, куда ее однажды водил Сен-Жюст. Подобные забегаловки она отличала сразу, правда, старалась не увлекаться походами по ним, чтобы не обращать на себя внимания.

- Хорошо, - согласился Огюстен. - К азартным играм я сейчас отношусь равнодушно, хотя многое зависит от того, с кем играть.

- Со мной! - рассмеялась Бьянка. - Со мной поиграешь? - Идея показалась ей веселой. Бьянка никогда не садилась за игровой стол с Сантьяго или Сен-Жюстом, подверженным той же страсти, что и она. Это было принципом. При мысли о Сантьяго Бьянка подумала, что срок их вынужденной паузы истекает через два дня. Она так и не поняла до конца, почему он обиделся на нее за ту поездку и собиралась попросить его закрыть эту тему или объясниться. Раздумывая о нем, Бьянка первая открыла дверь и вздрогнула. На пороге стоял Сантьяго собственной персоной.

Сантьяго был поглощен предстоящей встречей с Элени по поводу венецианского карнавала в Париже. А через два дня... А вот, кстати, и она. Сантьяго смерил Бьянку взглядом и улыбнулся, наклонив голову набок.

- Там сегодня скучно, - лениво заметил он, - Лучше иди в пригород, там игра на большие ставки.

Они обменялись взглядами с Огюстеном. Сантьяго изумленно поднял брови в ответ на недоуменное раздражение и демонстративно пропустил пару вперед.

- Я здесь случайно. Ты же... не бываешь тут обычно... - пролепетала Бьянка, сознавая, что брякнула глупость. Уж очень смутил ее холодный тон итальянца.

- А мы с Вами пока не знакомы, - подмигнул ей Сантьяго, - Но все в силе. Позвольте я пройду – обратился он к Огюстену.

- Проходите... - Огюстен посторонился и, когда этот подозрительный иностранец поравнялся с ним, шепотом прибавил: - Месье...

Жюльетт выглядела растерянной. Черт побери, он бы тоже, наверное, выглядел точно так же, если бы совершенно случайно повстречался с человеком, у которого на лбу большими буквами написано "подозрительный" именно в тот самый день, когда поступил донос в Комитет. Пусть даже в Комитет по Надзору. В том, что Жюльетт и этот субъект очень хорошо знакомы, сомневаться не приходилось.

- Гражданин…, - пожал в ответ плечами Сантьяго и вышел, снова демонстративно подмигнув Клери.

- Молодец, выучил, - рассмеялся Огюстен, потом повернулся к своей спутнице: - Ну что, Жюльетт, выпьем кофе? Или ты предпочитаешь что-нибудь покрепче?

- Не надо, Огюстен, - тихо сказала Бьянка. Она боялась, что Сантьяго вступит в разговор, потому что представляла себе, чем это может для него закончится. Но он ушел. Уже хорошо. - Чего-нибудь покрепче. И он не подозрительный. Клянусь.

- Умница, догадываешься, о чем я подумал, - Огюстен заказал коньяк прямо возле стойки и, когда хозяин заведения наполнил бокалы, отнес их за один из свободных столиков. - Человек, которому нечего опасаться не сбегает, когда собирался провести здесь время. Впрочем, подозрительного иностранца можно понять.

- Я клянусь тебе, он не заговорщик, - взволнованно заговорила Бьянка. - Ты мне не веришь? Да, иностранец. Итальянец, как и я. Он - игрок. Мой друг. Ты же не ревнуешь, правда?

- Хорошо, позволь, я спрошу по-другому. Откуда ты знаешь что он - не заговорщик? Подобная осведомленность выглядит не убедительно, Жюльетт, - реплику о ревности он пропустил мимо ушей, так начать выяснять отношения в его планы не входило. Тем более, здесь.

- Я просто это знаю, - всплеснула руками Бьянка. - Знаю!

- Сменим тему, Жюльетт. Ты, кажется, хотела сыграть в карты? Или же допьем и пойдем в сторону улицы Сент - Оно... тьфу, улицы Конвента? Я планировал занести протокол моему брату.

Огюстен залпом выпил коньяк. Как же скверно. Жюльетт выглядела сейчас не просто растерянной, но и испуганной. Боится за жизнь этого иностранца... Черт побери, никогда не считал себя склонным к предвзятому мнению, но все-таки физиономия этого месье очень сильно ему не понравилась. Очень сильно. Нужно будет навести о нем справки. Игрок, иностранец, бывает в этом заведении, одет хорошо, возможно близок к умеренным, не военный, больше похож на аристократа... Будет не так сложно навести о нем справки в комитете. Тем более что лицо у него запоминающееся, можно будет просмотреть и копии паспортов граждан, которые числились как подозрительные. Думать о том, что Жюльетт, возможно, связана с иностранными заговорщиками не хотелось даже в перспективе. Нужно будет подробнее узнать о том доносе. Шума на пустом месте, как правило, не бывает.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Дек 02, 2009 4:11 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794 года

Кабинет Робеспьера

Первый день судебного заседания. Дантон, казалось, копил силы, потому что его было почти не слышно. Основной частью этого заседания стало зачитывание дела Вест-Индской компании, в котором были замешаны Фабр, Базир, Шабо и другие. На Демулена было страшно смотреть - он совершенно потерялся и, казался мертвым. Именно так выглядел на процессе Эбер. Но стоит ли ворошить призраков? Пусть они и мерещатся теперь в каждом углу. После процесса Сен-Жюст машинально направился к Робеспьеру, но остановился на полпути. Тот беседовал с Кутоном и окружившими его людьми, затем быстро ушел. Не оглянувшись. Провозившись в своем кабинете около часа, Сен-Жюст подумал, что так больше продолжаться не должно. С этой мыслью он и направился к Робеспьеру.

-Максимильян, я пришел поговорить. Пора. Мне нужно десять минут. – Он опустился в кресло напротив его стола, вновь подумав, что уже не помнит, когда вел тут непринуждынные беседы не о политике. Сейчас разговор предстоял тоже тяжелый.

- Я слушаю тебя, Антуан, - отозвался Робеспьер. Присутствовать на процессе было еще сложнее, чем казалось, однако под конец судебного заседания он привык и к этой необходимости. Смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать... Нельзя, чтобы это начало входить в привычку, иначе можно хоронить себя заживо. Хотя, наверное, и так все перегорело. Судя по тону соратника, предстоит очередной неприятный разговор. - Говори.

- Я не с официальным визитом, Максимильян. - тихо сказал Сен-Жюст. - Не могу больше слышать этот тон. Когда в последний раз мы говорили по-человечески? Когда обедали вместе? Мы раньше понимали друг друга с полуслова, а теперь я едва ловлю твои мысли. Ты хочешь, чтобы мы действовали поодиночке? Хочешь просто проверять мои доклады и давать умные советы?

- Говорить по-человечески... Что ты под этим подразумеваешь? Ты, наверное, хочешь видеть как я сорвусь или же признаю, что нахожусь на пределе? Не будет этого. Но поверь мне, я не хочу, чтобы мы действовали поодиночке. Причина, скорее всего, во мне. Ты это хотел услышать?

- Да. Это. И я хочу это прекратить. Я не собираюсь тебе рассказывать, что сам чувствую. Я знаю, что ты до последнего хотел спасти Дантона. И знаю, какую роль сыграл в этой истории. Но это политика. И умом ты понимал, что этот шаг неизбежен. Черт возьми, я давлю из себя каждое слово, я едва способен говорить в твоем присутствии. Это неправильно, так раньше не было. Если мы не сломаем этот барьер, мы не справимся.

- Я это понимал и понимаю сейчас. Именно поэтому делаю то, что должен делать. Я хотел бы оставить разговор о Дантоне, если, конечно, его не касаются твои новости. Что ты хотел мне рассказать?

Сен-Жюст опустил голову. - Это была последняя попытка с моей стороны. Предельно искренняя попытка. Когда-то у меня был друг. Я мог прийти к нему среди ночи, и, если между нами вырастала стена, тряхануть его за шиворот и вытащить на улицу, чтобы поговорить. Мы выводили друг друга из любых ситуаций. А теперь его больше нет. И мне предстоит всю жизнь смывать с себя его кровь. Потому что я тоже человек и не могу изжить из себя способность что-то чувствовать. Но мы принесли себя в жертву обстоятельств, разве нет? В тот день, когда поклялись идти до конца. Что бы не произошло, я делаю то, что должен сделать. Потому что не принадлежу себе. А ты готов сидеть здесь, беседуя с мертвецами и не замечая живых людей, которые тоже нуждаются в поддержке. Не говоря о том, что ты, сам в ней нуждаясь, отталкиваешь всеми силами тех, кто хочет тебе помочь. Я даже не могу предложить тебе пойти и напиться, потому что ты не сторонник подобных методов. Хочешь держать все в себе? Держи. А я умываю руки. В день, когда их казнят, ты утонешь в сожалениях и от тебя совсем ничего не останется. Что ж, во всяком случае, у меня будет время подготовиться. То, что я хотел теюе рассказать, можно выразить всего одной фразой. У меня все готово к завтрашнему дню. Будет трудно, но доказательств вины Дантона достаточно. И если не произойдет чуда, он не выкрутится. Это все. Мне пора.

- Я знаю, - Робеспьер подошел к окну и поднял руку, чтобы распахнуть створки. Эта отповедь была последней каплей. Как объяснить, что он никогда не расскажет о том, что переживает, потому что никогда раньше этого не делал? Да и какими словами можно все это выразить? Начать рассказ со школьных воспоминаний, чтобы в конце концов пожалеть только себя? А ведь стоит сказать все это в голос и повторится та же сцена демонстративного ухода, обиды и хлопанья дверью. Виски сжало, а перед глазами стало темно. Он поспешно прижал к губам платок и рванул на себя оконную раму.

- Вижу, мои визиты плохо влияют на твое здоровье, - усмехнулся Сен-Жюст. - До завтра, Максимильян. - Он вышел, не оглянувшись.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Дек 02, 2009 4:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель, 1794

Консьержери.
(перед заседанием суда)

Дантон.

Жорж Дантон мерил шагами камеру. Консьержери. Перевод в Консьержери означал только одно – смертный приговор. Революционный трибунал, как известно, никогда не выносит оправдательных приговоров. А ведь именно он добился его учреждения! Примерно год назад. Кажется, как давно это было… Теперь же ему оставалось только ожидать своей участи и говорить. Ругаться, острить, каламбурить, что угодно. Но молчать было невыносимо. Замолчать – это значит смириться. А он не хотел мириться. Он хотел жить! Жить, во имя жизни, жить, во что бы то ни стало! Снова увидеть Арси, гулять по парку, играть с детьми, любить Луизу, словом, всецело отдаваться тем страстям, которые сейчас считаются преступными.

- Во время революции власть остается за теми, в ком больше злодейства! – он не сомневался ни на секунду, что его голос превосходно слышен в других камерах.

Дверь с протяжным скрипом отворилась и на пороге возник невыспавшийся смотритель.

- Ну что вы так кричите, - укоризнено заметил он, отчаянно зевая.

- Так они тоже будут кричать! – не унимался Дантон. – Они все будут кричать “Да здравствует Республика!”, когда меня повезут на гильотину…
Повезут на гильотину.

Вот он это и сказал. Да черта с два, он будет отвечать только в присутствии обоих Комитетов! Его слушали, всегда слушали! Послушают и сейчас. Сейчас вся надежда на народ и только на народ, который помнит его самого, есго заслуги, его борьбу во имя народа и во имя свободы! Нужно только вызвать волнение в народе и если это удасться… Если бы это удалось!

От Камиля сейчас мало проку, похоже, он совсем пал духом. То строчит письма, то рвет их, то снова пишет… И взгляд его был взглядом либо безумца, либо погребенного при жизни. По крайней мере, так было в Люксембургской тюрьме, здесь же их разделили по одиночным камерам. Но вряд ли многое изменилось в душевном состоянии его соратника и старого приятеля. Вряд ли… Нет, надеяться можно только на себя!
Его мысли прервал смотритель:

- Гражданин Дантон, пора в трибунал.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Дек 02, 2009 11:56 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794 года

Кабинет Робеспьера

Жорж Кутон, Робеспьер//Сен-Жюст, Огюстен

Жорж Кутон с трудом опустил на стол стопку увесистую стопку книг. Сегодня он поднял ее, вытягивая руки как можно выше, 27 раз. Неплохой результат, с учетом того, что в прошлом месяце было всего 20. А слово, которое донеслось до него в начале марта, до сих пор сидело где-то в глубине и не давало покоя. «С калекой справимся». Калека. Инвалид. Слово, неосторожно брошенное хамом Бийо. Кутон прекрасно знал, что его так называют за глаза. Но почему-то задело его это лишь недавно. Потому что именно тогда стало ясно: Комитет раскололся. И нет больше единой власти. Есть Робеспьер, Сен-Жюст и он сам. И есть все остальные, готовые вцепиться в глотку. Они смотрели на плачущего перед лицом смерти Эбера и видели себя. Они в глубине души содрогались, глядя, как гибнет Дантон — эта нерушимая скала и когда-то — оплот патриотов.

В последнее время Жоржа Кутона терзало беспокойство. Сен-Жюст сильно изменился. Раньше, отправляясь домой, Кутон, традиционно заглядывая к Робеспьеру на чашечку кофе, неизменно видел там их юного гения. За последний год его уважение к Антуану выросло, и он с гордостью глядел на творение рук Максимильяна. Теперь же, как только заседания Комитета заканчивались, Сен-Жюст, перебросившись парой слов с Максимильяном, спешил покинуть Тюильри. Пару раз Кутон пытался тактично выяснить у соратников, что случилось, но натыкался на непонимающие взгляды. «О чем ты, Жорж?»

Но сегодня Жорж Кутон желал побеседовать не об этом. В его папке лежала бумага, обнародование которой могло повлечь нехорошие разговоры и толки. Ему предстояло выяснить этот вопрос с Робеспьером. Не просто так. Неподкупного документ касался почти напрямую. Подъехав в кабинету Робеспьера, Кутон постучал и заглянул.

- Не занят, Максимильян?

- Не занят, Жорж. Располагайся, - Робеспьер сдвинул в сторону большую кипу уже рассмотренных бумаг и листов сорок тех, которые еще осталось рассмотреть. Потом можно пойти домой. - Буду рад, если ты выпьешь со мной кофе и расскажешь что у тебя за новости, - он кивком указал на папку в руках соратника.

- Не очень хорошие, - вежливо улыбнулся Кутон. - Из Комитета по надзору. Мой человек передал мне копию документа, попавшего туда на этой неделе. Они касаются твоего брата. Не напрямую. Но все-таки, я считаю, что ты должен это увидеть. - Кутон выложил бумагу - донос на Жюльетт Флери, указывающий на ее общение с подозрительными и принадлежность к иностранному заговору.

Робеспьер быстро прочел документ, подавив желание бросить его в огонь.

- Донос сопровождали еще какие-либо бумаги? - спросил он, прекрасно сознавая, что в данный момент создает привилегию, введение которых так яростно отрицал в Конвенте.

- Мой человек об этом не доложил, - печально ответил Кутон. - Но донос - есть донос. Эта Флери была проверена, ее документы в порядке. Однако... Ну, ты понимаешь.

- Понимаю, - кивнул Робеспьер. Жюльетт Флери могла бы сейчас быть где-то по пути на гильотину. - Если информация подтвердится, ее ждет эшафот. Спасибо, Жорж, что принес мне эту бумагу. Были ли отосланы копии в Комитеты?

- Пока нет. Предполагаю, что чиновников напугала твоя подпись на ее свидетельстве о благонадежности, и присутствие в ее доме твоего брата. Ты бы поговорил с ним. В Париже много красивых женщин, и уверен, многие из них с готовностью... Понимаешь, о чем я? Нам не нужны сейчас лишние разговоры. Да, Максимильян?

- Верно, Жорж. Я поговорю с ним сегодня же, хотя если делу дадут ход, нам придется приложить массу усилий к тому, чтобы доказать, что речь шла всего лишь о заблуждении. И мне не нравится идти на сделки с совестью. Необходимо проверить, поступали ли подобные доносы на адрес Комитета безопасности и нашего.

- Я бы на твоем месте поручил это Сен-Жюсту, - произнес Кутон. Собачка, сидящая у него на коленях, нервно тявкнула. - Тише, мой друг, сейчас я выведу тебя на улицу, - с нежностью сказал Кутон, почесывая любимца за ушами. - Все, Максимильян. Мне пора. До завтра. Шел бы ты домой - неважно выглядишь.

- Да, конечно, - рассеянно ответил Робеспьер. - Еще раз спасибо, Жорж.

Когда за соратником закрылась дверь, он заходил по комнате, обдумывая решение, которое предстояло принять. Потом подошел к двери, распахнул ее и обратился к первому попавшемуся на глаза гвардейцу:
- Вызовите ко мне гражданина Сен-Жюста.

***

Сен-Жюст постучался и вошел. Его лицо казалось непроницаемым, хотя в глубине души было страшно интересно, чем обусловлен этот срочный вызов.
- Я уже уходил. Что случилось, Максимильян?

Робеспьер молча протянул ему донос на Жюльетт Флери.
- Прочти, пожалуйста. Думаю, что тебе будет интересно.

- Наконец-то! - с чувством произнес Сен-Жюст, но сразу взял себя в руки. - Давно этого ждал. Автор неизвестен, разумеется, доказательств нет. А тень брошена. Как на саму Клери, так и на твоего брата. Что собираешься делать?

- Наконец-то? - недоверчиво переспросил Робеспьер. - Ты хочешь сказать, что ожидал этого или рад тому, что кто-то взял на себя труд написать донос?

- Нет, Максимильян, - широко улыбнулся Сен-Жюст. - Ты просто отвык от моей манеры выражаться коротко. Да, я имел в виду, что ожидал этого давно. Она - заметная женщина, красивая, вхожая в твой дом и состоящая в близких отношениях с твоим братом. Не обратить на нее внимания невозможно. Я давно удивляюсь, почему нашим врагам не приходит в голову настрочить на нее донос. Доудивлялся. Так понятнее?

- Я знаю, что ты знаком с ней довольно давно, - пришлось не обращать внимания на тон соратника. Человек, оказывается, довольно вынослив и быстро привыкает даже к пинкам. Только одно дело, когда бьют враги, а другое - когда друзья. После суда и после утреннего разговора он сможет выдержать, наверное, все. - Из доносов на Жана Клери, так и на Жюльетт Флери ничего не ясно, нет определенности, а следовательно, эту информацию можно повернуть как угодно. Доносы, кстати, я изъял еще перед поездкой в Мезон и... забыл вернуть на место. Я хочу, чтобы ты вспомнил, кто из ее круга общения может рассматриваться как подозрительный.

- Такой человек есть, - Сен-Жюст опустил глаза. - Это наш с ней общий знакомый. Человек безобидный, и к политике отношения не имеющий. Но иностранец. Не знаю, связан ли донос с этим человеком... Но ты все равно узнал бы о нем, поэтому нет смысла молчать.

- Иностранец! Ваш с ней общий знакомый?! - Робеспьер прошелся по комнате, пытаясь справиться с неожиданным ударом и привести в порядок мысли. - Антуан, ты понимаешь, что ты сейчас сказал?!

- Да. - Сен-Жюст сел, достал сигару, затем, спохватившись, убрал ее назад. - Понимаю. Она тоже иностранка. Тебе это известно.

- Зато Жан Клери - француз, - неожиданно ехидно сказал Робеспьер. - И почему-то до сих пор никому не приходило в голову сомневаться в этом. Имя этого человека ты можешь назвать или мне придется наводить справки самостоятельно?

- В зависимости от того, что ты планируешь сделать, - посмотрел ему в глаза Сен-Жюст. - Я наводил о нем справки. Он ни в чем не замешан.

- Достаточно того, что он иностранец! - взорвался Робеспьер. - Мы казним людей десятками за одно только подозрение, а в отношении этого вашего субъекта я не знаю ровным счетом ничего, что могло бы помочь судить о том, замешан он в чем-либо или нет. Если возникнет хотя бы тень сомнения в его порядочности, то он будет казнен. Думаю, что ты понимаешь это.

- Это - повод задуматься, - тихо сказал Сен-Жюст. - Стоит ли казнить десятками людей, основываясь на анонимных доносах и их внешнем виду. Черт, что я такое говорю. - Он резко рассмеялся.

- Я очень надеюсь, что ты не повторишь это в присутствии третьих лиц, - с нотками угрозы сказал Робеспьер. - Ты понимаешь, что это...

Закончить фразу не позволил стук в дверь, он даже не успел сказать обычное "Входите", как на пороге появился Огюстен.

- Добрый вечер, граждане, - мрачно поздоровался Огюстен. Визит в Комитет по надзору не прибавил ему хорошего настроения, а сегодня вечером предстояло идти туда еще раз с Жюльетт. - Я не надолго. Хотел сообщить вам неприятную новость. Какая-то гнида написала...

- Донос на Жюльетт Флери, - закончил за него Максимильян.

- Как быстро у нас работает разведка, не перестаю восхищаться, - сквозь зубы заметил Огюстен.

- Одним доносом больше, одним меньше, - философски заметил Сен-Жюст. - Она уже посетила Комитет по надзору?

- Нет, - ответил Огюстен. - Но я по другому делу. Может кто-нибудь из вас выписать мне пропуск в архивы тайной полиции?

- Зачем тебе? - спросил Робеспьер. - Насколько я помню, раньше...

- Раньше была другая ситуация, - нетерпеливо перебил Огюстен. - Мне нужна информация на одного субъекта. Он иностранец, а его портрет можно смело печатать и распространять не только в обществе, но и в школах, чтобы люди видели, как выглядит контрреволюционер и подозрительный.

- Веская причина, - Робеспьер взялся за перо.

- Его имя тебе известно, Огюстен? - вскинул глаза Сен-Жюст.

- Скоро будет известно, - спокойно ответил Огюстен. – В Париже не так много иностранцев, итальянцев можно сосчитать по пальцам, а таких, которые к тому же любят проводить свободное время играя и того меньше. Будьте уверены, что из пяти-шести оставшихся кандидатур я сумею найти нужную мне.

- Постой, Огюстен, - Робеспьер не торопился ставить подпись на только что составленном пропуске. – Прежде, чем ты уйдешь я хочу, чтобы ты дал мне обоснованный ответ. Зачем тебе понадобился этот иностранец и каким образом это связано с Жюльетт Флери. И еще я бы хотел услышать мотивацию твоего поступка, желательно правдивую.

- Хорошо, - легко согласился Огюстен. – Мы все, по крайней мере сейчас, верим в то, что Жюльетт Флери непричастна к какому-либо заговору. Допустим, мое мнение основано на личном интересе, но верю ей не только я, что, безусловно, радует. Однако слухи на пустом месте не возникают. Следовательно, что-то заставило думать о том, что она может быть причастна к заговору. И именно сейчас возникает этот иностранец, что дает мне повод думать, что он втянул ее в какое-то нехорошее дельце прямо или косвенно.

Робеспьер кивнул и подписав документ протянул его Огюстену.

"Теперь - Сантьяго..." - промелькнуло у Сен-Жюста. Значит, Огюстен видел их общение с Клери и пал жертвой ревности. Это можно понять. Сен-Жюст и сам раздражался, глядя на их манеру общения. А если б он не знал Сантьяго лично и не привык полагаться на интуицию, то, безусловно, поступил бы также, как Огюстен. Это значит, что им не объяснишь. Это значит что нужно предупредить итальянца.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Dancing Fox
Initiate


Зарегистрирован: 30.03.2009
Сообщения: 250
Откуда: Город Святых

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 2:10 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794.
Париж.
Анриетта Леба, барон де Бац

Анриетта неспеша шла по улице, возвращаясь с утренней прогулки в парке. Погода располагала к хорошему настроению и желанию поделиться радостью с окружающими.
Заходя в одну из небольших лавок, девушка про себя отметила человека, проводившего ее заинтересованным взглядом.
"Забыла, что хотела купить", - с досадой подумала Анриетта, разворачиваясь и покидая помещение.
И снова - тот же самый человек. Девушке стало немного не по себе.
"Глупости все это", - убеждала она себя, - "прочто я попадаю в поле его зрения, а он, может... на голубей смотрит!"
Стая птиц клевала крошки, рассыпанные по мостовой. Серые камни - серые птицы. Словно мостовая ожила.

Барон де Бац отругал себя за то, что позволил себе пялится на молодую девушку вот так, ни с того ни с сего. По правде говоря, причина у него как раз была, притом довольно веская, но со стороны это выглядело в некотором роде даже неприлично: получалось, что он заигрывает с чужой невестой. Нет, нужно действовать. Барон решительно надвинул на лоб шляпу и быстро пошел следом за ней. - Простите мне мою смелость, гражданка, - немного смущенно проговорил он, задаваясь вопросом, отменила ли революция этикет и нужно ли снять шляпу. Не приняли бы за подозрительного... Лучше уж за аристократа. - Я, должно быть, испугал вас... Но не хочу, чтобы вы думали обо мне дурное - вы очень напомнили мне мою сестру, я впоминал о ней, глядя на вас и клянусь, что не замышлял ничего, что могло бы повредить вам.

Анриетта смущенно улыбнулась.
- Нет, гражданин, все в порядке... я и не подумала ничего дурного, правда.
Она взглянула на собеседника, отмечая общую ухоженность и что-то, что она не могла объяснить. Тем не менее, поддержать разговор ей хотелось, вот только что сказать, или спросить, она не знала.

- Я рад это слышать, хотя... Право, как неловко... - он рассмеялся. - И чтобы загладить эту неловкость я, пожалуй, совершу еще один, возможно опрометчивый проступок, - де Бац шагнул к уличной торговке, быстро протянул ей ассигнат и взял взамен небольшой букет простых полевых цветов, которые положил в корзинку, которую несла в руках девушка. - Я заметил, что вы тоже радуетесь весне и решил таким образом искупить свою невольную вину. Но как плохо, что вы ходите одна в столь опасное время. Если бы моя сестра ходила одна я бы, пожалуй, вынужден был бы отругать ее. Вас отругать я не могу ни при каких обстоятельствах, поэтому позвольте мне следовать за вами, пусть даже на некотором расстоянии, пока вы благополучно не достигнете того места в которое направляетесь? - Барон подумал, что все таки неплохо то, что революция отменила некоторые формальности. раньше ему бы вряд ли пришло в голову разговаривать с молодой девушкой, не будучи представленным.

"Опять! хотя, конечно же, он прав... и Филипп, и Антуан сказали бы то же самое".
- Большое спасибо за цветы, - Анриетта чистосердечно поблагодарила, - да, я и правда очень рада весне! И спасибо, что решили проводить... правда, тут недалеко. Я думаю, что вы можете идти рядом со мной, и мы продолжим нашу беседу? я надеюсь, с вашей сестрой все хорошо?
"Потому что, если гражданин будет идти за мной... это будет невежливо. И мне будет неуютно".

- С моей сестрой все благополучно, я надеюсь, - ответил де Бац. - Правда я давно не получал от нее известий, но все же хочу верить, что во всем виновна почта. Да и молодые девушки часто бывают немного легкомысленны и ни за что не хотят верить в то, что родные могут волноваться. Только пожалуйста, не воспринимайте мои слова, как упрек! По глазам я вижу, что вам часто приходится слышать подобные слова. ия, наверное, к тому же бестактен.

"Он не похож на людей, с которыми меня обычно знакомят... как-то он слишком... обходителен и вежлив? и даже слово "гражданка" звучит у него не так..."
- То, что мне часто приходится такое слышать, наверняка не характеризует меня наилучшим образом. Нет, гражданин, вы правы. Так же, как мой брат и мой жених, - Анриетта вздохнула.
До дома оставалось еще два квартала.
"Я не могу понять, нравится ли мне этот человек, или нет. Вроде бы, на вид, он честен и искренен. Но это еще ничего не значит. Трудно определить".

- Почему вы решили, что это это характеризует вас не наилучшим образом? - удивился де Бац. - Вы молоды и должны радоваться жизни! А родным свойственно бубнить нравоучения, как же иначе они могут выразить свое беспокойство? Знаете что? Я всегда прихожу в кофейню напротив вашей лавки в это время и если вы не против, я мог бы иногда провожать вас до дома и дарить цветы, не требуя ничего взамен. Только пять минут вашего общества, что помогают мне не скучать о семье. Но решение принадлежит вам. Я понимаю, что могу казаться навязчивым, но все же решусь спросить.

Анриетта задумалась. Внимательно взглянула на собеседника.
- Я не против, гражданин, - наконец она улыбнулась, - и как раз получится, что я не буду идти одна, а вы вспомните свою семью.
Они подошли к ко входу в ее дом.
- Я живу здесь... а мы так и не представились друг другу. Меня зовут Анриетта, а вы?..

- Меня зовут Анри Биньо, - улыбнулся барон. - До встречи, Анриетта, теперь я не смею вас задерживать. - Он весело помахал ей шляпой на прощание и удалился, напевая веселую песенку.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 2:46 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794 года

Блеранкур. Тюрьма.

Тереза Желле

Крыса смотрела глазами-бусинками. Вот-вот рассмеется!
От мешка, брошенного на пол в виде подушки, воняло тухлой соломой. Через несколько минут захрапит ее соседка - кухарка Мадлен. Эта толстая девица не угодила какому-то комитетчику, когда, не узнав его, плунула ему в лицо. И вот результат. Она задержана, как подозрительная. Также, как и пожилая жена священника Матье. У нее дрябрые руки с выступающими венами. И очень характерный неприятный голос. Но ничто не идет в сравнение с беззубой Матильдой, которую тут все зовут «баронессой». У этой помимо нетерпимости к существующей власти еще и отвратительная привычка плеваться на пол. Она ненормальная, сидит и рассказывает всем, что когда-то была любовницей Эбера. Лучше б молчала. Прожила бы дольше.

Сегодня в камере их осталось всего четверо. «Повезло». Циничная мысль, ох, какая циничная! Вчера ведь увели сразу пятерых. И неизвестно, что будет дальше. А нужна ли такая жизнь? Скорее бы уже все закончилось, нет сил ждать. А ведь никто через год даже имени ее не вспомнит. Тереза Желле. Жена и дочь эмигрантов. Одна из тысяч несчастных, ушедших в небытие. «Интересно, как будут смотреться мои веснушки, когда мне отрубят голову…». С этой внезапно пришедшей в голову дурацкой мыслью она заснула.

… Замок Куси.
Свидетель старинных войн и легенда Блеранкура. Две фигурки на развалинах. Светловолосая девушка с развевающимися по ветру волосами, веселая и жизнерадостная. Едва заметные веснушки делают ее лицо смешным – во всяком случае, ей так кажется. Рядом – молодой человек с ангельским лицом и мечтательными глазами. Он любит приходить сюда, потому что считает, что старый колокол, который остался в замке, звонит сам по себе каждый раз, когда в городе кто-то умирает.

- Тереза, вот увидишь, рано или поздно мы станем свидетелями этого момента, - говорит он, привлекая ее к себе. – И тогда.. Тогда мы помчимся в Блеранкур и обязательно узнаем, что какая-то душа обрела, наконец, покой. И тогда ты поверишь в эту легенду! Поверишь в то, что жизнь не заканчивается после смерти, они просто становятся другими, и иногда приходят, когда им скучно.
- Вы меня пугаете, шевалье де Сен-Жюст! – девушка игриво хмурится и, вырвавшись, бежит, удаляясь от развалин.

- Тереза, подожди! – Он догоняет. Секунда, и они со смехом падают на траву. – Я хочу кое-что тебе сказать. Только не делай такое лицо. И дай, я отряхну твои волосы от травы. А теперь слушай. Я принял решение. Завтра я иду к твоему отцу и прошу твоей руки. Хватит нам прятаться. Мне восемнадцать лет. Я тебя люблю. И твой отец просто обязан…»

Сон оборвался внезапно. Тереза вскрикнула и откинула крысу, забравшуюся на ее ногу. Ее соседки по камере продолжали спать. Антуан Сен-Жюст. Как давно это было! И каким все казалось реальным во сне! Блеранкур. Замок Куси. И детская мечта, которая так и осталась мечтой.

Тереза Торэн, урожденная Желле, откинулась к грязной стене. Через несколько минут она снова спала, мурлыкая во сне старинную французскую мелодию.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just


Последний раз редактировалось: Eleni (Чт Дек 03, 2009 4:17 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 3:26 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794.
Таверна возле Тюильри.
Сантьяго, Сен-Жюст.

Итак, подводим итоги. Первый день суда над дантонистами прошел удачно. Свидетели для второго дня готовы. Донос на Клери - в надежных руках. С Робеспьером разговор состоялся, все выяснили. Вывод - все плохо. Сен-Жюст усмехнулся своим мыслям. Скоро все тут станут сумасшедшими. А по Тюильри будет летать дух обезглавленного Камиля и раскалять и без того нездоровую аьмосферу. Робеспьер начнет взывать к милосердию и доверию к иностранцам, он, Сен-Жюст, откроет все тюрьмы и выпустит оттуда подозрительных к чертовой матери, а Кутон запрет Сансона и сядет дежурить у его двери, дабы не случилось чего нехорошего. Сен-Жюст остановился. Он говорит сам с собой или ему только кажется? Напиться, наиграться в карты и заявиться в таком виде к Анриетте. Смотри, Анриетта, на своего жениха во всей его красе! Нужен тебе такой? Нужен? Что ж, посмотрим, что ты скажешь через месяц. Сен-Жюст уже шел по улице. направляясь к знакомой таверне. Осталось одно дело. Найти Сантьяго. И можно считать, что день удался.

Сегодня Сантьяго, против обыкновения, не играл, хотя по привычке перебирал кости в руках, пощелкивая ими в такт мыслям. Этот смертный, которого он сегодня встретил рядом с Клери не понравился ему до жути. Трезвый, холодный, подозрительный ум – именно эти качества Сантьяго так не любил в окружающих и минимум двух из этих качеств ему регулярно не доставало самому. Приличный человек из хорошей семьи, рыцарь в сверкающих доспехах, обосновавшийся в тени знаменитого брата, - на этой мысли Сантьяго фыркнул, представив себе Огюстена Робеспьера в латах и фригийском колпаке. На саму Клери Сантьяго злиться и не думал – в конце концов, она сама способна решить с кем и как ей проводить время, которое он к тому же освободил от собственной особы еще на несколько дней. А вот взгляд смертного ему сильно не понравился. Сантьяго не понимал, чем он может походить на аристократа – а именно такое подозрение он прочел, в мыслях смертного, впрочем, не углубляясь в них. С другой стороны… «предупрежден – значит вооружен», как говорили его предки-римляне. Значит, будем вооружаться. «К оружию, к оружию», - промурлыкал ехидно Сантьяго первые строчки припева «Марсельезы» и удобно развалился на стуле, пытаясь для начала хоть как-то предугадать возможное развитие ситуации.

- Выпьешь со мной? - Сен-Жюст присел рядом. Шляпу снимать не стал и вертеть по сторонам головой тоже. Сейчас начнут пялиться и шарахаться. Надоели.

- Охотно, - рассмеялся Сантьяго и разлил вино по бокалам, - При условии, что хоть ты меня не будешь перегружать темой твоих сердечных дел… впрочем, не бери в голову.

- Мои сердечные дела в полном порядке. Скоро женюсь, - осторожно заметил Сен-Жюст. - А почему ты спросил?

- А что меня по-твоему может еще волновать кроме твоих сердечных дел? – вопросом на вопрос ответил Сантьяго, - если женишься не на Альбертине Марат – то вот тебе мое благословение, которого ты не спрашивал. А на остальные темы сейчас даже думать опасно - опять же, не бери в голову – и лучше выпьем, черт возьми!

- Сантьяго, ты должен исчезнуть. - Сен-Жюст чокнулся с ним и выпил залпом. - Ты игрок, понимаю. Но дело пахнет гильотиной. О тебе уже собирают информацию. Завтра-послезавтра тебя найдут... Знаю, что не в твоих привычках убегать. Но надо спрятаться.

- Слушай, спасибо, что развеял мои сомнения, - усмехнулся Сантьяго, - А то я думал что у вас там кто-то от рук отбился – удивительно, что за мной еще не пришли. Почему я удивляюсь, я тебе не скажу, как и что намерен делать. Хотя бы потому что пока не знаю, что намерен делать. Но – «предупрежден – значит вооружен», не так ли? – он допил свое вино и разлил по бокалам новую порцию.

- Ты столкнулся с Клери, когда с ней был Огюстен Робеспьер? - спросил Сен-Жюст. - За что пьем? За твою голову, предлагаю. Чтобы подольше продержалась.

- Ну а слетит – отличное будет дополнение для французской почвы в виде итальянского мозга и набора костей, - легкомысленно заметил Сантьяго, - Но будь спокоен, я кое-что придумал. Так даже интереснее и веселее, чем просто побег. Что до Клери, то я с ними не сталкивался, а вежливо обошел, - развеселился он и чокнулся с Сен-Жюстом. За возрождение Клуба Трех… однажды!

- За Клуб Трех? Бывший клуб Трех, точнее... - От взгляда Сен-Жюста не укрылись двое мужчин, которые только что вошли в таверну. Для всех они был простыми выпивохами. Но не для него. У них были тревожные глаза. Ищущие. Они пришли, чтобы навести справки. И, скорее всего, искали того, кто сейчас сидел рядом с ним. - Когда-нибудь Клуб вернется. Только на этот раз условие - никаких баб. Они только все портят.

- Никаких баб… а вот от одного знакомого нам обоим парижского сорванца и журналиста я бы все равно не отказался, - усмехнулся Сантьяго.

- Как ты про нее по-доброму, - прищурился Сен-Жюст. - Впрочем, это и понятно. С тобой она ведет себя прилично, а не как последняя... Ладно, не стоит об этом. Сейчас ты поднимешься, подойдешь к стойке трактирщика и заплатишь. А потом уйдешь на выход. Я пока побеседую тут кое с кем. Не спорь. Если тебе так будет легче, знай, что если не послушаешься меня, то и меня подставишь. Жди меня на улице. Допьем у меня.

- Что смотришь? А, это меня арестовывать хотят, - рассмеялся Сантьяго, - Зря вы так с Клери. Из-за тебя я даже работы лишился – не смог слушать ее рассказы про тебя круглосуточно. Про баб не соглашусь. Вот, например, Альбертина моя любимая. Какое от нее зло? Ну да, готовит она плохо… Помню, Симона болела, так Альбертина попробовала хлеб испечь… чистый яд, друг мой. А пока хочу тебя предупредить – меня зовут Шарль Монтань, я из Лиона, а акцент – дело моряка. И я работаю секретарем твоего коллеги, выполнял для тебя мелкое поручение. Ты же не стал бы пить с иностранцем, верно?, - Сантьяго подмигнул и пошел к стойке.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 6:04 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Апрель 1794 года

Блеранкур

Бертран Барер, Тереза Желле

Бертран Барер прибыл в Блеранкур поздно вечером. Рассматривать красоты местности не было ни сил, ни времени. Церемонно выйдя из экипажа, он прямиком направился в здание местнйо Коммуны.
В приемной была толпа. Барер хотел поморщиться, но по привычке улыбнулся, скромно спросив, как скоро ожидается гражданин председатель.
- Не будет его сегодня, - пробурчал секретарь, - С инспекцией они уехали на предмет хлеба.
Барер покивал и примостился на жесткой скамейке в приемной, завернувшись в плащ, моментально уснув.

Андре Шалье, прокурор местной Коммуны, был зол. Очень зол. Сегодня казнили шесть человек, причем не самых богатых горожан. Ну скажите – какой от этого прок? Этими шестью головами что – накормишь Блеранкур? Что они там в Париже думали, когда объявили террор по политическим соображениям? Нет бы – казнить самых богатых и отдать все самым бедным – вот рай бы настал. Хотя тогда бедные станут богатыми, и их тоже надо будет казнить, чтоб отдать бедным… Ой, нет, это бред, - Шалье влетел в здание Коммуны, задумчиво оглядывая толпу просителей. Вс ете же… деревня, которая только и ждет, чтобы ворваться в их чистый город. А во этот гражданин никак городской, - его взгляд привлекла фигура в сером плаще в углу. Фигура, видимо, привыкла чувствовать взгляды спиной и подняла голову.
- Г…г….гражданин Барер?, - сдавленно прошептал Андре Шалье.
Он помнил этого человека, когда однажды приезжал в Комитет в феврале.
Комитет Общественного Спасения. Дело государственной важности, - он не заметил, что повторил это вслух.

В приемной стало пусто.

Барер смотрел на него в упор и улыбался весело и беззаботно.
- Я бы хотел кофе, - вежливо заметил гасконец.

- Пожалуйста, пожуласйта, гражданин, - засуетился Шалье… чего еще желаете? Отчеты за последний год? И финансовые, конечно… Вот… тут…гильотинируем, - неожиданно жалобно добавил он, - Все по закону.

- Ну и правильно, что по закону, - улыбнулся Барер, - Но, как Вы знаете, гражданин, внутренние дела – не моя функция. Сен-Жюст приедет – проверит. Барер отметил, как побледнело лицо прокурора Коммуны, - А меня интересуют дела об эмигрантах в Англию, - весело добавил он. И я знаю, что на наше счастье, одна из родственниц этих тварей жива и сейчас содержится у Вас.

- Тереза Торэн, - побелевшими губами прошептал Шалье.

- Да хоть бы и так, - улыбнулся Барер, - ведите ее сюда. Я подозреваю иностранный заговор.

Тереза пристально вглядывалась в сидящего перед ней мужчину. Судя по всему, он был важной персоной. Председатель Коммуны суетился перед ним, как сумасшедший, краснел, бледнел, трясся. А потом вышел, стоило незнакомцу указать на дверь. Тереза пригладила волосы. Наверное, бессмысленно сейчас думать о своих женских прелестях. Мужчина, между тем, смотрел на нее с искренним участием. Худощавое, умное лицо, выразительные черные глаза, одет - скромно, но изысканно. Наверное, он как-то связан с властью, не иначе. Тереза спрятала за спину руки с обкусанными под корень ногтями. Вот оно - полное падение. Самой за себя стыдно.

Барер внимательно разглядывал Терезу Торэн. Жуткое существо на первый взгляд, потерявшее остатки человечности. Более всего в женщинах он ценил красивые руки. Руки Терезы, покрасневшие, с обкусанными ногтями, были сейчас спрятан за спину. Волосы белокурые и рыжеватые, но спутанные и грязные. Впрочем…
Барер метнул взгляд на Шалье, а потом на дверь, вежливо заметив.
- Дело государственной важности, гражданин. А потом с удовольствием удостоверюсь в Ваших успехах.

Шалье испуганно вылетел за дверь.

Барер галантно отступил от кресла к камину и отодвинул его.
- Гражданка, присядьте, прошу Вас. Вы устали, а впереди дальний путь. Вы голодны? Возможно также к Вам стоит прислать женщину и воды для умывания? Каприз красивой женщины – закон.

- Буду вам очень благодарна, гражданин, - Тереза вскинула подбородок. Он жалет е. Это видно. Какой позор!

- И вы даже не поинтересуетесь, с какой целью едете в Париж, а не на гильотину? - вскинул бровь Барер.

- Мне все равно, - ровным голосом сказала Тереза. Она устала. Устала от этих допросов и объяснений. Устала доказывать, что уже давно разорвала отношения с мужем, и что эмигрировал в Ангию он уже после их разрыва. Устала объяснять, что категорически отказалась составить компанию отцу, отправившегося вслед за Тореном. Она уже смирилась с тем, что ее казнят. Но этот гражданин говорил о Париже... Тереза приготовилась выслушать, что от нее требуется.

- А в Париж Вы едете, - улыбнулся неопределенно Барер, - Чтобы встретиться со старым другом. Вам предстоит войти к нему в доверие а если выяснится вдруг, что он не заслуживает доверия не только Вашего, но и… коллег – немедленно сообщить мне. С доказательствами. А теперь решайтесь. Если Вам все равно – Вас отведут в тюрьму. Если не все равно… То Вы сами знаете имя этого старого друга.
Барер увидел на столе бутылку вина и налил бокал, отойдя к окну и тактично оставив женщине время выбрать самостоятельно.

Тереза вспыхнула. Вот, значит, как. Они решили использовать ее старинную связь с Антуаном. Сен-Жюст был ее злым гением. С тех пор, как ее отец узнал про их связь, все полетело кувырком. На смену страстному роману с Антуаном пришло вынужденное замужество с Тореном. Никакие слезы и истерики не помогли делу - казалось, ее отец готовы выдать ее за первого встречного, лишь бы разорвать позорные отношения с этим "женоподобным ничтожеством, как он называл предмет ее обожания. Антуан тогда так и не простил. Он даже не пробовал выяснить причин их разрыва - просто затерялся в Париже. А потом в Блеранкур дошли слухи о его немыслимом, непостижимом взлете... В прошлом году Тереза отправилась в Париж, чтобы посмотреть, каким он стал. Она не питала никаких надежд - это было просто любопытство. "Погоня за призраком" - понятие в стиле Сен-Жюста. Эта поездка и решила ее судьбу. Через некоторое время ее посчитали подозрительной и упрятали в тюрьму. Теперь у нее был реальный шанс поспорить с судьбой, предав своего злого гения. Тереза подошла к столику, на котором стояло вино, налила себе бокал и выпила. Затем посмотрела на незнакомца.
- Я согласна.

Барер снова оценивающе взглянул на Терезу и решительно отодвинул ее бокал в сторону.
- Вы давно ничего не ели. Поэтому сейчас – кофе и ужин. Потом я пришлю к Вам женщину, которая поможет Вам привести себя в порядок. Через час сорок пять минут мы едем в Париж. Мы едва ли увидимся еще – Я сниму Вам квартиру, а связь со мной будете держать через немого слугу – я понимаю его жесты, - Он подошел к двери и окликнул жандарма, дремавшего у двери в Коммуну, - А я пока поужинаю с гражданином Шелье, - Барер знал, что как только он покажет ему несколько доносов, тот станет шелковым и просто «потеряет» Терезу в списках заключенных, - На прощание он снова улыбнулся и отметил, - Я даже не спрашиваю , противно ли Вам принимать это предложение. Потому что не считаю нужным расспрашиватьлюдей об их выборе в рамках… обстоятельств, - он снова усмехнулся и вышел, чтобы отдать поручения.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 6:21 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

3 апреля 1794.

Зал суда.

Дантон, Эрман и др.

Вестерман настаивал, чтобы с него сняли допрос. Дантон иронически усмехнулся. Как же… Они уже позаботились о том, чтобы убрать всех, кто мог бы сказать хотя бы одно слово в их защиту. И вряд ли им дадут слово, не то чтобы возможность оправдаться. Ну, слово, допустим, мы возьмем и сами… У председателя, похоже, сдавали нервы, так как торопясь дочитать доклад об индской компании он глотал не то что слова, но и целые фразу. Настойчивость Вестермана явно мешала ему покончить докладом как можно скорее. Это формальность! Ну как вам нравится такой ответ? Дантон не выдержал:

- Мы и находимся здесь только ради формальности!

В зале послышался смех и Эрману пришлось потратить еще несколько долгих минут на то, чтобы призвать находящихся в зале к порядку. Дантон бросил взгляд на скамьи, где сидели его обвинители. Сен-Жюст. Мальчишка явно собой доволен. Сколько храбрости нужно, чтобы обвинить человека за глаза, в его отсутствие! Интересно, рискнул бы он прочесть свой поганый доклад, если бы в тот момент он, Дантон, находился в зале? Нет, не рискнул бы! Поэтому и прочел свою клевету, когда он уже был арестован, перед Конвентом, этими овцами, которые блеют по приказу Робеспьера. Тьфу! Робеспьера, похоже, сейчас хватит удар. Это, безусловно, было бы весело. Обошлось бы дешево и Париж говорил бы об этом не одну неделю, а то мало им развлечений.

Шум в зале, между тем, не прекращался.

- Дайте нам слово! – рявкнул Дантон. – Дайте нам слово и мне еще придется вымаливать прощение для моих обвинителей, если французский народ действительно таков, каким должен быть!

Председателю потребовалось еще минут десять, чтобы добиться тишины. Значит, его слушают! Вот он, шанс к спасению!

- Гражданин Дантон, - начал Эрман не без внутреннего содрогания. – Национальный Конвент обвиняет вас в содействии Дюмурье…

Председатель еще не закончил читать обвинение, как Дантон заговорил. Он обращался не к судьям, он обращался к народу, так как это имело смысл. Судьи слушать не станут. Он говорил, не выбирая выражений и не пытаясь скрыть бушевавшую в нем ярость. Говорил громко, не сомневаясь, что его голос слышен не только за дверью, но и на площади. Сейчас главное – говорить.

-… Осмелятся ли подлецы, клевещущие на меня, - Дантон посмотрел в сторону Сен-Жюста, - говорить со мной лицом к лицу? Сен-Жюст, ты ответишь за клевету, брошенную против самого пламенного защитника народа перед потомками! Я бросаю вызов моим обвинителям. Померяйтесь со мной силами! Или вы боитесь? Боитесь, что я сорву с вас маски добропорядочности? Боитесь, потому что знаете, что честолюбие и жадность не имели надо мной власти и никогда не управляли моими поступками! Я — продался Мирабо, герцогу Орлеанскому, Дюмурье! Я — сторонник роялистов и королевской власти!.. Разве не я велел расклеить объявление в округе Кордельеров о необходимости восстания? Я вполне владею своими мыслями, когда я бросаю вызов своим противникам, когда я предлагаю помериться с ними...

- Гражданин Дантон, вы пытаетесь убедить суд в вашей невиновности при помощи непристойных выходок! Даже Марат, когда доказывал свою невиновность, был почтителен в выражениях. Это – достойный пример. Говорите другим языком, чтобы суд мог слушать вас».

- Обвиняемый, подобный мне, имеющий понятие о словах и делах, отвечает, перед судом, но не беседует с ним. Принадлежа всецело отечеству, я щедро принес ему всю мою жизнь.

- Вы должны защищаться, а не нападать на кого-либо!

- Хорошо, - кивнул Дантон. – Я возвращаюсь к своей защите. Весьма странно ослепление национального конвента на мой счет до сегодняшнего дня; но действительно чудесно его внезапное прозрение!

- Ирония, к которой вы прибегаете, не разрушает сделанного вам упрека в том, что вы прикрывались перед публикой маской патриотизма, чтобы обмануть ваших товарищей и тайно помочь королевской власти, - сказал Эрман. - Нет ничего обычнее игры словами у подсудимых, которые чувствуют, что их теснят и давят собственные дела, и не могут уничтожить их.

- Да, я действительно вспоминаю, что вызывал восстановление королевской власти и помогал бегству тирана, когда я всеми своими силами препятствовал его путешествию из Сен-Клу, когда я покрыл щетиной пик и штыков его дорогу, надев в известном смысле цепи на его горячих коней! Если это означает объявлять себя сторонником королевской власти, выказывать себя ее другом, если по этим чертам можно узнать человека, помогающего тирании, то, при этой гипотезе, я виновен в этом преступлении…

***

Робеспьер слышал, как за спиной переговариваются соратники по Комитету, решая, отдать ли Анрио приказ об аресте председателя и прокурора. Подозревают их в слабости? Возможно. Но этого нельзя допустить. Беспокоятся и на скамьях Комитета безопасности…

Впрочем, Дантон говорил столь громко и яростно, что совершенно выбился из сил. Это заметил и Фукье, тут же предложивший ему отдохнуть и приостановить защиту, уверяя, что после она возобновится.

- Ты устал. Предоставь слово другому. Мы вернем его тебе, как только ты отдохнешь…

Робеспьер прикрыл глаза. Ловушка. Если Дантон согласится – он погиб. Но Дантон почему-то послушался и замолчал…

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre


Последний раз редактировалось: Odin (Пт Дек 04, 2009 1:37 am), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Дек 03, 2009 7:28 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

3 апреля 1794 года

Люксембургский сад

Люсиль Демулен

«Прости. Но мы должны были попытаться. Я все возьму на себя. Главное — молчи. Скажи, что это я попросила тебя привести Робеспьера. И помолись за меня. Марго».

Люсиль каждый день перечитывала короткую записку, которую Маргарита Эбер успела сунуть ей в карман, случайно встретив на рынке. С тех пор, как они поняли, что план с похищением Робеспьера, Кутона и Сен-Жюста провалился, они больше не встречались. Лишь однажды Люсиль увидела Марго. Та стояла в первых рядах у подножья гильотины, ожидая появления своего мужа. На губах Марго блуждала странная улыбка, а взгляд был скорее мечтательным и спокойным. Когда Сансон вывел Жака Эбера, тот дрожал. По лицу бывшего журналиста и прокурора катились крупные капли пота. А потом, увидев Марго, он перестал дрожать. И тогда она кивнула ему и тихо что-то прошептала. Нет. Люсиль не такая. Она не сможет спокойно наблюдать за казнью Камиля. И будет бороться до последнего.

Наверное, Марго сделала так, как хотела. Ее арестовали вскоре после казни мужа, а к Люсиль ни разу не зашли. Она боялась предполагать, что это значит. Но не воспользоваться было глупо.

Еще одно письмо. От Камиля. «Моя Люсиль, мое мужество, мой ангел. Судьба захотела, чтобы я и из тюрьмы видел тот сад, где провел восемь лет жизни, следуя верно за тобой. Один лишь взгляд на Люксембургский сад — и на меня нахлынули все воспоминания о нашей любви. Меня упрятали в темницу, но никогда еще я не был так близко от тебя, матери моего маленького Горация...»

Получив это письмо, на котором были заметны следы слез, Люсиль вспомнила о генерале Диллоне. Генерал находился в той же тюрьме, уже давно обвиненный в заговоре. Но у него остались друзья...

***

Люксембургский сад. Скамейка, с которой открывается вид на окна Консьержери. Морис Берден смотрел на нее с интересом.

- Вы действительно готовы предоставить тысячу экю, мадам Демулен?

Люсиль молча протянула сверток.

- Это все, что у меня есть. Спасите Камиля и его соратников, - прошептала она, прогоняя непрошеные слезы.

Берден участливо посмотрел на нее и спрятал сверток.

- Нам не хватало средств для подкупа. Теперь все будет в порядке. Собирайте вещи, Люсиль. Думаю, завтра вы сможете обнять своего мужа...

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Дек 04, 2009 1:48 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

4 апреля 1794.

Зал суда // Конвент

Дантон, Фукье, Лакруа, Демулен и другие // Сен-Жюст, Робеспьер.

Дантон только хмыкнул, когда заметил на скамье подсудимых нового обвиняемого. Добро пожаловать, Люлье. И в чем же тебя обвиняют? Ах, да. В пособничестве аферистам и связях с Шабо. Как же, как же… Цель сегодняшнего дня – добиться, чтобы вызвали свидетелей. А его обвинителей, по крайней мере, из Комитета общественного спасения, сегодня и нет. Как это мило. Не иначе, как замышляют новую гадость. Дантон сжал зубы, сдерживая гнев и рвущиеся наружу слова. Еще не время, как любит говорить Робеспьер. Будь он трижды проклят. Сейчас говорил Лакруа. Требует, чтобы выслушали его свидетелей.

- Вот уже три дня, — говорил он, — Как я едва добиваюсь права защиты для обвиняемого, вот уже три дня, как я представил список моих свидетелей, и, однако, никто из них не вызван. Я предлагаю государственному обвинителю перед лицом народа, объявить мне, почему мне отказано в этом столь законном требовании.

А вот интересно, какого ответа он ожидает и какой получит? Дантон прищурился, переведя взгляд на Фукье. Ну, говори же…

- Вызов ваших свидетелей меня не касается, - ответил Фукье. - Он должен происходить по вашему требованию и при вашем старании. Перед лицом народа я готов повторить, что не противился их вызову.

- Но мне недостаточно, чтобы вы не противились их вызову! – начал терять терпение Лакруа, - Но без приказа государственного обвинителя ничего не происходит, поэтому я и прошу разрешения!

- Вам нужно формальное заявление с моей стороны? – поднял брови Фукье. – Хорошо. Я заявляю о разрешении вызвать свидетелей. Но не тех, кого вы указали в среде конвента, так как обвинение против вас исходит от всего конвента. Что может быть смешнее претензий на право приглашать в качестве свидетелей со стороны защиты ваших же собственных обвинителей?

- Из выставленных вами утверждений я обязан заключить, - голос Лакруа звенел от гнева. - Что моим товарищам разрешено убить меня, а мне в последние минуты жизни запрещено разоблачить и уничтожить этих негодных убийц.

Мы настаиваем на вызове запрошенных свидетелей! – рявкнул Дантон. - Для народа весьма полезно выяснить некоторых личностей, являющихся его представителями, вся заслуга которых состоит в том, что они готовы раздавить людей честных и возвышенных, не желающих воскурять фимиам перед их идолом! Ведь это я создал трибунал, я должен знать толк в этом, – оглянувшись по сторонам, он обратился к одному из зрителей: - Бегите в Конвент! Добивайтесь, чтобы прислали наших свидетелей!

- Вы обвиняетесь в заговоре! – не выдержал Фукье. – И даже здесь, в этом трибунале вы продолжаете клеветать на народное представительство и бросать в него самыми отвратительными подозрениями. Никто не препятствует вашей защите, но доказывать свою невиновность бранью и клеветой не позволено никому.

- Я настаиваю на вызове указанных мною свидетелей! – не сдавался Лакруа.

- Пора прекратить этот скандал, - бросил Фукье. Приходилось признавать, что их положение колеблется… Черт! - Я напишу в конвент и спрошу его мнение, которое и будет исполнено в точности.

***

Сен-Жюст ворвался в здание Конвента, стараясь сохранять достойный вид. Ситуация осложнилась и требовала решительных действий. Утром в Комитет было доставлено письмо, подписанное Фукье-Тенвилем.

«С момента открытия заседаний суда бушует страшная буря; обвиняемые, словно одержимые, требуют, чтобы были выслушаны в качестве свидетелей защиты граждане депутаты Симон, Куртуа, Леньело, Фрерон, Парис, Ленде, Калон, Мерлен из Дуэ, Госсюен, Лежандр, Робен, Гупио из Монтегю, Робер Ленде, Лекуантр из Версаля, Бриваль и Мерлен из Тионвиля; они апеллируют к народу по поводу отказа в вызове. Несмотря на твердость председателя и всего трибунала, их многочисленные заявления нарушают ход заседания, и они громко заявляют, что не замолчат, пока не будут выслушаны их свидетели. Мы просим вас указать нам окончательно линию поведения в отношении этого требования, так как порядок судопроизводства не дает нам никакой возможности мотивировать этот отказ».

Они предвидели то, что Дантон будет защищаться, как лев, но не знали, как далеко это зайдет. А ситуация являлась таковой, что симпатии большей части присутствующих были теперь на стороне Дантона. Более того, сам Фулье-Тенвиль перепугался. К тому же утром произошло нечто из ряда вон выходящее. В Комитет попало письмо от некого Лафлота, арестанта Люксембургской тюрьмы. В нем говорилось о том, что генерал Диллон встал во главе заговора, целью которого было разгромить тюрьму и освободить дантонистов. А деньги на это дала… Люсиль Демулен. Сен-Жюст старался не смотреть на Робеспьера во время обсуждения. Не имело смысла. Максимильян молчал. Зато не молчал Бийо-Варенн. Кто бы знал, что именно Бийо станет его основным союзником? Два часа потребовалось на то, чтобы составить речь для Конвента и декрет. И вот, теперь он здесь.


Робеспьер занял свое обычное место, но так и не смог преодолеть как оцепенение, так и чувство нереальности происходящего. Конвент. Необходим декрет. Фукье не стал бы преувеличивать угрозу. Письмо. Все эти мысли смешались в голове, были отрывочны. Не прошло и двух часов с тех пор, как в Комитет поступило письмо Фукье, пересланное Конвентом. Примерно столько же прошло с тех пор, как к ним поступил донос Лафлота.. Сейчас Сен-Жюст скажет речь и, скорее всего, декрет, лишающих права участвовать в прениях всякого подсудимого, который оскорбил правосудие, будет принят. Еще один гвоздь в гроб. Еще на шаг Дантон ближе к эшафоту. Голос Антуана Сен-Жюста звучал, будто издалека, хотя он был уверен, что соратник читает речь как обычно.

- …Государственный обвинитель революционного трибунала сообщил, что бунт подсудимых заставил прервать судебные прения, пока конвент не примет своих мер. Вы избавились от величайшей опасности, угрожавшей свободе…

…Разве невинный восставал когда-нибудь против закона? Не нужно больше других доказательств их преступлений, достаточно их дерзости...

…жена Демулена получила деньги, чтобы поднять движение и перебить патриотов и революционный трибунал. Мы вас благодарим за то, что вы отвели нам почетные посты; как и вы, мы прикроем отечество нашими телами…

…Кто может отказать вам в своем преклонении в этот страшный момент, когда вы в последний раз ведете борьбу с шайкой, бывшей снисходительной к вашим врагам, и которая в настоящее время вновь обретает свою ярость для борьбы со свободой….

Декрет принят. Кто бы мог сомневаться? Но еще не все закончено.

Представление должно быть отыграно до конца. На трибуну поднялся один из секретарей, которого отправил Бийо и зачитал письмо Лафлота. Текст письма можно и не слушать… Он поднял голову, когда кто-то назвал его фамилию. Теперь бы еще понять, что от него хотят. Ах да. Подтверждения и одобрения.

- Граждане, предлагаю, чтобы декрет и письмо были отправлены в трибунал для прочтения на заседании, - ровно сказал Робеспьер.

Больше и не требуется. Единогласно.

***

Дантон с нетерпением поглядывал на дверь, ожидая новости из Конвента. Черт побери! Что-то они долго. Теперь рассчитывать на большинство уже не приходилось, ведь все, кто мог, отказались от них. Чтобы не составить компанию на скамье подсудимых. Но еще не все потеряно! Пока что у него есть возможность защищаться, есть возможность надеяться на то, что его голос будет услышан народом. Лакруа тоже нервничал. Он тоже поглядывал на дверь, не в силах скрыть беспокойство. Только Демулен стоял спокойно, с отрешенным выражением на лице. О чем думаешь, друг и соратник?

В зале, между тем, наблюдалось движение: Фукье передали записку. Прокурор немного изменился в лице, но вышел. Вот и забегал! Дантон мысленно потер руки. Теперь попробуй двинуться вперед, со своими гнусными обвинениями, вражья морда! Он ободряюще кивнул Камилю и Лакруа и уже готовился обратиться к зрителям с небольшой речью, как осекся, увидев возвращавшегося в зал обвинителя. Фукье буквально светился от счастья и едва не пел. Дантон насторожился. Что произошло? Что бы там ни было, ничего хорошего это не предвещало.

И не ошибся. Декрет, а следом за ним письмо заставило содрогнуться не только его. Камиль, очнувшись от оцепенения в котором пребывал, страшно закричал. Слова, что они хотят убить не только его, но и ни в чем не повинную Люсиль произвели впечатление на всех, но не на судей. Отчаяние. Отчаяние и гнев, вот что он, Дантон, чувствовал в ту минуту.

- Посмотрите на этих подлых убийц! Они будут преследовать нас до самой смерти! Они вырвали у Конвента этот декрет смерти! - не сдерживаясь, Дантон обрушился на Робеспьера , Сен-Жюста и Кутона. Не забыл вспомнить и Барера…

Председатель же закрыл заседание.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Дек 04, 2009 4:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

4 апреля 1794 года

Тюильри

Сен-Жюст, Робеспьер // Робеспьер, Люсиль Демулен

Третий день заседаний позади. Сен-Жюст захлопнул папку с протоколами. Предстояло неприятное дело - отнести ее Робеспьеру. Почему-то он был уверен, что Максимильян не ушел домой, а сидит у себя, пытаясь погрузитсья в дела, чтобы отвлечься. В ушах звенел голос Демулена. "Подлые злодеи! Им мало, что они убивают меня, они хотят убить и мою жену!". Камиль в отчаянии разорвал свою защитную речь и швырнул в лицо Фукье-Тенвилю. Вечный ребенок. Он так и не понял, что значит игра на краю пропасти. С огнем. И насмерть. Сен-Жюст распахнул дверь в кабинет Робеспьера. Так и есть. Сидит один, глядя перед собой. - Максимильян? Рад, что ты здесь. Нужно поговорить.

- Проходи, Антуан. Располагайся и говори. Я тебя слушаю, - последняя фраза была сказана потому, что перевести взгляд на соратника не было сил. Из этого оцепенения он тщетно пытался выйти еще с Конвента. Иногда это удавалось, в основном на людях. Но не всегда.

- Я буду краток. - Сен-Жюст опустил глаза. - Люсиль Демулен должна быть арестована. Завтра утром. То, что она сделала, переходит всякие границы.

- Тогда сегодня же нужно будет подписать распоряжение в нашем Комитете и отдать на подпись в Комитет безопасности, - сказал Робеспьер. - Не думаю, что дебаты будут долгими. Я не пойду на заседание, так как предстоит еще много дел, но если бумага уже составлена, я подпишу сейчас. Или позже, когда она будет составлена.

Сен-Жюст положил бумагу на стол. - Документ составлен.

Робеспьер кивнул. Значит, все уже решено. Обмакнув перо в чернильницу, он поставил подпись.

***

С бумагами так и не было покончено, но усталость брала свое. Да и мысли продолжали возвращаться к заседанию суда, мешая сосредоточиться на главном. Робеспьер запер кабинет и направился к галереям. Домой. Возможно, сегодня, когда он измотан до предела, удастся заснуть - в последнее время к болезни прибавилась и бессонница. Попросить у Субербиеля снотворное? Но в  состав лекарства входит опий, а он одурманивает и к нему привыкаешь. Мысли снова перескочили на процесс. А дальше - на разговор с Сен-Жюстом. О Люсиль Демулен думать не хотелось. Именно поэтому он и не удивился, когда она окликнула его.

Люсиль била нервная дрожь. Заговор раскрыт. Завтра ее арестуют. Все, что было предпринято - зря. И жертва Маргариты Эбер - всего лишь ненужная жертва, которая ничего не изменит. Весь вечер Люсиль металась по комнате, пытаясь понять, что ей делать. Оставался один-единственный вариант. Максимильян. Последняя попытка. Поэтому она заняла наблюдательную позицию и ждала у его дверей весь вечер... - Максимильян, прошу тебя, остановись. Я знаю, что ты обо мне думаешь, но это сейчас не главное. Удели мне несколько минут. Пожалуйста!

- Люсиль, пожалуйста, уходи, - Робеспьер немного замедлил шаг, но не был намерен останавливаться. Слишком хорошо помнил, чем закончился их последний разговор, а в галерее так темно, что невозможно понять, скрывается ли там кто-то еще. Впрочем, все равно... Это ничего не изменит. И разговор - тоже.

- Нет, Максимильян! Не уходи! Ведь это последний разговор! Я одна. Клянусь! И ты знаешь, что меня арестуют, если не завтра, то послезавтра! Дай мне шанс! Дай шанс мне и Камилю! Господи, если бы Камиль знал, к чему приведет его призыв "К оружию!"... Но ведь ты знаешь, как он предан вашему делу! Знаешь! Скажи, скажи, глядя мне в глаза, ты правда считаешь Камиля заговорщиком? Я не верю, что ты все это затеял! С Эбером - да. Но не с Дантоном! Не с Камилем! Ты был свидетелем на нашей свадьбе, вся наша жизнь прошла на твоих глазах! Наши взлеты и падения, наши ссоры, наше счастье, наш сын... Ведь ты его крестный! Дай нам шанс уехать! Оставь ему жизнь! Вокруг полно врагов... Оставь жизнь Камилю!

- Слишком поздно. Я не могу, - ровно сказал Робеспьер. Но потом не выдержал: - Скажи мне, чем думал Камиль, когда я давал ему несколько возможностей спастись? Почему не использовал ни одну из них?! Ведь ты, жена и мать, могла убедить его! Почему ты просишь меня сейчас, когда слишком поздно что-либо изменить?! - от злости перхватило дыхание, горло сжал мучительный спазм. - Прости. Ты не заслуживаешь упреков. Я ничего не могу сделать, Люсиль. Прощай.

- Я пыталась! Но ты же знаешь его! И потом... Его сбила с пути эта женщина.. Он был сам не свой в последние месяцы, не спал, не ел, только работал и уходил! - Люсиль расплакалась. - Я должна была пойти к тебе раньше. К тебе, его единственному другу. Но я все надеялась.... Я не думала, что все зайдет так далеко! Не думала, что тех, кто стоял у истоков революциии, будут судить, как предателей и пособников иностранных шпионов! Ведь это абсурд! Такого просто не может быть! Сен-Жюст сделал это, бесчувственное, холодное, безжалостное чудовище Сен-Жюст! Но не ты! Ты не мог! И я не могу поверить, что ты не можешь его спасти сейчас! Пожалуйста, Максимильян, пожалуйста!

- Слишком поздно, Люсиль, - повторил Робеспьер. Потом направился к выходу из галереи, стараясь не обернуться. В горле стоял ком. Как  примерно четверть века назад, когда казалось, что от одной несправедливости рухнет весь мир. Тогда его утешал Камиль. Тогда он имел право на слезы. А сейчас потерял даже эту возможность.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Дек 04, 2009 4:52 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

5 апреля, 1794.

Париж.

Революционный трибунал // по дороге к площади Революции.

Фукье, Дантон, Лакруа, Демулен и другие.

- Я требую, чтобы вызвали тех свидетелей, которых мы указали! – говорил Лакруа.

- Нас лишают права защищаться! – с мрачной усмешкой констатировал факт Филиппо.

- Мы настаиваем, чтобы вызвали свидетелей! – гремел Дантон.

Тщетно. Дантон отметил, что в зале нет того оживления, которое царило здесь еще вчера. Проклятые злодеи! Они, скорее всего, попросту удалили тех патриотов, которые еще не боялись высказаться. Зато Фукье цвел, как майская роза, ведь у него на руках был этот убийственный декрет, вырванный вчера Робеспьером и Сен-Жюстом в Конвенте. Подлые сволочи! Обвинитель, словно отгадав его мысли, снова прочел декрет, смакуя каждое слово. А потом добавил:

- У нас имеется достаточно свидетелей, которые могли бы выступить против вас, граждане. Но, основываясь на приказаниях Конвента, я воздержусь от того, чтобы приглашать их в этот зал, так как они стремятся уничтожить вас и их показания, следовательно, не могут быть приняты во внимание. Вы же, в свою очередь, тоже должны воздержаться от вызова ваших свидетелей. Мы будем судить вас на основании письменных улик.

- Я протестую! – закричал Дантон. – Я требую вызова моих свидетелей! Нас хотят судить, не выслушав! Это беззаконие!

- Почему нам не дают обсуждать вопросов, раз мы имеем на это право? – неистовствовал Лакруа.

- Мы достаточно пожили, чтобы уснуть в объятиях славы; пусть нас ведут на эшафот! – снова заговорил Дантон. – Год назад я предложил учредить революционный трибунал, это правда. Но за это я прошу прощения у Бога и людей! Он был создан не для того, чтобы стать бичом человечества, а чтобы предупредить повторение резни 2го сентября.

- Это тирания!

- На основании декрета, - Эрман яростно затряс колокольчиком. – Я требую, чтобы обвиняемых увели из зала!

- Приказываем увести обвиняемых! – распорядился Фукье. – Граждане присяжные, нам предстоит удалиться на совещание…

***

Фукье - Тенвиль обвел взглядом присяжных. Все они были здесь Реноден, Дебуало, Треншар, Дизу, Люмьер, Ганпеи и Субербьель. Он все еще не надеялся на покорность присяжных. Реноден угрюм и мрачен, Треншан молчит, Субербьель сух и сдержан, но его взгляд… Ему и Эрману предстояло воздействовать на них. Даже путем шантажа, но вынудить их принять нужное решение. Требуется всего ничего: заявить, что дело для них достаточно ясно, вот и все.

Первым вопросом, который задал председатель, был традиционный:

- Граждане присяжные заседатели, существовал заговор, клонившийся к порочению и унижению национального представительства и уничтожению путем подкупа республиканского правительства?

- Существовал, - ответил Тереншар, не колеблясь ни минуты.

К удовлетворению Фукье, Ганпеи и Люмьер в конце концов, тоже ответили утвердительно, хотя и после паузы, показавшейся ему невероятно долгой.

Дизу растерянно посмотрел на своих коллег. Похоже, что все уже решено. А ведь день десятого августа не был и для него пустым звуком… Эх, гори оно все синим пламенем! Он не имеет права оставлять своих детей сиротами…

- Существовал.

Реноден смотрел в пол. Черт бы побрал этот декрет! А ведь он надеялся, что во время допроса дал обвиняемым достаточно лазеек для того, чтобы они могли оправдаться! Дантон – адвокат, он не мог не заметить… А теперь… Теперь их все равно казнят.

- Существовал, - неохотно бросил он.

- Существовал, - ответил и Дебуало. Кто он такой, чтобы оставаться в меньшинстве?

Фукье повернулся к Субербьелю. Вопрос был формальностью, все равно большинство уже признали существование заговора, но все же он был обязан задать его.

- Гражданин Субербьель, существовал ли заговор…

- Существовал, раз вы это доказали, гражданин Фукье, - ответил доктор.

Фукье едва не топнул ногой от досады. Нечего ему возразить, черт побери! И не донесешь, ведь доктор Субербьель знает немало чужих тайн. И его собственных в том числе. Если он начнет говорить… Фукье-Тенвиль едва не замотал головой, чтобы отогнать даже подобную мысль.

- Доказано ли участие в этом заговоре Жана-Франсуа Лакруа? Жоржа Жака Дантона? – на каждого из перечисленных предстояло получить утвердительный ответ. - Камиля Бенуа Демулена? Мари-Жана Сешеля?

***

Телега катилась по улице, подпрыгивая на каждом ухабе. Да и катилась – слишком сильно сказано. Лучше – едва тащилась. Дантон был спокоен. Сколько времени прошло с тех пор, как им зачитали приговор? Сколько времени прошло с тех пор, как он, выслушав, ругался и сквернословил так, как никогда в жизни? Он обвел взглядом соратников.

Филиппо. Он не выражал никакого беспокойства и почти не говорил. Только когда ему стригли волосы, сказал, что этот конец достоин начала процесса. Сейчас же он только спокойно смотрит на серую, безликую толпу, которая окружает телеги. Пусть. Прощай, Филиппо, ты был верным другом и хорошим соратником, хоть мы и не всегда приходили к соглашению, было дело.

Эро. Он был спокоен во время процесса и оставался таким и сейчас. Он сидел на скамье прямо и, глядя на его лицо, можно было подумать, что занят он самыми радостными мыслями. Казалось, он ни о чем не сожалел, а только терпеливо ожидал, когда все закончится. «Я ждал этого», - сказал он, когда объявили приговор. Прощай, Эро. Жаль, что тебе приходится умирать в расцвете сил.

Фабр. Он был Погружен в задумчивость и не обращал внимания ни на что. Напрасно Дантон пытался приободрить его. Прощай Фабр…

Лакруа. Он был в отчаянии при мысли о жене и детях, но пытался этого не показывать. Правильно, друг мой. Не нужно радовать тех, кто собрался поглазеть на нас. Они еще порадуются, когда упадут наши головы. Прощай…

Камиль. Он даже сейчас не может успокоиться. Он взывает к народу. Он до сих пор не верит, что умрет. Не нужно выставлять себя напоказ перед толпой, Камиль, разбивавшей всех идолов и издевавшейся над всеми несчастиями. Но он все еще надеялся, что народ снова восстанет по его призыву. Оставь эту подлую сволочь, Камиль.

А какой сегодня день! Как хорошо сейчас в Арси! Пройтись по парку… Вдохнуть запах полевых цветов… Поиграть с детьми… О! Да это же «Парнас»! «Парнас», где он познакомился с Габриэль! Дантон улыбнулся, погрузившись в воспоминания. Якобинский клуб… Эх, сколько битв здесь было! До сих пор страшно вспомнить! А на небе - ярко светит солнце, скоро деревья будут цвести, вон, сколько зелени вокруг! Радует глаз. Дантон поднял голову. Улица Сент Оноре. Вот и дом Робеспьера. Жандармы подпрыгнули на месте, лошади испугались, а толпа шарахнулась, когда он закричал:

- Робеспьер! Я жду тебя! Ты последуешь за мной!

Остается надеяться, что услышал, а то все окна закрыты ставнями, будто все умерли. « И надеюсь, что ты на своей шкуре прочувствуешь, как это – не иметь возможности сказать ни слова в свою защиту», - подумал Дантон, но в голос этого кричать не стал. Незачем их радовать.

***

Но вот и площадь Революции. Почти закат, солнце клонится к горизонту. Прощайте, друзья… Дантон молча смотрел, как четырнадцать раз опускается нож. Он, как глава заговора должен был умереть последним. Но вот и его очередь.

- Ты покажешь мою голову народу, - сказал Дантон, обращаясь к Сансону. – Она стоит этого.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Дек 04, 2009 9:02 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

5 апреля 1794 года

Огюстен Робеспьер, Бьянка // те же и Максимильян Робеспьер

Рикор толкнул Огюстена в бок, давая понять, что заседание закончилось. Шутка, уже ставшая привычной после того, как он умудрился несколько раз заснуть в Якобинском клубе. В Конвент, по большому счету, можно было сегодня и не ходить, но в таком случае его отсутствие сразу же заметили бы и пошли разговоры… На душе было гадостно. Очень, очень, гадостно. В основном потому, что он переживал казнь Дантона. Переживать теперь можно, а вот смелости выступить в защиту не хватило. Хотя, кому бы от этого стало легче? Нужно будет зайти к Максимильяну, утром он вроде был в Тюильри… Вроде– это потому, что почти все вчерашнее и сегодняшнее утро Огюстен потратил на то, чтобы обойти все почтовые отделения в Париже. К счастью, их сейчас не так много, так как лошади дороги. Везде он предъявлял обычный серый конверт, в котором был отправлен донос и просил вспомнить, кто бы мог отправить это письмо.
Так как подобную информацию разглашали неохотно, приходилось прикрываться званием депутата  Конвента. Этого, как правило, было достаточно. Самым недоверчивым помогала убедиться соответствующая карточка, которую Огюстен, тем не менее, не давал в руки. В основном, чтобы уберечь граждан он сердечного приступа. На успех особо не рассчитывал, кто мог помнить письмо, отправленное бог знает когда? Но и здесь была своя лазейка: через почтовые отделения шла в большинстве своем только иногородняя почта и газеты… И сегодня ему повезло. Удалось узнать, что  это письмо отправила темноволосая гражданка, молодая, приятной наружности, одета скромно, но… без особых примет. Да и дешевый грубый конверт был куплен ею здесь же, как любезно пояснил клерк. И перо брызгает… Запомнил, потому что редко кто сейчас отправляет почту по Парижу…
Неужели Жюльетт права и этот донос – просто месть обиженной женщины? Черт, в любом случае, это нужно было обсудить с Максимильяном. Который ушел еще до обеда. Огюстен поймал себя на том, что беспокоится и почти бегом направился к выходу, к галереям.


Кафе "Орсэ". Сегодня тут было немноголюдно. Город, казалось, замер, оплакивая гибель Дантона и его соратников. В этот день не было ни одного человека, кто остался равнодушным. Скорбь и боль повсюду. Если бы эти люди знали, что они сотворили своим равнодушием. Бьянка размышляла о том, мог ли кто-то что-нибудь изменить. Трагедия, развернувшаяся сегодня сразу после заседания Трибунала, заставила ее по-новому взглянуть на людей этой эпохи. Были ли римляне столь же трусливы и недальновидны? Предавали ли своих кумиров также, как парижане? Наверное, Мариус знал ответ. Только за двести лет, что она прожила рядом с ним, ее не волновали эти вопросы. Вот и Огюстен. Поспешно пробирается между столиками. Бьянка помахала ему рукой.

- Здравствуй, Жюльетт, - Огюстен заказал кофе и коньяк, свой бокал осушил сразу же, не задумываясь о приличиях. За упокой так и пьют. - Боюсь, что невеселая у нас будет прогулка, но визит вежливости в Комитет по надзору еще никто не отменял. Потом я хочу пойти к Максимильяну. Я за него волнуюсь.

- Я хотела тебе это предложить. - Бьянка заглянула в глаза Огюстена и мягко продолжила. - Комитет подождет. Твой брат сейчас нуждается в поддержке. А со мной все будет в порядке.

- Хороший ты человек, Жюльетт, - вздохнул Огюстен и, притянув ее к себе поцеловал в макушку. - Вот если бы все были такими. В Комитет зайдем по дороге все равно. Ты не представляешь, какую жизнь они могут устроить, если мы заставим чиновников ждать или же, не дай бог, не отметимся.

- Я не хороший человек, я просто ... вижу все иначе, чем вы, - вспыхнула Бьянка. - Хорошо. Комитет. Кажется, в этом городе не осталось никого, кто не почувствовал бы, что сегодня - особенный день. Но не будем о Дантоне. Ни слова. Ни о нем, ни об остальных. Ты допил свой кофе? Тогда пойдем.

***

Огюстен постучался в дверь, ведущую в комнату Максимильяна, но никто не ответил. Он тихо выругался. Врываться, открывая дверь ударом ноги вовсе не входило в его планы, но другого выхода не было. Да еще и старик Дюпле не может дать ни одного внятного ответа, будучи занят тем, что бросал неодобрительные взгляды на Жюльетт. Рванув ручку, он зашел в комнату, сначала не сообразив, есть ли здесь кто-то. Где-то под столом зарычал Браун, но признав по запаху своего, начал скулить.

- Тихо, тихо... - сказал Огюстен, пытаясь осмотреться в обморочном свете одной единственной свечи. Подойдя к столу, он наконец-то сообразил зажечь остальные от жалкого огарка и невольно отступил в сторону, глядя на сидящего перед ним бледного, как смерть, человека, смотревшего перед собой, но не замечавшего их. 

- О, господи! - вырвалось у него.

Бьянка метнулась к графину воды. - Огюстен, заставь его выпить. Его надо разговорить, иначе будет плохо. О чем угодно разговорить!

Попытка заставить выпить провалилась с самого начала: он не ожидал ни соротивления, ни того, что стакан просто выбьют у него из рук. Дальше последовала совершенно убийственная фраза, сказанная таким тоном, что на окнах должен был появиться иней:

- Оставь меня в покое, Огюстен!

Огюстен оглянулся на Жюльетт и резюмировал: - Похоже, дело плохо. Нужно бежать за Субербьелем. Только он сможет с ним справиться... Я надеюсь.

Бьянка поспешно закивала. - Беги. Я останусь тут. Судя по всему, он выгнал всех Дюпле из комнаты. Но я справлюсь. В крайнем случае, буду молчать.

Огюстен только покачал головой, сильно сомневаясь в том, что Жюльетт справится, но вариантов не было. Схватив со стола шляпу, он бросился к выходу и вниз по лестнице, едва не сбив с ног Викторию Дюпле и на ходу крикнув какое-то извинение.

***

Бьянка приблизилась к Робеспьеру и попыталась прочесть его мысли. В них был ад. Никто не знал, что в глубине души все эти дни он лелеял надежду, что, может быть, дантонисты вырвутся. Дантон и Камиль. Его победа и боль одновременно. Он сходил с ума, борясь с собственной слабостью. Он слабо понимал, что с ним сейчас происходит. А в голове его гремел голос бывшего соратника. "Робеспьер! Я жду тебя! Ты последуешь за мной!" Бьянка осторожно подсунула ему другой образ. Кабинет. Куча бумаг. Заседание в Комитете. Жизнь продолжается. Вырванный из своего жуткого состояния, Робеспьер, кажется, получил способность воспринимать действительность. Сейчас или никогда. Его нужно разговорить. - Я должна с вами поговорить. Я знаю про донос. Я пришла сюда с Огюстеном. Он скоро вернется. Тут никого нет.

- Поговорить? Сейчас? - реальность воспринималась с трудом. Сколько сейчас времени? Он с ужасом подумал о том, что почти ничего не помнит из того, что делал после возвращения из Конвента. При виде бумаг на столе, до сих пор не разобранных, к нему вернулась возможность  мыслить не абстрактно, а хотя бы воспринимать то, о чем спрашивают. -  Да, конечно. Я хочу верить в то, что вы не имеете отношения к заговору, гражданка Флери. Но донос и некоторые обстоятельства, которые стали известны позже, заставили меня сомневаться, это верно. С другой стороны, вам доверял Марат, доверяет его сестра и доверяет Сен-Жюст. Кто-то один уже должен был разгадать вас, так как не верю, что никто не задался этим вопросом. И есть еще одно обстоятельство, которое, похоже, заставит меня выступить в вашу защиту... Если обвинят вас, обвинят и тех, кто с вами общался. Огюстен, Сен-Жюст, гражданка Марат и я в том числе, все мы окажемся на приеме у гражданина Сансона.

- О боже, ну неужели вы и правда так считаете? Если бы ваши враги могли бы так легко с вами разделаться, на стол обоих Комитетов легли бы уже тысячи доносов на таких вот Флери. И доказывай потом, что это не так! - Бьянка всплеснула руками. - О каких обстоятельствах вы говорите? Удалось раскопать, откуда я родом?

- Ваше счастье, что вы с этим не сталкивались, - невесело усмехнулся Робеспьер. - Но, похоже, придется. Иностранный заговор - очень серьезное обвинение, которое не так легко опровергнуть. Даже если вы не виновны. Попробуйте доказать, что это действительно так. Я бы не говорил с вами об этом, если бы обстоятельства не касались одного гражданина, с которым вы довольно близко общаетесь и который имеет обыкновение проводить время за азартными играми, - он внимательно наблюдал за своей собеседницей. - Вижу, вы поняли о ком я говорю...

- О господи, - вырвалось у Бьянки.

- Да. Только господь вам не поможет. Я склонен доверять интуиции Марата, своей, близких мне людей, которые знают вас, но не поверю человеку, которого характеризуют, как подозрительного иностранца. Одного этого уже достаточно, чтобы отправить его на эшафот. Вы должны знать, что сейчас идет сбор информации о нем и если в его досье обнаружится что-то компрометирующее... У меня не останется выбора.

Бьянка машинально взяла с его стола перо и принялась постукивать им по столу. Минута. Решение принято.

- Гражданин Робеспьер... Знаю, что раньше вы шли на подобные шаги. И хочу предложить вам сделку. Я готова стать вашим осведомителем. Готова выполнять ваши задания. Я могу быть вам полезной. Ведь именно этого вы добивались от Страффорда? Он боролся за жизнь Антуана Лавуазье. Человека известного, человека, против которого выступал сам Марат. Моя просьба гораздо более проста. Не трогайте этого иностранца. Я клянусь, что он не заговорщик. Он вообще ничего не понимает в политике. Он просто путешественник. Прошу вас!

- Лавуазье не был ни иностранцем, ни подозрительным. Но он будет казнен, - тихо сказал Робеспьер. - Потому что не хочет идти на сделку со своей совестью. Я тоже не хочу. Ни идти на сделку, ни принимать ту услугу, которую вы предлагаете. - Он помолчал, но потом продолжил: - Камиль Демулен был моим другом. Этот иностранец не может быть в чем-то лучше, чем он. Поэтому если он виновен в чем-то, то ответит за это.

- Как и остальные? Они тоже не лучше? - мягко сказала Бьянка. Заглянув в его мысли, она содрогнулась. Этот человек не способен расслабиться. А если все пойдет также, как сейчас, его разум не справится. Вот и расплата. Она опустила глаза. - Простите, что потревожила. Мой визит был неуместен.

- Я не хочу тешить вас ложными надеждами, гражданка Флери. Тем не менее, рад, что вы решили поговорить откровенно.

Бьянка поднялась. - И все-таки мое предложение остается в силе. Так случилось, что я изменила свое мнение о вас. Я считала вас бездушным тираном, а теперь вижу, что вы - человек. Со своими принципами и со своими методами. Пусть, я и не со всеми из них согласна. - Она достала сложеннуу вчетверо газету и положила ему на стол. - Это очередной номер "Друга народа". Он - о коррупции среди чиновников. Возможно, вам будет интересно прочесть и сделать выводы. Вы строите республику добродетели, а наживаться в такое время на судьбах людей - отвратительно. Поэтому четверо граждан из Комитета по надзору, скрывшие кое-какие доносы и документы за определеную сумму, должны увидеть себя в зеркале. Вторая часть газеты - это неопубликованный трактат Марата. Он по сей день актуален. А следующий номер будет посвящен кордельерам, как явлению. С анализом обстановки тогда и сейчас. Меня возмущают разговоры, которые ходят в народе о Марате, и я буду боротся за восстановление его честного имени.

- Какое совпадение... - пробормотал Робеспьер, бегло читая статью. - Но в любом случае, газета уже вышла и говорить о чем-то не имеет смысла. Все же выслушайте добрый совет, гражданка Флери. По возможности не называйте в своих статьях имена. Те, кому нужно, узнают себя, но вы не наживете врагов столь явных, так как ваши слова могут относиться и к другим, верно? То же относится и к публичным выступлениям Жана Клери. Что касается разговоров о Марате, они беспокоят не только вас, так что можете считать, что получили мое одобрение. Но будьте осторожны. То, что позволял себе Жан Поль Марат могут не простить его ученику.

- Понимаю, почему Сен-Жюст так уважал ваше мнение. - искренне улыбнулась Бьянка. - Вы говорите про ошибки, которые, кажется, лежат на подверхности. Но почему-то, видно их становится толко после ваших слов. Я приму к сведению совет.

- Субербьеля нигде нет, поэтому я... - Огюстен замолчал, наблюдая довольно мирную картину. Максимильян и Жюльетт беседуют. Нет, кому-то из них сегодня точно понадобится доктор. В голове не укладывались произошедшие перемены, но он был им только рад. Все, что угодно, только бы никогда больше не видеть этот остекленевший взгляд неживого человека. - ... оставил ему записку. -

- Боюсь, что ты зря побеспокоил его, Огюстен, - сказал Робеспьер. - Ничего не случилось.

- Ага... - кивнул Огюстен.

- Мы говорили о доносе, - продолжил Робеспьер.

- Я узнал, что его отправила женщина. И написала, скорее всего, тоже, - сказал Огюстен, сожалея, что здесь нельзя закурить.

- Откуда такая информация? - быстро спросил Максимильян.

Повторять рассказ о собственных глупостях не хотелось, но все же Огюстен изложил все о своих почтовых поисках, сознавая, что найти другую тему для разговора просто не в состоянии.

- Ну вот, Огюстен, я была права! - воскликнула Бьянка. - Это просто месть. Кто-то ревнует.

- Женщина могла просто выполнять чье-то поручение, - сказал Робеспьер. - Это еще ничего не значит. Тем не менее, у нас есть возможность изучить донос, он у меня. Возможно, мы сможем найти детали, на которые раньше не обращали внимания.

- Донос как донос, - пожал плечами Огюстен. - Какие могут быть детали?

- Огюстен, я понимаю, что тебе может быть неприятна подобная мысль, но следует проверить все варианты, - Робеспьер бросил на брата быстрый взгляд и принялся рыться в бумагах.

- Разве я спорю? - развел руками Огюстен. Теперь Максимильян точно пришел в чувство, раз начинает намекать на его связи. Похоже, зря беспокоили Субербьеля.

Бьянка отметила, что к Робеспьеру вернулся его обычный вид. Уже легче. Она сделала все, что могла, хотя и сама не могла для себя сформулировать, почему этот человек так ее тронул. Теперь нужно оставить их одних. Она здесь лишняя. А Сен-Жюст? Человек, который сотворил весь этот кошмар собственными руками? Пьет ли он сейчас в одиночестве или утешается обществом публичных женщин? Она подумала, что если не удостоверится, что с ним все в порядке, это будет предательством. Бьянка повернулась к Огюстену. - Мне нужно идти. Ты проводишь меня?

- Да, конечно... - Огюстен нахмурился, пытаясь решить сразу две задачи одновременно: чем вызван столь внезапный уход и стоит ли оставлять Максимильяна одного. 

- Ступай, Огюстен, - сказал Робеспьер, не отрываясь от бумаг. - В этом доносе нет ничго интересного, за исключением... - Он поймал себя на мысли, что снова упустил суть разговора, занявшись чем-то, что помогало отвлечься. Повернувшись к Жюльетт, он задел лежавшую на столе папку со старыми записями, которые хотел разобрать. Листы рассыпались по полу, несколько упали стоящий рядом стул. Робеспьер машинально собрал их и начал прочитывать, скорее по привычке. На глаза попался старый отчет, почти двухлетней давности, что когда-то переписывала для него Элеонора. Почерк был тот же, которым написан донос. Несколько минут ушло на то, чтобы взять себя в руки.
- За исключением того, что этот донос - фальшивка. Сочинение на вольную тему от первого и до последнего слова. Я беру обратно свои слова о подозрениях, гражданка Флери. Но прошу вас, будьте как можно осторожнее, если речь идет о подозрительных. Сожалею, но еще некоторое время вам все же придется наносить визиты в Комитет, бумажная волокита так просто не заканчивается.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 8, 9, 10 ... 35, 36, 37  След.
Страница 9 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group