Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 18, 19, 20 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Сб Фев 27, 2010 1:51 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Ванве

Барон де Бац, маркиза де Шалабр

Барон де Бац предъявил документы сонному жандарму, мысленно несколько раз перекрестившись. Не то чтобы он был излишне суеверен, нет, но в данной ситуации ничего другого не оставалось. Заставы были все также закрыты, на улицах увеличилось количество патрулей и... облавы казались бесконечными. Не проходило и дня, чтобы кого-то не арестовывали. Все бы хорошо, но только среди арестованных попадались и верные им люди. А еще его порядочно изводило отсутствие известий от Карно. Вот последнему он был благодарен за риск, которому генерал подвергал себя, вывозя агентов. Всего двумя часами позже - и уже невозможно было бы что-то сделать. Не помогло и то, что он собственноручно заставил замолчать посыльного, которого Робеспьер отправил в Люксембургскую тюрьму. Еще одно убийство зря... Плохо, что находились те, кто считал смерть посыльного не случайной. Сам он изнывал от скуки днем, стараясь не выходить без лишней необходимости, но зато навертывал упущенное утром, когда большая часть парижан отправляется на работу и вечером, когда основная часть населения возвращается со службы. Так легче затеряться, да и собирать информацию тоже легче, ведь в самой праздной болтовне можно почерпнуть сведения, нужно только уметь слушать и делать выводы. Сегодня, впрочем, обычный распорядок был нарушен - он получил известие от Жанны Шалабр через одного из немногих оставшихся в живых людей. Письмо это немного насторожило, так как в самое ближайшее время он думал вывезти ее из Парижа. Просто потому... что здесь опасно. Или он сам пытался убедить себя в том, что причина - именно эта? Так или иначе, неожиданно холодный тон письма требовал узнать причину произошедших перемен.

Маркиза де Шалабр расставила цветы и, устроившись в кресле, открыла «Историю» Габриэля Мабли. Одно время книгу много обсуждали, и некоторые республиканцы называли ее пустым разглагольствованием о морали. Задача историка — изобразить борьбу порока с добродетелью — эта мысль прослеживалась между строк. Маркиза вспомнила, как однажды они долго обсуждали книгу с Максимильяном. Что говорить, многие ее убеждения были слепым подражанием его идеям. Он умел повернуть разговор так, что собеседник начинал сомневаться и, в конце концов, соглашался с ним. И дело не в его влиятельности. Тогда, несколько лет назад, он был скромным депутатом из Арраса, но его острый ум и умение анализировать факты еще тогда разбивали все доводы оппонентов. Маркиза вздохнула. Этот человек теперь закрыт для нее навсегда.

Она продолжала увлеченно читать, когда услышала стук копыт. Парижский экипаж. Максимильян решил вернуться? Поговорить? Арестовать? Попросить уехать? Маркиза с замиранием сердца открыла дверь, услышав легкий стук. Но это был не Робеспьер.

- Барон? - тихо спросила маркиза и отступила назад. - Вы рисковали, приехав сюда. Вы не получили моего письма?

- Получил, - ответил барон. Надо же, уже давно не чувствовал такого беспокойства и с чего бы это? Подобное состояние он наблюдал за собой только тогда, когда что-то уже произошло, а ему осталось только выслушать дурные вести. А в том, что что-то произошло, он уже не сомневался, едва взглянув на Жанну. - Получил, поэтому и приехал. И еще я хотел убедить вас покинуть Париж, здесь уже давно небезопасно. Но, может быть, вы пригласите меня зайти в дом? Или же если я помешал... просто скажите.
- Проходите, барон, - вежливо произнесла маркиза. - Принести вам чай или кофе? Присядьте вот здесь, подальше от окна. Вас могут увидеть. - Она переставила цветы со стола на подоконник и взглянула на барона. Куда-то исчезла обычная робость, охватывающая ее каждый раз, когда он появлялся на горизонте. Перед ней сидел человек. Немного уставший, немного растерянный, немного грустный.

- Да, пожалуй, кофе, - рассеянно кивнул де Бац. - Жанна, я хочу повторить свою просьбу и попросить вас уехать. Сейчас... Сейчас всюду облавы, не ровен час доберутся и до вас, а я боюсь думать о том, что могу оказаться далеко и не суметь защитить вас.

- Я не могу уехать. У меня нет необходимых документов. Срок, данный Сен-Жюстом во время его речи в Конвенте, истек. Я - вне закона. - Маркиза поставила на стол кофейник и печенье, и села напротив. - Не волнуйтесь за меня, барон. Чему быть, того не миновать. Я очень волновалась, когда покидала Париж. Теперь же я готова встретить свою судьбу спокойно.

- Вы не можете покинуть Францию, но сможете покинуть Париж! - горячо возразил барон. - Насколько я понимаю, никто не ставил вас вне закона, а ваши документы подписаны Робеспьером! - барон едва не прикусил язык, но было поздно - осведомленность он уже продемонстрировал, притом очень по-глупому. - Люди, чьи документы подписаны Комитетом, не ставятся вне закона, будь они хоть триста раз аристократы, никто не посмотрит на то, что срок уже истек! Правда, паспорт вам никто не даст, а документы из секции я постараюсь раздобыть, на это у меня хватит сил. Соглашайтесь, Жанна. Я не смогу все время думать о том, что с вами что-то случилось.

- Что вам до меня? - позволила себе улыбнуться маркиза. - Или вы хотите сказать, что я попала в избранный круг? Ах да, ведь вы даже потратили время на то, чтобы собрать обо мне информацию в Комитете. Благодарю вас, барон, мне это очень льстит.

- Зачем вы так, Жанна? - тихо спросил де Бац. -  Я до сих пор не могу поверить, что слышу эти слова от вас, довольно жестокие и несправедливые. Я не узнаю ту мягкую, отзывчивую женщину к общению с которой стремлюсь, как только появлется свободная минута. Что с вами произошло, Жанна?

- А что произошло с вами, барон? Вы представлялись мне другим. Благородным и дерзким аристократом, бросившим вызов властям во имя спасения таких же, как и вы. И что я вижу? Вы, обвиняющий якобинцев в терроре и несправедливости, вы, благородный барон, не смеющий обидеть женщину, организуете в своих целях уличные беспорядки во время которых эти самые женщины гибнут десятками? Я уже не говорю о других людях, ни вчем не повинных людях, принесенных вами в жертву. Я считала, что вы выше этого. Но вы ничуть не лучше тех, против кого выступаете. Именно поэтому я написала вам письмо. Мне было больно услышать от вас про Максимильяна Робеспьера. Я плакала два дня, и мне казалось, что от его предательства по отношению ко мне весь мой мир перевернулся. Я не хочу больше потрясений. Поэтому хочу, чтобы вы оставили меня в покое.

Де Бац впервые не нашелся что ответить. Очевидно, кто-то доложил ей о беспорядках в Париже, не пожалев красочных подробностей... При мысли о том, что из-за этого "доброжелателя" он может потерять женщину, которая занимала его мысли, барон едва сдержался, чтобы не дать волю эмоциям и сохранять невозмутимое выражение лица. - В Париже действительно имели место беспорядки, Жанна, - сказал он. - Люди доведены до отчаяния холодом и голодом, а теперь еще и эти бессмысленные казни... Правительству необходимо обвинить кого-то, чтобы не обвинили их и так получилось, что моя кандидатура оказалась самой подходящей. Тот, кто сказал вам это, либо поверил слухам, которые не замедлили распространиться, либо оболгал меня.

- Так поверил слухам или оболгал? - чуть насмешливо спросила маркиза.

- Могло быть и то, и другое, - пожал плечами барон. - Люди склонны распространять слухи, приукрашивать услышанное и пересказывать на свой лад. Вам ли не знать об этом?

- А зачем? - тихо спросила маркиза. - Вы были мифом, барон. Сказкой, в которую никто не верил. А теперь о вас говорят с уверенностью. И связывают с вами не все подряд, а вполне конкретные беспорядки. - Маркиза опустила голову. Этот разговор давался ей тяжело, слишком тяжело. Человек, завладевший ее мыслями месяц назад, не хотел отпускать ее и делал для этого все возможное, используя и обаяние и умение убеждать. Но перед глазами стоял Максимильян Робеспьер. Его изможденное лицо и потухший взгляд ..." Советую не приезжать туда в ближайшее время. Из полицейских сводок следует, что убито около сорока женщин. Единственное преступление которых состояло в том, что они хотели быть красивыми и одевались немного лучше, нежели вязальщицы"...

- Я перестал быть сказкой, Жанна. Перестал в тот момент, когда одни из моих людей предал меня, старашась ареста. Теперь им не остается ничего другого, только признать мое существование и первые же беспорядки связали с моим именем...

- А вы к ним непричастны? - маркиза подошла к нему и, сев напротив, пристально взглянула ему в глаза. - Барон, ответьте мне. Здесь и сейчас, глядя мне в глаза. Я доверчива. Меня просто обмануть, потому что я вижу в людях только хорошее. Скажите, вы не имели отношения к этим беспорядкам? Не отдавали распоряжений сделать так, чтобы Париж превратился в кромешный ад на одну ночь? Вы пытались остановить беззаконие и эту резню? Пожалуйста, не обманывайте меня. Мне и так очень тяжело.

- Нет, не пытался, - сквозь зубы ответил барон. Что же теперь, каяться во всех грехах? Тогда он тем более потеряет ее, если уже не потерял. Он пообещал себе узнать, кто приходил к ней и вытрясти из этого человека как минимум душу, хотя бы за то, что этот некто лишил его надежды обрести спокойствие хотя бы на короткое время. А он сам, похоже, начинает ценить то, что теряет. - Ненавидишь меня за это, да, Жанна? Теперь начинаешь сравнивать с благородными якобинцами, которые делали вид, что усмиряют беспорядки?

- Кто я такая, чтобы судить вас? - задумчиво сказала маркиза. - Я слишком оторвана от жизни, и слишком много лет провела, разглядывая мир сквозь призму собственных фантазий. Я не знаю, что сделать, чтобы поверить вам. Я даже не знаю, зачем вы приехали. Для вас я - предательница. Поэтому давайте не будем портить друг другу жизнь. Я останусь здесь, среди моих цветов. Буду учить истории и грамотности местных девушек. Знаете, я полюбила этих простых людей. Они ничего от меня не требуют и даже не задумываются всерьез, кто я такая. А вы... Вы будете делаь свое дело. Я искренне желаю вам добра. И благодарна вам за то, что вы подарили мне красивую надежду, пусть это чувство и продлилось всего несколько дней. Прощайте, барон. И не беспокойтесь обо мне. Я сама смогу о себе позаботиться.

- Право, не знаю, что могу сказать вам. У меня нет оправданий, да и оправдываться я не собираюсь. Мне жаль, что наше знакомство должно закончится вот так, только потому, что вы сочинили обо мне красивую сказку, в которую поверили. Вы не желаете признавать очевидное за действительность, вам будет сложно жить, если останетесь одна.  Я не хочу, чтобы вам грозила опасность из-за ваших иллюзий, поймите!

- Я подумаю над вашим предложением, Жан. - вежливо сказала маркиза. - Вам так легче?

- Мне так легче, - честно ответил де Бац. - Теперь не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, но обязательно навещу вас еще до конца декады, если ничего не случится. Прошу вас, не отвечайте ничего... - он поднялся, поцеловал ей руку и быстро вышел, не давая ей ни возразить, ни опомниться. Уже на улице он махнул рукой кучеру, но в карету не сел, предпочитая небольшую пешую прогулку.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Сб Фев 27, 2010 7:39 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Улицы Парижа // Тюильри.

Маэл // Карно, Маэл // Робеспьер, Маэл.

Маэл торопливо шел по улицам, направляясь в сторону Тюильри. Нужно было сразу отдать депешу, тогда бы у него не было такого жгучего желания посворачивать шеи всем этим деятелям без разбора на виновных и невиновных. Долг, как известно, платежом красен. Но так получилось, что едва оказавшись в Париже он пошел в сторону Арсенала.

Кого ты надеялся там найти, кроме сломленной горем женщины, потерявшей в один день и отца, и мужа? Мария Лавуазье встретила его довольно холодно, практически указав на дверь, но он не собирался легко сдаваться, понимая, что в первую очередь в ней говорит горе. Разговорив вдову, Маэл быстро понял причину такого приема и узнав ее, немало удивился бы, если бы ему оказали другую встречу...

Антуан Лавуазье сдался властям. Сдался, так как до последнего момента пребывал в уверенности, что защищен своими заслугами и, как потом признался Марии, не мог поступить иначе, зная, что его бывшие коллеги арестованы. Кем бы они считали его? Перебежчиком? Трусом? Предателем? Он не хотел оставлять за собой такую славу, пусть даже ценой собственной жизни. Казалось, что все не так плохо, когда откупщикам предложили составить объяснительную записку, предоставить отчеты о своей деятельности и прочие бумаги. Антуан Лавуазье согласился стать добровольным адвокатом своих бывших коллег, так как в свое время получил юридическое образование. Еще тогда он был уверен, что все решиться, на справедливый исход дела. В его письмах тогда еще была надежда.

Сама тюрьма, рассказывала Мария, была довольно хорошей по сравнению с другими. Не запрещались свидания, заключенных довольно сносно кормили, им было позволено работать, были позволены прогулки, даже после отбоя правила были не настолько жесткими, чтобы оставлять их без света или не позволять общаться, но все же... Все же это была тюрьма. Именно там Антуан приготовил свои научные работы к очередному переизданию, продолжал держать себя в курсе событий научного мира, даже готовился провести несколько важных опытов, которые должны были, по его словам, произвести настоящий переворот в науке...

Однако сама Мария перестала надеяться тогда, когда бывшие ученики, сейчас ставшие видными политиками, просто отводили взгляд и переходили на другую сторону улицы при ее виде. Ассенфранц, Фуркруа, Гитон Морво... Они были монтаньярами и вполне могли бы замолвить словечко... Все тщетно. Только Фуркруа, столкнувшись с ней в одной из лабораторий при Арсенале, пробормотал несколько слов, что он пытался... что пытался сделать Фуркруа, так и осталось загадкой, так как эта попытка была бесплодна.

Когда начался процесс, Совещательное бюро начало готовить петицию, а Галле, математик, посоветовал пойти к Дюпену лично, чтобы умолять о помиловании. Женщина долго колебалась, но потом все же поддалась на уговоры, когда судебный процесс уже казался неизбежным.

«Дюпен почти готов дать благоприятный отзыв, - сказал тогда Галле. - Но только обижается, что вы не зашли к нему». Зайти, чтобы умолять о помиловании... Мария пошла. Но вместо того, чтобы умолять, обозвала Дюпена всеми словами, которые только пришли на ум.

Маэл не мог упрекнуть ее в этом. Низкий, бесчестный, мелочный Дюпен вовсю наслаждался своим преимуществом и властью. Как же было лестно для его самолюбия видеть жену своего бывшего патрона униженной, умоляющей о милости. И как же было удержаться и не сделать ей весьма нескромное, но вполне логичное предложение! Последнего Мария, разумеется, не сказала, но это было в ее мыслях. Разозленный посыпавшимися на него оскорблениями и отказом Дюпен, разумеется, благоприятного отзыва не дал. Более того, когда выяснилось, что имущество откупщиков вовсе не исчисляется астрономическими суммами, он предложил конфисковать все у вдов казненных, чтобы, так сказать, восполнить недостачу. Мария Лавуазье осталась без средств к существованию.

Маэл уговорил Марию принять небольшую денежную помощь, у женщины просто не оставалось выбора, кроме как согласиться, иначе очень скоро ей пришлось бы умереть от голода.
На прощание она сказала, что перед казнью Антуану принесли в тюрьму венок из дубовых листьев те, кто по-настоящему ценили его заслуги и те, кто до последнего пытался помочь... А сам Лавуазье умолял на несколько дней отсрочить казнь, чтобы записать важный опыт. Ему было отказано. Никто не обратил внимание и на петицию, поданную Совещательным Бюро. «Республика не нуждается в ученых», - так сказал Коффиналь. Это было правдой.

***

Лазар Карно с интересом разглядывал гражданина в штатском, который минуту назад вошел в его кабинет. Он не был похож на военного. Его горделивая осанка и уверенная манера держаться, безусловно, показывала, что это – не простой посыльный. Но не военный. Он привез депешу из Самбро-Маасской армии. Проделал долгий и опасный путь. В одиночку? Если да, то при нем должно было находиться много бумаг, позволивших ему пройти через все заставы, расставленные Комитетом по причине объявленного особого положения. Что удивительно, раньше этого человека он не видел. Память на лица у Карно была отменная, а этого, похожего цветом лица на мертвеца, он бы запомнил. Но – к делу. Карно протянул руку, взял письмо и положил его на стол. Прочтет позже.

- Как ваше имя, гражданин?

- Эжен Блаве, - назвался Маэл, не сводя взгляда с сидящего перед ним смертного. Несомненно, перед ним был хищник породы человеческой и хищник не мелкий, не привыкший довольствоваться случайными жервами. Нет, все, что делал Лазар Карно было продумано, взвешено и подсчитано, как в аптеке. И он может причинить гораздо больше неприятностей, чем кажется на первый взгляд. Разумеется, об Эжене Блаве наведут справки, можно не сомневаться. И... ничего особенного не узнают, кроме того, что до революции он был мелким предпринимателем, но потом разорился. Найдутся и документы и свидетели, эту часть легенды он проработал тщательно. Да и командование армии во главе с Сен-Жюстом расстаралось и к свидетельству, удостоверению и прочим бумагам прибавились еще и характеристики, билет Клуба Якобинцев городка Н. так далее. Не могли же они послать с депешей неблагонадежного, в самом деле... А еще Сен-Жюст предупреждал о местных тонкостях. - Меня не встретили, следовательно, я должен спросить у вас расписку и уведомление о том, что депеша доставлена?

- Верно, - без тени улыбки ответил Карно. Только сейчас он понял, чем особенно его удивил этот человек. Цвет лица был ни причем. Он не только выдерживал его взгляд, но и сам смотрел на него спокойно и уверенно. Выдержать взгляд Карно были способны немногие. Хотелось прямо спросить: "Кто вы, Блаве?" Но это он и так узнает. Карно положил руку на депешу. - Что в ней?

- Отчет, я полагаю, - немного удивленно ответил Маэл. - Как видите, она запечатана.

- Вас не посвятили в детали? - вскинул брови Карно.

- Курьер не обязан знать детали, - пожал плечами Маэл. - Напротив, гораздо лучше, если он их не знает. Я не настаивал на том, чтобы меня посвящали в подробности.

- "Ответ верный", - подумал Карно. - Присаживайтесь, гражданин Блаве. И расскажите, что сейчас происходит в районе Самбры. Меня интеерсует ваше мнение и ваша оценка событий. Ведь вы участвовали в форсировании реки, верно? Как вы считаете, почему наши войска терпят неудачи? Неумелое руководство? Плохое снабжение? Безграмотная работа комиссаров?

- Я участвовал в форсировании Самбры, это верно, - не задумываясь ответил Маэл, с трудом удержавшись от улыбки. Похоже, гражданин ждет от него доносов. Не дождется. - Думаю, что оценку событий вы прочтете в этой депеше, она написана более компетентными и знающими людьми, нежели я. Судить командование лучше предоставить тем, кто уполномочен это делать.

- "Да откуда ты такой взялся, умник?" - с досадой подумал Карно. Вслух продолжил допрос. - И все же, гражданин Блаве? Депеша-депешей, но я всегда внимательно прислушивался к мнению простого солдата, коим вы, безусловно, являетесь.


- Мнение простого солдата слишком разносторонне, чтобы иметь существенный вес, гражданин Карно, - начал входить во вкус беседы Маэл. - Так как в основном оно сводится к исполнению возложенных на него обязанностей, перерывам между исполнением этих обязанностей и выполнением непосредственно воинского долга.

- Вы, судя по всему, получили прекрасное образование, гражданин Блаве, - позволил себе улыбнуться Карно. Этот странный человек все меньше ему нравился. Наглый, заносчивый и дерзкий. И совсем непохож на простого солдата. - Что ж, поговорим о ваших обязанностях. В чем они заключались?


- Большую часть времени я помогал полковому хирургу, - ответил Маэл. - В первых двух сражениях находился в "летучей бригаде", нашей обязанностью было забирать с поля боя раненных. В последнем бою участвовал как обыкновенный солдат, так как был смещен с должности помощника хирурга приказам свыше, тогда же на меня была возложена миссия курьера.

- Кем? Генералом Дежарденом? - поинтересовался Карно, не спеша вскрывать конверт.

- Обычно говорят "приказом командования", - пожал плечами Маэл. - Вопросы рассматриваются как лишние, это может быть истолковано как неподчинение или манкирование своими обязанностями, поэтому я не стал их задавать, во избежание близкого знакомства с военным трибуналом.

Карно усмехнулся. - Вы хорошо разбираетесь в законах, гражданин. Что ж, благодарю вас за доставленное письмо. Пожалуйста, оставьте свой адрес. Возможно, я вызову вас для еще одного разговора, если потребуется уточнить детали.

- Оставить адрес не могу, так как прибыл только сегодня и не успел подыскать себе жилище. Вещи я оставил в гостинице "Геракл и щит", но не исключено, что заберу их сегодня же, там слишком грязно.

- В таком случае вам придется сообщить мне новое место вашего проживания, как только вы его подыщите. - спокойно сказал Карно. Изворотливость гражданина начинала раздражать.

- Разумеется, - кивнул Маэл. - А теперь я бы хотел получить расписку о доставке депеши. Понимаю, что это должен был сделать секретарь... но его не оказалось на месте.

- Конечно, - кивнул Карно и поставил подпись. - Возьмите. До встречи, гражданин Блаве. Когда необычный курьер покинул его кабинет, Карно дождался секретаря и попросил вызвать к себе Ришара. Жак Ришар зарекомендовал себя, как человек кристальной честности, и ему вполне можно было поручать ответственные задания. Пусть организует слежку. И пусть выяснит, что на самом деле представляет из себя гражданин Эжен Блаве. Лишним не будет.

***

Удержаться от искушения было гораздо выше его сил, поэтому Маэл постучался в дверь хорошо знакомого ему кабинета. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. За исключением его хозяина. Робеспьер и так выглядел больным, а теперь и вовсе сравнялся видом с покойником, когда узнал нежданного посетителя. Другой реакции Маэл и не ожидал, было видно, что знает кот, чье сало съел и теперь ожидает неминуемой расправы. Возможно, она и последует, если Сен-Жюст, желая выгородить своего драгоценного кумира, несколько преувеличил непричастность Робеспьера к процессу над откупщиками. Не смешите меня, граждане... вампир презрительно скривился. Если такая паршивая мелочь, как Дюпен мог что-то решить, оставив благоприятный отзыв, то почему не мог решить первый человек в этом несчастном государстве, фактически диктатор? Сейчас, впрочем, его больше всего интересовало не возмездие, а документы по процессу откупщиков.

- Добрый вечер, гражданин Робеспьер, - поздоровался Маэл, сжигая диктатора взглядом.

- Добрый вечер, Страффорд, - кивнул Робеспьер. Вот это и произошло. Сам он никогда не задумывался о том, действительно ли умер Страффорд. Просто получив известие о гибели англичанина, он воспринял это как нормальное явление, теперь же не видел ничего странного в том, что тот вернулся из преисподней или куда там отправляются подобные ему существа. Даже жаль, что двух Страффордов не может быть даже среди них, поэтому идея, что этот человек просто похож отпадала.

- Пришли за тем, чтобы отомстить?

- Вы проницательны, гражданин, - оскалился Маэл, не без удовольствия отметив, что смертный вздрогнул. - Хотите написать завещание прежде, чем я сверну вам шею?

- Нет, - покачал головой Робеспьер. - Мне нечего завещать. - Вот и все. Возможно, сегодня он встретится с Камилем или с Руссо, если не врут священники и потусторонний мир действительно существует. Говорят, что перед смертью перед внутренним взором человека проходит вся его жизнь. Странно, что с ним этого не случилось, только два сухих воспоминания о людях, к которым был привязан и которые ушли туда, за грань. Пережить столько покушений, а умереть от рук вампира — что может быть глупее? Он посмотрел на англичанина, который неподвижно замер у стены. - Что же вы медлите, Страффорд?

- По правде говоря, я не намерен убивать вас немедленно, - задумчиво сказал Маэл. Признаться, он ожидал какой угодно сцены, но не такой. Просьб повременить, обещаний всевозможных привилегий, оправданий, чего угодно, но не такой покорности. Вампир с трудом удержался от искушения потереть глаза — неужели это тот самый человек, который на заре их знакомства трясся как осиновый лист в страхе за свою шкуру? А еще он знал об их сущности. Откуда? Это становилось даже интересно...

- Тогда что вам от меня нужно? - спросил Робеспьер, чувствуя непонятную досаду. Это существо вполне может заставить его против воли пойти на все, что в его собственных интересах и нет никакой возможности как-то остановить это или помешать ему. Теперь стало по-настоящему страшно. Что он сделает на следующий день, не отдавая себе отчет в своих действиях? Примкнет к роялистам? Изменит своим принципам? Или просто выбросится из окна, что будем самым меньшим из зол.

- Дело откупщиков, - кратко пояснил Маэл. - Оно должно храниться где-то в архивах.

- Вы хотите, чтобы я принес его сейчас? - спросил Робеспьер. - Это невозможно, так как архив уже закрыт. Приходите завтра.

- Вы ставите мне условия? - удивленно спросил Маэл.

- Я констатирую факт, - раздраженно ответил Робеспьер. - У меня нет доступа к архивам.

- И вы не найдете его даже ценой собственной жизни? - улыбнулся вампир. Не то чтобы ему доставляло большое удовольствие третировать смертного, но все же в этом определенно что-то было... наверное, не мог простить бесконечные поручения, которые выполнял, чтобы спасти жизнь Антуана Лавуазье. Почему бы теперь не поменяться ролями? - Послушайте, Робеспьер, вы не в том положении, чтобы ставить условия. Признаем честно — вы казнили невиновного, несмотря на то, что между нами было заключено своего рода соглашение...

- Лавуазье не использовал возможность скрыться, когда она была ему предоставлена, - бросил Робеспьер. - Решение принадлежало ему. Он не вчера родился и знал...

- И знал, что его ждет? - сузил глаза Маэл. - Он надеялся на то, что правосудие оправдает свое название. Глупо, согласен, надеяться на то, что оно существует, вы сами наглядно показали мне это, когда казнили того человека... Ламбера.

- Вы бы предпочли, чтобы на месте Ламбера тогда оказался Лавуазье? - поднял брови Робеспьер. - Вам достаточно было сказать об этом.

Почти не соображая, что делает, Маэл схватил бестию за шиворот и швырнул об стену, нисколько не сожалея о содеянном. Оказавшись рядом, он подождал, пока смертный поднимется на ноги.

- Завтра вечером, Робеспьер, все бумаги без исключения вы передадите мне, иначе послезавтра будете клясться в вечной любви роялистам, - прошипел он. Недоставало еще выслушивать косвенные обвинения в смерти Ламбера. И от кого? Но продолжать беседу не имело смысла, вампир покинул кабинет и несколькими минутами позже — Тюильри, не сомневаясь, что завтра получит требуемое.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Фев 28, 2010 4:17 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Конвент

Максимильян Робеспьер, Мерлен, Огюстен Робеспьер, Рикор, Колло, Фуше, Фрерон

Сегодняшний день в Конвенте был особенно скучным. Депутаты откровенно зевали, слушая выступления своих коллег. Темы были привычными – продовольствие, максимум, голод, армейские отчеты, причем люди предпочитали бубнить ни к чему не ведущие тезисы, а не предлагать свои варианты выхода из кризиса. Кристоф Мерлен некоторое время сидел молча, затем решил, что час для выступления пришел. Где-то вдалеке мелькало сосредоточенное лицо Барраса и бесстрастное – Фуше. А еще кто-то похлопал Мерлена по плечу, когда тот пробирался к трибуне. Он видел, что на него устремлены сотни глаз: кто-то смотрел с интересом, кто-то – с сочувствием, кто-то – как на идиота. Сегодня утром приятель сообщил ему, что на его голову сделаны ставки – сколько проживет. Вот так в наше время можно за пару недель прославиться. Просто открыв рот в присутствии Робеспьера.

Мерлен поднялся на трибуну и заговорил. Его речь была посвящена секциям, и говорил он долго. Через некоторое время перешел к беспорядкам.
- Граждане! Факты, которые я выяснил, помогли мне понять, что произошло! Основные беспорядки творились в секциях Пик, секции Рынка, секции Гравилье и Люксембурга. А знаете ли вы, что незадолго до этого были арестованы их основные руководители! И вот он – результат – народ просто не знал, кого слушать! Результат – множество жертв, которые перебили друг друга, потому что были неуправляемы! Вы понимаете, что творится, граждане? А вы говорите секции… Недавно мы беседовали об этом с гражданином Робеспьером. Разговор коснулся прессы. Журналистов, которые, не зная ситуации, клеймят секции просто потом, что сейчас это модно. Гражданин Робеспьер согласился со мной, что свобода слова на сегодняшний день – это важно. И что пресса должна бороться за права парижан! Самое печальное, что по Парижу ходят слухи, а тема секций больше не обсуждается! Я призываю решить этот вопрос! Люди должны знать, что их ждет!

Огюстен Робеспьер подался вперед, намереваясь изобразить сползание  на пол, но не учел пустую скамью перед ним, поставленную здесь черт знает зачем и которая была до того расшатана, что со страшным грохотом опрокинулась, чудом никого не зашибив. Впечатляюще, если учесть то, что в зале была мертвая тишина, как на кладбище. Никто не протестовал, но и особых оваций тоже не было слышно. По сравнению с тем бредом, что нес с трибуны Мерлен  опрокинутая скамейка - такие мелочи жизни. - Что он несет? - озвучил его собственные мысли Рикор.

- Похоже на бред. Сейчас узнаем. - Огюстен вырвал из блокнота листок и нацарапал: "Это что, правда? Огюстен.", потом сложил записку и протянул ее соратнику: - Передай Максимильяну.

- Что предлагаете лично вы, гражданин? - поднялся с места Колло. Черт побери, ему что, вечно за всех отдуваться? Робеспьер молчит, как будто это его не касается, все депутаты и подавно как в рот воды набрали. - Место арестованных секционных руководителей временно заняли другие люди, избранные теми же обществами. А вы сейчас утверждаете, правда косвенно, что пресса должна подстрекать людей к бунту. Здесь есть журналисты?

Пусть они вам ответят. А вас, граждане, я прошу обратить внимание на то, что оратору не нравятся меры, принятые правительством.

- Вот! Вот - наглядный пример искажения слов! - взревел Мерлен, указывая на Колло. - Я что-то говорил о правительстве? Ничего, кроме того, что глава Комитета общественного спасения находит время для того, чтобы обсуждать насущные вопросы с простыми депутатами, вроде меня! Где вы усмотрели тут критику правительства, гражданин?

- Это что, я утверждаю, что беспорядки вспыхнули из-за того, что арестованы лидеры секционных обществ?! - рявкнул в ответ Колло. - Я?! Журналистам предлагаю записать слова гражданина Мерлена и поразмыслить над ними на досуге. И потом, я сказал, что вы косвенно пытаетесь свалить вину на правительство, кто же из нас искажает слова, а , гражданин? И нечего сваливать все на главу Комитета, в частной беседе вы можете говорить о чем угодно и совсем другое дело - выносить этот разговор на обсуждение и переходить на личности, возможно, исказив истину.

- Здесь есть журналисты! - с этими словами поднялся Фрерон. Когда-то он гордился тем, что учился вместе с Робеспьером и Демуленом, потом наступило горькое похмелье. Робеспьера он считал теперь ненормальным. Потому что убить своего друга мог лишь человек, для которого нет ничего святого. - И слова гражданина Мерлена я записал. Вот только не пойму, где вы усмотрели критику правительства? Гражданин Мерлен - оратор молодой и неопытный. Думаю, его речи были неверно истолкованы. Никто не упрекает правительство, как раз наоборот - повсюду только и говорят о том, что правительствао сумело ликвидировать беспорядки в кратчайшие сроки. И что такого в том, что гражданин Мерлен ходит советоваться со своим старшим коллегой - депутатом? Где вы тут усмотрели попытку очернить руководителя Комитета? Вам, Колло, не мешало бы слушать внимательнее, а не спать на заседаниях. А лично я только рад, что младшим коллегам - депутатам оказывается доверие более старшими и опытными. Вот вы, гражданин Колло, вряд ли снисходите до младших коллег? Гражданин Робеспьер только что показал нам пример истинного патриота! Да здравствует гражданин Робеспьер! - Фрерон сел. Он и сам не знал, зачем кинулся защищать беднягу Мерлена. Этот простоватый комиссар был ему симпатичен. К тому же, Фрерон заключил пари на его голову и поставил деньги на то, что Мерлен сохранит голову в ближайший месяц. Похоже, удалось смягчить его дерзость - зал орал "Да здравствует Робеспьер". Что и нужно Неподкупному. Все довольны.

Рикор только вздохнул, прочитав ответ на листе, что ему передали: "В зависимости от того, что ты имеешь в виду. Максимильян". Огюстен принялся строчить ответ, читать который даже не имело смысла, все равно все будет сводиться к тому, что Мерлен - дурак. Не дает им покоя Тулон, и одному и второму. Рикор поднялся. - Граждане, мы так и не узнали, что хотел предложить оратор, не будем торопиться осыпать его бранью. Если предложение достойно, оно принесет свои плоды, если же нет - это поможет нам составить верное мнение о некоторых патриотах. Я лично не согласен с мнением, что присутствующие здесь журналисты неверно оценивают события и пишут свои статьи, гоняясь исключительно за модой, как было сказано. И не считаю причиной беспорядков аресты лидеров секций, так как во время патрулирования не слышал требований освободить их.

- Беспорядки совершенно не были связаны с арестами! - заорал Мерлен. Все это время, наблюдая за залом, он переосмысливал произошедшее. Кто такой этот Фрерон, и почему решил направить его на путь истинный? Черт возьми. он ходит по лезвию кинжала. Надо срочно поправлять положение. Хитрее надо быть. - Я только хотел сказать, что секциям необходимо чуткое руководство! Что секции, оставшиеся без присмотра, теряются и ведут себя соответствующе! И неважно, кто именно будет руководить ими - председатели или Комитет общественного спасения! Главное, чтобы все было подконтрольно! Иначе ситуация повторится! У меня все. - С этими словами Мерлен сошел с трибуны.

- "И в результате народ не знал кого слушать, потому что незадолго до этого были арестованы основные руководители секционных обществ!" - снова вскочил Колло, не желая сдаваться. - Ваши слова, гражданин? Так вы сначала определитесь, а потом лезьте на трибуну! Опасно, знаете ли, вводить народ в заблуждение!

- А почему бы вам не высказаться, гражданин Колло? - вновь поднялся Фрерон. - Вы, кажется, возмущались тем, что этот молодой депутат переходит на личности? Так он, знаете ли, переходил на личности, отдавая заслуженные почести руководителю вашего комитета. И его можно понять - далеко не каждый молодой депутат может похвастаться тем, что известный политик направляет его и помогает делать первые шаги в политике. А что делаете вы? Цитируете неверно понятую вами фразу? Народ не знал, кого слушать, потому что были арестованы основные руководители секций. Все верно. Гражданин Мерлен и говорит о том, что секциям необходим жесткий контроль. И если руководители арестованы, почему бы вам, граждане из Комитета, не взять под свой контроль эти осиротевшие прибежища парижских патриотов? Они нуждаются в помощи и направляющей руке! Они доверчивы и ранимы! И при этом они - движущая сила Революции! Для кого, как не для них трудятся депутаты Конвента?

Зал одобрительно зашумел. "Вопрос о секциях требует обсуждения!" "Не трогайте Мерлена, все он верно говорил - секциям нужно руководство!" И традиционное "Да здравствует Робеспьер и Комитет общественного спасения!" Последнее воззвание звучало в Конвенте довольно часто - некоторые особо пугливые считали, что подобные крики спасут их от доносов и эшафота. Люди - смешные создания. Фрерон снова сел на скамью, наблюдая за происходящим.

Бесполезные дискуссии затянулись, но Карно, бывший председателем Конвента, решил их прервать и перейти к повестке дня. Еще несколько депутатов высказались, когда под конец заседания слова попросил Робеспьер.
 
- Граждане, полагаю, что многие из вас согласятся с тем, что  все, кто сожалел о старом режиме, бросились в революцию только за тем, чтобы сменить династию и самого начала стремились остановить  развитие политической морали. Свобода атакована модерантизмом с одной стороны и  неистовством с другой. Прежде мы сталкивались с подобной ситуацией, когда две противоположные клики  действуют, сплоченные одной и той же целью. Мы начинаем подходить к тому, что станем решать, какой же из клик достанется власть и что им удастся прежде всего – продать родину или же превратить народ в ничто.
Мошенники клеймят как врагов истинных патриотов, а потом упрекают нас в ошибках, когда  наказание несут их сообщники. С таким явлением мы столкнулись сейчас, решая вопрос о секционных обществах. Несколько человек были арестованы и нас пытаются обвинить во всех смертных грехах только потому, что наказание тех, кто действительно виновен, кажется несправедливым. Если так будет продолжаться и дальше, само понятие патриотизм превратится в нелепость, а заговорщики возведут безнравственность в систему. В своих мечтах они стремятся к тому, чтобы в один прекрасный день не встретить ни одного обвинителя, способного сорвать с них маску. Заговорщики пытались действовать на народ, призывая его ненавидеть суеверие. Когда эта попытка не увенчалась успехом, некоторые посчитали нужным  стать миссионерами атеизма, не понимая, что на самом деле разуму свойственно противиться глупому и грубому насилию…

...Жозеф Фуше буквально чувствовал обращенные на него взгляды, сосредоточенно изучая запись в своем блокноте. Так и знал, что Робеспьер будет избивать его публично, вернувшись к дискуссии о дехристианизации и между строк вспоминая Лион. На гражданина дЭрбуа никто не косится, так как он сейчас состоит в могущественном Комитете, зато гражданина Фуше можно прожигать взглядом, смеяться и заключать на него пари, точно так же, как заключали на Мерлена. И можно не сомневаться в том, что весь Конвент точно знает, о чем идет речь, так как пересказ лионских событий  время от времени становился темой для разговоров. Особенно, если в Конвенте появлялись делегации. Ничего, он подождет… Углубившись в свои невеселые мысли, Фуше вздрогнул, когда в зале раздались аплодисменты и пожалел, что пропустил изрядный кусок речи.

- Какую пользу вы находите, убеждая человека в том, что божества нет, а над нами властвует некая сила, случайно поражающая то правых, то виновных, то порок, то добродетель? Что внушит вам более  возвышенные чувства – мысль о том, что после смерти вы станете горстью праха или же мысль о бессмертии души? Полагаю, что второе. И если рассматривать эту идею даже с точки зрения философии, прибавив уже утвердившиеся моральные принципы, вы поймете, что идея является призывом к добру и справедливости, а, следовательно, она республиканская. И если идея, связывающая человека с его создателем, господствует в народе, то было бы опасно разрывать ее, так как это деморализует народ, послужив опорой врагам свободы. Не надейтесь, что мы и впредь будем служить фанатизму и проповедовать атеизм. Пусть соблюдается свобода культов для торжества разума, но пусть она не служит орудием заговорщикам.
 И к тoму же, чтo oбщегo между священниками и бoгoм? Священники для мoрали тo же, чтo шарлатаны для медицины. Как oтличается бoг прирoды oт бoга священникoв!
Я не знаю ничегo бoлее схoжегo с атеизмoм, чем религии, кoтoрые oни сoздали; пo мере искажения "верхoвнoгo существа", oни уничтoжили егo в самих себя. Тo oни делали егo oгненным шарoм, тo быкoм, тo деревoм, тo челoвекoм, тo кoрoлем. Священники сoздали бoга пo свoему oбразу; oни сделали егo ревнивым, капризным, алчным, жестoким, беспoщадным…
 
Огюстен усмехнулся, глядя на изумленное лицо соратника.
- Франсуа, только не говори, что после заседания ты попросишь меня пересказать все заново.
- Так ты знал об этом? – с трудом стряхнул с себя оцепенение Рикор.
- Я читал доклад, - пожал плечами Огюстен.
- Тогда объясни мне одну вещь…
- Только одну? – недоверчиво спросил Огюстен. – Хорошо, спрашивай, я сегодня добрый.

-… Мы рассчитываем способствовать достижению этой цели, предлагая вам следующий декрет, - подвел итоги Робеспьер. - Французский нарoд признает существoвание "верхoвнoгo существа" и бессмертие души. Oн признает, чтo культoм, дoстoйным "верхoвнoгo существа", является выпoлнение oбязаннoстей челoвека….
 
- Вот, собственно и все, - подытожил Огюстен. – А теперь слушай, что говорят с трибуны.
Окончательно сбитый с толку Рикор нашел в себе силы только на то, чтобы кивнуть.

Под конец речи Робеспьер чувствовал себя совершенно измотанным, так, словно тащил вверх неподъемный груз. О реакции Конвента он не задумывался, пока говорил, но сейчас настало время принять это мнение, каким бы оно ни было. Зал замер, казалось в нерешительности, но потом взорвался аплодисментами. Кто-то предлагал напечатать речь, кто-то кричал "Да здравствует Республика!", но ему сейчас было не до этого и не до триумфа, как такового. Идея высказанная когда-то и не имевшая успеха, сейчас была принята. Радоваться бы, но мысли уже перескочили на ряд насущных проблем. Он не заметил, как рядом оказался Огюстен.
- Максимильян, ты...

- Не сейчас, Огюстен, - устало остановил брата Робеспьер. - Найди мне, пожалуйста, Фукье. Пусть зайдет, это срочно.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Мар 01, 2010 2:00 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794.
Париж, тюрьма Люксембург.
Эжени, генерал Лазар Гош.


- До завтра, дорогой, - Жозефина Богарне нехотя выпустила Гоша из своих довольно цепких объятий.

- Завтра в пять, после обеда, - уточнил Гош и вернулся во внутренний двор Люксембургской тюрьмы к фонтану. Еще чуть-чуть, и он если не сбежит сам, то поможет бежать ей, а то она чего доброго возомнит себя его женой в силу обстоятельств, а ее телячьи нежности уже сейчас становятся утомительными. Будь он на свободе, конечно, обошел бы подобную даму полусвета за десять миль. Впрочем, будь он на свободе, его бы вообще не было в Париже, а было бы высокое небо на севере или юге, Бельгия или мятежная Корсика. А, может, уже Германия, или Италия. И путь не генеральские эполеты, храброму человеку может хватить даже роты. Когда он однажды заявил это Сен-Жюсту, предложив себя разжаловать, чем комиссар будет в курсе плана наступления, тот усмехнулся и, наверное, единственный раз в жизни согласился со своим вечным оппонентом.

Бельгия… Германия.. Австрия… А однажды – Индия или северная Африка. Вместо этого придется умирать, не прожив даже тридцати лет. Можно еще немного почертить планы наступлений на картах, зная, что они уже никому не пригодятся, можно сойти с ума от безделья и выстраивать на плацу собственных стражников, можно смириться, как он и сделал. Точнее, думал, что сделал, пока сегодня утром не понял, что, наконец, выспался, одновременно осознав, что не спал нормально последние года два.

Еще чуть-чуть, и забытье, в которое он погрузил себя в этих четырех стеных, окончательно отступит. Карта оживет, и он поймет, что он сам – просто паук, сплетающий чужие судьбы в линии на карте, и перечеркивающий тысячи жизней одной линией со стрелкой, упирающейся в еще невзятые стены… И каждый раз – как в первый, снова.

… Рейнская армия. Его собственное глупое желание сделать хоть что-то назло Сен-Жюсту вчера обернулось катастрофическими последствиями, так как назло Сен-Жюсту он решил не выполнить приказ Карно, а лично от себя – не идти на соединение с Пишегрю, к которому также не испытывал нежных чувств. Было что-то неприятное в этом невысоком человеке с маленькими умными глазками и круглой головой в безупречно причесанном парике, кроме того… Он старше по званию, и как только сам Гош вступит в его лагерь, он станет снова мальчиком на побегушках, пока Пишегрю «обсудит с гражданином комиссаром свои дела, а Вы подходите на совет, где мы посвятим Вас в детали наступления». Детали наступления, как же. Пишегрю осторожен, и никогда не сделает шагу вперед, не убедившись, что можно сделать даже два, значит один риском не будет. В итоге неприятель регулярно опережает его, решаясь на то, что сам Пишегрю счел бы безумством…

… Тогда Гош принял решение, которое стоило ему дороже, чем даже
могло в самых смелых предположениях. Взять Кайзерслаутерн с наскока, после чего вбить клин в ряды пруссаком, а там даже осторожный Пишегрю подоспеет на помощь.
После этого дня он проведет не один день над картой, пытаясь понять, что именно сделал не так. Нет, все так. Просто, видимо, удача решила посмеяться над его гордыней и самонадеянностью. Битва была проиграна.

Когда доставили списки убитых, он почувствовал, как его офицеры прожигают его взглядом. Ну да… конечно. Рота капрала Дюкруа. Новобранцы из Парижа. От шестнадцати до семнадцати лет, прибывшие на фронт два дня назад и изменившие атмосферу всего лагеря, привнеся в нее непринужденность, беспечность и безумную веру в лучшее. Нескольких дней хватило, чтобы этих мальчишек полюбили даже видавшие виды офицеры. И именно эта рота, благодаря его заносчивости и горячности вчера исчезла с лица земли.

И они смотрят на него, оценивая, даст ли их молодой военачальник слабину именно сейчас, признает ли свои ошибки перед лицом всех, или все-таки примет решение сам.

Он смотрит на них, смеривая взглядом каждого. Если сейчас он скажет что-то не то, то завтра их любовь к нему превратится в равнодушие, а гнев – в презрение.
- Завтра мы выступаем. Сегодня я принял на себя новое обязательство. Вместо одной победы нам теперь нужны две, - слышит он собственный голос, как чужой, - Слава павших – это победы живущих, другой я не знаю. На этом все, - Он замолкает и смотрит на офицеров, людей в большинстве своем вдвое старше него, и видит, как они кивают и отдают ему честь. Да, проиграв днем, вечером он все-таки победил.

Все то же, что он сказал в тот вечер сам, он получит в письме Сен-Жюста два дня спустя. Слово в слово, и захочет сгрызть костяшки пальцев до крови, потому что это все - правда.


Легкий холод вечера пробудил Гоша от воспоминаний. Тюрьма, фонтан. Остальных заключенных уже отвели в камеры, но его ждет его собственный конвоир.

- Ботфорты почисть, - сказал Гош, - И я желаю вернуться к себе в комнату. Живо.

- Как скажете, гражданин Гош, - пробормотала его сегодняшняя жертва, после чего солдат поплелся за ним.
Гош резко остановился, в глубине души наслаждаясь смущением солдата, едва не врезавшегося в него.

- Я, может быть, и под арестом, - сказал Гош,прожигая солдата взглядом, - Но пока не разжалован. Изволь обращаться по форме и чеканить шаг, как положено. Распустили вас тут, я вижу.

- Да, мой генерал, - пробормотал несчастный военный и, постараясь повыше поднимать ноги, отправился за узником.

- Это что? – спросил Гош, обнаружив в комнате корзинку.

- Это Вам, мой генерал, - сжимаясь под взглядом своего беспокойного подопечного проговорил военный, - подписано Мари Жерве.

-А, - вспомнил Гош одну из своих парижских близких знакомых не без благодарности, - Хорошо. Я вижу здесь вино и фрукты. Ну так вот, фрукты разделите между собой. А теперь я хочу побыть один. Вон, - скомандовал он, забрав бутылку вина и вручив все остальное обрадованному солдату.

Дождавшись, пока хлопнет дверь, Гош сел на колченогий стул в комнате, явно служившей спальней кому-то из слуг до того, как стать одиночной камерой для особо привилегированных узников. На столе валялся недочитанный томик Платона, но продолжать спорить с великим древним писателем не хотелось.

Что-то сдвинулось с мертвой точки в последнее время. Он снова начал вспоминать, что стрелки на карте – это игра с людскими судьбами. Может быть, это известие о процессе так на него повлияло, настроив на философский лад?
Или что-то еще…
*Что-то еще*.

***
- После встречи с Вами я вспомнил то, что так хотел забыть, - Прямо заявил Гош Эжени с порога.

Эжени смутилась, не понимая, считать это упреком или чем-то еще.
- Простите, если помешала Вам думать, - наконец, нашлась она. Пожалуй, Эжени думала об этой встрече чуть больше, чем собиралась. И больше, чем, наверное, было надо. Этому красивому генералу просто забавно, что к нему ходит нежданная посетительница, а она просто хватается за эти разговоры, чтобы сбежать от жуткого одиночества, которое прорастает в ней с каждой ночью.

- Вы не помешали мне, - быстро ответил Гош, рассматривая ее в своей обычной манере. Год назад она выглядела по-другому – легкая парижская тень, которой так хотелось увлечься, но тень уже приросла к другому человеку. Сейчас же… сейчас это была женщина и более земная, и одновременно еще больше тень Парижа, чем была тогда. Только глаза у нее больше не искрятся, а смотрят на мир так, как смотрят дети, когда становятся серьезными, - Мне стоило бы думать об этом воспоминании больше, чем я это делал.

- Это доброе воспоминание? Оно ведь не обо мне? Ведь Вы сказали, что помните меня, когда я пришла в первый раз, и что поняли, что я пришла к Вам не так, как… – Эжени окончательно смутилась под взглядом Гоша, - Не как обычно женщины ходят к заключенным.
Гош рассмеялся. Удивительная история, положительно.

- Что же мне с Вами делать, - покачал он головой, - Я все правильно понял и помню. И, пожалуй, визит любой другой женщины я бы воспринял иначе. Но я всегда хотел увидеть Вас еще раз, при этом зная, что никаких мыслей в Вашу сторону я себе позволить не смогу, а если смогу, то Вас они только огорчат, так как Вы даже злиться не умеете, верно?

- Умею, - нахмурилась Эжени, - но я бы правда огорчилась, так как
была бы виновата кругом, и не только перед Вами, но и перед самой собой.

- Забудьте об этом, - усмехнулся Гош, - Но я все же возьму Вас за руку и отведу к креслу. Без всяких мыслей, которые могли бы Вас расстроить, - На самом деле укол разочарования теперь ощутил он, сам толком не понимая, от чего, - Ладно, Эжени. У нас мало времени, а я о Вас ничего не знаю, кроме имени. Вы так похожи на Париж. Вы всегда жили здесь?

- Я родилась в Бургундии, - ответила Эжени поглядывая на мужчину, который смотрел на нее с непонятным выражением.

- Ну конечно, - задумчиво ответил Гош, - Бургундия… Фландрия всегда была очагом волнений.

Эжени фыркнула, подавив смех.
- Ну все, благодаря Вам, у меня теперь есть индульгенция на все случаи жизни. Как только мне будут говорить, тчо от меня много беспокойства, я буду все списывать на Бургундию.

-Я был там как раз из-за одного из них, - усмехнувшись, продолжил Гош, - Мы расквартировались в мэрии Дижона – никогда не любил выселять мирных жителей из их домов. Там было много красивых полотен, нарисованных мастерами пару веков назад. Мне сейчас кажется, что Вы бы неплохо смотрелись на одном из них. Тот век был бы Вам больше на пользу.

- Но тогда меня еще не было, - абсолютно честно ответила Эжени, - И Вы бы хотели со мной не познакомиться?

- Я бы увидел Вас на картине в Дижоне. И как знать, может быть, я посмотрел бы в распахнутые наивные глаза женщины на картине, которая, кажется, не знает ничего о том мире, который начинается сразу за рамой портрета и того мира, в котором она живет… я посмотрел бы, и решил бы не бросаться на Кайзерслаутерн просто ради того, чтобы потешить свое самолюбие.

- Не говорите так, - грустно сказала Эжени, - Наши ошибки –это тоже мы. Пожалуйста, не говорите так. И то, что Вы сказали, про картину… Вас однажды тоже нарисуют, правда. И на Ваш портрет еще будут смотреть как на пример молодые офицеры.

- Едва ли, - усмехнулся Гош, - Разве что как на пример изменника. Кроме того, ненавижу позировать.

- Вы не будете изменником, ни в коем случае, - ответила Эжени растерянно, слегка забыв, что они находятся сейчас в тюрьме, - У Вас еще будут сражения, правда-правда. И Вы еще снова увидите первый день зимы. Вас не могут казнить.

- Ну если мечтать, - снова рассмеялся Гош, - Вы встретите первый день зимы со мной снова?

- Если в мае мечтать о зиме, - улыбнулась Эжени, - Конечно, встречу. И мы…

- Подождите, - сказал Гош, - Эжени, послушайте, я хотел бы мечтать о зиме, или сейчас наговорить Вам … У нас с Вами просто нет ни времени, ни возможности лучше узнать друг друга. Именно поэтому я и сказал о женщине с портрета. В реальности у нас с Вами осталась одна встреча, после чего может произойти черт знает что. Вы меня понимаете?

Эжени кивнула.

- Поэтому, - улыбнулся Гош, - я предлагаю поступить иначе. Приходите через день в красивом платье, такой, чтобы я Вас запомнил при любом исходе дела. Будем смеяться и говорить о хорошем. Расскажете мне о том, как живет мир за стенами, только без скрипа телег. Если после этого мы с Вами больше не увидимся, то сохраним легкие и веселые воспоминания, которые не растравят Вам душу однажды. Если увидимся – то у нас будет время увидеться еще до наступления зимы.

- Вы все-таки любите командовать, - грустно протянула Эжени.

- Именно, - весело согласился Гош, - Мне пришлось этому учиться слишком рано и очень быстро. А теперь, побудьте для меня глотком свежего воздуха с парижских улиц. Ну, рассказывайте, и ни слова о том, что будет дальше.

- Ни слова, - согласилась Эжени, наконец, перестав разглядывать пол, - Но ни слова о политике или том, что тревожит весну кроме ветра с юго-востока.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Мар 01, 2010 2:23 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Тюильри.

Маэл, Робеспьер.

Робеспьер положил в папку последний лист и захлопнул ее. Все же хорошо, что он последний момент передумал и отослал в архивы Герона, а не воспользовался помощью Фукье. Если верно предположение, что Страффорд вернулся для того, чтобы отомстить, то скоро, очень скоро по городу поползут самые невероятные слухи. На кого может пасть эта месть? На присяжных? На свидетелей? На защитников, которые не могли произнести ни одного связного слова? На коллег, которые подписали приказ о рассмотрении дела? В любом случае, картина рисовалась самая безрадостная, так как судьи попросту предпочли забыть о многих деталях, да и начать можно с того, что трибунал обычно не занимался делами, подобными этому. Теперь пришло время платить. Жизнями, эквивалентными жизням откупщиков. И не было возможности каким-то образом исправить это, так как не в человеческих силах остановить существо, которое превосходит людей во всем… Если тот отчет казненного Клода Орсе не был выдумкой, разумеется.
Мысли о Страффорде оказались почти пророческими – стук в дверь и он появился на пороге.

- Добрый вечер, - поздоровался Маэл, изучая мысли смертного во избежание возможного подвоха, так как о подлости и изворотливости этого человека он, увы, знал не понаслышке. – Бумаги у вас?

- У меня, - отозвался Робеспьер, протягивая ему папку. – То, что вы здесь прочтете, вам не понравится.

- Я не сомневался, - недобро улыбнулся Маэл и, усевшись в кресло, принялся изучать документы.

Робеспьер молча вернулся к своим бумагам, так, словно Страффорда не было здесь, хотя такое поведение и далось с огромным трудом. По правде говоря, он надеялся, что англичанин уйдет, как только получит требуемые документы.

- Если у меня возникнут вопросы, я хочу задать их, а не ходить сюда, как на службу, - ответил Маэл на несказанные слова. Диктатор только кивнул и снова уткнулся в бумаги. Вот и хорошо, что молчит, так как первый документ, который попался ему в архивной папке под казенным номером было письмо Лавуазье, так и не дошедшее до адресата:

"Я прожил довольно долгую и очень счастливую жизнь и думаю, что воспоминание обо мне будет возбуждать некоторое сожаление, быть может, соединится с некоторой славой. Чего мне желать больше? Судьба, постигшая меня, по крайней мере, избавляет меня от одряхления. Я умру целиком - это тоже одно из благ, доставшихся на мою долю. Меня огорчает только то, что я не могу ничего сделать для своей семьи; не могу оставить ни ей, ни Вам никакого доказательства моей любви и признательности.

Итак, правда, что честное служение обществу, важные услуги родине, карьера, употребленная на пользу и преуспеяние человеческих искусств и знаний, не могут избавить от зловещего конца, от смерти, постигающей преступников!

Я пишу Вам сегодня, потому что завтра, быть может, это уже будет невозможно и потому что мне приятно думать о Вас и о дорогих мне лицах в мои последние минуты. Это письмо предназначается Вам и всем, кто принимает во мне участие. Вероятно, это мое последнее письмо".

Это письмо, судя по всему, было написано уже в Консьержери и, разумеется, никто не позаботился о том, чтобы передать его по назначению. Отбросив эмоции, вампир принялся просматривать документы дальше.

За Лавуазье просили Комиссия мер и весов, а также Комиссия ассигнаций и монет, обе петиции были направлены на адрес Комитета общественного спасения, но только на одной из них была написана корявая резолюция: отказать. И неразборчивая подпись внизу. Вторая и вовсе была оставлена без внимания, на ней не было даже пометок.

- В вашем Комитете всегда так относятся к петициям? – ехидно спросил Маэл, не сдержавшись. – Или они попросту не имели смысла, так как все было предрешено заранее?

- Вы же видите эти бумаги, - поднял взгляд Робеспьер. – Зачем спрашиваете?

Промолчав, хотя искушение сделать что-нибудь плохое было очень сильно, вампир снова вернулся к прерванному занятию. Квитанции, какие-то финансовые отчеты и листы с печатями фабрик, он перевернул не глядя – их нужно будет изучить подробнее и, если понадобится, спросить мнение человека, который разбирается во всей этой галиматье получше, чем он сам. Обвинение, на котором подписей больше, нежели текста. Оказывается, их обвиняли в подделке табака. Бред! Какой бред! Его передернуло от злости, только усилием воли удалось вернуться к чтению. Доклад ревизоров и доклад Дюпена, тоже со множеством подписей. И оправдательная записка откупщиков, без единой ремарки. Защитная речь. На первой странице – отпечаток ботинка, этот след говорит о многом. Снова доклад Дюпена. Передача дела в революционный трибунал и бесконечные бумаги по этому поводу. Приговор присяжных. Протокол заседания суда.

Официальным защитникам было дано четверть часа для переговоров с подсудимыми о деле, которое им - защитникам - было совершенно неизвестно. После этого заседание было открыто, председательствовал Коффиналь, а обвинял некий Лиэндон. Фукье отсутствовал вообще, по каким-то непонятным причинам. Перечисление абсолютно глупых обвинений заняло полстраницы и закончилось словами: "Мера злодеяний этих вампиров переполнена, безнравственность этих тварей признана общественным мнением, - они виновники всех бедствий, преследовавших Францию в течение многих лет!" Тебе это зачтется, гражданин Лиэндон… Горло свело спазмом, когда он дошел до места, где откупщики попробовали объясняться, но им заткнули рты, объявив, что они могут отвечать только "да" или "нет", а не пускаться в рассуждения… Читать дальше было выше его сил.

Подняв взгляд, Маэл отметил, что Робеспьер наблюдает за ним.

- Вы сами не подписали приказ о передаче дела в трибунал, Робеспьер, - после долгой паузы сказал Маэл. – Почему? Боялись возмездия?

- Меня не было в Париже, - ответил Робеспьер.

- Так… - кивнул Маэл. Пока что смертный не изворачивался, что и спасало его шкуру. – А если бы были? Поставили бы резолюцию?

- Да, - после недолгой паузы сказал политик.

- Несмотря на то, что эти обвинения были придуманы от начала и до конца? – прошипел Маэл. - Вы обвиняете их в преступлениях, которые, возможно, имели место пятнадцать лет назад, когда вашей Республики еще и в помине не было! Хотя, что я говорю… Поверите ли, немного забыл о вашей манере расправляться с неугодными, только не могу понять, чем вам не угодил ученый, честно служивший во благо Франции!

Робеспьер не отвечал, Маэл заглянул в его мысли и ужаснулся тому, что увидел. Обрывки образов, старый друг, казненный не так давно, воспоминания слишком свежи… Камиль Демулен и его молодая жена, тоже казнена. Чем лучше остальные?

Ответа на это риторический вопрос не было, так как это являлось утверждением, аксиомой, правилом. Отшатнувшись, вампир не сразу нашелся, что сказать, шокированный нет, не самим фактом – потемками чужой души.

- Вы узнали все, что хотели? – неожиданно зло спросил Робеспьер.

- Кое-что, - ответил Маэл, так как молчать было невыносимо, это было больше похоже на капитуляцию перед… мыслями. Сказать кому – не поверят. Он бы действительно подписал, так как Лавуазье не мог быть лучше, чем друг, которого это чудовище собственными руками спровадило на эшафот. И женщину заодно. К которой даже испытывал что-то вроде теплых чувств. Стоит ли кровь этого преступника того, чтобы попробовать ее? Нет. А вот стереть с его лица холодно-надменное выражение – да, очень хочется. Только никому от этого не станет легче. – Я еще зайду. Если понадобится. Думаю, вы не будете возражать.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Мар 01, 2010 2:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Тюильри - после Конвента

Жозеф Фуше, Кристоф Мерлен

Жозеф Фуше заметил Мерлена еще издали, но сразу подходить не решился. Пока что о молодом начинающем политике спорят, делают на него ставки, зачем же портить ему карьеру, даже если это - видимость? Он же, Фуше, после сегодняшнего вряд ли сможет показаться в публичном месте, не рискуя быть высмеянным и освистанным. Хорошо еще, если не исключат из Клуба, ведь обычно схема была такой: публичное осуждение, исключение, имя в списках и эшафот... Вот и сейчас никто не рискнул к нему подойти и только несколько депутатов посочувствовали, а еще меньше - посмели сказать несколько ободряющих слов. Впрочем, по этому поводу он не особенно расстраивался и не особенно переживал. Чем скромнее будешь держаться - тем больше шансов выжить, вот она - основная формула, выведенная им в последние недели. А вот Мерлен, похоже, был подавлен. Когда депутаты разошлись и толпа немного поредела, он все же догнал Кристофа уже в галереях, где было меньше шансов  торпчать на виду. - Что, гражданин Мерлен, невеселы? - тихо спросил Фуше, поравнявшись с молодым человеком. - Или мне лучше отойти и не спрашивать?

- Я вас подвел, - мрачно сказал Мерлен. - Не справился. Зарвался. - Чувствовал он себя отвратительно. Не потому, что боялся Робеспьера. Потому что понимал - если бы журналист Фрерон не пришел к нему на помощь, он бы не справился с этим стадом перепуганных баранов. Фрерон ловко переставил акценты и перевел интерес депутатов в другое русло. Это здорово било по самолюбию.

- Почему? - искренне удивился Фуше. - Почему вы считаете, что подвели меня, когда я не возлагал на вас конкретных надежд, вы уж простите. Я всего лишь хотел, чтобы вы поняли с каким опасным противником имеете дело и научились осторожности - не такое уж и плохое умение в наше неспокойное время. Но вы иначе истолковали мои слова. Что сделано, то сделано, но найдите утешение хотя бы в том, что из любого события можно извлечь пользу.

-Пользу? - мрачно переспросил Мерлен. - Какую тут пользу извлечешь? Скорее, урок. И его я уже извлек, не сомневайтесь. Нельзя лезть на рожон без подготовки. Нельзя выступать, не подготовив примеров, подкрепляющих твои слова для оппонентов. Нельзя лезть на трибуну просто потому, что ты услышал, что люди делают ставки на твою голову. И нельзя действовать в одиночку.

- Но так или иначе, вас запомнили. Это может быть и хорошо и плохо, в зависимости от ваших дальнейших поступков, - сказал Фуше. - Очень хорошо, что вы поняли всю важность подготовки, а вот с примерами я бы советовал быть осторожнее. Что же касается того, что нельзя действовать в одиночку... А вы вспомните Марата, посмотрите на того же Робеспьера... Они обходились без поддержки, но шли, хоть мне и не очень хочется приводить их в пример. Или вы рассчитываете, что за вас напишут речь, потом защитят от оппонентов и от нападений, а вы только сорвете причитающиеся аплодисменты? Так не бывает, Мерлен. Вас будут бить, освистывать и еще раз бить, иногда больно, чаще - ниже пояса, пока вы не сломаетесь или пока не выстоите в этой борьбе. Вот вы сегодня кричали с трибуны о том, что говорили с Робеспьером. Как вы думаете, это хорошо или плохо - ставить всех в известность?

- Я .. не знаю... - окончательно смутился Мерлен. - Когда я начал говорить, мне казалось, что я хорошо придумал вплести этот разговор. А под конец я был не уверен. Черт, Фуше, я запутался. Давайте сходим куда-нибудь выпить? И этот... журналист Фрерон... Вы его знаете? Зачем он помог мне сегодня?

- Не знаю, - пожал плечами Фуше и, чтобы не сказать "Он пожалел вас", нашел другую причину: - Наверное, на него произвела впечатление ваша смелость. Пойдемте выпьем. Если не боитесь появляться со мной в общественных местах после сегодняшней сцены...

- Разве сегодня произошло что-то, застрагивающее вас? - искренне удивился Мерлен.

- Ну разумеется! Вы слышали, как Робеспьер говорил о заговорщиках, атеизме и культе Разума? Это - камень не только в сторону собственно культа Разума, но и в сторону тех, кто поддерживал дехристианизацию. А так как на моей совести довольно много несколько... впечатляющих действ подобного рода, то не составит труда понять, кого именно он имел в виду. Хороший удар, должен признать это. Еще один подобный и, боюсь, что мои дни будут сочтены. Вот вам и вторая тема для размышлений - учитесь читать между строк.

- Читать между строк... - Мерлен передернул плечами. - Чертов интриган этот Робеспьер. Знаете, Фуше, я, пожалуй, и правда усвоил урок. И если меня не казнят в ближайшее время по ложному доносу, то продолжу выступать в Конвенте. А еще наведаюсь сегодня на братскую трапезу и послушаю, что люди говорят. Политики - ничто без общественного мнения, верно?

- Наведаетесь и что дальше? - Фуше внимательно посмотрел на собеседника. - Что вы сделаете дальше? Услышав нелестное мнение, скажете об этом в Конвенте и на следующий день будете исключены из Клуба? Сегодня вы и так нажили себе врага в лице Колло дЭрбуа, но он будет молчать до тех пор, пока Робеспьеру угодно играть с вами в кошки-мышки. Как только Неподкупному это надоест, он отдаст вас на растерзание. Не злите их, Мерлен, иначе лишитесь головы.

- Я понял, перестаньте говорить со мной, как с идиотом, - вспылил Мерлен. - С этими людьми нельзя по-честному! И на рожон больше не полезу. Пока что. Хотя, мне кажется, я сказал еще не все. Знаете, Фуше,.. - Мерлен осекся. К ним приближалась Эжени. С момента их совместного похода в Люксембургскую тюрьму на свидание к генералу Гошу, Мерлен твердо решил для себя, что этой женщины в его жизни больше не существует. Она наглядно дала понять. Достаточно унижаться. Что, интересно, она хочет сказать? Попросить передать любовную записку генералу?

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Мар 01, 2010 2:51 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794.
Париж, у Тюильри.
Эжени, Мерлен.


*Приходите, я буду ждать Вас*, - Эжени повторила себе это в триста двадцать пятый раз, мечтательно улыбнувшись в ответ на воображаемую улыбку Гоша.

*Мне так много надо рассказать Вам сегодня, мой генерал. В Париже весна победила всех, и даже из окон луж теперь на нас глядят улыбки звезд, и они больше не хмурятся. А еще сегодня шел дождь, в котором прыгали лунные зайчики, как у Вас в глазах. И мне снилось, что Вы принесли мне цветы, красные маки, и положили на мой стол, а потом открыли окно и подвели меня к нему*… Эжени рассмеялась глупости своих мыслей и, перескочив через лужу, подбежала к уличной торговке, немедленно купив себе красных цветов. И пусть это мальвы, а не маки, но почти как из сна.

*Я снова живу, и я счастлива снова так, что хочется плакать и смеяться, и танцевать на улице* - Эжени схватила цветы крепче, и легко пошла по мосту инвалидов, решив дойти до тюрьмы через квартал Сен-Жермен.
Здесь даже ночью тише, чем во всем Париже, а листва не сплошная тень, а тонкое кружево. И даже на окнах решетки тонкие, под стать каштанам, и готические кружева переходят в каменные стены, как будто так и должно быть. И все дороги скрещиваются именно здесь, из тонких извилистых переулков выводя на площади в центре паутины.

Эта площадь была именно такой. Много дорог скрещиваются, как звездные лучи, а луна освещает старую кладку еще времен рыцарей и витражи старого собора.

Эжени остановилась, вспомнив.
* Мой Собор Парижа небольшой, но самый старый. Никогда не верил в Бога, но здесь точно есть что-то близкое к нему*

Ну конечно. Сен-Жермен-де-Пре, старейший храм бога в Париже. Кладка, увитая плющом, и витраж, вживленный в суровую простоту романских стен. Любимый собор Камиля Демулена.

И Камиль здесь повсюду. Наверное, укоризненный и горько усмехающийся. *Я не зря разочаровался, вот видишь*.

Эжени схватилась за голову, понимая, что чуть было не натворила такую глупость, которую бы никогда не простила. Она ведь правда начала мечтать об этом военном, да еще и воображать, что он тоже ей увлекся.
И это было всерьез. Мысленная измена, почти хуже, чем даже настоящая, и совершенно все равно, случилось ли это или нет.

Нет, никакого Гоша. Никакой тюрьмы Люксембург.

Его надо забыть, как будто и не вспоминала.

Попытаться жить одной, наконец, причем неважно, будет ли она с кем-то разговаривать или нет, и будет ли ей за кого-то уцепиться или нет. Это будет другим, не тем, что называется предательством.

Эжени снова представила бесконечную череду ночей в своей маленькой квартире, которые век за веком могут тянуться, а она будет смотреть в окно, читать книги и иногда принимать посетителей оставляя их как можно дальше от себя. Еще будет огонь в камине и разговоры с ушедшими.
И это не будет жизнью, потому что проклятый Гош прав. Она не умеет быть одной, ей надо постоянно цеплять за кого-то, кто интересуется миром больше нее, и кто может помочь ей перешагнуть века.
Кто-то, кто готов дать ей сейчас пройти по узкой дорожке между омутом воспоминаний и улыбкой генерала Гоша.

С кем будет беспечально, спокойно и радостно, но не тревожно и не безумно, кто не вызовет то, что должно уйти в тень.
Кто-то… а может, Мерлен?

Она причинила ему довольно много печали, да еще и почти оскорбила, взяв с собой в Люксембургскую тюрьму. Хотя нет, она просто его использовала, чтобы он утешал, выносил ее гнев и плохое настроение, а потом привел к человеку, с которым она видела два раза в жизни, но который почти увлек ее слишком сильно.

Если он простит ее, она сможет сделать его почти счастливым. Ее душа ему не нужна, он не нарушает границ, которые она очертила. Он будет тем спутником, с которым она пройдет этот страшный век, забыв все, что было раньше, и что могло бы быть еще, чтобы однажды открыть глаза и увидеть мягкий свет нового века. И она больше не будет его обижать, забудет высокого генерала с красивой улыбкой и черными глазами, забудет Архангела Смерти, потому что это по его мановению пера скрипят смертные телеги, забудет чудовищные призраки этой эпохи, с которыми она сталкивалась, и самого страшного, которого она однажды поняла, призрака в пенсне и синем полосатом фраке. Она научится делить его надежды и взгляды.

*Почти как с Феликсом, да, Эжени?* - это уже криво усмехается Сен-Жюст, который вдруг оказался рядом и говорит из-за спины.

Эжени обернулась, увидев только дверь Собора Сен-Жермен и, сжимая цветы, бросилась прочь.
Тюильри. Он должен быть здесь. И должен простить, должен, должен.
Знакомая спина обнаружилась довольно быстро. Мерлен беседовал с гражданином Болотной Скользкой Жабой. Эжени одернула себя и подошла к ним.

- Привет, - тихо сказала Эжени, - Мне надо с тобой поговорить, это серьезно. Здравствуйте, гражданин Жаб… Фуше, простите, - поправилась она, - Я не хотела Вас задеть, я просто не сразу запоминаю фамилии.

Мерлен проводил глазами Фуше, который поспешил, вежливо распрощавшись, их покинуть. Память услужливо подсунула воспоминание, как генерал Гош начал хватать ее за руки, а она, пялясь на него кокетливо и с интересом, делала вид, что пришла с любовником и Гош ее не интересует. В жизни его ни одна женщина не выставляла таким бараном. Но, наверное. надо что-то сказать? - Здравствуй, Эжени. Если ты по поводу генерала Гоша, то новостей для тебя у меня нет. Я сообщу, как только будет что сообщить.

- Нет, я по поводу тебя, - ответила Эжени, нервно обрывая лепестки букета, - Я пришла сказать тебе, что ты зря разозлился на меня, потому что я сказала генералу Гошу правду. Если ты хочешь, чтобы это было правдой.
Мерлен проводил глазами Фуше, который поспешил, вежливо распрощавшись, их покинуть. Память услужливо подсунула воспоминание, как генерал Гош начал хватать ее за руки, а она, пялясь на него кокетливо и с интересом, делала вид, что пришла с любовником и Гош ее не интересует. В жизни его ни одна женщина не выставляла таким бараном. Но, наверное. надо что-то сказать? - Здравствуй, Эжени. Если ты по поводу генерала Гоша, то новостей для тебя у меня нет. Я сообщу, как только будет что сообщить.


- Нет, я по поводу тебя, - ответила Эжени, нервно обрывая лепестки букета, - Я пришла сказать тебе, что ты зря разозлился на меня, потому что я сказала генералу Гошу правду. Если ты хочешь, чтобы это было правдой.


- О чем ты? - прищурился Мерлен. - Ты наговорила ему столько, что я почувствовал себя лишним.


- Что я ему сказала? - спросила Эжени, опустив глаза. Сам того не зная, Мерлен только растравлял сейчас ее чувство вины, - Что я не одна? Или что он мне снился - так это же правда? Или что мне интересно знать, как у него дела? Что из этого - "столько"? Ничего не произошло, как не могло.


- Эжени, я не собираюсь говорить с тобой про этого придурка, который корчит из себя героя и командует налево-направо, рисуясь перед всеми подряд, - вспылил Мерлен. - Я больше не буду тебе навязываться. Поищи другого дурака. Ты красивая, у тебя, думаю, нет недостатка в поклонниках.


- А я пришла не говорить о нем, - тихо ответила Эжени, - Но ты так и не вспомнил, что именно я ответила Гошу, что может стать теперь правдой. Или ты совсем не понимаешь?


- Ты сказала, что тебе плохо и одиноко, и поэтому ты прибежала к нему, как только вспомнила о его предложении, - не задумываясь, ответил Мерлен.


- Ты совсем не понимаешь? Или делаешь вид? - вспыхнула Эжени, пытаясь прогнать мысли про Гоша, - Не говори мне о нем. Я сказала ему тогда, что я не одна. И теперь только от твоего решения зависит, солгала ли я.


- Ты предлагаешь мне стать моей любовницей? - изумился Мерлен. - Или я опять что-то не понимаю?


- И буду тебе неплохой спутницей, - прошептала Эжени, - Хватит меня мучить. Это непростое решение. Но я не знаю другого. Если я не сделаю этого, то или утону в воспоминании о счастье, или предам самое важное, что у меня есть. Я неверно поступила, вызвав к жизни воспоминания и решив придать им жизни, и дурно поступила с тобой. Но я хочу исправить ошибку.


- Переспав со мной? - переспросил Мерлен. - Воистину, ты самая необычная женщина в мире. Да не надо мне таких жертв. Если я тебе нужен - я буду, как и раньше, заходить к тебе и помогать, если надо. Но не надо ложиться со мной в постель, считая это "непростым решением". Я что, насильник что ли? Извини за грубость. Но говорю, как думаю.


- Чего ты добиваешься, унижая меня сейчас? - поинтересовалась Эжени, - Тешишь свое самолюбие? Хочешь, чтобы я умоляла тебя? Признавалась тебе в любви? Я сказала тебе правду. Между тобой и Гошем я выбираю тебя. И я не буду лгать, что это просто, или о том, что, едва увидев тебя, я забыла Камиля, или что в моем сердце царит не Камиль.


- Стой, Эжени. Не говори того, о чем можешь пожалеть. Ты слишком мне понравилось, чтобы я мог довольствоваться тем, о чем ты говоришь. А когда ты сказала о Демулене... С его смерти прошло слишком мало времени. Тебе плохо. Серьезно говорю, не делай того, о чем потом пожалеешь. Пойдем лучше, я угощу тебя чем-нибудь в кафе. Если ты голодная. Или в театр отведу. Хочешь, в твой Театр вампиров сходим вместе? А этот разговор забудем, как будто его не было. Мы друзья. Точка.

- А ты меня сейчас верно понял в первый раз, - усмехнулась Эжени, - Я не голодна, но, наверное, я хочу побыть одна. Ты правда не заслуживаешь того места, которое я тебе определила. Только сделай так, чтобы я больше никогда не видела Гоша, хорошо?

- Я постараюсь сделать так, чтобы у нас было больше тем для разговора, - улыбнулся Мерлен. - Спасибо, что поняла меня. Иначе бы мы больше не встречались. Значит, до новых встреч, самая непредсказуемая и загадочная женщина Парижа. - он слегка поклонился и пошел прочь. На душе, как ни странно, полегчало.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Мар 01, 2010 3:35 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Квартира Бьянки // Тюильри.

Бьянка, Огюстен Робеспьер, Максимильян Робеспьер.

Бьянка сидела на подоконнике и смотрела на проходящих людей. Наверное, сегодня был хороший день. Хороший в плане погоды, конечно, потому что светлых и радостных мыслях у людей она уже давно не слышала. Они были глубоко несчастны. Увы. В чем-то Мариус был прав – наверное, она и правда слишком слепо поклонялась новым политикам. Но она выбрала для себя эту жизнь. И отступать уже поздно. До того момента, пока будут живы люди, помнящие Марата, она останется в Париже. Будет выпускать газету и издали наблюдать за интригами. Обещание, данное Робеспьеру, теперь выполнять было проще – она привыкала к спокойному ритму жизни. Оставалось еще одно обещание. Бьянка уже все продумала. Через некоторое время она откроется Сен-Жюсту, расскажет ему все о себе, и даст ему выбор. Если он захочет стать таким же, как она, она сделает все для того, чтобы он никогда не пожалел о своем решении. Вместе они будут охранять покой тех, кто им дорог, а потом…

Бьянка спрыгнула на пол и вернулась к мольберту. Этот маленький мольберт она купила сразу по возвращении – из головы не выходили зарисовки, уничтоженные Мариусом. Сегодня это был простой рисунок. Он впитал в себя этот теплый майский вечер и зеленеющие деревья, которым было плевать на революцию и казни. На нем не было вонючих сточных канав и умирающих от голода людей. Не было черных мыслей и зависти, которые кружились над Тюильри. Наверное, таким Париж станет, когда все закончится. Чистым, уютным древним городом, в котором вместо проклятий и стонов звучит музыка, в котором ходят красивые люди, и у всех есть работа. Лет через сто. Но так будет обязательно!

- Открыто! – крикнула Бьянка, не сводя глаз с картины. Осталось несколько штрихов – и подарок готов.

Огюстен прошел в комнату, по привычке хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка. Не то чтобы он был чем-то разозлен, просто чувствовал непонятную досаду на Максимильяна за то, что брат отделался от него отговорками. А еще он смертельно устал, так как от патрулирования застав его еще никто не освобождал. Правда, эти поездки теперь предпринимались раз в сутки, по строгой очередности установленной несколько дней назад. Зато в комнате у Жюльетт было тихо, мирно и спокойно, вот чего так не хватало для того, чтобы почувствовать давно забытое умиротворение.

- Здравствуй, Жюльетт, - он обнял ее и замер так, радуясь ее близости и заодно изучая картину на мольберте. - Какой мирный у тебя рисунок. Красиво.

- Это подарок! - Бьянка обрадовалась, что ей все-таки удалось воплотить то, что она планировала. Дело в том, что ее картины всегда отличались одинаковым изъяном. Они были красивы, правильны, и .. абсолютно мертвы. Конечно, как только Мариус сделал ее бессмертной и рассказал, что теперь она может научиться чему угодно, Бьянка первым делом потребовала сделать ее художницей. Она очень старалась. Но Мариусу удавалось разбить в пух и прах любую ее попытку написать что-то стоящее. "В них нет жизни, Бьянка. Они пусты, мой ангел, но ты не расстраивайся, у тебя еще откроется масса талантов..." В чем-в чем, а в искусстве Мариус был всегда неумолим и никогда не говорил незаслуженных комплиментов. К тому же, она и сама знала, что он прав. Поэтому и рисовала портреты, просто копируя черты людей, которых не любила. А сейчас... - Огюстен, неужели тебе правда нравится? - Бьянка взяла его за обе руки и потащила к креслу. Вот, отсюда лучше видно. Посмотри. Как ты думаешь, у меня получилось увидеть Париж таким, каким он станет.... когда все хорошо закончится? Я нарисовала эту картину для Сен-Жюста. Ему сейчас труднее, чем нам, а рисунок поддержит его боевой дух. Ведь правда? В миссии труднее, чем в Париже? - Бьянка закружилась по комнате, собирая на стол продукты и посуду. Теперь она всегда держала в доме еду и напитки для Огюстена.

- Правда. Из Самбро-Маасской армии прибыл курьер, мы передадим твою картину, когда он будет возвращаться, - улыбнулся Огюстен, но тут же нахмурился, вспомнив последние слухи и сопоставив их с краткой фразой, неосторожно вырвавшейся у Максимильяна. Он ждал человека, судя по фамилии, англичанина. И эту фамилию он уже где-то слышал, вот только не мог вспомнить в связи с чем. В любом случае, предчувствие было нехорошее, поэтому вопрос вырвался прежде, чем он осознал: - Слушай, Жюльетт, ты случайно не знаешь, кто такой Страффорд?

- Страффорд? - ее глаза расширились от изумления. - Но он... умер! Я никогда его не видела. Думаю, ты сможешь расспросить про него у Антуана. Он хорошо его знал.

- Мне, собственно, он не интересен... - задумчиво сказал Огюстен. - Но уверен, что я уже слышал эту фамилию в связи с какой-то нехорошей историей. И он вернулся, Максимильян сказал, что встретится с ним сегодня вечером.

- В таком случае, идем к нему немедленно, - Бьянка метнулась за накидкой. - Немедленно! Я должна там присутствовать. Не спрашивай, почему. Этот Страффорд... А зачем ему твой брат? Нет, нет, этого нельзя допустить!

- Откуда я знаю? - пожал плечами Огюстен, хватая со стола шляпу. - Я спросил просто потому, что фамилия на слуху... Постой, Жюльетт, объясни мне, что происходит!

Бьянка подошла к Огюстену, и, взяв обеими ладонями его лицо, некоторое время смотрела в глаза. Ее удивительный спутник, такой непохожий на тех, кого она любила. Для него существует только белое и черное, а оттенки цветов, сталкиваясь с его удивительно нормальной и неиспорченной психикой, все равно становятся черными или белыми. И никаких полутонов. Был бы он другим, она бы не смогла морочит ему голову, изображая из себя смертную. - Огюстен, я не могу тебе этого рассказать. Это еще одна тайна. И на этот раз - не моя. Я не знаю, зачем прибыл СТраффорд... Хотя... О боже... - Перед глазами поплыли картины. Неустрашимый Марат, запуганный до смерти. "Никогда не говори мне о Лавуазье". Несокрушимый Дантон, марширующий от Консьержери, сопровождая ученого. Страффорд.. Лавуазье.. Он приехал, чтобы отомстить. - О боже, я совсем забыла сдать газету в типографию! - закончила свою мысль Бьянка, чтобы не пугать Огюстена. - Придется сделать это завтра. Пойдем к твоему брату.

***

В голосе Жюльетт было нечто такое, что заставило его повиноваться без лишних расспросов. Это был безумный бег по улицам, чем-то напоминающий кошмарный сон. Наверное тем, что он пытался догнать Жюльетт, но мог этого сделать, несмотря на то, что не бегал так, наверное, никогда в жизни. А еще его подгонял какой-то непонятный, безотчетный ужас, так тоже бывает только во сне. Сент-Оноре, недоуменно оглядывающиеся прохожие, несколько окриков, ругань извозчика и, наконец, Тюильри. Огюстен остановился в галерее, чтобы отдышаться - если их сейчас остановят, придется отвечать на вопросы внутренней охраны.

Жандармы, охранявшие дворец, преградили путь. - Срочное дело. Пропустите. Вот пропуск. - Бьянка показала билет в театр, оставшийся у нее после вчерашнего культурного похода с Огюстеном. И мысленно приказала увидеть то, что нужно. Жандарм кивнул и повиновался. Главное, чтобы не возникло дополнительных преград в виде каких-нибудь знакомых Огюстена. Взяв его за руку, Бьянка взлетела по лестнице. Она обещала не шпионить и не лезть в интриги роялистов, но в данном случае не прийти на помощь к человеку, который столько раз выручал ее, было бы просто предательством. Она вспоминала все, что знала о Страффорде. Вампир, гораздо старше, чем она сама. Англичанин. По мнению Сен-Жюста - благородный тип, который бьется только за свое. Если все так и есть, она хотя бы попытается остановить его безумный план отомстить Робеспьеру. В конце концов, они просто не имеют права вершить историю таким образом! С этими мыслями она распахнула дверь. Максимильян Робеспьер поднял глаза. Он что-то писал за столом. В его кабинете никого не было.

Первая мысль была о том, что вернулся Страффорд. Но видимо судьбе показалось, что две встречи за сегодняшний вечер - это уже слишком. Жюльетт Флери и бледный как смерть Огюстен являли собой подобие картины из какой-нибудь греческой трагедии - столько разных эмоций было написано на лицах обоих. Он поднялся из-за стола.

- Добрый вечер, гражданка Флери. Здравствуй, Огюстен. Что у вас произошло?

- Это у тебя произошло, - полувопросительно - полуутвердительно сказал Огюстен, потом, поразмыслив, снова направился к двери. От Максимильяна все равно ничего не добьешься, а вот охрану можно и расспросить... - Извини, Максимильян, я кое о чем вспомнил. Сейчас вернусь.

Робеспьер проводил взглядом спину брата, поймав себя на том, что начинает беспокоиться. Что Жюльетт Флери, что Огюстен слишком любят искать приключения на свою голову и подобное появление могло означать только то, что намечаются очередные неприятности.

- Что у вас случилось, гражданка Флери? - повторил он свой вопрос.

- Я узнала, что вас должен посетить один гражданин, перед лицом которого вы бессильны, - прямо ответила Бьянка, воспользовавшись отсутствием Огюстена. - А я в данном случае могу предложить вам свою помощь. И мое присутствие будет ценнее присутствия отряда жандармов. Познакомьте меня со Страффордом. Пожалуйста.

- Вижу, вы очень хорошо осведомлены, - медленно проговорил Робеспьер, потом покачал головой. - Я благодарен вам за участие, но не могу воспользоваться вашим весьма великодушным предложением и принять помощь. Вы не должны отвечать за ошибки, к которым не имеете ни малейшего отношения и не несете ответственности за чужое прошлое. Если он решит покончить со мной, то сделает это несмотря на ваше присутствие, вы же, возможно, окажетесь втянуты в неприятную ситуацию. Сожалею, но не могу выполнить вашу просьбу, гражданка Флери.

- Да как вы можете так говорить? - возмутилась Бьянка. - Вы понимаете, что поставлено на карту? Да, знаю, понимаете. Не считайте меня слабой женщиной. Я... - Бьянка прервала речь, потому что в дверях показался Огюстен.

- Я понимаю и не считаю так, гражданка Флери, - сказал Робеспьер.

- Очевидно, я прервал очередной сверхсекретный разговор? - осведомился Огюстен. - Максимильян, может быть, ты мне объяснишь, что происходит и кто такой это Страффорд из-за которого столько шума?

- Шумишь сейчас ты, Огюстен, - спокойно ответил Робеспьер. - Не нужно этого делать. Когда-нибудь я расскажу тебе, но сейчас мне бы не хотелось ударяться в ненужные подробности.

- Превосходно, - пожал плечами Огюстен. - Только не надейтесь, что я это так оставлю.

- Оставишь, - ледяным тоном отрезал Робеспьер. - Иначе неприятностей у нас будет гораздо больше, чем сейчас. Пойми, что существует ряд вещей о которых я не могу сказать. Ты бы тоже не стал разглашать то, о чем пообещал молчать.

- Хорошо, не рассказывай, - слишком поспешно согласился Огюстен. - Скажи, я могу пройти в Комитет?

- Зачем? - спросил Робеспьер.

- Хочу кое-что уточнить, - уклончиво ответил Огюстен.

- Можешь, если не будешь много болтать, - сказал Робеспьер. - Спросишь у секретаря, не было ли писем на мое имя.

- Хорошо, - угрюмо кивнул Огюстен и снова вышел, твердо намереваясь проверить возникшую догадку, а также немного раздосадованный тем, что этот маневр был так легко разгадан.

- Огюстен пошел уточнять личность курьера, - задумчиво сказал Робеспьер, глядя на дверь. - Отговорите его от затеи копаться в этом деле, так вы действительно окажете мне неоценимую услугу, гражданка Флери.

- Конечно, отговорю. Еще не хватало, чтобы Огюстен начал гоняться за вампиром, - жестко сказала Бьянка. - Я пойду за ним. Вижу, вас не переубедить. Поверьте, я... - она внезапно махнула рукой, поняв, что слова бесполезны, и вылетела из кабинета, чтобы догнать Огюстена.

Робеспьер устало потер виски, отметив факт, что обижаться на него теперь будут все - и Огюстен и Жюльетт Флери. Пожалуй, нужно будет поговорить и с ней и с братом, но уже не сегодня. Возможно, завтра. Впрочем, он далеко не был уверен в том, что доживет до послезавтра, так что чем скорее состоятся эти не очень влияющие на ход событий беседы, тем лучше.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Мар 02, 2010 1:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, кафе "У Флориана"
Жак Молькенель, Эжени

*Как Феликс, да, Эжени?*
- Нет, он был не как Феликс. Если надо, это я повторю еще много раз.
*Отличный метод. Нашелся мужчина, который смутил тебя, и ты решила забыть его, кинувшись к другому мужчине*
- Это была ошибка. Просто ошибка, понимаешь?
*Я не могу думать о том, что с тобой станется, если я оставлю тебя с твоим одиночеством*
*Вам нельзя быть одной.*

Нет, этот голос должен замолчать.
*Камиль, прости, если еще можешь меня прощать. Я обещаю, я буду каждый день просить прощения за то, что даже в мыслях подумала, что еще могу быть счастлива. Никогда больше, честно, никогда*.
Эжени бросила перо. Оно жжет руку хуже, чем воспоминания.
После Камиля все правда стало другим.
Она снова сумасшедшая из Театра Вампиров.
Снова, все просто снова.


И этот последний смертный ушел, а в его мыслях читалось, что его обещания больше ничего не значат. Теперь он будет избегать ее, как больной чумой тоски, или просто больной. Это читалось даже в глазах.
А она уже никогда не придет на свидание к тому генералу, которого надо выкинуть прочь из мыслей, чтобы Камиль простил однажды.
И пора просто уйти во тьму веков вместе с портретами своей эпохи. Она обещала это Камилю в последнем письме, и снова обманула.
- Темноита, - проговорила Эжени, поняв, что в комнате она не одна, - Ты один у меня остался, так ведь? Я знаю, что ты убийца. Но я ушла в безумие, и больше не испытываю дрожи, когда вижу тебя. Я все знаю. Это ты не помнишь.



Жак проснулся. За окном было темно. Странно подумал он. Обычно я просыпаюсь раньше. Вроде я вчера лёг не поздно. Внезапно он понял что не помнит что было вчера вечером. Он помнит как играл в кафе. Потом попрощался с Эжени и отправился на охоту. На этом воспоминания обрыавлись. Совсем. Он посмотрел на стол. Скрипки не было. Перед охотой он всегда прятал её на крыше собора Нотр-Дам что бы после охоты привязать новую ноту к соей симфонии. Может вчера на него напали? Вроде бы иногда от ударов по голове люди теряют память. Но ощупав голову он убедился что всё порядке. Быстро одевшись он побежал к собору. Скрипка была там. В том месте где он её всегда прятал перед охотой. Но никогда он её не оставлял там на ночь. Даже если охота бывала неудачной он всегда возвращался за ней. Что за чертовщина была вчера подумал он. Однако надо было спешить в кафе. Зайдя в зал он не увидел Эжени. Тогда он поднялся на второй этаж где был её кабинет. Она была там. Услышав её слова он похолодел. Кто-то знает его тайну. Как она узнала? Вчера она о ней не знала а сегодня знает. Значит пропажа памяти и её знание взаимосвязаны?
- Значит это из за вас я не помню что было вчера? – осторожно спросил он. Пытаясь продумать что делать дальше. – Что вы хотите делать?

- Подарить тебе кафе и бессмертие, - проговорила Эжени, глядя в окно, - В тебе есть жажда убийства. И ты поклянешься убивать только тех, кто хочет сам уйти из жизни. Я жалею, что я бессмертна... И попугай останется здесь. Тебя все это удивляет? Нет, конечно, мой удивительный смертный, последний, кто меня увидит. Твоя жажда смерти сильнее моей жажды жизни. Это мне и надо, чтобы передать тебе поводья моих адских коней.... но нет, неважно.
Таким растерянным он никогда ещё не был. Он ничего не понимал. В голове был сумбур и бессчисленные вопросы. Бессмертие? Она бессмертна? И может сделать бессмертным его? Но убивать только тех кто сам хочет умереть? Разве такие есть? Нет конечно есть, но их так мало. Почему я последний кто её увидит? Могут ли умирать бессмертные или она просто скроется куда-нибудь? Зачем ей это?

- А как я смогу отличить тех кто хочет умереть от тех кто не хочет? Вы бессмертная? Сколько же вы прожили? Почему вы так говорите? У вас же есть всё! Почему вы меня хотите сделать бессмертным?

- Вы сможете читать мысли, - усмехнулась Эжени, - Так вы согласны? Город и кафе, но холите и лелейте попугая, которого я не возьму с собой. Я желаю Вашей жажде убийства насытиться и ослабнуть, но не стать моей. Я просто хотела быть счастливой, и в итоге... неважно, Жак. ВЫ все поняли верно. Вы готовы? Подумайте, я бы хотела увидеть солнышко еще хоть раз, но меня не спросили.

- Конечно согласен – выпалил Жак. Он сможет читать мысли! И судя по всему не только читать но и менять! И ещё вечная жизнь! Он сможет тщательно подбирать свои жертвы выверяя каждый шаг и каждую ноту! Можно будет не дрожать от мысли что людское правосудие доберётся до него раньше того момента как всё будет готово! Он посмотрел на Эжени. Она была очень грустной. Что с ней случилось? Кто её расстроил? Почему она вдруг приняла такое решение?
- Только не надо уходить! Если вас кто-то обидел скажите я убью его!


- Меня никто не обидел. Это все я, я одна, - глухо проговорила Эжени, - Но Ва с чужая смерть интересует больше. Вы поможете тем, кому ничего не осталось, уйти из жизни, и будете кормить попугая. Через два часа. После этого Вы станете одним из нас, а я исчезну, оставив Парижу мое единственное наследство- Вас.

- Я согласен. – повторил Жак – Я не в праве вас переубеждать. Про Флориана не беспокойтесь мы старые друзья и я его не брошу. Что я должен сделать? Как я получу бессмертие? Что ещё я буду уметь кроме чтения мыслей?

- Приходите к полуночи, и все узнаете сами, - Эжени проводила взглядом Жака. Вот теперь точно все. Чужое имя скроет ее, поражения и победы и неумолимое время. И она больше никогда не вспомнит про красивого генерала, выпрашивая себе прощение в Него, ушедшего в небытие, который уже никогда ее не встретит.
Бургундия… *Ведь где-то у тебя есть дом?*. Прощай, Париж. Прощай, Любовь моя, и жизнь моя, и мечта.


Просто север с яркими красками на бледном лице. Край, где день и час скрещиваются. Она не была там слишком давно, и он снова звал.
И это была недорогая цена за то, что было. Эжени теперь это точно знала, пусть даже выпрашивать прощение придется много лет.

*Камиль, прости, прости. Я не знаю, что это было, и не смогу тебе объяснить. Это была измена. И теперь ты точно погонишь меня на Страшном Суде. Прости… Я жила без тебя жизнью всего неделю. Это так тяжко? Но я вернулась к тебе и буду просить простить меня до дня Суда. И я буду думать целую вечность только о тебе. Я буду молиться, и плакать. И жить жизнью простой женщины век за веком – но только чтобы ты однажды простил. Ты ведь простишь?*

***
В ту ночь она обратила Жака Молькенеля и покинула Париж.

***
Через 100 лет устав от непрерывных революций, Жак покинет Париж и переедет в Лондон. И скоро там газеты начнут писать про Джека потрошителя...

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Элеонора
Ещё человек


Зарегистрирован: 10.02.2010
Сообщения: 10

СообщениеДобавлено: Ср Мар 03, 2010 12:48 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Мастерская Жана-Батиста Реньо
Аннет Сартин и Элеонора Дюпле

…Аннет выглядела смущенной, когда подошла к своей возможной спасительнице. Теребя оборку на фишю, она тихо спросила:
- Элеонора… те слова могли задеть тебя, так знай, что я не хотела. Но позволь спросить… у тебя есть что-то для меня?
- Многого я не смогла узнать, - помедлив и выверяя каждое слово, ответила Элеонора. – Обвинения серьезны… его будут судить, Аннет. Мне очень жаль.
Девушка почти отшатнулась.
- С кем ты говорила?.. Как можно? Кто мог сказать такое?
- Большего я сказать не могу. Прости… мне нужно готовиться к уроку. – В серых глазах отразилась грусть.
- К уроку, Элеонора! До них ли теперь?..
Вокруг испуганно зашушукали, да и сама просительница осеклась: Николя теперь не помочь, а вот на прочих родственников беду накликать можно… Пожалуется еще своему покровителю эта мадам Робеспьер… Поджав губы, Аннет отошла к мольберту. На Элеонору она больше не смотрела.

* * *
Дом Дюпле
Элеонора, Робеспьер

…Дома сразу пришлось готовить ужин, но дела не отвлекали от тревожных мыслей: гражданин Ришар снова придет, а если Максимильян вернется в то же время? Она все еще не сказала ему – ведь он вновь пришел поздно… Но сегодня все нужно обязательно объяснить. Элеонора вздохнула.

В доме горел свет, несмотря на позднее время и будто в доказательство того, что это действительно так, часы пробили два. Что-то случилось... Вот оно, ставшее уже привычным объяснение всему, что выбивается из привычной колеи. Разрываясь между желанием подняться к себе и смешанной с любопытством тревогой, Робеспьер прошел в гостиную, где застал Элеонору. - Вы не спите? Уже довольно поздно.

Элеонора отложила шитье – с помощью нехитрого занятия она пыталась привести в порядок мысли. Стоило бы экономить свечи… но и ей невозможно все время думать об экономии и доме…
- Гражданин Ришар приходил, вот уже второй раз, Максимильян, - почти пожаловалась девушка, не в силах больше замалчивать этот факт – вдруг снова все серьезнее, чем она думает. – Спрашивал об Аннет Сартин.

- Ришар? - переспросил Робеспьер. Впрочем, чему он удивляется, Ришар проверяет всех, кто так или иначе мог быть связан с пособниками роялистов и следовало признать, что Элеонора невольно оказалась в списке подозреваемых. Сам он, за массой других дел и последними событиями, совершенно упустил из вида Никола Сартина и его сестру, считая, что пока что все под контролем. - Да, он мог заходить. У вас есть новости относительно Аннет Сартин? Она снова просила вас о заступничестве?

Элеонора кивнула.
- Но это не обязательно говорит о ней дурно, Максимильян… Вдруг Аннет просто пытается защитить своего брата, как может?.. Но вам следует знать, - поспешно добавила она, - что я не ответила ей новым согласием.

- Вы поступили правильно. Более того, я бы советовал вам с опаской относиться к любым ее просьбам, даже самым невинным. Ни под каким предлогом не принимайте от нее писем или же записок, не говоря уже о том, чтобы нести их неизвестному вам адресату.

- Максимильян, я верю вам и хочу поддержать вас… и не причинять новых неудобств, но почему у меня чувство, что я выбираю самый легкий из вариантов? – прошептала Элеонора.

- Что вы имеете в виду? - поинтересовался Робеспьер. - Уверен, что если вы отнесетесь к этому простому предостережению со всей серьезностью, неприятностей удастся избежать. Не говоря уже о новых неудобствах.

- Я сделаю, как вы сказали, друг мой, но разве справедливо это, что меня есть кому защитить, а ее нет?..

- Если гражданка так беспокоилась о судьбе своего брата, то почему же не пошла вместе с вами по комитетам? - резче, чем следовало бы, спросил Робеспьер. - Это было бы логично и по-товарищески. И справедливо, если на то пошло. Если человек не виновен, ему нечего опасаться, но Аннет Сартин боится. И боится не зря.

Возразить что-либо на это было трудно, и Элеонора ответила только:
- Вы правы… Ах, Максимильян… Вы один всегда можете разрешить мои сомнения… - Неожиданно для нее самой вырвавшаяся откровенность смутила девушку, и она поспешно добавила: - Вы и философ, и знаток души человеческой, не просто политик… - Кажется, получилось еще хуже… Элеонора смутилась окончательно.

- Рад, если я действительно помог разрешить ваши сомнения, - смягчился Робеспьер. - Мне действительно жаль, что вы попали в неловкую ситуацию, ведь если я правильно понимаю, на ваше решение влияет не только мнение Аннет Сартин. Постарайтесь не принимать это близко к сердцу. - О том, что за гражданкой Сартин ведется наблюдение, он не сказал, хотя опасение, что Элеонора может отправиться куда-то с подложным письмом, как в свое время Анриетта Леба, не давало покоя. - Элеонора, выслушайте меня. Одна молодая девушка, поддавшись на уговоры тех, кого считала друзьями, однажды начала передавать вполне невинные на первый взгляд письма... Последствия этого могли быть более ужасными, чем вы можете себе представить. Я не хочу, чтобы в такой ситуации оказались вы, хотя, безусловно, уже успел вам надоесть бесконечными предостережениями.

- Что вы, мой друг, - устало улыбнулась Элеонора, - вы не надоели мне… Напротив, я всем сердцем благодарна вам… Но вы устали, должно быть… Я принесу вам ужин – прошу, не отказывайтесь… В ваш кабинет?

- Что вы, Элеонора, не нужно беспокоиться. В любом случае, уже слишком поздно для того, чтобы ужинать. Не утруждайте себя, лучше отдохните.

- Я не засну, зная, что вы так и не поужинали… Кроме того, разве четверть часа изменит что-то?.. И я больше не стану отвлекать вас. У нас на ужин сырный пирог и немного курицы. И очень вкусный чай…

- Но уже третий час ночи. Думаю, что пирог может благополучно подождать еще четыре часа до утра, - Робеспьер поднялся и, взяв со стола канделябр, зажег еще одну свечу. - Спокойной ночи, Элеонора.

Попроси она еще раз – это будет уже невежливо… Отчего она так часто чувствует вину, просто заботясь о нем? Вот и сейчас, хотя ужин никак нельзя было подать раньше, кажется, что сделано что-то не так… Быть может, Максимильян так ответил из-за Аннет? Все еще рассержен…
- Доброй ночи, Максимильян, - Элеонора первой вышла из комнаты.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Мар 03, 2010 3:09 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Квартира барона де Баца

Карно, барон де Бац

Генерал Лазар Карно пребывал в задумчивом расположении духа. Вероятно, причиной тому послужило внезапно навалившееся свободное время. Да-да, именно отсутствие каких-либо серьезных дел, за искючением обычной текучки. С бароном де Бацем они теперь почти не виделись. Барон затаился и практически не выходил из квартиры днем. Слишком рискованно. Связь с бароном теперь поддерживалась через Альбера Монтеню – старинного знакомого барона времен его учебы в Университете. В свое время Карно приложил немало усилий, чтобы «вживить» Монтеню в сложный механизм Комитета общественной безопасности. Теперь он был правой рукой Вадье, поддерживал дружеские отношения с Амаром и имел беспрепятственный доступ ко многим документам. Альбер держался незаметно и слыл человеком приятным во всех отношениях. Правда, поговаривали, что за время службы в Комитете он оброс некоторой недвижимостью и построил себе домик где-то в пригородах Лиона. Нужно будет проверить. А пока… Пока он навестит де Баца. Тот, кажется, совсем скис. Пора бы обсудить дальнейший план действий.

Барона Карно нашел в мрачном настроении и, как обычно, за шахматной доской.
- Барон, - поприветствовал его Карно. – Скучаете?

- Скучаю, - оторвался от игры де Бац.  - И не нахожу себе места от злости при мысли, что наш план с треском провалился. Хорошо, что вы успели спасти людей в первые часы, когда только началась неразбериха. Вы были правы, генерал, а я ошибался. Считайте это извинениями, вам пришлось выслушать от меня немало слов, тогда, в карете. Как вы думаете, Робеспьер запомнил меня? Если так, у него есть неплохой шанс пустить людей по моему следу... он наводил справки...

- Более того. Мне доложили, что он навестил вашу подругу. Маркизу. Как вы думаете, она могла что-то ему сообщить? - Карно никогда не упускал шанса напомнить барону ту историю. Его неудачная связь с женщиной, приближенной к Робеспьеру, не давала ему покоя. - На вашем месте, я бы уточнил этот момент. Для нашего плана вы должны оставаться человеком в маске.

- Вы сгущаете краски, - нахмурился барон. - В любом случае, Робеспьер - не Сен-Жюст, он не станет гоняться за мной лично, что не может не радовать. Скажите, а вам не удалось узнать, что за тварь предала нас? Я говорил с Сомерсетом, даже отчитал, но несмотря на его несколько беспорядочный образ жизни, граф не предатель, в этом я твердо уверен.

- Сомерсет пока что может спать спокойно, - кивнул Карно. - А предал нас гражданин де Монтеспам. Вчера вечером он повесился у себя в камере, - Карно самодовольно улыбнулся. Затем посерьезнел. - Встречаться нам становится все опаснее. Я предлагаю поговорить о планах. Возможно, в следующих раз мы встретимся не скоро.

- Он не знал весь план целиком! - прошипел барон. - Впрочем, это уже не столь важно. Да и какие, к черту, могут быть планы, если нас захлопнули в Париже, как в мышеловке? Даже если здесь снова вспыхнут беспорядки, разумеется, теоретически, все равно заставы будут закрыты... Допустим, для того, чтобы въехать в Париж особенных ухищрений не требуется, но чтобы покинуть его нужны причины более чем веские. Мои люди не могут работать в таких условиях. Я полагаю, что нужно обратить внимание на заставы и внедрить туда несколько наших людей несмотря на то, что все проходят тщательную проверку и... проверяются сами. В моих силах найти нужных людей, а  в ваших - сменить комиссаров Конвента, которые занимаются не тем, чем должны заниматься.

- Сменить Комиссаров конвента... Да. это в моих силах. Но вы все о своих людях. А я - об общественном мнении. Мы поставили задачу свергнуть тирана. В Конвенте появились люди, которые поднимают головы и пытаются что-то говорить. Но они - разрозненны и глупы. Нам нужно нанести удар. И, прежде всего, я вижу такую возможность в усилении террора. Именем Робеспьера. Террор и казни. Нам нужно громкое дело, барон. И, я думаю, что тут придется поразмыслить вам, с вашей фантазией.

- Разумеется, я о своих людях, так как не могу себе позволить терять их. Слишком много сил и денег я вложил во... многие мероприятия, чтобы так просто разбрасываться ценными кадрами, - проворчал барон. - А об усилении террора... Я что-нибудь придумаю. Есть у меня один план, но для его осуществления нужно время, так как люди еще не забыли последнюю резню. В этот раз мы будем действовать хитрее и осторожнее.

- Я уберу комиссаров, - Карно заинтересованно взглянул на газеты, разложенные на столе барона. - Читаете прессу? Когда-то они имели немалое значение. Мне пора. Скоро начнется заседание в Комитете. На нем я планирую поставить вопрос о комиссарах. А заодно зародить сомнения в отношении Сен-Жюста. Его нужно вернуть в Париж. Если вы все еще готовы реализовать наш план уличить его во взятке.

- До встречи, генерал, - де Бац помахал рукой и вернулся к шахматам. Играть в одиночестве ему жутко надоело, но что прикажете делать?

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Мар 03, 2010 7:52 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Тюильри

Жорж Кутон, Максимильян Робеспьер

- Робеспьер у себя.

- Спасибо, Шарль, - Жорж Кутон кивнул своему секретарю и убрал в стол бумаги, заперев ящик на ключ. – Пожалуйста, не забудьте полить цветы. В прошлый раз вы не долили воды в фиалки. Я проверял. В результате мне пришлось отрезать два листика – они пожелтели. Нужно быть аккуратрее, выполняя свои непосредственные обязанности.

Отметив жалкий вид Шарля, Кутон холодно кивнул ему и позволил вывезти свое кресло из дверей. Надо поднять вопрос о новом кабинете. Здесь становится слишком душно с приближением лета. И слишком шумно. Похоже, народ совсем потерял совесть – шумят даже днем! А еще говорят о недостатке людей в армии… Всех – в линейные войска! Вот и решение проблемы.

К кабинету Робеспьера Кутон подъехал, размышляя о предстоящем разговоре. Максимильян потерял хватку. Он слишком много времени проводит за разбором бумаг и не уделяет должного внимания насущным проблемам. Идеи о новой религии его захватили, и это прекрасно. Нужно показать народу, кто здесь главный! Неподкупный Максимильян – вот кто! Он – идеальный представитель верховной власти в республике. А если уничтожить всех несогласных, то спокойствие и порядок вернутся. И наступит царство добродетели. При мысли о воплощении мечты, Кутон ласково провел рукой по мягкой шерстке своего любимца. Кролик сидел, как всегда притихший и покорный. «Вот и хорошо. А говорили, что приучить их сидеть круглосуточно на руках – невозможно», - подумал Кутон и постучал в дверь Робеспьера.

- Максимильян? Не занят?

- Как всегда, - Робеспьер отрвался от бумаг, груда которых, казалось, росла как по волшебству. Если сосчитать, сколько бумаг каждый день проходит через все бюро и комитеты Тюильри, получится астрономическая сумма. Он дочитал петицию, сделал несколько пометок на листе, а потом у себя в блокноте. Вопрос не настолько важный, может подождать, но все же лучше об этом не забыть за массой других дел. - Здравствуй, Жорж. Ты просто так или по делу?

- Мое "просто так" сродне "по делу". Ибо дело у нас одно, и наша жизнь с ним неразделима, - произнес с достоинством Кутон и приблизился к его столу. - Начну с плохого. Гражданин Монтеспам, печально известный нам по последним событиям, скончался от удушья. Повесился. Он избавил себя от позорной гибели на гильотине на глазах парижан. Как тебе это нравится?

- Мне это никак не нравится, - нахмурился Робеспьер. Доклад, который он сейчас пытался прочесть был написан на плохой бумаге отвратительным почерком. Что, спрашивается, может быть хуже? - Вполне возможно, что ему помогли принять такое решение. Но в любом случае, поправить ничего уже нельзя.

- Да, нельзя, - с жаром заговорил Кутон. - Но, Максимильян, доколе мы будем позволять твориться произволу? Я ради интереса навел справки. Более пяти тысяч человек в данный момент находятся в тюрьмах в ожидании приговоров. В тюрьмах! То есть, они виновны, но почему-то до сих пор живы! Максимильян, ты никогда не задумывался о том, какую угрозу несут в себе живые заговорщики? Сколько зла они могут принести своим существованием? Вот недавно мы едва справились с очередной резней на улицах. Кто все организовал? Барон де Бац? Возможно. Но у него есть сообщники. Аристократы и другие аморальные личности. И часть из них схвачены. Но наша судебная система устроена так, что мы, видите ли, устраиваем для них райскую жизнь! Они сидят, едят наш хлеб, и оскверняют воздух дурными мыслями! А республика оплачивает их пребывание в тюрьмах. Разве это нормально? Скажи, Максимильян?

- Жорж, мне не нравится твой ход мысли. Не впервые ведутся разговоры о том, что некоторые дела должны быть пересмотрены, так как не впервые возникает ситуация, кажущаяся на первый взгляд банальной: человек оправдан, но это ничего не меняет, так как он уже казнен. И многие, знаешь ли, недовольны. Гораздо больше меня волнует оппозиция в Конвенте. То есть прямо назвать их группу оппозиционной я не могу, они пока что не сделали ничего противозаконного, но прислушаться хотя бы к речам Мерлена... Пока что это забавно, не более, но так не может продолжаться.

- Мерлен - глупый мальчишка! - нахмурился Кутон. - Как ты можешь всерьез воспринимать его попытки прославиться! А это - именно попытки прославиться, не более того. Мерлен молод и неопытен, а в этом возрасте все играю в оппозицию. Но он слишком глуп, чтобы воспринимать его всерьез. Что касается казней. Ты подумай, что ты говоришь? Ты действительно считаешь, что республиканское правосудие способно ошибиться? Невиновный человек не может вызвать нареканий. Добродетель - лучшее, что может быть у человека, и вряд ли она способна толкнуть его на преступление. А в тюрьмах сидят преступники. И я не верю, что истинно добродетельный гражданин может быть брошен за решетку.

- К глупому мальчишке прислушиваются и даже заключают на его голову пари. Зря ты сам не прислушивался к нему, у Мерлена есть своя тактика, весьма своеобразная. Сначала он нападает, а потом сразу же убегает назад, что позволяет определить симпатии и антипатии к оратору и не вызвать неудовольствия. Впрочем, ты со мной все равно не согласишься. Среди преступников, Жорж, иногда попадаются и патриоты, - Робеспьер потер виски, пытаясь отогнать навязчивое воспоминание о проведенных в Бюро часах, в тот раз три четверти заключенных оказались государственными чиновниками. Честными или нет - дело десятое. - И я повторяю, что подобные меры вызывают недовольство. В том числе и недовольство секций. Я хочу обратить внимание на Конвент, мне кажется, что предателей больше всего именно там, а не среди булочников, которых похватали из-за праздника.

- Максимильян, господи, да что ты такое говоришь? - Кутон стиснул бока кролика, и тот, наконец. пошевелился. - Предатели - повсюду! Разве ты еще этого не понял? И в КОнвенте, и среди булочников! Нам нужен закон. Новый закон, позволяющий разделываться с ними незамедлительно. Только тогда мы сможем воплотить в жизнь мечты о царстве демократии, добродетели и равенства!

- Жорж, ты меня внимательно слушаешь? Мы не можем ничего сделать, пока над нами стоят секционные общества. Для полного счастья нам не хватает только очередного бунта и все будет сделано без нашего участия. Согласен с мнением, что с предателями нужно разделываться незамедлительно, для этого нужна реформа трибунала, но мы не можем воплотить этот план в действие прямо сейчас. Неужели ты не видишь, что происходит? Только за сегодняшнее утро я читаю уже наверное, восьмой доклад о том, что мы гильотинировали тех, кто должен быть помилован. Прежде, чем проводить реформу трибунала, нужно решить этот вопрос, иначе, повторяю, секционные общества очень быстро договорятся до совместных действий.

- Их надо обезглавить! Секционные общества изжили себя, неужели это неясно? Сейчас они - оплот бунтарей и заговорщиков! - сверкнул глазами Кутон. - Всегда найдутся люди, сочувствующие заговорщикам. И что, нам рассматривать каждый доклад? Прости. Нервы. - Кутон тяжело дышал.
- Разумеется, нет, - нетерпеливо сказал Робеспьер. - Только тех, кто был арестован в последние два месяца.

- Максимильян, ты не прав. И я берусь доказать это. Дай мне доклады о невинно убиенных, и я докажу тебе, что случайных смертей не бывает. Нам нужен декрет. Декрет, позволяющий патриотам принимать решение в соответствии с их совестью и моралью. Декрет - освободитель. Декрет - победа. Декрет, который перевернут всю судебную систему и позволит наказывать виновных в соответствии с их виной, вне зависимости от их попыток защищаться! Ты сам подумай, Максимильян, ведь получается, что те, у кого есть деньги, могут сейчас оправдаться. А бедняки - нет. Так против кого же, спрашивается, мы боремся?

- Невинно убиенные уже казнены, Жорж, - отмахнулся Робеспьер. Этот бесполезный разговор начал ему надоедать. - Хорошо, приготовь декрет, потом вместе просмотрим его.

- Я уже начал над ним работу, - оживился Кутон. - Думаю, что смогу представить его тебе уже к концу недели. А теперь я пойду поработаю.

Когда он выехал из кабинета Робеспьера, его глаза светились от удовольствия. Закон, отменяющий проволочки с судебными разбирательствами! Вот, что нужно республике! И он, Кутон, сделает все, чтобы такой закон был принят. Во имя спасения Отечества!

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Мар 03, 2010 7:59 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794.

Тюильри.

Маэл, Робеспьер.

Снова Тюильри. Маэл шел по коридорам, предварительно разогнав по дворцовым закоулкам внутреннюю охрану, так как сейчас был как никогда близок к тому, чтобы убить первого попавшегося под горячую руку человека. Потом последует разбирательство, шум, следствие… Кому это нужно? Впрочем, эти мысли, по идее нужные для того, чтобы успокоиться, не помогали обрести хоть какое-то подобие равновесия. Сегодня он говорил с одним старым юристом, начавшим свою деятельность еще лет тридцать назад и только чудом не попавший под нож гильотины. Наверное, потому, что умудрился стать неплохим перчаточником. Так или иначе, он рассмотрел предложенные бумаги, умирая от ужаса. И помог восстановить картину, до того выраженную в цифрах и таблицах…

Ревизионная комиссия, к которой приложил руку и Дюпен, включила в дело контракт почти двадцатилетней давности, согласно которому откупщики должны были получать строго определенный процент прибыли. Также комиссия утверждала, что они намеренно запаздывали со взносами в казну и пользовались этой искусственной отсрочкой для спекуляций. Более внимательное изучение бумаг показало, что все это – бред. Пожилой юрист сумел найти очевидное несоответствие в цифрах – эти проклятые проценты были попросту перепутаны с другой суммой… Невнимательность? Ошибка? Нет, скорее – ловкий ход.

Немного иначе дело обстояло с задержкой взносов. Квитанция об уплате выдавалась после полной проверки счетов откупа, через несколько месяцев после реальной уплаты взноса и отмечалась днем выдачи! Обращая внимание только на квитанцию можно было сделать неверный вывод. Почему же никто не принял это во внимание?!
А обвинение в подделке табака? Да, откуп владел этой монополией, но таблица табачной фабрики, плюс отчет производства показывали, что откуп пытался удешевить табак в целях борьбы с контрабандой. Просто никто не захотел изучить эти таблицы. Да и рассмотреть объяснительную записку откупщиков тоже не сочли нужным…

Разумеется, встречались мелкие несостыковки, но речь не шла об астрономических суммах, в расхищении которых их обвиняли! Однако комиссия повторила все эти обвинения. И если табачные фабрики были предметом коллективного творчества, то за обвинение со взносами был целиком и полностью ответственен Дюпен. Тот же Дюпен представил Конвенту доклад, в котором без запинки повторил все обвинения ревизоров и Конвент постановил отдать откупщиков под суд революционного трибунала.

Трибунал! Который занимался госудаственными преступлениями, заговорщиками, шпионами и прочим. Какое отношение к трибуналу имела подделка табака, черт с ним, несправедливым обвинением? Здесь очень сильно помог Коффиналь, придумав благовидную форму обвинения: "Существовал ли заговор против французского народа, имевший целью облегчить успех врагам Франции посредством всевозможных вымогательств и лихоимств, подмешивания в табак воды и вредных для здоровья граждан ингредиентов, взимания 10 и 6 процентов вместо 4, назначаемых законом, всевозможных краж и грабежа казны и народа с целью похитить у нации огромные суммы, необходимые для войны с деспотами, вооружившимися против республики, и доставить их этим последним?"

После всего этого было так плохо, что вампир всерьез опасался за свое душевное равновесие, так как хорошо знал, что гнев – не помощник в таких делах. И ничего не мог с собой поделать. Теперь оставалось только вернуть эти проклятые бумаги Робеспьеру и забрать осевшие в архивах последние письма Лавуазье, которые, вполне возможно, не дошли к адресатам, а остались где-то среди бумаг.

Робеспьера он застал на выходе из кабинета. Деспот, скорее всего, собирался домой.

- Не так быстро, гражданин, - остановил его Маэл. – Я принес бумаги.

- Хорошо, - ответил Робеспьер и, взяв из рук Страффорда папку, положил ее в ящик стола. – Не могу уделить вам время, я тороплюсь.


- Мы можем поговорить по дороге, - спокойно сказал Маэл, наблюдая, как политик закрывает кабинет. – Мне необходим доступ в архивы, где могут храниться письма заключенных. А еще у них отобрали все ценные вещи. Подозреваю, что они потерялись в чьих-то карманах… До остальных мне нет дела, но вещи Лавуазье и его тестя я бы хотел вернуть вдове. Которую вы, кстати, оставили без средств к существованию.

- Я отведу вас в архивы, - сухо сказал Робеспьер. По милости Страффорда он опаздывал в Якобинский клуб, что было очень некстати. – Пойдемте скорее. Я не принимал решение об участи вдовы, Страффорд.


- Об участи. Это вы хорошо сказали, - не сдержался Маэл. – Действительно, ее могли отправить на эшафот. Это, кажется, стало модной тенденцией – отправлять жен вслед за мужьями. Как знать, может быть и они были соучастницами преступлений… Помогали подделывать табак, к примеру.

- Лавуазье была предоставлена возможность покинуть тюрьму, - очень тихо сказал Робеспьер. – Он не воспользовался этим.


- Сейчас разговор не в том, сколько возможностей ему было предоставлено или не предоставлено вообще. Откупщиков обвинили несправедливо… Вы даже не постеснялись уничтожить эти бумаги, при внимательном изучении которых становится ясно, как хорошо работает правосудие в этой несчастной стране. Знаете, бедняге Ламберу еще повезло – он не питал надежд, что его выслушают.

- Вы станете утверждать, что откуп работал безупречно? – резко спросил Робеспьер.


- Даже если и не совсем безупречно, так как человек, как известно, слаб, речь не идет о ста тридцати миллионах. Воистину соломоново решение предложил гражданин Дюпен – ограбить вдов, чтобы оправдать ошибку в собственных расчетах. И не ищите возможность себя оправдать.

- Я и не оправдываю, - не меняя тона бросил Робеспьер.

Они прошли в галерею, соединявшую два павильона. Здесь до сих пор велись строительные работы, так как северная половина пострадала больше всего. Но не хватало денег, поэтому работы были приостановлены, а собственно переход до сих пор местами был крыт дощатым настилом. Вполне подходящее место для того, чтобы переломать ноги, но идти в обход не хотелось.

- Не оправдываете… - медленно повторил Маэл. – Может быть, сможете объяснить мне тогда, почему доклад в Конвент был зачитан Дюпеном 5го числа, Конвент, судя по бумагам, передал декрет в трибунал 7го, но обвинительный акт был подписан 5го? Дюпен заранее договорился со всеми, верно?

- Вы задаете вопросы, на которые у меня нет ответа, - ответил Робеспьер. – Откуда вы взяли это факт? Или сами начинаете обвинять необоснованно? И позвольте спросить, вы, который принимали такое участие в судьбе Лавуазье, что вы делали сами в тот момент, когда он принял решение сдаться? Уехали? Почему же не решили, что для вас дороже? Или не знали, что откупщикам вряд ли придется рассчитывать на лояльное отношение хотя бы потому, что откуп стал притчей во языцех еще до начала правления Капета?


- Как вы смеете! – взвился Маэл, не в силах больше выносить этот разговор. Как всегда бывает в минуты ослепления яростью, он почти не сознавал, что делает. Просто начал медленно наступать на человека, не сводя с него взгляда. И наступал так, пока его собеседник не уперся спиной в деревянные перила. Обычное хладнокровие тирана уступило место страху, но лицо словно окостенело, оставаясь таким же холодным.

- Вы спрашиваете, откуда я это знаю? – попытался взять себя в руки Маэл, но получалось плохо, голос почти срывался на крик. – Я сохранил на память одну-единственную бумагу, чтобы она напоминала мне об этих событиях, когда на меня вдруг найдет желание филофствовать о справедливости… - Он вытащил из кармана сложенный вдвое лист обвинительного акта и практически ткнул его Робеспьеру в лицо. Совершенно неожиданно тот шарахнулся назад, объятый уже не страхом, а паническим ужасом.


Маэл немного опешил, совершенно не готовый к такой реакции. Только сейчас решил испугаться? Мысли смертного были как на ладони, но это был чудовищный калейдоскоп, разобраться в котором не представлялось возможным, даже если расшифровать все в деталях. На секунду вампир даже засомневался в психической нормальности смертного.
- Страффорд…

Тихий шепот вернул Маэла к действительности, а заодно и вернул способность чувствовать, не вмешивая в чужие эмоции в свои собственные. Все равно в мыслях политика не было ничего, что заставило бы испытывать к нему хоть какую-то долю сочувствия. Не было ни раскаяния, ни попытки что-то изменить, ни даже мысли о любимой женщине. Только собственный бред. Вампир занес руку для удара, совершенно забывшись, а когда очнулся от наваждения, то человека перед собой не увидел. Только сломанные деревянные перила, к слову сказать, очень хлипкие.

Движимый скорее любопытством, Маэл спрыгнул вниз и приземлился рядом с грудой строительного мусора, валявшегося везде и повсюду. Впрочем, даже грудой этот хлам можно назвать с натяжкой. Смертный лежал на полу и, казалось, не пострадал, но бледность и сочащаяся изо рта кровь говорили об обратном. Скорее всего, повреждены внутренности. Если так, то его жизнь исчисляется сроком от нескольких часов, до нескольких дней. Как раз есть время, чтобы составить завещание. Развернувшись, Маэл пошел к лестнице, направляясь к архивам.

***

В архивах, как и следовало ожидать, никого не было. Да и что им здесь делать ночью, местным бумажным душам? Маэл прошел вдоль высоких стеллажей, доверху набитых бумагами и понял, что, не зная системы, вряд ли найдет нужные документы. Наугад вытащив папку, он подошел к лампе и просмотрел ее содержимое. Какие-то досье, скрупулезно разложенные в алфавитном порядке. Сведения, факты, результаты доносов, чьи-то судьбы… И резолюция внизу, неизбежная, как приговор. Впрочем, встречались документы и без них, не менее смертоносные. Сколько же времени понадобится на то, чтобы просмотреть хотя бы половину из них? Даже по самым скромным расчетам получалось, что много. Не идти же снова на поклон к Робеспьеру и просить раздобыть нужное? Впрочем, очень может быть, что идти уже не к кому. Тут же, как укор, в памяти всплыло лицо Сен-Жюста, умолявшего не трогать его сумасшедшего идола. Как назло, тут же вспомнилось и собственное полуобещание оставить Робеспьеру жизнь в том случае, если он непричастен к казни откупщиков. Был ли Робеспьер непричастным? Сложно сказать. Он действительно не подписывал приказ, хотя сделал бы это, по его же признанию. Но и не особенно возражал против побега Лавуазье из тюрьмы. Из страха? Нет. Просто не возражал, а почему – осталось в потемках души. Вампир раздраженно отбросил папку. Ну и что теперь? Потерять еще одного человека, к которому успел привязаться только потому, что не справился с собой и решил вершить правосудие своим способом, наплевав на элементарную просьбу? Сен-Жюст не узнает. А если узнает? Будешь ли ты так же вести с ним беседы, когда на душе камнем висит эта нелепая гибель? Вспомнился Реймс. Сен-Жюст ненавидел Лавуазье, однако пытался спасти его, пересмотрев свою точку зрения. Почему же тогда он сам поступил подло, практически заверив в том, что Робеспьер не пострадает от его руки?

Так. Скоро он придет к тому, что начнет придумывать оправдания для второго за сегодня безумного поступка, который собирался совершить. Топнув ногой от досады, Маэл вышел из архива и направился к тому месту, где все произошло.
Диктатор оказался более живучим, чем вампир предполагал с самого начала. Судя по всему, он несколько раз пытался подняться, да и сейчас бессознательно пробовал повернуться на бок. Маэл опустился на колени рядом и хмыкнул, изучив картину в целом. Повезло, нечего сказать. Удар значительно смягчила груда полотняных навесов, которые предохраняли от падения особенно крупные куски лепнины на потолке и сейчас убранных за ненадобностью. Зато в дюймах четырех от головы виднелся острый край крюка, на котором крепилось полотнище.

- Бережет тебя судьба, Робеспьер, - пробормотал Маэл. – Пока что.

Не ударяясь в философские размышления дальше, так как додуматься он мог еще до очень многого, Маэл поднял тело на руки и направился в более обитаемую часть здания, к кабинетам, разгоняя смертных уже не от злости, а из необходимости. К счастью, по пути ему попались только два-три охранника, решившие вдруг пойти патрулировать другие коридоры.

Только в кабинете он задумался над тем, что делать дальше. Повреждения не казались серьезными… А вот кровь ему не нравилась определенно, в лазарете всегда оказывалось, что это – дурное предзнаменование, люди почти всегда умирали, когда у них шла изо рта кровь. Маэл выругался. Черт их знает, этих смертных, иногда они умирают от самых неожиданных вещей вообще. Например, от отравления несвежей пищей. Несколько минут он колебался, но потом решил, что нельзя делать что-либо наполовину и если решил стать таким безукоризненным, то лучше продолжать в том же духе. Чтобы потом действительно было в чем раскаиваться, не иначе.

Пошарив в шкафу, Маэл обнаружил там едва початую бутылку вина, несколько бокалов и несколько чашек. Взяв бутылку и посудину, он поставил это все на стол и, еще немного подумав, решительно прокусил запястье. Перестраховщик. Зато не будет в чем себя упрекнуть. Интересно, что будет, если Робеспьер в данный момент находится при смерти? Точнее, на такой тонкой грани между жизнью и смертью? Приведя диктатора в чувство, Маэл убедился в том, что умирать именно сейчас его невольный пациент не намерен.

- Выпейте вино, Робеспьер. Когда вы проснетесь, то вспомните это, как кошмарный сон. Но не забудете, нет…

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Мар 03, 2010 8:07 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Таверна у Тюильри // Кабинет Робеспьера

Бьянка, Робеспьер

***

«Мои друзья,

Как счастлив я

Приветствовать ваш круг!

Пусть этот тост,

Хоть он и прост,

Покажет, кто вам друг…»

Какие смешные и наивные стихи! Только почему-то тот, кто их вспоминает, весь трясется от ненависти и страха. Бьянка вскинула глаза, чтобы посмотреть, чьи в мысли только что случайно заглянула. Мужчина лет сорока. По имени Жозеф Фуше. Некрасивый и неопрятный. Нет, одет он был чисто и аккуратно, но есть такие люди, про которых кажется, что они нечистоплотны. Бьянка сидела в кафе, коротая время с чашкой кофе и поглядывая по сторонам. Обстановка в Париже сейчас сбыла не такой нервной. Все обсуждали новую религию, предложенную Робеспьером – в роли Христа – таинственное Верховное существо. Зачем было устраивать дехристианизацию, уничтожать священников и произносить речи против церкви? Чтобы заменить одного бога на другого? Все-таки психологию смертных иногда понять трудно. И даже невозможно.

Тот человек с неприятным лицом беседовал со своими приятелями. Беседовал о погоде и о чем-то мирном. А при этом все повторял и повторял в мыслях злосчастный стишок, и слал проклятья его автору. Поэтическое общество… Это было давным-давно… На лужайке под тенью деревьев - целая компания молодых поэтов. И этот человек среди них. Но вот поднимается еще один. Смущенно улыбается и поднимает тост, заранее извиняясь за простоту рифм. Максимильян Робеспьер. Приехали. Оказывается, все это время она сидела напротив врага Неподкупного, причем его старого знакомого. Как его зовут? Жозеф Фуше? Впрочем, неважно. У Робеспьера сейчас много врагов. И, кстати, вчера она, вспылив, оставила вопрос нерешенным. Огюстен сегодня до полуночи будет объезжать заставы вместе с Рикором, так что есть возможность спокойно поговорить с его старшим братом. Что заставляет ее проявлять заботу по отношению к этому человеку, она и сама не могла себе объяснить. Хотя пыталась. Возможно, играло роль то, что, прожив в Париже два года, она так и не обзавелась друзьями и особенно ценил тех, кто принимает участие в ее судьбе? Наблюдая краем глаза за Фуше, Бьянка не сдержалась, и мысленно послала ему картинку. Вот он поднимается на трибуну Конвента… Начинает говорить речь… И в этот момент в него летят тухлые овощи. Они стекают по лицу и пачкают светлый галстук. Картинка получилась живая – Фуше передернуло и он перестал вспоминать несчастный стишок. Вот и чудесно.

***

Через несколько минут Бьянка, проникнув в Тюильри тем же способом, что и вчера, входила в кабинет Робеспьера. Тот сидел в обычной позе. Но, увидев его лицо, она вздрогнула. На нем был написал страх. Впрочем, это редкое выражение быстро сменилось обычным.

- Он снова навестил вас? Я угадала? – Она машинально заперла дверь и села в кресло.

- Да, - после недолгой паузы ответил Робеспьер. Вспоминать об этом визите не хотелось, тем более, что с этим было связано множество странных вещей, восстанавливать в памяти которые не хотелось. Сон это или реальность, уже не имеет никакого значения, а если рассматривать все детали как отдельные воспоминания, то рискуешь сойти с ума. Достаточно уже того, что он не пошел на заседание Клуба. А где-то отдельно от реальности был сон, падение, вино со странным вкусом и тупая боль во всем теле. А Страффорд... вряд ли вернется, он дал это понять, если сознание не сыграло с ним злую шутку. - Мне кажется, что он больше не придет. По крайней мере, мне хочется в это верить.

Бьянка пристально посмотрела на него. Можно было не лезть в его мысли, чтобы понять, что тут совершилось нечто ужасное. Ну откуда взялся этот злосчастный Страффорд? Со своей местью и дикими методами? О своих методах Бьянка сейчас предпочла не думать, пылая благоговейным гневом. Как страшно видеть живых мертвецов... А ведь когда-то он был другим. Таким, каким его вспоминал этот мерзавец Фуше. «Мои друзья,

Как счастлив я приветствовать ваш круг! Пусть этот тост, хоть он и прост,

покажет, кто вам друг…» Бьянка и сама не заметила, как произнесла это вслух. И смутилась, что с ней бывало нечасто. - Один человек вспоминал это сегодня... Я случайно услышала... - Почувствовав себя еше глупее, она уставилась в пол.

- Карно или Фуше, - ровно сказал Робеспьер. - Вы огорчены, гражданка Флери. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я отвергаю вашу помощь потому, что не доверяю или же считаю вас слабым созданием. Вовсе нет. Вы уже оказали помощь, гораздо большую, нежели можете себе представить, когда убедили Огюстена не лезть в архивы Комитета. Боюсь, что я не смог бы его переупрямить. То дело, которое привело сюда Страффорда, касается только меня и его, мне бы не хотелось, чтобы близкие люди подвергались опасности зря, ведь по большому счету ваше вмешательство ничего не изменит.

- Близкие люди - это.. я? - изумилась Бьянка. - Но я же... Я и правда сильнее, чем кажусь. И я привязалсь к вам обоим - к вам, и Огюстену. Знаете, такие, как мы, как правило, бесчувственны. Но иногда на их пути встречаются люди, которые задевают какие-то важные струнки в душе. И я не могу спокойно наблюдать за тем, как этот Страффорд вас преследует. Вот так. - Бьянка нахмурилась, ругая себя за ненужные откровения. Что с ней сегодня такое? - Кстати, вы угадали. Это был Фуше.

- Вот поэтому, - пояснил Робеспьер. - Я знаю, что вы избавляли Огюстена от многих неприятностей, в которые он волей случая ввязывался, но не могу допустить, чтобы вы сошлись с противником, в столкновении с которым можете проиграть. На моей совести достаточно поступков, ответственность за которые лежит только на мне, не нужно прибавлять к ним еще один. И, по большому счету, что вы хотите сделать? Убедить его отказаться от задуманного? Он не отступит. Шантажировать? Однажды ценой шантажа были шестнадцать жизней ни в чем не повинных людей. Я ценю вашу откровенность, поверьте, но повторю то же, что сказал вчера: я не могу принять вашу помощь, сколь бы великодушной она не была. Не обижайтесь. А Фуше... Здесь нет никакого секрета, он - один из немногих, кто когда то жил в Аррасе, а сейчас - в Париже. Мы давно знакомы.

- Он вас не любит, - тихо сказала Бьянка. - И боится. Такие люди бьют в спину. Почему вы, мудрый политик, человек, который видит всех насквозь, позволяете ему жить, тогда как в Париже гибнет ежедневно столько народу? Простите, если я зашла слишком далеко в своих вопросах. Если посчитаете меня бестактной, скажите. Я пойму.

- Предлагаете отправить Фуше на эшафот только потому, что он меня не любит? - слегка улыбнулся Робеспьер. - Полно, гражданка Флери, он вовсе не одинок в своих антипатиях. Вы вовсе не бестактны, говорить то, что думаете - это скорее, черта характера.

- Тогда я задам еще вопросы, - улыбнулась Бьянка. - Почему вы не позволяете никому приблизиться? Почему держите дистанцию даже с теми, кто вам безоговорочно предан? Вы отгородились от Сен-Жюста и Огюстена. Вы словно специально себя наказываете! Почему вы не даете никому сделать вам хорошее? Знаете, мне иногда хочется устроить для вас сюрприз, просто так, в силу характера. Но я знаю, что это будет глупо и не нужно.

- Но мне кажется, что сейчас мы разговариваем довольно откровенно, - немного опешил Робеспьер, не сразу найдя что ответить. Подобных вопросов никто и никогда ему не задавал. Подумав, он прибавил: - Наверное, я иначе не могу. Это тоже черта характера.

- А пробовали? - Бьянка прикусила язык. Нельзя требовать от этого закрытого человека откровенности. Ему, наверное, комфортнее жить за крепостной стеной, которую он сам себе воздвиг.

- Когда-то... Да, наверное, - механически ответил Робеспьер.

- Спасибо, что ответили, - Бьянка поднялась. - Я задаю слишком много вопросов, и сама чувствую, что перешагиваю грань дозволенного. И ставлю вас в неудобное положение, потому что вы слишком благовоспитанны, чтобы попросить меня перестать. Я пришла просто убедиться, что с вами все в порядке. Уж очень мне не понравилось, что думал этот Фуше. Я показала ему за это, как его закидывают тухлыми овощами в Конвенте. - Бьянка показала тот же образ Робеспьеру и рассмеялась. - Это был мой ему "подарок". Я пойду. И знайте, что вы всегда можете обратиться ко мне, если потребуется.

- Вы неисправимы, - покачал головой Робеспьер. - Подождите, я проведу вас туда, куда укажете. Уже поздно и не очень хорошо, что вы ходите одна. - Он поднялся и собрал бумаги, чтобы сложить их в ящик стола. Сюда пойдут прошения, а более важные документы пойдут в несгораемый шкаф. Открыв ящик, Робеспьер невольно вздрогнул, так как взгляд упал на знакомую коричневую папку с синим корешком - ту самую, где хранились документы откупщиков. Не комментируя происходящее, он сложил прошения и распределив бумаги по местам, взял со спинки стула плащ. - Пойдемте, гражданка Флери.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Мар 04, 2010 12:36 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Самбро-Маасская армия

Сен-Жюст

«Весна на бульваре Тампль». Аккуратно обрезанный холст, размером чуть больше газеты. Чистая светлая улица. Солнечные блики на окнах. Ярко-зеленые деревья. Мужчина и женщина, прогуливающиеся под руку. Мужчина ведет собаку, женщина держит над головой белый зонтик. Тихое парижское утро. Того, другого Парижа, не имеющего к сегодняшнему никакого отношения. Сен-Жюст смотрел на картину, не отрываясь. Ему доставили ее утром, вместе с другой корреспонденцией. В уголке было выведено: «Клери». И никакого сопроводительного письма. Сен-Жюст убрал картину и некоторое время курил, глядя в окно палатки. На душе вдруг стало спокойно – видимо, передалось настроение. Надо ответить ей, поблагодарить. Хотя бы раз в жизни написать ей о своих мыслях. Ведь они почти никогда не разговаривали, хотя знакомы уже не первый год. Сен-Жюст достал перо и чернила.

«Моя дорогая Клери! Ты не представляешь себе, как обрадовала меня своим подарком. Знаешь, впервые за долгое время я подумал, что, возможно я обязательно еще увижу Париж таким. Спокойным. Красивым. Лишенным злобы и отчаяния. Я никогда не писал тебе отсюда, но, признаюсь, иногда говорил с тобой мысленно. Пусть и считал, что мы вряд ли еще будем общаться, как раньше. Теперь ты знаешь мой секрет. А я напишу тебе все, о чем думал здесь, на границе Франции.

Сейчас раннее утро. Знаешь, по утрам тут всегда выпадает роса, а деревья шумят так, словно хотят разбудить и показать, каким должен быть настоящий лес. Они мирные и не любят, когда стреляют. А земля… Какая здесь земля, Клери! Если набрать целую горсть и поднести к лицу, то можно услышать голоса людей, которые жили тут столетия назад. Иногда я ухожу в лес, чтобы побродить и подумать. В голову лезет всякая гадость. Вроде сказки о двух братьях-охотниках, выстреливших в дикого кабана, а попавших в свою собаку. Когда мне было шесть лет, мама рассказала мне эту сказку, и я плакал два дня. Не представлял себе, что могут чувствовать два челвоека, своими руками уничтожившие верного и преданного друга, который просто оказался не в том месте и не в то время. В той сказке братья отправились странствовать, каждый – в своем направлении, потому что не могли смотреть друг другу в глаза. Соучастники. Сообщники. Глупая сказка, - скажешь ты. Как можно разойтись с братом или другом из-за какой-то собаки? А если этот третий – неважно, кто он – собака или человек - стоит перед глазами у обоих? И если в какой-то момент ты понимаешь, что смотришь на соучастника? Такого же убийцу, как и ты, с которым ты все так ловко спланировал. Ты видишь в его глазах выжженное поле. Он не может себе простить. И ты не можешь.

Я не хочу возвращаться в Париж, Клери. Я знаю, что это трусость и предательство. Но здесь, в армии, ежедневно рискуя жизнью ради республики, я чувствую себя солдатом. Честным, нужным, способным облегчить жизнь этим благородным людям. А в Париже я – наемный убийца. Да-да, ты не ослышалась. Вот и я набрался храбрости, чтобы произнести это вслух. Хотя, возможно, на меня просто произвела впечатление твоя картина. Она честная, вот и мне захотелось пооткровенничать с тобой.

У меня есть новости. Может быть, тебе будет интересно узнать о том, что Страффорд не погиб? Помню, тогда на тебя известие о его гибели произвело большое впечатление. Ты всегда злишься, когда я говорю о нем и, кажется, даже ревнуешь. Не злись, Клери. Страффорд – благородный рыцарь из глубинных веков преисподней. А ты – моя ледяная королева. И мне очень жаль, что вы незнакомы. Только в тот день, когда он уехал, я понял, почему меня так тянет к таким, как вы. Вы – живые. Насмешка судьбы, но вы умеете чувствовать жизнь и видеть все хорошее и все плохое, что есть в нашем мире. Рядом с вами я тоже оживаю. Хотя уже несколько месяцев знаю, что умер. Я могу взять в руки отрубленную голову и ничего не почувствовать. Я ничего не чувствую, когда вижу телеги с приговоренными. Ни жалости. Ни отчаяния. Мне просто все равно. Эта картина прочно вошла в нашу жизнь и стала обыденностью. И это происходит не только со мной. Мы все – мертвецы. Мы боремся с ветряными мельницами, размахиваем руками, силясь одолеть неведомого врага. А в сущности, кто он – этот враг? Мы сами. Революция оледенела, и ее вершат мертвецы. Безразличные и не ведающие, куда именно идут, и чего хотят.

Клери! Пожалуйста, приезжай. Я бы никогда не попросил тебя об этом, если бы ты была обычной женщиной. Но ты защищена своим особым даром, и, уверен, что сможешь. Приезжай. Мне очень хочется поговорить с тобой. Эгоистично, я знаю. Но какая разница? Я не знаю, что будет завтра. Знаю только, что буду делать все, чтобы не возвращаться. Видишь, что ты натворила своим подарком?

Я буду тебя ждать.
Сен-Жюст»

Он поставил дату и перечитал письмо. *Вот и поговорили, Клери. У меня в запасе еще много мыслей и откровений, только сказать их некому. Да и стоит ли? Разве не стало мне легче, когда я написал эти строки? Стало. Значит, незачем оставлять письменные свидетельства своих сомнений*. Сен-Жюст медленно чиркнул спичкой и поднес огонек к исписанному листку. Сомнения должны превращаться в пепел.

Он достал новый листок.

«Клери! Ты стала настоящей художницей. Большое спасибо за подарок. Будь осторожной и не заигрывай с приключениями. Надеюсь, еще увидимся. Привет Огюстену. Сен-Жюст.»

Он вновь поставил дату и вновь перечитал. Так лучше. И вообще, пора пройтись по лагерю. Из-за вынужденного бездействия солдаты начали нарушить дисциплину. Только вчера пришлось расстрелять перед строем двоих за то, что они продали сапоги в ближайшей деревне и позволили себе напиться. И так будет с каждым. Сен-Жюст проверил, заряжен ли пистолет и быстро вышел из палатки, предварительно спрятав картину.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Чт Мар 04, 2010 1:26 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794.

Дижон.

Эжени.

*Камиль, Камиль почему ты молчишь? Почему ты только укоряешь меня, а когда доволен теперь всегда молчишь? И ведь это не ты, мы не можем слышать друг друга. Ответь, пожалуйста, ответь*
Эжени шептала себе эти слова всю дорогу до Дижона.

Вот и Бургундия.

Давно не виделись, древний очаг волнений, верно?
А у тебя холмы все такие же зеленые, и в них живут феи. И носят здесь не черное, а яркое, и каждая женщина как будто сошла с картины. Так что Вы невнимательно смотрели, Гош, если залюбовались всего одной придуманной.

Нет, не говорить с ним, и не думать.

Эжени в который раз повторила себе это и в который раз подумала, что они могли бы сильно любить друг друга в иных обстоятельствах. Но нет, ее сердце навсегда занято не высоким генералом с беспечной улыбкой, а молодым человеком с горящими огромными глазами, то спокойного и задумчивого, то вспыхивающего как уголь.
Гош был чем-то другим, но чем-то точно был.
Или это просто та самая жажда любви и ярких красок, которая сделала Бургундию домом художников, безумцев и поэтов?

Или что это?

Бурный поток, который схватил ее, одинокую тень в Париже, которая металась в подступающем безумии между бывшими друзьями и новыми… да нет, просто знакомыми. Не теми, кого можно усадить в глубокое кресло у себя в комнате, а самой устроиться на подоконнике и слушать негромкий голос, и не теми, с кем их связала то ли ненависть, то ли глубокое понимание, то ли судьба.

Париж стал другим, поверхностным и жалящим, но не так, как раньше, не до дрожи или до крика, а просто еще один укол в и без того глубокие раны.

Здесь все иначе. Здесь можно снова скорбеть и жить в тишине и покое. А гостиную обить темно-зеленым. И выходить гулять к холмам. Здесь родилась и любимая королева Эжени – Маргарита Бургандская, которая стала женой старшего сына короля Филиппа Красивого, Людовика. Тот был уродом с плохим характером, и Маргарита влюбилась в другого. И она жила в Нельской башне на острове Ситэ, и целыми ночами там не гас свет. А потом злая английская королева Изабелла, которая никогда не любила, раскрыла измену Маргариты, и ее возлюбленного казнили, а ее навсегда заточили в монастырь, где потом Людовик ее убил. А она не раскаивалась и только кричала, что зато она знала то, чего стоят все короны мира.

*И у меня такое было, и надо понять, что все остальное того не стоит. Нельзя желать жить после того, что стоило всех корон мира и громче самых громких пушек любой армии… Армии… Нет, не думать, жить в одной могиле днем, в другой – ночами… Или это не могила, а как раз жизнь? Не понимаю, не хочу думать. И я ведь правда люблю Камиля, а Гош просто однажды приснился, что там были красные маки*…

- Последние новости из Парижа! – взъерошенный юнец пробирается сквозь толпу на центральной площади.

*Не слушать, не думать про Париж. Разве что кто-то в Конвенте выдвинул идею сравнять Нотр-Дам с землей*, - убеждая себя не делать этого, Эжени остановилась послушать.

- Культ Верховного Существа? Это что еще такое? – негодует дородная матрона.
Чернобородый мужчина в промасленном фартуке одергивает ее.
- Замолчи, карга, достала. Вам бабам бы все молиться, мне интересно про войну.
- А воевать теперь будут меньше! – продолжает звонко мальчишка, - Через четыре дня казнят генерала Гоша, вот уж кто был любитель.
- Победителя из-под Рейна? Из-под Самбры? С Юга?
- Да сейчас всех казнят.
- Неужели все-таки он продался вместе с Дюмурье? Тогда за дело.
- Молчи, Дюмурье - изменник, а Гош воевал ради Республики, но что-то не поделил с ихними комиссарами. Стукнул кулаком по столу и сказал – я здесь главный, а вы сидите в штабе. Комиссары обиделись и его арестовали.
- Да нет, там другое было. У них с одним офицером драка вышла, а офицер был не абы кто, а племянник Кутона.
- Шшшшш!!! Какой племянник? Это была честная дуэль с Сен-Жюстом. Стали друг напротив друга, а тут мимо шел Робеспьер, ну и дальше ясно, кто целился в Сен-Жюста, тот изменник.
- Да ладно Вам. Трещотки, - снова прикрикивает мужчина в фартуке, - Просто донесли на него, а дальше у нас быстро. Сами знаете.

Толпа продолжала обсуждать новости, которые слились для Эжени в невнятный сплошной гул.

*Через четыре дня.* Эжени поняла, что снова потеряла способность думать о чем-то кроме этого.

*Четыре дня. И я как и хотела, никогда больше его не увижу. Я ведь не хочу и не могу*…

*Я обещала ему, хоть один раз. В последний. И мне неважно, что между нами… Или… Камиль не простит… Это просто весна с ее ядом… И Гош не Камиль. Он что-то другое*…

*Я не могу этому сопротивляться сейчас. Приеду на один день. В последний раз*, - с этой мыслью Эжени в своей беспорядочной манере, бросилась обратно в город, в который поклялась себе не возвращаться. Хотелось сбежать от Парижа как можно дальше, вместо чего она теперь считала часы до встречи с этой проклятой столицей, которая забирает души тех, кто однажды попадает сюда, без остатка или надежды на помилование.

Главное – успеть.

Потому что все-таки… снова- впереди был Париж.

*Камиль, прости и пойми, если можешь. Я принадлежу не только тебе, но и этому безумному городу. И если мы не можем с тобой друг без друга, то и с Парижем - тоже. У нас одна судьба и одна любовь. Я не выдержу разлуки и с тобой, и с Парижем. Я возвращаюсь в его объятия, и - будь что будет*

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Мар 04, 2010 1:41 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794

Париж, кофейня около Тюильри.

Кристоф Мерлен, Жорж Сулье.

Жорж Сулье наблюдал за Кристофом Мерленом, совсем позабыв о кофе и о том, что скоро начнется заседание Конвента. Вот ведь бывает так, что у человека все плохо, а потом ррраз! и фортуна поворачивается к нему лицом, а не тем самым местом, которое обычно демонстрирует остальным. Так и с Мерленом. Они были немного знакомы по Тулону, только работа у него была более неблагодарная - состоял секретарем при Саличетти. Тот еще прохиндей, но и здесь повезло больше другому, обязанности секретаря ясно какие - всегда быть на побегушках. Не то чтобы он жаловался на жизнь, просто донельзя надоела серость. Все время как белка в колесе и ничего интересного в ближайшем будущем не предвидется. Других обвиняли в заговорах, еще кто-то эти заговоры разоблачал, чьи-то речи вызывали дискуссии, чьи то обсуждались, но его никто не замечал, несмотря на то, что оратор из него был получше многих. Несмотря на невеселые мысли, впадать в черную меланхолию Сулье не собирался, поэтому и наблюдал за Кристофом, пытаясь отгадать узнает его старый знакомый или нет.

Кристоф Мерлен все утро находился в приподнятом настроении. Во-первых, он встретил старого боевого товарища. Комиссар Жозеф Ридон, бравый тулонский вояка. Когда-то они бок о бой сражались в кавалерии. Он всегда был смелым парнем, и - надо же - вернулся домой живым. Как и Мерлен, он был вынужден остаться в Париже, пройдя через госпиталь и получив печальный вердикт: от службы временно отстранен в связи с серьезным ранением. Но Жозеф был молодчиной. Быстро нашел себе призвание. Он нечасто бывал в Конвенте, зато в секции Пик, где проживал всю свою сознательную жизнь, моментально выбился в лидеры. Вчера вечером Мерлен отменно отпраздновал с Ридоном встречу. Поговорили о том, о сем, вспомнили старые времена, поругали современный уклад в Париже. Жозеф рассказывал, как в их секции во время последней резни похватали немало истинных патриотов. Сейчас они томились в тюрьме. А кому какое дело, кто будет разбираться - патриот это ил ине патриот? Был схвачен - значит злодей. Вот оно - правосудие Неподкупного. Мерлен подошел к хозяину кафе, чтобы заказать еще кофе - перед утренним заседанием стоило подкрепиться. Внезапно он заметил знакомое лицо. Через секунду он по-братски обнял еще одного тулонского приятеля. - Жорж! Ты ли это, старик? Неужели сбежал от поганца Саличетти? Какими судьбами?

- Так... - немного смущенно развел руками Сулье. - Если честно, то действительно сбежал, теперь вот просиживаю штаны в Конвенте и знаю куда себя деть. А ты, говорят, успешно делаешь карьеру? Поздравляю, не каждому в наше время удается высоко забраться, так как потом, сам понимаешь, больно падать.

- Двусмысленный комплимент! - засмеялся Мерлен. - Да ладно тебе, друг. Слухи преувеличены. Эх, черт, выпил бы с тобой сейчас - а нельзя. Конвент. Надо быть трезвым и бодрым. Так ты там просиживаешь штаны? Ни разу тебя не видел. Что ж помалкиваешь то? - он коварно прищурился, заранее зная ответ.

- Будет еще время, - осторожно ответил Сулье. - А что говорить, если вся жизнь проходит мимо меня? Серость, мой друг. Серость и скука - вот мой удел после того, как удрал от поганца Саличетти и от его протеже, - здесь он прикусил язык. Не следует откровенничать с человеком, который, говорят, на короткой ноге с триумвирами.

- Сегодня повеселимся, - подмигнул ему Мерлен. - Кстати, знаешь, что Ридон в Париже? Вот он и правда карьеру сделал. Заправляет санкюлотами в секции Пик. Вот так. А ты говоришь сеееерость. Надо жить, дружище. И будет тебе счастье.

- Ридон? - Сулье наморщил лоб, силясь вспомнить кто это такой, но не вспомнил. - Нет, я не знал. Жить надо, ты прав. Наверное, возьму с тебя пример и найду себе занятие по душе, а то совсем невесело. А что сегодня, позволь спросить? Будешь читать новую речь? Дело ты говоришь, Мерлен, и как видишь, многие тебя поддерживают. Молодец, что тут сказать...

- Поддерживают? Что-то пока неактивно. И меня это злит. - честно признался Мерлен.

- Ты что? - совсем растерялся Сулье, непонимающе глядя на собеседника. - Ты что, разыгрываешь меня? Или считаешь, что если я не выступаю в Конвенте, то полный болван, тупой и глухой к тому же?

- Да не разыгрываю, черт тебя подери, Жорж! - стукнул кулаком по столу Мерлен. - Ты не был на последнем заседании? Не видел, как я хлопал ртом, не знаю, что сказать? - Он помолчал, но любопытство взяло верх. - А что, меня обсуждают? Что говорят?

- Говорят, ты на короткой ноге с Неподкупным, - сказал Сулье, недоверчиво косясь на собеседника. - Сначала никто не верил, но во время последнего заседания ты сам это открыто заявил. Все думали, что он опротестует и обвинит тебя во лжи, но он ничего не сказал, значит... - он поежился, нго закончил фразу: - значит, правда.

У Мерлена округлились глаза. Разное про него говорили, но чтоб вот так. Неожиданно он громко засмеялся. - Все, Сулье, ты меня покорил. Такого мне про меня еще никто не рассказывал. Знаешь, а давай соберемся у меня вечерком? Ридон тоже придет. Вспомним Тулон, поговорим о боевом прошлом. Выпьем опять же. Ну, и обсудим дела наши грешные. Придешь?

- После заседания я должен встретиться тут кое с кем, - неохотно признался Сулье. - Нет, нет, ты не подумай! Речь идет о том, чтобы вернуть небольшой долг, проигрался в карты одному человеку, нехорошо задерживать, так как... нехорошо. Рикора помнишь? Вот ему самому. А потом можно и к тебе, если приглашаешь.

- Рикора? Как не помнить! - нахмурился Мерлен. - Личный прислужник Робеспьера-младшего. Того просто не перевариваю, а на Рикора этого удивляюсь.

- Каждый делает карьеру, как может, - пожал плечами Сулье. - Он не такой и плохой, этот Рикор. По крайней мере не гонял секретарей почем зря.

- Ладно, пойдем, - Мерлен по-дружески похлопал его по плечу. - А то опоздаем.

- Пойдем, - охотно согласился Сулье и, расплатившись, последовал за Мерленом.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Мар 04, 2010 3:09 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Тюильри

Лазар Карно, Маэл

Карно сложил на столе бумаги ровной стопкой. С отчетами покончено. Заинтересовал отчет о Блаве. Он состоял всего из нескольких строк – ровно той информации, что сообщил этот необычный гражданин. Кто скрывается под этим именем? И что ему нужно? В Париж он был направлен Сен-Жюстом. И это ничего не значило. Он мог быть его доверенным агентом, а мог быть случайным курьером. Или же Сен-Жюст просто не разглядел вражеского шпиона в этом человеке с лицом мертвеца. Интересно, когда он явится? И явится ли вообще?

Внезапно вспомнив еще об одном деле, Карно достал из потайного ящика стола папку. Дело генерала Лазара Гоша. В свое время Карно даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь одному из лучших генералов Франции. Он дал ход доносу Пишегрю и позволил упечь Гоша в Люксембургскую тюрьму, подписав приказ об аресте вместе с Колло. Бедняга Гош, говорили, совсем тогда потерял голову от бешенства – он был уверен, что его не тронут, приняв во внимание его заслуги и честность. Но через несколько дней предстояло сражнение. По планам Карно это сражение должно было быть проиграно...\

Военную политику Франции он кроил сам. Театр военных действий, в котором иногда актеры проигрывают, а иногда выигрывают. А режиссеры этих трагедий остаются за кулисами. Как герцог Кобургский. Как Карно. Военная политика… Генерал Пишегрю вписывался в нее прекрасно. Неплохой военачальник и прекрасный подчиненный. Он готов был выполнить по указке Карно любую глупость. За такого, как Пишегрю, не стоит бороться – он временная фигура в этой войне. Зато такие, как Гош – особенные. Это сейчас Карно приходится идти на сговор с герцогом Кобургским, изображая из себя предателя родины и делая ему небольшие подачки. Как только будет уничтожен Робеспьер, Карно займется восстановлением порядка. И тогда потребуются такие, как Гош. Отважные, решительные и бескомпромиссные. Именно поэтому он удалил его, уцепившись за тот донос. Именно поэтому держал в тюрьме. Но сейчас ситуация изменилась. Гош попал в списки Фукье. Так, того гляди, казнят этого молодого самородка. А этого нельзя допустить. Карно сел писать запрос о рассмотрении дела Гоша на заседании Комитета, когда раздался стук в дверь. Через секунду он внимательно изучал вошедшего. Того самого, кто представлялся Эженом Блаве, и явно таковым не являлся.

- Пришли? Присаживайтесь, гражданин.

- Добрый вечер, гражданин Карно, - Маэл присел на стул напротив и от нечего делать принялся изучать узор на полу, в то время как его собеседник шуршал какими-то бумагами. Смешно, но он пришел сообщить адрес, как и обещал. Одно из правил, которое вампир старался некоснительно соблюдать - это по возможности не вступать в борьбу с бюрократией. А сообщив адрес, он не только прибавит бумажным душам работы, но и будет знать, кто его разыскивает, если это произойдет. Почему-то он был уверен, что заинтересуется в первую очередь вот этот генерал, а не Робеспьер, которому, по идее уже все равно. Вот и ладно, теперь главное убедить себя самого, что диктатора где-то не существует. - Я пришел сообщить вам адрес. Сделал бы это и раньше, но в Париже не так легко подыскать жилье. Улица Кордельеров, дом 37. Могу показать бумаги, если нужно.

- Да, пожалуйста, - кивнул Карно, с интересом разглядывая собеседника. В нем чувствовалась такая уверенность в себе, словно он - по меньшей мере генерал. - Сколько времени вы планируете провести в Париже, гражданин?

- Пока не отошлют назад с ответной депешей, - пожал плечами Маэл. - Правда, мне прозрачно намекнули, что в ближайшее время этого не произойдет. - Он протянул собеседнику бумаги из Комитета по надзору, где засвидетельствовали его личность и адрес по уже имеющимся документам и расписку от домохозяйки, где было сказано, что он снимает помещение сроком на месяц с возможностью продления договора.

- Кто намекнул? - поинтересовался Карно, не поднимая глаз от предоставленных бумаг. Как, однако, ловко все подобрано у этого Блаве. Не придерешься. Даже расписку от квартирной хозяйки приложил!

- Секретарь, - ответил Маэл. - Не могу его назвать, так как он не представился.

- Чей секретарь? - удивился Карно.

- Откуда я знаю? - в свою очередь удивился Маэл. - Только что в приемной мне сообщили, что если я пришел за ответной депешей, то ее еще нет и когда будет готова, мне, возможно, сообщат. Из чего я сделал выводы.

- Ах вот как, - слегка улыбнулся Карно. - Знаете, гражданин Блаве, меня не покидает ощущение, что я вас где-то уже видел. Такое возможно? Может быть, вы жили в Париже раньше? Или заглядывали в Тюильри по делам?

- Все возможно. Я действительно некоторое время жил в Париже, но потом вынужден был уехать за пределы города.

- Как насчет того, чтобы поработать на благо республики? - неожиданно спросил Карно и поднял глаза. У него только что зародился план. Этого человека нужно использовать. Дать небольшое задание, предоставить ложную информацию. Если он сдаст ее тем, на кого работает, от этого никто не проиграет. Если не сдаст, и ложная информация дойдет до адресата, Карно останется в выигрыше. К примеру, что-нибудь, связанное с планом грядущих военных действий. Ведь этот человек утварждает, что военный...

- Я ждал, что вы это скажете, - без особого энтузиазма бросил Маэл. Мысль о том, что придется работать на благо Республики, отсрочив на неопределенное время свои собственные планы, его особенно не прельщала. Но с другой стороны, почему бы и нет? Работать на Республику, в определенном смысле, он подписался уже тогда, когда пошел в армию. А вот то, что этот человек намерен обмануть ему не нравилось. Но тем более интересно узнать, что из этого получится. - Что вы намерены предложить?

- Вы хорошо возите депеши. - усмехнулся Карно. - Вот и отвезете туда, куда я попрошу. Готовы?

- Готов, - согласился Маэл. А на что он, собственно, рассчитывал? - Куда и когда я должен ехать?

- Вам доставят конверт завтра вечером, - произнес Карно тоном, означающим, что аудиенция окончена.

- Хорошо, - Маэл поднялся. - Деньги на дорожные расходы - ваши. Разумеется, под расписку и с отчетом по возвращении. Лошади - тоже ваши. Я буду готов выехать завтра вечером.

Когда за гражданином Блаве закрылась дверь, Карно вернулся к изучению дела генерала Гоша. Использовать подозрительного гражданина в своих целях? Или же попросту утопить его, направив к заговорщикам, а потом придложить свою помощь в обмен на молчание? Он решит это завтра. Сейчас главное - генерал Гош.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Мар 05, 2010 4:11 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794

Кофейня около Тюильри.

Бьянка, Огюстен, Мерлен, Рикор, Робеспьер и другие.


Жюльетт ждала на обычном месте, в галерее, несмотря на все уверения в том, что в один прекрасный вечер ее украдут. Огюстен помахал ей рукой, поймав себя на мысли, что неплохо бы сменить выражение лица на менее угрюмое. Настроение было паршивым, но до крайней степени черной меланхолии ему было далеко. И то благо. Единственное, чего он не понимал, так это то, почему Максимильян молчит на весь идиотизм, который творит Мерлен. Рикор шутя заметил, что это - часть стратегического замысла, не может же он серьезно воспринимать все, что говорит этот выскочка, но на самом деле было не до шуток. Зато развеселил юный комиссар по имени Жюльен. Рикор утверждал, что он - председатель Исполнительной Комиссии по народному образованию, во что Огюстен не очень-то верил. Гражданин Жюльен произнес просто роскошную речь о Верховном Существе и предлагал декретировать следующее: всякий неверующий в божество изгонялся из Республики. После такого заявления в ступор впал уже Максимильян и весь этот бред опротестовал. Последнее воспоминание вернуло Огюстену хорошее расположение духа, так как все оставшееся до конца заседания время он мечтал отсмеяться.

- Здравствуй, Жюльетт, - он обнял ее и протянул букет полевых цветов купленный двумя минутами раньше у разносчицы. - Куда сегодня идем?

- Огюстен, как неожиданно! - искренне обрадовалась Бьянка, принимая цветы. - Не боишься, что я буду теперь ожидать таких подарков ежедневно? К хорошему привыкаешь быстро. А ты, я вижу, никуда не спешишь? Неужели вас больше не гоняют проверять заставы? Вчера ты убежал, как одержимый, задержавшись у меня всего лишь на лишние четверть часа... - Бьянка резко замолчала, оглядывая лохматого молодого человека с черными бакенбардами и не менее черными глазами. - Кто это, Огюстен? Смотрит на меня так, словно я его давно потерянная сестра. Или это твой друг, что проявляет такой интерес?

- Не боюсь, - улыбнулся Огюстен, решив ответить на все вопросы по очереди. - По заставам я еду послезавтра, а это... - он оглянулся через плечо и хмыкнул: - А это - Кристоф Мерлен, наш новоявленный оратор и знаменитость последних дней. Пойдем? Или мы кого-то ждем?

- Тот самый Мерлен, который взялся учить журналистов, как надо писать статьи? Так он еще и оратор? С его внешностью и неуклюжим юмором я бы лучше блистала в светских салонах, а не в Конвенте. Там военные нарасхват, - она высказалась громче, чем могла бы. Не удержалась. Где-то в глубине души она с тех пор, как узнала про слова этого Мерлена, постоянно анализировала свои статьи и саму газету. Человек сказал это - значит, он так думает. Что говорить, он задел ее. Но ведь это не значит, что надо показывать Огюстену? - Нет, мы никого не ждем. Пойдем, прогуляемся по секциям? Мне очень скучно, - доверительно понизила голос Бьянка. - Вдруг мы набредем на какую-нибудь тайну? Или раскроем убийство? Шучу. Мне нужно посмотреть, что творится в секциях, чтобы составить собственное мнение для статьи. Но я же не могу пойти туда одна... Опасно и все такое.

- Что с тобой делать, - Огюстен тяжело вздохнул, но потом рассмеялся, так как это было притворство. - Только сначала - в кафе. Мне необходима чашка хорошего кофе и немного коньяка.


***

В кафе было не особенно шумно, но и не пусто. В такое время сюда заходили в основном депутаты, они же и составляли основную часть посетителей, поэтому заведение было открыто даже в позднее время. Довольно часто здесь играли в карты, реже - в шахматы, в общем и в целом это было довольно приятное место, где к тому же подавали вкусный кофе и неплохую выпивку. Огюстен заказал два кофе, коньяк и направился к свободному столику у окна.

- Не думаю, что это хорошая идея, прогуливаться по секционным обществам сейчас, - вполголоса заметил Огюстен, придвигая своей спутнице стул. - Что ты хочешь там узнать? Пойми, что некоторые общества созданы... не совсем официально, а следовательно, не совсем легально, весь список не знаю даже я. Завтра, если хочешь, я раздобуду перечень более надежных и мы прогуляемся. А сегодня я за то, чтобы просто приятно провести время. Я вижу, что ты чем-то расстроена, но не будем пороть горячку, что бы там ни было. Хорошо?

- Хорошо. Завтра. - Бьянка опустила глаза и начала ковырять ложкой кофе. - Я не расстроена. Я только немножко расстроена тем, что меня упрекают в том, что я пишу не то, что думаю, а то, что нравится твоему брату. А мне неприятно, даже если так думает всего несколько человек. Вот я и решила копнуть поглубже. И написать о секциях. Разобраться получше. Вдруг они правы? - Она улыбнулась, ласково взглянув на своего спутника. - Вот такой у меня план... О, смотри, оратор пришел! - Бьянка приветливо замахала входящему Мерлену. Тот машинально подошел к их столику. - Что случилось, гражданин? - Бьянка округлила глаза и непонимающе завертела головой.

- Вы, кажется, меня звали? - опешил Мерлен.

- Я? - деланно изумилась Бьянка. - Да что вы? Я вас не знаю. Идите, ужинайте, гражданин, и не мешайте нам разговаривать.

Несколько человек, знавших характер Мерлена, прыснули со смеху.

Мерлен на секунду впал в ступор. Эта красотка оказалась просто хамоватой самовлюбленной девицей. Считает, что ей все дозволено. Хотя, если ты спишь с Робеспьером-младшим, то в этом городе и правда можно себе позволить все, что угодно. Однако, пауза затягивалась, а нужно было что-то ответить. Мерлен не нашел ничего лучшего, как покрутить пальцем у виска. И сделал шаг от их столика.

- Так это и есть знаменитый оратор Мерлен, да, Огюстен? - спросила Бьянка, не сводя с глаз с комиссара, на которого заимела зуб. - Видимо, успех ударил ему в голову. Отвратительное поведение для комиссара Конвента.

Не обращай внимания, Жюльетт, это он о себе. Понимаешь, когда не хватает слов, люди изъясняются жестами, - объяснил Огюстен. - Думаю, что ты ошибаешься в своем суждении, хотя решение копнуть поглубже, безусловно, верное. Всегда полезно знать, что говорят. Но с другой стороны, ты не можешь постоянно ориентироваться на то, что нравится или не нравится отдельной личности. Сколько людей - столько и мнений, всегда нужно иметь в виду, что кто-то будет с тобой не согласен.


Мерлен вернулся к своему столику. Ридон и Сулье, его боевые спутники по Тулону, уже окончательно познакомились и оживленно беседовали, вспоминая старых знакомых.

- Вижу, твой друг Робеспьер-младший, завел себе новую музу? - подмигнул ему Ридон. - И откуда он их выкапывает, таких симпатичных?

- Ну, ты знаешь, к какому типу женщин тяготеет этот молодой человек, - зло сказал Мерлен. - Наверное, подцепил в каком-нибудь салоне. Приличные женщины в такое время видят десятые сны. Кстати, к вопросу о том, что сейчас стоит у власти. Ты меня прости, друг, но этот тугодумок Робеспьер-младший, говорят, творит тут вообще все, что вздумается. Мне рассказали, что нашелся человек, написавший о нем все, что думает в Комитет. И, что вы думаете? Вся банда его старшего брата встала на защиту. Круговая порука у них. А эта мадмуазель, говорят, сестра Жана Клери, который строчит восторженные статейки про Неподкупного.

Огюстен даже не обернулся, хотя все прекрасно слышал. Да и не только он.

- Вот видишь, Жюльетт, как личное мнение влияет на общественное. В Конвенте он вряд ли осмелился бы публично оскорблять патриотов, а здесь вполне можно отойти от выдуманных принципов и обозвать всех бандой. Прелестно, не правда ли?

- Способ называется "дешевая популярность". Громко обозвать вслух учителя, который вышел за дверь, - рассмеялась Бьянка. - А при его появлении завилять хвостом и уползти под стол.

- Редко приходилось слышать, чтобы глубокая истина была выражена так кратко, - усмехнулся Огюстен.

Сулье заерзал на стуле, чувствуя, что назревает крупный публичный скандал. Конечно, Мерлена можно понять, но с другой стороны, кто себе враг, чтобы наживать неприятности из-за ничего?

- Да оставь, Кристоф. Нужен он тебе?

- Ненавижу предателей и доносчиков, - коротко сказал Мерлен. И разлил вино. - Ну, за встречу, друзья! А мадмуазель он подобрал себе языкастую. Я бы на его месте ее не распускал. Вдруг кто-нибудь ей язычок подрежет? Время сейчас такое..

- Огюстен, он что, намекает, что хочет со мной подраться? - звонко спросила Бьянка.

- Он считает, что это угроза, замаскированная под предупреждение, - сузил глаза Огюстен и одернул рукав, проверяя наличие ножа. - И явно хочет подраться, только не знает, решиться сейчас или предварительно нализаться, как свинья.

- Паранойя - вот бич современных парижан, - продолжил вещать Мерлен. - Любая фраза, сказанная человеком за соседним столиком своим товарищам, воспринимается, как желание подраться. Причем, что самое страшное, как мужчинами, так и женщинами! И ведь приходится самому волей-неволей прислушиваться, что там говорят. А лучше - приглядываться. Вдруг донос сядет кто-то писать? Один пишет, второй - проверяет на грамотность.

- Мне кажется, он выжидает момента, - тут пока аудитории маловато. Будет не так эффектно, - задумчиво сказала Бьянка. - Так что пьем кофе и ждем удара в спину. Я где-то слышала, что мужчины, которые громко орут и машут кулаками, предпочитают нападать со спины на тех, кто выше их на голову.

- Нам предоставится хороший случай проверить твою теорию на практике, - кивнул Огюстен. - Только граждане еще слишком трезвы, боюсь, что не дождусь, пока они дойдут до нужной кондиции.

- Да пошел ты к такой-то матери, руки об тебя марать, - заорал Мерлен. - Черт побери, вот ведь привязались! - пояснил он товарищам. - Все, продолжаем разговор.

- Теперь мы и виноваты, - рассмеялся Огюстен, обращаясь к Жюльет. - Нет, мне это нравится! Сначала кое-кто позволяет себе несколько бесцеремонно влезть в разговор, потом попадает впросак и начинает хамить, чтобы сгладить неловкость. Доходит почти до угроз, притом в адрес женщины, а теперь мы к нему привязались. Нервы нужно лечить, граждане. А... - он прервался, так как внимание привлекли входившие в кафе люди, которым он помахал рукой: - Идите сюда, граждане, составите нам компанию и можно надеяться, что вечер не будет испорчен.

Франсуа Рикор помахал в ответ, но задержался у стойки вместе с Максимильяном, чтобы сделать заказ. Не нужно быть ясновидящим, чтобы отгадать - Мерлен и Огюстен снова на ножах и осыпают друг друга проклятиями. Стандартная ситуация, в Тулоне он  к этому привык, а вот остальным может быть в новинку, так что граждане завсегдатаи получат то, что надо - хлеб и, может быть, зрелища.

Бьянка вежливо поздоровалась со вновь пришедшими и опустила глаза в чашку с остывшим кофе. В присутствии Робеспьера она всегда старалась быть сдержанной, сама не зная почему. И настроение издеваться над Мерленом пропало. Хотя...

- А мы тут вежливо беседуем через стол с вашим новым другом Кристофом Мерленом, - произнесла Бьянка, не сдержавшись. - Вы на него хорошо влияете. Мне рассказывали, что раньше он сразу бил по морде тех, кто его раздражает, а теперь он этого не делает. Даже не верится, что этот благовоспитанный молодой человек мог когда-то быть исключенным из якобинского клуба за несдержанность.


Огюстен сначала честно прилагал все усилия, чтобы не смеяться, но потом не выдержал и расхохотался: - Так... Пройдет еще немного времени... - выдавил он, пытаясь сдержаться, - Еще пара недель... И он будет совсем на человека похож...

Рикор фыркнул, но ничего не сказал.

- Благодарю, гражданка Флери, - без тени улыбки ответил Робеспьер. - Огюстен, не смейся, иначе ты сведешь на нет все усилия, которые молодой человек приложил к работе над собой.

- Тебе должно быть совестно, Огюстен, - сдавленным голосом сказал Рикор.

Теперь Мерлен видел, что на него все смотрят. Внутренне содрогаясь от бешенства, он поднялся и подошел к столику, за которым сидел Робеспьер.

- Добрый вечер, гражданин Робеспьер. Я хотел предупредить вас, что завтра вряд ли смогу зайти. Направлен объезжать заставы. Правда, если вы не против, я бы заглянул до заседания Конвента. Посоветоваться.

- А вот и наглядная иллюстрация к моим словам, Огюстен. как тебе это нравится? - Бьянка слегка склонила голову, насмешливо оглядывая Мерлена. - К моим словам об учениках и собаках. Помнишь?

- Да, Максимильян, тут как раз перед твоим приходом гражданин Мерлен речь произносил, - посерьезнел Огюстен. - Пересказывать не буду, пусть лучше он сам ее повторит. А свидетели подтвердят, не искажает ли гражданин истину... -

- Что все это значит? - вполголоса поинтересовался Робеспьер.

Мерлен мысленно перекрестился. Про Бога он вспоминал редко. Но сейчас случай был подходящий. Нужно рассказать самому. иначе закопают.

- Я бы не назвал это речью, - сказал Мерлен. – Скорее, выражением собственного мнения. Только странно, что гражданин Робеспьер-младший требует повторения. Но извольте. Я назвал его тугодумком. Пересказал слухи о том, как его обвинили в превышении полномочий в миссии, затем бумаги с обвинениями исчезли, а дело даже не было направлено на доследования. И привел цитату из того же источника, что ваше окружение, гражданин Робеспьер, встало на его защиту, чтобы облегчить ему жизнь. Также я сказал, что спутница вашего младшего брата является сестрой журналиста Жана Клери. И предположил, что, возможно, из-за этого газета «Друг народа» сделалась такой плохой и такой угодливой.

- Вы вникали в подробности дела или же знаете об этом по слухам? - спокойно спросил Робеспьер. - Не припомню, чтобы видел вас на слушаниях Комитетов, следовательно, ваше суждение не объективно. Что же касается газет, гражданин Мерлен, попробуйте издавать свою вместо того, чтобы возводить клевету на других. Или вы сами видели, как мой брат прочитывает готовый к печати материал? В остальном ваше личное мнение - это всего лишь ваше личное мнение.

- Как вы гладко все пересказали, гражданин Мерлен, вас прямо приятно слушать, - хмыкнул Огюстен. - Слово в слово повторить боитесь, я понимаю. Вот, собственно и все, что я хотел проверить. Предлагаю спокойно выпить кофе, граждане и побеседовать о чем-то более приятном.

- Нет, постойте, гражданин Робеспьер-младший. - сузил глаза Мерлен. - На что вы намекаете? Вы всегда запоминаете дословно свои речи, произнесенные в дружеской компании? Я пересказал суть своих слов. Если я что-то упустил, цитируйте. Вы записывали?

- Гражданин Мерлен, уймитесь, ради бога! - вздохнула Бьянка. - Сегодня вы сделали еще один шаг на пути к славе. Все хорошо. Идите, отдохните и дайте нам поговорить спокойно. А совет по поводу газеты хороший. С удовольствием почитаю. Я не пропускаю ни одной парижской газеты.

- У меня хорошая память, но боюсь, что меня опровергнут, - улыбка Огюстена не предвещала ничего хорошего. Глядя мимо Мерлена, он обратился к посетителям. - Граждане, как и в любом порядочном заведении, здесь должен быть осведомитель от местного Комитета по надзору. Пусть выйдет сюда со своими бумагами.

Робеспьер только кивнул, подтверждая решение и желая только одного: спокойно выпить кофе. Рикор со скучающим видом изучал потолок. Он не сомневался, что осведомитель найдется. И действительно, из какого-то потайного пятого угла, не иначе, выбрался неприметный человек в шляпе с высокой тульей и, не назвавшись, подошел к столу, прижимая к себе потрепанный блокнот.

- Итак, гражданин Мерлен заявил, - спокойно сказал Огюстен, - что члены Комитета общественного спасения и Комитета безопасности являются бандой и что у них круговая порука. А мадмуазель, которая является сестрой Жана Клери, строчит статейки... Это как, гражданин Мерлен, в первую очередь оскорбление или провокация?

- Гражданин? - Робеспьер нетерпеливым жестом подозвал осведомителя.

-"Вся банда его старшего брата встала на защиту. Круговая порука у них. А эта мадмуазель, говорят, сестра Жана Клери, который строчит восторженные статейки про Неподкупного". - бесцветным голосом подтвердил осведомитель.

- Оказывается, за мной записывали, - улыбнулся Мерлен. - Ну и что теперь?

- Ничего теперь, - сказал Огюстен. - Просто наглядная демонстрация Януса Двуликого.

- Весьма успешная, - кивнул Робеспьер и взял чашку с остывшим кофе, давая понять, что разговор с Мерленом окончен. - Гражданка Флери, буду  очень признателен, если вы немного расскажете о своих последних художественных работах, и примете участие в нашем споре с гражданином Рикором касательно древних классиков.

- До завтра, гражданин Робеспьер! - широко улыбнулся Мерлен, не придумав ничего лучше, и быстро направился к столику, за которым, затаив дыханье, сидели его товарищи. - Пойдемте, друзья. Не дадим испортить себе вечер.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 12:55 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, тюрьма Люксембург
Эжени, Гош

Завтра. Значит, они придут около пяти. А потом – унылая тягомотина процесса, вонючая солома Консьержери и знакомый запах крови на гильотине. Наверное, этот запах будет самым родным и знакомым из того, что предстоит в ближайшие дни. Гош пожал плечами.
Бояться в любом случае было нечего. Хирург не отрежет ногу, пуля однажды не попадет в какую-то важную вену, превратив его в скрюченное существо, неспособное без чужой помощи сесть на лошадь, и старческий маразм ему тоже не грозит. А то, что хочется жить каждым мгновением и каждой клеткой тела – это то, что перебороть хватит еще этой ночи, чтобы ни одна скотина не могла сказать, что Гош, видите ли, жалко держался и цеплялся за жизнь до последнего, а когда над его шеей щелкнули ножницы, видите ли, даже дрогнул и сказал что-то слезно-сентиментальное. Вот этому не бывать.

Хотя… Все-таки было жаль. И уже не невыигранных сражений и непрведенных атак, не неуслышанного «Ура! Да здравствует Франция!» - хотя, вроде об этом жалеть и стоило.

Ему было правда жаль, что она больше не пришла, как обещала. И не придет уже никогда, и не в черном, а как тогда, в начале той зимы, в голубом и с детскими большими глазами, как героиня из романов, которые он никогда не читал и заодно запрещал читать всем окружающим, так как они только атрофируют вкус к знанию.

Та женщина, как идеальное парижское видение или какой-то забытый сон. Идеальное начало для безумного романа, о котором можно было только мечтать. Чтобы не отпустить ее домой, купить ей каких-нибудь нелепых чахлых цветов, а потом под утро смотреть на нее и думать, что любовь выскочила между ними неожиданно, бросившись им под ноги. А потом уехать и знать, что она будет ждать всегда, и однажды вечером, когда он приедет, бросится ему навстречу. Он бы тогда получил еще один повод усмехаться над теми экзальтированными девицами, которые окружали его тем больше, чем выше он продвигался по службе. Каждая из них мечтала прыгнуть к нему в постель, чтобы стать единственной. Та была единственной, кто не просил ничего, кроме снежной крепости. И именно она была не одна.

И вот она возникла снова, превратившись из стремительной тени в неулыбчивую женщину, только теперь не мечту, а реальность, которую хочется защитить и удержать при себе, чтобы никогде не отпустить. Только теперь она шарахалась от каждого его слова. А у него была всего неделя.

- Гражданин, идемте, - на пороге возник сержант.

Уже пришли? Тем более жаль. Сент-Этьен, его бывший ординарец, не сдержал слова и не пришел, как обещал, в последний день. Значит даже последнее останется невысказанным – а хотелось бросить вслед победителям последнее, что он еще мог сказать.

Комиссары. От них все зло, они стали причиной многих поражений, превратив военных в тихих прислужников членов Комитета Общественного Спасения в штатском. Неограниченные полномочия превратили их в самодовольных божков, небрежно раздающих казания, которым или будешь верить на слово или – гильотина. Наконец, эти самодовольные божки не брезговали тем, что строго-настрого запрещалось военным – грабежом неблагонадежных граждан в тех городах, где квартировали войска. Сен-Жюст был одним из них, однако в отличие от многих, употребил то, что вытребовал в Страсбурге на благо войск. Это было уже немало.

Но остальных оправдать не могло уже ничто.

Он изложил эти мысли в последней заметке. Если они хотят побед – пусть освободят армию. Только свободная армия способна сбросить захватчиков обратно в море. А свобода - это не просто пустые декларации, это свобода от мнений щуплых человечков в штатском, которые, раздуваясь от собственной важности, излагают директивы.ю преступить которые нельзя ни в одной ситуации, а заодно наживаются на люобой победе, на каждом поражении или просто ночлеге, превращаясь в такие ночи в жандармов и сыщиков и
увозя с собой шкатулки, полные золотом.

Именно этому Гош посвятил свою последнюю статью, написав записку бывшему другу с просьбой навестить. Но Сент-Этьен не придет. И некому теперь ее передать с безумным приказом отнести ее в редакцию возрожденной газеты «Друг народа». Когда-то Марат публиковал его заметки. Его ученик наследовал принципам Жана-Поля. Он не испугается… Если бы статью ему кто-то передал.
А последствия – да что последствия? Память о Марате теперь священна, а самому Гошу терять теперь нечего.
Ладно, к чертям статью.

Гош первым вышел за дверь, отодвинув сержанта.

Все та же комната.

Посередине стоял не представитель Фукье, а женщина, которая была тоже тем, что ему предстояло потерять.

- Вы все-таки пришли – отрывисто сказал Гош.

Эжени дернулась. Она обещала себе больше не видеть этого человека, который мог слишком много значить для нее при других обстоятельствах

- Я выполняю свое обещание, гражданин, - тихо сказала она, опустив голову, - Я пришла попрощаться. И узнать, могу ли я что-то для Вас сделать, но только это, потому что… Вы ведь сами все понимаете.

- И даже больше, - слегка высокомерно кивнул Гош, - И не думайте просить за меня, слышите? Давайте просто попрощаемся…Черт побери, я не могу так. Вы снова смотрите в сторну и сейчас начнете рассказывать мне про своего кавалериста, верно?

- Я тоже так не могу, - пролепетала Эжени, - Я не могу, чтобы Вас казнили, а я уезжаю, знаете? Я попрошу Сен-Жюста…

- Вот только не Сен-Жюста, - резко ответил Гош, - И никого не просите! Я запрещаю.

- Просто прощаемся? – тихо спросила Эжени, не зная, что сделать. Ей нельзя было возвращаться.

- Нет, не просто, Эжени, - ответил Гош, - Хотя и не так, как я или мы бы этого хотели. Ничего не будет. Скорее всего, послезавтра не будет уже меня. И помолчите, а то мы оба наделаем глупостей.

- И точно ничего нельзя сделать? – зашептала Эжени.

- Хорошо, - ответил Гош, после короткого размышления, - Отошлите эту бумагу по почте, не указывая отправителя, в редакцию «Друг народа», Жану Клери. Если он не поймет, то никто не поймет. Адрес не указывайте. Отправите – забудьте.

- И Вас – забыть? – переспросила Эжени, взяв бумаги.

- Замолчите, - ответил Гош и привлек ее к себе.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere


Последний раз редактировалось: Etelle (Вс Мар 07, 2010 1:09 am), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 12:56 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Тюильри

Кристоф Мерлен, Робеспьер // Мерлен, Бернард де Сент, Фрерон

Сегодня Кристоф Мерлен ощутил, что значит «изгой» на собственной шкуре. Это началось уже на подходе к Конвенту. Знакомые депутаты, которые еще вчера подбегали к нему и пожимали руки, теперь лишь издалека поглядывали и отворачивались. Пару раз он видел, как народ шептался, поглядывая на него с любопытством. А один раз до него долетел обрывок разговора: «Обвинил Неподкупного и назвал Комитет бандой». Надо же, как быстро ты можешь взлететь, и как быстро упасть. От тебя отшатываются, как от прокаженного просто так — на всякий случай. Или можно и правда уже идти писать завещание. Вспомнились трое детей. Могила жены. Пожилые родители. И вся его, в сущности, беспутная жизнь, полная пьянок, внезапных взлетов, грубости и нереализованных амбиций. Окончательно добил его Фуше, который сделал вид, что они не знакомы и просто сел в другом месте, оживленно болтая с Баррасом. Ну вот и все, Мерлен. Приехали.

После заседания он побрел домой. Вспомнилось окончание его вчерашнего вечера. «До завтра»» - сказал он Робеспьеру. Сказал просто так, понимая, что запутался и чтобы оставить за собой последнее слово. А что если и правда сходить? Хуже то уже не будет. Не извиниться — нет. Объясниться. Ведь не может, в самом деле, быть такого, что честного патриота выгоняют из политики просто за то, что он болтал с друзьями? Да и вообще. Терять ему нечего.

Через десять минут Мерлен входил в кабинет Неподкупного. Он был готов к чему угодно.

Несколько минут Робеспьер молча смотрел на стоящего перед ним человека, потом, так же молча, вернулся к своим бумагам. Назвать поведение Мерлена наглостью - ничего не сказать. И дело не в конфликте с Огюстеном, а в том, что этот человек начал слишком многое себе позволять, прикрываясь его именем. Мотивы такого поведения он пока что понять не мог, так как это можно было объяснить или глупостью, хотя впечатления глупого человека Кристоф Мерлен не производил, или какой-то непонятной пустой бравадой, или же стремлением произвести впечатление и сделать карьеру. Скорее, последнее. Но в любом случае, подобная расстановка акцентов его не устраивала и, более того, начинала злить. Продолжая просматривать бумаги, Робеспьер ждал, пока Мерлен заговорит.

- Добрый день, гражданн Робеспьер, - сказал Мерлен и уселся в кресло, не ожидая приглашения. - Сегодня от меня отвернулись все знакомые. Видимо, дошли слухи о том, что я высказывался против вас. Скажите, мне готовиться к гильотине? Или можно повременить с этим?

Робеспьер отложил перо и смерил посетителя холодным взглядом. Потом поднялся и отошел к окну. Фамильярность и наглость, вот две вещи, которые раздражали его больше всего и которые он мог бы стерпеть от достойного противника. Но не от Кристофа Мерлена. Поэтому когда он заговорил, тон, пожалуй, ничем не отличался от взгляда: - Вы пришли затем, чтобы узнать это? Так знайте, что я не даю подобных справок, за ними вам следует обратиться к вашим знакомым. Или вы пришли сюда затем, чтобы пожаловаться на судьбу и внести предложение гильотинировать этих ваших друзей? Вы сами делаете свою карьеру и свою судьбу, вы не ребенок, чтобы кто-то был в ответе за все совершенные вами глупости.

- Послушайте, гражданин Робеспьер. Давайте по-человечески поговорим, - буркнул Мерлен. - Вот вы провозгласили про Верховное существо. Ведь что-то имели в виду хорошее, правда? На самом деел я вчера задумался, нормально ли, что любые слова перевираются и записываются таким вот образом? Ну да, сказал я про банду. Но это что значит - я контрреволюционер? Это значит, что я чего-то не понимаю. Не более того. Я рисковал жизнью ради республики и готов рискнуть еще триста раз. Но знаете, я, если честно, и правда не понимаю, чего вы к этим секциям привязались? Ну что такого плохого они делают? Объясните. Серьезно. Я знаю, что когда-то вы говорили с самим Руссо, и он тоже вам многое объяснил. Прошу того же. Потом можете гильотинировать, если сейчас так принято. - Мерлен опустил голову. Он говорил искренне. Раз скоро помирать, то хоть получит ответы на вопросы.

- Вы хотите сказать, что осведомитель переврал ваши слова? - презрительно бросил Робеспьер. - Впрочем, это не имеет большого значения. Гораздо лучше любых слов о вас говорят факты. Вы выбрали неплохую тактику, гражданин Мерлен, поздравляю. В Конвенте вы прикрываетесь моим именем, так как боитесь, что вас могут опротестовать, а в свободное от заседаний время доносите до народа немного иную точку зрения, отличную от первой. Вот и сейчас пришли сюда затем, чтобы потом было что рассказать сбежавшим друзьям, не правда ли? Так и быть, отвечу на ваш вопрос о секциях. Большинство из них нелегальны, во многих нашли убежище заговорщики, часто народные общества используются как прикрытие. Ведь вы не станете называть Комитеты бандой в Якобинском Клубе, не так ли? Вы изберете для этой цели общество, где попытаетесь донести свою точку зрения для слушателей, как вчера в кафе. Вы называете себя патриотом, но думаю, допускаете мысль о том, что существуют и не патриоты. Беспорядки, свидетелем которых вы были, затевались именно в таких нелегальных обществах. Их много, но стоит разогнать одно, как злоумышленники спокойно переходят в другое. Поэтому с нелегальными народными, а также секционными обществами должно быть покончено во избежание повторения беспорядков и никому не нужных жертв.

- А что значит нелегальные общества? - заинтересовался Мерлен. Слова Неподкупного заставляли взглянуть на ситуацию с новой точки зрения. - Что касается моих слов про банду. Хорошо, признаюсь, я переусердствовал, - буркнул он. - Но вы уж простите меня за прямоту, это было скорее обращено к вашему брату, с которым мы не в лучших отношениях.

- Думаю, вы не станете отрицать, что клубы и общества изначально ставят своей целью привлекать к общественной и политической жизни широкие слои населения? – задал риторический вопрос Робеспьер, немного сбитый с толку тем, что этот человек, так долго и яростно защищавший общества, не потрудился даже задать себе вопрос, все ли общества легальны. Более того, не видит разницы между ними. – Само собой разумеется, что такое общество подлежит регламентации, они обязаны сделать заявление о месте и о времени проведения собраний, у них должен быть председатель, избранный уставом общества, секретарь, казначей, если общество собирает взносы. Как вы сами охарактеризуете общество, представители которого собираются где придется и когда придется, часто даже не имеющее названия или именующееся просто «Народное общество секции»? Нет нужды говорить о формальностях, так как эти формальности не выполняются. Таких довольно много, но есть еще и те, которые, несмотря на вполне законное существование, по сути, являются убежищем для заговорщиков. У контрреволюционера не написано на лбу, что он - контрреволюционер. Напротив, он пытается доказать, что является честным гражданином и ведет достойный образ жизни, состоит в таком-то обществе, высказывается на разные темы… К примеру, о том, что нужно устроить в городе резню. Поэтому и ведутся дебаты о том, какие общества являются достойными доверия, а какие – нет. Что же касается моего брата, для меня по-прежнему остается загадкой, что побудило вас называть Комитеты так, как вы их назвали. Не сложно догадаться о теме, которая была затронута, но если бы ставили своей целью выяснить детали прежде, чем бросаться суждениями, то запросили бы в архивах протоколы заседания двух комитетов. Огюстена обвиняли более серьезные противники чем вы, гражданин Мерлен, но их обвинения были не обоснованы. Впрочем, не думаю, что вы умеете замечать детали. Только глухой не слышал, что вы злитесь из-за письма Лазара Карно в италийскую армию после взятия Тулона. Да, в письме действительно была высказана благодарность генералу Дютилю и командующему Дюгомье, а также комиссарам, которые способствовали воплощению плана, предложенного молодым Буонапарте. Согласитесь, что нельзя приуменьшать заслугу молодого офицера, так как без этого гения Тулон вряд ли был взят. Известно, что долгое время ему не позволяли привести в исполнение свой замысел, исходя из этого считаю вполне справедливым, что принимавшие в нем участие заслужили некоторую благодарность. В остальном вы имеете полное право сохранять то мнение, которое вам заблагорассудиться, даже если оно идет вразрез с простой логикой.

- Я никогда не отрицал гения молодого офицера Буонапарте, - опустил голову сбитый с толку этой тирадой Мерлен. Сейчас он напоминал себе школьника, которого отчитывает директор в своем кабинете, указывая на ошибки. Почему Фуше никогда не указывал ему на них? Ведь получается, что он и правда петушился, как дурак, на трибуне, крича в защиту секций, не разобравшись в тонкостях и не проверив, сколько на самом деле нелегальных обществ. - Спасибо, что разъяснили. Я вел себя глупо, - выдавил из себя Мерлен. Он говорил искренне, и ему на самом деле было стыдно.

- Я надеюсь, что вы сделаете выводы и не станете повторять тех же ошибок, - сказал Робеспьер. - Хотя лично мне кажется, что все эти слова - впустую, так как за свои вы отвечать не умеете.  Скажите, вам действительно нравится по поводу и без повода прикрываться моим именем только для того, чтобы заставить себя слушать? А понравится ли вам, если я в один прекрасный день вас опротестую, так как вы говорите вещи в большинстве случаев абсурдные. Чужие цитаты и останутся только вырванными с корнем цитатами, если вы не научитесь отдавать себе отчет в своих действиях. Впрочем, уже хорошо, что вы взяли на себя труд задуматься.

- Я сделал выводы. Уже. А прикрываться вашим именем... Мне это нравилось. Приехав в Париж, я решил всерьез заняться политикой. Приносить пользу людям здесь, раз уж я не могу вернуться в армию. Вот и пробую себя. Я понимаю, что наделал глупостей. Но никто не рождается сразу гением, и все ошибаются. Мне всего 26 лет, и у меня впереди еще много возможностей к совершенствованию. Вы ведь тоже, наверное, не с первого раза начали все делать правильно? Это риторический вопрос, на него можно не отвечать. В общем, я сказал все, что хотел. За "банду" простите. Я сказал глупость. - Под взглядом Неподкупного Мерлен окончательно смутился и начал смотреть в пол.

- За банду извиняйтесь не передо мной, - вздохнул Робеспьер. Неужели этот молодой человек так ничего и не понял? - Имейте в виду, что вас могут призвать к ответу сами комитеты, так как вы не трудились понижать голос. Вас вполне могут привлечь к ответственности, поставив в вину оскорбления в адрес правительства. И, согласно последнему декрету, лишить возможности сказать хотя бы слово в свое оправдание. Что, собственно, для вас было важнее - попытаться задеть Огюстена, который через десять минут уже забыл суть ваших выкриков или же наживать себе подобные неприятности? Не хочу, чтобы вы думали, будто я угрожаю вам, нет. Просто смотрю на вещи как член Комитета общественного спасения.

- Я опять ничего не понял, да? - участливо спросил Мерлен. Похожее выражение лица он уже видел у Фуше.

- Более того, не пытаетесь понять. Скажите, гражданин Мерлен, зачем вам политика? - начал терять терпение Робеспьер. -  Впрочем, ладно, не обращайте внимания.

- Если других вопросов нет, я пойду, - улыбнулся Мерлен. - Знаете, гражданин Робеспьер, вы мне очень помогли кое в чем разобраться. Спасибо. И до встречи в Конвенте. - Мерлен кивнул и вышел из кабинета.

***

Заметив появившегося в коридоре Мерлена, Бернард де Сент кивнул Фрерону, в беседе с которым коротал минуты ожидания и направился навстречу молодому политику. Даже несмотря на то, что обычно он повиновался рассудку и редко - эмоциям, сейчас был один из тех редких случаев, когда второе брало верх над первым. Некоторые высказывания этого молодчика задели его гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд, но с другой стороны, сколько усилий было приложено, чтобы окружающие как можно реже вспоминали о его участии в деле с доносом на Огюстена Робеспьера? И по всем статьям это ходячее недоразумение по имени Кристоф Мерлен нуждается в добром совете насчет того, что можно делать, а чего не рекомендуется. - Одну минуту, гражданин Мерлен, - остановил его де Сент. - Позвольте на два слова.

- Только на два. Я тороплюсь, - мгновенно подстроился под его тон Мерлен. Выражение лица этого малознакомого ему политика не внушало доверия. Что вообще все к нему привязались?

Бернард де Сент остановился, так не собирался разговаривать на ходу. И на бегу тоже. Потом смерил собеседника не предвещающим ничего хорошего взглядом, как бы оценивая силы противника. - Вчера вечером вы, гражданин, решили вынести на свеобщее обсуждение поступки человека, который в свое время написал донос на Огюстена Робеспьера. Этот человек перед вами. Меня зовут Андре Бернард.

- Приятно познакомиться. Кристоф Мерлен из Тионвиля, - съязвил Мерлен. - Если это все, то я пойду. Удачи вам в вашей деятельности. Если бы я любил писать доносы, то тоже с удовольствием написал бы на Робеспьера-младшего, - последнюю фразу он сказал едва слышно. Урок о том, что не стоит говорить на повышенных тонах там, где тебя слушают все подряд, он усвоил прекрасно.

- И если вы будете предавать эту давно забытую историю огласке, - словно не слыша фразы собеседника спокойно сказал Бернард, - я найду вас. И смогу устроить такие неприятности, по сравнению с которыми нынешние покажутся вам развлечением. А теперь торопитесь, не стану задерживать. - С этими словами де Сент посторонился, пропуская Кристофа Мерлена вперед.

Мерлен вспыхнул и схватил Бернарда за воротник. - Ты что себе позволяешь, гражданин? - прошипел он, пылая от неготования. - Ты думай, что несешь. Что за угрозы? Да не боюсь я тебя, черт возьми.

- Хотите избить депутата? - глаза Бернарда опасно блеснули. Он отступил на шаг, тем самым побуждая Мерлена, не выпускавшего его воротник, шагнуть вперед и едва заметно одернул рукав. В ладонь упал нож. Бернард зажал лезвие в кулаке так, чтобы свободным от захвата остался только дюйм железа и поднял руку, без предупреждения кольнув собеседника в бок, предварительно перехватив его руку у горла свободной. - Так, юноша. А теперь отпустите меня и извинитесь, как и положено добропорядочному гражданину. Иначе найдутся свидетели нашего спора и свидетельствовать они будут не в вашу пользу.

Подошедший Фрерон молча смотрел на происходящее, не скрывая любопытства. Услышав фразу Бернарда о свидетелях, он едва заметно кивнул. Бедняга Мерлен и так почти приговорен, зачем добавлять?

Мерлену вдруг стало все равно. - Извините, гражданин. И катитесь к черту. - Он повернулся и зашагал прочь.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 3:19 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794.
Париж, Тюильри.
Карно, Барер

Завтра. Лазар Карно четко представил себе лицо генерала Гоша, обвиненного в коррупционных связях с иностранными державами. Это эшафот. Других вариантов нет. Завтра Франция лишится одного из самых талантливых военачальников последних лет. И он, Карно, запустил это дело до такого состояния, что гибель Гоша неминуема. Сегодня в Комитете будут обсуждаться списки заговорщиков, в частности – дело Гоша. Один он ничего не сможет добиться, несмотря на то, что хорошо подготовил аргументы. Бумага, написанная генералом Пишегрю, требует дополнительного расследования. Прежде всего, Пишегрю должен выступить, как свидетель – а это невозможно ввиду того, что генерал сейчас управляет Самбро-Маасской армией и не может отсутствовать ни дня. Во-вторых, личность банкира, якобы вручившего взятку Гошу. Он исчез. А если казнить Гоша, то уже никто и никогда ничего не докажет. Плюс – список военных заслуг Гоша. Нет, все не то. Нужна поддержка других комитетчиков, лишь большинством голосов будет возможно отсрочить рассмотрение этого дела. А Карно просто не имеет право потерять Гоша. Но как заставить коллег прислушаться к его доводам? До заседания оставалось всего полчаса, а Карно сидел, перекладывая бумаги, заняв место у окна, на которое, правда, с момента отъезда Сен-Жюста, никто не претендовал.
Дверь открылась. На пороге стоял Бертран Барер. Гений дипломатии со своей вечной вежливой улыбочкой и желанием сгладить острые углы. Человек умный и хитрый. А что у него в голове, не знает, наверное, даже Неподкупный. С его мнением считаются многие в Комитете, и ему одному удается хотя бы иногда проталкивать свои собственные решения. Карно уже давно думал о том, что стоит получше узнать Барера. И, возможно, выяснить, чем они могут быть друг другу полезными. Чем не повод?

- Добрый день, Бертран. Ты как всегда раньше назначенного часа. – Карно поднял на него взгляд, в его глазах блестела нетрадиционная доброжелательность. – Говорят, вчера ты ушел из Тюильри последним. Не бережешь себя.


- Ну ведь наша задача беречь не себя, а Отчизну, так ведь, Карно? - Барер добродушно улыбнулся, пытаясь не уснуть на месте. Режим последних дней дорого дался даже ему. Кроме того предстояло сделать еще больше. Многое произошло. Во-первых, Робеспьер. На глазах у всех он из умного и хитрого коллеги превратился в диктатора. Все, как и предупреждал Дантон. Теперь Робеспьер может позволить себе не считаться ни с чьим мнением и проводить в жизнь только собственные решения, которые ведут страну - да к чему ведут? Что теперь в голове у этого человека, хладнокровно пославшего на эшафот лучшего друга и заодно еще десятки людей? Человека, превратившего террор из орудия в ежедневное блюдо? Наконец, человека, который под предлогом борьбы с тиранией сосредоточившего в своих руках абсолютную власть?
Во-вторых, противопоставить Робеспьеру было больше нечего. Если раньше они нередко выступали против новых триумвиров единым фронтом, то теперь Колло дЭрбуа запуган, Приер витает в делах армейских миссий, отмахиваясь от любых стратегических решений, Карно... Вот он, Карно. Единственный, кому позволено открыто ненавидеть Робеспьера. И он пользуется этим правом потому что правда его ненавидит или - просто чтобы показать, что он этим правом обладает? - Не беспокойся обо мне, Карно, - повторил Барер, доброжелательно широко улыбнувшись, не отрываясь от бумаг


- Это проявление вежливости. - без тени улыбки сказал Карно. *Как же ты вежлив и доброжелателен, Барер... Знать бы, о чем ты думаешь...* - Мы все сейчас много работаем во благо республики. Только опасное это дело..., - *слишком усердная работа во благо может стоить тебе головы также, как и безделье*, - мысленно закончил свою фразу Карно.


- Карно, Вы опасаетесь покушений? - встревожился Барер, - Или Вас беспокоит что-то еще? Он привстал из-за стола и улыбнулся Карно, - Я помню, как рекомендовал Вас в Комитет, Карно. Помню, как боялся Вашего отказа, но нашел в Вас не только те качества, за которые мы пригласили Вас в Комитет, но и энтузиазм, желание служить Отечеству. Мне кажется, в тяжелые минуты именно в таких воспоминаниях можно найти силы продолжать выполнять свой долг. Но мне кажется, что причина Вашего вопроса - не утомление. Так что за ним стоит?

- Беспокойство, друг мой. Беспокойство и озабоченность сложившейся ситуацией, - неожиданно мягко сказал Карно. - Иногда у меня возникает ощущение, что я - лишь зритель, а события развиваются вне зависимости от моего мнения и желаний. А у вас?


- Мне кажется, что умный человек всегда найдет возможность влиять на те или иные события, пусть не на их первопричины, но на течение, - задумчиво сказал Барер, - Уже многое вышло не так, как мы предполагали. Многое не исправить и не вернуть. Мы уже не изменим предложенные обстоятельства, друг мой, но мы можем найти в них свой путь. Я правильно понимаю, что Вы размышляете о последнем заседании Комитета, когда наше, - Барер подчеркнул это слово, - Предложение не было принято? Но если бы мы знали чуть раньше... Я думаю, что все еще можно исправить, - легко закончил он, - Я буду только рад, если мой скромный талант может оказаться полезным для Военного ведомства и его нужд.



Карно взглянул на него в упор. Выстрел попал в цель. Слова не выпущены вхолостую. Этот человек обеспокоен судьбой Франции не меньше, чем он сам. Он видит, что республика движется к диктатуре. И главное, он также, как и Карно, поставлен в тупик мыслью о том, что судьба страны зависит от настроения и желаний полусумасшедшего тирана, который, кажется, постепенно выживает из ума - а иначе и не скажешь. - Но история не закончена, друг мой, - произнес Карно. - Нам предстоит принять совместно еще множество решений. Думаете, в наших силах на них влиять? - он недобро блеснул глазами. - В свою очередь я также хочу заверить вас в том, что Военное ведомство всегда готово поддержать тех, кто занимается внешней политикой. В конце концов, все это - звенья одной цепи.


- Все зависит от того, на что именно влиять, - весело продолжил Барер, сев на край стола и рассматривая свое любимое перо, - Давайте думать вместе. Вы можете рассказать мне, на какие именно решения следующего заседания Вы бы хотели повлиять, а я подумаю, что можно сделать. История не закончена, есть обстоятельства, на которые мы еще можем повлиять... В рамках того расклада, который имеем.


- Генерал Гош. Он обвинен по ложному доносу. - Карно говорил, продолжая буравить собеседника взглядом. Вон он и произнес это вслух. Сделка. Карты открыты. Правильный ли это шаг, или нет, не имеет смысла думать - бывают ситуации, в которых стоит пойти на риск. Сделки сближают. А дальше будет видною.



- Ведомство Фукье, - Барер нахмурился, - Вы хотите оправдать его? Ускорить процесс?


- Это не в моих силах, - пожал плечами Карно. - Я не Робеспьер, чтобы решать подобные вопросы в одностороннем порядке. Отложить решение на неопределенный срок. Генерал Гош если и должен умереть, то на поле боя, а не как предатель, коим не является.


Барер внезапно пришел в великолепное расположение духа. На удивленный взгляд Карно он пояснил, - Всегда любил адвокатскую практику, Карно. Вы сделали мне огромный подарок. Итак, бумаги у Вас с собой? Один из секретарей Фукье - мой земляк. Когда-то я помог его отцу еще в Тарбе разобрать довольно запутанную историю с завещанием... Смотрите, Карно, у Вас есть два пути. Путь первый - поставить вопрос ребром в Комитете, ставя все на карту, так как после этого просто "забыть" об этом деле не получится - напротив. Второй путь - это максимально затянуть дело с юридической точки зрения, сделав его скорейшее рассмотрение невозможным даже в рамках нашего упрощенного правосудия. Есть третий путь - мнение общественности, обращаться к которому я категорически не рекомендую после процесса Дантона. Это был бы отличный инструмент только для ускорения хода процесса.


- Мне по душе первый путь, - задумчиво сказал Карно. - Но я выбираю второй. Вы согласны со мной, что в наше время единственный путь к победе - идти в обход?

- Победы не гарантирую, но давайте попробуем, - Барер уткнулся в бумаги, - Смотрите, с точки зрения права наших дней процесс можно затянуть только в двух случаях. Случай первый - если исчезает донос, причем в обстоятельствах, к которым непричастна ни одна из заинтересованных сторон. В Париже мятежи... Путь второй, если в деле открываются новые обстоятельства. Например, если в деле появляются новые фигуранты из числа других ваших подопечных или врагов, которые замешаны в аналогичной истории. Тогда логично оставить все дела до завершения единого расследования, которое может длиться долго. А еще нам нужен адвокат.


- Вы профессионал своего дела, Бертран, - кивнул Карно. - Но вы ведь не можете в открытую взяться за защиту генерала Гоша? У вас будет адвокат. Человек, которого невозможно заподозрить в пристрастном отношении. Он будет работать вместе с вами и слепо выполнять ваши указания. *Потому что если он этого не сделает, то никто не даст за его жизнь ломаного гроша*. Но для этого дело должно быть передано на пересмотр. И этот вопрос я подниму сегодня. Мне нужно большинство.


- Нет-нет, - задумчиво проговорил Барер, - Дело на пересмотр надо отправить после первого заседания и новых обстоятельств, иначе Вы можете навлечь на себя подозрения в личной заинтересованности. Я не спрашиваю Вас, почему Вы сами подписали приказ об аресте Вашего протеже в марте, но другие спросят. Нет, мы с Вами не заинтересованные стороны, а лишь поборники истины. Итак... Смотрите, мы сделаем так. Вам необходимо организовать донесение о том, что подобную взятку мог получить - или она могла быть предложена не только Гошу, но и другим. Тогда мы поставим вопрос о тщательном расследовании того, кто взял деньги, а кто нет. Это большая проверка, поверьте, ее можно будет сильно затянуть. Что до заседания Комитета - оно у нас вечером, а суд утром. Как я уже сказал, один мой дальний знакомый работает у Фукье. Дел у того много, они содержатся в полном беспорядке и просто валяются в папках. Когда найдут дело Гоша, то обнаружат, что на донос кто-то, вероятно из мелких служащих, опрокинул бутылку чернил. Для объяснения и повторного написания надо будет вызвать Пишегрю... А он же не сможет приехать тотчас. И вот именно вопрос о вызове Пишегрю и дополнительном расследовании в армии Вы поставите на вечернем заседании. Приер - человек чести, он должен поддержать Вас. Я поговорю с Бийо-Варенном и Линдэ. Так мы не вызовем подозрений. Что до адвоката, то я не хотел бы подставлять под это дело кого-то из своих друзей. Возможно, Вы знаете кого-то с юридическим образованием из тех, кому не удалось выделиться раньше, - Барер внутренне рассмеялся, так как юридическое образование было у двух третей Конвента и трех четвертей всех Комитетов, хотя успешных адвокатов можно было пересчитать по пальцам, - Если Вы согласны, я поговорю со своим родственником, а заодно заберу Фукье на ужин. Не люблю его, но у нас есть общие друзья, с которыми надо поддерживать отношения.


Карно протянул ему руку и поднялся. - Так и сделаем. Я рад, что мы друг друга поняли. Думаю я тоже смогу оказать вам какую-нибудь услугу в дальнейшем. А теперь я оставлю вас ненадолго. Кстати, я бы на вашем месте обратил внимание на Колло дЭрбуа. Одно время мне казалось, что он весьма дружен с вашим коллегой Бийо-Варенном. Это хорошая дружба. Им нужно общее дело, которое их сблизит. Сейчас много говорят о секциях, и, похоже, скоро многим обществам придет конец. Почему бы Бийо не заняться изучением обстановки и не подготовить доклад? Понимаю, что этим занимается Кутон, но Кутон в этом ничего не смыслит. Лично я считаю, что доклад о деятельности секций должен готовить человек, который способен передвигаться на собственных ногах и составлять личное мнение, а не мнение, навязанное его шпионами - недоучками. Вы не находите?


- Что Вы, что Вы, - махнул рукой Барер, - Какая ответная услуга? Я просто буду рад быть Вам полезен, тем более, если тем самым помогу защитить невиновного. Что касается Бийо-Варенна и Колло дЭрбуа, согласен, секции им будут интересны. Я рад, что Вы находите время, чтобы обратить внимание на коллег, хотя дела Вашего ведомства могли поглотить Вас без остатка. Этот вопрос я поставлю сам, от Вас он будет смотреться слишком странно по вышеизложенным причинам. Ну все, гражданин, - Барер пошел к дверям, - Я – к Фукье, а Вам – удачных дел на благо Отечества. Черт побери, - воскликнул он уже в дверях с мальчишеским запалом, - Как бы я хотел снова выступить на адвокатской трибуне сам! Надо будет что-то придумать… Но пока – дела государства! - помахав рукой, он вышел.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 3:55 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Тюильри

Карно, Маэл

Заседание в Комитете прошло успешно. Ставка на Барера была сделана правильно. Этот дипломат все понял верно, и сделал то, что от него зависело. Поддержал и обеспечил тем самым поддержку. Итак, дело генерала Гоша отложено и передано для дополнительного расследования. Это значит, что временно можно о нем забыть и перейти к менее важным делам. К примеру, к личности Эжена Блаве. Карно приготовил для него неплохую проверку. Он уже пару дней подыскивал смертника, которого можно было послать в Руан. Там сейчас назревали неприятные беспорядки – несколько приверженцев жирондистов подняли головы и мутили мысли в головах честных санкюлотов. Направлять в Руан кого-то из успешных генералов не хотелось – они охраняли границы Франции. Но и пускать все на самотек было невозможно. Месяц назад Карно направил в Руан одного из бригадных командиров, поставив его во главе небольшого отряда. И взялся разработать стратегию подавления восстания лично. Все шло успешно – он направлял депеши, они неукоснительно выполнялись. А потом в районе Руана стали пропадать его люди. Вестей оттуда уже давно не поутупало, и это становилось серьезной проблемой. Если город захвачен бунтовщиками, нужно действовать. Если нет – выяснить причины молчания. Гражданин Блаве на роль посланника подходил идеально. Если погибнет – не жалко. А не погибнет – значит, он и правда ценный человек, которого можно привлекать к серьезным делам. Карно дописал депешу и принялся за рассмотрение прошений из италийской армии в ожидании визита Блаве.

Маэл переступил порог кабинета, будучи не в самом хорошем расположении духа - меньше часа назад он спустил вниз по лестнице младшего сына привратницы за попытку очистить его карманы. Все бы хорошо, но незадачливый воришка сломал руку и криков было едва ли не на весь квартал с вмешательством квартирной хозяйки. К счастью, между женщинами было нечто вроде холодной войны, это и спасло ситуацию. С его точки зрения мальчишка получил заслужено - молчи, раз уж попался на воровстве. Или воруй так, чтобы тебя не поймали на горячем. Во избежание скандала и во имя более спокойной жизни в дальнейшем, Маэл согласился оплатить визит врача, но решение осталось на словах - принесло посыльного от Карно. А говорили, что привезет депешу... Идти в Тюильри, рискуя нактнуться там на Робеспьера, которого он просто не мог видеть, не хотелось, но кто его спрашивал? - Добрый вечер, гражданин Карно. Прибыл за указаниями по вашему распоряжению и так далее.

- Очень своевременно. Я рад, что мой посыльный застал вас дома. - мрачно сказал Карно, заклеивая конверт. - Вот депеша в Руан. Я вызвал вас, чтобы объяснить задачу на словах.

- Я вас слушаю, - не дождавшись приглашения сесть, Маэл просто отшел к окну и стал наблюдать за суетящимися внизу людьми.

- Вам необходимо доставить эту депешу гражданину Валлеру. В Руан. Это все, - Карно пристально посмотрел на собеседника. Задаст ли вопрос? Или отправится так, не разузнав подробностей? В Руане за последний месяц пропало четверо. Станет ли Блаве очередной жертвой?

- Я еду один? Нужно ли ждать ответа или моя задача только передать депешу? - спросил Маэл.

- Вы едете один. Ответ не требуется. Лишь подпись гражданина Валлера о том, что депеша получена. Пусть он устно расскажет вам то, что сочтет нужным для передачи мне. Также интересует ваш рассказ обо всем, что вы там увидите.

- Предлагаете мне собирать информацию? - прищурился Маэл. - Хорошо. Какую должность занимает гражданин Валлер? Насколько я понимаю, его нужно разыскать как можно скорее.

- Именно, - кивнул Карно. - Гражданин Валлер командует линейным войском, направленным в Руан для подавления мятежа. Небольшого мятежа, вспыхнувшего около месяца назад.

- Если это все, надеюсь вернуться через три или четыре дня, - сказал Маэл. - Напишите свидетельство, что вы дали мне депешу и, если не ошибаюсь, в журнале исходящей корреспонденции должен расписаться я.

"Если вернетесь", - подумал Карно. И сказал вслух: - Вы не ошибаетесь. Журнал исходящей корреспонденции - у секретаря. Прощайте.

- До свидания, - проворчал Маэл, отметив, что Карно слишком усердно его хоронит. Узнавать причины сейчас было лень, лучше заняться этим по возвращении.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 9:23 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, дом Бьянки.
Бьянка, Эжени.

*Больше мы не увидимся. И мне не надо было приходить. Хотя я была так счастлива, когда пришла, и он посмотрел на меня совсем по-другому… И так нельзя… И мы теперь больше не увидимся. Я забуду его, забуду уже завтра. Хотя как… Не понимаю* - Эжени уже часа два бродила по бульварам, пытаясь остановиться хоть на одной мысли, чтобы придать им снова стройность.

Камиль. Волшебный поэт, который сияет всеми цветами радуги, с которым они стали одним целым, и который ждет ее где-то, а она однажды придет – что бы там не говорил Арман. И он снова как будто рядом, и им никто-никто больше не нужен. А потом они придут к ней в квартиру и зажгут огонь, и свечи тоже загорятся, и все будет как раньше. Она объяснит ему все, пока он не поймет, и он однажды поймет и простит, и больше они никогда не расстанутся. Будет просто безумная любовь и безумное счастье, по ночам, близ Собора, а враги станут картонными картинками из страшных сказок, только иногда они буду махать рукой бледному всаднику, который будет нестись по небу с неведомой целью, похищая зазевавшихся путников.

Но сейчас этого нет. И небо тусклое, лилового предгрозового цвета. Мимо пробегают обезумевшие от горя и ужаса люди, а визгливые голоса торговок нарушают этот гул, придавая ему ритм. И тут нет волшебства. Это не реальный мир, в котором ее ждет Камиль, а страшное призрачное Зазеркалье.

И единственный живой человек в этом Зазеркалье, на которого она боится теперь даже смотреть, чтобы не обжечься и не утонуть окончательно в каком-то безумном водовороте. И с ним творится то же самое, не надо читать его мыслей, чтобы знать. И он не призрак, а скорее из тех всадников, которые нарушат ритм бесконечной охоты, чтобы разобраться с Королем в короне с оленьими рогами, кто здесь главный, или как всадник Апокалипсиса, который из книжки с гравюрами фламандского художника, который будет вечно пытаться вырваться хоть на полкорпуса вперед, чтобы война пришла раньше, чем голод и мор или смерть.

Нет, она снова о нем думает. И как он обнял ее, и она на тот момент забыла про все и всех, а потом сказал больше не приходить, чтобы они увиделись, только если оба останутся живы.
И повторил свою просьбу отправить по почте в «Друг Народа» бумагу для Жана Клери.

Вот он бы удивился, если бы знал, кто на самом деле живет в Париже под таким именем.

И, конечно, ни по какой почте она ничего не отправит, потому что данную просьбу действительно проще выполнить лично. Заодно, пожалуй, было интересно, как устроилась та бессмертная, которая места себе не находила, когда была у постели больного Марата и в отчаянии ждала его смерти. Эжени попробовала вспомнить образ той женщины в деталях, но вспомнила только какие-то общие черты. Светлые волосы, худое бледное лицо, очень красивая шея, самая красивая какая только есть. И еще ее любит Сен-Жюст, и тогда любил. С тех пор она должна была измениться. Когда-то Эжени даже нашла ее дом, чтобы посмотреть, как она живет.

В доме были красивые окна, но лезть близко к незнакомой бессмертной не имело смысла, тем более что может быть та хочет забыть своего Марата как страшный сон. Ведь Жан Клери тоже превратился в миф, а есть Жюльетт Флери, близкая подруга Огюстена Робеспьера – кажется, именно его. А с Сен-Жюстом у них что-то непонятное, но похожее на любовь… Неважно.
Надо просто отдать ей статью и попросить напечатать, ну хоть в память о Марате, если, конечно тот для нее еще что-то значит. Марат бы точно помог, хотя сперва накричал бы, - подумала Эжени и постучала в дверь.

Странно, дверь поддалась сама. В комнате горел яркий свет, то тут, то там были разбросаны исписанные листки бумаги.

Сама хозяйка сидела за письменным столом, на котором громоздились еще кипы бумаг и большой черный пистолет.
- Здравствуйте, - подала голос Эжени, переводя взгляд с пистолета на хозяйку, - Простите, у меня к Вам важное дело. Я бы не стала беспокоить Вас просто так.

Бьянка подняла глаза. Бессмертная. Та самая, что любила Камиля Демулена. Иногда Бьянка вспоминала ее - юное бессмертное существо, бродящее в сумрачном мире смертных в поисках своего счастья и свободы. Ей пришлось нелегко - ее первые шаги закончились страшной трагедией, и, думая о судьбе Демулена, Бьянка искренне ей сопереживала. Она была уверена, что после казни бессмертная покинула Париж - они с Камилем так любили прогуливаться по городу, что о нем ей, наверное, напоминал каждый камень. Но нет - сейчас она стояла на пороге. В ней что-то изменилось. Взгляд стал более жестким, выражение лица приняло более потусторонний оттенок. Таких женщин мужчины предпочитают обходить стороной - боятся обжечься об эту загадочность. Зачем биться в закрытые двери, если вокруг полно бесхистростных и наивных созданий, готовых слушать и принимать их речи? Впрочем, о чем это она? Бьянка убрала пистолет и поприветствовала гостью. - Добрый вечер. Кажется, вас зовут Эжени? Что привело вас в мой дом? Садитесь и рассказывайте.


- Да, меня зовут именно так, - Эжени поискала взглядом свободное от бумаг кресло, - Я постою, - заключила она, - У вас очень хорошая газета, знаете? Я однажды нашла Ваши окна. Было интересно, как живут другие бессмертные. Но смертные явно остались интересней и Вам, и мне, и поэтому я здесь. Я принесла Вам статью, и хочу попросить, чтобы Вы ее опубликовали, -она протянула Бьянке конверт.


- Моя газета была бы лучше, если бы ее выпускал человек, который ее придумал. - усмехнулась Бьянка. - Жан Клери - плохой редактор. Он журналист, не более того. Но мне приятно слышать ваш лестный отзыв, Эжени. Давайте вашу статью. Вы решили попробовать себя в журналистике? - Бьянка забрала конверт и положила его на стол. Бедная девочка! У нее отняли Камиля, и она решила пойти по его стопам! Можно себе представить, как нелегко далось ей это решение...


- Я Вас умоляю, - изумилась Эжени, - Я не собираюсь пробовать себя в журналистике. У меня есть мои пьесы, мне хорошо на своем месте. Да и представьте себе статью, в которой современная политика будет сравниваться со сказкой про Спящую красавицу, Сен-Жюст - с Арлекином, Робеспьер - с Пьеро, а Конвент - с Коломбиной, которая поет и танцует, но только дополняет собой действо, являясь только причиной тревог главных героев, но не давая развития самой. Да все подумают, что один из Ваших авторов перепил и сошел с ума на почве белой горячки, а вот в Театре это уместно. Статью написала не я, - заключила она, слегка волнуясь, - Ее написал один человек. Мужчина, - конкретизировала Эжени.


Бьянка слушала, широко раскрыв глаза, затем весело рассмеялась. - Сен-Жюст с Арлекином? О боже, Эжени, почему? Я не видела ваших пьес, но с удовольствием посмотрела бы, у вас хорошая фантазия. Спящая красавица и Коломбина... Интересно, интересно. А Огюстен Робеспьер? С кем он у вас ассоциируется? Хотя, вы, наверное, его не знаете... И какую роль вы бы отдали мне? - Бьянка не спешила открывать конверт, ее захватили сравнения Эжени.

- Вам... - Эжени посмотрела на Бьянку искоса, думая, не обидится ли та, - Знаете, Вы были бы или Бригелла, это вечный друг-враг Арлекина, иногда обходящий его на поворотах, веселый и умный дьяволенок... Только он чернокожий... Пришлось бы сделать Вам красивую маску из темно-шоколадной ткани, Или Смеральдина. Это Арлекин в юбке, девушка, которая сперва неуверенно чувствует себя в городе, но потом надевает красивое платье и участвует во всех интригах своего двойника, а еще в нее все влюблены и смешно бегают за ней, а Смеральдина смешно воротит нос и выбирает приключения с Арлекином. Она не чернокожая, но у нее платье из заплат, учтите.
- Согласна на Смеральдину, мне нравится! А платье - это мелочи! - обрадовалась Бьянка и вскрыла конверт. На стол выпал листок, исписанный корявым почерком.

«….Когда Франция оказалась под ударом иностранных держав, наши враги делали ставки не на то, кто победит – на то сколько мы продержимся, будут ли они пить шампанское в Париже в сентябре или в декабре. Между тем, сейчас они по-прежнему глушат на границах английский сидр или голландское пиво. Как могла армия в пять раз меньше, разутая и голодная одержать такие победы? У нас было только одно преимущество. Не было бархатных штанов, трехцветные перевязи шились даже из женских юбок или и вовсе из лохмотьев, служивших еще нашим дедам. Но мы были свободны. Именно свободная армия способна не просто одержать победу, а сотворить чудо. Армия, в которой захватывают знамена не генералы, а французский народ. Что теперь?.....
…Теперь нет ни генералов, ни армии, ни даже сержантов или полковых хирургов. Есть марионетки, которые обязаны повиноваться и молчать. Я не говорю о повиновении как основе военной дисциплины – здесь компромисса быть не может. Я говорю о тех указаниях, которые нам читают тщедушные люди в штатском, путешествующие в карете и неспособные правильно сесть на коня. Они даже не в состоянии правильно выговорить название местности, которое пишет им Карно, а на резонные замечания о том, что стоит запросить новый приказ, так как старый относился к другому театру военных действий, они бросают презрительно – вернитесь, мол, назад и сделайте все, как написано. И мы молчим. И только попробуйте сказать им хоть слово, когда комиссары Конвента, на словах клявшиеся служить примером для солдат, но на практике служащие им лишь примером того, с какой спесью можно носить на шляпе трехцветный султан, при взятии города первыми бросаются на его разграбление. Пока солдаты, послушные командирам, греются у походных костров и едят скудный и честно заработанный ужин, эти люди грузят в свои кареты шкатулки с золотом, вырванные у тех, кого они сочли подозрительными, или ценную утварь, или шелк и бархат для своих любовниц….
….Мне терять нечего. Мне глубоко безразлично, буду я жить завтра или мои замечания в адрес законных представителей сочтут клеветой и государственной изменой. Но я не согласен умереть предателем в глазах собственной совести и солдат, который мог сказать и промолчал. Покойный Марат согласился бы со мной, поставив мне в вину только отсутствие литературного таланта.»

- Последняя фраза тут лишняя, - машинально сказала Бьянка. Лазар Гош. Антуан отзывался о нем, как о талантливом военачальнике, которому мешает добиться успеха гордыня и неадекватное отношение к собственной персоне. Вы принесли мне эту статью, значит, вы с ним знакомы. Расскажите мне о нем. Он затронул интересную тему, но это похоже на последний крик. Его должны казнить?


- Да, - мрачно сказала Эжени, - Должны. Но это совсем другое, если поймете. Что Вам рассказать о нем? Что когда-то я случайно столкнулась с ним на улице, а потом Камиль вышел, хлопнув дверью на целых три дня, когда я рассказала про высокого военного с горящим взглядом, который как угли прожигает толпу - может быть помните, тогда тоже было неспокойно. А потом мы встретились, когда уже все было по-другому. Я узнала, что его арестовали по доносу генерала Пишегрю, а он, Вы понимаете, остался единственным, кого я знала тогда, когда была счастлива - Сен-Жюст уехал, Робеспьер счел меня виноватой в том, что случилось, а больше у меня знакомых не было. И я пришла к нему, хотя это было глупо, правда глупо, потому что таких знакомств в Париже сотни каждый день, в этом суть этого города. А потом я сама не знаю, что произошло. Мое сердце осталось с Камилем и я всегда буду только с ним. Но при других обстоятельствах мы могли бы сильно любить друг друга. Но я принадлежу другому, а его скоро казнят, потому что теперь оправдательные приговоры не выносятся. Вот так и получилось, что я пришла к Вам с чужой статьей, - закончила Эжени, - Вы мне поможете?


- Бедная... Я понимаю... слишком хорошо понимаю... - ошарашено произнесла Бьянка. Она порывисто вскочила и принялась собирать раскиданные бумаги. - Не стой. Садись. В этом кресле всегда сидит Антуан, когда приходит. А ты, я вижу, к нему неравнодушна. - усадив Эжени, Бьянка вернулась на свое место и перечитала статью. - Твой друг затронул непростую тему. Понимаю, что ему терять нечего. Но своей статьей он бросает тень слишком на многих. Люди бывают разные. Но есть и честные комиссары. И ты знаешь, что Сен-Жюст никогда не сделал бы ничего подобного. Я должна встретиться с твоим другом и попросить его дополнить материал. Играть, так в открытую. Я смогу дополнить статью в его стиле, даже если его казнят. И материал будет напечатан. - Бьянка мягко взглянула на гостью и улыбнулась. - Обещаю.


- Я, кстати, не бедная, - заметила Эжени, - Что касается Сен-Жюста, то я к нему просто хорошо отношусь. Не злись, пожалуйста, но тогда, в марте, я нашла твои окна чтобы попросить тебя быть помягче с ним. Он очень сильно напился тогда, и ходил мрачный, как будто лично уступил Париж врагам и короновал Луи Семнадцатого. Но я не стала вмешиваться в вашу историю, как ты никогда не вмешивалась в мою. Что касается твоего вопроса, то Гош сидит в тюрьме Люксембург. Я думаю, вам стоит поговорить о том, что ты сказала мне.


- Я навещу его сегодня же, - кивнула Бьянка. - В наше время имеет значение каждая минута. Если хочешь, пойдем со мной. Наверное, тебе будет интересно поприсутствовать при разговоре? Говорят, Гош - непростой собеседник. Вдруг он разозлит меня? Шучу. Но предложение остается в силе. Решать тебе. - Бьянка хорошо помнила, как изменилось лицо Эжени, когда та увидела ее мирно беседующей с Демуленом. Эта бессмертная итак слишком много пережила. Вдруг она расстроится, оставив их наедине?


- Нет, я не пойду, - покачала головой Эжени, - Я хочу попробовать больше его не видеть. Ну и потом ты как сама себе это представляешь? Думаешь, кому-то из наших с тобой смертных знакомых понравился бы перекрестный допрос у двух женщин? Ты же их знаешь сама. Кроме того, у меня есть другое дело. Я не хочу, чтобы его казнили. Пусть мы не будем вместе, но потерять второго - это слишком много, пусть даже между нами ничего нет и не будет.


- Я хотела спросить, почему ты ничего не сделаешь, чтобы помочь ему выбраться, но посчитала это нетактичным, - улыбнулась Бьянка. - Ну что ж, не будем терять времени. Ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. Хотя, ты не из тех, кто любит просить совета и тем более не из тех, кому необходимо сочувствие. Я тоже всего этого не люблю. Но со мной можно поговорить. Просто поговорить, не скрывая своей сущности. - Бьянка говорила, стоя перед зеркалом и закалывая волосы в высокую прическу. Осталось подобрать платье, и можно идти на встречу с генералом, о котором она столько наслышана.


Эжени искоса глянула на Бьянку. Красивая... Ничего не скажешь, хочет понравиться Гошу. Но, если делать то, что задумала она сама... Эжени представила на секунду.
*- Скажи, пожалуйста, ты здесь что делаешь?
- Прости, пожалуйста, я приехала спросить у тебя совета, и, может, ты поможешь...*
Она ведь хочет совершить одну поездку, чтобы тоже поговорить с мужчиной, который вряд ли будет расположен с ней разговаривать, и который терпеть не может, когда она оказывается замешана в политические интриги.
- У тебя красивое платье, - сказала Эжени, - И я знаю, что ты делаешь это не со зла, а потому что так проще уговорить сделать то, что ты хочешь. Я тоже еду говорить с мужчиной, хотя тоже просто как с другом. Я еду к Сен-Жюсту. Поможешь мне выбрать подходящее платье? Косы я оставлю, чепцы терпеть не могу, но с женщиной в черном говорят менее охотно, чем с женщиной в красивом платье. Даже если они просто друзья.


Бьянка слегка нахмурилась. Она и сама думала навестить Сен-Жюста, но посчитала это неуместным. Теперь ей останется только сидеть в Париже и ждать известий. Написать записку? Ну уж нет. Как это будет выглядеть? Бьянка окинула Эжени критическим взглядом. - Ты права, черный цвет делает тебя слишком мрачной. На тебя будут обращать внимание в дороге. Тебе нужно что-то менее мрачное. - Бьянка распахнула свой шкаф, в котором обнаружилось несколько десятков платьев. - Здесь - все возможные модели платьев, которые носят сейчас в Париже. Они не подойдут тебе по росту - я намного ниже. Но ты можешь выбрать то, что тебе понравится. И я направлю тебя к портнихе, у которой я это купила.


Эжени в глубине души посмеялась над абсурдностью ситуации, подумав, что такой упрек оказался гораздо эффективнее ревнивого скандала и приступила к выбору платьев, подходящих для того, чтобы взять с собой в дорогу.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Мар 07, 2010 9:29 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Париж.

Жанна де Шалабр, Робеспьер.

Знакомая дверь дома на улице Сент-Оноре. Жанна де Шалабр отдернула руку, словно боялась обжечься. Здесь, в доме Дюпле, скорее всего, царило обычное спокойствие. Все на своих местах. Элеонора, скорее всего, уже перемыла посуду и вместе с Виктуар села за вышивание. Глава семейства, уставший после трудного (а других теперь и не бывает) дня в суде, скорее всего, спит. А может быть, слушаний сегодня не было, и ему не пришлось выполнять тяжкую роль присяжного? Тогда он трудился весь день, не покладая рук… Бедный Морис, как же он старается на благо семьи! Странные мысли. Скоро полночь. Она здесь. Перед домом Дюпле. Одна. Что толкнуло ее на этот безумный шаг? Да как она могла вообразить, что ее выслушают и примут? После всего, что она натворила, после этой измены и предательства. С момента последнего визита Максимильяна маркиза просыпалась каждую ночь в одно и то же время. Бессонница и пустота. Два человека, между которыми она разрывалась. Но один из них умер. Умер в тот момент, когда другой сорвал с него маску. «Как я могла предать тебя, Максимильян….» Нужно уйти. Зачем она стоит под этой дверью, глядя в едва освещенные окна? Чего ждет? Прощения? Отпущения грехов?

- Гражданка… Дайте денег… Я голоден…

Еще один несчастный ребенок, вынужденный бегать по улицам в такое время, вместо того, чтобы видеть сны в собственной постели, среди любящих родственников и игрушек. Еще одно дитя революции, выброшенное за борт волной, от которой нет спасения. Маркиза протянула ему несколько монет.

- Вот, возьми. Только, прошу тебя, подожди несколько минут. Мне нужно написать записку. Ведь ты сможешь постучать в эту дверь и передать ее одному человеку?

Мальчик кивнул. Маркиза достала блокнот и быстро набросала карандашом. «Максимильян, мне необходимо тебя видеть. Если ты выглянешь в окно, то увидишь меня. Жанна».

Она никогда в жизни не делала ничего подобного. От нелепости собственного поступка было страшно и стыдно. Но с этим надо покончить, иначе она сойдет с ума. Маркиза отдала записку и перешла на другую сторону улицы. Если он дома, он увидит ее из окна.

Робеспьер прочел записку, затем поднес лист бумаги к огню. Лучше сразу уничтожить все, как-то связанное с личной жизнью, чтобы потом не было мучительно обидно, если бумаги, возможно, попадут в чужие руки. Разновидность паранойи, но что поделать, если несколько раз он замечал легкий беспорядок в документах, которые держал в Тюильри. Что могло привести Жанну сюда в такое время? Вариантов может быть тысяча, но проще всего - спросить. Да и не очень хорошо, что она будет стоять одна на улице. Спустившись вниз, Робеспьер аккуратно прикрыл за собой дверь и быстро пересек внутренний дворик.

- Здравствуй, Жанна. Что у тебя случилось? Беспокоит полиция?

- Нет. Меня никто не беспокоит, - пролепетала маркиза, сбитая с толку его холодным тоном. Или ей так кажется, и Максимильян говорит с ней, как раньше? - Максимильян, я, скорее всего, буду вынуждена уехать. Мне кажется... что оставаться в Ванве становится небезопасным... Но я не могу уехать вот так. Я много думала о нашем последнем разговоре. Ты слишком много значил для меня все эти годы. Наверное, ты даже сам не представляешь, сколько ты для меня значил. Зачем я все это говорю сейчас? Я не могу уехать, зная, что ты считаешь меня предательницей. Дай мне возможность объясниться, прошу тебя. Этот шаг дался мне непросто. Но я так больше не могу. - Маркиза чувствовала, что вся дрожит, но приняла твердое решение идти до конца и сказать все, что собиралась. Даже если потом ей придется жалеть об этом всю жизнь.

- Мне кажется, что улица - не слишком подходящее место для разговора, - сказал Робеспьер, отметив в интонациях Жанны нотки, которых раньше не было, а также то, что, говоря об их взаимоотношениях маркиза употребляет прошедшее время. Пора привыкнуть. Впрочем, если ей так важен этот разговор... - Мы можем пойти туда, где ты жила раньше, ведь комнаты остаются за тобой до конца года. Или назови другое место. Говори, Жанна, так как мне сказать нечего.

- Да, ты прав, так будет лучше. Как глупо, ведь я могла сразу отправиться на ту квартиру... Мишель ночами просиживает в редакции и возвращается лишь к утру. Нам никто не помешает поговорить. Но я не знала, захочешь ли ты меня видеть, поэтому и пришла к твоему дому. Прости. Пойдем, - маркиза машинально хотела взять его под руку, но, испуганно отдернув ладонь, нервно поправила накидку и пошла вперед.

***

В комнатах все осталось так же, как было, судя по всему, в день отъезда хозяйки. Даже вещи оставлены на своих местах, вот только мебель покрыли чехлами, теперь казалось, что все в саване. Робеспьер зажег свечи и отбросил в угол покрывала со стульев.

- О чем ты хотела со мной говорить, Жанна? - мягко спросил он, хотя в голове вертелось предположение что барон, вероятно, не смог сделать ей выездные документы по каким-то причинам. А ехать по фальшивым она боится. Еще не давало покоя ее "прошедшее время" и другие мелочи, так что создавалось впечатление, что она общается с прокаженным - из жестокой необходимости. Факт. Но не повод, чтобы давать волю эмоциям. - Мне было бы очень приятно знать, что ты сохранила лучшие воспоминания о нашем знакомстве, но не вправе настаивать на ином. Будем считать, что ты оказалась под влиянием обстоятельств и, должен признать, вела себя достойно, так не воспользовалась моей к тебе привязанностью. Я не виню тебя, скорее себя за то, что позволил увести тебя в тюрьму тогда и, наверное, это и есть итог, который следует подвести.

- Я хочу рассказать тебе все с самого начала. Хуже, чем ты думаешь обо мне, ты уже думать не сможешь, - заговорила маркиза, опустив глаза. - Максимильян, какой мертвой стала эта комната! Я приготовлю кофе... Если Мишель не воспользовался моим отсутствием и не использовал мои запасы... Я, уезжая, позволила ему, - она засуетилась. Поспешно вышла из комнаты, вернулась и села напротив, положив руки перед собой. - Боже мой, ну разве когда-то можно было предположить, что мы будем сидеть с тобой вот так, не зная, что сказать друг другу, подбирая каждое слово тщательно, чтобы быть правильно понятым? Я хотела тебе сказать... Ничего не изменилось. Я сильно ошиблась, я подозревала тебя во всех смертных грехах, и это - моя вина. Я позволила себе сомневаться. После того, что с тобой произошло, я бросила тебя в самую трудную минуту. У меня нет слов, чтобы выразить тебе, что я чувствовала тогда. И сейчас. Если бы я могла повернуть время вспять, все бы было иначе. Но это не в наших силах. Остаются воспоминания и мысли. Все эти дни я думаю только о тебе и о том, что уже ничего нельзя исправить. Сколько сказанных слов, а я так и не решилась начать свой рассказ. Слова, готовые сорваться с языка, так и остаются недосказанными. Возможно, мне просто нужно сказать, как ты мне дорог? Ты - первый мужчина, к которому я прихожу вот так, умолять о прощении. Но мне ничего от тебя не нужно. Я покорилась судьбе и готова принять все, что мне положено за мои грехи. - Маркиза замолчала. Эта речь давалась ей с трудом.

- Раз мы сегодня решили говорить откровенно, то я не хочу оставлять недомолвок, которые могут дать ход новым взаимным обидам, - после довольно долгой паузы сказал Робеспьер. - Мне и сейчас сложно думать о том, сколько информации прошло через меня к роялистам при твоем непосредственном участии. Анализируя, стараюсь убедить себя в том, что не так много и не столь важной. Похоже на самообман, но все же мне хочется верить твоим словам и тому, что некоторые поступки были продиктованы заблуждением. Кажется, что ты говоришь искренне и возможно, следует предпринять попытку забыть все, что произошло.

- Это возможно, Максимильян? - тихо спросила маркиза. - Начать все с чистого листа? Забыть о том, что я нанесла тебе такой удар? Удар, нанесенный рукой близкого человека, гораздо болезненнее, чем речи врагов в Конвенте, чем все подлости, которые шепчут у тебя за спиной твои недоброжелатели. Я хорошо тебя знаю. Наверное, я одна из немногих, кто знает тебя настоящим. Ты не умеешь прощать. Ты вычеркиваешь из жизни один раз. Навсегда. И ничего не чувствуешь, кроме усталости и разочарования. Если бы я могла надеяться, Максимильян...

- Наверное, не умею. Просто не чувствую ничего, кроме усталости и разочарования уже очень давно, вне зависимости от того, кто наносит удар. Когда бьет враг, это понятно, иначе не может быть, а когда друг - остается только оправдывать это тем, что человек заблуждался. До поры до времени, когда закрывать глаза станет невозможно. Я устал, Жанна. Наверное, потому ты и являешься сейчас исключением из правил. Возможно, есть и другая причина, но я не хочу заниматься самокопанием.

- Я заблуждалась, Максимильян! Бог свидетель, как сильно я заблуждалась! - маркиза подошла и взяла его за руки. - Посмотри, во что я превратилась за этот месяц! Я потеряла покой, я больше не могу ни о чем думать, я даже разучилась бояться за свою жизнь! Поверь мне, я дорого заплатила за свое заблуждение! Видишь, я даже не прошу тебя вернуться. Я знаю, что ты не переступишь больше порога моего дома в Ванве, и не надеюсь, что ты мне поверишь. Поэтому я готова уехать и начать все с начала. Где-нибудь далеко, где я не смогу читать газет и слушать о событиях, происходящих в Париже. Там, где меня никто не знает. Там, где не услышу ни одного вопроса о тебе и о человеке, который заставил меня совершить предательство.

- Не переступлю, ты права, - безжалостно подтвердил он, но потом, повинуясь скорее инстинкту, нежели рассудку неожиданно погладил ее по голове. - Ты не сможешь уехать из Парижа, теперь уже ни при каких обстоятельствах. Все заставы закрыты, даже если ты предъявишь необходимые документы, не исключено, что они займутся установлением личности. Ты понимаешь, чем это грозит и боюсь, что моего влияния будет недостаточно, чтобы избавить тебя от беды. Лучше не пытайся покинуть город.

- Это замкнутый круг... - прошептала маркиза и закрыла лицо руками. - Я не знаю, как мне дальше жить. Я не хочу никого предавать. Я просто хочу, чтобы все было, как раньше. Какая высокая цена всего нескольких часов промедления. Ведь ты говорил, что хотел мне помочь, а я просто об этом не знала. Всего несколько часов, пусть, несколько дней - и ничего этого бы не было! Я совсем забыла про кофе... Мишель не простит мне, если я сожгу его квартиру, - маркиза улыбнулась сквозь слезы и быстро направилась к двери.

***

Горячий кофе бодрил, сгоняя полусонное оцепенение, которое иногда заменяло полноценный отдых. - Не нужно ни о чем сожалеть, Жанна. Ты ничего не изменишь, только изведешь себя, никому не будет от этого лучше. Постарайся забыть обо всем. И оставайся в Париже. Собственно, у тебя нет другого выбора... - о том, что в пригороде намечается облава, Робеспьер умолчал, во первых, чтобы не пугать ее, а во-вторых... считал нужным не говорить. - Более того, я хочу, чтобы ты осталась. Никто не может знать заранее, как все сложится.

- Ты хочешь, чтобы я осталась здесь? - переспросила маркиза. - Здесь, в этом доме, по соседству с тобой? Почему? Ты же понимаешь, как трудно мне будет ходить по этим улицам, мимо твоего дома, зная, что я никогда не смогу больше войти, не вызвав твоих подозрений? Объясни, Максимильян, и не старайся подбирать слова, чтобы меня не обидеть. Избавь меня от фантазий, пустых надежд и приписывания тебе несуществующих мыслей!

- Мне сложно объяснить почему, но попытаюсь. Допускаю, что тебе будет сложно ходить мимо дома, я же, в свою очередь, постараюсь не оставлять на виду важные документы. Тем не менее, я хочу, чтобы ты осталась, так как ценю то спокойствие, которое чувствую в твоем присутствии, пусть даже это звучит абсурдно. И этот разговор хотя бы потому, что он - откровенный. Ты нравишься мне как женщина, если уж мы условились избегать недомолвок. Разумеется, я не собираюсь принуждать тебя, ты вольна принимать решения самостоятельно. Вот, собственно, все.

- Что они с тобой сделали, что даже такие слова звучат в твоих устах обвинением, - прошептала маркиза. - Боже мой, неужели ты считаешь, что после всего, что произошло, я буду копаться в твоих бумагах... "Не оставлять на виду важные документы". Максимильян, ты действительно считаешь, что я пришла к тебе, ради того, чтобы получить доступ к твоим бумагам? У меня больше нет слов. Я благодарю тебя за то, что выслушал. И больше тебя не побеспокою.

- Я действительно считаю, что ты можешь стать жертвой шантажа, - сказал Робеспьер. - Не думаю, чтобы тебя оставили в покое. Допускаю, что в ближайшее время с тобой попробуют связаться и закрыть все пути к отступлению, которые еще остались. Вот тогда выбора не останется. А бумаги... прости, но я не могу прекратить думать о том, что уже было сделано для того, чтобы навредить в первую очередь тебе. Нет, я не считаю, что ты пойдешь воровать документы или будешь пытаться узнать дальнейшие планы касательно контрреволюционеров, - он улыбнулся, но улыбка получилась жесткой. - Ты сама хотела откровенного разговора, а теперь обижаешься за то, что я ответил не так, как ты ожидала.

- Ты прав. Я хотела откровенного разговора. Но я ничего не могу с собой поделать. Я все еще жива, Максимильян. Я готова признавать ошибки, готова к тому, что меня арестуют, готова остаться в одиночестве до конца жизни. Но я не могу слышать твой холодный голос и видеть твою ледяную улыбку. "А чего еще ты ожидала?" - спросишь ты. И правда, чего я ожидала? Ты ведь по сей день скрываешь мой секрет, хотя он может стоить тебе жизни. Скрываешь в память о тех днях, что ты проводил в Ванве, забыв о политике. Спасибо, что был со мной откровенен. - Маркиза подошла к окну, изучая открывающийся вид на улицу. Переехать в Париж. Жестокое наказание за ошибку. Максимильян тысячу раз прав, но она вряд ли сможет пойти на этот шаг. Уж лучше одиночество среди цветов и милых соседей, чем этот город, ставший чужим.

- Живи, - Робеспьер подошел и развернул ее к себе, сильно сжав руку. - Делай что хочешь, поступай, как знаешь, но живи. Если я все еще остаюсь в твоих мыслях, тебе придется жить за двоих, какой бы непосильной не казалась эта ноша, так как я уже давно мертв. Не в состоянии чувствовать, жить и наслаждаться жизнью, так как не вижу перспектив... Впрочем, это не столь важно. Важно то, что все, что мне осталось - это везде видеть заговоры и врагов. Я не могу иначе. А ты не можешь принять меня таким, как я есть, потому что не можешь осознать произошедших перемен.

- Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Поверь мне хотя бы в этом, - тихо сказала маркиза, подняв на него глаза. - Только не отталкивай меня. Мне ведь ничего не нужно. Я прошла через богатство и массу мирских удовольствий, у меня было много мужчин, развлечений, денег - все что угодно. Ты знал меня в те времена, и ты разглядел во мне то, о чем я и сама не подозревала. Только благодаря тебе я научилась отличать плохое от хорошего, видеть разницу между лестью и признанием, между искренностью и фальшью. Я останусь в Париже, если хотя бы немного тебе нужна. Только скажи. Скажи, Максимильян, и я никуда не уеду. Я буду ждать тебя здесь каждый вечер. Печь твое любимое печенье, читать, ходить в театры и смотреть в окно. Мой дом станет местом, куда ты сможешь прийти, чтобы просто забыть о кошмаре, в котором ты живешь. Хотя бы на час. Поговорить о музыке и книгах. О чем угодно, кроме политики и заговоров. Только скажи. Еще не поздно все вернуть.

- Ты нужна мне, - "пусть даже я предаю самого себя" - вторую половину фразы Робеспьер не сказал в голос. - Я хочу, чтобы ты осталась и хочу остаться.

- Я останусь, Максимильян. - маркиза обняла его и склонила голову ему на плечо. - Как хорошо, что все закончилось! Мы не сможем появляться в обществе, но ты сможешь бывать у меня. Я сделаю эту комнату такой же, как в Ванве. Завтра утром я отправлюсь туда, чтобы собрать вещи. А вечером... Ты придешь ко мне вечером, чтобы отметить мое возвращение?

- Приду, - ответил Робеспьер, лаская ее. - Но не нужно уезжать в Ванве. Я найду, кого отослать туда. А сейчас молчи... Иначе мы снова договоримся до обид.

- Ты прав. Больше ни слова, - прошептала маркиза. Впервые за этот год она была абсолютно счастлива.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 18, 19, 20 ... 35, 36, 37  След.
Страница 19 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group