Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 31, 32, 33 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 10, 2010 7:32 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Бьянка, Робеспьер

«Он застрелился… Такой молодой… Он выпил слишком много… Молодежь сейчас слабая пошла… Еще бы – жрать то нечего, вот и ударило ему вино в голову…» Бьянка сдавила виски руками. Надо остановить этот поток. Иначе она просто потеряет над собой контроль и наделает такого, о чем потом пожалеет. Например, разорвет Модье на мелкие кусочки… Или… Убьет Эжени.

Эта ночь выдалась особенно тяжелой. Прождав около часа Морвеля в гостинице, Бьянка заволновалась и бросилась на поиски. Он должен был составить доклад, а она обещала помочь ему с деталями. Но он не пришел. А это значило, что-то случилось. Еще час был потрачен на то, чтобы обежать все кафе, где теоретически могли заседать Морвель с роялистом. На улице Сен-Флорнтайн Бьянка увидела скопление взбудораженных граждан и ринулась в толпу. Они все обсуждали трагедию. А потом она увидела на полу заколку для галстука. Она подарила ее Бернару на память после того, как они удачно завершили их первое дело, и он шутливо поклялся, что будет носить ее всегда. Нескоколько минут полной прострации. Картина его гибели встала перед глазами, как живая. В особенности после того, как Бьянка вырвала из памяти перепуганного владельца кафе образ женщины, которая сидела рядом с Морвелем. Эжени все поняла и включилась в эту битву. Именно об этом беспокоился Сен-Жюст, оставляя ее в Париже… Бьянка незаметно проскользнула к столику и, подняв заколку, прижала ее к губам. «Прощай, мой друг. Я тебя почти не знала. Но никогда не забуду».

Теперь она сидела перед собственным домом, не решаясь войти. Больше всего на свете ей хотелось сейчас прижаться к Огюстену и рассказать ему все, что произошло. Он гладил бы ее волосы и слушал бы, не перебивая. Он смог бы рассказать о том, что значит терять боевого друга. Лишь мысль о данном обещании сдерживала ее порыв. Морвель всегда боялся того, что его рассекретят. Она не имеет права его подвести. Он должен был написать доклад. Его смерть не должна остановить работы. Бьянка достала блокнот и принялась быстро писать карандашом. Сухие факты. Все, что удалось выяснить. Дописав, она поставила две фамилии: Морвель-Флери. Затем, убрав блокнот, медленно направилась в сторону Сент-Оноре. Окно Робеспьера открыто. Неважно, что она поклялась никогда больше не пользоваться этим путем. Он должен знать. Немедленно.

***

Робеспьер поднял глаза от бумаг, которые принесла Жюльетт Флери. Известие было ошеломляющим, неожиданным и... тяжелым. Морвель был талантливым агентом. А еще он был другом Сен-Жюста. Что же теперь сказать Антуану? Что он бросил молодого человека навстречу опасности несравнимо большей, нежели случайности, неизбежные в работе агента? Затрелился... По вине Эжени Леме. Кто же будет следующим? Кто застрелится, повесится или же попросту выдаст секретную информацию? Робеспьер поднял взгляд на Жюльетт Флери, но ничего не сказал, так как нужных слов в данную минуту не было, да и горло сдавил сухой спазм. Эмоции сейчас излишни. Иначе он не сможет мыслить, что повлечет за собой невинные жертвы впоследствии. - Теперь вы остались одна, Жюльетт, - сказал он после очень долгой паузы. - Теперь вам решать, доведете ли вы дело до конца или же решите уйти. В первом случае на вас ляжет огромная ответственность и, возможно, у этой истории будет продолжение. Я не хочу торопить вас с ответом, не говорите в состоянии аффекта. Подумайте.

- Я остаюсь, - коротко ответила Бьянка. Главное - держать себя в руках. Робеспьер уже неоднократно показал ей, как презирает всякое проявление эмоций. Боль от потери так сильна, что она вряд ли уйдет быстро. Можно подождать до приезда Сен-Жюста. С ним не нужны слова. Он и так все поймет - а ей станет легче. - Я осознаю ответственность и готова продолжать, ровным голосом сказала Бьянка, не опуская глаз.

- Прежде, чем вы пройдем в архив, где вы получите необходимые сведения о связных и явках, позвольте уточнить вашу задачу. Теперь она сводится к тому, чтобы держать Модье и Сомерсета на расстоянии друг от друга и свести на нет все последствия, которые могут последовать из-за рассказа Модье. Иными словами, Сомерсет не должен верить Модье. Вся информация, которой они могут обмениваться должна идти через вас, даже если дело касается простой записки из двух слов. Также через уже знакомую вам "вязальщицу", вы будете контролировать жандармов, во избежание ненужной облавы или ненужного ареста, однако постарайтесь ограничивать всяческое общение как с агентами, так и со связными. Если обнаружили за собой слежку - отменяйте любую операцию, которая назначена на этот день, если только на этот счет не будет особых распоряжений. Если же под удар будет поставлена агентурная сеть... - Робеспьер отпер ящик стола и извлек из плоской коробки старинный испанский дублон. - Вы должны будете отправиться в таверну, которая будет названа позже и попробовать расплатиться этой монетой. Таким образом вы получите необходимую помощь. Однако это в крайнем случае. Также используйте ее как печать для любых писем, касающихся вашей работы.

- Хорошо. Я сделаю так, как вы сказали. - Бьянка окинула взглядом комнату, где так любила предаваться воспоминаниям и беседам. Ничего не изменилось. Только теперь хозяин этой комнаты - ее непосредственный руководитель, с которым она не имеет права откровенничать. - Сомерсет доверяет мне. Доверял, - поправилась она. - Боюсь, после сегодняшнего мне придется воздействовать на его сознание. Будут ли распоряжения относительно Эжени Леме? Точнее, что вы посоветуете?

- Об Эжени Леме как раз я хотел с вами посоветоваться, - развел руками Робеспьер. - Мы не можем допустить ее дальнейшего вмешательства, но и оставить все недопустимо. Кроме того, это будет означать, что Морвель погиб зря... Вы можете объективно оценивать ситуацию, я бы хотел выслушать вас.
- Он - ее единственный шанс на счастье на сегодняшний день. Она не отступится и будет биться до последнего, - тихо сказала Бьянка. - Я не могу осуждать ее, потому что на ее месте сделала бы то же самое. Только убила бы не Морвеля. А вас. - Она села в кресло и задумалась. - Остановить ее может только физическое вмешательство, гражданин Робеспьер. Других способов я не вижу. Точнее, нет. Один способ есть. Он долгий и коварный. И подразумевает мое предательство по отношению к Огюстену. Вы понимаете о чем я?

- Физическое вмешательство... - задумчиво сказал Робеспьер. - Хорошо, что вы об этом сказали. Насколько велик риск, что вы сами подвергнетесь нападению с ее стороны? И уточните, что вы имеете в виду под предательством по отношению к Огюстену? Неужели вы хотите добиться чувств к вам со стороны Сомерсета? Если так, я бы не рекомендовал этот вариант...

- Чувств от него я не добьюсь, - Бьянка усмехнулась. - Сомерсет сделал выбор. Я говорю о нечестной игре, в которой о чувствах и желаниях его никто не спросит. Предательство - вот единственное, что заставит Эжени отступиться. Что касается нападения с ее стороны, то меня это не пугает. Я уже говорила, что значительно превосхожу ее по силам и возможностям. Правда, это будет жуткое зрелище. - Бьянка на секунду закрыла глаза. Морвель. Человек, о котором она почти ничего не знала. Безгранично преданный своему делу, умный, решительный, красивый и остроумный. Он мог столького добиться при жизни, но почти ничего не успел. - Меня учили, что нападать на себепобобных - дикость. Но мне некуда отступать. Если вы скажете убить ее, я сделаю это.

- Нет, - покачал головой Робеспьер. – Не могу сказать, что хотел бы этого. Если Эжени Леме по будет причинен вред, в события вмешаются ее бывшие коллеги. Директор театра вполне ясно дал мне это понять. И хотя вы говорили, что дружны с ним, кто знает, насколько он принимает участие в судьбе Леме. Но также мне сложно судить, насколько простираются эти границы о невмешательстве - я не могу позволить, чтобы кто-то повторил судьбу Бернара Морвеля. Вы знаете правила, принятые… в том обществе. Я же не стану как-либо ограничивать вас в этом вопросе, поступайте по обстоятельствам. Мне жаль, что так сложилось…

Бьянка кивнула и легко переместилась к окну. "Мне очень жаль". Вот и все слова, котоыре он смог сказать, выслушав ее рассказ. Ни слова поддержки и ни капли желания понять. Наверное, так правильно. Он - политик, а политик не должен вытирать слезы тем, кого использует, тем более, если это – добровольный помощник. Он не просил ее ни о чем, она сама умоляла его дать ей возможность применить свои способности на благо Республики. Страны, которая подарила ей личную свободу, и которой она обязана двумя годами человеческой жизни. Она вспомнила, как пришла сюда после заседания Якобинского клуба – растерянная и испуганная, и какие он нашел слова, чтобы утешить ее и поддержать. Кажется, с тех пор прошло столько лет, что тот разговор превратился почти в легенду. Не эта ли холодность со стороны учителя так мучила Антуана после того, как он собственными руками уничтожил лучшего друга? Теперь она оплакивала своего первого в жизни напарника и готовилась уничтожить бессмертную, бросившую им в лицо перчатку. Что ж, она сделала свой выбор.
- Я буду действовать по обстановке и постараюсь сохранить жизни верных Республике людей. Но у меня к вам одна просьба. Удалите из Парижа Огюстена. Прошу вас. Он – один из немногих людей, которым можно меня шантажировать. Если он закончит свою жизнь также, как Морвель… - Бьянка опустила глаза. – Мне пора. Я буду сообщать вам новости по мере их появления. Прощайте.

Попрощавшись с Жюльетт Флери, Робеспьер убрал бумаги в стол. Какой страшный финал... Было невыносимо думать о том, что Морвеля больше нет, но время не замерло и события продолжают развиваться. Необходимо предупредить агентов и дать им новые инструкции. Необходимо удалить Огюстена из Парижа. Для него найдется неотложное дело в провинции, это будет легко устроить. В остальном остается надеяться на Жюльетт Флери, которая, кажется, была расстроена больше, чем хотела показать. Невозможно объяснить ей, что работа агентом не допускает сентиментов. Горевать об утрате можно будет потом, когда все закончится победой или поражением, тогда же можно и говорить. А сейчас - снова рывок вперед, пока противник не успел нанести удар в спину. Без сомнений. Без сожалений. Без лишних эмоций. Взглянув на часы, Робеспьер решил сообщить Огюстену о предстоящем отъезде утром - время было довольно позднее.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Авг 11, 2010 12:03 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Эжени, Сомерсет

Потрясенная самоубийством Морвеля, Эжени застыля на пороге таверны и еще долго бы стояла, ошеломленная случившимся - причем сотворенным ее собственными руками. Модье пришел в себя быстрее и тронул ее за плечо, показывая, что надо уходить и как можно быстрее. Очнувшись, Эжени быстро вышла на улицу. Хотелось обдумать все произосшедшее, а лучше-провести вечер в метаниях по городу и попытках справиться с чувством вины, от которого хотелось кричать или плакать... "Они еще не знают... Несколько часов. Мы выиграли несколько часов." Нет. Сегодня никакого самокопания. Сомерсет. Ему надо все рассказать... "Заменить честь-честностью или как-то так?" Эжени невесело улыбнулась и направилась с сторону дома. Граф уже пришел и полулежал на диване, читая газету.
- Ты ужинал? Я купила еды. Поешь, пожалуйста, - попросила Эжени, пытаясь собраться с мыслями и одновременно протянуть время, которого не было. Кто знает, как он отреагирует... Некстати мелькнула мысль, что Камиль был бы в бешенстве-а Сомерсету она собиралась сказать куда больше...
- Вода в Сене удивительно грязная и вонючая этим летом, - произнес Сомерсет и сел на кровати. - Иди сюда. Ужин подождет. Просто посиди со мной несколько минут. Ненавижу Париж. - Сомерсет провел рукой по бледному лицу Эжени, не спуская с нее глаз. Единственное близкое существо в этом мире. - Сегодня я сделал еще один шаг для нашего отъезда, Эжени. Скоро все закончится.

Эжени села рядом, мысленно невольно снова сравнивая Сомерсета с покойным Морвелем. Тот, хотя держался уверенно, говорил правильными фразами, не был лишен изящества манер или одежды - но Сомерсет даже в лохмотьях оставался принцем в каждом повороте головы или жесте, а Морвель- даже при воспоминании об этом ужасе Эжени не могла не признать-держался как уверенный в себе буржуа из хорошего общества, но без неуловимого отпечатка породы. Хотелось закрыть глаза и забыться, но время говорить правду уже пришло.
- Мне надо многое тебе рассказать, - прошептала Эжени, - Возможно это оттолкнет тебя навсегда. Просто помни, что кем бы я ни была и что бы не сделала - ты для меня останешься единственным. Больше чем даже любовь.

- Ты решила уйти? - Сомерсет стал серьезен. - Не могу сказать, что отправлюсь тебя провожать. Но постараюсь отнестись к твому решению с уважением. Ты смотришь на меня так, словно прощаешься.

- Ты меня сам сейчас прогонишь, возможно, когда все узнаешь, - сказала Эжени. Но слушай. Морвель и Беатрис Клермон-шпионы Робеспьера. Их задание - заставить тебя невольно предать роялистов. Более того, они уже не только раскрыли тайну твоего намерения уехать, но и представили это как предательство. Модье-пешка в их игре, поверившая в их ложь. Я вытрясла правду из Морвеля перед лицом Модье. Сейчас Морвель мертв. А Беатрис Клермон не просто продолжит выполнять задание, но и будет мстить. Она не человек... Как и я, - после короткой заминки добавила Эжени, - прости, что обманула тебя. Просто я правда тебя полюбила. Мы не люди, но любим как люди, страдаем как люди и ищем себе место в этом мире. И если бы я сказала тебе сразу-ты бы смотрел на меня как на бессмертное существо, а не как на женщину. У меня просто никогда не было такого... чтобы жить вместе, чтобы спутник приходил домой и читал газету на диване, чтобы каждый вечер приносил цветы, которыми потом любуетесь вдвоем, чтобы читать по твоему лицу, какие тебе снятся сны... Чтобы покупать еду для ужина... И всего остального. И это подарил мне ты. Я никогда этого не забуду и буду относиться к тебе всегда как сейчас. Я понимаю, что ты не сможешь так относиться ко мне теперь. Но без моей помощи ты обречен. Клермон-могущественное и довольно древнее существо. Она играет на стороне Робеспьера. И будет мстить, - договорив, Эжени встала с дивана и, отвернувшись, заняла место на подоконнике, бессознательно выбирая для разговора позу, которую выбрала год назад при похожем обсуждении, хотя и в других обстоятельствах.

Сомерсет потянулся к кальяну. Все вышесказанное было слишком нереальным и требовало осмысления. Эжени молчала и смотрела, словно в ожидании приговора. Могущественное и древнее существо. Она сказала это о себе? Нет, об очаровательной маленькой женщине, что была с Морвелем. Сомерсет несколько раз затянулся, затем поднялся и подошел к ней.
- Я думал о подобном, Эжени. Только приписывал это своим личным странностям. Ты живешь только ночью и иногда ты холодна, как лед. Ты уходишь на рассвете, за полчаса до того, как пробьются первые лучи солнца. Пожалуйста, докажи мне, что я не сплю. Я почти десять лет провел на грани сказки и реальности. Ты – часть моей второй жизни? Я тебя придумал? Нет, нет, я говорю что-то не то, что должен сказать. – Сомерсет растерянно улыбнулся. – Кажется, я нашел верный вопрос. Ты не исчезнешь?

Эжени посмотрела на графа недоуменно-обрадованно.
- Я могла бы рассечь себе руку, чтрбы ты увидел, как рана заживет сама собой, - сказала она после паузы, - Но ты веришь мне и так и тебе нужны доказательства не того, что сказанное - правда, а того, не спишь ли ты. Поэтому выпей вина, про которое я говорила, что оно необычное. Неужели во сне ты бы ощутил такой яркий вкус? И образы, которые оно приносит? И то, что ты выглядишь теперь как будто не бродяжничал и не потратил юность на притоны. В него подмешана моя кровь. Древняя проклятая кровь. Когда-то я была человеком, но эта кровь изменила меня, лишив возможности видеть свет, но подарив другие.... Но будет об этом. Ты ведь не спрашиваешь меня о возможностях, о нашем роде... Да я принесла тебе новости и шпионах, которыми ты окружен. О том, что мы выиграли у них лишь несколько часов. О том, что на грани гибели и ты, и твое дело. Наконец о том, что нам противостоит страшная и нечеловеческая сила. А ты спрашиваешь лишь о том, не исчезну ли я. В качестве кого ты бы хотел, чтобы я осталась? В этом - ответ.

Сомерсет машинально потянулся за бутылкой, затем посмотрел на себя в зеркало. Только сейчас он понял, что именно казалось ему странным в последние дни. Его лицо. Казалось, он помолодел лет на пять. Исчез болезненный желтоватый оттенок, исчезли глубокие темные круги под глазами. Он списывал это на сокращение потребляемых зелий, но теперь, после ее слов, все встало на свои места. Она сказала, что способна перерезать себе руки, рана затянется. Значит ли это, что она может пойти на врага, ничем не рискуя? - В качестве кого? Разве что-то изменилось? Мне все равно, кто ты такая. Вот и ответ. И хватит об этом. Ты ведь хотела накормить меня? Корми. Пока не явилась страшная Беатрис Клермон. - Сомерсет развеселился. Так проще гнать от себя холодные расчетливые мысли. Он справится.

Эжени открыла рот, чтобы ответить, но не стала ничего говорить, спрыгнув с подоконника, чтобы броситься на шею Сомерсету - роль мудрого создания ее очень утомила.
- Вот теперь я точно счастлива. И у нас есть еще минут десять на твой ужин - надеюсь, я не выгляжу вульгарной наседкой? У вас, аристократов, ведь все подают слуги, а ваши подруги сидят чинно целями днями и говорят только о высоком. Но послушай меня сейчас, очень внимательно. Мои возможности не так велики, как тебе может показаться на первый взгляд. Их хватило, чтобы разрубить нить заговора, которым тебя опутали - довольно грубо, что закончилось смертью нечастного Морвеля. Но это - не конец наших проблем, а только начало. Нам надо успеть спасти тех, кто попал в опасность из-за Морвеля и Клери - так звали Беатрис раньше и, с твоего позволения, я буду пользоваться этим именем. Ваш заговор. Граф Сомерсет - предатель, который продал всех за свое адское зелье. В этом их план. Нам надо успеть разрушить их интригу, потому тчо я вижу эту легенду по-другому. Граф Сомерсет, продавший душу дьяволу и связавшийся с ведьмой, чтобы помочь аристократам, которых оставил Бог. Ведьма тебе досталась слабая, скажу честно, - договаривая, Эжени энергично ставила еду на стол, руководиствуясь смутными воспоминаниями о смертной жизни, в результате чего положила сыр прямо в жаркое, а хлеб - в суп.

- Хочешь сделать из меня второго Архангела смерти? - рассмеялся Сомерсет. - Быть вторым Сен-Жюстом мне не по душе. Прошу тебя, дай мне время. Ты вывалила на меня такую информацию, что мой мозг готов взбунтоваться. Один час. - Сомерсет искоса взглянул на Эжени и взялся за ложку. Есть он совсем не хотел, но уж очень не хотелось обижать Эжени - она старалась.

- У нас нет часа, нет, - тихо сказала Эжени, - Этот час - как раз все, что у нас с тобой есть. Как только Клери узнает о смерти Морвеля, она захочет мне отомстить. И я обещала Модье, что ты с ним встретишься. Я не читаю твоих мыслей, никогда, но знаю, что нам обоим хочется проговорить всю ночь. Чтобы ты просидел час молча, в вон том кресле в углу, а потом стал задавать бы мне вопросы. Сперва - о моем племени, о том, как мы становимся такими, обо всем... Потом, когда пришел бы в себя - о Морвеле и Беатрис. Короткие, резкие. После каждого ответа ты бы брал короткую паузу и хмурился, а потом рассмеялся бы и сказал, что придумал выход. Но у нас нет этого времени. Даже друг для друга.

- Я не могу, Эжени. Пожалуйста, не требуй от меня невозможного. - Лицо Сомерсета стало мрачным. Страшный внутренний голос говорил о том, что в его руках находится оружие - совершенное оружие, которое поможет победить Робеспьера. Каждая ее фраза... О чтении мыслей и о том, что ее нельзя убить... СОмерсет поднялся, резко отодвинул стул и лег на кровать, обхватив голову руками. - Просто останься со мной. Здесь. Прошу тебя. *Она - твой верный способ их уничтожить. Встреться с Модье. Вы договоритесь, а она прочтет его мысли*. Сомерсет застонал. Все рушилось в одночасье. - Эжени, мы можем потерять больше, чем ты думаешь. Не настаивай. Пусть этот вечер пройдет, как обычно. Завтра будет проще. *Уже не будет*. Будет! Иди сюда. Сядь. Успокойся. Модье подождет.

- О Господи, - пробормотала Эжени, - Я ошиблась, признавшись тебе? И ты не сможешь принять то, что узнал? И ты теперь будешь видеть во мне просто свое орудие? Или это – наказание за смерть Морвеля? Я всегда верила в возмездие. Знаешь, чего я сейчас хочу?

- Я хочу вернуться туда, где живут мне подобные, - прошептала Эжени, садясь рядом и понимая, что не дождется ответа, - И больше никогда не видеть людей. Час назад я была готова бросить вызов очень старой и могущественной силе. А теперь я чувствую твой ужас от моих слов. Ты больше меня не любишь, да? И будешь использовать меня и просто прикидывать опасность моего гнева. И во мне сейчас борется та, кто хочет сказать – используй меня, делай, что хочешь – вот она, я и та, кто хочет броситься прочь, понимая, что проиграла что-то самое главное. Твои глаза, когда ты в первый раз меня увидел. Помнишь?
- Я быстрее застрелюсь, чем тебя использую. - Сомерсет потянулся к потухшему кальяну и зажег его вновь. - Мой личный демон не спит. Тот, который делал меня сильнее все эти годы. Он молчал, пока я жил с тобой. Эти короткие три недели, когда я смеялся в лицо ветру и считал, что счастливее всех на свете. Он снова говорит со мной и возвращает к действительности. Моя рука тянется к пистолету, чтобы прекратить это и заставить его замолчать навсегда. Пожалуйста, дай мне время справиться с ним. И поверь, что ты - единственная, кого я не способен предать.

- Ты ведь знаешь, как я ненавижу твои темные зелья, - попросила Эжени, - Ты больше не счастлив? Ты больше не сможешь относиться ко мне, как раньше? Тогда я тоже лучше умру. Мы не так бессмертны, как тебе кажется.

- Молчи. Иначе я сойду с ума. - Сомерсет потянул Эжени к себе и уложил рядом. Он гладил ее по голове и чувствовал, что и она на грани срыва. - Я хочу, чтобы ты забрала меня с собой сегодня на рассвете. Туда, куда ты уходишь. Мне все равно, чем ты там занимаешься. Если ты превратишься в лягушку, я буду держать тебя на руках, пока ты снова не вернешь свой облик. Только не говори больше со мной о чтении мыслей и прочем. Тогда мой демон успокоится и уйдет. Пусть все останется как есть.

- Не останется, - прошептала Эжени, - Я же вижу, что не останется. Без моих способностей мы не справимся. Я бросила вызов Беатрис. Она уничтожит меня. Мы слабее них. Они не теряют времени, а мы боремся с собственными демонами. Я избавлю тебя от борьбы, я верну тебе свободу. Пусть будет память о счастье. Это лучше, чем каждодневная борьба с самим собой, да? Я сама завершу войну с Беатрис, а тебя буду незримо оберегать, ты даже не заметишь. Тебе понадобится несколько дней, чтобы прийти в себя, и ты увидишь, что ты не предатель, а снова лидер заговора. Ты бежишь из страны. И если сбудется то, что я написала – однажды ты станешь старым английским лордом. Я даже вижу женщину, которая стоит у твоего плеча и гладит волосы, как я сейчас. Обычная женщина, не аристократка. Никаких демонов. И воспоминания, которые не ранят больше.

Сомерсет поцеловал Эжени и поднялся. - Незримо присутствовать? Значит, ты уже приняла решение? Пожалуйста, будь здесь завтра. Это - моя последняя просьба. - Он вышел, прихватив с собой свой кальян. И без оружия. В Булонском лесу вряд ли объявят охоту. А до леса он доберется без происшествий. Просто потому, что столько в один день случиться не может. Завтра он поговорит с Беатрис и расставит все по местам. Нужно просто успокоиться и забыться. А потом начать все с начала. С Эжени.

Эжени посмотрела на Сомерсета, перехватив его на улице.
- Дурак! – четко сказала она, - И я - дура. Никаких выборов и никаких сожалений больше. Куда мы пойдем в одиночку? Мы сейчас нужнее друг другу больше, чем когда-либо. Куда ты пойдешь сейчас? Засыпая, вспоминать меня? А я – метаться в поисках тебя? Хватит с нас личных демонов, Сомерсет. Ты первый предложил мне руку. Теперь я предлагаю свою – тебе. Мы бросили вызов могущественным силам, но мы можем все исправить, если будем вместе. Обними меня, болван и последний идиот и выброси кальян. Помолчим и идем на встречу с Модье. Ты смотришь на меня по-прежнему. Значит, самое страшное для нас – позади.

Сомерсет запрокинул голову, глядя в небо. - До рассвета осталось не так много, Эжени. Модье подождет. Давай вернемся и начнем этот разговор с начала. Об агентах Робеспьера и твоей роли в этой истории. Ты так меня огорошила, что я так не понял, что произошло. Я не могу и с кем встречаться неподготовленным.

- Прости, что не смогла тебя сделать счастливым навечно, - говорила Эжени, сквозь свой последний порыв снова видя мечущийся взгляд графа, - Я расскажу тебе про свой разговор с Модье про все остальное, - она рассказывала еще долго, на самом деле приняв решение в тот самый момент, как увидела взгляд графа, как только тот узнал о ее бессмертии. Клери…. Дай бог, чтобы она была милосерднее своего спутника, Робеспьера.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Авг 11, 2010 1:23 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Эжени, Бьянка


Сомерсет снова уснул.
Эжени провела почти вечность, перебирая темные пряди волос своего спутника, измученного этим вечером.
*Она уже знает.* - эту мысль Эжени приняла почти равнодушно. Сомерсет спал и видел во сне что-то хорошее – это - единственное, что теперь имеет значение. Даже если они никогда не увидятся больше. Она просто ошиблась. Он не может смотреть на нее, как раньше – но и не может по-другому. Значит – выбор за ней.
Клери уже все знает.
А Сомерсет, как бы ни хотел всем собой - уже не будет счастлив с не как раньше.
Нежно взглянув на него, Эжени вышла.
Найти Клери… Она уже знает….
«Друг народа» выходит по средам – значит, во вторник Клери в редакции.
Это – последний шанс.
Редакция. Стопки бумаги.ю чернила…

Стук шагов за дверью.
Скрежет ключа в замочной скважине.
- Не удивляйся, Клери, - тихо начала Эжени, - Это я несу ответственноть за смерть Морвеля и мне ты будешь мстить. Ты сильнее меня. Умнее и – не скрою – красивее, - продолжила Эжени, - Я не могу с тобой торговаться. Только забыть гордость и умолять, как умоляла Вашего спутника. Вы можете многое. Внушите ему, что в истории с Ванве Сомерсетом управляла я, умоляю Вас. Робеспьер поверит. Я готова к любым последствиям, к чему угодно. На один обмен. Я больше не буду бросать Вам вызов. Ради него. Пощадите. Гордость Робеспьера будет спасена, - Эжени, как ей не было это чуждо, встала на колени перед старшей бессмертной. Ради Сомерсета можно вытерпеть. Они больше никогда не увидятся. Не надо борьбы с демонами.

- О боже, прекратите! - Бьянка на секунду растерялась. Однажды она уже видела подобное. Она ждала Огюстена неподалеку от Тюильри... Он шел вместе со старшим братом. Был сильный дождь, но люди, изнуренные жарой, не спешили домой. Этот человек вынырнул из толпы и бросился к Робеспьеру. Он что-то говорил ему, потом рухнул на колени. Он так и остался стоять, глядя в спину уходящего главы якобинцев. Уничтоженный и растооптанный. На следующий день он взял пистолет и отправился вершить правосудие... - Никогда не унижайтесь перед врагом. Пожалуйста... Еще два дня назад я бы сбежала, увидев вас, Эжени. Теперь все кончено. Человек, который принес столько несчастий этой стране и людям, которые за нее борятся, умрет. - Бьянка захлопнула толстый блокнот с набросками.

- Возьмите мое бессмертие, и я буду благословлять Вас вместо него, - проговорила Эжени, - Он – все, что у меня есть и будет. Я дорого платила за свои прошлые ошибки. Я любила Камиля, но спокойно ждала конца. Теперь я умоляю Вас всем, что для Вас свято – возьмите меня и дайте ему уехать. .это не просто спутник. Это – человек, который был создан для меня, а я – для него. Нас разделило мое бессмертие. Если Вы дадите мне возможность им пожертвовать, я умру, благословляя Вас. За Вас как за благодетельницу я буду молиться вечность. Но Вы сохраните ему жизнь – пусть он уедет из Франции и не вернется сюда. Я не знаю других слов. Вы не враг мне. Вы - такая же как я, Вы ищете свой путь... Скажите Робеспьеру, что за Ванве отвечаю я и я крутила смертным, как хотела. Заодно Вы отомстите за Морвеля. У Вас не каменное сердце, прошу Вас. Он - единственный перед кем меркнет желание увидеть солнце.

Фуше... Любимый герой ее карикатур... Однажды, сидя в таверне с Рикором и Огюстеном, Бьянка заглянула в его мысли в поисках новых сюжетов для рисунков. Эта игра ей нравилась - дразнить хитрого и опасного труса, который не посмеет подать голос и признаться, что все пакости, нарисованные ее рукой, как-то связаны с ним. Одним из его воспоминаний был разговор с Робеспьером, на протяжении которого тот не сказал ни слова. Он просто не замечал Фуше, чем разозлил его до смерти. Робеспьер воздвигнул стену между собой и человеком, которого презирает. Сейчас был случай воспользоваться его методом. Нет, она не презирала Эжени, более того, она понимала ее полностью, и сочувствовала всем сердцем. Судьба распорядилась так, чтобы граф перешел дорогу Робеспьеру. Судьба распорядилась так, что Робеспьер и его брат стали частью ее жизни, а его враги - ее врагами. К черту угрызения совести. Она сожгла мосты, когда дала обещание. Единственный способ спрятаться - стена. Бьянка повернулась и стала чистить печатный станок.

- Госпожа Клери. Вы выполните задание, не угрызаясь потом совестью. Робеспьер поверит, что Ванве было моей жестокой прихотью. Только пусть Сомерсет живет – за пределами страны, без права вернуться. Мне бессмертие больше не нужно. Все будут довольны. Прошу Вас об одном – Вы ловкая. Вы можете представить это как Вашу интригу – а на Ваше слово я положусь. Вы просто вывезете Сомерсета за границу, - Эжени снова подола к Бьянке,- Вы любили Марата. Вы помните, как это бывает. Я умоляю Вас, я молю Ваш разум. Робеспьер получит что хотел – наказание виновного. Граф скроется за границей. Я – забвение. И это можете сделать Вы. Не смотрите так жестоко , ответьте и примите то, что я Вам предлагаю. Вы – древняя и мудрая, так послужитенам примером мудрости.

На лице Бьянки не дрогнул ни один мускул. Ворота воздвигнутой ею крепости захлопнулись. Эта стена была прозрачной, но не пропускала звуков. За ней стояла бессмертная. Она что-то говорила. Почему-то хотелось плакать. Плакать, кричать и проклинать бога, который так несовершенен. Куда ни погляди - ошибка. Получив бессмертие, все они радуются лишь первые годы. А затем наступает горькое похмелье. Ее спутником был Марат. Она бежала к нему с бутылкой вина, чтобы отметить его выздоровление. Он был полон сил и готов к борьбе. Никто не знал его таким, каким его знала она. Но она опоздала всего лишь на минуту. А Эжени - на месяц. Если бы она появилась чуть раньше, она бы забрала Сомерсета и не было бы этого кошмара с противостоянием... Бьянка повернулась к зеркалу и, распустив волосы, стала причесываться. Лучше так. Жестоко, отвратительно, злобно. Оттолкнуть бессмертную и, при необходимости, выпить ее кровь и предать земле. Когда она проснется, мир будет другим. Совершенным и светлым. И в нем не будет ни Сомерсета, ни Робеспьера. Ведь иначе придется ее выслушать и пропустить через себя эту трагедию. Этого не будет.

- А Марат бы Вас сейчас презирал, - Эжени внезапно выпрямилась и прошла к выходу, - И заслужено, каменное сердце, презревшее Революцию и топчущее одних во имя прихоти других.

Когда закрылась дверь, Бьянка села на пол и закрыла лицо руками. Эта сцена будет стоять перед ее глазами всю жизнь. Много-много лет бередить ее совесть. Когда-нибудь Эжени забудет и найдет свое счастье - или не выдержит бессмертия и уйдет в огонь. Она что-то говорила о Марате, но слова разбились о стену. До рассвета почти не осталось времени. Газета должна выйти любой ценой. Бьянка вытерла слезы и стала складывать полосы. Скоро придет печатник.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Авг 11, 2010 1:57 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Париж.

Бьянка, Модье.

Бьянка сложила вчетверо помятый листок и убрала его в тайник. «Прости, мой любимый сосед, что я копалась в твоих вещах. Но, думаю, ты поступил бы также». Она находилась в квартире Сен-Жюста. Теперь, когда правила игры больше не действовали, она могла совершать любые поступки. И воздействие на квартирную хозяйку Антуана было лишь мелочью на пути. «Если вы не будете благоразумным… ваша невести Анриетта… роялистский заговор….». В свое время это письмо сразило Сен-Жюста наповал. Бьянка вспомнила о нем сегодня рано вечером, когда проснулась и стала размышлять о том, что было бы неплохо «оживить» барона да Баца. У барона был весьма своеобразный почерк и еще более замысловатая подпись. Этот почерк многие знали, так как барон любил рассылать письма своим агентам на местах. Скопировать его было бы трудно простому смертному. Но не ей.
«Месье Модье, подательница сего письма передаст вам деньги и проводит через заставу. Вы можете доверять ей, как мне. Ваши спутники арестованы. Не пытайтесь ничего сделать. Уезжайте и ждите дальнейших указаний. Все, что нужно, она передаст вам на словах. Барон Жан де Бац».

Бьянка запечатала письмо. Бернар был бы ею доволен и сейчас, наверное, сказал бы, что… А вот это зря. Бернара больше нет, и она заняла его место. Первая задача – разъединить Модье и Сомерсета. Первое действие началось.

Бьянка незаметно выскользнула из дома и направилась к гостинице, где остановился Модье. Перед этим ею была направлена записка для Робеспьера с указанием местонахождения остальных членов марсельской группы и просьбой об их немедленном аресте. Это было нетрудно, потому что по плану они держались порознь, дабы не вызвывать подозрений. Когда Бьянка вошла в номер Модье, он как раз завязывал галстук.

- Вам придется задержаться, месье. – тихо сказала Бьянка и протянула ему письмо.


Франсуа Модье вздрогнул по двум причинам. Во-первых, он не ожидал вторжения, а во-вторых, не ожидал увидеть эту женщину. Внедренный агент... Он не сомневался в этом, но и отказывался верить происходящему. Все слишком быстро произошло и происходящее... пугало. Безумный поступок Морвеля и его слова... Что это было? Неожиданное помешательство? Интрига? Но люди не сходят с ума за несколько минут! И о какой интриге может идти речь, если Бернар без затей пустил себе пулю в лоб? Почему? Из-за своих слов, которые говорил, будто в бреду? Но такие вещи не говорят даже под пытками! Или, по крайней мере, если и говорят, то не сразу... Слишком много знаков вопроса. А тут еще эта женщина. Взяв протянутое ею письмо, Модье вынужден был прочесть его несколько раз и едва не ущипнул себя за локоть, чтобы поверить в происходящее. Но ведь барон мертв! Какой дурной сон...

- Мадам, - хрипло сказал он. - Мадам, простите, но у меня есть все основания не доверять вам. Почерк, несомненно, де Баца, но у вас в канцелярии умеют рисовать и не такие бумажки, верно?

Бьянка вскинула голову. Что ж, она была к этому готова. Затем положила на стол пухлый конверт.

- Здесь - обещанная сумма. Прощайте. - И повернулась, чтобы уйти. Мысленно она вызвала образ барона. Однажды она наблюдала за ним - в тот вечер, когда назначила встерчу злополучному графу Сомерсету. Образ она аккуратно вложила в голову Модье. Присовокупив страх и сомнения. *Письмо настоящее, а тебе мешает неприязнь к этой женщине. Глупец. Это может стоить тебе жизни*.

- Барон де Бац умер, - упрямо сказал Модье в голос, так как образ барона почему-то вспомнился, как по волшебству. Признаться, он сам не был уверен в факте смерти де Баца, но так говорили... Впрочем, его и казнили и арестовывали по десятьраз и это не мешало барону появляться в самом неожиданном виде в самых неожиданных местах всякий раз, когда в нем возникала нужда. Если сложить все вместе и эта женщина - агент якобинцев, то игра становится смертельно опасной, не успеет чихнуть, как лишится головы. Но по каким-то причинам его предупреждают... Способ перевербовать? Или же это предупреждение настоящее? Морвель ничего не говорил о роли Беатрис и могло получиться так, что сам вербовал ее в ряды якобинцев...

- Допустим, я вам поверю. - медленно сказал Модье, с неприянью глядя на молодую женщину. - Но не настолько, чтобы довериться полностью. Я уеду, как написано в письме, но только мне не нужно ваще общество, чтобы добраться до заставы. Я воспользуюсь своими документами, не теми, которые дал нам Сомесет под чутким руководством покойного Морвеля.

- Вы видели труп барона де Баца? - жестко спросила Бьянка. И повернулась. - Заставы перекрыты. Вас ждут. Ни один роялист не выйдет из города. Хотите это проверить?

- Не видел, - прищурился Модье. - Но иногда я прислушиваюсь к тому, что говорят. Если ни один роялист не выйдет из города и меня ждут, то каким образом способны изменить ситуацию вы? Не стесняйтесь, скажите... А заодно и то, почему вы решили вывести из города именно меня?

- Меня попросил об этом тот, кого вы считаете мертвым. А я знаю одну-единственную заставу, на которой трудятся, не покладая рук, люди барона. - Бьянка на секунду замолчала, отыскивая в его мыслях нужный образ. Вот он. И снова - денежный вопрос. Вопрос, оставшийся нерешенным, о ктором знал лишь Модье и де Бац. Бьянка усмехнулась. - Не потому ли вы так радостно подхватили идею о смерти барона, что присвоили себе часть долга, который не успели ему выплатить? Три тысячи фунтов. Он передал их вам для подкупа одного из чиновников в Комитете по надзору Марселя. Дело вы провалили, а деньги не вернули. - Она невинно улыбнулась. - Барон рассказал мне об этом позавчера.

- Черт бы вас побрал! - гневно сверкнул глазами Модье. Да, он вышел из себя, но стало легче хотя бы потому, что подозрительность лопнула, как мыльный пузырь. О том, что он взял деньги, действительно знал только де Бац и несколько человек, двое из которых - в Англии. Слишком мала вероятность того, что в лапы якобинцев попали именно те немногие, кто знал о деле и оставался во Франции. И про заставу тоже верно, сам де Бац говорил, что такая есть... Не успели проклятущие якобинцы наложить свою лапу везде... - Что же, ведите. Хоть вы и слишком много знаее, сударыня, я склонен верить, что сказанное вами - правда. Об этом действительно знал только де Бац. И... отдайте ему эти деньги. Если я вынужден бежать из Парижа, то они мне ни к чему, свой запас есть... - тут Модье подумал о том, что если барон жив, то вполне способен спустить с него за должок три шкуры. И дело не в деньгах, а в том, что чиновник не был подкуплен и операция едва не провалилась...


Взгляд Бьянки прояснился. Она улыбнулась Модье - дружелюбно и без излишнего высокомерия.

- Я рада, что вы это сказали. Я передам барону деньги. Пойдемте, дилижанс ждет нас. Она спрятала деньги и вышла первой.

***

Модье сидел в карете, практически превратившись в соляной столб. Новости, которые рассказала Беатрис Клермон были невероятными, но объясняли все произошедшее. Теперь все становилось на свои места и несмотря на пережитое потрясение, он чувствовал громадное облегчение, так как не любил загадок. А женщина говорила... Оказывается, она следила за Сомерсетом по указанию барона, притом очень давно, так как были подозрения, притом далеко не беспочвенные, что там не все гладко. Также де Бац подозревал, что Морвель завербован Робеспьером и действительно работает на якобинцев, но через Морвеля граф и передавал информацию! И здесь все верно... Уже не первый месяц ходили неподтверденные слухи об утечке важной информации. Взять хотя бы события в Ванве, а перед этим - в Аррасе. Да и банки... Беатрис удалось войти в доверие к Морвелю и ей бы удалось разобраться в ситуации, если бы карты не смешало их появление. Доклад барону пришел с опозданием - трое из них были арестованы. Единственный выход - бегство. Притом немедленное. Да, так было просто и логично. Так все становилось на свои места. Размышляя об этом, Модье почти задремал его разбудила неожиданная остановка. Испуганный, Модье потянулся было за пистолетом, но только потом понял, что это - застава. Как и говорила Клермон, здесб затруднений не возникло и он почувствовал к молодой женщине если не благодарность, то нечто похожее на симпатию.

- Будьте осторожны, месье, - Бьянка улыбнулась ему на прощанье. У заставы их ждала дорожная карета. Проводив ее взглядом, она вернулась в дилижанс. Бьянка направлялась в Париж, и быстро писала в блокноте отчет. Первое задание было выполнено.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Авг 12, 2010 1:38 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794

Тюильри // кафе "Офелия".

Робеспьер, Рикор, Буонаротти // Сомерсет, Робеспьер и другие.

Шум за дверью немного мешал сосредоточиться на отчете, который прислала Жюльетт Флери. Конечно, можно было уточнить, с кем решил поскандалить Рикор, но Робеспьер медлил. Слишком уж интересные вещи писала молодая женщина. Идея с письмом от барона де Баца была дерзкой и, самое главное, результативной – Модье покинул Париж. Почему бы и не воспользоваться его именем, если оно, в кои-то веки, может послужить на благо Республики? Мысль была несколько циничной, но в целом, все так и обстояло. Так же
из отчета следовало, что Сомерсету отослана записка от имени Модье, где оговаривалось место встречи. Текст был тщательно скопирован на отдельном листе, но в нем не заключалось ничего необычного за исключением места и приписки-постскриптума в конце: « А все-таки вы были неправы насчет Шекспира». Этот англичанин, к счастью, отношения к заговору не имел, зато имело очень большое значение место, которое «назначил» Модье: именно в этом кафе собирались агенты и информаторы. Не все, разумеется. Мелкие сошки практически не скрывались, если говорить о тех, чья задача собирать слухи на рынке, но там же иногда появлялась и серьезная агентура, которых между собой именовали «акулами». Как любопытно… Если
учесть то, что Модье никогда ничего не писал Сомерсету, как было сказано в том же отчете, то граф, скорее всего, отправится на встречу, которая состоится через полтора часа. Превосходно.

Шум за дверью не стихал, превращаясь в разговор на высоких нотах.
Робеспьер запер отчет в несгораемый шкаф и вышел из кабинета в приемную, чтобы узнать причину. Причиной негодования Рикора оказался не кто иной, как Буонаротти. Жестом прервав новый виток спора, он шагнул к Филиппу.

- Филипп! Я рад, что ты вернулся! – улыбнулся Робеспьер. -Якобинский клуб без тебя не тот, что прежде. Но что заставило тебя оставить дела в Онеле?

- Боюсь, что я не надолго, Максимильян, - отозвался Буонаротти. –
Ничего из ряда вон выходящего не произошло, а рядовые новости подождут своего часа. Просто не мог не повидаться с тобой сразу же… А гражданин Рикор отказывался впустить меня, видимо потому, что я не смог достаточно ясно сформулировать причину моего визита…

- Гражданин Рикор просто добросовестно относится к своим обязанностям, Филипп, - сказал Робеспьер.

- Гражданин Рикор просто не намерен пускать незнакомых людей, которые объясняют свое появление только желанием видеть гражданина Робеспьера, - проворчал Рикор, убирая в стол толстый журнал, в который записывал посетителей. – Мало ли кто здесь ходит…

- Не стану оспаривать вашу правоту, - поднял руки Буонаротти.

- Филипп, я не слишком обяжу тебя, если попрошу составить мне компанию в одной прогулке? – с самым невинным видом спросил Робеспьер. – Право, мне очень жаль, что время твоего приезда так совпало с событием…

- Ну разумеется, - развел руками Буонаротти. – О чем речь? Пойдем сейчас же…

***

Проснувшись утром, и, по обыкновению, не обнаружив рядом Эжени, граф Сомерсет долгое время лежал, глядя в окно и покуривая кальян. Страсть к зелью вернулась, словно никуда не уходила. Так было в Ванве, когда он дошел до того состояния, что не мог обходиться без гашиша. После вчерашних признаний хотелось забыться и уйти в свою иную реальность так глубоко, насколько это возможно. Там все было просто и красиво. Одиноко – но к этому он привык. Эжени была единственной, кто вошел в его мир.
«Эжени, Эжени, зачем ты мне все это рассказала…» - Сомерсет произнес это вслух и поднялся, чтобы налить воды.

В голове проносились обрывки ее вчерашнего рассказа. Беатрис Клермон. Древнее существо. Он похолодел. Вчерашний голос вернулся и стал громче. «Беатрис Клермон работает на Робеспьера. Она не может быть его любовницей. Робеспьер и по сей день ночует у маркизы де Шалабр, а древнее существо не потерпело бы такого соседства. Значит, она просто завербована. И Робеспьеру ничто не мешает пользоваться ее силой. Почему же ты отказываешься от помощи?» «Я не хочу ею пользоваться!!!!».
Сомерсет рассмеялся. Вот и приехали – он ведет беседы сам с собой. Нужно выбраться отсюда и походить по городу… В этот момент он увидел записку, подсунутую под дверь. Модье назначал встречу. Вот все само собой и решилось. Он встретися с ним. Один на один.

Кафе «Офелия». Граф Сомерсет хорошо знал это место, хотя оно и
использовалось в редких случаях. Вокруг было спокойно – Париж жил обычной жизнью. Вчера ему едва удалось уговорить Эжени отложить встречу с Модье. Причина была проста. Лучше рискнуть собой, чем услышать от нее прочитанные мысли Модье. Тогда все будет окончательно разрушено. Ведь подобные просьбы – как наркотик. Сегодня она прочтет мысли Модье, завтра
– мысли Робеспьера. Послезавтра он попросит ее заставить Робеспьера станцевать на трибуне и провозгласить монархию. И будет триумф. Только в нем не будет места для Эжени. Сомерсет присел за столик и заказал кофе. Затем открыл газету и углубился в чтение. Кому нужно – подойдут сами.

Люди в кафе некоторое время не обращали внимания на посетителя,
которого вполне можно было назвать новеньким, но потом вернулись к своим делам, разговорам, обсуждениям. Толстая «вязальщица» вернулась к своему вязанию, гражданин с испачканными чернилами пальцами, по виду клерк – к игре в кости, в которой ему явно не везло. Сонный жандарм, для вида наблюдавший за порядком, зевнул, смерив взглядом небогато одетого, скромного посетителя, который почему-то молчал, и снова уткнулся в свою кружку с пивом.
Во втором зале, смежном с первым, где были отдельные столики и сидела более прихотливая публика, двое играли в шахматы, иные просто пили кофе и беседовали.

- Что же ты молчишь, гражданин? – к посетителю подсел юркий субчик в потертом, но приличном сюртуке и наводившему на мысль о карточном шулере. – Знаешь ли, здесь принято либо делиться новостями, либо заниматься чем-то полезным… - он щелкнул пальцами, подзывая грубого вида мужеподобную девицу. Некоторые сдержанно рассмеялись, но насмешки были адресованы в адрес девицы. – Ты же ничего не делаешь… Расскажи, зачем пришел сюда?

- Я пью кофе, гражданин, - тихо ответил Сомерсет, огляывая незнакомца. Он видел его впервые. Чем-то он напомнил персонажа из той компании, что следила за Морвелем и Беатрис на набережной. Удивительно правдоподобный спектакль. Если оба были подосланы Робеспьером, то почему они удирали, как ненормальные? И почему Беатрис не сделала ничего, чтобы отбить слежку? *Потому что все, что рассказала Эжени тебе приснилось*. Голос надежды. Нет, Эжени говорила правду. Возможно, дело в том, что Морвель не знал об особых способностях своей напарницы, а она не хотела их демонстрировать? Тысяча вопросов. И опасность. Этот человек подсел неслучайно.

- Значит, вы не хотите ни о чем говорить? - с немного туповатым выражением лица переспросил собеседник. - Ах, возможно, вы кого-то ждете здесь, я угадал? А может быть... вы шпион? Пришли подслушивать, о чем беседуют честные граждане? - При слове "шпион" некоторые посетители насторожились, но нашлись и такие, которые остались безучастны, продолжая заниматься своими делами.

- Я не шпион. - спокойно ответил Сомерсет. Продолжать беседу не хотелось - неизвестно, кто этот человек. Будет смешно, если он - из роялистов, которым уже разнесли "правду" о нем. Его беспокоило, что Модье опаздывал. Время тянулось бесконечно долго, и он делал огромные усилия над собой, чтобы не смотреть на часы.

- А чем докажете? - деловито осведомился субчик, но потом продолжил уже другим тоном, доверительным: - Знаете, все так сначала говорят...

- Оставь гражданина, а то разозлившись, он напишет на тебя донос, - побасила из угла "вязальщица". Кто-то опять рассмеялся. Навязчивый гражданин мгновенно сделал испуганные глаза и затих, занявшись раскладыванием пасьянса на ближайшем столе.

Сомерсет повернулся. Вот и старая знакомая. Итак, они знают. Эту "вязальщицу" он помнил слишком хорошо. Достаточно было однажды заметить, каким взгядом они обменялись с Робеспьером у дома маркизы де Шалабр, чтобы понять, что это бесформенное существо - один из агентов. Значит, с Модье все кончено. Хотя, глупо было бы считать, что Беатрис Клермон отпустит его живым после того, что случилось с ее другом Морвелем. Еще один труп среди роялистов. Сомерсет положил деньги на стол и поднялся.

- Куда же вы, гражданин? - поднялся из-за стола жандарм, оторвавшись от кружки. - Так быстро уходите?

"Вязальщица" переместилась ближе к двери, облюбовав для себя низкий табурет, но к вязанию не приступила, разыскивая среди спиц другие, более подходящие для тонкой работы.

- Может быть, кто-то из нас сможет передать сообщение вашему адресату? - тонким голосом осведомился из-за угла клерк.

- А может быть, гражданин назначит другую встречу? - спросила девица, чиркая спичкой.

- Довольно, граждане, - поднялся из-за стола в другом конце зала Робеспьер. Он наблюдал за сценой, но решил ее прервать, как только "акулы" начали показывать зубы, образно выражаясь. До этого они с Филиппом мирно пили кофе, обсуждая провинциальные новости. - Не нужно травить осведомителя только за то, что он ждет.

Сомерсет рассмеялся. Так это был спектакль! А Робеспьер дергал за ниточки. На секунду мелькнуло ощущение обреченности - наверное. именно так чувствует себя хищник, загнанный в угол королевскими собаками. В Версале он не единожды бывал на охоте и всегда с интересом наблюдал за процессом убийства. А однажды рассказал барону о своей мечте - как-нибудь поменяться местами с этим хищником и посмотреть, что будет. Образно выражаясь, конечно. Мечты сбываются. А это значит, что сегодня он сможет вернутсья домой.

- Осведомителя? Это вы обо мне? - обратился он к Робеспьеру.

- Разумеется, - холодно обронил Робеспьер, потом в упор посмотрел на собеседника и продолжил: - Иначе не вижу смысла в вашем появлении здесь. Пойдем, Филипп... Мне кажется, мы уже все обсудили.

Буонаротти кивнул, с интересом наблюдая за сценой, хотя его не очень интересовали игры агентуры, так и этот человек, было бы весьма любопытно разгадать, какие ставки здесь разыгрываются, при участии шпионов Бюро и Пейана, которые и в мирное время готовы вцепиться друг другу в горло... Интересно, но не больше, чем головомка, которую можно разгадать на досуге. Поэтому он просто взял шляпу, пробираясь к выходу.

Сомерсет преградил ему путь. Он говорил едва слышно.

- Прийти сюда, чтобы сказать одну фразу громко, так чтобы все слышали. Браво, месье Робеспьер. Но вы плохой актер. Назвать меня во всеуслышанье осведомителем - громко, нарочито - в высшей степени неправильно, если вы желаете подчеркнуть факт наших деловых отношений. Я знаю о вашем плане. На вашем месте я бы сказал это тихо, или бы просто подошел и шепнул мне что-то на ухо. Вот тогда весть разнеслась бы повсюду и достигла бы нужных ушей. Наши люди не так глупы. Вам не поверят. - Их взгляды встретились. В глазах противника Сомерсет прочел сознание превосходства. Но они оставались все такими же безжизненными и больше не пугали.

- Простите? - негромко переспросил Робеспьер. - Вас, должно быть, кто-то ввел в заблуждение... Я не желаю подчеркивать факт наших деловых отношений по той простой причине, что их просто нет. Я просто высказал предположение, не обращаясь ни к кому конкретно, почему же вы приняли все на свой счет? И, да, пожалуй, вы в чем-то правы, все именно так и выглядит. Вы преградили мне дорогу и что-то едва слышно говорите... Эти вести обязательно достигнут нжных ушей, притом совершенно неважно, что было сказано перед этим. Теперь уйдите с дороги.

- Жаль, что вы выбрали самый дешевый способ мести. Уничтожить врага руками Беатрис Клермон - неплохая победа в вашей коллекции, - тихо заметил Сомерсет. - Мне терять нечего. Глупо противостоять целой толпе ваших подручных и древнейшему существу, способному читать мои мысли и заставлять меня совершать любые поступки. Я уступаю вам дорогу, презренный враг. Идите с миром. И передайте вашей очаровательной помощнице мое восхищение. - Сомерсет шутливо поклонился и отступил, давая Робеспьеру пройти.

- Говорят, от жары иногда случается помутнение рассудка, - невозмутимо сказал Робеспьер, разглядывая собеседника поверх очков. Интересно, откуда у него эта информация? Впрочем, это уже не столь важно. Вполне ожидаемо для человека, который близко общается с древнейшим существом. - Я в это не особенно верил, пока не убедился на вашем примере.

Сомерсет вышел первым. Он не видел, как двое мужчин за столиком ошарашенно проводили его взглядами и вернулись к карточной игре.

Пожав плечами, Робеспьер кивнул Филиппу и тоже направился к выходу. Можно считать, что эта встреча прошла не зря... Будь он на месте Сомерсета, то не стал бы вступать в разговоры с определенным собеседником, а персонально ни к кому не обращаясь заявил бы, что, возможно, произошла ошибка. И ушел бы, предоставив агентуре гадать, о какой ошибке речь. Граф предпочел закапывать себя самостоятельно, что же... его право. А упоминание о сверхъестественных существах было и вовсе лишним. Глупость какая...

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пт Авг 13, 2010 1:08 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Сомерсет, Эжени

*Все больше не будет как раньше. Он смотрел на меня вчера не как на принцессу, а как на ту, кто оборачивается лягушкой.*, - почти вслух думала Эжени, уткнувшись носом в спинку кровати. Сцена у Клери также не давала покоя. Та уничтожит их обоих. Модье исчез. Они могт уезать в Ванве и докопаться до правды, но как только он войдет в эту комнату, снова все исчезнет. Останутся двое, терзаемые демонами, которые уже не будут так вместе, как еще накануне.
Эжени поднялась, пройдя до окна. Перо и четнильница на столе казались забытыми предметами из другой реальности. Может, дать кому-то знать о себе? Может, эта ночь –вообще последняя? Кому? Мадам Симон лучше знать, что она уехала с неизвестным аристократом. Элени – последняя надежда, для нее еще не время… .задумавшись, Эжени вывела на листе бумаги.
*Дорогой мой кавалер де Сен-Жюст.
Ты уже рассердился на это обращение – что будет, если оно попадет в руки врагам? Ты прав. Но враг теперь – я. И это верно как верно то, что во Франции теперь каждый – шпион. Но ты что-нибудь придумаешь.
Я не сомневаюсь, что это письмо – последнее. Я сейчас могла бы говорить с городом, но поговорю с тобой. Ты остался единственным, кто принимает нашу сущность и не меняет отношения к нам. Мой спутник узнал вчера. Он сходит с ума. Теперь я для него – не возвышенная женщина, а просто – бессмертное создание с большими возможностями.
Твоя женщина с белыми волосами теперь мой враг, и я обречена, как обречен мой спутник.
Когда ты получишь это письмо, все будет кончено.
Зачем же я тебе пишу?
Ради того, чтобы кто-то помнил о нас. На закате, у Нотр-Дам, хорошо?
Я не могу не возвращаться мысленно к тому, с чего все начиналось. Я не знаю, когда все пошло не так. Я думаю – с вмешательства того старого бессмертного в жизнь Театра.
Но это уже не имеет значения.
Ну что – пора прощаться, Сен-Жюст.
Я обманула тебя и не приду, когда все будет потеряно.
И, когда будешь говорить ласковые слова своей бессмертной, вспомни и эти строки.
Не подписываюсь, чтобы не навлечь на тебя чужой гнев.
Прощаемся.*
Отложив перо, Эжени снова нервно заходила по комнате, пока снова не устроилась на кровати лицом к двери, упираясь в спинку лицом.

Сомерсет открыл дверь. Не заперто. В бликах свечей Эжени была похожа на статую. Он и раньше замечал, что иногда она замирает и кажется неземным созданием. Он снял шляпу, и медленно приблизился. - Я принес фиалки. - Она выглядела несчастной, но сделала попытку улыбнуться. - Еще один день прошел, Эжени. - Сомерсет присел рядом и прижал ее к себе. Не оружие. Единственное близкое существо на земле. Все равно, кто она такая. Рука потянулась с кальяну, оставленному днем у кровати. Сегодня темные хелья сотворили чудо, и он смог победить внутренний голос и принять решение.

- Посмотри на меня как раньше, -сказала Эжени, избегая взгляда Сомерсета, - Или ты больше не хочешь видеть меня кроме как воздействием зелья? Или это – специально, чтобы оттолкнуть меня? Я не могу справиться. Я все время вижу твои глаза – как человека, которого разрезали на части. Что для тебя так страшно, что ты не видишь во мне больше смертную женщину?

Сомерсет побледнел. Вчерашний кошмар начинался сначала. - Не надо, Эжени. Пожалуйста. - Он развернул к себе ее лицо. - Это ты боишься смотреть на меня, потому что сама придумала то, что увидишь. Нет больше никаких демонов и сомнений. Мы хотели уехать, и мы уедем. Навсегда. Глупая маленькая муза, неужели ты считаешь, что я могу изменить свое решение и отказаться от тебя? Помнишь, как, гуляя по крыше, я рассказывал тебе историю о человеке, который всю жизнь прожил с закрытыми глазами, потому что знал, что не увидит собственного отражения? Мне рассказывала ее гувернантка. Это была грустная история, но я, будучи ребенком, всегда пугался, когда представлял себе, что однажды меня постигнет то же самое. Вчера ты не поняла меня. Я бы хотел объяснить, но боюсь потерять минуты.

Эжени несколько секунд помолчала, слушая, как бьется сердце Сомерсета. Этот букет фиалок - не просто так. Он все принял и все же любит ее по-прежнему. Страх прошлой ночи отступал. Когда он смотрел почти безумно и не как на спутницу жизни, а как, наверное, смотрят на призраков.
- Это - самый лучший подарок в жизни. Только я хочу, чтобы следующий букет ты купил, не прибегая к своим зельям, чтобы принять решение сделать мне приятное, - сказала Эжени, - Умоляю тебя, я так это ненавижу... Кажется, последние сутки я только и делаю, что умоляю кого-то.

- Мне трудно, Эжени. - мягко ответил Сомерсет. - Слишком много грязи вокруг. И пауков. Я всегда их ненавидел. Когда мы уедем, все изменится. Мы посмотрим мир, а потом я отвезу тебя в дом, где вырос. Когда-то мои предки были очень богатыми. Я научился обходиться без денег и добровольно отказался от того, без чего раньше не мыслил себе существования. А сейчас... Слишком грязно. Мы почти окружены. Но я верю в то, что мы вырвемся. Как смертельно больной, который внезапно излечися, верит в то, что проживет еще много-много лет.

- Не могу видеть, когда ты в таком состоянии. И когда говоришь о пауках, - прошептала Эжени, - Вернись ко мне, пожалуйста. Пойдем со мной, я хочу кое-что тебе показать. Нестрашное и негрязное. А еще я тебе должна кое-что сказать, я этого тебе никогда не говорила. Это три слова и девять букв. Понял? Идешь со мной гулять?

Сомерсет подал ей руку. - Веди... муза. - Он бросил последнй взгляд на кальян. Пристрастие вернулось - это очевидно. Он снова обходился без еды, а сейчас, к ночи, снова знобило. Организм требовал продолжения. Надо сделать над собой усилие. - Прямо сейчас.

Путь до берега Сены занял около получаса. Сомерсет выглядел плохо и явно проигрывал борьбу с собой - мир грез давно знакомый ему оказался для него проще и понятней ужаса реальности. Эжени потянула Сомерсета к берегу почти так энергично, как когда они познакомились, и она привела его к себе домой-тогда скорее просто из жалости, даже не предполагая, чем это закончится.
- Я сегодня не муза, а врач, - рассмеялась она и толкнула Сомерсета в воду, - холодная вода - отличное лекарство от опиумных кошмаров. И чистое. Будь я добропорядочной гражданкой, я бы просто вылила на тебя кувшин вода дома. Но так романтичнее и тебе больше идет.

- Надеюсь, за нами наблюдают шпионы? Представляю себе, как они будут расшифровывать, что значит этот поступок. Знак свыше! Поступок, достойный пера художника! Ты - совершенство! - Сомерсет счастливо засмеялся и потянул ее за собой.

Сопротивляясь для виду и хохоча, Эжени упала в воду вслед за Сомерсетом. Отжав волосы, лезшие в глаза, она повернулась к своему спутнику.
- Ты все верно понял. Они хотят уничтожить нас, причем растоптать. Но вот это исправить в наших силах. Я правильно сейчас думаю? Или лучше ты уйдешь на парижское дно, а я буду проливать слезы от того что больше тебе не нужна?

Сомерсет вывел Эжени из воды и усадил на берег. Вернулась обычная легкость. Но последние слова Эжени насторожили. - Что ты имеешь в виду, говоря о том, что все можно исправить?

- Я не говорю, что можно все исправить, - грустно ответила Эжени, - Мы обречены. Нас не выпустят из города. Беатрис сильнее меня, и она предана Робеспьеру. Мы не прорвемся. Я могла бы обратиться за помощью к своей подруге, да даже к другим бессмертным из Театра Вампиров. Мы уничтожили бы Беатрис, и мы с тобой уехали бы. О спасении заговора я уже не говорю - время упущено. Мы могли победить, но потеряли бы друг друга. И если спасемся так, как это еще можно, мы станем чужими еще не пересекая границы. Все, что нам осталось и что можно исправить - это только мы с тобой. Все потеряно. Мы можем только погибнуть с грустными или счастливыми лицами. Вот как сейчас. Это зависит от нас, и это мы можем изменить, не входя в сделки с совестью и спасая только собственные души.

Сомерсет лег на землю и некоторое время молчал, глядя в темное небо. Звезд не было - он отметил это машинально. Тучи. К дождю. - Я боялся, что ты заговоришь о чтении мыслей и навязывании наших идей тем, кто за мной охотится. Но я ошибся в тебе. Ты знаешь меня лучше, чем мне казалось. И поняла, что я не приму твоей помощи. Не просто помощи, а той, что заставила погибнуть агента Робеспьера Морвеля. Мне нужна ты, а не твои возможности. Но я - человек, и я не смогу думать о тебе так, как обычно, если ты станешь для меня оружием. Ты перестанешь быть моей музой. А я этого не хочу. Я верю в свою счастливую звезду и уверен, что мы сможем выпутаться. И тогда, сидя где-нибудь у подножья египетских развалин, мы будем вспоминать об этом приключении и смеяться над жалким тираном, который носит фамилию Робеспьер. Я даже отправлю ему письмо - я уже придумал, что напишу. Прочь мрачные мысли, Эжени. Мы выиграем. Ты мне веришь?

Эжени снова помолчала перед тем, как ответить. Слишком много мыслей. Прошлой ночью -- Просить помощи Элени и попробовать уничтожить Клери… Вчерашний кошмар… Они правда могли исправить почти все, но потеряли время, пытаясь не потерять друг друга. Теперь – поздно… Мысль об обращении Сомерсета… Это позволило бы им уйти от агентов, но Клери бы уничтожила их обоих…. И он был бы слабее ее, чего себе бы не простил… Еще более старые мысли и образы. Элени. Арман. Потом – череда лиц и событий. Надменный Сен-Жюст. Взволнованный Камиль. Когда он пришел к ней, шатаясь, как пьяный после процесса Лавуазье, и когда они впревые почувствовали взаимное притяжение, болтая на ступеньках Собора. Холодный Робеспьер. Блеск из-под очков, когда – то со скрытой доброжелательностью, теперь – с настоящей ненавистью. Гордый Гош. Мерлен, свистящий на языке птиц. Безумица Теруань. Клери. Феликс. Искренняя девочка Анриетта Леба. Страшный и древний англичанин. Насмешливый Дантон, наивный Моррель, высокомерный барон де Бац. Селеста и Эстель. Красавица Люсиль Демулен. Так много – за такой короткий срок. И Сомерсет. Как приговор или как камень в окно, разбивший все вдребезги, чтобы остался только свежий воздух и солнце в обломках стекла. Теперь уходило все, кроме него одного. .и возврата не было. Верить в счастливую звезду? Он сам едва верит, потому что знает, что они не выберутся. Сказать ему об этом и ждать конца? Сколько еще ночей им осталось, чтобы смеяться, читать, любить друг друга, думать, жить? Там не будет образов. Только темнота. Нельзя будет даже вернуть жизнь на миг в воспоминаниях. Сказать ему, что по все легендам души бессмертных после смерти отделены от судеб людей до Страшного Суда? Признаться, что она очень боится и не хочет уходить? Или ему не нужна совсем не надежда, и не вера в чудо, а просто ее вера в него самого?
- Конечно, верю, - улыбнулась Эжени, вернувшись из путешествия в прошлую жизнь, - Только тебе и верю. Но я внесу одну поправку. Зачем ждать египетских развалин, чтобы наше счастье и путешествие началось? Давай начнем нашу следующую главу уже сегодня. .ни к чему откладывать выполнение мечтаний. Вот что бы ты хотел, чтобы сбылось? Любые заветные желания, которые мы прямо сейчас начнем выполнять. И о чем будет твое письмо?

- О счастье и удаче, Эжени. - Сомерсет продолжал лежать на земле, думая о том, насколько он сам верит в то, что говорит. Эжени сделала его неуязвивым. Если весь мир ополчится на него - все равно. Единственный человек. чьим мнением он дорожил, умер. Пожалуй, Жан де Бац был тем, чье презрение пережить было бы трудно. Но его нет. И объясняться не перед кем. - Давай перевернем с ног на голову весь Париж? - Сомерсет улыбнулся и сел, вглядываясь в темные воды Сены. Даже если они унижтожат нас, мы не сдадимся просто так, верно? Пожары. Город высох от солнца. Пусть он потонет в огне. Ты согласна?

- Нет, не согласна, - От изумления Эжени вскочила на ноги очень надеясь, что Сомерсет пошутил, - Тебе так хочется разрушать? Или это твое зелье еще действует? И я совсем другое имею в виду под словами «не сдаваться», совсем другое. Я никогда не позволю тебе причинить зло городу, который я так люблю. И ты тоже. Как тебе вообще пришла такая мысль в голову?

- Прости. - Сомерсет взлохматил мокрые волосы и покачал головой. - Я и правда пошутил. В отличие от тебя я больше не люблю этот город. Но оставлю его в покое. Ради тебя. Наши египетские развалины расположатся тут. На берегу Сены. До того момента, пока ты не уйдешь. Я построю тебе замок из мокрого песка. Ты умеешь строить замки?

- Не умею,- все еще недоверчиво пробормотала Эжени, - Но хочу научиться. И, наверное, не буду говорить тебе свое желание. Если твое вызвало у мня ужас, то мое вызовет у тебя недоумение. Тебе ведь абсолютно все равно, где жить и что тебя окружает, да? Ты даже не заметил, что я сменила в комнате занавески, - она сгребла песок в кучу и попыталась придать ему квадратную форму, чтобы получилось что-то похожее на здание.

- Замки из песка я строю всю свою жизнь. Я научу. Когда-то я умел строить целые города. Ты ведь знаешь, у нас, бездельников, жизнь такова, что приходится самим себя развлекать. - ЕГо глаза потемнели. Мысль о том, чтобы повторить трюк с маркизой де Шалабр - абсурд. Два раза один и тот же трюк не срабатывает. Но он должен сказать свое последнее слово Робеспьеру. И вырваться. - Расскажи мне о своем желании.

- А построй для меня город! – рассмеялась Эжени, - Как раз до рассвета успеем. Мое желание гораздо скромнее. Ты ведь знаешь, у нас, детей прачек, нет фамильных замков. Даже из песка. И просто когда ты сказал, что заберешь меня на свою родину в дом предков я подумала, что, может начать сейчас? Я имею в виду свой дом. Нам нет смысла больше прятаться или бежать, -Эжени отвлеклась, наблюдая за Сомерсетом, который на секунду замер, снова глядя в пространство, - Вот! Ты снова не слушаешь, - она села за его спиной, обхватив за плечи и глядя через плечо на мокрый песок, которому он рассеянно пытался придать форму, - Фамильный замок – хорошо, но дочь прачки может начать с небольшого белого дома ближе к окраине. Обязательно с подвалом – чтобы ты убедился, что днем я просто сплю волшебным сном. На одну из стен повесим портрет, как будто это – твой предок, заведем птиц. Дом из сказки, понимаешь? Как будто это семья. Жалко только… *Что это ненадолго. И что даже если бы у нас впереди были годы, детей у нас никогда бы не было. Черт побери, о чем я думаю. Сейчас он подумает, что я превращаюсь в приземленную наседку.*, - Жалко только, что мы не найдем портрет настоящего графа Сомерсета, который был знаменитым.

- А мы его нарисуем. - Сомерсет серьезно посмотрел на свою спутницу и, поднявшись, подал ей руку. Пойдем. Мне нравится твой план. Мы выберем дом на окраине и сделаем то, что ты придумала. А хозяева.. подождут. - Он положил руку на плечо Эжени. - Я не убью их. Просто одолжу их жизнь ненадолго. Всего два дня. Не спорь и доверься мне. - Сомерсет потянул ее за собой. Правил больше не существует. А на прощание он приготовил свой подарок Парижу. Они вырвутся. Иначе не бывает.

Пока Сомерсет говорил, Эжени развлекала себя тем, что заплетала его волосы в две косы. Впрочем, даже нелепая прическа его не портила, а скорее делала слегка… диковатым. Впрочем, это навело ее на мысль. Снова распустив ему волосы и следуя за ним вперед, она рассмеялась.
- Я придумала, как поставить этот город на уши и исполнить твое желание. Заодно дадим начало твоему замыслу художника о молодых красивых людях, которые сами сбросят ярмо якобинского террора. Центр жизни Парижа – это театры. А мы с тобой все грустили, что не можем позволить себе сходить в Оперу – слишком заметно. Так будем заметными. Идем завтра в Оперу, куда сойдется множество парижан, вынужденных носить темные сюртуки или куртки-карманьолы. И покажем им, что можно быть другими. Парижане легко подхватывают то, что считают красивым. А шпионы пусть считают, что мы сошли с ума. Веди меня к нашему дому, что бы ты ни придумал. Теперь главное - не переругаться, выбирая. Но уж это испытание мы как-нибудь пройдем.

Через час дом был найден. Сомерсета привлекло наличие башенки-флигеля и роскошный плющ на ограде, а Эжени – наличие небольшого сада, огромные застекленные окна веранды и небольшой внутренний прудик, обложенный мокрым песком. К утру вокруг него расположится немало замков, а потом они вернутся внутрь к большому камину, чтобы, наконец, просушить одежду и волосы.
О паре буржуа, связанных и запертых в чулане беспокоиться не стоило - пару дней им придется пожить в неудобстве.

Путешествие начиналось.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Сб Авг 14, 2010 2:26 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Ванве

Маркиз де Вильфор, Модье, шевалье де Бриссар

Маркиз де Вильфор был напуган. Если не сказать больше. Он паниковал. Второй час Модье рассказывал ему о событиях, происходящих в Париже. Он пришел к нему вчера ночью – взволованный, бледный и злой. И было, от чего прийти в ярость. Из рассказа Модье следовало, что граф Сомерсет, правая рука самого де Баца, перешел на сторону якобинцев и торгует информацией. «Конечно, это звучит дико, но, маркиз, поймите меня правильно – утечка информации имела место!» - повторял периодически Модье, и глаза его наливались яростью. «Если это подтвердится, Сомерсету не жить!» - Он бил кулаком по столу. И не зря. Среди роялистов подобные вещи карались по всей строгости. Вильфор не знал, какую именно роль играл в этом Сомерсет – уж очень не верилось, что граф пошел на такой шаг. Сомерсета он знал, боялся и уважал за смелость и убежденность. Чего нельзя было сказать о нем самом. После погома в Ванве, Вильфор ежемесячно встречался с Жаком Ришаром, занимающим видное положение в Бюро тайной полиции. И снабжал его информацией. Такова была плата за жизнь себя и своей супруги Элоизы… А это значило одно. Сомерсет был послан Богом, чтобы помочь ему скрыть свою измену и трусость.

- То, что вы рассказываете, Модье – ужасно, - покачал головой Вильфор, когда его собеседник закончил рассказ. – Но есть и доказательства?

- Вы сами понимаете, Вильфор, что прямых доказательств у меня нет! - зло сверкнул глазами Модье. Этот разговор снова возвращался на второй круг, а за ним пойдет и третий. Все это злило, но эмоции приходилось сдерживать, так как от гостеприимства Вильфора в некотором роде зависело и его благополучие. - Утечка информации, дорогой друг, это не кража, где можно поймать за руку. Граф скрывается и одному только Богу известно, что представляет собой его теперешний круг общения... Мне было достаточно общества якобинского шпиона, который лично общался с Сомерсетом. И досточно того, что все мои попутчики арестованы по тем документам, что добыл граф... Здесь уже приходится думать не о доказательствах, а анализировать выводы...

- Постойте-постойте... Вы говорите... - Вильфор нахмурился. Похоже, и правда неплохо проанализировать факты. Если Морвель был шпионом якобинцев... Виьфор вспомнил о письме Лебона и переписке графа с департаментом Па-де Кале. О чем писалось в тех письмах? Морвель рассказывал, как они с Беатрис встречались с Сомерсетом и получали от него какое-то письмо для Лебона. Он же, Морвель, убедил его предоставить другого человека для перевозки письма, чтобы не подвергать опасности Беатрис. Модье говорит, что эта женщина помогла ему выбраться, а это значило, что она не имеет отношения к якобинцам. Что заставило Морвеля переменить план? Или это была и правда забота об очаровательной мадмуазель? Поразмыслив, Вильфор пересказал эту историю Модье. Еще не хватало, чтобы его замешали и в эту досадную ошибку, если выяснится, что Сомерсет и правда предатель.

- Письмо написал Сомерсет, а передал его с курьером Морвель? - переспросил Модье, тяжело отдуваясь. Он просто задыхался, не то от жары, не то от злости. Еще раз стукнув кулаком по столу, он вздохнул и перекрестился. - Аминь. Наших людей в Па-де -Кале мы больше не услышим, мне так думается... Хорошо бы, если бы  я ошибался. Но сами понимаете, что в такой ситуации думается уже только о худшем.

- Надо направить в Па-де-Кале кого-то из наших людей... - пробормотал Вильфор. - А эта женщина? Беатрис? Вы же не думаете, что она... тоже? И еще одна женщина - которая подошла к Морвелю. Кто она? Вы не выясняли?

- Я рассказал вам только то, свидетелем чему я был, - неопределенно махнул рукой Модье. О помешательстве Морвеля он решил умолчать, наскорлько это возможно, так как был твердо убежден в том, что люди не сходят с ума в один момент. Как бы с такими новостями не отправиться в Шарантон самому... - А что касается другой женщины, я понятия не имею, кто она такая. Ее монолог мог быть как хорошей игрой, так и правдой. Вот только странной мне кажется вся ее патетика. Не знаю, что вам сказать, Вильфор, право, не знаю. Впрочем, в чем-то она была права, как выяснилось. Уточнять ее личность у меня не было времени, как вы понимаете.

- А надо бы. - Вильфор выразительно посмотрел на собеседника. - Надо бы, Модье. Пожалуй, я возьму это на себя. Хотя, вы говорите, она не представилась? Знаете, у меня складывается впечатление, что женщина эта как-то связана с якобинцами, и по своим причинам решила устранить Морвеля. Хотя, с другой стороны, я слышал, что в парижской организации месье де Баца работает несколько бывших аристократок. Хм.. Однако, мы отошли от темы. Я, конечно, направлю человека в Па-де-Кале, но мы потеряем на этом время. Тогда как, если вы правы насчет графа, то меры должны быть приняты как можно скорее.

В этот момент в дверь постучали. Вильфор нервно заерзал - поздних посетителей он не любил. Уж не жандармы ли? Но нет. Перед ним стоял мужчина в поношенной одежде и таким выражением лица, что даже если бы он был одет в лохмотья, то не признать в нем дворянина было бы невозможно. Произнеся секретные слова, он шагнул в дом и рухнул в кресло. Вильфор кивнул, что означало, что Модье - свой человек и при нем можно говорить. - Шевалье де Бриссар, к вашим услугам, - выдохнул незнакомец. - Я только что из Па-де-Кале. И требую объяснений.

Вильфор похолодел и выразительно взглянул на Модье, приглашая его к разговору.

- Хотя я и не имею отношения к Па-де-Кале, я из Марселя, но не могу не спросить, что случилось... - сказал Модье, видя, что Вильфора сейчас хватит удар. - Мне кажется, что наши худшие опасения начинают сбываться, но мы так и будем строить догадки, если вы не объясните нам причину... шевалье.

Де Бриссар резко посмотрел на него. Он был бледен, глаза воспалились от недосыпания, но говорил уверенно и высокомерно. - Я проделал тысячи миль за два дня, чтобы принести известие о массовых арестах в нашем департаменте. Якобинские ищейки шли по списку и арестовывали всех наших людей. Это произошло после того, как явился ваш курьер, маркиз де Вильфор. Он привез письмо для господина Лебона, подписанное графом Сомерсетом. После этого начались аресты. Как все это понимать?

Вильфор охнул и закрыл глаза руками. - Господи, шевалье, прошу вас, перестаньте обвинять меня. Вы не знаете, что творится в Париже... Я отойду распорядиться об ужине для вас. А месье Модье тем временем посвятит вас в курс дела. - Вильфор поспешно вышел.

- Поймите, шевалье, моя информация может быть неполной, так как я сам недавно прибыл из Марселя... - начал Модье, отчаянно ругаясь про себя. Ну почему Вильфор возложил на него "приятную" обязанность сообщать дурные новости? Не иначе, как в качестве платы за гостеприимство... - Поступила информация, правда, непроверенная, что граф Сомерсет продался якобинцам, отсюда и утечка информации... К несчастью, мы поняли это слишком поздно, до сих пор граф находился вне подозрений. Но как свидетельство тому факт, что мои спутники арестованы, сам я едва унес ноги, а якобинский шпион-связной покончил жизнь самоубийством, - он вздохнул, потом кратко изложил все, что знал, умолчав лишь некоторые подробности. В заключение добаил: - У нас одно время ходили слухи, что Сомерсета не доведет до добра пагубное пристрастие к зелью, но все было хорошо до тех пор, пока чертовы якобинцы не взяли под контроль банки. Вы понимаете... Впрочем, слухи - это еще не доказательство...

Де Бриссар прищурился. - К зелью? Граф имеет пагубную зависимость? давно ли это известно, Модье? - Он говорил жестко, тоном человека, привыкшего командовать. - Я третий год руковожу подпольной организацией дворян в Па-де_Кале, и все это время граф Сомерсет считался правой рукой месье де Баца. Все это время наши действия координировал человек неадекватный, готовый продать свои убеждения за порцию зелья? - Он сделал раздраженный и нервный жест рукой. - Простите, Модье. Знаю, что вы пострадали также, как и я. Я был первым в списке, но по счастливой случайности в тот день отсутствовал в городе.

- Я не стану утверждать то, чего не видел, - развел руками Модье. - Я далек от того, чтобы возводить клевету. Но наши люди говорили... говорили об этом. Не всем нравились такие известия, но де Бац и слышать ничего не хотел! Слово против Сомерсета и он почти готов был записать вас в свои личные враги... Ходят слухи также, что граф перешел дорогу одному якобинцу... - Модье возел глаза к потолку. - После событий в Ванве стало совсем плохо со средствами, об этом все говорят и говорят также о том, что именно недостаток средств и сломил нашего графа... Тогда же и начали подтвержадться слухи об утечке информации, но Сомерсет, говорят, был то ли ранен, то ли арестован. Простите за догадки, но сидя в Марселе к достоверным фактам вы получаете и приличную порцию слухов, если известия не относятся напрямую к делу...

- Где де Вильфор, черт побери? - раздраженно произнес де Бриссар. - То, что вы говорите, требует срочного вмешательства. Кто сейчас руководит парижанами? Барон де Бац больше не дает о себе знать. Слухи ходят нехорошие....

- Эти слухи опровергнуты дамой по имени Беатрис Клермон, - вкрадчиво произнес Вильфор, входя в комнату. - Ужин сейчас подадут. А Беатрис... Она из Арраса. Вы ее знаете? -

- Дочь буржуа, - отмахнулся де Бриссар.

- Барон де Бац... Вот какое письмо мне было передано, господа, - Модье положил на стол письмо, переданное ему Беатрис Клермон, о чем он тут же и сообщил.  - Я, разумеется, не посмел ослушаться ее, но так как мне все это казалось подозрительным, то я не вернулся в Марсель, а решил несколько злоупотребить гостеприимством Вильфора и понаблюдать за событиями. Что скажете, господа?

- Это его почерк и подпись, - кивнул де Бриссар. - А Беатрис Клермон и та женщина, которая передала письмо - разные люди, судя по вашим описаниям. - На его лице отразилась презрительная улыбка. - Беатрис была слишком глупа, и барон ни за что не стал бы иметь с ней дела. Скорее всего, под ее именем скрывается какая-то личная шпионка барона. Это мое предположение.

- Давайте подытожим наши дела, - вежливо обратился к нему Вильфор, который слегка пришел в себя от потрясения. Кажется, гроза миновала. На столе появилась еда, затем - вино....

Рано утром из Ванве выехал юный санкюлот, нагруженный тряпьем. Лишь Вильфор, Модье и де Бриссар знали его истинную цель. СОбрать информацию и получить ответы на вопросы. Необходимая вещь, перед тем, как начать действовать.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Авг 15, 2010 2:34 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Тюильри.

Сомерсет, Робеспьер, де Бриссар, Карно и другие.

- Посторонись, приятель!

Сомерсет отошел, пропуская телегу. Сегодня на улицах было куда оживленнее обычного. Народ, кажется, спешил закончить свои дела пораньше и вывалить на улицы, вооружившись красными колпаками и хмурыми неискренними улыбками. Вереница телег везла новых приговоренных к святому месту революции – эшафоту, установленному на площади. Вот только их было многовато. Больше, чем прежде. Сомерсет остановился и принялся считать. «Мой рыцарь…» Он медленно повернул голову и встретился глазами с Сесиль. С остриженными волосами она казалась гораздо младше своего возраста. Трогательная беззащитность, которую он всегда отмечал в ее лице, превратилась в покорность. Сесиль напевала старинную английскую песенку, которой он однажды научил ее, и улыбалась. Кажется, она совсем не боится. Сомерсет поднял руку, чтобы поправить шляпу и незаметно махнул ей. Глаза Сесиль вспыхнули и она что-то прошептала. Проклятье ли, или пожелание удачи? Теперь это не имело значение.

Народ продлжал шепотом переговариваться. «Говорят, Робеспьер подписывает указы сотнями….» «Нет, что ты, наш Неподкупный даже не подозревает о том, что творится. Он не сделал бы с нами такого… Это все они. Правительство» «Ах, бедняжка метр Рено, говорили ему, что эта дурочка Сесиль всю семью под монастырь подведет!» «Робеспьер ненасытен. Он будет уничтожать парижан до того момента, пока нас не останется столько, чтобы хватало хлеба. И тогда скажет, что революция победила и все счастливы». Последней версии Сомерсет чуть не рассмеялся и даже взглянул на говорившего – сурового хромого мужчину, судя по выправке – старого солдата. Тот зыркнул на него недобро и заковылял прочь.

Народ двинулся вслед за телегами, а Сомерсет свернул в переулок. Итак, несколько кафе, где встречались ранее роялисты, вверенные ему де Бацем, теперь раскрыты. Робеспьер при помощи Беатрис Клермон узнал больше, чем нужно. А это значит, что рисковать нельзя. Он уедет, но другие останутся. И будут являться в эти кафе в ожидании таинственного знака. А граждане якобинцы, покуривая дешевый табак, будут ловить их и сажать в телеги. Такое «наследство» оставлять было никак нельзя. Раздумывая, Сомерсет дошел до кафе «Красный лев». Хозяин его, отпетый якобинец, даже не подозревал о том, что его заведение является настоящим сердцем заговора. Предупредить коллег невозможно – не повесишь же на этом кафе объявление! Остается один путь. «На этот раз солнце и ненавистная жара сыграют на моей стороне». Сомерсет улыбнулся и чиркнул спичкой. Через полчаса он шагал, сжимая коробок спичек, по направлению к кафе «Меч и гордость», расположенного на улице Сен-Дени. Скоро он уедет. Надо закрыть все долги.

***

В дверь постучались и в образовавшемся проеме возникло лицо чем-то озадаченного Франсуа Рикора. Робеспьер отошел от окна, испытывая неловкость от того, что в тот момент не работал, а мерил шагами кабинет. Четверть часа назад вернулся Огюстен, на удивление быстро закончив все свои дела в пригороде, куда был отослан и дал понять, что никуда не поедет, пока не убедиться, что с Жюльетт Флери все в порядке. Разумеется, прямо он этого не сказал, но все же… Между тем, отчеты о проведенной в пригороде работы были в полном порядке, но здесь не было ничего удивительного: в какие-то периоды его брат отличался завидной работоспособностью, которую потом сменял период лени.

- Что у тебя, Франсуа? – спросил Робеспьер, занимая свое место за столом.
Здесь гражданин… Он говорит, что у него есть известия и он из Бюро. Я проверил документы… - Рикор задумчиво повертел в руке перо, так как сегодня думал уйти пораньше и засесть с Огюстеном в каком-нибудь кафе, вспоминая старые добрые времена. Видимо, не судьба, слишком уж нездоровым выглядит Робеспьер и, скорее всего, сам уйдет раньше. А на его совести останется кипа бумаг, сравнимая с египетской пирамидой.
Впусти его, - Робеспьер бросил взгляд на переминавшегося с ноги на ногу Рикора. – У тебя что-то еще?

- Нет, ничего, - Рикор вышел, прикрыв за собой дверь, в чем не было особой нужды: через секунду она распахнулась.
Кресло напротив занял хорошо знакомый Робеспьеру агент, но сейчас вряд ли кто-нибудь смог бы узнать в нем давешнюю «вязальщицу», настолько изменилась его внешность и манера держаться. Значит, были тревожные известия.

- Странные новости, Робеспьер, - будто в подтверждение его мыслей сказал агент.

- Странные? В каком смысле? – спросил Робеспьер.

- В том смысле, что они… странные. Наш объект, кажется, поставил себе целью сжечь половину города и начать решил с кафе «Красный лев». За ним идут двое, но второй агент мне незнаком. Нашему отдан приказ помешать ему, если тот попытается повторить нечто в этом роде… Я пришел за дальнейшими распоряжениями. Отчет составлю сегодня вечером.

- Вы все верно сделали, - кивнул Робеспьер. – Возьмите себе в помощь нескольких жандармов Пейана, если они понадобятся и действуйте по обстоятельствам… Поступок действительно странный… Попытаетесь арестовать его под любым предлогом и изъять документы. Потом – в Бюро по надзору, где их отметят. Известите меня, как только это будет сделано.

Выслушав еще несколько распоряжений, агент вышел. Робеспьер устало потер виски, глядя на карту Парижа на стене, хотя она не была нужна. Признаться, он не видел смысла в этом поступке, если это не попытка уничтожить какие-то слишком явные улики, возможно, хранившиеся в кафе. Он написал короткую записку, адресованную Ришару, с указанием проверить владельца и посетителей и позвал Рикора.

***

Сколько прошло минут? Или часов? Все также шли люди. Все также в воздухе витали смертельные аккорды сегодняшнего дня. Все также в руках он сжимал спичку. Граф Сомерсет сидел на земле, привалившись спиной к стене обшарпанного кафе. Прозрение пришло в тот момент, когда он достал коробок спичек и взглянул на вывеску. Воспоминание – молния. Барон де Бац. Здесь, в этой таверне, они говорили перед тем, как он отправился в Ванве. «Ты – моя правая рука, Уильям. На тебе – ответственность за Париж. Когда ты будешь в очередной раз покупать дозу своего зелья, подумай об этом». Сомерсет обхватил голову руками. «Я подвел тебя, Жан. Я все испортил». Этот пожар был бессмысленен. Как и все, что он делал в последнее время. Кроме Эжени. Но она не может стереть ему память о старом друге и о том, что он поставил под удар вверенных ему людей. И уж точно не заставит бывших коллег поверить в то, что он – невиновен. Беатрис Клермон забрала написанные им фамилии самых проверенных участников заговора в Па-де –Кале. Скорее всего, они уже арестованы. Как и те, кому он доставал документы, передавая их через нее. Сомерсет сгреб в кулак иссушенную солнцем землю. Ванве. Если бы он не тронул Робеспьера, ничего бы этого не было. Паук сплел сеть, поставив себе на службу все силы ада. Сомерсет вздрогнул, когда на его плечо легла рука оборванца.

- Эй, гражданин, чего расселся? Это мое место. Проваливай!

Взгляд Сомерсета потяжелел. Снова агент? Показательные выступления, как в той таверне? Неужели Робеспьер со своими гиенами ходит за ним хвостом и смеется?
- Иди к черту, гражданин шпион.

- Что??? Да ты что, совсем ох… - бродяга выругался и бросился на Сомерсета, пытаясь дотянуться до его горла. От неожиданности граф выронил спички и попытался оттолкнуть от себя потного и воняющего мясными обрезками типа, но тот не отставал. Их странный поединок прервал жандарм. За ним спешили еще двое.

- Граждане, ну-ка быстренько разошлись!

Сомерсет дал оттащить себя. Как глупо… Этот бродяга был и правда бродягой. А его задержали жандармы за.. нарушение порядка. В прежние времена он бы рассмеялся и всю дорогу рассказывал господам ищейкам анекдоты. Теперь же угрюмо молчал и шел вперед. Его должны отпустить. Ведь он обещал Эжени уехать… Обещал… Обещал… Они обманут судьбу и покинут Париж. И будут египетские пирамиды и рассказы о жизни самой таинственной женщины в его жизни…
…Внутренний голос слабел. Они не выберутся.

***

В дверь постучали и вежливо дождались позволения войти. На этот раз Рикор не докладывал о посетителе, так как знал его: это был секретарь из Бюро по надзору, куда стекались все бумаги из секционных комитетов.

- Гражданин Робеспьер... Люди Пейана привели какого-то субъекта четверть часа назад. Мы получили указания отметить его документы, что и было сделано, мы поставили также отметку о невыезде из Парижа... Но несмотря на указания, гражданин Демьен сомневается в том, что мы должны отпускать его без соответствующей проверки... Слишком он подозрителен...  Настаивали на том, чтобы доложить вам немедленно, иначе я никогда бы не осмелился...

- Вы сделали все верно, - отозвался Робеспьер. Только что он закончил читать отчет от Жюльетт Флери, который, на этот раз, шел не напрямую от агента, но через Бюро. Она сообщала, что проверила намерения Эжени Леме и держит ситуацию под контролем. Хорошо, если это действительно так... Повернувшись к секретарю, он сухо распорядился: - Отпустите его на все четыре стороны.

- Но без соответствующих распоряжений Комитетов... - замялся секретарь.

- Да, вы правы, - Робеспьер поднялся. Без бюрократии эти бумажные души не сделают и шага. Бумагу можно было и написать, а можно было и отдать распоряжение лично. Хотя идти в Бюро по надзору не очень-то и хотелось, но с бумагой придется ждать до вечера, по крайней мере до тех пор, пока не вернется Ришар. - Что же, пойдемте...

Секретарь вытянулся по струнке, а потом, шагая немного  позади лидера якобинцев, не мог сдержать улыбку, когда думал о том, какой выговор ожидает гражданина Демьена.

***

Де Бриссар нервно поправил манжет, выбившийся из-под сюртука. Потертая одежда, разбитые ботинки и руки, лишенные каких-либо украшений. Простолюдин Мартин Жюссак. Общественный деятель, якобинец и глава Бюро по надзору одного из мелких городишек департамента Па-де-Кале. Одинокий, непьющий, немного странный и закрытый гражданин, предпочитающий работать, не покладая рук, и не допускающий в свой круг никого из коллег. Он же – маркиз Гийом де Бриссар, франкмасон, глава парижской масонской ложи, назначенный Великой ложей почти десять лет назад. Королевский алхимик, снабжавший рецептами Марию Антуанетту. Его боялись королевские камердинеры, но о том, что он продал душу Дьяволу, они лишь позволяли себе шептаться. Он так и не научился беседовать с человеческим отребьем также добродушно, как барон де Бац. Правда, тот был мастером перевоплощений и при дворе…

- Гражданин, пройдите, вас готовы принять!

Де Бриссар поднял голову. Молоденький секретарь. Когда-то, наверное, счищал объедки с тарелки какого-нибудь аристократа, или же чинил ботинки. Новая власть расставила все по местам.

Он вошел и закрыл за собой дверь.

- Гражданин Карно, я только что из департамента Па-Де-Кале. Прибыл с отчетом о работе нашего Бюро по надзору. Роялистские собаки не оставляют нам выбора. Девять человек арестованы. Мне порекомендовали обратиться с отчетом к вам, как к одному из сотрудников главного правительственного Комитета.

- Садитесь. – коротко ответил Карно и кивнул на кресло. То, что де Бриссар – здесь, говорило о том, что случилось нечто экстраординарное. Маркиза он знал по Мезьерской школе военных инженеров. Первый год они не общались, так как Карно не терпел его заносчивости. Но однажды их поставили на совместный проект – они вместе составляли чертеж приспособления для тушения лесных пожаров. Глупое и бессмысленное занятие. Но маркиз оказался человеком неглупым. Потом был опубликованный «Опыт о машинах», в составлении которого маркиз принимал посильное участие, заинтересовавшись его идеями… Они никогда не были близкими друзьями, но уважение, которое они питали друг к другу в юношестве, крепло и ширилось. Де Бриссар хорошо понимал его. Именно он познакомил его с бароном де Бацем, и дальнейшие действия по восстановления порядка во Франции они планировали вместе.

- Вот отчет. – также коротко произнес маркиз и положил письмо на стол Карно. В нем было все. Об арестованных людях, о слухах про возвращение де Баца и роли Сомерсета в истории с арестами.

- Твари. Роялистские твари. Таким не место на земле. – Карно поднял тяжелый взгляд на старого коллегу. – Но доказательства?

- Ищем. Работаем. Просто я хотел поставить вас в известность. – Де Бриссар поднялся. – Прошу извинить меня за то, что отнял у вас время, гражданин Карно. Но я считаю, что Комитет должен знать, что происходит.

- Вы сделали совершенно правильно. Идите, гражданин. И продолжайте работать на благо Республики. – Проводив взглядом маркиза, Карно поднес его письмо к свече. Итак, худшие предположения сбываются. Сомерсет предал их. Нужно срочно принять меры, пока он не разрушил все до основания.

Де Бриссар вышел из кабинета Карно и медленно пошел по коридору, стараясь не смотреть на изувеченный дворец. Он остановился, лишь услышав знакомый голос. Граф Сомерсет беседовал с жандармом. Бриссар прислушался. «Вы можете идти, гражданин. Мы проверили ваши документы. Все в порядке». Сомерсет сказал ему что-то и побрел к выходу. Итак, последнее доказательство пришло само собой. Ни один роялист никогда еще не выходил отсюда живым. А Сомерсет бродит тут, как у себя дома. Глаза маркиза де Бриссара потемнели. Спокойно. Он ответит за все.

***

Робеспьер молча отложил в сторону папку с докладами, которая, впрочем, была ему не нужна. Сомерсет ушел. Даже не понадобилось говорить что-либо начальнику Бюро по надзору, тот сам понял, что указания нужно выполнить. Ухмыляющиеся физиономии агентов Пейана были свидетельством тому, что чиновник не скоро избавится от насмешек, так как своими сомнениями практически оскорбил агентуру бывшей Коммуны. Для Сомерсета слова были не нужны тем более, он просто игнорировал присутствие роялиста теперь уже бывшего.

Попрощавшись с агентами Пейана, равно как и с чиновниками, сухим кивком и простым: "До свиданья, граждане", он вышел. Больше здесь делать нечего. Только в коридоре не смог сдержаться и смерил уходящего графа долгим и, безусловно, злым взглядом. А повернувшись, чтобы подняться к себе, столкнулся с каким-то гражданином  в потертой одежде. Кто из них не смотрел куда идет, было сказать сложно, но и такой малости достаточно, чтобы он выронил из рук ключи от кабинета, а гражданин - картонную папку.

- Простите, - механически сказал Робеспьер, без тени сожаления, но из вежливости.

- Это вы меня простите, гражданин... Робеспьер. - Де Бриссар неловким движением извлек из кармана очки и, одев их, принялся собирать рассыпавшиеся бумаги. Запоздалая мысль о том, что. наверное, нужно поднять и протянуть ему связку ключей мелькнула и пропала. Он - король здесь, но слишком противно лицемерить и изображать из себя поверженного в трепет вассала. Узнал ли он его? Вряд ли. В те места, где когда-то проводил время де Бриссар, этот аррасский выскочка, которого когда-то с легкой руки его старинного приятеля и прекрасного журналиста Антуана де Ривароля окрестили "сальной свечой Арраса", туда, скорее всего, даже на порог не пустили бы.

Робеспьер наклонился за связкой ключей, даже не думая интересоваться содержимым папки: просителей было много, Бюро и Комитеты работали до ночи. Да и самого стол завален прошениями, формулярами, письмами... Взгляд  помимо воли зацепился за до боли знакомы лист, который он видел тысячу раз. Белый квадрат с круглой  зеленой печатью в углу и смазанной в типографии эмблемой. Пропуск в Комитет общественного спасения, который следовало отдать жандарму на выходе. Удивило то, что на пропуске не было подписи того, к кому приходил гражданин, хотя и это правило не являлось исключением. Очевидно, что этот человек не знаком с местными порядками. Но к кому он приходил?

- Вы должны были отдать пропуск жандарму, который впустил вас. Хоть он уже и бесполезен.

- Да? Как странно. Гражданин Карно мне не сказал об этом. - Де Бриссар вскинул голову и придал лицу выражение тупой покорности. Получалось не очень хорошо. Для того и нужны были очки - они помогали прятать высокомерие. Очевидно, что Робеспьер наведет справки, к кому именно он приходил. Лучше назвать эту фамилию первой. Карно получил от него два письма, одно из которых является отчетом. - Благодарю вас, - он опустил глаза.

Карно. Все бы ничего, курьеры ходили к каждому из их, но почему-то складывалось ощущение, что  коллега хочет скрыть от остальных визит этого человека. Незаполненная карточка, на которой проставлена только дата и время говорит сама за себя. "Приходил человек и ушел человек". Все. Большего сказано не будет. Этот человек прибыл неожиданно, он не из Парижа, у него не официальное сообщение, он не работает ни в одной из многочисленных парижских контор, иначе эта бюрократия с допуском просто не была бы нужна. Информация анализировалась сама собой и если бы его спросили, что не так сделал этот гражданин, то на вопрос, скорее всего, ответа бы не нашлось.

- Гражданин, нехорошо налетать на людей, - назидательным тоном сказал один из агентов Пейана, возникший непонятно откуда. Прищурившись, он смотрел на прибывшего, а потом медленно и внятно произнес: - Понятно, что аристократические рожи увидишь здесь не каждый день, но вы были бы осторожнее?

- Оставьте, - отмахнулся Робеспьер, хотя на самом деле его все больше начал занимать этот посетитель. Повернувшись к агенту, он добавил: - Ступайте и займитесь своим делом.

Де Бриссар пожал плечами и тихо произнес:

- Мне действительно очень неудобно, что так вышло. Но ваш сотрудник прав. Я и правда засмотрелся вон на того гражданина. - Он кивнул в сторону Сомерсета. Тот двигался медленно, словно во сне. Блистательный версальский повеса явно чувствовал себя не в своей тарелке. Цена предательства? Сколько еще жизней загубил он сегодня? Маркиз резким движение откинул волосы. - Он и правда похож на аристократа. Я насмотрелся на них недавно, когда наше Бюро арестовало их с десяток. Твари. - Он вздернул подбородок. Интересно, что ответит Робеспьер. Было бы неплохо получить подтверждение от высшей власти. А эта встреча, похоже, была не случайной.

- Вы не из Парижа. Откуда же? - спросил Робеспьер, теперь уже внимательно глядя на собеседника. Ответ на вопрос напрашивался сам собой: серия арестов прошла недавно в Па-де-Кале. Вот только при чем здесь Карно? Распорядился, чтобы ему лично об этом докладывали? Странно, откуда такой интерес. Хотя, если учесть некоторые письма и знакомства коллеги, не удивительно, что Лебон мог обеспокоиться этим... Пока что факты не складывались в единую линию, но это и не особенно волновало. А вот к манере держаться этого человека следовало присмотреться. Почему-то вспомнилась поговорка о человеке, который не замечает в своем глазу бревно. Губы Робеспьера дрогнули, но в подобие улыбки так и не сложились. - Надо полагать, Па-де-Кале? Что же... в этом есть немалая заслуга того гражданина, на которого вы смотрели.

- Да? Так он герой? - Де Бриссар хищно улыбнулся. - Надеюсь, он проживет долгую жизнь. Такие люди нам нужны. Да, вы правы, я - из Па-де-Кале. Прибыл с докладом для Комитета общественного спасения. Гражданин Карно принял мой доклад. Вы можете с ним ознакомиться. А теперь, если вы не возражаете, мне пора.

- Не проживет, - равнодушно сказал Робеспьер. - Его погубит пристрастие к зелью. Что же, возвращайтесь к своей работе... - Повернувшись, он пошел по направлению к лестнице. Если этот человек действительно из Па-де-Кале, то Лебон и те роялисты, которые, возможно, будут пытаться возобновить старые связи узнают немало интересного...

Де Бриссар покинул Тюильри. Сомнений не осталось. Нужно связаться с Вильфором и объявить тревогу. Предательство Сомерсета было ударом. Но еще можно что-то исправить.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Авг 15, 2010 11:13 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Барон де Бац, маркиз де Бриссар, /// Барон де Бац, граф Сомерсет

Солнце клонилось к закату, но о какой прохладе может идти речь, если нет и намека на легкий ветерок? Все равно, когда солнце зайдет, должно стать не так жарко… Не так жарко… Эта навязчивая мысль вертелась в голове, сбивая все другие. Наверное, у него начался жар. Барон де Бац сидел на углу кафе, положив на колени футляр с кларнетом. Играть не было сил – слишком дорого ему обошлось и ранение, и тяжелая болезнь, эпидемия которой вспыхнула в тюрьме. Он слабо помнил, как оказался под мостом в компании бродяг, которые, впрочем, не были лишены сострадания: именно они лечили его жуткой смесью из спиртного и каких-то трав… И он выжил в условиях, в которых должен был непременно умереть.
Уже потом, соблюдая все мыслимые и немыслимые меры предосторожности, он нашел Мари, которая сняла для него комнату в самом паршивом квартале Парижа. Большего она сделать не могла: агент не может принимать у себя подозрительных, коим и являлся сейчас барон Жан де Бац, ныне покойный для проклятых республиканцев.
Что-то в этом было. Та же Мари принесла два самых настоящих формуляра, которые предстояло заполнить – вот и документы, в которые он скрупулезно внес свои придуманные и настоящие данные, стараясь избегать лишних помарок. Как она раздобыла их? Не в том суть.

Поправив здоровье, барон начал выходить, выполняя разные мелкие поручения сначала для хозяйки доходного дома, где жил, а потом и для хозяина соседней таверны. А заодно попытался наладить старые связи и… ужаснулся, узнав о событиях, которые произошли во время его затянувшейся болезни. Избегая всяческого общения с теми, кто входил в группу Уильяма, полагая, что все они арестованы, де Бац тем не менее узнавал новости, от которых становилось страшно. Ходили слухи об арестах, часто подтвержденные. Ходили слухи об утечке информации, которые переросли в панику. Агенты умалчивали важные детали и бросались бежать при малейших признаках опасности, даже не ставя в известность своих информаторов. Он понял это, когда пришел на одну из уцелевших явок в Сен-Дени, остальные были провалены.
Теперь пожар в кафе… Был ли он случайным? Но ясно одно: люди пойдут сюда, им же нужно где-то встречаться…
Неподалеку мальчишка-разносчик бойко торговал газетами и водой с сиропом, предлагая гражданам почитать и освежиться. Барон лениво открыл глаза, желая освежиться, коль якобинские новости читать невозможно, когда услышал знакомый голос… Инстинктивно он опустил голову и поправил соломенную шляпу так, чтобы она скрыла лицо, но потом вспомнил, что Бриссар не входил в группу Сомерсета, а должен был находиться в Па-де-Кале. Да что, черт возьми, происходит?! Неужели не слышали, что случилось с марсельцами?! Вспоминая Модье, барон злился и готов был убить того, кто позволил… Но якобинский шпион самоустранился, а думать о том, что… Нет, только не это.
Хромая, ( вывихнутую во время бегства ногу плохо вправили и она до сих пор доставляла не только неудобства, мешая бегать и ходить, но и сильно болела), он тоже подошел к разносчику, устроившегося тут же, только под навесом и, доставая деньги, сильно толкнул Бриссара локтем, пытаясь попасть в болезненную точку на плече. Так можно быть уверенным, что разговор завяжется сам собой…

- Осторожнее, идиот, - прошипел де Бриссар и брезгливо оттолкнул от себя человека в шляпе. На его лице промелькнул весь спектр чувств, испытываемых им по отношению к новым "королям Парижа". Они - повсюду. И могут безнаказанно делать все, что угодно. В свое время де Бриссар потратил немало усилий на установление железной дисциплины среди тех, кто ему прислуживал. Он платил хорошее жалование, но не давал черни ни малейшей поблажки.

- Сам идиот, - ответил барон, подняв шляпу на несколько секунд. Сказать Бриссару все, что вертелось на языке, не говоря уже расспросах, не было возможности. Поэтому он снова сел на землю и принялся растирать лодыжку, на которую пришлось сильно опереться. - Ты ушиб меня, гражданин. Тебе нужны неприятности с жандармами? Или ты угостишь меня стаканчиком доброго вина и я забуду о том, что ты повредил мне ногу?

- Я не хотел нанести тебе увечье, прости, гражданин, - быстро сориентировался де Бриссар. - Я собирался пообедать. Составишь мне компанию? - Он протянул ему руку. - Меня зовут Мартин Жюссак. Пойдем.
***
В таверне де Бриссар заказал суп и тарелку сыра. Есть мясо в этом дешевом заведении он не рискнул. Разлив вино по стаканам, он поднял свой. - Будь здоров, гражданин. - Де Бриссар раздумывал о том, как начать разговор. Его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, глядя на барона де Баца, живого и невредимого, он не мог сдержать радости. Безусловно, барон был самым хитрым и мудрым руководителем, и все эти годы ему удавалось делать невозможное. Но с другой стороны, на языке крутились недобрые слова о том, что он многократно предупреждал барона относительно Сомерсета. Английского графа он считал легкомысленным, пусть и не лишенным определенной доли смекалки. Конечно, вместе с бароном они составяли прекрасный дуэт. Но Сомерсет слишком увлекался зельями. И то, о чем барона предупреждали многократно, произошло. Сомерсет просто не справился.

- Твое здоровье, - барон с наслаждением выпил стакан вина: оно было холодным, уже за это следовало отдать ему должное. Они сидели за столиком у окна, в которое светило солнце, поэтому вокруг них образовалось пустое пространство - люди искали тень. - Я долго был не у дел, - очень тихо сказал де Бац. - Но сейчас, пытаясь вникнуть в суть происходящего, нахожу, что все очень плохо. Я бы хотел услышать новости.

- Что ж... Ты сам попросил... - Де Бриссар выпил вино и, повернувшись к окну, тихо заговорил. Об аресте группы роялистов в Па-де-Кале. О том, как едва унес ноги и, желая разобраться, явился к Вильфору в Ванве, откуда и прибыл курьер. О том, как встретил у Вильфора марсельца Модье, который также спасся лишь чудом. О Морвеле и таинственной женщине по имени Беатрис Клермон, которая помогла Модье сбежать и произвела неизгладимое впечатление на Вельфора. И, наконец, о том, что произошло сегодня. О том, как он собственными глазами видел, как Сомерсет бродил по Тюильри, а затем получил подтверждение из уст самого Робеспьера.

Барон слушал не перебивая, преодолевая желание закрыть лицо руками. Ах, Уильям, Уильям… За горстку зелья ты предал все дело и теперь снова собирать разрозненных людей, искать новые возможности, искать деньги, которые найти не так просто. Налаживать агентурную работу, постепенно отделяя тех, кто когда-либо работал с Сомерстом. Впрочем, это вопросы технические, ведь не впервые они оказывались ни с чем и начинали все заново. Сложнее было мириться с фактом предательства. Ванве. Все началось с Ванве. В произошедшем барон винил прежде всего себя. Почему у него не хватило силы воли остановить Уильяма с его безумным планом? Подробностей он до сих пор не знал, но не нужно быть предсказателем, чтобы отметить: именно после событий в Ванве счета в банках закрыли. А потом все громче и уверенней поползли слухи об утечке информации. Пришлось в них поверить, ведь Бриссар был одним из самых надежных людей в Па-де-Кале. А теперь он, как и сам де Бац, руководитель без группы…

- Благодарю тебя, гражданин, за вино и угощение, - сказал барон, взявшись за шляпу. – Ты найдешь меня здесь, если тебе будет не с кем разделить трапезу…
Не прибавив больше ни слова, барон вышел. Увидеть Сомерсета. Посмотреть ему в глаза и вспомнить имена обезглавленных по его вине. Па-де-Кале, Марсель, Париж… а есть еще Лион, есть еще другие департаменты. Кто будет следующим? Куда бы они не пошли, везде будут находить только известия о казнях и арестах…

***
Барон сел на причал, прислонившись к деревянному столбу для швартовки. Сюда приходил Уильям. Придет ли сегодня? Или сегодня сюда явятся якобинские ищейки? Он снял башмаки и опустил ноги в воду, хоть таким способом желая облегчить боль в распухшей лодыжке. Даже закрыть глаза не получалось, перед внутренним взглядом все стояло бледное лицо его друга. Монастырский госпиталь. Заглядывавшие туда шпионы. А в ушах стоял крик-мольба:

- Жан, достань для меня что-нибудь!
- Так при чем здесь Ванве, Уильям? Я привык знать, за что и почему рискую, - он до последнего момента пытался внести ясность в этот вопрос.
- Я все расскажу тебе.. Чуть позже. – бледное, покрытое потом лицо, лихорадочно блестящие, расширенные глаза Уильяма и сбивчивая, словно в бреду речь: - Жан, прошу тебя, достань для меня что-нибудь. Я обещаю, что расскажу.

Не успел. Он не успел вернуться, отправившись с салон Сент-Амарант. Барон не сразу понял, что слышит тот же голос, спрашивающий его о чем-то. Должно быть, он задремал. Может быть, это была часть лихорадочного бреда. Но нет, человек на причале, в котором узнавался Уильям не был плодом его воображения. А вот он сам всякий раз содрогался, когда видел себя в зеркале: скелет, обтянутый кожей, еще и хромающий. Только глаза остались.
- Здравствуй, Уильям, - барон снял широкополую шляпу и положил ее рядом на доски. – Вижу, ты проверяешь места наших встреч, хотя в этом скоро не будет надобности…

Сомерсет сел рядом, также свесив ноги в воду. Кто говорил, что чудес не бывает? Может быть, этот мир перевернулся и сам играет с ним в причудливую игру - загадку? Ты веришь во что-то такое, чего на самом деле нет. Может быть, и не было никаких слухов о смерти барона? Не было исчезновения и перешептываний о том, что арест барона - дело рук Сен-Жюста? Не было той безумной статьи в газете Ландри, которую Сомерсет заставил журналиста напечатать? А ведь он так и не узнал, кто именно из политиков был связан с де Бацем... Значит, та статья все-таки была напечатана не зря, и барону помогли? Мысли путались. Он обещал Эжени не прикасаться к зельям, но сделать это было труднее, чем можно было предположить. К тому же, это задержание. Улыбка, мелькнувшая на губах одного из жандармов, который вел его к выходу. Но прежде всего - воскресший друг. Он должен понять. Должен все узнать до того, как ему наплетут невесть что. - Я думал, тебя больше нет, - тихо сказал Сомерсет. Какой смысл вываливать другу все, что он пережил, узнав о его смерти и всю свою радость от того, что сплетни оказались ошибочными.

- Я тоже думал, что меня больше нет, - серьезно сказал де Бац. - Я до сих пор так думаю, особенно когда вижу происходящее, отказываюсь верить в него и в то же время пытаюсь спасти то, что можно спасти. Как перевернувшаяся лодка... Груз можно вытащить, но он уже безнадежно подмочен и никому не нужен. Я не хочу спрашивать тебя о причинах, я хочу только получить ответ на вопрос, который интересовал меня еще перед арестом. Что произошло в Ванве? Что произошло настолько важное и послужило истоком для того, что мы имеем сегодня? Я хочу знать о масштабах всей этой трагедии, чтобы найти оправдание хотя бы кому-нибудь.

Сомерсет сгреб в руку камешки и стал кидать их в воду. - Ты всегда умел видеть суть в любом нагромождении фактов, Жан. Жаль только, что я так и не смогу дать тебе исчерпывающего ответа. Я был загнан в угол. Все решали минуты. И я сделал то, что сделал. Личный вызов Робеспьеру, если можно так выразиться в сложившихся условиях войны. Каким образом я сделал это? Мне бы хотелось унести этот секрет с собой в могилу, потому что это был бесчестный поступок, недостойный дворянина. Но что сделано - то сделано. Я смог добраться до Парижа живым и невридимым. А он сделал все, чтобы превратить мою жизнь в ад. Согласись, удивительно, что я до сих пор на свободе. Причина проста - я нужен ему живым, потому что он хочет получить долг. ВОт и все. - Сомерсет взглянул на друга, пытаясь понять, что тот думает. Но лицо барона было непроницаемым. - В ближайшее время я уезжаю, Жан. Я принял это решение после того, как встретил женщину, которая стала дорога мне и узнал о твоей гибели. Не считай это побегом. Все это время я делал все, чтобы не поставить под удар наших людей. Но я не могу в одиночку противостоять Робеспьеру, который наблюдает за мной, как за насекомым под микросоком. Я принес Парижу несчастье, и мне нет больше места здесь.

- А я ведь предостерегал тебя, - горько сказал де Бац. - Всегда предостерегал от двух вещей... но ты никогда не слушал меня. А теперь твой выпад и твое пагубное пристрастие свело на нет все наши усилия и привело к предательству. Тызахотел поиграть с противником у которого в распоряжении все, чтобы превратить не только твою жизнь в ад, а теперь решил сбежать. Это именно бегство, Уильям. Я не знаю, чему мне верить после того, что я услышал. Ты связался с женщиной, близкой к якобинцам, ты, находясь в плену своего пристрастия предал всех, до кого мог дотянуться. Должно быть, у тебя не было иного выхода: им нужна информация, а тебе - зелье. Тебя видели вчера в Тюильри, тогда как всем известно, что из Комитетов так просто не выходят. Прости, но я не очень верю в то, что Робеспьер отпустил бы тебя просто так. Для такого человека как он, решить возникшую неприятность означает укоротить человека на голову. Но не об этом речь. Мне жаль, Уильям. Впрочем, хорошо, что ты уже принял решение уехать. Я пришел сюда, чтобы сказать, что не нуждаюсь больше в результатах твоей работы. Ты их уже показал. - Барон взял шляпу и поднялся, готовясь уйти.

- Жан, не надо! Поверь мне, прошу тебя! Я знаю, как все это выглядит, но ты... - Сомерсет резко замолчал. Барон смотрел отчужденно и холодно. Слишком часто он произносил это "поверь мне, прошу тебя"... Первый раз это случилось, кажется, лет пятнадцать назад. Он играл в депрессию и пресыщенность жизнью... Заблуждения молодости. Походы по тавернам с сомнительными девицами, дешевое вино, экстравагантные выходки. Барон вытащил его из-под ареста, получив письмо с мольбами о помощи. Потом - неоднократные истории, в которые он попадал из-за зелья и своего бесшабашенного характера. КОнченный эгоист, он всю жизнь любовался собой и своим эпажажем, словно показывал другу: "Вот, посмотри, на что я способен". Эжени удалось извлечь его-настоящего. Только перед этим было сделано слишком много. Как доказать ему, что на этот раз все не так? Пересказать все, что ему поведала Эжени? О бессмертной по имени Беатрис, которая читает мысли и управляет людьми на расстоянии? Это будет последней каплей. Правда его погубит окончательно. - Ты прав, Жан. Уходи. Граф Сомерсет умер там, в Ванве. Бессмысленно что-то тебе доказывать. Прощай.

- Ты даже не стал оправдываться и не задал ни одного вопроса. Видимо, не судьба. Что же, прощай Уильям. - не найдя больше слов для того, кого он еще две недели назад считал своим другом, барон побрел по насыпи, волоча за собой соломенную шляпу на веревке.

- Слов для оправданий? – едва сышно переспросил Сомерсет. Он обернулся. Друг уходил. Медленно, прихрамывая, волоча шляпу. – Но ты же не поверишь! - крикнул Сомрсет ему в спину. - Никогда не поверишь! Потому что все, что я готов тебе рассказать не поддается никакому здравому смыслу! Жан, остановись, черт возьми! Остановись! Не уходи вот так!

- Не поверю, - де Бац остановился, вымученно глядя на графа. - Есть факты. Это упрямая вещь, они беспощадны. Видит Бог, я до последнего отговаривал тебя играть в игры с Робеспьером. Наш деспот, видишь ли, может не разглядеть заговор у себя под носом несмотря на паранойю, но он не прощает унижений. Я понял это, когда тот журналист, Демулен, бывший друг твоей тепершней любовницы, посмеялся над ним в своей газете. В этот слух о женщине я тоже долго отказывался верить... Не так сложно связать этот факт и утечку информации, о которой начали доносить в то же время. Началось это с газет, а закончилось тем, что ты продал нашего соратника за свое чертово зелье. Или меня неверно информировали и разговор с Сен-Жюстом кому-то приснился? Тогда извини... Потом ты играешь в непонятные игры с агентом якобинцев и убираешь наших людей в Па-де-Кале, а заодно и марсельцев, которые оказались здесь явно не вовремя. И чтобы замести все следы решаешь уехать, столкнув лбами якобинцев, их агентов и наших людей.

- Нашего соратника? Сен-Жюсту? - Сомерсет ошалело взглянул на де Баца. Тот вечер он помнил слабо. Это был единственный раз, когда он захотел продать информацию, потому что у него не было сил терпеть страшные головные боли. озноб и все прочее.. Он был на грани безумия и готов был пустить себе пулю в лоб.. Сен-Жюст и тот мужчина. Англичанин. Он даже не помнил его фамилии - лишь смутные очертания. Кажется, он тогда гордился собой. что смог столкнуть лбами Сен-Жюста и этого мрачного генерала - Карно. Получив деньги от англичанина, он представлял себе, что заработал их, стравив двух якобинцев, а вышло... Сомерсет засмеялся. Жуткий, истерический смех душил и рвался наружу. Тот человек. В маске. Это был Карно. А он продал его за горстку денег, чтобы купить себе зелье. Круг замкнулся. КОгда Сомерсет пришел в себя, барона рядом не было.
-

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Авг 16, 2010 12:41 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Граф Сомерсет, Эжени, Робеспьер, маркиза де Шалабр, маркиз де Бриссар

Бесконечные улицы, покосившиеся хибары, роскошные дома и вновь – облупившиеся фасады. Люди, люди, люди вокруг. Среди них – якобинцы, простолюдины, шпионы, жандармы и сочувствующие. И аристократы. Все они теперь носят другие имена и фамилии. Все прячутся и надеятся, что их час еще не пробил. И ждут. Через неделю его имя станет нарицательным. Бывшие приятели будут передавать друг другу сплетню о том, что граф Сомерсет продался якобинцам за гостку гашиша, не справившись с пагубной стратью. И назидательно говорить: «Вот что делает с людьми зелье!» Однажды он проснулся от страшного сна о Ванве, в котором его убивали жандармы. Но это видение было ничто по сравнению с горькой правдой. Робеспьер победил. А его путь один – бежать от воспоминаний вместе с Эжени. В той, новой жизни, у него будет новое имя и новые интересы. Пора. Эжени приходит около десяти, а ему нужно еще многое сделать, чтобы подготовить их побег.

Сомерсет медленно слился с толпой. Люди закончили работать и вывалили на улицы с жаждой общения. Кружок женщин среднего возраста тесно сплотился возле закрытой хлебной лавки, обсуждая недавнюю казнь. Несколько десяткой жителей улицы Лантерн были казнены в один вечер. Поговаривали, что у Сансона затупился нож, и что он едва стоял на ногах после той казни, потому что никогда ничего подобного не происходило.

- А вы слышали, что какой-то сумасшедший роялист заминировал сегодня здание Тюильри? – поинтересовался Сомерсет, прищурившись. На него тут же воззрилось несколько пар округлившихся глаз. Посыпались вопросы, на которые он лишь пожимал плечами. «Ничего не знаю, сам слышал от знакомого жандарма, ужасно, ужасно, говорят, что этот роялист очень зол на нашего великого Робеспьера, кошмарно», - едва успевал повторять Сомерсет, отвечая на вопросы. Когда обсуждение достигло точки кипения, он спокойно ушел и двинулся в сторону их нового дома. Он не задумывался, что сделала Эжени с его хозяевами, что они согласились добровльно покинуть его. Но это было неважно. Одну ночь покоя они заслужили. А теперь просто спокойно уйдут и уедут. Пущенная им сплетня достигнет нужных ушей как раз через пару часов. Это немного взбодрит жандармов и заставит политиков бросить основные силы своих подневольных вооруженных псов на здание дворца. Пусть ищут мину. И пусть будут прокляты. Все.

***

Эжени нервно бродила по комнате. Сомерсет вошел и сел в кресло, любуясь ее лицом – немного нервным, бледным и потусторонним.

- Я закончил свои дела, Эжени. Пожалуйста, помоги мне покинуть Париж. Я знаю одну заставу. Если ты говоришь, что ты можешь заставить их сделать то, что ты им прикажешь, я согласен.

Он положил на стол букет фиалок. Все кончено.

- Тихо, тихо, - Эжени остановилась, - Это ведь наш дом. Я тут все переставила, ты заметил? Как в моей мечте. Что с тобой случилось, что теперь тебе не нужен никто? – Она подошла ближе, - А теперь послушай меня. В последние дни мы долго не понимали друг друга. Нас не выпустят. Глупенький мой, - она заставила Сомерсета сесть рядом с собой посреди гостиной, - Мы победили, глупый. Но нам не выбраться. Тебе досталась слабая ведьма, которой ты не простишь использования ее способностей Жандармов я обману. Но Беатрис – никогда. Ты победил. И я победила. Давай успокоимся на этом.

- Нет, нет, нет, Эжени, я не могу больше тут оставаться, - Сомерсет заходил по комнате. В углу он наткнулся на кальян и на секунду отшатнулся. Затем поднял его и швырнул в стену. - Вот. Посмотри. С этим покончено. Я хочу начать все заново. Мы должны попытаться. Поедем прошу тебя. Лошади ждут. Мы сможем. Сможем.

- Мы не сможем, - медленно сказала Эжени, - Если мы выберемся, благодаря мне, мы станем чужими еще до рассвета. А потом где-то в далеких странах ты будешь метаться во сне и отдаляться от меня все больше. Я знаю, я чувствую, что нас на улице уже ждут. Если бы у нас была хотя бы пара дней… - я бы очень хотела спасти тебя, - прибавила она, - Очень. Но надо ли это тебе? Я уже боюсь совсем другого.

- Не будет никаких сомнений. В нашей жизни не будет больше врагов и друзей. Ты расскажешь мне о том, как ты стала такой, какой ты стала... Посвятишь меня во все свои секреты... А политика и заговоры - все это останется в прошлом. Я просто должен уйти. Навсегда. Помоги мне, прошу тебя. Два дня назад я не знал, куда спрятаться от твоих откровений, а теперь сам прошу об этом. Помоги нам пройти заставу, моя любимая ведьма. - Сомерсет залпом осушил стакан воды, что стоял на столе. Его трясло, как в лихорадке, и побег казался единственной возможностью не пустить себе пулю в лоб.

- Хорошо, хорошо, сегодня, - Эжени уже не верила в то, во что говорит. Она подошла к Сомерсету, тряся его за плечи, чтобы привести в чувство, - Только несколько часов для тебя и меня. И ты понял, что мы победили? Или нет? Точнее- победил ты. Смотри. Я не так глупа и возвышенна, как казалась тебе. В этой тетради - история того, что было с тобой от жерминаля до прериаля. Есть свидетельства. Списки рукой Модье. Письмо для Беатрис Клермон от Лебона. Мне нужно было бы несколько дней, чтобы закончить. Я продам свою собственность, и выйдет книга. Но ты уже победил. Ты сломал Робеспьера. Даже если мы погибнем... Прошу тебя, не запрещай мне говорить об этом, когда нам предстояит выбираться из Франции.

- Что за тетрадь? И что за книга? Господи, Эжени, прошу тебя, перестань думать об этом созвездии гадюк! Я еще не победил. Но моя победа близка. Когда мы покинем Париж, моя счастливая звезда приведет нас к личной свободе. Посмотри, я разбил свой кальян. Меня больше ничего не связывает с прошлой жизнью.

- Тебе важна прошлая жизнь, - мягко заметила Эжени, - И ты победил. Моя тетрадь оправдает тебя. Все подлинники документов я выслала на имя моей подруги. Она аристократка и предъвит их, когда будет нужно. И я говорю тебе о том, что мы попробуем вырваться.ю но спасем нашу репутацию... а если не вырвемся?

- Вырвемся. Пойдем. Мы теряем время. - Сомерсет поднялся, что-то вспомнив, сунул руку в карман. Затем побледнел, словно увидел призрака. - Эжени, ты ведь не веришь в суеверия? Если веришь, у нас есть возможность разбить их на миллион осколков. Кажется, я сегодня во время драки потерял фамильный перстень, который передавался из поколения в поколения и приносил нам удачу. - Сомерсет широко улыбнулся, став на секунду похож на себя-прежнего. - Однажды я уже приговорил этот перстень, предложив его одному доктору-самоучке за то, чтобы тот достал из меня пулю, пущенную в меня Робеспьером. Но доктор согласился сделать все, не приняв мою жертву. А перстень, похоже, обиделся на меня и ушел сегодня. Как символично. Интересно будет наблюдать его на пальце какого-нибудь бродяги....Ну что, идем?

- Подожди, мой глупый, - прошептала Эжени, видевшая перед собой образ Беатрис Клермон - или Клери, - Стань рядом со мной. На случай, если не получится. Во сне время идет быстрее, чем здесь.Посмотри мне в глаза, и ты увидишь наше путешествие и счастье в твоем фамильном замке. Смотри... Вот мы с тобой идем по Риму... Венеция... Мы начали с Италии... А вот- Лондон... Мы покинули его ради Дрездена, а оттуда уехали в Прагу... Москва... Дикий город, нам не понравился.... Афины.... Амстердам... Паром до Англии... Твой фамильный замок, где мы стали счастливы.... У тебя нет отвращения ко мне за эти видения?

Сомерсет мечтательно кивнул. Картины, что возникали в его голове, словно сами собой, успокаивали. Они были нарисованными. А образы - вымышленными. Эжени никогда не была в тех местах. Но старалась увлечь его в это путешествие. Назло всем. И.. на прощанье? - Мы поедем туда.. Уже завтра. - Сомерсет сжал руку Эжени и вывел ее из дома, оставив дверь распахнутой. Через минуту они скакали в сторону заставы.


***

Маркиза де Шалабр разлила по чашкам кофе и взглянула на Робеспьера с легкой улыбкой. Она жила тут всего несколько дней – очаровательная небоьшая квартира неподалеку от Сент-Оноре. Поначалу маркиза даже немного скучала без своего соседа Мишеля, к вечерней болтовне которого привыкла за эти годы. Но Максимильян был прав – с той квартирой было связано столько, что стоило ее сменить. Новое жилье маркиза постаралась обставить так, как всегда мечтала – оно чем-то напоминало ее дом в Ванве. Неброская, но изящная мебель в гостиной, спокойные цвета, небольшая спальня, украшенная свежими цветами.
- Я так рада, Максимильян, что ты уговорил меня уехать… После того, как английский граф написал мне то письмо, я не находила себе места. Теперь я могу тебе в этом признаться. И Клер… То, что произошло с ней так ужасно, что я никак не могу забыть ее.

- Я очень надеюсь, что английский граф в скором времени навсегда исчезнет из твоей жизни, - довольно жестко сказал Робеспьер. - Этот шантаж больше не может продолжаться... А что касается Клер Деманш... Мне действительно жаль, что все так вышло. Для нас так и останется неизвестным, была ли она жертвой обстоятельств или же пострадала из-за собственной глупой оплошности. Лучше не будем о печальном, поводов для грусти и так предостаточно. Однако я рад, что тебе уютно здесь. Скоро ты сможешь забыть о своих страхах, будто это дурной сон.

- Он арестован? - тихо спросила маркиза. Ей не хотелось рассказывать о своем сне, который приснился сегодня ночью. В том сне английский граф снова был у нее. Затравленный, печальный и одинокий. Он требовал, чтобы она призвала Робеспьера письмом. Только во сне она была гораздо умнее, чем тогда, в Ванве, и сделала все иначе.

- Нет, - покачал головой Робеспьер. - Достаточно того, что его репутация не позволит ему оставаться в Париже и вряд ли он сможет заниматься тем, чем занимался раньше, а именно плести заговоры. Ты сожалеешь о нем?

Маркиза покачала головой. - Это сложный вопрос, Максимильян. Этот человек сыграл в моей жизни зловещую роль. Он сделал тебе больно. Он заставил тебя поступиться принципами. Но при этом помог мне разобраться в себе и понять, что для меня важно, а что - пустые фантазии. Ты понимаешь, о чем я? Я стала другой, Максимильян. И сама я неуловимо чувствую это.

- Я замечаю, что ты изменилась, но эти изменения к лучшему, насколько я могу судить. Ты стала решительной и тебе не так сложно принимать решения, как прежде, помимо того, что ты уже и так упомянула. А что касается лично моего отношения и тем, что мне пришлось поступиться принципами... - Робеспьер склонил голову, задумавшись, - Я думаю, что мы почти квиты. Ему ведь тоже пришлось поступиться принципами. Последствия той глупой выходки...

- Да? - глаза маркизы заблестели. Что-то в голосе Робеспьера напугало ее. Она поправила волосы и положила руку в его ладонь. - Не будем об этом, Максимильян, - мягко произнесла маркиза. - Поговорим о Шатобриане. Мне кажется, в его произведениях сказано больше, чем он хочет показать. - Маркиза заговорила о поэтах. ВОспоминание о графе отступило. Бог с ним.

***

Какая мрачная ночь... Застава, которую описал Сомерсет, оказалась еще более неприглядной, чем можно было себе представить. Беднейшее предместье Парижа... Эжени не могла отделаться от взгляда Беатрис Клермон в спину. Им не выбраться. Только ее спутник это не понимает. Или понимает - и потому так гониит лошадей? Сомерсет, остановись... Ты глупый, ты так ничего и не понял... Или понял? Нет времени думатью
- Ваши документы - резкий окрик.
*Пропускайте*, - ее мысль.

Сомерсет видел, как жандарм вдруг покорно отдал им документы и кивнул. Сердце исступленно забилось. Они вырвались. Все получилось. Как со сне Сомерсет шагнул вперед, взяв за руку Эжени. Жандарм тем временем что-то объяснял своим коллегам, затем они повернулись к ним спиной и пошли куда-то, удаляясь со своего поста. Он счастливо улыбнулся Эжени и хотел что-то сказать, но осекся. Ее лицо было бледнее обычного. Она напряженно вглядывалась в одну точку. Затем застыла, как изваяние.

- Уильям Сомерсет?

Граф резко обернулся. Выстрел. Он рухнул на землю, захлубываясь собственной кровью.

Еще один выстрел. Эжени... Она не сопротивлялась, словно ее держала неведомая сила. Лицо, которое склонилось над ним. Маска ненависти. Маркиз де Бриссар. Руководитель группы роялистов в Па-де-Кале. Он стоял в его списке первым... Значит, он спасся... Эжени говорила, что ее нельзя убить... Она вне опасности... А с ним все кончено... Его убили свои же... Как предателя... Откуда-то взялось желание рассказать. Сознание уходило, но Сомерсет цеплялся за жизнь из последних сил. - Я... не... виновен... Беатрис Клермон... Передайте барону... Беатрис Клермон... - Кровь хлынула изо рта, и он закашлялся. Кажется, пуля попала в легкое. А вот и знакомый звук. Он перезаряжает пистолет. Он не послушает.

- Все еще рассказываешь сказки? Умри. - Прозвучал еще один выстрел. В голову. Граф Сомерсет умер в течение нескольких секунд.

Маркиз де Бриссар бросил на землю ненужный пистолет и вскочил на коня. Удивительно, что случилось с жандармами, что они так упростили ему задачу? И эта женщина, не издавшая ни одного звука. Он пустил коня быстрым галопом. Через час он будет в Ванве.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Авг 16, 2010 10:26 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794.

Самбро-Маасская армия.

Сен-Жюст, Маэл.

Падающий от усталости хирург. Санитаров сменили солдаты, чьи раны не были опасны и которые могли держаться на ногах. И крики отовсюду. Маркитантки, раненые, добровольные помощники, бредящие... Все это слилось в гул из голосов и из мыслей, слушая которые можно было сойти с ума. Маэл устало разогнул спину, больше всего на свете желая оглохнуть, при том не только в физическом смысле.

У одних ад закончился, у других только начинается. Сейчас, когда все должно закончится, раненые начнут поступать в еще больших количествах. Хирург, казалось, оцепенел, сидя на мешке с корпией: это от усталости. Маэл налил стакан самогона и сунул посудину в руки смертному, который покорно выпил содержимое, не чувствуя вкуса.

Весь ход битвы он узнал здесь же, от раненых. О том, что в начале австрийцы атаковали по всей линии фронта, особое внимание уделив левому флангу и французы вынуждены были отступить. Гораздо позже генерал, имени которого он не запомнил, бросил в бой резервы. Ценой каких усилий им удалось остановить австрийцев? И удалось ли?

- Блаве, там раненые… - какой-то солдат тронул его за рукав.

Прибыла повозка «летучей бригады», краткая передышка закончилась. Свечей уже давно нет, приходится жечь лучину, которой скоро останется немного. А впереди еще долгая ночь. Последнее, что он слышал, это то, что австрийцы остановлены и отступают. Чтобы узнать подробности необходимо быть там, но его место здесь, а где-то там Сен-Жюст. Жив ли он? Или ему придется услышать известие о смерти? Говорят о многом… Говорят о том, что тактика австрийцев устарела, что похоже на правду. Говорят о воздушном шаре, хотя сведения настолько противоречивы, что непонятно хвалят это новшество или ругают. Ему самому кажется, что с воздуха наблюдать за картиной сражения гораздо удобнее, значит, несомненная польза от этого есть. Кто-то хвалит Журдана, а кто-то генерала, имя которого на слуху, но которое он не может запомнить .

На стол кладут молодого человека, у которого размозжена нога. И думать нечего. Ампутация. Только так можно избежать заражения. Солдаты привязывают раненого к столу, а он неожиданно приходит в сознание.

- Не дам резать ногу! Лучше умереть…

Маэл не отвечал. Ланцет, жгут, корпия. Перевязать сосуды. От пронзительного крика он действительно на некоторое время то ли теряет возможность слышать, то ли не хочет слышать ни проклятий, ни мыслей. С тоненьким визгом пила врезалась в кость. Разрезать сухожилия. Оставить лоскут кожи, обернуть культю и зашить. Кто-то уже подал изогнутую иглу. Сколько минут прошло? Не много, судя по тому, обгорела лучина. Несколько минут. Раненый затих, потеряв сознание.

Краем уха Маэл слышал разговоры о том, что Кобург действительно отступил, опасаясь потерять всю армию. Победа. А на стол кладут следующего и снова солдат дергает его за рукав, в чем нет надобности.

***

«Победа!»
Крики раздавались повсюду. Сидя на земле у своей палатки, Сен-Жюст наблюдал за солдатами, которые с возгласами ликования проносились мимо. Они пожимали друг другу руки и обменивались шутками о неприятеле, вынужденном уносить ноги под огнем французских патриотов. Были и такие, у кого не хватало сил радоваться. И раненые. Только что перед ним пронесли молодого марсельца, который истошно кричал и просил вернуть ему свет. Разорвавшаяся мина почти уничтожила его лицо. Один глаз заплыл, на месте второго зияла черная дыра – смесь копоти и крови. Еще вчера он рассказывал про то, как изучает труды Лагранжа и пойти учиться, когда все закончится. Не судьба. Вряд ли он выживет.

Спать не хотелось. Все началось вчера утром, когда лагерь явился австрийский офицер с письмом от коменданта крепости Шерлеруа. Молили ли они о пощаде или предлагали что-то взамен на мирное разрешение вопроса? Сен-Жюсту не суждено было это узнать. «Нам нужна крепость, а не письмо». Он отдал его посланцу, не читая. И долго провожал его взглядом. Потом был долгий разговор с Журданом. Филипп Леба тихо охнул, когда Сен-Жюст предложил устроить массовый расстрел тех, кто зарекомендовал себя малодушными трусами. Лишь генерал Журдан, приведя свои доводы о малочисленности войск, отговорил его от этого шага. «Если в следующий раз мы проиграем сражение, я расстреляю тебя, генерал». Отступать было некуда. И крепость пала. А затем они одержали главную победу этого месяца. Враги, оставив Ландресси, Валансьенн, Ле-Кенуа и Конде, бежали на восток. Полная победа. Только радости, которую он так надеялся испытать, не приходило.

Из Парижа шли тревожные вести. Гато, старый приятель по Блеранкуру, которого Сен-Жюст устроил работать в один из комитетов, писал о том, насколько обострились отношения между ведущими политиками. «Робеспьер словно не замечает, что творится вокруг. Он оплетен заговором со всех сторон, и после принятия прериальского закона, его враги только и делают, что распространяют слухи о захвате власти. Недавно казнили 54 человека. Все они были объявлены участниками заговора барона де Баца. Все произошло без излишних формальностей: короткий допрос, и – приговор. Среди этих людей было несколько человек, высказывавшихся против Робеспьера. Тут же пошли разговоры о том, что Неподкупный сводит личные счеты. Их везли на телегах, обряженных в красные балахоны, а люди, указывая на них пальцами, голосили: «Отцеубийцы!» и «Смерть убийцам Робеспьера!» Теперь, когда гильотина перенесена с площади Революции на площадь Трона, путь лежит через все Сент-антуанское предместье. Процессия двигалась три часа….» Сен-Жюст не дочитал письмо, потому что его выдернули из палатки по срочному вопросу. Теперь он вспомнил о нем. Но дочитывать не хотелось. Гато умолял его вернуться как можно скорее – эта мольба читалась между строк. Из задумчивости Сен-Жюста вывел скрип повозок – к хирургу везли новую партию раненых. Нужно повидать Страффорда. Поднявшись из последних сил, Сен-Жюст заковылял вслед за телегами.

Страффорда он увидел сразу – тот яростно ругался с кем-то из бригадных командиров. Когда он подошел, они замолчали.

- В чем дело, Бернар? – тихо спросил Сен-Жюст. Сегодня – никаких репрессий. Они заслужили мир и покой.

- Гражданин Блаве настаивает, чтобы в первую очередь подвозили тяжелораненых, - принялся объяснять генерал, которого Сен-Жюст назвал Бернаром. - Я считаю, что преимущество...

- Какое, к чертям собачьим преимущество?! - заорал Маэл, выбросив из головы такое понятие, как субординация. Леба бы уже давно распорядился о гауптвахте, нужно отдать должное этому Бернару. Но и упрям он был, как сто чертей. - Эти люди истекут кровью, если не... - махнув рукой, вампир прибавил сочный эпитет, персонально ни к кому не обращаясь и принялся выколачивать трубку. Тем временем санитары уносили раненых в палатку.

- Бернар, сделайте, пожалуйста, то, что говорит врач. - устало сказал Сен-Жюст и положил ему руку на плечо. - Никаких преимуществ. Мы потеряли слишком много людей, и кровь каждого патриота будет на нашей совести, если мы не сделаем для них все возможное. Сперва - тяжелораненые. Выполняйте указание. - Когда генерал ушел, Сен-Жюст поднял глаза на Маэла. Он не мог найти в себе силы улыбнуться. - Мы победили, Страффорд. Но вы, наверное, это уже знаете.

- Знаю. И думаю, что в этом есть немалая ваша заслуга, - сказал Маэл. Он действительно так считал, так как генералы вряд ли бы сошлись во мнениях, если бы не вмешательство Сен-Жюста. Эту победу можно было считать его. - Теперь, полагаю, вы захотите вернуться в Париж?

- Вы читаете мои мысли, Страффорд, - невесело усмехнулся Сен-Жюст. - Но в данный момент от вас зависят жизни этих людей. Я не могу позволить себе отрывать вас, как бы мне не хотелось поговорить. Пожалуйста, найдите меня, если будет минутка. Я бы хотел сегодня отпраздновать эту победу. Я всегда делал это один. Ваше появление изменило мои привычки. - Сен-Жюст откашлялся. От пороха и гари болела голова и саднило горло. Хотелось уехать прямо сейчас. Но, наверное, этого поступка никто бы не понял.

- Нет, не читаю, - покачал головой Маэл. - Я найду вас ближе к утру, когда меня сменят.

***

Будить Сен-Жюста не хотелось, но с другой стороны он, наверное, обиделся бы на такую попытку дать ему отдохнуть, если хотел отпраздновать победу. Тем более что эту победу отпраздновать все же стоило. Для этого было решено предпринять прогулку в лес, где никто не будет беспокоить со срочными донесениями и другими насущными вопросами. Они заслужили несколько часов тишины и относительного спокойствия. Откупорив бутылку вина, Маэл символически отсалютовал ею Сен-Жюсту, а потом поставил посудину на плоский камень. Сам же лег на землю, глядя в небо. Настроение было таким скверным, каким не было уже давно, вот только о причине он не задумывался. Казалось бы, нужно радоваться, но в голову лезли мысли, весьма отдаленные от действительности, да и от сегодняшнего дня вообще.

- Выпейте за эту победу, Сен-Жюст, - сказал он, устраиваясь удобнее. - А потом мы сможем говорить о чем угодно.

Сен-Жюст выпил несколько глотков из бутылки и поставил ее на землю. На секунду бросило в жар. В голове прояснилось. Три часа сна сделали свое дело - он снова ощущал себя человеком. Позади раздавались радостные песни и пахло чем-то вкусным - герои битвы при Флерюсе праздновали победу. Они это заслужили. И ему было трудно заставить солдат разбиться на две группы: ведь кто-то должен был оставаться трезвым, чтобы отразить, в случае чего, нападение. Солдаты побурчали, но послушались, согласившись с его доводами. А генерал Журдан сам вызвался дежурить и буквально насильно вытолкал отдыхать. Прекрасный военачальник и настоящий человек. С большой буквы. Прошлой зимой Сен-Жюст рискнул своей репутацией, приняв решение спрятать генерала после того, как на него ополчился сам Карно. Победа при Ваттиньи, одержанная Карно при помощи Журдана, не сблизила генералов, а наоборот: Организатор победы, возмущенный характером коллеги, обвинил его в неповиновении приказам и повел кампанию за его арест. Журдан так и не был арестован. И теперь выиграл эту битву...

- За победу, Страффорд. Я благодарен вам за то, что разбудили. Никогда не простил бы вам, если бы вы решили побеспокоиться о моем отдыхе, - Сен-Жюст улыбнулся и сделал еще глоток. - Вы сегодня задумчивы. Эта битва навеяла вам какие-то воспоминания из прошлого?

- Нет, вовсе нет. Войны всегда одинаковы, разные только цели. В остальном всегда будет проигравшая сторона, победившая сторона и жертвы с той и с другой стороны. Эту мы выиграли и нам есть чем гордиться. Не обращайте на меня внимания, за эти часы я разучился слышать не только мысли, но и голоса, иначе можно сойти с ума. Я задумался о словах Сен-Жермена, которые он сказал мне однажды. Граф считает, что у меня такая изощренная форма мести - воевать на стороне французской армии, чтобы участники этих событий жили как можно дольше и, следовательно, дольше мучились. Это и навело меня на определенные размышления. Не обращайте внимания.

Сен-Жюст заинтересованно блеснул глазами.

- О чем вы, Страффорд? Мне казалось, что вы... С другой стороны, в словах графа есть своя доля правды. Вы все также не можете простить смерти вашего друга, и потому желаете Робеспьеру долгой жизни? Вот тут вы правы - то, что происходит сейчас, вряд ли можно назвать жизнью.

- Аааа, наконец-то и вы это увидели, - невесело улыбнулся Маэл. - Да, я все так же не могу простить. Только меня уже не удовлетворяет убивать этих тупых баранов, которые свидетельствовали, сами не зная о чем. Исключение составляет разве что Коффиналь. Вот из чьей шкуры я когда-нибудь сделаю барабан... А если не сгодится на барабан, то придумаю что-то другое, более полезное. Жаль, что у меня не было времени и возможности понаблюдать за ним, так как по моему глубокому разумению он не должен умереть легко. И да, я желаю Робеспьеру жить долго... только не стану развивать эту тему, иначе рискую оскорбить вас в лучших чувствах, - Маэл сел и принялся набивать трубку. - Еще по возвращению я однажды видел Фуркруа. Тот узнал меня и рассказал интересную историю, что пытался вступиться за Лавуазье, но Робеспьер пресек эту попытку. Как думаете - врет?

- Вы бы не спрашивали, если бы знали ответ. - Сен-Жюст нахмурился и потянулся к сигаре, которую предусмотрительно захватил с собой. - Да. Врет. Фуркруа - человек особенный. Я ничего не смыслю в химии и не берусь оценивать его способностей, но хитреца и подлеца отличить всегда сумею. А он - из таковых. Он держит нос по ветру. До августа 92-го он не имел никакого отношения к политике, а спустя несколько месяцев гремел с трибун, обличая аристократию и призывая всех санкюлотизироваться. Вы верите в такие обращения? Я - нет. Робеспьер ничем не мог помочь. Все зашло слишком далеко. Единственное, что он мог сделать - не чинить мне препятствий. Но, как видите, мои усилия освободить вашего друга оказались тщетными. Он отказался от моей помощи.

- Ну, значит, не будем об этом больше говорить. Я верю вашим оценкам и вашей интуиции, - Маэл снова лег, глядя в небо и пытаясь не думать о том, что на душе скребет целая орава кошек. Никогда не сможет смириться с тем, что не смог спасти своего друга, а теперь занимается ерундой, изводя второго друга, только потому, что первый преждевременно ушел, казненный единомышленниками Сен-Жюста. И смешно и грустно. - Не обращайте на меня внимания. Слишком много на сегодня чужих эмоций, должно быть. Это плохо на меня действует. Лучше переведем разговор на другую тему, тем более что вы мастер задавать весьма неожиданные вопросы.

- Что ж, в таком случае, я задам вам свой неожиданный вопрос. - Сен-Жюст прищурился, глядя на ускользающий дым. - Знаете, Страффорд, сейчас я нарушу свой принцип. Вы будете первым, кому я покажу письмо, адресованное мне лично. Я захватил его с собой. И мне бы хотелось знать, что вы об этом думаете. - Сен-Жюст извлек письмо Гато, которое читал перед сражением. Он и сам не знал, что именно хочет услышать от Страффорда. Скорее всего, ему просто необходимо было выговориться. А Страффорд стал единственным существом, которому он доверял, как себе самому.


- Мнение о чем вы хотите услышать, Сен-Жюст? - спросил Маэл, дочитав письмо в свете горящей сухой ветки. - Робеспьер, если судить беспристрастно, должен был объявить диктатуру еще весной. Это мое мнение, но мне кажется, что у вас было бы гораздо меньше разногласий с вашими же коллегами. Что же теперь жаловаться на заговор, если момент безнадежно упущен? Что бы он ни сделал, доброе или дурное, это будет восприниматься как неизбежное вредительство... Правда, в первое я почему-то не верю... Я бы мог рассуждать на эту тему еще, но боюсь, что все же буду слишком пристрастен - я не желаю этому человеку добра. А вы, Сен-Жюст, если хотите сохранить свои позиции в политике... Думаю, что вам следует вернуться в Париж.

- Я хотел отправиться сегодня же вечером, но посчитал, что мне следует немного отдохнуть, - честно признался Сен-Жюст. Слова о том, что его друг желает зла Робеспьеру, он старался пропускать мимо ушей. Страффорд имеет право злиться, и бессмысленно его в чем-то переубеждать. - Когда-то жирондист Верньо сказал, что революция пожирает своих детей. Меня пугает то, что происходит, Страффорд. Иногда мне кажется, что остановить эту колесницу бесполезно. Я ведь был против этого закона... - Сен-Жюст задумался, снова и снова прокручивая в голове разговор о реформе трибунала. Он сдался в тот вечер, когда понял, что Робеспьера не переубедить и, если он будет продолжать упорствовать, то лишь оттолкнет его и сыграет на руку общим врагам. Возможно, это было ошибкой, и можно было остановить Максимильяна?

- Я не задумываюсь об этом, Сен-Жюст, - сказал Маэл. - Не потому, что мне лень думать о ситуации в стране, а потому, что я не желаю вмешиваться. Я боюсь себя, когда начинаю мыслить предвзято и боюсь, что сломаю кому-нибудь шею за такую мелочь, как неосторожная шутка или дурацкая фраза. Боюсь, что лоялен к правительству, только рассуждая о нем в целом, как о чем-то далеком и абстрактном. Надеюсь, что вы меня поймете и не обидитесь. Мне очень не хватает общения с Лавуазье и когда я думаю обо всем, что произошло, мне чертовски хочется что-нибудь сломать в вашем политическом механизме и посмотреть, что получится. Называйте это тупым эгоизмом, если хотите, ведь смешно слышать подобное от такого, как я.

- Черт. Простите, Страффорд. Это я в своем эгоизме зашел так далеко, что заставляю вас говорить на ненавистные вам темы. - Сен-Жюст загасил сигару об сапог и вдохнул лесной воздух. Он слегка расчистился. Через несколько дней тут снова будет пахнуть деревьями, а не порохом и смертью. - Мне очень хочется попросить вас поехать со мной в Париж, но я понимаю, что тут вы нужнее. Нельзя бросать этих людей. Вы ведь останетесь? Боюсь, без вас хирург не справится.

- Я останусь на несколько дней. Дня на четыре, не больше... А потом люди справятся и без меня, ведь необходимость в срочных операциях будет уже не так велика, как сейчас, когда необходима быстрота действий. Более того, я предпочел бы уехать, так как мое отсутствие днем может быть неверно и дурно истолковано а такое время, когда моя помощь не требуется, но и совсем без нее нельзя. Я прибуду в Париж, как только станет немного спокойнее.

- Хорошо. Спасибо, Страффорд. - Сен-Жюст откинулся к дереву и сделал большой глоток. - Кажется, я забросил свой рассказ о политике и политиках. Продолжим?

- Продолжим, - кивнул Маэл, занимая свое прежнее место. До рассвета оставалось еще около часа, как раз достаточно времени, чтобы обсудить ряд политических вопросов.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 17, 2010 7:13 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794 года

Дом Робеспьера

Робеспьер, Бьянка

Знакомый дом и знакомое окно. Еще месяц назад она трепетала перед ним и давала себе клятвы никогда сюда не приходить. Затем приходила сюда в смятении, не зная, как поведать о сомнениях по поводу нечестной игры с графом Сомерсетом. Теперь все – в прошлом. В ожидании, когда загорится свеча и вокруг перестанут суетиться люди, Бьянка устроилась у подножья дома, отгоняя мысленно ненужных свидетелей. Больше – никаких сомнений. Вот, что чувствуют победители. Пусть схватка была неравной, и против графа была направлена сила, с которой он бы вряд ли совладал. Но он был серьезным противником, и достичь цели было непросто. В мыслях мелькнуло воспоминание о том, как Эжени бросила ей в лицо обвинение и упомянула о Марате. Она ошиблась. Марат всегда считал, что цель оправдывает средства. И уже неважно, каким образом была достигнута эта цель… Дождавшись момента, Бьянка поднялась по стене и появилась в комнате Робеспьера. Она еще никогда не приходила сюда с хорошими новостями.
- Граф Сомерсет умер. Застрелен у заставы. Его убил маркиз де Бриссар. Чтобы отомстить за предательство. Граф пытался до последнего объясниться, но его не стали слушать. – Бьянка подняла на Робеспьера сияющие глаза. – Я выполнила ваше задание, гражданин Робеспьер.

- Вас видели там? - спросил Робеспьер вместо приветствия. Это было странное ощущение. Не триумф, нет, но состояние близкое в полному моральному удовлетворению. Нечто подобное он чувствовал, когда удавалось одержать победу в Конвенте путем долгой дискуссии, но, разумеется, это не сравнить... Сейчас же его беспокоило алиби для маленькой женщины, которая рисковала как своим именем, так и положением, чтобы выполнить данное ей поручение. Их взгляды встретились. Робеспьер протянул ей руку. - Не стойте же, присаживайтесь... Вы великолепно справились в задачей, у меня нет слов для похвалы, я читал ваши отчеты. Но если существует опасность, что вас заметили, нам следует позаботиться об алиби как можно скорее.

- Нет, что вы, меня никто не видел... Мне бы хотелось показать вам... Хотите? - Бьянка скромно опустила глаза. Ей страшно хотелось рассказать и похвастаться тем, как она безупречно выполнила задачу. В тот вечер, когда развернулась трагедия, ей помогали мысли о погибшем Морвеле - человеке исключительной честности и героизма, который сгорел благодаря вмешательству Эжени. Образ Морвеля помогал ей вести де Бриссара, подсказывая ему дорогу. Образ Морвеля помогал ей отрешиться от угрызений совести, когда она сковала своей сильной волей Эжени и заставила ее застыть при приближении врага. Тот же образ помог разогнать жандармов, чтобы освободить сцену для последней драмы. Она ушла, лишь убедившись, что все кончено.

- Не знаю, - честно ответил Робеспьер. Страх перед неизвестным, более того, потусторонним и неестественным, настораживал и пугал... Иначе как можно истолковать фразу "Мне бы хотелось показать вам..."? С другой стороны он твердо знал, что никогда не сможет избавиться от любопытства. Третьим фактором было то, что, кажется, Жюльетт Флери важно рассказать об этом, но по каким-то причинам она не хочет пользоваться словами. Впрочем, разложенные по полочкам факты мало помогали в принятии окончательного решения. - Наверное, да. "Наверное" - потому что я не знаю, что вы намерены делать. Вы ведь не хотите воспользоваться словами, я верно понимаю?

- Я хочу воспользоваться образами. Они - лучше слов. Вы хотели уничтожить врага. Мне кажется, ваша победа будет неполной, если вы не увидите ее, - мягко сказала Бьянка. - Никакого вмешательство. Лишь несколько дополнительных штрихов к тому, что невозможно пересказать.

- И что же должен делать я? - склонив голову спросил Робеспьер. В конце концов, эта мысль казалась не такой уж и плохой.

Бьянка не ответила. Лишь опустилась в кресле и вызвала нужные образы. Беспристрастно и точно, она воспроизводила картину последнего вечера жизни графа Уильяма Сомерсета. Его возвращение в дом, ставший последним пристанищем. Его стремление уехать. Очевидно, в тот вечер с ним произошло нечто такое, что уничтожило его окончательно, но Бьянка настолько внимательно следила за Эжени, что не успела вникнуть в детали. Их спешный отъезд. Погоня де Бриссара. Последний миг счастья, когда они миновали заставу. И выстрел. Пуля пробила легкое. Затем - выстрел в сердце. Он умер, пытаясь оправдаться... Бьянка опустила голову, дав понять, что все закончено.

Образы менялись и менялись, казалось, что в мозгу сами по себе возникают живые картины. Ощущение настолько странное и необычное, что он едва не упустил суть происходящего. Да, можно было считать, что все прошло по плану. Можно считать, что смерть Морвеля и того агента Комитета безопасности не была напрасной. И да, было во всем этом некоторое удовлетворение, несмотря на безусловную жестокость всего произошедшего в целом. Остальное не имеет значения, по крайней мере, на данном этапе. Даже то, что встреченный им в Тюильри человек оказался роялистом. И приходил к Карно. - Позвольте повторить, что вы прекрасно справились с заданием, - сказал Робеспьер открывая глаза. - И все же я надеюсь увидеть ваш отчет о деталях, которые вам, возможно, удалось выяснить относительно их организации. Но это может быть сделано и позже. И это, собственно, последнее, касательно работы, что я хотел сказать. Если вы, разумеется, не хотите говорить об этом специально.

- Нет. Не хочу. Я изложу все в отчете. Я не следила за тем человеком специально - я говорю о де Бриссаре. Кажется, он намеревался отправиться в Ванве. Но у меня не было сил... - Бьянка быстро взглянула на Робеспьера, немного смутившись. - И еще я хотела сказать... Что я ничего не почувствовала. Лишь радость оттого, что все закончилось. Наверное, так и должно быть.

- Пока что нет необходимости в том, чтобы следить за ним, - сказал Робеспьер. - Теперь вы должны отдохнуть и на время забыть о Беатрис Клермон, так как вокруг этого имени, боюсь, в кругу роялистов связано слишком много непонятных слухов. Что же касается ваших ощущений... я вижу, что вы начали думать, как агент, а не как немного взбалмошный ребенок. Вы научились трезво рассуждать и принимать собственные решения, чему я несказанно рад. Пользуясь тем, что мы сейчас говорим спокойно, я хочу спросить, есть ли услуга, которую я могу оказать вам? Говорю это с тем, что занимаясь работой вы могли нанести непоправимый урон своим собственным делам, что недопустимо в любом случае. Не воспринимайте мои слова, как обидные, это искренний вопрос.

- Вы действительно хотите что-то сделать для меня? - Бьянка недоверчиво посмотрела, затем стала серьезной. - Осторожнее, гражданин Робеспьер. У меня есть желание, которое вы могли бы исполнить. Это даже не желание... Это... - Она смутилась, подбирая слова. - Это нечто важное, что я хотела бы обсудить с вами. Вы действительно готовы повторит ваше предложение?

- Да, я могу повторить свои слова, - уверенно сказал Робеспьер. - Однако я не знаю, в чем заключается ваша просьба, поэтому не стану давать преждевременных обещаний. Скажите, что бы вы хотели обсудить?
- Я хотела поговорить об Антуане Сен-Жюсте. - Ее глаза потемнели. Бьянка волновалась. Этот разговор она продумывала очень давно. Они редко говорили с Антуаном о том, что задумали, но она знала, как сильно тревожат его мысли о том, как отреагирует на его переход в ее мир Робеспьер. В такие моменты он становился задумчив и переводил разговор на другую тему, не желая показать, что его беспокоят такие мелочи. И правда, что значат слова одобрения простого смертного перед ступенькой в вечность? Но они значили многое. И она заражалась беспокойством Антуана - с каждым часом, приближающим его к этому переходу. Они договорились подождать до его дня рождения. Он хотел побывать в Блеранкуре и провести время с семьей. В последний раз перед тем, как уйдет в другой мир и начнет жить также, как и она. - Я хочу выполнить его давнее желание. И забрать его с собой. Вы понимаете, о чем я? - Робеспьер побледнел, как смерть, и Бьянка испугалась, что ему сейчас станет плохо. - Пожалуйста, выслушайте меня. Мало кто из нас делал этот выбор осознанно - как правило, нас не спрашивали. В ту ночь, когда я стала такой, как сейчас, я не осознавала, на что иду, и мне понадобились годы для того, чтобы расставить свои ощущения по местам. Антуан пытался понять наш мир, как только узнал о нас. Он стремился расшифровать загадки и секреты, и сходил с ума, не находя ответов. Но все, кто с ним стакивался, в конце концов, принимали его за своего. Просто потому что он дошел в своих исканиях дальше, чем любой из смертных. Но в отличие от графа Сомерсета, который предал свое дело ради бессмертной, Сен-Жюст никогда не помышлял об этом. Его страшило лишь то, как вы посмотрите на то, что он принял это решение. И я заразилась его сомнениями. Сейчас у вас есть я. Если вы позволите мне забрать его, нас будет двое. Прошу вас, не отвечайте сразу. Подумайте. Это не так страшно, как может показаться на первый взгляд.

- О, господи... - фраза вырвалась сама по себе, помимо его воли. Так же невольно он поймал себя на том, что зажимает рот рукой, не позволяя вырваться крику, который, несомненно, разбудил бы всех домашних. Какой страшный разговор и какая страшная цена за гибель врага. Жизнь за жизнь... Он инстинктивно чувствовал, что не будет так, как говорит Жюльетт Флери, ибо Антуан уйдет расшифровывать те загадки и секреты, которые стремился узнать. События в этом мире станут для него пустыми и ничего не значащими, так как откроются возможности несравнимо большие... Однако кто он, чтобы препятствовать этому желанию? Здесь право выбора всецело принадлежит Антуану. Ответить получилось не сразу - не повиновался голос и казалось, что его сейчас хватит удар. Когда пауза стала невыносимой, а голос холодного рассудка более отчетливым, он ответил: - Я не могу препятствовать, если вы с Антуаном уже приняли это решение. Это касается его судьбы, которую он волен решать сам. Только пожалуйста, не говорите ничего больше...

- Вы совсем не верите в него? - голос Бьянки дрогнул. Она видела, что Робеспьер на грани нервного срыва. О чем он думал сейчас? О том, какую цену она запросила за жизнь Сомерсета? О том, что Антуан покинет его, как только станет сильнейшим среди политиков? Когда-то Мариус объяснял ей, что тот, кто становится первым, перенимает многое из способностей своего создателя. А у нее была сильная кровь, иначе она не предложила бы ее ему. - Он не покинет вас. Поверьте. Просто поверьте. - Бьянка готова была заплакать от бессилия. Как объяснить ему, что после того, как Сен-Жюст побывал между жизнью и смертью, когда его ранил Фабатье, он сделал свой выбор? Что он решил остаться рядом с Робеспьером до конца, чего бы это ему не стоило? - Поверьте! Еще год назад я бы не могла поручиться за него, но сейчас я знаю, о чем говорю.

- Почему же? Я верю в него и нисколько не сомневаюсь в том, что Антуан возьмет все самое лучшее из того, что вы сможете дать ему и чему сможете научить. Но вы не можете ручаться за поступки другого, так как они не известны никому, кроме самого Антуана. Могу только повторить то, что сказал ранее: решение принадлежит ему, я же не стану отговаривать... - казалось, что от страшного напряжения и, собственно, потрясения, сейчас пойдет носом кровь. Робеспьер скомкал в руке платок, а потом довольно спокойно прибавил: - Я обещаю.

- Я вас расстроила, - полувопросительно сказала Бьянка. - Но было бы нечестно не сказать вам. Простите. Это - не плата. Моя работа в деле Сомерсета была проделана от чистого сердца. Просто сейчас вы говорили со мной так, что мне показалось, что настал момент сообщить вам об этом.
- Не обращайте внимания. Рано или поздно этот разговор состоялся бы. И я благодарен вам за то, что вы решились сказать... Я не стану вас ни о чем спрашивать, хотя бы потому, что вопросов у меня нет.

Бьянка хотела что-то добавить, но осеклась. Ему нужно время, чтобы принять эту новость. Невозможно даже предположить, что он сейчас чувствует. Конечно, потеря Сен-Жюста станет для него ударом. И, как человек, знающий людей гораздо лучше, чем она, он, конечно, сомневается в том, что Антуан останется рядом, получив бессмертие. Но он справится. Сен-Жюст сможет его убедить. Сейчас Бьянка уже была рада, что начала подготовку заранее – кто знает, что бы вышло, если бы ему обо всем сообщили постфактум. Надо отвлечь его. На этот счет она принесла с собой папку с карикатурами и новыми статьями.
- За последнее время я немного забросила газету – в ней уже давно не поднималось острых и злободневных тем, - заговорила Бьянка. – Если я временно не нужна вам, я хочу возобновить публикации о комиссарах, нечистых на руку. Мне кажется, время пришло – они успокоились и не ожидают удара. Что вы на это скажете?

- Смотря как вы хотите преподнести эту информацию, - ответил Робеспьер. На самом деле для него лично удар был слишком силен, чтобы с легкостью перейти к другой теме и обсуждать ее. Но других вариантов не было, так как поднятая тема все же заслуживала внимания. Неожиданно вспомнился суд над дантонистами, тогда точно так же он говорил одно, а думал о другом. Актуальное воспоминание, ничего не скажешь. - Вам не следует переходить границу между слухом и прямым обвинением, старайтесь держаться середины, так как в первом случае вам не поверят, а во втором потребуют железных доказательств. Не забывайте, что люди способны на многое, чтобы скрыть некоторые факты, здесь, боюсь, никто не является исключением. Что касается рисунков, они превосходны и довольно едки. Пожалуй, нам с Антуаном можно позавидовать, так как до сих пор мы не стали героями ваших творческих замыслов по части изобразительного искусства.

- Я рисовала вас год назад. Но сожгла рисунки, когда узнала вас лучше. - улыбнулась Бьянка. Робеспьер говорил, как обычно - ровным и спокойным голосом, однако, скорее всего, так и не мог оправиться от удара. - Слышно ли что-нибудь о Сен-Жюсте? Вести с фронта доходят медленно. Но, возможно, он писал вам?

- Нет, я не получал писем, - покачал головой Робеспьер. Сейчас, вопреки обыкновению, он не хотел, чтобы Антуан возвращался из армии, поэтому вынужден был одернуть себя, вспомнив об обещании и о том, что не имеет права решать вопрос, который касается лично Антуана. - Возможно, письмо в пути, Антуан уехал сравнительно недавно.

- Я, наверное, пойду. - Бьянка поднялась. От хорошего настроения собеседника не осталось и следа. Она была уверена, что он предпочел бы дать Сомерсету уйти, чем потерять соратника - а ее сообщение, кажется, вызвало у нее именно такое впечатление. Что скажет Сен-Жюст, узнав о ее самодеятельности? Скорее всего, будет в ярости. Он бы нашел правильные слова... Бьянка положила на стол секретную печать, которую Робеспьер передал ей после гибели Морвеля. - Вот. Наверное, не стоит мне держать это у себя, пока я ни в чем не задействована?

- Да, вы правы, - Робеспьер машинально убрал печать в стол. Какая досада, что эта новость выбила из головы абсолютно все, даже мысли о предстоящем заседании в Клубе якобинцев. Впрочем, всегда можно надеяться на то, что завтра все покажется уже не в таком мрачном свете и эта безысходность сменится каким-нибудь другим чувством. - Мне жаль, что сегодня из меня не очень хороший собеседник. Должно быть, я немного устал... Если у вас возникнут вопросы по поводу статей или же возникнет иная необходимость, помните, что вы всегда можете прийти сюда.

- Да, я знаю. Благодарю вас. - Бьянка склонила голову в знак прощания. - А вы, наверное, знаете, что можете всегда расчитывать на меня? - Она хотела сказать что-то ободряющее, но любое слово казалось лишним. Да и какие тут могут быть слова? Покинув комнату Робеспьера, Бьянка устремилась на улицу Комартен. По мере того, как она удалялась, к ней возвращалось возвышенное настроение. Первое серьезное дело, порученное ей Робеспьером, выполнено и полностью закончено. Завтра она подумает о том, как установить слежку за Эжени во избежании ее возможного нападения на Робеспьера или кого-то из агентов. То, что произошло на ее глазах - хуже, чем гибель Камиля. И она будет мстить. Но все это - завтра. А сейчас - домой. Взлетев по ступенькам, Бьянка распахнула дверь и, подбежав к Огюстену, обняла его. "Все закончилось. Я вернулась. Теперь все будет по-прежнему".

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Авг 17, 2010 8:33 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь 1794
Париж
Эжени

*Прах к праху, пепел к пеплу*… Эжени подумала, что настолько привыкла говорить вслух, что почти отвыкла от мысленных диалогов. Еще одно из ее умений, которые оказались просто не нужны, а потом и бесполезны…

Впрочем, вслух здесь можно хоть кричать. Вокруг ни души на несколько лье, в самом сердце большого леса, начинавшегося далеко от чертовой заставы, ставшей последней для нее и графа Сомерсета.
- Нет, я попрощаюсь с тобой молча, - снова вслух сказала она мертвому графу, смотревшему куда-то вдаль потухшими угольно-черными глазами. Он улыбался мертвыми губами какой-то особенно горькой усмешкой, которую Эжени иногда замечала у него – хотя бы еще вчера. Воспоминание о вчера снова как оцарапало ее.

*Нет, или я закричу… Нельзя его тревожить. Не сейчас.*

Эжени прижалась к холодной руке графа, надеясь, что, наконец, разрыдается. Ей хотелось это сделать, начиная со вчерашнего вечера, когда они почти смогли… Еще бы пара шагов. И этот его взгляд, когда он хотел сказать, что совершенно счастлив.
И вдруг – эта проклятая волшебная сила, недобро смотревшая им в спину всю дорогу, которая держит тебя как будто цепями. И ты стоишь, застывая, как статуя, когда все внутри тебя наоборот сминается и рушится. Как кукла, бумажная легкая кукла под градом.
Когда сила отпустила, она не кинулась к Сомерсету, чтобы вдохнуть в него жизнь, потому что уже знала – шестым чувством или тем, что делало их одним целым, что он перестал дышать уже четверть часа назад.

Последний день он спал рядом с ней, в этом лесу, в небольшом земляном гроте. Здесь было прохладно и тихо, а рядом нашлась поляна при одном взгляде на которую Эжени подумала, что именно этого хотел бы сам граф.

Кельтский обычай сжигать мертвых, чтобы они воссоединились со своими предками. Она однажды тоже уйдет в огонь – просто он будет первым.

О кельтских погребальных обычаях Эжени слышала от самого Сомерсета и вполне достаточно, чтобы все сделать примерно правильно.

Невысокий помост, на который кладут тело. Сухих веток предостаточно – пламя будет высоким. К сожалению, кельтских песен Эжени не знала, а староанглийские, которые любил напевать Сомерсет, когда был занят каким-то делом, требовавшим полного погружения, не годились. Пусть будут католические гимны Парижа.

- Подожди меня, я скоро приду, - Прошептала Эжени, наклонившись близко к лицу графа и в последний раз поправила его волосы, слипшиеся от крови и падавшие на лицо, - До встречи, - проговорила она по-английски одну из немногих фраз, которые успела выучить, после чего спрыгнула с помоста из поваленных деревьев и чиркнула спичкой.

Огонь легко взмыл вверх, доставая до верхушек невысоких деревьев.
В этом лесу скоро начнется пожар.

Стоит просто чуть задержаться – все сбудется. Не будет больше боли, не будет ничего. Она найдут друг друга Там, и путешествие начнется…
Эжени почти отскочила от пламени.
Нет. Пусть все потеряно, это уже неважно.

Ради графа надо остаться и доказать, что он невиновен.
Тогда он успокоится и перестанет так улыбаться, а встретит ее радостно и легко. Свою ведьму…

- Ведьму, - повторила она. Это определение ей больше нравилось, чем привычное *бессмертные существа* или пафосное *вампиры*.

- До свидания, - прошептала Эжени, наблюдая, как в огне исчезает темный силуэт, - Жди меня.

Выйдя из леса и шагом следуя по дороге через некоторое время, как впервые, она увидела огни города, в который ведет много дорог.

Почти жаль, что лес остался далеко и не спалит этот город... Хотя нет, это - мысль Сомерсета. И то - не его мысль. Они настоящие любили этот город...

Ну, здравствуй, Париж.

Через час Эжени вошла в свою старую квартиру. Старуха Симон спала, что было только к лучшему. Едва ли ей понравилось бы то, что она увидела сейчас.

Эжени посмотрела на себя в зеркало, будто впервые.
Лицо в саже, светлое платье порвано и все в крови, волосы всклокочены и слегка обгорели…
Так не пойдет.
В таком виде она пробудит разве что только жалость.
А жалость ей больше не нужна.

*Где Сомерсет говорил, он потерял перстень?*

Еще через час Эжени оглядывала недобрым взглядом посетителей таверны «Красный лев», зная, что привлекает их внимание. Пожалуй, больше всего она сейчас была похожа на свою старую приятельницу – Теруань де Мерикур в лучшие годы. Черный женский сюртук мужской галстук, подвязанный пышным бантом сочетались с темной же юбкой с золотым шитьем. Когда-то она заказала себе этот экстравагантный наряд в память о бывшей сопернице и подруге, но так и не решилась куда-то надеть. Хорошо, что в нынешние времена в Париже можно встретить кого угодно – в конце концов, многие носят даже мужские шаровары и фригийские колпаки, - Эжени поморщилась, как это делал сам граф Сомерсет, когда видел подобные капризы моды.

Подождав хозяина таверны она протянула ему лист бумаги жестом, подсмотренным у Сомерсета же и шепнув ему на ухо цифру.
- У тебя есть такие деньги, гражданка?

- Донесешь? – ласково-вкрадчиво спросила Эжени, без труда читая в его мыслях преданность делу короны. Многолетнюю преданность.
Хозяин посмотрел на нее, качая головой, после чего, наморщив лоб, отправился советоваться с работниками.
Еще через четверть часа Эжени вышла из таверны, твердя адрес – по иронии судьбы, вполне ей знакомый.

- Я знаю, что у Вас есть шахматы, - обратилась она к владельцу уже другого заведения, - Я желаю играть вот с этим гражданином,- она указала на оборванца, съежившегося на тюфяке соломы.
Тот посмотрел на нее полубезумно, вцепившись в трубку, набитую адским зельем.

- И кальян, - вполголоса заметила Эжени, - Мне понадобится кальян. Ну что же ты, смелый наш. Или ты только кулаками махать горазд? Если выиграешь – буду снабжать тебя зельем до самой смерти. Если выиграю я – отдашь то, что мне нужно.
Еще через полчаса, слегка сожалея, что игра была нечестной, Эжени надела на палец знакомое кольцо.
Примерив его на безымянный палец, она с сожалением передвинула его на средний.

Ядовитый опиумный дым успокаивал, хотя она ненавидело его по-прежнему. Скорее – как не лучшее воспоминание о лучшем времени в жизни. Нет, не думать о воспоминаниях.

- Я не могла позволить себе проиграть эту партию, - затянувшись и выдохнув дым проигравшему гражданину в лицо, заметила она, помолчав некоторое время, - А знаешь, почему? Потому что я – графиня Сомерсет. Личный враг Максимильяна Робеспьера.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Авг 18, 2010 9:41 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июнь, 1794

Тюильри. Комитет общественного спасения.

Карно, Барер, Бийо, Ленде, Приер, Колло, Кутон, Робеспьер.

За час до начала заседания Комитета общественного спасения, в директорской ложе Парижской Оперы Барер беспокойно наблюдал второй акт «Фигаро». Как хорошо, что оперу допустили к постановке, хотя она и написана австрийцем Моцартом. Впрочем, убедил допустить постановку он сам, доказав, что в сюжете наличествуют ужасные Республике мотивы борьбы с тиранией, а положительные герои принадлежат к третьему сословию… Какой бред говорить об искусстве в таких выражениях. В конце концов, Опере главное не сюжет, а душевные искания героев, выраженные в музыке. Это же не драма! Но нет, мы превратили даже Оперу в набор бюрократических закорючек… При одной мысли о закорючках и бюрократии, перед глазами снова возникли воспоминания о последних заседаниях Комитета. Снова пытаясь все проанализировать, Барер прикрыл глаза, опираясь локтем на перила ложи.


Мягкое прикосновение руки помешало ему пропустить арию в исполнении Тальма. Виновато улыбнувшись, он залюбовался своей спутницей. С тех пор, как они вместе, Элени приходится одеваться сдержаннее, чем она могла бы себе позволить – к сожалению, на подругу заметного политика сейчас смотрит слишком много недоброжелательных взглядов. Просто чудо, что еще никто не донес, что Элени – аристократка. И все равно она прекрасна. Посмотрите на разряженных торговок в партере и сравните их с изящной как греческая статуя Элени Дюваль в золотистом платье самого простого покроя. И эта фея – с ним, и она прощает его. Она даже не посмотрела на него осуждающе, когда он в который раз повторил фразу, исчерпывающе описывающую его поведение на последних заседаниях *А я… Я молчал, Элени. И пытался взывать к ним с просьбой примириться. Это звучит жалко, да? Я объясню тебе причины. Понимаешь – после закона прериаля все бессмысленно. Как только они приняли его в Конвенте. Тетива натянута до предела. И я мог только стараться замедлить время, когда она порвется, чтобы она порвалась, когда надо нам… Я понятно объясняю? Нет? Смотри, Элени. Как только они приняли этот закон, они бросили нам открытый вызов. Им больше не нужен Комитет, достаточно Конвента. А прериальский закон – идеальный инструмент, чтобы держать Конвент в страхе. И надо, чтобы Конвент тоже почувствовал этот страх. Иначе мы, Комитет, обречены. Именно поэтому я попросил коллег выступить против поправки о неприкосновенности депутатов. А потом… Потом я снова молчал, Элени. Видит Бог и ты, я не хочу играть против Робеспьера. Он утянет нас за собой в могилу. Мы – его соучастники. Я не хочу развития. Такого развития. Достаточно, что Комитет… О Боги, Элени, я лгу сейчас даже тебе или себе. Я лгу, да, лгу. Все гораздо проще. Что ты знаешь об интригах, моя черноглазая фея? За последние годы я узнал о них все. И главное правило – не делать лишних движений. Или не делать их самому, чтобы в случае неудачи у тебя оставалась возможность вывернуться. Поэтому после прериальского закона я замолчал. Посуди сама- зачем мне что-то делать? Достаточно того, что страх среди депутатов сам наберет силу и лидеры сами покажутся из глубин «болота». А Комитет… вот это – единственное, что я делаю..Карно презирает Бийо-Варенна, а Колло дЭрбуа смеется над Приером, старик Ленде хмурится энергии Сент-Андре… Вот зачем сейчас нужен я. Удерживать их в равновесии и подстраивать так, чтобы они поддерживали друг друга. Так я помог Карно передать его дело в Комитет Общей Безопасности. Я разрешил Бийо-Варенну воспользоваться моим загородным домом, не спрашивая о целях. Я занял Колло дЭрбуа последние деньги. Я поддержал требование Приера о дополнительном субсидировании инженерных училищ. И никогда не требовал ничего взамен. Потому что время еще не пришло. Куда нам выступать первыми? Куда сейчас бегать и интриговать? Робеспьер сам пожнет плоды, которые посеял. И - если снова не солгать, Элени – я бы дорого отдал, чтобы эти плоды никогда не созрели и чтобы он сам повернул назад. Если же не повернет – точнее – когда не повернет – мы готовы к этому более, чме если бы каждый день у меня дома устраивались собрания заговорщиков. Ты понимаешь? Понимаешь?*


Видимо, какую-то часть фразы он сказал вслух, потому что Элени кивнула. Почтительно поцеловав ей руку, Барер дослушал последние несколько тактов бессмертной арии Фигаро, после чего, еще раз поцеловав руку Элени, поклонился ей, ласково кивнул директору Оперы и стремительно вышел, поменяв в последний момент решение не присутствовать на очередном заседании. Молчание – одно, а вот внешнее безразличие – совсем другое. Пусть даже сегодня будет обычная грызня – в крайнем случае лишний раз даст Карно понять, что Комитет Общей Безопасности стоит за них. Робеспьер и его младший брат особенно перегнули планку и там. Вадье и Амар надежно похоронят дело в архивах ради альянса с Великим Комитетом, так как Робеспьер-младший слишком явно демонстрирует им свое презрение, забывая, что он – не его старший брат и невольно играя против Максимильяна.


Через полчаса Барер вошел в Тюильри, снова спокойно улыбаясь так беспечно, словно ему было все еще двадцать лет. Он не только не опоздал, но и пришел раньше многих. Кивнув Карно, он занял место по центру стола, которое занял давно по умолчанию – Робеспьер предпочитал сидеть во главе, Карно и Сен-Жюст вечно пытались делить кресло у окна, а остальные не имели ярко выраженных предпочтений.


***

Часы показывали десять, когда Лазар Карно вошел в просторный кабинет Комитета общественного спасения, и занял свое любимое место у окна. Когда-то это место принадлежало Сен-Жюсту, но теперь молодой человек бывал тут редко. Своей идеей направить энергию обвинителя дантонистов в военное русло Карно гордился. Разбить триумвират. Оставить Робеспьера в одиночестве. Без поддержки он – ничто. В особенности, если его окружить недоброжелателями. Неподкупный, конечно, диктатор, но тоже человек. А всему есть предел.

- Поздравляю, гражданин Карно! – один из депутатов Конвента протянул ему руку и энергично пожал ее. Карно кивнул, принимая очередной восторженный взгляд. Сегодня, когда он появился в Тюильри, его встречали, как героя. Весть о победе при Флерюсе, доставленная с мест событий при помощи телеграфа, разлетелась в кратчайшие сроки. И теперь люди подходили и жали ему руки. Нескончаемым потоком. Только их взгляды, направленные на него, были искренними, в отличие от льстивых взглядов и речей, достающихся Робеспьеру. Карно, правда, немного беспокоило, что Сен-Жюст, вернувшись в Париж, может обрести былую популярность. С другой стороны, зная о заносчивости молодого блеранкурца, он предполагал и иной вариант. Возможно, Сен-Жюст, как обычно, состроив высокомерную мину, начнет отмалчиваться и говорить патетические речи о том, что победа была одержана не теми, кто надзирал за ней, а простыми солдатами и генералами. Что ж, посмотрим. Карно поднял глаза, когда дверь открылась, и приветливо кивнул вошедшему Бареру.

- Добрый вечер, коллега. Надеюсь, сегодняшнее заседание не затянется. Как вы думаете? Колло и Бийо-Варенн считают, что все закончится быстро.


- Ты думаешь, Карно, что вкус победы отобьет желание наших коллег вечно спорить между собой? - Барер улыбнулся одновременно и любезно, подчеркивая слова о победе, и в меру недоверчиво, тем более, что пока сам так и не решил, что лучше, а точнее, что хуже - сохранение статуса-кво, на который давала надежду победа при Флерюсе, одновременно бывшая и заслугой Карно, и заслугой Сен-Жюста, или же окончательный расход, который предвещал падение одной из сторон, а впоследствии - и падение второй как ослабленной. К сожалению, третьего варианта Барер придумать не мог, ломая себе над ним голову последние недели. В конечном итоге он решил играть на статус-кво, притом, что все коллеги давно были в курсе о его негласной оппозиции к Робеспьеру. Впрочем, если пытаться сейчас разобрать позицию каждого члена Комитета по пунктам, то никакой логики на это не хватит - слишком сложная комбинация из личных амбиций, демонстрируемого отношения, отношения реального, тайных опасений и запасных вариантов. Будь что будет, хотя - объективно говоря, разрыв был неизбежен, хотя Барер, положа руку на сердце, предпочел бы сохранить стабильность уже ставшую им весьма дорого - Робеспьеру отдали прериальский закон. Какой будет следующая цена не хотелось даже предполагать. Впрочем, паре человек в этой комнате терять уже было нечего, а их демонстрируемые намерения вполне совпадали с реальными.

Бийо-Варенн расположился радом с Колло дЭрбуа, что-то горячо доказывая последнему. И, судя по тому, что Колло дЭрбуа просто пребывал не в лучшем настроении, а Бийо-Варенн уже перешел все границы дозволенного и мыслимого, назвав не так давно в пылу ссоры Робеспьера диктатором, то заседание как раз рискует затянуться, в итоге скатываясь к новой торговле, которой как раз и занимались миротворцы вроде самого Барера.

- Однако, Максимильян запаздывает, - вежливо заметил Барер.

- А без Робеспьера мы не начнем. Куда нам, бедным и убогим без этого светоча Неподкупности, - негромко прошипел Бийо, - Даже удивительно, на заседания он еще приглашает нас. Ведь это он ведет себя тут как хозяин!

- Он ведет себя так, как ему позволяют себя вести, - пожал плечами Карно. - Вот ты, коллега, к примеру, при всем твоем громкоголосии, как правило, высказываешься за его спиной. Разве нет? - В голосе Карно мелькнула насмешка. Эта парочка представляла весьма любопытное зрелище. Колло после принятие прериальского закона теперь всегда молчал. А Бийо-Варенн щерился на всех и поливал Робеспьера грязью в его отсутствие. Однако, напрямую возражать не решался.

- То-то же я был единственным, кто возразил тирану в лицо, когда его верный маразматик и он сам за нашей спиной протащили закон о реорганизации Трибунала, - усмехнулся Бийо-Варенн.

- Хладнокровие, граждане, - улыбнулся Барер, - Хватит ссор. Враждовать следует с врагами Республики, а здесь мы все - соратники...

- Абсолютно с вами согласен, – послышался скрип кресла. Кутон въехал в кабинет, на секунду задержавшись и пытаясь справиться с дверью. Робер Лендэ, бросив взгляд, полный горечи, на своих коллег, поднялся с места, чтобы помочь Кутону проехать. Заседания Комитета он старался посещать как можно реже, постоянно отговариваясь бумажной работой в своем ведомстве. Лучше корпеть до утра над бумагами, чем слышать, как эти люди, в прошлом – соратники, поносят друг друга за спинами. Он не симпатизировал Робеспьеру. Но и его оппоненты не вызывали в нем симпатии. В особенности, Бертран Барер. Похоже, этот гражданин прочно вошел в роль «серого кардинала». Как правило, он никогда не высказывался прямо. Но в последнее время многое изменилось. И эти взгляды, которыми он обменивается с Карно… Противно.

- Робеспьер просил передать, что будет через десять минут, - произнес Кутон.

В комнате повисла выразительная тишина.

- Как трогательно. Робеспьер еще кого-то о чем-то просит, - насмешливо сказал Бийо-Варенн, преувеличенно вежливо двигаясь, чтобы дать проехать калеке.

- Вас это как-то задевает? - холодно осведомился Кутон.

- Напротив. - заметил Бийо-Варенн, - Это значит, что он в последнее время умеет не только требовать...

- Граждане, граждане, - привычно вмешался Барер, - Ну что вы. Давайте лучше еще раз поздравим Карно с победой при Флерюсе. Не будем омрачать ссорами такие прекрасные дни. Какая победа!

Появившийся Робеспьер застал коллег за обсуждением военных побед.

- Добрый день, граждане, - бросил Робеспьер, заняв свое место за столом. Перед заседанием его задержал Давид, выболтав не очень приятные сплетни, которые ходили в Комитете безопасности. На самом деле их было две. Первой Давид уделлял слишком много внимания, но он сам и думать забыл о Катрин Тео и даже не знал, казнена ли она или же находится где-то в тюрьме. Оказалось, что выпад Вадье все же имел последствия, хотя и не в ту сторону, в которую ожидал сам зачинщик. Попытка скомпрометировать была довольно слабой, вспоминая, так и хотелось пожать плечами, но оказалось, что в Комитете слишком много тех, кто переживает за свою дехристианизаторскую деятельность. И теперь, после выхода закона, все вспомнили как резкую критику, так и его нападки на “ультрареволюционеров”. Второе занимало его гораздо больше: а именно, нападки на Бюро общей полиции. Это грозило нешуточным разбирательством, так как Комитет безопасности слишком цеплялся за свои права в сфере жандармерии и сыска. А еще его беспокоил закон, столь обсуждаемый в последнее время. Систему правосудия нельзя возводить на таком понятии, как этика! А между тем, это было принято именно так… И какое же направление примет террор? И Комитет безопасности, под началом которого фактически находится революционный трибунал… Западня. Это были текущие новости, но были еще и другие. Те, которые скорее анализаруешь, а не читаешь сводку о них. Обстановка в Комитете накалялась, что уже само по себе плохо. Колло дЭрбуа в последнее время сблизился с Бийо и хотя на первый взгляд в этом не было ничего подозрительного, на второй оба оказались замечены в резких высказываниях. Чему, собственно, удивляться, если в последнее время любое его слово встречает только ожесточенные нападки, а те, кто не готов спорить, готов льстить. Неизвестно, что хуже… И за тем и за другим оказывается пустота. Полная изоляция. Его группа в Комитете оказалась окружена врагами. Да и есть ли смысл говорить о группе как таковой, если Кутон не видит ничего вокруг, кроме нового закона.
А Сен-Жюст… Антуан неизвестно когда вернется. После подобных размышлений на него нападала то апатия, то истерия, что само по себе не было хорошим признаком, так как мешало трезво оценивать слабые и сильные стороны противника. Но нужно переходить к повестке. – Граждане, я хочу вынести на повестку дня требование Комитета общественной безопасности о проверке Бюро общей полиции и о распределении полномочий в сфере сфска. Разумеется, мы готовы предоставить отчет о наших действиях, если понадобится, однако считаю нужным потребовать такой же от Комитета безопасноти. В то же время мы не можем позволить изымать дела из архивов выборочно, чтобы избежать возможной утечки информации относительно тех бумаг, которые находятся в деле на данный момент.


- Вы не доверяете вашим коллегам из Комитета безопасности? – скривил губы Карно. Служебное расследование, начатое Сен-Жюстом, целью которого было доказать его контрреволюционную деятельность, благополучно рассыпалось на глазах. Пользуясь отсутствием Сен-Жюста, хитрый Барер подсуетился и передал часть расследования именно в Комитет безопасности, мотивировав это перегруженностью Комитета общественного спасения и отсутствием на местах большинства его членов. Вадье и Амар были, конечно, тяжелыми людьми, но, узнав о том, что расследование было спровоцировано Робеспьером и Сен-Жюстом, взялись за дело с непривычным для них вдохновением. А нет дела – нет опасности. К тому же, в глазах депутатов он теперь – герой. Краем глаза Карно заметил, что Колло и Бийо обменялись каким-то замечанием шепотом. Эти двое в последнее время воспылали друг к другу дружескими чувствами. Это хорошо. Жаль только, что оба струсили после принятия прериальского закона и пускают ядовитые замечания лишь за спиной Робеспьера. А ведь позиции Неподкупного уже не те, что раньше. Если надавить на него, как следует, он сломается. И отсутствие Сен-Жюста сейчас делает момент благоприятным. Робеспьер привык к тому, что его слушают и боятся возражать. Если спровоцировать скандал…

- Что вы, здесь как раз вопрос доверия, - не без сарказма ответил Робеспьер. Вопрос был провокационным ровно настолько, чтобы вынудить его ответить. Положительный ответ означал что все идет как должно и само по себе утверждение – лишь констатация факта. А отрицательный… грозил нешуточным скандалом, так как граждане коллеги постараются раздуть целую историю из одного неосторожного слова. Колло и Бийо о чем-то шептались. ДЭрбуа был бледен, как мел и видимо находился на грани срыва.
- Мы доверяем нашим коллегам ровно настолько, насколько доверяют они нам. Полагаю, что если Бюро общей полиции поставит вопрос о предоставлении любого требуемого документа из Комитета, то это предложение тоже будет встречено с некоторым... сопротивлением. Также благодаря непосредственному участию заинтересованных лиц. Полагаю, что некоторая утечка информации не нужна лично вам, Карно.

- Совершенно с вами согласен, - кивнул Карно. - Кстати, Комитет безопасности не вполне доволен работой тайной жандармерии, переданной под руководство нашего с вами общего коллеги Сен-Жюста. Пользуясь случаем, я бы хотел поднять вопрос о том, что даже самые уважаемые и прекрасно зарекомендовавшие себя наши коллеги не способны заниматься несколькими делами одновременно. Сен-Жюст приносит гораздо больше пользы в миссиях, нежели на поприще тайного сыска. Вы согласны со мной, коллеги? - Карно обвел глазами присутствующих.

- Полагаю, что обсуждение этого вопроса будет уместным в присутствии самого Сен-Жюста, - резко ответил Робеспьер.

- Кхм... - Клод Приер покосился на Карно, раздираемый желанием оказать коллеге некоторую поддержку, но с другой стороны приходилось признать, что в отсутствие Сен-Жюста постановка вопроса была несколько... неуместной. А Лазар, кажется, вносит сюда и элемент личной неприязни к коллеге. - Полагаю, что нужно подождать отчетов, на основании которых мы сможем судить о плодотворности работы Бюро или же дел Комитета безопасности.

Бийо-Варенн едва мог усидеть на кресле. Какая чушь право дело. Какая чушь. Сейчас Робеспьер убедит их в этом мелочном деле про Сен-Жюста, и все покивают. Потом еще в чем-то и все покивают. А потом… Та прериальская история не шла у него из головы. Бог мой, да что они тут расселись, если видят, что Робеспьер плевать хотел на их фальшивые примирения. Ничего но не забыл. Какое кому дело до Сен-Жюста в армии, это просто предлог для Неподкупного, чтобы еще раз их унизить. И напомнить, что он вот ничего не забывает.
И они все – следующие. Даже обычно нерешительный Колло дЭрбуа понял это, и бормочет о том, что хватит демагогики.
- Да о чем ты мелешь, Робеспьер? – взорвался Бийо-Варенн, не обращая внимания на предупреждающий жест Барера, - Снова хочешь оказаться самым умным и самым правым? Речь не о Сен-Жюсте, черт бы его побрал. Речь о том, что народ и другие Комитеты недовольны нашей политикой. И прежде всего – политикой Бюро полиции. Ясно тебе? Кстати, то гражданин Сен-Жюст будет в миссии еще полгода, так без него что, и решить ничего нельзя будет?

- Спокойно, коллеги, - замахал руками Барер, - Конечно, презумпцию невиновности мы по стране отменили, но давайте вернем хотя бы презумпцию взаимного доверия в эти стены. Все скоро вернутся, враг повержен... Какие у нас сейчас могут быть основания для беспокойства?

- Ты забываешься, Бийо! - сверкнул глазами Робеспьер. Началось. И от этого начала плохое предчувствие возродилось с новой силой. Если удастся отбить это нападение - будет следующее. И так до тех пор, пока не будут приняты соответствующие меры. Он приказал себе не думать об этом, так как рядом с плохим предчувствием рука об руку шагало и то отчаяние, от которого он так старался избавиться. - Скажи все, что хотел, только так мы будем избавлены от перспективы слушать весь тот бред, что ты говоришь! Если Сен-Жюст задержится в армии сроком более чем на полгода, мы вынесем соответствующее решение, принимая во внимание и негодование, Бийо.Под другими комитетами, очевидно, подразумевается Комитет безопасности. И разумеется, они недовольны, так как не могут в полной мере курировать полицию. Нам и раньше поступали донесения, что некоторые чиновники коррумпированы и готовы уничтожать бумаги за соответствующие вознаграждение. Вот одна из причин для недовольства, есть и еще более мелкие. В любом случае, мы готовы предоставить имеющиеся у нас отчеты и ожидаем того же шага от наших коллег из Комитета безопасности.

- Что ты имеешь в виду под словом "мы", Робеспьер? - прошипел Бийо-Варенн, - Комитет - или себя?

- Разумеется, Комитет, - медленно ответил Робеспьер. Враждебность коллег чувствовалась почти физически, а обстановка была накалена до предела. Есть ли смысл вспоминать о том, как было в самом начале? Пожалуй, нет. Однако он помнил и те времена, когда занимаясь каждый своим делом, они представляли единое целое, пусть даже и тогда случались мелкие ссоры и недоразумения. Он бросил взгляд на Кутона, но потом перевел его на лежавшие рядом бумаги. Жорж так и не простил ему той речи, которая была исправлена и зачитана без обсуждения. Какая ирония! У тех, кого называют «триумвиратом» те же разногласия, что и в Комитете в целом. Неужели и они тоже идут к расколу? Антуан сбегает в армию, чтобы не видеть того, что происходит вокруг, а Жорж… Жорж говорит только о том, что занимает его самого и в данный момент это новый закон, ставший краеугольным камнем.. Но что толку в тех воспоминаниях и в сегодняшних выводах? Он чувствовал, что почти на грани. - Полагаю, что граждане коллеги не вполне согласны с предложенной вами, Бийо, постановкой вопроса. Ведь иными словами вы предлагаете обсудить вопрос, касающийся вашего коллеги, когда сам он отсутствует. Но то, что применимо к вашему коллеге вполне применимо и к вам самим, не так ли?

- Наконец-то мы подумали и Робеспьер решил, - пробормотал Колло, персонально ни к кому не обращаясь и не поднимая глаз от бумаг перед ним. Больше терпеть не было сил. Жить под страхом гильотины, как живет сейчас Фуше? Так недолго и сойти с ума.

- Что ты хочешь этим сказать, гражданин дЭрбуа? - немедленно отреагировал Робеспьер.

- А только то, что сказал! - взорвался Колло. - Нам, видите ли, иногда позволяется высказывать свое мнение и это называется, что мы коллективно принимаем решения! Какая прекрасная позиция, граждане!

- От тебя, Колло, я не слышал даже мнения, -бросил Робеспьер.

- Это потому, что всякое мнение отличное от твоего жестоко карается, - уточнил Колло.

- Будешь отрицать это, Робеспьер? - ощерился Бийо-Варенн.

- Стойте, коллеги, - обреченно замахал руками Барер, даже вскочив с места, - Безусловно, иногда коллега Робеспьер излишне категоричен, но давайте критиковать друг друга, но Комитет должен быть...

- Комитета общественного спасения, если ты его имеешь в виду, больше нет, - сказал Бийо-Варенн. Во внезапно наступившей тишине его слова звучали отчетливо и громко, - Есть одно мнение и один комитетчик. Робеспьер, который давно не считается с нашим мнением. Чтобы узаконить это право, он в обход так уважаемого им Комитета внес закон о реорганизации Трибунала. Согласно этому закону арестованы руководители многих коммун, все-революционеры со славным прошлым. На очереди-другие несогласные. То есть мы. Ты за этим придумал этот закон, Робеспьер? - уже громче сказал Бийо, - За этим? Так я скажу тебе как это называется. Это называется контрреволюция.

Ленде тихо ойкнул и воззрился на Бийо с изумлением. Обвинить Робеспьера в контрреволюции - это, пожалуй, слишком.

Лицо Кутона окаменело. Невольно вспомнились слова Сен-Жюста о диктатуре. Тогда он еще питал надежды на то, что с этими людьми можно как-то договориться и вразумить их, чтобы следовать единым курсом. Дело принимало совершенно дикий оборот. Когда Сен-Жюст впервые обмолвился о том, что необходима реорганизация не трибунала, но всей системы в целом, Кутон решительно отверг это предложение и даже разразился долгим монологом об этике, духовности, нравственности и патриотизме. Но сейчас...
Сейчас, когда вслух было нанесено такое немыслимое оскорбление Робеспьеру...

- Бийо-Варенн, немедленно покиньте эту комнату и придите в чувство. Вы забываетесь. - ледяным голосом произнес Кутон.

Обстановка накалялась.

- Контрреволюция. А в этом что-то есть, Бийо, - подал голос Карно, все это время молчавший. Ситуация принимала интересный оборот. Конечно, Бийо говорил образно, и вряд ли подозревал Робеспьера в государственной измене, но... - Он устремил на Робеспьера пронзительный взгляд, полный ненависти.. – Сколько сил было потрачено на борьбу с поповством, с обманом и заблуждениями, притупляющими человеческий разум. И что мы имеем? Среди нас появился отступник, который с трибуны навязал всем великого боженьку, сровняв с землей таким образом, все, что было сделано, сведя на нет все усилия! Сначала Верховное существо, потом – закон, дающий возможности карать. Рука господня, не иначе! Кого ты возомнил из себя, Робеспьер? Уж не спишь ли ты, наш старый коллега, почивая на лаврах прежних побед? Тиран, к рукам которого припадают люди, просто потому что боятся быть четвертованными и сломленными его честолюбивыми законами! Все твои деяния – измена разуму! И о чем можно говорить с человеком, который взял на себя диктаторские полномочия, лицемерно называя себя божеством? Я не могу не согласиться с тем, что Робеспьер в последнее время берет на себя больше, чем следует. Факты, изложенные Бийо-Варенном правдивы. Я тоже знаю некоторых патриотов, которые были казнены внезапно, и никто не брался разбираться в их виновности. Похоже на сведение личных счетов, Робеспьер. Помню, когда был обвинен Дантон, Сен-Жюст много говорил о контрреволюции и подрыве репутации правительства. Париж в гневе. И теперь никто не разберет, кто прав, кто виноват. Поднимает ли это патриотический дух? Вряд ли.
– Карно поднялся, сверля недруга взгядом. Этот тщедушный человек командовал тут слишком долго. И раз коллеги готовы, можно навалиться всем миром и хотя бы поставить на место.

- Ты повредился рассудком, Лазар, - смерив Карно холодным взглядом, в котором было ненависти не меньше, чем во взгляде оппонента. - Только не могу понять когда именно. Тогда, когда в качестве преседателя Конвента пел хвалебную оду с той же трибуны, помогая навязывать боженьку или сейчас, когда решил, что нужно наступить на горло старой песне? Для начала определись.

- Довольно, Робеспьер! - взвыл Колло, вскочил с места. - До каких пор это будет продолжаться и мы будем слушать твои оскорбления?! Бийо назвал тебя контрреволюционером...

- А ты повторяешь все, что говорить Бийо? С каких это пор? - спросил Робеспьер.

- Довольно, - повторил Колло. - Бийо прав. Раньше мы как огня боялись призрака диктатуры, а теперь что?! Благодаря тебе диктатура стала реальностью. А само понятие правосудия стало призраком! Очень удобно во всех видет заговорщиков, не так ли? А любое мнение, отличное от твоего подводиться под статью. Как ты сказал тогда Демулену? Его смелость доказывает, что он является орудием преступной шайки? И с тех пор ты примеряешь это клеймо ко всем, кто хотя бы один раз не согласился с тобой?

- Еще не время повернуть назад, Робеспьер, - подал голос Барер, долго молчавший, - Шаг назад не есть признак трусости или предательства. Напротив, возвращение к истокам - это удел мудрых. Никто не желает примирения в Комитете так, как я, но примирение для тебя - это покорное согласие с твоей волей. Но у нас тоже есть воля. Когда-то она была едина. Вспомни Великий Комитет, Робеспьер.

Карно слегка поморщился. Барер с его миролюбивыми идеями сейчас был не к месту. Робеспьер бледнел и все чаще прикладывал к губам платок. Еще немного, и его, кажется, хватит удар. Нужно вернуть разговор в прежнее русло.

- Ты меня с кем-то путаешь, Робеспьер, - вздернул подбородок Карно. – Ты видишь хвалебные оды во всем и во всех. Я всегда считал твой культ плодом твоей больной фантазии. Лишь после того, как побывав в Бургундии, увидел, как якобинцы, открывая собрания, осеняют себя крестным знамением и бормочут молитвы, я понял, к чему ты клонишь. Вернуть предрассудки. Превратит ьякобинцев в тупых животных. Угодить попам, чтобы они в случае чего поддержали тебя! Стать первосвященником! Ты насильно вырвал у Конвента согласие, запугав их своими речами, и теперь пожинаешь плоды! Я знаю, что ты зубришь свои речи перед зеркалом – ты никогда не был силен в ораторстве! Но что стоят часы тренировок перед властью! Час проповеди, и люди поднимают руки вверх, голосуя за все, что тебе хочется! А что за твоими пышными фразами? Лишь поповская западня и стремление к диктатуре. Ты – диктатор! – последнюю фразу Карно выплюнул, как ругательство.

- Зато ты, как я вижу, стал силен в демагогии, чего раньше не наблюдалось, - сквозь зубы сказал Робеспьер. В глазах стремительно темнело, а все мысли сводились к одной: не упасть перед этим сборищем шакалов. Он подошел к окну и распахнул створку, надеясь, что ветерок принесет хотя бы глоток свежего воздуха. Глупо пререкаться. И глупо ждать, что Жорж скажет хотя бы слово. Своего рода месть? Или же тот давно вынашивал подобный план? Впрочем, какое это имеет значение? - Значит, граждане коллеги сговорились считать меня контрреволюционером и диктатором по той простой причине, что больше не на кого взвалить вину за собственные промахи? Теперь, когда многое сделано? Если всех так сильно беспокоит ряд вопросов, о которых вы столь смело кричите все вместе, то что мешало вам высказаться раньше? Трусость? Или же подлость? Полагаю, что все вместе. С этого дня вам придется винить друг друга, граждане... - он направился к выходу, бросив на Кутона ничего не выражающий взгляд.

- Что это значит, Робеспьер? Ты сбегаешь от разговора, чтобы в своем кабинете написать приказ о нашем аресте? - скривил губы Карно. ОДновременно он продумывал пути к отступлению. Если Робеспьер сделает это, армия будет на его стороне. Слишком много сил потрачено, и солдаты верят в него. Сместить с поста Анрио. Направить депешу генералу Пишегрю... Найти оставшихся эбертистов и поднять кварталы...

Барер снова помолчал, слушай общий гул, похожий на лай. Вот и все, Элени. Именно поэтому не стоило трать время на бессмысленную беготню и договоренности. Все происходит само по себе, повинуясь логике вещей. Это – Монтень, Элени. Монтень…
Горько усмехнувшись про себя, что никто из Комитета не видит перспективы далее, чем простое исключение Робеспьера из Комитета, он заговорил громче в поддержку коллег и чувствуя безошибочно, что дело Комитета теперь выиграно окончательно – точно так же, как то, что остальное дело только начинается. И уже не остановимо. Теперь – или они – Робеспьера, или он – их всех. До единого.
- Хладнокровнее, Робеспьер. Ты бросаешься обвинениями и угрозами. Не для этого ли ты в обход нас провел свой закон о реорганизации Трибунала через Конвент? Чтобы чувствовать себя вправе диктовать нам свою волю, угрожая гильотиной несогласным? А мы – бутафорское правительство, покорное твоим решениям, которое придаст твоим действиям ореол законности? Тому не быть! Или вернись за этот стол как равный – или попытайся установить диктатуру без правительства. .и если ты выберешь второе – мы найдем способ противостоять контрреволюции и тирании Робеспьера Первого.

- Что закашлялся, Неподкупный? - рассмеялся Бийо-Варенн, - Душит кровь твоих жертв? – Подскочив к уходящему Робеспьеру, он схватил его за воротник, слегка придушив, - Эбер так же хрипел перед гильотиной. Проваливай. А мы будем противостоять твоей диктатуре… Робеспьер Первый.

- Руки прочь, Бийо! - прошипел Робеспьер, оттолкнув от себя коллегу. Только на это и хватило сил. - Я не бросаюсь ни обвинениями, ни угрозами, Барер. Не нужно обобщать, ведь угрозами и обвинениями бросаетесь именно вы. Притом доходите до рукоприкладства, что омерзительно. С этого дня вы будете избавлены от моего присутствия здесь, можете не продумывать дальше тексты обвинений... - он закашлялся и прижимая к губам платок, почувствовал во рту привкус крови.

- Он уходит, Бийо. Отпусти его, - ухмыльнулся Карно. Вид поверженного - пусть и на миг - противника, привел его в прекрасное расположение духа. Эту битву они выиграли...

Когда Робеспьер вышел, Карно повернулся к остальным. - Итак, коллеги, кажется, мы потеряли время. А между тем, мы собрались тут не для того, чтобы обсуждать поведение тирана. Вернемся к повестке дня? Барер, тебе слово.

Кутон сидел бледный и боялся поднять глаза. Все произошло так скоро, а он ничего не смог сделать. Словно чужая рука сдавила грудь, лишая возможности говорить. Что это? Испуг? Или... Месть? Он так и не смог отделаться от ощущения, что Робеспьер предал его, не дав прочесть доклад о реорганизации трибунала в том виде, в каком он был задуман изначально. С тех пор они избегали разговоров. отделываясь вежливыми приветствиями. В тот день, когда Робеспьер сам прочел доклад, внеся в него коррективы, и не поставив его в известность, в нем словно что-то сломалось. "Робеспьер уже давно гнет свою волю и не интересуется мнением других", - так говорили в Комитете. И вот - живой пример. Или... Не было сил думать. Кутон подавил желание выйти следом, съежившись под насмешливыми взглядами. Нет. Они не дождутся. Нужно дождаться Антуана, и они смогут все вернуть. Смогут. Обязательно.


... Заседание Комитета общественного спасения продолжалось...

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Авг 19, 2010 11:47 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

***** Часть последняя ******

Июль 1794 года

Тюрьма Тампль

«… злой волшебник Робен упал на одно колено. Из его сердца потекла кровь. «Ты никогда не будешь королем!», сказал добрый рыцарь Шарль. И отрубил ему голову».

Он положил перо и несколько раз сжал и разжал кулак. Писать ему удавалось с трудом. Пальцы затекали, выводя непослушные печатные буквы. А еще тут было темно. Раньше его наставник всегда приносил сюда свечи и новые сказки. И игрушки. И инструменты. Иногда с ним приходили его два сына, и показывали, как шьется настоящая обувь. Если не получалось, они дразнились и давали подзатыльники. И наставник тоже мог ударить. Но всегда – за дело. Он был добрым. Заботился. И сказал однажды, что из него получится настоящий человек, если он будет долго и усердно работать. А потом он пришел и сказал, что больше не вернется. И ушел. Навсегда.

Иногда по ночам ему снился мужчина с пухлым лицом и задорным смехом. Он был тоже добрый, пусть и тюремщик. Тогда еще была жива мамочка. С тем человеком – кажется, его звали Жаком, они часто играли, и он учил его писать. Однажды они целый вечер играли в «школу» - Жак диктовал, а он записывал. Жак сказал, что это – рассказ про любовь рыцаря с прекрасной дамой. Он до сих пор помнил, как писал от лица рыцаря: «Она позвала меня в свою постель, и я лег рядом. Она гладила меня, а потом поцеловала в губы…» Жак тогда хвалил его и трепал по голове, а сам хихикал тоненьким голосом. А потом ушел. И тоже больше не приходил.

- Эй, парень, иди сюда. Ужин.

Лязг замков. Хмурый охранник Анри. Он всегда ругается и может даже толкнуть, если не слушаться его. Поэтому он всегда слушается.

Дымящаяся тарелка. В ней – кусок мяса и, кажется, картошка. «Не подать ли ножик с вилочкой, гражданин?» Он испуганно трясет головой. Эту шутку охранник Анри повторяет каждый вечер, и не дай бог ему как-то ответить. Лучше есть руками – тогда охранник Анри отпустит пару удовлетворенных ругательств и уйдет. А руки можно потом вытереть об рубаху. Ее ведь когда-нибудь поменяют.

Зубы вгрызаются в жесткий кусок. Снова душит приступ кашля. Мамочка всегда смотрела на него с тревогой, когда он так кашлял, а однажды заплакала. Его старший брат тоже также кашлял, а потом его забрал к себе Господь. Господь – это страшно. Те, кто уходят к нему, больше не возвращаются. Сестра сказала, что папа тоже теперь у Господа. И мамочка.

Охранник Анри протягивает руку и забирает тарелку. Теперь можно дописать сказку.

«… И устроил добрый рыцарь пир на весь мир….»

Он вздохнул и помахал листком. А затем поставил подпись.

«Луи Шарль Симон. Тампль. Лето».

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Авг 20, 2010 1:57 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Улицы Парижа / Дом Дюпле

Сен-Жюст, Робеспьер

Палящее солнце. Очереди у продуктовых лавок. Горе. Отчаяние. Ярость. В который раз по возвращении в Париж, Сен-Жюст сравнивал обстановку в столице с обстановкой на линии фронта и начинал думать о скорейшем возвращении обратно. Малодушные мысли. «Тебе нравится то, что вы создали, Антуан?» - Камиль Демулен тут как тут, он никогда не упустит подать голос. Нет. Не нравится. Еще два года назад он свято верил в то, что в конце концов настанет полная победа Революции и люди вздохнут с облегчением. Не получилось? Или нужно немного подождать? Из раздумий его вывела женщина, которая истошно кричала, сжимая рукой виски. Прямо перед ней два мужика сошлись в смертельной схватке. Один повалил другого на землю и бил изо всех сил ногой. В лицо. Мимо шли люди, которым, похоже, было все равно.

- Что вы кричите, гражданка? – Сен-Жюст подошел и встряхнул женщину за плечи, попутно обдумывая, что жандармов поблизости не видно и, судя по всему, придется самому прекратить это безобразие.

- Гражданин, спаси моего мужа – он же убьет его, изверг! – та снова зашлась в жалобном вое. – У меня дети.. Трое… Ой, горе, горе…

Сен-Жюст молча схватил «победителя» за ворот и с силой отшвырнул в сторону. Щелкнул затвор пистолета.

- Он не перекупщик, он просто обещал этот батон Люмьерам продать! - захлебнулась слезами женщина, и склонилась над изувеченным супругом.
- Ну конечно, будет теперь сказки рассказывать, - раздался недобрый голос позади. Сен-Жюст обернулся и увидел суровую гражданку в мужских шароварах, которая смотрела на происходящее с чувством удовлетворения. – Пьер сам напросился. Давно пора его проучить было. Торгует хлебом из-под полы, видела я, как он по вечерам богачам Рампалье гонит батоны втридорога. А женушка его вместо того, чтоб детей рожать, муженька б лучше к порядку приучила. Тьфу ты, глаза б мои не видели, - она смачно плюнула на землю и с достоинством удалилась.

- А ты что уставился, гражаднин? Шел бы ты… - далее последовало ругательство. – На этот раз на него смотрел старик в красном колпаке. – Ты, наверное, из этих? Из депутатов наших? Вон, как вырядился, - он окинул Сен-Жюста неприветливым взглядом. – Иди, докладывай комитетам, или как это у вас там сейчас называется? Марат, царство ему небесное, только и заботился о нас.

Сен-Жюст хотел ответить, но затем, подумав, что слова тут лишние, медленно продолжил путь. Люди озверели. От голода и непонимания, что с ними происходит. Сердце привычно сжалось от плохого предчувствия. И привычно это чувство было задвинуто куда подальше. Он вернулся. Прочь эмоции.

***

Первым, кого он увидел в Тюильри, был Вадье. Крючконосый старик расплылся в лицемерной улыбке и даже поздоровался. Дурной знак. Все казалось кошмарным сном. Поздравления с победой. Заседание Конвента. Учтивые коллеги. Перед ним расступались. И переговаривались шепотом. Улыбка Карно. Тихо беседующие Колло и Бийо. Барер со своей кошачьей обходительностью. «Ты должен подготовить доклад о героизме наших патриотов, ведь ты – герой Флерюса, Антуан». «Эта победа целиком и полностью заслуга наших солдат и генерала Журдана. Я не буду произносить пафосных речей. Дарю тебе эту возможность». Снова взгляд Карно. Отсутствующий Кутон. Боже, что тут произошло? Ответ пришел от Огюстена – единственного живого человека среди теней. «Максимильян ушел из Комитета. Я думал, что ты уже знаешь…». Не дождавшись конца заседания, Сен-Жюст быстро покинул Тюильри. Его путь лежал к улице Сент-Оноре и он молил создателя лишь о том, чтобы застать Робеспьера в добром здравии, а не прикованным к постели.

***

События последних часов сохранились в памяти очень плохо. Вернувшись домой, он некоторое время пытался работать, просматривая почту, которая, несмотря на произошедшее, заслуживала внимания. А дальше следовал провал и обрывки полубреда полуразговоров. Кажется, ему дали опий, так как мыслить трезво получилось далеко не сразу. А между тем, в комнате кто-то находился, только рассмотреть этого человека удалось не сразу: он сидел в кресле спиной к свету. Почему-то Робеспьер был уверен, что это – Огюстен.
- Огюстен…
Человек неслышно приблизился и он услышал голос Сен-Жюста, вопреки ожиданиям. Только так и не понял, что сказал соратник, так как мысли приняли совершенно иной оборот, который был ближе к панике и отражал последний разговор с Жюльетт Флери. Наверное, лекарство сыграло с ним злую шутку: он решил, что Жюльетт выполнила свое намерение, даже не отдав себе отчет в том, что светит солнце. Возможно пережитый испуг и спровоцировал невероятно глупый вопрос, над которым в другое время он бы вдоволь посмеялся:
- Антуан, как ты здесь оказался?

- Я тут всего пару часов. - Сен-Жюст придвинул стул и сел у кровати. Когда Элеонора сообщила ему о состоянии здоровья друга и соратника, он не удивился. Именно уверенность в том, что с Робеспьером что-то случилось, заставила его загнать двух лошадей, чтобы попасть в Париж как только представилась такая возможность. Он влетел в этот дом, готовый крикнуть в голос "Что ты наделал, Максимильян?", но о подобном разговоре теперь не могло быть и речи. - Мы с тобой поменялись местами. Кажется, месяца не прошло с тех пор, как ты сидел со мной вот также, а я нес какую-то околесицу в бреду. Я вернулся сегодня утром. С хорошими известями, которые ты, конечно, узнал гораздо раньше. Хочешь воды?

- Какой сегодня день? - улавливать смысл вопросов, обращенных к нему, получалось плохо, но сама способность мыслить возвращалась, раз удалось произвести нехитрый математический расчет: на то, чтобы приехать в Париж, Антуану понадобилось бы никак не меньше двух дней. - Ты, наверное, знаешь последние новости. Я хочу, чтобы ты забрал некоторые бумаги из моего кабинета... А теперь ты можешь сказать все, что думаешь, только я не ручаюсь, что смогу уловить ход размышлений.

- А это имеет смысл? Что сделано, то сделано, Максимильян. - Сен-Жюст смочил водой полотенце и положил ему на лоб. - Назад не повернешь. Может быть, так и лучше. Пусть они считают, что тебя больше нет среди них и списывают тебя со счетов. За тобой - все якобинцы, в этом я уверен. И наступит час, когда они сметут наших врагов. А те, кто вынудил тебя сделать этот шаг и покинуть Комитет - заплатят. Обещаю. - Сен-Жюст знал, что Максимильян догадывается о том, что он сказал бы ему, если бы не болезнь, но решил молчать. Достаточно речей наслушался от него Робеспьер. Не сейчас. Позже. А, может быть, никогда.

- Мне кажется, что ты многое не договариваешь, Антуан. Но думаю, у нас еще будет время поговорить, если ты не решишь... - теперь возникшее в бреду видение вспомнилось очень отчетливо: там он тоже говорил с Антуаном, вот только соратник был таким же, как и Жюльетт Флери. Пожалуй, тот разговор оставил более заметный след, чем он мог предположить. - Нет, ничего. Скажи Жаку, чтобы он оставил свои попытки давать мне это лекарство, которое я не переношу, оно уничтожает всякую способность мыслить. Меня он не слушает, как ты понимаешь. И еще ты должен знать, что бумаги по расследованию Карно ушли в Комитет безопасности. Он же, совместно с ними планировал проверку твоей деятельности в Бюро. Будь к этому готов.

- Я давно догадывался, что они спелись, - Сен-Жюст хрустнул пальцами. Новость о проверке Бюро разозлила, что касается первой новости, то к ней он был готов. - Я предусмотрел, что Карно воспользуется моим отъездом - уж очень старательны были его речи. Все документы по начатому служебному расследованию были мной скопированы и заверены в присутствии двух свидетелей. Верных мне людей. Подозреваю, что письмо с упоминанием де Баца пропадет. Если они это сделают, их ждет приятный сюрприз. Проверка Бюро, предполагаю, тоже связана с Карно - мы расследуем дело об убийстве Декувьера, в котором он замешан, и он боится, что факты выплывут наружу. Спасибо, что предупредил. - Сен-Жюст знал, как невыносимо, когда на тебя смотрят, как на инвалида, поэтому с готовностью поддержал разговор, оставив попытки дальнейших расспросов о состоянии здоровья. - Кстати, я подумал о том, что Сомерсет, скорее всего не знал о том, что Карно - союзник де Баца, иначе не продал бы информацию так просто. Однако, мы можем сыграть на этом и пустить слух... Я что-то не так говорю? - Сен-Жюст увидел, что Робеспьер хочет что-то сказать.

- Сомерсет мертв, - коротко сказал Робеспьер. - Убит роялистами как предатель несколько дней назад. Кроме того, при его непосредственном участии были арестованы заговорщики в Па-де-Кале, получавшие указания непосредственно от де Баца и группа марсельцев, прибывшая в Париж для обмена информацией. Кроме того... Антуан, Бернар Морвель погиб... Покончил жизнь самоубийством по вине... - он закрыл глаза, решив оставить фразу незаконченной. Да и длинная речь утомила.

- По вине...- ? - Сен-Жюст опустил голову. ЕЩе один старый друг. Еще одна жизнь. Он вспомнил, как в свой последний приезд в Блеранкур, пил чай с родителями Бернара и не уставал повторять, что гордится их сыном. Очень хотелось расспросить обо всем, что произошло. Оставалась надежда на Клери. Она обещала быть рядом с Робеспьером. Она должна была все знать. - Кажется, что с момента моего отъезда прошло несколько месяцев... Я не буде тебя расспрашивать. Лишь скажу, что рад твоей личной победе. Только скажи... Ты виделся с Клери? - Кончено, вопрос прозвучал глупо, но Сен-Жюст цеплялся за единственную возможность узнать подробности.

- Там была Эжени Леме, - сказал Робеспьер, подумав, что Антуан имеет право знать. Бессмысленно умалчивать о том, о чем он все равно узнает. - А Жюльетт Фоери... С ней все в порядке... Она оказала нам неоценимую помощь, взяв на себя работу агентуры после гибели Морвеля. Об этом ты тоже рано или поздно узнаешь. Ты ведь увидишься с ней сегодня? - вопрос вырвался сам собой и снова полная отчаяния мысль, что "завтра" может уже не быть в том смысле, который он складывает в понятие "сегодня". Только сейчас он отметил, что вцепился в руку соратника, как утопающий и отругал себя за малодушие. Кажется, себя можно поздравить с возвращением в реальность.

- Конечно, увижусь. - осторожно ответил Сен-Жюст. Взгляд соратника ему совсем не понравился. Неужели Клери взялась за старое и снова изводит себя и его своими фантазиями? - Что она натворила, Максимильян?

- Ничего, кроме того, что было ей поручено, - ответил Робеспьер. Пожалуй, слишком поспешно.

- Максимильян, я прошу тебя... - начал Сен-Жюст, но осекся. Он не стал расспрашивать о Комитете, еще не хватало тревожить беседами о Клери. Он вытрясет из нее правду, даже если придется поссориться. Подавив раздражение, Сен-Жюст перевел тему. - Сегодня в Комитете я хочу поднять вопрос о заключенных в тюрьмах. Сегодня, проведя в Тюильри всего несколько часов, я узнал о том. что количество казней увеличилось в несколько раз. Скоро мы придем к тому, что заключенных начнут казнить десятками, не разбираясь. Вряд ли мы хотели добиться такого эффекта, принимая прериальский закон. - Сен-Жюст про себя усмехнулся. Ну вот он и сказал это самое "мы". Так и должно быть. Больше - никаких разногласий.

- Мы... должны научиться называть вещи своими именами, Антуан. Суть в том, что мы с Кутоном понимали этот закон по-разному и по-разному видели последствиями. Впрочем, саму цель это не отменяет. Необходимо придать верное направление террору и пусть я больше не появлюсь ни в Конвенте , ни в Комитете, я не собираюсь оставаться не у дел. Остается Бюро общей полиции и Клуб якобинцев. Я очень надеюсь в ближайшее время быть на заседании Клуба. Но ты, кажется, хотел о чем-то спросить?


- Придать верное направление террору… - эхом повторил Сен-Жюст. Затем уловил его последний вопрос. Спросить он хотел многое. Начиная с подробностей его ухода из Комитета, заканчивая причинами, по которым Робеспьер так побледнел при упоминании о Клери. Но разве мжно его тревожить подобными расспросами? Придется отложить их на момент его выздоровления, а сегодня как следует расспросить Клери и Кутона. – Ничего срочного, Максимильян, - вслух произнес Сен-Жюст. – Кстати, ты, наверное, уже знаешь, что прусский генерал Меллен-Дорф так и не пришел на помощь австрийцам. Карно уже постарался распространить эту новость в Конвенте и, кажется, желает записать этот факт на счет своей личной победы. На руку ли нам это?

- Этого и следовало ожидать, - серьезно ответил Робеспьер. - Пруссия отказалась выполнить договор, не последнюю роль в этом сыграли и английские субсидии. Ты не представляешь, как нам это на руку, Антуан. Заключив мир с Пруссией мы можем надеяться на развал коалиции, но переговоры все еще ведутся и мне приходится прилагать громадные усилия, чтобы о них не стало известно. Если учесть то, что Карно вступил в сговор  с австрийцами, наш человек, играющий роль двойного агента будет очень кстати... Но существует опасность, что мы перестараемся с дезинформацией... Но я ухожу от сути твоего вопроса. Мы должны подстраховаться и в случае, если переговоры будут неудачными, дофин отправится в Швейцарию. Если же переговоры будут удачными, то это предусматривает выдачу дофина Пруссии. В любом случае, нам предстоит довольно сложная и тонкая работа, в которую я намерен включить агентуру Пейана. Они хорошо зарекомендовали себя...

- Вопрос о дофине решен? - Сен-Жюст понизил голос. Он не впервые удивлялся тому, какое воздействие оказывают на Робеспьера политические беседы. И иногда готов был высказаться на эту тему Субербьелю, который любил твердить, что Максимильяну необходим полный покой и его лучше не трогать. Сейчас перед ним лежал уже совершенно другой человек. - Интересно только, зачем он так сильно нужен пруссакам. Это меня беспокоит. Не люблю играть с закрытыми глазами. - Сен-Жюст налил два стакана воды из стоявшего у постели графина и один протянул Робеспьеру. Два месяца назад они едва не разругались, когда Сен-Жюст в неурочный час застал у соратника Пейана и услышал обрывок фразы, которую Робеспьер пояснить отказался, сославшись на то, что "еще не время". Он и теперь не был посвящен в подробности тайной игры с Пруссией, которую вел Максимильян. Лишь перед его отъездом в армию соратник приоткрыл завесу тайны, попросив его подобрать верного человека, который должен был быть приставлен к юному дофину.


- Да, решен, - Робеспьер приподнялся на локте, но был вынужден снова лечь: закружилась голова. - И боюсь, что решать некоторые вопросы с Пейаном предстоит именно тебе. Я не знаю, зачем им нужен дофин, но адеюсь в скором времени узнать хотя бы сплетни по этому поводу. Из них тоже иногда можно сделать выводы... На данном этапе я хочу, чтобы вы занялись подготовкой, которая будет заключаться в смене людей, знавших дофина лично. Пока что подыщите людей и не забывайте, что дофин нужен не только нам, у роялистов тоже есть определенные планы. Второе. Ребенок. Нужен ребенок восьми лет от роду, внешне схожий с тем, который в Тампле.

- Опасная это игра, Максимильян, - тихо сказал Сен-Жюст. - За дофином сейчас наблюдают четверо. Ежечасно. Этот ребенок должен быть не только похож на маленького Капета. Он должен быть... немым. Потому что ни один ребенок не сможет сыграть... - Сен-Жюст нахмурился. Он прошел через многое, но впутывать в интриги детей ему еще не приходилось. - Восьмилетний ребенок не сможет сыграть... Черт побери... - Он сосредоточенно думал.

- Какая ирония, Антуан. Мы строим планы, но никто до сих пор не подумал о том, что дети - непосредственны. Ребенок должен быть не только нем. Но и, возможно, болен. Тюрьмы переполнены, эпидемии не редкость...

- Да. Ты прав. - Сен-Жюст опустил голову. Он не думал, что что-то в этой жизни может его смутить. Маленького Капета он видел лишь раз - мельком. Максимильян в тот вечер пригласил его с собой в Тампль и мимоходом указал на маленькую фигурку за стеклом. Ребенок. Он что-то писал на листке, часто макая перо в чернила и закусывая губы от усердия. В ту минуту Сен-Жюст ощутил нечто похожее на жалость. Мальчишка и впрямь выглядел жалким в своей грязной и затертой до дыр рубахе, длинными рыжеватыми волосами и мечтательным взглядом. Поговаривали, что он, возможно, болен туберкулезом. И что он отстает в развитии. Но Капет был сыном тирана, обменной монетой, предметом для торговли. И чувство жалости в тот вечер улетучилось довольно быстро. Теперь же Сен-Жюст думал о том, что ему предстоит найти другого ребенка. Такого же мальчишку, как и Капет, который согласился бы добровольно исполнить роль... Слова "Максимильян, это невозможно, это безумие!" замерли на губах. Этими переговорами Робеспьер занимался лично и посвящал им много сил и времени, очевидно, поставив многое на карту. А чутью Робеспьера мог позавидовать любой.

- Когда переговоришь с Пейаном, дай мне знать, - продолжил Робеспьер, не сводя взгляда с соратника. То, что в Тампль будет заключен другой ребенок его волновало не настолько сильно, чтобы отказаться от политической игры, которая велась уже несколько месяцев. И разменной монетой в ней оказался юный дофин. Гораздо больше его занимали детали предстоящей операции, так как все должно было происходить быстро и незаметно. - К вопросу о дофине мы еще вернемся, притом в ближайшее время. Зайдешь... в любое время, когда сочтешь нужным.

- Помнишь, с чего я начал нашу беседу? С того, что собираюсь поднять в Комитете вопрос о заключенных. - Сен-Жюст усмехнулся. - Как знал... Мне пора возвращаться. Скажи... - он внимательно взглянул на соратника. - Ты уверен в том, что у нас нет другого выхода, кроме союза с Пруссией?

- Только так мы можем надеяться на развал коалиции. Посуди сам... - устало ответил Робеспьер. - Так, как идет сейчас не может продолжаться до бесконечности, ты и сам это видишь, но только мы не говорим об этом в голос. Однако я хотел бы знать, что кроется за твоим вопросом.

- Просто хотел убедиться. И услышать твои слова о том, что так не может продолжаться до бесконечности. Я вернусь сразу после заседания. Береги себя. - Сен-Жюст взял шляпу и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 1:27 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Таверна на окраине города.

Мерлен, Фуше.

Жозеф Фуше вытер куском отдававшего глиной хлеба остатки жидкой подливки и отодвинул тарелку. И речи быть не могло, чтобы пить воду в подобного рода забегаловке, оставалось либо пиво, либо вино. Пиво он не любил, вино оказалось кислым, но выбора все равно не было. Иногда он жалел себя, думая о том, что обречен так существовать… Практически объявленный вне закона, он ночевал у тех, кто решался пустить его к себе, а иногда приходилось довольствоваться и ночлежками такими грязными, что даже жандармы не решались заходить туда, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу. В такие минуты он ненавидел Робеспьера так, как не ненавидел никого. За то, что обрек его на подобное, за то, что тот ест хорошую пищу и спит на чистом белье в чистой комнате, а не кормит собой клопов. Жить в страхе… Скрываться, и ждать своего часа.
На что он надеялся? Сложно сказать. Большую часть времени Фуше сходил с ума, зная, что больна его дочь, а он не может ничем помочь. Ни привести хорошего врача, ни оказать какую-то поддержку несчастной женщине, которая была его женой. Чахотка… Эту болезнь можно залечить, но если она прогрессирует, то взрослый человек начинает харкать кровью и умирает за то краткое время, которое организм способен сопротивляться. А его дочь… Его пятилетняя дочь больна.
Некоторую надежду на то, что ситуация изменится, возродили слухи, что Робеспьер оставил правительство. Сегодня он узнал, что это не официальная отставка, ничего подобного. Разве упустит этот человек власть, которая была сосредоточена в его руках? Нет, невозможно! И он, Фуше, верил тому, что ему рассказали.
Робеспьер не появляется на заседаниях Конвента и Комитета. Говорят, что он болен. Некоторые утверждают, что его хватил удар на заседании. А страшный закон продолжает действовать. И удар направлен на него, на Фуше.
Вздохнув, Фуше положил на столешницу деньги за жалкий обед. Скоро не станет и этих жалких ассигнаций, что тогда? Возможно, кто-то ссудит ему немного из страха? С тем, чтобы даже тень Жозефа Фуше не появлялась на пороге благополучного дома. Знакомый голос заставил его встрепенуться, но потом он разочарованно развел руками. Мерлен. Бывший друг, который, едва избежав смертельной опасности обойдет его десятой дорогой.

Кристоф Мерлен вошел в таверну по привычке. С тех пор, как он бросил прикладываться к бутылке, мир засиял новыми красками. Все стало просто и понятно, и мозг прочистился. Как же он был глуп! Он даже не помнил, в каком бреду совершал все эти выходки в Якобинском клубе! Приходил туда пьяный, и, под улюлюканье Фрерона с Баррасом, орал шутки, выступая местным шутом. С другой стороны, кого тут винить? Только себя. И – как результат – дал себя втянуть в историю с графом Сомерсетом и едва не утаил информацию от якобинцев! Чертов Гош – с того момента он затаился, и его не видно. Он-то, Мерлен, подсуетился вовремя, когда понял, чем пахнет погоня за роялистом за спиной у жандармерии. Хорошо, что он честно все рассказал Робеспьеру, а тот, благо, умный, дал ему шанс исправиться. И ведь все получилось! С Гошем они, кстати, пару раз виделись – но больше не здоровались. Мерлену было очень интересно узнать, чем закончилось все для Эжени. Но эти мысли он убрал поглубже – не его ума дело.


- Эй, Мерлен, давай к нам! – один из приятелей-якобинцев помахал рукой. Удивительно, как быстро все меняется. После того, как его чуть не исключили из якобинского клуба, с ним никто не желал иметь дела, а сейчас… Правда, теперь ситуация снова стала непонятной. Робеспьер, на которого он сделал ставку, ушел из Комитета и перестал появляться в Конвенте. Эта новость обсуждалась всеми уже неделю. Не появлялся Робеспьер и в якобинском клубе. Неужели он вновь ошибся и Неподкупный решил сойти с арены? За прошедшую неделю Мерлен два раза подходил к дому на Сент-Оноре – хотел навестить Робеспьера. Но каждый раз уходил. Что если это снова – ошибка? Судя по всему, настроения в городе неспокойные. Лучше держать нейтралитет – целее будешь. Трое детей – слишком большая ответственность, и лучше пусть они будут вспоминать своего отца, как просто участника, а не героя революции, чем останутся сиротами… Мерлен уже направился к знакомым, которые звали за свой столик, но увидел одинокую фигуру Фуше. Боже, как он изменился! Словно состарился лет на десять! Поговаривали, что его дочь тяжело больна, и он едва сводит концы с концами. Мерлен помнил, с каким трепетом Фуше говорил о своей малышке, и ему было жаль его. Фуше, конечно, хитрец и интриган, но такого он не заслужил. Повинуясь минутной слабости, Мерлен подошел к Фуше и присел рядом за столик.

- Ну здравствуй, Фуше. Как ты?

- Как я? - недоуменно повторил Фуше, от неожиданности даже не ответив на приветствие. Потом рассмеялся. Полугорько - полуистерически. Увидеть здесь Мерлена было неожиданностью, он полагал, что сюда не ходят люди такого полета, но, видимо, ошибся. Придется прекратить походы сюда. - Здравствуй, Мерлен. Как я могу быть, ты, наверное, догадываешься. Что же с того? Пойдешь рассказывать своим новым друзьям, что видел меня здесь? Не трудись. Они и так идут за мной по пятам. Только тигр еще не наигрался, ему нужно помучить добычу, перед тем, как сожрать. - со стороны он понимал, что его речь напоминает речь безумца и бессмысленно приказывать себе остановить и собраться: это был один из приступов жалости к себе. Подумав, Фуше добавил: - Хотя обычно я ассоциирую этого человека с лисицей.

- Он... Он... -Мерлен замялся. Ненависть Фуше к Робеспьеру была ему известна. Когда-то он пытался образумить его и попытаться объяснить, что они в чем-то даже похожи, и если попытаться найти общий язык... Но - бесполезно. Тогда он и понял, что наверное, это - что-то личное. - Да ладно тебе, Фуше, - буркнул Мерлен. - ЧТо ты в самом деле? Ты, наверное, не знаешь... Робеспьер ушел из правительства, и даже не появляется у якобинцев. Похоже, с ним все хуже, чем могло быть. Уж не знаю, что там произошло у них в Комитете, но, говорят, крики были слышны с улицы. Вот такие дела... Послушай.. Хотел спросить.. Как дочка? Ты говорил, доктор питал надежду... - Увидев, как изменилось лицо Фуше, Мерлен смущенно замолчал.

- Зачем ты задаешь мне эти вопросы, если знаешь, что я вынужден скрываться и не смею навлечь на них беду? Вынужден верить тем слухам о которых мне рассказывают... Скоротечная чахотка. Если эта дрянь происходит, нет никакой надежды. Говорят, болезнь превращает легкие в кашу, человек кашляет, кашляет, а потом... Можно залечить, но не вылечить - вот что сказал доктор тогда, когда я имел возможность его слышать. Зачем ты меня спрашиваешь, Мерлен? Ты хотел это услышать? Ты это услышал... - Фуше не знал, зачем говорит все это, но говорил, не в силах остановиться. Отчаяние и потребность поделиться с кем-то горем превращали его в безумца. Подняв глаза к небу, он прошептал, будто моля Бога, от которого давно отказался: - Как я надеюсь, что он будет мучиться с двести раз больше, чем мое дитя, которое невинно и не заслуживает подобного!

- Да что ты все о нем, ты помешался что ли? - пробубнил Мерлен. Черт, бедняга, Фуше. Вот уж некстати его так прижала жизнь... Он вспомнил, как сидел у кроватки своей любимицы Жаклин. Ей тогда был всего годик. Она вся пылала от жара, дышала хрипло и тяжело. Доктор говорил, что это тяжелая форма простуды, и с Жаклин ничего не случится, но стоило его девочке начать снова плакать, как Мерлен вскакивал и бежал к ней, в ужасе сознавая, что если, не дай бог, ей станет хуже, он ничем не сможет ей помочь. Это было страшное лето. Он тогда грубо послал к чертям собачьим комиссара Конвента, который явился в Тионвиль с сообщением, что его вызывают в очередную миссию... - Послушай, Фуше... У меня тоже есть дочь... И я понимаю... У меня есть некоторые сбережения.. мы все-таки друзья с тобой.. Если хочешь, я куплю лекарства, и навещу.. Хочешь? Понимаю, что ты сейчас чувствуешь.

- Да, помешался... - согласился Фуше. - Я буду твердить одно и то же  до тех пор, пока не погибну или пока эта фантазия не станет явью! Я помешался, потому что по воле одного человека не могу быть там, где я нужен и там, где мое сердце и мои мысли. Не нужна мне твоя жалость, Мерлен, я сам себя пожалею. И твое участие тоже не нужно. Тебе удалось сохранить прежние позиции, я рад за тебя. Только я слышал, что ты у них в черном списке... Вместе с Гошем... - Фуше на секунду запнулся, переводя дыхание. По правде говоря, он слышал только о том, что на плохом счету Гош, притом слышал от человека, которому вряд ли можно верить. Но почему бы слуху не быть правдой? А сам Мерлен немало общался с опальным генералом и кто знает, надолго ли в Клубе забыли о том, как Кристоф размахивал пистолетом под носом у Сен-Жюста. - Вот так-то... Он не забудет, как ты едва не пустил пулю в лоб его драгоценному соратнику.

- В ссссписке? В каком... списке? - Мерлен похолодел. - О чем ты, Фуше? Причем тут Гош? Я с ним порвал все связи, потому что он - полоумный... - Мерлен замолчал. Услышанное не укладывалось в голове. Робеспьер обещал, что если он исправит ошибку и поможет выдворить английского графа из той деревеньки, где тот скрываться... А теперь Робеспьер болен.. А вдруг список был составлен ДО того, как он исправил ошибку, и Робеспьер просто забыл внести коррективы? Взгляд Мерлена забегал по сторонам. Стало неприятно. Очень.
:
- В черном, - охотно пояснил Фуше, взявшись за потрепанную шляпу, которая почти не держала форму. Значит, слухи на пустом месте все же не возникают, раз Мерлен так заволновался. И они с Гошем явно в чем-то замешаны. - Для них нет разницы, кто из вас полоумный, сейчас казнят всех. Я говорю только то, что слышал, Мерлен. Не я один такой изгой, можешь мне поверить... Но вот за верность этих слухов ручаться не могу. Тебе решать, в чем ты успел провиниться, а в чем - покаяться. Не мое это дело... А теперь я пойду. Пока сюда не пришел еще кто-нибудь, кто, возможно, захочет рассказать, что ты тут мило беседовал со мной.

- Да стой ты! - рявкнул Мерлен. - Сядь. Что за списки? Первый раз об этом слышу. Расскажи, Фуше! И то, что я с тобой беседую - еще не повод... Расскажи! Прошу тебя.

- Списки тех, кто будет обвинен, - просто ответил Фуше. - Здесь ничего нельзя ни добавить, ни убавить. Они готовят такие списки... Потом обвинят всех... А потом, может быть и настанет лучшее будущее, но только мы об этом не узнаем. Ходят такие слухи... Что ты кричишь, Мерлен? Все мы там будем... Только я не хочу так скоро! И что я могу знать, если ты можешь слышать все из первых уст, а я довольствуюсь сплетнями. Это я у тебя должен спрашивать...

- Да прекрати ты, черт тебя побрал, - зашептал Мерлен. - Думаешь, Робеспьер так сильно желает со мной общаться? Я всего лишь выполнил твои заветы! Ты ж сам говорил, что я был дураком и зря так повел себя в Конвенте! Ладно. Вижу, тяготит тебя наша беседа. А насчет помощи я серьезно. Если ты не можешь навестить жену и дочку, давай я навещу. И лекарства... Я от души предлагаю, Фуше.

- А кроме Робеспьера тебе не с кем общаться? - ядовито спросил Фуше, не выдержав.  - Теперь заладил ты... Мне раньше казалось, что ты слушаешь и то, о чем говорят люди, а не то, что говорят с трибуны. А моя семья... Что же, навести, если от души... Вот только я с трудом верю, что что-то делается от души. Но все равно я был бы благодарен...

- Ничего я не заладил. - снова смутился Мерлен. - Ладно. Шел? Иди. Посижу еще с друзьями немного. Зовут. Иди, Фуше. Где ты сейчас обретаешься?

- Где придется, - пожал плечами Фуше. До такой степени безумия он еще не дошел, чтобы рассказывать о своих убежищах. Немного помедлив, он направился к выходу, так как в таверну заходили еще какие-то люди. Хватит мелькать, иначе до беды недалеко.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 1:35 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Париж
дом Барера, потом дом Карно
Бийо-Варенн, Барер, Карно


- Ну что, третий тост – за Республику, - провозгласил Барер, - поднимая бокал.

- За Республику, - бокалы звенели оживленно, хотя сам тост давно не вызывал былого энтузиазма, скорее – дань традиции, к тому же - необходимая мера безопасности.

- К черту ваши тосты. Республика, говоришь, - прошипел Бийо-Варенн, поставив бокал на стол так, что вино расплескалось. Другие гости – все больше депутаты Конвента – притихли, - Что от нее осталось, от этой твоей Республики? Много ли голов? Стоило ли ссориться с Робеспьером, чтобы удариться в пьянство и веселье? Что улыбаешься? Не знаю, как у остальных, а у меня уже неделю не лезет в горло кусок. Или это мы победу так празднуем? Да какая победа, если назавтра любой из нас пойдет в гости к Сансону?
Про себя Барер рассмеялся. В Бийо-Варенне сохранилось гораздо больше от семинариста, чем даже думал он сам. Будь на месте Бийо-Варенна Неподкупный, или даже Сен-Жюст, они бы поддержали тост и первыми бы стали центром веселья. Потому что именно среди такого беспечного веселья и проявляются страсти, которые все так сдерживают на трезвую голову. В данном случае единственной страстью остался страх. Пожалуй, Бийо прав. Не зря он потерял голову от ужаса. Пора.

Впрочем, терять голову от ужаса сейчас было более чем рано. Робеспьер может противопоставить Комитету и Конвенту Якобинский клуб – но он болен и появится там не ранее чем через неделю. А к этому времени надо было окончательно слить Комитет и Конвент воедино – хотя бы таким нехитрым способом, как ежедневные ужины в компании коллег-депутатов. Во-первых, так проще было показать, что комитетчики – совсем не такие чудовища, как все уже стали себе воображать, во-вторых, дать понять Конвенту, что Комитет – на стороне депутатов. Благо, сплетни и рассказы о проведенном вечере быстро летят между депутатскими рядами. Наконец, эти же самые сплетни сыграют им на руку. Комитет, изгнав из своих рядов Робеспьера, стал беспечен и нашел забвение в пирушках? Тем лучше.
Наконец, это позволит слегка оттянуть сроки и охладить пару наиболее буйных голов вроде того же Бийо, который готов был в ярости потребовать на следующий же день ареста Робеспьера.
Еще не время.

К сожалению, Робеспьер сам объявил им войну и не оставил никакого выхода кроме как мятеж во имя спасения своих голов. Но выступить невовремя, равно как и пропустиьт нужный миг – значит потерять все. Или победить, или – гильотина. И к черту уже невеселые назойливые мысли, что следующими за Робсепьером в любом случае будут они, Великий Комитет.

- Прости, Бийо, задумался, - улыбнувшись, беспечно заметил Барер, - Своей яростью ты подаешь дурной пример нашим коллегам. Хладнокровие, граждане. И – за Республику! Я думаю, что некоторые наши коллеги получили хороший урок и извлекут из него пользу, оставив дурные мысли относительно необходимости…проредить какие-то ряды. Нет, я уверен, что Робеспьер скоро вернется и согласится с нами, что Конвент чист, - Барер умышленно подобрал слова так, чтобы не обвиняя Робеспьера прямо, дать понять, что причиной его ухода из Комитета стало именно намерение гильотинировать еще нескольких членов Конвента, - Нет, надо подождать. Уверен, все уроки выучены. Хватит страхов, граждане, - он отсалютовал всем бокалом и перевел разговор на другую тему, зная, что уважение к хозяину дома не позволит гостям перевести разговор снова на скользкую тему. А вот все мысли, которые он хотел, он успел проговорить. Пусть подумают… Его успокоительные слова только усилят общий страх. Что и надо.
Гости уже расходились, однако Бийо задержался на правах ближайшего коллеги.

Уже прощаясь с Барером на пороге, он внезапно прихватил последнего за отворот сюртука (Барер внутренне поморщился, так как терпеть не мог некоторой склонности к рукоприкладству, которой страдали минимум двое из комитетчиков).
- Что за спектакль, Бертран? – прошипел Бийо-Варенн, - Ты сам веришь в то, что говоришь? Что за наивные речи в защиту Неподкупного?

Вежливо высвободив сюртук и поправив узел галстука, Барер улыбнулся.
- А ты сам посмотри на их лица и пойми, что это не спектакль. Они будут ждать теперь. И любое даже самое мелкое событие теперь станет камнем, которое вызовет обвал. Ты знаешь, что они услышали? А я тебе скажу. Они услышали совсем не «Робеспьер одумался, и все будет хорошо», а «Робеспьер действительно принял закон, чтобы гильотинировать некоторых из вас, а Комитет был против. И остается только надеяться, что он одумается.» Понимаешь разницу?

Бийо-Варенн хмуро промолчал, кивнув.

Поправив несуществующую складку на воротнике, Барер беспечно усмехнулся.
- Но ты прав в одном, друг мой. Пора. Или он – нас, или… Но будет об этом. Вы с Колло ведь пользуетесь авторитетом в клубе якобинцев. Так пользуйтесь этим и присутствуйте на заседаниях. Нам особенно важно знать, что там творится.

На этой фразе Барер вежливо распрощался с гостем, после чего поднялся в спальню и лег, назначив себе проснуться через пару часов, благо, человек, к которому он собирался зайти, был таким же полуночником, как он сам.

Можно было отправиться и немедленно, но пуританин Карно, увидев коллегу навеселе не станет вести серьезных разговоров.
Поэтому пара часов сна просто необходима.
Проснувшись по приобретенной во время работы в Комитете привычке ровно в назначенное самому себе время, Барер уже не улыбался. Быстро собравшись и стараясь выглядеть особенно аккуратно и собранно перед беседой с тем, к кому он направлялся, он вышел из дома.

Будучи всего пару раз остановленным патрулем и оба раза вежливо предъявив документы и поулыбавшись бледным испуганным лицам, Барер через четверть часа постучал в дверь.
- Прошу прощения за поздний визит, но если гражданин Карно не спит и согласен принять меня, я сочту это за большую честь, - пояснил он экономке, открывшей дверь.

Карно отодвинул карту, над которой корпел уже второй час. Внизу слышались голоса. Кого-то принесла нечистая сила. Впрочем, возможно, это к лучшему? Стоит немного отвлечься. С момента ухода Робеспьера он подсознательно ждал удара, и готовился по-своему. Несколько писем генералам. Несколько запущенных в дело осведомителей. Командующий национальной гвардией АНрио, похоже, слишком беспечен и слишком подвержен страсти к алкоголю. Это - к лучшему. Необходимо поддержать в нем эту привычку, чтобы в нужный момент просто убрать с пути. Понадобится ли это? Несмотря на все усилия Барера делать вид, что все хорошо, Карно знал - удар понадобится. Робеспьер - не из тех, кто сдается, и эта болезнь - лишь временная передышка, которой надо воспользоваться. Сен-Жюст, явившийся так некстати после Флерюса, мешал делу. Карно не мог понять, что за игру затеял проклятый выскочка. В Комитете он не обмолвился об инциденте ни словом, лишь стал высокомернее и прочертил черту. Знать бы, чем он занят. Ведь вряд ли инспекцией тюрем, о которой так активно говорит? Но это - потом. Сейчас - поздний гость. Карно спустился и обнаружил внизу Барера, чему был несказано удивлен. - Барер? Мне казалось, что ты сегодня собираешь очередную попойку, - произнес Карно, и сделал приглашающий жест. Дружелюбие Барера иногда раздражало, и если бы он не знал, насколько прозорлив и хитер этот коллега, то, скорее всего, преисполнился бы к нему презрением. Но Барер никогда и ничего не делал просто так...

- Благодарю, - церемонно заметил Барер, уже переключившись от роли гостеприимного и общительного хозяина и души компании на деловой и чуть даже старомодный лад, зная, что Карно как и Сен-Жюст скорее оценит некоторую замкнутость и подчеркнутое следование этикету, чем уверения в вечной дружбе, - Позволишь? - он указал на дверь кабинета и, дождавшиь очередного приглашающего жеста, прошел внутрь.

- Пора, Карно, - улыбнулся Барер, - Пора. Я понял это сегодня. Если сейчас мы не начнем партию, Робеспьер успеет нас переиграть. Я слышал, что он встанет на ноги через неделю. Аптекарь, поставляющий ему лекарства, которые покупает Элеонора Дюпле, является троюродным братом моего земляка, которому однажды я в критический момент занял некоторую сумму денег.
И вместе с тем, если мы сейчас не оседлаем волну страха, мы сами будем ей раздавлены. Они наконец поняли, к чему был принят закон прериаля. Или ты думал, что я прошу тебя голосовать против поправки Бурдона из дружеских чувств к Робеспьеру? - Бареру была несколько стеснительна требуемая манера разговора, но, к сожалению, с Карно другой вариант не пройдет. И потом, Карно не дружен с Вадье, у которого лежит его дело, а Вадье обязан Бареру тем, что он год назад нашел хорошего врача для его обожаемой жены, страдающей той же болезнью, что и Неподкупный. Добрые дела всегда возвращаются...

- Нет. Я бы удивился, узнав, что ты делаешь что-то из дружеских чувств, - ответил Карно. Затем спохватился. - По отношению к тем, от кого ты не ждешь ничего хорошего, я имею в виду. - Тут Карно покривил душой. Барера он считал прожженым интриганом, и всегда восхищался тем, как тот был способен вывернуть любую фразу или факт в ту сторону, что была ему выгодна. Такие люди не имеют чувств. И слава богу. Но почему-то Бареру было важно, чтобы его считали человеком душевным и не склонным к подлостям. Что ж. Можно и подыграть ему. Это - не принципиально. - И что же они поняли, Барер? И, кстати, мне было бы интересно узнать, зачем ты просил голосовать против поправки Бурдона. Ты - не из тех, кто любит бродить по лезвию ножа. А поправка об отмене депутатской неприкосновенности именно такова.

- Именно затем, чтобы остальные поняли, что ходят по лезвию ножа, - коротко ответил Барер, любезно пропустив мимо ушей пассаж о дружеских чувствах, - Робеспьеру был нужен закон против депутатов. Против политических врагов. И я хотел,чтобы остальные это поняли. Неподкупному нет дела до крови, которая льется на улицах Парижа - Конвенту тоже. Но всем есть дело до своих голов. Кстати, о наших, Карно. Я, конечно, в хороших отношениях с Фукье-Тенвиллем, но стоит нам сделать то, что придется невовремя - и не уверен, что он вспомнит о наших хороших отношениях. Я бы не сказал, что боюсь умирать, но сейчас проиграть будет глупо. Уверен, что Конвент согласится со мной А ты согласен? И ты понимаешь, к чему я?


- А кто говорит про страх? Я не боюсь умирать. Просто не желаю этого делать, - Карно закурил и сел в кресло. На что намекает Барер? Предлагает союз или желает поднять собственную значимость? Безусловно, он был благодарен ему за то, что тот воспользовался своими связями и передал служебное расследование, направленное против него, в Комитет безопасности.... Однако, хотелось бы понять, чего он хочет. - Говори прямо, Барер, - сказал Карно. И тут же поправился на более вежливы тон. - Может быть, хочешь выпить чаю или кофе? Я могу распорядиться.


- Кофе, благодарю, - церемонно ответил Барер и, дождавшись, пока экономка поставит чашки и выйдет, продолжил, - Робеспьер не успокоится, Карно. Или он гильотинирует Конвент с нами во главе, или...
Не говори мне, что в своей наивности ты не предполагал последствия того, что мы наговорили Неподкупному. Наше счастье, что в Комитете на нашей стороне - стороне Комитета - большинство. Но теперь надо победить в Конвенте. Иначе повторится прериальская история, когда нам придется снова вторить Конвенту...против самих себя.


- Что ты предлагаешь, Барер? Ты для этого таскаешь к себе депутатов и кормишь их за свой счет? Или у тебя еще более долгосрочные планы? - Карно нахмурился. Иногда он не понимал Барера. Все-таки он - военный инженер, а не политик. Однако, следует держать достойный вид, чтобы Барер тоже знал свое место.

- Я думаю, что нам пора ликвидировать возможное непонимание, Карно, - крайне вежливо заметил Барер, стараясь не перебрать с душевным тоном – Карно терпеть не может задушевные беседы, - У Комитета после того, что произошло нет выхода кроме как держаться вместе. И у нас больше нет выбора. Или мы победим террор Робеспьера, или он – нас. Но для победы мало Комитета. Нам нужен Конвент. Страх перед Робеспьером слишком велик - и нужен больший страх, чтобы пригнать их на нашу сторону. Сегодня я намекнул, что причиной разлада стало желание Робеспьера укоротить кого-то на голову. Но этого мало. Нужны доказательства. Желательно – поименные, - Барер внезапно умолк, надеясь, что Карно его понял. Откровенный разговор начал его утомлять.

- Списки. - Короткое слово. Емкое и простое. В нем - корень разгадки. - Карно внимательно посмотрел на собеседника, ища подтверждения правильности своей догадки. Черт возьми, он прав. Люди глупы, и не поймут, во что вляпались, пока не прочувствуют на своей шкуре. - Списки, которые станут достоянием общественности, - Карно усмехнулся. - Браво, Барер.

- А теперь осталось сказать, почему я пришел именно к тебе, так ведь? - заметил Барер, - Впрочем,возможно, эта затея тебе не нравится... Ты -Организатор Победы. Тебя пощадят. Ты имеешь право говорить что угодно...

- Но от меня этого не ждут. - Карно на секунду задумался. По привычке он быстро прокручивал в голове полученную информацию, которая складывалась в план. Но он требовал осмысления. - Однако, я согласен с тобой. Пока дело о моей государственной измене находится у Вадье, мои позиции - сильнее многих. Я подумаю. А потом мы встретимся и обсудим. Договорились? - Карно очень надеялся, что у Барера хватит такта попрощаться и уйти, а не распивать тут кофе до рассвета. Очень хотелось побыть в одиночестве, закончить рисовать план наступления и немного осмыслить разговор в тишине.

- Если списки найдут у меня, это может показаться странным, - пояснил Барер, - Но ты… Ты никогда не присутствуешь на наших обедах и ужинах. И если ты появишься – значит, ты уже взволнован. И стоит тебе к примеру оставить где-то сюртук – к примеру, на диване в прихожей. Сейчас жарко… Так вот, Карно, я зашел на самом деле предупредить, - принял Барер серьезный и озабоченный тон, - Стоит тебе где-то оставить сюртук – найдется слишком много рук, желающих обшарить твои карманы. К примеру, Баррас, Фуше, Тальен, Мерлен из Тионвилля, Бурдон из Уазы, Лежандр, Вадье, Амар… Но что это я, - Барер улыбнулся и взял шляпу, - Я задерживаю Организатора Победы перед отходом ко сну. Прошу извинить за поздний визит. Завтра я выступлю с докладом о Флерюсе, Карно. Конвент будет рукоплескать тебе…

Карно смотрел в окно на удаляющуюся фигуру. Стоило повториться. Браво, Барер. Он в нем не сомневался. Итак, списки. И сюртук. Карно непроизвольно улыбнулся и даже налил себе бокал вина. - За победу, коллега, - отсалютовал он темному окну, и выпил бокал до дна. Через несколько минут он сидел, погрузившись в план наступления, черкая разложенный лист. О списках он подумает завтра. Главное - начало положено.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 1:46 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Париж, Ванве
Эжени

*Сомерсет и Эжени идут по парку возле площади Вож…
Вот он берет ее за руку.
- Мы уедем уже через пять дней, Эжени, не о чем волноваться. Если ты не передумала.

- Я никогда не передумаю, друг мой. Никогда.

Вот Сомерсет поправляет волосы небрежным движением, которое у него выглядит как всегда – то ли случайно, то ли отрепетировано, как у танцоров. И он весь – в этом жесте. То ли все, что он делает – это просто набор случайностей беспечного игрока, то ли - великолепный танец с тщательно выверенным жестом.

- Как ты думаешь, за нами следят? - волнуется Эжени.

- Мне все равно. Все равно, - Сомерсет смеется и обнимает ее, - Пусть завидуют…

Одна и та же сцена.

Много раз.

Бесчисленное количество за эту ночь.

Не упустить ни одной детали.

Каждая из них растравляет рану, но каждую хочется помнить вечно…
Прости, Уильям. Я не могу, не могу мстить за тебя. Я - бессильна без тебя.
Мне остались только воспоминания и эта пустынная комната…*

Эжени открыла глаза, лежа на кровати в своей старой квартире. Так она провела уже много ночей. Неделю - а, может, больше?

И каждый раз – стоит закрыть глаза – воспоминания. До бесконечности.

Их разговоры наедине, его нежность, которой никто не видел и не предполагал.

Воспоминания, которые держат в плену и не дают сил идти дальше...

*Только мы с Сомерсетом никогда не гуляли в парке у площади Вож, Клери*, - быстро подумала Эжени, посмотрев на часы.

Три часа пополуночи.

В это время пристальный взгляд ослабевает. Впрочем, в последние дни он ослабевает и раньше.

Клери когда-то не была извергом, ей не может быть уютно подглядывать до бесконечности подобные личные сцены. И еще более личные.

Впрочем, ни одной настоящей личной сцены Эжени ей отдавать не собиралась. Пусть тешится придуманными воспоминаниями.

Этот взгляд в спину.

Она прекрасно научилась чувствовать его с той проклятой ночи, когда они пытались вырваться из проклятого Парижа.
Не надо быть великим политиком или интриганом, чтобы быть уверенной в том, что Клери не оставит ее в покое так просто. Нет, она будет следит за ней как за опасным животным, которое может в любой момент выйти из-под контроля.

Поэтому она проводит ночи, лежа на кровати в этой комнате и вызывая к жизни воспоминания, которых на самом деле никогда не было.

Клери уверится в ее беспомощности и отпустит ее хоть на несколько часов. Как сегодня.

*Пора. И не думать об этом*.

Эжени резко встала, быстро одеваясь в темное платье, шитое золотом и приказавая себе думать об охоте. Свой план она обдумывала так же – урывками, по несколько мыслей за ночь, когда чувствовала слабеющий взгляд и угасающий интерес, видимо, от неловкости.

Клери не оставила ей даже возможности вызвать к жизни настоящие воспоминания.

Ни одной ночи нельзя быть собой, почти ни одной минуты. Всегда – как посреди пустой залы с окнами от пола до потолка, в которые глядят любопытные.

И в любом разговоре с кем угодно их будет трое.

Поэтому разговоров не будет.

Эжени усмехнулась и поправила кольцо графа на руке. *Прости, что я называю себя самозваной графиней. Мне хочется думать, что ты бы не рассердился…* Не додумывая эту мысль, Эжени прогнала ее прочь.

Нет никакой Эжени. Нет тихой бессмертной, которая мечтала о домеи ласково улыбалась.

Пусть будет графиня Сомерсет, которая ездит на темном коне, обгоняя ветер и живет одной целью.

Только так.

Коня она себе присмотрела уже давно. В Париже трудно найти хорошую лошадь. К отму же это могло привлечь внимание.
А вот у одного осттавного военного, проживавшего на соседней улице, она присмотрела отличного вороного. Он явно простаивал в последнее время – иначе бы не радовался так бешеной скачке под звездами.

*В Ванве, в Ванве. Туда скрылся тот аристократ, который убил Уильяма*, - Эжени вцепилась в гриву высокого скакуна, снова приказав себе ни о чем не думать. Волосы, убранные в прическу, давно растрепались.

Какой-то бродяга, шедший по дороге, шарахнулся от нее.
- С дороги! Убью! - Эжени жестко расхохоталась, увидев свое отражение в его мыслях. Бледный призрак без кровинки на лице, разодетый в траурный бархат и золото, с длинными волосами, развевающимися шлейфом, на высоком черном скакуне.

Ванве.
Тихий город, почти деревушка.
Сомерсет говорил о таверне, где встречаются аристократы.
Пустив коня шагом, Эжени завернулась в драный плащ, приказав стражнику на заставе пропустить себя.

Удивительно – она всегда считалась одной из самых слабых бессмертных Парижа, но сейчас немногие способности усилились – видимо, от напряжения.

Эти улицы она уже видела глазами Сомерсета, поэтому найти таверну оказалось делом немногих минут – а времени у нее мало. Кто знает, вдруг Клери перед рассветом решит снова позабавиться, смотря картинки про большую любовь?

Бросив поводья слуге, Эжени соскользнула с коня.
Таких городков полно во Франции, и ни один не стоит внимания.
Чья-то пьяная брань нарушает тишину, да припозднившаяся парочка бежит домой, видимо, опасаясь ревнителей добродетели, которые донесут на что угодно.

В таверне было светло, поэтому люди слетались как мухи на огонь.
Эжени, не поднимая капюшона, огляделась.

В углу сидит развеселая компания во фригийских колпаках. Огромный заплывший жиром мужчина явно верховодит и кидает кости, не умолкая ни на минуту. Его громкий смех покоробил ее, от чего почти бессознательно, снова подхваченным у Сомерсета жестом, она поправила волосы.

В центре – несколько жандармов. Развлекаются с девицами. И куда смотрят власти? Эжени усмехнулась, помня, что Сомерсет и сам смеялся, рассказывая ей сценки из жизни провинциальной жандармерии, представляя свое нелегальное существование как череду забавных приключений.

А вот пара человек, беседующих у окна, по виду – честных буржуа –это уже интереснее.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Эжени прошла к столику в углу. За ним сидел гражданин подходящего возраста и наружности, в меру молодой, в меру серьезный. Недурен, строен… Подойдет.

Собрав волю в кулак, Эжени вторглась в его мысли. Женат, значит…
*У нас – свидание. Я – парижанка с окраины, жена кожевенных дел мастера. Я приехала к тебе на несколько часов. У нас с тобой ничего серьезного, оба слегка соскучились в браке*.

Ошалело посмотрев на нее, гражданин подчинился, обняв ее.

Укрывшись за его плечом, Эжени искоса наблюдала за теми, кто ее заинтересовал. Они оба были ей незнакомы. Один – чуть полноватый господин лет пятидесяти, чуть суетливый, но еще не забывший былую надменность. Второй – довольно молодой человек с длинными каштановыми волосами…

*Черт побери. Он меня знает… Как звали того мальчика, которого ранили в Париже? Анри?* Эжени поспешно отвернулась, спрятав лицо в волосах несчастного буржуа, наблюдая как сквозь занавес и молясь, чтобы тот аристократ явился сюда. Пусть не в эту ночь…

… Подобных ночей прошло несколько, прежде чем старания Эжени увенчались успехом.

Бедняга буржуа, так несктати попавшийся ей в первый же вечер, окончательно уверился, что у него бурный роман с женатой женщиной. Обычно, понаблюдав за посетителями таверны, Эжени оставляла его, внушая определенные воспоминания, так как воплощать их в реальность ей хотелось меньше всего на свете.

Юноша с каштановыми волосами появлялся почти постоянно, но собеседники менялись. Видимо, молодой человек выполняет курьерскую миссию… Впрочем, его собеседников тоже было несколько. Тот стареющий аристократ, мужчина лет шестидесяти с надменным лицом и заметным шрамом над бровью, другой мужчина лет тридцати, темноволосый и даже красивый… Наконец, однажды ей повезло.

Вот он, тот аристократ.

Высокий и очень бледный. Темные волосы, узкое лицо, которое она ни с чем не спутает.

Самый простой путь – убить его и считать Сомерсета отмщенным.
Но это – не путь к оправданию графа.

Эжени подумала, что судьба - все-таки дама с большим чувством юмора. Для якобинцев она – подозрительная любовница аристократа, а для роялистов – бывшая любовница революционера и подруга жизни предателя их дела.

Поэтому для объяснений не время.

Внушив несчастному мужчине, который безвольно привлек ее к себе, разрыв ввиду ревности супруга, Эжени выскользнула из таверны, незаметно следуя за аристократом, которого искала.

Через час или полтора он, наконец, отправился спать.

Эжени взобралась на балкон гостиницы. Сквозь задравшуюся штору, она разглядывала видавший лучшие времена номер. Удивительно как мало личных вещей у этого человека. Впрочем, у Сомерсета тоже было мало вещей, но он умел придавать любой обстановке неповторимую индивидуальность за счет одного своего присутствия.

*Итак, тебя зовут маркиз де Бриссар…*

Расположившись в любимой позе графа Сомерсета на диване, Эжени прикрыла глаза, заглядывая в сон человека. Мыслей нет. Он редко видит сны. Это хорошо…

Потому что каждую ночь, начиная с этой ты будешь видеть только один сон.
Окровавленное лицо графа Сомерсета.
Его пронзительные темные глаза и шепот
*Я не виновен. Беатрис Клермон. Беатрис Клермон*…

Медленно открыв глаза и вернувшись из мира чужих грез, Эжени с усмешкой поднялась, снова поправив волосы жестом Сомерсета.
- Вам придется потрудиться над задачкой, которую я задала Вам только что. Сами разберетесь, не маленький, не испугаетесь, - хищно улыбнувшись, произнесла она примерно то, что сказал бы Сомерсет, после чего ушла тем ходом, с которого пришла.

Через час Эжени была дома.

Если все верно, понадобится еще несколько подобных визитов.

Она не может даже попробовать поговорить с кем-либо, не привлекая лишнего внимания и не вызывая заслуженного недоверия или даже неприязни.

Но сны никто не отменял.

Беатрис Клермон сама погубит свою ложь. Так будет честно.

А граф будет оправдан.

При первой собственной мысли за вечер, Эжени опустилась на пол, пытаясь расстегнуть рукав.

Рассвет близится. У нее есть минут двадцать, чтобы побыть снова Эжени, чтобы думать о своих воспоминаниях и делать то, что делала бы она…

Эжени играла сонату полюбившегося ей композитора Бетховена, вспоминая.

Она и Сомерсет сидят в их последнем доме, рядом.
Она читает, а он рассказывает ей о доме своих предков, вдруг замолкая.
И между ними нет ни демонов, ни ангелов. Только свет лампы и шорох занавесок от ветра.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 9:12 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Пригород Парижа
Бийо-Варенн, Тереза Желле


*Бывать чаще у якобинцев. Легко сказать, чаще бывать у якобинцев. Чертов Робеспьер и тут пустил свои щупальца*, - сквозь зубы прошипел Бийо-Варенн, расплачиваясь с владельцем наемного фиакра. Дела в Клубе якобинцев и правда творились интересные, хотя для Комитета обстояли неважно. После исключения оттуда Фуше, бывшая церковь святого Якова превратилась в оплот Робеспьера. Только что молебны ему не служат. Тьфу, пропасть.
Сплюнув себе под ноги и взяв на заметку рассказать о происходящем завтра на заседании Комитета, Бийо-Варенн постучал в дверь дома, который так любезно предоставил к его услугам Барер некоторое время назад, когда у Бийо возникла необходимость. Легкомысленный депутат из Гаскони не стал вникать в детали, проявляя подчеркнутую деликатность, хотя явно понимая, какого рода дела могут вершиться в уединенных загородных домах.
И не ошибся бы.
Впрочем, он не первый и не последний депутат Конвента, который завел себе тайную любовницу в загородном доме.
К сожалению, характер у девицы оказался отвратительным. Вместо того, чтобы, как предполагалось, поплакать неделю, потом подумать о блестящих перспективах и обрадоваться своей судьбе, эта дикая кошка побила всю посуду, включая дорогие вазы, потом пыталась покончить с собой, после чего он приказал слуге изъять из комнаты все острые предметы, а сейчас смотрит на него с покорностью затравленного зверя. Стоит ей только на секунду подумать, что у нее есть возможность вырваться, и она станет совершенно неконтролируемой.
Поэтому, узнав, что девице разрешили погулять по саду, пока комнату убирают, Бийо-Варенн накричал на слугу строго запретив подобные выходки впредь.
Остается надеяться, что эта дикая кошка не придумала способ бежать, теперь представляя себе размеры дома и его внутренне устройство.
Сняв шляпу и придав лицу даже слегка любезное выражение, Бийо-Варенн, постучав в дверь для проформы, вошел внутрь.
- Тебе пора научиться здороваться, - бросил он небрежно Терезе, кинув шляпу на столик у входа.

- Добрый вечер, - вежливо ответила Тереза. Затем подошла и, взяв со столика его шляпу, повесила аккуратно повесила ее у входа. – Жарко сегодня, правда?

Повернувшись к нему спиной, она подошла к зеркалу и принялась закалывать волосы. За месяц, проведенный в этом плену, она изучила этого человека досконально, и определяла его настроение по звуку шагов. Как правило он бывал злым и раздражительным. Тереза никак не могла понять, что именно в ней ему нравится, и бессильно старалась играть с ним вслепую. Лишь однажды он, приняв излишне много вина, пришел к ней, чтобы выговориться. В тот вечер он был немного похож на человека, и в глазах его не плясали злые демоны. Но она не поняла своего счастья и устроила ему истерику. После этого он замкнулся, и момент был упущен.

Каждое утро было похоже на предыдущее. Просыпаясь, Тереза обнаруживала у своей постели завтрак, кувшин с водой и тазик для умывания, днем ей приносили обед и бутылку белого вина, которую она пила в гордом одиночестве до ночи, потому что пить было больше нечего. Вино больше не приносило удовольствия и забвения. Просто прожить еще один день. Дожить до вечера. Вечером явится этот человек, имени которого она так и не узнала, и будет трогать ее своими лапами, а затем завалит на кровать и возьмет свое. Однажды она взмолилась о том, чтобы он предоставил ей возможность вымыться, и он, поразмыслив, согласился. Так в ее жизни появился еще один маршрут. Как никак – развлечение.

Со временем из памяти стали уходить лица. Сен-Жюст… Мадам, приютившая ее в своем борделе… Мужчины, которым она отдавалась на улице… И тот молодой человек, что был так добр, что выслушал. Может быть, ничего этого не было. Может быть, человек с узким лошадиным лицом, пронзительными серыми глазами и гадливой ухмылкой, всю жизнь был рядом, а остальное – лишь сон? С этой мыслью Тереза проснулась сегодня утром. И поняла, что дальше так продолжаться не может. Выход всегда есть. Только она настолько привыкла к тому, что все решают за нее, что даже не пыталась бороться…

- Ну что же вы молчите? Отвыкли от звуков моего голоса? – Она повернулась и неожиданно улыбнулась. – Сегодня я гуляла по саду. Вы, наверное, уже об этом знаете. Надеюсь, вы не накажете вашего слугу за то, что он внял моим мольбам?

- Я тебе не аристократ вшивый, чтобы слуг наказывать, - зашипел Бийо-Варенн, не упуская возможность сорвать зло, - А ты стала поласковее как я вижу. Я знал, что так и будет. Ты еще полюбишь меня, Тереза. Но прогулок больше не будет. Ты плохо себя вела последний месяц, кошечка

- Может быть, погуляем вместе? - Тереза подавила в себе желание съязвить. Пора распрощаться со старыми замашками. Она протянула вперед руки, сомкнув запястья. - Меня можно связать, если вы беспокоитесь, что я убегу.

- Нет, кошечка, - жестко сказал Бийо. Что-то в поведении Терезы оживило воспоминания о последнем заседании. Дда, его мечта. Робеспьер, умоляющий на коленях о пощаде. - Никакой пощады, - завопил Бийо-Варенн, - Получишь сполна, сволочь! - все поплыло перед глазами. Остался только плачущий тиран посреди комнаты, который просит милосердия, - Вот тебе, сволочь! За Эбера! За секции! За Жака Ру! - он тряс Неподкупного за волосы, чтобы тот снова и снова бился головой о ножку стола, пока тот не разревелся тонким женским голосом, - что за черт, - сознание вернулось, - Прости. Прости, я не хотел. Скоро его не будет, Тереза. И мы с тобой заживем по-новому... Прости, ну не плачь. Я не мог сделать тебе больно, не мог!

Тереза шарахнулась в сторону. Было больно и страшно. Забившись в угол, она дрожала и пыталась успокоиться. Это конец. Такого еще не было. Это конец. Весь план, который она строила днем, летел к чертовой матери. Этот мужчина - ненормальный. Кто-то привиделся ему, и он попытался его убить... В глазах потемнело от ужаса, когда он стал приближаться. - Не надо! Не надо! Не надо! - пискнула Тереза и закрыла лицо руками.

- Прости, ну прости меня, - Бийо-Варенн бросился к Терезе, целуя ей руки, - Я не тебя хочу убить. Скоро все закончится, тебе понравится. Мы станем всесильны, ты полюбишь меня. А тиран уснет в могиле.

- Какой тиран? Господи, какой тиран? - всхлипывала Тереза. - И как вы можете говорить о счастье, если вы только используете меня для удовлетворения ваших потребностей и совсем со мной не говорите? Я даже не знаю вашего имени! Даже имени! - Тереза заплакала еще сильнее. Мужчины не переносят женских слез. А ее похититель, похоже, проникся содеянным. Тереза подняла голову и посмотрела ему в глаза кротко и затравленно. - Как вас зовут?

Ее вопрос вернул все на свои места. Чертова девка. Стоит дать ей волю, так она его под каблук возьмет. Узнать имя, конечно. И угрожать публичным скандалом. Интригантка чертова. Поднявшись, он резко бросил
- Не твое дело, девушка. И вытри слезы. Я прихожу сюда не для того, чтобы слушать завывания. Умойся немедленно и будь полюбезней.

- Я пытаюсь! - выкрикнула Тереза. - Но как прикажете с вами разговаривать, если я даже не знаю, как к вам обращаться? Я не прошу свидетельства о благонадежности! Выдумайте любое имя! Но хотя бы попытайтесь говорить со мной, как с человеком! - Она снова сжалась и смотрела затравленно. Как постигнуть логику психопата, как найти к нему подход? Поздно спохватилась.. Тереза снова была в отчаянии.

- Меня зовут Жан, - ощерился Бийо, - Теперь будешь любезной и милой? Никаких больше слез и завываний. Ты понятия не имеешь, как я устал. Твоя задача простая - развлекай меня.

Тереза ошалело посмотрела на него и, поднявшись с пола, поправила волосы. Он хочет, чтобы она развлекала его. Мерзкая, подлая скотина, не имеющая права называться мужчиной…. А если она откажет? Он снова представит, что она – неведомый тиран, и будет таскать ее за волосы, пока она не отдаст концы? Откуда-то взялся азарт. Не помня себя, Тереза запрыгнула на стул, подобрав юбку.

… Детское воспоминание. Ей - шесть лет. Мама учит ее читать. "Тереза, у нас гости, ты не могла бы прочесть им что-нибудь? Или спеть? Что тебе больше нравится?" Руки отца ставят ее на столик в центре комнаты. Туфельки с бантиками, рыжие кудряшки, торчащие во все стороны, пышное розовое платье. "Она ангел" - щебечет супруга одного из гостей. Мама лишь опускает глаза. Видели бы они, как этот ангел три часа назад влез на яблоню в саду и, едва не свернув себе шею, пытался дотянуться до ярко-красного яблока... Затем было порванное платье и угроза отправить в исправительное учреждение. Вот так – всегда. Ну кто виноват, что она родилась девчонкой? Родители мечтали о наследнике и готовили для него комнату. Домечтались… А теперь – пожинают плоды. Папа хмурится. Надо исправлятсья и доставить родителям радость. "Песенка о ласточке"! – объявляет Тереза и короткие рыжие кудряшки взмывают вверх. Тонкий детский голосок крепнет по мере того, как импровизированные зрители преисполняются восторгами от ее талантов. На лицах родителей - удовлетворение. Кажется, буря миновала…


Тереза пела песню из своего детства. О ласточке, которая однажды улетела из родного гнезда и забыла путь домой. Это была старинная французская баллада, которой ее научила бабушка. Однажды, когда они с Сен-Жюстом тайно встретились на развалинах замка Куси, сбежав от родителей, она пела ему эту песню, а он играл на флейте. «Папа запрещает мне с тобой видеться, Антуан…» «… ради тебя, Тереза, я сделаю все, даже невозможное.. Я стану нотариусом, как твой отец, буду таким же толстым и солидным». Она смеется. Он бросает флейту на траву и кружит ее, прижимая к себе. «Мы будем вместе всю жизнь, Тереза, я обещаю!» «Я посвящаю эту песню тебе… Это – мой подарок..».

Видение исчезло.
Тереза закончила свою песню и медленно опустила голову.
Она снова здесь. В руках сумасшедшего. И она не вырвется.



- Да ты рехнулась, девка, - прошипел Бийо-Варенн, окончательно придя в себя, - Это не то развлечение, которое мне нужно. Подойдя к ней, он грубо схватил ее.
- Никаких больше песенок, - жестко сказал он, - Но ты стала смирной. Мне так больше нравится. Я не ошибся в тебе. Мы созданы друг для друга, Тереза. Ты еще станешь моей добровольной подругой.

Тереза кивнула и, как во сне, принялась расстегивать платье.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 9:43 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Огюстен, Максимильян Робеспьеры, Бьянка

Огюстен аккуратно поставил на стол пустой бокал, в котором был коньяк и пересадил Жюльетт на другое колено, чтобы иметь возможность дотянуться до находящего в кармане кисета. В последнее время настроение было не самым радужным и далеко не веселым: напряженная обстановка чувствовалась как в Конвенте, так и в кабинетах Тюильри. Даже Рикор притих и как-то пожаловался, что по-прежнему сидит на своем месте в приемной, но вот только не знает - зачем. Кабинет пуст... А еще болезнь Максимильяна. Субербьель тоже притих и когда он пытался узнать у доктора какие-то подробности, тот едва ли не втягивал голову в плечи и отделывался общими замечаниями насчет режима, питания и покоя. Слышали уже, знаем. Сам Максимильян вообще отказывался что-либо комментировать, за исключением разговоров о книгах и погоде, на другом Огюстен и не настаивал. Ужасно то, что происходит, что говорить. Вот только тихие вечера с Жюльетт - единственная отдушина. В них он находил успокоение, а все волнения отступали на второй план на какое-то время.

- Хорошая моя... - он погладил Жюльетт по голове, больше всего на свете желая, чтобы этот вечер не заканчивался.- Максимильян прислал записку, где говорит, что хочет видеть нас сегодня. Признаюсь честно, мне не нравится официальный тон, скорее всего, речь пойдет отнюдь не о погоде. Ты говорила, что хочешь заняться газетой и если захочешь остаться дома, то я пойду один.

Бьянка склонила голову, наблюдая за тем, как Огюстен набивает трубку. Лучше пусть он не видит, как вспыхнули ее глаза. Он может не так понять, приняв ее реакцию за чувства к своему брату. И глупо будет объяснять, что те чувства умерли, уступив место глубокому уважению и желанию быть одной из тех, к кому Робеспьер обратился в трудной ситуации. Правда, в последнее время двойная роль начинала утомлять. Бьянка чувствовала, что слишком избалована Робеспьером и Сен-Жюстом, с которыми можно было говорить, не скрывая своей природы. Рассказать Огюстену? Несколько раз она начинала об этом думать, но неизменно пугалась этой мысли и отказывалась от подобной идеи. С момента своего возвращения она и сама удивлялась, насколько изменилось ее отношение к своему смертному спутнику. Никто и никогда не относился к ней с таким пониманием. Она терялась в подсчете поклонников, но никто из них не видел в ней просто женщину. Интриганка. Недоступная красавица. Женщина, от которой можно получить массу острых ощущений. Но не более того. Исключением был Марат. Но воспоминания о нем он а спрятала глубоко, так, чтобы они не тревожили ее, пока не закончилась эта эпоха. Бессмертные не имеют права долго страдать по тем, кого они любили. Иначе можно сойти с ума.
Немало беспокоила ее беседа, которая состоялась с Сен-Жюстом несколько дней назад. Он ворвался в их дом, как ветер, рассказывал о битве при Флерюсе, и выглядел совершенно невменяемым. К этому прилагалась тяжелая мысленная беседа, которая ее измотала. *Зачем ты сказала ему, Клери? Ты не могла меня дождаться?* Он повторял это снова и снова, затем ушел, полный мрачных мыслей. Бьянка чувствовала, что дело не в ней, а в жуткой ситуации, сложившейся в Комитете. Но молчала и лишь оправдывалась. Ведь она сказала Робеспьеру правду, которой не изменить...

- Огюстен, я пойду с тобой, если ты не возражаешь, - заговорила Бьянка, справившись с приступом любопытства. - Твой брат звал нас вдвоем, а он ведь ничего не делает просто так?

***

Внизу беседовали, притом довольно громко - Огюстен поднял порядочный шум еще на лестнице, то приветствуя всех, то пытаясь унять Брауна, который, видимо, лез здороваться. Робеспьер отложил книгу, но сделал это неловко, едва не опрокинув стакан с горячим молоком, стоявший рядом на табурете. Самочувствие оставляло желать лучшего, но и очень плохим, как несколько месяцев назад, тоже не было. Субербьель объяснял это нервным потрясением, но делал при этом такое выражение лица, что хотелось завернуться в простыню и тихо ползти на ближайшее кладбище, как говорил Огюстен. На радость врагам, не иначе. О Комитете он слышал только то, что рассказывал Антуан, но рассказывал он немного, ограничиваясь только общими замечаниями и тем, что считал по-настоящему важным. Нужно будет забрать у Пейана отчеты, секретарю Комитета известно гораздо больше, чем может казаться гражданам коллегам, а его донесения всегда отличались точностью. Ошибся тот, кто думал, что он позволит себе полностью устраниться от дел... На лестнице раздались шаги. Робеспьер набросил на плечи халат, но был вынужден снова лечь на диван в крохотной комнат
которая служила чем-то средним между библиотекой и кабинетом, где он иногда принимал посетителей. Через десять секунд, не больше, в дверь постучали и на пороге возник Огюстен, пропуская вперед Жюльетт Флери.

- Добрый вечер, граждане, - поздоровался Робеспьер.

- Добрый вечер, Максимильян, - Огюстен подвинул кресло для Жюльетт, сам же устроился верхом на стуле у изголовья. - Как ты себя чувствуешь и чем занимаешься? - Вопрос был скорее для проформы, он и так видел на табурете толстую книгу к тому же на английском и стакан молока, который окончательно его развеселил и который он немедленно придвинул к себе. - Ай, горячий...

Бьянка подавила в себе желание сразу перейти к мысленным вопросам. Хозяин этой комнаты так ие привык к проявлениям ее природы - он пугался и нервничал. Но почему он позвал их? Хотел видеть? Вряд ли. После того, как она сообщила Робеспьеру о своих намерениях относительно Сен-Жюста, он ни разу не звал ее. Слишком велико было потрясение - сначала от ее сообщения, затем - от последующих событий в Комитете. Бьянка предпочла молчать, внимая каждому слову. Если он хочет что-то сообщить, то найдет способ это сделать.

- Ты хотел нам что-то сообщить, Максимильян? - осторожно поинтересовался Огюстен. Любопытство было сильнее формальной вежливости, да и к чему она, если здесь все свои? В два счета расправившись с содержимым стакана, он задумался о том, что будет, если учесть выпитый незадолго до визита коньяк, но потом поспешил пояснить мысль: - Тон твоей записки был несколько официален и я решил, что ты позвал нас сюда, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, как любят писать в романах, нагнетая обстановку.

- Благодарю, Огюстен, - кивнул Робеспьер, забрав у брата стакан, который тот рисковал разбить, жестикулируя. - Не знаю, насколько будет неприятным известие, но они делового характера. Я хочу, чтобы ты и Жюльетт, если вы, Жюльетт, согласитесь, разумеется, отправились в замок Медон....

- А что мы там забыли? - спросил Огюстен, ошарашенный известием. По правде говоря, он не собирался никуда ехать, поэтому и перебил, не дослушав до конца. - Извини. Зачем, Максимильян?

- Посмотреть окрестности, - ответил Робеспьер, хмурясь. Разумеется, это было опасно, отсылать туда Жюльетт и Огюстена, но главная часть их затруднений состояла в том, что слишком немногим можно было доверять.

- Замок Медон? Никогда о таком не слышала, - проговорила Бьянка. Она не могла понять, почему их пригласили вдвоем. Это - не работа агента? Если нет, то что запланировал Робеспьер, приглашая их вдвоем? Задавать лишних вопросов не хотелось. К тому же выглядел он не лучшим образом. Однажды она уже видела это бледное лицо, бескровные губы и лихорадочный взгляд. Несколько разговоров один на один, после которых она потеряла голову и вообразила себе... Бьянка машинально нашла руку Огюстена. - Просто посмотреть окрестности и все? Вам нужны рисунки? Беседы с местными жителями? На что мы должны обратить внимание?

- Вы поживете там некоторое время, удостоверитесь, что хотя бы несколько комнат пригодны для того, чтобы в них жить. Обращать внимание следует на жителей округи и на тех, кто, возможно, будет интересоваться замком и его обитатели. Таких необходимо брать на заметку и отсылать прочь. Вы просто приехали туда отдохнуть на несколько дней. Тихо и спокойно, не привлекая лишнего внимания... - он замолчал и некоторое время лежал с закрытыми глазами, еще раз обдумывая необходимые указания. -... вы проживете там несколько дней, как я уже сказал. И будете дожидаться там Антуана, который будет вашим непосредственным руководителем. Он скажет, что нужно делать дальше.

- Максимильян, а смысл всего этого? - спросил Огюстен. Его так и подмывало желание прикоснуться ко лбу брата, чтобы проверить, насколько силен жар. Пришлось взять в руки пустой стакан, чтобы не осуществить намерение.

- Огюстен, прошу тебя, не задавай вопросов... Я не могу всего объяснить, - устало сказал Робеспьер. - Ты можешь отказаться. И вы тоже, Жюльетт.

- Огюстен, думаю, если бы твой брат мог, он бы сказал больше, - тихо сказала Бьянка, уловив интонацию Робеспьера. Если начать расспрашивать, он передумает - видно, что он и так на пределе. - Мы ведь отправимся в замок? Прекрасный способ немного развеяться. Мы как раз говорили о чем-то подобном на днях... - Она взглянула на Огюстена с мольбой, надеясь, что он не будет упрямиться.

- Нет, погоди, - Огюстен мягко перехватил ее руку и слегка сжал ладонь. - Я хочу знать, почему мы должны ехать туда и что именно нас там ждет. Я не вижу смысла бесцельно бродить там, даже не зная зачем и не зная, чем это может обернуться. Тем более, что еду туда не один.

- Не бесцельно, Огюстен. Вы просто должны проверить...

- Так ли там безопасно и не шастают ли подозрительные личности в окрестных кустах, я верно понял? - осведомился Огюстен. - А если личности будут вооружены парой пистолетов? Ты прекрасно знаешь, что я рискну собой без лишних разговоров, прости лишнюю патетику, но говорю вполне серьезно, что не хочу подвергать риску и жизнь Жюльетт. Даже не зная, что я делаю.

- Пожалуй, ты прав... - очень медленно сказал Робеспьер. - Прав... Я вынужден признать это. Но, - неожиданно жестко закончил он, - Я не могу сказать тебе о цели поездки. Либо ты согласишься помочь, либо этот разговор бесполезен.

- Огюстен... Ты ведь знаешь, что я работаю на Бюро тайной полиции... Я буду очень осторожна.. - взмолилась Бьянка. И снова они упираются в одну и ту же проблему. Робеспьер посылает ее, чтобы она проверила обстановку своими способами - это очевидно. Иначе он бы пригласил одного Огюстена. А ее спутник беспокоится о ней. И это - одно из тех удивительных ощущений, которые он дарит ей, сам того не зная. Женщина, которая может постоять за себя и за которую не стоит беспокоиться - она привыкла являться такой годами. А теперь, вместо того, чтобы получать удовольствие от того, что о ней заботиться, она уговаривает об обратном. Но ведь она не может жить иначе. - Я прошу тебя. Поедем. Я буду слушаться тебя. - Она устремила на своего спутника выразительный и умоляющий взгляд. - Пожалуйста.

- Черт возьми, Максимильян, я хочу хотя бы знать с чем на придется столкнуться! – возмутился Огюстен. – Ты отправляешь нас практически в никуда без каких-либо объяснений. Прости, что повторяюсь, но ты прекрасно знаешь, что я бы поехал, не спрашивая ни о чем, если бы был один. Я не могу подвергать непонятному риску… тех, кто мне дорог.

- Довольно, Огюстен, - предостерегающе поднял руку Робеспьер. Разговор начал утомлять его, так как на данный момент перспектива сдвинуться с мертвой точки была очень туманна. А топтаться на одном и том же… Бесполезное занятие. – Разумеется, опасность подвергнуться нападению существует. По дороге или же если кому-то придет в голову забраться в замок. Мы уже говорили о том, что работа Жюльетт связана с деятельностью тайной полиции, где риск еще более велик. Но не вижу смысла повторяться. Жюльетт, простите, что невольно вынужден был упомянуть о вас в третьем лице… Вам же настоятельно рекомендую не отпускать Огюстена в армию, куда он так рвется. Дороги не безопасны, вероятность нападения возрастает, а Огюстен, вероятно, захочет взять вас с собой…

Бьянка едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Ситуация становилась абсурдной, а Робеспьера, который язвит над собственным братом, она видела впервые. То, что он продолжал настаивать на поездке, а не сказал: "Что ж, Огюстен, не хочешь - как хочешь", говорило о том, что в Медоне должно произойти что-то важное. Узнать бы, что именно запланировал Робеспьер! На языке крутился ответ про армию, но Бьянка благородно сдержалась. Несмотря на то, что их отношения с Огюстеном вступили на новый уровень после ее возвращения, на разговоры о своем брате он по сей день реагировал немного нервно. Если она сейчас начнет явно поддерживать Робеспьера, он может подумать невесть что. Лучше помолчать и подождать развития событий.

- Максимильян... - почти беспомощно развел руками Огюстен. Он действительно не знал, что ответить, хотя за словом в карман обычно не лез. Подобная вспышка язвительности означала только одно: его брату действительно важно знать, что происходит в Медонском замке. Имеет ли он право отказывать? Бросив взгляд на осунувшееся лицо Максимильяна, он был почти готов сдаться, но потом перевел взгляд на Жюльетт. Кажется, она не имеет ничего против поездки и положительно настроена. Слабый укол былой ревности тут же исчез, уступив место иронии. Бедная Жюльетт. А ведь она готова броситься с крыши дома, если Максимильян скажет, что так нужно. - Хорошо, мне нечего возразить. И мы поедем, раз так нужно. Ты доволен?

- Вполне, - кивнул Робеспьер, откинувшись на подушки. - Я готов ответить на ваши вопросы, если они имеются.

Бьянка порывисто сжала руку Огюстена, не сдержав радости, затем ее лицо стало серьезным. Она подошла к столу, на котором ровными стопками расположились письма, документы и другие ценные бумаги. Чистые листы всегда лежали в правом углу, и во время ее визитов с отчетами она всегда брала их сама, не задумываясь о том, что это стол главного политика страны. Этот жест был машинальным, и Робеспьер довольно скоро к нему привык, хотя, скорее всего, мало кто из его коллег и сотрудников осмелился бы приблизиться к его столу. Через секунду она переместилась на свое место, и, как послушная ученица, положив листок на книгу, принялась задавать вопросы и записывать. Работа с Морвелем не прошла даром - теперь она знала, что любая мелочь может оказаться важной. Она расспрашивала около получаса, быстро набрасывая план поездки. На что первым делом следует обратить внимание? Селения в скольких милях от замка нас интересуют? Следует ли провести эксперимент, и засечь, сколько по времени потратит всадник на дорогу от Парижа до Медона, и сколько - дорожная карета? Нужно ли изучить замок на предмет потайных ходов? А составить карту замка? Зарисовать ли планировку каждой комнаты? Вопросов было множество. Лишь когда их разговор прервал длительный приступ кашля, Бьянка остановилась и виновато взглянула на Робеспьера. - Простите. Кажется, я утомила вас расспросами.

 Огюстен молча наблюдал за сценой, признавая, что ему только и осталось наблюдать. Бог ты мой! Теперь становилось ясно, что имел в виду Максимильян, когда говорил, что помощь Жюльетт неоценима. Это не она будет сопровождать его в поездке, а он будет сопровождать ее, ценного агента, которого боятся потерять. Ему бы и в голову не пришло проверять селения в нескольких милях от замка, как, впрочем, многое другое. Такую мелочь, как факт, что Жюльетт хозяйничает в комнате брата, как в собственной он упустил: очевидно, они уже не в первый раз так беседуют. Приступ кашля, которым буквально захлебнулся Максимильян, заставил его вскочить. Некоторое время он придерживал брата за плечи, но потом забыл о необходимости дышать, когда увидел пятна крови на платке. Генриетта умерла от той же болезни. Угасла за несколько месяцев, истаяла как свеча... А ведь он и не знал, что дело обстоит так плохо. - Подожди, Жюльетт. Потом задашь остальные вопросы.

- Подытожив все, - сказал Робеспьер, едва обретя возможность говорить, - Вам следует обратить внимание на дороги, связывающие замок и близлежащие поселения и сообщение в этих поселениях. Легко ли достать экипаж, лошадь и так далее. Нет нужды проверять расстояние специально, хотя это, разумеется, не помешает... отличный вопрос... Акцентируя внимание на том, что нужно сделать в первую очередь - поверить всех, кто имеет доступ в замок и по возможности воспрепятствовать дальнейшим посещениям. Исключение составляют только приходящие люди, их тоже необходимо проверить. В остальном нам не нужны визиты. Останетесь там до того момента, когда Антуан не скажет вам удалиться.

- Вы говорите о том, что мы должны воспрепятствовать посещениям... Но каковы наши полномочия? - Бьянка подняла глаза от листка, внимательно посмотрев на Робеспьера. Приступ миновал. Но ему и правда необходим покой. Хотя, если бы была возможность, она бы задала еще ряд уточняющих вопросов.

- У вас практически нет полномочий, - покачал головой Робеспьер. - Для всех вы должны оставаться несколько праздными молодыми людьми, которые прибыли в замок в поисках уединения и желая приятно провести время. Вы не желаете, чтобы вам мешали, вот и все.  Если понадобится, в сможете проверить тех, кто показался вам подозрительным, известным вам способом, Жюльетт. - на несколько секунд их взгляды встретились. - Надеюсь, это для вас не очень сложно и я прошу не очень многого? Поверьте, это очень важно...

Бьянка закивала, благодаря судьбу за то, что ее спутник нелюбопытен, и ему не придет в голову расспрашивать ее, о каком таком "известном ей способе" говорил его брат. Похоже, Огюстен впечатлен ее вопросами. ВОт и прекрасно. Скорее всего, высказывание Робеспьера просто потонет в водовороте остальных впечатлений от сегодняшнего вечера. - Наверное, нам стоит идти собираться? Мне понадобится много платьев. Ведь это будет романтическое уединение, не так ли?

- Нет необходимости брать с собой то, что может помешать, если придется оставить замок, - сказал Робеспьер. - Пожалуй, я должен углубиться в некоторые подробности... Огюстен, будь добр, возьми в ящике стола карту предместий Парижа и найди на столе карандаш...  В Медонском замке сейчас никто не живет, но он и не является заброшенным в полной мере, поэтому случайные визитеры исключены. В нескольких милях находится предместье Севр, на котрое нужно обратить внимание, а также я бы рекомендовал поговорить с человеком, который присмаривает за садом - это довольно большая территория. Ни бумаги, ни рекомендации, ни письма вам не понадобятся. Разменной монетой послужит ваш испанский дублон, Жюльетт и скажете садовнику, что интересуетесь севрским фарфором, там неподалеку фабрика... Вопросов быть не должно, вы просто будете заниматься своим делом и ждать распоряжений. Садовник, если понадобится, может выступить как посыльным, так и связным, вы с ним немного знакомы, если вспомните вашу старую знакомую "вязальщицу". Больше случайных знакомых не предусмотрено. Через некоторое время туда приедет Антуан, возможно, в сопровождении некоторых лиц. Вам необходимо приложить все усилия, чтобы обеспечить им уединение, сносные условия для жизни в течении примерно двух недель и воспрепятствовать возможной попытке побега, если таковой случится. Это к вопросу о входах и выходах из замка, то же касается садовой ограды. Повторяю, Антуана и тех, кто приедет с ним, не должны ни видеть, ни слышать. Поэтому не пытайтесь предпринять самостоятельное расследование и узнавать, кто его спутники. Антуан может попросить вас удалится и вы должны будете подчиниться ему, без малейших возражений. Если у вас есть вопросы - задайте их, так мы избежим недоразумений.

- Да. Все понятно. Мы пойдем. Да? - Бьянка посмотрела на Огюстена, который выглядел потрясенным, хотя и старался это скрыть. О том, что станет спутником Антуана, Бьянка предпочла не думать. Это - государственная тайна. Если понадобится, ее посвятят в детали, если нет - она лишь выполнит то, что от нее требуется.

- Да, вы можете идти, чтобы подготовиться к отъезду. Вы можете выехать и завтра, до Медона всего час езды, но завтра в это время вы должны быть в замке, запомните. Благодарю вас, Жюльетт. Я рад, Огюстен, что ты согласился помочь.

- Да что ты, какие пустяки... - пробормотал Огюстен. - Его мысли далеки и от подробностей, касающихся поручения, хотя о них стоило задуматься. - Ты только постарайся беречь себя, хорошо?

- Не беспокойся обо мне, - сказал Робеспьер, с тревогой взглянув на хмурое лицо Огюстена.

- Да, хорошо, - невпопад сказал Огюстен. 


***

Уже на улице он закурил, а потом обнял Жюльетт, желая оказаться как можно ближе к маленькой женщине, которая стала частью его жизни. - А я и представить себе не мог, что ты настолько серьезный сотрудник, - полушутя сказал Огюстен, но тон получился не очень веселым. Почему-то снова он вел мысленный диалог с умершей сестрой, что иогда становилось чем-то вроде мании. А может, это была необходимость выговориться и хотя бы мысленно рассказать кому-то о своих страхах. Сказать кому-то - это же путь в Шарантон. - Теперь, пожалуй, я пересмотрю свое мнение о Бюро, коль все обстоит настолько... впечатляюще. Но нам нужно поспешить домой и подготовиться к отъезду. Ты когда хочешь ехать, Жюльетт?

- Сегодня, - тихо сказала Бьянка. Огюстен никогда не говорил ей о своих страхах. Но каждый раз, наблюдая за тем, как он пугается, видя следы крови на платке, который Робеспьер отнимает от губ, Бьянка понимала, насколько он боится за брата. Антуан как-то обмолвился, что одна из их сестер умерла от чахотки... Бьянка остановилась и, положив руки на плечи Огюстену, заглянула ему в глаза. - Мы ничем не можем ему помочь. Но в наших силах сделать его жизнь проще и счастливее. Я не представляю себе, что ты чувствуешь, когда видишь, как он мучается. Но, поверь мне, когда ему удается добиться желаемого, его глаза светятся, и ему становится лучше. Я знаю, что тебе нелегко далось это решение и ты не привык выполнять поручения с закрытыми глазами. Но, согласившись, ты сделал для него больше, чем если бы остался рядом. У нас с тобой все получится.

- Не говори так, Жюльетт, - он привлек ее к себе и поцеловал в макушку. - Мне невыносимо думать о том, что эта болезнь может... зайти слишком далеко. Хотя все, что ты говоришь - верно. Иногда я думаю, что твоя доброта и отзывчивость могут быть тебе же во вред и мне становится страшно отпускать тебя одну. Это приближает нас к теме об отъезде и полагаю, что мы должны позаботиться о лошадях. Командуйте, агент, а я достану для нас экипаж или же верховых. У нас все получится.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Авг 22, 2010 11:26 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Консьержери

Сен-Жюст

- Проходите, гражданин Сен-Жюст, - вас ждут.

Пожилой тюремщик склонился в почтительном поклоне. Лязг замков и небольшая светлая комната. Канцелярия. Отсюда начинается путь в ад. Тюремщик по фамилии Ришар суетился, сбивчиво рассказывая о том, как содержатся заключенные, о том, что тюрьме не хватает средств на их содержание, о том, что камеры переполнены до предела, и им теперь приходится помещать заключенных в тюремную больницу, вместе с больными. О том, что эпидемия туберкулеза, начавшаяся в этих стенах, ежедневно уносит по несколько жизней, но помещений все равно не хватает. Сен-Жюст кивал, но не задавал вопросов. Вопросы будут позже – когда он войдет в смрадное подземелье и начнет методично обходить темные клетушки, набитые людьми.

Он уже проходил через это. Консьержери была четвертой тюрьмой, куда он пришел с обходом. К счастью, он и раньше интересовался темой тюрем, поэтому то, что он вызвался подготовить доклад о заключенных, не вызвало подозрений и лишних вопросов. Даже Карно не нашелся что сказать. Слишком рад, что вырвал служебное расследование из его рук... С делом этим еще предстоит разобраться. А пока – непосильная задача, которую взвалил на него Максимильян. Мальчик, внешне напоминающий маленького Капета. С плохим здоровьем. Желательно – немой. Но можно – просто недоразвитый.

Несколько коротких описаний. И сутки походов по тюрьмам. Сен-Жюст взглядывался в лица маленьких заключенных, которые попадали в тюрьмы вместе с матерями. Их было немного. Но от их вида сердце сжималось больше, чем от вида трупов. За эту республику они боролись? Это – цена счастья тех, кто доживет? И если да, то каков коэффициент допущений?

Снова лязг замков. И удушливый запах.
Добро пожаловать в преисподнюю.


****

Тюремщик семенил впереди, быстро показывая свои владения. Двери, двери, двери. Бледные лица. Ряд комнат, близких к канцелярии. Тут содержатся «пистольщики». То есть, те, кто может залатить за себя 4 или 5 ливров в сутки. У них есть постели и еду им подают в отдельной посуде. Нет. Не то. Нужно идти ниже.

Узкая лестница. Вниз на один этаж. Плеск воды.

- Это наш фонтанчик.. Женщины… Мы разрешаем… - тюремщик Ришар стал пунцовым от беспокойства. Сен-Жюст положил руку ему на плечо. – Я понимаю. Вы стараетесь. Я все понимаю.

Сен-Жюст остановился, невольно залюбовавшись открывшейся картиной. Он слышал о фонтане в Консьержери и о местных традициях, теперь же имел возможность убедиться во всем воочию. Около десятка женщин, оживленно щебеча, выстроились у фонтана. Они полоскали белье, умывались, брызгались, смеялись и выглядели беспечными. В этой обстановке унылые стены казались сном, а их жизнь – явью. Удивительно устроен человеческий мозг… Вот и способ защиты. Жить до последнего, стараясь отгородиться от страшного финала, который их ждет. Одна из женщин обернулась и застыла, глядя на него, блестя черными глазами. Эмилия де Сент-Амарант. Хорошенькая дочка владелицы парижского притона, замаскированного под приличный салон. На секунду мелькнуло воспоминание. 89й год…. Лето цветов, кокард и побед… Салон Сент-Амарант, куда его, юного провинциала, затащил красавец и ловелас Эро де Сешель…. Проданные серебряные ложки, чтобы купить ей цветов… Эмилия вскружила ему голову за несколько вечеров, и он готов был потратить все деньги, чтобы доставить ей радость, забыв о своей Терезе и обещаниях. Эмилия говорила, что ей двадцать два. Она всегда была маленькой обманщицей. Разочарование и смех за спиной. «Посмотрите, господа, вот идет похититель юных сердец. Сен-Жюст, право, у вас в Блеранкуре ужасные нравы… Ей же всего пятнадцать!» Смех за спиной и взгляд наглых прищуренных глаз. Фабр дЭглантин, закадычный приятель Эро. Хищную мордашку маленькой развратницы, выпрашивающей подарки и этот задорный смех он так и не забыл…

Эмилия отвернулась. Еще одна страничка ошибок прошлого. Когда-нибудь он вспомнит и посмеется над глупостями, совершенными в тот великий год. Но не сейчас. Идти дальше. Вниз.

***


«Мышеловка». Они называют так этот смрадный вертеп. Сен-Жюст на секунду зажмурился и поднес к лицу платок. В воздухе пахло гнилью, человеческими испражнениями и протухшей пищей.

- Гражданин Сен-Жюст, мы ведь не можем… - начал оправдываться тюремщик, но Сен-Жюст лишь махнул рукой и шагнул вперед, в темноту. Чья-то грязная рука вцепилась в его рукав, издав протяжный вопль. Он отшатнулся. Существо, которое тянуло к нему руки, когда-то было женщиной. Полуголая, высохшая, покрытая язвами ведьма. «Иди ко мне, красавчик» - она расхохоталась, радуясь произведенному эффекту.

- Они не политические.. понимаете… они… мы не знаем, что с ними делать, - тюремщик едва не плакал. – Финансирование на эту часть тюрьмы не выделяется… Но и девать их некуда… Понимаете, политических то забирают каждый день… А эти… О них никто не помнит. Простите, бога ради, гражданин Сен-Жюст. Она – ненормальная. Бывшая проститутка. Уже лет пятнадцать тут живет…

Сен-Жюст не слушал. Он медленно шел мимо решеток, за которыми валялись, ползали, пытались ходить, разные отбросы общества. Все слилось в единой звериный вой, который носился в воздухе. Однорукий тощий старик, читая стихи, грыз трупик крысы. За его спиной мужчина помоложе издавал утробные звуки и что-то писал на несуществующей доске. Еще двое тут же, рядом, играли в карты.

- Гражданин, гражданин, прошу вас!

Он обернулся. Мужчина в окровавленной повязке звал его, прижав лицо к решетке.

- Выслушайте! Я – политический! Меня забрали, как заговорщика! Я не виноватый, но это не важно! Вижу, вы из начальников… Скажите им, чтобы меня перевели обратно.. заклинаю… Это все Бартье, жандарм… Он вымогал деньги у моей жены, и домогался.. она рассказала мне.. и я… я его ударил.. А он меня сюда. Умоляю, сжальтесь! Я готов на гильотину! Но только не в этом аду! – Мужчина заплакал, размазывая кровь по лицу.

Сен-Жюст медленно повернулся к тюремщику.

- Я не знал! Клянусь! Я заберу его, немедленно!

Сен-Жюст кивнул и двинулся дальше. Еще несколько клетей, и его миссия в Консьержери будет окончена.

***

Он увидел ее сквозь решетку. Расплывшаяся туша с отечным лицом и беззубой улыбкой. У ее ног – молоденькая девушка лет пятнадцати. Позади – несколько маленьких фигурок. Под взглядом Сен-Жюста тюремщик отпер дверь. Женщина даже не посмотрела в их сторону. Но в камере было кое-что еще. Маленькое существо в углу. Выразительные детские глаза. Единственное, что осталось живого в этом тщедушном теле. Отросшие светло-русые волосы падают на лоб. И взгляд – робкий и ищущий. Он уже видел похожий взгляд. Там. В Тампле. В тот вечер, когда Робеспьер привел его чтобы показать юного дофина. Откуда-то издали доносился голос тюремщика.

- Это семья Плесси, гражданин Сен-Жюст. Они не опасны. Можно считать, что местные. Эта тварь торговала зельем в предместье Сен-Жермен лет десять назад. И рожала. Посмотрите, это все ее дети. Она и сама употребляла когда-то. И воровала. За то и посадили ее еще при Капете. И дети у нее больные все. Вон, старшенькая, бедняжка, у нее на руке семь пальчиков, видите? А средняя девочка умственно отсталая. Ласковая такая, ее тут любят. Когда мамашу посадили, они явились сюда и упали на колени – сказали – помрем в этом мире без мамочки. Тогда еще главным тюремщиком покойный Бушон был, он добряк, подумал-подумал – и взял. Ну а теперь куда их денешь… Младшенького она уже в тюрьме родила. Вырвалась, зараза, уж не знаю как, и на мужскую половину сбежала. Тварь. – Тюремщик всердцах сплюнул.

- Как тебя зовут? – Сен-Жюст положил руку на плечо мальчика, затем повернул к себе его лицо. – Не бойся. Просто скажи.


Мальчик закашлялся. Затем улыбнулся, погладил руку Сен-Жюста и покачал головой.


- Бесполезно, гражданин Сен-Жюст. – подал голос тюремщик. – Никто и никогда не слышал его голоса. Он немой. Мы зовем его Жаком, и он откликается на это имя.

Сен-Жюст откинулся к стене и вытер пот со лба.

Затем подошел к ребенку и, взяв в руку его грязную ладошку, осторожно сжал ее.

Кошмар закончился. Или.. все только начинается?

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just


Последний раз редактировалось: Eleni (Пт Сен 17, 2010 12:42 am), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Авг 23, 2010 2:04 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794.

Квартира Сен-Жюста.

Сен-Жюст, Робеспьер.


- Благодарю, Никола. Вы с Брауном можете возвращаться домой, я же задержусь здесь, - Робеспьер взялся за железное кольцо на дверной ручке, готовясь постучаться в дверь. Сегодня он получил записку от Антуана, в которой он настоятельно просил прийти к нему домой к строго назначенному времени. Любым (это слово было подчеркнуто) способом. Антуан никогда не оформлял так свои краткие деловые послания и это значило, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Чтобы прийти сюда, ему пришлось выдержать настоящую войну с некстати появившимся Субербьелем и выиграть словесную битву, убедив последнего, что от прогулки ничего плохого не будет, ведь без свежего воздуха любой чувствует упадок сил, что, кстати, научно доказано. В конце концов Жак сдался, заставив едва ли не поклясться на Декларации, что прогулка состоится под присмотром Никола и они тут же вернутся, как только появится повод для тревоги. Поводом для тревоги могла уже в достаточной мере служить липкая жара, но это такие мелочи... - Ступай, Никола. Антуан присмотрит за мной и проведет домой...

Дверь открыла квартирная хозяйка Антуана - миловидная, улыбчивая женщина.

- Проходите, гражданин Робеспьер, - мягко сказала она. - Ой, какая собачка...

В помещении было немного прохладнее, чем на улице: комната Антуана располагалась с северной стороны. Он хотел попросить у хозяйки стакан воды, но услышал как хлопнула дверь: женщина куда-то ушла и, судя по всему, надолго, так как еще входя сюда он успел заметить корзину и шляпку на секретере в гостиной. Впрочем, жажду можно потерпеть, любопытство, перерастающее в беспокойство было гораздо сильнее и по мере того, как он ждал, последнее становилось все сильнее.

Сен-Жюст спрыгнул с коня и осторожно помог своему маленькому спутнику спуститься на землю. Все это время он ехал шагом, усадив ребенка перед собой. Если бы не тепло его тела, он бы забыл, что с ним рядом кто-то находится. Ребенок не издавал ни звука, и почти не шевелился. «А ведь он, наверное, никогда прежде не видел лошади», - возникла откуда-то мысль. Вся жизнь – в «мышеловке». Среди сумасшедших и преступников. С полубезумной матерью и сестрами. Рассказывали ли они ему, как жили тут, среди людей? Сен-Жюст даже боялся думать об этом. Иначе вернутся воспоминания про сегодняшнее путешествие, оказавшееся самым страшным. Чавканье человека, сжимающего в кулаке полуобглоданный труп крысы и прерывистый шепот несчастного, умоляющего казнить его на гильотине, с которым один из жандармов решил расправиться таким диким способом. «Они не политические.. о них забыли…»


Никто не задал ему ни единого вопроса, когда он отдал распоряжение перевести в Тампль несколько десятков заключенных, якобы – чтобы разгрузить помещения. Среди них была семья Плесси. Была способна мыслить из них лишь одна девочка – та, что постарше. Поэтому ее пришлось оставить в Консьержери. Ведь иначе она расскажет, что брата забрали, а этого нельзя допустить. В ушах до сих пор стоял ее душераздирающий крик. «Не разлучайте меня с семьей!!!!!!» Она тянула тонкие руки сквозь пруться и кричала, кричала, кричала. Ее голос потонул в вое остальных обитателей «мышеловки». А ее брат вцепился в его руку и не отпускал. Он следовал за ним, как собака. Не удивился, когда его вывели на свет. Лишь тихо засопел носом и, задрав голову, ткнул пальцем в небо. А потом, когда Сен-Жюст усадил его на своего коня, затих.


- Ну, пойдем, Жак. – Сен-Жюст взял его за руку и вошел в дом, прикрыв ребенка плащом. Всю дорогу он нервничал, что его могут заметить. Но на улицах сегодня было тихо. И в доме. Он договорился с Полиной, своей квартирной хозяйкой, о том, что она примет гражданина Робеспьера и переночует у сестры…

Открыв дверь, он увидел Робеспьера, который сидел в гостиной. Без лишних слов, Сен-Жюст приоткрыл плащ и слегка подтолкнул вперед своего гостя.

- Смелее, Жак. Не бойся.

Робеспьер повернулся на скрип открываемой двери, потом невольно поднялся, увидев, что Антуан вернулся не один, а привел с собой ребенка. Тощее создание примерно восьми лет от роду внешне походило на дофина, если он мог верно вспомнить лицо королевского отпрыска. Ребенок, казалось, не вполне понимал, где находится и почему, но его взгляд не был затуманен и не казался взглядом безумца. Соратник же выглядел уставшим и казался больным, но сечас не время отдыхать, увы.

- Ты превосходно справился. Где ты нашел ребенка? Что с его семьей? И мне кажется, что неплохо бы найти в доме что-нибудь из еды. Он, верно, голоден.

Уставший и холодно-деловой взгляд из-под очков. Сен-Жюст шел сюда, раздираемый желанием рассказать, как было дело. Мыслей было много - о тюрьмах, о заключенных, о семье Плесси, о людях, потерявших человеческий облик, об этом забитом существе, который не отпускал его руку просто потому что он, Сен-Жюст, видимо, был первым, кто проявил к нему участие. Но слова замерли на губах под этим взглядом. Это было не приключение. Это была жизненная необходимость, продиктованная делом, которому они посвятили все эти годы. Прочь горькие мысли. Если Страффорд вернется, они еще побеседуют о тюрьмах и философии.

- В Консьержери. Его мать и сестра безумны. Их вместе с другими заключенными я распорядился перевести в Тампль. Старшая сестра, способная мыслить и разговаривать, отделена от них и оставлена в Консьержери под строгим присмотром. Если ты присмотришь за ним, я посмотрю, чем могу его покормить. Правда, не уверен, что он способен есть, как человек. Он родился в тюрьме и всю жизнь прожил в камере. Нам придется потрудиться, чтобы научить его человеческим жестам. Да.. Самое главное.... Он не умеет разговаривать.

По взгляду соратника Робеспьер понял, что это задание все же нелегко далось ему, хотя бы в том плане, что это нужно было не только организовать, не вызвать подозрений, но и в моральном. Тюремная инспекция - отнюдь не увеселительная прогулка.

- Мы обязательно поговорим с тобой, Антуан, тогда ты расскажешь все, что считаешь нужным. Ты сделал все правильно и, я бы сказал, безупречно. К сожалению, у нас нет времени на то, чтобы обучить его манерам, ни ты, ни я просто не можем заниматься им. Посмотри, пожалуйста, что есть из еды, не нужно морить его голодом. А мне принеси стакан воды, если можно.

Когда за Антуаном закрылась дверь, ребенок по-прежнему не проявил признаков беспокойства и не выразил желания сбежать, чего вполне можно было ожидать. Напротив, сел на пол у кресла и цепко взял его за руку, словно не желая оставаться в одиночестве. Бедный ребенок. Ему придется всего лишь сменить одну тюрьму на другую. Но в другой у него будет более менее сносная пища и, если понадобится, медицинская помощь. Цинично, но это дитя и не знало другой жизни, что же говорить о том, что так же без ведома оно стало участником чудовищной по сути интриги.

Сен-Жюст вернулся спустя несколько минут, постаравшись как можно меньше задерживаться и оставлять их вдвоем. Кто знает, что из себя представляет маленький заключенный? Он может быть буйным и напасть, ведь он скорее напоминает пойманного в ловушку лесного зверька, чем обычного ребенка. Картина, которую он застал, его успокоила. Ребенок тихо сидел у ног Робеспьера, взяв его за руку и глядя перед собой. Сен-Жюст поставил на стол тарелку с сыром и хлебом, затем присел перед мальчиком и поманил за собой.

- Тебе надо поесть, Жак. - Взгляд, полный непонимания. Конечно, откуда ему знать, что люди едят за столом, если он всю жизнь ел из миски, сидя на корточках.? Сен-Жюст поставил на пол тарелку и протянул ему кусок сыра. - Максимильян, ты уже говорил с Пейаном? Люди в Тампле должны быть заменены. И пущен слух, что дофин тронулся рассудком. Иначе нас раскроют. - Он машинально погладил жующего мальчика по голове.

- Пейан ожидает распоряжений, мы не могли знать, когда именно ты найдешь подходящую для замены кандидатуру, - ответил Робеспьер, наблюдая за ребенком, который довольно быстро принялся за хлеб, но судя по всему не знал, как следует поступить с сыром. - Осталось заменить только повара и врача. И отдать распоряжение жандармам не заступать на вахту в определенное время. Слух о сумашествии - явное преувеличение, это может вызвать слишком много ненужных разговоров. Все люди заменены, они не знали о привычках дофина ранее. Просто он заболеет, вот и все, если кому-либо придет в голову интересоваться. Плюс ограниченные контакты якобы в целях безопасности, но это практикуется ще с зимы. Собственно, план действий прост и банален. Если тебя интересуют детали, я отвечу на любые вопросы.

- Не сейчас, Максимильян. Чуть позже. - сказал Сен-Жюст и сел в кресло. Сказывалось напряжение. И усталость, от которой не удавалось избавиться. После битвы при Флерюсе у него так не было возможности выспаться. Бешеная скачка в Париж, известия об уходе Максимильяна и его болезни, затем тот разговор о дофине и новая задача. И тюрьмы. С утра до вечера. *Мне нужно выспаться. Хотя бы шесть часов*. Он никогда не скажет этого вслух. Не время. И он тут не один такой уставший. - Давай сначала решим, где будем держать Жака, а затем перейдем к остальным вопросам, - закончил он фразу. - Я попросил Полину переночевать у сестры. Поэтому сегодня ночью я смогу быть с ним. Но потом?

- Не может быть и речи о том, чтобы перевозить куда-либо ребенка днем, - сказал Робеспьер. - И ты, и я, слишком заметны и кто-нибудь обязательно поинтересуется откуда он взялся. Мы не можем знать, когда вернется твоя квартирная хозяйка, поэтому лучше не рисковать. И ты нуждаешься в отдыхе, завтра предстоит нелегкий день. Позволь мне подумать... - вся сложность заключалась в том, что Антуан несколько поторопился с решением, что в данном случае было оправдано: он не мог приходить в тюрьму с инспекцией еще раз, это было бы слишком подозрительно. Теперь возникал закономерны вопрос: куда деть ребенка? Прежде всего найти человека, которому можно довериться и который не станет задавать вопросов. Ответ пришел сам собой: Никола. Тем более, что он был частично посвящен в дело и даже если о чем-то догадывался, то благоразумно помалкивал. Ситуация осложнялась тем, что во флигеле дома, где жил Никола, жила сейчас Жанна... - Единственный вариант, который пришел мне в голову - Никола. Ему можно доверять, он частично посвящен в план и у него часто гостят дети его кузин... Мне кажется, что он сам сбился, считая своих племянников.

- Ты уверен, что ему можно... прости... Других варинтов нет.. Но ты, кажется, говорил, что там теперь поселилась твоя... - Сен-Жюст опустил слово "маркиза", - он знал, что соратник не любит, когда ему напоминает о ее происхождени. - Жанна Шалабр. Впрочем, других вариантов я все равно не вижу. Ты хочешь перевезти его сейчас?

- Да, сейчас. Только спрошу у самого Никола, разумеется. Я не сомневаюсь, что он не ушел домой, а дожидается моего возвращения у Дюпле, так как обещал Субербьелю присматривать. Нет ничего страшного в том, что в доме живет Жанна. Как я говорил, в доме Никола часто гостят дети, а Жанна, к тому же, живет во флигеле. Завтра Никола отвезет ребенка в Сен-Дени, где и будет дожидаться тебя, - Робеспьер быстро написал на адрес на календарном листе. - В семь часов вечера. Дальше ты и, если понадобится, Никола, отправитесь в замок Медон, где вас ждут Огюстен и Жюльетт Флери. Ты можешь отослать их и оставить в замке Никола или поступать по своему усмотрению. Затем вернешься в Париж и зайдешь ко мне. Предстоит самая сложная часть плана...

Кратко обговорив с Антуаном дальнейшие подробности, что не заняло больше четверти часа, Робеспьер направился на поиски Никола.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Авг 23, 2010 5:10 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Революционный трибунал.

Пейан, Никола, Субербьель, Фукье-Тенвиль, Дюма и другие.

Пейан ерзал на месте, больше всего желая изобрести какой-нибудь благовидный предлог, чтобы уйти из зала суда. Записка, в которой были обрисованы пункты плана, казалось, сейчас прожжет карман. А еще казалось, что на него все смотрят и поэтому он каждый раз поверял на месте ли злосчастная бумажка и опасался даже достать платок, чтобы она часом не выскользнула. Ну кто рассчитывал, что Фукье сегодня проспится и с утра пойдет кричать о том, что трибунал не заседает по причине отсутствия присяжных? Справа от него сидел печатник Никола Дидье с угрюмой физиономией, слева – Суберьбель, который читал под столом маленькую книжицу, развернув ее на коленях. Немного дальше – Морис Дюпле, правда, у того на лице было написано чувство собственной значимости. Зато Дюма и Фукье работали, не покладая рук.

В зал ввели низкорослого человека, который затравленно озирался.

- Вы – бывший дворянин? – спросил Фукье.

- Да, - покорно ответил тот. – Но я впал в немилость…

- Довольно, - прерывает Дюма. – Следующий.

Пейан вздохнул и снова полез в карман, проверить, на месте ли записка.

- Что, Пейан, выиграл сегодня миллион в лотерею и боишься потерять счастливый билет? – спросил Никола, подперев рукой подбородок.

- Какой миллион! – возмутился Пейан. – Знал бы ты, что творится в Коммуне! У меня дел по горло! Да еще и эта инспекция…

- А при чем тут инспекция? – поинтересовался Субербьель, не отрываясь от книги. – Нарушают беспорядки?

- За тюрьмы и за больницы отвечает Коммуна, дорогой Жак, - ответил Пейан. – То есть, бывшая Коммуна. И везде есть просто масса недостатков, которые неплохо бы устранить хотя бы для комиссии… Думаешь, мне охота получать выговор из-за того, что они пьют, как черти?

- Кто? – спросил Никола. – Не плачь, Пейан, у всех есть важные дела.

***

...- Это никого не интересует, милейший. Следующий!

- Я не виновен!!! Не виновен!!! – какой-то человек забился в руках схвативших его жандармов. Дюма щелкнул затвором пистолета, который лежал на столе специально для такого случая.

- Вы все так говорите, - сказал Фукье. – Уведите его. Следующий! – Потом взгляд обвинителя скользнул на ту часть зала, где расположились присяжные и он готов был лопнуть от злости. Те вели какую-то чрезвычайно интересную беседу между собой, даже не обращая внимания на происходящее в зале. Фукье почувствовал, что его сейчас хватит удар.

- Граждане присяжные! Вы, похоже, занимаетесь не своим делом и даже не вникаете в процесс судопроизводства!

- Какое судопроизводство, о чем ты, Фукье? – отозвался Никола. – Мы как раз выполняем инструкции. Главным критерием для присяжного должна быть совесть, правильно? А моя когда не возмущается, то молчит.

- Это так вы себя ведете, граждане? – Фукье стукнул кулаком по столу. – Я напишу в Конвент…

- Чтобы утроили количество присяжных, - добавил Субербьель. – Ты только не волнуйся, Фукье, это плохо влияет на здоровье. Мы и представить себе не можем, что будет, если ты перестанешь выполнять свой гражданский долг и мой долг как врача…

- Гражданин Субербьель… - побагровел Фукье, зная, что с доктором не поспоришь: этот прощелыга лечит половину правительства и мигом шепнет кому надо, что он, видите ли, обеспокоен.

- Я как раз вспомнил, что меня ждет пациент, - невозмутимо сказал Субербьель, убирая книжицу в карман.

Пейан проводил уходящего доктора почти завистливым взглядом, снова нащупал в кармане записку и перестал слушать ругань обвинителя, думая о том, сколько предстоит сделать. Назначить повара. Уже назначен. Верный, надежный человек, который не станет болтать, так как ему есть что терять. Арестовать старого. Выполнено, но не совсем. Донос написан задним числом, но бумага застряла где-то в Бюро. Нужно будет проверить, как обстоит дело, а уж арестовать найдется кому. И приговорить, если понадобится. Использовать Вильера. Почему именно его? Об этом думать не хотелось, он сам знал только то, что Вильер – друг Сен-Жюста и что у Никола есть разговор к этому недалекому, но очень исполнительному солдату, исполнявшему иногда обязанности присяжного. Увольнения. Осталось уволить нескольких жандармов под разными предлогами. Скоро обед, по его поручению в Тампль привезли бочонок вина, которое, разумеется захотят продегустировать. Вот и увольнения. За пьянство. С инспекцией не шутят, с этим согласен и мэр и он сам. Достать опиум. Легче сказать, чем сделать. Где же его прикажете достать? В притоне или в аптеке? Впрочем, эта задача невыполнимой не была. Гораздо более сложным было выудить у Фукье бумагу, где именно обвинитель распорядился бы о замене врача, чтобы не вызывать лишних подозрений. Это предстоит решить во время обеда или ужина…

***

… - Следующий…

- В чем обвиняешься, гражданин?! – гаркнул Никола так, что Пейан подпрыгнул и сначала не мог сообразить в чем дело, так как был погружен в свои мысли.

- Я… Не знаю в чем меня обвиняют… Меня арестовали за то, что я выпил лишнего и пел…

- Что пел, гражданин? – продолжил допрос Дидье.

- «Карманьолу»… Был праздник, ну я выпил лишнего… Арестовали, за нарушение порядка… Я клянусь… Клянусь, что больше…

- Пошел прочь, болван!

- Вы.. я… За что, гражданин?

- Пошел. Прочь. Болван, - внятно сказал Никола, указав на дверь. Жандармы недоуменно переглянулись, но задерживать кого-то без распоряжений не осмелились.

- Что это значит, гражданин Дидье?! – заорал Фукье так, что подпрыгнули уже и жандармы.

- Значит то, что моя совесть спрашивает, а что будет, если я предложу вам, граждане, распить бутылочку? Не в рабочее время, разумеется… Ну хорошо, хорошо, гражданин Фукье, прошу прощения, но меня ждут дела в типографии…

- А меня – в Коммуне, - подал голос Пейан, мгновенно воспользовавшись случаем.

Выскользнув следом за Никола Дидье, Пейан догнал его уже в коридоре.

- Передашь ему записку… - он сунул в руку печатника порядочно истрепавшийся клочок бумаги. - Ждем дальнейших распоряжений…

- Угу, - сказал Никола. – Я буду сегодня в Коммуне. Заодно принесу табачок, который ты, помнится, мне одалживал.

- Да о чем речь… - развел руками Пейан, прекрасно понимая, что за табачок имеется в виду. Если не застанешь меня, передай табачок Вильеру…. – Значит, сегодня. Кроме всего прочего следовало заменить тех четверых обормотов, что наблюдали за дофином, так никто не заметит подмены. Опять же легче сказать, чем сделать, но кое-какой план у него был.

Попрощавшись с Никола, он направился выходу, обдумывая мелкие детали и в уме расставляя по местам людей. Ну почему всегда все самые сложные задания приходится выполнять ему?

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 24, 2010 12:51 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Дом Никола Дидье

Жанна Шалабр, Никола, его жена Элоиза // Робеспьер, Никола

Маркиза де Шалабр с тревогой взглянула на часы. Боже, боже, ну где же Элоиза? Почему так долго? Что могло задержать ее по дороге? Тиканье часов и тревожный бой. Уже семь. Спящий мальчик заворочался и засопел. Похоже, он всегда сопит, когда нервничает. И совсем-совсем ничего не говорит. Жанна дотронулась до его лба, на котором выступила испарина, и отдернула руку – несмотря на то, что температуру удалось немного сбить, он продолжал весь гореть… А он все смотрел и смотрел, не отрывая глаз. От этого безмолвного взгляда становилось страшно. Вот он снова закашлялся и тихо замычал. Кровь на губах. Приступ повторяется.

Этот кошмар начался сегодня утром, когда она, по уже сложившейся традиции, вышла из флигеля, где ее поселили, в гостиную, выпить чаю с Элоизой, женой Никола. В этой женщине, внешне мягкой, доброжелательной и даже болтливой, с первого взгляда угадывалась внутренняя собранность. Она была предана мужу до фанатизма, спешила исполнять любое его пожелание, и с первого взгляда угадывала, голоден он или нет. Однако, чувствовалось, что она подозрительна и наблюдательна. Жанна предположила, что Элоиза – дочь военного. Но расспрашивать не решилась – похоже, женщина не была сильно расположена откровенничать. Однако, это не мешало им мило беседовать о кулинарных секретах и цветах, которые Элоиза, как и маркиза, очень любила…. Но сегодня все было иначе. У ног Элоизы сидел мальчик лет восьми, который вздрагивал от каждого звука и, вел себя, как затравленный щенок. Маркиза уже давно простилась с мечтой иметь своих детей, но к чужим всегда относилась с теплотой и любовью. Она попыталась заговорить с мальчиком, но Элоиза довольно сухо объяснила, что делать этого не стоит. И рассказала весьма странную и запутанную историю о том, что ее племянник Жак из Гаскони сбежал из дому, долго скитался по стране, пока не добрался до Парижа, и сейчас настолько напуган, что немного помутился рассудком.

Потрясенная ее рассказом, маркиза прониклась к ребенку еще большей симпатией и жалостью. Мальчик, кажется, почувствовал это, потому что с определенной минуты не отходил от нее ни на шаг. Элоиза, в конце концов, смирилась, и перестала поджимать губы, глядя на него. Они вместе вымыли его, расчесали волосы и одели в белоснежную рубашку старшего сына Элоизы, который сейчас гостил у ее матери. А потом наступило время обеда. Жанна взялась сама накормить мальчика, но тот вдруг исступленно затряс головой и забила под стол, увидев дымящуюся посудину с супом. А потом начался кашель. Он кашлял, отчаянно прижимая руки к груди, а когда его ладони окрасились кровью, обе женщины перепугались окончательно. Его состояние стремительно ухудшалось. Маркиза несколько раз порывалась отправиться за врачом, но ребенок, стоило ей подняться и отойти, начинал метаться по кровати и тихо мычать. От этого тихого протяжного звука становилось страшно. В конце концов, маркиза настояла на том, чтобы за врачом отправилась Элоиза. И теперь, сидя у его кровати, ждала.

Шаги за дверью. «Слава богу, вы вернулись, Элоиза!» - проговорила маркиза, оборачиваясь, но ее тревожная улыбка застыла на губах. Это был Никола.

Никола остановился как вкопанный, наблюдая вовсе не ту картину, которую ожидал увидеть. Их маленький узник лежал на кровати и тихо стонал,  а у Жанны Шалабр выделялись на лице только большие темные глаза - до того она была бледна. - О, Господи... Что у вас стряслось, Жанна? Что с Жаком и где моя жена? - вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка, с перепугу он даже назвал женщину по имени, чего не позволял себе прежде, но оценить ситуацию он уже мог и сам: дело плохо. Вчера, забрав Жака к себе, он отметил, что мальчик бледен, но списал это на тюрьму, да еще и говорили, что тот болен. Выходит, болен серьезно, с тремя своими детьми Никола наловчился нюхом чуять болезнь, даже не проверяя жар. И как, скажите на милость, везти больного ребенка в Сен-Дени? И где, черт возьми, Элоиза? Хотя что тут спрашивать? Верно пошла за врачом, куда же еще. А может, пошла искать его, кто ее знает. Оставалось только надеяться... да на все. На то, что Жак не умрет, к примеру. А время не терпит... Сен-Жюст должен ждать через два часа в назначенном месте. - Что случилось, гражданка Шалабр?

- Боже мой, Никола... Ваш племянник.. Кажется, ему совсем плохо! - На глаза маркизы навернулись слезы. Она прекрасно знала, что означает этот кашель и эта кровь. Бедное юное создание... У него глаза ангела - чистые и невинные. Такие, словно он уже собрался покинуть этот мир. - Элоиза должна быть с минуту на минуту. Я дала ей адрес одного прекрасного врача и попросила привести его. Прошу вас, не беспокойтесь об оплате его услуг. Я занимаюсь с его дочерьми, и он неоднократно говорил мне, что если понадобится... - маркиза повернулась к мальчику и положила ладонь ему на лоб. - Я хотела сходить сама, но, кажется, Жак хочет, чтобы я побыла с ним. А когда я отхожу, начинает беспокоиться.

- Возможно, вы это зря сделали... - задумчиво сказал Никола, прикоснувшись ко лбу реьенка. Был жар. И думать нельзя о том, чтобы везти его куда-то. Заметив недоуменный взгляд женщины, который грозил стать гневным, он поспешил пояснить: - Я ведь не знаю, что за человек этот врач. Он может быть хорошим человеком, да, но и отдать мальчика в Шарантон, ведь он не вполне здоров умственно... А у них приказ, который они тоже должны выполнять и он обязан доложить об этом городским властям: есть, мол, сумасшедший. Лучше бы я позвал нашего доктора, который точно умеет держать язык за зубами. - Вздохнув, Никола поправил тонкое одеяльце, которым укрыли ребенка, а потом заметил пятна крови. - Ээээ, граждане, да это не просто болезнь... Это чахотка. Знаю я эту болезнь. И ничего здесь не сделать, врач только даст вам платные советы. Я схожу к знакомому аптекарю за травяным сбором. А вы разотрите ребенка уксусом с водой и дайте ему теплое питье с медом.

Элоиза Дидье вошла в комнату, тяжело переводя дыхание. Жарко на улице, ужас как жарко! Парит и парит, только соберутся тучи и кажется, что будет дождь, как к вечеру расходятся и снова стоит липкая, противная жара. Бросив взгляд на мужа, потом на ребенка, потом на Жанну, она поставила на пол корзину и вытера пот со лба. Да, она была у врача, но только не у того, которого посоветовала гражданка Шалабр. Недоставало им лишних вопросов, когда Никола ясно сказал, как нужно себя вести. Жаль, конечно, ребенка, никого не щадит проклятая болезнь, но лекарство поможет здесь лучше, нежели доктор. - Я принесла лекарство и травы, чтобы смягчить кашель. Еще есть ивовая кора, чтобы снять жар, - сказала женщина, не вдаваясь в подробности о врачах. - Тут единственный уход... Будем надеяться, что завтра жар спадет, а еще через несколько дней бедняга Жак забудет, что приступ был.

- Как? Вы не привели доктора? Элоиза, ну как вы можете так рассуждать! Это же ваш родной племянник! - маркиза всплеснула руками. Странная семья. Удивительная безответственность. Мальчик тем временем перестал сопеть и засунул в рот большой палец, старательно обкусывая ноготь. С другой стороны, Никола в чем-то прав. Мальчик не совсем нормален - это прекрасно видно. Что если бедняжку и вправду заберут в Шарантон? - Простите... Я не должна вмешиваться. Помочь вам приготовить отвар?

- Как же рассуждать? - спокойно возразила Элоиза, не обратив ни малейшего внимания на возмущение соседки - здесь она целиком полагалась на поддержку мужа, который лучше знает, что говорить. - Доктор бы прописал то же самое лекарство, что я и купила. Не один бедняга Жак так болеет... Проклятая зараза косит тех, кто только чуть ослаб и все... ----- - Элоиза права, - мрачно заметил Никола. Он просто физически чувствовал, что будет нешуточный скандал со стороны Жанны Шалабр, если он попытается забрать ребенка сейчас. Да и куда забирать-то? Это совсем извергом нужно быть... Но еще большие неприятности будут, если он не привезет мальчика к назначенному времени в назначенное место. Ясно одно: нужно доложить Робеспьеру. - Мы  видели людей, которые болеют этой болезнью и знаем, что нужно делать. Не волнуйтесь. Лучше помогите Элоизе приготовить отвар. А я скоро вернусь.

Маркиза рассеянно кивнула и поднялась. - Пойдемте, Элоиза. Впрочем нет... - она увидела, что ребенок, вынув палец изо рта, спустил ноги на пол, собираясь отправиться вслед за ней. - О господи... Идите, Элоиза. Я посижу с ним.


***

Робеспьер молча выслушал Никола, не перебивая и не задавая вопросов. Вопросов попросту не было: здесь было необходимо действовать. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы перевозить ребенка в Медон: чахотка вполне может перейти в скоротечную и тогда все было вообще зря. Приступ же ослабит организм на несколько дней. Четыре-пять минимум. Но с другой стороны не может быть и речи о том, чтобы на все это время оставить в Тампле восковый манекен вместо человека. Сутки - вот тот крайний срок, на который можно еще кого-то обмануть. - Что же, Никола... Отправляйся в Сен-Дени, как и договаривались и расскажи Антуану о случившемся. Пусть отложит свой визит в Тампль на несколько дней и свяжется с Пейаном. Ему необходимо объяснить ситуацию и задержать выполнение на сутки или двое. Пусть ждут известий. Нам же остается надеяться на то, что слухи в данном случае - вещь ненадежная.

- Гражданин Робеспьер... я это.. хотел еще спросить, - Никола замялся. Несмотря на то, что Робеспьер представил Жанну Шалабр, как просто свою знакомую, нетрудно было догадаться, что их связывает. А между тем, эта женщина сейчас, что говорить, здорово мешала делу.

- Что еще, Никола? - спросил Робеспьер, насторожившись. Никола был не из тех, кто терялся и обычно редко лез за словом в карман. - Говори же.

- Я про вашу знакомую. Мне показалось, что мальчик к ней привязался, и могут возникнуть некотрые сложности, если мы захотим увезти его в ее присутствии. Она, кажется, итак считает уже нашу семью извергами за то, что Элоиза не привела доктора. Она порывалась сама сходить за специалистом, но, сами понимаете, этого нельзя допустить. В общем, я буду благодарен, если вы дадите совет, как поступить с ней. Она считает, что Жак - мой племянник, - Никола развел руками. - В общем... Что с ней делать-то?

- Неожиданное осложнение... - пробормотал Робеспьер. К несчастью, он не видел никаких вариантов по временному устранению Жанны из дома Дидье. А Жанна, разумеется, хочет быть полезной и, вполне возможно, искренне принимает участие в больном ребенке. Отправить "племянника" в больницу под прелогом того, что  приступ может повториться? Нет. Переезд может спровоцировать еще один приступ, как и любое потрясение, это он знал по собственному опыту. - Пока что пусть все идет, как идет. Не препятствуйте ей, но и пресекайте самодеятельность. Вы все верно сказали про Шарантон. Переезд может повредить ребенку вплоть до фатальных последствий. Поэтому постарайтесь сбить жар, это как минимум. Как только ему станет легче, мы примем меры...

- Я понял, - Никола кивнул и перевел дух. Во всяком случае, он ничего не испортил. - Сейчас там Элоиза, и она не допустит самодеятельности. Господи, помоги нам. Я отправляюсь к гражданину Сен-Жюсту, чтобы сообщить об отсрочке. Буду сообщать вам новости по мере их появления. Не беспокойтесь, гражданин Робеспьер, все будет хорошо, - неуклюже подбодрил он политика, которого считал непререкаемым авторитетом. - До встречи.

Никола вышел быстрым шагом и оглянулся в поисках своего коня. Он предпочел не брать экипаж, чтобы мелькать как можно меньше. Конечно, все пошло не по плану, и он потерял время - сначала, уговаривая Жанну не совершать опрометчивых поступков, затем - на разговор с Робеспьером. Встреча с Сен-Жюстом была назначена на семь часов вечера. Он должен был привести Жака - отмытого, причесанного и одетого в приличную одежду, и передать лично в руки. На Сен-Жюсте лежала ответственность доставить Жака в Тампль. А тем временем Пейан и Вильер уберут оттуда дофина...
Однако, где же лошадь?

Никола чувтсвовал себя полным идиотом, озираясь вокруг.

- Гражданин, дай пару су? А я тогда расскажу, кто отвязал твоего коня!

Маленький нищий дернул его за рукав. Никола выругался. Минуты неумолимо бежали вперед. Он заметался в поисках экипажа, но, как назло, экипажей не было. Забыв обо всем, Никола бросился бегом в сторону Сен-Дени. Только бы успеть предупредить Сен-Жюста, что план переносится!

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 31, 32, 33 ... 35, 36, 37  След.
Страница 32 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group