Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 21, 22, 23 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пт Мар 26, 2010 10:53 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

.Май 1794
Париж, дом Мерлена.
Мерлен, Эжени

Эжени крутилась перед зеркалом, напевая песенку про любовь. После разговора с Сен-Жюстом на душе стало заметно легче… Гош, скорее всего ни причем, но чью-то чужую тайну он скрыл. Пожалуй, пора поговорить с ним честно и спросить, что он имеет в виду под словом «любить». Она еще раз перечитала записку, которую нашла под порогом. *Эжени, прости. Я хочу любить тебя. Будешь любить меня? Гош*

Каким дьяволом ее занесло на эту квартиру, она представляла себе слабо. Но хотелось верить, что автор записки и правда сам генерал. И что они, наконец, поговорят, и он заметит, что она красивая, хотя совсем другая. И если они стали не теми, кем были когда-то, то и обстоятельства теперь могут привести их совершенно к другому. Главное – он понял, что был не прав. Впрочем, она за это время тоже умудрилась отличиться, закопавшись в чужую тайну непрошенным гостем.

И теперь придется объясниться не только с Гошем, но и с другим человеком, которым тоже как-то причастен к тайне. Странным красавцем с военной выправкой и хищными глазами, который ворвался в ее жизнь и слишком много ей позволял до тех пор, пока она чуть не утонула в чувстве признательности, которым хотела подменить жизнь.

Кристоф Мерлен. Она знает о нем так много, и при этом… А ведь на самом деле почти ничего. Он выступает в Конвенте. Он любит войну. Он был любовником ее подруги и бросил ее, а потом снова ей воспользовался. Но он любил ее попугая, и любит своего коня, и доверяет им больше, чем людям.

А еще он утешал ее, шел у нее на поводу, выносил ее капризы и не выдержал уже только, когда из прошлого возник генерал Гош.
Мерлен тоже знает разгадку их с Гошем общей тайны. И он тоже может знать, кто написал донос.

Наверное, с ним тоже пора все расставить по своим местам.

Адрес Мерлена удалось выяснить с третьей попытки. Сперва Эжени попробовала поискать его по тавернам в центре, но, видимо, сегодня Мерлен решил остаться дома, а вот один из завсегдатаев был его хорошим знакомым, и в его мыслях легко читался адрес.

Эжени решила сперва отправиться к нему, заодно, возможно, после этого визита у нее на руках будут все отгадки и еще немного времени подумать перед разговором с Гошем.
- Простите, у Вас квартирует Мерлен из Тионвиля? – поинтересовалась она у хозяйки, сдающей комнаты внаем. Та указала ей на квартиру на втором этаже.

Эжени замерла перед крепкой дубовой дверью и постучала.
- Привет, - начала она, ощущая себя неуверенно под тяжелым взглядом Мерлена.

Мерлен был не в духе. Его тяготила эта неожиданно свалившаяся история про Жана Клери - он и сам не знал, насколько ему не хотелось узнать себя как-нибудь среди героев статей в "Друге народа". Не радовало то, что Клери явно что-то задумал, потому что изменил тактику. Теперь можно было только ожидать подвоха, причем неясно - когда. Вот это все и раздражало. Плюс - он проигрался в карты. Плюс - чертов Гош. Он, конечно здорово приложил этого наглого генерала, наверное, тот до сих пор едва шевелится. Но вспоминать об этом было неприятно. Особенно в свете того, что нес этот самовлюбленный выскочка! Ишь чего задумал - бежать признаваться Клери! Устроить публичное покаяние! Опозорить и себя и его! И ведь не заткнешь никак ему глотку - этому Гошу. Вот в этих безрадостных мыслях и сидел Кристоф Мерлен дома. И раздумывал, куда бы податься сегодня вечером. А тут - Эжени. - Здравствуй, гражданочка, - произнес он мрачно. - С чем пожаловали? С хорошими или плохими новостями? - Он отметил, что она выглядит не так, как обычно. На ней было одето вполне модное белое платье с какими-то дурацкими цветочками. Смотрелось неплохо. Плюс - прическа.

- Для меня нарядилась, Эжени? - не сдержался Мерлен.

- Нет, это просто новое платье, - мягко ответила Эжени, - Вижу, тебе нравится. Я пришла как друг, Кристоф. Как я уйду, будет зависеть от тебя. Пожалуй, мне стоит повиниться и рассказать тебе о последних событиях. Но потом я буду задавать вопросы. Устроит?

- Устроит! - блеснул глазами Мерлен. Он был заинтригован.

- Хорошо, - Эжени прошла и устроилась на стуле с высокой резной спинкой. Комната была выдержана в тепло-коричневых тонах и, конечно, абсолютно ей не подходила. Такие уж они с Мерленом - абсолютно друг другу не подходящие, - Итак, я виновата перед тобой. И перед генералом Гошем тоже. Меня задело, что Вы знали друг друга, а мне не сказали. И я нашла, что искала. Статья в газете из осени девяносто третьего о том, что вы были одновременно в армии, и что ты поддержал его мысль о том, что отстоять крепость Дюнкерк под силу человеку, а потом из-за этого был смещен генерал Ушар, место котрого занял Гош. Мне не надо было это лезть и не надо было пытаться разгадать вас, правда. Но вышло что вышло. Сен-Жюст утверждает, что Гош совершенно нипричем в этой истории и не виноват ни в чемкроме того что живет войной и страдает от собственной гордыни. Но он отказался пояснить, кто написал донос, который имел место быть. А вы двое точно это знаете, и все-таки были к этому причастны. Так кто написал донос, Мерлен? - спросила она, взяв его за руку, - Я должна знать, пожалуйста.

- Так вот ты какая, Эжени Леме... А я-то считал тебя беспомощной... - присвистнул Мерлен. - Ловко ты влезла не в свое дело. А зачем это тебе, кстати? Заметь, я пока что не говорю тебе, что не отвечу на твой вопрос.

- Я виновата перед тобой и перед ним, - грустно улыбнулась Эжени, - Но я не могла остановиться. Я не могла бы вечно подозревать худшее. Что касается беспомощности, то я не так много могу, это правда. Но это не значит, что я не могу ничего. Что касается моих причин, то... Понимаешь, я ничего не знаю про Гоша. И поняв, что он что-то скрывает, да и ты, я рванулась выяснять, что именно. Ну просто он такой... понимаешь, незнакомец, с которым мы столкнулись на улице, который внезапно и слишком резко стал реальностью. Я не знаю ничего про него, а он почти ничего про меня. И мое дурное женское любопытство завело меня слишком далеко за рамки приличия и уважения к чужим тайнам - свои-то я храню. Вот и все. А что у тебя с лицом? - Эжени отметила свежий кровоподтек под глазом у собеседника, - Больно? - Она отвела ему прядь волос со лба, рассматривая ущерб, - Ну ничего, - примирительно сказала она, - Заживет.

- Видимо, ты влюбилась в своего генерала по уши, - буркнул Мерлен и встряхнул волосами, чтобы они вновь упали на лоб. - Тебя как подменили. Но это - лирика. Вижу, ты сделала множество шагов, чтобы раскопать эту историю. А настойчивость требует вознаграждения. Тем более, что мне жалеть не о чем. Донос на Ушара написал я, Эжени. Поверил в Гоша - и написал. Довольна?

- О боже, - прошептала Эжени, - Зачем? Зачем ты это сделал? И ты хотя бы сожалеешь? Лучше бы я не знала. А Гош, наверное, переживает и поэтому не хочет иметь с тобой ничего общего.

- Гош переживает? Да черта с два он переживает! - выкрикнул Мерлен. - Зачем я это сделал? Сейчас скажу. - Он заговорил тише, уставившись перед собой немигающим взглядом. - Представь себе крепость. Люди держатся несколько месяцев. Гибнут. Но стоят насмерть, с "Марсельезой" на губах. Среди них - бригадный генерал. Молодой, не шибко опытный, не пользующийся особым доверием "наверху". Он готов биться до конца, потому что поинмает - потеря крепости в данный момент может означать прорыв для врага. И готов умереть за эту чертову крепость. Но нет. Не он отдает приказания. Генерал Ушар. Трусоватый, щеголеватый мужичонка, поставленный на это место предателем генералом Кюстином. Когда-то они дружили. Разве это не повод отдать под его руководство войска Мозельской армии? "Ты должен оставить крепость, Гош" - говорит Ушар, и уже складывает шелковые платочки в дорожный саквояж. Он ни дня не жил среди солдат. Ему плевать на их настроения. Он не понимает, что если французы говорят, что будут стоять до конца, то ни одна автрийская сволочь не пройдет мимо них. Ему просто плевать! Я видел это, красавица. Я жил с ними, будучи комиссаром Конвента. Но второй комиссар, более опытный и уважаемый, чем я, поддерживал Ушара. А это значило, что мое слово не будет иметь решающего значения. Я сделал то, что сделал. Гош отстоял крепость. А потом его сделали генералом армии. Вполне заслуженно, на мой взгляд. А теперь вопрос. Что важнее? Жизнь одного презренного труса? Или судьба целой армии? В лице Гоша армия приобрела настоящего командира. И мне плевать, что на самом деле было на уме у Ушара, гори он в адском пламени!

- А его ты спросил, - поинтересовалась Эжени, - Его спросил? Нужна ли ему эта армия ценой таких жертв? Да он бы просто сделал, что хотел любой ценой, без всяких доносов, неужели ты не понимаешь? Зачем ты взял на себя роль Провидения, Мерлен? Тысяча чертей, я не знаю что теперь делать. Мне кажется, Гош меня убьет. Я понимаю, почему он не хочет вспоминать. Ну как так ты мог, а? Понимаешь, когда есть что-то благородное, это нельзя марать и надеяться на историков, которые все равно соврут. Ты мог помочь ему другими методами. В конце концов, просто открыто взять ответственность на себя и выступить перед Комитетом, перед Конвентом. А ты превратил очень славное предприятие в то, в котором есть что-то от предательства. Ну как ты мог? - мягче проговорила она, - Ну пожалуйта, хоть скажи, что жалеешь. Ох, но я тебя не брошу, - она погладила Мерлена по голове, - Кстати, у тебя шишка, ты бы дома посидел, а не шатался по кабакам. Но мне кажется, тебе стало бы легче, если бы ты признался. Славы от кампании Дюнкерка не убудет, голову тебе не снесут.


- Как ты себе это представляешь? - оторопел Мерлен. - Я прихожу в Конвент, бью себя кулаком в грудь и кричу : Граждане! Помните осаду Дюнкерка? Помните ублюдка Ушара? Так вот! Знайте же, он никакой не предатель! Это я, я, Мерлен из Тионвиля, написал на него донос! А он - настоящий патриот! - Мерлер даже рассмеялся, представив себе эту сцену. - А жалею я или нет? Нет, я не жалею. А ты просто очень многого еще не понимаешь. Прочесть все газеты за 93 год - это мало для того, чтобы узнать, как там было. Не обижайся.

- Но его тебе спросить стоило, правда, - грустно заметила Эжени, - А мне стоило спросить вас перед тем как рыться в вашем прошлом. Но, видимо, ничего не исправишь. Ладно, - она поднялась, - Так я хорошо выгляжу? Кстати, ты ведь не знаешь, что у меня новое имя и адрес. Я буду рада, если зайдешь. Ну скажи, что зайдешь, - Она встала и взяла Мерлена за руку, - Все, хватит, все хороши в этой истории, и у тебя тоже есть правда, пусть слегка отмороженная. Ну посмотри на меня и говори свое мнение, мне пора.

- Давай адрес и имя. Зайду, - улыбнулся Мерлен. - Выглядишь хорошо. Если передумаешь с генералом крутить - обращайся. Мое предложение остается в силе. - Он проводил свою гостью до двери и принял решение все-таки сходить и пропустить бокал-другой в кафе "Отто". Вдруг произойдет что-нибудь веселое?

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пт Мар 26, 2010 11:27 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Самбро-Маасская армия
Маэл, Филипп Леба

Филипп Леба беспокойно мерил шагами палатку, в которой обычно заседал штаб. Черт побери, Сен-Жюст снова задержался на обходе, а как только вернется, пойдет черт знает куда с этим Блаве. И Элизабет не пишет… Кто знает, кто такой этот хирург из ниоткуда. В конце концов, Антуан так интересуется этим человеком неспроста. В нем есть все, что так любит Сен-Жюст. И загадка, и принципы, и сильная воля… Как будто его нарочно подобрали для того, чтобы он заинтересовался этим человеком. И ведь Сен-Жюст на это ведется! Да еще и всюду таскает за собой этого второго посланного, Делани, занимаясь делами армии как будто для виду Нет, он остается деятелен, но Филипп помнил Сен-Жюста в другую кампанию. Да даже несколько недель назад – тогда Антуан буквально растворялся в армии, забывая обо всем. А сейчас – просто делает свое дело.
И все началось с появления Эжена Блаве, будь он проклят – и как назло именно тогда, когда им так нужны все скрытые резервы для того, чтобы выпутаться из непростой ситуации, в которой оказалась Самбро-Маасская армия в ожидании генерала Журдана.
За его спиной вздохнул человек. Как он сумел так бесшумно попасть сюда?

Филипп резко обернулся.
Эжен Блаве собственной персоной.
- Если Вы ищете Сен-Жюста, то его здесь нет, - спокойно сказал Леба, - Он уехал с кратким визитом в ставку Пишегрю, - внутренне Филипп торжествовал. Антуана было нелегко уговорить на эту поездку, но в итоге он поддался уговорам Филиппа поговорить с генералом с глазу на глаз. Хоть один вечер он пробудет без влияния этого человека, видя которого, Сен-Жюст становится как околдованный. Может, отвлечется и вернется к реальным заботам…

- Благодарю за информацию, - ответил Маэл. Ну как некстати! Делани остался здесь, строит далеко идущие планы и получается, днем предоставлен сам себе. Превосходно. Но, с другой стороны, это не прогулка за город на пикник, а война. И у каждого есть свой долг, который он исполняет по мере сил, возможностей и так далее. Ехать вслед за Сен-Жюстом не было абсолютно никакой нужды, хотя он мог бы сделать и это. Но в лагере найдутся дела, да и опять же, кто-то должен наблюдать за Делани, пусть и не все время. Маэл бросил беглый взгляд на комиссара, но ничего не сказал, хоть и был уверен, что без вмешательства Леба не обошлось. Вместо слов он просто повернулся, чтобы уйти.

- Будете ждать Сен-Жюста обратно, или Ваше поручение, наконец, закончено? - не удержался Леба.

- Разумеется, я останусь здесь, - удивленно ответил Маэл. - Почему вы решили, что мое поручение каким-то образом зависит от присутствия в лагере гражданина Сен-Жюста? Впрочем, можете не отвечать. Я просто вернулся на то место, которое занимал до поездки в Париж, с должности помощника хирурга меня еще никто не снимал и я вовсе не хочу предстать перед трибуналом как дезертир.

- А если не от гражданина Сен-Жюста, то к кому относятся Ваши секретные инструкции? - вспылил Леба. недоверие к этому человеку и опасения за друга не помогали сдерживаться, - Может быть, к тем, кто поручил Вам следить за ним? Докладывать о его шагах - и вынуждать совершать дальнейшие действия, угодные Вам?


- Вы действительно полагаете, что я скажу вам? - холодно осведомился Маэл. - О моем задании знает гражданин Сен-Жюст, этого достаточно. Ваши домыслы глупы и безосновательны, но я не намерен доказывать вам, где и почему вы ошибаетесь.

- А Вы пришли сюда, чтобы сказать нам, что глупо, а что нет, - огрызнулся Леба, - Послушайте, гражданин, если Вы друг, а не враг Сен-Жюсту, оставьте его в покое ради его же блага.

- Не обобщайте то, что относится к вам лично, - усмехнулся Маэл. - Я не навязывался в компанию к Сен-Жюсту, но так получилось, что у нас есть общие дела и общие цели. Остальное - не вашего ума дело, гражданин Леба. Раз вы отказываетесь понимать намеки, с вами остается говорить только прямо, не так ли? Тогда повторяю еще раз: не лезьте туда, где ваше вмешательство нужно, как собаке пятая нога. Занимайтесь своими делами, у вас их достаточно.

- Вы зарвались, - холодно ответил Филипп Леба, - И забыли, что мы действительно находимся в армии. В моем лице Вы дерзите не лично досадной помехе для Ваших планов, но представителю Конвента. В Страсбурге мы отправляли на гильотину за меньшее, но я буду мягок. Думаю, двое суток на гаупвахте Вам не повредят, - Охрана, - распорядился Филипп Леба, - Сюда. Арестовать помощника хирурга за дерзость и неповиновение.

- Хорошо, - зло бросил Маэл. Он отдал два ножа и пистолет вошедшим солдатам и завел руки за спину. Гауптвахта в его намерения не входила, но и с этим можно было примириться, если соблюдать определенную осторожность. В конце концов, на него нагрузят те же обязательства, что и до инцидента: ночные дежурства и плюс другая грязная или тяжелая работа. Несложно будет убедить смертных, что день ему понадобится для отдыха при любом раскладе. Он признавал, что был неосторожен, бросаясь словами и получил то, что заслужил, но удержаться от искушения не мог... Ожидая, пока солдаты решат, кому брать его оружие, (которое им, в свою очередь, не терпелось прикарманить и обменять на что-то полезное), Маэл довольно четко представил себе, что хватает за горло комиссара и бросает физиономией о стол. Мелочное усилие увенчалось успехом: за спиной раздался грохот и приглушенный стон. Вампир не потрудился обернуться, только ждал, пока его выведут.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пт Мар 26, 2010 11:29 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, тюрьма Люксембург
Эжени, Гош

- Ой, - Эжени собиралась несколько не так начать эту встречу, заготовив заранее небольшую вступительную речь, вместо чего почему-то прижимаясь к плечу Гоша, - Отпусти, нам сперва надо поговорить, - *Я снова теряю голову, как только мы видимся. Тысяча чертей, тысяча чертей, тысяча чертей. И ведь он уйдет, а я останусь. Люди уходят, а мы… нет, не могу сейчас думать.*

- Хорошо, - развеселился Гош, - Ты сейчас скажешь, что получила мою записку и решила меня простить. Эта сестра Клери не обманула, она нашла тебя, и ты больше никуда не убежишь, хорошо?

- Ты сейчас сбежишь сам, - грустно сказала Эжени, - Кроме того, нам правда надо поговорить.

Гош нахмурился, но проводил ее к деревянной скамейке. Разговор и, правда, предстоял не из простых, тем более что он умудрился усугубить свое положение даже сидя в тюрьме. По отдельным репликам Жюльетт он понял масштаб катастрофы, которую они вызвали. С третьей стороны… Да к черту все. Хотелось пожить мечтой хотя бы пять минут, чтобы они просто были одни, и чтобы было так, как есть. В конце концов, все получилось как нельзя лучше. Он командовал войсками, сделал много невозможного, говорил с лучшими людьми века, а теперь любил самую загадочную женщину Парижа, а еще десяток, если что, будет плакать. И все это только по своей воле, и никакой судьбы, никаких удачно сложившихся обстоятельств. Чего еще желать? А невзятые города все равно останутся, как и еще много путеводных огней.

- Ну что, - улыбнулся Гош, - Ты кого-то убила?

- Прости, пожалуйста, - заговорила Эжени, взяв его за руку, - Ты сейчас разозлишься, я знаю. В общем, я влезла не в свое дело, - она рассказала ему о своих подозрениях, которые родились из вырезки старой газеты про него и Мерлена, потом то, что ей удалось узнать об обороне Дюнкерка, а потом о страшном признании Мерлена и словах Сен-Жюста в защиту самого Гоша, - Прости, я не имела права лезть. У меня ведь тоже полно тайн, в которые я не могу посвятить никого, потому что надо с ними просто жить. И вы имели полное право сохранить вашу тайну, а я просто не смогла остановиться, пока не выясню все до конца. Потому что… - она замолчала.

- Да, - нарушил краткую паузу Гош, - Мне интересно, зачем ты это сделала. Почему? Любопытство? Что-то еще? – он внимательно посмотрел на Эжени.

- Я сама не понимаю, - Эжени отвернулась. Еще пару ночей назад ей казалось, что добраться до правды – вполне благородная и объяснимая цель, но на самом деле она выглядела в этой истории на редкость некрасиво, - Я хотела в тебе разочароваться, - выдохнула она, наконец, - Или наоборот понять, какой ты. Я бы не смогла полюбить карьериста и доносчика… Прости, ну прости, пожалуйста, - Она нервно начала поправлять складки на платье.
Гош вздохнул и взял рукой за подбородок, развернув к себе.

- Так не пойдет, - мягко сказал он, - Не пойдет. Эжени, как бы тебе не было неприятно это осознавать, но я не Камиль Демулен. Я не живой идеал Революции при жизни, не святой. Я делал много ошибок и, если буду жить, сделаю еще много. Но я и не Мерлен, которым ты крутила, как хотела, только позволяя ему нести за тобой шлейф, понимаешь? Я не всегда буду понимать тебя, а ты – меня. Тот же Дюнкерк… Мне бы хотелось пролить свет на эту историю и отдать ее на суд публики. Но что будет с теми героями, которые сражались там простыми солдатами, не ожидая ни награды, ни славы, ничего – кроме возможности умереть за Францию? С теми, кто остался там, выполнив свой долг? Теми, кто вернулся домой, гордясь тем, что принял участие в таком славном предприятии? Что будет с ними? Я ими командовал, я пожертвовал кучей людей, чтобы отстоять крепость, понимаешь? И что теперь – сказать им, что их слава и их заслуги были построены на лжи и клевете? Они как с этим будут жить? Если бы я мог что-то поменять, я бы уши отрезал Мерлену, чтобы удержать его и просто сделал бы все на свой лад. Но я узнал только потом, после того, как все было сделано. Он сказал, чтобы я делал, что считаю нужным, а он поможет разобраться с командованием. И это не поменять, как не поменять то, что я встретил тебя не первым, да и ты поздно возникла в моей жизни. Но с этим придется мириться, понимаешь?

- Понимаю, - кивнула Эжени, - Я правда хотела уцепиться за любой повод выкинуть тебя из головы навсегда. Мне тоже трудно, понимаешь? Мое сердце лежит в могиле Камиля, но ты тоже есть. И оно снова бьется и замирает, когда я тебя вижу. И тогда, год назад, на секунду замерло.

- Мы сперва опоздали, а потом поторопились, - Гош ничего не мог с собой сделать и снова рассмеялся над иронией ситуации, - Все, не злись и не хмурься. Я продолжу объяснять. У нас нет будущего. Никакого. Если меня казнят, его нет. Если не казнят, то я буду воевать. А воюют не в Париже, Эжени. Мы будем видеться редко… Может, раз в несколько месяцев, может – раз в год, и каждый раз придется прощаться навсегда. Я буду любить тебя и защищать. И писать письма. И когда тебя не будет рядом, у меня будут другие женщины. Не как ты, просто женщины по ночам. Но они будут. И это еще при том раскладе, что меня не казнят. А тебя я буду при любом раскладе просто любить и служить тебе как могу. Ты готова?

- У меня тоже все не просто, - прошептала Эжени, - Вот так мы и перестали быть друг для друга идеальными незнакомцами и мечтой в парижской дымке. Ты будешь знать и любить меня под именем Изабель Мерсье, а об Эжени забудешь. У меня есть мое прошлое, которое не отпустит и догонит меня в любой момент. Нам придется все время бежать с ним наперегонки. Оно будет заставлять меня исчезать каждое утро, как бы ты ни просил меня остаться. И мне тоже тебе совершенно нечего дать кроме любви. Но любовь ты получишь. Я согласна не изменять, - скорчила она хитрое лицо, - И буду ждать. Я согласна. Чтобы ни было дальше, - Так, - она снова прижалась к плечу Гоша, - А ты готов?

Гош кивнул и привлек ее к себе.

- А теперь, - продолжила Эжени, - Предлагаю, наконец, познакомиться. Я о тебе ничего не знаю, а ты обо мне.

- Ну что, - задумчиво начал Гош, обняв одной рукой Эжени, - Я родился в Версале, только не во дворце, конечно, а в небольшом городке Монтрей, недалеко оттуда…

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Мар 29, 2010 11:44 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794

Якобинский Клуб.

Барер, Рикор, Огюстен, Колло дЭрбуа, Жозеф Фуше, Демервиль, Беранрд де Сент, Бийо- Варенн и другие.

- К ответу Клери! К ответу!

Эти крики раздавались уже полчаса. Барер потер виски, поймав взгляд Демервилля и улыбнувшись ему. В последнее время он редко видится со своим молодым другом – то Комитет, то странные девушки, похожие на умерших и рассказывающие какой-то бред. Доминик в последние дни неоднократно порывался поговорить с ним, но времени так и не нашлось. Завтра надо пригласить его на ужин и посидеть как в старые добрые времена. Впрочем, что будет завтра –то будет завтра. А сейчас предстояло решить, стоит ли выступить с речью в обвинение или в защиту Клери. Стиль молодого человека ему нравился. Пожалуй, он был прав в своем первоначальном порыве – сколько можно казнить таких вот молодых и пламенных людей? Они могут прекрасно служить отечеству, да и, в конце концов, они просто делают жизнь интереснее. Если из политики убрать живой нерв, который присутствует на ее поверхности, образуются другие нервы, которые несут в себе куда большую опасность. Если сейчас вот убрать Клери – осиное гнездо, которое он разворошил, уже не замолкнет, но просто уйдет на дно. Расследование уже начато, и они пойдут на все, чтобы остановить его. Пусть лучше ломают копья над газетой, чем плетут интриги против тех, кто будет разбирать их дела. Кроме того, если эту историю заварил Гош – то в неприятном положении уже окажутся Карно и он сам… Да, пожалуй, сделаем вот так…
Барер наклонился к Колло дЭрбуа и прошептал.

- Мальчишка, конечно, перешел все границы. Но ему покровительствует Робеспьер. Если мы будем настаивать на закрытии газеты – Неподкупный спросит поименно. Глянь, сам Максимильян не смог прийти, но прислал Огюстена. Смотри, как ловит каждое слово. Фанатик…

- Но это не значит, что нужно оставить подобный выпад без ответа, - проворчал Колло. Пока что он не собирался высказываться, хватит уже, и так надорвал горло, а просто наблюдал, что будет дальше. Высказаться, конечно же, придется и он намерен настоять на своем. Разумеется, было и пню понятно, что другие газетчики просто подхватили тему, которую завел Клери, но от этого становилось не легче, а напротив, вырисовывался вопрос более чем глобальный... Впрочем, об этом лучше поговорить, когда вернется Робеспьер, во избежание криков, что Комитет действует за спиной и так далее. Было бы хорошо поставить на обсуждение вопрос... Допустим о том, что для того, чтобы документ вступал в силу, достаточно трех подписей, а не большинства. Эх, мечты, мечты...


- Не значит, - кивнул Барер, - В частности, нельзя оставить без ответа выпады других газетчиков. Этот Клери еще окажет нам неплохую услугу. Не только его газете ведь нужны покровители, верно? Но и ссориться с Робеспьером я бы не посоветовал. Когда-то козла отпущения пытались сделать из Марата... И ты помнишь, чем это закончилось, верно? Нет, лучше пусть Неподкупный не сможет к нам придраться... пока что.

Огюстен оглянулся на Рикора и покачал головой. Нечего и думать о том, чтобы высказаться, притом по многим причинам, не последней из которых был скандал в галереях. С одной стороны, не было ничего смертельного в том, что он пересказал слухи, а Буонапарте кое-что прибавил – депутаты иногда обменивались подобными любезностями и… да, доходило до скандалов. Разумеется, только в том случае, если оскорбление было воспринято смертельно серьезно. Насколько серьезно воспринял это Мерлен – шут его знает, разбираться в психологии мерзавца он не собирался. Хотя следовало бы. Еще более убийственными были факты, брошенные Жюльетт. Огюстен не сомневался, что все рассказанное ей – правда, но у них не было доказательств вообще.

Франсуа Рикор нахмурился, но, немного подумав, подошел к трибуне.

- Граждане, граждане! – он подождал, пока шум в зале утихнет. – Сейчас мы обсуждаем не только Жана Клери, но и тех, кто поддержал его призыв. Это значит, что мы должны рассматривать всю прессу в целом, а не оказывать давление на конкретно взятого человека. Уже подчеркивалось и уже не раз говорилось о том, что в статье, к сожалению, есть и правдивые факты. Должны ли мы наброситься на автора заметки с беспощадной критикой и исключить его из общества только потому, что он заметил то, чего не хотят замечать другие? Мы должны…

Жозеф Фуше состроил недовольную гримасу и оглянулся по сторонам, словно желая удостовериться в том, что оратора не слушают. Вопреки ожиданиям, Рикору удалось завладеть вниманием зала и сейчас он вполне мог бы этим наслаждаться. Рикор, но не Жозеф Фуше. Впрочем, судя по недовольным лицам некоторых якобинцев, не все были согласны с излагаемой точкой зрения. А это значит, что мы еще поборемся.


- Граждане, - спросил Барер, - Но разве так важен этот скандал? Это что - первая статейка, пущенная во вред комиссарам? Мне и кажется, что молодой человек просто попал под чужое влияние В его возрасте сложно остаться без покровителя - но его учителем был сам Марат. Клери теперь занял его место. Хотим ли мы бунта в случае его ареста или суда? Вспомните, что было по случаю ареста Марата. А скандал не стоит выеденного яйца, если честно. Каждый день выходит куча мерзких статеек - и все про нас. Что же, по поводу каждой обсуждать?

Жозеф Фуше прошел к трибуне и не без некоторого смущения поднялся по ступенькам. Однако когда заговорил, его голос звучал тихо, но вполне уверенно.

- Граждане! Возможно, этот скандал не так важен, но посмотрите вокруг! Не так давно многие из нас тали свидетелями довольно неприятной сцены, разыгравшейся между двумя депутатами Конвента, бывших в свое время и комиссарами. Что же мы видели? Один человек обвинил другого в преступлении и обвинил безосновательно, не имея на то ни права, ни доказательств! Вы можете отмахнуться, и, возможно, будете правы, отметив, что споры случаются каждый день и мы имеем дело с явлением вполне обычным. Но нет, же! Обвинение было подкреплено слухами и клеветой, вот что самое страшное! Неужели мы станем верить этому? Неужели станем поддаваться на провокацию, даже если это порочит честь народных представителей и наших коллег. Не кажется ли вам, что виновные должны быть призваны к ответу?

- Огюстен, мне кажется, что это камень в твой огород, - сказал Рикор, без особых церемоний толкнув друга в бок.

- Слышу, - угрюмо согласился Огюстен. - Но если я сейчас попробую выступить, то получу обвинение в чем-нибудь хорошем.

- Сам виноват, - безжалостно сказал Рикор. - Ты не думал, когда говорил и...

- Научись отвечать за свои поступки и предвидеть последствия, - закончил Огюстен. - Так говорит Максимильян.

- И он прав, - кивнул Рикор.

- Мы не должны допускать смуту и раздоры, - продолжал Фуше. Сделав паузу, он промокнул лоб платком, так как не привык так много говорить и уж тем более не привык импровизировать. - Наши враги только и мечтают о возможности расколоть ряды патриотов. Мнение о Жане Клери сложилось уже давно и ни для кого не секрет, что журналист всегда пользовался покровительством известных политиков. Но значит ли это, что мы должны терпеть нападки и клевету, когда это переходит все мыслимые границы? Должны ли позволить дать ход беспочвенным обвинениям, которые брошены исключительно из личной неприязни и становятся средством для сведения счетов? Никто из вас не захочет быть смешанным с грязью только потому, что у вашего коллеги предвзятое мнение, пусть даже и базирующееся на неизданном материале известного журналиста. Я требую разбирательства и думаю, что многие со мной согласятся.

- Хорошо, - согласился Барер, - но если слова Клери подтвердятся хоть на одну сотую? Это лишь бросит тень на почтенных граждан, да и потом.... Граждане, ну подумайте. Расследовать газетные сплетни, на что это похоже?

- Прошу прощения, - робко вступил Демервилль, - Граждане, но пока у Клуба есть время, я бы хотел услышать мнения еще по оодному вопросу. Это нелегальные общества в секциях.

- Если слова Жана Клери подтвердятся, значит он - грязный клеветник, каким не место в обществе, - развел руками Фуше. Бывший комиссар с удовлетворением отметил, что многие прислушиваются к его словам и не оспаривают мнение, как он того опасался. Шумного одобрения, правда, тоже не наблюдается, но мы и не хотели. - Чем же это бросит тень на почтенных граждан? Газетные сплетни, граждане, довольно важный аспект, ведь если мне не изменяет память, многие заседания были посвящены именно прессе, где газеты зачитывались. Вопрос касается общественного мнения в первую очередь, кто же должен этим заниматься, как не якобинцы? Клуб является сердцем политической жизни Парижа и не только Парижа, это наша обязанность, внести ясность в вопросы, которые мы столь долго обсуждаем. Тем более что события, связанные со скандалом приобретают довольно неприятный характер.

- Да какой неприятный характер, - рассмеялся Барер, - Фуше, ну посмотрите. Секции провоцирует совсем не Клери, и не стоит отклоняться от истины. Кстати, давно хотел видеть лидеров секций вызванными сюда.

- Ну что же, - пожал плечами Фуше. - Я не намерен настаивать на своей точке зрения и тем самым оспаривать вашу.

- Мне кажется, граждане, что вы пытаетесь уклониться от дискуссии и навязываете обществу вопрос, который обсуждается в Конвенте и который мы можем обсудить и несколько позже, раз беседа у нас касается общественного мнения, - поднялся с места Бернард де Сент, смерив немного презрительным взглядом пробирающегося к своему месту Фуше. - При чем здесь секции, если речь идет о безосновательных обвинениях патриотов, спровоцировал которые Жан Клери? Я не имею ничего против его газеты, но я против клеветы. Поэтому, как и многие в этом зале требую, чтобы журналиста призвали к ответу. Вот простой вопрос, который мы никак не можем решить. Право привилегий, граждане, недопустимо ни для кого, вне зависимости от покровителей, я хочу это подчеркнуть.

Барер устало посмотел на Колло дЭрбуа и Приера. Выступать заступником Клери его порядком утомило.

- А почему. вы упомянули о праве привилегий в контексте Клери? - свистящим шепотом в тишине заметил Бийо-Варенн.

- Так как очевиден тот факт, гражданин Бийо-Варенн, что вину Жана Клери пытаются приуменьшить, - ледяным тоном отрезал Бернард, даже не пытаясь смягчить интонации. - Нас пытаются отвлечь от дискуссии, заставив обсуждать другую тему, нам пытаются навязать свою точку зрения, всеми силами настаивая на невиновности журналиста. Журналисты должны быть готовы к тому, чтобы нести ответственность за свои слова. Это признавал Эбер, это признавал Камиль Демулен, почему же для Клери пытаются придумать оправдание? Это и наводит на мысль о привилегиях, тогда как мы знаем, что их не может быть ни для кого.

- Эбер и Демулен не настаивали на ответственности, - резко возразил Бийо-Варенн, - но вспомните ту дуэль. Они открыто призывали к беспорядкам, поддерживая политические фракции. Теперь фракций нет. В пособничестве кому Вы обвиняете Клери?

- А я так и не понимаю, - вставил слово Барер, - почему какая-то статья вызывает столько внимания. Секции, граждане! Или мы не будем обсуждать вопрос сегодня - уже время к одиннадцати!

- Однако их призвали к ответственности, это разные вещи, - так же холодно заметил Бернард. - С вами многие не согласятся, граждане. И не понимаю, в свою очередь, почему мы должны переключать внимание на секции, когда все желают обсуждать статью?

- Да вашу мать, к чертям собачьим эти секции, обсудим их в Конвенте! - не выдержал Колло дЭрбуа. - Сколько можно мусолить дискуссию, которая надоела всем, как не знаю что и которую на каждом шагу пытаются заткнуть, переводя разговор! Вы здесь не одни! Те, кто настаивает на смене темы, а большинство за то, чтобы обсуждать эти статьи, черт бы их побрал! Кто считает, что Клери виновен - поднимите, пожалуйста, руки, кто считает, что не виновен, замрите. Вот мы и посмотрим, где большинство. И будем обсуждать секции в одиннадцатом часу.

- Колло, за Клери стоит Робеспьер, - Давай выясним, насколько он держится за мальчишку, - попросил Барер, - Давай переключим внимание на секции

- Не буду, - упрямо сказал дЭрбуа. - Меня не просто раздражает, меня просто бесит то, что за мальчишку цепляешься именно ты. И нечего сваливать на Робеспьера, его вообще сегодня нет. И только не говори мне, что ты собираешься оказать услугу Неподкупному - я ни за что в жизни не поверю. А если поверю, то умру от смеха раньше, чем ты успеешь объяснить почему.

- А что ты ответишь, когда Неподкупный придет? - шепотом спросил Барер

- Так и отвечу, - прошипел в ответ Колло.

- Ради единства в Комитете я не буду защищать более Клери, - ответил Барер, - голосуйте.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Мар 29, 2010 11:52 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, Комитет Общественного Спасения
Барер, Колло дЭрбуа

Барер сидел за столом, перечитывая завтрашнее выступление… Клуб Якобинцев не шел из головы. Впрочем, себя винить было почти не за что – он сделал в общем все, что от него зависело. Дело Клери будет, скорее всего, передано в Комитет Общественного Спасения, а там, если Робеспьер действительно покровительствует мальчишке – сам приложит все усилия, чтобы его вытащить его, если нет – чем он лучше Камиля Демулена, который стоил куда большего. С другой стороны, в итоге Барер голосовал против Клери и таким образом остался на стороне большинства. Пожалуй, беспокоила только стычка с Колло дЭрбуа, которого явно вчера бесило все происходящее в утроенном размере, в связи с чем и получилась ссора втрое сильнее обычных стычек Колло с коллегами. С одной стороны дЭрбуа терпеть не мог газетчиков, с другой – терпеть не мог тех, кто прикрываясь чужим авторитетом позволяет себе больше окружающих, с третьей свсегда был стронником самых радикальных последствий принятых ошибочных решений. Наконец, ему есть что вспомнить про Лион. И если выбирать между ставленником Робеспьера и проверенным Колло, то не стоило жертвовать отношениями со старым соратником ради выскочки-журналиста. И потом кроме Клери есть и другие журналисты. Почему не они? А Неподкупному все равно волей неволей придется принять услугу.
По коридору прогрохотали тяжелые сапоги. *Легок на помине* - подумал Барер и , резко вскочив с места, метнулся к двери.
- Гражданин дЭрбуа, подожди. На пару слов,- примирительно обратился он к обладателю сапог.
- Что надо? - не очень-то любезно осведомился Колло. Дебаты в Клубе изрядно утомляли и нервировали его, а если Барер сейчас начнет свою песенку по-новой... то может услышать о себе много интересного. Интересно, конечно, на кой черт гражданину коллеге сдался Клери, но не настолько, чтобы обсуждать этот вопрос с самим Барером или с кем-либо другим. И так тошно.


- Мы не поняли друг друга в Клубе, - мягко начал Барер, - И это необходимо исправить. Поверь, Колло, я не сошел с ума и не поглупел, что вступился за мальчишку. Я согласен с тобой, что он не лучше Демулена или Эбера. Я сделал то, что сделал не из симпатии к этому проходимцу. Я бы хотел, чтобы мы поняли друг друга.


- Что тут понимать? - огрызнулся дЭрбуа. На дипломатические увертки, которые нужно двести раз обдумать прежде, чем отвечать у него просто не оставалось сил. Гораздо приятнее, например, думать о почти родной кипе бумаг, будь они трижды прокляты... - Мне абсолютно все равно, Бертран, защищаешь ты его или нет, свою точку зрения я намерет отстаивать и все. И мне совершенно не интересны твои мотивы.


- Я навел справки, - спокойно продолжил Барер, - месяц назад мальчишка уже ходил по лезвию, ввязавшись в газетную дуэль с неким Люмьером. Только он умер при невыясненных обстоятельствах. По подозрению в обийстве была арестована сестра этого Жана Клери. И вытащил ее лично Неподкупный. Эта статья, Колло, была написана с одобрения Робеспьера. И мне очень интересно, зачем он вызвал к жизни те последствия, которые сейчас есть.


- А я помогал ему в этом и знаю, что сестра там как раз была не при чем, - криво усмехнулся Колло. Это как, своего рода проверка? Или гражданин коллега собирает материал для доноса? Не то что он был уверен в этом на все сто процентов, но перестаховаться не помешает. - Что-то я не видел, чтобы Робеспьер просматривает номера, а если и просматривает, мне нет до этого дела. И зачем ты мне все это рассказываешь, а, Бертран?


- Если ты знаешь больше меня, то почему ты решил поддержать травлю его ставленника? - вопросомо на вопрос ответил Барер, - Я говорю сейчас с тобой ради единства в Комитете. Хотите съесть Клери - ешьте, я поддержу вас. Но съесть его не сейчас будет выгоднее всем.


- Потому что лично я - против клеветнических нападок, - сказал дЭрбуа, пристально глядя в глаза собеседнику. - Мне уже надоел этот разговор. В Клубе мы обсуждаем Клери, в Конвенте мы обсужданем Клери, на улицах обсуждают Клери и ты мне сейчас надоедаешь темой о Клери. А я пришел сюда в надежде спокойно поработать. Без Клери.


- Я тоже против, - ответил Барер, - И поэтому нам тоже нужна пресса. Монитер слишком высоколоб, и потом это - хроника. А вот дать ответ на клеветнические нападки негде. У Комитета громкий голос, но нет печатного слова.



- Я это прекрасно понимаю, - начал заводиться Колло. - Ну и что? Что я должен сделать?! Пойти и просить извинения у Клери и благословить его на подвиги?! Издавать собственную газету? Покивать тебе в ответ? Оставь свою... - дЭрбуа буквально выплюнул ругательство, -...дипломатию и скажи прямо какого... ты от меня сейчас хочешь?!


- Как быть с газетами, у меня есть план, - ответил Барер, - Если хочешь, изложу. Но сначала выслушай меня, я говорю без уверток. Речь идет не о пачкотне бумаги. На повестке дня вопрос о единстве в Комитете, Колло. Я хочу, чтобы ты знал, что мы как одни встанем за тебя горой, если будет надо. Хватит пустых пререканий на ровном месте - враги поднимают голову. Надо держаться вместе, - он протянул Колло руку, - и если мы снова станем едины - уж с нападками клеветников мы справимся. Ну что, послушаешь мой план? Или продолжим лаять друг на друга?


- Продолжим лаять, - дЭрбуа спрятал руку за спину и если тон его был довольно жизнерадостным, то во взгляде застыл лед. Неспроста Барер решил поделиться с ним планом... Это на тот случай, если некуда будет бежать? Чтобы не тонуть самому? Или для плана нужен тупой исполнитель? Э нееет, граждане коллеги, я на такие дела не пойду, напротив, буду делать все открыто и честно. - Единство в Комитете и не нарушалось только из-за того, что у каждого свое мнение, Бертран, это ты с Конвентом путаешь. Давай не будем делать из мухи слона, ладно? Тем более что я не намерн участвовать в чужих авантюрах. Просто из осторожности. Если у тебя есть план, то давай его все вместе обсудим. Желательно, когда Неподкупный вернется и скажет свое веское мнение.


- Мой план - это сделать так, чтобы Неподкупный не оторвал нам головы за то, что мы способствовали укорачиванию на голову того, кому он покровительствует, - заметил Барер, - А сделать так, чтобы его нападки не коснулись тебя - это уж мое дело.


дЭрбуа присвистнул, потом отступил на шаг. - Извини, дорогой друг, но твои добрые побуждения мне непонятны. С чего это ты взялся меня защищать? Ну-ка, объясни тугодумку? Иначе я подумаю, что ты затеваешь заговор... Я тебе не доверяю и доверять не буду, не зря говорят, что у тебя два доклада на всякий случай. И в свои интриги меня не впутывай, я сам о себе позабочусь. Извини, конечно, за резкость, но лучше я тебе сразу скажу все, что думаю. Во избежание сохранения у тебя ложных иллюзий.


- Мои добрые побуждения не относятся к тебе лично, - усмехнулся Барер, - мы все здесь испытываем друг к другу слишком мало симпатии, - но я хочу защищать Комитет и сохранит его в том виде, в котором он есть. Если уничтожить Клери - все рухнет, как и если он выпустит статью про тебя. Но с тобой в отличие от Клери я как видишь играю открытою


- Глобально, - покачал головой Колло. - Не нужно привязывать Клери к Комитету, единство от этого не зависит. Все решается голосованием, это не первый спор не последний, гражданин Барер. Так что не нужно пытаться использовать меня в ваших мелких, а может быть и не мелких интрижках.


- Хорошо, давай проверим кто из нас прав самым простым и честным способом, - кивнул Барер, - пусть дело Клери и сам Клери доживут до возвращения в строй Неподкупного. А там посмотрим, сколько и от кого зависит. Хорошо?


- Проблема в том, дорогой коллега, - прошипел дЭрбуа, - что никто не знает сколько времени Неподкупный будет болеть. А вдруг он завтра концы отдаст? Вот то-то же. Давай ты не будешь предлагать мне компромиссы, хорошо?


- А если не отдаст? - рассмеялся Барер, - Лучше проверить, мне кажется и стоит закладываться на обе ситуации сразу. Я думаю, что если Робеспьер не встанет в ближайшую неделю, то он пропустит слишком многое, чтобы нагнать. Как Дантон когда-то. А подождать с развязкой истории неделю мы вполне можем, верно?


- На провокации не отвечаю, - сказал дЭрбуа и демонстративно занял свое место за столом, подвинув поближе кипу бумаг. Как же, видимо, припекло гражданину коллеге! Но идти на компромисс он все равно не намерен, даже если и морально готов плюнуть на этого Клери и пусть катится ко всем чертям. Здесь дело в принципа было в другом: не поддаться на уговоры и не позволить себя водить как осла на веревочке нашему великоумному дипломату. Замышляет что-то? Вот и ладненько, только без нас.


Барер улыбнулся и сел с другой стороны стола, пододвинув к себе такую же кипу. Колло - удивительно трудный человек и готов видеть врага в каждом. А вот с Бийо они сошлись... удивительно. Впрочем, если последний снимет с него эту нагрузку - будет только легче. А что до Клери - почему-то Барер был уверен, что Колло выждем неделю хоть ради интереса. Остается рассчитывать, что Неподкупный вернется по истечении этого срока.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Мар 30, 2010 12:07 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Дом Дюпле.

Элизабет Леба, Робеспьер.

*Дорогая Элиза*… Элизабет Леба перечитала письмо с тревогой, все больше беспокоясь. Если спокойный выдержанный Филипп пишет с таким беспокойством, значит, у них там дело совсем плохо. И его слова о Сен-Жюсте… Филипп просит ее обратиться к Максимильяну, но не возбуждая подозрений и не рассказывая всей правды, которая там творится, чтобы Антуан не пострадал. Как бы это сделать? Ох, как страшно, и за Филиппа, и идти к Максимильяну, который, говорят, болен. А если она сделает что-то не то? Но ведь Филипп ждет новостей об Эжене Блаве, и потом по реакции Максимильяна можно будет понять, напрасны ли опасения мужа или нет.
Маленький Филипп зашевелился в колыбельке.

- Ох, - повторила Элизабет Леба вслух, и пошла собираться для визита в дом матери и отца. Ребенка надо будет взять с собой, ему на Сен-Оноре всегда рады. Через два часа она постучала в дверь комнаты Робеспьера.

- Максимильян, это Элизабет Леба. Я зашла узнать о твоем здоровье и получить совет, ты позволишь?

- Здравствуй, Элиза. Проходи и располагайся, - Робеспьер отложил книгу на стоявший у изголовья табурет. По правде говоря, воспринимать написанное было сложно, скорее всего, у него был жар. Визит Элизабет не был неожиданностью, но он даже не скрывал удивления, когда услышал, что молодой женщине нужен совет. Почему-то сразу же в голову полезли самые плохие мысли и заговорах, армии, обвинениях, возведенных на комиссаров... Неужели и туда докатились отголоски парижского скандала? Почему-то это пришло в голову первым, но потом он успокоился, отметив, что на лице Элизабет нет следа сильной тревоги или отчаяния. – Я рад, что ты зашла. Но о чем ты хотела посоветоваться?

- Максимильян, - Элизабет зашла и устроилась в кресле у окна, - Я рада, что тебе немного лучше, мы так волновались. Разрешишь написать о твоем здоровье Филиппу? Он постоянно спрашивает. Я получила письмо от Филиппа, Максимильян, - шепотом проговорила она, - И меня беспокоит то, что в нем изложено. Он не решается поделиться своими подозрениями ни с тобой, ни с Сен-Жюстом, так как, скорее всего они беспочвенны, но ему кажется, что у них там творится кое-что... не-то, - Элизабет покраснела и смутилась.

Робеспьер закрыл глаза, пытаясь привести в порядок мысли. Как, однако, странно. Выходит, что в армии что-то происходит, но Филипп не решается написать ему даже частное письмо? Боится, что перехватят? Одно время они с Огюстеном переписывались через Бюиссара именно из опасений, что почту могут вскрыть...

- И что же пишет Филипп?

- Что у них какая-то кутерьма с посланниками, - прошептала Элизабет, - Прибыло сразу три, причем два из них принесли обычные депеши, но больше всего, как я поняла, его взволновал один, который передал письмо лично Сен-Жюсту и остался в армии с некими особыми полномочиями, в которые его не посвятили. Его зовут Эжен Блаве. И эти самые полномочия беспокоят Филиппа, как я поняла. Максимильян, - расплакалась она, - Моего Филиппа в чем-то подозревают, что ему больше не верят? Что случилось?

- Блаве? – Робеспьер удивленно взглянул на молодую женщину. – Не плачь, Элизабет, пожалуйста… Никто не подозревает Филиппа… Блаве…Имя мне кажется знакомым, но я не помню человека. Прости, Элизабет, но я не занимаюсь армией и не могу держать в голове всех курьеров, которых отправляют с депешами. Особые полномочия? Скорее всего, это касается военной переписки и полномочия относятся к курьерским, - он замолчал, собираясь с силами для очередной реплики. Что за нелепые вещи он говорит, находясь в этом полубреду? - Но почему ты решила, что Филиппа в чем-то подозревают? Если бы это было так, Сен-Жюст сообщил бы мне.

- Филипп написал "он говорит, что у него особые инструкции и никого не посвящает в свои дела". И Филипп просит рассказать о подозрениях. Насколько я понимаю, содержание депеши для него осталось тайной, как и содержание самих полномочий. И он думает, что ему больше не доверяют, а меня просил узнать о Блаве, если я смогу и спросить совета у тебя... И мне кажется, он боится за Сен-Жюста. Насколько я поняла из письма Филиппа, влияние этого посланного на нашего друга очень велико, но содержание влияния, миссия посланника все - тайна, хотя обычно в миссии они с Сен-Жюстом делали все вдвоем.

- Сен-Жюст - не ребенок, Элизабет, - устало сказал Робеспьер. Он запоздало вспомнил, где слышал фамилию Блаве, это был курьер, которого Сен-Жюст прислал из армии и не исключено, что этот человек выполнял и другие поручения... Кажется, поручения Карно в том числе. - Он в состоянии отличить добрые намерения от дурных. И если дело касается только Сен-Жюста, то оно касается только Сен-Жюста, который волен назначать курьеров по собственному усмотрению… - «исполнителей» – поправил внутренний голос. - И здесь нет места доверию и недоверию общего характера. Я так думаю. Прости, но я не верю в то, что Антуан может оказаться под чьим-то влиянием.

- Извини, Максимильян, я так и напишу, - смутилась Элизабет, - Только не злись на Филиппа, прошу тебя. Видишь, он правильно решил не писать тебе и даже не обсуждать с Сен-Жюстом - ведь подозрения оказались беспочвенны.

- Ему следовало написать мне… Уверен, что если бы Филипп обсудил все с Сен-Жюстом… - выстроить законченную фразу тоже не получалось. Третья попытка оказалась удачней благодаря лаконичности: - Я напишу Антуану, когда появится возможность.

- Ой, нет, не надо! - запротестовала Элизабет, - Пожалуйста, прости Филиппа, он правда хотел как лучше, но боялся выставить кого-то в дурном свете, а Антуан бывает очень строг, ты же знаешь, - она окончательно успокоилась, - Не буду тебя больше отвлекать, Максимильян, прости, что потревожила. - Она взяла ребенка на руки и улыбнулась на прощание.

- Но я на него и не сержусь, - Робеспьер был совершенно сбит с толку. Или это лихорадка берет свое? Черт возьми, да кто такой этот Блаве? И с каких это пор Леба ищет столь сложный способ донести свою точку зрения? - Не думаю, что там нечто серьезное… Антуан бы написал мне.


- Спасибо, Максимильян, огромное спасибо! И выздоравливай. Я напишу Филиппу, чтобы он успокоился, и буду просто спокойно ждать его домой. Всего тебе доброго, - Женщина коснулась руки Робеспьера и вышла.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Мар 30, 2010 12:11 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, квартира Эжени, потом- дом на набережной Орсе
Эжени, Демервилль, Анри де Бриенн

Эжени, едва выбравшись из дневного укрытия, со всех ног помчалась к своей новой квартире. Как она и заметила Сен-Жюсту, у нее была в Париже куча дел.

*А еще он сказал, что любит меня. И у него при этом было такое лицо… Жалко, нельзя рассказать Элени, она не поймет. Или Клери. Она тоже не поймет, у нее таких много, наверное. Надо будет ей еще раз сказать, чтобы она не обижала Сен-Жюста… А у меня, кстати, есть, кому рассказать. И тот адрес, который я увидела в мыслях Маргариты*.

Поднявшись к себе в квартиру на второй этаж, Эжени села к клавесину и заиграла вариацию из Гайдна.
Через десять минут в дверь постучали.
- Рада, что Вы правильно поняли сигнал, Демервилль, - поздоровалась Эжени, - Я вернулась.

- Вы просто расцвели в этой поездке, Эжени, - заметил Демервилль, - Рад Вас видеть. В Комитетах гораздо меньше интересных людей, чем Вы можете подумать. Кроме того меня действительно беспокоит история с Монтеню. Я осмелился навести некоторые справки в деловых кругах через знакомых Бертрана. На набережной Орсе никогда не жили галантерейщики, слишком… не тот район, - он сделал неопределенный жест рукой, - Расскажете Ваши новости?

- По дороге, - быстро ответила Эжени, внезапно смутившись и, не решив, как правильно рассказать про вчерашнюю сцену объяснения с генералом, сбежала за Демервиллем вниз по лестнице.

Набережная Орсе действительно не была деловым районом. Здесь селились начинающие художники, писатели, мелкие клерки из числа неудавшихся адвокатов. Нужный им дом ничем не выделялся из окружающих.
- Нам на второй этаж, - почему-то шепотом сказала Эжени.

***
Анри де Бриенн закончил страницу в дневнике. Однажды все это закончится, и он, став уже пожилым кавалером при дворе короля Людовика Семнадцатого – храни его Бог – вспомнит об этих днях как о ночном кошмаре, который мелькнул и не оставил следа. Будет гарцевать на коне, впереди роты верных солдат и навещать брата в фамильном замке, где Шарль-Батист будет жить со своей Дианой и кучей прелестных детей.
Все скоро закончится, если главари заговорщиков не подведут. Правительство якобинцев падет, а беспорядки на улицах позволят освободить маленького короля.

Впрочем, его старший брат совсем не уверен в успехе плана. При их последней встрече он уговаривал Анри бежать за море с ним и его женой Дианой и снова надеть мундир, чтобы умереть за свои идеалы в бою – а не на гильотине на глазах ликующей черни.

Но это невозможно, нет. Шарль просто, как всегда, излишне резко судит, и потом – как бросить здесь, в Париже, маленького короля, которому он клялся служить?

*Если бы я знал, что это произведет на тебя такое впечатление, Анри, я бы не повел тебя в Сен-Дени* - укоризненно покачал тогда головой старший брат, когда-то заставивший Анри в первый день службы при дворе поклясться над прахом французских королей в верности короне и Франции. Этот миг Анри запомнил на всю жизнь. Чувство восторга, страха и прикосновеня к святая святых. Ну как тут сбежишь в Англию?

*Только не надо ехать за мной в Париж, чтобы присматривать?* – резко заметил он брату во время последней встречи.

*Хотел бы, но не могу. Диана не должна подвергаться опасностям Парижа, а я должен быть готов ее защитить. Мы пока остаемся в Ванве, но я попросил моих друзей поберечь тебя от опасной работы*, - холодно отозвался его брат.

Анри тогда так разозлился, что уехал, не попрощавшись и не поцеловав руку Диане де Бриенн. К сожалению, его брат слов на ветер не бросал. Его обязанности сводились к простым курьерским. Да и то в последний раз связной появлялся неделю назад… Теперь сиди здесь в неизвестности, в стороне от великих дел, от славы, от приближения к их цели.

Он стукнул кулаком по столу. Шарль всегда рвался его защищать, даже когда не просили. И только один раз было наоборот…

Он машинально коснулся старого шрама на лбу.

Анри не забудет тот вечер накануне… далекий восемьдесят восьмой год.
*Шарль, тебе драться с ним - много чести*, - восклицал он тогда в фамильном особняке, - *А Диана и вовсе сойдет с ума от ужаса, когда узнает*.

*Моей невесте ни к чему знать об этой глупой истории. Этот выскочка получит по заслугам. Обвинить меня перед солдатами в том, что я, видите ли, допустил несправедливость, арестовав его товарищей по роте по подозрению в нарушении устава, так как, видите ли, разбирательство было пристрастным. Он назвал меня бесчестным человеком. Поэтому придется успокоить его вот таким способом. В любом другом случае дуэль между нами была бы невозможна, конечно. Плебеи должны знать свое место* - Шарль был безаппеляционен.

Следующим вечером Шарля принесли домой в тяжелом состоянии. Почему вышло так, а не иначе, не понимал никто. Все начиналось как должно было быть – Шарль, в конце концов, был одним из лучших фехтовальщиков Парижа. Его противник получил удар по лицу, но, к сожалению, не настолько сильный, чтобы не продолжать глупую дуэль. И почему-то следующий удар получил уже Шарль, причем удар, задевший легкое и едва не разрубивший ключицу. Хирург сказал, что задеты жизненно важные органы, и о военной карьере даже если Шарль выживет больше не будет идти и речи.
Анри сразу по окончании дуэли, увидев, что его брат упал, подскочил к победителю, едва стоявшему на ногах и путающемуся остановить кровь на лице и вызвал его на поединок, решив отомстить за брата, который обычно в таких делах сам вступался за него.

Их дуэль состоялась на следующий же день.

В результате всей истории Анри получил такой же удар по лицу, как и его противник накануне, и, как и он, теперь носил на лбу шрам, который, правда, не портил его, а вызывал интерес у придворных дам… За Шарля, вынужденного оставить военную службу, вступились родственники из Версаля, и тот занял место сокольничего его Величества. Одна придворная дама по имени Диана де Монморанси не находила себе места, пока ее родители не согласились ускорить ее свадьбу с Шарлем, а противник братьев де Бриенн получил три месяца ареста и такой же шрам на память, как у Анри.

В целом, все стороны остались не без потерь и не без приобретений.
Анри подумал, что замечтался снова. Какое красивое все-таки было время. Революция смела все. Его нареченная Луиза дЭстре покинула Францию вместе с родителями и, согласись он уехать вместе с Шарлем и Дианой – как знать, может она еще помнит его. Но как они будут жить там изгнанниками, без будущего и только мечтами о прошлом?

Нет, он приложит все усилия, чтобы помочь вернуть королю его королевство, и встретит ее на белой лошади в эскорте Людовика Семнадцатого, увенчанный лаврами освободителя.

*А, может, и не Луизу* - рассеянно подумал Анри де Бриенн. Его мысли прервал стук в дверь.

Резко захлопнув книгу, он быстро открыл, рассчитывая увидеть долгожданного курьера от барона или кого-то из его ближайшего окружения.

На пороге стояли молодой мужчина примерно его возраста и изящная темноволосая женщина.

- Добрый вечер, - поздоровался мужчина.

- Чем обязан Вашему визиту, граждане? – удивленно спросил де Бриенн, рассматривая непрошенных гостей.

Мужчина – невысокий, худой, с быстрыми черными глазами, смуглый, с рыжеватыми каштановыми волосами на вид лет двадцати пяти-двадцати шести, не более. По первым же его словам стало очевидно его происхождение с юга страны.

Женщина, наверное, немного младше, хрупкая брюнетка, с как будто искрящимися глазами – впрочем, это свет свечей – чуть не на пол-лица, довольно бледная и скорее похожая на парижанку, без обручального кольца на пальце.

- Извините нас за вторжение, - заговорила Эжени, в свою очередь разглядывая высокого светловолосого молодого человека скорее изящного, чем мужественного. *Какой у него интересный шрам на лбу… А ведь почти как у… Так, не отвлекаться*, - подумала быстро Эжени и продолжила, - Дело в том, что мы – знакомые Маргариты Монтеню, - решила придумать она на ходу, - После смерти Альбера она осталась в очень затруднительном положении, но так убита горем, что и думать не может о делах. Мы, как ее друзья, знаем, что он вел какие-то дела с галантерейщиками с улицы Орсе, и получили от нее адрес дома. Наша просьба покажется Вам несколько выходящей за рамки приличий, но, пожалуйста, если у Вас с Альбером были незавершенные финансовые дела, причем в его пользу – это могло бы сильно облегчить жизнь его вдове.

- Нет, нет, - покачал головой де Бриенн и улыбнулся, - Здесь какая-то ошибка, граждане, - он развел руками, - Так Монтеню мертв? – вырвалось у него.

- Мертв, - вступил в разговор Демервилль, - И так внезапно мертв, что мы все до сих пор не можем поверить. Итак, - он обвел взглядом обстановку в комнате и молодого человека, который был явно так же растерян, как они сами, - Вы не галантерейщик, но Вы знали Альбера? Вы были ему другом?

- Нет, я не галантерейщик, - снова улыбнулся новым знакомым де Бриенн. Все прояснилось, но вот Монтеню было искренне жаль. А вот молодые люди ему искренне понравились своими благородными побуждениями, - Я переписываю бумаги, и иногда Монтеню давал мне заказы. Но, конечно, я готов помочь Маргарите. Проходите, - он пригласил гостей войти в небольшую бедно обставленную комнату и прошел к столу, открыв шкатулку с полустертым гербом, - Купил у старьевщика, - смущенно улыбнулся он, - Красивая вещь, истратил жалованье за месяц. Итак… - Он прикинул, сколько можно дать, чтобы не вызвать подозрений, но при этом действительно помочь вдове человека, явно отдавшего жизнь за правое дело, - Вот, пятьдесят ливров. Буду признателен, если Вы их передадите.

Эжени устроилась в кресле, пока Демервилль принимал деньги. Хороший молодой человек. Что-то в его мыслях скользнуло… тревожное… Он прикинул, сколько можно дать, чтобы не вызвать подозрений… Впрочем, это сейчас обычная практика. Люди боятся сделать лишний жест, ведь даже великодушие может дорого стоить.

- Простите, я задумалась, - рассмеялась она, - Так редко теперь встречаешь благожелательный прием. Вы недавно в Париже?

- Я родился в пригороде, - не соврал де Бриенн, - Не буду утомлять Вас подробностями моей невеликой карьеры, скажу лишь, что заказов сейчас немного, и поэтому с каждым заказчиком поневоле сближаешься, - Но я забыл представиться, - снова смутился он, подумав, что отвык от общества – жизнь человека в его положении поневоле была довольно замкнутой, - Жан Дюбуа, - узнать имена собеседников тоже могло бы быть нелишним.

- Изабель Мерсье, - ответила Эжени, в очередной раз порадовавшись собственному новому имени такому же изящному, как и новые платья. Вдруг резко стало не хватать Эжени Леме – но об этом она однажды поговорит и только с Сен-Жюстом. Хотя ее генерал тоже поймет и защитит ее от прошлого, - а это мой друг, Доминик Демервилль, - *А глаза у Гоша такие красивые и так сияли вчера. И как он подошел ко мне и обнял… Так, не сбиваться с мысли…*

- Рад познакомиться с Вами, - Демервилль искренне пожал руку грустному молодому человеку, который так любезно принимал их, хотя явно жил в крайней нужде, - Простите нам излишнее любопытство. Как заметила Изабель, очень редко можно встретить человека, который так искренне будет переживать о судьбе заказчика, при этом безвозмездно передавая деньги его вдове, хотя их теперь у Вас явно будет еще меньше.

- Проживу как-нибудь, - дружелюбно ответил де Бриенн, - я заметил по Вашему выговору, что Вы с юга?

- Из Тарба, - рассмеялся Демервилль, - Это первое, о чем меня спрашивают, - он намеренно решил продолжить диалог, одновременно прислушиваясь к внутреннему голосу. С одной стороны, вся история выглядела более чем странно. С другой – они с Изабель взяли не тот след. Этот молодой человек явно ничего не знает, а заговорщик бы, напротив, постарался быстро выпроводить их, не пытаясь представляться. Единственное что – стоит навести о нем справки в Комитете для очистки совести. И юноша правда произвел на него самое положительное впечатление.

Эжени едва заметно кивнула Демервиллю. Молодой человек и ей нравился все больше, и она в свою очередь с удовольствием поддержала болтовню, растянувшуюся еще почти на час, после чего все трое, чувствуя друг к другу симпатию, расстались, причем Демервилль и Эжени обещали еще непременно зайти.

- Мне он нравится, - заметил Демервилль, когда они вышли на улицу, - Только что-то неуловимое тревожит.

- Меня тоже, - согласилась Эжени, - Но убил не он. Давай сделаем так – отнесем деньги Маргарите и попросим написать благодарственную записку, которую и отнесем ему. Я думаю, нам стоит встретиться с ним еще раз, хотя мне правда тоже кажется, что мы пошли не по тому следу. Этот Жан слишком милый и восторженный, чтобы быть убийцей. Я бы хотела видеть его в числе своих друзей.

- Я тоже, - радостно поддержал Демервилль, - И буду только рад, если наши подозрения развеются.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Мар 31, 2010 1:19 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Париж, редакция газеты "Вестник Парижа".

Баррас, Ален Клуар.

Ален Клуар считал, что в жизни ему не повезло. И если правда то, что в жизни черная полоса обязательно чередуется с белой, то в его все события шли вдоль черной. Для полного счастья постоянно чего-то не хватало, как выяснилось. Не хватало таланта, возможностей, силы воли – основных составляющих успеха, а больше всего не хватало денег. Так и получилось, что, приехав в Париж еще в самом начале Революции, он мечтал о политической карьере, а в итоге стал одним из «людей 40 су», которым платили за то, что они появлялись на заседаниях в секционных обществах, к примеру. Раньше это был Клуб Кордельеров, там хотя бы можно было черпать материал для заметок, а сейчас что? Так же обстояло и с газетой. Он мечтал стать знаменитым, но довольствовался тем, что принимал заметки начинающих журналистов, желающих проверить свои силы, только и всего. Этого заработка едва хватало, чтобы как-то сводить концы с концами и платить за помещение, где он сам был и редактором, и печатником и подсобным рабочим. Кое-что писал и он сам, конечно же, но заметки не шли ни в какое сравнение со статьями того же Клери или Ландри.

Вот и сейчас, несмотря на позднее время, Ален Клуар сидел за столом, пытаясь написать достойную и не повторяющуюся в других изданиях статью, но ничего не выходило. На то, чтобы купить самый захудалый листок, нужны были деньги, которых не было. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что принесли друзья или старыми номерами, которые удалось добыть случайно. Просматривая чужие заметки и пытаясь сочинить свою, он не сразу услышал, что в дверь постучали.

Поль Баррас надвинул на лоб шляпу. Черт побери, приходится возиться самому. Слава Богу, он часто отсутствовал в городе, да и в Конвенте не был из числа самых заметных игроков. Итак... Он еще раз прикинул в голове план. Нападки на комиссаров не остановить. Расследование уже начато, и только болезнь Неподкупного тормозит его. Впрочем, и у Неподкупного есть свои слабые места. Например, один из комиссаров, которого вроде было не в чем упрекнуть. По счастливой случайности этот человек со своим верным другом, жену которого, по слухам, они делили на двоих так же, как и последний кусок хлеба в миссии, также ездил в Марсель от имени Конвента. И вот в Марселе и случилась с ним прелюбопытная история, граждане.

То, что на карету напали мародеры - неудивительный факт. Сам Баррас в свое время пострадал от марсельцев не меньше, после чего просто выставил местному населению счет на 3500 ливров, на покрытие морального и материального ущерба. Комиссар тоже оказался парень не промах. Как и Баррас, он в итоге подчинил ситуацию себе под контроль и выставил счет на... тридцать тысяч. Стоит ли говорить, что о полученных без сомнения деньгах они с другом по миссии не обмолвились и словом ни в одном донесении. Впрочем, разоблачать этого человека от своего имени сейчас не имело смысла - Неподкупный только больше разъярится - и прости-прощай голова. Кроме того, Баррасу сейчас не поверят - у самого руки нечисты. А вот, к примеру, если на сцену снова выйдет благородный узник генерал Гош - поверят и съедят всю историю, как миленькие, благо именно Гош всю историю и начал, решив напоследок вступиться за справедливость. Будет жаль, конечно, человека таких способностей - но терять нечего. Он знал, на что идет, разоблачая комиссаров, и просто столкнется с последствиями. Тем более что Гош был на южных границах полгода спустя, перед самым арестом, и вполне мог сам быть в курсе этой истории

Дверь открыл какой-то нечесаный тип с засаленными волосами.
- Я могу видеть гражданина Клуара? - осведомился Баррас, - У меня письмо для него.

- Это я, - Клуар отступил, позволяя незнакомцу пройти. Письмо - это хорошо, может быть, ему прислали немного денег... Однако непохоже, чтобы деньги пересылали с таким вот разряженным в пух и прах курьером. Не зная, к каким новостям готовиться, Ален просто указал посетителю на плетеный стул: - Проходите.

- Благодарю, - Баррас прошел внутрь, не снимая шляпы, - Гражданин, я перейду сразу к делу, - заметил он, - Слышали ли Вы когда-нибудь о генерале Гоше?

- Слышал, - осторожно ответил Клуар, не вполне понимая, что от него хотят. О Гоше не слышал только ленивый.

- Я не удивлен этому обстоятельству, - кивнул Баррас, - Но, оказывается, он тоже слышал о Вас. Я - адвокат. Сегодня я навещал одного из моих подзащитных в Люксембургской тюрьме. Многие заключенные знают меня, и я не отказываю им в мелких просьбах, вроде передачи писем. Так у меня оказалось вот это письмо. Оно предназначено Вам, и попросил меня его передать как раз генерал Гош.

Ален вертел письмо в руках, не решаясь вскрыть конверт. Допустим, не было ничего удивительного в том, что прославленный генерал что-то слышал о нем - в тюрьме тоже читают газеты. Признаться, факт даже немного льстил его самолюбию, но что могло понадобиться Гошу от такого, как он? Решившись, наконец, прочесть послание, Клуар удивленно уставился на адвоката.

- Вы... Он... Вы хотите, чтобы я это напечатал? - голос предательски дрогнул, но в голове уже мелькали самые разные картинки: от возможности прославиться, до весьма страшных - ведь за подобную статью могли привлечь к ответственности, если выяснится, что она клеветническая.

- Я просто передал письмо, - решать Вам, - мягко ответил Баррас, - впрочем, я догадываюсь, о чем идет речь. Мой подзащитный дружен с Гошем и говорит, что генерал был весьма поражен этой историей. Конечно, с трудом верится. И если бы мой подопечный слышал эту тайну не от Гоша, я бы, признаюсь, усомнился. Но генерал известен тем, что никогда не врет. В отличие от героя послания, к сожалению - ведь я правда догадываюсь о ком речь, учитывая, что именно Гош поднял тему комиссаров и их поведения в миссиях в последнее время, сперва обратившись к Клери, который, видимо, его разочаровал - вполне возможно, что именно своей или своей сестры связью с этим комиссаром. Их видели вместе неоднократно. А сам этот комиссар... Молодой, талантливый, блистательный. В миссиях его талант раскрылся ярче всего - так говорили. И рядом с ним всегда - верный друг, как Санчо Панса при Дон Кихоте. К сожалению, мы все горько обманулись в нем, насколько я понимаю. Герой оказался обычным вором, -Баррас горестно вздохнул, - Впрочем, что это я пересказываю Вам тюремные истории. Вполне возможно, речь идет о другом. В таком случае прошу меня извинить.

Клуар вконец запутался, уже не совсем понимая, является Гош подзащитным этого человека или речь идет о ком-то еще. А еще он с ужасом подумал о том, кто имеется в виду и о ком предстоит написать. Картинки в мозгу, на которых он вкушал плоды славы, значительно померкли, зато гораздо четче обозначились те, в которых мелькали призраки ответственности. А наказание последует, будьте уверены. И вряд ли этот расфуфыренный адвокат возьмется защищать его, так как он не знаменит и денег, естественно, нет.

- Я не могу, - промямлил Клуар. Будучи человеком мягким по характеру, он не привык так сразу отказывать, а брался печатать и даже очень безнадежные заметки. Но эта... - За клевету предусмотрена ответственность и я не хочу... Не хочу лишиться моей газеты, - Ален опустил взгляд, изучая грязный пол. Прибавить "... и жизни" у него не хватило духа.

- Так разве ответственность должна быть Вашей? - удивился Баррас, - Или это Вы лично раскопали эту историю? Кроме того, поверьте, пострадаете не Вы, а тот же Гош, а клевету и Клери - как зачинщик. В худшем случае Вы лишитесь и информатора, и конкурента. Зато в лучшем случае Клери забудут. Ну что он сделал по указке Гоша? Выбрал самых ничтожных проштрафившихся по мелочи. А Вы раскроете куда более интересную тайну - причем исключительно из любви к правде. Что до гнева вышестоящих особо - то разве они своими поступками не доказали уже нам, что правду ценят куда больше родных и близких? Мне кажется, Ваша статья должна понравиться. Но за клевету ответственность в любом случае понесете не Вы, а тот, кто эту клевету Вам предоставил. И доказательство Вы держите в руке, - он указал на письмо.

Искушение было слишком велико, чтобы отказаться. И ведь правду говорил адвокат, как ни верти! Ален повертел в руках письмо, на всякий случай прочел его еще раз и тяжело вздохнул.

- А... гонорар? - смущенно пробормотал он. - Понимаете, у меня не так хорошо идут дела, как хотелось бы и "Вестник Парижа" выходит нерегулярно...

- Помочь благому делу? - пробормотал Баррас,- Вы тронули мое сердце, гражданин. Если бы все журналисты были похожи на Вас - глядишь, было бы меньше таких, как этот выскочка Клери. Но Вы укажете ему на его место. А я... У Гоша денег нет, но мое жалование за защиту невиновных, думаю, давно не знало лучшего применения. Вот, возьмите, - он отсчитал сто ливров и протянул ему, - разделим мое жалование по-братски, друг мой. Я отдал Вам половину того, что имел. Подумайте сами, стал бы я это делать в поддержку клеветы? Нет, только ради дела, которое сам считаю правым.

Клуар вздохнул, но деньги все же взял. На сто ливров только и можно было, что выпустить очень небольшой тираж газеты со всеми издержками и один раз вкусно пообедать. Почему-то с трудом верилось, что этот человек делит свое жалованье, он был очень дорого одет, но кто такой он сам, чтобы привередничать? В конце концов, если газету будут читать, то можно будет переиздать выпуск и поднять на несколько су цену...

- Номер выйдет завтра, гражданин, - сказал он, глядя куда-то в сторону.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Мар 31, 2010 2:06 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794

Самбро-маасская армия.

Филипп Леба, Маэл.

Как и предполагал Маэл, спокойным ничегонеделанием его арест не ограничился. Но самое главное, что ему удалось убедить всех, кого нужно в необходимости дневного отдыха, так как на ногах он оставался до утра. В ту же ночь у них прибавилось двое пострадавших, то ли что-то не удержали, то ли что-то упало, но у одного были переломаны ребра, а у другого - ноги. Пришлось возвращаться к хирургу. Потом он заступил на вахту и оставался так почти до утра, чтобы после завершения «всенощной» со спокойной совестью отправиться спать. Зато вечером явился к своим непосредственным конвоирам и, узнав, что никто им особенно не интересовался, развлекался тем, что, вооружившись топором, восполнял нехватку дров. Вампир уже знал, что по нему плачет трибунал, но, посоветовавшись, непосредственное начальство решило все же дождаться Сен-Жюста. Во избежание недоразумений.
Так что у него появилась кое-какая надежда, а вот остальные «штрафники», находившиеся под таким своеобразным то ли арестом, то ли наказанием, были отнюдь не полны оптимизма. Что и понятно – жить хотелось всем. Самое противное то, что Делани уехал в город и не было никакой возможности следовать за ним. Но и это можно пережить. Вампир вогнал топор в круглую чурку, но не соотнес силы, чем вызвал удивленные возгласы. Маэл поморщился, решил, что дров достаточно и направился к бочке с водой якобы за тем, чтобы умыться, а на самом деле ему не очень хотелось видеть физиономию комиссара, который сюда направлялся.

Филипп Леба завершал ежевечерний обход. Пока Антуан не вернется из ставки Пишегрю, придется отдуваться за двоих... Участились случаи дезертирства. Тревожный знак - видимо, отсутствие подкрепления катастрофическим образом действует на боевой дух солдат. И Элиза не пишет. Ладно, хоть гражданин Блаве теперь перед глазами и не ходит бесконтрольно по лагерю с неведомыми целями. От этой мысли стало спокойнее. Впрочем... Удивительно, как он умудрился споткнуться на ровном месте и разбить лоб об стол. Причем в момент падения Леба готов был поклясться сам себе, что его швырнула об стол именно тяжелая рука Блаве. Чего ни привидится, в общем. Этот человек действительно обладает влиянием на людей. Слава Богу, сейчас он может влиять только на таких же как он провинившихся солдат на гауптвахте.

Ладно, не суть. Тревожило другое. Утром поймали странного человека, пытавшегося выдать себя за фермера, при котором обнаружили короткое, он недвусмысленное донесение - враг каким-то образом оказался в курсе отъезда Сен-Жюста в ставку Пишегрю, и теперь собирается перейти в наступление, чтобы разделить части армии, пока командование находится в одном месте... Черт, черт, черт... Они окружены врагами. В курсе отъезда Сен-Жюста были немногие... Так кто же? Может быть, тот самый Эжен Блаве? Или любой адъютант? Любой генерал, в конце концов!
А, впрочем, вот и он... легок на помине.

- Вижу, Вы не скучаете, гражданин Блаве, - холодно поздоровался Леба, - Вашу горячую голову стоило охладить. В следующий раз предстанете перед трибуналом, если не измените линию поведения.

- Не скучаю. Благодаря вам, - отозвался Маэл сквозь зубы. Не то, что для него существенно изменилось что-либо, на провинившихся могли бы обращать гораздо больше внимания, но не обращали. Да и куда можно было деться из лагеря? Уйти незамеченным была возможность разве что у него. И то потому, что простым смертным не являлся. А вот особо разговаривать с комиссаром он не был намерен, так как боялся не сдержаться. Пообещав про себя устроить мальчишке немного неприятностей при первой же возможности так, чтобы надолго отпало желание соваться куда не просят, Маэл забрал у маркитантки мундир и принялся одеваться, решив все же сохранять собственную линию поведения.

- Вот как? - в том же тоне продолжил Леба, - Вместе с тем мне известно, что Вы не все время выполняли работу на гауптвахте, а при первой возможности убедили конвой, что Ваши обязанности хирурга не терпят отлагательств и вернули себе самовольно свободу передвижения. Вы так человеколюбивы, что пренебрегаете прямым приказом? Или что-то еще руководило Вами?

- Убедил конвой? - Маэл недобро прищурился, поборов желание уронить комиссара на этот раз, например, на топор. Для разнообразия. Надо отдать должное молодому человеку, даже Робеспьер не раздражал так сильно, у последнего в рассуждениях была хоть капля логики. Беспощадной, извращенной, но логики. Вампир мысленно сосчитал до десяти, чтобы успокоиться. - К вашему сведению, гражданин комиссар, я не уходил самовольно, а за мной прислали. Отправился в палатку хирурга я под конвоем и если это называется свободой перемещения... Я только исполнял свои обязанности. Но с удовольствием пренебрегу ими, если вам вдруг понадобится хирургическое вмешательство.

Филипп Леба нахмурился. Этот разговор ему не нравился все больше. Впрочем...

- Отвести гражданина в мою палатку, - кивнул он солдатам, - И оставьте нас.

- Ваших рук дело? - прямо спросил Леба собеседника, как только они остались одни и выложив на стол записку, найденную утром у шпиона.

- Нет, - покачал головой Маэл, ознакомившись с текстом. Глупее не придумаешь. Записка была явной провокацией, так как переходить в наступление только из-за отъезда одного комиссара и было глупостью. В армии и без него полно командиров, а тот же Сен-Жюст мог бы с таким же успехом уехать в Париж. Вот кто и зачем подстроил это, был вопрос куда более интересный. - Вы всегда принимаете провокацию за чистую монету, гражданин? - участливо осведомился вампир. - Или же это попытка обвинить меня во всех грехах и расстрелять, не дожидаясь возвращения Сен-Жюста?

- Нет, - ответил Леба, - И я разговариваю с Вами только потому что эта провокация слишком явно указывает на Вас. И только потому что ее цель - дать нам понять, что об отъезде Антуана в курсе гораздо большее количество людей, чем должно было бы. Среди нас действует шпион. Я не понимаю, зачем противнику указывать на это обстоятельство, как и не понимаю сути записки. Все явно указывает на Вас, согласитесь, - несколько замучено сказал Леба.

- Об отъезде гражданина Сен-Жюста знает весь лагерь, - пожал плечами Маэл. - Здесь сложно остаться незамеченным и вряд ли можно сделать другой вывод, наблюдая, как человек седлает лошадь и, скорее всего, берет с собой запасных. Не исключаю, что таким образом на меня хотели возвести подозрения, так что в некотором роде благодарен вам за гауптвахту. Смысла в записке нет, просто якобы ценная информация, которую якобы хотят разгласить, не больше. А если хотите найти шпиона... Просто соберите всех, кто вчера принимал реквизиции и допросите.

- Об отъезде - да, но не в ставку Пишегрю, - помолчав, ответил Леба, - Мы, знаете ли, не играем фанфары, когда собираются военные советы. А круг тех, кто знал о том, что намечается, гораздо меньше.

- Значит, ищите среди тех, кто знал, - безразлично пожал плечами Маэл. - Я не знал об отъезде Сен-Жюста до тех пор, пока вы мне не сказали. Позволю себе дать тот же совет: ищите среди тех, кто принимал реквизиции, раз записка, скажем так, покинула лагерь.

- Мы уже допросили их, - устало сказал Леба, - И я не верю, что Вы не знали об отъезде Сен-Жюста. Пожалуйста, я еще раз спрашиваю Вас - что Вам надо от Антуана? Если Вас хотят подставить, не без Вашей же помощи самому себе - чтобы я расстрелял Вас до его возвращения - то кто? Лучше Вам об этом сказать, поверьте. Я не хочу вестись на провокацию, но еще одна такая - плюс Ваше поведение с комиссаром Конвента в лагере - и у меня просто не останется выхода. И лучше Вы будете расстреляны за свое поведение, чем по странным подозрениям, которые могу бросить тень на Комитет, который Вас направил и на... нашего общего знакомого.

- Как я уже сказал, нас с гражданином Сен-Жюстом связывает общая цель. Не заставляйте меня говорить большее, иначе услышите о себе много обидного и нового. За что вы, естественно, прикажете меня расстрелять, так почувствуете оскорбленным себя лично, - последние слова Маэл произнес, насмешливо их растягивая. Ничего не мог с собой поделать. - И я уже сказал, что меня не удивляет факт попытки возвести обвинения, но я понятия не имею, кто это может быть, - про себя Маэл только отметил, что это кто угодно, но не Делани. Не станет он действовать так грубо, можете хоть расстрелять, но не станет.

- Не прикажу, - кивнул Леба, - Ваше счастье, что я же и посадил Вас на гауптвахту под присмотр. И только это заставляет меня сейчас усомниться в том, что это Ваших рук дело. Но я буду последователен. Пока не вернется Антуан, Вы под моей защитой - не дай Бог такого ценного человека расстреляют, не так ли? Но свою защиту я Вам предоставлю, пока Вы будете сидеть под арестом, до возвращения Сен-Жюста. Охрана! - позвал Леба, втайне слегка вздрогнув. Мысль упасть лбом об стол снова ему не улыбалась, и он сам не понимал, почему поверил в возможность повторения глупого происшествия.

Маэл не смог сдержать улыбку, уловив мысль смертного. Выходит, что небольшое сотрясение молодому комиссару на пользу - способствует рассудительности. Еще пару раз приложить его головой о стол и глядишь, человеком станет... Ничего не сказав, он вышел, сопровождаемый конвоирами.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Мар 31, 2010 6:09 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Париж

Огюстен, Бьянка, Мерлен

Огюстен едва дождался  окончания заседания, ему не терпелось поговорить с Рикором. Мерзкая статья в  захудалой газетенке заслуживала того, чтобы ее подробно обсудить… Не углубляясь в лишние подробности, автор довольно красочно  описывал злодеяния комиссаров, не щадя ни цветастых фраз, ни красивых оборотов. Так честили разве что только откупщиков, и то в период  ликвидации дел откупа. Можно было бы посмеяться над всем, в том числе и над стилем, если бы в качестве ярчайшего примера в статье не приводились два комиссара, которые буквально из-под палки заставили несчастных горожан, уже и так пострадавших от марсельцев, заплатить фантастическую сумму в 30 000 ливров. После леденящих душу подробностей,  повествующих о процессе выколачивания денег, следовал факт, что в отчетах деньги не упоминались.  Это было уже интересней, так как подобной информацией нужно располагать в первую очередь.

Значит, у журналиста есть информатор. Интересным было и то, в статейке упоминался и «генерал, решивший  поднять эту тему со смелостью, достойной древних римлян». И самым интересным было то, что подобный прецедент с двумя комиссарами действительно имел место… А в статье они были узнаваемы настолько, что Огюстен не сомневался в том, что в якобинском клубе этим двоим будет устроена настоящая головомойка. Плохо только, что комиссары эти – он и Рикор.

Поговорить с Франсуа не получилось, на ходу кивнув Огюстену, Рикор бросился догонять Колло дЭрбуа и довольно скоро скрылся из вида. Пошел просить архивы, не иначе… Надо бы составить ему компанию, но в данный момент он хотел проверить, не пришла ли Жюльетт. Почему-то встреча с ней казалась ему важнее отчетов, так как в статейке упоминался и Клери.

Бьянка ждала Огюстена, попутно отбиваясь от политиков, желающих непременно сунуть нос не в свое дело. («А где ваш брат, Жюльетт, что же он не приходит к якобинцам, его так ждут..» «Не хотите поужинать со мной, Жюльетт? Побеседуем о комиссарах…») и от навязчивых вязальщиц, которые вились вокруг нее, как заведенные («О, вездесущая гражданка Флери! Сегодня вы порадуете нас чем-то новеньким?» «Гражданка Флери, посмотрите, про вас написали в газете. Жаль, без рисунка, вы, безусловно, украсили бы обложку»). Частично она отражала словесные атаки, иногда игнорировала или презрительно улыбалась. Их было так много, что достойно отреагировать на каждую реплику было невозможно. Да и не нужно. Либо они выкрутятся, либо нет… Но беспокоило ее сейчас не это. Руку жгла незнакомая газета с гадкой статьей про двух комиссаров, которые заставили город заплатить большую сумму за моральный ущерб и присвоили себе эти деньги. С первых же строчек она почувствовала подвох. Огюстен. Слишком похожее описание. И теперь ее не беспокоили ни задиристые вязальщицы, ни политики. Только бы статья оказалась клеветой….

Когда, наконец, появился Огюстен, она подбежала к нему, оттолкнув одну из наиболее агрессивно настроенных вязальщиц и, схватив за руку, потащила прочь от Тюильри. Когда они оказались на довольно безлюдной улице, она остановилась и протянула ему статью.
- Огюстен… Я хочу знать, о чем тут написано. Это ведь клевета, верно? Мы должны немедленно заняться опровержением.

- Здесь написана правда, Жюльетт, - устало сказал Огюстен. - Правда и еще раз правда. Мы намерены предоставить отчеты о наших тратах, если никто не позаботился изъять нужные бумаги, как в прошлый раз. Иначе остается только пойти и пустить себе пулю в лоб.

- Правда? - ошарашенно спросила Бьянка. - Но зачем? Зачем вам была нужна эта сумма? Это такой способ произвести реквизицию?

- Дело не столько в сумме, сколько в том, что некоторые граждане горячо поддерживали марсельцев, - недобро усмехнулся Огюстен. -  Поэтому помимо денег на починку национального достояния, которое разобрали на части, мы вернули те семь тысяч, которые у нас изъяли и... некоторым образом лишили население возможности оказывать финансовую помощь мародерам.

- Таким способом? - уточнила Бьянка. - Ты понимаешь как это выглядит? О господи, тут еще говорится, что эту информацию дал генерал Гош. Он тоже там был? Черт, Огюстен, раскажи мне, как было дело, сейчас все остальное не важно!

- Гоша там не было, - нахмурился Огюстен. - Зато были Фрерон, Баррас и Гаспарен. Не именно в Маноске, но в тех местах. Что ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, Жюльетт? Как мы едва унесли ноги от марсельцев? Бунтовщики заставляли мирных жителей давать себе приют, но они никогда не задерживались на одном месте более суток и были повсюду. В конечном итоге нас вынудили пройти через Маноск, и именно там мы обнаружили весьма теплую встречу в количестве примерно сорока конных. Многовато для городка... Не буду утомлять тебя подробностями нашего позорного бегства, скажу только, что позже нам удалось взять ситуацию под контроль и вернуть свои вещи. Реквизировав немного наличных в качестве платы за ущерб, как я и говорил. Думаю, что где-то  у них хранятся бумаги, такие суммы просто так не выбрасывают... Это способны сделать только мы с Рикором и не составить толковый отчет. Что еще тебя интересует? Мне, кстати, не нравится в этой статье всего одна вещь... Откуда автор знает, более того, он уверен, что отчета не существует?

- Либо его не существовало, либо отчет уничтожен, и автор знает об этом, либо это клевета... - Бьянка резко остановилась, и обхватила голову руками. - Кажется, все запутывается все сильнее. Я не знаю, за что хвататься. Стоит залатать дыру с одной стороны, как открывается три новых. Ландри написал статью. Я могу его понять - он журналист. Но в нас теперь тычат пальцами, а у Мерлена на глазах общественности выросли крылья ангела. Этот пройдоха написал статью. И его можно понять - хочет заработать. А тебе нужно либо скакать в Марсель чтобы оправдаться, либо делать вид, что ты выше всего этого. Как лучше? Я не знаю. И эти призывы якобинского клуба... Правильно ли мы сделали, что оттолкнули Барера? - На секунду Бьянка представила себе заброшнный лесистый уголок на окраине Парижа, где она провела полгода после гибели Марата. Бросить все и скрыться на несколько дней. Отдохнуть. Привести в порядок мысли. Но нет, нельзя, нельзя, нельзя...

- Я не о том, - вздохнул Огюстен. - Бумага о том, что нам была уплачена эта сумма существует в Маноске, если не уничтожена. Мы сами упоминали в отчетах траты, но не упоминали о том, что нами была получена сумма, так как часть ее все же компенсация за ремонт кареты и те деньги, которые у нас украли. Идем дальше. Откуда автор статьи знает, что отчета не существует? Отчеты хранятся в архивах Комитета и я очень сомневаюсь, что он туда заглядывал. Следовательно, имела место утечка информации, иначе Клуар не утверждал бы это так категорично. Думаю, что понимем из архивов наши собственные отчеты и сделаем доклад о всех тратах за тот период, другого выхода нет. А насчет Барера... Может быть и зря оттолкнули. Я уже сам не знаю, что думать, Жюльетт, когда размышляю о том, что утечка информации могла быть из Комитета.

- Военный совет прямо на улице? - донесся вкрадчивый голос. - Что, Робеспьер-младший, вытащили тебя на чистую воду? И у таких, как ты рыльце в пушку? Жаль Рикора - попался он под дурное влияние, хотя человек неплохой. Говорят, у вас с ним одна жена на двоих? - Мерлен вызывающе окинул взглядом Бьянку. - Это я не про вас, Жюльетт Флери.

- Ты о чем, Мерлен? - удивленно поднял брови Огюстен. Огрызаться уже не было сил, все ушли на то, чтобы переварить эту статью и выдержать заседание в Конвенте. Про Клуб он старался не думать... И принесла же нелегкая этого... Вот чего, спрашивается, добился он сам, когда обвинял Мерлена в воровстве? "Разберет тебя общественное мнение по косточкам, - вынес вердикт внутренний голос. - Так что беги к Рикору и садись разбирать отчеты. Если разрешат." В голос же он сказал: - Пойди проспись, может быть полегчает.

- Я трезв, как никогда, - спокойно ответил Мерлен. - Давно хотел понаблюдать, как тебя вываляют в дерьме за твои делишки. Но не думал, что это случится так скоро. Какой позор, - он картинно развел руками. - У тебя такой приличный брат. Серьезно, Робеспьер-младший, брата твоего я зауважал, как только перекинулся с ним парой слов. Он умный мужик и действительно оправданно носит свое имя. Даже эту красотку, наверное, выгораживал за дело. И Ришара, беднягу, тогда, наверное, за дело растер. А потом восстановил. - Он резко присел, скорчив Бьянке страшную физиономию, и проговорил сдавленным голосом. - Где брата прячешь, признавайся?

Бьянка от неожиданности отскочила, затем на ее лице отразилась буря чувств. Очнеь хотелось двинуть наглому депутату так, чтобы проломить череп. Но нельзя, нельзя, снова ничего нельзя.... Надо и правда отдохнуть и побыть одной. Кажется, она с собой уже почти не справляется. - Огюстен, я пойду. Буду ждать тебя дома.

Удар Мерлена неожиданно пришелся по больному месту. Что будет, если об этом узнает Максимильян он пока что не думал. А подумав, почувствовал, что бледнеет.  - Мерлен, начитался газет и сделал выводы, - прокомментировал Огюстен. На то, чтобы отвечать спокойно пришлось потратить остатки моральных сил, после чего захотелось выпить. Чего-нибудь покрепче и много. - Твое право, а я тратить время не намерен. Пойдем, Жюльетт, я провожу тебя домой.

- Смотри, как бы не побили по дороге! - крикнул в спину Мерлен. - С санкюлотов за моральный ущерб много не возьмешь - они все нищие!

Бьянка шла молча, опустив голову. - За что он так тебя ненавидит? - спросила она, наконец, когда они подходили к дому.

- Не знаю, - пожал плечами Огюстен. - Точнее, причин может быть много и любая из них может быть поводом. Он действительно хороший военный, этот Мерлен, он мог бы добиться большего, если бы не въедливый и вспыльчивый характер. Некоторым сослеживцам этот человек был, как кость поперек горла, многие хотели его убрать с дороги и у каждого тоже были свои причины. Во время моего пребывания в Тулоне мы поссорились, эту ссору нашли довольно веским поводом, чтобы не дать ему повышения, не приставить к награде и списать со счетов подальше... Правда слухи ходили какие-то смутные... Буонапарте одно время их коллекционировал, потом перестал. В любом случае, имеем то, что имеем, Жюльетт. А вот если об этом узнает Максимильян... Боюсь, что его хватит удар.

- Мы не сможем охранять его от новостей вечно! - окончательно расстроилась Бьянка. И тихо добавила. - Я очень боюсь за него, Огюстен. Мне показалось, что ему очень плохо во время нашего последнего визита. Я бы многое отдала, чтобы больше не видеть его таким. Но все становится только хуже... Но словами ничего не исправишь... Иди. Найди Рикора. Может быть, хотя бы вам удастся что-то сделать.

- Выстоим, Жюльетт, куда мы денемся, - Огюстен обнял ее и погладил по волосам. -  Нам нужно только время, чтобы все расставить по местам.

- Да. Конечно. Все будет хорошо. - Бьянка улыбнулась, стараясь поддержать своего спутника, хотя на душе было тоскливо. - Будь осторожен. Я буду ждать.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Апр 01, 2010 2:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Якобинский Клуб.

Огюстен Робеспьер, Франсуа Рикор, Лазар Карно, Клод Приер, Кристоф Мерлен, Жозеф Фуше, Жорж Кутон и другие.

В Клубе якобинцев их встретили перешептыванием и взглядами. Кто-то пялился из любопытства, кто-то – сопровождая взгляд усмешкой, а некоторые позволяли себе и такую роскошь, как откровенные насмешки. Огюстен занял свое обычное место рядом с Рикором, прекрасно сознавая, что все ждут от него отчета. Только комитетчики, казалось, были напрочь лишены любопытства, собравшись в группу и что-то обсуждая. Секретари заняли свои места, председатель объявил заседание открытым, но на трибуну никто не торопился. И все молчали. Минута, две, три… Наконец, кто-то не выдержал:

- Робеспьер-младший, на трибуну!

Тут же подхватили и остальные:
- На трибуну! Отчитайся о действиях!

- Расскажи, что творил в Марселе! Читай отчет, если он у тебя есть!

- Нечего сваливать вину на других!

Последним восклицанием Огюстен заинтересовался, так как вовсе не собирался сваливать свою вину на других. Две вещи, которые сейчас преобладали в сознании – это смутная благодарность кому-то свыше, что Максимильян не присутствует на заседании, хотя если учесть причину, по которой он не присутствует… И вторая доминирующая мысль была о том, чтобы не заснуть прямо на трибуне. Рикор был не в лучшем состоянии, так как почти двенадцать часов они провели в архивах, разбирая старые отчеты и, пытаясь разобраться в тратах, чтобы по этим материалам составить оправдание.

- Кто пойдет читать? – спросил Рикор.

- Я, - ответил Огюстен. – А потом… хоть потоп. Ты не представляешь, как я хочу…

- Спать, - закончил Рикор. – Если ты будешь храпеть на трибуне, я выстрелю в воздух, договорились?

- Меня не разбудишь ни пушечным выстрелом, ни угрозой немедленного гильотинирования, - покачал головой Огюстен.

- Правильно, зачем нам головы, - вполголоса пробормотал Рикор.

- Не каркай, - поморщился Огюстен и прошел к трибуне, так как шум в зале не стихал.

- Граждане! Все вы хотите услышать от меня отчет… Что же, мы отчитаемся о тратах, которые имели место в период с первого фрюктидора 2го года Ни для кого не секрет, что генерал Брюне был душой контрреволюции на юге, ни для кого не секрет, что родина его, Маноск, был населен бунтовщиками. Как и многие наши коллеги, мы были вынуждены спасаться бегством от мародеров…

- Ты говори о тратах, а не пересказывай свои подвиги! – выкрикнул кто-то.

- … и когда ситуация стабилизировалась, - спокойно продолжил Огюстен, - запросили у местного муниципалитета возмещение материального ущерба в размере 30 000 ливров. Пять из которых ушли на починку кареты…

Среди комиссаров раздались смешки. Сдача движимого имущества Республики всегда сопровождалась такой руганью, что давно стала притчей во языцех. Каждый попадал в ситуацию, когда приходилось тратить драгоценное время на починку экипажа, который во что бы то ни стало, предстояло вернуть.

- Дороговато! - заметили из зала.

- Ее разобрали на части, идиот! – рявкнул Рикор, теряя терпение. – Искали станок, которым мы печатаем ассигнаты…
Объяснение было встречено смехом, впрочем, не злобным.

- Далее мы были вынуждены, - повысил голос Огюстен, - уполномочить поставщиков съестных припасов для армии скупать для нее провизию по ценам выше установленных законом о максимуме. И сообщали Комитету о спешности этой меры. Все, кто был там знают, что все коммуны департамента Приморских Альп испытывали ужасный голод, так что поставщики продуктов для армии вынуждены были уступать населению хлеб для облегчения снабжения продовольствием. В то же время администрация была организована отвратительным образом. Вспомните, по какой цене приходилось покупать хлеб. И мы уполномочили заведующего продовольствием употребить все возможные средства для получения зерна. В армейских отчетах это указано, так же как и то, что траты за тот период значительно превысили 30 тысяч…

- Черт бы меня побрал, - персонально ни к кому не обращаясь пробормотал Приер. Некоторое время он сидел, глядя перед собой, потом повернулся к Карно. – Лазар, Генуя. Нельзя позволить, чтобы его отчеты зачитали.

Лазар Карно следил за происходящим тяжелым взглядом. Он редко бывал в клубе. Но сегодня его словно подтолкнула неведомая сила, он зачем-то поддался на уговоры Приера... И ни на секунду об этом не пожалел. Выступление Огюстена Робеспьера было достойно пера поэта. Еще немного, и этот простак выложит всю подноготную! Объявит во всеуслышанье о скупках продовольствия за границей с ведома Комитета. А еще, не дай бог, на поверхность вылезет история с задержаниями в качестве заложников генуэзских судов. Или история некоторых реквизиций за границей, то, что Карно называл "дипломатическим обменом". Черт бы его побрал! Ну кто мог знать, что у Робеспьера младший брат - такой недоумок! Карно кивнул Приеру и поднялся. - Прошу слова. Отчет гражданина Робеспьера требует, на мой взгляд, изучения специалистами. Не проанализировав, мы не можем делать выводов. Гражданин Робеспьер, передайте принесенные вами отчеты сюда.

- Карно обвел зал властным взглядом.

Огюстен запнулся на полуслове еще когда Карно только поднялся, но после этого краткого выступления не нашелся что ответить вообще. Итак, их лишили возможности защищаться, это так понимать? Ни слова не говоря, он сошел с трибуны и передал бумаги генералу, потом устало опустился на скамью рядом с Рикором.

- Вот и все, Франсуа, - мрачно сказал он.

- Догадываешься почему? - с легкой улыбкой спросил Рикор.

- Мало ли... Нам ведь от этого не легче, - с деланным безразличием пожал плечами Огюстен.

- Не легче, - угрюмо согласился Рикор. - Змий под названием "общественное мнение" сожрет нас и не подавится.

Карно проводил Огюстена взглядом. И заговорил.

- Граждане якобинцы! Разрешите мне высказать свое мнение на правах патриота, который из-за загруженности в Комитете не имеет возможности присутствовать на всех заседаниях Клуба. Вот вы говорите о комиссарах. Нет, скорее, о газетчиках, которые полощат этих комиссаров кто во что горазд. Но, позвольте, с какого момента общественное мнение стало основываться на сплетнях? В Комитете начато расследование по нескольким фактам, изложенным в статьях. Два журналиста уже привлечены к суду за клевету. Слова гражданина Клери, столь популярного тут, в данный момент также подвергаются тщательной проверке. Что касается гражданина Робеспьера, то я готов лично высказаться в его защиту. Да, история, описанная в газете, имела место. Гражданин Робеспьер был уполномочен получить с бунтовщиков тридцать тысяч ливров. Тот, что писал статью, возможно, считал это личной инициативой гражданина Робеспьера, однако, это было не так. Обстановка в италийской армии на тот момент становилась угрожающей. То, что сделали комиссары Рикор и Робеспьер, заслуживает отдельной благодарности, потому что мало какие комиссары действовали настолько слаженно, послушно выполняя указания Комитета. Поставив под сомнение его деятельность, вы, граждане якобинцы, ставите под сомнение и мое руководство армиями. Пусть поднимется тот, что готов заявить мне это в лицо.

Жозеф Фуше заерзал на скамье, пытаясь преодолеть желание скрыться. Вот узнать бы, какая сволочь посоветовала журналисту написать статью... Кому, спрашивается, мешал Робеспьер-младший? Да черт с ним, даже если он и украл эти несчастные тридцать тысяч! А теперь, особенно после такого заступничества, можно ожидать... чего угодно. Фуше наклонился к сидящему впереди Мерлену и прошипел:

- Мерлен, это ваша работа?!

- Я??? С ума сошли, Фуше???? - Мерлен выругался в ответ. Шепотом. После выступления Карно в зале повисла тяжелая тишина. Карно бывал тут редко, и практически никогда не выступал. Но его последняя речь... Все это значило одно. Грядет расследование. Все, что он делал под Тулоном, вскроется. Все эти чертовы реквизиции, и все, что наболтала Жюльетт Флери, науськанная своим братом, будет проверено. И тогда - прощай карьера. Как политическая, так и военная. Мерлену стало страшно. Он поднялся. Играть, так на полную ставку. Он захлопал. Один. А потом крикнул.

- Да здравствует гражданин Карно! Честное слово, давно я не слышал в Клубе ничего подобного. Комиссары нынче не в почете. Их теперь модно ругать и проверять. И пусть! Правильно говорит гражданин Карно! Те, кому есть чего скрывать, пусть прячутся. А те, кто работал, не покладая сил, во благо Отечества, могут быть спокойны. Да! Не скрою! Не всегда комиссары действовали, как интеллигентные граждане. Но, черт возьми, это война! Война! И вокруг - бунтовщики, а не общество благородных девиц! Пусть слетит десять голов заговорщиков, чем тысяча - честных патриотов в случае, если эти заговорщики смогут достичь своих целей! Я выступаю за то, чтобы прекратить травлю комиссаров. Потому что я горжусь своей миссией. И ни о чем не жалею!

- Все это было бы очень смешно, если бы не было так печально, - философски заметил Рикор. - Знаешь, у меня очень большое желание пойти и расспросить как следует того журналиста... не помню имя.

- Клуар. И не у тебя одного, Франсуа, - хмыкнул Огюстен.

- А ведь получается... - Рикор не смог сдержать нервный смех, - что Мерлен фактически выступил в твою защиту... Не думал, что доживу до такого.

- Я тоже, - проворчал Огюстен, которому было не до смеха.

Карно сделал пометку в своем блокноте. Мерлен из Тионвиля. Уже не первый раз он наблюдает его в действии. Надо присмотреться. Он наклонился к Приеру с едва заметной улыбкой на губах.

- Кажется, мы направили обсуждение в правильное русло. И давно тут творится это безобразие?

- Я здесь редко бываю, - шепотом ответил Приер. - Но в последнее время все обсуждали Клери и его статьи, здесь была целая война между Колло и Барером... Не знаю, зачем Бареру понадобился мальчишка, однако факт меня удивил. Потом я смогу просмотреть отчеты Робеспьера-младшего? Мы не можем позволить, чтобы его отчеты зачитывали, - последнюю фразу Приер произнес одними губами, наклонившись к собеседнику.

- Не можем. Поэтому я и забрал их. Огюстен вовсе не глуп, но мы не можем себе позволить рисковать. А я не умею читать его мыслей, увы, - также тихо ответил Карно. - Историю с Клери пора прекратить. Клери будоражит общественность. Я поставлю этот вопрос на Комитете. Удивляюсь, почему остальные этого до сих пор не сделали. Клери должен быть либо казнен, как нарушитель спокойствия, либо оправдан. Порядок - превыше всего. - Карно говорил, вполуха слушая заунывный голос Кутона, который говорил о народных обществах. Надо же, оказывается, можно направить обсуждение на что-то помимо комиссаров. Эх, люди, пока не рявкнешь, они не будут ничего слушать...

- Историю нужно прекратить... Верно... - задумчиво сказал Приер. На самом деле его очень интересовал вопрос, почему именно Барер защищает журналиста. Притом интересовал гораздо больше, чем он хотел показать. Поэтому лучше перевести разговор... на другого журналиста. - Кстати, вас не насторожил факт, коллега, что Клуар упоминает Гоша? Неужели генерал и из тюрьмы умудряется вносить свою лепту... Впрочем, это не важно. Никак не возьму в толк, зачем ему Робеспьер.

- Гошу? - Карно пожал плечами. - Хотелось бы мне знать, коллега. Кстати, не хотите с ним побеседовать лично? Я подписал приказ о его аресте. Думаю, он это знает. С вами он будет разговаривать охотнее.

- Меня не настолько интересуют причины, по которым он баламутит народ своими выходками, - слегка улыбнулся Клод Приер. - Я просто отметил факт. Но если вы считаете, что я должен поговорить с ним... то разговор, разумеется, состоится.

- Да. Было бы любопытно. - кивнул Карно. - Кстати, думаю, что нам не обязательно досиживать до конца. Кажется, люди, наконец-то, занялись делом. Пойдемте, Клод?

- Пойдемте, Лазар, - кивнул Приер. - По дороге сможем обсудить кое-какие вопросы, если вы не возражаете.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Апр 01, 2010 7:10 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Дом Дюпле.

Бьянка, Робеспьер.

«Ты помешалась на Робеспьере»
Тихий, сочувствующий голос. Привычный и сопровождающий ее повсюду. Бьянка оторвала взгляд от распахнутого окна. Там, в комнате, горела свеча. Как тогда, неделю назад, когда она приходила сюда, чтобы посоветоваться с Робеспьером о том, как быть с газетой. Казалось, с этого момента прошло несколько месяцев…

«Антуан, прекрати меня изводить. Сказал бы что-нибудь хорошее», - обратилась она к своему придуманному вечному собеседнику. Голос Сен-Жюста стал еще более мягким. «А что, Клери, я неправ? Или все-таки ты нашла себе, наконец, предмет для восхищения? Человека, которого ты хотя бы во что-то ставишь? Понимаю. Такого ты не встречала с момента гибели Марата. Бедный Огюстен». «Причем тут, черт возьми, Огюстен?» - разозлилась Бьянка. – «Он знает, что ты торчишь под этими окнами?» - «Нет». – «Я ответил на твой вопрос?» «Ты все не так понимаешь!» - начала Бьянка, но услышала только его смех. Сен-Жюст никогда не ошибался в ее отношении. Интересно, он хотя бы догадывается, какие она ведет с ним мысленные диалоги, пока он воспитывает Самбро-Маасскую армию?

Сегодня, прогуливаясь у Тюильри, она случайно услышала беседу двух депутатов из Комитета Общей безопасности и пришла в ужас. Слухи о болезни Робеспьера распространились повсюду. Как удивительно устроены люди – они готовы трепетать перед своим лидером годами, но достаточно пары недель, чтобы они начали хоронить его заживо. А если все действительно так плохо? Если это конец? Бьянка тихо скользнула в сторону дома. Несколько секунд. Безмолвная тень. Если ее заметит простой смертный, скорее всего, спишет на ночную галлюцинацию. И снова комната. И беспомощный человек с полузакрытыми глазами. Бьянка опустилась на пол.

– Доброй ночи, гражданин Робеспьер. Я знаю, что вы мечтаете вернуться. Я пришла, чтобы помочь.

- Не... сможете, - ответил Робеспьер. Голос Жюльетт Флери мог присниться, мог возникнуть из бреда, она сама могла быть рядом, но какая, в сущности, разница, если давно уже не воспринимаешь мир таким, как привык его видеть. Не было необходимости даже открывать глаза, если это - плод воображения, то придется думать, что все обстоит еще хуже.

- Смогу. Если вы мне доверитесь. Я неделю прогоняла себя от этого дома. Но я не могу видеть, что с вами происходит. - Бьянка старалась не смотреть на следы крови на подушке и это лицо, в котором не осталось почти ничего живого. - Ведь вы не хотите просто уйти, бросив все, что начали? Вы хотели вернуться до последнего, пока еще были силы. Я могу вам помочь. Я не обманываю.

Робеспьер молчал, пытаясь собраться с силами. Что-то случилось. Что-то, требующее его возвращения. Но, к сожалению, плоть слабее духа.

- Что произошло, гражданка Флери? - наконец спросил он. - Что вы скрыли от меня во время последнего визита?

- Многое, - уклончиво ответила Бьянка. - Умалчивать об этом - преступление. Сказать - убийство. Поэтому я здесь.

- Говорите. Я не настолько слаб, чтобы быть не в состоянии слушать. Надеюсь на это... Говорите, не теряйте время.

Бьянка склонила голову, изучая его лицо. Оно оставалось бледным, на щеках проступил нездоровый румянец. Отлично. Она снова стоит тут, как глупый ребенок, не зная, как себя повести. Почему этому миниатюрному человеку удается всегда ставить ее в тупик?

- Нет. Я не могу. Ваш доктор говорит... О господи, ну зачем вы требуете от меня невозможного, почему не хотите позволить помочь вам? Вы совсем мне не доверяете? - ее голос дрогнул. - Я знаю, что вы верите в то, что я - не такая, как все. И Страффорд. Но он - ваш враг, а я стала вашим преданным другом. Не отталкивайте меня, пожалуйста! Я никогда и никому не предлагала подобной помощи открыто. Но вы знаете мою тайну. И не боитесь.

- Но что вы хотите сделать? - вопрос вырвался сам собой, он сам бы не мог сказать, что больше преобладает сейчас: страх или любопытство. Не совсем права Жюльетт Флери насчет его бесстрашия. Неизвестное всегда пугает. Он мог бы задать еще вопросы, но на них не осталось сил, хватило бы их на то, чтобы выслушать.

Бьянка отвернулась, чтобы не смотреть в глаза собеседника. Сейчас они прояснились. Как всегда проницательный взгляд, от которого многим становится страшно. Ей тоже стало страшно. С любым другим человеком она бы поступила просто, взяв под контроль его разум. Робеспьер этого сделать не разрешит, он боится этого больше всего. А она не посмеет нарушить обещание.

- Наша кровь обладает особым даром, - проговорила она еле слышно. - Она помогает там, где лекарства бессильны. Для обычного человека подобная процедура - дикость. Но я не вижу другого выхода, чтобы удержать вас здесь.

- Это... слишком страшно, гражданка Флери, - прошептал Робеспьер. Несколько секунд назад у него едва не вырвалось восклицание поглупее и сейчас, скорее, от неожиданности, он сказал правду. Не пытаясь ее смягчить или замаскировать. Все происходящее можно было понять, принять, по возможности обдумать, но сталкиваться вот так, без предупреждения... С ума сойти. Несмотря на лихорадку, сейчас мысль работала четко. - Слишком... невероятно звучит, чтобы принять сразу. Не сердитесь.

- Я так и знала! Это вы не сердитесь, прошу вас! Забудьте этот разговор. - Бьянка отступила к окну, глядя на него расширившимися от ужаса за свой поступок глазами. - Забудьте, пожалуйста! Я сказала глупость. Что я наделала! Я уйду, и больше вас не потревожу. Пусть все идет, как идет.

- Вы не оставляете мне времени на то, чтобы принять решение, а я не могу предать ваше доверие, - Робеспьер откинулся на подушки и протянул к ней руку. - Идите сюда, гражданка Флери. Сделайте то, что намеревались, я не стану противиться.

- Можно я сделаю так, чтобы вы ничего не вспомнили? - Бьянка перешла на шепот, не сводя с него глаз. Она сделала несколько шагов вперед, но остановилась в нерешительности.

- Тогда какой смысл что-либо делать вообще? - вопросом на вопрос ответил Робеспьер, встретившись с ней взглядом.

- Вы правы. - Бьянка приблизилась и вновь опустилась на пол у кровати. - В тот вечер, когда я помогала вам вспомнить, что с вами сделал этот англичанин... Я узнала вас немного больше, чем вам кажется. Наверное, поэтому с тех пор я не могу оставаться равнодушной ко всему, что с вами происходит. Сейчас все будет наоборот. Вы узнаете немного больше, чем знаете обо мне сейчас. А может быть, и намного больше. Я не знаю, как это происходит. Мне тоже страшно, как и вам. Но я не вижу другого выхода, чтобы помочь. Я очень боюсь человеческой смерти. Смешно слышать это от существа, умершего триста лет назад, правда? Но я так и не привыкла. Поэтому, увидев кровь на вашей подушке и услышав слова вашего доктора, я приняла решение прийти и предложить. Наверное, вы увидите того человека, что принес меня к Тюильри и выставил на всеобщее обозрение. Он сделал меня такой, какая я есть. Если бы вы встретились при других обстоятельствах, вы бы, наверное, могли бы часами говорить о римлянах. - Она говорила, чтобы успокоиться, прежде чем сделать задуманный шаг. Но слова закончились, и пора было действовать. Бьянка уверенно прокусила запястье. Затем одной рукой бережно обхватила его голову, вторую поднесла к губам.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Апр 01, 2010 7:12 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Бьянка, Робеспьер. (продолжение)

Страх все-таки настиг его в полной мере. Чем-то слишком похоже на кошмарный сон, когда невозможно ни двигаться, ни вырваться, ни убежать. Наверное, он пробовал вырваться, иначе откуда эта ассоциация с ожившей мраморной статуей? Возможно, мысль эта и не его вовсе, а чужая, пришедшая из другого времени и из другой реальности. В сознании плыли какие-то картины, то ли обрывки чужой жизни, то ли чужих жизней, но всматриваться в них мешало сознание происходящего. Разум, казалось, отвергал то, что происходило и снова вспоминалась та же мраморная статуя. Наваждение длилось бесконечно, но единственной картиной, которая запомнилась, был странный город, утонувший в воде и в тумане. Его отпустили. Кажется, все закончилось.

- Ужасно, правда? - Бьянка вымученно улыбнулась. Она продолжала держать руку перед собой, пока ранка не исчезла. - Вот и все. Завтра вам станет легче. Лихорадка уйдет. Вы почувствуете, как к вам возвращаются силы. Вы уже сейчас это почувствуете. Не знаю, зачем я это сделала. Но я привыкла никогда и ни о чем не жалеть. Сейчас я уйду, чтобы вас не тревожить. Думаю, теперь мне будет трудно искать с вами встречи. Я оставлю от себя на память мой город. Думаю, вы видели его. Там все началось. И когда-нибудь я вернусь туда, чтобы увидеть, что прошлое стерто, а настоящее - это уже не мое. Прощайте.

- Не прощайтесь. Или вы сделали то, что сделали именно для того, чтобы попрощаться? - Робеспьер с интересом рассматривал комнату. Право, странное ощущение... Казалось, что обострились в десятки раз все чувства. Слух, зрение, осязание. - Не сожалейте ни о чем, Жюльетт Флери. Лучше расскажите, что произошло такого, что заставило вас совершить этот поступок? Если вы уйдете сейчас, выходит, что визит был совершенно бесполезен для вас... Рассказывайте.

- Вам лучше, - машинально отметила Бьянка. Затем взяла стул и села у изголовья, как раньше. - Нет. Не бесполезен. И вы сами это знаете. А что произошло со мной, что заставило прийти к вам снова? Ответ может быть кратким, а может растянуться до рассвета. Какой из них вы выберете? - Глядя на спокойное лицо Робеспьера, Бьянка тоже внезапно успокоилась. Где-то вдалеке шевелилась обжигающая мысль о том, что у нее теперь есть тайна, которую она не посмеет изложить ни Огюстену, ни Сен-Жюсту. Каждому - из своих соображений.

- Рассказывайте, о чем сочтете нужным, - по крайней мере, сейчас, пока не прекратилось это странное ощущение, он был уверен, что сможет слушать и, если понадобится, отвечать.

- Я просто подумала о том, что мне будет больно узнать, что вас больше нет, - Бьянка грустно улыбнулась. - И в этот момент я руководствовалась сугубо личными переживаниями. Я никогда не задумываюсь о том, что будет через десять, двадцать, сто лет. Об этом трудно думать. Вы все уйдете. Постепенно. Париж станет другим. Я буду листать книги и смотреть на ваши портреты. И иногда рисовать вас такими, какими вы останетесь в моей памяти. Я говорю о тех четырех людях, с которыми столкнула меня жизнь, и которых я полюбила, каждого - по-своему. У нас все иначе. Это трудно понять. Разве что только попробовать представить.

- Это можно понять и можно представить, нам тоже приходится терять дорогих сердцу людей, притом неважно, от чего они умирают – от старости или от болезней. Однако вряд ли мы чувствуем то же, что и подобные вам, - он прищурился, наблюдая за игрой света и тени на стоявшем возле лампы стакане с водой, которую вряд ли видел бы в обычных условиях. – Вы воспринимаете все в десятки раз сильнее, не так ли? Полагаю, что тот, кто видит мир примерно таким, каким сейчас вижу его я, испытывает и более сильные потрясения эмоциональные… Но это все – лирика. Вы умеете чувствовать чужие эмоции, но при этом открываете свои. А вы были в замешательстве, когда пришли, - он посмотрел в глаза собеседницы и, казалось, увидел в них собственное отражение. Увиденное пугало еще больше, нежели предыдущий опыт. – Чем я могу помочь вам? Что у вас случилось, гражданка Флери?


Обращение "гражданка Флери" почему-то резануло слух. Впервые в жизни. "А что ты хотела? Задушевные беседы закончатся, как только ему станет лучше, это очевидно". На этот раз голос принадлежал даже не Сен-Жюсту. Просто вопрос к самой себе. Пора прекращать, пока это не вошло в привычку. - Я была в замешательстве, это вы верно подметили, - спокойно ответила Бьянка. - Но я же призналась, что впервые открываю эту часть своих способностей перед человеком. Конечно, я волновалась. Что касается последних событий... Думаю, я изложу вам их на бумаге, гражданин Робеспьер. Так вам будет проще изучить информацию. Если хотите, я сделаю это сейчас, чтобы у вас было время обдумать сложившееся положение вещей.

- Как вам будет угодно, - ответил Робеспьер. Ее интонации изменились, а ему лучше промолчать, так как единственной реакцией на столь резкий перепад в поведении может стать тон сухой и официальный. Хорошее продолжение почти дружеской беседы, нечего сказать.

- Мне понадобятся перо и бумага, - Бьянка пожала плечами. - И час времени. - Откуда-то возникло детское желание продемонстрировать ему наглядно все свои способности - умение за короткое время написать целый трактат на нескольких листах, умение запоминать мельчайшие подробности и воспроизводить диалоги в лицах и цитатах, и все такое прочее. Теперь стало ясно, к чему он задал свой вопрос о том, что у нее произошло. Он просто не считает, что к нему могут прийти с искренним желанием помочь без всякого на то повода. Значит, гражданин Робеспьер считает, что она помогла ему просто, чтобы он вытащил ее из очередных неприятностей. Что ж, про газету в ее отчете не будет сказано ни слова. Новостей и так достаточно. Про заседания в Конвенте и Клубе, про несколько статей о комиссарах, написанных не ею, про статью о деятельности Огюстена и Рикора и странное внезапное заступничество Карно, про Бертрана Барера, выступавшего в защиту Клери, про обстановку в городе... Бьянка несколько раз искоса поглядывала, чтобы удостовериться, что ее своеобразный "пациент" не спит и готовится прочесть ее труд. Наконец, она протянула ему пачку листов. - Вот. Читайте.

Отчет был подробным настолько, насколько может быть подробным... официальный документ, но все же не покидало ощущение, что самое главное так и не сказано. Допустим, с Рикором, Огюстеном и Карно все более или менее понятно, но это не значит, что первым двоим удастся избежать разговора. Закралась неприятная мысль о том, что статья в газете может быть правдивой... Бертран Барер и его защита настораживали гораздо больше, если правильно обрисована обстановка... И третье - общественное мнение, над которым теперь работать и работать, даже если уделить внимание исключительно этим двум случаям, на первый взгляд друг от друга не зависимым. На первый взгляд казалось, что все можно исправить, притом довольно безболезненно, однако говорить не хотелось. Откуда в Жюльетт Флери это желание превратить все в официальный отчет, когда стремление помочь другу превращается в своего рода политическую обязанность? Да и зачем? Впрочем, если ей так удобнее... - Я уверен, что описанные вами события каким-то образом связаны между собой, но не вижу этой связующей. Возможно, вы не хотите об этом говорить. В таком случае, мне понадобится некоторое время, чтобы восстановить пробелы.

- Пробелы? И связующее звено? Вам оно известно изначально. С этого и начались мои визиты - я разворошила осиное гнездо, напечатав статью о комиссарах. Но скажите... Мне показалось, что вы считаете... - Бьянка замялась. - Вы действительно считаете, что я предложила вам свою помощь, чтобы облегчить себе жизнь?

- Но я спросил, что заставило вас совершить этот поступок и получил, как мне казалось, исчерпывающий ответ, - ответил Робеспьер. - С другой стороны, вы второй раз спасаете мне жизнь, могу ли я оставаться слеп, глух, нем и не оказать помощь, в которой вы, я знаю, нуждаетесь?

- Я совершенно запуталась, - тихо сказала Бьянка. - И я в отчаянии. Я - несдержанное, эгоистичное, избалованное, неразумное создание, неспособное ни шагу ступить без посторонней помощи. Мне горько в этом признаваться, но это так. - Слова полились сами собой. Она рассказала о письме Барера, на которое она отправила вежливый ответ с отказом и благодарностью, о ссоре с Мерленом и обвинениями, брошенными ею ему в лицо при всех, о том, как она огрызалась, когда ее дергали на улице, как допустила выход статьи Ландри. - А еще я собираюсь пойти к Гошу и спросить у него, глядя ему в глаза, зачем он написал гадости про Огюстена, - завершила она свой рассказ. И опустила голову.

- Так... постараемся разобрать все по порядку. Вы правильно поступили, отправив Бареру письмо с отказом. Но, несмотря на это, он продолжал защищать Клери? Право, странно... если учесть мнение большинства... Полагаю, что ему что-то нужно от вас, будьте осторожнее. О ссоре с Мерленом. Я не нахожу слов, чтобы сказать, как глупо повели себя вы оба. Нет смысла говорить, что прежде, чем обвинять, нужно располагать не только фактами, но и доказательствами вины. Теперь не удивляйтесь, что прислушиваться станут к Мерлену, а не к вам. На "вязальщиц" не обращайте внимания, у вас есть дела поважнее. С Гошем будьте осторожны, не желательно, чтобы потом все говорили о том, что Жюльетт Флери нанесла визит в тюрьму. Теперь сделайте одолжение... Зажгите, пожалуйста, несколько свечей и посмотрите, есть ли на столе последний "Монитер". Если есть, принесите его сюда вместе с очками. Благодарю.

- Свет вас больше не беспокоит! - Бьянка обрадовалась. - Вот. Очки и газета. С удовольствием принесла бы вам кофе, но весь дом спит. Что касается Барера... Я хочу нанести ему визит. Жаном Клери. С одним человеком мне легко справиться. В крайнем случае, я всегда смогу убежать... Или... Прочесть его мысли.

- Думаю, что Жан Клери должен появиться на публике, - задумчиво сказал Робеспьер, закончив читать "Монитер". Эффект от столь необычного лекарства пропадал, теперь постепенно возвращалась слабость и головная боль, но лихорадка, если и вернулась, то совсем легкая. - Не знаю, что для вас хуже, держать ответ перед Якобинским Клубом или перед Комитетом, если понадобится, но я не исключаю ни того, ни другого. Однако погодите переодеваться, так как сейчас к вам будут присматриваться гораздо внимательнее, чем два года назад. Возможно, найдутся желающие навести справки о вас. Необходима легенда и необходима работа над вашим образом, на все это нужно время. Это что касается публичных выступлений. Личные встречи... Возможно, они будут полезны, если учесть ваши способности. Только обещайте соблюдать осторожность.

- Это будет жуткое зрелище, - Бьянка хищно улыбнулась своим мыслям. - Жана Клери запомнят надолго. И отвяжутся. - Она хотела перейти к подробному изложению своего плана, когда случайно взглянула на часы и испугалась. В этой комнате она находилась уже четвертый час. Откуда-то возникло обманчивое ощущение, что здесь произошло множество событий. - Наверное, мне следует дать вам отдохнуть, - произнесла Бьянка, глядя в окно. - Завтра вы пойдете на поправку. А я продолжу держать вас в курсе событий, если хотите.

- Да, разумеется, буду рад услышать от вас новости, - он откинулся на подушки. - Прошу меня простить, но наверное мне действительно необходим отдых. Благодарю вас за все, гражданка Флери. И надеюсь, что завтрашние новости будут лучше, нежели сегодняшние.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Апр 04, 2010 2:54 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Самбро-маасская армия

Сен-Жюст, Маэл

Сен-Жюст сидел в палатке и, закинув ноги на импровизированный стол, продумывал письмо. Только что он имел беседу с Делани, который отчитался за проделанную работу за два дня. Как хорошо, что он усадил его составлять перепись реквизированных товаров на пару с этим занудой Бельмартеном! Бельмартен был известен своей дотошностью, и Сен-Жюст знал, что живым он из своих цепких лап Делани не выпустит, пока не будет пересчитана каждая вещь и каждый су. Сейчас, сидя в палатке, Сен-Жюст радовался, что Леба нашел себе дело и уехал на несколько часов. Он любил Филиппа, но в данный момент ему требовалось побыть одному и дождаться появления Страффорда. Знал бы Филипп, какой смертельной опасности подвергался, когда нападал на этого всесильного человека! Гауптвахта! Можно себе представить, как посмеивался Страффорд. Наверное, и мысли читал. Бедный Леба, он искренне его подозревает! А подозревать Страффорда – вещь опасная, так можно довести себя до нервного срыва. Проверено, как говорится, на себе.

… Поездка в ставку генерала Пишегрю заняла два дня. Сен-Жюст не очень хотел покидать лагерь, но прибыв в Лилль, порадовался, что внял просьбе Филиппа. Двое комиссаров, которые крутились вокруг генерала, были в высшей степени неподходящими кандидатурами. Сен-Жюст пришел в ужас от того, что там творилось. Понятие дисциплины отсутствовало, как факт. Поставки продуктов осуществлялись с перебоями. Среди солдат явно обозначилось деление на «своих» и «чужих». Под последнее понятие подпадали те, кто присоединились сравнительно недавно и воевали раньше в италийской армии. Внезапное появление Сен-Жюста нарушило идиллию генерала, который, казалось, вообще перестал замечать, что творится у него под носом. Первым делом Сен-Жюст направил одного из комиссаров в Париж. Под охраной. Снабдив снаряженных в путь солдат соответствующим письмом о том, что они везут человека, которого Сен-Жюст подозревает в намеренном подрыве боеспособности нескольких армейских частей, расквартированных в районе Лилля. Второй комиссар, производивший более благопристойное впечатление, забегал, как перепуганная крыса. Теперь, во всяком случае, будет работать. Сам Пишегрю был болен и лежал, изнуренный лихорадкой. Так удобнее. Меньше спорил и надувался. Примерно в то же время к генералу прибыл гонец из Парижа. Сен-Жюст попытался расспросить его, но тот, увидев его, почему-то начал дергаться. И протянул две последних газеты. Собственно, эти газеты и навели Сен-Жюста на мысль написать письмо. Потому что изложен в них был полный бред.

Прежде всего статья, намекающая на то, что Огюстен Робеспьер на пару с Рикором присваивал деньги в миссии. Генерал Гош либо сошел с ума, раз распространяет от своего имени подобные слухи, либо действительно пишет правду. О втором варианте думать не хотелось – Огюстена Сен-Жюст считал человеком честным и порядочным, пусть и подверженным некоторым слабостям. Но не до такой же степени! «Друг народа» писал какие-то невнятные заметки о театральных премьерах. Клери сошла с ума? Ее запугали? «Саппер Санкюлот» взахлеб описывал, как Клери на пару с Огюстеном устраивают уличные скандалы и бросаются обвинениями в адрес депутата Мерлена. Но самым, пожалуй, неприятным было то, что ни в одной из газет он не обнаружил упоминаний о выступлениях Робеспьера. Если Максимильян молчит, значит, что-то случилось. А он, как назло, не может покинуть армию… И написать-то некому! Кроме… Разумеется, кроме Клери, которая, как лист бумаги, стерпит все, что угодно и все поймет правильно. Он обмакнул перо в чернила и начал.
«Клери! Что, черт возьми, у вас там происходит?!...»

Нет. Так начинать неприлично. Сен-Жюст скомкал бумагу. Армия совсем отучила его от вежливого обращения. Она, конечно, такая же, как Страффорд, но все-таки женщина.

«Дорогая Клери! Решил поинтересоваться как у тебя дела. Все ли в порядке? Случайно прочел твою газету. Ты решила изменить стиль?»

Сен-Жюст снова скомкал письмо. Бред. Конечно, она увидит, что он пишет неискренне.

«Клери, пожалуйста, приезжай. Надо поговорить. Сен-Жюст». Да. Вот так, пожалуй, будет честно. Хотя… Тут сейчас Страффорд. Черт их знает, что у них за законы. А вдруг он ее обидит? У них, кажется, были разногласия из-за Лавуазье. Черт знает что такое! Сен-Жюст начал злиться и достал четвертый листок. Но вывести вежливое «Дорогая Клери» не успел. В палатку вошел Страффорд.

- Слушаю вас, гражданин комиссар! - рявкнул Маэл, разозленный тем, что даже под арестом не дают побыть спокойно. И ладно бы отрывали по делу, это еще можно стерпеть, но теперь придется выслушивать идиотские подозрения от юнца, который сам не знает, чего хочет. Впрочем, на этот вопрос ответ был. Сейчас начнется лекция на тему: "Блаве, вы виновны, я не знаю в чем, но это докажу, поэтому, пожалуйста, оставьте Сен-Жюста в покое". И взгляд, как у побитой собаки, которую оставил хозяин. Аж зло берет. Однако продолжение тирады замерло на губах, когда он увидел Сен-Жюста собственной персоной. Маэл криво усмехнулся и повторил уже другим тоном: - Слушаю вас, гражданин комиссар.

- Садитесь, - Сен-Жюст, быстро спохватившись, убрал ноги со стола и собрал с пола скомканные листки. - Ну как процесс перевоспитания? Вы, надеюсь, сделали для себя соответствующие выводы о дисциплине? - он весело улыбнулся и тихо добавил уже другим тоном. - Не обижайтесь на Филиппа, Страффорд. Он делает свою работу. Я сам прошел через ад, пытаясь доказать, что вы - шпион. Жаль, что вы ничего не едите. А то предложил бы в качестве компенсации свой ужин.

- Между тем, я голоден. Не хотелось навлекать на себя лишние подозрения и покидать лагерь, - сказал Маэл. Если быть совсем честным, то он мог вполне спокойно обойтись без охоты еще пару дней, но зачем доходить до того, когда жажда станет напоминать о себе по-настоящему? Тем более что в окрестностях рыскают мародеры. - Добро, если бы ваш друг пытался доказать, что я - шпион. Но все разговоры сводятся к тому, в конечном итоге, что я должен оставить в покое вас. А шпионом могу быть сколько угодно в качестве хобби, надо полагать.

- Значит, это ревность, - философски заметил Сен-Жюст. - Вы не представляете себе, как злит, когда твой друг вдруг начинает действовать, не ставя тебя в известность. Меня в свое время злили ваши общие дела с Робеспьером, которых я никак не мог понять. Но все это - лирика. К делу, Страффорд? А как вы, кстати, удовлетворяете свои потребности в пище, если не секрет. - Сен-Жюст рассмеялся. - Хорошее начало после предложения поговорить о делах. Но я не мог не задать этого вопроса. К сожалению, обладаю отменным аппетитом, который не всегда удается удовлетворить в полной мере. Может, подскажете свой способ? Одно время я начал считать, что вы вообще не едите и не пьете.

- Мой способ вам не подойдет, Сен-Жюст, - улыбнулся Маэл. - Я в этом уверен. А на вопрос не отвечу, извините. Но к делу. Мне рассказать абсолютно нечего, так как почти сразу же после вашего отъезда ваш друг отправил меня на гауптвахту, предупредив, что за ответы, могут не понравится комиссару банально расстреливают... Еще немного и я бы предоставил ему такую возможность. Но это - тоже лирика. У меня не было возможности следить за Делани, так как я все время находился под присмотром, но полагаю, что он мог совершить вылазку в город.

- Делани я оставил на верного мне человека, Страффорд. Во всяком случае, с утра и до наступления темноты он не отпускал его ни на шаг, - Сен-Жюст ухмыльнулся, вспомнив, с каким облегчением посмотрел на него Делани, когда Сен-Жюст оторвал его от составления списков для личной беседы. Правда, я был уверен, что вечерами и ночами он будет находиться под вашим контролем. Предлагаю направиться к нему. Я приглашу его пройтись, вы аккуратно препарируете его мысли, как истинный помощник хирурга. Согласны?

- Сделаем так. Сможете прогулять его в сторону артиллеристов? Я буду там, если вы распорядитесь освободить меня из-под ареста... Так, по крайней мере, не будет казаться, что мы специально зашли за ним на виду у всех, кто есть в лагере. Дальше нужно будет просто завести тему разговора, наиболее близкую к интересующим нас вещам. Но здесь не мне вас учить. У вас есть возражения ли дополнения?

- Нет. Пойдемте. - Сен-Жюст поднялся. - Сейчас я "освобожу" вас. Затем мы приступим к выполнению плана. Надеюсь, сегодня с ним будет покончено.

***

На «освобождение» Страффорда из-под ареста времени ушло больше, чем планировалось. Как выяснилось, Филипп уже побывал тут, пришел, разумеется в ярость, не обнаружив в очередной раз заключенного на месте, даже накричал на солдат-охранников, которые толком не смогли объяснить, почему именно отпустили его на заслуженный после ночного дежурства отдых так надолго и главное – в неизвестном направлении. Сен-Жюсту пришлось включить свое красноречие, чтобы убедить солдат в том, что Блаве может быть свободен и при этом не уронить авторитета Филиппа. Страффорд наблюдал со стороны, невозмутимый, как обычно. Когда с этим было покончено, они расстались. Сен-Жюст отправился искать Делани. И тут все пошло не так, как было задумано. Прежде всего, его раз десять остановили с вопросами. Разумеется, он не мог позволить себе отмахиваться от людей, и каждому уделял время. Во-вторых, в одном из пехотных отрядов обнаружилось сразу три дезертира. Некоторое время ушло на то, чтобы отдать распоряжения об их поисках и задержании. Сен-Жюст категорически запретил стрелять в них. Поговорить бы хотя бы с одним дезертиром, расспросить подробно о его мотивах, а потом уже можно и под военный трибунал…

Добравшись до палатки, куда отправился отдыхать Делани, Сен-Жюст похолодел от предчувствия. Так и есть. Посланник Карно, который имел дела с австрийцами, исчез. Сен-Жюст выругался и, вскочив на коня, рванул в сторону артиллеристов. Страффорда он увидел издали. Подъехав, резко остановил лошадь. Обиженный конь «затанцевал» на задних ногах. Сен-Жюст вцепился в гриву.
- Он сбежал, Страффорд. Нам надо его найти.

- Сбежал или уехал? - нахмурился Маэл. - Впрочем, в любом случае, Делани в лагере нет... Но мне понадобится лошадь. Подождите меня здесь. Попробуем догнать его.

***

На поиски лошади много времени не ушло. Маэл просто взял отдохнувшее животное, не особенно утруждая себя расспросами, кому оно принадлежит. Любопытным солдатам было достаточно объяснения, что он должен сопровождать комиссара. К сожалению, из мыслей смертных не удалось вытащить ровным счетом ничего о Делани. Он исчез. Испарился. И, похоже, никого кроме них не интересовал. Вампир выругался вполголоса, подавив безумное желание спросить о беглеце в голос. Но нельзя. Мало ли, кто у него в шпионах... За всем не уследишь. Вернувшись к Сен-Жюсту, он принялся задавать вопросы, надеясь, что комиссар сможет дать хотя бы один вразумительный ответ, так как у него самого с этим не сложилось. - Что вам удалось узнать? Куда он предположительно уехал? Сколько лошадей взял? Говорил ли кому-нибудь, когда вернется? Ведь это не официальная поездка с депешей, верно? Но и не дезертирство? Какие у вас предположения? Мы не можем разорваться и ехать искать его на все четыре стороны...

- Он рискнул, Страффорд. - сквозь зубы ответил Сен-Жюст. - Он убедился в том, что его оставили в покое, и исчез, пустив слух, что поехал искать Леба, чтобы согласовать с ним списки. А Леба, как известно, в лагере нет. Черт побери, если бы не возможность раскрыть более серьезный заговор, я бы объявил его сейчас дезертиром. Но я не могу. Я связан по рукам. - Сен-Жюст был в бешенстве.

- Поехал искать Леба... Значит, мы можем предположить, что он надеется вернуться и объяснить, что никого не нашел. В любом случае, предлагаю ехать в город. Если Делани собрался в дальнюю дорогу, то лишние припасы ему не помешают, а если не надолго, то город - самое подходящее место для разных встреч, вы не находите? Можем рискнуть и поехать через лес, так ближе... Но нас могут задержать мародеры, если наткнемся на них. Впрочем, поехали. У развилки решим.

У развилки выяснилось, что совсем свежие следы конских копыт ведут не по направлению к городу, как предполагали, а именно в лес. Маэл спешился и опустившись на колени изучил следы более внимательно, при свете факела. - Ничего не понимаю... - вампир удивленно оглянулся на Сен-Жюста. - Следы свежие, не прошло и трех часов, как здесь проехали два человека. Почему-то два... Но скажите, какой безумец кроме нас с вами поедет в лес ночью?! Возможно, они хотели сократить дорогу, но ночью? Что будем делать?


- Ехать по следам, если что-то разберем, - хмуро ответил Сен-Жюст. - Причем шагом. Мы знаем только одного человека, который покинул лагерь. Это Делани. Но предположить, что он сам направил лошадь в лес было бы глупо - он не похож на самоубийцу. Значит, его сопровождающий прекрасно знает эти места. Возможно, он заехал за ним, чтобы отвезти куда-то, где можно поговорить в спокойной обстановке. Вы лучше меня видите в темноте. Это уже плюс. Кстати, что вам подсказывает интуиция? И на каком расстоянии вы способны чувствовать присутствие посторонних?

- Это зависит от многих факторов, - мрачно сказал Маэл. - Толпу людей я услышу раньше, чем одного человека, к примеру. Не знаю, на каком расстоянии, я никогда об этом не думал. В любом случае, человека в лесу я почувствую... рано или поздно. Что же касается интуиции, то она говорит только одно: глупо ехать в лес ночью. Но мы рискнем. Если вы не боитесь заблудиться.

- С вами? - удивился Сен-Жюст. - У меня сложилось впечатление, что в лесу вы чувствуете себя также уверенно, как я на заседании Конвента.

- В общем да, - пожал плечами Маэл. - Не знаю почему, Сен-Жюст, но интуиция мне просто орет, что не следует туда ездить. Я не знаю, почему и очень надеюсь, что это просто так... нехорошее предчувствие. Теоретически меня могли бы насторожить мародеры, так как со мной вы, но их я не боюсь. Нечисти, которая по поверьям шастает в таких места вот уже две недели - тем более. Тогда что? Не спрашивайте, не знаю, - по мере того, как они углублялись в лес, ощущение тревоги не покидало, наоборот, усилилось. Это начинало злить, так как опасаться чего-то, не в силах понять чего - глупее не придумаешь.

Сен-Жюст двигался за Маэлом, постепенно заражаясь его настроением. В лесу было спокойно. Лишь хруст сломанных веток, что иногда попадали под ноги лошади. В один момент ему показалось, что за ними наблюдают, и он на всякий случай проверил, заряжен ли пистолет. Затем все стихло. - Что за нечисть, которая шастает тут две недели? - запоздало поинтересовался Сен-Жюст, вынырнув из раздумий. - Что за поверья? Где вы этого наслушались? Мне ничего подобного не рассказывали.

- Меня больше интересуют мародеры, - проворчал Маэл. - Ну как вам объяснить? Не так давно был праздник... Белтейн, вы зовете его Вальпургиевой ночью. По древним верованиям в это время открывались врата в потусторонний мир и оставались открытыми на протяжении всего лунного цикла. По разным исчислениям, разумеется. Представляете, что может оттуда появиться? Правда, я ни разу не встречал чего-то такого, даже во время смертной жизни. Теперь к вопросу, где я этого наслушался... Скажем так, часть моих обязанностей состояла в том, чтобы знать это. При жизни, разумеется. Я удовлетворил ваше любопытство? - Маэл замолчал, сожалея, что на то, чтобы рассмотреть следы, приходится тратить время и спешиваться. Даже его зрения было недостаточно, чтобы рассмотреть слабые отпечатки копыт среди нападавшей на дорогу хвои. - А следы, между прочим, ведут вглубь леса, - заключил вампир.


- Вальпургиева ночь уже закончилась, - машинально ответил Сен-Жюст. Дорога тем временем резко свернула влево. Деревьев становилось все больше, и, казалось, что они смыкаются за спинами. Где-то крикнула птица. Стало так тихо, что Сен-Жюст на всякий случай щелкнул пальцами. На секунду ему показалось, что он засыпает. Но это чувство быстро прошло.
– В 1664 году здесь существовало поселение. Крошечная деревня, в которой люди жили по понятиям древности. Женщины не имели права покидать лесных границ, а те, кто осмеливались это сделать, навсегда становились отверженными. Их считали ведьмами, и не трогали. Пока однажды охотники, заблудившиеся в этих местах, не обнаружили их прогнившие лачуги. Все поселение исчезло. Поляна, где они жили, была испещрена костровищами, в домах все выглядело так, словно их владельцы лишь ненадолго отлучились. Остатки испортившейся пищи, аккуратно разложенные вещи, приготовленные к празднику и опустевшие колыбели... Это – поверье, сохранившееся с тех времен. Однажды, остановившись на ночлег в одной из деревень неподалеку, я расспросил старуху, что меня приютила.
Они свято верят то, что тут живет нечистая сила, которая забрала с собой не только души, но и внешние оболочки. Остальное мне рассказали голоса, которые я иногда слышу, если повезет. Никогда не думал, что вы можете всерьез рассуждать о подобном, Страффорд. – Сен-Жюст улыбнулся. – Я и сам не особенно в это верю. Но люблю слушать рассказы. Черт! Осторожнее! – Сен-Жюст резко потянул на себя поводья. Перед ним стояла женщина лет тридцати пяти с темными кругами под глазами.

- Гражданин Сен-Жюст. Пойдемте. Вас ожидают.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Апр 04, 2010 3:29 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Маэл, Сен-Жюст (продолжение)

- Кто вы такая? – Сен-Жюст хотел сказать что-то еще, но резкая боль заставила его вскрикнуть. Он очнулся на земле. Лошадь стояла рядом, над ним склонился Страффорд. Он все-таки заснул. Не было ни рассказа, ни той женщины. Ничего не было. Лишь рассказ Страффорда о празднике Белтайн. Потом – темнота.
- Кажется, я заснул, - смутился Сен-Жюст, поднимаясь. – Простите. Вы что-то говорили о Вальпургиевой ночи?

- Да, говорил, - нахмурился Маэл, с тревогой вглядываясь в лицо смертного. - О том, что календарь - вещь не очень точная, он менялся с течением времени. А люди, которые жили здесь еще до того, как вы стали называть себя французами и вовсе пользовались лунным. Вполне может быть, что счет дням открыт, кто знает... Не ушиблись? Поднимайтесь и поедем, мне не нравится поведение лошадей.

- Календарь? Ах да, кажется, я ответил, что Вальпургиева ночь обычно бывает раньше, - Сен-Жюст вскочил на лошадь и легким движением направил ее вперед. Откуда-то навалилась усталость. А еще четкое осознание, что они движутся в правильном направлении. - Мне приснилось, что я рассказывал вам о легенде, сохранившейся в этих местах. Леба говорит, что к старости я сойду с ума и буду пугать детей страшными сказками о мертвецах. Вы слышите? там, за деревьями? Мне показалось, что там кто-то разговаривает. И огоньки, словно отсветы факелов. Давайте прибавим шаг!

- Я никого не слышу, - Маэл придержал лошадь. - Постойте, Сен-Жюст! Куда вас несет? В чащу? Лошади ноги переломают... Нет там никого. Поехали по просеке. - Вампир говорил только для того, чтобы говорить, на самом деле ему было несколько неуютно. Что там может быть? Призраки? Он никогда их не видел, но допускал, что теоретически они, конечно же, могут быть.

- Вы не слышите? - изумился Сен-Жюст. - Этого не может быть. Там, за деревьями, та самая поляна. Деревня отверженных - так ее прозвали местные жители. В ночь полнолуния сюда приходят люди.. Так говорят... Несколько человек пропали бесследно, но обрели... Черт возьми, кажется, я несу нечто бессвязное. Не обращайте внимания, Страффорд, иногда и не такое приснится. Знаете что? Подождите меня здесь? Меня ждут. Моя судьба еще не написана, а ваша история закончена. Поэтому вы... Я сейчас. Подождите. Мне нужно всего несколько минут. - Сен-Жюст пришпорил своего коня и тот, спотыкаясь о корни деревьев, но повинуясь его команде, ринулся в чащу.

- Черт бы вас побрал, Сен-Жюст! - крикнул Маэл, пустившись вдогонку. Вспоминать разную нечисть в лесу и тем более ночью было не очень разумным решением, учитывая тот факт, что комиссар городил бред явно потусторонний, но ничего не поделаешь. Только спустя некоторое время до него дошло, что он фактически не двигается вперед: несчастная лошадь не хотела идти и все передвижение можно было назвать "шаг вперед - два назад". Ругнувшись, Маэл спешился и привязал ее к дереву. Не крепко, чтобы животное могло убежать в случае чего. В случае чего? Знать бы. Смертный, между тем, не обращая никакого внимания на окрики продолжал ехать вперед. Тяжело вздохнув, Маэл отправился следом, проклиная все на свете.

***

*Сюда*

Сен-Жюст выехал на поляну, и на секунду зажмурился. Повсюду горели костры и веселились люди. Одна из девушек, одетая в простенькое белое платье, помахала ему рукой и поманила к себе.
– Наконец-то! Посмотрите, у нас еще один гость! Теперь можно начинать! – Они радостно засмеялись. Сен-Жюст спешился и подобрал с земли венок из незнакомых белых цветов. Праздник Белтайн. Страффорд. Он обернулся назад.

- Не волнуйтесь за вашего друга, он в надежных руках и не будет скучать, пока вы с нами, - все та же девушка села рядом и одела на его голову венок. – Дорога сюда ему закрыта. Но с ним будет все в порядке, обещаю. Отпустите лошадь.

***

В лесу все оставалось без изменений. Тишина и покой. Резкий крик разорвал тишину - человеческий и душераздирающий. В нем не было слов, лишь тоска и отчаяние. Предсмертная агония и звук падающего сухого дерева.

Поляна, а точнее, остатки бывшей деревни открылись взгляду Маэла неожиданно. Создавалось впечатление, что он несколько раз проходил мимо этого места раньше, но не замечал его. Всмотревшись в полуразрушенные дома, Маэл не сразу понял, что не так, но когда понял, то впервые в жизни почувствовал, как волосы становятся дыбом на затылке. Впрочем, первый и последний приступ паники быстро прошел, все же немного неожиданно было видеть плывущие по воздуху венки, без объяснимой причины. Вампир прошел вперед, даже не стараясь обходить чахлую поросль. Вот оно, место, где собирались на тинг. Почему пришло на ум именно это слово? Зрелище, между тем, было прелюбопытным. Возле костровища лежал Сен-Жюст и такого исказившегося лица Маэл не видел у смертных, пожалуй, никогда. Попытка сделать шаг в том направлении закончилась совсем неожиданно - его швырнуло на землю.

***

Сен-Жюст позволил своей новой знакомой увести себя от костра. Они подошли к небольшой хижине.

- Это мой сын. Посмотрите, правда он похож на меня? Меня зовут Жаннетт. А вас? – девушка легко толкнула колыбельку, подвешенную между деревьями, и звонко рассмеялась. – Позвольте, я угадаю? Или нет, лучше я буду просто называть вас Антиноем. Не хмурьтесь. У вас обязательно будет семья. Хотите подержать его на руках?
Она извлекла ребенка из колыбельки и протянула его вперед.

Сен-Жюст легко перехватил крошечного человека, стараясь быть как можно аккуратнее. Ребенок не плакал. Просто смотрел. И в этом взгляде было нечто жуткое. Многовековая мудрость и пустота одновременно. Стало неприятно.

- У вас чудесный сын, - вежливо проговорил Сен-Жюст и сделал шаг к колыбельке.

- Был, – звонко сказала Жаннет. – Жаль, что он умер. Врачи не смогли ему помочь. Бросьте его на землю. Ему уже не помочь. – Смеясь, она вырвала из его рук сверток и развернула. Безжизненное существо с открытыми глазами медленно растворилось среди травы. – Вы поможете мне забыть о моем горе, Антиной? Я выбрала вас. И хочу, чтобы вы остались с нами. Тот, что пришел перед вами, оказался ничтожеством и не заслужил чести быть приглашенным на праздник.

- Как его звали? – Сен-Жюст взглянул на свою спутницу более внимательно, сравнивая ее машинально с Клери и Эжени. Ничего общего. У них глаза живые и мерцающие, а у нее...

- Не скажу. Но он, кажется, прятался от вас.

- А Страффорд? Почему вы говорите, что он не может прийти сюда.

- Мы не любим мертвых, - прошептала девушка. И снова засмеялась. В ее лице было что-то неестественное. Забудьте о нем.

Сен-Жюст подумал об Элени Дюваль. Мысленные приказы, подземелье и возможность быть похороненым заживо. Откуда это воспоминание? *Антуан, ты слишком много думаешь о мертвых. Когда-нибудь они заберут тебя с собой* Так однажды сказала Клери, в одну из их немногих встреч после казни Демулена.
*Проснись!*
*Нет, останься*
Девушка подобрала с травы тряпку, в которую был завернут ребенок, и закружилась вокруг него. Проснуться. Сен-Жюст потянулся к пистолету. Выстрел.
Кто-то отвел его руку.
Видение рассеялось. Он сидел на земле, рядом с потухшим костровищем и тер онемевшие руки. Только Страффорд. С его пистолетом в руках.

- Можете идти? - сухо осведомился Маэл. - Что с вами произошло, расскажете потом, сейчас нужно уносить ноги. То, что здесь было, может... разозлиться за вторжение.

- Подождите, Страффорд... - Сен-Жюст поднялся и сделал несколько шагов вперед. - Здесь был.. кто-то, помимо нас. Посмотрите вперед. Она говорила... - Он замолчал, прислушиваясь к странному поскрипыванию. В предрассветной дымке ясно проступили очертания человеческого тела, висящего на ветке дерева. - Сен-Жюст бросился вперед. - Делани... Мы опоздали, Страффорд. Его тайна больше ему не принадлежит. Кажется, вы не умеете читать мыслей висельников?

- Есть еще и второй, - Маэл кивнул на тело человека, лежавшее у колодца. - Насколько я понимаю, он должен был утопиться. Третий - сгореть, а четвертому предстояло быть закопанным в землю. Что бы вы выбрали, Сен-Жюст?

- Жизнь, - мрачно сказал Сен-Жюст. - Кажется, я люблю ее больше, чем мне раньше казалось. Надо выбираться. Ненавижу, когда мной манипулируют. - Он старался говорить спокойно, хотя впервые за долгое время испытывал настоящий ужас. Последний раз с ним происходило подобное во время встречи с Элени Дюваль, которую он уже давно окрестил своим личным кошмаром.

- Не знаю, вольны ли вы были что-нибудь сделать, - протянул Маэл. - Делани, я полагаю, тоже не хотел умирать. А что касается этого его попутчика... возможно, он еще жив.

- Тогда заберем его с собой, - Сен-Жюст резко обернулся. Хрупкая фигурка среди деревьев. И венок из незнакомых цветов под ногами. Кошмар возвращался. - Пойдемте, ради всего святого!

Маэл молча поднял смертного, который был спутником Делани. Человек еще жив, но не известно, сколько он протянет после такого потрясения. А возможно, просто забудет все, как кошмарный сон. - Не оглядывайтесь, Сен-Жюст, - мягко сказал он. О том, что нужно еще благополучно покинуть это место, вампир старался не думать. Только сейчас он начал замечать, что земля здесь мертвая, безжизненная, как прах. Единственное, что притягивало к себе взгляд, было чахлое деревце у какого-то полуразрушенного дома.

- Шагайте к тому деревцу. Видите его? И не оглядывайтесь.

Сен-Жюст двинулся в указанном направлении. Он очень старался не смотреть по сторонам. Оставались звуки. Тихий хор. Высокие звонкие, пронизывающие голоса. Они пели старинную французскую песню.

..."...Принять смерть в безмолвии - разве не в этом счастье?
... Уйти за тем, кто увлек тебя за собой....
... Минута молчания перед вечностью... Прощай, мой друг"

Несколько шагов, и Сен-Жюст дотронулся до ствола увядающего дерева. На ладонь легла ледяная рука Жаннетт.

*Останься. Так будет лучше для тебя же. Ты не пожалеешь*.

Сен-Жюст чикрнул спичкой. Маленький огонек на секунду озарил мрачный серый туман. Приложить его к руке, чтобы проснуться окончательно...

... Когда Страффорд подвел к нему лошадь, он обернулся. Призрачная фигурка вдалеке махала ему рукой. - Надеюсь, что этот человек выживет, - сказал Сен-Жюст, кивнув в сторону незнакомца, который все еще находился без сознания, и запрыгнул в седло. Его беседы с призраками пусть останутся за границей этого леса.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Апр 05, 2010 12:36 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Ванве

Граф Сомерсет

Граф Сомерсет лениво потянулся, глядя в окно. Здесь, в Ванве, ему нравилось. Здесь было солнечно, спокойно и не воняло всякой нечистью. Интересно, почему парижане предпочитают сливать свою грязь в сточные канавы, не заботясь о последствиях, а в пригороде люди не выставляют напоказ свою грязь? Забавное замечание. Вчера он провел чудесный вечер в обществе виконта де Бриенна и его очаровательной супруги Дианы. Правда, Шарль-Батист был, кажется, немного озадачен и расстроен, когда выяснилось, что граф Сомерсет – превосходный музыкант, и они с Дианой исполнили несколько куплетов французских романсов на два голоса. Но, в конце концов, все разрешилось. Воистину прекрасная пара!

Сомерсет умылся и, накинув сюртук, выглянул в окно. В последние два дня в Ванве было неспокойно. Хорошо, что люди любят деньги и позволяют себе закрывать глаза на некоторые странности гостей города. Во всяком случае, вот уже неделю Сомерсет совершенно спокойно проводил время в этом райском уголке, наслаждаясь свежим воздухом, покоем и некоторыми услугами, оказываемыми ему дочерью какого-то муниципального чиновника. За это время ему удалось навести справки о нескольких роялистах, что поселились тут, и, связавшись с ними, аккуратно направить их в Париж. Размышляя об этом, Сомерсет оделся и отправился завтракать в таверну на окраине.

***

В таверне было безлюдно – в это время тут всегда сохранялась спокойная обстановка. Граф заказал себе сыра и устроился с книгой у окна. Его взгляд вскоре остановился на молодом человеке, который вошел чуть позже, и сидел с чашкой кофе, глядя в сторону. Еще один роялист? Надо попытать счастья. Сомерсет легко переместился за столик незнакомца.

- Вы, случайно, не из Дижона? Кажется, я встречал вас там раньше. – он приятельски улыбнулся.

Тот кивнул. – Да. Из Дижона. Вы тоже?

Сомерсет слегка нахмурился. Все посланники барона должны были отвечать «Я жил там два года». Этот ответ был не таким. При этом молодой человек не удивился и зачем-то ответил утвердительно. Значит, шпион. Мысль эта спокойно осела в голове. Кажется, он попался, и на этот раз интуиция его подвела. Оставалось одно – продолжать игру.

- А я и смотрю – знакомое лицо! – еще шире улыбнулся Сомерсет. – Вижу, вы допили свой кофе.

***

В лесу было тихо. Граф Сомерсет помолился своему ангелу-хранителю и скинул на землю труп, завернутый в плащ. Никто ничего не заметил. Удивительно, но сегодня на улицах было безлюдно, и никто не обратил внимание на то, как бедно одетый гражданин – то есть, он сам – тащит на себе подвыпившего приятеля. Ему даже сочувствовали. «Как тебя звали, друг?» - пропел на свой манер Сомерсет и склонился над телом, методично обшаривая его карманы. По мере того, как он извлекал бумаги, ему становилось весело. Надо же, чуть не попасть в лапы посланцу Комитета общественного спасения! Андрэ Бодлер. Прибыл в Ванве со специальным поручением получить списки всех проживающих тут, с целью проверки и последующих арестов. Ну и дела… Граф Сомерсет переложил к себе документы, радуясь, что они не испачкались кровью. Избавиться от тела. Найти виконта де Бриенна. Действовать.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Апр 05, 2010 1:03 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, тюрьма Люксембург
Гош, Приер

- К Вам посетитель

*Охрану сменили*, - отметил Гош, - *Эти ходят по струнке и не позвляют себе вымолвить лишнего слова*.
Странно, с чего бы это?
Вообще в тюрьме в последние дни творилась какая-то дьявольщина. Так, от него начали шарахаться даже те заключенные, которым было нечего терять.
В то время, как он был на прогулке, в камере провели обыск, изъяв все подозрительное и просмотрев все книги на просвет в его присутствии. Пера и чернил больше нет. Впрочем, как некоторый плюс, нет возможности для частых встреч с гражданкой Богарне, чье внимание было уже несколько утомительным. Можно теперь надеяться, что она найдет себе другого любовника, а он сам - другую тюремную подругу.
И все равно, связь с гражданкой Богарне явно не годилась в объяснение происходящего.
Клери?
Дело зашло дальше, чем они думали?
Но Жюльетт не могла не дать знать, если бы произошло нечто серьезное.

В общем, самое мерзкое - это сидеть и просто ждать, пока кто-нибудб из свободного мира не расскажет новости.

Эжени по его просьбе должна была читать газеты.
Если это она- она перескажет.

Да и потом, они будут говорить не только и не столько о газетах.

Гош оттолкнул окнвоира и стремительно пересек коридор до знакомой комнаты, распахнув резким движением дверь, чем едва не сшиб с ног Приера.
- Прошу прощения, - удивленно поздоровался он, - Здравствуйте, Приер.

- Добрый день, Гош, - поздоровался Приер. Называть генерала по званию он не стал, в тюрьме нет званий. Он все же решился прийти сюда и расспросить Гоша о причинах, побудивших его обнародовать статью о Робеспьере-младшем. И дело было даже не в Робеспьере, а в том, что эти действия могли развязать настоящую холодную войну между комиссарами. Что же теперь, если всем придется писать подобные отчеты? У Робеспьера - младшего нежелательным элементом была Генуя, история, которую нежелательно разглашать, а сколько еще таких? - Присаживайтесь, - Клод Приер указал на стул, но сам не стал садиться, а отошел к окну. В помещении было душно.

- Полагаю, что возражать не приходится, - усмехнулся Гош и сел, закинув ногу на ногу. Клода Приера он знал и неплохо – насколько можно неплохо знать человека из Комитета. И если раньше присутствию в любой ситуации этого замкнутого, всегда подтянутого и несколько резкого человека он бы только порадовался, то сейчас его появление не могло сулить ничего хорошего по определению. Последствия ли это злополучной драки? Или что-то, связанное с их историей с Клери? Или что-то, объясняющее чертовщину последних дней? Гош провел рукой по волосам, откидывая их назад и продолжил рассматривать гостя, который отвернулся к окну, отмечая легкие перемены, произосшедшие за последним за полгода.
- Ну что ж, рад Вас видеть, Приер, - нарушл Гош молчание, - К сожалению, радости в виде новостей из армии Вы мне не принесете, поэтому просто расскажите, с чем пожаловали.

- Охотно. Если позволите, я сразу перейду к делу, - сухо сказал Приер. - Скажите, правда ли то, что вы являетесь идейным вдохновителем статьи о комиссарах в газете "Друг Народа"?


Гош на секунду задумался. В принципе, после последнего визита Клери, он догадывался что этот вопрос ему однажды зададут. Согласиться с этим - означает признать, что Клери пошел на поводу у подозрительного и заключенного. Отказаться от этого - значит соврать и предоставит журналисту самому разбираться со всеми последствиями. А отделаться глупым "я не буду отвечать на Ваш вопрос" было бы малодушно - мол, выбирайте, граждане, я, если что, заранее согласен.
- Я думаю, что Вам уже все известно, - заметил Гош, - Я готов ответить за собственные действия от начала и до конца - но только по справедливости и закону. Вы за этим пришли?

- Стало быть, вы хотите судебного разбирательства? - удивленно поднял брови Клод Приер. - Что же, мне остается только сообщить вам, что деятельность Жана Клери будет рассмотрена в ближайшее время Якобинским Клубом с точки зрения общества и Комитетом с точки зрения возможной клеветы. Последней каплей стала статья на Огюстена Робеспьера. Браво, Гош. Вы заварили довольно вязкую кашу, в которой многие утонут. Зачем вам понадобилось вести эти военные действия?

- Стоп, - Гош поднялся и встал напротив Приера, - А причем тут Огюстен Робеспьер и его личные грехи? Я готов к судебному разбирательству. Информацию о комиссарах Клери дал я. Мне терять нечего, но у французской армии большое будущее. Будет неверным, если оно будет связано со взяточниками и растратчиками, как и с непрофессионалами. К Вам или Карно последнее утверждение не относится, - заметил спокойно Гош.

- Я надеялся получить ответ от вас, при чем здесь Огюстен Робеспьер, - резко ответил Приер. - Если верно то, что после "Друг Народа" вы решили отправить статью в "Вестник Парижа"... Судебное разбирательство будет, Гош. Но вряд ли оно коснется лично вас, так как ваше дело всего лишь отложено. Вы и так сделали достаточно, не берите же на себя большее. Особенно, если не прекращаете думать о благе для армии. Я бы очень хотел, бы вы запомнили одну вещь: есть темы, о которых не говорят.

- "Вестник Парижа"? - переспросил Гош, не скрывая изумления, - А это еще что за газета? И все-таки причем тут Огюстен Робеспьер?

- Она редко выходит, - уклончиво ответил Приер, довольно холодно взглянув на собеседника. - Однако здесь упоминается о вас и о вашем сотрудничестве с Клери. Я ожидал услышать подобный ответ, но не предполагал, что вы об этом не слышали. Впрочем, вы можете с этим ознакомиться. - С этими словами он протянул Гошу вырезку из "Вестника"

Гош пробежал заметку глазами, слегка нахмурившись.
- Я слышал эти слухи, - заметил он, - Но никогда не имел чести быть знакомым с доказательствами. Мое имя неслучайно мелькает на страницах. Это придает весомости аргументам, так как моя причастность к статьям про комиссаров в "Друге Народа" ни для кого уже не секрет. И, так как теперь затронут сам брат Неподкупного, травля против Клери только усилится, а так как доказательств не будет найдено, Клери обвинят в подстрекательстве. Ну что ж, по идее сейчас я должен разделить судьбу Клери, несмотря на Ваше замечание о том, что уже натворил достаточно... Кстати, что Вы уготовили Клери? - равнодушно спросил Гош, на самом деле пытаясь придумать выход из этой удивительно нелепой истории.

- Весомости аргументам? - неожиданно разозлился Приер, но нашел в себе силы на то, чтобы подавить вспышку гнева. - Странное у вас понятие, гражданин. Если выяснится, что хотя бы один факт из сказанных вами - клеветнический, то вы разделите судьбу Клери, хотите этого или нет. Судьба журналиста - не ваша забота, ее решит Комитет. Но прежде чем начнетсчя следствие, я хотел бы услышать от вас ответ на вопрос, на первый взгляд глупый, но от ответа на который в некотором роде зависит ваша судьба: причастны ли вы к  этой статье в "Вестнике"?

- Нет. Не причастен, - холодно ответил Гош, - Послушайте, Приер. Когда-то Вы оказывали мне честь, обсуждая со мной военные действия, к которым я был причастен. Я бы просил Вас оказать мне ее еще раз. Мне кажется, из этой истории еще можно выпутаться практически всем и с наименьшими потерями. Но без Вашей помощи я не справлюсь. Видите ли, уменя есть некоторые трудности со свободой передвижения. И, конечно, если при этом выяснится, что хоть слово из действительно сказанного мной - я не имею в виду эту статейку - клевета, - то я готов ответить по всей строгости.

- Выпутаться? - снова переспросил Приер. - Я уже сказал, что у вас странные понятия, в том числе и об ответственности. У Клери нет выбора, ему придется держать ответ. Без вашей помощи. Являются ваши слова клеветой или нет - решит следствие. Или трибунал, если до этого дойдет. В этой истории вы - всего лишь интриган, который пытается отвлечь внимание от собственной персоны, так как сам обвинет во взяточничестве. Не больше. Я к тому, что ваше слово не имеет значения, а будет истолковано как... лишний шум.

- Я пытаюсь отвлечь внимание от собственной персоны? - переспросил Гош, подавив гнев, - Так начните слушание моего дела скорее, окажите услугу. Впрочем, в любом случае благодарю за интересные новости, Приер. То, что Вы сами пришли поговорить делает Вам честь. Но не буду более отнимать Ваше время, тем более, что жду совсем другого человека. Надеюсь, я ответил на Ваши вопросы. Привет от меня Карно, и - парижским дамам, конечно.

- Я передал то, о чем говорят, Гош, - спокойно сказал Приер. - Не следует срывать на мне злость и говорить в таком тоне. В данный момент вы - заключенный, я говорю это не для того, чтобы унизить вас, а для того, чтобы вы поняли, что не имеете права отослать меня, как адъютанта, когда вам вздумается. Но удовлетворю вашу просьбу, - Клод Приер подошел к двери не несколько раз стукнул тяжелой дверной ручкой в форме кольца, давая  знак охране.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Апр 05, 2010 2:20 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Дом Дюпле

Маркиза де Шалабр, Элеонора Дюпле, Максимильян Робеспьер

Маркиза де Шалабр отложила газету в сторону и взглянула в окно. Вот уже неделю от Максимильяна ничего не слышно. С момента ее переезда в Париж они виделись нечасто. Несмотря на то, что история, в которую она попала благодаря барону, была известна лишь ей одной, она не считала возможным для себя появляться где-либо в его обществе и тем более – приходить с визитами в дом Дюпле. К тому же, ей не очень хотелось встерчаться с Элеонорой. Одно время она почти желала счастья Элеоноре, зная о ее тайной страсти по отношению к их знаменитому квартиранту. Но теперь все изменилось. Однако, ее все больше охватывало беспокойство. Листая газеты, она искала упоминания о своем знаменитом друге, но не видела их. Пару раз маркиза даже рискнула подойти к Тюильри – вдруг удастся столкнуться к Максимильяном хотя бы случайно? Но нет, жизнь у Тюильри, как обычно, била ключом, но имя Робеспьера не звучало даже в разговорах выходящих из бывшего дворца депутатов. Когда беспокойство достигло наивысшего предела, маркиза, собралась с духом и отправилась к дому Дюпле. Дверь открыла Элеонора.

- Добрый день, Элеонора, - вежливо начала маркиза. – Мне бы хотелось видеть Максимильяна. Это возможно?

Еще пару минут назад заботливая и внимательная Элеонора преобразилась. Перед глазами стояло лицо Максимильяна, осунувшееся и уставшее. И снова эта женщина…- Гражданин Робеспьер нездоров, - почти строго ответила она, предоставляя бывшей маркизе возможность самой отказаться от визита.

- Да... я слышала... - обычно уверенная в себе маркиза смутилась, не зная, как построить разговор. Знает ли Элеонора о том, что она совершила, о том, что она - фактически преступница? - Но я бы хотеа его видеть. Элеонора, прошу вас, разрешите мне войти?

- У вас что-то срочное? – привычная к такому Элеонора сдаваться не собиралась. – Я могу передать ему записку. Если у вас с собой какие-то бумаги…Некстати вспомнился Марат, убитый уже почти год назад. Та гостья, Шарлотта Корде, тоже была настойчива… Господи, что с ней?.. Уж точно Шалабр не убийца… Что происходит со всеми ними, что за подозрительность?..

- Я его друг, Элеонора, - в голосе маркизы проявилась настойчивость. Что бы там ни думала мадемуазель Дюпле, но она не позволит ей командовать. - Мне бы хотелось видеть его. Узнать, как он себя чувствует, и рассказать о последних новостях. Я не собираюсь говорить с ним о политике. Вы считаете, что мой визит может ему повредить?

- Когда я уходила от него, он собирался спать, - ответила Элеонора, но лукавство, даже во благо, было ей неприятно. Может быть, Робеспьер сейчас не спит? – Если хотите, я проверю, а заодно доложу о вас.

- Да, я буду вам признательна, Элеонора, - улыбнулась маркиза. Взгляд упал на вышитый платок, лежащий на столе. - Чудесная работа. Ваша?

- Моя, гражданка, - сухо ответила Элеонора и, кивнув, пошла к лестнице. Поднявшись, она в виде исключения не стала стучать в дверь, опасаясь разбудить больного, а сразу вошла в комнату.

***

- Элеонора, - Робеспьер положил на стоявший рядом табурет несколько писем, которые едва успел прочесть. Оказывается, Барер отослал ему экземпляр своей речи... почти неделю назад. Произнес ли ее? Чтобы выяснить это, необходимо просмотреть "Монитер". Но после. - Проходите, друг мой. 

Хотелось побыть с ним еще немного… Но долг хозяйки был превыше всего.
- К вам пришла гражданка Шалабр, Максимильян. Она очень хочет вас видеть. Как я поняла, у нее нет ничего срочного – просто дружеский визит. 

- Я буду рад видеть ее, - слегка улыбнулся Робеспьер. - Вот кто не станет тревожить меня политическими новостями, и вы, и Субербьель можете быть спокойны. 

Элеонора поправила одеяло и придвинула к кровати стул – для маркизы.
- Сейчас я позову ее, Максимильян.

Гостье она передала слова Робеспьера так, как они были сказаны – он будет рад видеть гражданку Шалабр, и, борясь с непреходящей неприязнью к женщине, ушла к себе. Возможно, стоило предложить чая – но Робеспьер недавно завтракал, а его посетительнице прислуживать не хотелось. Позволительна ли такая слабость? Элеонора не знала, но в этот раз уступила ей. Впрочем, уже в комнате она пожалела, что не выдержала испытание до конца. Войти посреди разговора? Некрасиво… тихонько вздохнув, она грустно погладила лежащую на кровати полосатую кошку.

***

Визит Жанны оказался довольно приятной неожиданностью. А Огюстен говорил, что гораздо проще проникнуть в Тюильри и что дом, похоже, на осадном положении. Единственный, кто сюда допускался беспрепятственно - это Субербьель, но доктор, похоже, обижен. И не просто обижен, была задета его профессиональная гордость. Как помириться с ним, Робеспьер не знал, и не знал, как можно объяснить столь внезапное улучшение у... почти умиравшего, не будем кривить душой. Поэтому Жак и смотрел на него, как на выходца с того света в буквальном смысле. Теперь оставалось только ждать окончательного выздоровления, что не могло не радовать. А Субербьель… Размышления на тему перемирия с доктором прервала маркиза, появившись на пороге комнаты.

- Максимильян... Я не думала, что смогу прийти. Но эти страшные слухи... - Маркиза в замешательстве остановилась на пороге. Она так давно не была в этой комнате, что совсем забыла, как тут все выглядит. Несмотря на солнечный день, ей показалось, что света тут маловато, как и свежего воздуха. И эти пузырьки с лекарствами повсюду... - Прости, что не навестила тебя раньше, - тихо сказала маркиза.

- Здравствуй, Жанна. Проходи, - Робеспьер рассеянно забрал с табурета "Монитер". По правде говоря, он был очень рад видеть Жанну, но что-то в ее голосе помешало сказать об этом. - Почему же... не думала, что сможешь прийти? Что-то изменилось?

- Нет-нет, что ты! - поспешно ответила она. - Но меня не отпускает тревога о том, что я могу как-то испортить своими визитами.... ведь сейчас такое время... - маркиза смутилась. - Я ждала и не могла понять, почему ты больше не приходишь. А потом прочла газеты и увидела, что о тебе больше не пишут. Ни одного упоминания. Мне стало страшно. Я отправилась к Тюильри, чтобы поискать Огюстена, и нашла его, но он показался мне таким озабоченным, что я не стала расспрашивать. Сколько здесь лекарств! - она всплеснула руками. - Прошу тебя, расскажи, что говорят врачи?

- Ты ничего не испортишь своими визитами, что за мысли приходят тебе в голову? Если бы ты все же решилась подойти к Огюстену, я уверен, что он рассказал, как обстоят дела. Более того, я не сомневаюсь, что ему известно истинное положение вещей, так как все сговорились и вознамерились скрыть от меня правду. Любую. Начиная от прогнозов врачей и заканчивая политикой. Только сегодня мне удалось немного разобрать почту.

- Огюстен... - маркиза отвела глаза. - Только меня ему еще не хватало. И все же скажи, каковы эти прогнозы? Хозяин квартиры, которую я снимаю, мишель Ландри, сказал мне сегодня, что ты уже неделю не появляешься на заседаниях. Все так плохо, Максимильян?

- Да, это правда. Я хочу сказать, что действительно не появляюсь на заседаниях уже неделю. А о прогнозах... Сегодня мне стало лучше и надеюсь, что через несколько дней появляюсь в Конвенте. Субербьель не говорил мне, насколько плох прогноз и, признаться, я очень плохо помню события последних дней, - Робеспьер замолчал, так как вспомнились слова Жюльетт Флери: "Я не вижу другого выхода, чтобы удержать вас здесь. Вы хотели вернуться до последнего, пока еще были силы". Значит, все было действительно плохо. - Но не будем об этом.

- Верно. Лучше не говорить о плохом, если все изменилось к лучшему, - сказала маркиза и, подойдя к окну, распахнула занавески. Здесь она чувствовала себя скованно. Хотелось сесть рядом,. взять его за руку и положить ладонь на лоб, но, казалось, отовсюду смотрят укоряющие глаза Элеоноры Дюпле, которую едва удалось уговорить пропустить ее сюда. - Пусть надежда на твое скорейшее возвращение поселится тут вместе с солнечными лучами, - маркиза улыбнулась. - Жаль, что сегодня я - плохой проводник в мир политики. Я почти ничего не могу рассказать тебе при всем желании. Хотя... Возможно, ты бы хотел послушать о чем-то другом?

- О политике я еще успею послушать и потом у меня есть газеты, хотя известия и не очень добрые. Присядь, Жанна. И расскажи обо всем, что считаешь нужным. О Париже, о погоде... Ты не была в Ванве?

Маркиза присела рядом и с нежностью взглянула на Робеспьера. - Я рада, когда ты просишь не говорить о политике. Я не знала, удастся ли мне увидеть тебя, поэтому не захватила несколько новых книг с произведениями современных поэтов, что приобрела на днях. Среди них есть весьма достойные люди. Ты не представяешь себе, Максимильян, но даже сейчас среди поэтов есть те, кто видит красоту и покой среди мрачной жестокости, в которой мы живем. А Ванве... Нет, я не рискнула туда поехать, вняв твоим предупреждениям. Хотя и рвалась туда всем сердцем. Подруга пишет мне о Ванве, там происходят некоторые события - аресты, облавы, множество жандармов... Это ужасно. - Маркиза вздохнула. - Как я счастлива, что с тобой все в порядке!

- Если придешь навестить меня еще раз, принеси и книги, если не затруднит. Признаться, я заинтригован. К сожалению, уже довольно давно не следил за новостями  культуры и знаю только то, что иногда рассказывают Филипп и Давид... Необходимо исправить это упущение. Что же касается Ванве... Я не предполагал, что ты так стремишься туда, хотя и должен был. Но для тебя там небезопасно, Жанна, - Робеспьер замолчал, раздумывая. Да, в свое время он пообещал себе не приезжать больше в Ванве, с другой стороны, пригород недалеко от Парижа. После затянувшейся болезни его не впервые посещала мысль о том, чтобы на несколько дней сменить обстановку, выполнив, таким образом рекомендации Субербьеля, который не уставал твердить о необходимости покоя для полного выздоровления. - Но возможно...

- Возможно... О боже, Максимильян, что ты придумал? - оживилась маркиза. - Мне стыдно признаться, но все это время я думаю о некоторых мелочах, которые забыла забрать из своего загородного дома. Это пара книг и альбом, в который я записывала свои мысли, еще несколько украшений, одно платье и перчатки, которые мне подарила сестра на прошлое рождество. Все это мелочи и глупости, но я беспокоюсь, потому что не хотела бы, чтобы, к примеру, мой альбом попал в чужие руки. Там есть некоторые.. личные мысли..

- Я подумал о том, что возможно ты согласишься принять меня у себя на несколько дней... - после долгой паузы сказал Робеспьер. Просьба казалась ему навязчивой, а прибавлять Жанне хлопот не хотелось. - Разумеется, не сейчас, мне потребуется некоторое время, чтобы немного прийти в себя и не доставлять тебе беспокойства.

- Максимильян! - маркиза вспыхнула, не скрывая удовольствия. - Я даже не могла себе помыслить! Это было бы чудесно! Мы, в моем доме, среди моих цветов и спокойствия! Поздняя весна в Ванве - это лучшее время, эта поездка обязательно пойдет тебе на пользу! Но сможешь ли ты покинуть Париж? Ты пропустил столько событий! Я говорю сейчас об этом, а в душе лелею надежду, что ты все-таки подумаешь немного о себе и согласишься оставить Париж на несколько дней!

- Я тут же приеду в Париж, если мое присутствие действительно потребуется здесь, - ответил Робеспьер. - И, разумеется, буду в курсе событий. Однако не могу себе позволить оставаться не у дел долгое время, это было бы непростительно. Но ты сказала, что у тебя здесь сестра?  - вопрос был бестактным, но он ничего не мог с собой поделать. Возникло непреодолимое желание навести справки об этой женщине - он не мог забыть, что семья Жанны де Шалабр была некогда приближенной ко двору.

- Здесь? - удивилась маркиза. - Что ты, Максимильян, во Франции совсем не осталось моих родных. Моя сестра, маркиза де Бревиллль, покинула страну еще три года назад. Некоторое время мы переписывались и обменивались подарками... Но эта связь оборвалась после прошлого Рождества. А почему ты спросил?

- Я не представляю, что бы с тобой было, если бы этот факт стал известен, - спокойно сказал Робеспьер. - Возможно, он уже зафиксирован... где-нибудь. - Он замолчал, так как последующие вопросы уже напоминали бы вопросы следователя. Как велась переписка, если девяносто из ста в пользу того, что письма передавались курьером? Кто являлся курьером? Он поймал себя на том, что судорожно вздохнул, делая в уме отметку дать распоряжения Ришару.

- О господи, - расстроилась маркиза. И грустно улыбнулась. - Я вновь даю тебе повод для беспокойства. Поверь, это была совершенно невинная переписка. Мы передавали друг другу письма через знакомых... А потом, когда это стало опасно, мы перестали писать друг другу. - Маркиза опустила глаза. Как он похудел и осунулся за время болезни! Если бы у нее была возможность, она бы увезла его в Ванве прямо сейчас и приложила бы все усилия, чтобы сделать счастливым хотя бы ненадолго. - Максимильян, я понимаю, в какое время мы живем. Не думай о том, что может со мной произойти. Я сама разучилась об этом думать. С того момента, когда ты поверил мне, все остальное стало неважным.

- Достаточно и самой невинной переписки, - сказал Робеспьер. Слова, которые он не хотел говорить в голос, но скрывать то, что и так известно - глупо. Через знакомых. Ванве. Неисключено, что именно там орудует целая банда роялистов, раз они смогли придумать и способ сообщения. А что еще они передавали, кроме невинных писем Жанны? И вторая ценная мысль: действительно ли сестра Жанны выехала из Франции? Все-таки вести переписку с  заграницей... мягко скажем, весьма затруднительно. На подобные подвиги способен не всякий агент. И не всякий курьер согласится везти подобные депеши... В голос он сказал совсем другое: - Но раз перестали, это хорошо. Будем верить, что это не представляет опасности. - Как бы он хотел в это верить...

Маркиза посмотрела на него, слегка прищурившись. Она всегда так делала, чтобы лучше рассмотреть лицо собеседника, и многие принимали это за высокомерие. Никто не знал, что ее зрение оставляет желать лучшего. Именно поэтому она привыкла прекрасно чувствовать малейшие оттенки голоса. - Максимильян, вижу, что я очень тебя расстроила. Я не знаю, что и думать. Ведь ты веришь мне, правда?

- Я верю тебе, Жанна, - устало ответил он. А что, собственно, оставалось делать? В конце концов она могла не знать об интригах, которые плетуться за спиной. В это хотелось верить. Но чтобы поверить, приходилось преступить через себя. Что будеть дальше? Перешагнет свои принципы? Или, докопавшись до сути, отправит на эшафот... кого? При мысли об этом стало действительно плохо, сказывалось нервное напряжение.

Маркиза поднялась. В ней боролись противоречивые чувства. - Я больше не могу тут оставаться. Мне надо идти. Зная твой характер, я могу предположить, что ты сейчас не очень хочешь продолжать этот разговор. А мне больше нечего сказать в свое оправдание. Я не могу оправдываться лишь за то, что была рождена в семье маркиза.

- Разве недостаточно слов, что я верю тебе? - тихо спросил Робеспьер, скомкав в руке пока еще чистый платок. - Что я должен сказать еще? Видишь, я не задаю других вопросов и не хочу слышать оправданий.

- Оправданий? В чем, Максимильян? - голос маркизы дрогнул. - Какие еще нужны оправдания? И какие заверения в моей преданности тебе?

- Ты сказала, что не можешь оправдываться за то, что была рождена в семье маркиза, - напомнил Робеспьер. - А я ответил, что не хочу слышать никаких оправданий, так как верю тебе. - "Пытаюсь верить" - поправил внутренний голос.

- Вспомни тот день, когда я пришла к тебе, - тихо заговорила маркиза. - Тогда мне показалось, что теперь все будет иначе. Все и было иначе. И сегодня. А затем - эта перемена. Что я такого сказала и сделала, Максимильян, почему ты так переменился в течение нескольких секунд? Ты вдруг вспомнил о том, кем я являюсь? Но мое происхождение не имеет никакого значения. Я принадлежу тебе. Всем сердцем. Что я еще могу сказать в свое оправдание?

- Я обеспокоился, когда ты сказала о переписке с сестрой, - Робеспьер слегка коснулся ее руки. - Это очень опасно. И я просто на секунду представил, что могло быть, если бы письма попали в чужие руки. К счастью, ничего не произошло, - последняя фраза была всего лишь неуклюжей попыткой успокоить ее. Но не себя.

- Нам лучше говорить о поэтах и театре, - вздохнула маркиза. - Если ты еще не передумал отправиться со мной в Ванве, сообщи мне об этом, пожалуйста. Я буду ждать.

- Нет не передумал. Если ты, в свою очередь, не передумала оказать гостеприимство, - улыбнулся Робеспьер.

- Я так люблю, когда ты так улыбаешься! - воскликнула маркиза. Ее взгляд потеплел. - Выздоравливай. И дай мне знать, когда будешь готов. Мне не понадобится много времени на сборы. - Она поцеловала его на прощанье и покинула комнату.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Апр 05, 2010 5:51 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794
Париж, дом Бьянки
Бьянка, Эжени

*Боже мой, а ведь это начиналось по болшому счету от того, что я просто хотела забыть Камиля хоть на секунду*, - подумала Эжени, направляясь к знакомому дому, - *Но как только я его увидела тогда в первый раз, просто захотела быть с этим смертным, хоть ненадолго, но счастливой. Удивительно, с ним я не терзаюсь по поводу того, что я не совсем человек, и что он уйдет, а я останусь. Скорее это возможность просто прожить человеческую жизнь от рассвета до заката и ухода в тень, и просто не думать, что будет дальше. Странно, я ведь люблю его, но не как Камиля. Не так… жертвенно что ли. За Камиля я хотела отдать свое бессмертие, саму себя, весь мир. И быть с ним где-то отдельно на одном нам известном перекрестке, о которого еще доберусь однажды. А здесь хочется просто – быть. И думать о том, что будь мы не здесь и не сейчас, встреть мы друг друга когда-то немного раньше, мы могли бы быть очень счастливы, и быть правда вместе всегда. Наверное, его я люблю сильнее. Но менее нежно. Но, так как есть, что есть… А Сен-Жюст цветы так и не подарил*, - некстати подумала она, сворачивая к дому Клери.
- Привет, я могу войти? - не дождавшись ответа на стук, Эжени вошла в комнату. Бессмертная сидела, как всегда, за столом, заваленным бумагами и что-то строчила – перо так и летает, - Тебя удивит то, что я тебе расскажу. Я здесь по просьбе Гоша. Представляешь, онсделал над собой невероятное усилие и попросил меня помочь.

- Да? - рассеянно спросила Бьянка. Появление этой бессмертной выдернуло ее из четкого потока мыслей - она писала статью о народных обществах. Гош... Да, тот самый генерал, с которого все началось. А ведь она собиралась навестить его, чтобы поговорить о той статье про ОГюстена и Рикора, но все время подсознательно откладывала этот визит, страшась услышать неприятную правду. Бьянка отметила яркое светлое платье, в которое была одета Эжени. Ее краткий рассказ о моде возымел действие? Как бы там ни было, но Эжени выглядела значительно интереснее в таком виде, нежели в своих черных пафосных одеяниях. - Что за поручение? Присаживайся.


- Гм, - Эжени поняла, что ее собеседница едва слушает. В принципе, наичнать разговор с того, чем стоило его закончить, не хотелось, но иначе ее явно не отвлечь, - Значит так, - произнесла Эжени, подхватив с пола какую-то тетрадку и злопнув ей по стоявшему рядом роялю, - Гош считает, что тебе надо отправиться к Сен-Жюсту.

- Что? Гош? К Сен-Жюсту? Я?! - Бьянка изумленно захлопала глазами. - В каком смысле? Зачем? - Она отложила перо и уставилась на гостью с нескрываемым любопытством.

- Я угадала волшебное слово! - торжествующе заметила Эжени, - Ну так вот. По порядку. Если ты не забыла еще ничего, напоминаю краткую историю событий. Гош - это такой чудесный генерал, которго посадили по ложному доносу, и с которым не без моего посредничества вы заварили некую историю, связанную с комиссарами-взяточниками. В связи с этим многие требуют головы Клери, скандал растет, выходят все новые статьи... В общем, Революция как Революция, ничего нового, кроме того, что одна из голов, которые требуют - твоя, а вторая - Гоша. Ну а теперь последние новости. Я больше не нехочу никогда в жизни видеть генерала - хотя не знаю, надолго ли это, а тебя собираются призвать к ответу и начат судебное разбирательство. В связи с этим Гош попросил меня передать тебе его совет, так как больше видеться Вам не следует. А, еще он просил передать, что он нипричем к статье про Огюстена Робеспьера, но с этим он разбарется сам. Первое он просил передать Клери, второе - Жюльетт. Можешь реагировать за обоих.

- Реагирую. Я ничего не поняла, - честно сказала Бьянка. - Почему я должна ехать к Сен-Жюсту? Зачем? Все последние новости я знаю. За исключением того, что Гош непричастен к статье об Огюстене. Последнее - радует. Огюстен - мой спутник, а Гош мне понравился, и мне было бы неприятно узнать, что он пытается очернить Огюстена. *а еще более неприятно мне было бы узнать, что все, что написано об Огюстене - правда*, - подумала Бьянка, тщательно закрывая мысли.

- Нет, ну второе ты вполне верно поняла, - заметила Эжени, - Но он сказал, что это его дело, и чтобы ты не лезла. А вот теперь к первому. Гош читал последние твои статьи, где рассказано про мужество патриотов и считает, что это вглядит неубедительно. Он считает, что есть всего один человек, который так же ненавидит взяточников, и авторитета которого хватит, чтобы перевесить мнение якобинского клуба. И считает, что надо просто ему все рассказать, если он не поможет - никто не поможет. Я со своей стороны хочу присоединиться к его совету... -Эжени слегка смутилась, но продолжила, - С момента нашей с тобой встреич я видела Сен-Жюста два раза. Ты знаешь, тебе надо к нему поехать.

- Видела? Сен-Жюста? При каких обстоятельствах? - Бьянка хотела удивиться, но быстро взяла себя в руки. Все, что рассказала Эжени о том, как генерал Гош видит ее дальнейшие ходы, ее не впечатлило, и даже позабавило. Неужели они всерьез считают, что если Клери напишет оду Сен-Жюсту, то его не обвинят в том, что он ублажает комитетчиков? Абсурд, просто абсурд! Следующий ход - лишь написать поэму о Робеспьере. А вот слова о том, что она виделась с Сен-Жюстом, Бьянку задели. Она всегда считала, что у Сен-Жюста есть лишь один знакомый бессмертный, к которому он прислушивается - Страффорд. Но Страффорд погиб...

- При обычных обстоятельствах, в армии, - ответила Эжени несколько удивленно, - Я ездила к нему задать несколько вопросов. про Гоша. Знаешь, он там очень одинок. И много думает о тебе. Когда ему передали, что его хочет видеть женщна, он подумал о тебе, и едва не сломал себе шею, пока бежал. Езжай к нему, я тебя умоляю, пока он действительно не свернул себе шею, пытаясь про тебя забыть. А Клери и правда не повредит покровительство Сен-Жюста.

- Эжени, я никогда в жизни не воспользуюсь своими с ним особыми отношениями, - мягко сказала Бьянка. Какая глупость - она чуть не разозлилась на Сен-Жюста непонятно за что. Что за манера - искать поводы для ссоры даже на дальнем расстоянии. Но эти слова про одиночество... Она так привыкла говорить с ним, что совершенно забыла о том, что они давно не виделись. Может, и стоит подумать о том, чтобы его навестить. Сен-Жюст всегда был человеком, который помогал ей перевести мысли в конструктивное направление. Приехать, рассказать о Робеспьере и о том, что он был тясячу раз прав, и она действительно чуть не влюбилась... Бьянка рассмеялась своим мыслям, представив себе лицо Сен-Жюста. Она что, с ума сошла, если думает, что ему можно такое сказать?

- Клери, знаешь, я тебя не понимаю, - призналась Эжени, барабаня пальцами по роялю какой-то марш, - Этот человек реально готов свернуть себе шею только чтобы забыть тебя И тебе он небезразличен. Ну приезжай к нему на одну ночь, ну хоть на вечер, и побудьте просто сами собой, а не прекрасной недоступной бессмертной и резким ледяным ангелом смерти. Вы вед хотите этого. Что до покровительства, то ты неверно поняла меня. Сен-Жюст точно даст совет, как выкрутиться. А Клери - военный репортер - это даст повод твоим обидчикам молчать. Ну пожалуйста.

Бьянка опустила глаза. Рука машинально взялась за перо и на листке стали появляться картинки. Лица, лица, лица. - Я подумаю, - тихо сказала она.

- Знаешь, - задумчиво сказала Эжени, - Когда-то давно мы с Камилем только и делали, что ругались. Если бы мы были умнее - у нас было бы на месяц больше времени. Пойми меня и езжай к нему. Каждый раз, когда мы говорим с ним, он готов откусить себе язык, выплюнуть его, а потом повесится от того, что я не ты. Оставь свое перо в покое и сделай то, чего хочешь ты, а не Жан Клери. Когда-то я и Камиль правда бегали друг от друга.А теперь я осталась. И готова кусать локти за каждый непрожитый день.

- Не надо. - попросила Бьянка. - Я поняла. И благодарна тебе за участие. Но Сен-Жюст - это Сен-Жюст. А статьи о нем не будет. Постарайся успокоить генерала. Все, что случилось с Клери - это моя вина, а не его.

- Так ты едешь? - спросила Эжени, - Или учти, я напишу ему, что ты в беде. К черту участие, Сен-Жюст и ты не заслуживаете того, что делаете друг с другом.

- Ты ничего не знаешь о нас, Эжени, - мягко сказала Бьянка. - Поверь мне, все не совсем так, как ты думаешь. Но если я и поеду, то ты можешь считать, что повлияла на мое решение. Пожалуйста, не проси меня сказать больше, чем я сказала.

- Хорошо, а если ты не поедешь, я ему напишу. Это - шантаж, - сверкнула глазами Эжени, - Я все равно узнаю. А теперь ко второму делу. Надо достать того газетчика, который написал статью про Огюстена и привести его к Гошу. И вот об этом я хотела попросить тебя.

- Почему ты не можешь это сделать сама? - Бьянка склонила голову на бок, продолжая разрисовывать листок. - Нарисовать тебе генерала?

- Не надо, - быстро ответила Эжени, - Пусть у меня будет один портрет на все бессмертие. Это портрет Камиля, который висит в пустой квартирке на Ситэ, где я больше не появляюсь. Его нарисовала одна милая девушка, которой тоже обстоятельства не позволили быть счастливой. С Гошем я и так сама сильно запуталась, что между нами происходит, кто кого любит, когда это началось и когда закончится. Что до газетчика, то во-первых, это - ваша история. Во-вторых, если он откажется идти по-хорошему, то твоих способностей хватит, чтобы его уговорить. А я что буду делать? Войду в его мысли через ночные кошмары?

- Хорошо. Я помогу. - задучиво сказала Бьянка. Ее мысли продолжали крутиться вокруг Сен-Жюста. Идея навестить его начинала казаться все более заманчивой. Конечно, то, что наговорила о его страданиях по Клери Эжени, скорее всего, преувеличено. Она - совсем юная бессмертная, влюбленная и романтичная, и ей сейчас, скорее всего, все видится в романтических красках. Сен-Жюст достаточно трезвомыслящий человек, неспособный на такие мощные чувства. Однако, только сейчас Бьянка поняла, что соскучилась по этому смертному, понимавшего ее с первого взгляда. К тому же, ей требуется развеяться. - Газетчик будет у генерала завтра, - закончила она вслух свою мысль.

- И это будет его худшим кошмаром, если я хоть немного понимаю Гоша, - рассмеялась Эжени, - Все, как увидишь Сен-Жюста, передавай ему от меня привет. И я очень, очень я него зла, потому что он не подарил мне цветы, хотя я на это прямо намекнула. Кстати, - Эжени решила задать вопрос, который вертелся у нее на языке, - Ты приходила к Гошу в образе Клери или Жюльетт?

- Жюльетт, конечно, - удивилась Бьянка. - Я не люблю извлекать Клери без особой нужды. А почему ты спросила?


- И? - спросила Эжени, - К смертным женщинам я ревновать его не буду. Но про тебя мне надо знать, ну пожалуйста. У нас все не менее запутанно, чем у вас с Сен-Жюстом, поверь.

- Сен-Жюст - просто мой друг, - уточнила Бьянка на свякий случай. - А мой спутник - Огюстен. Я не могу давать тебе советов. Я безусловно понравилась генералу - я всем нравлюсь, как правило, если этого хочу, - она скромно опустила глаза. - Но он любит тебя не за то, чем могу понравиться я. При ближайшем рассмотрении я мало кого могу увлечь надолго. А у тебя есть все шансы. Не переживай. У тебя нет повода для ревности.

- Да, такой друг, что ради него ты оторвалась от статьи, - рассмеялась Эжени, - А он едва не сшиб солдата, думая, что к нему приехала не я, а ты. Все, умолкаю. Так, значит, любит? Это хорошо... Она кивнула на прощание и вышла.

Добравшись до своей квартиры, Эжени села к столу и, подумав, что она уже перебарщивает, написала.
*Дорогой Сен-Жюст.
Я отсылаю это письмо обычной почтой. Ты получишь его через четыре дня. Если к тебе еще не приехала Клери - пожалуйста, приезжай к ней в Париж. Ты ей очень нужен. У Клери все очень плохо, ее вызывают в якобинский клуб, а кое-кто, кто важен для меня, считает, что ты - единственный, кто может помочь. Она в очень большой беде, если честно. И если она не сможет приехать к тебе - то значит, уже не может. Такие, как мы, могут исчезнуть в любой момент, чтобы уйти от любых проблем, поэтому в твоих же интересах ей помочь. Все, не скучай. Эжени*

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Апр 06, 2010 2:32 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Якобинский клуб

Бьянка, Бернард де Сент, Барер, Бийо, Демервиль, Фуше, Тальен, Колло, Робеспьер, Огюстен, и другие


Мертвенно-бледное лицо. Тонкие губы с синеватым оттенком. Ввалившиеся глаза с темными кругами. Они кажутся огромными и блестят, как у умирающего от лихорадки. Черный сюртук подчеркивает худобу. Руки с обглоданными ногтями. Жалкое зрелище. И страшное. Бьянка подумала, что ей даже не придется особенно играть смертельно больного человека – от страха подкашивались ноги. Нет, ее просто колотило от ужаса. Сегодня вечером ей принесли письмо, которое произвело эффект удара молнии. Короткое приглашение. «Вы обязаны явиться в Клуб якобинцев для разъяснения… и так далее».

Оно было отправлено несколько дней назад. Если бы не ее беспечность, она бы могла получить его чуть раньше и лучше подготовиться. Но нет – вместо того, чтобы отслеживать ситуацию, она бродила вокруг дома Робеспьера и вела с ним беседы о вечном. Она даже не проговорила с ним, как себя вести, если ей все-таки придется появиться в Клубе! Ее блуждания у дома Дюпле лишь в одном сыграли ей на пользу. Все эти дни она не охотилась и собиралась этим заняться сегодня. Теперь не займется. А это выгодно сказывается на внешнем виде. Бьянка слабо улыбнулась, представляя себе, как вытянется лицо Огюстена, когда он увидит это чудовище - Клери. Наверное, он не скоро сможет с ней общаться… Господи, какая чушь лезет в голову, причем тут Огюстен? А вот и вторая мысль. Может быть, просто сбежать? Черт с ними, с революционерами? У нее есть золотая клетка в виде замка в Дрездене и самый красивый бессмертный в мире готов принять ее назад. Нет. Нет, и еще раз нет. Прочь страх.

Бьянка подумала о Сен-Жюсте. Он никогда и ничего не боится, и сто раз выступал перед толпой. И Робеспьер. И Огюстен. И Марат. Какой же она стала трусихой… Талисман! Нужно придумать какой-нибудь талисман! Бьянка бросилась к столу и стала копаться в верхнем ящике. Как назло, ничего не находилось.. Кроме… Порванная цепочка. Марат носил на ней часы. Бьянка обнаружила ее у себя уже после его смерти и сохранила. Если сжать ее в кулаке, будет не так страшно. Она направилась к дверям, и резко остановилась, ругая себя последними словами. Совсем мозги потеряла – потратив кучу времени на свое лицо, руки и гардероб, она совсем забыла про волосы. Схватив ножницы, она яростно набросилась на прическу, пока от нее не остались жалкие клочки. Снова мысль про Огюстена. Она даже с ним не успела переговорить сегодня! И с Альбертиной… Все. Хватит топтаться на месте. Бросив последний взгляд на свою комнату, Бьянка быстро вышла на улицу.

***

Вот и Клуб. Все разговоры стихли. Несколько сотен глаз. Волны ненависти и любопытства. Не глядя по сторонам, она медленно пошла в сторону трибуны. Якобинцы расступались. И перешептывались: «Это Клери». Она вошла на трибуну и остановилась, глядя перед собой.

- Я – Жан Клери. Я готов держать ответ перед собравшимися. Спрашивайте, граждане. Я постараюсь ответить.

Бернард де Сент едва заметно усмехнулся, поймав себя на мысли, что несмотря на ненависть, желающих высказаться не находится. О, да, разумеется, они все были готовы разорвать мальчишку на части, они обсуждали его и готовы были отправить журналиста на эшафот. Но видимо, одно обстоятельство из двух все же смущало их: то ли вид Клери, слухи о болезни которого не были, оказывается, преувеличены, то ли присутствие Робеспьера. Второй мало чем отличался по виду от первого, но он на этот счет никто не обманывался: сегодня в Клубе будет жарко. Он поднялся с места.
- Жан Клери, тебя обвиняют в подстрекательстве к народным беспорядкам, многие обвиняют в клевете на лучших патриотов. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Не мы должны задавать вопросы, они последуют позже. Сначала ответь...

После этих довольно простых слов, всех, казалось, прорвало. Раздались выкрики. Бернард начал опасаться, как бы юнца не стащили с трибуны. Логично. Они мстили журналисту за свой страх, за пережитый ужас. А судьба журналиста зависит от того, сумеет ли он найти нужные слова.

Бийо-Варенн прошел к трибуне, буквально спихнув с нее Клери.
*Вторая скамья на левой трибуне сверху, пятое место*, - еле успел пробормотать он.
- Сперва ответь, Клери, - закричал он, - Кто стоит за тобой? Тебя обвиняют в сговоре с врагами отечества, в предательстве священного дела Марата, в посягательстве на спокойствие народа Парижа. Что будет дальше, граждане? - Бийо Варенн пытался предсказать развитие событий, но эта речь также потонула в выкриках.

Бьянка вонзилась глазами в лицо Бийо. Депутат, член Комитета общественного спасения, правая рука Барера. Он передал ей то, что сказал передать Барер. Других мыслей, объясняющих его предложение, она не нашла. А зачем это Бареру, она не знает, потому что просто не найдет его сейчас в толпе и не узнает, что он думает. Оба Робеспьера говорили, что он – хитрый интриган. Не время для экспериментальных проверок, так ли это на самом деле. Бьянка оглядела зал лихорадочно блестящими глазами. Одно неправильное слово – и они попытаются разорвать ее на части – люди взбудоражены настолько, что плохо соображают.

- Позвольте мне хотя бы начать отвечать! – она слегка повысила голос. Легкое усилие воли. Из носа закапала кровь, и она приложила платок. Заткнулись на секунду. Надо воспользоваться моментом. Она заговорила, не делая попыток подняться на трибуну.

- Я не знаю, с чего начать, граждане. Меня обвиняют в том, что я предал дело своего учителя. Но давайте разберемся в моих грехах. Я написал свое мнение. В свободной республике это всегда лишь приветствовалось. Так учил меня Марат. Но вы правы. Я недостоин своего учителя. Потому что он бы пришел сюда, чтобы держать ответ после первой же публикации, а я позволил себе уйти в сторону. Здоровье – не оправдание в этом деле. И я каюсь и упрекаю себя в том, что пришел только сейчас.

Итак, меня обвиняют в подстрекательстве к народным беспорядкам. Я принес с собой несколько последних номеров газет, хотя, уверен, здесь найдутся люди, которые сделали то же самое. Следуя заповедям Марата, я положил все силы ради того, чтобы его газета оставалась честным и беспристрастным печатным органом. Но если вы покажете мне хотя бы абзац статьи, призывающий к беспорядкам, я готов ответить. Потому что журналист, не умеющий выразить свои мысли – это не журналист, а полное дерьмо. Я знаю, что никогда не ставил себе цели внести смуту в ряды патриотов. Если кому-то показалось, что это так – что ж, я заслужил вечное забвение и позор.

Меня обвиняют в клевете на лучших патриотов. На кого именно, граждане? Кто-то узнал себя в этой статье? Кто-то готов сейчас подняться и сказать: «Да, это написано про меня, но факты эти приукрашены и перевраны – я никогда не делал ничего подобного?» Так поднимитесь! Выйдите сюда. Посмотрите мне в глаза и повторите это. Вы готовы растерзать меня, защищая абстрактных людей? Вряд ли. Но если эти люди заслужили такое уважение якобинцев, им ничего не стоит выйти на трибуну и дать ответ по каждому пункту. - Она медленно повернулась туда, где обычно сидел Робеспьер. Сердце забилось быстрее. Он был там и не спускал с нее глаз. И Огюстен. Значит, в этом зале есть хотя бы два человека, которые готовы искренне ей помочь. И она не одна.

***

- Какого дьявола выскочил Бийо? - прошептал Огюстен, наклонившись к брату.

Максимильян только повел плечами, что означало просьбу не тормошить его. "Если она не будет осторожна, ее растерзают" - вот единственная мысль, которая билась в голове, он даже не уследил за речью, возмущенный выходкой Бийо, на которую так просто и не ответишь.

Робеспьер устало прикрыл глаза, слушая речь Жана Клери. Да, формально - все верно. Но не следовало ставить вопрос о переходе на личности. Косвенном, разумеется, но от абстрактных недалеко и до реальных. Назвать же реальных людей - самоубийство, если учесть то, что в лицо Мерлену, например, были брошены факты без доказательств. Впрочем, хорошо для импровизации, раз нашелся только один-единственный нюанс, к которому можно формально придраться. Зато веский. Сейчас беспокоил Бийо. Действует в сговоре с Барером, это однозначно. Но почему нападет? Возможно, готовит почву для самого Барера или же провоцирует.

***

Тальен, бледный и взъерошенный, нервно взлохматил рыжую шевелюру. Он не спускал глаз с выскочи Клери и отгонял прочь мысли о том, как бы долго он бил этого хлипкого мерзавца и наблюдал, как тот отдает концы. Выглядел Клери, правда, именно так - полудохлым заморышем. Похож на чахоточного, или на туберкулезника. Но от этого не легче. Первая статья в "Друге народа" бросала тень именно на него, Тальена, и касалась его деятельности в Бордо. Сейчас Клери призывал к отрытому выступлению. Тальен наклонился к Фуше. - Что делать? Что мне делать? Выступить? Все отрицать? Молчать?

- Выступить? - невозмутимо переспросил Фуше, смерив взглядом сначала Клери, а потом - Тальена. - Хорошая мысль. Если вы хотите, чтобы на вас все показывали пальцем. Пока что лучше молчать, мы не знаем, куда заведет нас дискуссия. Пусть выскажутся другие...

- Баррас тоже молчит. - задергался Тальен. - Но ведь все знают, что он писал обо мне. И поглядывают на меня! А если мы сейчас потеряем общественное мнение? Надо что-то сделать! Но что!

- Успокойтесь, иначе погубите всех! - прошипел Фуше, чувствуя, как отхлынула от лица кровь. - Высказаться вы всегда успеете, черт побери! Сейчас нам нужно слушать! Всегда можно поймать врага на слове...

- Пусть кто-нибудь заткнет его! - продолжал истерить Тальен. - Где, черт возьми, Мерлен, почему он молчит? Он прекрасно высказывается!

- Потому что Мерлен - не такой идиот, как вы! - вспылил Фуше, едва сдержавшись, чтобы не отвесить гражданину коллеге пощечину. По крайней мере, прекратится эта бесполезная истерика... У самого же нервы тоже были на пределе.

***

Барер задумался, положив голову на ладонь. В принципе, он обещал Колло дЭрбуа отказаться от защиты мальчишки, тем более, что мальчишка снова отказался. Впрочем, азарт... Демервилль, кажется, понял это.
И потом была еще одна причина, по которой он решил делать то.ю что задумал.
Элени Дюваль.
Если бы она могла прочесть его мысли, она бы поняла, что он не просто подонок из Комитета, который вмешивается в чужие судьбы....
Или... неважно.
Он поднялся.
- Граждане, давайте голосовать, - мягко сказал он, - Если большинство хочет осудить Клери - давайте сделаем это и положим конец раздорам.

С места вскочил Демервилль.
- Ты - лицемер, Барер, - воскликнул он, думая о том, зачем его патрон велел ему написать обвинительную речь в адрес себя же самого, - Ты просишь голосовать до того, как предъявлены доказательства клеветы Клери. Они у тебя с собой? Или у кого-то? Граждане, я - юрист, как и большинство здесь. ..доказательства! - закричал Демервилль.

- Граждане, успокойтесь! - Колло одним прыжком оказался возле трибуны, не обратив внимания на проклятущего журналиста. Теперь черт с ним - раз здесь, то никуда не денется. - Жан Клери предлагает выйти и высказаться тем, кто узнал себя в его заметках. Давайте все дружно поаплодируем гениальной идее. Кто из вас, граждане комиссары, считает себя виновным? Выскажитесь, покайтесь и забудем о Клери, который, по сути, спровоцировал все это. Раскол! Мы близки к расколу среди якобинцев, мы близки к расколу в Конвенте, так как все готовы перегрызть друг другу глотки вот за эту фальшивую истину, которую, в конечном итоге, нам предлагают рассмотреть самостоятельно. Браво! Вас не так уж незаслуженно обвиняют в подстрекательстве, гражданин Клери, - продолжал вещать дЭрбуа. Он столько думал об этом выступлении, что импровизировать было не сложно.
– Как хороший журналист вы прекрасно знаете, какое впечатление та или иная статья могут произвести на массы. Я не сомневаюсь также и в том, что Марат был хорошим учителем и прекрасно умел держать народ в состоянии некоторого возбуждения, как он сам говорил. И если Марат использовал это свое умение во благо, то посмотрите, что имеем мы? Комиссаров обвиняют во всех смертных грехах, даже не потрудившись разделить их на правых и виновных! А если и пытаются, то посредством клеветы и доносов друг на друга! По вашей инициативе остальные газетчики подняли эту тему и начали писать, не проверяя факты вовсе. Почему же вы, гражданин Клери, ни разу не выступили с опровержением, раз «Друг Народа» – такое честное и беспристрастное издание? Почему? Или вам до этого нет дела и вы просто наслаждаетесь, наблюдая все это? Я обвиняю тебя, Жан Клери!

- В чем? – тихо спросила Бьянка. – В том, что не выступил с опровержением? Как я могу опровергать то, чего не знаю? Журналистов в Париже десятки, и я не могу быть в ответе за каждого. Было две статьи, которые меня возмутили – невооруженным глазом было видно, что они надуманны. Но, к сожалению, я не каждый день способен работать. Я болен, гражданин дЭбруа. Болен неизлечимо. С этим связано то, что газеты выходит нерегулярно. После того, как незвестные зверски убили печатника, который выпускал «Друг народа», я неделю не мог взяться за перо. Именно этим объясняется мое молчание. Я постоянно слышу, как вы обвиняете меня в клевете и травле комиссаров. В связи с этим я прошу зачитать газету. И сказать, где именно я призываю к недоверию ко всем комиссарам Конвента.

- Жану Клери нечего сказать в свое оправдание, поэтому нас призывают выслушать жалостливую историю его болезни, - медовым голосом сказал Фуше. Негромко, но был услышан. - Похоже, гражданин Клери не понимает всю серьезность сложившейся ситуации и пытается отделаться отговорками, не имея желания высказаться прямо перед патриотами, которые здесь собрались. Не нужно передергивать, заявляя, что вы не читаете газет. Никаких газет, кроме своей? Печально слышать, ибо я всегда считал, что журналистов интересует мнение коллег тоже, каким бы оно ни было. Следовательно, граждане, мы имеем дело с человеком безответственным, здесь нечего говорить о том, чтобы возводить вину на него...

дЭрбуа сначала открыл рот, чтобы возразить, но потом только довольно улыбнулся. Для Клери теперь куда ни кинь - везде клин. Или он - безответственный болван, или пожалуйста - начинайте возводить обвинение на себя же... чтобы было в чем оправдываться. Добавить было нечего, Колло спустился вниз и уселся в первом ряду, чтобы было удобнее наблюдать.

- Вы придаете моим словам смысл, который я в них не вкладываю, гражданин Фуше, - стараясь держаться спокойно ответила Бьянка. – Упоминание о моей болезни прозвучало лишь, как объяснение, почему я не отреагировал на две статьи, на которые отреагировал бы, была бы у меня возможность. Я предложил подойти к вопросу конструктивно и прочесть вслух те места, которые доказывают, что я клеветал на комиссаров. Но вы вместо этого выставляете меня человеком, который пришел сюда рассказать о своем состоянии здоровья. Может быть, таким образом вы хотите избежать чтения?

- Почему же? - поднял брови Фуше, будучи на самом деле крайне удивлен. - Разумеется, чтение состоится! Но оно будет иметь место в Конвенте, я полагаю. Или же здесь, если собравшиеся сочтут это нужным. Пока что я не слышу предложений приступить к чтению. Признаюсь, граждане, я в некотором недоумении. Вам, гражданин Клери говорят, что ваши статьи имели негативные последствия в целом, так как дали повод к беспорядкам и клевете, а вы предлагаете нам прочесть их... И, разумеется, вас никто не упрекает в недоверии к Комиссарам Конвента, после того, как вы посвятили им такие хорошие статьи. Вас не упрекают, но обвиняют в том, что вы не желаете отвечать за свои поступки. Все знают, что статья ваша была написана под влиянием Гоша, который находится в тюрьме... Прекрасная кандидатура, граждане, - он тихо поаплодировал и, усмехнувшись, обвел взглядом зал.

Бьянка бросила отчаянный взгляд в сторону Огюстена и сжала в руке свой импровизированный талисман. От обвинения в том, что ее статьи дали повод к беспорядкам, отмыться невоможно. Она в любом случае проиграла. Остается два пути – замолчать и опустить голову или честно высказать свою позицию. Пусть все катится к черту. Она не политик, а журналист. Медленно и уверенно она двинулась в сторону трибуны. Она не спускала взгляла с Фуше. Сейчас этот жалкий человек видел не растоптанного мальчишку. Он один. Остальные не видели ее испепеляющего взгляда. Фуше побледнел и, на секунду потеряв над собой контроль, попятился. Она заняла место на трибуне и обвела глазами зал.

- Итак, меня обвиняют в том, что, подняв вопрос о том, что несколько комиссаров конвента использовали свое положение для личного обогащения, я спровоцировал беспорядки и дал повод к клевете, - начала она, глядя прямо перед собой. – Я помню, как некоторое время назад обвинили Марата. Справедливое обвинение, брошенное им в лицо кучке государственных людей, как он называл сами знаете, кого, было извращено до неузнаваемости и представлено на суд патриотов в совершенно новом ключе. Его обвиняли в том, что он провоцирует уличные беспорядки, призывает к насилию, и все такое прочее. Было ли это так? Нет. Его обвинение было вполне конкретным – в частности, он упрекал их в связях с изменником Дюмурье. Однако, несколько фактов, брошенных им в лицо, стараниями этих изменников были извращены до неузнаваемости, в результате чего разгорелся крупный скандал. К счастью, государственных людей это не спасло, и справедливость восторжествовала.

Что же мы наблюдаем сейчас? Журналист Жан Клери, получив информацию о бесчестной, порочащей патриотов, низкой деятельности отдельных граждан, тщательно проверив факты, пишет статью о бесчинствах, творимых этими отдельно взятыми депутатами Конвента, пользующихся своим положением Комиссаров. Несколько человек, перепугавшись разоблачений, начинают действовать. Прежде всего, против меня. И вот, человека, которого ни разу никто не упрекнул в клевете, вранье и подтасовывании фактов, обвиняют в клевете и всех смертных грехах. Таким образом, общественное мнение вычеркивает Жана Клери из списка достойных патриотов. Вторым этапом меня пытаются запугать. Но и это не помогает. И тогда делается следующий ход. Написать статьи, бросив тень на всех, кто попадется под руку – и вот уже начинаются беспорядки и брожения в умах, ведь теперь в ход пошли ложные обвинения!

Два года назад Марат сказал: «Носители национальной власти должны иметь полномочия только на то, чтобы сокрушить врагов революции, и не иметь никаких полномочий на то, чтобы угнетать своих сограждан, что будет порукой, что поведение их правильно». Те люди, о которых я писал, занимались разграблением и обогащением, они угнетали патриотов. Так почему же вместо того, чтобы попытаться разобраться в ситуации, вы, уважаемые якобинцы, готовы растерзать человека, который посмел поднять этот вопрос и сказать правду? Вы говорите общественное мнение? Так послушайте, что говорит народ! Он не так слеп и глух, как кажется! Слухи о бесчинствах отдельных комиссаров дошли и до Парижа, и я видел, как люди передавали газету из рук в руки, со словами: «Теперь, наконец-то, правительство накажет виновных и во всем разберется». Они верят Конвенту, и верят в то, что бесчестные чудовища, наделенные властью и употребившие свою власть себе во благо и против народа, будут наказаны. Так где же вы усмотрели беспорядки? Народ молчит. Не молчат журналисты. Они, видите ли, бросаются обвинениями в адрес всех подряд! Но так привлеките их к суду! Заставьте представить доказательства! И меня привлеките! Я готов собрать доказательства и преподнести их громко и безжалостно. И если трибунал сочтет, что я должен умереть на гильотине, я приму смерть. Лишь бы не слышать, как меня называют лжецом и клеветником только за слова, произнесенные вслух о том, о чем другие молчали.
В свое время Марат сказал: «Во имя свободы, отечества, человечества и ради спасения ваших жен, ваших детей, грядущих поколений, рода человеческого и вас самих, мои дорогие сограждане, прислушайтесь к голосу вашего верного друга и объединитесь для спасения республики». Я скажу иначе. Во имя свободы, во имя добродетели, во имя всего святого посмотрите вокруг, взгляните в лица тех, кто сейчас, позеленев от страха, внимает моим словам, в надежде, что удастся выкрикнуть какую-нибудь гадость и добиться того, чтобы Жан Клери замолчал навсегда. А затем отправиться отдыхать в свои роскошные поместья, наслаждаясь благами, обагренными кровью тысяч людей. Эти люди готовы на все, чтобы скрыть свои преступления. А человек, переступивший через свою совесть один раз, редко когда способен остановиться.

Я все сказал. И, очень надеюсь, что Марат бы мной гордился. - Бьянка замолчала и перевела дух. Затем покинула трибуну.

В зале поднялся невообразимый шум, который был заглушен аплодисментами. Жозеф Фуше изменился в лице, но старался не показать того, что боится. Он будет следующим, в горящем взгляде юнца не было предупреждения. Это было нечто другое. Сродни приговору. Плохо, что он до сих пор не мог понять позицию Комитета, из всех выступил только Колло, который был изначально негативно настроен. И понятно почему. Но остальные? Почему, черт возьми, они молчат?! Теперь он был близок к панике, так же, как и Тальен незадолго перед этим. Фуше вытер выступивший на лбу пот, замирая от ужаса в предчувствии чего-то страшного, что последует…

Колло дЭрбуа раздраженно сплюнул под ноги. Проигрыш, так проигрыш. Но щенок за это поплатится. И он уже знал, как именно. Мысль возникла и оформилась мгновенно. Он поднялся на трибуну и поднял руку, требуя тишины в зале.
- Граждане! – сказал он, когда в зале более или менее восстановилась тишина. – Граждане… Признаю, что у меня нет контраргументов на речь гражданина Клери. Полагаю, что можно поздравить его с победой. Но раз сейчас у нас зашел разговор не только о газете “Друг Народа”, но и о прессе в общем, я предлагаю вынести на обсуждение вопрос…
Он касается остальных газет, некоторые факты из которых даже гражданином Клери были признаны клеветническими. Их написали, находясь под влиянием, либо под впечатлением, согласен, но никто не потрудился проверить эти факты! А между тем, верно замечено, что мало нужно для того, чтобы бросить тень на патриота… Буду краток. Чтобы впредь не повторялась подобная ситуация, когда патриоты клевещут друг на друга и осыпают своих коллег бранью, когда ничтожной клеветы достаточно, чтобы очернить честного человека… - дЭрбуа сделал паузу, смерив взглядом мальчишку. – Предлагаю поставить вопрос о прессе в целом и передать его на рассмотрение и контроль Комитета.

Тишина в зале, казалось, замерла. Но потом смысл слов дошел до окружающих. Странно, что ему действительно больше всего аплодировали те, кому было что скрывать, не задумываясь о том, что это может стать началом конца в первую очередь для них. Но сейчас в подобном предложении они видели только возможность заставить замолчать газетчиков и в первую очередь – Клери. Сомневаться в том, что предложение не будет принято не приходилось.

Заседание закончилось сплошными овациями. Оценивая ситуацию в целом, Робеспьер не мог не признать, что речь Жана Клери была блестящей. За общественное мнение теперь можно не опасаться, это была победа... Победа ли? С тем, что после подобной вспышки пресса должна быть под контролем, в разумных пределах, естественно, было сложно спорить. Он сам склонялся к подобному решению, но это касалось лишь некоторых газет, а не прессы в целом. Впрочем, оспаривать предложение дЭрбуа он не собирался. А это значит, что теперь шаг в сторону может стоить Жану Клери головы. Пиррова победа.

Якобинцы постепенно покидали зал. Многие молча, многие считали своим долгом подойти к Клери и поздравить журналиста с победой. Огюстен так и рвался туда, но был остановлен пинком в бок, полученным от предусмотрительного Рикора, который что-то прошипел ему на ухо. Услышать о чем речь не представлялось возможным, но с аргументом Огюстен согласился, хмуро кивнув. Сделав знак брату следовать за собой, Робеспьер направился к выходу в сопровождении соратников и коллег по Комитету в лице Колло и Приера. Только на несколько секунд он замедлил шаг, когда увидел фигурку, в которой ни за что бы не признал Жюльетт Флери. - Поздравляю, гражданин Клери, - только и сказал он, ожидая, пока толпа немного расступиться, чтобы проследовать дальше.

Бьянка проводила взглядом обоих Робеспьеров. Некоторое время она продолжала вежливо отвечать незнакомым людям, которые подходили и жали ей руку. Вторая ладонь все еще была судорожно сжата - в ней лежала порванная цепочка Марата. Впервые за всю свою "смертную" карьеру она добилась чего-то без привлечения своих особых способностей. Но сладкий вкус победы почти не ощущался. Она была предельно вымотана и чувствовала себя опустошенной. Так как она нервничала в течение этих двух часов, она не нервничала никогда. Очень хотелось выдернуть за собой Огюстена и провести с ним тихий остаток вечера и ночи, наглухо закрыв окна и двери, оградившись таким образом, от постороннего шума. Но показаться ему в таком виде не представлялось возможным. Нужно ненадолго покинуть Париж, чтобы прийти в себя. Она подумает потом о предложении Колло, встерченном с таким ажиотажем. Сейчас все казалось неважным. Дождавшись, когда толпа схлынет, она выскользнула из здания клуба.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Апр 07, 2010 1:25 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Утро того же дня.

Ванве

Граф Сомерсет и многие другие

Граф Сомерсет потягивал из большой кружки воду, сидя в таверне в ожидании своего очередного протеже. С тех пор, как он открыл для себя гашиш, вино и другие горячительные напитки его раздражали. Они не утоляли жажды и добавляли мутности в рассудок. Сегодняшнее утро граф начал с хорошей порции «зелья», как выражается де Бац, и находился в превосходном и даже творческом расположении духа. Пикантным дополнением было вчерашнее приключение с убитым шпионом ресубликанцев. Почаще бы таких удач. И вообще… жизнь прекрасна.

«Протеже» появился через несколько минут и принялся сосредоточенно щуриться, разглядывая немногочисленных гостей таверны. Имя у него было длинное и плохо запоминающееся – Франсуа де Блазье-Монтесквилль. И лицо довольно неприятное – сонное, туповатое и круглое. Он был тоже графом, как и Сомерсет. Только французом. Увидев Сомерсета, он быстро направился к нему. Тупое лицо приобрело выражение претензии.
- Граф, как это понимать? Вчера вы сказали мне, что я должен покинуть город и вернутсья в Париж и обещали этому посодействовать. Я ждал все утро. Заходил сюда, как мы и договаривались. И что же? Посмотрите на часы! Уже полдень!

- Тише, тише, вы разбудите это сонное царство, - небрежно произнес граф и откинулся на спинку стула. – Вы слишком импульсивны, друг мой. И, кажется, забыли, что я – не ваш слуга. Что будете пить? Вино? Коньяк? Кофе? Я вот пью простую воду. Она здесь весьма неплохая.

Его собеседник поморщился, но смолчал.

- Сегодня вечером, - неожиданно холодно сказал Сомерсет. – Еще раз услышу подобное обращение к себе, оставлю вас тут.

На лице графа отразился испуг. Сомерсет улыбнулся. – Я пошутил. Идите и собирайтесь.

Однако, лицо Блазье-Монтесквилля оставалось все таким же перепуганным. Сомерсет обернулся и обомлел. В дверях стояли трое жандармов. Они смотрели прямо на него. Его собеседник тем временем прошептал «облава» и затрясся мелкой дрожью. Граф внимательно посмотрел на него. Сдаст. При первой же возможности. Сомерсет всегда ненавидел трусов. Нужно спасаться и попытаться спасти остальных. План родился за те короткие секунды, пока жандармы приближались к ним. Когда они поровнялись со столиком, Сомерсет повернулся и коротко произнес, указывая на своего спутника.
- Это заговорщик. Арестуйте его и препроводите в муниципальную тюрьму. Я прибуду позже. Один из вас пусть останется, чтобы ввести меня в курс дела.

Такого поворота событий жандармы не ожидали. В их глазах возникла паника – этот человек говорил так властно, словно он – большой начальник. Что все это означало?

Догадываясь об их сомнениях, Сомерсет произнес:
- Простите, граждане, не представился. Андрэ Бодлер. Прибыл в Ванве неделю назад со специальным поручением от Комитета общественного спасения, чтобы получить списки всех проживающих тут, с целью проверки и последующих арестов. Вот мои документы, подтверждающие мои слова. – Сомерсет протянул бумаги, которые предусмотрительно забрал у убитого им республиканца. – А теперь действуйте. Один здесь, двое ведут арестованного.

Они повиновались. Когда спина Блазье-Монтесквилля исчезла за дверью, Сомерсет повернулся к оставшемуся жандарму.
- Ваше имя?

- Робер Дели, - ответил тот, вытянувшись по струнке. Слова «Комитет общественного спасения» возымели действие.

- А я уже представился, - широко улыбнулся Сомерсет. – Я вас слушаю. Доложите обстановку в городе. – И откинулся на спинку стула, размышляя о том, насколько скучна жизнь, если в ней нет черных и белых полос.

Из беседы с жадармом Сомерсет вынес, что городом теперь правит местный Комитет по надзору, а бывший начальник коммуны сидит в тюрьме за растрату и подозрение в связях с роялистами. А еще, что на послезавтра намечена серьезная облава – приказ свыше. Он кивал с умным видом, стараясь запоминать манеру общения и мелкие революционные словечки, которыми так и сыпал жандарм. Происходящее Сомерсет воспринимал отчасти, как интересную игру, отчасти – как знак судьбы и возможность спасти как можно больше народу. Когда поток слов жандарма иссяк, он кивнул и, расплатившись, направился вместе с ним в Комитет по надзору. Главное – молчать побольше и делать грозный вид. Тогда, может быть, сойдет за умного.

***

В Комитете по надзору кипела жизнь. Какие-то люди с видом, словно от них зависит судьба человечества, бегали с бумажками и тихо переговаривались друг с другом. Стадо идиотов. Сомерсет вошел в кабинет начальника Комитета по надзору и остановился, наслаждаясь произведенным эффектом. Судя по всему, о нем уже доложили. На столе стоял кофейник и чашки. Его ждали.
- Андрэ Бодлер, - коротко представился Сомерсет. Хорошо, что он еще утром на всякий случай снял с пальца дорогое кольцо! Вот сейчас повеселился бы, пытаясь стащить его, пряча руки в кармане!

- Мишель Булони, - протянул руку начальник Комитета. – Присаживайтесь. Мы ждали вас вчера.

- Я прибыл раньше, - холодно произнес Сомерсет. – Инкогнито. Остановился в доме одного из местных патриотов, чтобы спокойно понаблюдать за работой местных властей.

- И…кккак? – нервно спросил Булони.

Сомерсет пожал плечами. – Я пока не принял окончателного решения. Но не будем терять времени. Послезавтра нам предстоит серьезная работа. Роялисты должны быть обнаружены, арестованы и препровождены в Париж. Одного из них я сегодня выследил. Найдем и других. Мне бы хотелось получить все списки подозрительных. Я просмотрю их и, возможно, проведу некоторую проверку. В последний раз, когда я выезжал с подобной миссией, к моменту начала облавы выяснилось, что половина подозрительных покинула город уже давно. Не хотелось бы повторения.

Булони убежал за списками. Сомерсет закурил и выглянул в окно. Сейчас он получит списки и при помощи виконта де Бриенна успеет предупредить тех, кого следует. Нужные люди отреагируют на пароль, а ненужные его простоне поймут. Довольный собой, Сомерсет выпустил колечко дыма и приготовился к тщательной работе над бумагами.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Апр 07, 2010 2:14 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Улицы Парижа // Тюильри.

Максимильян Робеспьер, Колло дЭрбуа, Клод Приер, Огюстен Робеспьер, Франсуа Рикор // Огюстен и Максимильян Робеспьеры, Жак Субербьель.


Тюильри. Робеспьер сам не заметил, как пришел сюда, обсуждая с дЭрбуа и Приером сложившуюся ситуацию с прессой и, разумеется, обсуждая выступление Жана Клери. Огюстен держался на некотором расстоянии, обсуждая что-то с Рикором, но почти физически чувствовалось, что больше всего на свете он хочет быть подальше от этого места и с Жюльетт. Опасное намерение, так как за Жаном Клери могли пытаться проследить, поэтому и пришлось придумать благовидный предлог… Да и не совсем придумать, тема для разговора была, притом не самая приятная. Парадокс, но подходящим для разговора местом был именно дворец Тюильри, так как дома вряд ли удастся вести эту, в общем, нелегкую беседу.

-… то есть, мы приходим к тому, что нужна цензура, Робеспьер, - не мог успокоиться дЭрбуа. Он не намеревался оставлять этот вопрос, так как нахальный мальчишка, Клери, взбесил его окончательно. Особенно тем, что не к чему было придраться. Абсолютно логичная, круглая и гладкая речь. Не укусишь, как ни старайся. – И никто, ни одно издание не должно являться исключением! Ты понимаешь, о чем я?

- Понимаю. Я думал о том, что необходима цензура, - ответил Робеспьер. Его снова начало лихорадить, временами накатывала слабость, очень сильная, до черноты перед глазами. Как сейчас. Он ухватился за Приера, чтобы не упасть. – Извини, Клод. Гражданин дЭрбуа, почему вы считаете, что какое-либо издание должно стать исключением?

- Ну… - Колло растерялся. Такой резкий переход к официальному тону не сулил ничего хорошего и ему просто сказочно повезет. Если Робеспьер ограничится только комментариями. – Посуди сам, мы ведь не можем допустить, чтобы начались разговоры о привилегиях.

- Мы этого и не допустим. Наверное, я должен был сформулировать вопрос иначе. Почему вы решили, что кому-то будут оказаны привилегии?

- Но могут начаться разговоры о том, что одно издание заслуживает доверия, другое – не заслуживает. Барер, к примеру, защищал Клери. Что, получается, ему и все карты в руки?

- Газета «Друг Народа» не станет привилегированным изданием, если ты это хочешь услышать, - резко оборвал его Робеспьер.

- Именно это я и хотел услышать, - пробормотал Колло. Он очень надеялся, что разговор на этом закончится и – о чудо из чудес – в кои-то веки его ожидания не оказались обманутыми.

- Мы поговорим об этом позже, на заседании Комитета, - подытожил Робеспьер. – Огюстен… - только сейчас он вспомнил, что за братом пришел еще и Рикор.

- Мне нужно в Бюро, - будто угадав его мысли, сказал Рикор. – Задержусь надолго, но если у кого-то появится желание отвлечь меня – возражать не стану.

- Найдется, - сказал Огюстен. – Доброй ночи, граждане. До встречи, Франсуа.

***

- О чем ты хотел поговорить, Максимильян? - едва сдерживая зевоту, спросил Огюстен. Время для разговоров казалось ему самым неподходящим, да и дома у Дюпле будут волноваться. Помимо всего прочего, он забрал Максимильяна частично и под свою ответственность, в тысячный раз заверив всех, что они не будут задерживаться, а только послушают, о чем говорят – и сразу обратно. Разумеется, не будет никаких волнений и прочих мелочей, могущих пагубно повлиять на состояние здоровья… В тот момент он сам верил в то, что говорил, а теперь появилось неприятное ощущение того, что бессовестно солгал всем. – Не забывай, что нас ждут дома. Все прекрасно знают, во сколько заканчивается заседание и …

- Чем меньше ты будешь пытаться перевести разговор на другую тему, тем меньше времени у нас займет обсуждение того вопроса, который я хочу задать, - отрезал Робеспьер, пресекая дальнейшее словоблудие.

- Что ты хотел спросить? – поинтересовался Огюстен, уже по одному тону сделав вывод, что разговор предстоит нелегкий.

- Что случилось в Маноске, Огюстен? – ледяным тоном спросил Робеспьер. – Я хочу знать, по какому праву тебя обвиняют в том, в чем обвиняют. Что за история про деньги в размере тридцати тысяч? Надеюсь, что это ложь?

- Это правда, - мрачно ответил Огюстен. Сердце сначала прыгнуло куда-то в район горла, а потом переместилось к желудку и, казалось, прилипло к позвоночнику. Тихий вздох, похожий на стон, был эффективнее удара по голове дубиной. – Максимильян, я не писал тебе об этом и не отчитался. Наверное, мне нет оправдания, - быстро заговорил он. – Мы рассудили, что взяв причитающиеся нам деньги на ремонт и за ущерб, можем себе позволить немного сверх положенного… потому что везли сумму, предназначенную для покупки свинца. Я писал об этом в отчете, но не мог указать сумму, так как в нашем деле фигурировала Генуя…

- Звучит правдоподобно, - после довольно долгой паузы сказал Робеспьер, внимательно глядя на брата. – Я хочу тебе верить, Огюстен.

- Я не давал повода…

- Я прекрасно знаю, какой образ жизни ты способен вести, - резко сказал Робеспьер. – Карты, вино, женщины. И очень надеюсь, что эти твои подвиги будут вспоминать только в Аррасе…

- Поговорим начистоту, Максимильян, - мягко сказал Огюстен. – Я знаю, в чем ты подозреваешь меня и не собираюсь лгать. Хорошо, мы взяли компенсацию в тридцать тысяч. Часть ушла на ремонт и это время нам нужно было что-то есть, платя выше установленных цен. Часть суммы ушла на возмещение той, которая была у нас украдена, шесть тысяч плюс еще девять казенных. Вместе с ремонтом это двадцать, без учета продуктов.

- Хорошо. А остальные?

- Курьеры, неучтенные расходы, - продолжил Огюстен. – И да, были женщины. И они тоже, представь себе, хотели есть. Большое преступление я совершил, если позволил себе накормить кого-то? В качестве платы за любые услуги, не только интимного характера, требовали либо звонкую монету, либо муку, Максимильян! Об этом я тоже писал и полагал, что ты представляешь себе ситуацию. Хотя это, наверное, сложно представить… - он запнулся, так как с языка едва не сорвалась резкость. -… сложно представить, имея перед собой массу других задач. Перед нами стояла тогда одна, вполне конкретная. Если требуется, я готов держать ответ. Сейчас я только пытаюсь объяснить все тебе.

- Будем считать… - начал Робеспьер, но был прерван. На пороге появился человек, которого он меньше всего ожидал увидеть сейчас, но встреча с которым была, наверное, неизбежной.

- Доброй ночи, Жак! – смиренно поздоровался Огюстен, понимая, что гроза только что миновала с одной стороны, но надвигается с другой. И судя по лицу Субербьеля, даже не гроза, а буря.

- Добрый вечер, граждане, - поздоровался доктор. – Я не сразу поверил, когда услышал, что вы здесь, поэтому зашел проверить… так как не терплю обмана. Жаль, очень жаль признавать, что мой труд настолько не ценится…

- О чем ты говоришь, Жак? – спросил Робеспьер, уже догадываясь, о чем пойдет разговор.

- О том, что ты загоняешь себя в гроб, Максимильян, - охотно пояснил Субербьель. – Если тебе так не терпится это сделать, то можно добиться превосходных результатов и другим способом. Однако гораздо проще говорить потом, что доктор не вылечил, я понимаю…

- Жак, я никогда не говорил ничего подобного! – запротестовал Робеспьер.

- Ты не говорил, но будут говорить другие. Действительно, зачем врачу его репутация?

- Жак…

- Поэтому либо освободи меня от обязанностей, желательно официально и найди другого врача, менее требовательного, либо будь любезен и выполняй мои рекомендации.

- Жак, ты рекомендовал покой, от которого сойдет с ума даже здоровый! – возмутился Робеспьер.

- Сойдет с ума даже здоровый? - Субербьель задохнулся от возмущения. - Давай будем смотреть правде в глаза, Максимильян. На этот раз ты довел себя до такого состояния, что я стал всерьез опасаться, что ты не выживешь. Не выживешь, понимаешь? Вся эта круглосуточная работа, постоянные визиты, нарушения в режиме питания... Я могу понять - ты несешь на себе бремя ответственности за страну. Но в данный момент ты для меня прежде всего пациент, а не политик. Я до сих пор не могу понять, что послужило причиной улучшения твоего состояния. И подозреваю, что это - временное явление. Однако ты, ухватившись за то, что способен встать с кровати, манкируешь моими советами и несешься в Клуб, как совершенно выздоровевший человек!

- Скорее, меня можно обвинить в манкировании своими обязанностями! - спорить с доктором - в общем, бесполезное занятие, он в этом убедился уже очень давно, но молчать было невозможно. - Жак, если вовремя не отреагировать, если не быть в курсе всех событий, ты понимаешь, что может произойти? Вы же полностью изолировали меня от внешнего мира. Я просто обязан наверстать упущенное!

- Что ж, мне нечего сказать, - сухо произнес Субербьель и повернулся, чтобы уйти. - Скажу лишь, что ты очень рискуешь. И, возможно, если будешь продолжать в том же духе, через месяц наверстывать упущенное будет уже некому. Мне жаль, что ты относишься к себе с таким неуважением. Но, наверное, не имеет смысла говорить, что по моему скромному мнению тебе после тяжелой болезни необходим покой и свежий воздух и я настоятельно рекомендовал бы на некоторое время покинуть Париж и пожить в спокойной и дружественной обстановке на природе? Доброй ночи, Максимильян. - Субербьель повернулся, чтобы уйти.

- И сколько времени, ты полагаешь, должен длиться этот отдых? - устало спросил Робеспьер. Ему было действительно плохо и если Жаку придется бежать в дом Дюпле среди ночи... то этот разговор вспомнится и повторится, без сомнения. - Я сделаю, как ты скажешь.

- Жак, ничего страшного не произошло, - поспешно сказал Огюстен. - Мы просто зашли послушать, что будет на заседании. Максимильян даже не выступал, это можно считать прогулкой на сведем воздухе. И мы уже собрались уходить.

- В Париже воздух не свежий! - Субербьель грозно взглянул на Огюстена. Затем повернулся к его старшему брату и ответил, слегка смягчившись. - Хотя бы неделю, Максимильян. Ты спрашиваешь из вежливости или действительно готов уехать, чтобы позаботиться о себе?

- Воздух везде одинаковый, - возразил Огюстен, но под взглядом доктора поспешил прикусить язык.

- Я уеду, Жак, - ответил Робеспьер. - На неделю или до тех пор, пока в Париже действительно не потребуется мое присутствие.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Апр 07, 2010 2:16 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Дом Дюпле.

Бьянка, Робеспьер.

Сегодня в Париже стало тремя преступниками меньше. Бьянка с удовольствием отметила, что вместе с кровью убитых ею отбросов общества, к ней возвращается и хорошее настроение и силы. С другой стороны, голод позволил ей выглядеть сегодня настолько шокирующее, что ни одному человеку не пришло в голову сравнить Жана Клери с его симпатичной сестрой Жюльетт Флери. При мысли о сегодняшнем триумфе Бьянка мечтательно улыбнулась, представляя себе, как будет рассказывать эту историю Сен-Жюсту от начала до конца, когда доберется до него. Если начинать двигаться в сторону Лилля на закате солнца, путь можно преодолеть за два дня, чуть больше. Сейчас было около трех часов ночи, самое время начать путешествие. Только стоит предупредить Огюстена. Но не идти же к нему с такой прической! Как потом объяснить, что ее волосы стали такими же, как раньше?
*Выход один – влезть в окно к Максимильяну Робеспьеру и передать все через него. Да, Клери?*
Бьянка решила, что отвечать воображаемому Сен-Жюсту она не будет. И вообще не будет его слушать. А то передумает к нему ехать.
*А если он уже спит, можно погромче хлопнуть ставней. Вдруг проснется?* - не отставал издевательский голос. - *Уж очень хочется послушать комплиментов. Какая разница, что человек болен, раз Клери приспичило потешить свое тщеславие?*

«Ну хватит, Сен-Жюст...» – взорвалась Бьянка. – «Еще одно слово, и я передумаю тебя навещать! Ты просто не знаешь меры, и знаешь, я…». – Она замерла, не поверив своим глазам. На улице было безлюдно. А она находилась перед домом Дюпле. Знакомое окно как всегда открыто, и в комнате горит свеча. «Я просто осторожно загляну, и если он не спит, передам записку для Огюстена», - успокоила свою совесть Бьянка. Через секунду она заглянула и увидела, что Робеспьер читает газету. Перед ним лежала целая пачка газет и писем.

- Бессонница? – участливо поинтересовалась она и улыбнулась. – Я заглянула, чтобы попрощаться. Точнее, чтобы передать записку.

Пора было бы уже привыкнуть к тому, что она появляется всегда неожиданно и не так, как обычно приходят люди. Робеспьер вздрогнул, когда вдруг раздался голос и тут же взял себя в руки, когда увидел Жюльетт Флери. Сейчас она выглядела прежней, только волосы были коротко острижены. - Проходите, гражданка Флери, - он поднялся навстречу молодой женщине. - Речь Жана Клери была великолепный, оппонентам ничего не оставалось делать, только отступить. Однако будет осуществляться довольно жесткий контроль за прессой, я бы советовал быть осторожнее хотя бы первое время. Что касается вашей просьбы... кому я должен передать записку?

- Огюстену. Я хочу покинуть Париж на некоторое время. А он будет беспокоиться. - Она заходила по комнате в поисках, где лучше устроиться. - Я напишу ему, что со мной все в порядке. Не хочу показываться ему в таком виде. Он ведь не знает... И не узнает, я думаю. Выбрав жизнь среди обычных людей, я решила тщательно скрывать свои особенности. Марат тоже ни о чем не догадывался... Только Сен-Жюст. Я вас отвлекаю? - Бьянка, наконец, выбрала для себя стул и села, не сводя глаз с Робеспьера. Только сейчас она поняла, как глупо выглядит ее визит.

- Нет, что вы, - покачал головой Робеспьер, не сводя с нее взгляда. Похоже, успех не ударил ей в голову. Это хорошо, так как Жану Клери еще могут нанести удар, встретить который лучше с трезвым рассудком. Глупо надеяться на то, что журналиста оставят в покое, но пока еще первые шаги довольно предсказуемы... - Я передам Огюстену ваше письмо. Должен ли добавить что-либо на словах?

- Нет. Не знаю. На ваше усмотрение. - Бьянка продолжала смотреть, раздумывая о том, из вежливости ли он говорит, что она ему не помешала, или так и есть на самом деле. - Поговорите со мной, пожалуйста, - вырвавшаяся фраза получилась какой-то детской и жалобной. - Я очень перенервничала сегодня. Я была уверена, что ничего не получится. Не знаю, откуда взялись правильные слова... У меня с собой была одна вещь, принадлежавшая Марату. Иногда мне кажется, что это он подсказал мне, как составить речь. Вы верите в подобное?

- Наверное, нет, - слегка улыбнулся Робеспьер. Бедный ребенок, она сама испугалась свалившегося на нее испытания, из которого, тем не менее, удалось выйти. С честью. Легко предположить, что это - потрясение. Необходимо ее успокоить. - Наверное, у меня просто не было возможности удостовериться в том, что подобное бывает, - продолжил он. - А может быть, просто не задумывался. Я слышал утверждение, что в трудную минуту нам помогают те, кого с нами нет, но с которыми мы связаны узами более прочными, чем просто поверхностные и проходящие чувства. Ничего удивительного, что так случилось и с вами. По сути, вся ваша речь была импровизацией. Но так действительно мог бы говорить Марат. Сейчас все уже позади. Не переживайте.

- Вы правда так считаете! Для меня это - наивысшая похвала! Когда его не стало, я думала, что не выживу в этом мире. Но все постепенно получается... Ваш недруг Фуше перепуган до смерти, - Бьянка развеселилась. - Он боится, что он будет следующим. А этого, наверное, мне сделать не дадут... Потому что обидеть Фуше - значит обидеть гражданина Колло. Я еду к Сен-Жюсту, - она резко переменила тему. - Хотите я что-нибудь ему передам? Раньше я считала, что вы неразлучны. А теперь вы научились обходиться без его помощи. Да? Научились? Или вам его не хватает?

- Вот как? - резко спросил Робеспьер. Потом, спохватившись, сменил тон и отвел взгляд, чтобы в глазах не отразились те эмоции, которые охватили его при имени врага. И при таком известии. Колло и Фуше. Ничего и в то же время много общего... - Простите. Эта вспышка относилась не к вам, мне жаль, что так произошло. А Сен-Жюст... Пожелайте ему удачи, вот, пожалуй все, что я могу передать на словах.

- Скажите... - Бьянка помолчала, раздумывая, как сформулировать свою мысль. - Почему вы не хотите, чтобы я вам помогала? Эти люди - ваши враги - опасны. Они как дикие змеи: стоит наступить, не заметив, и жало вонзится в самое сердце. Вы ведь знаете, что мне ничего не стоит играть с ними, как с марионетками. С ними, с их мыслями - все равно. Мне бы очень этого хотелось. Понимаю, что я здесь - гостья, но я стала частью этой страницы истории, и не признать этого невозможно. Что мешает вам принять мою помощь? Вокруг вас столько недоброжелателей и завистников, что даже мне иногда становится страшно.

- Это довольно сложный вопрос, но постараюсь на него ответить. Я знаю, что эти люди опасны и представляю себе весь масштаб борьбы, которая может оказаться долгой и которая не может закончится вничью. Так получилось, что с самого начала я привык рассчитывать на себя и не могу изменить этой привычке, как не могу изменить некоторые взгляды на вещи. Я не могу позволить себе надеяться на чью-то помощь, так как ситуация может меняться и конечном итоге мы оказываемся под гнетом обстоятельств. Зачем же вы хотите взять на себя часть чужой ноши, которая может оказаться не по силам? Ваше предназначение в другом, гражданка Флери. Далее, если быть откровенным, я не хочу однажды услышать, как вы повторите упрек, что я использую ваши способности в своих целях. Обстоятельства, я повторяю, могут сложиться по-разному. И, наконец, причина частного характера: я не могу себе позволить втягивать в какие-либо политические дела, которые, мягко скажем, ведутся не всегда честно, женщину, к которой испытывает чувства мой брат. Я не прощу себе, если с вами что-либо случиться и, тем более, не простит меня он.

- Но я имела в виду совершенно другое, упрекая вас! Тогда вообще все было по-другому! Я совсем вас не знала и считала чудовищем. - В памяти промелькнули быстрые воспоминания. А ведь она и правда когда-то считала этого человека худшим из всех живущих в Париже. Мариус всегда улыбался, слушая, как она высказывается о людях, вешая на них яркие таблички описательного характера. Очередной пример того, как все может измениться. - Впрочем, я понимаю. Я знала, что вы никогда не согласитесь принять мою помощь, но должна была удостовериться. Но вы сказали о моем предназначении в этом мире. В чем же оно, как вы считаете? - в ее глазах засветилось любопытство.

- Если бы я знал, - слегка улыбнулся Робеспьер. - Но все, что я могу сказать с уверенностью, это то - что политика и интриги не принесут вам ни удовлетворения, ни успокоения. Цели, которые преследуем мы - не близки вам. Вы дойдете до грани отчаяния, когда попытаетесь выбраться из водоворота, в который хотите втянуть себя добровольно. Большего не могу сказать, так как недостаточно знаю вас.

- Мне казалось, вы из тех, кто способен составить мнение о собеседнике с полуслова, - удивилась Бьянка.

- Мнение - возможно, но не углубляясь в столь глобальные понятия, как предназначение, если понимать под этим предназначение в жизни. Жизненный путь. У вас он другой.

- Знаете, мне уже намного лучше. Вы очень помогли мне, спасибо. Я правильно сделала, что решила не уезжать, не поговорив с вами. - Бьянка поднялась. - Мне пора. Я вернусь через несколько дней. Берегите себя.

- Будьте осторожны в вашем путешествии, гражданка Флери.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Апр 07, 2010 10:43 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май 1794 года

Ванве

Робеспьер, маркиза де Шалабр

Всю дорогу до Ванве маркиза де Шалабр не отводила глаз от окна. Она даже не надеялась, что все произойдет так быстро, и пришла в восторг, получив утром записку Робеспьера, в которой сообщалось, что он готов отправиться в Ванве через несколько часов. Дорожная карета выехала после обеда, а теперь, подъезжая к поместью, маркиза строила планы, как они проведут эти несколько дней. Максимильян все еще был слаб – болезнь уходила медленно и, казалось, что будет бороться до конца за право обладания этим человеком. Но по мере того, как они удалялись от Парижа, его лицо становилось все более умиротворенным. Маркиза молилась лишь об одном – чтобы их уединение не нарушил какой-нибудь посланник из Парижа со срочным сообщением, призывавшим Робеспьера вернуться…

Когда карета остановилась возле ее дома, Максимильян вышел первым и помог ей спуститься. Маркиза улыбнулась ему счастливой улыбкой.
- Дома. Пойдем. Твой последний приезд сюда помог мне разобраться в себе и принять решение. Теперь все иначе, и я очень надеюсь, что ничто не омрачит наше пребывание в этом тихом доме. Как здесь красиво! Даже воздух совсем другой. Чувствуешь?

- Это место очень много значит для тебя, поэтому все здесь кажется лучше, чем где бы то ни было, - они прошли к дому, который выглядел почти торжественно, благодаря небольшим ремонтным работам. В последний визит он этих изменений не помнил. Да и мало что помнил, если честно, поэтому сейчас подмечал все мелкие детали, которые изменились за прошедшее время. - Твой сад по-прежнему самый красивый в Ванве. Если позволит погода, возможно, мы сможем прогуляться ближе к вечеру, сейчас все устали с дороги. И я еще помню наш разговор о книгах. Ты захватила их? Прекрасно, если так.

- Конечно! - маркиза кивнула кучеру, который занялся переноской вещей в дом. - Я не знала, что выбрать, поэтому решила собрать все свои последние приобретения, - смутилась маркиза, перехватив взгляд Робеспьера на несколько чемоданов, извлекаемых из дорожной кареты. Разумеется, далеко не все чемоданы были забиты книгами. По случаю возвращения в Париж маркиза позволила себе полностью обновить гардероб. - В последнее время я почти научилась сама управляться со своим маленьким домом - работа отвлекала меня от неприятных мыслей. Но теперь все это в прошлом. Думаю, что сегодня я схожу к Луизе и попрошу ее на время взять на себя заботу о доме и хозяйстве. Ты не против?

- Нет. Почему же я должен быть против? - искренне удивился Робеспьер. Все, что касалась дома, было для него большей частью темными дебрями и после того, как сначала сестра, а потом и Дюпле взяли на себя ведение хозяйства... он почти никогда не вмешивался в домашние дела. Тем более, в привычный быт других. - Тебе гораздо лучше знать, что будет необходимым. Однако мне кажется, что сегодня тебе придется принимать визиты, так как Ванве - небольшой городок и твой приезд не мог остаться незамеченным.

В этот момент в дверях появилась растрепанная головка молодой девушки. - Жанна! Вы вернулись! - радостно воскликнула она и бросилась на шею к маркизе. Увидев рядом с маркизой незнакомца, который иногда бывал в этих местах, она смутилась. - Простите, я подумала... Здравствуйте, гражданин, - она вежливо поклонилась и вновь повернулась к маркизе. - Жанна, вы не представляете себе, как мы расстроились, когда вы так спешно уехали! Мама сказала, что вы, возможно, не вернетесь - ей показалось, что вы были чем-то расстроены, когда уезжали. А я не находила себе места - я так привыкла к нашим занятиям! Вы знаете, я продолжала заниматься, несмотря ни на что! Прочитала две книги из тех, что вы мне оставили! Вы ведь надолго вернулись, правда?

- Пока не знаю... - Маркиза растроганно поцеловала ее и повернулась к Робеспьеру. - Познакомься, это моя соседка Жюли. Самая прилежная ученица на свете.

- Приятно познакомиться и рад слышать, что вы не бросили занятия, - ответил Робеспьер. Эта полусветская беседа немного позабавила его. - Жанна, ты должна гордиться талантливой ученицей. Но вам, должно быть, есть что обсудить, я не стану мешать и поднимусь наверх, чтобы разобрать вещи. С вашего позволения...

- Да, конечно, - улыбнулась маркиза. - А мы с Жюли прогуляемся к Луизе. Заодно послушаю последние новости. - Жюли радостно захлопала в ладоши и выбежала первой.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Апр 07, 2010 10:46 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Май, 1794.

Ванве.

Барон де Бац, граф Сомерсет.

Барон де Бац вяло вымакивал куском хлеба жидкую подливку и, хотя еда была вполне сносной, аппетита не было. Если бы не послание от Сомерсета, весьма пугающее, вряд ли бы он поехал в этот сонный пригород в котором, казалось, ничего не происходит. Он повторил про себя текст: "Граф Сомерсет умер. Да здравствует Андрэ Бодлер - лучший агент Комитета общественного спасения!" И что теперь прикажете думать? Передумать барон успел многое и, расплатившись ценой бессонной ночи, почти сходя с ума от беспокойства, поехал в Ванве, плюнув на риск. Представившись разнорабочим, он получил возможность бродить по городку якобы в поисках работы, но расспрашивать о Сомерсете опасался. Теперь же, в обеденный перерыв, оставалось надеяться, что граф появится, если эта записка не была... свидетельством того, что дурман довел молодого человека до помешательства.

Граф Сомерсет вошел в таверну в сопровождении двух жандармов. Он слегка путался в груде патриотических понятий, которые ему пришлось пропустить через себя, но усвоил одно - надо через слова говорить "патриот", "добродетель", "братство", "свобода", "подозрительный" и "республика". И тогда все будет отлично. Он совершенно не ощущал усталости, хотя не помнил, когда в последний раз спал. Гашиш делал с организмом чудеса и позволял жить 48 часов в сутки. А что еще нужно для счастья? "Я не собираюсь тянуть до старости, и хочу самое интересное получить в первой половине жизни", - так любил говорить Сомерсет, когда друзья заводили с ним беседы о его образе жизни. Он, не переставая, шутил и рассказывал жандармам анекдоты про роялистов, которые выдумывал на ходу. Те были в восторге. Заказав себе сыра и воды, Сомерсет приготовился пообедать, когда увидел в углу знакомое лицо. Барон! Приехал! Вот это сюрприз! Кивнув своим сотрапезникам, Сомерсет поднялся. "Ко мне прибыл человек из Парижа. Надо поговорить. Встретимся в Комитете". И направился к столику барона.

- Гражданин, рад, что вы добрались без приключений. Вижу, в Комитете получили мой отчет. Вы привезли мне новые указания?

Барон де Бац чувствовал, что еще немного и с ним случится истерический припадок. Он с трудом сдерживал рвущийся изнутри хохот и был вынужден в прямом смысле прикусить язык, чтобы отвлечься на болевые ощущения. Не помогло. Но и открыть рот он тоже не мог, так как беспричинное веселье в этом сонном царстве может быть превратно истолковано. От напряжения на глазах выступили слезы.

- Да... гражданин... - сквозь зубы выдавил из себя де Бац, понимая, что ответить что-то надо. Надо же, не ожидал, что Сомерсет выучит такие слова! Однако, всмотревшись в лицо друга, барон нахмурился. Опять курит свое чертово зелье! Это видно по зрачкам... Не доведет оно его до добра. - Нам лучше поговорить после обеда, - уже серьезней прибавил он.

Сомерсет состроил серьезную мину и уткнулся в тарелку. Больше всего на свете ему сейчас хотелось послать к чертовой матери жандармов и его важную миссию и отправиться с бароном куда-нибудь, где играет музыка, ходят красивые женщины, не надо говорить на корявом республиканском языке и можно общаться, не боясь быть заподозренным. Но нельзя. Он закурил.

- Что слышно в Париже? Надеюсь, заговорщики прячутся по своим норкам и не мутят сознание честных патриотов? Жаль, что тут нет Якобинского клуба. Мне его очень не хватает.

Де Бац беспокойно заерзал на стуле, пытаясь сообразить окончательно ли Сомерсет сошел с ума или нет. Хотя, в присутствии жандармов наговоришь и не такого. Скрыв лишнее веселье и досаду, барон все так же без аппетита принялся заканчивать свой обед.

- Я привез несколько газет, правда, оставил их в гостинице, - без особого энтузиазма сказал он. Привлекать к себе внимание не входило в его планы и одно дело, когда на него смотрят, как на случайного посетителя, а другое, как на таинственного "коллегу" вот этого псевдопатриота. Черт знает что он уже успел здесь натворить! - В Якобинском Клубе обсуждали прессу, был довольно жаркий спор... - про себя де Бац молился, чтобы его слова оказались истиной и не выскочил знаток, который знаком с ситуацией не по слухам.

- Прессу? - нахмурился Сомерсет. - Жаль, что меня там не было. Давно пора разобраться с некоторыми журналюгами. Пишут черти чего! - Он поискал глазами на столе салфетку, не нашел ее и вытер рот своим платком. У меня есть немного времени. В четыре я планировал собрать граждан жандармов. Предлагаю пойти к вам в гостиницу и спокойно поговорить. - Сомерсет поднялся.

- Хорошо, - безропотно согласился барон, пытаясь оставаться спокойным хотя бы внешне. А насчет того, что несет Сомерсет... поговорить действительно необходимо.

***

- Теперь рассказывай, - барон расхаживал по комнате, время от времени он пытался набить трубку, но тут же оставлял ее, напрочь забывая о том, что хотел сделать. Нервы были на пределе и он очень, очень сожалел, что нельзя повысить голос - Рассказывай, что здесь происходит и какого дьявола ты обнимаешься с жандармами? Часть твоего собственного гениального плана, быть на виду? Чтобы о тебе донесли кому нужно как можно скорей, не так ли?

- У меня был выбор? - меланхолично спросил Сомерсет. - Спроси для начала, что заставило меня подружиться с этими приятными и умнейшими созданиями? А ты выглядишь не лучшим образом. Не вижу уверенности. Жан, что с тобой? Ты всерьез считаешь, что республиканским остолопам удастся одержать победу? Да они ничего не умеют, кроме как разговаривать лозунгами. Я за эти два дня наслушался вдоволь.

- Хотел бы я в это верить, - раздраженно сказал барон. - Это ты мне ответь, что с тобой?! Я не знаю, какой выбор у тебя был и чего у тебя не было! Ты назвался другим именем, вполне конкретным, не так ли? Здесь не нужно быть гением, чтобы догадаться. А ты задумался о том, что этого человека могли знать? Или твои документы фальшивые, как ассигнаты, которые печатает Питт? Итак, хорошо. Что же заставило тебя подружиться с этими умнейшими созданиями настолько крепко, что ты уже и разговариваешь как настоящий республиканец? Рассказывай, а потом переходи к новостям.

- Носитель сего славного имени мертв. А его тело гниет в чаще под кустом. Мне пришлось его убить - так сложились обстоятельства, - Сомерсет скорбно развел руками. - Но эта смерть в результате пошла на пользу дела. - Он посерьезнел и кратко пересказал все события последнего времени. О знакомстве с виконтом де Бриенном и еще несколькими роялистами, о том, как ему пришлось убить Андрэ Бодлера, как он забрал его документы, как нашел графа с непроизносимой фамилией и вынужденно сдал его местным властям, чтобы спастись. Затем перешел к своей импровизации на тему "посланник из Комитета" и поведал о списках подозрительных, которыми собирался частично воспользоваться. - Хорошо, что ты приехал, Жан. Вместе нам будет проще решить, кого прежде всего стоит предупредить, - закончил Сомерсет свой рассказ и победоносно взглянул на барона.

- Ситуация не могла сложиться хуже, - мрачно заметил барон. - Ты не можешь долго продолжать эту игру. А вдруг у этого человека были устные поручения, о которых мы не знаем и теперь уже не узнаем? А вдруг кто-то знал настоящего Бодлера? В этом я, правда, сомневаюсь, так как они бы уже подняли тревогу... Или же кто-то захочет выдать тебя, чтобы спасти свою шкуру? В остальном не так все и плохо... Единственное о чем я тебя прошу - это соблюдать осторожность. Мы многого не знаем, поэтому я избегаю внедрять своих агентов в то общество, к которому они не относятся... Наблюдательный человек заметит, что ты того не знаешь, того не помнишь или не так говоришь...

- Послушай, Жан, ты становишься занудой, - вспылил Сомерсет. - Да раньше ты сам первый сделал бы также, как сделал я! Жандармы пришли тогда по мою душу. А разговор тут сейчас короткий - всех подозрительных тут ж отправляют в Париж. Я во всяком случае попытался спасти себя. - Он обнаружил на столе графин с водой и, налив стакан, выпил его залпом. Действие его "волшебного лекарства" проходило. Еще немного, и его начнет знобить, и, что самое страшное, навалится усталость. - Мне надо домой, - сказал Сомерсет вслух. - Ты надолго?

- Не кричи на меня, - спокойно сказал де Бац. - Я люблю опасность, но не люблю глупый риск. Да, я сделал бы так же, как поступил ты, но не стал бы играть роль того, кем не являюсь, долгое время. Впрочем, раз мои предостережения так раздражают тебя, ступай домой. Я не знаю, как надолго здесь задержусь.

- Не обижайся, - примирительно улыбнулся Сомерсет. - Я не со зла. Просто мне действительно нужно заглянуть домой, прежде чем я отправлюсь на их заседание. Я буду осторожен, обещаю. Ну что ты, в самом деле, неужели ты думаешь, что я там много болтаю? Я почти всегда молчу и этим держу в напряжении. Весьма достойная тактика. Кстати, у меня для тебя хорошая новость. Маркиза де Шалабр благополучно вернулась домой. Сегодня за завтраком это обсуждалось в семье, где я остановился. Ее тут, правда, никто не считает за маркизу. И очень любят. Так что можешь развлечься, если поймаешь вдохновение.

Де Бац улыбнулся впервые за все это время, но потом улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. - Хорошая новость, это правда. Я рад слышать, что с ней все в порядке и рад, что она смогла беспрепятственно покинуть Париж.

- К вечеру я загляну к тебе со списками. - Сомерсет обрадовался произошедшей в бароне перемене. - Скажем... В семь. Договорились?

- Хорошо, я буду ждать, - де Бац наконец-то закурил и откинулся на спинку стула. - А пока что посплю хотя бы несколько часов.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 21, 22, 23 ... 35, 36, 37  След.
Страница 22 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group