Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 28, 29, 30 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Июн 28, 2010 2:24 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж, трактир, потом - квартира Карно
Карно, Гош

*Республиканский генерал не может воровать еду... Не может воровать еду... Не может...еду...* - Гош устало прислонился к стене возле окна трактира, заставив себя отвернуться. Запах дешевого вина, горячего мяса и каких-то пряностей кружил голову и почти лишил его рассудка. Денег не осталось. Работы в Париже нет, даже грошовой. Даже на лодках рыбаков. Теперь он слегка другими глазами смотрел на самого себя когда-то давно, в другой своей жизни читающего письмо кого-то из парижских приятелей с нелицеприятной историей о том, как солдаты французкой армии, вынужденные уволиться по ранению, не находят себе иного места кроме как на парижском дне, становясь наемными убийцами. Он тогда от злости разорвал письмо и написал короткий ответ с кучей чертыханий по поводу парижских сплетен, которые настоящий офицер может выслушать только с тем, чтобы проверить длину своей сабли от эфеса до сердца говорящего подбную чушь, так как честь и достоинство мундира...

*Черт возьми, я ведь правда только и умею, что убивать. Еще я умею планировать убийства... Только война... Дайте мне войну...И хлеба* Мысли путались - то ли от голода. то ли от общего жуткого ощущения, которое преследовало его последние недели. Мирный Париж оказался ему не просто чужим - почти недоступным а главное неинтересным его пониманию. В прошлые свои визиты время на отдых и что-то личное было строго ограничено - и именно потому что его не хватало, Париж так очаровывал его - как редкая птица из тех, что когда-то гуляли в Версале, которой любуешься, но никогда не получишь. А сейчас... Черт возьми, какое сейчас? Кто он вообще такой?

Друзей не осталось - впрочем, даже к тем, на котрых можно было бы рассчитывать, он бы сейчас не показался на глаза, как и к днакомым другого пола.

Что им сказать? В тюрьме можно было хотя бы писать письма и - что греха таить - ему ведь даже доставляло какое-то темное удовольствие иногда расписывать несправедливости и превратности судьбы, непосильное бремя, которое обрушилось на него слишком рано - вот он я, смотрите, как я одинок и как я вынесу все невзгоды и перечитывая строки, понимать, как он здорово научился составлять эти сентиментально-необходимые записки, не имеющие ничего общего с тем, что на самом деле хочется сказать.

К сожалению, почему-то военные отчеты или письма к Карно складывались у него всегда сами собой. * Пришли полк солдат. Мы взяли Остенде. Честь и слава героям.* - и все сказано, а все остальное прочтется между строк. *Высылаю двадцать знамен. Не хватает сапог* - и вот тебе картина битвы, и потерь за эти двадцать знамен, и слез радости и всего на свете.

К сожалению, кроме Карно, пожалуй, так никому не напишешь, притом что вот что написать или сказать, если тебе надо всего лишь, к примеру, собственный пистолет, который ты забыл на полке камину, когда заезжал к старой тетке в Версаль? Напишешь ей *Пришли пистолет на полке у камина. У меня все хорошо* - решит, что воспитала полного эгоиста с каменным сердцем. Вот и приходится рассказывать о тяжкой ноше, невыразимой тоске по мирной жизни и всем прочим вещам, которые положено испытывать нормальным людям. Потом перечитываешь собственное письмо - и уже не нужен этот самый пистолет, потому что само письмо выходит настолько напыщенным и фальшивым, что противно даже подписывать.
Но пистолет, к сожалению, как раз очень нужен - и приходится отправлять этот листок бумаги, три четверти которого занимают складные и почти одинаковые каждый раз слова, выражающие то, чего ждут от люого нормального человека. Наверное, того человека, которым он даже хотел бы быть. Или он сам виноват, что не чувствует всех этих вещей, которых все так ждут - ни тоски по мирной жизни, ни непосильной ответственности, ни усталости? Вот, пожалуйста, перед ним - Париж, он - свободен. Но жизнь - она как раз осталась там, где не надо этих напыщенных слов, где никто от тебя не требует сгорать от тоски и от чего там еще сгорают? А требуется от тебя придумать план наступления, которое должно было начаться еще вчера, сохранить жизни своих людей и забрать как можно больше жизней соперника. Все. Ах, да. Еще знамена.

А еще в армии была еда... На этой мысли Гош расмеялся, вспомнив, что так и стоит напротив окна трактира, провожая взглядом еду, которую разносят по чужим тарелкам.

Можно, конечно, вспомнить адрес какой-нибудь парижской знакомой - но вот что ей сказать?

Одно дело - *Я только что занял Фландрию. Я в Париже еще два часа, а потом нас ждут великие дела и большие победы. Меня назначили командовать уже двумя армиями.*

А сейчас что? *На днях мне будет двадцать шесть. У меня нет другого занятия кроме как навестить тебя, потому что ты хорошо готовишь. Завтра я навещу кого-нибудь еще, потому что понятия не имею, что готовит мне будущее...*

Нет уж. лучше голодать, чем такое унижение.
Нахмурившись, Гош собрался было уйти от трактира как можно дальше, чтобы из всех навязчивых мыслей и безумных мечтаний его перестал преследовать хотя бы голод, как вдруг поймал себя на знакомом ощущении, что за ним наблюдают.

Так и есть, один из посетителей таверны смотрел на него в упор, после чего кивнул головой, приглашая внутрь.
Это был Карно.

Лазар Карно готов был признать, что почти что пьян. В последний раз подобное ощущение посещало его лет пятнадцать назад, когда он, будучи совсем молодым инженером, так и не смог доказать своей мысли одному профессору и был осмеян и даже подвержен наказанию. Теперь же, чувствуя, как вокруг смыкаются неведомые доселе силы, ему было неприятно. И одиноко. В сущности, за всю свою жизнь он не заимел ни одного друга, кроме Ипполита, родного сына, который был отправлен сейчас на учебу. Никогда и никому не доверять - этот девиз Карно пронес через десятилетия и ни разу не пожалел об этом. Теперь же.. Тепреь же просто хотелось поговорить. Признаться, что совершил ошибку. Психанул. Убил Декувьера, хотя этого убийства можно было избежать. Теперь же он вынужден вместо того, чтобы работать на благо страны отслеживать ход мысли триумвиров, следить за чертовым аптекарем и подозревать чокнутого работника аптеки. о котором ему доложили, в том, что он мог его узнать. Положение не из легких. Он научился убивать, но это преступление, похоже, выйдет ему боком... Размышляя, Карно заметил знакомую фигуру. Лазар Гош. Его ученик. Он совсем забал о нем. Тот, кажется, заметил его взгляд. Карно махнул рукой. Все, к черту меланхолию.

Гош вошел в трактир, чувствуя, как голова кружится все больше. Чертов голод. Он вздернул подбородок и выпрямился, после чего быстро прошел к столу своего наставника, человека, который велел его арестовать и лучшего военного гения своей эпохи, который понимал вещи такими.ю как они есть, на провокации не реагировал принципиально, а на тирады Гоша о "медлительности, которая лишь мешает реформе армии и свободе, которая вдохновляет на решительное наступление" лишь уточнял "Рисуйте схему и излагайте план".
- Добрый день, гражданин Карно, - подзоровался Гош, глядя собеседнику в глаза, - Что слышно из армии? Ведь Самбру так и не форсировали. Месяц потерян.

- Знаю. - кивнул Карно. В памяти всплыл тот самый разговор с Барером. Бедный дипломат так старался его понять, но тщетно. Карно подозвал прислугу. - Картофель, мясо, какое есть, еще бутылку вина. Быстро. - Тот повиновался. - Имею право распорядиться о твоем ужине, - сурово заметил Карно. - Надеюсь, ничего не имеешь против. Хочу поделиться с тобой своей идеей. Но - на сытый желудок. Пока нарисую план. - Карно извлек из папки лист и принялся чертить все то, что вчера излагал Бареру.


При одном взгляде на план мысли о еде улетучились, так как Гош испытал почти забытый восторг. Вот она, настоящая жизнь. Действительно, это решение - идеальный способ решения проблем недостаточного обзора.
- Черт возьми, какой я идиот, ведь ее и правда можно форсировать в этом месте, - забыв про все, воскликнул он. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что они с Карно в этом месте напоминают двух одержимых - хотя путь трижды одержимые. Это - жизнь, и все тут...
Через полчаса они с Карно ожесточенно спорили.
- Нет, Вы неправы, - воскликнул Гош, - ну зачем тут тяжелая артиллерия. Гренадеры, кавалеристы - зная расположение частей противника их будет достаточно...
... А потом мы врываемся в ставку австрийцев - они всегда ставят ее на холме, я думаю - вот на этом! - горячо говорил он еще черзе полчаса спора, - И я первым ворвусь в палатку герцога, а мои верные... Черт побери, я даже забыл, что это буду не я, - осекся он и слегка помрачнел, после чего собрался закончить фразу в своем любимом стиле мол, послушали бы Вы меня два месяца назад - мы бы с Вами пили кофе по-венски,но краткое возвращение в реальность заставило задуматься еще об одной странности вечера.Что-то не сходилось. Что-то за этим столом было не как всегда.
Во-первых, Карно никогда не говорил своим подчиненным "ты" - а как Гош никак не мог выучить, что сейчас он никем не командует, так и Карно едва ли мог запомнить, что Гош временно или навсегда ему не подчиняется. А главное - на столе был лишний предмет, которого Карно обучно избегал как огня. Подвинув к себе этот предмет, Гош налил стакан вина, пытаясь выгадать время себе самому на отгадку.

Карно поймал его взгляд. Его ученик все понял. Никто и никогда не видел его с бутылкой. Во время службы в Кале его дразнили "философом" за то, что он всегда предпочитал общение с книгой общению с бутылкой. Открыться? Или отправить его домой без права на дружбу, к которой он так стремится? Ему двадцать пять. Сыну - не намного меньше. Только сын не смотрит на него таким взглядом. Лишь требует. Карно нахмурился. - Предлагаю продолжить разговор у меня, Лазар. - Он попытался улыбнуться, хотя знал, что уже давно разучился это делать. - Бери бутылку и пойдем. Наш разговор - не для кафе.

Гош кивнул и взял бутылку. На языке крутилось что-то ехидное в стиле *Вы что, кого-то убили, Карно?*, но во-первых, как известно, Карно не поддается на провокации, а во-вторых в случае с Карно ответ на вопрос мог внезапно оказаться утвердительным. Прихватив бутылку, Гош вышел следом, не говоря ни слова.

***
Карно открыл дверь своей квартиры и привычным жестом зажег свечу. - Проходи. Сейчас будет светло. Есть будешь? - Карно и сам не понимал, зачем это устраивает. Притащил бывшего ученика, чтобы показательно напиться перед ним? Или, может быть, покаяться? Или... попросить добить Сен-Жюста? Или выследить связного по прозвищу Акробат? Он сжал губы и метнул хищный взгляд в окно. Кажется, с этим покушением на Сен-Жюста все запуталось окончательно. Правда, Робеспьер подсказал, сам того не желая, неплохую идею, как все это представить в Комитете... Но это все - завтра. Карно сел в кресло и закурил.

Гош зашел в дверь, за которой оказалась небольшая гостиниая, довольно скромно, почти сукпо обставленная. За дверью напротив, очевидно, скрывались еще комнаты, которых, что логично, ему увидеть было не суждено - Карно даже после бутылки вина оставался Карно. Самым скрытным и владеющим собой человеком из тех, которых он знал. Вместе с тем, вино, сигара - все это было для Карно так нетипично - вот ровно настолько, как это было бы нормально для обычного человека! Все это время в Гоше боролись два человека. Один, который помнил что двадцать шесть будет еще через несколько дней, и который когда-то с замиранием сердца переступил кабинет этого хмурого и закрытого человека, заживо похоронившего себя под чертежами - и вместе с тем бывшего выше даже античных гигантов... Того самого, которого он умолял около месяца назад - *Дайте мне дело,*, и за которого не раздумывая отдал бы жизнь... В общем, Карно как он есть. Так вот, этот молодй человек хотел бросиьтся вперед, отшвырнуть к чертям бутылку в окно и воскликнуть *Что случилось? Вы никогда не были таким и не должны быть! Если Вам нужна моя жизнь - вот она*. Но второй человек, который слышал, что *Вас арестовали, потому что таковы были обстоятельства* и который еще утром умирал с голода, понимая, что рассчитывать ему больше не на кого, напротив, хотел сесть в предложенное кресло и смотреть холодно, не глядя ни на еду, ни на вино. Пусть сам расскажет и попросит.
Поэтому Гош остался стоять, налив себе вина и заметил тихо, чтобы не выдать душившие его противоположные эмоции.
- Вы никогда не пьете и не курите сигар, Карно. Я не знаток человеческих душ, а Вы сегодня слишком человечны, чтобы я мог разобраться в этом сам.

- Слишком человечен. Да, наверное. - Карно затушил недокуренную сигару и зажег новую. Однажды с ним уже было подобное. Начало восьмидесятых. Мезьерская школа военных инженеров. Он работал круглосуточно. Экзамены, наброски для мемуара по воздухоплаванию, зарождающееся исследование по динамике машин. Он мечтал о военной карьере, но путь в офицеры был ему закрыт - он принадлежал всего лишь к третьему сословию. Поэтому - школа военных инженеров... Тот разговор он подслушал случайно. Человек, которого он считал приятелем - он приехал поступать вместе с ним, но был гораздо слабее. Он говорил с профессором, который должен был принять экзамен. Он просил за себя. Предлагал деньги. В конце концов, он убедил его. Карно знал, что на этом на поступлении можно поставить крест. Количество мест было ограничено - сюда стекались богатые сынки со всех концов страны. Позже, ночью, он решил поговорить с приятелем начистоту, и не расчитал силу. Тот умер, ударившись головой о каменный подоконник. Карно до сих пор помнил, как тащил это мертвое тело на себе, чтобы скрыть. Если увидят - ему конец. Но ему повезло, и он выкрутился. После этого было еще много убийств и страшных случайностей, но то, первое убийство, стояло особняком. - Не ожидал? - Карно поднял мрачный взгляд и вдруг улыбнулся. - Не обращай внимание. Это все еще я. Даже у меня есть иногда желание выпить. И сейчас я открою еще одну бутылку. Не против?

- Не против, - так же тихо ответил Гош, - Ты хочешь просто выпить - или у желания есть подоплека? - Вообще-то, - продолжил он уже своим обычным тоном, - Я надеюсь на второе. Нет ничего хуже беспричинно пьющего начальника. Для армии по крайней мере, - Он понимал, что начинает заговариваться, но не подойдешь же к Карно просто и не тряхнешь же его за плечи!

- В наше время ничего не бывает "просто", - усмехнулся Карно. - Присоединяйся. Ты окажешь мне услугу, если не будешь строить предположений. Это бесполезно. Считай, что я устал и отдыхаю вот таким странным способом.

Гош нахмурился и поднял бокал вместе с Карно.
- Я всегда был хотел быть похожим на Вас, - выдохнул он, - И я тоже никогда не рассказываю, как у меня дела. Иногда даже хочется - а получается какая-то фальшивая дрянь. Только мне всегда казалось, что мне это вот надо - а я просто не умею, а Вам - не надо, потому что Вы выше всего этог - как дела, как поживаете, и прочей мишуры. И в ту ночь, когда меня арестовали, я просто выгнал всех. И жандармов, и друзей. Жандармов проще заставиь слушаться, даже если они пришли тебя арестовать. А друзьям надо что-то отвечать, потому что когда я стал говорить им, что надо делать завтра - они не поняли. Они говорили какие-то ненужные слова про сочувствие, про побег, про близких, которые рядом. А мне это было не надо. Мне было надо, чтобы завтра отправили разведчиков, а послезавтра или выступила каваллерия, или просить подкрепления. Я выгнал их. И тоже пил в одиночестве, пока не собрался, чтобы делать вид, что мне все равно.

- Знаю. - Карно поднял на него потемневший взгляд. - Я знаю все подробности этого ареста. Если бы я мог изменить этот мир, все было бы иначе. И войсками командовали бы те, кто рожден командовать войсками, а не ставленники тех или других высокопоставленных лиц. Когда-то офицерами и генералами становились только дворяне. Теперь эту должность может получить тупорылый боров, близкий к кормушке. Знаю и это. Ты - мой лучший ученик, Лазар Гош. Я всегда гордился тобой. Наверное, я и позвал тебя для того, чтобы произнести это вслух.

- Я знаю, что я - твой лучший ученик и, между прочим, был бы еще лучше, если бы сейчас командовал армией, а не сидел без дела, - снова обычным тоном заметил Гош, - Так я не понял, почему ты не возражаешь мне против параллелей про арест. Ведь я - твой лучший ученик. Если бы все было потеряно в армии, я бы пить не стал, а сидел бы в одиночестве и думал, что можно предпринять. Значит, дело не в армии.


- Нет. Не в армии. Но своих детей оберегают от грязи, насколько это возможно, подставляя под удары чужаков. Лучший ученик в моем понимании - практически то же самое. - Карно подумал, что в данный момент перед ним - наилучший вариант человека, котого можно было бы приспособить помочь решить его проблемы. Немного откровенности, еще пара подобных вечеров - и этот в сущности неиспорченный, наивный и талантливый юноша будет готов отдать за тебя жизнь. Придумать красивую историю. Натравить его на тех, кому давно пора замолчать. Потом отойти в тень и отвернуться, когда он будет смотреть с укоризной в твои глаза. Всего несколько дней - и он будет твоим до мозга костей. Верный, решительный, умный. Карно смотрел сквозь табачный дым на лицо Лазара Гоша, на котором сейчас было написано лишь человеческое участие - без какого-либо налета высокомерия и хамства, маски, за которую он так любил прятаться. Нет. Он никогда так не поступит. Потому что все, что он сказал - правда. Лазар Гош ему почти как сын. Пусть в этом мире остается хотя бы что-то святое. - Твое здоровье, Гош! - Карно поднял бокал.


- Я не ребенок! - возмутился Гош, - Так что надо будет составить компанию в Консьержери - обращайся, будет весело. И чем пиьт за мое здоровье, лучше я тебе расскажу вот что. Этот ваш Тюильри почти никак не охраняют, я понаблюдал, - Далее Гош, пытаясь отвлечь Карно от мрачных мыслей, погрузился в свои любимые рассуждения об оборонительной способности чего угодно, радуясь возможности сбить патетическую ноту в разговоре.

Карно некоторое время слушал, как его ученик пытается его отвлечь. Неожиданно на душе стало легче. Может быть, именно так чувствует себя человек, который может на кого-то опереться? Сложно сказать. С ранних лет Карно привык опираться только на себя. Сначала - более десятка братьев и сестер. Потом - учеба, учеба, учеба - просто ради того, чтобы вырваться и обеспечить семье достойное существование. Потом - долгий путь из низов. Последняя ступенька - Комитет общественного спасения. Высшая власть. На таком пути слово "друг" запрещено. Однако, в этом что-то есть. - Я сделал одну ошибку, Лазар. - спокойно и неожиданно сказал Карно. - Возможно, мне понадобится алиби. Это - в худшем случае. А в лучшем - незамыленный взгляд на вещи. Ты готов услышать эту историю, не задавая ни одного вопроса и не получая объяснений? Только факты?

- Ты что, кого-то убил? - начал Гош насмешливо, но осекся. Кажется, после пары бутылок вина Карно стал гораздо менее терпим к его выходкам. Или... - Готов, - кивнул он.

- Вот и хорошо, - кивнул Карно. И заговорил. Об убийстве Декувьера. О том, что, если это вскроется, то потянутся нежелательные факты. О человеке, тайно работавшем на Карно, на след которого вышел Сен-Жюст и который сбежал, ранив политика. - Пока хватит подробностей, - улыбнулся Карно. - И хватит разговоров на сегодня. У тебя есть время подумать, готов ли ты помогать мне. Если откажешься - я пойму. Если хочешь, оставайся спать здесь. У меня несколько комнат.

Гош покачал головой, на этот раз - отрицательно. Рассказ Карно не то, чтобы удивил его, а скорее убедил, что политика - это какая-то черная бездна, в которой кроме грязи ничего толком не сыщешь.
- Мне надо подумать, - ответил он, - И в одиночестве. Прости, но дружба и нахлебничество - понятия разные. Я найду, где переночевать, - вскинув голову, добавил он, - Надо просто выбрать из многих вариантов. Так что - до завтра? - он пожал Карно руку и вышел, размышляя об истории, от которой почему-то даже в июне было слегка прохладно. Впрочем. он уже решил. Если Карно нужна помощь -он ее получит. Но сперва узнает, что это был за такой связной. Если выяснится, что его учитель как-то связан с врагами Республики - лучше ему не дожить до суда. В конце концов, Карно должен остаться "организатором побед". Политики пережили даже казнь Дантона - но смерть своего кумира как предателя, на эшафоте, армия видеть не должна. *Да я лучше сам его убью*, - сквозь зубы пробормотал Гош, - *Впрочем, Карно предателем оказаться не может. Потому что это - Карно.*

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Июн 29, 2010 3:50 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Огюстен Робеспьер, Бьянка

Огюстен запер бумаги, с которыми работал в несгораемый шкаф и потянулся.   Весь день его донимала легкая лихорадка, которая немного усилилась к вечеру: следствие полученной от Акробата царапины. Пустяки, в общем,   редингот, жилет и рубашку, разрезанные на боку, жалко гораздо больше, чем себя, так как вещей после пожара у него осталось очень немного. Нужно будет зайти к портному и засадить его за работу. В кредит. А еще он был голоден, так как день выдался хлопотный. С утра  он заменил Максимильяна в больнице и оставался там до трех часов дня, потом – заседание в Конвенте, а потом – работа в Бюро комитета раздела, очень нудная, но требующая концентрации внимания.

Голод, между тем, опять напомнил о себе. Придется напрашиваться на ужин у Рикора, ничего не поделаешь. Он искренне порадовался тому, что покидает душное помещение Бюро и, остановившись в галереях, купил довольно неплохой табак у знакомого торговца. Оставались еще деньги на кофе и на коньяк, а если бы он не заплатил  часть суммы за больницу, то осталось бы и на ужин. Завтра пусть Максимильян раскошеливается.

Направляясь к выходу из галерей, он увидел на знакомом месте знакомую фигурку Жюльетт. И… ничего не произошло. Наверное, его выбили из колеи вчерашние события. Наверное, он слишком яростно заставлял себя смириться с тем, что она ушла. А может быть, он  негласно принял этот факт еще тогда, когда услышал эти сплетни, слишком достоверные, чтобы быть сплетнями.
- Здравствуй Жюльетт, - он приблизился, но не сделал попытки обнять ее, как раньше. – Кого-то ищешь? Я оставил ключ от квартиры соседке, ты можешь жить там, сколько угодно.

Бьянка испуганно отступила. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Какой холодный взгляд и какой голос! Стена, настоящая стена! Сейчас Огюстен был похож на своего брата - такой же отстраненный, такой же холодный и закрытый. Бьянка пришла сюда, чтобы узнать, что означает эта записка. И эти ключи. Ведь нельзя расставаться вот так, при помощи букв. Да, его можно понять. Он не знает, что думать. Он ревнует к Гошу! К Сен-Жюсту! Он вообще неизвестно, что думает! Только он не знает правды. Нужно ли, чтобы он узнал ее? Бьянка с трудом выдержала взгляд похолодевших серых глаз. - Спасибо, Огюстен, - сказала она тихо.

- Я рад, что с тобой все в порядке, - сказал Огюстен. Он был действительно рад, что с ней ничего не случилось, что она жива и здорова и за время его отсутствия смогла не влезть в авантюру такого рода о которой говорил бы весь Париж. Остальное - дело наживное. - Наверное, я должен объясниться. Если ты хочешь что-либо слышать.

- Огюстен... - Бьянка нахмурилась. - Во-первых, уйдем. На нас смотрят. Во-вторых, да, хочу. - Она начала злиться. Наверное, это было защитной реакцией. Но подобного отношения к себе она не заслужила ни одним днем своей жизни. Она пошла чуть вперед.

Он увел Жюльетт подальше от слишком оживленных кафе: недоставало, чтобы подробности их разговора попали в какой-нибудь отчет какого-нибудь агента или же просто стали достоянием широкой общественности. Почти у набережной нашлось довольно приличное заведение, где к тому же варили неплохой кофе, судя по запаху. Они сели за грубо сколоченным столом на улице, решив избежать душного помещения - слишком жарко. - Жюльетт... Я думаю, что так, как идет продолжаться не может, - начал Огюстен, стараясь тщательно подбирать слова. - Честное слово, я никогда не лез в твою личную жизнь и не стремился задавать тебе ненужные вопросы - мне просто было достаточно, что ты есть рядом. Я могу понять, твои исчезновения на несколько дней, если это связано с твоими... занятиями, скажем так. Но я не слепой и вижу, что в последнее время ты остаешься со мной только из какой-то глупой жалости. Или просто из-за каких-то личных мотивов - не хочешь ссориться, например. Я не хочу, чтобы так продолжалось. В конце концов мы взрослые люди и если эти наши отношения стали для тебя тягостны - достаточно просто сказать.

Бьянка готова была провалиться сквозь землю, чтобы этого разговора не было. Сказать? Признаться? Антуан считает, что нужно идти до конца и быть честной во всем, что не касается политики. Она уже рассказала обо всем Робеспьеру, и уничтожила возможность спокойного общения с ним, так как при виде ее он теперь меняется в лице. Идти дальше? Рассказать еще и Огюстену? Испортить ему отношения с братом? Он ведь никогда не поверит, что брат совсем не виноват. Да кто она такая, чтобы лезть в отношения близких людей? К тому же, какой смысл? Робеспьер в жизни не подпустит ее к себе - это очевидно. Так кому ж нужна эта чертова правда? Но что тогда остается? Наврать? Сказать, что ей на самом деле просто надоели их отношения? Но это не так. Эти отношения ее полностью устраивали. Сказать, что она предпочла ему кого-то другого? Но это не так! - Я не знаю, что сказать тебе, Огюстен, - сказала Бьянка. - Кроме одного. Я никогда в жизни - слышишь? - никогда в жизни не ложилась ни с кем в постель из жалости. А оправдываться я просто не умею. Вижу. ты принял решение. Я ожидала подобного с момента, когда мое имя стали трепать все, кому не лень. Мне нечего сказать. - Она опустила голову.

- Я и не говорил, что ты легла со мной в постель из жалости, - спокойно сказал Огюстен. - И мне нет никакого дела до того, чьи имена треплют сплетники, сам их ненавижу. Но я не слеп и не глух, к сожалению. И не могу не замечать, что в какой-то момент... все пошло не так, как было раньше. Я не хочу, чтобы ты оправдывалась и тем самым унижала себя, просто хочу предоставить тебе возможность устраивать свою жизнь так, как ты считаешь лучшим для себя, не прибегая к скандалам и непониманию.

- Ненавижу, когда ты говоришь таким тоном, - сузила глаза Бьянка. - И не буду оправдываться. Это действительно унизительно. Не хочешь меня видеть - уходи. Обещаю, я сделаю все, чтобы нам никогда не пересекаться. - На душе стало совсем мрачно. Самое печальное, что впервые в жизни она и правда не знала, что ответить. Если его брат поманил бы ее за собой, она бы бросила Огюстена. Он заслужил такое? Нет. Уж лучше пусть уйдет первым.

- Если бы все было по-прежнему, то уверен, ты бы нашла другие слова, - невесело улыбнулся Огюстен. - Но я рад, что к каким-то выводам мы все же пришли. Моя привязанность к тебе не изменилась и знай, что в моем лице ты всегда найдешь помощь и поддержку если она тебе понадобится. Я говорю серьезно. - Он положил на столешницу деньги и взялся за шляпу. - Будь осторожна в своей любви к приключениям, сейчас это становится опасным занятием. Прощай.

Ее глаза расширились от ужаса. - Огюстен... Не уходи!

- И что будет? - с интересом спросил Огюстен. - Жюльетт, честное слово, я не намеревался мучить этим разговором ни себя, ни в первую очередь, тебя.

- Я не могу вот так... Сразу.... Послушай, Огюстен, ты ведь знаешь, что Антуан разыскивал.. Точнее, не просто знаешь,но и был там.... Я могла бы помочь тебе поискать этого человека. - Она умоляюще посмотрела на Огюстена. - Еще один вечер. Потом - как ты захочешь. Все будет, как ты скажешь. Я исчезну и больше не появлюсь в твоей жизни.

- Я не буду сейчас никого искать, Жюльетт, - покачал головой Огюстен. - Я должен сменить Максимильяна в больнице. Он, наверное, уже падает если не от усталости, то от голода. Если ты хотела навестить Антуана, можем пойти вместе.

- И ругаться там у его постели? - Бьянка передернула плечами. - Знаешь, я читала, что больные, которые спят, очень остро и тонко чувствуют настроения. Я собиралась его навестить, но сделаю это позже. Или... Нет, ты прав, пойдем. - Бьянка подала ему руку по привычке, затем убрала ее и шагнуа вперед. Разрыв - так разрыв.

- Ругаться вовсе не обязательно, - пожал плечами Огюстен. - Тем более в больнице и при посторонних. Пойдем. Мне еще нужно купить еду.

- Значит так, Огюстен. - заговорила Бьянка, приняв решение. - Вижу, ты все чувствуешь лучше, чем мне казалось. Что ж, ты заслужил правду. Я скажу. А дальше - решай. Моя правда уверит тебя в том, что человек, перебежавший тебе дорогу - тебе не соперник. Во-первых, потому что он не пошевелил пальцем для того, чтобы повлиять на меня, и во-вторых, потому что я совсем ему не нужна. Итак... - Бьянка внезапно подошла к Огюстену близко и положила руки ему на плечи. - Ты прав. Я полюбила другого человека. Только ты никогда не угадаешь его имени. Он и сам не догадывался, пока я не вывалила на него эту информацию, когда ты уехал. А когда узнал, был настолько шокирован, что не знает теперь, как говорить со мной и меняется в лице всякий раз, как меня видит. Это - твой брат, Огюстен. Ну вот я и рассказала. Как ты понимаешь, об измене говорить бессмысленно, так как ее, естественно, не было. Но теперь, раз я это скзаала, то мне бы хотелось, чтобы ты не просто развернулся и ушел молча.

- Ты знаешь, меня почему-то это не удивляет, хотя подобное случается именно со мной впервые, - после очень долгой паузы сказал Огюстен. На самом деле он с трудом подавлял нервное желание рассмеяться. А также на языке вертелся воспрос, который он ни за что на свете не задал бы: интересно, что ответил Максимильян? Хотя... Жюльетт - женщина очень красивая. - Хорошо, что я не успел начистить физиономию Ландри, мне было бы очень неудобно теперь. Пожалуй, с тобой я стану циником, а без тебя - прагматиком, но теперь мы по крайней мере не связаны никакими обещаниями и обязательствами, пусть даже устными. Извини, но желать тебе удачи в личной жизни не стану.

- Желать или не желать - дело твое. Но ты же понимаешь, что это бесполезно. Твой брат слишком предан революции и, возможно, одной своей знакомой из Ванве, чтобы обращать внимание на сомнительных личностей, вроде меня. - Бьянка грустно улыбнулась. - Ты ведь хотел узнать, что он ответил? Он был ошарашен, Огюстен. Он не ожидал. И, конечно, я совсем ему не нужна. Поэтому в данной истории нет выигравших. Но я рада, что мы поговорили. Потому что я бы хотела остаться твоим другом. Просто на правах проигравшей. Знаешь, ведь твой брат - мое единственное поражение. А я, видимо - единственное поражение в твоей жизни. Если ты скажешь мне, что ни разу не изменил мне за всю короткую историю наших отношений, я не поверю. И пойму. Итак, решай. Вот моя рука. Ты можешь пожать ее, и мы останемся друзьями. Либо оставить без внимания мой порыв. Я пойму и не обижусь. И никогда тебя больше не потревожу.

- В данной ситуации легче остаться друзьями, чем случайно встречаться с зубовным скрежетом, - сказал Огюстен, ответив на рукопожатие, но не затягивая его. Почему-то вспомнился Рикор и он хмыкнул, поняв смысл одной старинной пословицы, довольно четко выражавшей суть происходящего. - Пойдем, Жюльетт, если ты не хочешь, чтобы премет твоей страсти упал с голодным обмороком, я  не хочу потом винить себя в братоубийстве.

Бьянка улыбнулась и промолчала. Огюстен всегда отличался хорошим самообладанием. Наверное, так лучше. И честнее. Вздохнув, она проследовала за ним в сторону госпиталя.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Ср Июн 30, 2010 1:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Карно, Гош

Гош открыл глаза, изучая низкий потолок.
Даже трещины не изменились за... сколько лет прошло? Десять? Девять? Одиннадцать? Он сбился со счета, но трещины помнил.
Его старая комната, из которой он однажды удрал когда-то давно, чтобы записаться в гвардию. С тех пор он появлялся раз в год, иногда - реже, если нельзя было предъявить новые знаки отличия по службе или одолжить в казарменной конюшне лучшую лошадь.ю чтобы бряцая оружием, неспешно проехаться по знакомой узкой улице, слегка кивая соседям, которые еще недавно предрекали ему как минимум, криминальное будущее за мальчишеские выходки.
В последний раз он был здесь около года назад. Правда, лошадь была не белая, как когда-то мечталось, а гнедая, но неплохая, рядом ехал адъютант, а тетка перепугалась, что на улице начался пожар и так и застыла на пороге.
После ареста он даже не написал ей, не говря о том, чтобы попросить временный кров.
Странно, но именно после разговора с Карно у него возникла эта странная мысль - взять и вернуться ненадолго домой.
Раньше эта мысль его даже не посещала - предстать перед теткой опасным ночным гостем без будущего, подозрительным родственником, которого надо шарахаться, наконец - о котором разнесут молву все соседи - поделом, мол, гордецу...
А тут все стало проще.
И двадцать лье до Версаля оказались вовсе не далеким расстоянием. Тетка же лишь шарахнулась, приняв позднего гостя за жандарма или вора, но потом впустила. Впрочем, на ее попытки разговорить его или попричитать он оставил без внимания, спросив только, занята ли его старая комната и остались ли там те вещи, которы он умудрился забыть в прошлый раз, спешно уезжая по срочному вызову того же Карно.
И вот...
Все на месте.
Какая-то одежда, в карманах которой завалялись такие нужные теперь деньги. Два пистолета. Сабля. Гош с удовольствием взял ее в руку, но, подумав, положил на место. Сейчас не время ее носить. Вместо сабли он прихватил кинжал и, чувствуя себя гораздо лучше и спокойнее, накинул старый плащ и быстро сбежал вниз...
Тетка попыталась перехватить его на пороге, чтобы снова попробовать завести разговор, но Гош только угрюмо хмыкнули, обещая подробный рассказ позже, после чего выскочил на улицу.
Пересчитав монеты в кармане, выбирая между обедом и возможностью все-таки блеснуть перед соседями, он не колебался и в почтовом отделении нанял лошадь - не чета эскадронным, но прогарцевать по улице назло всем - и прежде всего, самому себе сойдет. Заодно в Париже окажется быстрее.
Проезжая шагом по сонному городку, он попытался еще раз сложить воедино все части вчерашнего разговора. Впрочем, это оказалось не так легко - отвлекала каждая мелочь. Вот фонтан, в который когда-то он окунул не одного обидчика симпатичной девочки, дочки зеленщика с угла. А вот подворотня, в которой он с окрестными мальчишками находил убежище, когда месье Дегре гнался за ними с палкой, грозя отколотиьт за ворованные яблоки.
А вот... Черт возьми, это же дом отца Жана! Того самого, который умудрился вбить ему в голову

Этель (01:53:56 29/06/2010)
начала латыни и который дал заработать ему первые собственные деньги в церковном хоре.
А вон - вон там, сверни за угол - и будет дом, где живет его первая любовь. Мадлен Шене, дочь того самого злого садовника, который во всеуслышанье предрекал Гошу отличную карьеру в воровском мире и яркую, но недолгую жизнь с окончанием на виселице.
Вскоре после того, как он сбежал в армию, Мадлен вышла замуж за кузнеца... Или это был жестянщик?
*А меня ведь если что - гильотинируют, а не повесят!*,- рассмеялся Гош и пустил коня галопом, внезапно снова почувствовав себя семнадцатилетним гвардейцем, не пытающимся держаться с неизменным достоинством, а весело несущимся на новой лошади по всем лужам и через все млкие препятствия, который двадцатипятилетний Гош уже чинно объезжал.
Время до Парижа пролетело незаметно.
Впрочем, уже за несколько кварталов от дома Карно, Гош сбавил темп, чувствуя, что его семнадцатилетию все-таки пришел конец.
Итак... Карно. Учитель. Гений. Кумир. Убийца.
Организатор победы. Спаситель Франции. Заговорщик.
Вчера он признался, что замешан в заговоре против Робеспьера и убил собственного связного. А другой связной теперь разыскивается за попытку убийства Сен-Жюста и неминуемо выведет на Карно.
Нетрудно догадаться, какую именно помощь Карно имеет в виду, когда спросил вчера, с ним ли Гош.
Некстати мелькнуло совсем другое воспоминание. Его собственный холодный голос, говорящий о смерти предателям и том, что лишние жертвы ему противны, но иначе как ценой человеческих жизней Францию не спасти... Допустимые потери... И внезапный женский вопль. прерывающий фразу. Предсмертное проклятие шпионки... Допустимые потери. Война есть война. Даже если следующая допустимая потеря - это ты.
Гош спешился и постучал в дверь знакомого со вчерашнего дня дома. Свое решение он принял.

Лазар Карно открыл дверь и впустил ученика. Он так и не смог заснуть сегодня - продумывал каждое сказанное слово. И ругал себя. Ругал. Презирал. Клял последними словами. Открыться и разоткровенничаться. Плевать, что Гош - самый благородный и честный человек их всех, кто попадался на его пути. Плевать, что в нем он видел себя - таким он был, пока не столкнулся с грязью этого мира. На его плечах была семья и ответсвтенность. Вечная, с ранних лет. У Гоша семьи не было. Кажется, он был сиротой. Нищий самородок, стремящийся вырваться из порочного круга, впитывающий знаний, разумный, талантливый, благородный. Но это - не повод, чтобы откровенничать, открываться и ставить все на карту. Однако, дело сделано. Карно устремил на Гоша мрачный взгляд непроницаемых глаз. - Что ты решил, Лазар? - Вот так. Без приветствия. К чему лишние слова?

- Смерть этого человека нужна тебе - или Франции? - прямо спросил Гош, радуясь отсутствию выяснения отношений и сразу перейдя к делу.

- Франции. Если ты еще не понял. - мрачно сказал Карно. - Вчера я сказал тебе, что являюсь одним из организаторов государственного переворота. Робеспьер - это смерть для Франции. И я готов умереть ради того, чтобы вычеркнуть это имя из истории страны навсегда. Никаких иллюзий. Робеспьер - это зло для страны.

- Тогда я найду Акробата, - в тон ему ответил Гош, - Кем бы ты ни был, Карно, ты... *станешь человеком, чьим сыном я бы хотел быть*, - подумал он, но высокомерно закончил, - всегда останешься "Организатором Победы". Твоя смерть на эшафоте лишит армию присутствия духа. Поэтому я с тобой, - *Черт возьми, что я несу,* - выругался он про себя.

Карно задумчиво посмотрел на своего ученика. «Кем бы ты ни был, ты навсегда останешься Организатором победы». Достойный ответ достойного ученика. Дурак лицемерно рассыпался бы в изъявлениях понимания. Или же просто сделал достойный и умный вид, вид заговорщика, который теперь может похлопать его по плечу и подмигнуть: «Ну что, Карно?» Но нет. Лазар Гош как всегда оправдал ожидания. И назад пути нет. Если заговор будет раскрыт, то он потянет за собой и Гоша. Но если дело выгорит, то Гош станет его правой рукой, и они вместе возьмутся за спасение страны от внешних врагов. Но – хватит.
- Я рад, что ты вернулся, Лазар. Проходи, - кивнул Карно. И сразу перешел к делу. – Они идут по его следу. Только они не знают, что Акробат и Фабатье – одно и то же лицо. Он - бывший дворецкий, бывший циркач, человек, хорошо знакомый с миром правонарушителей. Хитрый, ловкий и опасный. Он мог бы служит нашему делу еще долго. Но теперь я вынужден с ним расстаться. Надеюсь, нам с тобой не придется обсуждать вопросы морали. Я этого просто не умею делать.

- Не придется,- задумчиво проговорил Гош. Все происходящее было как-то не по-людски. И человечность Карно, и предстоящее дело... И хочется просто взять коня и мчаться, не разбирая дороги просто низачем, просто чтобы понять, насколько конь быстрый...
Но нет. Это не 1789. Это девяносто четвертый год.
- Мораль я обсуждать не умею. Если ты окажешься предателем Франции - я сам тебя убью. Но на эшафоте ты свою жизнь не закончишь, - каким-то чужим голосом произнес Гош, - Как найти Акробата?

Карно рассмеялся. - Договорились. Выстрел в голову. Договорились? Только прежде чем стрелять, убедись в правильности своих выводов. А теперь к делу. Они ищут его по всему городу, но не знают, что происходит у них под носом. Фабатье служит разнорабочим и ежедневно ворочает мусор у Тюильри. Он очень маленького роста. Почти карлик. Поэтому его все держат за ребенка. Он почти не разговаривает - нечто вроде местного юродивого. Однако, наблюдает, слушает и запоминает все, что нужно. Я дам тебе записку для него. Пройдешь мимо и бросишь. Он поймет и придет на место встречи. Дальше дело - за тобой. - Карно посмотрел своим обычным тяжелым взглядом. - Не спрашиваю, почему ты согласился. Просто желаю удачи. Буть осторожен. Он действительно очнеь опасен.

- Я согласился, потому что обещал тебе помощь, - ответил Гош, - И потому тчо как когда-то мне нужен был кто-то, кто бы верил в меня, так и тебе теперь нужна помощь, - он протянул руку, - Я не выдам тебя.
Только ощутив крепоке пожатие руки Карно, он понял, что было для него страннее всего в прошлый и этот вечер, и что именно вызывало такое отторжение. Карно может быть хоть трижды убийцей. Нет, и еще восемь раз. Но он всегда был скалой, которая иногда улыбается углом губ на пропущенное между строк "У меня не получилось". Который успокоит, поймет,даст холодный но такой верный совет и с которого все начинается. Карно не мог быть равным.
А главное - после этой истории они станут чужими. Это очевидно, как и все люди, повязанные общим преступлением.
И до этого просто хотелось не дожить - но дожить как рза придется.
Потому что умереть придется Акробату.


Еще один человек, которого он мог бы назвать другом. Еще один. отправленный на смерть. Карно смотрел в окно и видел, как бравый генерал запрыгнул на своего коня и уехал в неизвестность. Он не выдаст. Скорее умрет сам или, как он верно выразился, убьет самого Карно. Итог в худшем случае - гибель двух генералов. Талантливых и имеющих, что сказать врагу. Цель? Тщедушный тиран, потерявший рассудок. Если бы можно было предположить, что этот жалкий человечек когда-нибудь будет обладать такой властью, его можно было бы придушить еще тогда, в Аррасе. Но тогда никто не знал. А теперь - нет выхода. "Удачи тебе, Лазар Гош", - прошептал Карно и задернул шторы. Ему предстояла бессонная ночь наедине с чертежом и картой военных действий на границе с Бельгией.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Июн 30, 2010 2:14 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794

Монастырская больница.

Сен-Жюст, Робеспьер.

Он видел во сне Блеранкур. Это было самым лучшим, о чем можно мечтать. Только не Париж и не политиков. Виктуар завязывает ему платок и дергает за волосы. Рядом – Луиза. И вечный суровый взгляд матери, который он так и не научился понимать с годами. Осуждает? Восхищается? «Антуан, ты вернешься? На твой день рождения мы соберем всех окрестных девушек и будем искать тебе невесту. Ты приедешь? Обещай?»

Милая наивная сестренка. Она так и не выросла. И вряд ли сможет понять, если он начнет вдаваться в дебри своих представления о браке в нынешних условиях. «Я приеду. Обещаю». Поцелуй в лоб, секунда, и она бежит в сторону леса. Никогда не замечал, что у Виктуар такие светлые волосы. Надо будет сказать ей, что она – настоящая красавица. Но она ли? Изящная белокурая головка поворачивается, она смахивает непрошенные слезы. «Боже мой, Люсиль, что случилось?» «Антуан, я… Камиль…» «Да что с ним случилось, говори, черт возьми?» «Я жду ребенка…» «И…- ?» «Это правда, что он изменил мне с Теруань де Мерикур? С той красавицей, что носит саблю? Я хотела спросить Максимильяна, но они друзья. Он не скажет. А ты меня ненавидишь. Ты скажешь, чтобы сделать мне больно. Скажешь ведь?» Их взгляды встречаются. У нее широко расставленные глаза, серые и не по-возрасту умные. Если бы не ее высокомерие, они бы могли подружиться. Но – нет. Думает, что своими женскими штучками заставит его разжалобиться? Нет, и еще раз нет. «Да ты совершенно права, Люсиль. Камиль помешался на Теруань. А Максимильян тебя просто жалеет». Черт. Теперь он будет переживать за то, что был резок. А ведь она сказала, что ждет ребенка... Черт бы ее побрал, эту Люсиль. «А еще он помешался на Клер Лакомб и парочке заезжих актрисулек из Камеди Франсез», - добавляет Сен-Жюст, скрепя сердце. – «Иди домой, Люсиль. И не мели глупостей. Тем более, чем ждешь ребенка. Твой Камиль в гробу видал эту проститутку». Люсиль неожиданно целует его в щеку. «Антуан, спасибо тебе, спасибо! И знаешь… У тебя тоже все будет хорошо. Ты только верь в это!»

Маленькая дрянь, и как понимать ее слова? Хотела подколоть в своей манере или сделала попытку сказать хотя бы что-то хорошее? А ведь говорили, что Максимильян был в нее влюблен. Надо будет спросить у него при случае. Сен-Жюст заворочался и резко открыл глаза. Максимильян? У его постели? Рука непроизвольно потянулась к стакану воды, что стоял на тумбочке. Больница. Ранение. Маленький вертлявый челвоек с лисьей мордочкой, который выскочил, как черт из табакерки. Огюстен, которого он просит бежать и не обращать внимания на его ранение. Какая-то пожилая гражданка с полотенцем… И темнота.

- Максимильян, это правда, что ты был влюблен в Люсиль Демулен? – выпалил Сен-Жюст первое, что пришло в голову, пытаясь проснуться и сесть на кровати. Резкая боль на секунду парализовала все тело. Он вцепился пальцами в жесткий матрас. Что это? Бинты. Запах лекарств и белые стены. И лицо Робеспьера - слишком озабоченное, чтобы предположить, что он просто всего лишь долго спал.

- Тише, Антуан, не волнуйся, - эту фразу Робеспьер повторял бесчетное количество раз, так как Антуан был весьма беспокойным пациентом: в полубреду все время пытался подняться, вскочить, порывался куда-то идти. Под действием опия было не лучше - несчастное полотенце, переброшенное через спинку кровати превратилось почти в тряпку, до того был истерзано. И еще был бред. Фраза про Люсиль - не самое худшее, что приходилось слушать за время пребывания здесь, были еще Капет, Дантон и другие, в том числе незнакомые имена. Робеспьер придержал соратника за плечо, уже почти механическим движением, не позволяя ему подняться и, отложив письмо, которое читал пользуясь кратким периодом затишья, потянулся к миске с водой, чтобы сменить компресс. Повернувшись, он едва не выронил из рук мокрую тряпку. Хвала Всевышнему, кризис миновал. Может, дело в том питье, что принес Страффорд. Кто знает. Но достаточно уже того, что взгляд Антуана не был затуманен и, казалось, он пришел в сознание. - Лежи. Тебе нельзя двигаться, - тихо сказал он, не будучи полностью уверен, что услышан.

- Я в больнице? Рана оказалась более серьезной, чем хотелось бы? Сколько прошло времени? Почему ты тут? Почему не врачи и не сиделки? Все так серьезно? Почему мне нельзя двигаться? Нет, все-таки, прежде всего, ответь, почему тут ты, а не сиделки? - Сен-Жюст лег обратно на подушку. Слабость и дрожь в руках. Смысл слов ускользал, еще немного - и вернется хитрая мордашка Люсиль Демулен, а затем... Нет, нет, нельзя возвращаться. Итак вопросов - слишком много.

- Ты здесь четвертый день, - ответил Робеспьер. Подробностей хотелось избежать, так как врач несколько раз говорил о том, что больному нужен полный покой. Хотя полный покой - вещь ужасно не интересная, он знал это по собственному опыту. Легче просто позволить замуровать себя в четырех стенах. - Только не шуми, пожалуйста, у тебя может снова начаться жар. Полежи спокойно хотя бы четверть часа. Пить хочешь? - вопрос был излишним. Наполив стакан водой, он помог Антуану напиться и только потом ответил: - Твое состояние было очень тяжелым, так что сейчас постарайся вести себя благоразумно... Нельзя двигаться, потому что тебе сделали операцию, от резких движений могут разойтись швы. И пока что ты не сможешь есть твердую пищу, придется потерпеть.

- Меня вытащили с того света? - констатировал факт Сен-Жюст. Можно было не спрашивать. Не зря все эти люди крутились рядом. Их присутствие ощущалось практически физически. Люсиль и Камиль. Шарль Барбару. Пьер Бриссо. Луи Капет. И почему-то, Антуан Моморо. Последний приходил чаще других и всегда - молча. Улыбался и кивал кому-то,кто оставался в тени. Рука непроизвольно сжалась в кулак. "Рано радуетесь! Я вусе еще жив". Кажется, последнюю фразу он произнес вслух. Затем быстро взял себя в руки. - И поэтому ты здесь? Сколько мне придется тут лежать? Когда я смогу перебраться домой? И скажи, Огюстен ведь догнал того маленького челвоека с улицы Лантерн? - Сен-Жюст пытливо уставился на соратника. - Ведь догнал? Этот человек - наш пропуск в мир Карно. Я это чувствую.

- Вот именно, тебя вытащили с того света. А ты хочешь загнать себя в гроб, несмотря на все предостережения. Человек с улицы Лантерн скрылся. О нем спрашивал Страффорд, но я не знаю, что он предпринимал, он мне не докладывает. Спросишь у него сам. Тебе придется здесь лежать довольно долго, если будешь вести себя так, как сейчас. - Робеспьер покачал головой и отжав мокрую тряпку все же сменил компресс. Если не успокоится, к вечеру может повыситься жар, поэтому скупость ответов объяснялась в первую очередь беспокойством, а потом уже возможным наличием лишних ушей...

- Страффорд? - Сен-Жюст, наконец, успокоился. - А Жюльетт Флери? Она была здесь? Или она не знает? - Он поискал глазами на тумбочке блокнот, но не нашел его. - Понимаю, не здесь обсуждать государственные дела, Максимильян, - очень тихо заметил он. - Но я не могу так. Забери меня отсюда. Пожалуйста. Здесь я сойду с ума.

- Она была здесь, она приходит вечером. А Страффорд - почти под утро, - глядя на осунувшееся лицо Антуана, он беспомощно развет руками. Разумеется и речи быть не может о какой-то поездке, так как врачи не сговариваясь категорически запретили ему даже двигаться. С другой стороны, если учесть то, как он извивался, когда метался в бреду... в теории все швы должны были разойтись сразу после того, как ему перестали давать опий. - Антуан, о государственных делах мы поговорим позже и... - он запнулся, так как такого взгляда не видел у Антуана никогда. И вряд ли еще когда-нибудь увидит. - Пока что попробуй сесть. Я попытаюсь отправить кого-нибудь на поиски экипажа.

***

Сен-Жюст искренне улыбнулся и пожал руку соратнику. Или все-таки, другу? Никакого морализаторства и попыток уговорить. Он знает, что нет ничего страшнее, чем бездействие. - Спасибо, Максимильян. Спасибо тебе. Обещаю, что буду соблюдать все, что угодно - режим, диету, график приема лекарств. Все, что угодно. - Сен-Жюст подтянулся и сел, стараясь не морщиться от болезненных ощущений. Он не спускал глаз с двери, в которую вышел Робеспьер. Когда тот вернулся в совпровождении санитаров, Сен-Жюст дал себя подготовить к поездке. В экипаже он задремал, и впервые спал без видений.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Июл 02, 2010 3:25 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Бьянка, Робеспьер

«Робеспьер нас предал. Теперь он – Бог. Точнее, хочет стать таким. И намеренно не дает торговать, чтобы обогатиться. Посмотрите, разве можно то, что сейчас происходит, назвать сободной торговлей?!» «Нет, что ты, не может быть, чтобы Робеспьер…» «Увы, гражданин. Говорят, он совсем сдурел на религии. Слышал последнее выступление Вадье? Это гражданин из Комитета общественной безопасности? Он доложил о женщине. Которая прямо считает, что Робеспьер – идол, Бог! И, думаю, он того и добивался, когда устраивал свой праздник!»

Такие разговоры Бьянка слушала уже второй день. Выступление Вадье она «прослушала» в мыслях очевидцев. Остроумное, тонкое, выставляющее Робеспьера полным идиотом. Этот Вадье – либо тонкий политик, либо… Либо кто-то помог составить ему доклад о Катрин Тео. Все – Его враги. Как страшно видеть черные души его врагов. У каждого – своя причина, чтобы его уничтожить. Кто-то боится за любовницу. Кто-то – за члена семьи. Кто-то – за собственную шкуру. Кто-то – за судьбу собственного имения в теплом местечке. Антуан, пока был болен и метался в лихорадке, наглядно продемонстрировал и свое отношение. Он тоже больше не верит. Готов пойти за Робеспьером до конца. Но считает, то тот ошибается…

Все те дни, что Антуан болел, Бьянка, не думала ни о чем, кроме его выздоровления. Страффорд объяснил, что будет лучшче дать ему возможность выкарабкаться самостоятельно. Вероятно, ей передалось отношение Сен-Жюста к этому Древнейшему, но почему то она послушалась его… А еше был Огюстен и его взгляд. Он не забыл и не не сможет забыть еще долго. Но нашел в себе мужество… Впрочем, зачем об этом думать? Сейчас их осталось двое. Сен-Жюст, который попросил месяц, чтобы закончить свои «смертные» дела. И Робеспьер. Человек, управляющий людьми голосом и взглядом. Некрасивый и больной. Но от этого – не менее привлекательный, чем самые красивые мужчины этого мира. Все это время она была для него невестой брата, которая позволила себе влюбиться. Пора предстать для него другим существом.

Для этой встречи Бьянка оделась тщательно, выбрав для себя самое подходящее платье и соорудив самостоятельно прическу. Ему нравится маркиза де Шалабр? Маркиза никогда не позволяет себе появиться в обществе в невыгодном для себя виде. Больше не будет явлений Жана Клери… Вопрос лишь в том, где лучше с ним встретиться? Случайная встреча? Глупо. Он поймет. Окно? Это смутит и ее и его – слишком много она вывалила ему во время той встрече. Остается Тюильри. Место, где она всегда встречала Огюстена. Но эт было бы предательством. Значит, все-таки, окно. Прождать еще пару часов. Пока не загорится свет.

И вот, блики света и распахнутое окно. Пора. Главное – не мяться и не переживать. Он от этого теряется. Спокойствие и честность. Как он скажет – так и будет. Бьянка забралась на подоконник, убедившись, что вокруг – ни одной живой души.

- Добрый вечер. Не прогоните? – Она склонила голову, наблюдая за его реакцией. Да. Она была права. Эти визиты его беспокоят, потому что он не знает, как с ней говорить. Что ж, все – в ее власти.

Робеспьер отложил перо, окончательно сбившись с мысли. Сосредоточиться не удавалось в любом случае, так как в голову лезли посторонние мысли, не имеющие прямого отношения к закону о реформе трибунала. Карно. Именно под его протекцией выходит армейская газета, а в ней - весьма двусмысленные выпады, касающиеся армии только на первый взгляд. Комитеты. Чем дальше - тем сложнее, что снова приводит нас либо к реорганизации трибунала, либо к диктатуре, так как для переизбрания комитетов нужно либо одно, либо другое. Замкнутый круг. Становится уже не до заговорщиков вроде Фуше, не до Колло и не до Вадье, на которого осталось только пожимать плечами и больше ничего. Кутон предлагал пойти на уступки относительно Комитета Безопасности, но это не решение и уж тем более не мера. Черт знает что. Вот, пожалуй, наиболее точная формулировка. И вряд ли сегодня ему удастся привести в порядок записи Кутона: мозг отказывается думать. И жарко. Визит Жюльетт Флери был, как всегда, неожиданным, но она всегда приходила без предупреждения. - Добрый вечер, - поднявшись, он указал на плетеное кресло у окна. - У вас есть для меня известия или вы пришли просто так?

- Просто так. - Бьянка улыбнулась. - Я отвлекаю вас? Я подумала, что повела себя глупо, поставив вас перед выбором. Очень глупо. Мое отношение к вам не мешало мне приходить сюда раньше, не помешает и сейчас. А мне бы хотелось все вернуть. Быть для вас другом и собеседницей. А все остальное - вторично. Ведь я - не обычная женщина, и могу ждать десятилетиями. Или же грезить собственными фантазиями веками. Я рассталась с Огюстеном. Не считаю возможным его обманывать. А еще сегодня я размышляла о том, что творят ваши враги за вашей спиной. И от того, чтобы порвать их на части меня удержала лишь мысль о том, что мне придется рассказать об этом вам, и вам мой рассказ придется не по душе. Я бы хотела вытащить вас на воздух. Но это невозможно? - спросила Бьянка.

- Просто вы считали нужным это сказать, - Робеспьер слегка повел плечами. - Ничего не изменилось. Что касается врагов... при любом устройстве государства находятся те, кто "за" и кто "против", если бы было иначе, любая борьба не имеет смысла. Нужно ли об этом говорить? Стоит ли рвать их на части только за то, что люди думают, а вы умеете читать мысли? Не думаю. А к вопросу о прогулке... боюсь, что она не принесет мне удовольствия. Слишком жарко.

- Стоит ли рвать на части? Стоит. Потому что человек, имеющий возможности порвать на части, имеет также право на мнение. Вы живете по своему кодексу чести. А я - по своему. И мой позволяет мне убивать злодеев, подлецов и предателей. Только в отличие от простых смертных я могу принимать это решение, потому что могу прочесть их мысли и знать, виновны ли люди или нет. - Бьянка села за стол ровно напротив Робеспьера. - Но я меняюсь. Ради вас. Вы действительно покорили меня своими принципами и верой, перед которой меркнут знания, накопленные столетиями. И я знаю, что в тот день, когда сообщу вам, что уничтожила всех ваших врагов, потеряю вас навсегда.

- Позвольте спросить, что было бы, если бы вы не познакомились в свое время с Маратом, с Антуаном, потом - со мной? Ведь до Революции у вас был другой круг общения, другие знакомства. Если бы кто-то другой, со взглядами абсолютно противоположными нашим, убедил бы вас в их правильности? На части бы оказались разорваны мы? Только потому, что не соответствуем идеалам этого мифического человека? Просто посмотрите на все с другой точки зрения и попытайтесь определить вину и ее меру.

- Однажды вы уже задавали мне этот вопрос, - кивнула Бьянка. - Но тогда у меня не было возможности ответить. Марат стал человеком, который поразил меня силой своей веры и убеждений. Я уже рассказывала вам, как попала на Монмартр и убедилась в том, что обратная сторона жизни, описанная Маратом, не только и вправду существует, но и еще более ужасна, чем он говорит. Да, вы правы, не окажись на моем пути людей, вами перечисленных, я бы могла не понять значимости происходящего и не проникнуться вашими идеями. Но я прониклась. И считаю, что вы правы, а ваши враги - нет. Вы вряд ли будете отрицать то, что каждый человек пристрастен и формирует свои представления о плохом и хорошем под влиянием обстоятельств? Ваша жизнь - не доказательство тому? Родись вы в семье графа или герцога - задумались бы вы о том, что происходит у тех, кто ниже вас по статусу?

- На ваш вопрос сложно ответить кратко и еще сложнее однозначно. Но допустим, вы правы относительно пристрастности и влияния обстоятельств, - Робеспьер откинулся на спинку кресла, пытаясь сосредоточиться на беседе. Но где рассуждать о философских материях, когда он не смог толком поработать даже над записями Кутона? Что-либо доказывать было лень, по той простой причине, что невозможно что-либо доказать человеку идеализирующему... химеры, понятия, других людей. Что угодно. Да и глупо говорить о том, что сам ошибался очень много раз. - Я не задумывался о том, что бы было, если бы я родился в семье графа или герцога. Вернемся к началу нашей беседы. Что вы хотите от меня? Позволения убить моих врагов? Это же глупо, так противоречит и вашим принципам и моим. Вряд ли в ваших правилах идти на столь кардинальное вмешательство и не в моих - взваливать на плечи другого ту ношу, которую принял добровольно.

- Я не спрашивала вашего позволения, если бы я хотела кого-то убить, то убила бы! - вспыхнула Бьянка. - Вы правы, мне было бы неприятно стать наемной убийцей в руках человека, которого я люблю и уважаю. - С языка готовы были сорваться резкие слова, которые она сдержала. Хочешь приходить сюда - учись формулировать мысли и думать над произносимыми словами. Жаль, что она так невовремя и вызывает лишь раздражение.

- Я в этом не сомневаюсь, - тихо сказал Робеспьер. Он вовсе не намеревался обижать ее, а еще меньше хотелось ссориться, когда повода для ссоры и не было вовсе. Впрочем, в последнее время все идет не так, как шло раньше и черт его знает, изменился ли он сам или в какую-то минуту изменился окружающий мир. - Но я рад, что мы хотя бы отчасти пришли к согласию, говоря о убийствах и мотивах. Не нужно пытаться понять все интриги, в том числе и политические, так как от этого не зависят ни ваши идеалы, ни ваш образ жизни, ни благостояние. Просто оставайтесь тако, какая вы есть.

- Я так хочу оставаться рядом с вами как можно чаще, но не могу найти верных слов! - Бьянка посмотрела на своего собеседника совершенно несчастным взглядом. - Я все делаю не так, и вижу это. Знаете, я ведь умею подобрать ключик к любому человеку. Так, во всяком случае, я всегда считала. - Она грустно улыбнулась. - Только не в вашем случае. Я не хочу понимать политических интриг, если это выходит за рамки издаваемой мной газеты. Я бы мечтала говорить с вами не о политике, а об истории, культуре, о чем угодно, лишь бы приносить вам радость. Но у вас ведь уже есть такие собеседницы. А я хочу быть самой-самой интересной. Но не об обратной стороне бессмертия ведь говорить.. Или? Вам интересно? Об этом вам никто и никогда не расскажет. - Бьянка развела руками и обвела глаза, потому что признала, что совершенно растеряна.

- Боюсь, что подобную тему я никогда не смогу понять и оценить по достоинству, - так же тихо сказал Робеспьер. Он не знал, что с собой поделать, но чувствовал, что жалеет эту маленькую женщину, которая несмотря на все свои способности и бессмертие - просто ребенок. Маленький ребенок, который хочет во что бы то ни стало достать отражение луны в озере только потому, что она - желтая. - Обычно люди с трудом понимают то, что выходит за рамки их понимания, - поспешил он объяснить свою мысль. - И я вовсе не являюсь исключением. Опасаюсь, что некоторые аспекты за исключением, может быть, каких-то философских нюансов, будут мне чужды и непонятны, так как само понятие времени для нас разное. Я очень не хотел бы оказаться неблагодарным слушателем.

- Вы просто не можете быть неблагодарным слушателем! Вы впитываете любую информацию, неосознанно, механически, но слушаете и раскладываете по разным полочкам. Мне так кажется. - Бьянка заходила по комнате, устроилась на подоконнике, затем, осознав, что ее могут увидеть, вновь переместилась на прежнее место. - Давайте попробуем? Обещаю - я отвечу на любые вопросы. Знаете, с тех пор, как я перестала считать вас врагом и ненавидеть, я всегда боюсь любого нашего разговора. Боюсь показаться вам неинтересной и глупой. С другими людьми у меня никогда не возникает таких мыслей - я ведь чувствую свою власть, я старше, я умею читать мысли, я, в конце концов, красивее многих других женщин. Но я - существо из другого мира, и со мной можно говорить о том, о чем нельзя говорить с другими. Хотите, я расскажу вам, за что вас некоторые женщины так любят, а некоторые - так не любят? Хотите - расскажу о своих впечатлениях о вас - о первых и о последних? Знаете, - доверительно произнесла Бьянка. - Я и сейчас ощущаю себя совершенно глупо. Но не жалею о том, что пришла.

- Нет, не нужно, - поспешно ответил Робеспьер. Пожалуй, слишком поспешно, так, что это можно было принять и за дурной тон. Но с другой стороны его просто ужаснула мысль действительно знать о том, что о нем думают и за какие его грехи, поступки и прочее. Тем более женщины. Да и в отношении всех людей в целом при подобной постановке вопроса его пробирала дрожь: ведь ответить на него означало разложить все грани характера по таким полочкам, что у него не останется ничего личного. - Боюсь, что я действительно не готов к подобным откровениям. Простите. Но мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали неловко. Дело во мне.

- Я просто так это предложила, - испугалась Бьянка. - Простите, пожалуйста, я не хотела вас обидеть! - Она подумала, что этот человек послан ей судьбой в отместку за все ее грехи. Никогда и не перед кем она не чувствовала себя настолько отвратительно-беспомощной. Какого черта было признаваться и все портить? В который раз она вынуждена сбегать с позором, давая себе клятвы, что никогда не вернется в этот дом? - Я просто... Я не знала, что вам интересно было бы... Я пойду. И больше не повторю глупой выходки с исчезновением. Антуан будет всегда знать, где я. Если вы захотите что-то сообщить мне, или поговорить... - Она рассеянно улыбнулась и отступила к окну.

- Нет, что вы. Боюсь, что это я невольно обидел вас, - Робеспьер поднялся, так как продолжать разговор сидя в то время как женщина стоит было уже верхом неприличия. - Не обращайте на меня внимания. Думаю, что последние дни были нелегкими для всех нас, это просто сказывается усталость... хотя мне и не хочется признавать это. И я благодарен вам за то, что вы не знали о возможной теме разговора... в противном случае это означало бы чтение мыслей, а мне бы этого не хотелось.


Бьянка хотела ответить, но взгляд упал на отражение в зеркале. Испуганные круглые глаза и безобразно-беззащитное выражение лица. «Кто это? Ты, Клери? А тебя не узнать…» Жесткий голос – то ли Сен-Жюста, то ли ее собственный. Она посмотрела на Робеспьера, затем вновь на отражение в зеркале. Вряд ли это жалкое юное существо в зеркале смогло бы в свое время влюблять в себя самых ярких и жестоких людей эпохи. Но что же случилось? Память услужливо подкинула несколько картинок из прошлого.
…Мариус. Вокруг него вертелись толпы женщин. Несколько палаццо открывали ему свои двери и готовы были принимать у себя этого богатого и талантливого художника. Она мечтала заманить его к себе, но знала, что глупо присылать приглашения, становясь одной из десятка. Нужно действовать тоньше. Узнать его жизнь и жизнь его учеников. Случайная встреча с кем-то из юных художников, случайная дружба, несколько поклонников – и они только и будут говорить, что о синьоре Сольдерини. Его любопытство победит.. А ей останется лишь распахнуть глаза, изображая изумление, и протянуть ему руку для поцелуя… А Марат? Ее демон-искуситель, который заставил ее сменить красивые платья на мужской костюм и стриженые короткие локоны, торчащие во все стороны. Они часто спорили. И часто ругались. Но она никогда не боялась смотреть ему в глаза и говорить то, что думает. Что же происходит сейчас? Прежняя Клери не пролила бы ни единой слезинки по успешной сопернице. Просто изучила бы ее повадки и уничтожила – тихо, изящно и так, что осталось бы лишь кивать головой, сокрушаясь о ее печальной судьбе. Она от души презирала Симону, без памяти влюбленную в Марата, но из верной спутницы Симона в конце концов превратилась в истеричную и ревнивую женщину, годящуюся разве что для услаждения физических потребностей и готовки. На это ушло время, но ей никогда не приходило в голову ревновать к этой смертной женщине.
Что же сейчас? Она, бессмертная, способная на любые поступки, тихо страдает о маркизе де Шалабр, которая делит с Робеспьером все, что остается у него, после того, как он возвращается с заседаний Конвента? Но это смешно. Всего лишь день уйдет на то, чтобы узнать слабые места маркизы, месяц – на то, чтобы визиты к ней стали для него не такими приятными… А еще через месяц он, вполне возможно, обратит внимание на спокойную и рациональную Жюльетт Флери, которая будет просто иногда появлятсья в поле зрения… «Либо действуй, либо прекрати морочить всем голову». «Ты как всегда прав, Антуан. Я приняла решение, и, надеюсь, оно – окончательное».

Бьянка улыбнулась собеседнику.
- Простите. Не знаю, что на меня нашло. А ведь я зглянула к вам по делу. И чуть не ушла, так и не сообщив важные факты. – Она, не дожидась приглашения, закрыла окно, проследовала в комнату и села за стол. – Я готова отчитаться вам по своей части расследвоания и назвать имя человека, заварившего историю с лионцами. – Она выжидающе склонила голову. Обычная уверенность возвращалась.

Перемена в ее настроении насторожила. Не нужно уметь читать мысли, достаточно просто наблюдать, чтобы понять простой факт: не было никакого важного дела, которое заставило ее прийти сюда, иначе это было бы сказано в начале. Но если нужная информация была известна еще раньше, то чем объясняется это молчание до сих пор?  - И кто же этот человек? - осторожно спросил Робеспьер.

- Некто, кто предан вам, - Бьянка взглянула ему в глаза. - Вижу, вас насторожила перемена темы, верно? Просто вы плохо меня знаете. Я только что подумала, что мы тратим время на ни к чему не ведущие беседы. Я ставлю в неловкое положение и себя, и вас, и вряд ли это кому-то нужно. После того, как я сделала вам это признание, я собиралась покинуть Париж навсегда, закончив все дела. Но я передумала. Вот - примерный набор мыслей, которые пролетели за эти секунды.

- Но вы не называете его имени, - полувопросительно полуутвердительно сказал Робеспьер, благополучно пропустив мимо ушей вторую часть монолога, так как в данный момент его мысли полностью переключились на лионцев. Однако и настаивать на немедленном ответе он не стал, рассудив, что возможная зависимость от этого ответа ему ни к чему.

- Его имя - Жорж Кутон, - тихо произнесла Бьянка и стала чертить линии на пустом листке, ожидая вопросов.

- Что?! - почему-то шепотом спросил Робеспьер. Потом резко прибавил: - Где ваши доказательства?! Вы понимаете, что подобное заявление... Простите, - он буквально рухнул в кресло, так как почувствовал резкую слабость, настолько сильную, что пришлось закрыть глаза. А возможно потому, что во взгляде можно прочесть эмоции. Но зачем?! Почему?! На все эти вопросы не было ответа, а были факты: почти обвинение, брошенные Ришаром, распри в Комитете из-за расследования, распри с Комитетом безопасности именно по поводу убийства Мерешаля. - У вас есть доказательства? - уже спокойнее спросил он.

- Я ожидала такой реакции, поэтому некоторое время молчала. - Бьянке стало стыдно, что она вывалила это вот так, без подготовки. Рассказать о результатах расследования она собиралась Сен-Жюсту, и никак не Робеспьеру. Если бы не злость на собственное отражение. - Простите меня, - тихо сказала она, и продолжила, стараясь излагать факты как можно более мягко. - Все не совсем так, как вы думаете. И, поверьте, ваш соратник не хотел ничего плохого. Лишь убрать с дороги Фуше. И Колло дЭрбуа, которого он ненавидит. Он принял это решение во время одного из заседаний вашего Комитета около месяца назад. С этого все и началось. Потом был приезд лионцев. И появление гражданина Декувьера, от которого никто не ожидал подвоха. Ваш соратник всего лишь решил проявить инициативу и направить лионцев к новичку. Что он и сделал. А потом Декувьера убили. Началось расследование. Он понял, что натворил. И, конечно, испугался. Мне продолжать? - она с тревогой вгляделась в застывшее лицо собеседника.

- Продолжайте, прошу вас, - ровным голосом сказал Робеспьер. Правду нужно принимать до конца, какой бы отвратительной она не была. А в том, что это - правда он ни на секунду не сомневался. Жюльетт Флери не имеет смысла лгать... по крайней мере, в данном случае.

- Дальше все еще проще. Он уверен, что жестоко поступил прежде всего с вами, потому что теперь ваше имя тоже связывают с этой историей. Поэтому есть единственное решение - уничтожить самого Мерешаля, который может под присягой показать, что не сам догадался подойти к Декувьеру, а ему об этом намекнули. Он сталкивается со старым знакомым - Карье, обязанным ему по гроб жизни уже не первый год. И предлагает ему помочь решить вопрос с Мерешалем. По правде говоря, он просит всего лишь напугать лионца и заставить его вернуться домой. Но Карье понимает его просьбу по-своему и убивает ни в чем неповинного человека. Вот и все... - Бьянка не знала, как себя повести - стоит ли попрощаться и уйти, или к ней есть еще вопросы.

- Простите, я не совсем понял... Не хочу сделать неверный вывод из ваших слов... - Робеспьер провел рукой по лбу, пытаясь осознать всю свалившуюся на него информацию. Браун, чувствуя настроение хозяина, покинул свое место и приблизившись лизнул руку. Он машинально погладил животное и наконец-то сформулировал вопрос: - Кому Карье обязан по гроб жизни? Кутону?

- В начале 90-го года Карье чуть не отправили в Шарантон за нападение на депутата в особо жестокой форме. Это было похоже на припадок, во время которого он не осознавал себя. Человек, на которого напал Карье, незадолго до этого высказался о вашем соратнике в весьма оскорбительной форме. После инцидента этот человек покинул Париж. А Кутон замолвил за Карье слово и сделал так, чтобы тот остался в Париже, - скороговоркой отчиталась Бьянка. - Вы все еще хотите доказательств? Я не стала собирать их, потому что вопрос деликатный. К тому же. доказательства вы можете получить, просто задав соратнику вопрос в лицо.

- Говорите, прошу вас, - Робеспьер налил себе немного воды, но пить не стал, а просто вертел стакан в руках, готовясь услышать пусть и самое худшее, но все до конца.

- Доказательства вы получите, изучив содержимое его несгораемого шкафа, на котором, как правило, стоит клетка с кроликом. На второй полке сверху в папке с газетными вырезками по убийству Марата, которые он хранит по сей день, лежит отчет его секретаря о его встрече с Мерешалем. "Как вы и просили, я подошел к гражднам из Лиона и некоторое время беседовал с ними. Мне показалось, что главный среди них - человек по фамилии Мерешаль. К нему я и обратился. Указал на гражданина Декувьера и сказал, что этот человек имеет большое влияние в якобинском клубе, потому что личный друг...." - Ее глаза на секунду стали ледяными. Он не верил ей на слово! - Мне продолжать?

- Достаточно, благодарю, - кивнул Робеспьер. Сомнений не оставалось. Кутон. Кто бы мог подумать, что соратник станет виной чудовищных подозрений, травли и ссор, которые практически перешли в личные оскорбления. Видимо, Жорж представить себе не мог, как далеко все зайдет, когда планировал это все и поэтому предлагал помириться с Комитетом Безопасности. Или наоборот, представлял очень четко? К черту желание оправдать соратника хотя бы перед собой! Завтра же он найдет способ ознакомиться с содержимым шкафа, а сегодня... жаль, что уже слишком позднее время для визитов, иначе он бы поговорил с Антуаном. Он поднял взгляд на собеседницу, отметив, что лед в ее взгляде может соперничать с холодом его собственного. Но не все ли равно? - Благодарю вас, - повторил он. - Вы проделали колоссальную работу.

Бьянка на секунду склонила голову. - Я выполняла данное мне поручение и, надеюсь, не разочаровала. - Бьянка поразилась, как легко он отбросил человечные нотки и перешел к обычной холодной вежливости. С чего такая перемена? Обида за то, что именно она принесла ему неприглядные новости? - Мне, наверное, пора? Не смею больше отвлекать вас.

- Вы прекрасно справились с поручением, - сказал Робеспьер, заново переосмысливая факты. - Но вы знали об этом раньше, не так ли? Почему же молчали?

- Я должна была все перепроверить. Такими обвинениями не бросаются. Вспомнит. что вы мне сказали, как только я произнесла это имя? Потребовали доказательств. Последний штрих у меня появился сегодня вечером.

- Да, разумеется, вы правы, - с трудом скрыв досаду, сказал Робеспьер. Похоже что жара и сами неприятные известия начисто отбили у него способность мыслить. Да, такими обвинениями не бросаются. И вряд ли у кого-то хватило смелости делиться такими известиями. - Простите. Наверное, это слишком неожиданная новость для меня. Хотя известие о причастности Карье было не таким уж неожиданным...

- Вам надо отдохнуть, - мягко произнесла Бьянка. - Теперь вы все знаете. Уверена, что Антуан завершит свою часть расследования, как только встанет на ноги. Я возвращаюсь к журналистике. И к вечному поиску ответов на свои несуществующие вопросы. Доброй ночи, гражданин Робеспьер. - Бьянка подумала, что только что в этой комнате пережила целый отрезок жизни. Наверное, через это стоило пройти, чтобы понять, что сделала ошибку. Вот только Огюстена уже не вернуть.

- Доброй ночи, - кивнул Робеспьер. Сейчас он был благодарен этой маленькой женщине за то, что она предоставляет ему возможность немного отдохнуть, пусть даже и наедине с не очень веселыми мыслями. Отдых. Пожалуй, это все, что сейчас нужно. - Хорошо, что вы решили это сказать, пусть известие и оказалось не слишком приятным. - он замолчал, подумав, что следовало бы сказать большее, чем просто благодарность, но усугублять и без того неловкую и двусмысленную ситуацию не хотелось. - До встречи.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Июл 05, 2010 12:44 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Квартира Сен-Жюста.

Сен-Жюст, Кутон, Робеспьер.

Сен-Жюст с удовольствием зачерпнул бульон и отломил кусок свежего хлеба. И как Полина умудряется доставать всю эту роскошь в такое сложное время? Отдавать ей деньги – обидится. Нужно будет подарить что-то красивое и подходящее. Конечно, она не этого хочет. Но – что поделать, вряд ли он сможет дать ей что-то кроме подарка и частички своего внимания. Зато теперь у него есть Клери. Все время его болезни она приходила и садилась у изголовья. Потом - провалы в памяти и снова – видения. И всегда – ее прохладная ладонь на лбу и незримое присутствие. Она сказала, что познакомилась со Страффордом. Пожалуй, Страффорд был единственным существом, к которому он был не готов ее ревновать. Помогла ли она ему выкарабкаться? Или в этом была заслуга Страффорда? Без разницы. Еще немного – и он станет таким же, как и они. Нужно лишь закончить земные дела. А пока нужно выздоравливать и возвращаться в армию, предварительно уничтожив Карно и других заговорщиков… Возвращаться в армию. И снова – воспоминание о вчерашнем явлении. Знать бы, что все это означало…

… Кажется, она появилась ближе к рассвету. Как обычно, бесшумное существо, на грани между жизнью и смертью. «Антуан, ты скоро поправишься. И уедешь. Прошу тебя, возьми меня с собой. Я больше не могу находиться в Париже. Пожалуйста! Я обещаю, что буду самой послушной спутницей. И, если нужно, буду слушаться Страффорда, он ведь тоже поедет на фронт, верно?»

«Что опять случилось?»

«Моя собственная глупость. Просто забери меня с собой».

Они просидели до рассвета, говоря о пустяках и ни словом не касаясь расследования. Она лишь однажды упомянула, что рассталась с Огюстеном. Потом он вновь погрузился в полузабытье, а когда проснулся, ее, конечно, уже не было. Когда внизу хлопнула дверь, Сен-Жюст отложил Шекспира, за которого взялся во время болезни. На часах - семь. Кто бы это мог быть?

Робеспьер обменялся традиционными приветствиями с миловидной гражданкой, являвшейся хозяйкой дома, где снимал квартиру Антуан и поднялся наверх, приняв любезное предложение выпить чашку кофе. Вовремя, так как без кофе он терял способность трезво мыслить: вчерашняя ночь оказалась бессонной. Как назло, сегодня у него не было никакой возможности поговорить с Кутоном, что, возможно, к лучшему, так как не известно, во что бы вылился этот разговор. Думать о том, что Жорж плетет интриги за спиной, было невыносимо. Кто угодно, но только не он. Хотя... почему бы и нет? Кроме всего прочего, он не мог избавиться от мысли, что не должен был разговаривать с Жюльетт Флери так, как говорил вчера. Написать ей? Возможно. Искать встречи - глупо. Маленькая женщина не заслужила подобного, но еще меньше она заслужила неискренность. Постучавшись в дверь и получив приглашение зайти, он шагнул в комнаты. Антуан, был бледен, но все же выглядел удивительно хорошо для человека, которого несколько дней назад вытащили с того света.

- Здравствуй, Антуан. Не помешаю?

- Пожалуйста, проходи! - обрадовался Сен-Жюст. - Полина угостила меня чудесным бульоном. Если хочешь, скажу ей принести еще порцию. Ты, наверное, проголодался? - Вид соратника говорил о трудном дне и, возможно, бессонной ночи. Сен-Жюст даже почувствовал себя неловко. Возможно, причиной его хорошего самочувствия был предрассветный визит Клери с ее заверениями в вечной дружбе и преданности? Или же вино, что передал Страффорд, возымело такой эффект? А причиной бессонницы Робеспьера могла стать та же самая Клери. Не зря же она прибежала к нему вчера на рассвете в таком состоянии. При виде соратника воспоминания медленно возвращались. Их беседа с Клери была не такой безоблачной, какой запомнилась. Она говорила.. о маркизе де Шалабр? «Антуан, я чувствую, что готова совершить подлость. Просто ты знаешь, на что я способна, если разозлюсь, а он … Просто не задумывается. Мне нужна неделя – и маркиза перестанет для него существовать. Но мне это вряд ли принесет удовлетворение». – «Ты заигралась в добродетельную гражданку. Но, наверное, так лучше. Я заберу тебя с собой. Только если обещаешь, что не станешь сводить с ума солдат и показывать свою истинную сущность»…

- Максимильян, я очень рад тебя видеть. После возвращения с того света начинаешь видеть все другими глазами. Садись. Редкий случай, когда ты - мой гость. – Сен-Жюст вернулся из воспоминаний. Трудно представить себе, что чувствует Робеспьер, которого с такой силой и упорством атакует красивая бессмертная. Нужно и правда увезти ее. Его предназначение – думать о Республике, и не отвлекаться на что-либо другое.

- Нет, нет, благодарю, я не голоден, - покачал головой Робеспьер. Это было не совсем правдой, но он может обойтись и более грубой пищей, которая Антуану, скорее всего, запрещена. - К тому же, я невольно напросился на кофе. Я рад, что ты идешь на поправку, хотя Субербьель, похоже, не перестает удивляться и даже стал наговаривать на себя. Возможно, тебя позабавит то, что ты в некотором роде, являешься причиной меланхолии и брюзжания нашего почтенного доктора. - С рассказом о Кутоне он не торопился, да и признаться честно, раздумывал, нужно ли ставить Антуана перед этим фактом сейчас, когда для полного выздоровления еще нужно время? Да и как это выразить? "Антуан, ты знаешь, у меня есть доказательства вины Кутона?" Глупее не придумаешь. Осталось только обвинить Жоржа в заговоре, чтобы было все сполна. Однако молчание тоже не выход. Решено, он сначала посмотрит, насколько Антуан в состоянии воспринимать такие новости. Недоставало еще, чтобы лихорадка возобновилась.

- Могу лишь посочувствовать нашему доктору, - улыбнулся Сен-Жюст. Он вспомнил рассказ Клери о том, как она возвратила к жизни самого Робеспьера. Судя по всему, она приложила усилия и к его возвращению в этот мир, потому что это происходило явно быстрее, чем должно было происходить по законам природы. Кстати, интересно, как именно это происходило в случае с соратником? Она полностью открылась ему и вступила с ним в связь, пусть и нечеловеческую, однако, все-таки связь, которая сделала их не просто знакомыми? Или она подавала ему вино, такое же, каким его угощал Страффорд? Самое обидное, что Сен-Жюст никак не мог вспомнить, что именно делала с ним Клери, когда возвращала ему рассудок. Это чуть не стало его навязчивой идеей, которую он благополучно уничтожил… Вслух Сен-Жюст произнес: - Думаю, мне помогли вернуться, Максимильян. Не задавай вопросов, кто именно. Думаю, ты и сам знаешь. Я чувствую себя все лучше и лучше. Поэтому если ты готов обсудить со мной дела, я буду тебе признателен

- Я не стану задавать вопросов, не волнуйся, - Робеспьер бросил на соратника быстрый взгляд, но потом стал изучать подлокотник кресла. Антуан, скорее всего, не знает, как именно его вернули к жизни. И что именно вернуло его к жизни. Хотя, может быть и знает, какая, в сущности, разница? Но все таки хорошо, что вопросов не задает именно он. - Я могу обсудить с той дела, если ты готов слушать... Но боюсь, что у меня не очень хорошие новости.

- Говори, - Сен-Жюст уперся в соратника взглядом, откинув все ненужные мысли. Не имеет значения, кто из них имеет больше связей с нечистой силой. Судя по всему, Робеспьер после нескольких встреч с Клери считает себя экспертом. Что ж, не будем его разочаровывать.

- Вчера у меня была Жюльетт Флери. Она закончила свою часть расследования и нашла человека, который повинен в убийстве Мерешаля. Как оказалось, я был прав тогда, подозревая Карье, он действительно оказался исполнителем... А организатором является Жорж Кутон, - сказав это, Робеспьер замолчал. Так мало слов, все сказано меньше, чем за минуту. А стоило бессонной ночи.


- Кто?! - Сен-Жюст похолодел. - Она мне ничего... - Волшебные слова "Жюльетт Флери" сделали свое дело. Она не ошибается. Но... Какого черта? - Черт побери, Максимильян, - пробормотал Сен-Жюст.

- Она не хотела тебя беспокоить... - Робеспьер потер саднящий висок и продолжил: - Доказательством является отчет его секретаря. Именно он подошел к Мерешалю и посоветовал последнему обратиться к Декувьеру. Таким образом Жорж хотел убрать с дороги Фуше и Колло, по крайней мере, так объясняет причину этого поступка Жюльетт Флери. Направить лионцев к приезжему.... так она сказала. Но потом Декувьера убили, а я оказался в числе подозреваемых. Дальше, думаю, можно не продолжать. Все документы находятся в кабинете Жоржа в несгораемом шкафу, где стоит клетка с кроликом. Сегодня у меня не хватило времени на то, чтобы поговорить с Жоржем. Признаюсь, что такого удара в спину я не ожидал. От кого угодно, но не от Кутона.

- Кутон предан тебе. Я так считал. Но как ты мог не поговорить с ним?!- Сен-Жюст дернулся, пытаясь подняться. - Надо поговорить с ним. Немедленно. Просто послушать, что он скажет. И, если нужно - уничтожить. Черт побери, Максимильян, ты понимаешь, что это значит? - Сен-Жюст почувствовал, как на лбу выступили капельки пота. Его буквально трясло от полученных известий. Нужно немедленно идти и выяснять... - Немедленно... сейчас... - продолжил он вслух свою мысль.

- Я понимаю что это значит, - ответил Робеспьер, стараясь говорить ровно. Получалось очень плохо. - Во-первых, утром у меня не было времени на то, чтобы уделить разговору хотя бы четверть часа. Но ты же сам понимаешь, что пятнадцати минут мало. Потом Жоржа не было в Тюильри. А во-вторых, я не настаивал на непременной беседе, так как хотел сначала поставить в известность тебя. Жюльетт Флери утверждает, что Жорж не хотел ничего плохого, но меня самого уже начинают одолевать сомнения на этот счет.

- Завтра должен состояться разговор, - сквозь зубы сказал Сен-Жюст. - Лучше сегодня. Но, если это не удастся... Завтра я должен быть в Тюильри, несмотря ни на что. Максимильян, он не мог... Или? - в глазах Сен-Жюста отразился почти что ужас.

- Я не могу перестать думать о том, что именно Жорж говорил о примирении с Комитетом Безопасности, как только началось расследование этого двойного убийства, - очень тихо сказал Робеспьер. - Он говорил об этих уступках так настойчиво, что наш Комитет был почти готов уступить, если бы не выпад Колло, которому, разумеется, подпел Бийо. Почему? Он чего-то боится? У них, теоретически, есть право вести свое расследование... с обязательством сообщать ход Бюро, но на практике это обязательство есть только на бумаге. Сначала я наивно полагал, что Жорж всего лишь хочет смягчить трения между комитетами, но... Антуан, - он поднял на соратника взгляд, пытаясь сохранить остатки самообладания. Если не удалось справиться с лицом, то хотя бы не поддаться желанию закрыть его руками, чтобы ничего не видеть и желательно не слышать тоже. - Боюсь, что мог.

- Нет.. нет.. - Сен-Жюст помотал головой. Вызови его. Сюда. Немедленно. Если он предал, мы должны быть предупреждены заранее. Вдвоем мы сможем... - он откинулся на подушку, собираясь с силами.

- Ты уверен, что нужно вызвать его сюда? - Робеспьер с тревогой смотрел на соратника. Черт побери, недоставало, чтобы из-за потрясения у него усилилась лихорадка! Сказать, что разговор может подождать до завтра? После такого заявления Антуан побежит в Тюильри немедленно. С намерением вынести из кабинета Жоржа как минимум несгораемый шкаф. Избежать появления Жоржа здесь? Тогда из Тюильри Антуан направится к Кутону. - Хорошо, хорошо. Я сделаю, как ты хочешь, только не волнуйся, - нервы сдавали у него самого, но два человека на грани срыва - слишком много для такой маленькой комнаты. - Кому можно поручить отнести записку? Твоя домохозяйка сможет сходить?

- Да. Позови Полину. - Сен-Жюст потянулся за стаканом с водой.

***

Рослый якобинец остановился у дверей дома Сен-Жюста. Кутон поблагодарил его и попросил поднять себя на второй этаж, так как знал, что Антуан занял комнату именно там. Полученная записка, написанная рукой Робеспьера, наводила на тревожные мысли. Это должно было произойти рано или поздно. С момента смерти Декувьера Жорж Кутон перестал чувствовать себя спокойно и уверенно. Больше всего его беспокоили разговоры об обвинениях в отношении Неподкупного. Все это затевалось с целью бросить тень на Фуше и Колло, но теперь все запуталось настолько, что… Лучше об этом не думать. Когда Кутона внесли в комнату на втором этаже и опустили в кресло, он впервые за долгое время ощутил холодок. Робеспьер смотрел выразительно. Бледный и явно больной Сен-Жюст – угрожающе. Поздоровавшись с Сен-Жюстом, Кутон сразу перешел к делу.

-Что случилось, граждане и чем вызвана такая спешка?

- Нас интересуют подробности гибели гражданина Мерешаля, - тихо сказал Робеспьер, в упор глядя на соратника. Было видно, что Жорж нервничает, хотя заметно это тем, кто хорошо его знает. Наверное, он бы тоже нервничал на месте Кутона, если бы было себя в чем упрекнуть. - В ходе расследования мы пришли к некоторым выводам, которые, впрочем, могут быть поспешными. Во избежание недоразумений я бы хотел услышать некоторые факты от тебя, Жорж.

Кутон не опустил глаз. Уйти все равно не удастся. Они все знают. Теперь - либо поверят, либо.... Хотя, с другой стороны, возможно, настал час сказать то, о чем он думал весь последний месяц? Разбудить соратника? Вернуть его в действительность?

- Если ты задаешь этот вопрос, Максимильян, то наверняка знаешь ответ. Глупо говорить, что я не знаю, что это такой, верно? – Если я скажу, что хотел защитить тебя, Максимильян, ты ведь не поверишь, верно? Но я начну с самого начала. Потому что либо буду обвинен в заговоре против республики, либо понят. – Кутон медленно поднял лицо и встретился глазами сначала с Робеспьером, затем – с Сен-Жюстом. Затем заговорил. – Прежде чем подробно ответить на вопрос о Мерешале, я хотел бы сказать о том, о чем не могу сказать все это время ни одному из вас, коллеги. - Я хотел спасти Республику. И прежде всего – Жозефа Фуше. Фуше уже не уничтожить простым способом, поверь мне, Максимильян! Поэтому я и хотел... - Кутон опустил голову, собираясь с мыслями.

- Каким же образом ты хотел спасти Республику, Жорж?! - ледяным тоном спросил Робеспьер. - Или же речь шла не о Республике, а о сведении личных счетов?! Уничтожив одного Фуше ты не решишь всех трудностей, которые возникли в первую очередь с Комитетом Безопасности, ты это понимаешь или нет?! О, да, Фуше с удовольствием воспользуется этой распрей, или я плохо его знаю! Но Фуше - это отдельный разговор и он требует больше времени. Я хотел спросить о другом. Я хочу услышать от тебя лично, чем именно обязан тебе Карье, который едва не убил меня чуть больше декады назад, - он тут же пожалел о вырвавшихся словах, так не был уверен в намерениях Карье, однако достаточно вспомнить взгляд безумца... - Я хочу слышать это, Жорж.

- Карье безумен не более, чем Колло дЭрбуа, который едва не убил тебя чуть более двух декад назад, - спокойно сказал Кутон. Он взял себя в руки. И страшные взгляды малолетнего распутника Сен-Жюста не заставят его свернуть с темы, которую он собирался поднять. - Я мечтал об этом разговоре почти месяц, - тихо заговорил Кутон. - Хотя, конечно, предпочел бы, чтобы он состоялся при иных обстоятельствах. Однако, не судьба. Итак. Жозеф Фуше. С него все началось, и именно эту фигуру вы оба так упорно сбрасываете со счетов. Работа, проведенная им с якобинцами, думаю, не требует пояснений. Все наглядно. Он стал председателем. Но возьмем остальное. Выступление секции Гравилье - народ возмущен максимумом на заработную плату. Организатор выступления - молодой человек по фамилии Бабеф. За неделю до выступления он имел беседу с Фуше и является большим поклонником его идей. Далее. Секция Театра выпустила листовку о том, что правительство мешает развитию свободной торговле. "Робеспьер предал нас". Анонимные воззвания без подписи. Мои осведомители видели, что автор воззваний беседовал с человеком с иссохшим лисьим лицом у Клуба якобинцев. Фуше собирает вокруг себя единомышленников. Реньо и Лекуантр. Слышали такие фамилии? Они - вечные спутники Фуше и смотрят ему в рот. "Неподкупный предал народ!" Кто кричал подобные фразы? Лекуантр. Только в Конвенте он тих и нем, и доказать его языкастые выступления невозможно. Максимильян, очнись! С момента праздника Верховного Существа ты словно заснул и погрузился в свои фантазии. Враг окружает нас. Враг строит заговоры. Враг кричит на улицах во всеуслышанье о том, что ты предал народ и продался Питту. Они ничего не боятся. Но вы с Антуаном... Вы словно не видите. Антуан погружен в свои личные дела. Прости, соратник, - Кутон повернулся в сторону Сен-Жюста. - Но о твоих романах ходят легенды. Хочешь, расскажу последнюю сплетню о тебе? Говорят, что ты отбил у Огюстена его любовницу - сестру этого писаки, Жана КЛери. И это - цветочки. Ты погряз в любовных делах и единственное, что тебя интересует - это работа твоего Бюро. А ты, Максимильян... - Кутон грустно улыбнулся. - Вчера Лазар Карно открыто высказал соображения о том, что ты и Антуан потеряли интерес к Революции и занимаетесь своими делами. А затем представил доклад о внедрении аэростатов в военные алвны страны. Конвент аплодировал ему стоя. Вам рассказать что-нибудь еще? Или достаточно?

- Достаточно Жорж! - прошипел Робеспьер. - Теперь послушай меня. Ты, верно, не слышал моих слов о том, что убрав с дороги одного Фуше мы ничего не решим? Я повторю это. И добавлю, что воплотить мой план относительно Фуше в жизнь помешала твоя чертова интрига! Я слышал и о выступлении и о листовке, но если по твоей милости меня обвинят в убийстве, то по дороге на эшафот меня уже не будет сильно волновать содержание листовки. И я практически не сомневаюсь, что отправлюсь туда отнюдь не в гордом одиночестве. Ты это понимаешь?!! Уверен, что Фуше будет тебе аплодировать стоя, как Конвент в ответ на речь Карно. О Фуше я знаю больше, чем знаешь ты, можешь не рассказывать мне, как он проводит день. Пойми, что меня сейчас интересуют не твои рассуждения о вопросах общей политики и даже не обсуждение морального облика моего и Антуана... Вот уже не знал, что ты собираешь сплетни. Можешь даже оставить при себе ответ на вопрос о Карье. Мерешаль! - Робеспьер ударил по столу так, что отбил себе ладонь, а стоявшие там чашки, звякнув, подпрыгнули. - Какого черта ты убил его?!
Видимо, посчитал его лишней фигурой после гибели Декувьера?! Ты не думал о том, что это не играет никакой роли в тот момент, когда твой секретарь указал на него Мерешалю! Мерешаль должен был погибнуть при любом раскладе, чтобы никто не узнал, что в этом деле замешан ты!!! С какой целью ты это сделал?! Может быть, ты хотел избавиться вовсе не от Фуше, а от Антуана или от меня, так как я не верю уже ничему, зная, что Карье обязан именно тебе своим счастливым избавлением из дома для душевнобольных! - гневная тирада на повышенных тонах вызвала приступ кашля, поборов который, он стал говорить тише. - Это все есть в твоих бумагах, не так ли, Жорж?

- Максимильян! - Сен-Жюст и Кутон вскрикнули одновременно, пораженные его эмоциональной вспышкой. Сен-Жюст мысленно выругался на Клери, которая сообщила Робеспьеру эти чертовы новости, не поставив его в известность. Слова Кутона задели его и разозлили. Общественное мнение делает из него черт знает что. Максимильян прав. Оступиться однажды – и тебе не дадут покоя. Кутон тем временем, не терял присутствия духа.

- Да! В моих бумагах! Это и многое другое, на что вы Антуаном закрывали глаза эти недели! – повысил голос Кутон. – Опомнитесь, граждане! Еще немного – и мы потеряем большинство в Конвенте! Сийес и его соратники уже неоднократно ужинали с Баррасом, который, как вы знаете, с тех пор, как ваш любимый Клери разворошил это пчелиное гнездо… Разворошил гнездо и ушел в тень, оставив гудящий улей. Я неоднократно предлагал принять закон о реорганизации Трибунала, но ты, Максимильян, похоже, просто игнорируешь его. - Кутон перевел дух. - Я хотел спасти тебя от Фуше, Максимильян. Все остальное - страшное стечение обстоятельств. Я не знал, что Декувьера убьют. Лишь хотел, чтобы лионцы выступили против Фуше и Колло и рассказали об их преступлениях. Вот и все.


- К черту такое спасение, Жорж!!! - Робеспьер окончательно вышел из себя, как не выходил, наверное, лет пять точно. - Я не нуждаюсь в такой защите! Сколько раз тебе повторять, что я умею читать, и, представь себе, читаю доклады и моих агентов в том числе! Или ты решил устроить здесь выступление?! Чтобы мы с Антуаном проголосовали кто за, а кто против?! Хочешь обвинить во всем Клери, не думая о том, что сейчас вся эта волна пойдет снова и будет расти в геометрической прогрессии? Чего ты хотел, безумец?!! Ты убил петиционера!!! Которого мы должны были выслушать! Ты головой думал или за тебя думал Карье у которого мозгов не осталось?! Кто же разворошил гнездо, когда в провинциях начнут кричать о том, что петиционеров убивают в Париже, как только они решаются произнести речь?! Браво, Жорж! Фуше со своими друзьями поставят тебе памятник при жизни! - он замолчал, отвернувшись к окну. От разговора на повышенных тонах саднило горло, того и гляди снова начнется кашель, а демонстрировать свое сказочное состояние не хотелось, тем более при Антуане, который теперь будет иметь полное право сказать, что встречи с Кутоном на него плохо влияют.
Почему вспомнился тот старый разговор? Наверное потому, что тот разговор был тоже очень тяжелым и каждый остался при своем, хотя вынужденный компромисс все же был найден.

- Думаю, нам всем следует успокоиться, - заговорил Сен-Жюст после того, как в комнате повисла нездоровая пауза. - Нас в Комитете - меньшинство. Карно. Бийо-Варенн. Барер. Колло. Лендэ. Эти люди только и думают о том, чтобы избавиться от нас. Нет? Ты питаешь иллюзии, Жорж? Спросишь, к чему я это? Отвечу. На данном этапе любая мелочь, не говоря об обвинении Максимильяна в убийстве, могут уничтожить все, за что мы боролись и бросить страну в руки изменников и предателей. - Сен-Жюст замолчал, обдумывая создавшееся положение. По-хорошему, Кутон должен быть наказан. Но если сейчас наказать его, кто останется с ними?

- Я хотел защитить тебя, Максимильян! - закричал Кутон. - Они наступают! Наступают! И скоро от них будет невозможно спрятаться! Мы должны принять закон, о котором я говорю тебе не первый месяц! Максимильян, послушай меня хотя бы раз в жизни!

- Примерно то же самое могу сказать и я, - холодно бросил Робеспьер, полностью успокоившись. О том, чтобы обвинить Жоржа не может быть и речи, даже несмотря на то, что эти слова о защите звучали очень фальшиво. Более правдоподобно выглядел бы вариант: "Я хотел уничтожить тебя, Максимильян!", сейчас он не знал, чему верить и, как всегда в последнее время, сильная эмоциональная вспышка повлекла за собой такую же сильную усталость. - Если ты так дружен с Карье, то я бы хотел, чтобы он держался от меня подальше. Иначе я не буду знать, что мне думать о твоих действиях, которые больше похожи на действия безумца. И, убедительная просьба, не нужно его убивать.

- Почему ты постоянно говоришь о Карье? В третий или в четвертый раз? - пробормотал Кутон. - Слова Робеспьера звучали угрожающе. Они готовы уничтожить его? За то, что он проявил инициативу? Пора задуматься о собственной жизни? Впервые за долгое время ему стало страшно. А ведь Барер совсем недавно намекал ему о подобном за дружеским ужином. Очень не хочется предавать. Но.. вдруг... - Как скажешь, Максимильян, - вслух произнес Кутон.

- Думаю, на этом стоит закончить. Мы вряд ли сейчас договоримся до чего-то ценного, - усмехнулся Сен-Жюст. - Жорж, если тебе не сложно, пришли для меня копии донесений, о которых ты говорил? Спасибо. - Сен-Жюст прикрыл глаза. Противно. Отвратительно. И, кажется, они идут по кругу. Необходимость диктатуры очевидна - все слишком далеко зашло. Но это - не то, за что они боролись. Однако, их главный соратник бьет в спину и считает, что так и нужно. - Пожалуйста, дайте мне воды, - сквозь зубы закончил Сен-Жюст. Ему стало хуже.

- Не могу допустить, чтобы твой вопрос остался без ответа, Жорж, - Робеспьер подошел к столу и, взяв графин, обнаружил, что воды там очень мало. Ничего, есть початая бутылка вина, можно развести вино с водой. При лихорадке это не повредит, даже напротив. Глядя в глаза соратнику, он продолжил тем же ледяным тоном: - Карье однажды пытался убить меня и ему почти удалось выполнить свое намерение. Возможно, он хотел повторить эту попытку еще раз, не так давно. Это - очень неприятный опыт, Жорж. Я бы не хотел повторить его в третий раз. - Наполнив стакан сначала остатками воды, а потом вином, он подошел к Антуану и помог ему приподняться, чтобы было удобнее пить. Продолжать беседу с Кутоном не хотелось.

- Я не знал этого. - Кутон смотрел, как соратник склонился над Сен-Жюстом. Этому юному гражданину прощались все ошибки и промахи. Ему же... Лицо Кутона приобрело серый оттенок. - Но, в любом случае, что сделано то сделано... Так?

- Согласен с тобой, - не оборачиваясь сказал Робеспьер. - Сделанного не вернешь. Мы попробуем исправить допущенные ошибки и остается только надеяться, что наши враги до тех пор не найдут способ усугубить ситуацию. А что касается тебя, Жорж, то я бы очень хотел, чтобы ты взял на себя просмотр донесений и отчетов из провинций. Думаю, что твоя самодеятельность будет иметь довольно широкий резонанс, найди же способ оправдаться хотя бы перед ними.

Унизительное предложение заставило поджать губы и вскинуть глаза.

- Донесений и отчетов из провинций? - переспросил он еще раз. Невероятно! Его удаляют от участия в парижских событиях!

- Не хочешь? - тихо спросил Робеспьер, сверкнув глазами. - Не хочешь, да, Жорж? А между тем, это очень интересно... Никогда не задавался вопросом, что скажут наши коллеги, якобинцы из провинции в том числе, когда узнают, что петиц3ионер, который выступал с официальным докладом в Клубе, погиб в тот же день под колесами экипажа? В том, что это несчастный случай никого не убедишь. Я наивно полагал, что ты захочешь исправить свое воистину шедевральное творение и поможешь их разубедить... Однако я ошибся. Я беру свои слова обратно, Жорж. Я займусь этим сам.

Сен-Жюст, слушая их диалог, размышлял о словах Кутона и его необходимости в Комитете. Самым неприятным было то, что соратник во многом был прав. Они увлеклись расследованием и упустили кое-что важное, что фактически означало несколько шагов назад. Что говорить, он слишком много времени уделял личной жизни. В этом чертов безногий зануда тоже прав. А то, что тот говорит о Карно... Ни он, ни Максимильян не знали, как далеко все зашло - и не стоит морочить себе голову самообманом. Показать это сейчас? Принять сторону безумца Кутона? И снова - нет. К тому же, Кутон только и мечтает, как убрать его с дороги и занять его место. Но он - и вправду безумец, а не друг. Почему-то именно сейчас Сен-Жюст подумал о том, что по большому счету кроме Робеспьера у него среди смертных не осталось близких людей... Однако, Кутон выглядит жалко. Немного поднажать, и он будет сломлен. Нужно ли это в сложившейся ситуации? Ни в коей мере. Значит, нужно погасить конфликт.

- Мне кажется, Жорж хотел сказать не это, - мягко сказал Сен-Жюст.

Кутон бросил на него изумленный взгляд. Мальчишка его защищает? Дожили. Но, как бы там ни было, а Сен-Жюст умен и знает Неподкупного, как никто другой. Если он указывает ему на ошибку, значит...

- Антуан прав. Максимильян, я совсем не говорил о том, что не хочу этим заниматься, - произнес Кутон, опустив глаза. - Дай мне возможность все исправить. Нам надо держаться вместе, несмотря ни на что. Пожалуйста, прости, что не поставил тебя в известность.

- Я буду очень признателен, если ты хотя бы иногда будешь держать меня в курсе текущих дел, - прохладно ответил Робеспьер. Ссориться не хотелось, усугублять конфликт - тем более, так как им еще предстоят совместные заседания в Комитете. И против Комитетов. Злость прошла, вместо нее навалилась усталость.. Где-то внизу хлопнула входная дверь - вернулась квартирная хозяйка Антуана, которая, скорее всего, ходила за покупками после того, как отдала записку для Жоржа. Тем более следует прекратить ссору, недоставало, чтобы об этом рассказывали потом на всех углах. - Да, нам нужно держаться вместе и ты, безусловно, прав насчет некоторых вещей. - Слова о раскаянии он благополучно пропустил мимо ушей, так как не знал, насколько они искренние. Считает же Кутон вполне возможным бить в спину?

- Пожалуйста, позовите гражданина Матье, он поможет мне добраться до дому, - произнес Кутон. - И еще. Максимильян. Заклинаю - подумай о Фуше...

***

Когда дверь за Кутоном закрылась, Сен-Жюст попросил Робеспьера дать ему блокнот, перо и бумагу. И вино.

- Максимильян, я не стал говорить вслух то, что думал... Но Жорж поднял несколько важных тем, которые я считаю нужным обсудить как можно быстрее. Я сделаю все возможное, чтобы присоединиться к вам в Комитете как можно скорее. А пока нам надо составить план действий. Будет ли это диктатура или новый закон. Неважно. - Сен-Жюст нахмурился.

- Что же, обсудим все по порядку, - кивнул Робеспьер. - Только прошу тебя, прекрати говорить о диктатуре. Весь во внимании, - он подвинул ближе к кровати стул и вытащил из внутреннего кармана свой блокнот, чтобы делать заметки по ходу беседы. Хотелось пить, но вряд ли симпатичная гражданка решится прервать их беседу. - Думаю, что ты хочешь обсудить не только Фуше, поэтому изложи все и станем обсуждать вопросы по мере их возникновения.

- Слова Жоржа навели меня на мысль о том, что мы упустили нечто важное, Максимильян. - заговорил Сен-Жюст. Слова давались с трудом - нелегко признавать свои ошибки. - Возможно, со стороны виднее. Но я склонен, как только встану на ноги, изучить обстановку с Комитетами и, возможно, устроить некоторую .. чистку. Прости, говорю, что думаю. Но Вадье своей речью о Катрин Тео бросил тебе перчатку. Я воспринимаю это именно так. В стране может быть лишь один лидер. Остальные должны... Черт, я вновь говорю о диктатуре. Прости. Но мне бы хотелось, чтобы бы переубедил меня. И еще. Кажется, я не поблагодарил тебя за поддержку. Спасибо, Максимильян. Без тебя мне было бы труднее справиться с этой болезнью.

- Согласен с тобой, хотя признавать это очень неприятно, - сказал Робеспьер. - В ближайшее время я удалю Фуше из Клуба окончательно, ведь согласно регламенту он еще не в отставке, а на должности председателя его просто замещают. Колло - не самая худшая из худших кандидатура, однако я хочу удалить Фуше. Что касается Катрин Тео, эта перчатка меня не слишком беспокоит, есть вещи и поинтересней. Нужно будет подписать ордер на арест всей это веселой компании во главе с Тео, мне это начинает надоедать. С точки зрения политической Вадье ничего не добился своей эскападой, с точки зрения общественного мнения на него пока что смотрят с недоумением, а с точки зрения сплетен - мне приходилось слышать вещи и гораздо хуже. В общем и в целом меня гораздо больше интересует Фуше, чем это. Согласен с тобой о чистке в Комитетах, это давно пора было сделать, но если не диктатура, то только закон о реорганизации трибунала. Третьего варианта быть не может, я думал об этом. А о болезни... - на этом пункте Робеспьер был вынужден признать, что растерялся. - Не стоит благодарности, важно, что с тобой все в порядке... Насколько это возможно с таким ранением, разумеется.

- Я знаю, что если бы не мои друзья, то умер бы, - тихо сказал Сен-Жюст. Он подумал о том, что становится сентиментальным. Робеспьер просидел с ним столько дней, и все это время, открывая глаза, он видел только его бледное лицо. Сколько раз они ссорились, сколько раз он позволял себе бросать ему в лицо обвинения. Был ли в этом смысл? Вот и переоценка ценностей. - А еще я понял, что еще не готов умирать, - сказал вслух Сен-Жюст. - Поэтому мы должны все исправить. И остановить процесс. Если ты считаешь, что для этого нужен закон о реорганизации Трибунала... я согласен промолчать в Конвенте и попытаться переосмыслить эти законы.

- Если ты считаешь, что кроме диктатуры и принятия нового закона есть какой-то третий вариант, я охотно выслушаю тебя, - после долгой паузы тихо сказал Робеспьер. - Мне не очень нравится эта реформа, но я не вижу другого выхода. Чтобы провести чистку в Комитетах необходимы... необходимы диктаторские полномочия, - ну вот он и сказал это. Кажется, хуже уже не будет. - Я не хочу этого, так как это сводит на нет все потери и все то, за что мы боролись. Поэтому склоняюсь к мысли о реформе трибунала как о временной мере. Хотя, по большому счету, обе эти меры одна другой стоят. Неизвестно, какая хуже. С другой стороны, проведя предварительную подготовку, я пришел к выводам, что реформа трибунала либо будет нужна в скором времени, либо нам ее навяжут. Слишком часто жалуются, что нет присяжных, из-за этого, мол, не может свершиться правосудие. Наиграно до безобразия, но нам ставят это в вину, пока что в косвенную.

- Временная мера. - Сен-Жюст грустно улыбнулся и протянул руку соратнику. - Хорошо. Пусть будет так. Через два дня я надеюсь быть в Комитете и поддержу тебя.

- Если за эти два дня мы не придумаем третий вариант, - сказал Робеспьер, пожав протянутую руку.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Июл 05, 2010 1:48 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Акробат, Гош

"Сите, 57, 20.00". Вот и все, что было в записке, которую нечаянно обронил высокий молодой человек, проходя мимо него. Конечно, конечно, мусорщик приберет, это его работа, за нее  даже платят деньги. Уже ближе к семи часам он оставил свою метлу и отправился домой - переодеться и обдумать сложившееся положение. Его ищут. Однако до сих пор не опознали, что, несомненно, плюс. Высокий, светловолосый гражданин, о котором неизвестно ровным счетом ничего, спрашивал о нем и его искал Огюстен Робеспьер... Кроме ищеек, которые шли по следу, но у которых не хватало фантазии на то, чтобы понять простую истину: Фабатье и Акробат - одно и то же лицо. Да, за свою не такую уж и долгую жизнь он перепробовал множество профессий,  по сравнению с которыми ремесло мусорщика не самое зазорное, граждане. Подумав о возможной ловушке, а о возможных подводных камнях он думал всегда, Фабатье  вооружился, прихватив два ножа, ложку с остро заточеным краем и еще несколько мелочей, с помощью которых можно доставить немало неприятных сюрпризов. Напялив мятую и засаленую шляпу с петушиным пером и прихватив также пачку бумаги и письменный набор, Фабатье отправился к месту встречи. Будет изображать из себя переписчика, если понадобится. Сите 57, оказалось бывшей красильней, судя по вывеске. Кто-то выкупил помещение и видимо хотел сделать из него нечто вроде конторы, но задуманное ему не удалось. Рядом была неряшливого вида таверна, а с другой стороны - прачечная. Небогато. Как бы там ни было, соваться в красильню он не собирался. Немного выждав, Фабатье сел на углу возле таверны, положив на колени дощечку с письменными принадлежностями. Гражданам иногда нужно написать донос, если кто-то выпив лишнего что-нибудь сболтнет... Бездесяти минут восемь на улице появилсся молодой человек, особенно заметный не только потому, что оглядывался по сторонам в поисках кого-то, но и... одним словом, он выделялся из толпы здешних завсегдатаев. А еще молодой человек был ему хорошо знаком. И еще он соверщенно бессознательно положил руку на рукоять пистолета. Эге... А дело может быть щекотливее, чем он думал. Фабатье склонился над бугами, продолжая наблюдать через очень удобную прореху в шляпе.

*Ситэ, 57, Ситэ 57*, - Гош мысленно твердил себе этот адрес. стараясь отключиться от остальных мыслей, которые тем паче не было смысла обдумывать, так как дела это уже не меняло. Покосившийся домик, втиснутый между двумя оживленными заведениями, у дверей одного из которых все больше толклись женщины, пытаясь успеть до закрытия, а у дверей второго - мужчины, которые как рза никуда не торопились, выпивая и раскуривая в трубках дешевый табак. Если пытаться убить человека в этом домике, все мигом сбегутся на шум. Гош машинально положил руку на рукоятку пистолета, размышляя, что звук будет тут же услышан.
В здании красильни было темно и пусто. Гош некоторое время стоял в темноте, скрывшись в углу за дверью, но через четверть часа понял, что ждать бесполезно. Человек, которому была назначена встреча, понял все то же, что и он. Но едва ли он решил просто не явиться к месту встречи.

Выйдя на улицу, Гош присмотрелся к окружающим. Среди посетителей таверны, как и среди гражданок у прачечной его не было.
Разглядывая окружающих, он заметил человека в рваной шляпе, который сидел на углу, сверля прохожих своими маленькими черными глазами, блестящими как уголь.
С другой стороны, он мог ошибиться, поэтому просто устроился за столиком снаружи таверны, взяв кофе и наблюдая за человеком. Сумерки сгущались, граждане расходились. Человечек же сидел почти не двигаясь.
Значит, он.
Воспользовавшись временем, пока улица еще не опустела, Гош поднялся и, смешавшись с толпой, скрылся в дверях красильни.
Снова заняв место в углу за дверью, он решил подождать.
Если это - тот, кто ему нужен, то он сам придет.

Выводы, сделанные по наблюдениям, могли оказаться как верными, так и ошибочными. Можно было предположить. что молодой человек явился сюда для того, чтобы убить его - слишком уж часто он тянулся к пистолету. Пальцы сжимались на рукояти, а значит, настроен решительно. С другой стороны, он просто мог опасаться своих врагов, слежки, чего угодно и тогда подозрения оказались бы необоснованными, а сообщение - не полученным. Такого промаха Фабатье позволить себе не мог. Оставалось только выяснить, что нужно этому юноше с военной выправкой, другого выхода нет. Понаблюдав еще немного, он не обнаружил  в пределах видимости явных шпиков, это облегчало задачу. Разумеется, где-то они были, но или наблюдали очень хорошо, либо не за ним. Фабатье тихонько вздохнул. Надо же было так осложнить себе жизнь! Признаться,  в его планы не входило нападать на депутатов Конвента, но кто же знал, чем обернется эта оплошность. Удивительно, как они не перевернули вверх дном весь Париж... Говорят, что этот мальчик, Сен-Жюст, выжил... какая досада. Это говорило о том, чтио он теряет хватку, стареет. Раньше свидетелей не оставалось. Впрочем, к делу. Поднявшись, Фабатье оставил

Odin (00:19:36 5/07/2010)
свою табличку и бумаги за ненадобностью и подошел к старой красильне. Дверь приоткрыта, но следы, хорошо видные при свете заходящего солнца не ведут внутрь. Значит, притаился за дверью. Значит, убийца. Значит, нужно убить его, чтобы не быть убитым самому. Остановившись так, чтобы  дверной проем был за спиной, а свет падал внутрь помещения, Фабатье сунул руку в карман, подцепив пальцем тонкую шелковую веревочку. На счастье. - Кого-то ищете, гражданин? - гнусаво осведомился он.

Гош услышал шаги за дверью еще раньше голоса. Значит, все верно. Карно говорил, что Акробат опасен. Он ранил Сен-Жюста. И, конечно, он настороже. Пусть просто зайдет внутрь - дальше можно положиться на зрение и помнить, что этого человека нельзя подпускать близко, так как, как и все воры и авантюристы, он прекрасно владеет ножом или кинжалом.
Не отвечая, он нащупал в карман мелкую монетку и кинул в темноту в стороне от луча света из-за двери. Та зашуршала, скользя по клочкам соломы в глубине помещения.

Фабатье весело улыбнулся. Вытащив из кармана монетку, тоже бросил ее в темноту. Неужели  мальчик думает, что он так глупо бросится на нож или на пулю? И в любом случае молчать - неразумно. Ведь он может сейчас скрыться. А потом побегай, юноша, поищи по всему городу. Если не смогли справиться ищейки, то куда тебе...  Нельзя оставлять в живых таких наивных. Фабатье снова улыбнулся. Нужен ли шум с еще одним убийством? Вряд ли. А впрочем... как получится. Сжав в ладони шелковую веревочку, он быстро вытащил и ее, и привязанную к ней тяжелую гайку. Раскрутил в воздухе по принципу пращи, не много оборотов, действовать нужно быстро и... дальше дело техники. Благословенна будь работа в бродячем цирке и "смертельные номера". Одним прыжком он оказался почти в центре комнаты, переместившись так, чтобы свет от заколоченного окна падал на силуэт в углу. Упал на колени как раз в тот момент, когда грохнул выстрел. И бросил  свое необычное оружие, пытаясь попасть в центр лба противнику. Видимо, попал, так как из угла донесся приглушенный стон. Перекатился в сторону раз, второй. Выстрела не последовало. То ли молодой глупыш потерял сознание,
то ли у него не было второго пистолета. Но выстрел... как плохо. Сюда сбегутся люди. Нельзя терять времени. Собственным ножом он оцарапал себе руку. Так, чтобы из пустяковой царапины натекло побольше крови. Зажав второй ладонью рану, он вышел на улицу. К дому бежали.  - Граждане, граждане... плаксиво сказал он. - Там... бандит! Он стрелял в меня! - Граждане зашумели, даже не пытаясь его остановить. Вид крови и вид жертвы всегда производит впечатление.

Прижимая руку ко лбу, Гош поднялся.
Железный предмет срезал часть кожи со лба, отчего крови было много. Впрочем, это и хорошо.
С трудом поднявшись и выскочив на улицу, он увидел толпу, которая собралась вокруг обиженного. Крикнуть, что этот человек - заговорщик - значит подставить Карно. Выстрелить в него посреди улицы - значит вызвать интерес к его смерти и снова подставить Карно.
Кто-то попытался остановить его.
- Если я бандит - то убью и тебя, прошипел Гош, оттолкнув прохожего, благо, район Ситэ считался достаточно нехорошим, чтобы жандармов поблизости не наблюдалось, а вот бандитов опасались.
В конце улицы он увидел знакомый маленький силуэт, которы быстро удалялся.
Перехватив Акробата со спины, он толкнул его вперед на набережную через невысокое ограждение и, увлекаемыый тяжестью человек перевалился за ним следом.

Настиг! Нет, он определенно теряет хватку. Фабатье упал, сжался в комок, а потом резко выпрямился, ударив преследовавшего его человека по голени. Не очнь помогло, но зато дало небольшую отстрочку во времени. Швырять нож слишком опасно,  он мог успеть перезарядить пистолет и тогда выстрелит точно. А так... возможно, предоставится шанс уйти.

-Стой, - прошипел Гош, - Не уйдешь, - из-за удара он не успел взвести курок, поэтому пистолет был почти бесполезен. Не успевая подняться, он схватил уходящего противника за ногу, опрокинув снова на гальку набережной. Если он поднимется снова, то уйдет. Не думая, Гош ударил Акробата пистолет в висок, надеясь, что удар оказался достаточно сильным, чтобы человек отключился надолго.

Удар оказался сильным. Почти теряя сознание, Фабатье выхватил нож и нанес удар, но уже не узнал, наколько результативно. Неужели все? Так глупо? Эта мысль была последней, так как сознание медленно угасало, как ни пытался он с этим бороться.


Что-то холодное вошло под ребро, притом что увернуться уже не было сил. Внезапно стало не хватать воздухе значит задето легкой.
Механически, пытаясь просто не сдаться, Гош еще раз ударил Акробата по голве рукояткой пистолета. Потом еще и еще... Все, противник больше не дергался.

Снова подползая к нему и приподнявшись на локте, так как боль была сильной, Гош наклонился к уху Акробата, стараясь просто не отключиться - удар в голову был очень сильным.
- Я не буду тебя убивать, Акробат, давай поговорим. Акробат, очнись. Я не хочу добивать тебя, слышишь? - не дождавшись ответа,

Гош тряхнул противника за плечи, забыв, что тот может быть все еще опасен, - Подожди, Акробат, не уходи, - зашептал он, - Я хочу знать, что там такое было. Слышишь?
Поняв, что ответа он не дождется, Гош отшвырнул труп и повалился рядом. Хотелось просто забыться и уснуть, но спать как раз было нельзя. Надо бежать, пока труп не нашли жандармы - хотя бежать - это сильное слово.

В таком состоянии он пройдет квартал или два... или полтора - в любом случае, рубашка в крови, как и голова, не говоря уже об ударе ножом. Его арестуют в любом случае - нечего и думать, чтобы сунуться к Карно или к себе домой... Сознание ускользает... Нет, где-то здесь... Знакомое здание, где ночью горит свет...
Ступенька... Еще три... Еще этаж...

Третий этаж ведь?

Да, она живет на последнем этаже.
Постучавшись в незапертую дверь, Гош не удержал равновесия и рухнул посреди комнаты.

---Вы? - донесся удивленный голос откуда-то сверху.
Но на этот вопрос он уже ответить не мог.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Июл 06, 2010 12:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Тюильри.

Сен-Жюст, Маэл, Карно.

Сен-Жюст вошел в свой кабинет и с удовольствием опустился в кресло. Вот он и вернулся. За эту неделю изменилось слишком многое. Стоило подставиться под нож, чтобы узнать о себе столько нового. Отношение Робеспьера. Возвращение Клери. Мысли Кутона, которые тот вывалил в минуту отчаяния. Возможно, его возвращение в Тюильри было преждевременным, и нужно было отлежаться, но он уже не мог себе этого позволить. К тому же, нужно подписать набор документов для Страффорда. В последнее время его стали слишком донимать сотрудники Комитета Общей безопасности. Не хватало еще, чтобы его обвинили в дезертирстве. Сен-Жюст слегка поморщился от боли в боку, когда резко потянулся за чернильницей.

- Итак, Страффорд, я пишу документ о вашей высокой миссии в Париже. Пора бы придумать для вас должность. Кстати, какие должности вы уже занимали за вашу долгую жизнь?

- Я... - Маэл даже растерялся, потом честно попытался перечислить в уме хотя бы с десяток своих назначений в разные времена, а потом бросил это бесполезное занятие. Он был просто рад, что Сен-Жюст жив и даже почти невредим, хотя выбираться на такие дальние дистанции как Тюильри ему было, наверное, сложновато. Да и нежелательно... - Знаете, Сен-Жюст, я тут подумал и решил, что за большинство моих должностей меня гильотинируют без суда и следствия... Первой моей профессией была профессия... священника и общественного деятеля, а вот дальше я уже не знаю, что можно, а что нельзя называть. Мне не очень нравится ваша идея придумывать что-либо, так как любые факты легко проверить. Ну, напишете вы меня каким-нибудь уборщиком в каком-нибудь Бюро, а потом выяснится, что меня там и близко никто не видел... Неприятности нам не нужны. И посоветовать вам ничего не могу, так как даже представить себе не могу всю эту бюрократию...

- Хорошо. Будете помощником хирурга, как вы и любите представляться, - пробурчал Сен-Жюст, выводя нужную запись. - Завтра Максимильян подпишет эту бумагу, и вы будете иметь возможность беспрепятственно разгуливать где угодно, гражданин.. Блаве... Кстати, давно хотел спросить у вас... Как вы относитесь к себеподобным? Вы же видели ... Клери? - Сен-Жюст уже давно не знал, как заговорить об этом, но время пришло. От нее добиться чего-то определенного было невозможно, она лишь рассказывала, что если бы за ним стали таскаться актрисы из Театра вампиров, то она бы их проучила, потому что сильнее. Но говорила ли она серьезно или шутила... Однако, она теперь действительно проводила с ним все время, и рано или поздно ее встреча со Страффордом должна была состояться.

- Я когда-то говорил вам о том, что если они не трогают меня, то я даю возможность спокойно существовать им, - ответил Маэл. - Явных врагов среди подобных мне у меня нет... мне кажется. Наверное, в силу моего возраста. А Клери - это та маленькая женщина со светлыми волосами? Бьянка? Я к ней не отношусь, Сен-Жюст. Точнее, я хочу сказать, что мы обменялись любезностями и заручились разрешением друг друга беспрепятственно бывать на территории, которую занимает другой. Не то чтобы мне было сильно нужно именно позволение, но это была любезность с ее стороны. Мы не друзья, но и не враги, вот все, что я могу сказать. Почему вы спрашиваете?

- Она попросила меня взять ее с собой, когда я покину Париж. Даже обещала слушаться вас, как старшего, - Сен-Жюст усмехнулся, представляя себе, как Страффорд гоняет и воспитывает непоседливую Клери. - Меня беспокоит ваше отношение к ней, Страффорд. Она тоже мой друг, хотя у нас и другие отношения... И мне бы не хотелось, чтобы ее присутствие... - Он замолчал, подбирая слова.

- Сен-Жюст, я не хочу читать ваши мысли, так как считаю это не совсем этичным, - улыбнулся Маэл. - Скажите прямо, что вы хотите, чтобы я не делал и я постараюсь этого не делать, если данные условия не слишком противоречат моим жизненным принципам. Я не буду мешать вашим разговорам, мне достаточно, чтобы никто не лез мне под руку, когда я выполняю свои непосредственные обязанности помощника хирурга. Вот, собственно и все.

- Нет, что вы, она вряд ли заинтересуется вашей работой, - улыбнулся Сен-Жюст. - Она сказала, что хочет написать о солдатах нашей эпохи. Будет ходить с блокнотом за мной по пятам и изображать Жана Клери. Не самая лучшая из ее ролей, но - что поделать. Если она поедет с нами, как женщина, ее разорвут на части. Я очень надеюсь, что он а вам понравится. Мне нужно увезти ее из Парижа... - Сен-Жюст прислушался и насторожился. - Время позднее. Шаги. Слышите? Кто-то направляется к моему кабинету или мне кажется?

- Не имею ничего против, - пожал плечами Маэл. - Однако вы только что заставили меня испытать не очень приятное чувство досады. Я не внимателен. Сюда действительно идут и, насколько я могу судить не углубляясь в сознание этого человека, он идет именно к вам. Поэтому... - он не договорил, так как шаги стихли у кабинета. - Уже пришли, - подытожил вампир.

Лазар Карно распахнул дверь нужного кабинета и замер на месте. Там было темно. Однако, охотничье чутье подсказывало, что в комнате все не так, как было вчера. Вчера Карно потратил около двух часов на поиски нужного документа. А именно - письма, написанного его рукой гражданину Лебону. Да, он совершил эту глупость. Это было полтора месяца назад, до того, как пропал барон. Всего одно письмо. И теперь Лебон пишет, что собирается приехать в Париж обсудить детали. Они обступают со всех сторон. Нельзя убить всех вообще, кто когда-либо говорил с ним. Иначе получится также, как с Неподкупным, который мечется, пытаясь составить списки людей, которые могут нанести ему удар. Однако, письмо к Лебону нужно найти и уничтожить. В особенности - после того, как он собственными глазами прочел в отчете одного из сотрудников Бюро тайной полиции, что такое письмо было перехвачено и передано руководителю Бюро. То есть, Сен-Жюсту. Карно чиркнул спичкой и вздрогнул. Огонь осветил две застывшие фигуры.
Карно взвел курок.

- Не нужно стрелять в меня, гражданин Карно, - тихо сказал Маэл, даже не пытаясь скрыть довольную улыбку. Ну что поделать, слишком свежи у него в памяти роскошные воспоминания о не менее роскошном бегстве из маленького городка на границе с Австрией. Жаль только, что Сен-Жюст не знает, что Кобург почти не имел отношения к той погоне, разве что косвенное. Инициатива исходила от оставшихся в городе австрийцев и от самого Карно. Притом неизвестно, кто приложил больше усердия к тому, чтобы поймать беглецов. При мысли о том, что переговоры все же были сорваны, к нему сразу же вернулось и хорошее настроение и даже некоторое благодушие. Подумав, он прибавил: - Иначе зрелище получится... не очень приятное. А вот что вы здесь делаете - это другой вопрос и задаст его вам хозяин этого кабинета.

Сен-Жюст не верил своим глазам. Карно? Поздно вечером? В его кабинете? Один? Предположить, что генерал просто ошибся дверью было невозможно. Значит, заговор и измена. Третьего не дано. Сен-Жюст с силой сжал подлокотник кресла, чтобы выплеснуть ярость. Затем чиркнул спичкой и поднес ее к подсвечнику. Комната озарилась тусклым светом.

- Ошиблись дверью? - выразительно спросил Сен-Жюст, не сводя глаз с непрошеного гостя.

- С чего вы взяли? - довольно грубо ответил Карно. При виде Страффорда он испытывал такую гамму чувств, что перечислить все было трудно. Злость, ненависть, желание навсегда смести с лица земли этого человека. Никто и никогда прежде не переходил ему вот так дорогу. - Напомню вам, Сен-Жюст, что все члены Комитета по очереди дежурят в Тюильри по ночам. А вот вы в последнее время своим присутствием нас не балуете. Этим был вызван мой интерес к вашему кабинету, из которого, как мне показалось, я услышал голоса. Теперь вижу, что не ошибся.

- Видите, Сен-Жюст, как много вы упускаете, болея... - сквозь зубы сказал Маэл. - Утешьтесь тем, что когда придет ваша очередь дежурить, то вы со спокойной совестью можете прогуляться в кабинет к гражданину Карно под таким же благовидным предлогом. И не обращайте внимания на голоса, раз вы патрулируете коридоры, вам должно быть все равно, с кем там беседует в кабинете гражданин Карно и что у него за дела. Ваша задача - воспрепятствовать начинающимся безобразиям, верно?

- Что вы, Блаве, уверен, что гражданин Карно не слышал тут моего голоса. Скорее всего, он посчитал, что в мой кабинет забрались воры и решил их пристрелить, - продолжил издеваться Сен-Жюст, переглянувшись с Маэлом. - Кстати, вопрос недоверия к охранникам Тюильри - дело серьезное. Стоит обсудить это на ближайшем заседании. Не пристало генералам бегать с пистолетом, охраняя чужие кабинеты, вместо того, чтобы употребить это время на что-то полезное, так ведь?

- Вы зря издеваетесь, граждане, - неожиданно спокойно ответил Карно. - Не далее, как три дня назад из моего кабинета пропал один, к счастью, не очень важный, но документ. Мне интересно посмотреть в лицо человеку, который мог это сделать.

- И поэтому вы решили обыскать кабинет Сен-Жюста? - понимающе кивнул Маэл, широко улыбнувшись. - Понимаю... Лучше всего это делать ночью или поздно вечером, когда никто не видит. Позвольте спросить, а почему не кабинет Робеспьера? Ведь гражданин Сен-Жюст был болен все эти дни и это факт далеко не секрет.

- А с чего вы взяли, Блаве, что гражданин Карно не пришел сюда прямиком из кабинета Неподкупного? - поднял брови Сен-Жюст. ------- Карно промолчал. На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя в данный момент больше всего на свете ему хотелось ударить ненавистного мальчишку головой о стену.

- Я просто предположил, - пожал плечами Маэл. - Всем известно, что Робеспьер работает допоздна и вряд ли будет счастлив подобному вторжению... Хотя я советую спросить, не пропадали ли у него разные нужные и не очень бумаги. Все ли документы он нашел на своих местах? Ведь нехорошо грешить на секретаря, правда? А вот вы - болеете и не должны находиться здесь. Кстати, когда людям кажется, что они слышат голоса, то они обычно стучатся в дверь, а не пытаются открыть ее своим ключом.

- Хватит, граждане, - тихо проговорил Карно. Его низкий голос был сейчас больше похож на рычание затаившегося зверя.

- Ваши объяснения вам придется повторить завтра при всех, - резко сменил тон Сен-Жюст, переходя на свою обычную надменную манеру изъясняться. - Я не верю ни одному вашему слову. Посмотрим, верят ли вам наши коллеги.

Хватит, так хватит. Маэл принялся набивать трубку, чтобы чем-то заняться. Какой приятный образец гадюшника в их правительстве, просто слов нет. Хотя, так было всегда и будет, пока люди остаются людьми. Что касается Карно, то тот явно замыслил какую-то гадость, но читать его мысли не хотелось. Лучше решать трудности по мере их поступления. Однако молчать было выше его сил: - Будете идти завтра в Тюильри, не забудьте одеть под фрак кирасу, - совершенно серьезно посоветовал он Сен-Жюсту.

- Думаете, мое выступление в Комитете может по каким-то причинам не состояться? - нахмурился Сен-Жюст. - Ах да. Человек, который шастает по кабинетам комитетчиков может попытаться напасть на меня. Вы ведь об этом, Блаве? - Он не забывал поглядывать на Карно. Похоже, на этот раз генерал взбешен от души. Как давно хотелось понаблюдать за его вытянувшейся рожей. Ничего-ничего, Карно, это только начало... Как только мы соберем все доказательства по делу Декувьера, ты пойдешь под суд, как простой убийца.

- Не обязательно напасть. И не обязательно сам, - меланхолично сказал Маэл. - Однако я бы ожидал любой гадости. Так как очевидно, что у гражданина Карно пропало не просто письмо, а очень важное письмо, которое нужно сохранить втайне. И вот представьте, вы что-то ищете и так глупо попадаетесь... Нет, Сен-Жюст. Кираса, только кираса. Минимум.

- А вы, вижу, фантазер, гражданин Страффорд, - сквозь зубы произнес Карно. - Что ж, оставляю вас упражняться в остроумии. До завтра. - Он резко повернулся и вышел.

Сен-Жюст выдержал паузу, слушая, как затихают тяжелые шаги генерала. Ситуация складывалась дикой. Робеспьер при всей его подозрительности, наверное, не мог и помыслить, что Карно шарит по кабинетам в их отсутствие. А, может быть, и мог бы. - Что могло привести сюда Карно - вот в чем вопрос, - задумчиво проговорил вслух Сен-Жюст, набивая трубку. - Не думаю, что он делает это регулярно. Слишком рискованно. Скорее всего, он пошел на этот отчаянный шаг, чтобы добыть что-то, попавшее ко мне. Печально то, что я пока не знаю, что именно так сильно ему понадобилось.

- Вы же слышали, он сказал, что у него пропал документ, - сказал Маэл. - Думаю, что это - правда, хотя бы частично. Что можно искать у вас в кабинете, кроме бумаг? Однако текущие бумаги - не являются сверхсекретными, по крайней мере, для него. Я высказал версию о письме, но он не дал понять, попал я в точку своим предположением или же промахнулся - ведь девяносто из ста, что его интерес именно во входяще-исходящей корреспонденции. У меня тоже нет идей, что могло ему понадобиться, я не слишком силен в вашей бюрократии. А с Робеспьером вы поговорите... И с тем, кто вел дела в ваше отсутствие. Пока что мы сделаем вот что... - Маэл оторвал от листа бумаги длинную полоску и нарисовал на нем незатейливую картинку: озеро, лошади, пара деревьев, луна. Почти пастораль. - Внимательно изучите этот не претендующий на художественную ценность рисунок, Сен-Жюст. Мы приклеим его на дверь и если утром вы найдете его поврежденным или измененным, значит, у вас побывали гости. Самый простой способ не прибегать к хитроумным печатям и замкам.

Сен-Жюст рассмеялся. В компании со Страффордом окружающий мир переставал почему-то выглядеть таким мрачным. Возможно, дело было в его отношении к жизни. Сколько грязи и предательства уже видел этот человек, который провел среди людей не одно столетие?

- Браво, Страффорд, не знал, что вы еще и художник. Вполне неплохо. Особенно вам удалась луна. И все же о бумагах. По логике вещей то, что нужно Карно, попало в мой кабинет не так давно. Меня тут не было около недели, а явился он сюда сейчас. Конечно, трудно "искать то, не знаю что", но я хочу пересмотреть все бумаги, переданные мне из моего ведомства. К сожалению, я не могу забрать все это домой. - Сен-Жюст развел руками.

Маэл тоже рассмеялся, выслушав комментарий о луне. Не нужно быть Мариусом, чтобы глядя на рисунок сказать, что художник из него на редкость бездарный.

– Зато эта картина обладает ярко выраженной индивидуальностью, - сказал он, но потом посерьезнел. - Но о бумагах. Думаю, что нужная Карно бумага пропала давно, а пропажу он обнаружил недавно. Посудите сами, вас не было всего около декады и за это время текущие документы, требующие ответа поступали не к вам, а к кому-то другому, верно? Если так, то бумага поступила до того, как вас ранили… Хотя я могу и ошибаться, так как не знаю принцип вашей работы. Даже не знаю, что посоветовать вам в поисках – я в этом не понимаю ровным счетом ничего. Хотя, если вам нужна какая-то помощь, достаточно только сказать.


- Понимаю, что дело бесполезное, но просто не могу встать и уйти, - виновато улыбнулся Сен-Жюст. - Хотя бы полчасика. Давайте просмотрим бумаги, переданные мне из Бюро общей полиции. Могу предположить, что Карно хотел бы забрать нечто, написанное лично ему, или - наоборот - им самим. Ну не донос же на себя он пытался своровать! Садитесь, Страффорд. Обещаю, всего полчаса - чтобы успокоить совесть. - Сен-Жюст углубился в бумаги. Перед глазами поплыли строчки отчетов, доклады агентов, письма... Ничего, за что можно было бы зацепиться. - Бесполезно. - Сен-Жюст в сердцах поставил стопку бумаг на стул и откинулся на спинку кресла. Несколько листков упали на пол. Один из них внезапно привлек внимание Сен-Жюста. Своеобразный почерк, хорошо ему известный по планам наступлений, которые регулярно изучал генерал Пишегрю. Рука Карно. Сомневаться не приходится. Но что это? Письмо, адресованное... Лебону? "Забудьте обо всем, что связывает вас с де Бацем. И ждите моих указаний...". Сен-Жюст медленно поднял голову и посмотрел на Маэла. - Кажется, мы нашли это, Страффорд. Карно связан с заговорщиками. Это письмо его уничтожит.

- Неужели нашли? - недоверчиво переспросил Маэл. Похоже, гражданка Фортуна решила на этот раз повернуться к ним лицом, а не как обычно. Впрочем, то, что Карно был связан с заговорщиками - для него не новость... - Там одна страница? А остальное? Вы нашли это с давними бумагами? И что теперь намерены делать? - вопросы сыпались один за другим, но он ничего не мог с собой поделать: слишком велико было желание доставить гражданину Карно несколько неприятных минут.

- Уничтожу его на завтрашнем заседании, - коротко проговорил Сен-Жюст. - Думаю, Максимильян меня поддержит. Пока в Комитете сидят заговорщики, страна будет катиться в пропасть.

- Хорошая мысль, - кивнул Маэл. - А до завтрашнего заседания спрячьте это письмо подальше и понадежней. Что-то мне подсказывает, что гражданин Карно сейчас беспокоится как никогда раньше - а вдруг вы докопаетесь до сути? И он опасен. На моей памяти один английский министр украл у другого важный документ государственного значения, потерпевший не мог ничего доказать и решил уничтожить противника, рассказав королеве несколько забавных фактов из биографии своего оппонента. Оппонент поступил иначе: он уничтожил своего врага в глазах общественности и как государственный деятель тот человек вынужден был уйти в отставку. Несмотря на то, что этой истории почти двести лет, она актуальна до сих пор, вам не кажется? Не дайте вашему противнику понять, что он загнан в ловушку. Добивайте сразу.

- Так и будет, Страффорд, - кивнул Сен-Жюст. - Благодарю вас и пойдемте. Вы собирались поужинать. И я не против подкрепиться. - В глазах стояло перекошенное лицо Карно. Завтра он выведет заговорщика на чистую воду.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Июл 06, 2010 1:42 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж, потом - квартира Эжени, потом - старая квартира Эжени.
Сомерсет, Эжени

Граф Уильям Сомерсет пересчитал монеты. Еще неделя жизни. Затем - прозябание. Интересно, насколько человеческий организм привыкает к привратностям жизни? Не так давно он глотал лекарства, запивая их вином, спал в канаве и, просыпаясь, не всегда мог вспомнить, как его зовут. Теперь же сознание возвращалось. Вот только какой ценой. Сколько раз друг предупреждал его о зависимости и о том, что он потеряет собственное лицо. Плевать. Сколько еще ему осталось жить – год, два, три? Каждый день должен приносить радость и удачу. И не имеет смысла хоронить себя, раз ты уже стал таким, каким стал. Никогда ни о чем не жалеть. Правило жизни графа Сомерсета, бывшего английского подданного, а ныне – самого веселого из парижских нищих. Вчера у него было настроение поболтать с двумя проститутками с улицы Вожирар. А у них все не так скучно, как казалось. Десятки историй о жизни, плюс – полное право на счастье, как и у любого другого человека. А они были добрыми – эти развратницы-гражданки. Дали кров, накормили и обласкали.О них сохранится прекрасное воспоминание. Но пора подумать и о деле. Если барон погиб, нужно продолжить начатое. И разведать, что творится в секциях. Но вначале – гашиш. А потом – все остальное. Сомерсет вошел к знакомому торговцу и протянул ему деньги. Еще через час он, сидя у подножья полуразрушенного собора Сен-Жермен-де-Пре, считал звезды и чертил на земле план действий.

*Опий и врач. Или в обратном порядке? Главное - быстрее*, - Эжени почти бежала с сверхъестественной скоростью по ночной улице. Волосы снова выбились из прически, но апервые за некоторе время ей было не до кокетства перед зеркалом.
Только она снова почувствовала себя уютно, думая даже наведаться в Театр и провести пару уютных летних ночей, болтая с Арманом и Элени, когда раздался этот стук в дверь.
- Вы? - удивленно спросила она, не веря своим глазам, так как или перед ней возник сам Гош, или его брат-близнец.
Впрочем, в этот раз им снова была не судьба поговорить, так как ночной гость упал на пол. едва не сбив ее с ног и цепляясь рукой, как за опороу, за ножку кресла, видимо, чтобы уцепиться за нее и подняться - впрочем, он потерял сознание сразу же.
Стараясь не терять головы и радуясь, что ни в чьей фзической помощи она точно не нуждается, Эжени переложила раненого на диван. В принципе, вина с ее кровью могло бы хватить для исцеления многих ран. Но если он завтра проснется здоровым - нкто не поверит в возможность такого чуда. Кроме того, ее сильно обеспокоила сама рана, в которой застряло много мелких осколков. видных даже невооруженным глазом - видимо, нож, которым его ударили, был специально зазубрен, чтобы если не убить, то впоследствии вызвать воспаление в ране и убить уже через несколкьо дней или недель. И все же вино, смешанное с кровью, подействовало. Раненый уснул - и, судя по всему, видел кошмары.
Итак, врач и опиум.
Проходя вдоль бульвара Сен-Жермен, чтобы уйти вниз ко Двору Чудес, Эжени услышала чей-то оклик.
Обернувшись, она увидела того самого англичанина, которыйне был похож на англичанина. К которму однажды она ощутила жалость, а потом - интерес и жгучее желание помочь, а в последнюю встречу - странное желание открыть свою сущность. Хотя бы во сне - или не во сне.
А еще он - большой любитель опия.
- Вы так и не бросили свои темные зелья, - проговорила Эжени с чуть большим сожалением, чем даже хотела показать, - Вы угасаете, я вижу. Но мне нужен опиум и я готова заплатить за него.

- Мне? Бесполезно. - усмехнулся Сомерсет. Он и сам не подозревал, что так обрадуется этой встрече. Хотя.. Была ли она такой уж неожиданной? Эта женщина была его видением и приходила в самые разные периоды его жизни. Женщина, которой можно было простить и ее исчезновения, и ее тайны просто за возможность заглянуть в странные полупрозрачные глаза, иногда - темные и мрачные, как грозовое небо, иногда - светлые и веселые. Черт знает что такое. Никогда прежде он не знал более завораживающих женщин. - Но я могу отвести вас к человеку, торгующему превоклассным опием. Весьма сожалею, что не могу предоставить вам его сам. Употребляю другое. Но... неужели вы все-таки - из таких, как мы? Обреченных на вечные поиски денег и удовольствий?

- Нет, я из других, - ответила Эжени серьезно, - Из тех, кто ищет свое счастье всю жизнь, но не находит его в бегстве от этой жизни. Мне жаль, что мои слова ничего не изменили у Вас. Я ведь не посмеяться пыталась над Вами, когда говорила о делах и том, что с приличной оуви начинается многое. Но сейчас нам нужен опий. Не для меня, а для одного человека, который плохо спит этой ночью. Простите, - зачем-то прибавила она.

- Это, наверное, мужчина, причем, важный для вас, - кивнул Сомерсет. - Такая удивительная женщина, как вы, должна иметь необычного и достойного мужчину. Иначе я буду разочарован. Пойдемте. - Он взял ее под руку и увлек к нужному подвалу. А вы, значит, искали счастье? И считаете, что его не найти в бегстве от этой жизни? А где его, по-вашему, найти? Поделитесь рецептом? Я их собираю.

- У меня был такой мужчина, - выдохнула Эжени, - И не один. Хотя и немного. От последнего я сбежала. Теперь он мучается кошмарами у меня в комнате. А еще есть Вы, который избегает любых расспросов или отшучивается. Так нельзя, Гийом,, нельзя. Ваша свеча жизни правда почти догорела, и я почему-то хочу это изменить, - она расплатилась за опий в подвале и вывела Сомерсета на улицу, - Так как, Гийом. Расходимся? Или, может, я - Ваш шанс, который дает Вам судьба?

- Вы - мой шанс. А вы еще этого не поняли? - Сомерсет широко улыбнулся и провел рукой по волосам. Она была еще красивее и необычнее, чем казалась раньше. Или он просто не разглядел тогда главного? - Я воспринимаю вас именно так, моя дорогая дочь прачки. Я правильно запомнил? Вы упорно не называете имени, но "Дочь прачки" - тоже имя. Хотите, провожу вас? Вы дадите лекарство тому мужчине, что не может спать без опия, и я уведу вас из дома смотреть на звезды. Договорились?

- Договорились, - кивнула Эжени, опустив глаза, чтобы скрыть радость, - Пошли.

***

Приведя Сомерсета к себе домой, она указала ему на кресло и открыла опий.
- А потом надо найти врача. Он не умрет, я не позволю, - тихо сказала она, посе чего кивнула на открытую бутылку вина на столе, - Выпейте, Сомерсет, прошу Вас. Хотя бы за жизнь. Впрочем- - за что Вам понравится. Я не отравительницы, честное слово, - несмотря на всю абсурдность ситуации, Эжени рассмеялась, - И даю Вам слово, что здесь Вас искать не будут.

- Когда вы говорите, мне кажется, что вы никогда не ошибаетесь. И я верю, что сюда не ворвутся жандармы. Я выпью вино за вашего красавца, и адже пожелаю ему здоровья. Пусть он и явный якобинец. - Сомерсет отсалютовал бутылкой и доверительно подмигнул. - А якобинцев я ненавижу. Хотите признание? Я до сих пор не уверен, что вы - моя реальность. Дайте вашу руку и сожмите мою ладонь. Вы удивительная женщина, моя прекрасная дочь прачки.

Эжени грустно посмотрела на него. Как ей раньше не приходило в голову, что из этого человека получился бы лучший бессмертный, которого можно только себе представить? Сильный, хладнокровный циничный... мечтатель? И не только это. Возможно, это было бы для него лучшим выходом - его глаза сейчас были самым живым, что осталось - на бледном лице не было ни кровинки, а красивые руки музыканта теперь дрожат, как он ни пытается это скрыть. Впрочем... бессмертные не могут вмешиваться. А он слишком яростен в своей ненависти к якобинцам. Он не сможет жить наблюдателем просто принимая то, что эта жизнь может дать.

- Что же Вы с собой наделали? - тихо спросила она, подойдя к Сомерсету и взяв его за руку, - Что наделали? Вы утратили связь с реальностью, потому что для Вас реален только Ваш преследователь. А все остальные скрываются в Вашем бреду от темных зелий. Пейте, в этом вине содержатся совсем особенные травы. Тоже темные и очень старинные. Рецепт хранится у нас в семье и переходит из поколени в поколение. Как только Вы пригубите, Вы поймете, что Ваши зелья больше не дадут Вам того, что Вы сейчас испытаете. Примите мою помощь, прошу Вас, - она подмигнула, - Хотя бы для того, чтобы увидеть меня в реальности.


- За вас. И за него, если хотите. - Сомерсет запрокинул бутылку и сделал несколько жадных глотков. Эта изматывающая жара истощила его организм,и постоянно хотелось пить. А вино было и правда необычным. Его хотелось пить еще и еще. Сомерсет насилу оторвал себя от бутылки и поставил ее на стол. - Вы правы. Очень необычный вкус. - Его глаза заблестели. Вино ударило в голову? Он не утруждал себя приемом пищи, отдавая все деньги на свое зелье. - А теперь, с вашего позволения, я покину этот дом. Не хочу поставить вас в неудобное положение перед вашим якобинцем. Судя по выражению его спящей якобинской физиономии, он крайне ревнив. А я, хотя и медленно теряю челвоеческий облик, все еще остаюсь привлекательным мужчиной. - Сомерсет поискал глазами шляпу. Уходить не хотелось.

- Стойте, - Эжени схватила его за руку, - Куда Вы пойдете? К очередной женщине, которая пригреет Вас на ночь? Продолжите медленно терять человеческий облик? Что если я придумала кое-что получше? Или все щее не верите, что я - реальность? - она подхватила его шляпу и кинула в руки Сомерсету, - Ну же. Ваша шляпа на ощупь гладкая. Вино имеет необычный привкус. В этой комнате пахнет фиалками. Это ли не достаточные доказательства того, что это не сон? Так что, идете за мной? Назад, в реальность? Или выберете Ваши странные сны, больше не будете пить такого вина, променяв его на дешевые лекарства? Так как, граф? - насмешливо закончила Эжени, оставаясь серьезной.

- К реальности меня возвращает ваш тон. - серьезно ответил Сомерсет. - Нет, я не хочу возвращаться. Меня там ничего не ждет. Якобинцы отняли у меня то, что я любил. Город. Образ жизни. Книги. Возможность просыпаться днем и, выбравшись в сад, лежать на траве, глядя в небо. Воспоминания. Прошлое. Предков и традиции. И лучшего друга, за которого я был готов продать душу. Скажите, зачем таким, как я возвращаться? Разве что ради мести. Но я устал гоняться за этими толпами безумцев, которых меньше не становится. Простите, простите мне эти резкие слова. Но других у меня нет. Вы - лучшее, что я видел за последние месяцы. В вас есть жизнь. И тайна. И любопытство. И совершенно нет грязи и гнилья, которым заполнены все эти люди. Я не хочу испортить вам счастье с этим раненым якобинцем и не хочу уходить. Что будем делать?



Эжени отошла к окну и, по старой привычке, присев на подоконник, некоторое время смотрела на улицу. Слова о мести, ненависть к Робеспьеру, которой была пропитана самая суть графа Сомерсета всколыхнули в ней чувства, о которых она не то,чтобы не подозревала, но всегда гнала от себя. Ее кровь вернет этому человеку силы. Ее способности дадут ему возможность подобраться к его врагам так близко, как он и не мечтал. Идеальное орудие мести. Кровь за кровь. Он будет только рад, а она станет его темным ангелом. Его вдохновителем на то, что он считает спасением Франции и на то, чтобы хоть как-то утолить ее жажду мщения, которая поселилась в ней с самого возвращения.

*Это не я тебя искушаю. Это ты мой темный принц, мой демон...* - подумала Эжени, вздрогнув и снова повернувшись к Сомерсету.

- Я прошла испытание, - улыбнулась она, - Я смотрела на тебя и думала, что ты мог бы стать идеальной пешкой в моей игре. Моим мстителем. Человеком, который уничтожит тех, кто разрушил мое счастье - и мне нет нужды еще раз называть твоего врага. Но я переборола это.

Я могла бы сейчас говорить тебе ласковые слова, купить тебе гашиш и иногда звать тебя к себе, чтобы говориь о том, кого ты наываешь тираном. Ты бы и сам не понял, как твой костер ненависти разгорелся бы во всепожирающее пламя, котрое смело бы всех. Но вместо этого я расскажу тебе одну историю. Когда-то совем давно, а быть может всего год назад, я, как и ты, жила в собственном мире, мире теней, где я и мои мысли скрывались от тех, кто презирал меня. Я сама нашла для себя такой выход в то время. Но однажды вечером в моей жизни возник человек - я буду называть его... Летописцем. Он вывел меня из мира теней и воссоздал по образу и подобию своего идеала. Мы сильно любили друг друга, пока однажды наше счастье не разрушили. Он умер, и с ним умерло все.

Галатея без Пигмалиона едва ли может существовать, - усмехнулась Эжени, - Итак, после смерти Летописца я вернулась в Париж. Мои друзья радостно встречали меня и говорили - *Возвращайся к нам. Мы ждем тебя*. Но мне было возвращаться не к чему. Я попробовала, и они были так рады и говорили о том, как я сильна и как много я еще скажу этому миру. Но все оказалось не так. Я стала изгоем, а мой дом стал отверженным. Все, что у меня осталось - это воспоминания о друзьях, о любви, о самой себе. Куча воспоминаний, много деталей. Каждую ночь я вспоминала все новые, все дальше уходя ото всех. Ты уже понял, что это было совсем в другой квартире. Это было другое имя. Другая жизнь, возврата в которую уже не было.

Но сейчас ты видишь меня здесь, у окна, в комнате, где пахнет фиалками. Знаешь, что это значит? Что я пошла вперед. Не вернулась. Но сейчас я более жива чем даже год назад, потому что теперь я - не чужое творение. Теперь я - это просто я. Не ожившая мечта, не легенда отгорвшего времени, которая надрывает душу. Нет, я стала собой больше, чем когда бы то ни было... - Эжени замолкла и спрыгнула с подоконника, подойдя к Сомерсету и кивнув на спящего человека, - А он - это теперь уже моя мечта. Мое самое лучшее будущее, которое только могло бы быть - и которого никогда не будет. Но эта часть истории к тебе не относится, - она взглянула Сомерсету в глаза, - Но я не отпущу тебя. Именно потому что я тебе рассказала. Тебе некуда возвращаться - так пойдешь за мной вперед? В кои веки мое отчуждение сыграет тебе на руку. Или тебе неинтересно заглянуть дальше? Тогда хочешь - оставайся, - Эжени снова заговорила веселее, - Ты же не хочешь уходить, даже если я предложу тебе отправиться на небольшую прогулку - вперед, к будущему, например?


Сомерсет смотрел, не отрываясь. Затем провел рукой по ее волосам. Реальная и нереальная одновременно. Она говорила так, словно прожила десятилетия, однако невозможно было предположить, что ей - больше двадцати пяти. Нет, даже меньше. Юное существо, которое знает цену одиночеству и печали. Даже слово "изгой", слыша которое он так любил потешаться над позерами, его произносящими, в ее устах звучало иначе. Так, словно она понимала значение этого слова. На миг перестал существовать и спящий якобинец с окровавленной повязкой, и пыльный воздух, и действующий на нервы колокольчик какого-то нищего, распевающего песню неподалеку. Только запах фиалок и эта женщина, стоящая на грани между реальностью и его фантазями. Она говорила о человеке, который вывел ее из мира теней и воссоздал по образу и подобию своего идеала. С ним сейчас происходило обратное. Если бы графа Сомерсета спросили сейчас, знает ли он, как выглядит его идеальная женщина, он теперь знал ответ. - Кто ты? - тихо спросил Сомерсет. - Скажи мне. И я пойду за тобой в будущее.

- Сейчас меня зовут Изабель. До этого звали Эжени, - тихо ответила Эжени, - И ты знаешь - иногда то, что для одного - возвращение в прошлое - для другого - шаг в будущее. Идем, - она накинула плащ и опустила капюшон на голову, - То, что для меня стало адом для тебя станет спасением. Но не будем медлить. Я дорасскажу тебе историю на месте, - она задула свечу и задернула полог на кровати, наклонившись к спящему. *Теперь я свободна и буду рядом*, - прошептала Эжени, после чего взяла Сомерсета за руку и увлекла за собой на улицу.

***

На улицах было беспокойно. Какие-то листовки на стенах. Кто-то молился пьяным голосом у самого Нового моста. Скрипнула телега, выннырнув из темноты. Через небрежно заплетенные прутья свешивалась рука мертвеца, почти цепляя землю ногтями. Вдали на раздался цокот копыт. а на бульварах как и год назад замелькали факелы.
- А на Новом мосту ты всегда встретишь нищего, монаха всадника, - произнесла Эжени, на секунду погрузившись в воспоминания, но срауз почти весело глянув на Сомерсета, который выглядел непривычно задумчивым, - Это старое парижское присловье. И мы почти пришли, - она постучала в старую дверь.
На пороге возникла старуха со свечой, которую Эжени крепко обняла, сделав знак Сомерсету не заговаривать. Через плечо Эжени та прищурилась в темноту.

*Ему нужна наша помощь, мадам Симон*, - шепнула Эжени, - *У Вас еще цел второй ключ?*

Забрав свечу, Эжени кивнула своему спутнику.

- Второй этаж. Осторожно, здесь узкие ступеньки.
Дверь, которую давно не открывали, поддалась с некоторым усилием.
Эжени прошла первой, поставив свеч на стол и осветив маленькую квартиру.

- Итак, ты - в сердце моего прошлого, которого больше нет. Но на пороге будущего, которое я тебе подарю по двум причинам. За искушение, которое ты мне принес, сам не зная этого и через которое я переступила, чтобы уже не оборачиваться. И за то, что когда-то сделал для меня Летописец. Настало мое время вернуть долги, - она вернулась к своему обычному тону, - Располагайся. Я сейчас найду тебе еды. Здесь тебя никто не найдет - я уже говорила тебе, что этот дом обходят стороной именно те, кто тебя ищет? Никогда не думала, что это может быть так выгодно, - рассмеялась она, - Но это еще не все новости вечера. Тебе здесь нравится? Или канавы попадаются и побольше и поприличнее?

- Нравится. Только не могу понять, чем. - Сомерсет почему-то понизил голос. Этой комнате не хватало лишь пьянящего ароматного дыма, который дарил ему вдохновенье, и который так не любил его друг барон. - Я все-таки буду называть тебя Эжени, если позволишь. Второе имя звучит здесь неестественно и пошло.

- По рукам, - весело ответила Эжени, - Итак, здесь будет все, что тебе нужно. Даже - вот это, - она вынула из-под плаща небольшую бутылку.ю пустую на три четверти, - И если ты скажешь, что деймствие моих трав, подмешанных в вино слабее или меньше влечет тебя, чем твои зелья, ты мне соврешь. Я буду приносить тебе его. А сейчас ты скажешь, что все равно у тебя нет документов, и любой твой выход на улицу без них все равно станет последним. Верно? Или поверишь, что мои несчастья, из которых мы извлечем выгоду еще не закончились?

- Ты говоришь загадками, Эжени, - улыбнулся Сомерсет. - Мне это нравится гораздо больше, чем если бы ты выложила передо мной набор свидетельств о благонадежности и нечто подобное. От такого набора я бы отказался. Но, боюсь, откажусь и извлекать пользу из твоих несчастий. Я не знаю, смогу ли остаться. Я не способен сидеть на месте и ждать чего-то. Знаешь, во мне сидит маленький дьявол, который заставляет совершать безумные поступки. Я вижу его отражение в твоих глазах. Ты ведь такая же, верно?

- А что я по-твоему сейчас творю, если не безумство? И кого ты мне по-твоему напоминаешь, кроме меня самой? - рассмеялась Эжени, - что касается остаться - я не предлагаю тебе сидеть на месте. Я лишь нашла достойную замену канаве и неплохую замену твоим зельям. Что касается документов, то тебе придется посидеть на месте хоть один день. Если мне удастся то.ю о чем я попрошу, то ты будешь жить под именем Феликса Савари, - она чуть помедлила, - Так звали еще одного человека. Он хотел подарить мне весь мир, но у него ничего не вышло, так как даже он сам не был мне нужен. Он хотел спасти меня - в итоге понадобился Летописец, чтобы вытащить меня из той бездны, в которую я тогда упала. Он был одним из тех, кто помог все разрушить. Но он достаточно наказан, - она отвернулась к окну, вспоминая свою последнюю встречу с Феликсом, - Он больше никогда меня не увидит и не вернется во Францию. Но документы на его имя остались. Я попробую их достать. Больше я ничего сделать не в силах - и не буду. Мы можем только открыть дверь в будущее другому. Я уже сказала тебе, что ты - не мое орудие и не забава. Ты можешь уйти отсюда в любой момент. Я просто дам тебе соломинку, за которую ты можешь и не ухватиться - если предпочитаешь канавы, конечно.

- Я не знаю, что будет завтра, Эжени. И, поверь мне, я совсем не боюсь умереть, потому что даже в смерти можно найти что-то интересное и необычное. Если это, конечно, не смерть на эшафоте. Мне не нужны документы. А вот за ощущение, которое ты даешь мне, когда находишься рядом, когда говоришь и не отпускаешь, я отдам многое. Просто называй часы, когда ты сможешь быть рядом. Я подготовлюсь и не разочарую тебя. А сейчас я допью вино и дослушаю до конца твою историю, если ты захочешь продолжить. Или... Покажи мне, что за куклы торчат вон из той коробки, что задвинута под шкаф? Мне кажется, они заслужили возможности быть представленными английскому графу. - Сомерсет глотнул еще вина из бутылки и, взяв за руку Эжени, заговорил об одном кукольном спектакле, который когда-то разыгрывала перед ним старая гувернантка.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Июл 06, 2010 5:47 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794

Галереи Тюильри // кафе на набережной.

Клер Деманш, Колло дЭрбуа, Карье, Сен-Жюст, Максимильян Робеспьер, Станислас Фрерон, Жозеф Фуше, Огюстен Робеспьер, Франсуа Рикор и другие // Клер Деманш, Огюстен.

Клер Деманш поправила манжеты на платье. Все должно быть идеально и безупречно. Конечно, это не Аррас, уже проведя два часа в пыльной столице, Клер поняла, чем именно отличается от парижанок. Конечно, если бы она жила тут, то быстро освоила бы их моду и манеру носить чепцы так, чтобы волосы выбивалась пышными локонами. Или, возможно, так носят чепцы не очень приличные женщины? Пора было признаться, что чувствовала она себя крайне неуверенно. Однако, после трагедии, развернувшейся в Аррасе, другого пути у нее не было. Только Париж. Посоветоваться с Огюстеном. Пусть его сердце и несвободно, пусть, поговаривают, что он скоро женится на той белокурой гражданке, но он – настоящий мужчина и никогда не оставит без совета и внимания. Вот только как найти его? Искать его дом – безумие. Игра, которую они вели эти годы, подразумевала, что никто и никогда не вмешивается в личную жизнь своего партнера. Пусть та хорошенькая блондинка живет с мыслью, что Огюстен никогда не смотрит по сторонам. Также, как жил и ее бедный Пьер… На глаза навернулись слезы. Пьера она любила странной любовью, которой любят неудачного ребенка. Нет, нет, не думать об этом сейчас, иначе она расстроится и будет не в форме. А ей надо быть смелой и решительной. Клер подошла к Тюильри и остановилась, собираясь с мыслями. Женщины с вязанием, которых она встретила по дороге, посмотрели на нее странно, но на вопрос ответили, сообщив, что политики собираются именно тут, и что выходят они примерно около девяти вечера. Значит, нужно занять место и ждать. Огюстен увидит ее, и они поговорят. А дальше – как он скажет. Ей все равно возвращаться некуда.

Колло дЭрбуа вышел из зала одним из первых, с трудом сдерживая эмоции. Нет, ну стадо баранов, как есть стадо баранов! Все то ли притворяются идиотами, то ли действительно стали ими. А какие были заседания раньше! Эх, есть что вспомнить, но только и осталось, что вспоминать. Сейчас за любое мнение можно стать на голову короче. Пошло все к черту! Колло видел, как к нему направился Клод Приер, но говорить с ним не хотелось, поэтому он только сделал большие глаза и замахал коллеге руками. - Пошел к черту, Приер! - рявкнул он, увидев, что Клод направляется в его сторону. Приер услышал, и выразительно постучал пальцем у виска, а потом демонстративно пожал плечами. Только сейчас Колло сообразил, что Приер смотрел и вовсе не на него, а на кого-то, находящегося за ним. Сплюнув от досады, он направился к киоску, чтобы промочить горло, пока тут еще хоть кто-то торгует. Но даже не дойдя до места, он остановился, заметив гражданочку. Мила. Довольно недурна собой. Провинциалочка. Как раз то, что нужно, чтобы скрасить отвратительно начавшийся вечер.

- Добрый вечер, гражданочка, - поздоровался Колло. - Можно пригласить вас на чашечку кофе?

- Добрый вечер, - Клер гордо вскинула голову, затем смутилась под взглядом этого человека. Ничего себе нравы! Кажется, он уже мысленно раздевает ее или.. Может быть, ей только кажется? - Благодарю вас, гражданин, но я пришла сюда по делу, - она демонстративно вежливо улыбнулась. Она никого здесь не знает. Вдруг это - известный политик? Сен-Жюст, например?

- Здесь все по делу, гражданочка, - ухмыльнулся Колло. - Возможно, мне удастся ваше дело уладить, если вы расскажете мне, в чем оно состоит. В частной беседе, разумеется. Ну, так как? - он смерил гражданочку пристальным взглядом и пришел к выводу, что все-таки стоит потратить время и познакомиться поближе.

- Я не знаю... Я жду одного человека... - Клер подумала, что в Аррасе вот так вот себя вести не принято. Точнее, может быть, и принято, но ее там все хорошо знали, а тут... Она беспокойно повела глазами по сторонам.

- Что, Колло, покою тебе местные курицы не дают? - раздался за спиной резкий и хрипловатый голос. Высокий неопрятного вида мужчина с резкими чертами лица и пронзительными черными глазами смотрел злобно, а говорил язвительно. У него подергивался правый глаз. - Бросай клеиться к вязальщицам. Надо поговорить.

- Потом поговорим, - резко бросил Колло, отмахнувшись. Карье он знал еще по Клубу кордельеров, но сейчас предпочитал держаться от безумца подальше. Если правдивы хотя бы половина тех слухов, что о нем ходят... то говорить он с ним будет только в общественном месте и никаких бесед с глазу на глаз. - Карье, не мешай мне назначать свидание гражданочке. Потом поговорим, я сказал. Я найду тебя позже.

Карье пробормотал что-то сквозь зубы и проследовал дальше.

- Крупно рискуешь, Колло. С Карье лучше встречаться в общественных местах. Больной - что с него взять. - Станислас Фрерон замедлил шаг, выходя из галерей вместе с Фуше. Тот был бледен и зол, но держался молодцом. Сегодня Робеспьер пару раз посмотрел в их сторону своим паучьим взглядом. Все ясно, выжидает.

- Я и собираюсь говорить с ним в общественном месте, - кивнул Колло. - Мне жить пока не надоело, знаете ли. Тьфу, пропасть... Фрерон, у тебя не найдется глотка коньяка? Фуше, извини, но у тебя просить не буду. Да у тебя и нет.

Фуше только пожал плечами и пробормотал слова извинения. Не нужно ссориться с Комитетом, это он твердил себе по десять раз на день.

Клер топталась на месте, слушая завязавшуюся беседу. Повернуться и уйти было невежливо, а слушать, что говорили эти люди - неприятно. А еще считается, что женщины - злословны. Они обсуждали какого-то Мерлена, видимо, не очень удачно выступившего на сегодняшнем заседании. А ее просто не замечали. Улучив момент, Клер стала отступать назад.

- Хорошо, граждане, - подвел итог беседы Колло. - После поговорим. Иначе моя гражданочка сейчас сбежит и можете считать, что вы испортили мне вечер. - Он помахал рукой своим собеседникам, никого особенно не выделяя и, увидев, что гражданочка явно хочет сбежать, шагнул к ней. - Простите, гражданка, я отвлекся. Точнее, меня отвлекли. Вы обещали сказать мне, что за дело привело вас сюда. А я обещал помочь вам, если это будет в моей компетенции. Ну, так что? Придем к взаимопониманию? Может быть, побеседуем за чашкой кофе?

Заседание было долгим и, как всегда, здесь говорили ни о чем. Ему это не мешало, хотя иногда и вспоминались давние дебаты, которые походили в этих стенах. Робеспьер поймал себя на мысли, что вспоминает о них почти с сожалением. Камиль, Дантон, Эбер... Кто вас сменил? Такие, как Фрерон и Колло? Мысли, о которых никому и никогда не скажешь. Даже ближайшим друзьям.

- Антуан, я бы хотел, чтобы еще до заседания ты... Колло, смотри куда идешь! - Робеспьер посторонился, чтобы избежать столкновения с нетрезвым коллегой.

- Черт побери, вы дадите мне спокойно... - Колло резко повернулся, приготовившись сказать все, что думает о некоторых гражданах, которые позволяют себе вмешиваться в чужую беседу, но вовремя спохватился. - Извини, Робеспьер.

- Максимильян, разве мы не поднимали вопрос о вязальщицах, - вполголоса поинтересовался Сен-Жюст, краем глаза отметив, что вновь в галерее топчется какая-то девица. Сен-Жюст чувствовал себя хуже, чем хотелось бы, рана давала о себе знать, плюс - заседание Комитета, на котором он собирался выступить с обличительной речью о Карно. Сегодня Карно не явился в Конвент. Что-то затевает? - Гражданка, здесь не место для свиданий. Прошу вас, покиньте галереи, - холодно обратился он к Клер, едва скрывая раздражение.

- Сен-Жюст, гражданка со мной, - сквозь зубы процедил Колло. Спорить не хотелось, потому что уже надоело. И так с вечера занимался исключительно тем, что драл горло. - Или ты хочешь поспорить, что она пришла не по делу?

- Для свиданий есть специальные места, - вскинул подбородок Сен-Жюст. - И это - отнюдь не Тюильри. Ты со мной не согласен, Колло? Или ты где-то тут видишь еще гражданок? - Сен-Жюст и сам не знал, зачем прицепился к этой женщине и самому Колло. Скорее всего, просто хотелось сказать гадость и сорвать на ком-то настроение. Клери, к примеру, регулярно приходила сюда ждать Огюстена, и он никогда не высказывался по этому поводу. Да, скорее всего, просто взбесило наличие тут любовницы этого горластого дЭрбуа, которого уже давно следовало изгнать из Комитета.

- Значит, другим можно назначать здесь свидания, а мне - нельзя? - сузил глаза Колло. - Или мне стоит как-нибудь высказаться о привилегиях, а, граждане? Какого дьявола, Сен-Жюст?! Когда здесь подпирала все киоски Жюльетт Флери я что-то не слышал, чтобы тебя заботила моральная сторона вопроса. Заметь, ни-ког-да.

- Антуан, - тихо сказал Робеспьер, но Колло услышал.

- Что, будем все высказываться на эту тему прямо сейчас?! - прошипел Колло, доведенный до бешенства. - Или достаточно моего слова, что гражданка здесь по делу?!

- Вы здесь по делу, гражданка? - Сен-Жюст, отчаянно ругал себя за то, что ввязался в этот разговор. Но отступать теперь было глупо. А вот увести от обсуждения Жюльетт Флери явно стоило.

- Мне нужно поговорить с Огюстеном Робеспьером, - прошептала окончательно выбитая из колеи Клер. Каждый из этих людей был по-своему ужасен. Как они живут тут, в Париже? Ежедневно обмениваются едкими словами и смотрят друг на друга, как на грязь? Сен-Жюст был и правда так красив, как о нем рассказывали ее подруги, бывавшие в Париже. Но боже мой, в нем не было ничего человеческого! Даже представить себе улыбку на этом матовом лице было невозможно! А брат Огюстена... Как же он изменился...

Колло даже поперхнулся, услышав такое известие.

- Ах, вот оно что… - прошипел он, будучи уже вне себя от злости. – Значит, Огюстену Робеспьеру можно устраивать здесь бордель, а к другим скоро будут применять санкции?! Знаешь что, Сен-Жюст? До сих пор я считал, что галереи Тюильри – место общественное и сюда могут приходить как депутаты, так и просители, так и зрители на трибуны. Выгоним всех их, так? Закроем все киоски и лавки, а граждане, которые заняты здесь, поищут себе другую работу, верно? И потом, разговаривая с гражданкой, я не делал ничего предосудительного или непристойного. Я просто вел с ней беседу. Я сейчас уйду, чтобы не мозолить тебе глаза, но граждане, которые меня слышали, примут мои и твои слова к сведению, я надеюсь. В том числе и граждане депутаты.

Робеспьер промолчал, понимая, что дЭрбуа в кои-то веки прав. Невозможно закрыть галереи, они доступны для всех. И угораздило же Сен-Жюста придраться именно к Колло, который не смолчит? Еще и Огюстен… отдельный разговор. Братом он был недоволен почти так же, как и выпадом Антуана. Однако нужно попытаться хотя бы как-то сгладить ситуацию, иначе Колло не угомонится и будет кричать об этом на всех углах. Разумеется, он и так будет кричать, но на полтона тише.

- Ты так стремительно отошел в сторону, Колло, едва не сбив нас с ног, что мы подумали, что ты стал невольной жертвой гражданки Ларош, - ровным голосом обронил Робеспьер. – Когда же мы осознали свою ошибку, поздно было предотвращать ссору.

В толпе раздались смешки, а Колло оглянулся по сторонам в поисках упомянутой гражданки. Эта особа, когда не торговала с лотка, проводила здесь самую яростную пропаганду всего, чего угодно и умела вцепиться мертвой хваткой в любого из политиков так, что вырвавшимся от нее можно было давать звание героя. Говорят, что в свое время ее жертвой стал и Робеспьер в том числе, а сам Колло попадался дважды и ему хватило. Единственным способом отделаться от Ларош было сказать, что что-то, совершенно неважно что, запрещено уставом. Устав и законы эта дама чтила свято и хм… если они таким образом хотели спасти себя, а заодно и его… Ну и черт с ними. Ведь все равно он прав!

- Ну и ладно, - сказал дЭрбуа уже спокойнее. – Увижу, что ты, Сен-Жюст, здесь с кем-то околачиваешься или увижу здесь Жюльетт Флери, подниму такой вой, что сбегутся все и пожарная охрана, не сомневайся.

Сен-Жюст опустил глаза. Он допустил ошибку. Серьезную ошибку - это очевидно. Реакция Робеспьера - живое тому подтверждение - соратник не стал бы выкручиваться, пытаясь сгладить его оплошность. А ведь сегодня он собирается выступит в Комитете и поднять вопрос о Карно. Ему нужны будут голоса. А Колло теперь взвинчен до предела. Черт знает что такое... Кажется, он начинает терять хватку. Устал? Возможно.

- Извини, Колло, - произнес Сен-Жюст. - Я не хотел тебя задеть. - Затем повернулся к гражданке, ставшей причиной громкого инцидента. - Огюстен Робеспьер здесь и скоро выйдет.

***

Огюстен молча кивал, слушая Рикора. Говорить не хотелось, настроение было паршивым и оно не улучшалось от того, что приходилось ждать здесь, у лавчонки с лимонадом, пока не уйдет Максимильян. Видеться с братом не хотелось, так его личное мнение разделилось на две части, одна из которых яростно сопротивлялась тем откровениям, которых наговорила ему Жюльетт при последней встрече. Смешно подумать, что даже подшивку газет он передал через Рикора, который все еще исполнял обязанности секретаря. Вот так и живем. Но вода с сиропом была выпита, они с Рикором отдали стаканы торговцу и делать здесь стало нечего. Хорошо, что Франсуа хотя бы не лезет с вопросами, а то было бы совсем тошно.
Небольшое столпотворение после заседания казалось ему делом вполне естественным, люди уже начали расходиться, но, пытаясь обойти толпу, они оказались лицом к лицу именно с Максимильяном и Сен-Жюстом. Неужели они стали участниками скандала? Любопытно...

- К тебе пришли, Огюстен, ты как раз вовремя, - сказал Робеспьер.

Огюстен немного опешил, даже не сразу найдя что ответить: такой тон от брата он слышал второй или третий раз в жизни. Последний раз - когда он высказался, как выяснилось некстати, в Клубе. А сейчас, черт возьми, что произошло? Заметив женщину и узнав в ней Клер Деманш, он даже не скрыл удивления в первую минуту:

- Клер?! - Что могло привести ее сюда? Неужели Деманш решил перебраться в Париж? Но тогда где же он сам? Или выгнал ее из дома? Отметив, что становится объектом пристального внимания, он автоматически ответил: - Спасибо, Максимильян.

- Пойдем, Антуан, - Робеспьер яростно скомкал платок, который держал в руке, опасаясь заговорить, чтобы не выдать эмоции. А ведь Колло не так уж и не прав...

- Пойдем Клер, расскажешь мне все по дороге, - быстро сказал Огюстен, понимая, что задерживаться здесь не следует.

***

Клер Деманш всегда гордилась самообладанием. Однако, стоило ей присесть за столик кафе, куда проводил ее Огюстен и увидеть его вопрошающий взгляд, как губы предательски задрожали. Она представляла себе эту встречу как угодно. В глубине души даже представляла, как столкнется с ним, когда он будет со своей невестой Жюльетт, и как эта Жюльетт, поглядев на нее, расстроится и, возможно, устроит Огюстену сцену. По дороге из Арраса в Париж Клер размышляла о том, что, скорее всего, Огюстен все-таки обрадуется, увидев ее. А еще думала о Париже, где не была целую вечность и о том, как уговорит Огюстена прогуляться с ней по узким столичным улицам... И как попросит познакомить со старшим братом, чтобы потом рассказывать подругам свои впечатления от самого знаменитого политика. Но все это рухнуло в одночасье. За те минуты, что она провела в ожидании Огюстена в компании известных политиков. Казалось, даже воздух у Тюильри пропитан ядом, а эти люди только и думают о том, чтобы нагадить друг другу.

- Огюстен, прости, что я явилась так некстати, - начала Клер, усилием воли сдержав непрошеные слезы. - Но мне больше не к кому обратиться. Моего мужа Пьера... В общем, он мертв. Кажется, обвинен в государственной измене. А я сбежала, чтобы не быть арестованной. У нас иногда арестовывают семьями.

- Лебон? - только и спросил Огюстен. Привычка переходить сразу к делу, если дело серьезное. Вопрос в ответе не нуждался... и ему было искренне жаль глуповатого, но вполне неплохого человека по имени Пьер Деманш, который не сделал ничего дурного. У него бы не хватило изворотливости на какие-либо интриги. Инициатива самого Лебона? Но из-за чего? Господи, неужели из-за того, что он ужинал у Деманшей и Лебон посчитал, что бедняга чиновник сболтнул лишнее? В глубине души он молил всевышнего, чтобы это было не так, но ответ уже знал. Теперь дело за подробностями, иначе у Лебона будет возможность присоединить к супругу и болтливую женушку. - Мужайся, Клер... и прими мои соболезнования, - он легонько сжал ее руку. - Но от слов не станет легче. Понимаю, что своей просьбой причиню тебе боль, но хочу, чтобы ты рассказала мне все, что знаешь. Это может оказаться серьезнее, нежели кажется на первый взгляд.

Клер заговорила. Рассказ звучал сбивчиво, потому что сама она так и не могла понять, что произошло с ее мужем и за что с ним расправились так быстро. Просто через несколько дней, как Огюстен отбыл в Париж, в их дом пришли вечером жандармы и увели Пьера. Позже по городу поползли слухи, что в его бумагах обнаружена переписка с роялистом по фамилии де Бац. Что Пьер был никаким не якобинцем, а шпионом. Ее саму тоже пару раз допрашивали, но она искренне клялась, что никогда не вникала в дела супруга. Пьера должны были везти в Париж, чтобы казнить. Но его обнаружили мертвым в тюрьме. Сказали, что он повесился, испугавшись возмездия. Никаких записок он не оставил. Связано ли это было с визитом Огюстена? Клер думала об этом. С Огюстеном она виделась в Аррасе несколько раз, всегда - наедине. Никто ни о чем не спрашивал. Да и сам Пьер особенно не хвастался. Лишь раз. После того, как Огюстен отужинал у них, к ним заглянула соседка. Тихая женщина, Мари Лампелье, жена мелкого чиновника, коллеги Пьера. Она попросила немного сахара и расспрашивала о визите знаменитого Робеспьера-младшего... А потом.. Потом Пьер сказал что-то вроде того, что Лебон теперь поплатится за свои обвинения, потому что о них узнают в Париже.

- О господи! - Клер в ужасе распахнула глаза. - Не может быть... Ты хочешь сказать, что она...

- Разумеется, она, - пробормотал Огюстен. Но каким же дураком нужно быть, чтобы рассказывать всем, что Лебон... а, что говорить, о мертвых плохо не говорят. И не исключено, что как только Лебон пронюхает, что Клер уехала, то самые худшие опасения начнут сбываться. - Клер, к сожалению, у меня нет достаточной компетенции, чтобы решать подобные вопросы. Не хочу тебя пугать, но ты, наверное, догадываешься, что ты сейчас можешь разыскиваться, как заговорщица. Стараниями того же Лебона. Поэтому ты сейчас пойдешь со мной и расскажешь все, не упуская ни единой подробности, моему брату или Сен-Жюсту. Хорошо? Потом мы подыщем для тебя безопасное жилье, я пока что живу у друга.

- Сен-Жюсту? О боже, только не это! - Клер запаниковала и заговорила скороговоркой. - Огюстен, я совершенно не умею с ними разговаривать, пожалуйста, избавь меня от этих встреч, я готова уехать как можно дальше, мне страшно, и мой бедный муж - не заговорщик, пожалуйста, только не Сен-Жюст, он готов был арестовать меня только за то, что я стояла у Тюильри, если же он узнает, что Пьер... - Клер расплакалась, наплевав на то, что находится в общественном месте. То, что сказал Огюстен, подтверждало ее худшие подозрения. Она была в отчаянии.

- Клер, ты понимаешь, что бегство - это не самый лучший вариант? - терпеливо спросил Огюстен. Почему Сен-Жюст хотел арестовать Клер оставалось для него загадкой, но скорее всего, она просто взволнована, убита горем и, естественно, преувеличивает. - Ты не совершила ничего дурного. Для нас было бы лучше рассказать все тому, кого мы отыщем первым, но если ты так боишься Сен-Жюста, мы можем пойти поискать моего брата. Немного подумав, женщина кивнула. - Ну вот и хорошо, - он положил на стол деньги за кофе. - Пойдем, нам нужно успеть до начала заседания.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Июл 07, 2010 12:20 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года (продолжение)

Огюстен, Максимильян Робеспьер, Клер Деманш, Сен-Жюст

Так как дома Максимильяна не оказалось, логично было предположить, что он ушел ужинать в кафе, а потом, скорее всего, вернулся в Тюильри. Стопроцентной уверенности не было, но все же Огюстен решил идти во дворец, приложив немало усилий, чтобы уговорить Клер пойти туда. Медлить нельзя, так как интуиция подсказывала, что на этот раз они вляпались во что-то такое, что враги не постоят за ценой и уничтожат всех, так или иначе причастных к этому делу. Черт бы побрал вообще все это.

В приемной, к счастью, находился только Рикор, просматривавший какие-то письма. Бедный Франсуа, сначала он только то и делал, что стонал и говорил, что еще день такой работы и он пойдет на эшафот сам, не дожидаясь суда и без очереди. Огюстен мрачно шутил, что без очереди не пустят, придется терпеть. Сейчас Рикор, похоже, привык.
- Франсуа, мой брат у себя? – спросил Огюстен, прикрыв за собой дверь. – У него кто-то есть?

- У себя, - сказал Рикор. – Не знаю, есть ли кто-то, я отходил в Бюро и вернулся за минуту до тебя.

- Оставляешь без присмотра ценные документы? – улыбнулся Огюстен.

- Я их запираю, - серьезно ответил Рикор.

- Аааа, - протянул Огюстен. Похоже, Франсуа разучился шутить с такой работой. Бедный он, совсем бедный… Повернувшись к Клер, он указал женщине на кресла у стены. – Подожди здесь, я сейчас.

Постучавшись и дождавшись приглашения, Огюстен зашел в кабинет. Максимильян работал. Как всегда на столе груда бумаг, а он сам, не отрываясь от писанины, только бросил беглый взгляд и махнул рукой в сторону кресла. Мысленно досчитав до десяти, Огюстен решил не медлить с известиями.
- Максимильян, та гражданка, которую ты видел в Тюильри…

- Огюстен, впредь я попрошу тебя назначать своим дамам свидания за пределами Тюильри, - сказал Робеспьер. – Сегодня произошел небольшой инцидент, нужно время на то, чтобы он забылся.

- Максимильян, я… - неожиданно злость и досада решили выплеснуться в самый неподходящий для этого момент: - Черт побери, Максимильян, а если бы на месте Клер была Жюльетт, ты бы тоже возражал? В чем ты меня упрекаешь? В том, что женщина пришла ко мне по делу? Почему я должен оправдываться, будто совершил преступление?

- Если бы подобный инцидент произошел в присутствии Жюльетт Флери, результат был бы тем же, - ровно ответил Робеспьер. – Я тебя ни в чем не упрекаю, это ты мне скажи, в чем я провинился перед тобой, чтобы выслушивать подобное?

- Ни в чем, - Огюстен потер виски. – Извини. Клер приехала из Арраса с известием, что ее мужа казнили по обвинению в государственной измене и связях с роялистами. Однако это имеет определенную связь с Лебоном… - Огюстен коротко пересказал весь разговор с Клер и в заключение прибавил: - Я подумал, что это может быть важно. Лебон решил таким образом уничтожить свидетеля, но черт побери, свидетеля чего? Я привел ее сюда, если ты захочешь поговорить с ней…

- И верно, и глупо. Это действительно важно, Огюстен, - пробормотал Робеспьер, подумав о том, что гражданка Декманш не в безопасности сейчас. Набросав короткую записку, он протянул ее брату. – Отдай это Сен-Жюсту, он должен быть в Бюро. Пусть зайдет ко мне немедленно. И пригласи гражданку Деманш, я побеседую с ней.

Клер Деманш тихо присела в кресло, комкая в руке платок. Огюстен провел ее сюда и быстро вышел. Лишь шепнул на ухо, чтобы не беспокоилась и отвечала на вопросы все, что знает. Вот и состоялось знакомство со знаменитым Неподкупным. Только лучше бы этого знакомства и вовсе не было, чем вот так - на грани обвинения в государственной измене. Откуда-то взялась мысль о том, что ей грех жаловаться - десятки жительниц Арраса не имели возможности поговорить с Огюстеном Робеспьером и отправлялись с легкой руки Лебона на эшафот вместе с мужьями без всякой отсрочки. Когда Огюстен вышел, Клер пролепетала что-то вроде приветствия и замерла в кресле, ожидая вопросов.

- Гражданка Деманш, мой брат кратко изложил мне суть произошедшего, - сказал Робеспьер, глядя на женщину. Странно, но он совсем не помнил ее, даже смутно. Ее имя тоже ничего не говорило. Впрочем, это все не столь важно, гораздо существеннее то, что она может рассказать. - Однако мне бы хотелось услышать от вас все, что вы знаете о работе вашего мужа. Ведь он служил в почтовом ведомстве, не так ли? И у него случались размолвки с гражданином Лебоном, - последнее звучало как утверждение, а не вопрос. - Как долго это продолжалось? Имели ли место угрозы? Возможно, ваш муж выполнял для Лебона какие-то поручения? Расскажите все, что можете вспомнить.

- Поручения.. Нет, что вы... Лишь однажды гражданин Лебон попросил Пьера отвезти в Париж какой-то важный пакет... Он еще шутил, что нашел идеального посыльного - человека, профессионально владеющего вопросами почтовых отправлений. Пакет был очень важным, и мой муж ходил передавать его в Тюильри. Это было около года назад, чуть больше. Еще была одна размолвка... Однажды. Гражданин Лебон потребовал, чтобы из ведомства моего мужа был уволен один сотрудник, и заменен другим. Мой муж очень этого не хотел, но потом его убедили, что имеет место государственная измена. Того человека казнили. А новенький поработал около месяца и бесследно исчез. И еще та история, о которой я рассказала Огюстену. С письмом, отправленным по ошибке. Вот тогда был и правда большой скандал. Лебон очень кричал и грозился. Но письмо нашлось... На имя Кристофа Фабатье с улицы Лантерн... Но об этом вы, наверное, слышали? Я рассказывала Огюстену. - Клер не знала, куда девать глаза, таким пронизывающим был взгляд собеседника.

- Вы случайно не знаете, кому предназначался первый пакет, который ваш муж отвозил лично? - спросил Робеспьер. - Постарайтесь вспомнить точнее, когда это было, это очень важно. Также постарайтесь вспомнить имена исчезнувшего сотрудника и того, кем его заменили. Когда произошла эта замена? Вы сможете записать все ваши показания?

- Да, конечно, я запишу, - пробормотала Клер.

- Это нужно сделать как можно быстрее, - раздался голос у нее за спиной. Сен-Жюст и Огюстен вошли в кабинет Робеспьера и плотно закрыли за собой дверь. - Я отведу вас в безопасное место, где вы сможете в спокойной обстановке вспомнить все и написать на бумаге. Затем мы поговорим подробно, - закончил мысль Сен-Жюст.

Клер Деманш побледнела и бросила на Огюстена взгляд, полный ужаса. Если он уйдет и оставит ее одну с этим человеком, она сойдет с ума.

- Как у вас обстоит дело с документами, гражданка Деманш? - спросил Робеспьер, кивнув Сен-Жюсту в знак того, что согласен с ним. - Покажите, пожалуйста, все бумаги, которые у вас есть.

Она выложила на стол Робеспьера свидетельство о благонадежности. - Больше у меня ничего нет.

Изучив бумагу, Робеспьер передал ее Сен-Жюсту. Документ был фактически просрочен, свидетельство было выдано больше двух лет назад и никто не позаботился о том, чтобы сменить его согласно с новым постановлением. - Антуан, пожалуйста, сними с полки коричневую с черным папку, возьми бланк и выпиши гражданке свидетельство по одному из адресов. Копию нужно будет отослать в местный Комитет по надзору, но этим займется Рикор. Также ей понадобится удостоверение. Когда ты закончишь с бумагами, я как раз успею записать показания гражданки и хочу, чтобы ты ознакомился с ними. Сама же гражданка Деманш напишет то же, но своими словами, эта бумага и станет официальной, если потребуется.

Сен-Жюст окинул взглядом сидящую перед Робеспьером молодую особу. Красивая. И - полная противоположность Клери. Словно специально подобрана. Судя по взглядям, бросаемых гражданкой на Огюстена, между ними что-то есть. Значит, Огюстен довольно быстро нашел замену своей "невесте". Вот и прекрасно. Они никогда друг другу не подходили. Сен-Жюст постарался придать лицу более миролюбивое выражение. - Пойдемте, гражданка Деманш. Не волнуйтесь, пожалуйста. Я не всегда бросаюсь не женщин с обвинениями. Просто я вас кое- с кем перепутал. - Он улыбнулся ей, чтобы успокоить, затем повернулся к Огюстену и назвал адрес одной из явочных квартир, куда собирался отвести гражданку для подробной беседы. - Рядом есть кафе. Жди нас там. Обещаю доставить гражданку Деманш в целости и сохранности.

***

Огюстен поджидал Клер у кафе, потягивая кофе с коньяком. По правде говоря, ему уже давно хотелось купить бутылку коньяка и выпить ее в один присест без посторонней помощи, со всеми грядущими последствиями. Но нельзя. Сейчас как никогда нужно сохранять трезвую голову… Он критически посмотрел на уменьшающееся количество жидкости в чашке. Ну, хорошо, относительно трезвую. Сладкий и очень крепкий кофе с коньяком обычно действовал на него бодряще, но сейчас его разморило от жары, мысли текли вяло и в основном о пустяках. Например, проводив взглядом гражданку, которая несла в корзине котят, он подумал о том, что неплохо бы запустить пару кошек в Бюро комитета путей сообщения, которое он сейчас проверяет – там мыши почти на столах танцуют. Переключившись от мышей на бумаги, а от бумаг – на книги, он едва не прозевал Клер, которая вышла из подъезда одной из явочных квартир в сопровождении Сен-Жюста. Быстро собравшись с мыслями, Огюстен допил содержимое чашки и расплатившись, пошел по направлению к ним.

- Огюстен, возвращаю тебе гражданку Деманш, - весело сказал Сен-Жюст, отодвигая стул для Клер. Беседа с молодой вдовой дала ему несколько деталей для расследования, целью которого был Лазар Карно. Очень хотелось немного отложить свое выступление в Комитете, но он понимал, что с такими вещами не шутят, и упущенный вечер может стоить чего угодно, даже жизни. Карно - не тот зверь, с которым можно играть. А гражданку себе Огюстен нашел неплохую. И неглупую. Чтобы расположить ее к себе, Сен-Жюст действовал испытанным способом, играя на контрастах. Она была напугана - он постарался не только сгладить произведенное впечатление, но и расположить ее к себе, насколько это возможно. Вдруг пригодится. - Гражданка Деманш - бесценный свидетель, Огюстен. - продолжил Сен-Жюст, одобрительно глядя на Клер. Мне, увы, пора. Осторожнее на улицах. - Он слегка приподнял шляпу и удалился, кивнув Огюстену.

Клер проводила его взглядом и улыбнулась. - Сен-Жюст не так ужасен, каким показался мне вначале. Я рассказала ему все, что смогла и, кажется, он остался доволен. Мне очень жаль, что так вышло и я стала невольной причиной едва не разгоревшегося публичного скандала.

- Не страшно, - сказал Огюстен, хотя и слабо представлял себе, из-за чего разгорелся скандал. Судя по реакции Максимильяна, что-то не очень существенное, иначе он бы не отделался так легко. Сейчас больше всего его беспокоил вопрос, касающийся жилья Клер. Если она где-то нашла комнату, то сейчас то место небезопасно, Сен-Жюст зря не болтает... как правило. Вести ее к Рикору невозможно, так как  Маргерит никогда не простит ему подобную выходку. И... что теперь? Правда, он присмотрел себен неплохую квартирку в доме, где жил Рикор, только этажом ниже, но еще не говорил с хозяином о найме. - Ты где-то поселилась, Клер?

- Гостиница "Соединенные штаты", - ответила Клер. - Правда, Сен-Жюст сказал, что будет лучше, если ты поможешь мне найти менее заметную гостиницу... Огюстен, ты выглядишь уставшим и грустным. Понимаю, мое появление стало для тебя неожиданным и я здесь не к месту. Но, поверь мне, твоя невеста никогда ни о чем не догадается. Там, у Тюильри, я лишь сказала, что жду тебя по делу. И я не собираюсь являться к тебе в дом и мешать твоему счастью. Несмотря на то, что я теперь осталась одна, наш договор остается в силе, - она грустно улыбнулась.

- Менее заметную, более заметную... большой роли не играет, так как приезжего человека в первую очередь бросятся искать именно по гостиницам. А нам важно выждать время... - сказал Огюстен. - Постой, Клер, я думаю... А с Жюльетт мы расстались, так что можешь не волноваться на этот счет. Только не спрашивай почему. В Париже у тебя есть кто-то из знакомых или родственников? Не ходи к ним, так как они могут стать первыми, кто напишет на тебя донос.

- Расстались? О боже, Огюстен, прости меня за бестактность! - тихо сказала Клер и легко коснулась его ладони. Она едва сдержалась, чтобы не попросить его приютить ее у себя. Так вот, значит, в чем причина его грусти. Там, в Аррасе, он выглядел не таким потерянным. Глупо считать, что подобные травмы излечиваются одиночеством. Завести новый роман и окунуться в него с головой - лишь тогда образ этой заносчивой хрупкой блондинки отступит. Клер подумала об этом, но промолчала. Возможно, она покажется ему слишком циничной?

- Сейчас я живу у друга и не могу пригласить тебя к нему, - сказал Огюстен. - И у меня нет идей... - его внимание привлек крик уличного мальчишки: "Газееееты! Покупайте газеееты!" Он едва не подозвал газетчика, но потянувшись за деньгами, замер. Возникла иденя, и даже не одна, а две. Мысль первая: Альбертина Марат. Она вполне могла бы приютить у себя Клер на несколько дней, хотя он и не посмел бы явиться с таким предложением без предупреждения. Да и у Альбертины могла бывать Жюльетт... Нет, решительно не подходит. И мысль вторая: Мишель Ландри. Он, кажется, сдавал комнаты и там Клер точно не будет никому мешать. И вроде бы журналист не склонен трепаться, если видит в этом выгоду. Выгода у него будет, особенно если... пригрозить. - Кажется, я знаю, где тебя поселить, - сказал он.

- Прекрасно. Я готова. Я не знаю город, и рада, что ты уже что-то придумал. Ты ведь сможешь навещать меня в том месте, куда поселишь? - Клер заглянула Огюстену в глаза.

- Да, конечно, - ответил Огюстен. Немного подумав, он решил вопрос в пользу Ландри. Беспокоить двух одиноких женщин, пусть даже одна из них была самым преданным другом, казалось ему неправильным. А Ландри и так сдает комнаты за деньги. - Пойдем, Клер.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Июл 07, 2010 6:27 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Улицы Парижа.

Карно, Робеспьер.

Робеспьер вышел из Тюильри, даже не зная, радоваться или огорчаться тому, что заседание Комитета сегодня не состоялось. С одной стороны, следовало решить ряд важных вопросов, а с другой так ли необходимо делать это именно сегодня? Причина была до банальности проста: сегодня их собралось слишком мало. Обозленный инцидентом Колло не только проигнорировал заседание, но и видимо прихватил с собой Бийо, так как последний забрал часть бумаг домой и исчез в неизвестном направлении. Приер еще в обед предупредил, что у него важные дела, связанные с поставками в армию и присутствовать не будет. Видимо, этот же вопрос занимал и Ленде. Кутон говорил, что плохо себя чувствует и покинул Тюильри еще утром, тоже прихватив с собой часть бумаг. Оставался на месте только Карно, но без остальных коллег обвинения, которые хотел выдвинуть Антуан не имели смысла. Сам Сен-Жюст заперся в Бюро и даже спровадил оттуда Ришара. Погрузившись в размышления, Робеспьер не сразу услышал, как его окликнули.

- Гражданин! Гражданин! - высокий мужчина в запыленной одежде махнул рукой, привлекая к себе внимание.

- Что тебе нужно? - осведомился Робеспьер.

- Я прибыл из Италийской армии, у меня срочная депеша для гражданина Карно. Не подскажешь, где его найти? - немного смутившись, спросил посыльный. - Я здесь впервые.

- Пройдешь на второй этаж, вот к тому павильону, - Робеспьер махнул рукой, указывая направление. - Предъявишь свидетельство о благонадежности и оставишь оружие. Тебе покажут, как пройти в Комитет. Не застанешь Карно, можешь оставить депешу секретарю под расписку.

- Благодарю, гражданин! - посыльный поправил потрепанную сумку на поясе и направился в указанном направлении. Проводив его взглядом, Робеспьер медленно пошел своей дорогой, намереваясь пойти домой пешком.

Карно издали наблюдал за тщедушной фигуркой тирана. Тот направлялся в сторону дома. Видимо, хочет прогуляться. Который раз Карно задавал себе вопрос, почему никто из них не решается подослать к нему убийцу или лишить его жизни самостоятельно? Это бы решило множество вопросов. Но они играют в благородство. И он первый играет в него. Или... Не ври самому себе, Карно. Ты просто хочешь увидеть, как тиран умрет на эшафоте. Как те бесчисленные патриоты, что стали жертвами развязанного им террора.... Заседание сегодня не состоялось. Карно и сам был удивлен стечению обстоятельств - казалось, само провидение давало ему еще один день, чтобы подготовиться. Теперь он направлялся домой, терзаясь единственной мыслью - о Гоше. Его ученик исчез. Карно провел полдня, аккуратно собирая информацию об убитых и раненых. Но Гоша среди них не было. Ранен? Скрывается? Черт знает что такое.... Карно остановился, вглядываясь в темноту. Робеспьер говорил с каким-то длинноволосым и худым человеком. Сомерсет? Издали - похож. Карно похолодел. Затем поймал проходящего мимо бродягу.

- Заплачу, если скажешь, о чем говорят те граждане. Быстро!

Тот закивал и приплясывающей походкой направился в сторону Неподкупного. Вскоре вернулся. "Я слышал фамилию Карно".

Генерал потер виски и сунул парню монету. За последнюю неделю у него сдали нервы. Мало того, что он начал позволять себе выпить по вечерам, он еще и открыл часть правды о себе Гошу. Что будет дальше? Карно ускорил шаг. Плевать, что подумает тиран.

- Добрый вечер, Робеспьер. Как обычно, рискуешь жизнь, прогуливаясь в одиночку?

- Добрый вечер Карно, - Робеспьер смерил коллегу взглядом и продолжил идти так же, как шел. Слишком жарко для того, чтобы ускорять шаг. И вряд ли он когда-нибудь кому-то признается в том, чего стоило не обернуться и не побежать, когда услышал за спиной торопливые шаги. Принадлежавшие, как оказалось, Лазару Карно. Возможно, это будет стоить ему еще нескольких седых волос. - Ты, я вижу, торопился. Неужели только затем, чтобы поговорить со мной?

- Удивлен? - поднял брови Карно. Его лицо оставалось мрачным и невыразительным. - Человек, с которым ты говорил. Кто он? - Карно решил задать мучавший его вопрос прямо.

- Посыльный, - неопределенно ответил Робеспьер, немного удивившись такому вопросу. - Ты что же, решил наблюдать за мной? Позволишь спросить почему?

- Теперь так принято, - Карно пожал плечами. - Мы все друг за другом наблюдаем. Разве не так? Кого искал посыльный?

- Это допрос, Карно? - подобное положение вещей неожиданно разозлило его, наверное, сказывался тяжелый день. С какой стати Карно спрашивает? Почему его заинтересовал этот человек? Сам он мог бы поклясться, что видит курьера впервые. Вопросы без ответа, как обычно. - Почему бы тебе не пробежать в другую сторону и не спросить у него самого?

- Это - светская беседа, Робеспьер, - скривился Карно. По лицу Неподкупного было невозможно определить, был ли тот человек и правда незнакомым посыльным, или же Сомерсетом, который, возможно, затих, потому что ведет свою игру. - В последнее время мы как будто заново учимся разговаривать. Говорят, вы с Кутоном готовите для всех нас сюрприз. Не расскажешь?

- На то он и сюрприз, чтобы являться тайной, - ответил Робеспьер. - Однако если об этом все говорят, то секрет уже не является секретом. Делай выводы. Но ты, видимо, волнуешься, что тот посыльный привез плохие новости? Лучше думай о них, Карно, это прекрасная пища для размышлений. Да, раз уж у нас светская беседа, то позволь спросить, почему Лебон, которого ты в свое время так горячо защищал, вызван в Париж по приказу Комитета, но без ведома Комитета? - вопрос был пробным, попытка прощупать почву. Однако от дальнейшего поведения Карно многое зависело, хотя, разумеется, никто не вызывал Лебона в Париж. Если учесть факт, что сегодня Комитет не заседал и все разошлись по своим делам, установить истину будет не так просто. - Я полагал, что отзыв комиссаров сопровождается хотя бы приказом.

- Лебон вызван в Париж? Для меня это новость, - быстро ответил Карно. - Впрочем, приказы теперь далеко не всегда издаются с ведома Комитета. Вы с Сен-Жюстом и Кутоном полюбили совместные заседания на троих. У себя дома. Кстати, давно хотел спросить, что связывает тебя и твоего юного коллегу по приговорам с англичанином по фамилии Страффорд? В прошлом году его горячо защищали. В этом решили спрятать под французским именем. Или, может быть, ты просто этого не знал? Поинтересуйся. У него интересный послужной список.

- Страффорд? – удивленно поднял брови Робеспьер, хотя про себя ругнулся. – Я слышал, что он умер. Вероятно, ты его с кем-то спутал, Карно. Однако я уверен, что если устроить встречу ему и Уильяму Сомерсету, то они рассказали бы много всего интересного. Все-таки соотечественники, у них нашлось бы немало общих тем для разговора…

- Вижу, ты неплохо осведомлен об англичанах, шастающих по Парижу, - прищурился Карно. Разговор приобретал интересный оттенок. Робеспьер только что не только принял его удар, но и неприкрыто намекнул на то, что ему известно о связях с де Бацем. Он упомянул Сомерсета. Это значило, что либо Сомерсет сдал его, либо за ним установлено наблюдение. А ведь чертов англичанин каким-то образом смог покинуть Ванве во время облавы. Как? Неужто ценой предательства? Карно искренне презирал в людях порочные слабости. Сомерсет был из таких. Если бы не барон, Карно давно бы избавился от этого шута. Но, в любом случае, нельзя показывать, что это имя о чем-то тебе говорит. - Значит, у тебя двое друзей-англичан? Страффорд и Сомерсет? Или вы поделили эти знакомства с Сен-Жюстом? Осторожнее, Робеспьер. Общественное мнение не простит вам дружбы с подданными Питта.

- Что ты. Сомерсет такой же друг мне, как и тебе. А Страффорд умер, о чем здесь говорить? Или твоя неприязнь к покойному так велика, что ты наговариваешь на человека, внешне на него похожего? Осторожнее, Карно. Обвиняя посторонних людей в связях с англичанами, ты сам доказываешь, что знаком с ними, - на данном этапе разговор начал забавлять его. Робеспьер едва не улыбнулся, подумав о том, что стоит рассказать Страффорду о том, что на него точит зубы Карно и организатор побед не скоро избавится от головной боли. Разумеется и речи быть не могло о личной беседе со Страффордом, но с ним дружен Сен-Жюст.

- Я никогда не знал Страффорда, Робеспьер, - мрачно констатировал Карно. - Лишь слышал разговоры о том, как Сен-Жюст вместе со Страффордом извлекал из Консьержери задержанного роялистского шпиона. Правда, человек, который распространял эти слухи, был впоследствии обвинен стараниями Сен-Жюста в государственной измене и умер на эшафоте... А затем исчез сам Страффорд. Ты серьезно думаешь, что кто-то поверит в то, что Блаве, как две капли воды похожий на Страффорда - не он сам и есть? Ты наивно мыслишь, Робеспьер.

- Тогда к чему были твои слова об общественном мнении? - с самым невинным видом поинтересовался Робеспьер. - Я с самого начала говорил, что незачем тревожить покой мертвых, ты же решил избрать Страффорда темой для светской беседы.

- А ты не понял, к чему? - слегка улыбнулся Карно. - Жаль. Теряешь хватку, Робеспьер. - Он посмотрел на тщедушную фигурку тирана свысока. Интересно, во что превратится этот человек, если у него вырвать жало? Сен-Жюст не умер. Но его можно устранить иначе. Об этом стоит подумать.

- Беседа, Карно, предполагает обмен мнениями, в противном случае она теряет смысл, - ответил Робеспьер, в упор глядя на собеседника. - Учти, что общественное мнение может быть... разным.

- Предлагаешь поделиться мнениями? - удивился Карно. - Я не против. Я думал, ты разговариваешь лишь в присутствии своих верных телохранителей и друзей. Мало ли, куда может вывести беседа? Итак, честный разговор без свидетелей.

- Мы и сейчас ведем честный разговор без свидетелей. Говоря об обмене мнениями, я лишь решил поддержать выбранную тобой тему для разговора, тем более что она касалась общественности, - сказал Робеспьер. - Хотя, если ты хочешь мне что-то сказать, помимо того, что уже было сказано - пожалуйста.

- Это вряд ли можно назвать разговором, Робеспьер. Честный разговор подразумевает открытие своих карт - хотя бы частично. Но ты закрыт. Замкнулся в своей скорлупе. Знаю, что вы с Сен-Жюстом хотели выступить против меня на заседании, которое не состоялось, и обвинить в шпионаже. Я ошибаюсь? - Карно бросил взгляд по сторонам. Улица была безлюдной. И загородил проход своему спутнику. - Ошибаюсь?

- Не обязательно именно в шпионаже, - спокойно ответил Робеспьер. - Чтобы бросаться такими обвинениями, нужны доказательства. Что именно хотел сказать Сен-Жюст, остается загадкой и для меня тоже, но ненадолго, я думаю. И позволь мне пройти. Не знал, что в твое понятие честной беседы входит загораживать дорогу.

- У тебя мания преследования, Робеспьер. Я всего лишь остановился перевести дух. Очень жарко. - Карно откровенно издевался. - Что ж. Сюрприз, так сюрприз. В Комитете любят сюрпризы.

- Переводить дух можно и сделав шаг в сторону, достаточно остановиться. Хотя, если жара так действует на твою манеру отдыхать... - Робеспьер пожал плечами. - А о Комитете... совершенно верно, сюрпризы любят. С интересом буду ожидать завтрашнего дня.

- Не тебе учить меня, как именно следует отдыхать, Робеспьер, - прошипел Карно. - Учи Сен-Жюста. Пока жив. Говорят, в Париже становится опасно бродить по улицам в одиночку. До завтра. - Карно резко развернулся и пошел прочь. Завтра он будет биться насмерть. Триумвиры не всесильны, и они - в меньшинстве.

Робеспьер проводил Карно долгим взглядом. Всю предшествующую этим словам беседу можно вполне считать непринужденной. Сейчас генерал высказал прямую угрозу и, да, следовало помнить о том, что "опасно бродить по улицам в одиночку". Декувьер, Мерешаль, потом Сен-Жюст... для полноты картины не хватает только его самого. Однако стоя здесь дел не сделаешь. Сен-Жюст должен узнать кое-какую информацию о Страффорде и кто знает, может быть Карно ожидает сюрприз уже сегодня. Почему-то Робеспьер был уверен, что упрямое существо, каким являлся Страффорд не захочет огласки, раз уж остается в Париже. Составив в уме план действий, он направился к дому, где жил Антуан. Можно подождать там и если соратник не появится, оставить для него записку с просьбой зайти.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Июл 09, 2010 3:05 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Заседание Комитета общественного спасения

Робеспьер занял свое место за столом и обведя взглядом лица коллег подумал о том, что предчувствия его не обманули: от этого заседания не приходится ожидать чего-то хорошего. Карно и Сен-Жюст, их взаимные обвинения... Судя по всему, все заседание пройдет именно под этим девизом, если кто-то из них не решит оступиться. Но настоящую опасность представляла не ссора в Комитете, это, как и обвинения и упреки, становились делом обычным. Настоящую опасность представлял возможный доклад в Национальный Конвент. Для них, разумеется. Да, всякую вину нужно сначала доказать, хотя бы формально, но никто не знает, какими доказательствами обладает противник. Вчера они с Антуаном так и не пришли к определенному решению, но не все ли равно сейчас? А граждане коллеги только и ждут, что разразится гроза... И вопрос не столько в обвинениях, а в том, кто из них утратит доверие. - Граждане, прошу высказаться о вопросах, которые ставим в повестку дня, - спокойно сказал он традиционную фразу.



Сен-Жюст напряженно слушал, как Робер Ленде зачитывает монотонным голосом свой доклад о продовольствии, который он намеревался представить в Конвенте завтра утром. По-хорошему нужно встать и сказать свое мнение. А мнение заключается в том, что доклад этот не годится. Сплошные общие слова, которые произносились десятки раз. Именно из-за этих бесполезных обещаний депутаты теряют отношение народа. Неделю назад Сен-Жюст так бы и сделал. Но сейчас он сдерживался. Лучше дать возможность Ленде наговориться вволю, чем поругаться с ним незадолго, как он скажет свое веское слово о Карно. Ему нужны сторонники, и любой голос может быть решающим. Очевидно, также думал и Карно. Вопреки себе, тот угрюмо молчал, и лишь поглядывал на Сен-Жюста, всем своим видом давая понять, что борьба будет жаркой.

Барер слушал доклад Ленде, как всегда, пытаясь параллельно заниматься собственными делами, чтобы сэкономить время. К сожалению. почему-то сосредоточиться сегодня не удавалось, хотя было и не в пример тише, чем на обычном заседании. Да... Барер заинтересованно поднял голову, разглядывая коллег. Все дело в этом непривычной почти тишине - как будто два дня назад здесь снова чуть не дошло до рукоприкладства - на сей раз едва сдержались Карно и Сен-Жюст. А теперь Сен-Жюст мирно стоит у окна и кивает, хотя тезисы Ленде не могут быть ему близки - ведь Сен-Жюст был одним из первых, кто высказался за отказ от доктрины свободной торговли - временный, конечно - но затянувшийся, как всегда. А Ленде сейчас предъявляет нехитрые подсчеты и разбивает закон о максимуме в... могласном молчании коллег. Кто же из них что затевает? Или все вместе? Барер мельком глянул на Бийо-Варенна и Колло дЭрбуа, сидевших на самом дальнем углу стола. Бийо постукивает пальцами в такт словам Ленде и явно ждет чего-то. Хода Колло? Едва ли он будет играть в свою игру. Или Робеспьера? Мир или война - что-то в таком духе? Барер отложил бумани и откинулся на спинку стула, чтобы лучше видеть окружающих. С другой стороны, благодаря этой странной паузе можно успеть принять неплохую продовольственную программу - иначе когда война закончится, народ своими руками разорвет победителей, так как оголодает окончательно.
- Коллеги. мне нравится наше единодушие сегодня, - мягко сказал он, - Я верно понимаю, что мы согласны с доводами гражданина Ленде? Голосуем?

Колло бросил взгляд по сторонам, с трудом скрывая раздражение. Ну что, кому-то еще неймется? Он не Ленорман, но мог пресказать, что Ленде может надрываться сколько угодно, а закон о максимуме как был, так и будет. По крайней мере в ближайшее время. Все соглашались с тем, что с этим нужно что-то делать, но это что-то откладывалось. И он не будет первым, кто разобьет себе лоб, с пеной у рта отстаивая чужое мнение.
- Я воздержусь, - сказал он, в глубине души надеясь, что все от него отстанут.

- Проект требует доработки и более детального рассмотрения, на мой взгляд, - сказал Приер, молчанием Карно понимая, что отдуваться за все опять ему. Да, это напрямую касалось поставок и они обсуждали это с Робеспьером, которого тоже беспокоил вопрос снабжения и продовольствия, но к определенным выводам они так и не пришли. - Полагаю, что следует зачитать его в Конвенте и обсудить дальнейшее согласно результатам доклада.

- Согласен с предложением Приера, - отозвался Робеспьер, внимательно выслушав не столько сам доклад, сколько отзывы коллег. - Признаться, ему было не до того сейчас, когда Карно и Сен-Жюст готовы разорвать друг друга и заседание это неизвестно чем закончится. Хотя вопрос, безусловно, очень важный.

Пора. Сен-Жюст обвел глазами коллег. Сейчас ему предстоит нелегкий бой. Кажется, весь Комитет это чувствует, хотя вряд ли Карно проинформировал их о том, что тут произойдет. Робеспьер упомянул о вчерашних угрозах Карно. Он будет строить свое обвинение на связях с англичанами, точнее, конкретно со Страффордом. Главное, вовремя заставить его замолчать и вывести все на новый уровень обсуждения. Карно не силен в речах, он может сбиться с мысли, если ему помочь в этом.
- Граждане коллеги, - начал спокойно Сен-Жюст. – Я бы хотел вынести на повестку дня обсуждение крайне важного, на мой взгляд, вопроса. Вопрос о доверии. Один из тех, кто сидит за этим столом, ведет двойную игру. И я берусь это доказать. Сейчас. Прежде всего мне бы хотелось…

- Я упрощу тебе задачу, Сен-Жюст. – бесценемонно перебил его Карно. – Граждане коллеги! Антуан Сен-Жюст хочет сообщить вам, что я – роялист и вор. И нуждаюсь в том, что бы укоротить меня на голову. – Карно знал, что научился достаточно хорошо скрывать эмоции, чтобы кто-то увидел его истинное состояние. Он волновался. Хуже. Был в панике. Слишком хорошо он знал Сен-Жюста, чтобы не усомниться в том, что чертов выскочка перерыл все бумаги, но нашел то письмо к Лебону. Иначе он не посмел бы заговорить вот так открыто за заседании. А это значит, что нужно сражаться за собственную голову. И он – не Дантон, чтобы сдать позиции так бездарно. – Два дня назад, производя обход кабинетов наших коллег по Комитету, я обратил внимание, что из темного кабинета Сен-Жюста, сказавшегося больным в тот день, доносятся голоса. Я заглянул к нему. В кабинете я обнаружил самого гражданина Сен-Жюста и человека, известного мне, как Эжен Блаве. Я готов представить доказательства…

- Может быть, ты вначале объяснишься, что ты имел в виду, когда писал… - начал Сен-Жюст, но произнесенное им имя потонуло в словах Карно, повысившего голос.

- Не надоело ли, Сен-Жюст, бросаться обвинениями? Черт возьми, ты просто потерял рассудок, закопавшись в своих подозрениях! На днях я получил письмо от генерала Журдана. – Карно бросил Сен-Жюсту в лицо листок. – Прочти. Ты не отвечаешь на его послания, может быть, хотя бы тут прочтешь? А вам, коллеги, я сообщу, что генерал, прибывший в Самбро-Маасскую армию, не может понять, куда делся комиссар, которому был вверен этот участок фронта. А между тем, вопросов к нему масса. Автрийцы задушили французские войска со всех сторон, проблемы с поставками и продовольствием, власти близлежащих городов отказываются повиноваться слабохарактерному Леба, который бьется там в одиночку. А где гражданин Сен-Жюст? Наш Архангел смерти? Он разоблачает в Париже сотрудников Комитета, обвиняя их во всех смертных грехах!

- Граждане, граждане, стойте, - привычно нашелся Барер, понимая, что работа на сегодня закончилась... Впрочем, это было серьезней, чем обычно. Как молчание не было похоже на согласие, что выяснилось в ходе дискуссии, так и эта ссора мало напоминала обычную свару Сен-Жюста и Карно.

- Нет уж, Барер, - прервал его Бийо-Варенн, вмиг оживший, - Пусть говорят. мне вот уже интересно послушать...

Барер безнадежно заметил, как рядом с Бийо-Варенном также встрепенулся Колло, явно радующийся, что сегодня речь зайдет о ком угодно кроме него и готовый потопить любого из ссорящихся только ради того, чтобы отвести беду от себя. Все стало на свои месте. Очевидно, Бийо и Колло как всегд мутят воду, только ожидая случая, чтобы выспыхнула война на уничтожение - этим двоим, впрочем, и правда терять нечего, а в состоянии равновесия они себя чувствуют более нервно, чем в режиме грызни и драки.
Сен-Жюст и Карно же как раз и начали эту самую войну на уничтожение. Барер прикинул.
Поддержать Сен-Жюста... С ним будут Робеспьер и Кутон. Допустим, Карно отправится на гильотину - уж Сен-Жюст не стал бы бить не наверняка. Комитет перестанет быть неприкосновенным, и после Карно пойдут под нож Бийо и Колло скорее всего... Ленде - уцелевший дантонист....
Привычно заболела голова. Это все ему до боли напоминало что-то, что трудно ухватить сквозь жуткую боль...
Ну да, конечно. Год назад. Июнь.
Жирондисты под домашним арестом. И спокойный голос Робеспьера, убеждающего, что виновных немного, и не стоит преследовать всех - стоит осудить нескольких - и Конвент чист.
От того Конвента осталось немало чистых скамей.
Сейчас драма повторялась - но уже в Комитете...
Барер понял, что от него чего-то ожидают, так как он не закончил предложение.
Он снова ожесточенно улыбнулся.
- Не ссорьтесь, коллеги, - повторил он, - Мы слишком через многое прошли вместе. Мы все совершали ошибки, и у каждого из нас есть действия, которые в пылу можно было бы истолковать двояко, - он сделал паузу, - Но наши разногласия по отдельным предметам нельзя выносить на суд общественности. разлад в Комитете Общественного Спасения. Представьте последствия, которые это вызовет в Конвенте. Престиж правительства. Непринятые решения. Ставки слишком высоки, - он посмотрел на Сен-Жюста, ощущая, как тот заводится и в глубине души удивляясь этому - казалось, Сен-Жюст стал значительно спокойнее в последний год, чем прежний порывистый юноша. Впрочем, причина беспокойства тут, пожалуй, глубже, - он перехватил взгляд Робеспьера. Надменный, холодный, страшный.
Паралитик Кутон не принимал пока участия в дискуссии. лишь поглядывая на Неподкупного. Что ж - если этот спектакль - дело рук Максимильяна, то они пойдут до конца. Но пусть это сделают они своими руками, в то время, как остальной Комитет будет до последнего готов на примирение. Престиж и влияние - как и месть, блюда, которые подаются только холодными.

Робеспьер молчал. Если ему придется высказаться, то он, разумеется, выскажется. Однако быстро же Антуан позволил заставить себя замолчать. Наблюдая за коллегами, он пришел к выводу, что если соратник сейчас выложит свои обвинения, против них объединится весь Комитет, так как неясный вопрос о доверии - это еще не повод для обвинения. А Карно молодец. Отлично перехватил инициативу и теперь граждане коллеги на его стороне, Антуану же досталась роль обличителя в самом невыгодном свете. - Гражданин Барер, не говорите ничего, если вам нечего сказать, - спокойно сказал Робеспьер. - Здесь предъявлены обвинения, а ваши миротворческие попытки не будут иметь успеха до тех пор, пока вопрос не решен. Гражданин Карно, позвольте один единственный вопрос: как давно вы начали совершать обход кабинетов ваших коллег в их отсутствие? - последние слова он намеренно подчеркнул. И не прогадал, наблюдая, как граждане коллеги насторожились. Предвкушение крупной свары сменилось напряженным молчанием - каждый думал о том, что и у него самого хранятся бумаги, не предназначенные для посторонних взглядов.

- Обычно я этого не делаю, гражданин Робеспьер, - ледяным голосом произнес Карно. – Потому что, производя обходы, привык слушать тишину, а не приглушенные голоса из-под двери моих коллег по Комитету, которых в кабинете по логике быть не должно. В этом есть что-то удивительное?

- Карно, ты врешь. И у меня есть свидетель, который.. - начал Сен-Жюст.

- Который что? Подвердит каждое твое слово? – выкрикнул Карно и зло рассмеялся. – Не удивлен, Сен-Жюст. Думаю, ты можешь привести толпу свидетелей, которые покажут на суде, что я – правая рука генерала Кобурга и герцога Браунцвейгского. И еще толпу тех, кто расскажет, как слышал, что я договариваюсь с роялистами продать нашу Республику за дридцать золотых монет.

- Черт побери, Карно, я готов доказать, что ты – заговорщик, и это – дело времени! – прошипел Сен-Жюст, теряя над собой контроль. Только сейчас он понял, в какое положение влип. Если он заговорит о Блаве. Карно начнет кричать о Страффорде и вспомнит ту историю с освобсождением Сен-Жермена. Теперь эта история приобретет новый оттенок, в особенности с учетом того, что Эбер, громче всех кричавший о ней, был приговорен самим Сен-Жюстом.

- Давай, волчонок, ты давно точишь на меня зубы, - Карно резко повернулся и схватил Сен-Жюста за воротник. – Говори, может быть, удастся и на этот раз провести коллег своими речами о подозрительных!

Барер встретился взглядом с Робеспьером и, улыбнувшись, покачал головой в ответ на его упреки. Потом, глянув на Сен-Жюста, кажется, наконец, понял. Безумно жаль, что этому молодому человеку нельзя в один момент передать лет хотя бы пять своей жизни - да и люой другой. Сен-Жюст, пожалуй, самый талантливый из здесь собравшихся. Но ему отчаянно не хватает только одного - того, что нельзя завоевать умом или талантом.
Возраста.
Впрочем, будь Сен-Жюст лет на пять старше, то сейчас никакой Республики уже не было бы и в помине, а был бы первый консул, Сен-Жюст со вторым и третьим... возможно. А так этот юноша пока так не и смог осознать главного - того, что каким бы талантом он ни был. он остается лишь руками Робеспьера, которыми тот убирает со своего пути тех, кто ему мешает. Поэтому Робеспьер не меняется - так же бледен, как был пять лет назад в Версале, а Сен-Жюст в свои неполные двадцать семь выглядит так, будто не спит последние месяцев пять и живет год за два - потому что Сен-Жюсту приодится жить за обоих. а Максимильян лишь проходит вслед по чистой дороге. Быстро шагнув к Сен-Жюсту и Карно, Барер уверенно отцепил руки последнего от воротника молодого человека.
- Стойте, - уверенно сказал Барер, улыбнувшись, - Я знаю, о чем говорю, Максимильян. Поверь, знаю. Если Сен-Жюст произнесет с трибуны обвинения против Карно - я возьму слово следующим и скажу речь против Сен-Жюста. Конвент еще верит мне. И что мы получим в итоге? Раскол в Комитете, раскол в Конвенте, уничтожение друг друга просто потому что...

- Просто потому что ты вынуждаешь нас защищаться, Робеспьер! - взвился Бийо, уловивший в голосе Барера совершенно нетипичные для него однозначные интонации, - Да, я говорю с тобой, а не с твоими верными слугами. Настоящий заговорщик здесь - ты! - он указал пальцем на Робеспьера, - И суть твоего заговора - это диктатура. Мы просто стоим у тебя на пути. Или ты думаешь, я не знаю, что за доклад сейчас прячет у себя на груди Кутон? Проект, который призван нас уничтожить, а Карно - лишь предлог, чтобы провести его.

- Какой доклад? - Барер снял руку с плеча Карно, чтобы подойти к Бийо-Варенну, пытаясь оставаться спокойным и не переставая улыбаться собеседникам, - Какой доклад, Максимильян? - улыбнулся он, - не принимай обвинения Бийо близко к сердцу, - *пока*, - про себя закончил он, вслух продолжив, - Давайте говорить по существу, не переходя на личности и выступать лишь против декретов друг друга. А то если ты, Бийо, выступишь против Робеспьера - я тоже отвечу речью в защиту последнего, - почти весело закончил он.

- Разве кто-нибудь сказал о том, что будет произнесена речь в Конвенте? - спросил Робеспьер, повернувшись к Бареру. - Нет, Барер. Вопрос всего лишь в том, что гражданин Карно позволяет себе проверять кабинеты в наше отсутствие и будучи уличен в этом, разумеется, вынужден защищаться. Если у тебя другие взгляды на этот вопрос и ты считаешь, что он ведет к расколу... Полагаю, что ты преувеличиваешь. Касательно доклада. Меня удивляет, граждане, ваша реакция на проект реформы революционного трибунала. Мы уже месяц об этом говорим, только до сих пор никто не удосужился послушать. Если бы сутью моего заговора, Бийо, являлась диктатура... думаю, мы бы не обсуждали этот вопрос в подобной обстановке. Следи за словами. Твоя невнимателоьность - это еще не повод для того, чтобы бросаться оскорблениями.

- Нет постойте, граждане... - сузил глаза Колло. - Мне не нравится ваш вопрос о доверии. Несмотря на то, что вам, дорогие коллеги, я, безусловно доверяю, мне бы не хотелось, чтобы какая-то гнида... извини, Карно... шаталась ко мне в кабинет и рылась в моих бумагах. Может быть, я храню там любовные письма? И ваши голословные обвинения, граждане, ни к чему не ведут, кроме надрыва глотки, понятно? Так что помолчи, Бийо, - сказав это, Колло изо всех сил пнул Бийо ногой под столом.

- Успокойтесь, граждане! - резко сказал Приер, нахмурившись. Обвинения против Карно ему не нравились. Теоретически, он должен был поддержать коллегу, но если они правы и Карно действительно... думать об этом не хотелось. - Если бы в кабинет забрались злоумышленники, граждане, последствия были бы куда более печальны. К счастью, в кабинете оказался хозяин и инцидент можно считать исчерпанным. Подстерегающие нас козни врагов учат и бдительности, имейте это в виду. Осторожней с обвинениями. Особенно, если они необоснованны. И ты, Бийо, тоже помолчи.

- Я обязательно помолчу, Приер,- бросил Бийо-Варенн, - Во время чтения декрета. который граждане не спешат оглашать. проект реформы Трибунала - ждите... а, может, и дождались!

Барер, уже не пытаясь незаметно толкнуть коллегу локтем, сделал ему жест рукой, призывая замолчать.
- Вот как, Максимильян? - тихо поинтересовался Барер, - Я всегда думал, что обвинения против членов Конвента сначала оглашаются с трибуны Конвента, после чего декретируется арест - а ведь именно на обвинение и арест Карно вы намекаете. Я правильно понимаю, что больше в этой процедуре у нас необходимости не будет?

- Я не намекаю на арест Карно, - ледяным тоном сказал Робеспьер. - Повторите мне слова, Барер, где это было сказано, можно дословно. Иначе вашу реплику я буду вопринимать не иначе, как саботаж.

- Я не намекаю на арест Карно, - ледяным тоном сказал Робеспьер. - Повторите мне слова, Барер, где это было сказано, можно дословно. Иначе вашу реплику я буду вопринимать не иначе, как саботаж.

- Карно обвинили в заговоре. если я не ослышался, - миролюбиво заметил Барер, - Но, возможно, гражданин Сен-Жюст неправильно выразился - или я не так понял. Что до хождения по кабинетам - то я боюсь, что раз мы начали видеть друг в друге врагов, то стали и искать средства защиты. Меня беспокоит другое - то, что ты сказал нам о реформе. которую вы готовите, но мы так и не начали ее обсуждение. Ты же сам всегда призывал нас не терять даром время, и я всегда был с тобой в этом согласен, - попытался вернуть разговор в более менее рабочее русло Барер, подумав, что, возможно, история про Карно вообще была провокацией, чтобы отвлечь внимание Комитета от самого декрета.

- Я все же скажу то, что хотел сказать, - заговорил Сен-Жюст. – Карно, ты вправе ответить. Но дай мне высказаться. Все, о чем тут говорилось – верно. Я находился в своем кабинете в компании гражданина Блаве, помощника хирурга, сопровождавшего меня из армии. Услышав, как поворачивается ключ в замке, мы потушили свечи, чтобы посмотреть, кто столь любопытен, что приходит в мой кабинет ночью. Это был Карно. Но ему пришлось уйти. В тот вечер я перевернул все бумаги, попавшие на мой стол за неделю, что я отсутствовал. И нашел письмо. Я принес сюда всего один листок. "Забудьте обо всем, что связывает вас с де Бацем. И ждите моих указаний..." – твой почерк, Карно? Твой, черт побери, почерк? Не за этим ли ты приходил ночью? - Сен-Жюст предостерегающе поднял руку, заставляя всех замолчать. И повернулся к Бареру. - Отечество тысячу раз становилось жертвою снисходительных законов. Я ошибаюсь? Я поднял вопрос о доверии. И требую служебного расследования. Не ареста. Расследования. Гражданин Карно должен представить нам объяснения. Вот семь пунктов обвинений, котоыре я составил. – Сен-Жюст выложил на стол листок. – Лишь после этого мы сможем говорить о том, чтовы выносить это на обсуждение в Конвенте. – Сен-Жюст резко вскинул голову и оглядел каждого из сидящих. – Итак, я выдвинул требование. Прошу голосовать.

- Итак, граждане, - подвел итог Робеспьер. - На повестке дня поставлен вопрос о доверии, суть которого нам изложил Сен-Жюст. Несмотря на то, что это - серьезное обвинение, я все же хочу, чтобы вы избежали поспешных суждений. Барон де Бац, является или являлся главой роялистского заговора и служебное расследование - попытка установить истину, ничего больше. - На самом деле он бы предпочел, чтобы обвинение было изложено с меньшей категоричностью, но это - в идеале. Никогда не знаешь, лучше ли задавить оппонента фактами или же выкладывать их по одному. В любом случае, что сделано - то сделано, но следует смягчить все изложенное, хотя бы затем, чтобы коллеги не испугались дальнейших расследований. Колло и так, кажется, уже плохо. И если он начнет нервничать... - Ведь почерк Карно мог быть подделан, - продолжил он, - Или же эти факты на самом деле не связаны между собой. Вопрос поставлен на голосование, прошу вас не забывать о том, что речь идет о благополучии Республики.

- Я - за расследование, - Колло бросил перо, которое вертел в руке на стол. - Если речь идет о возможном предательстве, то я - за. СЧпрашивается, какого черта мы таскаем воду в решете все это время, когда все наши планы становятся известны врагу? В гробу я видел всю вашу дипломатию, я вижу только то, что может угрожать благополучию Республики в целом и Комитету - в частности. У меня - все. ------ - Я - против, - Приер сложил свои бумаги в стопку. - Обвинения не доказаны, собрать факты, на первый взгляд подходящие к делу возможно, мы умеем амальгамировать, что было неоднократно доказано. Или же все обвинения будут доказаны и факт предательства будет доказан официально, либо не следует унижать коллег служебным расследованием без веских на то оснований. Я не вижу в докладной записке веских оснований.

Я - за расследование, - поднял руку вслед за дЭрбуа Робеспьер. - Как было верно сказано, нас касается все, что может угрожать благополучию Республики.

Бийо-Варенн хмыкнул и поднял руку.
- Я - за. У меня, может, тоже любовные письма по ящикам раскиданы, - прошипел он.
Барер голосовал последним.
Итак, это была не провокация.
Робеспьер снова выиграл. а мальчик Сен-Жюст - снова все сделал как надо Робеспьеру. А ему теперь придеттся любой ценой выручать Карно, даже если тот - сводный брат Марии Антуанетты. Он поднял руку.
- Я - за. Я не знал, как и все вы, новых фактов, граждане. И, конечно, первым требую расследования. Я рад, что в наши ряды вернулось согласие - значит, все наши ссоры были лишь следствием усталости. Мне кажется, что гражданин Сен-Жюст так прекрасно начал раскручивать это дело, что ему и продолжать.

***

Сен-Жюст стоял, скрестив руки не груди, и смотрел в окно. Заседание только что закончилось, и коллеги расходились, тихо переговариваясь. Сегодня он только что едва не завалил собственную инициативу. Еще не много, и Карно задавил бы его голосом и напором. Делай выводы, Антуан Сен-Жюст. Гордыня и уверенность в собственных силах тебя погубит. Когда-нибудь. Но не теперь. Теперь Карно будет на некоторое время связан по рукам и ногам. Они запустят «утку» о Клери, подозреваемом в убийстве и Карно осознав, что его не подозревают хотя бы в этом убийстве, совершит еще одну ошибку. И тогда он не выкрутится. Когда Сен-Жюст оторвался от раздумий, в комнате заседаний никого не было.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пт Июл 09, 2010 3:07 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Сомерсет, Эжени

Он снова мечется во сне и зовет кого-то странным именем.
Потом он уснет,а ближе к рассвету снова станет метаться и хватать ее за руки и умоляя помнить...
Врач сказал, воспаление скоро пройдет. Если бы он знал, как скоро - но с вином и кровью надо быть очень осторожной.
Кроме того, это было время подумать о чем-то новом, что было теперь в жизни Эжени
Точнее - о том, что исчезло.
Укоризненный взгляд в спину и недоуменное восклицание о том, как в ней ошибся Камиль. Конечно,он не был Летописцем, так как был слишком участником. Но в ту ночь слова казались такими естественными - и такими их сделал тот мужчина, который сейчас, наверное, тоже лежит на кровати в ее бывшей квартире и грезит о чем-то своем, несбывшемся.
Эжени отвлеклась от наблюдения за шорохом занавесок и повернулась к Гошу, снова беспокойно спавшему - видимо, закончилось действие опия.
- Ты запомнишь нас? Запомнишь? Не забудь. пожалуйста, - повторял он в полусне.
Эжени улыбнулась и убрала емуволосы со лба.
Через некоторое время она, убедившись, что раненый уснул, она взяла легкий плащ и выскользнула за дверь.
Пришло время прогуляться до старой квартиры и по дороге послушать город. Она давно этого не делала - почти никогда по правде сказать, и ноая привычка доставляла удовольствие.
У таверны было многолюдно. Пробираясь сквозь толпу, Эжени обратилась в слух. Пожалуй, сплетни будут нелишними, чтобы вернуть человеку, который ждет ее на старой квартире интерес к жизни.
- Слышали? Девочка не виновата. Она говорит, что просто хотела видеть тирана...
- У нее были ножи...
- Ну да, кухонные, или и курицу не зарежешь.
- Тсс... Пьер.
- Ну да, верно. Зато веселое было зрелище - допрос семьи Рено сегодня...
- Папаша не чета дочке. Во всем признался. Это был заговор, граждане, а за ним стоят иностранные агенты.
- Только ему это не поможет. Какие агенты, когда его дочь пыталась убить Робеспьера. Помните Шарлотту Корде?
- Так ее Барбару уговорил. Да, тот самый депутат, который бежал, когда арестовали главарей Жиронды.
- А эта думаете сама? Граждане, я был на допросе папаши Рено. Он ясно сказал, что дочка как спятила, когда у них поселился новый квартирант. Занимал мансарду. Высокий, говорит, темноволосый. Иногда говорил с акцентом.
- Точно, англичане добрались до нас все-таки.
- Англичанин и был...
На последних словах Эжени окончательно насторожилась. Выскокий темноволосый иностранец, свел с ума девочку Рено и внушил ей, прихватив ножи, пойти убить тирана?
Циничный и безумный план.
Она содрогнулась.
- Так что будет с семейкой?
- Известно что. Только сперва поймают англичанина - и всех разом на эшафот.
После упоминани эшафота толпа сама сбой примолкла. Впрочем, Эжени усышала достаточно. По дороге к совей старой квартире она попыталась успокоиться. Не может быть, чтобы можно было так обмануться. Но она узнает правду. Чего бы это не стоило.
С порога она подхватила Сомерсета под руку.
- Вы скучали? - кокетливо спросила она, - А я думала, целый век прошел. Давайте сядем на диван. Да нет, ближе, - радуясь удивлениею собеседника, она положила руку ему на плечо и, глядя в глаза, продолжила.
- ВЫ выглядите гораздо лучше, я рада. Кстати, представляете, у меня хорошие новости. Я узнала, как поживает Сесиль Рено. А Вы знаете?

- Я? Нет, я ничего не знаю о ее судьбе, - осторожно сказал Сомерсет. - Мне казалось, мы перешли на "ты", но если вы уже пожалели об этом, Эжени, я могу вернуться к прежней форме общения. - Что-то было не так. Она чем-то обеспокоена, напряжена, и ее радостный голос этого не скроет. - У вас что-то случилось?

Эжени посерьезнела, продолжая глядеть ему в глаза.
-Не у меня случилось. Случилось у малышки Рено. Однажды в ее жизни озник квартирант. Темноволосый англичанин. Она влюбилась в него так, что послушалась его, решившего сделать из нее новую Шарлотту Корде. Она в тюрьме и до последнего защищает свою тайну. А Вы были знакомы, я вижу, - холодно сказала она, - Вы даже не спросили меня, кто такая Сесиль Рено. Неплохо.

- Вы немного ошиблись, Эжени. История выглядела иначе. Рассказать? - Сомерсет поднялся и отошел в другой конец комнаты, где стоял маленький кальян, который он успел перенести сюда сегодня днем. Вино, оставленное Эжени, действовало на него не так, как обычное вино - сегодня днем он ни разу не притронулся к кальяну. Но теперь, возвращаясь в призрачный мир маленькой Сесиль Рено, он не мог остановиться перед искушением. - Как вы считаете, Эжени, сколько стоит человеческое счастье? И сколько можно заплатить за один миг? А за сутки? За неделю? За месяц? Она жила в своем мире. Прекрасная длинноволосая фея, погруженная в свои грезы и мечты, которую никто и никогда не считал за человека. Она была далека от политики. И далека от грязи человеческих предрассудков. Она даже не умела читать - лишь слушала обрывки легенд и впитывала их в себя с детской непосредственностью. Она мечтала попасть в сказку. И однажды увидела человека, которого назвала Ланселотом. Он, конечно, не был рыцарем. Это был вполне обычный мужчина - с перепачканной душой, гадкими мыслями, озлобленный и циничный. К тому же, подверженный дурным привычкам и избалованный прежней жизнью. Но она видела в нем лишь того, о ком мечтала всю жизнь. Ланселота. Он рассказывал ей о человеке, которого считал виновным в том, что его любимая страна превратилась в развалины и в том, что его друзья умирают. Она делала выводы. А однажды он пришел к ней умирать… Это грустная история, Эжени. И никто из ее участников не выйдет из нее живым и здоровым. Но вернемся к моему вопросу. Что лучше? Дотянуться до своей звезды и сгореть, не дожив до старости? Или прожить столько, сколько тебе положено, прозябая среди серых будней?

Эжени прищурилась, глядя на свечу.
- И тот мужчина даже не думал, чтомаленькая девочка пойдет за него умирать, - усмехнувшись, сказала она после долгой паузы, - И даже не думал, на что способна маленькая сумасшедшая. Она умрет счастливой - если это ответ на Ваш вопрос. А в Вас я ошиблась. Вы слишком умны, чтобы не предвидели последствий для малышки Рено, - она нахмурилась, - Вы, видимо, всегда так действуете. несколько месяцев назад я толкнулась с одним из Ваших союзников. Он тоже действовал через девушку. Она была невестой видного политика, а он использовал ее, потом сказав ее жениху, что девочка знала, на что идет - а он, мол, не в ответе. Та девочка умрет несчастной. А я знала счастье и знаю ему цену, Сомерсет, - задумчиво продолжила она, - но я ни у кого не отниму серые будни и право дожить до старости без потрясений, пусть даже сама считаю иначе.


- Значит, вы разочарованы. - Сомерсет затянулся и выпустил дым. - Что ж, я буду благодарить своего ангела-хранителя за то, что дал мне возможность узнать вас. Пусть и ненадого. Вчера я сказал вам то, чего не говорил ни одной женщине. И это - чистая правда. Вы станете моим лучшим воспоминанием. Моей звездой, до которой я смог дотянуться, пусть и лишь на один вечер. - Сомерсет поднялся. затем поднял кальян. - Я буду думать о вас. Каждый вечер. Прощайте, Эжени.

- Не уходи. - сказала Эжени, глядя в окно, - Я теперь за тебя в ответе. Потому что нельзя просто рассказать сказку и дать надежду. Надо еще прожить с этой историей жизнь. И ты для меня тоже много значишь... Хотя что это я, буду просить о чем-то кого-то? - Деланно весело сказала она. - Иди, конечно. Куда хочешь.

- Я слышал твои первые слова, - глаза графа весело заблестели. Он снова поставил на пол кальян и протянул ей руку. - Ты когда-нибудь ходила по крышам, Эжени?

- Ой, - от неожиданности протянула Эжени, - Я не буду отвечать на этот вопрос, - веселее сказала она, - И у меня новое платье. Я - респектабельная горожанка, если ты не заметил, - люк на чердаке, - не меняя тона, закончила она.

- Тогда - в путь. - Сомерсет галантно поклонился. - Это будет самое красивое путешествие респектабельной горожанки.

- Я принесла тебе еще вина, - заметила Эжени, - и еды,- она отметила, что ее собеседник выглядит заметно лучше - кровь делает свое дело. и он все понял про Сесиль Рено. Это главное. Но еще важно, что ей еще никогда не было ни с кем так легко и просто. никаких тайных терзаний. упреков, обещаний и встреч украдкой. Это больше похоже на заговор между двумя союзниками. она слегка досадовала, что не удержалась и не дала ему уйти, но, наверное, в этих отношениях не так важно, кто кого позовет первым, - Вперед, - поднялась она с места и протянула графу руку, - Я покажу ход. Главное - не напугать соседского полосатого кота. Он тоже любит эту крышу, - усмехнулась Эжени, выйдя вслед за Сомерсетом и плотно притворив дверь.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Июл 11, 2010 1:08 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Дом Ландри

Мишель Ландри, Жанна Шалабр, Клер Деманщ

Мишель Ландри открыл дверь, придерживая локтем бумажный кулек с продуктами. Немного мяса, немного овощей и даже немного масла, но ничего – к ним. Ни крупы, ни хлеба, черт бы побрал эти очереди! А ведь нужно еще проведать своего незадачливого коллегу и к нему с пустыми руками не пойдешь. Бернар, несчастный идиот, все-таки попытался отнести свой донос на Жанну Шалабр сначала в жандармерию, а потом в Комитет по надзору своей секции. Жандармы выставили его прочь, посоветовав засунуть себе бумагу в… А вот в Комитете к делу отнеслись с интересом. И сделали такое внушение, что бедняга только недавно вышел из больницы. Сам Мишель, ожидая ареста с минуты на минуту, даже собрал в тюрьму узелок с вещами, но о нем, кажется, забыли. Все, даже Робеспьер, с которым он не так давно нечаянно столкнулся в коридоре. Даже головы не повернул, но это и к лучшему. А вот перед Жанной было очень неудобно, все-таки соседка всегда по-доброму относилась к нему, да и квартирантка была идеальная: вовремя платила, аккуратная, никогда не шумела. Иногда с ней можно было выпить кофе или обменяться книгами.

Когда его взгляд снова упал на кулек с продуктами, в голове возникла идея. А ведь можно организовать роскошный обед или ужин, если сложить все, что имеется в доме из съестного. И пригласить новенькую соседку, весьма симпатичную провинциалочку. Так, глядишь, можно наладить мир с Жанной и жизнь, возможно, войдет в прежнюю колею. По правде говоря, кроме некоторых угрызений совести он устал вздрагивать от каждого стука в дверь и даже в чем-то понимал жандармов, которые устроили Бернару нахлобучку.
Прихватив с собой кулек, она направился в общую гостиную, надеясь застать Жанну там или на кухне.

Жанна Шалабр подняла глаза от книги. После некрасивой истории с шантажом она питала к журналисту смешанные чувства. С одной стороны он, конечно, был не виноват в том, что его коллега оказался настолько беспринципным и злым существом, готовым на все ради денег. С другой, несмотря ни на что, остался довольно неприятный осадок. И уж, конечно, о доверительных соседских отношениях теперь не было речи. Маркиза старалась как можно реже появляться в общей гостиной. По утрам она уходила за покупками или просто прогуливалась по саду, читая книги, обедать старалась в городе. Затем обходила своих немногочисленных учеников, которым взялась преподавать французскую литературу и историю. Возиться с маленькими капризными буржуа маркиза не любила. Но это было единственным способом заработать себе на жизнь. Да и получалось у нее весьма неплохо... - Добрый день, Мишель. Вы сегодня вернулись раньше обычного. Я уже ухожу, - маркиза вежливо улыбнулась.

- Добрый день, Жанна, - пробормотал Ландри. Прохладный тон, которым было сказано приветствие, зародил в нем некоторые сомнения относительно возникшей идеи, но не стоять же теперь, как идиот? И хуже уже не будет, если он просто скажет, зачем пришел. Раньше, конечно, он никогда не терялся перед женщиной. Но раньше он и не вздрагивал от каждого стука и шороха, тоже нужно отдать должное обстоятельствам. - Жанна, мне удалось купить немного продуктов, но для полноценного хорошего обеда этого недостаточно. Вот я и хотел предложить сложиться и, возможно, пригласить и гражданку Деманш. Пообедаем все вместе... Если вам, конечно, не противно видеть мою физиономию. Если так, то просто скажите, я не обижусь.

- Противно видеть вашу физиономию? - переспросила маркиза. Она растерялась. Как неудобно получилось! Этот человек виноват всего лишь в факте знакомства с тем журналистом! И он не сделал ей ничего плохого! Какое же она имеет право давать ему понять, что никак не может забыть ту историю, да так, чтобы он делал такие выводы? - Мишель, простите, я не хотела вас обидеть, - мягко произнесла маркиза. - Конечно, я не против помочь вам с обедом. К тому же, мне хотелось познакомиться с новой соседкой. Она показалась мне немного напуганной парижской суетой. Откуда она приехала, вы не знаете?

- Я не знаю, - пожал плечами Ландри, несколько приободрившись. О том, что ее привел сюда Робеспьер-младший, он решил не говорить. Тем более что предупреждение "не болтай лишнего", высказанное братом Неподкупного, сложно истолковать как-то иначе. Пусть сами разбираются. А соседка сама скажет, если захочет поговорить. С него неприятностей достаточно. - Но я не сказал ей, что планируется обед, так как не знал, как вы отнесетесь к этой идее. Хотите, я спрошу у нее прямо сейчас, захочет ли она составить компанию?

- Да, я была бы вам признательна, - улыбнулась маркиза. Кажется, Мишель не обиделся на ее бестактный тон. Вот и прекрасно. - Я буду ждать вашего решения.

***

Глядя на красиво сервированный стол, Мишель надеялся, что обед пройдет в непринужденной обстановке. Старуха-привратница, жившая во флигеле, была, несмотря на почтенный возраст отличной поварихой и согласилась помочь с приготовлением блюд в обмен на бутылку вина и меру сахара. Легкая закуска, суп, жаркое, овощи, куриная грудинка, а на сладкое – пирог. Что можно еще желать? Самый строгий критик сказал бы, что маловато соуса, но по здравому размышлению нужно было благодарить провидение уже за то, что он есть. Распечатывая бутылку вина, чтобы дать ему возможность немного настояться, Мишель поглядывал на дверь - очень уж аппетитный запах шел от блюд, но соседка немного запаздывала. Жанна раскладывала на столе льняные салфетки – последние приготовления.
Приготовления эти еще не были закончены, когда на пороге гостиной появилась Клер Деманш. Имя – это единственное, что он знал о своей новой квартирантке, помимо первых впечатлений, которые он мог бы и повторить: очень мила.
- Прошу вас, гражданка Деманш, - решив стать хотя бы сегодня настоящим кавалером, он отодвинул стул для дамы, но потом спохватился. Может быть, следовало сначала поухаживать за Жанной? Что говорили по этому поводу правила этикета, он никогда не задумывался и, если честно, не знал. Исправляя ситуацию, он отодвинул и второй стул. Так лучше – никто не сможет упрекнуть его в невнимательности.

Клер с достоинством присела на предложенное место и окинула взглядом стол. Удивительно, как тут принимают гостей. Или, возможно, этот Ландри принимает так всех квартиросъемщиков? А эта женщина, что помогает за столом? Она не похожа на прислугу. Наверное, тоже соседка. Клер отметила, как ловко эта гражданка, назвавшаяся Жанной, управлялась с салфетками и раскладывала на столе приборы. Если бы она не делала это так ловко, Клер бы подумала, что эта женщина – аристократка. Но нет, не может быть. Для аристократки она держится слишком уверенно, а в Париже им, говорят, живется совсем туго. Клер по привычке придирчиво оглядывала соседку. Завитые локоны, убранные наверх, несколько прядей, спадающих на шею. Неплохо придумано. Нужно взять на заметку. А вот одежда… Судя по всему, эта Жанна неплохо одевается, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры. Пышная юбка, собранная в широкие складки, держит форму благодаря нижним юбкам. Силуэт выглядит изящно, неужели этот эффект дает корсет? Непохоже на то. Вообще, глядя на эту женщину, остается признать что парижанки шагнули далеко вперед. Она одета неброско и скромно, но даст фору любой аррасской моднице. Мысли Клер были прерваны Жанной.

- Давайте познакомимся? – она приветливо улыбнулась. – Жанна Шалабр. Я живу тут по несколько месяцев в году и преподаю историю и литературу в зажиточных парижских семьях.

- Клер Деманш. – легкая заминка. Что можно говорить вслух, а что нельзя? – Я приехала из Арраса. Вчера. К старому другу. Давно хотелось посмотреть Париж.

- Из Арраса? Чудесно. С удовольствием послушаю ваши рассказы об этом городе тихими летними вечерами, если вы, конечно, не будете против, Клер, – проговорила маркиза, и быстро перевела разговор на другую тему. Молодая особа из Арраса вселяется в квартиру Ландри, по соседству с ней. Удивительное совпадение. Нужно будет на всякий случай рассказать об этом Максимильяну. Пусть и глупо подозревать во всем любого прохожего.

Мишель Ландри было занервничал, когда Жанна сменила тему разговора. Спиной начинаешь чувствовать такие разговорчики и скрывающиеся за ними неприятности. Словно в ответ на эти мысли спина противно зазудела. Пытаясь не обращать внимания на это, он отдал должное великолепному обеду, поддерживая абсолютно разные темы для разговора и, разумеется, тщательно следя за тем, что говорит. В том, что Жанна расскажет все кое-кому, он практически не сомневался, так зачем нам обвинения? Он только обрадовался, когда разговор перешел на театр - эта тема была вполне невинной. - У нас сейчас в моде античные постановки, в том числе и классические, - сказал Мишель, разливая вино. - Хотя должен отметить, что некоторые бывают очень скучны, но есть и хорошие. В Народном театре сейчас можно посмотреть "Античные сюжеты", очень недурная пьеса, написанная, видимо, под впечатлением от греческой мифологии и тех трагедий, что дошли до нас. Более того, ее можно назвать и актуальной. Рекомендую, если вам нравится театр, гражданка Деманш. А вы, Жанна, скорее всего или уже видели ее или, без сомнения, наслышаны?

- Видела, Мишель, конечно, видела. Вы же знаете, я не пропускаю ни одной новой театральной постановки, – улыбнулась маркиза. Все-таки, необычная квартирантка у Мишеля. Маркиза подбросила ей на пробу несколько тем, которые должны были заинтересовать провинциалку, приехавшую в Париж впервые за много лет, как она выразилась, к другу. Но, похоже, эту Клер заботило что-то другое. Она не заинтересовалась ни перечислением новых пьес, ни описанием замечательной уличной постановки, которую дают уличные музыканты в Люксембургском саду, ни рассказами о самых живописных уголках Парижа. Зато, когда молоденький журналист принес Мишелю свежую газету, с сообщением о том, что «Друг народа» вновь вышел с какими-то обзорами театральных новостей и совсем немного – политических событий, и предположением, что за Жана Клери теперь, скорее всего, пишет его сестра Жюльетт Флери, Клер явно заинтересовалась. Откуда девушка из Арраса знает это имя?

- А что это за газета? - простодушно спросила Клер. Конечно, Огюстен сказал, что он порвал отношения с Жюльетт Флери, но все равно интересно, что это за женщина. Оказывается, у нее брат - журналист, и она сама имеет к журналистике некоторое отношение. Удивительно, насколько в Париже больше возможностей для женщин.

- Жан Клери - талантливейший журналист нашего времени, - совершенно честно сказал Ландри. - Нам всем до него расти и расти. Ученик Марата, он продолжает выпускать газету после его смерти. "Друг Народа", не знаю, доходил ли он до вас, но одно время распространялся и в армии тоже. Признаюсь честно, что Клери является моим самым серьезным оппонентом, но я все же искренне надеюсь, что когда-нибудь буду писать так же хорошо, как и он. Только Клери болен, а судя по последним публикациям, дело взяла в руки его сестра, Жюльетт Флери. Легкомысленная молодая особа, но очень хороша собой. Говорят, у нее страсть к политикам, особенно известным и... - Мишель осекся, так как вспомнил, что автором одной из сплетен являлся он сам. И сплетня эта касалась в некотором роде и Жанны. И если она пожалуется, что Мишель Ландри распространяет сплетни, то голова этого почтенного гражданина скатится в корзину за клевету. - Я только пересказываю то, что слышал от других, - пробормотал он. - Мое мнение не предвзято, не хочу, чтобы вы подумали плохое.

- У Жюльетт Флери страсть к политикам? Я видела ее лишь с Огюстеном Робеспьером, и она показалась мне нравственной особой, - выразила удивление маркиза. Максимильян однажды упомянул о том, что его брат собирается сделать предложение Жюльетт. Неужели журналисты взялись за невесту Огюстена?

Клер опустила глаза в тарелку, и вся превратилась в слух. Тема была ей крайне интересна.

- Кто я такой, чтобы упрекать ее в безнравственности? - пожал плечами Ландри. Тема становилась нежелательной, более того, теперь он действительно занимался тем, что собирал сплетни. Ну что поделать, интересуясь личностью Жана Клери, который, кстати, снова исчез с поля зрения парижан, невольно присматриваешься и к его сестре. Тем более что чертовка действительно хороша! - Ходят слухи, что она ушла к Сен-Жюсту, а он - известный политик. Может быть, только слухи, я ведь не присутствовал при каких-либо клятвенных заверениях, следовательно, утверждать ничего не могу.

-О боже мой! - ахнула маркиза. Она хорошо помнила Жюльетт, в которой сразу узнала аристократку. Красивая маленькая блондинка, внешне - совсем молоденькая, но со взглядом опытной и прожившей жизнь женщины. Бедняжка Огюстен... Маркиза всегда ему симпатизировала. ------ - - А что говорит сам Сен-Жюст? - подала голос Клер. Мишель так увлекательно пересказывал сплетни, что она даже ненадолго забыла о своих страхах. Сен-Жюст был одним из первых политиков, с кем она столкнулась, и поразил ее до глубины души. - Он очень красив, наверняка вокруг него крутится множество парижанок.

-Ээээ... - Мишель поперхнулся вином и закашлялся. Не очень прилично, но слишком уж неожиданным был вопрос: таких ему еще не задавали. - Гражданка Деманш, поверьте, я у него не спрашивал, - Ландри немного понизил голос. - Я хочу, чтобы моя голова подольше побыла на плечах... А он сам, разумеется, не комментирует ни свои поступки, ни поступки своей дамы.

- Простите, кажется, я сказала глупость, - смутилась Клер. Реакция владельца дома ее напугала. Что если он посчитает ее подозрительной и напишет донос? А ведь она и правда находится в Париже на нелегальном положении.

- Вы недавно в Париже, и не изучили некоторых особенностей, - пришла к ней на помощь маркиза. - Вы надолго к нам, если не секрет? - Она никак не могла понять, что ее смущает в новой соседке. Даже то, что та интересуется сплетнями о Сен-Жюсте не было ничего подозрительного – этим человеком интересуется кто угодно в Париже. Но что-то было не так.

- Я не знаю, - помрачнела Клер.

- Но мы совсем заговорили вас, гражданка Деманш, - весело сказал Ландри. Судя по всему, Жанна если и сердится на него, то уже не так сильно, как прежде, следовательно, главная цель этого обеда достигнута. Помимо вкусной еды, разумеется. - Теперь вы расскажите что-нибудь, заслуживающее внимания и не очень. Где вы уже успели побывать в Париже? Что вам понравилось, а что - нет? Не стесняйтесь, все когда-то приехали сюда впервые.

- Мне очень понравился Люксембургский сад, - с чувством произнесла Клер. – И мне бы хотелось попасть в Камеди франсез как можно скорее – очень наслышана об этом театре. Но все будет зависеть о того, как долго я тут пробуду. «И сохраню ли себе жизнь», - мрачно подумала она, глядя в окно.

По ходу дальнейшей беседы Мишель Ландри сначала удивлялся, но потом перестал. Мало ли у кого какие причины для того, чтобы погрузиться в собственные мысли. Может быть, они ее напугали? Но вроде бы никто не говорил о политике, за исключением изначальной темы, которыую и темой было назвать сложно. До того как обед подошел к концу, они говорили о музыке, о литературе, о танцах, о праздниках и том, как хорошо отмечать воскресенье и даже о модных журналах, но обсуждали все это в основном с Жанной, которая оказалась веселой и остроумной собеседницей. Этому обстоятельству Мишель Ландри был искренне рад и не только потому, что его беспокоила собственная безопасность, но и потому, что его мучила то ли совесть, то ли ее подобие - шантаж мог служить средством для каких-то более благовродных целей, но не для вымогательства. Когда, наконец, были допиты последние капли кофе и ликер, Мишель тепло поблагодарил дам за то, что они составили ему компанию и потом, оставшись один в своей комнате еще долго расхаживал туда и обратно. Что-то ему не нравилось...

***

Маркиза де Шалабр долго не могла успокоиться - то открывала, то закрывала книгу, затем поднялась, приняв решение пойти прогуляться. Этот обед ясно дал ей понять: Клер Деманш - не просто провинциалка, приехавшая в гости к другу. У нее есть какая-то тайна. Да и то, как она поспешно заявила,что не знакома с Робеспьером, когда маркиза завела разговор об Аррасе... Раньше она никогда бы не задумалась об этом и уж тем более не стала бы рассказывать о таком пустяке Максимильяну. Но теперь что-то изменилось, прежде всего - в ней самой. "Никогда и ни в чем не сомневайтесь, Жанна. Сомнения губят нас". Так недавно сказал ей ее новый друг Анри Сансон, к которому она привыкла прислушиваться. Пусть так и будет. Она расскажет Максимильяну свое мнение о соседке.

***

Клер Деманш разобрала свои немногочисленные украшения. Да, по сравнению с украшениями Жанны они смотрелись безвкусно. Странно, но полутора часов общения с соседкой хватило на то, чтобы понять, что она здорово проигрывает этой парижанке - и манеры, и речь, и стиль в одежде... Когда-то она тек мечтала оказаться в Париже, и вот, когда мечта исполнилась, ей приходится сидеть и трястить от страха. Все эти аппетитные разговоры о театрах - разумеется, она не сможет принять в них участие, потому что ей ясно дали понять, что не стоит ходить по общественным местам и лишний раз образать на себя внимание. Но в одно место она все-таки сходит. Клер твердо решила, что разыщет этого Фабатье, письмо к которому, по случайности попавшее к ее мужу, привело беднягу Пьера к гильотине. Фабатье с улицы Лантерн. Стоит прогуляться туда и попытаться выяснить, кто живет под этим именем, и что именно от него могло было быть нужно Лебону. Клер поправила прическу и, оглядев себя в зеркало, быстро покинула комнату.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Июл 11, 2010 1:13 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794.
Париж, квартира Эжени.
Гош, Эжени.

- Мама, мама, я смогу переплыть эту реку!

У матери теплые и сильные руки – не вырваться. А еще если повернуться сейчас к ней, то он увидит ее большие черные глаза. Мама очень красивая. Так говорит папа, и это – правда. Сейчас мама смеется, и ему это не нравится.

- Не надо, Лазар, ты еще маленький.

Пока мама отвлеклась на уговоры, можно вырваться из ее рук.

- Ты вчера сказала, что я испугался! Что я еще плохо плаваю! Я не боюсь!

- Ты не боишься, Лазар. Ты просто устал. Пошли, домой, ты же на ногах не держишься, - мама улыбается и протягивает руки.
Ноги и правда плохо слушаются, но плыть можно и без них.

Он упрямо мотает головой и, спотыкаясь, бежит к реке. Он не может плохо плавать. Ему уже почти пять, он должен все делать хорошо. Повезло, что у мамы длинные юбки, и она не успевает за ним.

Вода очень холодная. Утром она была теплее и плыть было проще. Но вернуться к маме нельзя. Она решит, что он испугался.

Она что-то кричит ему – уже испуганно. Мама теперь очень далеко. И очень холодно. И утром точно не было такого течения – голос мамы слышится уже откуда-то совсем сбоку и еще дальше.

И вернуться нельзя.

Холодно, очень холодно. И берег еще далеко. Он должен был уже быть, ведь река такая маленькая. И уже не только ноги не слушаются, но и руки тоже. И очень страшно, а странно не должно быть.

Утонуть тоже не хочется. Нельзя утонуть. Надо плыть вперед. К маме. Почему мама уже на том берегу, если он должен был быть там первым, а мостик еще дальше?

К маме…

Она снова рядом.

Ее голос звучит далеко-далеко – слова не разобрать. Он пытается прислушаться, но звуки с трудом складываются в слова. Мама говорит, что волновалась. И почти кричит. Мама боялась. Ей можно.

Она снова обнимает его и хочет донести до дома.

- Мама, я сам! – кричит он, снова разозлившись, -Это ты боишься! А я ничего теперь не боюсь! Даже папу!

Все темнеет. Почему так темно? Где он? Мама ведь умерла. Или он теперь попал к ней в страну, где живут мертвые, и здесь так темно все время?

Нет, это не страна мертвых. Это Версаль. Их старый дом.

… Отец… Вот он стоит рядом с мамой на пороге. Они не умерли?

Они что-то говорят. Почему их не слышно?

Их лица снова расплываются.

- Мама, папа, это я. Я хочу к вам, я не могу без вас!

Темнота. Он падает куда-то? Но в Версале некуда падать. Там не было канавы, он точно помнит.

Чья-то рука. Мама вернулась?

Она гладит ему лоб. Он прижимается к этой руке.

- Мама! Мама! Не уходи, останься.

- Тише, спи, - тихий голос. И лицо, которое появляется из темноты.

- Еще больно? – Она хочет отстраниться.

- Не надо. Не уходи.

Снова темнота и ее руки.

Когда он проснулся в следующий раз, она сидела в той же позе, как и до его прошлого падения в темную бездну.

Она грустно качает головой.

- Твоих родителей здесь нет, - почти извиняется она, - Только я.

- Не уходи, - повторяет он, -Только не уходи.

Она снова качает головой.

- Я больше никуда не уйду.

- Это же твой дом, - вспоминает он, - И ты…

Она не дает договорить. Она мягко высвобождает руку и поднимается. У нее очень легкие шаги – почти неслышно.

- Пей, - она возвращется и протягивает стакан с чем-то красноватым, - Это лекарство поможет.

- Ты будешь рядом, когда я проснусь?

- Я теперь с тобой, если ты не понял, - слегка сердито говорит она.

У вина странный привкус. Как будто все краски стали ярче. И звуки – как будто вспышка.

Ее черты становятся четче. Значит, она правда существует.

- Ты – моя мечта, - зачем-то говорит он, - Я не знаю, что будет дальше, но ты…

Она улыбается. От ее улыбки почему-то хочется спать, и нет сил договорить.

- Это ты – моя мечта, - доносится ее голос откуда-то сверху.

Он проснулся вечером следующего дня.

Боль ушла, как и темнота.

Ее не было в комнате.

Гош понял, что может встать без посторонней помощи. Нож Акробата и правда чтуь не отправил его вслед за жертвой на тот свет.

Он оделся, вспоминая сны последних дней.

Черт возьми, он проявил себя как последняя тряпка. Звать родителей – еще чего не хватало.

Да еще и зачем-то высказался пор мечту. Она не должна была слышать всего этого. Что она теперь подумает? Да даже детям так себя вести нельзя! Лепет больного неженки – вот что это было.

Гош разозлился сам на себя и нервно прошелся по комнате до окна и обратно.

Нет, после такого он не может позволить себе дождаться ее. Неловко благодарить, боясь посмотреть в глаза?

Или просто сбежать?

На столе оказалось несколько листов бумаги. Рядом лежали ноты.
Взяв перо, Гош набросал несколько строк, после чего перечеркнул.
Переписав записку в третий раз, он нервно разорвал лист бумаги.

Сбежать среди ночи от женщины, которая тебе небезразлична только потому что она узнала, что у тебя тоже когда-то были родители и что тебе не так хочется умирать, как ты любишь показать?

Нахмурившись, Гош вывел.

*Я никогда тебя не забуду. Но ты заслуживаешь большего. Гош*, - добавив к подписи широкий росчерк, она выскочил на улицу, как будто за ним кто-то гнался, потому что иначе слишком хотелось остаться. Но его впереди ждет Карно и темные улицы. Если повезет – то ждет война. Если совсем повезет – то постоянная война, а не комната, заполненная цветами.

Он все выбрал уже давно.

Еще там, на реке, двадцать с лишним лет назад.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Июл 11, 2010 2:31 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Тюильри.

Маэл, Карно.

Маэл предъявил свои документы по требованию охранника и порадовался, что придраться было не к чему: бумаги вернули, едва просмотрев. Он не искал возможности читать мысли стража порядка или как-то влиять на него, но даже помимо воли ощутил легкое беспокойство со стороны смертного – скорее всего, о личности Эжена Блаве уже пошли кое-какие слухи. Не удивительно… Сен-Жюст посвятил его в некоторые детали их чертова заседания и после недолгих размышщлений Маэл пришел к выводу, что лучше прогуляться во дворец и навестить Карно, чем выяснить завтра, что они – контрреволюционеры. Его лично это не особенно волновало, но вот Сен-Жюст был обеспокоен. Да и его собственным планам подобное обвинение только имешало. Ничего не поделаешь, придется побеседовать с прославленным генералом … Хорошо, что привычка двести раз перестраховываться , несмотря на уговор с Сен-Жерменом взяла свое и он все же принял меры на случай, если кто-то будет слишком интересоваться событиями, происходившими на австрийской границе в маленьком городке. Правда, никогда не думал, что этим придется воспользоваться вот так… В принципе, не все ли равно? Размышляя так, Маэл остановился перед кабинетом Карно и постучался.


- Войдите, - глухо сказал Карно. Часы показывали десять. После вчерашнего заседание было решено не собираться. Кажется, те, кто в глубине души считал Робеспьера диктатором, но из страха проголосовавшие за служебное расследование, предложенное Сен-Жюстом, боялись смотреть ему в глаза. Лишь перебежчик Колло, кажется, всерьез обеспокоился сообщением о бумагах. Что-то прячет? Вряд ли любовную переписку. Впрочем.. Не его дело. Пусть Робеспьер и его шайка разбираются. Увидев Страффорда, Карно помрачнел еще больше. Однако, кивнул на кресло. - Добрый вечер. Садитесь. Что вам нужно?

- Добрый вечер, - Маэл занял кресло напротив и прежде чем заговорить, несколько секунд наблюдал за собеседником, пытаясь уловить его настрой, не углубляясь в сознание. Обеспокоен и устал: вот первые два заключения, которые пришли на ум сразу же. Устроившись удобнее, он заговорил: - Перейду сразу к делу, гражданин Карно. До меня дошли слухи, будто вы намерены объявить меня контрреволюционером, заговорщиком, шпионом и еще черт знает чем, тем самым обеспечив приговор мне и тем, кто со мной непосредственно общался. Это правда или все же слухи?

- У страха глаза велики, - без тени улыбки ответил Карно. Гражданин Робеспьер переусердствовал, докладывая вам о нашем разговоре. Я никогда не заявлял подобного. Это все? Мне нужно работать.

- Робеспьер мне не докладывает, - улыбнулся Маэл. - Что же... Должен предупредить вас, Карно, что как только вы откроете рот в Конвенте или же попытаетесь сделать хотя бы шаг в том направлении, я выступлю в Клубе якобинцев. И зачитаю им довольно любопытный документ, позаимствованный мной у Кобурга. Понимаете ли, австрийцы - весьма обстоятельный народ и очень дотошный... Вот герцог и составил ваш с ним договор по пунктам, как обязательство обеих сторон. Документ скреплен печатями и прочей ерундой, Кобург готовил его к отправке, но документ попал ко мне. Полагаю, что люди, которые этим заинтересуются, а этим заинтересуются, сумеют отличить оригинал от возможной подделки, если у кого-то возникнут сомнения. Вам скажу, что гербовая бумага, почерк и печати самые что ни на есть настоящие. Решайте, что будет лучше для вас, генерал. А теперь можете работать. Если получится.

- Стойте, - быстро сказал Карно. Снова этот человек говорит немыслимые вещи. Документ Кобурга. У него. Документ, который делает его государственным изменником. Есть ли что-то страшнее? Вряд ли. Умереть на эшафоте, как человек, желающий свергнуть Робеспьера, и умереть, как предатель, продавший Францию австрийцам - не одно и то же. Но никто ведь никогда не будет слушать его объяснений на тему, почему на самом деле он оказался на тех переговорах. А если и выслушают, то не поверят. Все это в данный момент - в руках Страффорда. И, почему-то не возникает и мысли, что он блефует. - Покажите мне эту бумагу.

- Я ожидал подобной реакции, поэтому охотно покажу вам первую страницу, - кивнул Маэл. - Весь он занимает почти девять страниц, все остальные не при мне, но можете поверить на слово, что они у меня есть. И обговорим сразу, чтобы вы утруждали себя напрасными занятиями: родных и близких у меня нет, дома эти бумаги я не храню, убить меня вам не удастся. Не нужно пытаться обыскивать или взламывать мою квартиру, вы только испугаете квартирную хозяйку, этой информацией я ни с кем не делился... пока что, так что поджаривать пятки тем людям, с которыми я когда-либо пил вино тоже не имеет смысла. Первую страницу можете посмотреть из моих рук. Я думаю, вам знаком почерк. Свое имя вы тоже сможете там прочесть, если внимательно присмотритесь, - с этими словами Маэл продемонстрировал страницу от документа, держа ее перед глазами собеседника.

Карно побледнел. Это был полный крах. Всему. Голову пронзила резкая боль, во рту пересохло. Он налил себе стакан воды и выпил залпом. Проклятая жара, нет покоя от нее даже вечером. Происходящее было похоже на кошмарный сон настолько, что хотелось ущипнуть себя за руку. - Вы хотите сказать, что ваш друг Сен-Жюст тоже не видел этой бумаги? Почему, Страффорд? - спросил Карно. Голос звучал хрипло и тише обычного.

- Пока что не видел, - улыбнулся Маэл. - Зачем лишний раз нервировать человека, у которого и так забот по горло? Тем более, он только оправился от ранения. Нет, Карно. Сен-Жюста можно шантажировать, хотя для этого нужно быть очень смелым человеком, но все же возможно. А со мной справиться вам будет не так легко, вы сами в этом убедились в свое время и не советую проверять еще раз.

- Чего вы хотите в обмен на мое молчание? - Карно взял себя в руки и заговорил деловым тоном. Второй раз за последнюю неделю он думает о том, что человек, который ему сильно мешает, является близким другом Сен-Жюста, и если бы Сен-Жюст умер... - И каковы гарантии того, что вы не используете этот документ против меня?

- У вас хватает наглости, чтобы требовать от меня гарантий? - сверкнул глазами Маэл. Слишком яркая мысль, точнее, ее отголосок, заставили его приложить нешуточные усилия для того, чтобы не вывернуть смертному мозг наизнанку. - Не я первый перешел вам дорогу, Карно. Это вы сначала пытались использовать меня в своих целях, потом - убить. Я не люблю слишком навязчивых людей и имею все причины для того, чтобы сердиться. А если по вашей милости с Сен-Жюстом что-то случится, то его я, разумеется, не верну, но вам не завидую... Мучительной смертью вас не испугать, но вот ваши шашни в коалицией - это другой разговор, верно?

- Верно, - сквозь зубы произнес Карно. Глупо в данный момент играть непобежденного. У этого человека в руках документ, который его уничтожит. Почему-то подумалось о Гоше, о том, каким тоном он спросил о заговорах. Они все видят в нем героя и несгибаемого генерала-патриота. Но и они не станут слушать объяснений. Карно взглянул на собеседника в упор. - Чего вы от меня хотите? Повторите. И покончим с этим.

- Я пришел не просить, а сказать, что как только вы откроете рот в Конвенте или в Клубе, или же начнете петь свои песни о заговоре, в котором якобы участвовал Сен-Жюст и известный вам англичанин, то я обнародую этот любопытный документ. Вообще советую вам взять свои слова обратно и в вашем Комитете. Шаг в сторону, Карно, и я об этом узнаю, даже если вы будете говорить шепотом за дубовой дверью. Не сомневайтесь.

- Я убью вас. Когда-нибудь. - Карно до боли сжал руку в кулак. Непроизвольно, как и слова, которые вырвались. Впрочем, это были лишь слова. Он уже не подин раз пытался убить его, но именно Страффорд выходил из битвы победителем. - Не стоит повторять мне дважды. Я все понял. Если это был единственный вопрос, не смею вас задерживать.

- Что же, попытайтесь, - улыбнулся Маэл. - Только в следующий раз я отвечу тем же - попытаюсь убить вас. И думаю, что у меня это получится. Всего доброго, гражданин Карно, - прикоснувшись к полям шляпы, он вышел, напевая прицепившийся мотивчик.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Июл 11, 2010 7:16 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Эжени, Сомерсет

Эжени постучала в дверь три раза, как они договорились с графом Сомерсетом. *Подумать только, я общаюсь с самым настоящим графом*, - едва не хихикнула она, Все неожиданно наладилось – причем спасибо за это можно было смело говорить этому самому графу Сомерсету. Как будто мир теней окончательно исчез и можно снова просто жить среди людей – как получится, пусть неверно, но зато – снова жить и даже чувствовать себя счастливой. Он не дает советов, не изводит ее своими попытками научить ее чему-то, не подбадривает и главное – не говорит этого идиотского *Все будет хорошо. Ты – сильная*. Просто смотрит как-то по-особенному и как будто у них на двоих – один и тот же заговор или они – соучастники одного преступления.

С ним так легко, как ни с кем. Никаких выяснений отношений, никакой путаницы, никаких недомолвок. Просто – какая-то бесконечная радость от того, что их теперь двое, таких безумцев и заговорщиков. Но это не любовь. Иначе бы был слышен шепот Камиля. Им даже не неловко наедине.Скорее – человек с ее стороны ночи. И у них общий недруг – теперь она может так думать про Робеспьера. Теперь ее годовой давности очарование, почти одержимость этим человеком исчезли.
Видимо, она не простила. И не только смерти Камиля в этой их безумной игре в Революцию. Она никогда не забудет ему холодного и пронизывающего взгляда в апреле. Ничего не оказалось легче, чем свалить ответственность на нее – конечно, это ее безумные идеи толкнули школьного друга Робеспьера в пропасть. А он, несчастный, едва не был раздавлен ударом судьбы, поэтому заслуживал в те страшные апрельские дни поддержки и сочувствия, а она была виновной, которая заслуживала осуждения.
*Надо жить… Но с этим счетом на душе я жить не смогу. Я принесу тебе большое несчастье, Робеспьер. Пусть я - отверженная, виноватая, пусть у меня мало друзей и почти никого – рядом. Но я укрою твоего злейшего врага у себя дома. Я буду помогать ему и поддерживать. Я видела его мысли о том, что случилось в Ванве. Ты открыл на него охоту – но она успешной не будет. И это – мое тебе проклятие побежденного победителю и триумфатору. Подчини себе хоть всю Францию – но неутоленная жажда этой крови будет продолжать терзать тебя, пока жив Сомерсет. А я надежно скрою его от твоих глаз. Вот и живи в своей ненависти, пока она не убьет тебя. А я буду смотреть издалека и торжествовать каждый раз, когда говорю с Сомерсетом.*
Подумав это, она улыбнулась и зашла в комнату, ласково глядя на графа, удобно расположившегося на диване у окна.
- Ты даже не знаешь, что ты для меня сделал, - вместо приветствия, сказала она, - Ну, здравствуй, мой дорогой сообщник. Я принесла тебе еды и вина, - по-деловому закончила Эжени

«Тссссссс… Иди сюда». Сомерсет не сводил глаз с подоконника. «Посмотри, какой необычный паук. Видишь?» - он с восторгом повернул на секунду лицо к Эжени, затем вновь вернулся к наблюдениям. – Он поймал в паутину муху. Никогда не имел возможности так подробно наблюдать за этим процессом. А сейчас занимаюсь этим около часа. И еще я принес тебе подарок. – Сомерсет вложил в ее ладонь гладкий камень серо-голубого оттенка. – Это просто камень. Не драгоценность. Но очень необычной формы и цвета. Сегодня нашел его и взял себе. Для тебя. Эжени, кажется, я становлюсь зависимым от твоих визитов, - не меняя тона, добавил Сомерсет. – Как ты думаешь, это любовь? Или нечто большее?

Эжени не могла не рассмеяться оригинальному хочу мыслей собеседника.
- Я не люблю охоту и жертв. Уж прости, от меня далеки эти ваши благородные забавы, - не удержалась Эжени. Слегка расстроенное лицо Сомерсета ее даже обрадовало, но никаких возражений слушать не хотелось, - Между нами куда большее, граф, - отсмеявшись, закончила она, - Иначе бы ты дарил мне драгоценности, а я не могла бы смотреть тебе в глаза. Мне кажется, я верно знаю признаки большого чувства. Я просто знаю, что будь я мужчиной, англичанином и графом, меня бы звали Уильям Сомерсет. А родись ты в нищете, ты бы нищенствовал в Париже. Это не любовь, - повторила она, - Мы бы не смогли находиться в одной комнате, не ощущая неловкости. При виде тебя я не начинаю метаться и подойти как можно ближе и убежать как можно дальше. Потому что просто подхожу и слова рождаются сами собой. Мы гораздо ближе, чем если бы любили друг друга.

- Нечто большее. Я так и думал. А ты нищенствовала? - серьезно спросил Сомерсет. - Значит, сможешь дать мне несколько ценных советов на будущее? Вдруг исчезнешь, и я вновь окажусь на улице? Мне сегодня, кстати, приснился твой раненый якобинец. Угрожал, подлец. Он ревнивый? - Сомерсет устроился на подушках, любуясь своей собеседницей. В ней было что-то нечеловеческое.

- Я не только нищенствовала, я даже воровала, - серьезно ответила Эжени, - И любила Париж. Это было не такое плохое время, как ты можешь подумать. Но ты не из нашего круга, как и я не из твоего. Ты не из тех, кто может жить на улицах и не терять себя. Так что если я даже исчезну, беру с тебя слово продолжить жить здесь. Мадам тебя не выгонит, а квартира давно принадлежит мне. Что касается моего якобинца, - она смутилась, - Он... Я думаю, что он доупскает мысль, что у меня могут быть друзья. Точнее, надеюсь, что допускает. .черт побери, я его почти не знаю, то есть, знаю, но не с этой стороны. То есть знаю, но с ним по-другому. То есть... Но, глядя на тебя, он бы точно догадался, что с тобой я рискую попасть в темную историю и точно попытался бы это пресечь, - наконец, сделала вывод из своих собственных объяснений Эжени.

- А ты бы хотела попасть в историю, Эжени? Мне кажется, что без историй ты засыхаешь и грустишь, будь то темная история или светлая. И не говори, что это не так. Обычная женщина никогда не связалсь бы с государственным преступником и не стала бы прятать его у себя на квартире. Что касается круга – твоего и моего… – Сомерсет осторожно взял Эжени за руку и перевернул ладонь. На его лице отразилось удивление. – У тебя удивительно нежные руки для дочери прачки, которая нищенствовала и воровала. Ты вообще ни на кого не похожа – ни на аристократку, ни на дочь рабочих кварталов. Ты – над этим. Как и я. Думаю, мои прославленные предки переврачиваются в гробах, наблюдая за моим образом жизни. Знаешь, мне уже даже все равно, где спать. Вот только ненавижу нечистых рубашек, дырявой обуви и обломанных грязных ногтей. – Он поцеловал ей руку и отпустил. Потом заглянул в глаза. – Ты дала мне возможность вернутсья в этот мир. Я снова здесь. И я мечтаю о мысли. Мой друг, скорее всего, погиб из-за моей глупости. Я сам послал его на смерть своими просьбами достать зелье. Скорее всего, Робеспьер и его компания уже растерзали его на части, иначе он бы давно нашел меня. Я буду мстить, Эжени. И ничто меня не остановит. Просто хочу, чтобы ты это знала. Если захочешь, я поведу тебя за собой. Если нет – буду просто любить тебя издалека. Выбирай.

- Я выбираю нечто большее, - улыбнулась Эжени, - Гораздо большее. Пряча тебя здесь, я уже мщу. Твой смертельный враг мучается каждую минуту, с тех пор, как потерял твой след. Он лишил меня самого дорогого - человека, котрого я любила, места, которое я себе завоевала, наконец, сознания своей правоты. Я была знакома с Робеспьером, - задумчиво проговорила она, мысленно вренувшись в собятия почти годичной давности, - Я была очарована им. Нет, даже околдована. Человек с удивительными мечтами, мягкий и скрытый под собственным панцирем. Когда он говорил со мной, я забывала обо всем, только чтобы найти человеческую искру в его глазах. Это было как игра, как самое невероятное приключение. Потом, впрочем, мы долго не виделись - человек, кторого я любила, был тогда его другом но вскоре стал злейшим врагом. В том числе, из-за меня. Мы встретились с Робеспьером с тех пор еще два раза. Один раз - у него в гостиной с полосатой обивкой, когда корка льда, наросшая за год почти треснула - и лучше бы этого не было, потому что тот человек, о котором я тебе говорила, стал слишком сильно ревновать и объединил свою личную ревность с политикой - хотя, ктати, для ревности повода не было. Дальнейшие событий тебе почти известны - я уехала и вернулась уже только после казни. И вот тогда однажды я снова видела Робеспьера. Он будничным тоном принес мне извинения за мою утрату, давая понять, что я сама в ней виновата - будто бы мое влияние вложило в голову его друга неверные идеи о республике, которая должна быть добра и любима. Остальное я тебе говорила. Самое жуткое было не просто одиночество. Самое жуткое - это страх, который я теперь внушала. Конечно, легче всего все списать на безумную спутницу, чем принять вещи так, как они были. Я тогда была готова простить и даже понять. Но не после этого, - Эжени прошлась по комнате, слегка ужесточив тон разговора, - Теперь у меня есть другой дом. У меня снова есть друзья. И больше ни одного из них я не отдам так просто. И мой счет еще не оплачен. Нет, - снова ласково продолжила она, - Ты - моя судьба. Ты - тот, кого я не отдам твоему врагу. Он теперь будет каждую минуту сходить с ума, думая, что ты скрылся в Англии и каждую ночь мечтать увидеть тебя сломленным, несчастным, одурманенным самыми дешевыми зельями и теряющим рассудок. А ты будешь просыпаться в мягкой постели, читать книги, встречаться с интереснейшими людьми и жить так, чтобы пережить его. И ты будешь спрятан именно там, где он и в жизни не будет никого искать. У меня в том доме, который я оставила после событий, о которых я тебе рассказала. И то, что выжить должен ты - это и будет доказательство моей правоты. Я, как видишь , не так идеалистична и наивна, как ты бы хотел меня видеть. Согласись, я
здорово придумала.

- Я никогда не считал тебя идеалисткой. Наоборот. Ты пережила гораздо больше, чем может пережить женщина твоего возраста. Хотя, возможно, я просто неверно его определил? - Сомерсет говорил в своей обычной полушутливой манере, однако, глаза его зажглись недобрым огнем. Он потянулся к кальяну и чиркнул спичкой. Все сказанное Эжени разбередило воспоминания и вернулась обычная черная злость. - Ты не отдашь меня моему врагу? Ты всесильна? Верю. Значит, наша встреча не случайна, и мы можем не только приносить друг другу эстетическое удовольствие. - Сомерсет выдохнул дым, полузакрыв глаза. Еще и еще. Что может он один сделать против тирана с паучьим взглядом? Что могут сделать они двое? Любой, кто сталкивается с ним, становится другим. Тиран словно забирает у людей кусочек души. Той самой, о бессмертии которой он произносит речи в народе. Вот и Эжени. Его волшебная фея из ниоткуда, умеющая передвигаться неслышно и говорить так, что в жилах стынет кровь. У нее забрали близкого человека, а ее саму растоптали. Скольким еще людям он разрушил жизнь одним лишь фактом своего существования? - Я хочу найти человека по фамилии Баррас. Он - аристократ. Влиятельный, продажный и умный. Я следил за ним одно время, и мы с другом собирались... Впрочем, это уже неважно. Теперь я - один. Ты поможешь мне, Эжени? - Сомерсет посмотрел на нее с нежностью сквозь фиолетовый дым.

- Все события, о которых ты уже узнал, произошли в течение всего одного года, - хмуро пояснила Эжени, - А я не всесильна. Просто пора начать извлекать из моего положенмя выгоду - я пояснила тебе, почему мой дом обходят стороной, и почему шпионы придут сбда в последнюю очередь, - Она не стала пояснять, что просто стерла последним двум воспоминания о том, куда направился их подопечный, - Я однажды была на обеде у этого твоего виконта Барраса, - наконец, заметила она после краткой паузы, - Меня туда пригласил один депутат, которому я нравилась. К сожалению, вместо того, чтобы являть собой красивую и воспитанную спутницу, я весь обед шептала ему на ухои гадости про эту компанию, - Эжени фыркнула при этом воспоминании, - Ты себе даже не представлешь, какие они мерзкие и напыщенные, - Она поднялась, пытаясь скопировать скованные движения Фуше, кокетливую суетливость Терезы Кабаррюс, мелкие и нервные неуверенные в себе жесты Тальена, наконец, развязную вальяжность Барраса, - Того депутата звали Мерлен из Тионвиля. Он был непохож на них. Он вообще не так плох, как кажется с первого взгляда... К сожалению, мы поругались, и дов - заметила Эольно сильно - слегка неохотно Эжени закончила историю, - Он пытался мне помочь, как мог, и имел на меня определенные планы. Но вмешалась судьба в лице Гоша... Что - ну ты читал про него, наверное, - что *хватит наносить врагу мелкие удары - надо обрушиться на него и изгнать с нашей земли*, - процитировала Эжени одну из своих любимых газет, - Так вот, Мерлен точно знаком с Баррасом, но едва ли будет помогать мне сейчас.

- Как много имен, я в них теряюсь, - улыбнулся Сомерсет. Под воздействием гашиша еГо лицо вновь приобрело спокойное и мечтательное выражение, а злость исчезла. - Нет, что ты, я не хотел бы подсылать тебя к якобинцам. Из эгоистичных соображений. Знаю, что ты ничего не боишься, но если тебя поймают и заберут у меня, я сойду с ума от тоски. Мне просто нужно говорить с тобой о своих планах. В этом и будет заключаться помощь. Согласна?


- Ну тогда пошли, - сказала Эжени, - Я покажу тебе дом Барраса, куда ты отправишься завтра. Предлог найдешь сам. А потом ты проводишь меня до моего дом, а сам вернешься сюда.Ищейкам понадобиться приложить очень много усилий, чтобы снова взять твой след, - улыбнулась она, - Если ты выживешь -я буду отомщена. Ну да ладно, хватит с нас серьезности на сегодня. Пошли - тот особняк стоит того чтобы хотя бы посмотреть на него.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Июл 11, 2010 9:04 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Якобинский клуб

Кутон, Робеспьер, Мерлен, Колло, Сен-Жюст, Тальен, Фуше, и др

Жорж Кутон не спускал глаз с Фуше. Тот, словно почувствовав, что все свершится именно сегодня, забился в угол, окружив себя своими пешками. Свиду все выглядело иначе. Худой, почти высохший, рано постаревший человечек с бегающими глазами, в компании уверенных в себе политиков – Мерлен, Фрерон, Баррас, Лежандр, Лекуантр. Но нет, нельзя обманываться. Эта гадина Фуше – корень зла. И должен поплатиться. Максимильян, к счастью, образумился и обратил свой взор на это исчадье душевного порока. А вот Сен-Жюст, похоже, до сих пор не научился смотреть по сторонам также широко, как и его старшие коллеги. Бедный юный Антуан… С его головой можно было бы добиться большего. Но ему не хватает интеллекта и дальновидности. Ну зачем, спрашивается, он поднял вопрос о служебном расследовании деятельности Карно сейчас, когда отношения с Комитетом и так трещат по швам? Да, Максимильян заставил, нет, просо вынудил большинство поддержать предложение Антуана. Но стоило ли это того? Вместо того, чтоб планомерно уничтожать более мелких врагов, и лишь потом, окружив со всех сторон, свергнуть сильнейших, вроде Карно, Антуан сразу рвется к вершинам. Карно сегодня утром не появился на заседании. Сказался больным. И так понятно, что он говорит неправду. Что-то готовит. Эх…

Тем временем зазвонил колокольчик, возвещающий о начале заседания. Сегодня Кутон запланировал выступить с речью, которая подготовила бы якобинцев к закону о трибунале. Слишком много ненужных разговоров ходит среди патриотов. Они словно не понимают, что если не принять меры, то республика утонет в заговорах, и что не всегда нужно тратить время на рассмотрение дел, в которых и так все понятно. Кутон дал знак, что хочет выступить.

- Граждане якобинцы! Я бы хотел поднять вопрос о работе трибунала. Не далее, как вчера был оправдан человек, который при свидетелях пытался расжигать антиреволюционный настрой среди жителей секции Театра. Как выяснилось, произошло досадное недоразумение, и этого человека просто спутали с другим…

Речь Кутона заняла около получаса.

Робеспьер сделал в блокноте несколько заметок, но потом перестал. Он и так знал, что скажет Кутон. Несмотря на то, что все изложенное сейчас соратником было теоретически правильным... В том-то и дело, что теоретически! Как, как, черт побери, можно принять этот закон на практике?! Неужели Кутон серьезно считает, что совесть  присяжных - это единственное мерило вины? Совесть! У него складывалось ощущение, что он присутствует при каком-то нелепом фарсе. Честные патриоты станут выносить приговоры, руководствуясь на собственных суждениях? Да где Жорж видел честных патриотов, за исключением немногих... Робеспьер осекся в собственных мыслях. Господи, что же послужило поводом, что он начал думать так?! Решив не ударяться в философские размышления, чтобы не терять нить разговора, он задумался о том, что по сути этот закон, несмотря на формулировку, можно считать принятым. Особенно если Комитет Безопасности начнет настаивать на расширении своих полномочий. Это обязательно коснется трибунала и Кутон, вобщем-то, верно делает, что морально готовит их. Но почему же его так выводят из себя общие формулировки?

А еще и служебное расследование. Слишком резко, слишком категорично. Теперь Карно ничто не мешает заявить в ответ об иностранном заговоре и... как раз пригодится новый закон. Может быть, он ждет только этого? Если бы была возможность... Но ее не будет. Если так продолжится и дальше, он додумается и не до того. Ход мыслей был прерван аплодисментами, но само высказывание он упустил. Досадно. Спросить бы у Антуана, но признаваться в том, что он банально прослушал не хотелось.

- Закон о трибунале? Позвольте, я, как человек военный, может, чего не допонял? Мне показалось, что вы хотите упразднить присяжных? Или нет? То есть, кто будет определять виновен человек или нет?? Ты, Кутон? - поднялся Мерлен. Он говорил как всегда громко и был немного навеселе, опять же, как обычно. За ним молчаливо маячил Фрерон, с которым Мерлен в последнее время очень сблизился. - Граждане! Требую разъяснений! И конкретики! Вот, к примеру, возьмем меня. Как считаешь, Кутон, я хороший патриот? Добродетельный? - Мерлен скорчил гримасу. В зале захихикали.

- Вы, гражданин Мерлен, хороший шут. Что касается вашей добродетели, то ничего не могу знать, и вам об этом лучше судить, - холодно ответил Кутон, взбешенный выходкой этого наглого типа.

- Мерлен, не паясничай! - прикрикнул из зала Колло дЭрбуа. Какой бы бред не городил Кутон, но нельзя допускать, чтобы каким-то образом был подорван авторитет Комитета общественного спасения. К Мерлену он относился ровно, скорее, не обращал на него внимания, но, видимо, не сегодня. В конце концов задать вопрос можно и в другой форме, а за такой тон от него лично Мерлен  мог бы и схлопотать по физиономии, если бы не было так мучительно обидно вступаться за Кутона. - Если есть вопрос, задай его, а не устраивай балаган! Патриот из тебя может и неплохой, но что касается добродетели, я бы поспорил, так что если не можешь придумать что-нибудь умное - захлопни пасть, понятно?

- Гражданин дЭрбуа, ты сам разговариваешь с соратником в непозволительном  тоне! - выкрикнул кто-то из того же угла, где притаился Фуше и высился Мерлен. 

- Извини, Мерлен! - не растерялся Колло. - Я не знал, что сменил род деятельности с оратора на паяца. - Высказавшись таким образом, Колло снова сел, перестав реагировать на выкрики из угла.

- Да что я такого, черт возьми, сказал, что мне приказывают захлопнуть пасть? - моментально отреагировал Мерлен. - Ты тут, самый добродетельный, Колло, что ли? Да, у меня есть вопрос. Каким образом и по какому принципу будут приговаривать людей? Так яснее?

- Гражданин Мерлен, ты, я вижу, беспокоишься о наказании. Есть за что? Может быть, сразу признаешься? - тихо проговорил Кутон. ------ - Хватит, граждане, пусть говорит Робеспьер! - раздались крики в зале.

Робеспьер поднялся на трибуну, сопровождаемый нетерпеливыми выкриками с одной стороны и напряженным молчанием с другой. Признаться честно, он знал, чему радоваться, а чему - огорчаться. Необходимые для тезисы он развил еще раньше в заметках, но сама речь не была написана по той простой причине, что он все время откладывал этот момент. Теперь же придется говорить по заметкам и импровизировать, притом, что импровизацию он ненавидел лютой ненавистью. Тем более по столь важному вопросу. --- - Граждане, - начал он, когда шум в зале стих. -  Вот уже в течение нескольких месяцев Революционный трибунал, а следом за ним и Комитеты, жалуются на помехи, которые останавливают осуществление правосудия. Вы, по крайней мере, многие из вас, заняты работой в многочисленных Бюро и знаете, что я не преувеличиваю сложившуюся ситуацию. До какого-то момента  принятие решения можно было откладывать, сейчас ждать более нельзя, иначе Национальный Конвент, и без того упрекающий нас в медлительности, на этот раз будет иметь веский повод повторить свои обвинения. Учитывая все обстоя\тельства, в ближайшее время Комитет общественного спасения представит вам проект закона, который вы изучите и в который, если понадобится, будут внесены поправки. Во избежание повторных жалоб, которые, без сомнения, вам неоднократно приходилось читать, предлагается увеличить число присяжных и исправить две или три ошибки, допущенные при создании этого трибунала. Если же вы готовы отозвать те жалобы, которые были написаны прежде вами или вашими коллегами, мне и моим коллегам по Комитету хотелось бы услышать, чем они были вызваны ранее и не идет ли речь о том, что имели место преступные действия, призванные помешать работе  правительственных Комитетов.

Сен-Жюст опустил глаза, делая заметки в блокноте. Итак, Робеспьер хочет выставить новый закон, как подарок патриотам от Комитета, не больше не меньше. Чего добивались - то и получили. Им это даст возможность уничтожить врагов вроде Фуше и его стайки шакалов быстро, и не дать им возможности выкрутиться. Десятку чиновников из разных Бюро это даст возможность расправиться "под шумок" со всеми, с кем они еще не успели расправиться. Ведь трибунал заработает быстрее, и просто не будет времени и возможностей разбираться, кто прав, кто виноват. Террор вступит в последнюю стадию. Париж утонет в крови окончательно, а они будут стоять у берега и изредка протягивать руку помощи тем, кто крикнет громче. "Как образно". - "Да, Камиль". Кажется, он готов согласиться с Демуленом. Недобрый знак. После того, как Робеспьер так поддержал его, на свой страх и риск, в истории с Карно, он просто не может подняться и вслух высказать свое отношение к закону. Это будет удар в спину. А якобинцы тем временем, заслушались. Так оно обычно и бывает. Люди бездумно поднимают руки, голосуя, а затем наступает горькое похмелье.... Когда Робеспьер вернулся на свое место, Сен-Жюст тихо произнес: - Поздравляю, Максимильян. Кажется, твое выступление прошло даже лучше, чем должно было.

- Если бы кто-нибудь из них опроверг меня... - едва слышно сказал Робеспьер почти на ухо соратнику. - Но они аплодируют. И мне становится по-настоящему страшно, Антуан. Это - гибель, но иного выхода я не вижу. Либо это, либо... то вариант о котором я не люблю говорить. Первое еще возможно держать под контролем, если принимать как временную меру.

- Они апплодируют, потому что не поняли ни слова, - грустно улыбнулся Сен-Жюст. Робеспьер сомневается? Или он просто приписывает ему то, что хотел бы в нем сейчас видеть? - Это была прекрасная речь, Максимильян. А Кутон разнервничался. Ты обещал ему сказать с трибуны что-то еще?

- Я обещал обличить Фуше, - устало сказал Робеспьер. – Точнее, не обещал, что сделаю это сегодня же, но факт был принят как само собой разумеющееся. Подождем немного, должен представиться повод, иначе обвинение превратится в фарс, подобный тому, который устроил Мерлен. Кроме того…
За разговором с Антуаном он снова прослушал часть разгоревшейся дискуссии:
- … мы станем обсуждать проект закона в Клубе? Граждане…
Даже не особенно вслушиваясь, Робеспьер уловил суть дискуссии по отдельным выкрикам. Кажется, он несколько поторопился с выводами насчет опровержений. Довольно любопытно, что выкрики снова доносятся с того конца зала, где затаился Фуше. Тем хуже для него.

- Робеспьер! – донесся еще один выкрик. Председатель звонил в колокольчик, пытаясь восстановить тишину.

- Да, граждане, я считаю нужным объявить о проекте закона и в Клубе в том числе, - поднялся Робеспьер. – Почему вас это удивляет? В течении уже очень долгого времени Якобинский Клуб является вершиной патриотизма, а те, кто приходит сюда -  благоразумными и благородными патриотами. Мы убили бы то дело, в которое вложили столько сил и труда, мы бы свели на нет все наши достижения и победы, если бы допустили, чтобы несколько презренных интриганов, пытались увлечь часть якобинцев и стали бы главарями какoй-нибудь партии.

- Я не хотел сделаться главой какой – либо партии! – закричал предыдущий оратор. Робеспьер узнал Бурдона из Уазы,  следом за которым поднялся с места и Эли Лакост, который, впрочем, тут же опустился на место.  – Я требую доказательств, Робеспьер,  которые высказывают… Которые ясно доказывают, что я являюсь злоумышленником!

- Я не называл Бурдона, - спокойно ответил Робеспьер. – Горе тому, кто сам себя называет!
Но если Бурдон узнал себя, не могу ничем ни помочь ему, ни помешать. Интриганы никогда не принадлежали…
- Назови их! Назови имена! – потребовали из зала.

- Когда будет нужно, я назову их все, - сказал Робеспьер. – Пока что будет достаточно и одного имени. Жозеф Фуше.  Я когда-то был до известной степени связан с ним и даже считал его патриотом. Но выступить с обвинением  меня заставляют не столько его былые преступления, столько то, что он скрывается  за вашими спинами для свершения новых. Свидетельством тому является письмо, написанное якобинцам некоторое время назад. Вдумавшись в него, я должен сказать, что оно написано человеком, не желающим оправдаться перед своими согражданами. Повторю то, что говорил ранее. Тот, кто не желает оправдаться перед народным собранием, членом которого он состоит, тот оскорбляет авторитет этого народного собрания. Тот, кто прежде так домогался одобрения нашего общества, теперь пренебрегает им и чуть ли не обращается в Конвент за помощью против якобинцев. Неужели он боится,  что его речь обнаружит смущение и противоречиями выдаст виновного?
Низким и презренный обманщик, поведение которого равнозначно признанию вины, чьи руки полны добычей и преступлениями, Фуше достаточно охарактеризовал себя. Я высказал эти замечания  для того, чтобы раз и навсегда дать понять заговорщикам, что они не ускользнут от бдительности народа.

- Да о чем ты говоришь, Робеспьер? – заорал Мерлен, поднимаясь. – Это кто пренебрегает якобинцами? Фуше? Кто настраивает Конвент против Клуба? Фуше? Это его ты называешь низким и презренным обманщиком? Его руки называешь полными добычей и преступлениями? Черт побери, граждане, вы посмотрите, что происходит! Еще недавно Фуше, как истинный патриот, был избран председателем Клуба. Большинством голосов! После этого тут выступают какие то проходимцы из Лиона, которые коверкают факты и обвиняют его в немыслимых вещах. И все? Мы рукоплещем им и готовы выбросить Фуше к чертовой матери? Вы сами были там, в Лионе? Видели, как он клал себе в карман богатства? Посмотрите, как живет этот челвоек! Он нищ и голодает, как и многие из нас!

Слова Мерлена потонули в выкриках – похоже, они многих задели за живое.

- Именно Фуше, - спокойно ответил Робеспьер, дождавшись, когда выкрики стихнут. - Именно Фуше написал якобинцам письмо, в котором говорит, что уклоняется от публичных объяснений до тех пор, пока Комитеты не придут к соглашению в оценке его деятельности. Однако перед якобинцами не считали для себя зазорным говорить и люди, более достойные. Граждане были введены в заблуждение и признали это, так лучше поздно, чем никогда, иначе Жозеф Фуше и сечас занимал бы место председателя. Или ты хочешь сказать, Мерлен, что все эти люди ошиблись дважды в своих суждениях? Далее. Ты называешь проходимцами из Лиона делегацию, не так ли? Обратите на это внимание, граждане... Те, кто желает восстановить правосудие в глазах гражданина Мерлена не более, чем проходимцы. Вот к чему мы пришли.

- Не цепляйся к словам, Робеспьер! - вспылил Мерлен и, вскочив с места, бросился к нему, сжав кулаки. Сен-Жюст перегородил ему дорогу. - Хватит на сегодня представлений, Мерлен. Вернись на место.

- Я не считаю тех, кто хочет восстановить правосудие, проходимцами! - заорал Мерлен. - Я говорил не об этом, и просто употребил это слово!

- Ты сказал только то, что сказал, Мерлен, - холодно обронил Робеспьер. - И все это слышали. Кто же здесь коверкает факты? Впрочем, единственный факт здесь, похоже, остался неисковерканным,  скорее всего, помимо воли оратора. Мерлен упомянул о богатствах, якобы присвоенных Фуше. Я же сказал только о добыче, которая может быть разной. Возможно, гражданину Мерлену известно больше, нежели нам?


- Добыча - те же богатства, разве нет? - рядом Мерленом вырос Тальен. С тех пор, как его Терезу посадили в тюрьму, он потерял покой и сон. Он и сам не подозревал, что эта женщина имеет над ним такую власть, и без нее жизнь не имеет смысла. Рыжая всклокоченнная шевелюра Тальена топорщилась во все стороны, он был небрит и также взвинчен до предела. - Хватит бросаться обвинениями! За решетку и так уже попадают все, кому не лень! Хватит, хватит, достаточно! Сейчас вы обвините Фуше, потом - тех, кто сидит с ним рядом? Уйти, Сен-Жюст, или ты нанялся к нему в телохранители? - Тальен оттолкнул Сен-Жюста и сделал шаг к Робеспьеру. Сен-Жюст взвел курок. Мерлен сделал то же самое.

- Уберите оружие, - тихо сказал Робеспьер. -  В кого ты хотел стрелять, Мерлен? В меня или в Антуана? Только за то, что я посмел обратить внимание присутствующих на сказанные тобой слова? Что же, стреляй. Ваша выходка, граждане Мерлен и Тальен, только лишний раз доказывает, что вам есть что скрывать и есть от чего скрываться. Вы боитесь даже не упреков и не замечаний, вы боитесь, что не сможете оправдаться и поэтому считаете, что оружие решит любой спор гораздо быстрее, нежели это сделают слова. Ты-то что выскочил, Тальен? Именно потому, что боишься обвинений в адрес тех, кто сидел рядом с Фуше?

Тальен открыл рот и закрыл. Не сейчас. Не время. Сейчас они только испортят себе все, что еще возможно. Наверное, уже испортили. Но он не жалеет. Если его засадят в Консьержери - пусть. Все равно без Терезы он не проживет. А если они начнут снова чистить тюрьмы, ее убьют вместе с другими. - Я выскочил, потому что вижу, как фабрикуются обвинения. Мерлен - патриот, и все это знают. Но пройдет неделя, и ты, Робеспьер, найдешь способ преподнести его слова, как слова предателя и заговорщика. -

- Я в кого хотел стрелять? Я хотел защищаться! - рявкнул Мерлен. Его глаза налились кровью - он был в бешенстве. - А ты думал в кого? В тебя? Да боже упаси! Мы не враги тут! Не враги! Сен-Жюст вытащил пистолет, и я сделл то же самое - вот и все!

- Выгнать их из Клуба! - раздался голос с трибуны. Кутон. Он сидел бледный и трясущийся от возбуждения после уведенного. - Такого в Клубе еще не было! Я требую наказать Тальена и Мерлена из Тионвилля! Требую!

- Настолько патриот и так хотел защищаться, что до сих пор держит в руках пистолет? - холодно осведомился Робеспьер. - Я безоружен, Мерлен, это будет действительно храбрый поступок, достойный такого лживого патриота, которым ты являешься. Только что ты наглядно показал это. А вас граждане, попрошу внимательно отнестись к моим словам. - С этими словами Рбоеспьер направился к лестнице, больше не обращая внимания ни на Тальена, ни на Мерлена.

В зале раздались крики "Исключить их из клуба!" "Ты зарвался, Мерлен!" "Да здравствует Роебспьер!" Бледный Тальен отступил и затравленно озирался по сторонам. Мерлен же, швырнув пистолет на пол, быстрыми шагами направился в сторону выхода.

Жозеф Фуше не двигался со своего места, с горечью замечая, что вокруг него образовалось пустое пространство. Надо же, казалось, так недавно, Колло отказывался взять у него из рук выпивку, чтобы не подумали, будто он пьет человеком, фактически изгнанным из общества. А теперь с ним вряд ли кто-либо заговорит. Не может быть и речи о том, чтобы вернуться домой - придется таиться, убегать, скрываться. Где угодно и как угодно, лишь бы вырвать у смерти еще несколько дней, часов, минут. Крики  "На гильотину!" были слышны довольно ясно, но он воспринимал их как нечто, к нему не относящееся. Хороший самообман. А стоит только выйти из Клуба и иллюзия, глупая и даже наивная, рассеется. Так как ему придется бежать. Да, именно бежать. Все кончено.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Июл 12, 2010 1:54 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж, квартира Карно
Карно, Гош

Почти пробежав восемь кварталов до дома Карно без остановки, Гош остановился выдохнуть только практически на пороге. Окна не горели. Черт побери, он утратил понятии не только о времени, но и об определенных приличиях – все-таки Карно- не тот человек, к которому можно явиться в любое время дня и ночи.
Прикинув, сколько сейчас может быть времени, Гош прислушался к звону вдалеке. Три удара колокола. Три часа ночи в пустом городе. Карно, скорее всего, как раз только уснул, и тревожить его не хотелось - этот человек и так работает почти круглые сутки.
С другой стороны, ждать рассвета под балконом Карно было еще глупее, чем все то, что Гош уже сделал сегодня, а также чуть не сделал. Снова зашипев сквозь зубы на самого себя, он развернулся и отправился искать ближайшую таверну.
Спросив бутылку вина, он почти удобно устроился в углу с одной из книжек, которую приобрел совсем недавно – старой, сильно засаленной брошюрой в порванной обложке, явн сменившей не одного владельца студента. Уже стершийся заголовок гласил. «Трактат о машинах вообще. Л. Карно. 178… год». Книжка был отпечатана на дешевой бумаге мелким почти слепым шрифтом, поэтому некоторые неизвестные в уравнениях приходилось почти угадывать. В итоге .гош попросил себе также лист бумаги, перо и чернила и попробовал переписать одтельные формулы, чтобы восстановить логику автора.
На третьем исписанном листе, он раздраженно бросил все одолженные предметы, долив в стакан вино. Почему-то сегодня книги не отвлекали, а еще больше раздражали. *Черт побери, каким бредом я занимаюсь. В конце концов, еще не поздно все исправить и просто вернуться?*
Через полчаса Гош снова был у знакомого ему дома на улице Феру.
В этих окнах горел свет и, казалось, играет тихая музыка. Там - покой, мечты о чем-то лучшем и сбывшемся или несбывшемся. И его собственная чертова записка из-за которой тепреь хотелось провалиться сквозь землю.
Пройдя в, кажется, тридцать третий раз вдоль оп улице, Гош обратил внимание, что очертания домов стали гораздо четче. Скоро рассвет и надо, наконец, принять какое-то решение. В конце концов, ни о каком покое не может идти и речи, если опасность угрожает Карно. К нему вернулось настроение начала вечера.
Он все равно не сможет никогда объясниться.
Карно хотя бы объяснений как раз и не требует. Он любит говорить, что поражение – еще не повод для того, чтобы сдаваться.
Что-то подобное Гошу очень хотелось сейчас услышать.
Через четверть часа он постучал в добротную деревянную дверь двухэтажного домика на самом берегу правого берега Сены.
- Доброго вечера, Карно – точнее, доброго утра. Я не слишком рано –боялся пропустить твой уход в Тюильри, - с порога произнес Гош, обратив внимание, что Катрно выглядит неожиданно бледно и нервно – как человек, проведший не менее дурную ночь, чем он сам.

Лазар Карно молча кивнул в сторону комнаты и закрыл дверь. Он провел бессонную ночь. Визит Страффорда совершенно выбил его из колеи. Карно был в отчаянии. Хотя... Если Страффорд выполнит свою угрозу, он просто пустит себе пулю в лоб. Потомки рассудят, кто был прав, а кто виноват. В конце концов, от него останутся его научные труды и изыскания в области механики. От этой мысли стало немного легче. Но заставить себя подумать о визите в Тюильри Карно так ине смог. Час беспокойного сна - и он снова на ногах. Привычка. Старая армейская привычка. Нужно спокойно переждать сегодняшний день и решить, что делать. Безвыходных ситуаций не бывает. - Сегодня я работаю дома, Лазар. - вслух сказал Карно. - Проходи и располагайся.

Гош кивнул и зашел, продолжая искоса наблюдать за Карно. Будь на его месте кто угодно другой, он бы силой вывел этого кого-нибудь из дома, предложив старое как мир средство, которое помогает большинству - сутки беспробудного загула, чтобы из сегодня сразу попасть в послезавтра. Впрочем, это - Карно, поэтому о подобном обращении не могло быть и речи.
Зайдя в кабинет, Гош заметил на столе полное отсутствие бумаг. Значит, он не работает, из чего следовало, что все совсем плохо.
- У меня получилось, - сказал он отрывисто, повернувшись к Карно, - Но, судя по всему, к лучшему это ничего не меняет.

Некоторое время Карно молчал. Его ученик выполнил его просьбу. Итак, Фабатье больше нет. Отрезана еще одна ниточка, связывающая его с бароном. Впору вздохнуть с облегчением. Если бы не Страффорд... Карно резко повернулся и порывисто пожал руку Гошу. - Спасибо тебе. - Он сделал вид, что пропустил последнее замечание мимо ушей. Хотелось рассказать. Посадить его перед собой и рассказать о том, что это и правда ничего не меняет. Потому что даже если он сможет выкрутиться из этого разбирательства в Комитете, есть Страффорд, в руках которого - документ, который может его уничтожить. И объяснить. Попросить понять. Объяснять сутки, двое, трое. Чтобы остался хотя бы один челвоек, который не будет считать его предателем, если Страффорд... Хватит об этом. - Будешь завтракать?

- Я еще не ужинал, - отметил Гош, которому больше всего на самом деле хотелось напиться до бесчувствия, но не перед Карно. Впрочем, пытаться разговорить последнего можно было сейчас тоже до бесчувствия. Поэтому он наоборот развалился в кресле, чего как знал, Карно терпеть не мог и почти весело поинтересовался
- Карно, мне что, надо убить кого-нибудь еще? Ты скажи, у меня это получается.

Карно уставился на него в изумлении. Затем улыбнулся - совершенно неожиданно для себя. - А у тебя хорошее чувство юмора, Лазар. Если бы я мог, то убил бы столько народу, что мне бы понадобилась тысяча таких, как ты. Но ты - один и уникальный. Да и убивать нет смысла. Вчера я говорил о тебе в Комитете. Если все будет в порядке, через месяц отправишься на границу с Бельгией. Не подумай, что это как-то связано с оказанной мне помощью. Я давно поднимал этот вопрос и вчера мне удалось убедить коллег... - Карно замолчал и стал смотреть в окно. - В отношении меня начато служебное расследование, Лазар. - сказал он, не поворачиваясь. - Но я сделаю все, чтобы выпонить данное тебе обещание.

Гош подумал, что сейчас сойдет с ума от радости. Месяц - и прощай, этот город. прощай все то, что составляло абсолютно чужую жизнь - но совершенно не его. Не размышляя, он бросился к Карно и перехватил его на пути к кофейнику.
- Черт побери, Карно. Значит, Бог существует. Я всегда во что-тот подбное верил, - закричал он, осекшись, - Что за расследование? Или через месяц нами будут управлять выслужившиеся политиканы? Карно. мы без тебя - ничто. Один аэростат чего стоит. А твои письма? Да я помню, как был готов пустить себе пулю в лоб, когда наша глупая свара с Сен-Жюстом чуть не привела того, что я сам чуть не уничтожил все, что создал! а потом ты написал мне, что поражение -это не повод для отчаяния. Лазар, нас еще ждут победы! Я еще дойду до Вены!. То есть, поправился Гош, - победы ждут Францию. То есть, прости, Карно, - внезапно ему стало неловко и за свой порыв, и за то, что он впервые назвал Карно по имени.

- Дойдешь. Обязательно. Есть бог или нет, но мне бы хотелось, чтобы он хранил тебя и дал тебе возможность сделать все, на что ты способен. - Карно немного помедлил и подошел к шкафу, где хранились напитки для особых случаев. Налил себе коньяка и выпил, все также задумчиво.

Гош уже не удивлялся новым привычкам Карно.
- Если не хочешь идти с нами до Вены - хочешь, я пойду стреляться с Сен-Жюстом, - снова не удержался он, - Да хоть с самим чертом. Хотя, если я правильно понимаю, выстрелами ничего тут не решается. И если ты не хочешь прекратить тех, кто ведет расследование- значит, надо прекращать по-другому. Не хочешь говорить - не говори. Не хочешь говорить мне - скажи тому, кто может оказаться более полезен. Не хочешь говорить ни с кем - напиши статью в свое оправдание. Тот же Жан Клери опубликует ее с удовольствием. Кстати, у него очень красивая сестра... Не хочешь ни того, ни другого, ни третьего - еще что-нибудь можно придумать. Только прошу тебя, больше не говори мне этих философски-сентиментальных "храни тебя бог", "жила бы Республика", "светило бы солнце", "мое дело продолжите вы" и прочие сентенции, которым место в дамских романах! - К концу своей речи Гош успокоился и снова сел в кресло, обнаружив на столе бутылку вина и, получив разрешающий кивок головы хозяина, налил себе стакан.

- Будь ты проклят, Гош, - улыбнулся второй раз за сегодняшнее утро Карно. - Так тебе больше нравится? Но ты прав. Мы теряем время. Пойдем. Нас ждет аэростат - пусть и на бумаге. В прошлый раз мы остановились на планировании этого полета с учетом особенностей погоды. Нам нужно расписать все варианты. Мы не можем допустить ни одного промаха. Бери вино. И пойдем.

Значит, лекция по математике продолжится. Впрочем, с него тоже хватит душевных драм на сегодня. Мгновенно повеселев, Гош прихватил бутылку и прошел за Карно в библиотеку, предвкушая замечательное утро и надеясь, что Карно не будет сразу объяснять университетский курс.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Июл 12, 2010 2:02 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Огюстен Робеспьер, Жанна Шалабр, Клер Деманш

Огюстен допил коньяк, который позволил себе сегодня только в качестве  небольшого дополнения к чашечке кофе и направился в сторону дома, где жил Мишель Ландри. Судя по тому, что Максимильян не высказал ему все, что думает, он еще не навещал Жанну. А может быть, считает факт появления у Ландри новой квартирантки само собой разумеющимся и внимания не заслуживающим, кто знает. Не записываться же на прием к собственному брату, чтобы узнать его мнение? Хотя записаться, возможно, стоило: он чувствовал себя виноватым перед Максимильяном за грубость, которую тому пришлось от него выслушивать. Кто же знал, что Жюльетт решила уйти к Сен-Жюсту? К последнему он, как ни странно, чувства ревности не испытывал, но было очень грустное чувство, похожее на чувство глубокого сожаления по тем временам, когда они с Жюльетт сидели и болтали ни о чем. Или гуляли. Или занимались любовью. Да что перечислять, если остается только вспоминать? Не мог ее забыть, а помнил каждую минуту, но из этого не следует, что нужно срывать зло на окружающих.

Открыл Ландри, который шарахнулся так, будто увидел призрак Луи Капета. Огюстен постучался в квартиру, которую занимала Клер, но ответа не получил, поэтому направился в гостиную. Благо, помнил где она находится, хотя и был дома у Ландри всего один или два раза. Клер действительно нашлась в гостиной с книгой и чашкой чая. Она выглядела немного бледной и казалась чем-то расстроеной, но мало ли может быть причин у женщины причин для плохого настроения? - Здравствуй, Клер, - поздоровался Огюстен, устраиваясь в соседнем кресле. - Не угостишь чаем умирающего от жажды? - Тут он не преувеличивал Проклятая жара... А кофе жажду не утолить. Очень жарко и...  Ба! Жанна! Сколько лет, сколько зим мы не виделись! - он поднялся навстречу Жанне Шалабр, сняв воображаемую шляпу. - Ты  хорошеешь с каждым днем, поверь мне, как истинному ценителю прекрасного. Я не надолго, но буду очень рад, если у вас, дорогие дамы, найдется чашка чая. Жарко.

- Огюстен! Сейчас! - Клер обрадовалась и поднялась. Она совершенно вымоталась вчера, прогуливаясь по улице Лантерн и пытаясь найти хотя бы что-то о неком Фабатье. На нее смотрели, как на сумасшедшую и создавалось впечатление, что такой человек там никогда не жил. Но он там жил! И получал письма! Клер почти возненавидела Париж. Удивительно холодный и злой город, несмотря на жару. Даже ее соседка Жанна, которая показалась ей такой милой, кажется, тоже ее в чем-то подозревает. Сегодня утром Клер поймала ее недвусмысленный взгляд из-под очков, когда заговорила про свои впечатления от улицы Лантерн. Ну как существовать в такой обстановке! Однако, Огюстен, оказывается, знал ее соседку. Может быть, это его бывшая любовница, и она просто ревнует? Клер поняла, что окончательно сбита с толку и просто вышла, чтобы налить чаю.

Маркиза проводила взглядом соседку. Как некрасиво получилось! Она - знакомая Огюстена, а они вчера за обедом обсуждали его личную жизнь... Ужасно. Но, получается, что она зря ее подозревала? Теперь все вставало на свои места. Огюстен расстается с Жюльетт и приглашает к себе свою старую знакомую из Арраса. Все сходится. Кроме того, что эта знакомая на второй день пребывания в Париже отправляется гулять на улицу Лантерн. Да и выглядит крайне напряженной, словно ее что-то гнетет. Про то, что на улице Лантерн жили оба преступника, покушавшиеся на Максимильяна - Сесиль Рено и АНри Амираль - маркиза, конечно, помнила. Да и вообще, район там был крайне неприятный. - Огюстен, я, как обычно, очень рада тебя видеть. Пожалуйста, располагайся. Мы с Мишелем всеми силами стараемся сделать жизнь твоей очаровательной знакомой не такой печальной. Если ты хочешь пообедать, я могу принести тебе чего-нибудь. У нас осталось много вкусного после вчерашнего обеда в честь КЛер.

- Ну ничего себе! - вырвалось у Огюстена помимо воли. - Ой, извини. Я просто не предполагал, что так быстро стало известно о нашем знакомстве с Клер и я даже предположить не мог, что в ее честь вы устроите ужин... - он нахмурился, прикидывая, кто же, Клер или Ландри оказался настолько болтлив, что... Ну  и как можно говорить о сохранении тайны вообще! С таким же успехом можно было и не мучиться со спешным поиском квартиры, так как жудший вариант выбирать не хотелось. - Право, Жанна, не стоит беспокойства. Мне теперь ужасно неловко.

- Я не знала, что вы знакомы, - слегка улыбнулась маркиза. Она уловила досаду Огюстена и поспешила его успокоить. - Этот вывод я сделала только что. А устроить обед в честь Клер мы решили просто, чтобы познакомиться с ней поближе. В последнее время у Мишеля мало кто снимает комнаты. А мне теперь будет веселее коротать вечера. - Как ты, Огюстен? Страдаешь от погоды, как и мы? Или же привык? Присаживайся, что ты стоишь?

- Эта жара меня убивает без ножа, - Огюстен опустился в кресло напротив. - Начинаешь проклинать правила приличия, когда хочется снять с себя не только  фрак и жилет, но и кожу. И забраться по шею в воду. Ты спрашиваешь, как я, но мне нечего ответить. Все те же заботы, все тот же Конвент. Возможно, скоро уеду в армию, там по крайней мере, я чувствую себя на месте. Лучше расскажи, как ты,  твои новости, должно быть, более интересны и разнообразны. Позволишь еще раз заметить, что ты великолепно выглядишь?

- Огюстен, боже мой, я почти смущена, - маркиза всплеснула руками. - Но мне действительно приятно слышать это от тебя. Никогда прежде ты не говорил мне столько комплиментов. А вот и Клер. Если вы не возражаете, я пойду. Хотела занять очередь в хлебой лавке до ее открытия.

Проводив маркизу рассеянным взглядом, Клер расставила чашки на столе. - Прости, у меня пока ничего тут нет. Никак не могу понять, по какому принципу в Париже работают продуктовые лавки, - она смущенно пожала плечами. - Огюстен, я не знала, что вы знакомы с Жанной. Но, кажется, я не рассказывала ей ничего такого, из чего можно сделать какие-то выводы.

- Прости, Клер, за глупый вопрос, но... не понимаю, почему тебя удивляет факт моего знакомства с Жанной. Разумеется, я не стал бы приводить тебя в  совершенно незнакомый дом, иначе с таким же успехом можно было оставаться в гостинице.. А что касается продуктовых лавок... Это печальная история и начинается она с того, что нужно успеть занять очередь до того, как она вырастет до невероятных размеров. Некоторые женщины договариваются между собой и покупают продукты на двоих или на троих под поручительство, но это не везде возможно...

- Нет, не удивляет, что ты! Вот только она говорила о тебе так, словно с тобой не знакома... Или, мне просто так показалось... Но это и неважно... Я хотела тебе рассказать, что вчера полдня провела на улице Лантерн. Хотела найти этого Фабатье. Но у меня ничего не вышло, - Клер вздохнула. Огюстен выглядел замученным и совсем не был похож на себя в Аррасе. Но - что поделать, не расспрашивать же!

- Что?! - Огюстен буквально подпрыгнул на стуле. Всю сонливость и сравнительно умиротворенное настроение как рукой сняло. - послушай, Клер... Тебе кто-то подсказал эт блестящую идею или ты сама решила воплотить ее в жизнь?

- Сама... - изумилась его реакции Клер. - Кто мне мог что-то подсказать? Я ведь никого не знаю, кроме тебя... Мне просто хотелось... Я просто думала... Огюстен! Скажи, что такого я совершила? Только не смотри так страшно! Только не молчи!

- Так... Ты спрашиваешь, это уже хорошо, - Огюстен в бессильной ярости ударил рукой по подлокотнику. - Скажи, Клер, по здравому размышлению, зачем мой брат и Сен-Жюст тратили время на то, чтобы так подробно спрашивать тебя об обстоятельствах этого дела? Тебе ведь ясно сказали, чтобы ты не ходила туда, куда ходить не нужно, но ты сунулась в самую гущу событий! Это специально? Почему ты сочла нужным принимать решения, предварительно ни с кем не посоветовавшись? Я не удивлюсь, если в Бюро сейчас лежит увесистая папка доносов с результатами твоих визитов, опровергнуть которые невозможно. И сейчас ты вполне реально и обоснованно подозреваешься в заговоре. - Огюстен перевел дыхание после долгой тирады, произнесенной на одном дыхании. - Я не хочу тебя пугать, Клер, а говорю чистую правду, которую, надеюсь преувеличил.

Клер отшатнулась. - Огюстен... Я... Я уеду. В Аррас. Прости меня... Я и правда тут чужая и совсем не понимаю, как себя вести. Да, ты трижды прав. И твой брат.. И Сен-Жюст... Теперь я понимаю, почему Жанна так посмотрела на меня, когда я заговорила об улице Лантерн... - Ей хотелось провалисться сквозь землю.

- Ты не уедешь в Аррас, Клер, - устало сказал Огюстен. - Во первых, там тебя поджидает Лебон. А во-вторых... у тебя нет документов, чтобы выехать из Парижа. Тебя никто не выпустит без разрешения на то секции, где ты проживаешь и справки из комитета по надзору. Жди здесь и никуда не выходи, - он поднялся. - Попытаемся исправить ситуацию.

Взяв шлапу, он направился к выходу, подумав о том, что раз уж получать отповедь от Максимильяна, то за все вместе. Теперь и за домом Ландри, скорее всего, следят, если отчеты не задерживаются для дополнительной проверки. Изъять из каким-то образом невозможно, он достаточно хорошо знал механизм работы Бюро и правила поступления отчетов. Самое ужасное, что он не видел возможности поправить содеянное и опасался, что враги его брата могут воспользоваться этим обстоятельством. Худшего и представить нельзя... Теперь они могут затаскать по допросам и Жанну и Ландри, сложно представить, какие могут быть последствия этого необдуманного поступка. Огюстен зашел в кафе и плюнув на свое решение не напиваться, залпом осушил полный бокал коньяка так, как если бы это была вода. Сейчас можно.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Июл 12, 2010 3:37 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж, бордель мадам Жаннет
Гош, Тереза Желле


Кажется, Карно пришел в себя – впрочем, скорее всего он просто решил посвятить время решению самой небольшой из своих проблем, но и решаемой. Гош подумал, что, хотя коньяк в бокале Карно вместо чашки кофе был явлением новым, но от самого Карно иного хода мыслей ожидать и не стоило. Значит, все еще не потеряно. Работоспособность Карно оставалась прежней, как и гостеприимство. Впрочем, Гош рассудил, что на самом деле этой ночью Карно бы с удовольствием подумал, что делать – а, может что-то и сделал бы, причем не посвящая его. Пусть побудет в одиночестве. Застрелиться он явно не намерен – а, значит, что-нибудь придумает. Кроме того, у самого Гоша на ближайшие сутки были совершенно другие планы, посвящать в которые Карно также не хотелось.

После событий последних дней хотелось просто выдохнуть. Во-первых, как бы Гош ни пытался себя заставить думать категориями необходимости, но роль убийцы во имя чужих и непонятных ему интересов ему совершенно не понравилась. Во-вторых, после собственного побега из чужого дома, хотелось провести время с женщиной, которая не будет … В идеале – никем не будет. Пусть хоть на одни сутки все станет проще.

Знакомая веселая вдова на эту роль совершенно не годилась, так как придется что-то объяснять наутро.

А вот другая знакомая как раз была как нельзя кстати. Если не забыла.
- Жанетта, дорогая, как дела? – поинтересовался он через четверть часа у некогда красивой слегка ярковато накрашенной, но еще миловидной женщины лет тридцати пяти, а может, на пять лет старше или младше.

Жанетта радостно подхватила позднего гостя за руку, проводив внутрь неприметного здания, где, несмотря на все последние запреты, еще сохранился бордель даже не без очарования старых времен.
- Давно тебя не было видно, - шутливо упрекнула она Гоша, - Где ты пропадал? Мы про тебя много слышали.

- Так это ведь и неважно, - меланхолично ответил последний, - Если честно, я хочу, чтобы меня сегодня как раз поменьше расспрашивали. И надеюсь, что у тебя бывает как можно меньше политиков.

- Слишком опасно, - на секунду хмуро сказала Жанетта, - Прием депутатов можетслишком дорого обойтись теперь. Мы делаем исключение для гражданина дЭрбуа – но это старая клиентура, сам понимаешь, как это важно. Еще некоторые… Но тебе тоже ник чему знать подробности моего дела.

- Меня абсолютно устроит результат, - Кивнул Гош, - Итак, вина. И самую нестарую и симпатичную из твоих девушек. А где расположены комнаты, я вроде помню, - придя уже в лучшее настроение, улыбнулся он.

- Ты как знал, когда прийти, таинственно улыбнулась мадам, - Тереза! – повысив голос, позвала она, - Проводи гостя в свою комнату, - Новенькая,- шепнула Жанетта, - Я забрала ее с улицы, хотя обычно так не делаю – тамошние девушки все больше грубы и вульгарны. Но из Терезы получится отличное украшение моего милого уголка.

Гош рассеянно кивнул, наблюдая за девушкой, вынырнувшей из полумрака на голос владелицы борделя.

Пожалуй, правда, для уличной проститутки она была бы слишком красива. Распущенные волосы странного рыжеватого оттенка, довольно редкого у парижанок – хотя, может, волосы крашеные. Невысокая, очень женственная. Большие глаза, кажется, зеленоватые. Одета не без вкуса.
- Отличный выбор, Жанетта, - похвалил он свою старую знакомую, - Ну, идем, Тереза.

Оказавшись в комнате, Гош первым делом налил себе вина, не забывая об обоих пунктах своей программы.
Тереза – кажется, так ее зовут? – осталась стоять у стены, глядя на него каким-то испуганным взглядом.

- Ты что, боишься меня? – наконец, поинтересовался Гош, подумав, что, в принципе, для достойного завершения последних дней ему не хватало только утешать проститутку.

- Боюсь? С чего вы взяли? - девушка заносчиво вскинула голову. - Я просто задумалась. Вы военный или политик? И почему вы не предлагаете мне выпить? - она сверкнула глазами. Вчера ее клиентом был пожилой политик. Бывший мясник. Он ощупывал ее, как корову перед освежеванием. Этот хотя бы молодой. - Итак, гражданин? Представляться будете? Или сразу перейдете к делу?


- Так, значит точно боишься, раз показываешь зубы, - констатировал фат Гош, невольно заинтересовавшись. Эта девушка была совершенно не тем, что он ожидал здесь встретить, и абсолютно не тем, на что он рассчитывал - но хоть не будет плакать и жаловаться на троих детей и больного отца, которые вынудили ее выйти на улицу, - Выпей, если тебе это так нравится. А как ты угадала мою профессию? Большой опыт? - усмехнулся он.


- Немаленький, - коротко ответила Тереза. - Бокал вина. Первый за сегодняшний вечер. Все расчитано четко - нужно держать себя в руках до полуночи, а это значит - не более трех бокалов. Потом - до двух часов - еще два. Последние клиенты, как правило, приходят около трех. Затем можно отправиться спать и ни о чем не думать. - Ваше здоровье. Так обе профессии - ваши? Военный и политик? Красиво. - Она выпила и села на кровать, склонив голову и глядя на него изучающе. Молодой человек был ей симпатичен.


- Нет, профессия у меня одна, - возразил Гош, - Совмещать войну и политику нельзя. Твое счастье, что ты никогда не проверишь на практике ни одну из них, - последняя фраза прозвучала грубо, - Извини, - сквозь зубы процедил Гош, делая над собой усилие, - У меня правда был тяжелый день. Последние дни. Но изливать тебе душу я не собираюсь - думаю, в отличе от многих твоих клиентов, - это снова прозвучало грубо, но быть вежливым сегодня уже совершенно не получалось. При этом девушка с первой фразы его заинтересовала гораздо сильнее, чем он планировал, - Все, мир, - махнул Гош рукой, - Ну что, пей. Что же ты, давай, залпом. Тебе хочется, я вижу. Можешь расслабиться, - Он надеялся, что она протянет руку за новым бокалом и окажется в свете лампы - тогда будет понятно, действительно ли у нее волосы такого странного оттенка - или просто дешевая краска.


- Смотришь на мои волосы? - Тереза прищурилась. - Да, все верно. Необычный оттенок. Рыжий. В Париже таких не водятся. Человек, который стал моим первым "клиентом", сходил с ума по мои волосам. Тоже политик, кстати. - она протянула бокал. - После третьего бокала я становлюсь слишком разговорчивой. Не советую доводить до этого. Позвольте поинтересоваться, гражданин, сколько часов вы оплатили? Просто, чтобы настроиться. - Она старалась говорить по-деловому. Какой смысл болтать разные женские глупости, если все ясно, кто она, и кто - этот человек. Один из многих за последний месяц. Теперь, благодаря Жанетте, хотя бы - в человеческих условиях, а не на койке, кишащей клопами в мрачной комнате на Монмартре.


- А ты что, куда-то торопишься? - усмехнулся Гош. - Или не терпится? Уйду от тебя, когда захочу, поэтому заплачено за ночь. Так что перестань суетиться, тебе не идет. А ты считаешь бокалы, значит? Неженская привычка. Да успокойся ты, наконец. Я не собираюсь тебя обидеть, а ведешь себя... да хуже новобранца, который попал в армию по недоразумению, считая, что записывается в отряд городского патруля, - рассмеялся он, видя, что девушка наконец смутилась.


- Неженская. - она кивнула и встряхнула волосами так, чтобы они легли ровными прядями по плечам. Сегодня она и правда расклеилась. Возможно, потому что это был первый такой удачный "клиент" - молодой, красивый, и чем-то напоминающий ей одного человека из прошлого. Прошлое иногда приходило и подмигивало ей из окна. Нет-нет, и вспомнится, кем она была раньше и как попала в Париж. Тереза пожала плечами. - Я не тороплюсь. Просто вы мне понравились, и я беспокоилась, что после вас будет кто-то еще. Не такой симпатичный. Такой ответ устраивает?


Гош слегка изумленно посмотрел на нее. Никогда не знаешь, кто тебя еще удивит. Взяв ее за подбородок, он развернул ее лицо к лампе.
- Ты всегда говоришь только то, что думаешь? - поинтересовался он, намеренно не говоря ей, что она ему тоже понравилась слегка больше, чем даже должна была.


- Всегда. - сказала Тереза. Какой смысл изображать что-то из себя, если тебя купили и продали? Более старшие коллеги по ремеслу уже рассказали, как все будет. Сейчас ей - двадцать восемь. У нее впереди - лет семь. Что будет дальше - они наглядно продемонстрировали, даже отвели к одной старой проститутке, умирающей от жуткой венерической болезни, названия которой она не запомнила. Хотя, возможно, она подцепит это и раньше. Тереза даже придумала финал. Когда она станет такой вот сморщенной, жуткой, уродливой развалиной, она обязательно явится к одному знаменитому политику. Прямо в Тюильри. Он будет смотреть на нее, прищурив свои красивые глаза, и вместо смертельной пустоты, что она увидела в них во время их последней встречи, она увидит там страх. Сначала узнавание, потом - страх. "Да, Сен-Жюст, это я, твоя первая любовь. Париж сделал меня такой. Помнишь, ты выгнал меня в тот день?" Он будет смотреть на нее в ужасе, а другие депутаты будут показывать пальцем и удивляться - надо же, какая позорная девка ходит к великому Архангелу смерти! Эти мысли приходили к ней, когда она добиралась до пятого бокала, чего старалась себе не позволять. - Теперь - всегда, - поправилась Тереза.


- Это просто ужасно, - заметил Гош, - И, так как я тоже терпеть не могу вранье, то сейчас расскажу тебе наши планы на остаток ночи. Ты прекращаешь шипеть на меня как рассерженная кошка. Я прекращаю тебе грубить. Мы мирно допиваем бутылку вина и идем в постель. А утром мне нужна будет от тебя еще одна услуга,- Да не дергайся так сразу! У меня порвался воротник. Шить, думаю, ты умеешь, - развеселился Гош, глядя, как вытягивается лицо его странного приобретения на ночь, - Все, хватит дерзить, недоразумение ты мое.


- Я не недоразумение! - Тереза сверкнула глазами. - А шить - пожалуйста, но - за дополнительную плату. - Она неожиданно рассмеялась и разлила вино. - Купи меня в следующий раз. когда придешь, хорошо? И можешь приносить рваные рубашки. Зашью бесплатно. - В голове зашумело - привычное и приятное состояние последнего времени. Та жуткая потасканная женщина, что явится в Тюильри через несклько лет и спросит Антуана Сен-Жюста, будет еще и совершенно пьяной. Так эффектнее. Но это - нескоро. А пока - самый симпатичный клиент за всю истории ее "работы".

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Июл 12, 2010 8:23 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Тюильри.

Максимильян Робеспьер, Огюстен.

- Да, - отозвался Робеспьер на стук в дверь, поспешно бросив платок в ящик стола. Слишком жарко. А нервное напряжение дает о себе знать не лучшим образом, моментально сказываясь на здоровье и на самочувствии. Происшествие в Клубе дало понять еще более отчетливо, что они окружены врагами и единственный выход… Снова те же мысли, по тому же кругу. Поиск выхода, которого не видно, именно потому, что ходит по кругу. Что он пропустил и когда, что Мерлен вдруг переметнулся на сторону врага? Занятый совершенно иными вещами, не имеющими отношения к политике, он сейчас искал ответа на этот вопрос, вместо того, чтобы знать его. Почему же допустил подобное? «Потому что занимался личными делами», - подсказал внутренний голос. Возразить было нечего. Нетерпимо относясь к слабостям других, он поддался им сам и вот результат не заставил себя ждать. Глухая волна злости на себя самого только усилила головную боль, а сам себе он напомнил скорпиона, о которых говорят, что они обращают свой яд на самих себя. В теории это не должно быть правдой: среди животных нет самоубийц.

- Здравствуй, Максимильян, - Огюстен положил на стол шляпу и скорее рухнул, чем сел в плетеное кресло. Проклятая жара. А тут еще выпитое ударило в голову. – Боюсь, что у меня отвратительные новости.

- Да? И какие же? – поинтересовался Робеспьер. Мысли, что брат появился у него в кабинете в столь позднее время с хорошими новостями, да еще и крепко выпив, не возникало. Разумеется, он переживает сейчас не самый лучший период, но всему же есть предел. Возможно, стоит отправить его в армию, куда Огюстен так рвется в последнее время, но он сам отказывается ехать туда без результатов плана о вторжении в Пьемонт, который предлагает этот молодой генерал, Буонапарте. Еще и ссора с Карно плюс расследование… - Что случилось, Огюстен?

- Максимильян, я… Ты сейчас будешь ругать меня последними словами, - Огюстен поискал взглядом графин с водой и даже нашел, но подниматься за ним было лень. И продолжил, будто бросаясь в ледяную воду: - Дело в том, что я привел Клер Деманш в дом Мишеля Ландри… - странно, что во время изложения, а рассказать пришлось все, от начала и до конца, он ни разу не сбился с мысли и даже не сделал попытки умолчать о чем-то. Слишком тяжелы могут быть последствия, а испортить карьеру Максимильяну – после этого можно только пустить себе пулю в лоб в знак глубочайшего раскаяния. Если бы это, конечно, помогло. -… Она искала Фабатье с улицы Лантерн, была по тому адресу. Полагаю, что на нее уже настрочили донос или несколько доносов. Я не знаю, как можно исправить ситуацию, поэтому и пришел к тебе, чтобы посоветоваться.

- Так… - Робеспьер отошел к окну, пытаясь сложить разрозненные факты в единую картину. Получалось не очень хорошо, так как вариантов выходило два. И оба – не очень утешительные. Первый – женщина захотела провести собственное расследование и сунулась в самое пекло, не зная обстановки. Второй – она каким-то образом связана с заговорщиками. Нельзя не отметить тот факт, что она легко уехала из Арраса, это при репрессиях, которые продолжает творить Лебон! Могло ли быть, что она смогла уехать исполняя поручение? Даже не развивая дальше эту тему в своих размышлениях, он знал: могло. – Ты совершил глупость, что привел ее в дом Ландри, но ругать тебя за это уже поздно. К счастью, среди агентуры довольно распространено такое явление, как «рикошет», когда подозреваемого помещают в безопасное место, наблюдая за его поведением. Эту твою оплошность можно исправить, даже если отчеты агентов попадут, быть может, в чужие руки.

- Подозреваемого? – почему-то шепотом спросил Огюстен. – В чем ты ее подозреваешь, Максимильян? Ты хочешь сказать, что Клер в любой момент может отправиться на гильотину? Ты что? Она же ни в чем не виновна!

- Почему ты так уверен, позволь спросить? Откуда это утверждение? – осведомился Робеспьер. – Потому, что она сама тебе так сказала? Знай же, что в сложных условиях люди способны на самые неожиданные поступки. Мне достаточно факта, что она была на улице Лантерн и намеренно разыскивала подозреваемого в роялистском заговоре Фабатье. Как ты думаешь, этого достаточно для подозрений?

- Ты не можешь утверждать, что она виновна, не доказав ее вину! – вспылил Огюстен. – Откуда ты знаешь причины, которые толкнули ее на этот поступок?!

- Их бы мне и хотелось узнать, - холодно ответил Робеспьер. – Поверь, еще в момент разговора с ней у меня не было никаких подозрений, я просто хотел помочь женщине, с которой ты счел нужным связаться. Но поступок ее говорит о том, что нас, возможно, ввели в заблуждение.

- Ты сам в этом не уверен, зачем же говоришь так? – возразил Огюстен. – И, потом, мне не нравится твой тон. Ты говоришь так, будто говорил с ней только потому, я счел нужным связаться с Клер, но тебя не интересует виновность или невиновность человека!

- Верно, меня больше интересует ее причастность или непричастность, - сказал Робеспьер.

- Да что с тобой случилось, Максимильян, что ты готов отправить человека на гильотину только из подозрений?! – вырвалось у Огюстена. - У нее нет никаких политических убеждений, которые стоили бы жизни! Что же ты, не видишь, что Республика, за которую мы боролись, тонет в крови? Разве вес имеет только твоя уверенность в том, виновен человек или нет, а докажем мы что угодно и без постороннего вмешательства?

- Вот как? – Робеспьер вцепился в оконную раму так, что побелели пальцы. – Логика никогда не была твоей сильной стороной, Огюстен, ты слишком акцентируешь внимание на сиюминутных эмоциях. Повторяю, что я не уверен в виновности гражданки Деманш, но факты говорят сами за себя. Посуди сам, что ты можешь думать о человеке, который упоминает о Фабатье, как о косвенном виновнике разгоревшегося скандала с Лебоном и со всеми вытекающими отсюда последствиями, а потом со спокойной совестью идет разыскивать этого самого Фабатье, обращая на себя внимание всех агентов в том округе? Почему она приняла твое предложение отправиться на квартиру к Ландри, тогда как ей было выписано свидетельство на вполне реальный явочный адрес?

- Да какое это имеет значение?! – взвился Огюстен. – Ты ведь сам сказал, что ей лучше убраться из гостиницы, так как это – первое место, где ее могут искать! И что касается агентов, будь она заговорщицей, то подумала бы о том, что за ней возможна слежка!

- Именно. И не оставил ее на улице, заметь. Это к вопросу об убраться из гостиницы, - сказал Робеспьер. – А к вопросу об агентах… Огюстен, хороший агент отличается от плохого тем, что его не видно и не слышно. Уверен, что если бы этакого классического человечка в круглой шляпе и плаще было видно, да еще если повесить на него табличку с надписью «Осведомитель», то от него шарахались бы и ни в чем не повинные.

- У тебя найдется тысяча и один аргумент, чтобы доказать мне, что Клер – преступница, - устало сказал Огюстен. – А у меня – ни одного, чтобы доказать тебе обратное. Я должен был подумать о том, что для тебя она ничем не отличается от тех, кого казнили раньше.

- Я не собираюсь тебе ничего доказывать! – вспылил Робеспьер. – Если я пытаюсь обосновать свои выводы и делаю это в голос, чтобы ты потом не упрекнул меня еще раз в том, что меня не интересует виновность или невиновность… - он перевел дыхание, стараясь говорить спокойнее, но получалось плохо. –Если я пытаюсь обосновать свои выводы, это вовсе не значит, что я пытаюсь доказать именно ее виновность. Напротив, гораздо лучше для всех нас, если произошло просто недоразумение. Факты, как видишь, говорят обратное. И если она виновна в заговоре, то будет осуждена. Да, ты прав в том, что она ничем не лучше тех, кто взошел на эшафот раньше.

- Выходит, я тоже окажусь там, как соучастник? – усмехнулся Огюстен.
- Прости, Огюстен, но легко доказать, что ты – просто совершил невероятно глупый поступок, - сказал Робеспьер. – Ни для кого не секрет, что достаточно появиться в поле твоего зрения какой-либо миловидной особе… Словом, ты ведешь довольно беспорядочный образ жизни.

- В отличие от тебя, да, беспорядочный, - неожиданно зло ответил Огюстен. – Но я, по крайней мере, делаю это открыто, а не тайно. И не скрываю свои намерения под маской порядочности и добродетели. Не нужно на меня так смотреть!

- Ты осмеливаешься… - Робеспьер пошатнулся, будто ему влепили полновесную затрещину.

- Да. И не нужно делать вид, что ты сейчас лишишься сознания при столь чудовищных обвинениях. На самом деле тебя не пугают вещи и гораздо страшнее, чем эта неприятная истина.

- Много чести, Огюстен, лишаться сознания в присутствии того, на чью поддержку не можешь рассчитывать, - тихо сказал Робеспьер, вернувшись к ледяному спокойствию. – Ты прав, меня давно перестали пугать вещи и гораздо страшнее твоих нелепых обвинений, поэтому оставь их при себе. А теперь уходи и возвращайся, когда протрезвеешь.

- Максимильян, черт возьми… - слова, сказанные спокойным и почти лишенным эмоций голосом, отрезвили его гораздо больше, чем отрезвил бы вылитый на голову ушат ледяной воды. «На чью поддержку не можешь рассчитывать»… Он так и сказал? Значит, оставаться ему навсегда мальчишкой, которого всегда нужно вытаскивать из неприятностей и который не может даже нести ответственность за свои слова и поступки? «А зачем тогда прибежал сюда, как только эти неприятности возникли? – поинтересовался кто-то внутри, очень тоненьким и противным голоском. – Черта с два ты хотел предупредить, ты хотел взвалить ответственность на чужие плечи и избавить себя от лишней головной боли. Тем более что голова завтра и так будет трещать от выпитого».

- Оставь меня, Огюстен, сделай одолжение! – Робеспьер снова отвернулся к окну, надеясь, что ветерок хотя бы немного освежит влажный от пота лоб. – Ступай.

Пробормотав нечто невразумительное, Огюстен вышел, ругая самого себя последними словами. Черт, теперь действительно осталось пойти в кафе и продолжить славно начатую традицию в обнимку с бутылкой коньяка. А заодно и подумать, что делать дальше.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Июл 14, 2010 12:32 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Новая квартира Бьянки/дом Маэла/Булонский лес

Сен-Жюст, Бьянка, Маэл

Сен-Жюст придвинул к стене старенький клавесин и провел рукой по лбу. За стакан воды он готов был сейчас продать душу. Но тут, в маленькой квартирке, с окнами, выходящими на сад какой-то богатой старушонки, проживающей на первом этаже, не было пока что ни посуды, ни, тес более, воды и еды.
- Ну вот и все, Клери. Это была последняя вещь. Конечно, клавесин не так хорош, как тот, что я подарил тебе зимой, но…

- Антуан, все в порядке, спасибо тебе за помощь!

Все тот же безучастный голос. Ее тонкие пальцы крутят бумагу. Несколько секунд – и на пол падает очередной бумажный цветок. И так – который вечер подряд. Это состояние полной апатии было ему хорошо знакомо. Хотелось подойти к ней и потрясти за плечи.
- Клери! Посмотри, куда я установил тебе инструмент.

- Антуан, я же сказала, мне все равно. – Изящный профиль вместо затылка. Спасибо, хоть так. Очередной бумажный цветок падает на пол.

Сен-Жюст окинул взглядом комнату. Они пытались обустроить ее новое жилье уже третий вечер. Комната, снятая неподалеку от его дома – небольшая, и вполне уютная. В первый вечер туда перенесли все ее вещи, которые сохранились после пожара. Во второй она отправилась за покупками и привезла несколько платьев и кое-что из мебели. Сегодня она изъявила желание видеть клавесин, и он послушно отправился исполнять это ее желание, думая, что она развеется. Черт знает что такое. Он начинал злиться.

- Сюда можно будет поставить портрет Максимильяна Робеспьера. В рамочке. Твои бумажные цветы станут украшением, – весело сказал Сен-Жюст, едва сдерживая раздражение. О, она соизволила повернуть голову.

- Продолжай, Антуан.

- Я все сказал, - он пожал плечами.

- Тогда уходи. Ты черствый, злой и интриган к тому же. Не хочу тебя видеть. – Ее глаза стали темно-серыми. Недобрый знак. Губы сжались в тонкую линию.

- С ума сошла? – изумился Сен-Жюст. – Вот и награда за то, что я пытаюсь тут обустраивать твою чертову квартиру вместо того, чтобы заниматься своими делами. Спасибо, Клери.

Она собрала бумажные цветы в жестяную миску, стоявшую на полу. Чиркнула спичкой. Затем, не поднимая глаз на Сен-Жюста, вышла за дверь. Лучше им не говорить сегодня. И в ближайшую неделю тоже. Она не способна радоваться его победе – а он едва скрывает удовлетворение от того, что она больше не видится ни с одним из Робеспьеров. Не способна. Еще немного – и она наговорит ему гадостей, и они снова будут тратить полгода на восстановление отношений. Но куда идти? Так хочется поговорить с кем-то, кто не будет смотреть на нее, как на бывшую невесту Огюстена, не будет жалеть ее, не будет желать дать ценный совет. Она остановилась, едва не налетев на прохожего. Такое существо было. Бессмертный. Маэл. Вот уж кому совершенно наплевать на ее личную жизнь. Нужно попытаться поговорить с ним. Если не прогонит. Через несколько минут Бьянка стучалась в его дверь, радуясь, что запомнила адрес.

***

Маэл распахнул дверь, ожидая либо Сен-Жюста, либо жандармов, либо квартирную хозяйку, поэтому не потрудился набросить на себя хотя бы жилет, не говоря уже о фраке. Жарко. Он не очень хорошо представлял себе, что чувствуют смертные в таком пекле, судя по всему, малоприятные ощущения, но ему самому хватало и удушливой, липкой жары, когда чувствуешь себя завернутым в мокрое и липкое одеяло. Малоприятно. Жару он всегда переносил с трудом, становясь подчас злым и раздражительным, но пока что не дошел до этого сказочного состояния. Он ожидал увидеть кого угодно, но не Бьянку, выглядевшую какой-то слишком печальной потерянной. И не смог скрыть удивления. - Вы? - похоже, жара действует на него не лучшим образом. - Простите. Проходите. Только в комнате накурено, я никого не ждал. И простите мой вид, я, оказывается, способен страдать от жары не меньше, чем смертные, хотя, наверное, и не так сильно. - Он указал на кресло у окна, где наблюдалось хоть какое-то подобие очень легкого сквозняка.

- Не ожидали? - Бьянка улыбнулась и устроилась в большом кресле, по привычке. - Меня не смущает дым. Я привыкла. Я пришла навестить вас, как старого знакомого. Точнее, просто шла мимо и решила заглянуть. Но если я вам помешала, простите, Маэл!

- Не ожидал, - честно признался Маэл, наконец, справившись с собой. Шла мимо и решила заглянуть! Ну ничего себе объяснение для визита, если учесть то, что они и разговаривали-то второй раз за триста лет ее жизни. Старого - это понять еще можно, Бьянка очень молоденькое создание, но знакомого... Гм... - Нет, вы не помешали мне, но признаться, я очень плохо представляю себе, чем могу развлечь вас. Или, возможно, вам нужна помощь?

- Помощь? Нет, конечно... - Она с любопытством оглядела комнату. Кажется, он не очень уделяет внимание бытовым условиям. Однако, все любит Париж и не хочет его покидать. Бьянка отчаянно соображала, какое дело изобразить, чтобы не выглядеть так, словно пришла пожаловаться на жизнь. - Я пришла расспросить вас о Мариусе, - нашлась, наконец, Бьянка. - Вы ведь были друзьями? А я покинула своего спутника. И не могу слышать его мыслей... - Бьянка состряпала заинтересованное лицо. Будет прекрасно, если он поговорит с ней о Мариусе. Да и вообще, если поговорит. Во всяком случае, он точно не будет постоянно намекать ей на ее разбитые мечты исправить ошибку и вернуть все обратно.

- Какой кош... Извините. Боюсь, вы выбрали наименее подходящее существо для разговоров о Мариусе, - улыбнулся Маэл. - У нас с ним взаимная непереносимость, несмотря на то, что мы иногда общаемся... Наверное, для того, чтобы было потом что вспомнить. Не проходит и двух суток, как я стремлюсь избавиться от его общества, а он, в свою очередь, от моего, хотя никогда и не высказывает этого. До сих пор первым всегда сдавался я и до сих пор пребываю в уверенности, а быть может и в заблуждении, что если не половиной, то четвертью неприятных событий в моей жизни я обязан именно ему. У него это, скорее всего, взаимно. Поэтому... честно, я не хочу ни невольно унижать Мариуса в ваших глазах, ни испытывать неприятное чувство, когда начну говорить гадости.

- Как жаль! - искренне воскликнула Бьянка. Наверное, он подумал, что она переживает из-за его высказываний. Ну и хорошо. Не догадается, что она приходила просто затем, чтобы бросить вызов гнетущему одиночеству, подступающему со всех сторон. Она поднялась. - Что ж, простите за вторжение, Маэл. Думаю, мы с вами еще встретимся.

- Бьянка, я не хочу читать ваши мысли и не стану этого делать, - сказал Маэл, подумав о том, что запас удивления за этот вечер еще не исчерпан. - Заставлять вас говорить о чем-то, что вам неприятно по каким-либо причинам я не стану, также, как и не стану задерживать, если вы действительно хотите уйти. Но что-то подсказывает мне, что вы пришли ко мне не за тем, чтобы говорить о Мариусе. Уверен, что если он когда-либо и вспоминал обо мне при вас, то это были не самые лестные для меня вещи.

- Вы правы, - призналась Бьянка. - Я пришла к вам, чтобы просто посидеть тут и посмотреть на себеподобного. Вы были так добры ко мне во время нашей последней встречи. И вы меня совсем не знаете. И не будете задавать вопросов. И главное - вы уже через все это прошли десятки тысяч раз и стали спокойным чудовищем, которому даже не нужно убивать каждый день. И даже, наверное, умеете подниматься в воздух. Мариус объяснял мне. - Мне кажется, еще немного, и я уйду под землю. Я слышала, что так делают, но не думала, что когда-нибудь дойду до этого. От этого шага меня удерживает всего один смертный - эгоистичный, злой, наглый смертный, к которому я привязана настолько, что чувствую за него ответственность. Ну вот, я снова говорю о себе. Простите. - Бьянка опустила голову.

- Даже не стану спрашивать, как его зовут, - улыбнулся Маэл. - Мне нравится ваше определение спокойного чудовища, я не предполагал, что бывают еще и беспокойные... Раз вы решили уйти под землю... что же, решение принадлежит только вам, но стоит ли уход под землю того, чтобы вы потом повторяли себе бесчисленное количество раз: "Я могла бы сделать это, но не сделала?" Оно вам нужно, терзаться сомнениями, после которых захочется не вылезать из-под земли еще долгое время, уже из-за воспоминаний? Продолжайте жить. Найдите в себе это мужество и вам станет легче. Не сразу, но непременно станет. Наверное, вы не один раз убеждались в справедливости этой простой истины.

- Беспокойные чудовища бывают. Например, я, - серьезно сказала Бьянка. - Все, что вы говорите - верно, и я не могу с вами не согласиться. Но, поверьте... - стук в дверь прервал ее речь. *Если это жандармы или кто-то из политиков, я сделаю так. чтобы меня тут не увидели*, - поймала она мысль и отошла в угол.

Маэл поплелся открывать дверь, гадая, кто это может быть. Вариантов, как и прежде, было всего три: либо Сен-Жюст, либо квартирная хозяйка, либо жандармы.

- Добрый вечер, Страффорд, - Сен-Жюст вошел и снял шляпу. - Надеюсь, не помешал. Не страдаете от жары? Ваше счастье. Мы, кажется, скоро все сойдем с ума - такого июня никто не помнит. Я посижу у вас, если не возражаете. Кажется, я старею, Страффорд. Теперь мне не всегда хочется пить в одиночку. Я принес бутылку с собой, чтобы не забирать ваших запасов. Сегодняшний вечер достоин того, чтобы выпить ту бурду, что продается в лавке напротив моего дома.

*Ну и что будете делать?* - мысленно осведомился Маэл у маленькой вампирки. -*Я не собираюсь прогонять моего друга, не взыщите*. Повернувшись же к Сен-Жюсту, сказал: - Жара меня доконает, хотя я и переношу ее не так тяжело, как вы. Наверное. И вылейте эту бурду куда-нибудь. Какой мне прок от вина, если я все равно его не пью? Поэтому можете со спокойной совестью опорожнять мои запасы, я их для того и держу. Бутылки и стаканы - в посудном шкафу, если не хотите пить в одиночестве, можете налить немного и мне. Разумеется, символически.

- Хорошая новость, - улыбнулся Сен-Жюст. - Вот только... - Он застыл, глядя перед собой. Затем повернулся к двери. - Простите, Страффорд, я вынужден отлучиться на некоторое время. Срочное дело. Я вернусь позже. - И вышел, лишь рассеянно кивнув Маэлу.

- Стойте, Сен-Жюст! - крикнул Маэл, преградив ему дорогу. Ничего не стоило уловить совсем легкое внушение, ненавязчивую мысль. Но мысль чуждую, сродни приказу. Он бы и не уловил, если бы не некоторое напряжение, порожденное не совсем обычной ситуацией и многолетней привычкой не доверять незнакомым бессмертным. Прежде всего - аккуратно вывести своего друга из состояния, в котором он пойдет искать то, не знает что. Важное дело... Хмыкнув, Маэл осторожно протянул руки и слегка коснулся висков и середины лба смертного, одновременно изгоняя из его сознания к счастью легкий ментальный приказ. А потом ярость выплеснулась из него с такой силой, что в комнате зазвенели стекла и, казалось, сгустился воздух, несмотря на то, что не было произнесено ни слова.

Маленькая вампирка, влекомая невидимой силой, оказалась вырванной из своего укрытия и, после секундного сопротивления, упала на пол. - Как вы смеете?!! - прошипел Маэл. - Как вы смеете делать подобные вещи в моем доме и на моей территории?!! Вам должно быть известно, что я не прощаю, когда моими друзьями манипулируют, бессовестное вы создание! - Он поднял руку, готовясь поразить существо, которое заслуживало наказания по крайней мере, в его глазах. Свечи на столе ярко вспыхнули и оплыли. Должно быть, он обратил свою энергию на подсвечник. Вовремя. Он необдуманного поступка его удержал только голос Сен-Жюста.

- Нет, Страффорд, нет, только не ее! - Сен-Жюст в два счета преодолел расстояние и оказался рядом с Бьянкой.

- Уходи, Антуан, я все решила. Пусть он сделает то, что должен. Ты когда-нибудь видел, как существа, подобные нам, повелевают огнем? Те, кто прожил более тысячи лет. Один взгляд. И ты - горстка пепла. Я это заслужила. А вы, Маэл, зря устраиваете это при нем. Сделайте то, что хотели. Избавите всех от множества проблем. Что мне нужно сделать, чтобы вы довели дело до конца? Поставить его жизнь под удар? Я могу легко это сделать! - Бьянка выкрикнула угрозу, не обращая внимания на Сен-Жюста. Сейчас мысль о том, что этот бессмертный может просто сжечь ее и, тем самым, покончить со всеми проблемами, которые она принесла в этот мир, казалась ей наилучшим выходом.

- Хотите сделать меня убийцей, а себя - жертвой? Не выйдет, Бьянка. Мы по натуре убийцы, но не жертвы, - недобро прищурился Маэл. - Поэтому вы поймете меня и не станете провоцировать на глупости. Я не хочу становиться жертвой ваших личных неудач и комплексов, благодарю покорно. И второе. Мне кажется, что Сен-Жюст не хочет видеть вас горсткой пепла, я уважаю желания моих друзей... и не хочу потом объясняться с квартирной хозяйкой по поводу ваших жалких останков на полу.

- Страффорд, пожалуйста, не говорите с ней так. - нахмурился Сен-Жюст. «Она слишком избалована, и привыкла к другому обращению», - подумал он, но сдержался, чтобы не произнести эти слова вслух. Сен-Жюст был в панике и совершенно не представлял себе, как далеко все зашло. Некоторое время он держал ситуацию под контролем, а сейчас… Бедная Клери, похожая на загнанного в угол зверька, снова превратилась в безучастное существо и потеряла интерес к происходящему, а Страффорд был вне себя. Может быть, в этом – ее спасение? Иногда, чтобы вернуться к реальности, нужна хорошая встряска. Сен-Жюст знал это по себе, потому что иногда, в минуты отчаяния или сомнений намеренно бросал вызов смерти, играл с ней, дразнил, и ждал, чем все разрешится. Совсем недавно он шел под пули австрийцев и смеялся в лицо врагам, считавших его демоном. Так чего ж удивляться на ее поступок? Она хотела того же. Разозлить того, кто сильнее, и посмотреть, что будет. А сейчас, когда поняла, что ее план сорван, снова ушла в себя.

- А что должен делать я по этому поводу? - поинтересовался Маэл, устраиваясь в кресле. - Молча наблюдать, как вам внушают то, чего вы делать не собирались? Простите, это не в моих правилах. К тому же я не могу допустить, чтобы подобная наглость имела место в моем присутствии.

Сен-Жюст поймал его взгляд. Когда-то Страффорд смотрел на него также, как сейчас смотрел на Клери. Он не прощает тех, кто хочет нанести вред его друзьям. *Страффорд, все не так просто, - мысленно обратился к нему Сен-Жюст. – Я отчасти виноват в ее состоянии. Я довел ее. Потому что собственник. Потому что хотел, чтобы она принадлежала лично мне. А она запуталась. Не знаю, принято ли у вас помогать себеподобным, но если вы сделаете попытку… Пожалуйста, помогите ей. Меня она уже не слушает*. – Сен-Жюст с тоской посмотрел в сторону Бьянки и закурил, не решаясь подойти, чтобы не расстроить еще больше.

Маэл хмуро смотрел то на своего смертного друга, то на безвольное существо перед ним. Он не знал, чем может помочь маленькой вампирке, более того, сейчас в нем еще бушевало желание растерзать ее на мелкие кусочки. Будто в подтверждение этого, глиняная ваза с сухими цветами раскололась на части под его взглядом, а сухие стебли вспыхнули. Недоставало ему только пожара. Ругнувшись, Маэл плеснул на них водой из кувшина. - Вот видите, Сен-Жюст, к чему приводят необузданные эмоции? Ждите меня здесь. Я или верну вам это маленькое чудовище, или прослежу за тем, чтобы она была закопана в надежном месте.

***

Они прогуливались по едва заметной в лунном свете тропинке в Булонском лесу. Тишину нарушают только шорохи леса, иногда - хруст ветки под ногой из-за неосторожного шага. Еще реже - крик ночной птицы. Идиллия. В такие ночи можно гулять, мечтать, наслаждаться жизнью, любить, фантазировать... Но сейчас было не до этого. Маленькая вампирка безучастно шла рядом, молчаливая и отстраненная, как тень. А сам Маэл с трудом пытался хотя бы в уме подобрать нужные слова, чтобы они не звучали слишком грубо и слишком угрожающе. По правде говоря, этикет его не особенно волновал, но он привел ее сюда не для того, чтобы кричать, как полоумный. - Итак, Бьянка, скажите, зачем вы сделали то, что сделали? Зачем пришли ко мне с идиотским разговором о Мариусе, зачем пытались удались Сен-Жюста таким способом, зачем устроили в моем жилище показательное выступление? Я хочу слышать ваши объяснения, так как это касается уже не только вас, но и меня. Начинайте, я слушаю.

Бьянка пожала плечами. - Вам действительно это интересно? Хорошо, я расскажу. Когда-то у меня в Париже было много друзей. Теперь остался только Антуан и сестра одного человека, которого я любила. Но она сейчас в отъезде, а Антуан... Мне кажется, что он невольно помог мне совершить одну ошибку, которая испортила мне жизнь. Поэтому мне трудно сейчас говорить с ним, хотя он был и остается самым близким для меня смертным существом... - Бьянка присела на поваленное дерево и взглянула на Маэла с улыбкой. Ее лицо разгладилось и казалось умиротворенным. - Сегодня мне стало так одиноко, что я почти приняла решение покинуть Париж. Я слишком близко к сердцу принимаю этот город, наверное, так нельзя. Мариус предупреждал меня о подобном, но я никогда его не слушала. Мне захотелось вас увидеть и поговорить о чем-то, не связанном с моими ошибками. Я бы просто поговорила и ушла. Но Антуан нарушил мои планы, и мне пришла в голову мысль покончить со всем этим раз и навсегда. Минута слабости. Вам, наверное, это несвойственно. Я никогда не смотрела в лицо смерти, а тут решила взглянуть. Я бы никогда не сделала ему ничего плохого. Но, помня, как вы защищали другого вашего друга, я совершила гадкий поступок, пустив все на самотек. Будь что будет. Примерно так. - Она грустно улыбнулась. - Пожалуйста, не обижайтесь. Я живу в мире бессмертных всего триста лет. И, кажется, немного заблудилась. Что еще вам рассказать?

- Что считаете нужным, - пожал плечами Маэл. Злость прошла. Маленькая вампирка успокоилась и не пыталась лицемерить, что было плюсом в ее пользу. Вытаскивать наружу все события ее недолгой жизни не хотелось, никогда не любил копаться в чужих душах. Наверное потому, что имел такую возможность. - Вы ведь хотели поговорить, верно? Говорите. Ответ на свой вопрос я получил и даже верю в то, что вы не хотели зла Антуану Сен-Жюсту.

- Мои мысли слишком темны, чтобы вытаскивать их на поверхность. - Бьянка вздохнула. - Я всю жизнь получала все, что хотела. Мне никогда не давалось это легко. Но я боролась за свои желания, и они исполнялись. Всегда. Но из каждого правила есть исключения. Случилось так, что из-за стремления заполучить человека, который никак не может мне принадлежать, я в одночасье разрушила все, что у меня было. Иногда я понимаю, что в этом нет ничего страшного, ведь мы не должны вмешиваться в мысли людей и повелевать им то или другое, пользуясь своими способностями. Я уважаю людей, и стараюсь не пользоваться своим даром. Это - принцип, помогающий мне жить. Поэтому я приняла свое поражение и отошла в сторону. Но это - лишь часть меня. Бывает, что дьявол шепчет мне о том, что я проиграла, и все, что есть во мне плохого, рвется наружу. В такие моменты мне становится страшно, и я хочу убежать и спрятаться от самой себя. Тогда я выхожу на охоту и убиваю людей, не думая о том, на чьей нахожусь территории. Это дает мне некоторое успокоение. Но затем тьма возвращается и я снова едва сдерживаюсь, чтобы не наделать еще более гадких поступков. Если бы я знала, как извлечь этого маленького дьявола, что поселился во мне, я бы это сделала. Но он не уходит. Или... - Бьянка порывисто поднялась и заглянула ему в глаза. - Маэл, вы ведь способны убить мою память, верно? Что мне сделать, чтобы вы согласились? Не хочу больше быть чудовищем, съедаемым собственной злобой! Не хочу бороться с призраками! Умоляю вас, помогите мне!

- Я не стану убивать вашу память, - спокойно сказал Маэл, обдумав ее слова. - Зачем вам искать воспоминания, которые будут утеряны? Для этого мне придется копаться в вашей жизни и прожить ее вместе с вами и даже за вас. Я не хочу этого. Дьявол, который сидит в вас не перестанет вас терзать до тех пор, пока вы не осознаете в полной мере, что являетесь избалованным, капризным существом. Мариус избаловал вас. А на самом деле вам бы не повредила хорошая порка добрыми розгами. Заживет быстро, но вспоминать об этом событии вы будете долго... Говорите, что хотели заполучить смертного без обмана? Но смертные - не предметы. Они способны думать и чувствовать. Скажите, что вы сделали для того, чтобы тот смертный ответил вам взаимностью? Я довольно много общался с людьми и твердо знаю, что если вы хотите поймать крокодила, не нужно пытаться кормить его клубникой. Крокодилы больше любят цыплят. Почему другие должны облегчать вам жизнь, когда все то, что сделано - сделано вами? Поверьте, я говорю это не с тем, чтобы выведать подробности, которые мне неинтересны. Я веду к тому, что своими порывами вы не облегчите жизнь тем, кто принимает в вас участие.

- Я знаю, что они - не предметы! - вспыхнула Бьянка. - Именно поэтому я здесь, утопаю в черных мыслях и злюсь, думая о своем поражении. Вы правы, Маэл. Я избалована. Не Мариусом. Жизнью, окружающими и самой собой. И я ничего не сделала для того, чтобы тот смертный ответил мне взаимностью. Лишь поставила его перед выбором и напугала. Проклятье! - она со злостью ударила рукой по дереву. - Я не смогу вернуться, пока не возьму себя в руки. Но, похоже, я повторяюсь. - Бьянка встряхнула волосами и опустила голову. - Маэл, спасибо, что поговорили со мной. Я знаю, что только сама могу себе помочь. Возвращайтесь к Антуану и скажите, что со мной все в порядке. Обещаю, того, что было сегодня, больше не повторится.

- Вы говорите о поражении. Значит вы не пытались ничего понять, а просто упиваетесь своим надуманным горем и ждете, что вас пожалеют, - жестко сказал Маэл. – А потом, может быть, возложите на кого-нибудь почетную обязанность пойти и сказать этому смертному о том, какая вы хорошая и как сильно страдаете. Черта с два. Привыкайте к мысли, что не всегда все делается по мановению вашей руки. Смешно слышать ваши слова, когда вы сами говорите о том, что не сделали ровным счетом ничего для того, чтобы заслужить простое внимание. Я знаю одну бессмертную, которая заботится об одной семье… Это очень большая семья, являющаяся ее смертными потомками. Она помогает им в трудную минуту, но ни разу не пыталась вмешаться каридинальным образом в их смертную жизнь. Ни разу! За шесть тысяч лет. Из любви к ним. Из-за того, что свою жизнь они должны прожить сами, а не существовать в тени бессмертного, прекрасного и всемогущего существа! Я далеко не сразу понял эту простую истину, когда имел честь испытать глубокое чувство к смертной женщине. Мне понадобилось пять смертных лет на то, чтобы прийти к ней не просителем, а тем, кто достоин ее внимания и поверьте, я был счастлив от того, что она оценила мои заслуги. Несколько простых слов она сказала мне сама, а кольцо я попросил в качестве награды. Тогда она могла бы стать моей на все отпущенное ей время, но у этой женщины был долг и она никогда не простила бы ни мне, ни себе пренебрежения к этому высокому долгу. И даже сейчас оглядываясь на ее жизнь, я могу сказать с уверенностью: она прожила ее достойно, а я горжусь тем, что она могла назвать меня своим другом. Почему же вы, будучи близки к смертным, хотите только обладать, но ничего не давать взамен и морочите другим голову? Я когда-то говорил вам о том, что мы в ответе за тех, кто нам близок, но вы, видимо, не поняли. Хотите уйти под землю – уходите. Я найду что сказать Сен-Жюсту. Сказать придется, так как вы, к общему несчастью, являетесь для него едва ли не самым близким существом.

- Я не могу уйти... Это было бы предательством... - едва слышно проговорила Бьянка. Почему-то слова этого могущественного бессмертного задели ее за живое. Ей стало стыдно - все проблемы на мгновенье показались надуманными и несерьезными. Она подумала о Мариусе. Вот он никогда не спрашивал - просто брал то, что хотел. Сначала Армана. Потом - ее. А та прекрасная древняя бессмертная, которую он так искал и которую любил на самом деле - кто знает, сама ли она приняла решение стать одной из них, или же Мариус помог ей и вмешался? - Давайте вернемся вместе? Вы не против?

- Вернемся, - кивнул Маэл. - Надеюсь, что хотя бы немного привел вас в чувство.

***

И снова новая квартира на улице Комартен. Бьянка с интересом следила, как Сен-Жюст зажигает свечи и устраивается с бутылкой напротив нее. Когда они с Маэлом вернулись, он сидел и читал, но она видела, что он нервничает. Похоже, что они прекрасно побеседовали с Маэлом мысленно. Во всяком случае, спустя несколько минут после возвращения, Сен-Жюст засобирался домой и попросил ее уйти вместе с ним. По дороге они не говорили, он лишь поздравил с успешным возвращением и погрузился в свои мысли. И вот теперь она ждала, не представляя себе, что именно он собирается ей сообщить. Впрочем, если он скажет, что не желает ее больше знать – это тоже вариант. Она уже ничему не удивится. А Маэл прав – нужно прекратить жалеть себя и что-то придумать. Бьянка машинально свернула бумажный цветок и бросила Сен-Жюсту.
- Антуан, проснись. Я здесь. И сгораю от любопытства.

Сен-Жюст улыбнулся. – Бросай еще. Хочу много цветов. Потом мы сожжем их в той миске. И развеем пепел. – Не знаю, что сказал тебе Страффорд, но ты выглядишь лучше. Говорить нежным голосом он не умеет. Может быть, он выдрал тебя, как капризного ребенка?

- Нет. Просто попросил меня пожить тут еще немного, чтобы хотя бы иногда отвлекать от него одного смертного, из-за которого он рискует потерять все свои запасы вина. – Бьянка искоса взглянула на Сен-Жюста, и они одновременно рассмеялись. Сен-Жюст первым стал серьезным.

- Послушай, Клери. Я хочу тебе признаться кое-в чем. А дальше – решай сама. Ты уже взрослая. Итак. Ты умеешь читать мысли, но не знаешь людей. Я мыслей не читаю, а вот людей просчитываю лучше многих. В этом мы отличаемся. Зато похожи в другом. Ты готова на все ради своего наваждения. Я – тоже. Твое наваждение, мешающее тебе жить – это Робеспьер. А мое – это ты, Клери. Я хотел заполучить тебя с первой минуты нашего знакомства. Но ты всегда ускользала. Марат, Огюстен, потом – вся эта история с Робеспьером. Ты не давала мне шанса получить то, что, как я считал, мне необходимо. Ты твердила мне, что я для тебя – нечто большее, но я был упрям и настойчив. И сжигал себя злостью. Мы прожили год, практически не общаясь. Кто из нас от этого выиграл? И чем все закончилось? Я сделал шаг. Я просчитал тебя, Клери. Я создал все условия для того, чтобы ты решилась отправиться к Робеспьеру и выложила ему свои признания. Я знал, что он не готов это услышать и знал, чем это закончится. И знал, что после этого последует неминуемый разрыв с Огюстеном. И вот, победа. Ты – со мной. Париж говорит о том, что ты – моя любовница. Я могу приходить к тебе и знаю, что не увижу тут больше счатливых соперников. Ты крутишь свои бумажные цветы и сидишь на полу, как сломанная кукла. А я, который должен праздновать победу, понимаю, что мы никода с тобой не были так далеки, как сейчас. Сегодня я понял, что ошибался, Клери. Я на год лишил себя преданного друга, разговоров обо всем на свете и возможности скакать с тобой по Булонскому лесу по ночам, как тогда, в день смерти Камиля. Я хочу все вернуть, если еще не поздно. Что касается Робеспьера… Ты была для него не просто невестой Огюстена. Я видел, как он дорожит вашими беседами и как тепло тебя принимает. Поэтому и захотел все сломать. Ты еще сможешь что-то поправить, Клери. И стать частью его круга. Пусть и не в том качестве, как ты себе это запланировала. Если хочешь, я помогу тебе. И поддержу тебя, если захочешь вернуть Огюстена.

- Помоги. – тихо сказала Бьянка. На протяжении его речи она не спускала с Сен-Жюста округшившихся глаз. Удивительное окончание вечера. И удивительное признание, на которое уже нет сил обижаться. Да и стоит ли? Ведь он прав. Бьянка сложила в жестяную миску свои бумажные цветы и поднесла Сен-Жюсту спичку. – За новую жизнь?

Сен-Жюст отсалютовал ей бутылкой и сделал большой глоток.

Бьянка поднялась. - Мы еще успеем добраться до Булонского леса, если ты поторопишься, Антуан. Только на этот раз гнедой жеребец достанется мне, а не тебе.

Через десять минут они шли по направлению к конюшням.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Июл 14, 2010 12:34 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794

Таверна на окраине Парижа.

Мерлен, Фуше.

Жозеф Фуше сидел сгорбившись в самой, казалось, захудалой таверне Парижа, куда никто не сунется даже для того, чтобы выпить кофе. Да и не было здесь кофе. Холодный картофель и моченая капуста - вот все, что здесь было в наличии из еды. Даже вполне терпимое вино не компенсировало отвратительной пищи, а написаться не хотелось. Хотя бы потому, что сделал бы это с удовольствием. Изгнан из Клуба. Отмечен клеймом на лбу. Теперь остается только ждать списков и... ты прожил то, что прожил, Жозеф Фуше. Почему-то стало себя очень жалко. Вчера его приютил верный друг, он может остаться у него и на вторую ночь, но не больше. Слишком опасно. Вот еще Мерлен пришел... Фуше даже не спрашивал, исключили ли его из Клуба тоже. Захочет - сам расскажет. Но хотя бы пришел, не побоялся... Очень полная женщина поставила перед ними блюдо с тонкими ломтиками почти черного хлеба и тарелку с твердыми желтыми кусками сыра. На большее здесь не разжиться. Фуше молча наполнил глиняные кружки и нерешительно сделал глоток из своей, будто боялся, что вино обожжет горло. - Выпьем, Мерлен, - тихо сказал он. - И поедим. Неизвестно, где мне придется питаться в следующий раз...

Мерлен отодвинул вино и попросил воды. Все слишком серьезно. Хватит пьянства, иначе до добра это не доведет. - Меня выставили из квартиры, - весело сказал Мерлен, отпивая воду. - Кто-то нашептал хозяйке, что за мной в любой момент могут прийти. Вот она и подстраховалась. Меня выгнали из Клуба. Коленом под зад - и "прощай, Мерлен". И Тальена тоже. Он вещи собирает - надеется к своей красотке попасть в соседнюю камеру. А я вот... гуляю по Парижу.

- Я бы не пил здесь воду, - так же тихо сказал Фуше. - Неизвестно, где ее набирали. Но ты-то почему сглупил, Мерлен! Кто просил тебя лезть со своими вескими замечаниями? Со мной и так было все ясно с того момента, когда я, на свое несчастье, стал председателем. Но ты! Ты же мог быть полезен там! И мог бы действовать, слышишь, действовать, находясь в относительной безопасности. А сейчас? День жив, а на второй - нет... Но что об этом говорить...

Мерлен поморщился и отставил кружку. - Черт, ты прав. Про воду. А про Клуб... Что сделано, то сделано. Только я не понимаю твоего настроения. Робеспьер - не король. Он умен, а вокруг него - ты посмотри на его прихвостней? Один Анрио чего стоит. Пьяница и дурень. Думаешь, гвардейцы его уважают? Кутон - маразматик. Младший брат - тупица, который можешь лишь махать кулаками. Продолжать? Вспомни, как прошел праздник Верховного существа. Много народу его слушали. Много, да не все. Париж готов подняться против тирана. И хоть мне по-человечески жаль беднягу Неподкупного, уже понятно, что его надо убирать. Разве нет, Фуше? Проснись. Ты среди нас самый умный. Жуй свой хлеб и думай, как будешь спасать свою шкуру. И нашу заодно.

- Гвардейцы, Мерлен, будут исполнять приказы своего непосредственного начальства. Которым и являются Неподкупный и его прихвостни, - очень тихо сказал Фуше. - И до тех пор, пока каждому их слову повинуются агентура, жандармерия, армия и Конвент... то даже ты не можешь не признать, что они сейчас - на вершине власти. Хочешь придерживаться того мнения, что ты сейчас высказал? Пожалуйста, мечтай. Но до восстания нам далеко, как до неба на четвереньках, если хочешь знать мое мнение. И ты сейчас, как и я, являемся готовыми клиентами для Сансона, можно уже начинать стричь себе волосы. В моем случае ничего нельзя поправить. Но ты еще можешь прийти и поплакаться перед якобинцами: мол, граждане, был введен в заблуждение. Рискованно, но теоретически возможно, так как ты был на хорошем счету в отличие от меня. Я бы даже сказал, очень рискованно... Ну кто тебя просил хвататься за пистолет?! Ну что за глупая бравада? Я, Мерлен, даю тебе советы, но теперь, когда ты такой же изгой как и я, скажу: можешь им не следовать. Мне уже все равно. Давай, закапывай себя заживо, не принося никому пользы. Я не хочу укорачивать свой и без того краткий срок только потому,
что тебе приспичило покричать о восстании. Научись понижать голос.

- Черт, Фуше... - присвистнул Мерлен. - А мысль неплохая. Поплакаться, говоришь? Когда-то Робеспьер имел со мной беседы. И даже смотрел в мою сторону не так, как делает это теперь, - Мерлен понизил голос до шепота. - Я могу рискнуть и пойти к нему. Свалить вину на кого-нибудь. На того же Каррье. Говорят, Неподкупный его страшно не любит. Нет, не то. Голова не варит. Проклятый коньяк. Не поверишь, месяц прожил, как в бреду.

- Вот, - одобрительно кивнул Фуше. - О Карье мысль неплохая. Если половина того, что я слышал о нем - правда, то ты на верном пути в своих размышлениях. Но не переусердствуй. И помни, что это очень рискованная затея... Хотя, с другой стороны, выхода у тебя все равно нет. Скажи, они забрали твою карточку Клуба? Мою - изодрали при мне в мелкие клочки.

- Вот моя карточка, - Мерлен положил билет на стол. - Я вышел, они не успели опомниться. Тальену пришлось хуже. Ты что ж, действительно считаешь, что я могу пойти на поклон к Неподкупному? - Он с интересом взглянул на Фуше. - Только честно, Фуше. Я знаю, что вы держите меня за дурака в вашей компании. Но сейчас - не время для холостых выстрелов.

- Теоретически - можешь. Я когда-то рискнул, - задумчиво сказал Фуше, с содроганием вспоминая ту встречу. А вот про компанию и дурака... неудобно получилось... Но что делать, если это является истиной... Был бы не дурак - сам бы додумался, а не творил глупости и не спрашивал совета. - Правда, ничего из этого не вышло, но с другой стороны, ты - не я. Только запомни, что с ним не пройдет дешевая патетика. Это перед якобинцами ты можешь хоть рыдать в раскаянии, они это любят. Если побоишься идти прямо к нему - я пойму. Тогда остаются якобинцы и здесь ты всецело зависишь от настроения толпы, а не одного человека. Выбирай. Пока у тебя есть билет, ты еще имеешь право голоса.

- Я подумаю, - серьезно сказал Мерлен. - Только у меня к тебе просьба. Если увидишь, что я напиваюсь... Ну, ты понял. Ведь понял, Фуше? - Мерлен опустил глаза. Ему было мучительно признавать за собой эту слабость, но все зашло слишком далеко, а он наделал слишком много глупостей.

- Это ты ничего не понял, - горько и немного истерично рассмеялся Фуше. - Не понял, что я теперь забочусь только о том, чтобы скрыться как можно лучше и надежнее. Извини, но не могу быть тебе нянькой и давать советы по любому поводу. Если получится - увидимся, но все время - не взыщи. Дальше своими мозгами, Мерлен. Докажи, что мы думали о тебе неверно, не так, как ты сказал.

Мерлен усмехнулся и кивнул. - Ты прав, Фуше. Ну, прощай. Надеюсь, мы еще встретимся. - Он пожал ему руку и вышел из таверны, прихватив шляпу.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 28, 29, 30 ... 35, 36, 37  След.
Страница 29 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group