Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 32, 33, 34, 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Авг 24, 2010 1:34 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Ванве
Эжени, маркиз де Бриссар, Анри де Бриенн


*Все, теперь – снова не думать. И ни одной лишней мысли*, - приказала себе Эжени, покидая комнату маркиза де Бриссара привычным ходом через окно. Сам маркиз спал беспокойным сном. Перед его взромо вновь проносились последние минуты графа Сомерсета. Как и должно быть.

Эту мысль Эжени додумала без всякого выражения. Странно, видимо вместе с запретом себе на мысли она дала себе запрет на эмоции. Она не ощущала по отношению к маркизу ни гнева, ни презрения, ни жалости или сочувствия.

События последних недель повлияли на нее даже больше, чем она думала. Трепетная юная бессмертная осталась там, у безымянной парижской заставы вместе с Сомерсетом. Пожалуй, у нее и отражения в старинном зеркале, висевшем в комнате маркиза у противоположной стены, общими были только имя и внешность – хотя даже внешне Эжени выглядела теперь по-другому.

С Сомерсетом она стала решительнее и сильнее, хотя вместе с тем осталась мягкой и домашней.

Сейчас ни мягкости, ни дому места нет.

Как нет места и каким-то чувствам. Даже тосковать нельзя – иначе ее ложь в мыслях быстро станет явью. Страдания ее захлестнут и лишат воли к действию. И Робеспьер победит, а правды о графе не узнает никто.

Поэтому – вперед.

Скомандовав себе вернуться к действия, Эжени выбралась из комнаты, цепляясь за плюш, которым поросла вся стена гостиницы. Когда до земли осталось меньше одного этажа, она прыгнула вниз и уже через минуту, отряхнув юбку, пошла к гостинице, у которой оставила лошадь. Надо как можно скорее вернуться в Париж, пока Клери не спохватилась тому, что мысли ее подопечной замолкли.
Пройдя через гостиничный двор, Эжени собиралась повернуть к конюшне, когда ее остановил звонкий молодой голос.
- Эжени! Это ведь Вы – или Ваш призрак?

- Сестра-близнец, - чуть церемонно ответила Эжени, оборачиваясь.

Молодой человек с каштановыми волосами улыбнулся ей, подойдя ближе.
- Я и не думал, что однажды еще встречу Вас. Простите, что не пытался засвидетельствовать Вам свое почтение за то, что Вы для меня сделали – но это знакомство для Вас могло бы быть слишком опасно, - негромко проговорил он, - Я ведь вне закона…

Эжени улыбнулась в ответ, и чуть нетерпеливо покачала головой.
- Друг мой, о подобных услугах не принято напоминать, - вежливо ответила она, - Я сделала то же, что сделал бы любой человек на моем месте. Рада, что у Вас все хорошо, Анри.

Виконт де Бриенн чуть наклонил голову.
- Вас проводить, Эжени? Вы теперь живете здесь? На улицах может быть опасно.

- Нет, что Вы, - снова возразила Эжени, - Я приезжала в гости… И уже уезжаю. Не беспокойтесь, Анри. Кому суждено быть повешенному, тот не утонет. И будьте счастливы, - Слегка пожав молодому человеку руку на прощание, она хотела было продолжить путь, как вдруг новый голос нарушил повисшее молчание.

И этот голос она узнает из тысячи, хотя слышала только две фразы, которые он произнес около двух недель назад.

*Граф Сомерсет?*
*Умри, предатель*

Маркиз крепко спал, когда она уходила. Видимо, видение оказалось в этот раз слишком сильным, чтобы смотреть его до рассвета.

- Добрый вечер, Анри. - Маркиз де Бриссар кивнул юному виконту, лишь мельком взглянув на женщину, стоявшую с ним рядом. Он неоднократно говорил Вильфору о том, что молодого де Бриенна не стоит испольщовать так часто. Слишком молодой, слишком наивный, слишком увлекающийся. Он произносил пылкие речи о том, как хочет отомстить якобинцам за брата. А месть - не лучший попутчик в этом деле... Маркиз подавил приступ раздражительности. Уже не первый день ему снился предатель Сомерсет, который лепетал что-то о Беатрис Клермон. Сцена была реалистичной. Более того, сон в точности повторял то, что случилось на самом деле. Маркиз никогда прежде не мог упрекнуть себя в излишней впечатлительности, поэтому сон нервировал.


- Рад Вас видеть, - Анри из осторожности решил не называть маркиза по имени. Дело было не в Эжени - нет, в ней он был уверен. Скорее не хотелось вызвать нарекания в неосторожности со стороны товарища - и потом, сейчас даже у стен есть уши. Мало ли кто бродит по двору.

Эжени вежливо молчала, не вступая в разговор с человеком, которого ей не представили. Время, проведенное рядом с графом привело к тому, что она переняла многие его привычки и манеры. Если раньше

Эжени считала простоту в обращении скорее преимуществом, то теперь предпочитала держаться с достоинством и спокойно. У нее было время рассмотреть маркиза.

Резкий профиль, нос с горбинкой, узкое лицо, которое бледностью могло сравниться даже с лицами бессмертных. Затворничество или северное происхождение? Или признак древней породы?
Темные волосы, собранные лентой.

Длинный сюртук чуть необычного кроя - возможно, когда-то маркиз слыл даже щеголем, но сейчас одевался по-республикански - в темные тона без всяких украшений или излишеств.

- Простите, - вспохватился Анри, - Я так неловок, что забыл Вас представить. Меня может извинить только неожиданность встречи с Вами... Он чуть замялся, подумав, что Эжени, возможно, тоже есть что скрывать.

- Изабель Мерсье, - мягко укорила его Эжени, не собираясь открывать свое настоящее имя и вернувшись к тому, под которым она некоторое время назад жила на улице Феру, - Боже мой, Анри, Вы вынудили меня нарушить все приличия, представляясь самостоятельно. Или Вы забыли, как меня зовут?

- Простите, - нашелся Анри, - Я лишь запнулся перед словом *гражданка*, - совсем тихо заметил он, - Еще раз прошу меня простить.

Маркиз вежливо кивнул. "Запнулся перед словом "гражданка". Странная оговорка. И снова - ошибка. Сколько раз он говорил виконту, что не стоит выпячивать свои благородные манеры. ЧТо не стоит беседовать на "вы" с человеком, который считается твоим знакомым. ЧТо не стоит... Дьявол его побери, когда-нибудь подобная беспечность будет стоить ему головы. И все-таки, что означает эта оговорка? Маркиз присмотрелся к ней внимательнее. Выше среднего роста. Одетая в темное, словно носит траур. Выразительные глаза с каким-то нечеловеческим блеском. Они делают ее простоватое лицо необычным, и, можно сказать, красивым, в особенности в совокупности со странной, почти болезненной бледностью. Взгляд скользнул по ее рукам. На пальце красовалось дорогое старинное кольцо - тонкую ювелирную работу было заметно невооруженным взглядом. - Добрый вечер, гражданка Мерсье, - бросил маркиз. - Меня зовут Шарль. У вас необычное кольцо. Можно взглянуть?

Эжени сама удивилась своему спокойствию. Ей казалось, что при звуках этого голоса она вздрогнет. Но нет. Спокойствие и холодное равнодушие, которые прикрывают все остальное.
Чуть повернув голову к маркизу, она нахмурилась.
- Простите, гражданин, но мне кажется, что принципы деликатности были достаточно нарушены сегодня. Возможно, Вы обвините меня в высокомерии, но я бы не хотела давать рассматривать дорогую мне вещь незнакомцу.

Странный каприз судьбы. Один из двух людей, за исключением мадам Симон, с которыми она говорит за эти две недели, - убийца Сомерсета.

Выпрямившись, она прибавила с вежливой холодностью,
- А раз сегодня - вечер извинений, то прошу простить и меня за резкость. Последние недели я живу затворницей.

Анри нахмурился, в свою очередь рассматривая Эжени.
- Вы изменились, - грустно заметил он, - Раньше Вы казались мне одной из самых живых женщин, которых я встречал.

- Осторожнее, друг мой, - отозвалась Эжени, улыбнувшись виконту чуть ласково, на мгновение вернувшись на месяц назад, - Или Вы сейчас договоритесь до того, что бросите тень на мою репутацию. Впрочем, - ехидно заметила она, - Моя репутация и так навсегда погублена ночной тенью, в которой Вы меня сегодня встретили.

Де Бриссар слегка нахмурился. Для смутного времени, в котором они в данный момент пребывали, незнакомка вела себя вызывающе. Подослана коллегами, чтобы что-то передать ему? Вряд ли. Она бы дала знать. Кто она? Неужели просто знакомая Анри? И зачем разгуливат по улице, демонстрируя дорогую безделушку? - В высокомерии? Вряд ли. - Де Бриссар вновь окинул ее взглядом. - Скорее, в излишней для нашего времени любви к помпезным безделушкам. Они вышли из моды в августе. Два года назад. Вы слышали об этом, гражданка? - поинтересовался он, не скрывая насмешки. АНри дернулся. Ничего. Пусть учится.

Эжени резко выпрямилась.
- Я вижу, что из моды также вышла вежливость с женщинами, - надменно ответила она, думая о том, что граф был бы изумлен, услышав подобный тон не от себя, а от нее, всегда призывавшей к мягкости и терпению. Впрочем, графа, чтобы защитить ее, не было рядом. - Впрочем, вежливость обращения с женщинами вышла из моды еще раньше. Три года назад, в сентябре. И не стоит осуждать Вас за излишнее следование моде. Вы лишь уподобились большинству, и Вас не стоит за это судить строго.

Анри изумленно уставился на нее. Эжени захотелось даже подмигнуть ему в ответ, но ее гнев был сейчас сильнее желания поддержать юношу.

- Вы правы, - резко ответил Бриссар. - В сентябре. Только не три, а два года назад. А вы были участницей событий? Уж не сочувствуете ли вы аристократам? - Он встретился с ней взглядом. Откуда взялась эта женщина? Для аристократки она слишком нахальна. Для простолюдинки у нее слишком правильная речь и уверенные манеры. Возможно, из бывших служанок? Похоже на то.


- Это - допрос? - мягко и с достоинством спросила Эжени, - И, как и любой допрос - без правильного ответа. Ответь я сейчас "Нет. На фонарь аристократов", Вы скажете, что я лгу себе во спасение. А если отвечу, что сочувствую, Вы скажете, что я безумная. Будь я кокеткой, я бы просто разрыдалась в ответ на обвинение и побудила бы нашего общего молодого друга вступиться за меня, а сама бы скрылась. Будь я чуть более злорадной, я бы заметила Вам, что рассуждать о помпезных побрякушках и сочувствии аристократам стоит, держа голову менее надменно, как будто за Вашей спиной выстроились все предки до двадцатого колена включительно. К сожалению, я ни то, ни другое и ни третье. А ты, Анри, учись, - снова холодно заметила она, - Вот как должен держать себя истинный республиканец. Подозрительный, прямой, исполненный патриотической ярости к пережиткам старого режима - я о манере общаться с незнакомыми людьми. Если выучишь эти несложные правила, может, станешь республиканским прокурором, - она пожала руку Анри, готовому уже вспылить и бросиьтся на Бриссара, что не входило в ее планы. Пусть лучше маркиз лишний раз выйдет из себя. Ему полезно чуть охладить горячую голову.

- Я выбираю третий вариант. - медленно проговорил де Бриссар - Разрыдайтесь. - Он насмешливо улыбнулся. Женщин он делил на две категории. Умные и беспросветные дуры. Умные на его пути попадались редко, и заслуживали его особенного расположения. Беспросветных дур он не замечал. Эта женщинна не относилась ни к одной ни ко второй категории. Она была просто взбалмошной нахалкой, которая научилась у своей госпожи составлять красивые фразы и пользовалась этим красноречием, производя впечатление.

Эжени выпрямилась, усмехнувшись и ядовито заметила.
- Так как Вы оказали мне честь, сделав выбор в пользу кокетки, придется попросить Вас уточнить Ваши пожелания. Я ведь – глупая кокетка, верно? Так вот, гражданин, как именно мне следует разрыдаться? Пара слезинок? Или заламывание рук и всхлипывания? А может, каменное лицо и слезы, которые катятся по нему градом?

- Вам решать, гражданка, - усмехнулся де Бриссар. Разговор начинал его утомлять. К тому же, проснувшись среди ночи от беспокойного и навязчивого сна, он хотел выпить кофе и немного прогуляться. - Впрочем, я готов поверить вам на слово. Уверен, вы способны на все три варианта. Анри, зайдешь ко мне завтра. Счастливо оставаться, граждане. - Де Бриссар повернулся, чтобы уйти.

- Рискну дать Вам на прощание один совет, - тихо сказала Эжени, - Анри, будьте моим ангелом, возьмите у слуги в конюшне моего коня и подведите его сюда. Это высокий вороной, Вам покажут – кто-то все равно уже заметил наш с Вами разговор.

Дождавшись, пока молодой виконт отойдет, Эжени мысленно призвала себе на помощь всех древних предков графа Сомерсета. Если бы граф был хотя бы жив, она уже давно дала бы себя раздавить этому надменному маркизу. Но не сейчас. Не теперь.

Ледяным шепотом, она заметила ему.
- Не в моих правилах лезть в чужие тайны. Но если месье и дальше хочет, чтобы его инкогнито оставалось нераскрытым, месье придется убавить спеси. Вы так неосторожны и горячи, месье. Простые правила приличия помогут Вам исправить эту ошибку. Сегодня Вы держали себя слишком опасно. Недостойно дворянина, но и слишком надменно для республиканца. Впрочем, наглость и нахальство не делают чести никому, - снова перейдя на отстраненный светский тон, она заметила.
- Не могу сказать, чтобы знакомство было приятным, гражданин, однако оставляю Вам возможность пожелать мне счастливого пути.

Развернувшись, она прошла к Анри, который как раз выводил лошадь из конюшни.

Мягко посмотрев на молодого человека, Эжени снова улыбнулась, позволив на секунду эмоциям захватить себя.
- Простите за этот глупый спектакль, Анри. Видит Бог, я только защищалась, - снова мягко сказала она, - И спасибо Вам, что одним своим появлением Вы вызвали к жизни чудесные воспоминания. Помните меня такой, как я была. И будьте счастливы.

Пожав руку молодому человеку, с его помощью она села в седло. В следующую минуту Эжени была уже далеко, снова отбросив все лишние мысли и запретив себе даже вспоминать произошедший разговор. Только вперед и – только Париж. Если она домчится быстро, у нее будет около десяти минут на то, чтобы побыть, наконец, собой.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Авг 24, 2010 11:22 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Тампль.

Пейан, Вильер и другие.

Пейан воодушевленно орал, пользуясь возможностью выпустить пар и заняться чем-то привычным одновременно: ведь распекать нерадивых подчиненных ему приходилось не впервые. Никаких нервов не хватит на этих людей! В записке, полученной от Робеспьера, значилось, что операция должна начаться ровно в восемь. Ему следовало удалить всю охрану той башни, где содержался дофин. И после похищения заменить ее новыми людьми. Поломав голову, Пейан остановился на простейшем способе – их следовало напоить. Он лично добавил водку в один из бочонков вина, доставленных в Тампль. А один из доверенных агентов, приведенных туда по такому случаю, в нужный момент подал идею откупорить бочонок… К моменту появления Пейана все было кончено – по двору слонялись люди, едва способные держать оружие в руках.

- Олухи! Болваны! Вас всех отправят на гильотину, граждане! Притом немедленно! Вы знаете, что такое проверка?! Или нужно объяснять?! Или вы впервые слышите, что тюрьмы сейчас инспектируются?! А нас, между прочим, не предупреждают, когда именно будет проверка! Ясно вам?! Вы знаете, что Коммуна несет ответственность за Тампль в особенности?! Знаете?! Так какого черта, мать вашу, решили распить бочонок вина?! Вино было предназначено и для того, чтобы угостить начальство, если вам непонятно! А вы?! Все вылакали, черти полосатые?! Вино, мои дорогие обвиняемые, также предписал врач для наших заключенных, оно способствует… - Пейан посмотрел в бумагу, которую держал в руке. – Вот, так и написано: в целях препятствия эпидемии холеры! Она от грязной воды бывает, если кто необразованный! Добавлять в питье по чайной ложке! Получается, что мы воруем жратву у заключенных, которые содержатся за государственный счет и, следовательно, обкрадываем государство?! И будем виноваты, если они подцепят холеру?!


- Но гражданин Пейан… мы не думали…


- Вот именно, вы не думали! – Пейан промокнул выступивший на лбу пот, потом рявкнул: - Вон!!! Не сметь мне на глаза показываться в таком виде, свиньи! Пока не протрезвеете!


- Но гражданин Пейан, - неожиданно твердо сказал один из распекаемых, кому полагалось охранять дофина. – Мы не можем уйти с поста…

- Ты!… - теперь Пейан позеленел по-настоящему. Неужели он не пил? Неужели просочился слух? Все остальные были пьяны основательно, а сейчас, на жаре вино со спиртом ударит в голову еще больше. Потом, присмотревшись и принюхавшись он понял, что тот человек пьян так же, как и остальные. – У тебя глаза в разные стороны смотрят!!! А если притворяешься трезвым, то отведи своих собутыльников в караульную! Глаза бы мои вас не видели...


Продолжая поливать грязью и ругательствами подчиненных, Пейан оглянулся по сторонам, чтобы сорвать злость еще на ком-то. Двор пересекала прачка, тащившая тяжелую корзину для белья. Она тоже была навеселе. Прекрасно. Вот и корзина.


- Ты что, гражданка, не собрала белье?! Ну что творится, граждане? Вы, наверное, собрались довести меня до удара, а потом мы все вместе станем в очередь к Сансону, так?


- Я, гражданин… - принялась оправдываться пожилая женщина, - Я возьму белье и отправлюсь с вечерней баржей… Я, гражданин…


- Ай, ступай себе, - махнул рукой Пейан. – Все перепились… Не до тебя сейчас, гражданка!


Только убедившись, что люди действительно пошли в караульную, старательно пытаясь сохранить видимость ровной походки, Пейан прошел в маленькую комнату, которую так и называли без особых затей: «малая караульная». Там ожидал Вильер – доверенное лицо Сен-Жюста.


***

- Ну и орал ты, командир, право слово! - буркнул Вильер, поднимаясь и расправляя вспотевшие ладони. Ох и не любил он, когда все идет не по плану! Сегодня утром Сен-Жюст нашел его и сообщил, что требуются его услуги. Вильер, отставной солдат, и раньше выполнял поручения этого человека, которого считал своим благодетелем. Сен-Жюсту он был обязан жизнью, причем не только своей, но и своего сына. А это - дорогого стоит. План, который изложил Сен-Жюст, выглядел просто. Ровно в восемь вечера он, Вильер, должен был встретиться у заставы с человеком по имени Никола Дидье и, получив от него подтверждение, что все остается в силе, отправляться в Тампль. В Тампле его хорошо знали - Сен-Жюст периодически приглашал его поработать тут в качестве охранника и приставлял к особо ценным заключенным. Так вот. В Тампле Вильеру предстояло найти национального агента Пейана, и помочь ему вывезти оттуда одно весьма ценное лицо. Для этого Сен-Жюст передал ему опий. Имени этого лица Сен-Жюст не назвал, а Вильер и не спрашивал. Приказ командира - закон.


Пейана он нашел быстро - точнее, не нашел, а услышал. А вот с человеком по имени Никола Дидье так и не встретился, прождав двадцать минут. В инструкции, оставленной Сен-Жюстом, на этот счет ничего сказано не было, и Вильер даже немного растерялся. Сказать об этом сейчас? Вильер так и не решил. Он достал крошечный пузырек. - Опий. Приказано передать.


- Опий... - задумчиво повторил Пейан, глядя на пузырек в руке драгуна. - Сейчас повар заканчивает готовить еду для арестантов и отойдет за свежей водой. У тебя будет несколько минут, чтобы капнуть четыре капли в воду и еще две - в кашу. Внимательно смотри... Для нашего клиента кувшин маленький, там чистая вода. Другой, большой с бесформенной ручкой оставь в покое. Осложнений быть не должно, но на всякий случай проследишь за тем, чтобы кувшины не поменяли. Для этого поможешь повару катить тележку со снедью - она туго катится. И возвращайся сюда. Прачка пусть собирает грязное белье, она всегда считает его и записывает свои подсчеты, пока что не трогай ее.

- Да, понял я, понял. - закивал Вильер. - Только вот что. Гражданин Дидье, про которого мне было сказано, так и не пришел. Я ждал почти полчаса, потом двинулся сюда. Что там у них случилось, не знаешь, гражданин? Что-то не очень мне это нравится. Может это... отложить дело, а? Отмашки-то вроде как не было, а? Может, произошло что-то? - он потупился, переминаясь с ноги на ногу.


- Мы не можем, - ахнул Пейан. Черт возьми! Вот этого он и боялся... Не бывает так, чтобы было все чисто и гладко, Фортуне непременно нужно выкинуть такую гадость... из-за которой их головы покатятся, как кочаны капусты. Чихнуть не успеют. Вот Фукье обрадуется... Мысль о том, чтобы отменить все, была правильной, но слишком абсурдной. Кто знает, что у них произошло на самом деле? Вдруг план остался неизменным? В любом случае, сейчас им оставалось только следовать намеченному плану, так как наблюдавшие за дофином люди не долго будут пребывать в состоянии блаженного покоя. - Отмашки... не было, - повторил Пейан медленно, так как перед глазами стояла рожа Фукье на фоне национальной бритвы. - Но мы уже ничего не можем изменить. Идем по плану, гражданин...


Пейан чувствовал, что у него так чешутся руки закрыть «большую караульную», где спала, а может быть, уже просыпалась стража. Время выкидывало странные фокусы: то бежало вперед с немыслимой скоростью, то тянулось, как слишком густой сахарный сироп. Не увязнуть бы в этом сиропе как неосторожная муха. Кроме всего прочего у него были определенные сомнения насчет Вильера. Он бывшем драгуне он знал понаслышке, что тот одно время снимал комнату по соседству с Робеспьером, довольно давно и еще то, что Вильер являлся доверенным лицом Сен-Жюста. Значит, не доверять ему вроде бы и не было причин, но парень был прост, как вода и начисто лишен артистичности и фантазии, по крайней мере так казалось. А еще казалось, что эта прямолинейность только мешает. Эх, лучше бы ошибаться в выводах…
Пока что Вильер справился с первой частью задания, подмешав опиум в еду и проследив за поваром. Теперь время начало тянуться – нужно было дождаться, когда ребенок заснет, затем забрать его, положив в кровать восковой манекен, подготовленный по такому случаю. Все это должен был также сделать Вильер. Пейан уже собирался было зайти внутрь, как на пороге показался бывший драгун, будто в подтверждение его мыслей. Значит, пора. Пейан направился в здание, ведь нужно чем-нибудь занять прачку, чтобы она не вздумала вспомнить о своей корзине, в которую должен быть спрятан спящий ребенок.


- Ну, просыпайся, гражданка, - окликнул Пейан прачку, задремавшую в углу. Точно пила дармовое винцо, вот женщину и разморило. – Скоро баржа придет, а тебе еще успеть на набережную…


- Ох, верно, заснула я, гражданин… - принялась оправдываться женщина. – Работа тяжелая…


Здесь спорить было сложно: работа действительно была тяжелая – женщинам приходилось стирать белье на больших барках, которые вывозили на середину реки. А сейчас они еще вынуждены были работать преимущественно утром и ночью, так как от проклятой жары и от перегрева несколько женщин уже упали в воду и утонули.


- Просыпайся, мамаша, просыпайся, - потер вспотевшие ладони Пейан. – Сейчас телегу отправим за свежей соломой для матрасов, подвезут тебя до набережной. А то еще упадешь по дороге, да растеряешь белье… Проверки у нас, сама знаешь…


Занимая женщину разговорами о проклятой жаре, из-за которой люди должны трудиться ночью, Пейан про себя молился, чтобы действительно никому не пришло в голову работать в том месте… Например, рыбачить. Или просто прилечь отдохнуть.


Тем временем вышел Вильер с огромной корзиной и осторожно поставил ее на телегу, подперев для устойчивости мешками с прелой соломой, которую следовало отвезти в Сальпетриер. Там солому или еще раз используют на подстилки или сожгут, жечь же во дворе тюрьмы не позволялось в целях безопасности и людей и арестованных. Посадив прачку на передок, сам он устроился сбоку, как часто делали деревенские жители и подхлестнул пегую клячу хворостиной. Животное посмотрело на мучителя с укоризной и послушно зацокало копытами, увозя из Тампля его, мгновенно задремавшую женщину и спящего в корзине ребенка.


На набережной, к счастью, было пустынно. Прачка спала, но рисковать не следовало. А вдруг проснется? Взяв в одну руку вожжи, второй Вильер, не долго думая, крепко приложил женщину по затылку. Она упала на мешок с соломой, даже не вскрикнув. Спрыгнув с телеги, он нашел в прибрежных кустах лодку, на дне которой была спрятана точно такая же бельевая корзина. Все точно. Как и говорил Сен-Жюст. Значит, они все сделали верно, и надо продолжать действовать по плану. Переложить спящего ребенка было делом двух минут, но он провозился целых пять, вынужденный постоянно оглядываться по сторонам во избежание незапланированных явлений. Но тишину нарушал только плеск воды и фырканье лошади. Вильер отнес корзину в лодку и вернувшись к телеге принялся приводить в чувство женщину с помощью коньяка.
- Ну что же ты, гражданка, - укоризненно сказал он, когда женщина застонала и поднялась, потирая ушибленную голову. -–Заснула, так то еще не беда, зачем же головой биться? Так и мозги вышибить не сложно… Да допей ты коньяк, может просветлеет в голове…

Вильер говорил, говорил, почти не слушая ответов: взгляд был прикован к тому месту, где он привязал лодку. Наконец, после бесконечных минут ожидания, на реке показалась барка и он замахал фонарем, давая сигнал остановиться.
- Ну вот, мамаша, - с облегчением сказал Вильер. – Давай помогу тебе спустить корзину…


Когда баржа скрылась из вида, корзина снова была погружена на прежнее место и Вильер подстегнул старую клячу, направляясь в сторону бывшей Бастилии. Похоже, что им сегодня везло: жандармы не обращали никакого внимания ни на клячу, ни на груженую вонючими мешками телегу, из которых торчала солома. Корзина тоже никого не интересовала: парижане знали, что в это время по реке ездит барка и не один он забирает белье для прачечных.


Убогая дыра в квартале Сен-Дени отыскалась сразу же: на этот счет были даны самые подробные инструкции. Бывшая красильная мастерская, хозяева которой разорились и теперь перестроили ее под убогое жилое помещение, была именно тем местом, где и должна состояться встреча… Насвистывая песенку, Вильер поднял корзину и распахнул дверь.

- Гражданин Сен-Жюст, ваши приказания в точности выполнены.

Вильер поставил на пол корзину и, довольный собой, присел на покосившийся табурет.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 24, 2010 11:39 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Дом Бьянки


Сен-Жюст, Робеспьер

Стук копыт по мостовой. Маленькая теплая фигурка под плащом. Лошадь идет размеренным шагом. Жарко. Несколько запоздалых прохожих, мимо которых проходишь, внутренне содрогаясь, что существо, сидящее перед тобой, сейчас издаст какой-нибудь звук. Записка, отправленная Робеспьеру двумя часами ранее через Никола. И улица Комартен. Только на этот раз встреча назначена в квартире Клери – просить Полину еще раз переночевать у сестры – значит, выводить ее на ненужные размышления. Уезжая, Клери оставила ему свой ключ – на всякий случай. Так как там проживает еще и Огюстен, не будет ничего странного в том, что там увидят Робеспьера. А дальше… На этот вопрос ответа не было.


…Сегодняшний вечер Сен-Жюст вспоминал, как кошмарный сон. Утром он передал инструкции Вильеру и отправился в Конвент, где теперь вынужден был проводить больше времени, чем хотелось бы – отсиживая там и за себя, и за Робеспьера. В семь часов Сен-Жюст был в Сен-Дени. Здесь, в заброшенной квартире полуразрушенного дома, должно было состояться историческое событие. Сюда Никола вызвался доставить Жака, сюда же Вильер должен был привести юного Капета. А затем, забрав Жака, переодетого в лохмотья дофина, вернуться в Тампль. Но этого не произошло. Сен-Жюст не знал, что и думать, пока не увидел запыхавшегося взмокшего Никола, который ввалился в дом, опоздав почти на час.

- …. Все пропало… Жак… приступ….Робеспьер сказал…. Все отменяется….

Сен-Жюст похолодел. До начала операции оставалось десять минут. Немыслимо предположить, что он доберется до Тампля за это время. А даже если бы добрался… Ровно в восемь Пейан разгонит охранников, Вильер передаст ему опий, и все пойдет по плану.

- Ты видел Вильера? – тихо спросил Сен-Жюст, заранее догадываясь об ответе.

Никола лишь покачал головой. Этого следовало ожидать. Вильер – солдат до мозга костей. Он исполнительный и верный помощник, но не способен принимать решений самостоятельно и всегда все делает так, как было приказано, пока приказ не будет отменен. Скорее всего, он не дождался и ушел. А это значит… Это значит, что через пару часов Вильер доставит сюда спящего дофина, а в замке останется манекен. И что все летит к чертям собачьим, потому что при такой ситуации вывозить дофина из города нельзя, пока на его месте не окажется Жак или же пока к манекену не будут приставлены, хотя бы временно, свои люди, проверенные и готовые молчать. Все это Сен-Жюст думал, слушая сбивчивый рассказ Никола о том, что сегодня творилось в его доме с Жаком, как с ним возилась Жанна и как она же едва не испортила все дело, настаивая на приглашении своего личного врача… Сен-Жюст выпил воды и отстраненно взглянул на Никола. Ругать его за нерасторопность? Бессмысленно. Нужно немедленно связаться с Робеспьером и решить, что делать с дофином. Тогда-то Сен-Жюст и вспомнил о квартире Клери и оставленном ключе. Быстро написал записку и отправил Никола на Сент-Оноре. Вид маленького Капета, мирно посапывающего на груде грязного белья в корзине, окончательно привел его в чувство. Действовать. Несмотря ни на что.


***


И вот – стук копыт по мостовой. Знакомая дверь. В окне – мерцание свечи. Второй этаж. Ребенок открывает глаза и сонно смотрит по сторонам. Уже неважно. Шаг вперед и взгляд в глаза Робеспьера…

Сен-Жюст молча положил дофина на диван. Слова не понадобились.

Робеспьер молча смотрел на ребенка, не в силах сказать ни слова. Из-за глупой случайности на карту поставлены жизни их всех. И если еще два дня судьба будет так же неблагосклонна к ним, то на третий они отправятся на эшафот. Все. По обвинению, которое невозможно опровергнуть. Возникло желание истерически рассмеяться: ведь план по похищению прошел, судя по всему, безупречно. Вот только в Тампле остался манекен, который, рано или поздно будет обнаружен. Оборвав эту мысль, Робеспьер отошел к окну. Ну уж нет. Хотя бы для того, чтобы не дать врагам повод для невиданного торжества, нужно д попытаться довести дело до конца. Хотя бы во имя тех, кто беспрекословно согласился втянуть в себя в эту чудовищную авантюру. - Завтра вечером Жака заберут из дома Никола, - тихо сказал он. - Сейчас слишком опасно снова соваться в Тампль, днем же у нас нет никаких шансов: все слишком оживленно. Я удалю Жанну из дома, чего бы мне это ни стоило, но наша главная беда не в этом, а втом, что переезд может плохо сказаться на здоровье нашего подменыша. В любом случае, завтра вечером Жак должен быть на месте. Завтра вечером ты будешь в Тампле с проверкой.

- А если он умрет, то весь мир узнает о смерти последнего Капета, заморенного в темнице якобинцами, - задумчиво проговорил Сен-Жюст. Затем приложил палец к губам. Ребенок на диване снова зашевелился. Отнести его в другую комнату? А что если он проснется и попытается дать о себе знать? Или же просто будет подслушивать их беседу? Это - не Жак, тут надо держать ухо востро. Он сделал знак Робеспьеру и отошел с ним в другой угол комнаты, устроившись так, чтобы наблюдать за мальчиком. - В дело замешано уже очень много народу. Максимильян. Слишком много. Из них полностью я доверяю лишь Огюстену и Клери. Потому что Огюстен - твой брат, а она - не человек. Слишком много поставлено на карту, а я разучился верить в честность. Люди совершают ошибки - по глупости ли или умышленно - неважно. Меня это беспокоит.

- Что ты предлагаешь? - очень тихо, шепотом спросил Робеспьер. - Да, разумеется, мысль о том, что дофина замучили в темнице якобинцы приходила в голову и мне. Но другого пути у нас нет. Слишком многое поставлено на карту, чтобы сделать это. У нас есть время до завтра. Или до послезавтра. Возможно, удастся протянуть еще какое-то время и обманывать всех, но мы не можем предсказать, кому придет в голову сунуться в Тампль. Необходимо завершить то, что мы начали, иначе мы все сложим головы и уже не во имя идеи, а по более банальной причине. Так это - заговор.

Сен-Жюст смотрел в окно, скрестив руки на груди. Заговор. Вот оно - точное определение их действиям. Они решили за всех, как нужно поступить. А если будет нужно, то любой человек, который проговорится или просто проявит любопытство, будет казнен, как заговорщик. Потому что многое поставлено на карту. Потому что они и правда все решили за всех. Те, кто решали за всех до них, оказались слабее и дали себя уничтожить. Бриссо. Эбер. Дантон. И те, кто были с ними. Сен-Жюст и сам удивлялся, как спокойно об этом думает. Наверное, душа смертна. Нельзя вершить революцию, не отрешившись от простых человеческих чувств. Вопрос в том, можно ли снова стать человеком, когда все закончится. - Я предлагаю тщательно проверить благонадежность всех, кто так или иначе может что-то знать, - тихо сказал Сен-Жюст. - И избавиться от тех, кого можно заподозрить в возможной слабости. Пристрастие к спиртному - тоже слабость. - В голову неожиданно пришло воспоминание о Сомерсете. Они его оговорили. Но ведь была и другая история. Тогда, у аптеки, когда он, жалкий и трясущийся, торговался со Страффордом... Сен-Жюст поджал губы.

- Никола, Пейан, Вильер, - перечислил Робеспьер. - Никола и Пейану есть что терять, они увязли в этом деле так, что будут молчать хотя бы из чувства самосохранения. Предательство, любое, приведет к их же собственной гибели. Однако я плохо знаю Вильера. И мы не о том думаем, Антуан. Трудности нужно решать по мере их возникновения. А наша главная трудность сейчас - Тампль. О свидетелях будем думать потом.

- Я говорю не о Вильере. И не о Никола. И не о Пейане. Я говорю о тех, кто в Тампле. О тех, кто был сегодня удален с поста и о тех, кто заступил на пост... Но ты прав, сейчас не время об этом говорить. - Сен-Жюст бросил взгляд на дофина. Тот продолжал спать. Знать бы, не переборщили ли Пейан и Вильер с опием... Это лекарство малоизучено, кто знает, как оно может сказаться на здоровье восьмилетнего ребенка и не вызовет ли побочных симптомов. - В Тампль я отправлюсь с тем же Вильером. Он пронесет Жака тем же способом, а я найду возможность развлечь охрану так, что им не придет в голову думать о чем либо, кроме беседы со мной. Ты знаешь, как меня встречают в последнее время. - Сен-Жюст слегка улыбнулся. Улыбка получилась вымученной и грустной. - У нас есть еще один вопрос. Дофин. Где он будет в течение дня? Он запуган, но он - не Жак. И его нельзя держать на опии, потому что мы не знаем, к чему это приведет. Когда он проснется, он будет смотреть по сторонам. Задавать вопросы. Разговаривать. Запоминать. Мы не были готовы к этому, и у нас нет под рукой никого, кто мог бы остаться с ним. Поэтому я вижу лишь один вариант.

- Это верно, - спокойно сказал Робеспьер.  - Именно поэтому я хочу как можно скорее закончить с Тамплем и отвезти ребенка в Медон. Оставаться здесь опасно, так как мы не знаем, кому придет в голову прийти сюда. Недоставало, чтобы в гости к Огюстену зашел Рикор или же Жюльетт Флери навестил кто-нибудь из ее друзей. Выходит, что нам в любом случае необходимо ехать в Медон, как только ребенок проснется. Вариант о том, чтобы оставаться в Париже не рассматривается. Однако мне нужен Никола. Его жена должна будет позволить Вильеру забрать Жака, а этот ребенок будет представлять из себя племянника Никола, которого необходимо вернуть домой. Рано или поздно. Не очень хороший вариант, но мы не можем отправиться одни, а появление Никола в Тампле вызовет массу разговоров. Жака должен привести именно Вильер.

- Ты хочешь сам везти маленького Капета в Медон? - спросил Сен-Жюст с плохо скрываемым изумлением. Без меня Вильеру в Тампле делать нечего, ты же понимаешь это. С другой стороны... Твой отъезд из Парижа не вызовет много толков, если представить все это, как оздоровительную поездку. Не так давно ты уже делал подобное, когда... - Сен-Жюст запнулся. Воспоминания о Ванве были Робеспьеру до сих пор неприятны, несмотря на то, что смерть Сомерсета дала ему желаемую сатисфакцию.

- Антуан, если ты как следует подумаешь, то поймешь, что у нас нет других вариантов. Ты сам только что говорил о том, что мы можем доверять только очень немногим людям. Ты, Вильер и Пейан нужны на своих местах. Огюстен и Жюльетт Флери в Медоне. Остаюсь только я. И возьму с собой Никола, так как без него можно кое-как обойтись. Так как всем известно о моей болезни, а также о том, что я больше не появляюсь на заседаниях, факт моего отъезда не вызовет много ненужных толков.

- С другой стороны, в Медоне ты будешь под надежным присмотром, - снова невесело улыбнулся Сен-Жюст. Он понимал, что предложенный Робеспьером вариант - единственно возможный, и всеми силами пытался найти в нем болше плюсов, чем минусов. - Там нет шакалов. Еще и свежий воздух... Думаю, что это - единственное верное решение, Максимильян. А пока - тебе нужно отдохнуть. Я посижу с ним до утра. УТром решим, как быть дальше.

- Выспаться я смогу и позже, у меня теперь много свободного времени, - сказал Робеспьер, глядя на бледное лицо друга и соратника. - Я могу побыть здесь и не исключено, что мы уедем сегодня же ночью, как только ребенок проснется. Пришлешь сюда Никола, я дам ему распоряжения. Утром будет слишком большое оживление, все торопятся закончить свои дела до наступления настоящей жары. А сейчас люди уже заканчивают свои дела, которые не успели выполнить днем. Ночной отъезд никого не удивит: зной изматывает всех без исключения. Ты же, как только предоставится возможность, ступай отдыхать. Можешь воспринимать это как большую просьбу с элементами приказа: мне нужно, чтобы ты мог трезво мыслить завтра.

Сен-Жюст хотел воспротивиться, но подумал, что соратник прав. В последнее время все труднее и труднее было сохранять обычную трезвую манеру размышлять и проудумывать планы, когда не удавалось отдохнуть. Сказывалась усталость, накопившаяся за эти уже даже не недели, а месяцы. - Ты хотел удалить из дома Никола Жанну, - напомнил он вместо того, чтобы начать спорить. - Жак очень быстро привязывается к людям. А из рассказа Никола я понял, что мальчик выбрал именно ее в качестве объекта для доверия. Нам не нужны лишние истерики завтра днем. Думаю, ты это понимаешь.

- Если я буду ждать завтрашнего утра для разговора с Жанной, мы потеряем слишком много драгоценного времени, - сказал Робеспьер. - Тогда останься здесь до моего возвращения. Я поговорю с Никола, а потом - с Жанной.

- Удачи, - кивнул Сен-Жюст. - Я буду ждать. - Когда за Робеспьером закрылась дверь, он взял с полки первую попавшуюся книжку и присел у дивана, где спал их пленник. Завтра в это же время все будет решено. А пока - несколько часов относительного спокойствия.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Авг 25, 2010 2:04 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

По дороге в Медон.

Луи Шарль, Робеспьер.

Первое, что он увидел, проснувшись, были деревья. Настоящие. Они мелькали через окно кареты. Сразу вспомнился сад в Версале и огромный фонтан, вокруг которого они бегали с сестрой, бросая в него монетки. Старый слуга Жозеф покачивал головой, а мамины подруги пили искрящееся вино и забавлялись, глядя на них и других детей. Наставник Симон объяснял, что это – очень плохие воспоминания, и что жил он тогда недостойно гражданина. Потому что он ничем не заработал себе такой жизни, и мамочка не заработала тоже. А много других людей жили в голоде и холоде, и работали, не покладая рук, чтобы им с мамочкой было хорошо… У наставника Симона были грубые руки в мозолях, и он всегда их показывал – чтобы было понятнее, как тяжело живется простому народу. Сейчас же рядом с ним ехал господин в красивом напудренном парике. И выглядел этот господин совсем не как простой народ.

Шарль протер глаза и сел, глядя внимательно на господина в парике. У него было доброе лицо и глаза в очках. Он прижимал к губам платок и, скорее всего спал, потому что не шевелился. Это, наверное, его спаситель. Шарль по большому счету был согласен с наставником Симоном – нехорошо быть богатым, когда столько маленьких детей умирают от голода. Но никак не мог понять, почему он должен за это сидеть в тюрьме, если можно просто подарить этим людям свое богатство и жить, как все. И очень хотел, чтобы его спасли. Сестра Мари, пока их не разлучили, говорила, что если чего-то очень сильно захотеть, это желание исполнится. Поэтому Шарль не удивился. Мари никогда не ошибалась.


- Здравствуйте, гражданин, - вежливо сказал он. – Меня зовут Шарль. А вас?

Робеспьер заметно взрогнул от звука голоса. Должно быть, он задремал под мерное покачивание экипажа. Сон был избавлением и от переживаний, и от усталости и от плохого самочувствия, так как эта поездка внесла свою лепту, значительно подточив с трудом восстановленные силы. Почему-то он не ожидал услышать рядом незнакомый голос, хотя кратковременное забытье и не спутало события в памяти. Должно быть, прошло совсем немного времени, не больше четверти часа с тех пор, как они миновали заставу. Удалось избежать даже проверки документов, что было очень хорошо в их ситуации. Сидевший на месте кучера Никола убедил жандармов на заставе, что проверить документы можно только у него и даже развил по этому поводу целую теорию, грозящую немыслимыми неприятностями тем, кто намерен чинить препятствия. Помогло и его удостоверение присяжного - карету пропустили без разговоров, даже не интересуясь, кто внутри. Гораздо сложнее было убедить Жанну в том, что нужно сделать, но вспоминать этот разговор сейчас не хотелось.

- Зови меня Франсуа, - сказал Робеспьер, возвращаясь к реальности. Называть свое настоящее имя не хотелось, чтобы не получить лишние неприятности в добавок к уже имеющимся. Впрочем, он не очень согрешил против истины, назвавшись вторым именем. Главное, предупредить Никола. Почему-то обращение "гражданин" вызвало какую-то горькую иронию: а Дантон когда-то утвержал совсем обратное... - Мы скоро приедем.

- А знаете, Франусуа, я был уверен, что вы за мной приедете, - доверительно понизив голос сказал мальчик. Звук голоса этого человека на был похож на грубиянов - жандармов. Значит, может быть, он не будет кричать и обзывать его. - Моя фамилия - Симон. Мой учитель - сапожник. Очень хороший и трудолюбивый сапожник. - В глазах Шарля блеснул озорной огонек. - А хотите я расскажу вам один секрет, Франсуа?

- А ты не боишься рассказывать свой секрет чужому? - спросил Робеспьер, разглядывая ребенка. Кажется, он вполне пришел в себя, еще радует хотя бы то, что в пищу не налили слишком много опия, иначе отравления не избежать. Хоть что-то удовлетворительно... Откуда такой пессимизм, он понять не мог, да и не время об этом размышлять. - Вдруг я его кому-нибудь выболтаю?

- Нет. Не боюсь. Я вам верю, у вас честное лицо. Вот жандарм, который охранял меня с сестрой в замке - нечестный. Он украл у Мари колечко, которое ей подарила мама перед тем, как умереть. Мари плакала, а он дразнил ее и обзывал шлюхой и лгуньей. - Шарль радовался, что его слушают - он так давно ни с кем не разговаривал, что старался говорить как можно больше, чтобы его спутнику было с ним интересно. Он понизил голос до шепота. - А знаете, кто я на самом деле?

- Ученик сапожника по фамилии Симон, ты сам мне сказал, - Робеспьер внутренне напрягся, так как сейчас в полной мере пришло понимание того, какую непосильную ношу они взвалили на себя. Впрочем, хорошо, что ребенок болтает, отличная возможность в полной мере оценить степень его разговорчивости и принять необходимые меры.

- Мои родители - бывшие король и королева Франции, - также шепотом пояснил Шарль. - Но мой наставник рассказал мне, что теперь настала новая жизнь, и господ больше нет, есть только граждане, и если я забуду, кем был раньше, то тоже смогу стать достойным гражданином, смогу учиться, работать, зарабатывать собственным трудом, и у меня будут руки настоящего гражданина, как у наставника Симона. - Он пожал плечами и вытянул вперед ладошки. - А пока у меня обычные руки. А вы из простого народа или из господ? Вы из друзей моих родителей? Если это так, то это плохо - вам грозит опасность, потому что все друзья моих родителей тоже заслужили смерть за то, что угнетали санкюлотов - это мне уже жандарм объяснил, не тот, который украл колечко, тот со мной не разговаривал, не тот, другой, его звали Антуаном, но он недолго за мной следил. - Выпалив эту тираду буквально на одном дыхании, Шарль улыбнулся. - Вам интересно? Я могу рассказать что-нибудь еще. А можно посмотреть ваши очки?

- Я не из друзей твоих родителей, - покачал головой Робеспьер, попутно рассортировывая информацию в уме и выделяя то, на что нужно обратить внимание. - Очки, пожалуй, я тебе не отдам, так как без них я плохо вижу. А теперь послушай меня очень внимательно, Шарль. Ты никогда не должен повторять то, что сказал мне сейчас, пусть даже человек кажется тебя добрым. Твой учитель, Симон, говорил правду, ты должен все забыть, иначе снова окажешься в тюрьме. Никогда-никогда не повторяй это и не раскрывай своей тайны, запомни хорошенько. Даже если кто-то будет спрашивать.
Тебя зовут Шарль Симон и ты - ученик сапожника. Запомнил?

Шарль сжался и закивал быстро-быстро. Тюрьму свою он придумал называть замком. Но от этого она не перестала быть тюрьмой. Страшной и холодной.

- Я вам рассказал потому что вы спасли меня из замка, - пояснил он тихо. И, снова понизив голос до шепота, спросил: - А кто такие санкюлоты?

- Ты их еще увидишь, тогда и сможешь лучше понять, - ответил Робеспьер, поймав себя на мысли, что затрудняется объяснить ребенку значение слова. И даже четко сформулировать его для себя, если на то пошло. Вопрос о санкюлотах, между тем, вернул его к действительность. Скоро они должны сделать остановку в пригороде Севра, оставить карету и взять верховых лошадей. На случай, если кто-то будет интересоваться выезжавшими из Парижа ночью. Вряд ли, но против случайностей никто не застрахован и сегодняшнее происшествие - тому подверждение. - Послушай дальше, Шарль. Скоро мы остановимся и, возможно, купим воды. Ты не должен ни в коем случае отходить от меня и Никола. С Никола ты познакомишься позже, он тебя не обидит. А еще ты должен называть всех на "ты". Можешь начать тренироваться прямо сейчас, чтобы не забыть потом. Ты не боишься ездить верхом на лошади?

- У меня была маленькая лошадь. Пони. А на большой мне не разрешали, потому что мой брат... Умер в том же возрасте, что и я сейчас, и моя мама очень за меня боялась. Мне вообще много чего не разрешалось делать, потому что я ведь должен был вырасти и управлять целой страной. - Шарль густо покраснел. - Простите. Точнее... Прости, Франсуа. Ты научишь меня ездить на большой лошади? Теперь я не должен ничем управлять. И мне можно попробовать все, что угодно, правда?

- Тебя научит Никола, он ездит на лошади гораздо лучше, чем я, - неожиданно улыбнулся Робеспьер, поймав себя на том, что на этот раз не особенно трудился подбирать слова. Тем лучше. Риск того,что ребенок сбежит от них постепеннно уменьшался. Хоть что-то. - Тебе можно пробовать не все, что угодно, а соблюдать разумную меру. Например, ездить на большой лошади придется только с Никола, нет ничего хорошего в том, чтобы упасть и расшибиться.

- Договорились! - обрадовался Шарль и протянул ему руку. - Спасибо вам, Франсуа. Точнее, тебе. Я все понял и буду стараться ничем не выдать свой секрет. Слово Белого рыцаря.

- Да будет же клятва твоя нерушима, - отозвался Робеспьер, коснувшись маленькой ладони. Карета остановилась, снаружи послышались голоса. Они приехали в Севр.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Авг 25, 2010 6:58 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Замок Медон

Огюстен Робеспьер, Бьянка, агент Гийом, и др

Огюстен потянулся, услышав легкие шаги в коридоре. Жюльетт проснулась. Он иногда задавался вопросом, почему  ее никогда не видно днем, но это, похоже, беспокоило только его, а остальные - Максимильян и Сен-Жюст и, кажется, Марат, воспринимали это как само собой разумеющееся. Она не любит солнечный свет и они беседуют почти до утра, а спать когда-то нужно, ведь правда? Это очень весомый аргумент, он дополнялся еще и тем, что у молодой женщины, возможно, какая-то болезнь  о которой она стесняется говорить. В Тулоне он знал человека, который повредил глаза, работая на мануфактуре и его беда заключалась в том, что от солнечного света глаза сильно болели. Вот и приходилось вести ночной образ жизни. А часовщик был отменный. И еще была эта работа Жюльетт в Бюро, будь она неладна! Никаких слов не хватит, чтобы описать все беспокойство за нее и это беспокойство только усилилось, когда ему пришлось увидет Жюльетт в работе...

Он поднялся, когда Жюльетт зашла в комнату и традиционно поцеловал ее в макушку. Теперь снова можно будет говорить до утра обо всем, а еще прогуляться по окрестностям. Впрочем, это даже лишнее. Замок Медон был настолько сонным царством, насколько можно себе представить. Гийом, бывший ранее "вязальщицей", рассказал, что замок иногда снимают для отдыха, что когда-то его выкупили, но судьба хозяина неизвестна и помещение сейчас и чье-то, и ничье. Замок никого не интересует, сюда не ходят любопытные. Одним словом, рай для тех, кто ищет уединения. Зачем Максимильяну понадобился замок было загадкой, предположения на эту тему они строили с Жюльетт второй день. Если он ищет уединения, то зачем такая секретность? А если ищет уединения и боится покушений, то почему бы не взять с собой того же Никола или же можно поехать в Шартр или же... Да тысяча вариантов.... - Ну что, Жюльетт, пойдем совершать вечерний моцион? - спросил он. - Или сначала поужинаем?

- Ты поужинаешь, - уточнила Бьянка, улыбнувшись ему в ответ. – А я не голодна. – Этот разговор между ними происходил не впервые. Но, надо отдать должное Огюстену, он никогда не пытался влезать в ее жизнь и интересоваться, почему она не выходит днем, уходит на рассвете спать в темную комнату без окон и не проявляет интереса к еде. Хрупкий мир, который они заключили с Огюстеном, имел совершенно неожиданные последствия. Бьянка словно увидела своего спутника новыми глазами. В нем не было мудрости и дальновидности старшего брата, не было мрачной убежденности и внутренней страсти Марата, не было утонченности и любознательности Сен-Жюста. Но за короткое время он стал близким и родным. Бьянка ловила себя на мысли, что если бы она была простой смертной, то, скорее всего, приняла бы предложение Огюстена, потому что более любящего и заботливого спутника у нее никогда не было. – А я начну писать отчет для твоего брата, пока ты удовлетворишь свои непомерные аппетиты.

Бьянка устроилась на полу, подстелив огромное старое одеяло, которое нашлось в кладовке. Замок Медон ей нравится. Он был очень старым и очень заброшенным – странно, что за пребывание здесь кто-то мог платить деньги. Хотя, для любителей острых ощущений Медон подходил прекрасно. В первый же вечер Бьянка потянула Огюстена исследовать древнее строение. Они заглядывали во все комнаты, и строили предположения, кто мог занимать их раньше. Бьянка на ходу придумывала легенды – мрачные сказки о самоубийцах, романтические о похищенных принцессах и приключенческие – о том, как в давние времена пираты прятали тут свои богатства. Таким образом она совмещала приятное с полезным – разгуливая по комнатам, она делала пометки и зарисовки, а рассказы помогали обращать внимание на огромное количество деталей. Именно результаты этих исследований Бьянка сейчас старательно заносила в отчет.

- Думаешь, сегодня мы исследуем сад? Мне очень нравится эта мысль. Эти деревья видели множество историй, а мы сможем представлять себе, свидетелем какого преступления прошлого было то или иное дерево. Мы ведь сегодня играем в преступления?

- Да, сегодня мы исследуем сад, - сказал Огюстен придвинув к себе стоявшую на полу корзину с хлебом, сыром и вином. Теоретически, можно было пойти ужинать в довольно неплохо обставленную столовую, но забавная игра, которую они придумали, рассматривая замок не предполагала таких излишеств. Поэтому столом ему служил табурет, а сидеть пришлось на одеяле рядом с Жюльетт, которая старательно строчила отчет для Максимильяна. - Здесь есть еще картофель, - сказал он, ни к кому не обращаясь, - Но я его терпеть не могу еще сильнее, чем Максимильян - кипяченое молоко. говорил же Гийому, что картофель не ем, а он, видимо, хочет уморить меня голодом. Сейчас я доем, ты допишешь и пойдем его поищем, я это издевательство над живым человеком так не оставлю...

- Он наверное, вяжет что-то в саду, - засмеялась Бьянка. Шутки над Гийомом, уже немолодым агентом Бюро, вошли в привычку. Гийом был грузным мужчиной лет сорока пяти, в прошлом - прекрасным сыщиком, сейчас - одним из ведущих агентов Бюро тайной полиции. Он уже много раз имел возможность выдвинуться по службе и получить место руководителя любого из подразделений, но предпочитал живую работу корпению над чужими отчетами. "Бумажки - это не для меня", - любил повторять он, рассказывая о своей работе. Точнее, о делах десяти-двадцатилетней давности, в расследовании которых он когда-то принимал участие. Эти рассказы тоже были частью их вечеров в Медоне. Истории преступников и маньяков, мошенников и авантюристов времен Людовика пятнадцатого - все это был страшно интересно. А Гийом получал удовольствие, делясь воспоминаниями с благодарными слушателями. Его последней ролью была "вязальщица" Манон, в образе которой он вел слежку за роялистами, в частности, за графом Сомерсетом. Это стало причиной постоянных шуток со стороны Бьянки и Огюстена. Надо сказать, что вязать за это время Гийом научился и правда мастерски. - Я закончила первую часть и могу идти, - Бьянка отложила перо.

- Гийом утверждает, что вязание - отличное занятие для успокоения нервов, - рассмеялся Огюстен. - Иногда я думаю, что неплохо бы взять несколько уроков, но с другой стороны полагаю, что он преувеличивает, так как те "вязальщицы" которых я видел... они слишком нервные, мне кажется.  Пойдем поищем его...

***

Гийом обнаружился в кладовой, где пытался поставить на деревянную полку мешок с крупой. - Что ты делаешь, Гийом? - удивился Огюстен.

- Мыши, - пояснил Гийом. - Проклятые грызуны сожрут весь наш запас, а потом и нас самих. Неплохо бы принести сюда кота или кошку, завтра спрошу в деревне...

- А что будет, когда мы уедем? - спросил Огюстен.

- Что - будет? - не понял Гийом. - Отдадим кота обратно. Если это кошка с котятами, то она будет жить там, где  ее выводок, всего-то делов... Ну что, граждане искатели приключений, вы осмотрели весь замок?

- Осталось самое интересное - верхний ярус, башенка и домик садовника, - охотно ответила Бьянка. - Мы были там, но делали только беглый осмотр помещений. И еще... Как вы думаете, какую из комнат подготовиь для проживания таинственного гостя? Я могла бы придумать, как расставить мебель, чтобы к моменту прибытия Антуана и этого секретного человека все было готово.

- Поближе к комнатам, где будут жить и остальные, - сказал Гийом. - В случае чего, так будет легче наблюдать. И желательно, чтобы комната не выходила на лестницу. Я видел одну подходящую, она находится сразу за той, где у вас повесился карточный игрок и напротив той, в которой отравилась молодая дама.

- О, вы, оказываете, слышали наши дурацкие истории! - развеселилась Бьянка. - В деле карточного игрока у меня много вопросов, и мне не очень нравится финал, который я изложила Огюстену вчера. Если бы вы согласились немного покритиковать нас, гражданин великий сыщик, я была бы вам очень признательна. Потому что Огюстен критикует лишь те части историй, которые касаются драк и военных дейтсвий наших героев по отношению друг к другу. - Бьянка бросила на Огюстена благодарный взгляд. - Кстати, мы собираемся прогуляться в саду. Вы составите нам компанию или продолжите мечтать о кошках в этой пыльной кладовой?

- У вас, дорогие граждане, игрок сначала повесился, а потом запер за собой дверь, - хмуро сказал Гийом, разглядывая стену в поиках крюка, чтобы пристроить копченый окорок. - Я расставлю продукты, отнесу масло в ледник, помечтаю о кошках и потом присоединюсь к вам в саду.

***

- Итак, представим себе, что мы хотим убежать, минуя аллею и не проходя через беседку, так как туда выходят окна комнаты, где сейчас столовая, - сказал Огюстен, увлекая Жюльетт в противоположную беседке сторону. - Днем я побродил здесь и выяснил, что в том конце сада находится пруд, только сейчас он заилен и напоминает большую лужу. Попробуем обогнуть пруд и посмотрим, куда нас вынесет нелегкая. А так как мы - беглецы, то постараемся вести себя как можно тише... - игра казалась чертовски увлекательной, хотя кто-то мог бы сказать, что подобное занятие недостойно человека серьезного. Тогда выходит, Гийом тоже несерьезен, раз принимает в ней непосредственное участие... Они свернули на едва заметную в темноте тропинку и прошли к пруду, не обменявшись ни одним словом и стараясь не шуметь. Здесь задача становилась интересней: для успешного побега необходимо пересечь лужайку, но выйдя на нее они оказывались на открытом пространстве... Раздумывая над этой задачей, Огюстен не сразу понял, что услышал звук, которого в ночью в саду быть по идее не должно. Раз, второй... третий... как глухой удар во что-то мягкое... четыре... пять...

Осторожно присев за кустом жимолости, он выглянул и едва не выдал себя: у ограды суетился какой-то человек. И он копал землю: вот чем был звук, показавшийся ему мягким ударом.

Бьянка прищурилась, вглядываясь в темноту. Ночью она видела гораздо лучше простых смертных, поэтому задача оказалась несложной. Человек из соседней деревни. Напуган. Некоторое время назад был мертвецки пьян, но протрезвел, совершив.... убийство? Она улыбнулась своим мыслям - похоже, их игра в призраков прошлого навлекла на какого-тонесчастного беду. Или несчастную? Вторгнувшись в мысли смертного, через секунду она уже знала, что убит был именно мужчина. Они вместе выпивали, поссорились, затем последовал удар бутылкой по голове, падение... Озверевший собутыльник нанес поверженному врагу четыре удара ножом, и тот умер, потеряв много крови. Кровь удалось смыть, благо дома у новоиспеченого убийцы никого не было. Теперь же он хотел избавиться от тела. Рассказывать все это Огюстену было нельзя. Значит, придется действовать по привычной схеме. - Он роет яму. Вряд ли ищет клад. В любом случае, мы должны вмешаться. - шепнула едва слышно Бьянка, нащупывая руку Огюстена. - Подойдем ближе?

- Он хочет что-то закопать... - Огюстен подался вперед, заметив у ограды что-то светлое, хотя и не мог определить что это. Впрочем, варианты были один хуже другого. - Или кого-то... Беги к дому, Жюльетт, позови Гийома и зайдите со стороны беседки. Теоретически он может бежать только в мою сторону или к беседке, верно? За спиной у него ограда, а слева - пруд. Когда позовешь Гийома, ступай в беседку и... - что "и" Огюстен не успел договорить. На дорожке зашуршали мелкие камешки - это Гийом искал их и шел прямо сюда, насвистывая "Марсельезу".

Бьянка замахала руками и брослась к нему, но поздно - человек с лопатой замер, явно что-то услышав. - Кажется, у нас есть преступление и живой преступник, - шепотом проговорила Бьянка, увлекая старого сыщика за собой в сторону беседки, в то время как Огюстен молча двинулся вперед. Бьянка понадеялась, что он прихватил с собой оружие. Выпустить этого человека нельзя, значит в случае чего придется применять собственную силу. А в присутствии двух мужчин делать это было бы нежелательно, чтобы потом не объясняться.

- Так, маленькая гражданочка... Отойди-как к беседке, целее будешь... - Гийом попросту переставил женщину с места на место, приподняв ее. На то, чтобы проанализировать ситуацию, ушло несколько минут:  а в свете Луны, хоть и слабом, можно было рассмотреть и человека у ограды и мелькнувшую в зарослях жимолости белую рубашку Огюстена Робеспьера. Мужчина у ограды затравленно озирался по сторонам, но страх оказался сильнее рассудка: он бросился бежать не вдоль ограды, что, казалось, было бы логично, а выскочил на тропинку, держа лопату на манер пики. Гийом быстро шагнул вперед и в сторону, а когда человек замазнулся своим импровизированным оружием, перехватил лопату и легонько толкнул ее от себя. Как и следовало ожидать, человек думал, что лопату будут тянуть к себе или в сторону. Поэтому и не удержал равновесие, шлепнувшись задом на садовую дорожку.

- Вы.. чего... толкаетесь? - ошалело выкрикнул мужчина и начал пятиться ползком. - Я тут случайно! Я не местный! - Он вскочил и бросился бежать, но путь ему преградил Огюстен. Бьянка наблюдала за всем процессом с улыбкой. Кажется, ее помощь тут не понадобится. Убийца был перепуган до смерти и думал лишь о том, как избежать наказания.

- А что это ты там копал, гражданин? - с любезной улыбочкой поинтересовался Гийом, поднимая лопату, к которой злоумышленник так и не догадался потянуться вторично.

- Он, наверное, искал клад, - Огюстен взял человека за шиворот и рывком постаил на ноги.

- Или наоборот, хотел зарыть клад, - покивал Гийом. - Пойдемте посмотрим, гражданин? Если поделитесь с нами золотом то мы, может быть, вас отпутстим...

- А может быть и закопаем, - зловеще пообещал Огюстен. - Вместо клада. Чтобы не болтал.

- Правду ведь говорят, что молчание - золото, - резюмировал Гийом.

Бьянка последовала за ними, держась рядом с Огюстеном. Все верно. Мертвец. Труп выглядел прескверно - рот слегка приоткрыт, глаза выпучены, кожа на лице ободрана. Эта жуткая маска выглядывала из холщового мешка - очевидно, убийца действовал второпях и, не найдя мешка побольше загрузил труп, как смог. Тот тем временем трясся мелкой дрожью. - Это не я... точнее.. я не специально... случайно... он сам упал на бутылку...

- И убился... - сказал Огюстен, не в силах оторвать взгляд от обезображенного лица покойника. - Гийом, что скажешь?

- Пусть лежит, где лежит, - хмуро сказал Гийом. - Будем звать жандармов.

- Жандармов? - подала голос Бьянка. Благодаря Сен-Жюсту она неплохо знала, как ведеся расследование. Разумеется, они захотят осмотреть место, где был найден труп. А это значит, что завтра сюда нагрянет куча народу с блокнотами и карандашами, которые будут ходить по саду и задавать вопросы. Что если таинственного гостя привезут прямо с утра? В Медоне они жили уже четыре дня, и по ее расчетам, гость должен прибыть завтра, максимум послезавтра.

- Жандармов, - хмуро сказал Гийом. - Будет гораздо хуже, если нашего покойничка станут искать и найдут. Здесь. В первую очередь начнут обыскивать места, подобное этому, где теоретически удобно спрятать труп... Там не полные дураки сидят, к моему глубокому сожалению. Вот тогда, граждане, у этого субчика неприятности подойдут к концу, а наши начнутся. И будет их много, как блох на дворняге, так как мы будем считаться соучастниками преступления.

- Вы правы, - тихо сказала Бьянка. Ну какая нелегкая сила принесла сюда этого человека? Хотя, если бы они не поймали его сейчас, то могло все быть еще хуже - сюда бы нагрянули жандармы, стали бы искать покойного в замке, копаться в саду. - Командуйте, Гийом.

- Присматривайте за нашим субчиком, а я поеду в город, - Гийом принялся набивать трубку. - Найду им что сказать, чтобы как можно меньше разводили волокиту. Труп пусть лежит, как лежит. Этот... если попробует  дергаться, применяйте рукоприкладство. А лучше свяжите. Вернусь часа через два в лучшем случае...

Бьянка переглянулась с Огюстеном и присела на поваленное дерево неподалеку от трупа, продумывая, в каких выражениях она закончит отчет для Робеспьера. А все начиналось так радужно!

Огюстен проводил тяжелым взглядом Гийома, который направлялся в сторону конюшни и, немного подумав, приложил притихшего гражданина резким ударом по затылку.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Авг 27, 2010 3:00 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Луи-Шарль, Робеспьер, Никола, Огюстен, и др

Замок Медон

…. «С днем рождения, малыш»
Нежное прикосновение к щеке. На подушке – огромный деревянный меч с золотой рукояткой. Почти, как настоящий. Такой он видел во дворце герцога Орлеанского, когда они гостили там месяц назад. Только он был старинный и настоящий. Он устроил форменную истерику, требуя, чтобы ему отдали вещь незамедлительно, и мама качала головой, призывая его к спокойствию, а папа отвернулся, не зная, куда деть глаза от стыда. И вот, он тут. На подушке.

«Мамочка, спасибо!»

Он обнимает ее за шею. Она всегда дарит ему все, чт он пожелает. Старается угодить всем капризам. Так считает сестра Мари и, кажется, немного ревнует. Но какая разница, что думает сестра, когда у него – самая чудесная мама на свете? Самая добрая, самая умная и самая красивая! Он спрыгивает с кровати, едва не запутавшись в длинной сорочке, и, схватив меч, скачет по комнате, размахивая им, и затем встает на одно колено.

«Я буду защищать вас, прекрасная дама, до самой смерти!»

Мама смеется и склоняет голову.

«Я никогда не сомневалась в вас, прекрасный рыцарь. А сейчас я буду очень благодарна вам, если вы позволите Луизе помочь вам одеться и выйдете к гостям как можно скорее. Рыцари не должны заставлять себя ждать».

Слуга вкатывает несколько манекенов. Выбор одежды – самое трудное в жизни настоящего рыцаря. Он ненавидит этот процесс, но знает, что должен соответствовать и быть нарядным, аккуратным и изящным. Ведь он – будущий король Франции! На лице тем временем проявляется разочарованная и растерянная улыбка.

«Не хочу гостей. Хочу пойти в сад и играть, играть, играть!»

Мама качает головой. И тает на глазах. И машет рукой. В ее глазах – слезы. «Прости, малыш…»

«Не уходи!!!!!»

Луи-Шарль проснулся от того, что конь резко остановился. Этот сон он ненавидел, но не знал, как от него избавиться. Надо забыть о происхождении. Забыть. Так говорил наставник Симон. Так сказал и Франсуа, его новый друг. Но как забыть, когда видишь ее почти каждую ночь? Глаза слепило от солнца. Сколько раз он мечтал о том, чтобы увидеть солнце еще раз? Еще одна мечта сбылась. Гражданин, который усадил его на своего коня, спрыгнул на землю и, что-то пробурчав, протянул к нему руки. Вот и земля. Луи-Шарль поискал глазами Франсуа, и успокоился, увидев, как тот идет к ним. Они стояли неподалеку от старого замка, которого прежде Шарль никогда не видел.

- Франсуа! – он приветливо замахал рукой новому другу. – Мы приехали?

- Что здесь происходит, как ты думаешь? - спросил Робеспьер, обращаясь к Никола. Да, разумеется, они не планировали останавливаться в Севре на всю ночь, но нужно было пристроить экипаж в мастерскую, дать отдых лошадям и немного отдохнуть самим. В результате местом их отдыха послужила довольно скромная гостиница, которую он бы назвал постоялым двором, настолько деревенской она была. Документы Никола, а именно удостоверение присяжного, распугало всех, кого могло распугать и им было не до проверки остальных. Вопреки ожиданиям, ребенок не выдал себя неосторожными словами и Никола с легкостью выдавал мальчика за своего племянника, обращаясь к нему соответственно. Лишних подозрений они не вызвали. Но здесь... Возле замка стоял экипаж, а рядом прохаживался жандарм, время от времени поглаживая тощих животных. Жандармы. Это было неожиданностью. И это могло означать все, что угодно.

- Хм. - только и смог произнести Никола. Далее последовал сочный эпитет, выражающий его отношение к ситуации. - Вот и приехали, гражданин.... - он вовремя прикусил язык. Робеспьер назвался королевскому отпрыску именем Франсуа, и теперь Никола изо всех сил пытался не называть его никак, кроме этого имени. На это требовались колоссальные усилия. - Эй, а ты куда? Стоять! - гаркнул он мальчику, который, кажется, потеряв мозги от страха, начал пятиться, явно не сознавая, что делает.

- Никола, не кричи, иначе в очень скором времени они будут думать, что ты издеваешься над племянником, - вполголоса сказал Робеспьер, жестом подзывая к себе ребенка. - Боюсь, что теперь уже не имеет большого значения, как ты будешь называть меня... Хотя мы попытаемся сохранить инкогнито... Нужно остановить ребенка... - последнее напоминание было лишним, Никола и так умудрился схватить его за руку прежде, чем тот бросился бежать со всех ног. - Успокойся, Шарль, - так же тихо сказал Робеспьер, глядя на обезумевшего от ужаса мальчишку. - Постарайся держаться ближе к Никола и как можно меньше разговаривать. Лучше вообще ничего не говори. Не бойся. Рыцарь должен уметь побороть свой страх, - некстати возникла мысль, что неплохо бы на самом деле чувствовать те уверенность и спокойствие, с которыми он говорил. На самом деле желание его и ребенка были совершенно идентичны: бежать отсюда. Впрочем, страх быстро уступил место рассудку. Недоставало им только коллективной паники.

- Я не боюсь, Франсуа. Только я не хочу, чтобы меня забрали обратно. Только не тюрьма. Лучше смерть. Я не хочу возвращаться обратно! - прошептал Шарль и, глядя исподлобья на жандармов, встал за спиной Робеспьера. Этому человеку он доверял. Лучше быть рядом с ним. Сразу видно, что он тут главный, а Никола - его слуга. А слуга, скорее всего, будет защищать своего господина. Додумать эту мысль он не успел - к ним шел жандарм.

- Доброе утро, граждане. КТо вы и откуда? Ваши документы. - начал жандарм, оглядывая новоприбывших. Верзила, явно из санкюлотов, буржуа и мальчик. Мальчик смотрит на него, как на приведение. Одет прилично. Буржуа в парике - скромны по виду, но смотрит недобро. ПОдозрительный, черт побери. - Я представляю жандармерию Севра. Тут произошло убийство. Пожалуйста, без глупостей.

- И кто же убит? - спросил Робеспьер, чувствуя, что у него подгибаются колени. Здесь были Огюстен, Гийом и Жюльетт Флери. И если что-то случилось... Жандарм сверкнул глазами, давая понять, что вопросы здесь задает он. В принципе, верно, но ситуацию осложняло то, что он сам привык задавать вопросы и, в большинстве случаев, получать на них ответы. Немного помедлив, он протянул жандарму свое удостоверение и кивнул никола, приказывая сделать то же самое. Проверка документов все же нагрянула с самой неожиданной стороны...

Жандарм отступил на шаг, когда прочел фамилию. Робеспьер? Здесь? Что же тут происходит? Один из Робеспьеров уже предъявил свои документы вчера вечером, чем перепугал всех его сотрудников. Его очаровательная гражданка тоже предъявила документы. Они великодушно дали возможность нормально работать и исследовать место преступления. Вот только как его исследуешь ночью? Работа была перенесена на утро, и тут - еще одно явление. О Максимильяне Робеспьере он слышал немало - и плохого и хорошего. Поговаривали, что он - гражданин безупречной честности, и делает все для народа. Но также говорили и то, что он жесток и помутился рассудком, и в Париже ежедневно подписывает сотни приказов о казнях. Кому верить? И главное - как себя вести? Если взять и уйти, то Робеспьер подумает, что он плохой жандарм, и будет прав. Он же Неподкупный! А если не уйти? А вдруг он тут не случайно? Жандарм протянул документы обратно, стараясь сохранить достойное выражение лица. - Все понятно, граждане. Нам уйти?

- Кто убит? - повторил свой вопрос Робеспьер, желая услышать ответ во что бы то ни стало. - Я могу узнать, что здесь произошло?

- Можете, - с готовностью отозвался жандарм, радуясь, что можно ответить на конкретный вопрос. - Жозеф Мильтье, сапожник из Севра. Хотите посмотреть материалы дела? Это можно легко организовать. Он был очень хорошим якобинцем, царство ему небесное. А Мурдон, будь он неладен - пьяница чертов и дебошир, по нему, гражданин Робеспьер, гильотина уже давно плачет.
Шарль следил за разговором, с испугом переводя глаза с жандарма на своего нового друга Франсуа. При звуке его фамилии он вздрогнул. Робеспьер. Он вспомнил. Слишком страшное воспоминание. Сестра Мари, заламывающая руки, заплаканная, несчастная. "Они убили ее, Шарль, убили! Сегодня утром ее увели, пока ты спал... Это все он... Робеспьер... Убийца... Это он все устроил...." Шарль смотрел на него во все глаза. Обманщик. Обманщик. Обманщик. Он готов был расплакаться, но держался изо всех сил. Рыцари не плачут.

- Мы только что приехали и ничего не знали о случившемся, - кивнул Робеспьер, переводя дыхание. Случайность... Снова случайность. Сколько их еще будет? Но уже легче от того, что не пострадал никто из тех, кто был в замке. - Однако если мы можем оказать посильную помощь... Но насколько я понимаю, злоумышленник пойман и вас можно поздравить с поимкой преступника?

- Да, - самодовольно усмехнулся жандарм, и быстро поправился. - Ваш брат приложил к этому руку. Когда мы прибыли, он выдал нам преступника. Простите, но я вынужден испросить у вас документ и на вот этого мальчика. - И развел руками. - Таковы правила.

- Он слишком мал, чтобы иметь документы, - равнодушно пожал плечами Робеспьер. - Разумеется, он записан в документах родителей, но дело в том, что этот юный гражданин сбежал из дома некоторое время назад. Мы вынуждены были отослать запрос в департамент и ожидаем ответа, пока же он находится на попечении гражданина Дидье.

- И кто ты такой, юный гражданин? Что это ты сам все молчишь и молчишь? – обратился жандарм к ребенку. Им двигало любопытство. Что интересно тут намечается? Два Робеспьера, с ними – громила Дидье, хорошенькая гражданка и старый сыщик в отставке, плюс мальчишка. Последний, кажется, был ошарашен и затравленно озирался по сторонам.

- Я кто? – переспросил Шарль. Сердце бешено билось. Франусуа – обманщик. На самом деле его зовут Максимильян Робеспьер. Он зачем-то забрал его из тюрьмы. Но забрал. И сейчас обманул жандарма. Значит, в тюрьму его отправлять не хочет. А жандарм – злой и строгий – сразу видно. Дальше этого размышлять не получалось. За два года, проведенные в Тампле, Луи Шарль совершенно отвык думать. Только воспоминания – и те неправильные, которые надо забыть. Он отчаянно взглянул на жандарма. На лице проявилось туповатое сосредоточенное выражение. Такое он видел на лице старшего сына наставника Симона, когда наставник его ругал. – Гражданин жандарм, племянник я его. – загнусил Шарль. – Ты не расспрашивай дядьку моего. Он и так мне уже отвесил по полной. Сбежал я, месяц по городам бродил. Эх. Вот, домой еду.

Робеспьер поймал себя на том, что у него пропал речи, так как был практически готов к тому, что ребенок невольно выдаст их с головой. Но так не случилось, значит, можно со спокойной уверенностью поставить на место жандарма, который явно заитересовался личностью их юного подопечного. 
- Позвольте спросить, какое отношение имеет юный гражданин к тому, что здесь произошло? - ледяным тоном осведомился Робеспьер. - Вам недостаточно свидетельства ближайшего родственника и самого юного гражданина? Тогда ничем не могу помочь. Или вы считаете, что мы все должны написать отчет  на ваше имя и изложить, как намерены отдыхать? Объясните, чем именно мы вызвали ваше недовольство... - последние слова прозвучали вежливо, но с нотками угрозы.

- Да какое недовольство, - забубнил растерявшись жандарм. - Ну что вы в самом деле. И юный гражданин ни прчем - просто спросил, ведь таковы правила! Просто опасно тут отдыхать... И работаем мы... Вон идет гражданин ваш брат, спросите, он видел преступника!

- Да какого черта вы орете под окнами  в такую рань?! – рявкнул Огюстен, появившись на пороге. Его действительно разбудили голоса и по правде говоря, он не задумывался о том, который час, так как по обыкновению они с Жюльетт  не спали до утра. Настроение было и без того скверным, если учесть вчерашнее происшествие, поэтому появился хороший повод сорвать зло на жандармах, визит которых раздражал. Правда, они пока что не додумались обшаривать замок… - Граждане, вы поймали преступника?! Допросили его?! Не вижу причин для того, чтобы вы тут оставались. Ваш гражданский долг выполнен, я полагаю.  – прибавив к сказанному несколько эпитетов, только сейчас полностью осознал зафиксированную мозгом картину: Максимильян, с ним Никола и… ребенок? Почему ребенок? Откуда ребенок?! Мозг никак не хотел включаться, так как преобладало желание спать, но вот единственная мысль была вполне определенной: вся эта кутерьма  затевалась из-за ребенка?! Так получалось, ведь мальчик был единственным, кто выпадал из цепи знакомых ему людей. Хотя, судя по обрывкам диалога мальчик  является племянником Никола… Тьфу, сам черт ногу сломит… Ругаться с жандармом было более привычно, а главное – понятней:
- Еще вопросы есть, гражданин?! Давайте, дерзайте, мы коллективно на них ответим, вы занесете их в протокол и пойдет с ними…. – не стесняясь он подробно уточник куда, а потом завершил: - Так как все, что можно было спросить, вы спросили вчера! Доброе утро, Максимильян.

Жандарм почесал затылок, затем извлек блокнот и начал что-то записывать. - Граждане! Ввиду того, что нам не хочется мешать вашему отдыху, я прошу вас зафиксировать тот факт, что вы видели, как на месте происшествия велась работа. И тот факт, что к нашей работе претензий у вас нет. Мы готовы покинуть замок, сделав работу быстрее... В течение получаика... Вас устроит это? - он повернулся к Робеспьеру.

- Нет претензий? - переспросил Огюстен, недобро прищурившись. - Вы торчите тут неизвестно зхачем, граждане. Вопросы все заданы, преступник и труп опознаны. Более того, преступник сознался. Так какого рожна еще нужно, что вы мешаете людям, с трудом вырвавшим несколько дней отдыха?! ------- - Огюстен... - предостерегающе поднял руку Робеспьер, прерывая брата. - Граждане всего лишь выполняют свою работу... Если дадите мне ваш отчет, когда он будет закончен, - он повернулся к жандарму, проклиная бумажную волокиту, которую они сами же и декларировали. - Мы сможем засвидетельствовать, что работы велись именно так, как вы изложили.

Шарль проводил взглядом жандарма, который, бешено засеменил в сторону замка. Какой большой начальник этот Максимильян Робеспьер! Несколько слов - и враг повержен. И убегает, как трус. Папа так разговаривать не умел, и его так не слушались. Больше слушались его подчиненных, которых он знал только по именам. Разных министров. А еще того огромного смешного человека с рябым лицом и громким рыком по фамилии Мирабо... Так как опасность миновала, вернулись грустные мысли. Зачем он тут? И кто этот хмурый гражданин, который так накричал на жандарма? Уж не новый ли его охранник? Не дай бог такого в охранники - сожрет с потрохами. Шарль слабо представлял себе что это такое, но выражение это нравилось наставнику Симону, и он его запомнил. Он отступил на шаг и взглянул на Робеспьера исподлобья.

Никола тем временем задал вслух вопрос. - Ну и что дальше? Здравствуй, Огюстен. Не ори - ребенка напугал.

- Я не на ребенка орал, - резонно заметил Огюстен, разглядывая этого самого ребенка. Вопрос из-за чего вся эта кутерьма, так и вертелся на языке. По всем раскладкам выходило, что именно из-за мальчишки, так как в ином случае Максимильян не приехал бы лично. - А что дальше? Пора бы позавтракать, раз меня уже разбудили, а вы, верно, проголодались с дороги. А тебя как зовут? - спросил он, обращаясь к ребенку. - Откуда ты взялся?

- Шарль... - Он посмотрел с опаской на всех участников разговора. - Я племянник Никола, сбежал из дома, получил нагоняй и возвращаюсь домой, - выпалил он, наконец, собравшись с мыслями. Правда, Франсуа, то есть, Максимильян Робеспьер говорил ему называть фамилию Симон. Но ведь сейчас про него говорили другое. А Никола вряд ли брат его наставника.

- Все, Шарль, хватит болтать, пойдем завтракать, - нашелся Никола и дернул его за рукав. - Где у вас тут кормят, Огюстен?

- Эээ... - Огюстен вынужден был признать, что каков вопрос, таков и ответ и этот ответ он получил. - Мы можем пройти в столовую, Гийом, наверное, что-то приготовил, - не сдержавшись, он хмыкнул, еще одной темой для шуток было, что сыщику очень уж тяжело дается расставание с ролью, в которую тот успел вжиться.

- Вот и прекрасно. Идем, Шарль, - Никола взял мальчика за руку и вошел с ним в замок, не оглядываясь.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Сб Авг 28, 2010 7:07 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Париж, дом Барраса

Поль Баррас, Жозеф Фуше


Коньяк был отменный. Лениво повернув стакан и понаблюдав, как маслянистая жидкость стекает по стенкам, Баррас с отвращением отодвинул бокал. Пить не хотелось. Даже от воды тошнило.

С того самого дня.

Проклятый обед у Барера в Клиши.

Приходите, гости дорогие. Конечно же. Играют с ними как кошки с мышками, а из-под полы строчат мышкам все новые обвинения.

Прикрыв глаза листами бумаги, которые валялись на столе, Баррас без сил рухнул в глубокое бархатное кресло, погружаясь в воспоминания о страшном дне…

*Добро пожаловать, господа, - Барер изображает из себя саму любезность. Эти обеды у него вошли в привычку – видимо, выполняет роль, которую ему навязал Комитет – мол, покажи, что и у нас человеческие лица. Остальным этот спектакль не по сердцу – Бийо-Варенн за весь вечер едва процедит пар слов. Карно откровенно зевает, хотя даже поаплодировал исполнению старинной песни подругой Барера и первым попросил ее спеть еще. Хозяева только радостно поулыбались – видимо, легкое расположение Карно к красивой актрисе было ей и ее спутнику не в новинку. Наблюдая эту почти семейную сцену, гости – все больше депутаты Конвента и служащие Тюильри окончательно расслабились.

- Элени, что же Вы умолкли? – любезно спрашивает Лежандр, изо всех сил
пытаясь демонстрировать лучшие манеры.

Актриса сетует на жару, на что предприимчивый хозяин моментально реагирует, предлагая всем желающим скинуть сюртуки и оставить их на диване в гостиной. Дамы – некоторые депутаты пришли с женами и подругами – не возражают… Чертовы сюртуки…

Он, Баррас, сразу сообразил, как извлечь из этого выгоду. Модный темно-синий фрак Барера, потрепанный серый длиннополый сюртук Бийо-Варенна, полосатый и с чернильным пятном – Ленде. Наконец, полувоенного покроя с трехцветной розеткой - Карно.

Он запомнил эти вещи и краем глаза внимательно посмотрел, куда именно сложили сюртуки представители Комитета.

И, пока на веранде гражданка Дюваль продолжала радовать гостей песенками, он в одиночестве пробрался обратно в комнату. Если что – скажет, что забыл портсигар в кармане.

Вдруг получится узнать что-то интересное? После массовой казни «красных рубашек» все притихли. Никакой информации, ни одной новости. Только официальные депеши о победах на всех фронтах.
Комитет что-то знает. И планирует.

Знать бы – что…

Эти мысли мелькали у него, пока он обшаривал карманы. В модном синем фраке обнаружилась записная книжка с пометками беспорядочным почерком. Сложенный вчетверо лист – смотрите-ка, пометки во время заседания… А рядом – почерк Сен-Жюста! Не читая, Баррас убрал листок в карман (впоследствии выяснилось, что эту переписку иначе как школьной не назовешь – видимо, заседание было тоскливым, и от нечего делать Барер и Сен-Жюст затеяли ленивый спор о том, стоит ли делать выписки из книг, или не пользоваться источниками, которые не можешь выучить наизусть и щеголяли друг перед другом своей эрудицией.

В кармане Ленде оказался пузырек с какими-то каплями – видимо, сдает старик.

А вот содержимое сюртука Карно оказалось куда ужаснее…

Его письмо Робеспьеру…
*Настоящим хочу уведомить гражданина Робеспьера, что Комитет Общественного Спасения не поддерживает его решения начать процесс по делу депутатов Конвента, подозреваемых в контрреволюционной деятельности, поименно – Фуше, Барраса, Фрерона, Тальена, Лежандра… Имен много… Около двадцати… Надо перечитать, но строчки прыгают перед глазами…

Страшная приписка в конце:
«И хотя еще раз замечу гражданину Робеспьеру, что Комитете будет голосовать против обвинения вышеперечисленных, за тобой остается право представить этот проект в Конвенте. Вместе с тем просим тебя воздержаться от подобного шага и оставляем за собой право публично возразить тебе…*

Письмо не дописано… Карно заметит пропажу… Но руки сами уже запихивают мятые листы себе в карман…

Потом он возвращается на веранду и что-то лепечет про жару и плохое самочувствие…

И вот эти листы перед ним.

Его приговор.

Он был уверен, что до этого не дойдет.

И Комитет просто умывает руки, так как ничего не может больше противопоставить Робепьеру.
Надежда на депутатов?

Смешно.

Они голосовали против Дантона – против Барраса проголосуют тем паче.

Стук слуги в дверь кабинета вывел Барраса из состояния задумчивого ужаса.
- Гражданин Фуше просит принять.

Медленно кивнув, Баррас пересел из кресла для гостей за письменный стол. Фуше сейчас скрывается от лишних глаз. Говорят, у него дочь тяжело больна… Отказать ему от дома? Поздно дергаться, друг мой. Вы с ним в одном списке Робеспьера, чего уж тут лишние церемонии.
- Я как раз вспоминал тебя, Фуше, - спокойно заметил Баррас, придавая лицу обычное ленивое выражение, - Думал, ты скрылся в провинции.

Жозеф Фуше тенью проскользнул в дверь, даже не зная, суждено ли ему обрести подобие спокойствия здесь хотя бы на час или же его вежливо пропросят уйти. О, сколько раз ему приходилось сталкиваться с подобным! Даже не говоря ни слова, человек мог говорить взглядом, жестами, вырадением лица, подчас неуловимым. Этот урок преподал ему злейший враг и этот урок он плохо усвоил в свое время, за что и расплачивается сейчас. Поделом? Нужно быть внимательнее? Ах, какие прекрасные слова! Если бы только жизнь не измерялась отрезками времени длинной в час, можно было бы поразмыслить над этим. Вот, несколько часов назад Фуше увидел свою жену. Они не обменялись ни единым словом, так как он боялся привлечь к ней внимание, но было понятно, что дочери немного лучше. Бог, которого он отверг, всемилостив и услышал отчаянную милитву? На этот вопрос не было ответа, так как время начало отсчитывать следующий отрезок. Еще час. И вот на пороге дома... друга? Врага? - Здравствуй... - приветствовал он хозяина. - Не боишься принять меня или мне уйти?

Баррас только вальяжно показал на кресло, сам откинувшись на высокую резную спинку стула и почти задевая рукой бокал. Обратив внимание на звон, он допил коньяк залпом и добродушно налил еще, пододвинув такой же бокал к Фуше и указав на бутылку.
- А мне уже все равно, кого принимать, видишь ли, - несколько лениво протянул он, чтобы скрыть страх за маской сытой усталости, - И потом на дороге к эшафоту начинаешь верить в Провидение. Может быть, вот Провидение и пошлет мне какого-нибудь такого же приговоренного, котоырй в отличие от меня представляет, как выпутаться.

Фуше пригубил коньяк только из уважения к хозяину: не мог позволить себе напиваться, так как если напился бы, то непременно до ужасного состояния. Незачем радовать врагов, которые увидят его утратившим человеческий облик. - Выходит, мои новости опоздали, - грустно сказал Фуше. - Я шел сказать тебе, что они готовять списки подозреваемых... которые очень скоро станут списками приговоренных... Я узнал, что ты в этом списке и пришел... пришел сказать, чтобы ты был осторожен, насколько возможно.

- Вот эти списки, - Баррас размашисто придвинул к Фуше проклятые листки, найденные в кармане Карно и, кривясь, изложил историю их обретения, после чего выпил залпом очередной бокал, - Осторожность? Поздно, друг мой! - лениво усмехнулся Баррас, - Я продумывал варианты бегства. Увы, не уверен, что в этом плане етсь место для двух человек. А остальных предупреждать - только сеять панику. Так что твоя душевность меня даже удивляет. Ты ведь не из дружеских чувств пришел сюда, Фуше. Значит? - вопрос повис в воздухе, но в глубине ленивых глаз Барраса загорелись огоньки.

- О какой душевности речь, Баррас? - удивленно поднял брови Фуше. - Мои дни сочтены, но я от души порадуюсь, если узнаю, что кому-то удалось избежать той участи, которую нам готовят. Они называют это справедливостью... Будет справедливо, если хотя бы кто-то... И меня не интересует твой план, Баррас. Сейчас каждый сам за себя. Доверишься другому - угодишь прямиком в ловушку еще более страшную. Кому это нужно?

- Не верю я тебе, Фуше, - улыбнулся Баррас одними губами и не показывая внешне, что вкрадчивый голос этой лисы заронил в нем некоторые сомнения относительно неизбежности их участи. Что-то в его тоне и словах противоречило друг другу. *Каждый сам за себя - и при этом ходишь и предупреждаешь... Непроста ты это затеял, Фуше...*, - Но не могу не отдать должное тоему гуманизму и человеколюбию. Ты даже во мне разбудил трепетное существо. Хочешь посеять панику и бросить вызов Неподкупному? Но тогда сбежать уже не получится. Ты точно все обдумал?

- О, ты говоришь так, будто у меня есть выбор... - скромно пробормотал Фуше, уставившись в пол. - К тому же я делаю это отнюдь не бескорыстно... Кто-то из друзей, возможно, согласится угостить меня коньяком, а кто-то - приютить на ночь. Нет-нет, не пугайся раньше времени, мне достаточно и коньяка, я не собираюсь злоупотреблять твоей добротой и гостеприимством...

Баррас участливо налил Фуше еще.
- Пей, пей, конечно, - добродушно сказал он, - Надо будет дать обед для всех граждан из списка Робеспьера - мало ли кому еще выпить хочется. Я понял, что в отличие от меня, ты сбежать не сможешь, поэтому у тебя нт выхода кроме как сеять панику. В добрый час, Фуше, - Баррас помахал списком и отдал ему, - Вот тебе еще имена, а адреса сам найдешь. Можешь не ходить к Фрерону и Тальену, их я предупрежу сам, - и депутатов "болота" тоже. А вот старые дантонисты лучше съедят гадюку, чем примут от меня предостережение.

- Если ты сделаешь такую глупость, как обед, то на следующий день лишишься головы, - таким же скучным тоном сказал Фуше. - За нами следят и поймут, что нам все известно. Прости, но меня на обед можешь не приглашать... Обеды пусть задают другие. Вряд ли ты показал мне копию письма... хозяин хватится и тогда... нет, мне чертовски хочется жить. Имена я и так запомнил, благодарю. И у меня сохранились кое-какие знакомства со старыми дантонистами, это великолепная мысль...

- Я шучу про обед, - рассмеялся Баррас, - Еды на вас всех не напасусь. Хорошо, Фуше. Я беру на себя *болото*. Но не перестану держать оседланного коня в конюшне. Я не хочу умирать, Фуше. И если твоя ставка на это стадо покажет, что они могут лишь блеять - я не настолько человеколюбив, чтобы идти к Сансону только ради хорошей компании.

- Держи хоть двух коней, - безразлично пожал плечами Фуше. Кажется, все начинает приобретать гораздо более четкие очертания. Это радовало, это несомненно было прогрессом! А ведь он почти поверил в то, что все напрасно и все усилия тщетны. - Только на двух одновременно не ускачешь. Никто не хочет умирать... и моя ставка на это стадо. Даже тигр отступает перед разъяренным стадом и, хотя у нашего тигра железные когти, он не является исключением...

- Вот эта наука о животных мне гораздо ближе твоей гуманистики, - вальяжно заметил Баррас и поднял бокал, - Выпьем Фуше, и разойдемся. Тяжела участь пастуха, - он возвел глаза к небу и чокнулся с Фуше, - Ну, за тяжкую долю.

На этот раз Фуше выпил предложенный коньяк, так как вечер прошел не зра. Этот час стоил того, чтобы завершить его небольшой благодарностью самому себе. За верное решение. Потом, вежливо попрощавшись, направился на набережную. Немного прогуляться не повредит, несмотря на то, что за ним, скорее всего, следят. Пусть... Пока что они только следят, арестовывать придут жандармы. Жозеф Фуше медленно побрел по улице. Время начало отсчет еще одного часа жизни.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Авг 29, 2010 12:53 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Медонский замок.

Робеспьер, Огюстен.

- Я хочу поговорить с тобой, Максимильян, - Огюстен взглянул на брата в упор и взгляд этот был недобрым. Он не находил слов, которыми мог бы передать то мерзкое ощущение, которое возникло у него во время завтрака. А ведь мог бы догадаться и раньше... Стоило только пошевелить немного мозгами. Мальчишка был такой же племянник Никола, как он сам – балетная танцовщица. Разумеется, все эти меры предосторожности были предприняты для того, чтобы держать втайне появление этого ребенка. Так как ребенок являлся ни кем иным, а дофином Франции! Что, черт возьми, за игру затеял Максимильян?! Помимо желания выяснить это, он чувствовал себя полным ослом, так как ввязался в эту авантюру с закрытыми глазами, как дурак, тогда как Никола и даже Гийом были посвящены в подробности плана. Хм, племянник… По имени Шарль. Убежал прямиком из Тампля. И ни слова не солгал, поганец.

- Да, о чем же? – спокойно спросил Робеспьер, заранее чувствуя, что разговор предстоит нелегкий. Огюстен не умел сдерживать свои эмоции и было видно, что он не просто зол, а в ярости. Как объяснить ему происходящее? И нужно ли объяснять? Возможно ли это? Огюстен не может понять, что все вокруг изменилось, как не мог понять в свое время, что война – это не парад. До тех пор, пока не побывал в миссии. Какие слова найти сейчас, когда самого одолевает усталость. .. – О чем ты хотел поговорить, Огюстен?

- Ты так спокойно спрашиваешь об этом?! – взорвался Огюстен, но потом понизил голос: все же нехорошо, когда частный разговор становится достоянием общественности. – Максимильян, ответь мне, за что мы боролись, за что умирали наши солдаты, зачем это все было нужно, если ты совершаешь подобный поступок?! Я даже не знаю, как мне это назвать, не говоря уже о том, что боюсь думать о том… Выходит, все наши жертвы были напрасны? Мы почти пришли к диктатуре, а теперь ты хочешь заняться восстановлением монархии?! Ты ли это, Максимильян?! Я до сих пор не могу поверить, что с трибуны ты говоришь одно, а действуешь по-другому! Сколько раз ты опровергал с трибуны слухи о похищении дофина, только за тем, чтобы в них никто уже не верил, а тем временем вынашивал этот адский план?! Что ты можешь сказать в свое оправдание? Почему ты молчишь?! Я не думал, что доживу до того дня, когда осмелюсь думать, что ты – предатель и лицемер! Того, что скажу я, не скажет тебе никто…

- Верно, - кивнул Робеспьер. – Верно… Что же ты замолчал? Я хочу услышать все твои упреки, чтобы потом ответить на них.

- Ах, ты еще собираешься ответить? – невесело рассмеялся Огюстен. – Не надоело изворачиваться? Слышал я, что кто-то в пылу спора обозвал тебя контрреволюционером… Но это не контрреволюция, это – хуже. Я даже не знаю, каким словом это назвать… Диктатуру я бы назвал меньшим злом, нежели это! Ловко ты посмеялся и над фракциями, и над роялистами и над нами и над народом, я всегда знал, что у тебя своеобразное чувство юмора, но не до такой степени! В чем ты обвинял покойного Дантона, а, Максимильян? А зачем? Чтобы, возможно, воплотить в жизнь его замыслы, когда сам Дантон не будет путаться под ногами?

- Достаточно… - сказал Робеспьер, комкая в руке платок. – Вижу, что ты ничего не понял… Значит, тебе придется только выслушать…

- Выслушать что?! Твои жалкие оправдания? Господи, Максимильян, на твоем месте я бы постыдился говорить что-либо вообще. Да и смотреть в глаза мальчишке, если на то пошло. Ты…

- Довольно! – резко сказал Робеспьер, ударив ладонью по стене. – Я не собираюсь оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-либо еще…

- Потому что власть ударила тебе в голову… - сказал Огюстен, но тут же осекся под несомненно злым взглядом брата.

- Когда ты общался с генуэзцами, Огюстен, ты совершал определенный ряд действий. Зачем? – размеренно спросил Робеспьер. – Объясни мне, зачем мы не предпринимаем практически никаких действий на оккупированных нами территориях? Зачем многие наши агенты проводят сложную и кропотливую работу за границей? Война, Огюстен, имеет прямое отношение к жертвам, о которых ты говорил… Скажи же мне, почему мы воюем? Каковы твои взгляды и кажущиеся перспективы касательно внешней политики?

- Какое это имеет отношение к… - начал было Огюстен, но брат прервал его, резко вскинув руку.

- Пожалуйста, подытожь, Огюстен, - бросил Робеспьер. – Прямое отношение.

- И все же…

- Тогда я отвечу, - продолжил Робеспьер. – Как ты думаешь, сколько еще времени Франция сможет противостоять коалиции? Да, сейчас интервенты оказались в Австрии, но ты можешь с точностью предсказать, как долго будет это продолжаться? В последний год мы затратили колоссальные усилия, чтобы противостоять всей Европе, на сколько же нам хватит внутренних ресурсов и запасов страны, чтобы продолжать бессмысленную войну? Еще год, быть может, два. А потом?

- Есть нейтральные государства и Пруссия, я слышал…

- Ты слышал… - тихо повторил Робеспьер. – Нет, мне нравится твоя формулировка… Ты слышал или ты в этом уверен? Я же, в отличие от тебя, уверен в том, что только заключив мир, мы сможем создать зависимую от Франции конфедерацию государств и вернуть стране относительное спокойствие. А гарантией этого пока что мифического мира служит жизнь ребенка. Те, кто шел со мной на эти действия, которые ты столь смело называешь преступными, понимают необходимость такого решения… Только ты обижен, что пришлось действовать, не зная подробностей плана. Если бы ты потрудился хотя бы задуматься, то понял бы, что ни о какой реставрации и речи быть не может. Это так банально и ясно, что даже скучно объяснять… Поэтому я и не стану этого делать.

Огюстен чертыхнулся, не зная, что ответить. Если задуматься, то подобная политика велась давно и в конечном итоге они пришли к логичному завершению: гарантией мира могла быть только жизнь заложников Тампля. А если учесть все циркулирующие слухи и то, что найдутся такие, кто вовсе не желает мира, преследуя свои собственные цели? И опять он нагородил бессмысленные оскорбления, даже не попытавшись вникнуть в суть вопроса, да и вел себя не лучшим образом.

- Извини, Максимильян, - проворчал он, не глядя брату в глаза. Смириться с фактом этого заговора ему было нелегко, но в глубине души был согласен, что Максимильян прав: страна истощена войной. Если сейчас они вынуждены покупать многие продукты первой необходимости, то что будет, когда даже звонкая монета станет редкостью? Размышляя о всех «за» и «против» он выскользнул из комнаты, желая обдумать все где-нибудь в тихом уголке замка и, желательно, с бутылкой вина и трубкой.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Авг 29, 2010 1:13 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Медонский замок.
(продолжение)

Луи Шарль, Робеспьер.

После страшного каменного мешка в Тампле замок, куда они прибыли, казался сказочным. Пусть в комнате мебель была пыльной. Пусть кровать, на которую он лег, скрипела и тоже была пыльной. Но это была настоящая кровать! А напротив – настоящее окно. Большое, и в него было видно деревья и солнце не через решетку. Луи-Шарль лежал на кровати, не в силах оторвать глаз от окна. Рука все еще сжимала маленькую фарфоровую лошадку. Он увидел ее на камине, в той комнате, где они завтракали. Толстый гражданин, который, наверное, служил в доме кухаркой, оказался очень хорошим и, перехватив его взгляд, поставил лошадку на стол, рядом с тарелкой. Он был наполовину седой, без парика, с очень добрыми глазами. Тот, кого называли Огюстеном, во время завтрака начал было задавать вопросы, но добрый гражданин положил ему руку на плечо и тот замолчал.


Все, что произошло сегодня утром, было похоже на сон. Поездка на коне из Севра. Снова – сон про маму. Потом жандармы и мысль о том, что его сейчас вернут обратно. И еще обращение к Франсуа и страшное открытие. Он – не тот, за кого себя выдает. Он – не просто добрый гражданин, который решил помочь. Он сделал это для чего-то. Вот только для чего? Хочет отдать его на растерзание тем, кто убил его родителей? Но ведь он и так был в тюрьме и никуда не убегал. И отрубить голову ему можно было в любой момент. Значит, хуже быть уже не может. Тогда зачем? Зачем он играл с ним в рыцаря? Зачем обманул доверие? Он ведь был похож на настоящего друга. А теперь – снова непонятно кому верить.


Шарль тихо заплакал, подмяв под себя подушку. От обиды и от пережитых потрясений. Он не плакал с момента, когда они навсегда простились с мамочкой. Сестра Мари говорила, что за ними наблюдают враги, и нельзя показывать им своих слез, потому что они будут потешаться и считать, что сын Людовика шестнадцатого слаб, как девчонка. И он не показывал. Только молчал и выполнял указания. А теперь… После завтрака он, вежливо поблагодарив всех за прекрасную еду (а еда была и правда прекрасна – свежий картофель, маленький кусочек холодной индейки и хлеб с апельсиновым желе), сложил на стол салфетку и попросил разрешение уйти отдохнуть. Ему не препятствовали. И вот, он в комнате. Один. И совершенно не знает, что будет дальше. Не зря сестра Мари говорила, что он глупый. Все верно. Глупый и никчемный.

Робеспьер постучался в дверь комнаты, которую занимал ребенок и зашел, услышав едва слышный ответ. Усталость навалилась уже с утра, но прежде чем отправиться отдыхать, нужно было решить еще ряд вопросов. Хорошо, если бы ребенок не стремился отсюда сбежать, это значительно упростит ряд дальнейших действий: ведь они не могут находиться здесь все время. Несколько дней и они должны быть в Париже, а в замке за старшего останется Гийом. Кто знает, сколько неожиданностей прибавиться, если их юному залогу мира придет в голову скрыться в неизвестном направлении? Между тем, беглого взгляда на лицо ребенка хватило, чтобы увидеть еще не высохшие слезы. Что же... нельзя сказать, что мальчик глуп и не умеет усваивать информацию и понимать ее. А тайное все равно когда-нибудь становится явным... Правда в их случае события неслись вперед с воистину страшной скоростью.

- Тебя здесь хорошо устроили, Шарль? - спросил он, спокойно встретив взгляд, в котором была настоящая гамма эмоций. - Ты будешь жить здесь если, разумеется, тебе не придет в голову убежать... Тогда я не могу сказать, что с тобой может случиться.

- Мне некуда бежать. - ответил Шарль и отвернулся. - Ты обманул меня, Франсуа. Тебя зовут не так. И ты прекрасно знал, кто я такой. Зачем обманывал? Зачем делал вид, что не знаешь мой секрет? Хотел посмеяться надо мной, как жандармы в моем замке? - Он сдвинул брови, чтоб казаться серьезнее и взрослее. Так всегда делал жандарм Анри, когда сердился. Наставник Симон тоже сдвигал брови, но у него это получалось не страшно, потому что на самом деле он не умел по-настоящему сердиться.

- Нет, - покачал головой Робеспьер, наблюдая за ребенком. - Если ты как следует вспомнишь последние события, то сам поймешь, что мне было совсем не до смеха. Я знал, кто ты такой, но мне было нужно услышать твой ответ, чтобы после ты необдуманно не сказал то, что может погубить нас всех. Что же касается имени, это тоже было необходимо для нашей безопасности в тот момент. Тебя тоже зовут не совсем Шарль Симон. Тогда как мое имя - Максимильян Франсуа. Если ты умеешь читать, тебе будет легко убедиться в этом... Где же ты видишь ложь?

Шарль уставился на него во все глаза. Все было сказано правильно. Все слова - правильные. Двойное имя - да, так бывает. Опасность. Да, конечно, опасность, он ведь убежал из тюрьмы. Но ведь дело было не в этом? Он не из-за имени обиделся, а просто, просто... На этом размышления обрывались. Как передать собственное ощущение, если Франсуа так все ловко объяснил, что если спорить - будешь выглядеть еще большим глупцом.

- Нигде. Но я ее видел! Ты просто умнее меня - поэтому я не знаю, что ответить. Зачем меня привезли сюда, Франсуа? Я буду тебя так называть, потому что мне так больше нравится. Зачем? Что со мной хотят сделать? Ты хочешь помочь мне? Или сделать мне что-то плохое? Пожалуйста, скажи. Я не убегу.

- В чем же? Уверен, что если ты четко определишь это, мы сможем избежать множества ненужных недоразумений. Теперь к ответу на твой вопрос. Здесь тебе не причинят вреда, если только не решишь убежать, как я уже сказал. Здесь - не Тампль, тебя никто не станет специально сторожить, только иногда присматривать, чтобы ты случайно не свалился с террасы или же не утонул в пруду. Поверь, это было бы неприятно в первую очередь тебе. Ответить на вопрос "Зачем?" значительно сложнее. Я попытаюсь объяснить. Сейчас во Франции война, но люди не хотят больше воевать. Если с тобой случится что-нибудь, война будет продолжаться. Но не всем людям нужен мир, поэтому мы привезли тебя сюда, считая, что здесь ты будешь в большей безопасности.

- Меня хотят убить, чтобы продолжалась война Франции с другими государствами? - Шарль сел на кровати. Он снова пытался осмыслить смысл сказанного. Кто-то хочет воевать с Францией. Другие страны. И чтобы этого не произошло, надо спасти его из Тампля. В памяти всплыл разговор, который он однажды случайно подслушал из кабинета папы. Тот самый граф Мирабо что-то говорил о баранах, которые сами себя закопают. Он говорил - надо толкнуть их на действие. Вынудить на что-то (он не расслышал). А потом можно сбежать из страны, и все иностранные державы встанут на защиту. Да, точно, в этом был его план! Он говорил так громко, что папа даже выглянул за дверь проверить, не слышит ли кто. И очень разозлился, когда увидел... А потом был побег. Ночью. И потом их вернули обратно. И хорошо уже никогда не было. Шарль наморщил лоб, пытаясь свести концы с концами. - Я ничего не понимаю, Франсуа. Я запутался. Но ты говоришь так убедительно, что хочется поверить, что хочешь чего-то хорошего. Я люблю свою страну, очень люблю. И не хочу, чтобы умирали люди, и чтобы была война. А еще я хочу, чтобы ты был моим другом. Это возможно?

- Ты верно уловил суть, - кивнул Робеспьер, обдумывая неожиданную пропозицию. Если бы кто-то рассказал ему о подобной ситуации еще год назад, он бы счел этого человека почти преступником. А сейчас... времена меняются. И не в лучшую сторону, как ни прискорбно это замечать... Я рад, что ты не хочешь войны, это слишком тяжелый разговор. А пока что я хочу, чтобы ты твердо усвоил несколько несложных правил, которые сейчас и придумаем. Сегодня ты невольно заставил жандарма утратить к себе интерес... Ты все сделал правильно, лучшего и желать нельзя. Поэтому я бы хотел, чтобы ты при появлении незнакомых людей продолжал также играть, будто являешься племянником Никола. Мы не можем знать, кому ты покажешься подозрительным ребенком.

- Ты не ответил на самый главный мой вопрос! - Шарль снова сдвинул брови. Сейчас это и правда казалось ему самым главным. Если кто-то будет его другом, можно жить дальше. Можно изображать племянника Никола. Можно прятаться от жандармов. Можно есть руками, если понадобится. Можно никогда не менять одежду, если так надо. Можно умолять спасти сестру. И верить в то, что кто-то не отдаст его снова тем людям. А еще можно разговаривать, задавать вопросы и не бояться, что тебя брезгливо оттолкнут. Что назовут ублюдком австриячки. Что будут макать тебя лицом в остывшую похлебку, приговаривая "жри, маленький гаденыш, то, что мы жрали веками".

- Ответь, Франсуа. - Шарль уставился на Робеспьера, не мигая.

- Это возможно, - после недолгой паузы ответил Робеспьер. Странно, но он не воспринимал ребенка как сына казненного Капета до тех пор, пока не начинал думать о внешней политике, где ребенок становился дофином и главным козырем в политической игре. Сейчас же он видел просто измученное потрясениями создание, которое хотело для начала обрести какую-то уверенность в завтрашнем дне. Что же... Если этому ребенку суждено вырасти, то он, несомненно, осудит их, так как научился понимать некоторые вещи. Но пока что не осознавать их. Пока что он не умеет интриговать. В отличие от тех, кто его окружает. Да и о чем можно говорить, если сын покойного Капета... остается надеяться, что в Тампле. - Возможно при условии, что ты сам согласен считать меня своим другом.

- Я согласен. Слово Белого рыцаря! - Шарль впервые за разговор улыбнулся счастливой улыбкой. - Больше не надо говорить каких-то слов? Теперь мы можем во что-нибудь поиграть? Хочешь, я научу тебя рисовать пиратские карты? Меня научил граф, точнее, гражданин Ферзен. Он приходил к нам очень часто, и когда мама была занята, то учил меня рисовать и рассказывал сказки и легенды о пиратах и рыцарях. Мы нарисуем карту, и пойдем копать сокровище в саду. Можно я выйду в сад? Я нарисую карту местности. Только мне понадобится бумага и карандаш. Ты поиграешь со мной, Франсуа?

- В сад... выйти можно, но только если жандармы уже закончили свою работу, - сказал Робеспьер, содрогнувшись от мысли, что там до сих пор мог лежать забытый второпях труп. - Если нет, я сам туда не пойду. Ты должен самостоятельно нарисовать карту, раз умеешь это делать, а потом отдашь ее мне или Никола... Только не выходи за ограду. Если что-то понадобится, спросишь у Гийома, он лучше знает, что где найти.

- И ты будешь искать сокровище, которое я закопаю? - в восторге переспросил Шарль.

- Я? Нет. Ты, как и подобает рыцарю, сам будешь искать его. А узнаешь где оно зарыто благодаря карте, которую нарисуешь. Это будет нелегкая задача, должен предупредить сразу же. Поэтому тебе понадобится подробная карта.

- А в чем же будет твоя роль, Франсуа? - Шарль старательно пытался научиться понимать этого человека, который говорил то на его языке. то совершенно непонятно. Чувство недоверия ушло. Только очень хотелось быстрее научиться понимать своего нового друга, умеющего так необычно строить фразы.

- Я буду знать заранее, где зарыт клад. А тебе придется немало потрудиться, чтобы найти его. Теперь ступай к Гийому, если хочешь, и попроси у него все, что нужно для того, чтобы начать рисовать карту. Я же немного отдохну и мы поговорим о твоих успехах за ужином, - с этими словами он вышел, оставив ребенка осмысливать как сказанное, так и происходящее. Пожалуй, хоть в чем-то он сам был действительно искренен, так как слова вырвались помимо воли: он нуждался в отдыхе, притом чем скорее - тем лучше. А ведь нужно еще уладить вопросы с жандармами и проверить их чертов отчет...

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Авг 29, 2010 2:14 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794

Париж, дом Эжени, потом - дом Барера

Эжени\\Эжени, Барер, Элени, слуга Барера\\Эжени, Элени

*Сегодня я потеряла своего последнего друга.
Как видишь, я осталась совсем одна, а после смерти графа мир для меня в любом случае опустел так, что я не вижу смысла задерживаться в нем надолго.
Когда ты получишь это письмо, от моего последнего пристанища останутся одни угли, в которых не найдут даже моего тела. Однако было бы неверно отпустить тебя без последнего привета. К письму я прилагаю*, - Эжени замешкалась, оглядывая комнату и решительно отстегнула с шеи камею, которая досталась ей при довольно исключительных обстоятельствах и которую она носила почти не снимая. Последний подарок должен быть действительно ценным и личным – чернильница или ноты слишком невесомы, - *Камею, которая, как ты знаешь, была мне очень дорога. Там, куда я отправляюсь, мне больше не понадобятся эти украшения.
Но не буду утомлять тебя картинами загробной жизни, о которых ни ты, ни я настоящего представления не имеем.
Я знаю, что ты хочешь выбрать бессмертие вместо заманчивых и пугающих далей бессмертия души по ту сторону жизни. Не мне судить тебя, друг мой, однако позволь на прощание сказать тебе то, от чего бы ты в другой раз отмахнулся. Ты хочешь попасть в рай, не пройдя чистилища раскаяния и искупления. Ты слишком много сделал, друг мой, чтобы бросить все так просто и дать отвечать за содеянное другим. Я говорю тебе это с большой любовью и грустью, без осуждения или порицания. И только то, что знаешь и ты сам. Прощай. Эжени*

Решительно запечатав письмо, она еще раз обдумала, что ей еще предстоит сделать, стараясь максимально подробно воспроизвести план перед приведением его в исполнение… Сен-Жюст, конечно, покажет это письмо Клери. И это – тоже часть плана.

...Старая мадам Симон умерла вчера вечером. Просто заснула и уже не проснулась. С ее смертью для Эжени оборвалась последняя ниточка, связывающая ее с прошлым. Старая женщина стала для нее настоящей семьей, когда-то помогая освоиться в роли самостоятельной горожанки, а потом – поддерживая и успокаивая. И прощая все ее выходки. Когда в конце июня под утро, выиграв перстень Сомерсета в шахматы, Эжени снова возникла у нее на пороге, старуха не стала ни причитать, ни ругаться, а просто согрела воды и заставила Эжени смыть с лица кровь и грязь, а потом уложила в постель, как маленькую и сидела бы с ней до рассвета, если бы

Эжени не сделала вид, что спит.

И вот ее больше нет.

Эжени позволила себе на несколько часов выйти из состояния предельной собранности, в котором пребывала последние дни и дать волю себе настоящей. Несколько часов она сидела рядом с креслом мадам, прижавшись к ее руке, после чего позвала соседей, попросив помочь с похоронами.

Внизу уже, наверное, все готово. Хорошо, что добрые люди пошли у нее на поводу, видя, что она еле держится от горя и согласились назначить похороны на вечер следующего дня. Она бы никогда не простила себе, что не проводит в последний путь последнего из своих друзей.

Убрав волосы под траурную косынку, Эжени запечатала письмо и отправила с уличным мальчишкой, когда уже шла домой с кладбища.
Если бы она была смертной, то могла бы не снимать траур всю жизнь, хотя не похоронила ни одного из родственников.

Невесело улыбнувшись этим мыслям и не переставая обдумывать то, что должно было произойти вечером и мысленно прощаясь с Парижем, Эжени постучала к нотариусу с соседней улицы, почти подняв его с постели, однако обещав заплатить за это беспокойство. Подозрительно глядя на женщину в трауре сквозь очки, тот хотел было прочесть ей лекцию о том, что надо продолжать жить, но Эжени решительно прервала тираду этого доброго по сути человека.
Через час ее завещание было готово. Все ее имущество, движимое и недвижимое должно было достаться Элени Дюваль, актрисе, рожденной в Нормандии и проживающей в Париже на улице Менар дом двадцать. Завещание должно вступить в силу сразу же после смерти самой Эжени.

Расплатившись с нотариусом, Эжени продолжила путь в опустевший дом, не уставая прощаться с городом, который решила оставить навсегда

Зайдя в дом, она чуть поколебалась, проходя по комнатам. Теперь она тут хозяйка – пусть на несколько часов. Мадам еще давно составила завещание на ее имя.

Увидев неоконченное вязание на столе мадам, Эжени застыла.
Неожиданно все предметы мебели и вещи обрели какой-то новый смысл. Удивительно, как она никогда не замечала этой фарфоровой козочки на каминной полке? И этой подушечки с вышитыми красными маками.

Эжени закрыла глаза. Захотелось отказаться от того, что она задумала.

*А я тобой горжусь, муза моя*
Ей показалось, что она слышит тихий голос из-за спины, а на плече – прикосновение знакомых тонких длинных пальцев.

- Твоя любимая ведьма, - повторила Эжени, мгновенно очнувшись и, выкинув сомнения прочь из головы прошла наверх, более не оборачиваясь.

Оказавшись в комнате, она огляделась в последний раз.
Сомерсет предстал перед глазами слишком живо, чтобы жалеть о бездушных предметах или даже о городе.

Пора.

Раскрыв настежь все двери и окно, она чиркнула спичкой, поджигая занавеску.

Запалив от занимающегося огня свечу, она швырнула ее на кровать и осталась стоять посреди комнаты, ожидая пока пожар разгорится и прекрасно зная, что ее силуэт легко рассмотреть в раскрытое окно.
Как и все бессмертные, огонь она ненавидела и боялась. Если сейчас она отвлечется или испугается хоть на секунду – все кончено.

Позволив себе отдаться мыслям о Сомерсете, который ждет ее и легкому ужасу перед неизвестным, Эжени подождала, пока пламя перекинется на пол, после чего выскочила на лестницу и сбежала вниз, глядя, как угрожающе чернеют балки.

Если они прогорят раньше, чем она думала, то все и правда будет кончено.

В несколько прыжков преодолев гостиную, она вбежала в кухню. Наконец, можно думать в полную силу – даже слабых способностей Эжени хватало, чтобы услышать мысли людей, которые бегут на пожар. Толпа помогает скрыться даже бессмертным – мысли множества заглушают мысли каждого в отдельности.

Дверь в погреб была на полу в углу помещения. Быстро подняв тяжелую дубовую крышку, Эжени спустилась туда.

В холодном и сыром помещении уже стало заметно теплее.

Эжени с опаской покосилась на балки, которыми был укреплен потолок и на всякий случай забралась в самый дальний угол, где было углубление прямо в земле в которое могли поместиться три-четыре высоких кувшина или одна небольшая женщина.

Над головой уже все ревело. Жуткий гул потряс маленькое помещение – видимо, стали рушиться опоры дома. Балки погреба тоже угрожающе стали чернеть.

Забившись в нишу, Эжени соорудила с открытой стороны подобие баррикады из глиняных горшков, после чего, съежившись, стала ждать, пока ее прошлая жизнь превратится в пепел.

Эжени Леме погибнет при пожаре.

А она станет свободной от слежки той белокурой бессмертной и подозрений людей. Невозможно жить долгое время вот так, половину вечера намеренно терзая себя несуществующими воспоминаниями и позволяя себе вырваться на пару часов. Она сойдет с ума. Лучше - все в огонь.

Вслушиваясь в дикий рев, уже достигающий погреба, Эжени успокоилась впервые за последние дни. Сейчас обрушатся деревянные балки.

Все будет догорать до рассвета, а за день люди не смогут разобрать все завалы. До погреба не доберутся точно, а вечером она выберется.

- И если ты мной не гордишься, граф, то я тебя однажды брошу, - пробормотала Эжени, сжавшись в клубок и чувствуя, как в помещении становится почти непереносимо жарко. Повернув кольцо камнем внутрь, чтобы его не испортила сажа, она погрузилась в почти сонное оцепенение, не пошевелившись даже когда обрушился потолок погреба.

***

На следующий вечер Эжени очнулась от дневного сна довольно рано.

- Это правда было неосторожно – проговорила она вслух, удивляясь звукам собственного голоса, причудливо звучавшего в заваленном погребе, - Я могла сгореть заживо. И получилось бы настоящее самоубийство. Но это неважно. Я свободна.

*Свободна*.

К свободе, правда, предстояло еще выбраться, причем с осторожностью – на руинах дома сейчас могли орудовать люди, которых привлечет шум.

Осторожно отодвигая мелкие обломки, Эжени старалась просто перелезать через крупные, чтобы не вызвать обвал. Наконец, добравшись до другого конца подвала, через отверстие от рухнувших перекрещенных балок, она увидела верхние развалины.

Прислушавшись, она уловила голоса.

Люди разгребали завал почти весь день, сильно облегчив ей задачу.

Однако, как она и предполагала, дня оказалось мало, и сейчас они собирались удалиться на ночной отдых.

Дождавшись, пока их шаги смолкнут, она продолжила выбираться.
Наконец, оказавшись там, где еще вчера был первый этаж, Эжени выпрямилась и снова вслушалась в звуки. Хорошо, что многие жители Парижа суеверны не меньше, чем она и не горят желанием находиться ночью близ дома, где вчера сгорела женщина. То, что не найдут даже труп – увы, не такая редкость, как может показаться. В конце концов, тот же подвал едва ли когда-то разберут - а Эжени Леме могла погибнуть под рушащимися перегородками, ища убежища…
Но к делу. Выглянув на безлюдную улицу, Эжени закуталась в старый темный плащ, накинув на голову капюшон и, легко пробежав по темной улице, нырнула в ближайший переулок.

*Вот теперь я и правда свободна*, - по приобретенной привычке

Эжени запретила себе думать о лишнем. Лишним было то, что она вчера сожгла и все то, что она сейчас должна была оставить, не оборачиваясь.

Горевать времени не было – хотя само понятие горевать после смерти Сомерсета потеряло какое-то из значений.
Запретив себе думать теперь уже о графе, Эжени быстро прошла в основную часть города, покинув Сите и не задержавшись даже у Собора Нотр-Дам.

Предстояло найти Элени.

Пожалуй, назвав мадам Симон своим последним другом, Эжени слегка покривила душой перед самой собой.

Один друг в этом мире у нее точно есть, и навсегда.

Элени Дюваль.

Вызвав в памяти удивительно прекрасное лицо актрисы, Эжени улыбнулась.

Когда-то Элени была ее кумиром, которому хотелось служить и восхищаться. Потом – противником, который не принял слепого обожания и смотрел на нее с высоты своего происхождения и таланта. Хотя о противостоянии в те времена даже говорить было смешно, так как тогда Эжени едва осмеливалась связать пару слов, боясь вызвать насмешку блистательной Элени. Еще потом – почти враг, когда Элени соединила свою жизнь с жизнью Театра, который Эжени уже отвергла, и который действия их обеих в разное время поставили в опасность. Наконец - подруга и равная. В ту далекую ночь, когда они гуляли в саду Люксембург Эжени и Элени как будто создали свои отношения заново – отношения двух непохожих и не всегда друг друга понимающих, но любящих людей. Некоторая холодность Элени перестала казаться ее подруге высокомерием, так как лишь помогала ей скрыть довольно чувствительную душу от посторонних, а искренность и горячность Эжени примадонна Театра больше не воспринимала как глупость, так как прямота Эжени тоже служила последней оружием против тех, кто вторгался в ее мир без спроса.

И если, став спутницей Сомерсета Эжени воплощала практическое начало в их паре, то рядом с Элени она казалась неисправимым романтиком. К сожалению, это особенно ярко проявилось после смерти Камиля, когда Элени , стараясь быть как можно более деликатной и тактичной, пыталась отвлечь ее любимыми занятиями, а Эжени была абсолютно не готова вернуться в реальность. Элени не стала давать развиться легкому холодку в их отношениях и просто отошла в сторону, давая Эжени возможность заново найти себя. И все же Эжени была уверена, что Элени знает, что она – рядом и наблюдает за ней, пусть даже следующие обстоятельства развели их на некоторое время.

И не такой уж Элени и прагматик, кстати. Или не ее видят через день в Опере с высоким темноволосым политиком с Юга?

Эжени чуть улыбнулась, думая, что сама Элени, стоило ей указать на это ее увлечение, рассерженно зашипела бы, отрицая очевидное.

Такая она, Элени Дюваль… Какая есть.

Остается надеяться, что старая дружба останется для Элени сильнее уязвленного чувства гордости, что Эжени долго не пыталась дать о себе знать, предпочитая держаться на расстоянии от Театра.

Пора.

Подойдя к зданию Театра, Эжени решила не пользоваться мысленным даром – может привлечь внимание бессмертной, которая считает ее мертвой и взбесится, раскрыв обман.

По этой же причине она решила не стучать в дверь Театра. Когда-нибудь она раскроет свою тайну друзьям. Но не сейчас.

Отсчитав окна, Эжени набрала с мостовой камешков и стала кидать один за одним в знакомое стекло.

Элени не выходила.

Слегка нахмурившись и мысленно улыбнувшись, Эжени подождала еще некоторое время, после чего, надеясь, что верно однажды запомнила адрес, снова смешалась с толпой бедно одетых людей на бульварах.

Тайну Элени она обнаружила однажды вечером довольно неожиданно, когда та выходила из крытого фиакра, явно не желая быть узнанной. Именно тогда она впервые увидела того политика родом с Юга, который встретил Элени у дверей, почтительно поцеловав руку. Не стоило пытаться услышать их беседу – тем более, что это было бы просто отвратительно – чтобы догадаться о характере отношений этой пары.

Пару раз Эжени видела их выходящими из Оперы, а один раз – на прогулке в том же Люксембургском саду. Элени уже не пыталась делать вид, что она – это не она, и казалась очень веселой, смеясь и прогуливаясь под руку со своим спутником, на лице которого лежал отпечаток той же породы, что и на лице Сомерсета. Впрочем, на сына лачуги Элени никогда не обратила бы внимания, как бы хорош он не был.

Итак, этот дом был… Кажется, площадь Карусель… Если стать спиной к Тюильри, то третий дом по левую руку.
Подойдя к нему, Эжени вгляделась в окна.

Так и есть, за неплотно прикрытыми занавесями первого этажа были заметны два силуэта. Женщина, закрывшая лицо руками и мужчина, который утешает ее.

Значит, Элени получила ее завещание и решила не делить скорбь с Театром. Так даже лучше.

Оставалось придумать, как проникнуть в дом.

Этот человек – политик. Значит, за его домом тоже следят и просто постучать и спросить Элени – это навлечь подозрения на всех.
Размышляя, Эжени решила подождать. В принципе, один выход был…

Пользуясь тем, что ее лицо и руки были все еще в следах копоти, платье разорвано в нескольких местах, а плащ и вовсе никуда не годился, Эжени, ссутулившись, села у соседнего дома, протянув руку к прохожим, которым, впрочем, не было до нищенки никакого дела.

Просидев около часа и не заработав и пару су, наконец, Эжени дождалась того, что хотела.

Дверь нужного дома открылась. Из нее вышел молодой мужчина – видимо, слуга.

Пройдя до таверны напротив, тот через четверть часа вышел оттуда со свертком, в котором угадывалась бутылка вина и какая-то еда.

Дождавшись, пока тот пройдет мимо нее, Эжени протянула к нему руку.
- Хлеба, гражданин! Умоляю, хлеба! – прошептала она, после чего изобразила обморок, что для бессмертной было, конечно, гораздо проще, чем для обычной женщина, и рухнула ему под ноги.

Перепуганный мужчина, конечно, стал звать на помощь. Однако позднее время делало свое дело – площадь была пуста.

Поколебавшись несколько минут, слуга принял решение и втащил Эжени в дом, очевидно – в сторону помещений для прислуги и кухни. Усадив Эжени в темной прихожей на подобие кушетки, слуга попытался привести ее в чувство. Наконец, шум, очевидно, привлек внимание хозяина дома по крайней мере, Эжени услышала шаги.

- Что случилось, Шарль? – поинтересовался глубокий мужской голос.

- Простите, гражданин Барер. Женщине стало плохо на улице. Видимо, она давно не ела.

- Это большое несчастье, Шарль, - мягко согласился голос, - В этой несчастной я вижу упрек самому себе как политику. О боже, если бы я сам мог вырастить этот хлеб…

- Вы позволите мне накормить ее? Или, думаете, это подозрительно?

- Кормить незнакомку? – Голос возмутился, - Ты что думаешь, я – изверг, Шарль? Конечно, пусть эта несчастная придет в себя и получит ужин и немного денег на дорогу. Не хватает только, чтобы про мой дом…

Легкие призрачные шаги. Внутренне Эжени затрепетала.

Серебряный колокольчик голоса Элени. Так и есть, происшествие привлекло и ее внимание. Пошевелившись так, чтобы капюшон соскользнул с лица, она изобразила удивление и слабость, краем глаза замечая шелковое платье.

- Простите, мне, кажется, стало дурно. Где я?

Элени замерла, глядя на гостью. Ее спутник что-то говорил, слуга суетился, как ненормальный. Мысленное вмешательство. Сейчас никто не будет вот так суетиться вокруг простой нищенки - слишком очерствели сердца и слишком много смерти вокруг. А Эжени совершила шаг, который не совершила бы никогда в прошлой жизни. Подстроенное самоубийство - знак холодного расчета. Ее подруга повзрослела и стала циничной. Что могло толкнуть ее на этот шаг - известно одному лишь Дьяволу. После того, как Эжени оттолкнула ее в апреле, Элени решила временно оставить ее в покое и отошла в сторону. Сейчас она переживала лучший период своей жизни. У нее был Театр, ученицы и смертный спутник, о котором можно было только мечтать. Его тихие разговоры о политике, его вопросы не требующие ответы, его исповеди, звучащие в этом доме только потому, что он знал - она никогда и никому не расскажет о том, что творится у него на душе. - Бедняжка... - произнесла вслух Элени, подхватив игру Эжени. - Ей нужно просто отдохнуть... *Назови место и время*. - Эта мысль была обращена к подруге.

*Оставьте меня здесь на ночь. Когда все заснут, спускайся в комнату, где меня положат. Не пользуйся больше мыслями* - Эжени очень быстро передала это безмолвное сообщение подруге прикрыв глаза.

Слуга суетился - впрочем, причина подобного рвения была проста: нищенка оказалась молодой и привлекательной.
- Вам стало дурно на улице! Пожалуйста, выпейте воды и сядьте. Вам нечего здесь бояться! - он поднес к ее рту стакан воды.

Изображая слабость, Эжени дрогнула, расплескав воду.
- Простите, простите, я так неловка, - она втянула голову в плечи, без труда изображая саму себя давности год назад, - Вам не стоит беспокоиться по моему ничтожному поводу. Я не имела права нарушать Ваш покой...

Барер нетерпеливо взмахнул рукой.
- Никакого беспокойства, гражданка. Вам стоит восстановить силы, а мы поможем, - На самом деле у него было сразу несколько причин проявлять подобное участие. В присутствии своей спутницы он не имел права быть мелочным - раз. Полученное воспитание и южный темперамент не позволяли ему выкинуть среди ночи на улицу молодую симпатичную женщину - два. Наконец, три - если можешь оказать услугу, оказывай. Кто знает, как повернется жизнь... К примеру, вот судьба дочери его двоюродного племянника. Она когда-то совершила жуткий мезальянс для семьи, выйдя замуж за простого врача. И он, Барер, не только вступился за молодых, но даже помог им деньгами для съема отдельного жилья на первое время. И кто тогда знал, что брат врача окажется пекарем, что спасет семью Вьезак от голода через каких-нибудь пару лет, в страшном девяносто первом, когда жара уничтожила на Юге все посевы... А парижское дно и его устройство давно интересовало Барера, как интересовала любая организация человеческой деятельности, к которой он не был причастен. Но, может быть, Элени против нищих? - он с тревогой посмотрел на свою подругу. Бедняжка и так пережила чудовищное потрясение, получив завещание своей подруги, погибшей при пожаре. Он осторожно тронул руку Элени, - Ангел мой, Вы в порядке? Все будет так, как скажете Вы.

- Все хорошо, конечно же я не против, друг мой! - Элени улыбнулась ему одарив взглядом, полным восхищения. Она уже привыкла не обращаться к нему по имени в присутствии незнакомцев, чтобы избежать ненужных толков. Сейчас она машинально сделала это, и усмехнулась про себя, подловив на этом. Спутница политика. Якобинца. Причем, совершенно счастливая спутница Вот она - насмешка судьбы. - Пусть немного отдохнет, прежде чем отправится обратно на улицу, - Элени опустила глаза. - Ведь мы не можем давать приют всем голодным?

- К сожалению, не можем, ангел мой, - ответил Барер тихо, - Но у политика и другая задача: не накормить голодных, а сделать так, чтобы их не было в принципе. Однако если несчастный сам стучится в наш дом, мне кажется, отталкивать его - верх черствости, - подхватив Элени под руку, он провел ее к лестнице, улыбнувшись гостье и бросив слуге через плечо, - Шарль, устрой нашу гостью в комнате рядом с кухней. И накорми ее!

Эжени поняла, что победила. Элени же совершенно переменилась - удивительно, насколько она бывает ласковой и мягкой и... женственной. И держится скромно, отказавшись от дорогих нарядов. Любовь - великое дело... Пусть даже Элени не признает. Вслух же она залепетала слова благодарности, опустив глаза и поднявшись с кресла только при помощи слуги, дав отвести себя в небольшую комнату, которую, очевидно, когда-то занимала горничная - но горничных в доме Барера не было.

В ожидании подруги, она медленно сняла плащ и легла в кровать на случай, если кто-то зайдет, чтобы не вызывать подозрений. К сожалению, нижняя рубашка была единственной чистой вещью, которая у нее сейчас осталась. Впрочем, тот же Сомерсет смотрел на подобное философски, хотя и ненавидел рванье и лохмотья. Надо для дела - значит надо. А ее лохмотья сейчас нужны графу. И потом одежда - не главное, - Эжени сделала кистью изящный жест, после чего, сжав кольцо, которое пришлось надеть на цепочку на шее, отвернулась к стене, изображая сон.

Через пару часов в дверь комнаты легко постучали. Избегая пользоваться мыслями, Эжени дождалась, пока не услышала легкие шаги входящей в комнату и села на кровати, только услышав звук закрытой двери.
- Здравствуй, Элени, - едва улыбнулась она, хотя хотела броситься подруге на шею. Единственное близкое существо, которое осталось. И бесконечно дорогое. Сейчас Эжени ощутила даже что-то похожее на укол совести - ведь она собиралась немного отравить Элени рай ее нынешнего существования, - Не злишься на меня за апрель, за исчезновение, за завещание и самоубийство, а теперь - за маскарад?

- Злюсь, - просто ответила Элени. Затем закрыла дверь и присела рядом. - Но ведь ты здесь не для этого, Эжени? Мне пришлось усыпить моего спутника и его слугу, чтобы нас никто не подслушал. Что привело тебя сюда? Наверное, что-то серьезное. раз ты решилась на подобный маскарад? Кстати, хвалю тебя за нестандартный ход мыслей. Обязательно использую его в своей книге, если не возражаешь. - Элени говорила мягко, но сдержанно. - Эффектное появление.

Эжени села, обхватив руками колени и рассматривая груду грязной одежды на полу. Вот и дожили. Элени говорит о книгах, а она - о вещах практических. Вздохнув, она заговорила.
- Отвечу на оба твоих вопроса. Меня привела сюда целая цепь обстоятельств, в результате которой я стала объектом подозрения и людей, и одной бессмертной - может, помнишь - белокурая спутница Марата? Она теперь с Робеспьером и Сен-Жюстом. И следила за мной после смерти графа, чтобы я не дай Бог не сделала ни шага. Я попробовала обманывать ее, но тем самым лишила себя свободы передвижения, а она нужна мне сейчас. Чтобы граф выиграл свою игру... Да, Элени, я стала спутницей графа Сомерсета и обещала быть с ним в радости и горе... и так далее. Он был личным врагом Робеспьера. Тот оболгал его и унизил, чтобы его уничтожили роялисты как предателя. Я же оказалась случайной фигурой на этой шахматной доске, - Эжени вкратце рассказал историю своих отношений с Сомерсетом, - Знаешь, в этот раз все было совсем по-другому, чем с Камилем. Я поэтому долго боялась того, что происходит между нами и до последнего не считала, что это - любовь. Когда я предложила ему уехать, это само собой подразумевало, что я стану его спутницей, и я сознательно пошла на этот шаг. И только став ей, я поняла, что оказалась на своей месте и со своим мужчиной. Но это - лирика, - она заговорила снова жестко, - Я уже рассказала тебе, почему не стану прибегать к мысленному дару. А вот что касается дальнейших просьб - все зависит от тебя, - Она встала с кровати, перешагнув груду тряпья и села на стул, облокотившись на спинку локтем, - Я вижу, что и ты нашла свое место в этом мире. И мне не хочется вырывать тебя из твоего прекрасного мира. Только если на то будет твоя добрая воля. Если нет - придется справиться одной.

Элени задумчиво слушала подругу, пытаясь постигнуть ее непостижимую историю. Историю любви смертного дворянина, обреченного и отверженного обществом и бессмертной дочери прачки, перед которой лежит весь мир. *Он был обречен, Эжени*. Эти слова рвались с языка, но Элени сдержалась, чтобы ее не обидеть. Человек, который в это нелегкое время готов бросить свои принципы и незаконченные дела к ногам женщины, пусть, и самой лучшей - не жизнеспособен. Просто потому, что так не принято, и потому, что неизвестно, что в следующий раз взбредет ему в голову. И те, кто отвернулся от него, были правы - он предатель. Просто потому что выбрал не их. Элени было горько сознавать, что она думает, как республиканка - именно якобинцы ввели в моду бить себя в грудь, крича о принципах. Но именно тут она была склонна с ними согласиться. Игра, в которую сейчас играют - на смерть. И из нее не уходят просто так. Однако, с присущим ей прагматизмом, Элени быстро перевела мысли в конструктивное русло. - Бессмертная по имени Бьянка - близкий друг Армана, Эжени. Просто хочу, чтобы ты это знала. А мой мир - нерушим, потому что я не смотрю по сторонам и живу так, как мне нравится. И еще я больше не имею симпатий и антипатий. Якобинцы ли, роялисты ли - это удел смертных. А мы лишь живем среди них и выбираем свои пути по личному разумению и совести. Как я могу помочь тебе?

- Я бы удивилась, если бы и с этой стороны ей кто-то не благоволил, - усмехнулась Эжени, ворочая ногой грязную одежду. Одна мысль о том, что ей придется снова влезть в это, вызывала отвращение, - Я рада, что Провидение удержало меня от визита в Театр. Я обманула ее, я посмеялась над ней. Она не простит. Поэтому моя первая просьба - это просьба, касающаяся моей безопасности. Прошу тебя, не забывай предаваться скорби обо мне - твое равнодушие может вызвать подозрения. И закрой мысли о нашей встрече ото всех. Иначе мне конец. Вторая просьба также касается моего обугленного трупа, - Эжени полушутя сделала реверанс, - Я не хочу сейчас задерживаться на своем пути из-за того, что под рукой не окажется лишнего луидора в нужную минуту. Всю мою собственность надо обратить в деньги. Как можно скорее. Кроме участка, на котором стоит дом, который сгорел вчера вечером. Это - святое. Остальное ничего не значит. Думаю, твой спутник достаточно ловок, чтобы помочь тебе в этом. В конце концов, грустные воспоминания и все такое.... А земля под домом, где погибла подруга - дань сентиментальности и все такое... Обе эти просьбы тебя не затруднят. А вот третью ты можешь отвергнуть. Но мне нужно твое лицо, Элени. Нет, не пугайся, - полушутливо заметила Эжени, - Просто твои и графа сородичи - удивительный народ, точнее - удивительно спесивый. Если твой род младше, чем род Бурбонов, которых считают выскочками - с тобой даже говорить не станут. Я насылаю кошмары этому маркизу уже вторую неделю, но толку нет. Надо напомнить ему о Беатрис Клермон еще и не во сне и побудить найти барона. Если его сон возьму на себя я, а явь - ты, он не устоит. Но нам придется отправиться в Ванве. Ненадолго. Неделя - как крайний срок.

- Твои просьбы выполнить не сложно, - Элени склонила голову в знак согласия. - Две первых просьбы. Что касается третьей... Эжени, Эжени, ты стала спутницей графа, бросившего вызов Робеспьеру, но ты продолжаешь мыслить слишком абстрактно. Чего ты хочешь добиться, направляя меня в Ванве? Встретившись с роялистом, я рискую поставить под удар наш Театр и репутацию своего спутника. Да и к чему все эти сложности? Внуши ему мысль о Беатрис. Назначь ему свидание от лица Беатрис. Напиши письмо. Ты сильнее его и способна управлять его мыслями. Нет, друг мой, тут нужно нечто иное...

- Друг мой, ты читаешь мои мысли, - усмехнулась Эжени, - Именно с настоящей Беатрис я и хочу его познакомить. Только роль аристократки Беатрис сыграешь ты. Нам нужно лишь чтобы этот человек сам понял, что история эта - с двойным дном. Для начала он поймет, что женщина из Арраса прибыла под подложным именем. Это - уже повод задуматься. Потом - предательство Морвеля. Об этом знает Модье. Я сама подтолкну их друг к другу. Когда один предатель передает списки другому предателю... Не слишком ли сложно? Дальше они и сами дойдут до истины.

Элени покачала головой. - Мне нужно время, чтобы подумать, Эжени. Если сделать так, как ты задумала, твой маскарад потеряет смысл. Слишком прямолинейно. Слишком. Твоя бессмертная почувствует опасность а, узнав, что к делу привлечена я, забеспокоится. Со мной у ее друга связаны слишком болезненные воспоминания. Мне надо подумать. Приходи сюда завтра ночью. Я найду способ поговорить с тобой и мы решим, как быть. А сейчас ты подождешь меня тут, а я раздобуду для тебя новые вещи, если ты не против.

- Против, - нахмурилась Эжени, - Ты заметила мое отвращение, Элени, все верно. Но эти лохмотья сейчас помогут мне скрыться лучше, чем новые платья. Я не могу поставить под удар мою личную свободу из-за того, что госпожа не желает ходить в грязной юбке. Я не зря пожертвовала своим домом и самой своей жизнью, Элени. Мое инкогнито и свобода хотя бы думать о том, о чем я хочу, не говоря уже о том, чтобы идти куда я хочу того стоит. Итак, до завтра. А мне еще предстоит навестить маркиза перед рассветом... Да-да, Элени, такой у меня круг знакомых, - в манере Сомерсета заключила она, одеваясь, - А твой спутник тебе подходит.

Проводив подругу, Элени вернулась в комнату, где спал ее спутник. Пожертвовать его репутацией ради призрачного графа Сомерсета? Этого не будет. Значит, нужно что-то придумать. А пока... Она склонилась над своим спутником и легко коснулась его мыслей. - Вы снова воспользовались моим отсутствием, чтобы выспаться, - произнесла она в шутливой манере. - Наша гостья ушла - ей лучше. Я проводила ее и дала ей денег. А у нас остается еще час, чтобы проводить меня до театра.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Авг 30, 2010 2:01 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Париж.

Сен-Жюст, Пейан// Сен-Жюст, Маэл.

Снова лязг железного затвора. Ко всему привыкаешь. Сен-Жюст вспомнил, как неделю назад впервые вошел в здание Люксембургской тюрьмы и как, взглянув в глаза несчастному, томившегося в клети, где когда-то сидел Камиль Демулен, готов был повернуть назад. Жалкие мысли для человека, который пытается перекроить историю. А сейчас перед ним была другая клеть – просторная и, можно сказать, удобная. Отдельная, со столом, скамьей и окошком в самом верху. Маленькая фигурка внизу, которую хорошо можно рассмотреть через стеклянную стену. Счастливая улыбка на губах. Во сне. Маленький Жак прекрасно играет свою роль, о которой даже не подозревает.

Сен-Жюст повернулся к стоявшему рядом Пейану. Соучастник. Один из немногих, кто знает историю ребенка, похороненного заживо два дня назад в этом каменном мешке в Тамлпе. На его лице – покорность и готовность пойти на что угодно. Знать бы, что ты думаешь, гражданин Пейан, когда бежишь выполнять наши указания. Боишься за свою жизнь? Боишься отказать Робеспьеру? Боишься, что если Робеспьера не будет, тебя отправят на эшафот те, чьих друзей и родственников ты решил простым росчерком пера? Или чего еще ты боишься? Сен-Жюст вновь перевел взгляд на спящего мальчика. С момента возвращения в Париж он больше не мыслил о людях иными категориями, кроме как «преданность во имя страха». Нет больше ни друзей, ни соратников. И если план Робеспьера провалится, то шакалы сплотятся окончательно и круг замкнется.

- Вижу, что дофин содержится в нормальных условиях. Прошу вас, проверьте охрану на благонадежность – слышал, предыдущие граждане провинились и были уволены. - Сен-Жюст посмотрел на него своим обычным взглядом – свысока и бесстрастно. – Думаю, на этом я закончу свой обход на сегодня. Пойдемте, гражданин Пейан. Все детали мы с вами обсудим по дороге.

Пейан будничным тоном перечислял все тюремные подробности, которые был просто вынужден знать как национальный агент. Но что-то не давало ему покоя. Если копнуть глубже и задуматься, то это, наверное, был страх. Если они хотя бы на долю секунды заподозрят его, то можно прощаться с жизнью, какой бы она ни была: прекрасной или жалкой и никчемной. Но пока что все шло как нельзя лучше. Вильер доставил мальчишку в повозке с соломой, как и было запланировано. Повозка с соломой тоже была запланирована, поэтому вопросов никто не задавал. Наибольшее его удивление вызвал ребенок. Мало того, что тот был схож с дофином и лицом и возрастом, так еще и воспринял свое заключение абсолютно безропотно! Потом Вильер высказал предположение, что мальчишка попросту оказался в привычной для него обстановке, но у него не было времени выяснять, так ли это. А похоже, что солдафон прав... Они опасались приступа чахотки, но все обошлось. Новый врач пояснил, что кашель и кровохарканье может начаться от потрясения или от волнения, а раз ребенок не нервничает... Когда они отошли на значительное расстояние, Пейан осторожно спросил:
- Вы хотели уточнить что-то еще, гражданин Сен-Жюст?

- Вчера мой осведомитель передал мне странный разговор, который подслушал в кулуарах Комитета безопасности, - начал Сен-Жюст без предисловий, убедившись, что вокруг никого нет. - Поговаривают, что юный Капет... помешался рассудком и перестал разговаривать. Как вы думаете, гражданин Пейан, кто может распространять подобные сплетни?

- Понятия не имею! - ужаснулся Пейан. Он действительно и представить себе не мог, кто именно мог быть автором подобной сплетни. Знал бы - без разговоров на гильотину и пусть рассказывает свои сказки Сансону. А может быть, его просто проверяют? Если так, то им нет причин сомневаться... По крайней мере сейчас в это хотелось верить. - Слух легко опровергнуть, если возникнет опасность. Всем известно, что дофин был болен и врач может это подтвердить - у мальчика был жар. А от жара, как известно, бывают неприятные последствия, это доказано учеными. К примеру, заболел человек катаром или инфекционной лихорадкой и если находится в плохих условиях, то болезнь непременно возвращается. Еще более тяжелая и осложненная неожиданными последствиями... Кто знает, может быть, дофин стал плохо слышать из-за болезни и поэтому не отвечает? Такие случаи бывали неоднократно... И часто - в тюрьмах.

- Бывали... - кивнул Сен-Жюст. - Вижу, вы неплохо знакомы с медицинскими терминами. - А вы знаете, что супруг сестры одного из четверых охранников, нанятых вами на пост наблюдателей за дофином, был вчера казнен, как заговорщик? Совпадение? - Сен-Жюст лишь сейчас взглянул на собеседника. Подозрительность, беспробудная подозрительность. Сегодня днем, когда Бийо-Варенн, усмехаясь, принес ему на подпись приказ о казни почти сотни человек, Сен-Жюст едва не бросил ему листок в лицо. Листок, на котором, между прочим, стояли подписи Карно и Колло. Такими темпами скоро можно будет не удивляться, если родственник любого, в кого не ткни, был казнен, как заговорщик по доносу.

- Вы же знаете, какая ситуация... Никто не мог предусмотреть, что супруга его сестры казнят, как заговорщика, - пожал плечами Пейан. - Мы точно также можем казнить и его, если вы считаете, что так спокойнее. Но на данном этапе нам придется соблюдать осторожность, если вас, быть может, интересует мое мнение. Слишком много подозрений вызовет то, что мы сменили охрану, ну, допустим, врач был заменен самим Фукье, хоть и по нашей подсказке, а повар - мэрией, все равно... Ко всему этому сочетанию недоставало только того, что мы сначала сменили людей, а потом и казнили. Слишком много разговоров вокруг дофина... Нам это не нужно. Раньше Робеспьер опровергал всю блажь о похищениях, а теперь кто?

- Вы правы. Разговоров больше, чем нужно. - кивнул Сен-Жюст. - Я просто хотел еще раз предупредить вас. Мне направо. До завтра, гражданин Пейан.

***

Сен-Жюст пересек улицу и направился в сторону единственного дома, входя в который, он забывал про политику и казни. Вернувшийся вчера Леба передал ему записку от Страффорда. Сегодня ночью Страффорд будет в Париже. Сегодня ночью можно будет несколько часов побыть человеком. Сен-Жюст заглянул в таверну, чтобы перекусить, но, увидев оживленное общество за столами, махнул рукой и вышел обратно. Ужин подождет.

Маэл с трудом оторвался от корреспонденции, которая накопилась за время его отсутствия. Не то чтобы это было увлекательное занятие, он просто хотел покончить с этим как можно скорее и решить возникшие трудности по мере их поступления. пока что среди писем не было ничего, заслуживающего внимания. Множество листовок с просьбами о пожертвованиях, разная пропаганда, от которой ему живо вспоминалось такое понятие как тошнота, анонсы разных представлений и прочая мишура. Звук шагов на лестнице оторвал его от изучения очередной листовки. Маэл знал эти шаги, поэтому обрадовался появлению человека, ставшего его другом.

- Сен-Жюст, вы не поверите, но мне недоставало вашего общества, - улыбнулся Маэл, позволив гостю пройти. - Вино вы найдете на прежнем месте... А потом расскажете, если захотите, что-нибудь хорошее или плохое из того, что у вас стряслось.

- Хорошее или плохое? Выбирайте, Страффорд. Я рад вас видеть. Если вы здесь, значит, в армии все спокойно и наши герои получили достойную помощь. - Сен-Жюст улыбнулся. - А о вас уже ходят легенды. Несколько человек, вернувшихся в Париж после сражения, рассказывают, что вы умеете извлекать людей с того света.

- Легенды? – с улыбкой переспросил Маэл. Слышать это было неожиданно приятно. – Как мало для этого нужно… Я ведь не сделал ничего такого, что не было бы за пределами человеческих возможностей. Начните с плохого, тогда будет приятнее говорить о хорошем.

- Нет больше плохого и хорошего. А я, кажется, становлюсь занудой и брюзгой несмотря на то, что мне всего двадцать шесть. - Сен-Жюст невесело покосился на бутылку. - Я остался один в Комитете. Робеспьер вышел из него. Вы, наверное, уже знаете это - об этом говорят всю последнюю неделю и будут говорить еще долго. Знаете, Страффорд, сегодня я разорвал приказ о смертной казни. В списке было более ста человек. Я не стал разбираться, разорвал его и ушел. А они смотрели мне в спину и, наверное, строили планы, что я буду следующим после Робеспьера. Таков итог. Камиль Демулен, наверное, переворачивается в земле, наблюдая за этим чудесным превращением.

- Я не знал этого, так как благополучно пропускаю мимо ушей политические новости, - сказал Маэл, внимательно глядя на Сен-Жюста. Ах, вот оно что... Остался один против стаи шакалов? Но этого ли добивались они сами и в конце концов добились? В голос он этого, разумеется, не сказал. - Возможно, вы поступили правильно, разорвав приказ. Но только с точки зрения этической... На практике я вижу от этого больше вреда, нежели пользы, ведь такой поступок дает повод кричать, что вы - человек неуравновешенный и прибавить к этому остальные ваши грехи. Вы избрали неверную тактику, Сен-Жюст. Не стоит воевать сразу со всеми, вас просто побьют, так как вы, к счастью, не страдаете той манией рациональной казуистики, которой подвержен ваш коллега. Бейте их по одному, это у вас лучше получится. А почему ваш... Робеспьер сбежал из Комитета? Детище вышло из-под контроля, не так ли?

- Примерно так. - Сен-Жюст потянулся к бутылке. Вчера он впервые за несколько месяцев возобновил старинную традицию одиноких попоек у себя дома. Бедняжка Полина была так напугана и расстроена, что сегодня утром пришлось убеждать ее в том, что у него просто был повод отметить приятную дату. Черт их знает - этих женщин. Мало ли кому разболтает, и пойдут разговоры. В последнее время в голове итак прочно засело ощущение, что за ним следят даже деревья, и ни один шаг не остается незамеченным. - В то время он был один. К тому же... - Сен-Жюст замолчал, обдумывая осенившую его мысль. Робеспьер все знал с самого начала. Он планировал выкрасть дофина и поставил все на кон. Сжег мосты. Уход из Комитета - лишь маленький штрих в большой игре. Он не сделал бы опрометчивого шага. Он все учел. И то, что ему, возможно, придется уехать, и, лишь официально отойдя от дел, он сможет безболезненно провернуть свою аферу с дофином. Но об этом не скажешь вслух. Сен-Жюст откинулся в кресле, сжимая в руке бокал. - Я устал, Страффорд. Кажется, я действительно устал. От политики, от Парижа и от людей. Вы - единственный, кому я могу в этом признаться. Что касается моей сегодняшней вспышки в Комитете, то вы совершенно правы. Больше я не доставлю им такого удовольствия.

- Вы взвалили себе на плечи груз, который должны нести так или иначе. Если вы споткнетесь и упадете, эта ноша раздавит вас, - задумчиво сказал Маэл. - Но в этом и смысл: не будь у вас ранее поставленной цели, которой нужно следовать, были бы вы никем и звали бы вас никто... Вам сейчас не нужен разговор, вам нужен отдых. И сон без сновидений. Здесь вас никто не станет искать. Спите же, когда допьете свое вино. Завтра все покажется не таким страшным, как видится сейчас.

- Благодарю вас, Страффорд. Я знаю, что ваш дом - единственное место, где можно найти покой. Хотя сон тут вряд ли поможет. Я бы отдал несколько лет жизни за возможность испытать хотя бы какое-то подобие эмоций. Радость. Отчаяние. Мне все равно. Лишь бы вырваться из этого безразличия. Но - хватит об этом. Я вывалил на сегодня достаточно, а вы, как всегда, выслушали меня, не давая оценок. Теперь же, пока я не допил эту бутылку, мне нужен ваш совет, как медика. Пожалуйста, расскажите мне все, что знаете о чахотке. Меня интересует все. Я знаю, что это заболевание неизлечимо, но мне необходимо знать, что может продлить жизнь человека, обреченного умереть от этой болезни. - Сен-Жюст и сам удивился, как быстро переключился на будничные мысли. Жак. Он тяжело болен - это очевидно. И если он умрет раньше срока, все пропало. "Дофин" должен сидеть в Тапле и не вызывать дополнительных разговоров.

- Нууу, - протянул Маэл, сбитый с толку вопросом. - Об этой болезни мало знают, хотя от нее умирают, умирали и, наверное будут умирать... Зависит от того, на кой стадии болезнь, на начальных с этим можно бороться, но если началось кровохарканье, то счет идет на месяцы. Иногда ее путают с застаревшим катаром или другими болезнями, так как эта гадость не дает о себе знать. Прежде всего пища - она должна быть хорошей, хотя у больных редко бывает аппетит. Полезны средства, смягчающие кашель и полезные для крови... Я слышал о случаях излечения, в том числе и о том, что излечивались водой, но не был свидетелем подобного. Антуан, только не говорите мне, что вы больны чахоткой, - Маэл постарался сказать это как можно спокойнее, хотя этот вопрос вертелся на языке еще до того, как он начал отвечать. Остановило только то, что за все время пребывания в армии, Сен-Жюст не казался больным. - Или вы спрашиваете о Робеспьере?

- Я? Болен? - вопрос выдернул Сен-Жюста из размышлений о Тампле. Хорошая пища. Вода. Расспросить о лекарствах, смягчающих кашель и найти способ проверить, чем именно потчует маленького Жака новый доктор, приставленный к нему при помощи интриг Пейана. - Страффорд, да что вы, конечно нет! - он нервно рассмеялся. А ведь действительно, что еще можно подумать. Он на секунду удивился собственной беспечности. Все эти походы по тюрьмам и больницам - он думал о чем угодно, кроме того, что может заразиться от заключенных. А ведь эта зараза не спрашивает, к кому привязаться, а просто разносится по воздуху. Что касается болезни Робеспьера, то он никогда не задумывался о том, сколько ему отмеряно. Просто потому, что это было неизбежностью, повлиять на которую он не в силах. А еще потому что было слишком страшно думать о том, что его учителю, другу и соратнику остались считанные месяцы. - О Робеспьере... Нет, я сейчас говорил не о нем, а о человеке, судьба которого по стечению обстоятельств пересеклась с моей. Вы не могли бы рассказать мне подробнее о лекарствах?

- Практика показывает, что чаще всего болеют люди, находящиеся в плохих условиях... - задумчиво сказал Маэл. - Сырость, недостаток света и прочее, в трущобах эта болезнь и вовсе повальна, вы представляете, как там живут. А лекарства... Мед, алоэ и молоко считается самым простым средством, но алоэ сейчас на вес золота. Настой из березовых почек тоже хорош, но их тоже нужно найти и их нужно настаивать на водке. Липовый цвет в сочетании со всем этим. Готовят также смесь из смолы кедра, но ее нужно очищать от примесей, любая не подойдет. Пожалуй, все. Добавляют еще разные травы, но основными компонентами являются те, которые я перечислил.

Сен-Жюст прикрыл глаза, про себя повторяя все, что сказал Страффорд. К счастью, на память он никогда не жаловался. Завтра нужно будет переговорить с Пейаном и получить отчет нового доктора. И еще направить агента в сторону Медона, чтобы получить известия от Гийома или Клери. Переговорить с Барером и попытаться понять, какую игру ведет хитрый дипломат. Составить доклад о тюрьмах. Написать десяток ответов на донесения. Встретиться с Леба, потому что уже неприлично не встретиться. Переговорить.... Нет, все, достаточно. Сен-Жюст поставил на столик бутылку. Лицо вновь приобрело отстраненное и спокойное выражение. - А знаете, Страффорд, несмотря на то, что завтра я буду жалеть о том, что снова жаловался вам сегодня на тяжелую жизнь политика, я благодарен вам за то, что выслушали. Мне гораздо легче. Поэтому предлагаю поговорить о хорошем. Знаете, мне удалось сегодня найти в архивах несколько листков, сохранившихся с прошлого столетия. В них говорится о графе Сен-Жермене и анализируются некоторые его суждения... - В оставшееся время Сен-Жюст не произнес ни слова о политике.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Авг 30, 2010 6:16 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Медонский замок

Огюстен, Бьянка// + Робеспьер, Луи-Шарль

Огюстен затушил сигару в переполненной пепельнице и потянулся за новой. В комнате было накурено так, что впору вешать топор, несмотря на открытое окно, но его это мало волновало. Сюда вряд ли кто-то зайдет. Максимильян, судя по всему, зол за утренний разговор, а всем остальным просто нет дела до его занятий. Их миссия с Жюльетт закончена. Еще одной причиной такого игнорирования общества было то, что несносный ребенок просто прилип к Максимильяну, это было настолько циничной картиной, что у него все внутри переворачивалось от злости и стоило очень больших трудов сдерживать себя. Пасьянс не сходился и от нечего делать Огюстен поджег карту от свечи. Гори оно все синим пламенем. Только легкие шаги за дверью отвлекли его внимание от столь бесцельного времяпровождения. Жюльетт. Вот единственный человек, которого он хотел видеть. Надо же, а он и не заметил, как стемнело... - Жюльетт, родная, - он обнял ее, вдохнув знакомый запах цветочных духов. - Как же я рад тебе...

Бьянка потянулась, чтобы поцеловать своего спутника. Что-то было не так. Судя по всему, она проспала нечто важное. Внизу слышались оживленные разговоры. Что удивительно, среди них выделялся детский голосок. Огюстен же выглядел так, словно .. в очередной раз поссорился с братом? Это было единственным, что выбивало его из колеи. Плюс страшно прокуренное помещение и потухший взгляд. Звук падающего стула внизу. Детский смех. Добродушное бормотанье Гийома. Бьянка отстранилась на секунду, чтобы взглянуть в глаза Огюстену. - Кажется, я проспала нечто важное, верно? Гийом решил перевезти сюда родственников? Кажется, он говорил, что одинок... Что с тобой, Огюстен?

- Это не Гийом, - Огюстен подавил желание истерически расхохотаться, так как понял, что рассказывать весь этот абсурд, эту абсолютно дикую для восприятия сцену просто не в состоянии. - Это Максимильян окончательно сошел с ума. Если ты спустишься вниз, то сама все поймешь или скоро догадаешься. Я действительно не могу рассказать тебе, так как просто не нахожу слов для того, чтобы описать всю эту дикость и весь цинизм... Поверь мне, большего разочарования я никогда в жизни не испытывал и, наверное, никогда не испытаю. Максимильян уже нашел слова, чтобы поставить меня на место, поэтому я хочу остаться при своем мнении и не желаю портить всем вечер своими комментариями к происходящему. Ты сходи вниз, наверстай упущенную информацию. Заодно узнаешь, для чего мы сюда ехали... Это познавательно... - он отпил из фляги глоток коньяка, несмотря на то, что был уже порядочно пьян.

Бьянка перевела взгляд с полупустой фляги на груду окурков. Таких слов Огюстен не произносил еще никогда в жизни. Во всяком случае, вслух. Глупо расспрашивать. Нужно спуститься и посмотреть. Она пригладила его растрепавшиеся волосы. - Ты прав. Я спущусь и посмотрю, что там происходит. А потом уведу тебя из этой прокуренной комнаты и мы поговорим. Кстати, ты не выспался. Я угадала? Жди. - Бьянка легко переместилась к двери и побежала по ступенькам вниз.

***

- Защищайтесь, гражданин, я все равно заставлю вас раскрыть секрет сокровища! – Шарль, вскочив в кресло, размахивал импровизированной шпагой из ивового прута, оторванного в саду – подарок Гийома, который обнаружил в себе талант изобретать игрушки из всего, что попадалось под руку. На столе лежали разрисованные листы бумаги, напоминающие карты, дудочка и кусок материи, наполовину выкрашенный в черный цвет. Он хотел сказать что-то еще, но замер, глядя на незнакомку. Затем закашлялся, слез с кресла и, подбежав к Робеспьеру, занял место рядом с ним, испуганно взирая на Бьянку.


- Добрый вечер, гражданин Робеспьер, - Бьянка приветливо улыбнулась и перевела глаза на ребенка. – Здравствуй. Меня зовут Жюльетт. А ты кто?


- Я Шарль. Здравствуйте. – Он замолчал, не сводя с нее глаз.

Бьянка растерялась. Прочесть мысли маленького человека? Или ей все-таки расскажут, что тут происходит? Что могло так поразить Огюстена? Он говорил о дикости и цинизме. Вероятно, разгадка тайны кроется в ребенке. Но ведь вряд ли Робеспьер похитил дофина, чтобы строить с ним какие-то планы? - Вижу, вам удалось разогнать жандармов. - непринужденно сказала Бьянка. - Я так мечтала, что проснувшись, не обнаружу их. Так и вышло. Вы добрались без происшествий? И где АНтуан? Что-то задержало его в Париже, и вам пришлось заменить его?



- Добрый вечер, Жюльетт, - Робеспьер прошелся по комнате и остановился у окна. Разумеется, Огюстен уже успел рассказать Жюльетт обо всем и прибавить к сказанному собственное веское мнение. Придется подготовиться к еще одному молчаливому осуждению, ничего не поделаешь. В последнее время это тягостное ощущение становится все более отчетливым и почти привычным. Навалилась усталость. Закрыть глаза и не открывать их тысячу минут. Вот только за это время произойдет столько событий, что нынешние покажутся самыми прекрасными моментами в жизни. – Видите, мечты иногда сбываются, притом самым причудливым образом… Мы добрались благополучно, благодарю вас. Что же касается Антуана, он остался в Париже, так как очень многое изменилось с тех пор, когда мы говорили с вами в последний раз. Вероятно, Огюстен хочет покинуть замок. Я не стану препятствовать ни ему, ни вам, если вы захотите уехать.

- Покинуть замок? - удивилась Бьянка. - Это зависит от ваших дальнейших распоряжений. Мы ехали сюда, получив указание дождаться Антуана и ждать, какое решение он примет в отношении нашего дальнейшего участия в деле. Вместо него приехали вы. - Бьянка не могла понять, чем вызвано настроение Робеспьера. До того, как он увидел ее, ей показалось, что он отрешен от забот и даже получает некоторое удовольствие от своего пребывания в замке. Теперь же... - Надеюсь, вы получали мои отчеты? - спросила она просто затем, чтобы не молчать.

Шарль тем временем продолжал сверлить ее взглядом, хотя и знал, что делать так - невежливо. Его друг, кажется, был не рад ее появлению. Мальчик насупился и сжал в руки свою импровизированную шпагу.

- Простите, Жюльетт, я, кажется, утратил способность ясно объясняться, - Робеспьер провел ладонью по лбу, будто это могло помочь привести в порядок мысли. - Увидев вас, я вспомнил об Огюстене и подумал, что он не захочет задерживаться здесь. Что же касается миссии, вы прекрасно справились. Только благодаря тем отчетам мы могли чувствовать себя в относительной безопасности и были уверены, что едем в надежное место. Ваша помощь, как всегда, была неоценима. Но миссия закончилась сегодня утром. Я побуду здесь всего несколько дней...

- Понятно. Благодарю вас. Мы с Огюстеном старались все сделать правильно. - Бьянка улыбнулась, стараясь сохранить приветливый вид. Но не могла ничего с собой поделать - враждебность, которую она почувствовала от маленького гостя замка, действовала на нервы. Бьянка и сама не могла понять, чем ей не понравился этот ребенок. Именно тут, в Париже, она как раз открыла в себе особое отношение к детям. Произошло это в беднейших квартарах Монмартра, где она бывала вместе с Маратом. Вид голодных и изнуренных работой детей всегда расстраивал ее, и она старалась помогать им, как могла. В этом же ребенке было что-то другое. Что именно - она понять не могла. Да кто он такой, чтобы бросать такие взгляды? - Я буду у Огюстена. - произнесла Бьянка.

- Да, разумеется, - кивнул Робеспьер. - Думаю, что... - он осекся, так как забыл, что они не одни. Значит, нет места для иных слов, кроме стандартных фраз, приличествующих случаю. Если этой маленькой женщине придется разрываться между работой на Бюро и тем сопротивлением, которое это встретит со стороны Огюстена... Он должен был сказать ей что-то, но эти слова могут быть неверно истолкованы и начнутся недоразумения. Может быть, позже. Если позже будут нужны какие-то слова. А кроме всего, ее настороженный взгляд передался ему беспокойством. Кто-то из присутствующих здесь замыслил недоброе? И не спросишь... - Прошу вас только проинформировать меня относительно дальнейших решений.

- Конечно. - кивнула Бьянка и выскользнула из комнаты.

Проводив ее взглядом, Шарль дернул Робеспьера за рукав и потянулся, чтобы добраться до его уха. Гийом, бормоча себе под нос какую-то мелодию, сидел у камина и что-то мастерил, на обращая на происходящее никакого внимания. - Франсуа, кто эта гражданка? - зашептал Шарль. - Она мне напомнила... Она похожа... На приведение! - выдохнул ребенок, наконец, подобрав нужное слово. - У нее глаза страшные, и лицо такое белое! Она - жительница этого замка?

- Она не понравилась тебе только потому, что не похожа на других? - спросил Робеспьер, удивившись. Как, право, странно... Взрослые то ли не замечают, то ли не отдают себе отчета в том, что создания, подобные Жюльетт Флери отличаются от людей, но ребенку хватило и двух минут, чтобы найти определение, более менее близкое к правде. - Эту гражданку зовут Жюльетт, как она и сказала. Я считаю ее своим другом и она очень помогла нам, заботясь о том, чтобы в замке было безопасно для нас.

- Она - привидение, - уверенно сказал Шарль. - И с ней я дружить не стал бы. Но я ведь и не должен? Давай играть дальше? - выбросив из головы напугавшую его женщину, Шарль затараторил свой план по похищению сокровищ из замка, стараясь вставлять в свою речь как можно больше умных взрослых слов - все-таки Франсуа - взрослый друг, и ему не должно быть скучно.

***

Бьянка вошла в комнату, где ждал ее Огюстен, и поморщилась - кажется, тут стало еще более накурено и мрачно. Она дотронулась до плеча Огюстена, который пребывал в глубокой задумчивости. - Этот ребенок - сын Людовика Шестнадцатого, верно? - Бьянка никогда не видела маленького дофина, лишь слышала о его возрасте и о том, что он два года просидел в Тампле. Гость Робеспьера, ради которого было все это устроено, подходил по возрасту. А еще эта нездоровая бледность. Это лето выдалось особенно жарким, и все люди, кроме, пожалуй, политиков, просиживающих сутками в кабинетах, обгорали на солнце... Если прибавить своеобразный оценивающий взгляд, которым одарил ее этот ребенок, и изящный жест, которым он поправил рубашку... Значит, в Медон доставлен маленький дофин. И Робеспьер - в центре заговора. Все это никак не укладывалось в голове и, должно быть, всему этому было объяснение. Судя по всему, Огюстен сегодня днем попытался объясниться с братом по этому поводу, и это стало причиной его состояния.

- Жюльетт, милая, я очень люблю тебя за догадливость, - сказал Огюстен, привлекая ее к себе. - Да, это несносное создание - дофин Франции. А если прибавить к этому факту еще и тот, что создание таскается по пятам за моим братом и слушает раскрыв рот все, что он говорит, то у меня возникает желание истерически расхохотаться и не умолкать. Это ужасно, Жюльетт.... Максимильян говорит о внешней политике, но... какое же это предательство, а? Я бы на его месте повесился... Или утопился бы... Но иногда критика отскакивает от моего брата, как горох от стенки. В такие моменты ему все равно, что думают другие...

- Подожди. Подожди, Огюстен. Мне бы очень хотелось вытащить тебя, и себя заодно из этого помещения, но теперь мы посвящены в такую серьезную государственную тайну, что говорить об этом вслух нельзя... Потому что... таковы законы этой страны... - Бьянка нахмурилась и забарабанила пальцами по столу. Какая глупая ситуация! Робеспьер решил поставить все на карту. Его уход из Комитета - лишь ни на что уже не влияющий ход. Иначе он бы не ушел, а стерпел бы все ради своей страны и принципов. То, что он все бросил, означало одно - у него есть иной выход из положения, которым он решил воспользоваться. А дофин... В свое время война была развязана из-за Марии-Антуанетты. Но спасти ее не удалось. Дофин - единственный козырь, который можно дорого продать. Скорее всего, Робеспьер решил им воспользоваться... Бьянка пробиралась в размышлениях медленно, наощупь, словно с закрытыми глазами. Сен-Жюст вовлечен в этот заговор, значит, если стараться мыслить, как он, то можно что-то понять. И она поняла. Также она поняла то, что Огюстен никогда не сможет этого принять. Трудная ситуация, в которой ей снова придется делать выбор. - Ты ведь не подозреваешь брата в измене? Что именно тебя злит? Цинизм ситуации? Присутствие тут этого несносного создания?

- Пойми, Жюльетт, ведь получается, что все, во что мы верили и боролись - это так, дым, метафора, красивая сказка, сочиненная для баранов, которые безропотно позволяют себя резать. Зачем, черт возьми, мы сначала голосовали за смерть короля, потом казнили австриячку, потом воевали с жирондой, потом - со всей Европой, потом настала очередь Дантона, ты только вспомни, что его обвиняли в попытке реставрировать монархию... А чем, черт возьми, все закончилось?! Нас, как тех же баранов, отправили обеспечивать безопасность королевского отродья, не сказав ни слова. Видимо, Максимильян резонно опасался, что я откажусь. И да, я не подозреваю его, а уверен в его измене. Верх лицемерия, верх цинизма, верх двуличности. А ребенок... остается ребенком. Жутко смотреть, как ломается его сознание, а ведь еще немного и он начнет петь "Карманьолу", потому что так хочет Максимильян. И от этого все еще хуже. Лучше бы он остался в Тампле, где ему и место.

*Затем, что на тот момент это было необходимо. Для вас. И возможно, теперь, оказавшись там, вы бы все сделали иначе, Огюстен. И не было бы тех погромов и тех смертей. И некоторых казней тоже не было бы. Но рассуждать об этом легко мне, путешественнице во временах и столетиях. Мне, читающей ваши мысли и наблюдающей, как вы мечетесь среди крайностей, как вы падаете, встаете и поднимаетесь. Сен-Жюст понял это и смирился. Возможно, потому что знает о том, что ему уготована другая дорога, и я заберу его с собой в вечность. А твой брат не смирился. И пытается исправить ошибки. Путь так. Цинично. Перечеркнув все, чем жил раньше. Но он пытается*. Бьянка обняла своего спутника и на секунду уткнулась ему в плечо. Имеет ли она право сказать ему то, что думает? Он посчитает ее такой же изменницей. А, возможно, подумает, что в ней говорят прежние чувства к его брату. - Он поет "Карманьолу", потому что его этому научил сапожник Симон, Огюстен, - тихо сказала Бьянка. - И он - лишь жертва обстоятельств. Маленький ребенок с изломанной психикой, который не понимает, где друзья, а где враги.

- Дело не в ребенке, Жюльетт, - также тихо сказал Огюстен, в два глотка прикончив оставшийся во фляге коньяк. - Ты, наверное, не понимаешь в полной мере того, что я хотел сказать. А возможно понимаешь, но не хочешь пытаться спорить и что-то доказывать. Как все это... бессмысленно. Поскольку наша высокая миссия здесь закончена, я предлагаю вернуться в Париж. Пусть делают, что хотят, уже все равно. Уедем сейчас, Жюльетт?

- Твоя миссия. Но не моя. - Бьянка опустила голову. Почему она молчит? Откуда все эти страхи быть недопонятой со стороны единственного мужчины, который принял ее такой, какая она есть, не задумываясь о ее талантах и возможностях? Огюстена не интересовали ни ее журналистские, ни ее сверхъестественные способности. - Уехать сейчас - значит, покинуть поле боя. Ты был комиссаром. Я - агент Бюро тайной полиции, на которого возложены определенные обязательства. Я не имею права уехать, не убедившись, что за ними нет слежки. Не имею права поддаться слабости и вернуться в Париж, не будучи уверенной в их полной безопасности. И я прошу тебя остаться со мной на эту ночь, чтобы дать мне возможность закончить работу. Если за завтрашний день ничего не произойдет, мы уедем. Я обещаю.

- Конечно ты права, - Огюстен сцепил пальцы в замок так, что заныли костяшки. - У нас осталось еще некое подобие долга, некое подобие мира, какие-то иллюзии. Мы теперь будем бороться за них. За обязательства, Жюльетт, - он взял флягу, но потом аккуратно завинтил крышку. - Коньяк закончился. Даже пить нечего за такой в целом обнадеживающий тост. Извини. Видишь ли, от скверного настроения я тоже становлюсь циничным и выплескиваю все это на близких. Ты этого не заслужила. Я понимаю, что значит ответственность и кончено, ты должна остаться в замке. Я пойду прогуляюсь.

- Без меня? - Бьянка дернулась, чтобы пойти за ним, но остановилась, затем снова сделала шаг. - Огюстен! Все, что происходит - неправильно! Неправильно! Неправильно! С самого начала. С того сентябрьского погрома. Я видела его. Видела, как люди носили на пике голову принцессы де Ламбаль и топтали ее ногами. В тот вечер я пришла к Марату и у меня началась жизнь заново. Твой брат однажды сказал мне, что если бы я встретила на своем пути не Марата, все было бы по-другому, и, возможно, я бы не была с вами. Эта фраза меня тогда оскорбила. А потом я поняла. что он прав. Я - аристократка с весьма нелицеприятной историей. Об этом ты, думаю, догадываешься. Я – чужая в этой стране. Гостья, которая влюбилась в вашу революцию и в ваши идеи. Я порвала со своим прошлым и осталась тут, и даже стала полезной. Но именно потому, что я – чужая, мне проще понять ваши ошибки. Но одно дело – я. А другое – те, кто стоял у истоков. Такие, как твой брат. Я уверена, что теперь, если бы он мог перенестись в события четырехлетней давности, он бы многое сделал иначе. И не было бы тех погромов и тех смертей. И Дантон не был бы казнен, просто потому что его смерть не принесли ничего, кроме разочарований. Ты говоришь, что твой брат – изменник, и что ты разочарован. А я вижу, что он просто пытается исправить ошибки. Вот таким циничным путем. Не знаю, что он сказал тебе днем, но могу предположить. Этот ребенок – дофин – нужен для того, чтобы выгодно разменять его на мир с какой-нибудь из держав. Ведь они развязали войну, после того, как его мать – несчастная королева – начала просить о помощи. Не знаю, кому именно нужен ее сын – австрийцам, пруссакам или кому-то еще. Но я никогда не поверю, что твой брат хочет восстановить монархию. Поэтому меня задели твои слова. Ты слишком его любишь, чтобы позволить себе разочаровываться. Не делай этого, Огюстен! Не уходи от него вот так, не разобравшись, и не попытавшись его понять! – Бьянка выпалила эту тираду и резко замолчала. Свой выбор она сделала. Если Огюстен захочет уехать – она уедет, закончив дела.

Огюстен остановился, как громом пораженный. Он никогда не слышал, чтобы Жюльетт говорила так, чтобы ее глаза были, как небо перед грозой, а голос звенел от напряжения. Но она говорила правду. Если попытаться задуматься, если попытаться разобраться, если попытаться понять. Почему же после этих ее слов, простых, но гневных, так неловко, будто он совершил нечто чудовищное? - А ведь он сказал почти то же самое, что и ты, - сказал он, медленно раскуривая сигару. - Что ребенок нужен для того, чтобы гарантировать Франции мир, что люди устали от войны, что мы не сможем долго продержаться на внутренних резервах, если будем вынуждены и дальше воевать со всей Европой... Мы уже сейчас вынуждены вести торговлю, потому что не хватает... да ничего не хватает. Знаешь... Ты отрезвила меня своими словами и заставила посмотреть на вещи несколько по-иному, хотя в глубине души мне тяжело принять это, - швырнув сигару в пепельницу, он обнял ее. - Если бы не твоя отповедь, я бы до сих пор сидел и занимался самобичеванием по поводу того, что участвовал в столь ужасной интриге. Но мне необходимо немного побыть одному, чтобы понять в первую очередь себя.

- О боже мой, Огюстен, я давно так не волновалась, произнося слова, - выдохнула Бьянка. Это было правдой. Каждое слово, произнесенное только что, давалось с трудом. - Я и не знала, что мне так важно быть понятой тобой. А теперь знаю. Спасибо тебе, что понял. Что не стал уходить в свои обиды, а постарался понять. Я не могу видеть, как вас разделяют непонимания, и буду счастлива, если ты постараешься встать на место человека, который взвалил на себя бремя ответственности за всю страну и нашел в себе мужество понять, что нужно все начать с начала. А дофин... - Бьянка улыбнулась, превратившись вновь в обычную себя. - Мне он тоже не понравился.

- Это тебе спасибо за то, что не позволила мне с головой окунуться в обиды, - серьезно сказал Огюстен, но потом тоже улыбнулся. - А еще благодаря тебе я даже протрезвел. И рад, что мы с тобой сошлись во мнениях относительно нашей теперешней обузы... Я имею в виду дофина. К сожалению, в присутствии Максимильяна я не могу злословить, поэтому иногда тебе придется слушать мое ворчание не относящееся к делу. Предлагаю или отправится на прогулку, которую я намеревался совершить в гордом одиночестве или же пойти исследовать башню, там мы еще не были. И если все наши сказки начали причудливым образом сбываться, то кто знает, может мы действительно найдем там клад или встретим привидение. В этом замке когда-то жили короли, ты знаешь?

- А вдруг в этом замке был заточен наследник престола, которого выкрали злые демоны, пожелавшие захватить сказочную страну, которая должна была ему достаться? - Бьянка скорчила страшную гримасу, изображая демона. - Правда, сказки - не моя сильная сторона. Но никогда не поздно попробовать. Итак, страшная башня, в которой живет призрак надоедливого и избалованного ребенка. По ночам он бродит по замку и предлагает путникам, остановившихся в нем, сыграть с ним в пиратов. И чертит страшные черные карты. - Бьянка протянула руку. - Идем, если не боишься?

- Уже боюсь, - сказал Огюстен. - Поэтому перед тем, как пойти в башню, спущусь в подвал и нацежу во фляжку хотя бы вина.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Авг 30, 2010 9:45 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Париж.

де Бац, де Бриссар.

Барон де Бац сидел на углу таверны, наигрывая на кларнете разные мелодии, но безбожно фальшивя, исполняя те, которые считались "патриотическими". Подобная выходка была, разумеется, детской, но ему нравилось. На самом деле он уже второй день ждал здесь Бриссара и так как о встрече они предварительно не договаривались, мог прождать очень долго. Впрочем, без известной доли терпения в их деле нечего делать... Как и без известной доли хладнокровия. Барон неоднократно ловил себя на мысли, что не хочет видеть человека, запятнавшего руки кровью его друга, пусть теперь и бывшего. И дело не в сентиментальности и не в том, что из-за роковой случайности вся цепь событий оказалась фатальной, а в том, что эта демонстрация была наглядным примером: из организации выхода нет. Не уподобляются ли они якобинцам, убивая своих же? Ранее даже оскандалившихся агентов просто оставляли в бездействии, чтобы не привлечь лишнего внимания к организации как таковой. И чтобы не препятствовать появлению новых людей, например, коррумпированных чиновников. Какой же чиновник согласится продавать информацию, если узнает, что его ждет смерть от их руки, равно как и от якобинцев? Размышлений на эту тему было много, но что все эти факты, если встреча с Бриссаром была необходима? Слишком уж тревожные слухи ходят... И слухи эти можно считать как умелой провокацией, так и заслуживающими внимания. Барон так увлекся игрой и собственными умозаключениями, что едва не прозевал того, кого ждал. Впрочем, де Бриссар и сам заметил его, нельзя не отдать должное наблюдательности этого человека.

Маркиз де Бриссар выхватил взглядом унылого музыканта в дырявой шляпе и направился к нему, стараясь не задеть никого по ходу. Столиками была утыкана вся таверна. А парижане вывалили обедать – и богатые, и бедные: все вперемешку. Санкюлоты, кому удавалось наскрести лишнюю монетку, поедали вареное мясо с аппетитом, тогда как зажиточные буржуа пожевывали жесткие куски с нескрываемой тоской. Но если не ходить хотя бы несколько раз в общественное питейное заведение, соседи могут решить, что ты плохой республиканец. И написать донос. Теперь это просто делается. Сам Бриссар прослыл человеком стесненным в средствах и слабым здоровьем. Лишь это позволяло ему отсиживаться дома во время частых якобинских попоек, которые он ненавидел всей душой… Но это было там. Дома. Путь домой был забыт в тот момент, когда он, едва успев собрать документы и сбережения, вскочил на коня и умчался в сторону Парижа благодаря предательству графа Сомерсета. Снова Сомерсет. Дьявольские сны не давали покоя, и каждую ночь, закрывая глаза, он знал, что снова увидит бледное окровавленное лицо и услышит его голос. К черту. Теперь – новая жизнь и новые заботы. Благодаря стараниям Вильфора, он обосновался в Ванве и затерялся среди местных чиновников, заведующих почтой.

- Послушай, гражданин, нельзя ли дудеть потише? – сварливо обратился он к барону. Затем изобразил узнавание. – Да это ты, Анри! Не узнал. Богатым будешь. Ну, выпей со мной, раз встретились. И расскажи, как живешь. Сын-то выздоровел? - Он заказал вина и присел за столик.

Барон не спеша выпил бокал вина, не скрывая, что получает удовольствие от процесса и не особенно торопясь: в таверне было слишком людно для того, чтобы говорить о делах. только спустя час, на протяжении которого он односложно отвечал на вопросы Бриссара и рассказывал в большинстве тупые анекдоты, посетители немного разошлись и вокруг них образовалось относительно пустое пространство. Можно говорить. - Послушай, до меня доходили тревожные известия, касающиеся тюрем, - сказал барон, старательно избегая не только имен, но и конкретных понятий. - Хотел бы я слышать, что ты знаешь об этом и стоит ли придавать большое значение этим... проверкам? Вести тревожные, но это может быть и провокацией...

Бриссар слегка нахмурился. Скорее всего, у барона те же известия, что и у него. Какой-то забулдыга, воняющий потом и еще бог знает чем, проплелся мимо них, едва не опрокинув свой стакан. Уж не шпион ли? На всякий случай, маркиз понизил голос почти до шепота. - Ты о болезни дофина? Или о том, что некий политик проявил особенный интерес к Тамплю, после чего был уволен наш человек?

- И не удешь отсюда, не вызвав подозрений... - едва слышно пробормотал барон. - Увидимся на причале? Слишком много здесь лишних ушей для подробного разговора...

Они распили половин бутылки и поднялись. Несколько глаз обратились к недопитому вину, и Бриссар, чертыхнувшись, поспешно прихватил ее с собой. Затем, по-товарищески положив руку на плечо барона, стал протискиваться к выходу.

***

Устроившись на старом причале, барон закурил и немедленно приступил к изложению, не забыв удостовериться, что поблизости нет любопытных, пьяных и других, кто мог бы их подслушать. - Говорят разное, Бриссар, - без предисловия начал де Бац. - Среди информации много мишуры, ее я не стану пересказывать, но ясно одно: в Тампле были заменены люди, наблюдавшие за дофином. Притом сделано это в кратчайший срок. Такие вещи не делаются просто так и если донесения о том, что действия проводились под пртекцией мэрии и Коммуны, я делаю вывод, что узником заинтересовалось правительство... Это еще половина беды. Вторая половина заключается в том, что в Тампле несколько дней назад наблюдалась повышенная активность, якобы в связи с грядущей проверкой. А потом все стихло так же неожиданно, как и началось. В этих выводах мой агент далеко не уверен, так как не был в Тампле, но не в том суть. Скажите мне, что вы сами слышали об этом и что говорит Вильфор, ведь к нему теперь стекается львиная доля всей информации, в том числе и из пригородов.

- Вильфор рассказывает разное, - тихо заговорил Бриссар. - Некоторое время назад один из ведущих комитетчиков и правая рука Робеспьера - Антуан Сен-Жюст - объявил об инспекции тюрем. Своего желания проверить, как содержатся заключенные, он не скрывал. Вильфор как раз приезжал в Париж - передать отчет по новоприбывшим в Ванве в Комитет безопасности. И слышал обрывки разговора - желание этого весьма влиятельного якобинца всколыхнуло немало страхов среди чиновников. Агент маркиза дАнтрега, которого я имею честь знать, некоторое время трудился охранником юного короля, но ровно за день до визита Сен-Жюста в тюрьме произошел скандал, и несколько охранников, в том числе и наш, были уволены. Ему удалось скрыться, и сейчас он вне опасности. Другой наш агент, работающий в том же Тампл уборщиком, услышал, как новый врач, приставленный к дофину, сокрушался по поводу ухудшения его состояния. Чахотка. Увы, видимо, это наследственное. Плюс - немслимые условия, в которых эти узколобые существа, называющие себя якобинцами, содержат ребенка. - Де Бриссар брезгливо взглянул на вино, которое все еще держал в руках и вылил его в реку.

- Угу, - кивнул барон, осмысливая информацию. - Знаете что плохо, Бриссар? То, что здесь абсолютно не к чему придраться. Как правило эти узколобые существа, как вы их назвали, городят глупость на глупости и ошибку на ошибке, так как большинство их хваленых комитетов не могут договориться между собой. Сейчас все слажено, как часовой механизм... и это мне не нравится, так как им не свойственно подобное. Вот, в дополнение к первой части, что я изложил вам ранее, часть вторая и, возможно, бессмысленная. Той же ночью, когда случился переполох, в Севре остановилась карета из которой вышли двое мужчин и ребенок примерно восьми лет. Они не называли себя и уехали на верховых, оставив карету. Я знаю это только потому, что в местную Коммуну поступил запрос, оставить ли никому, выходит, не нужный экипаж на месте, использовать его для нужд местных или же отправить в Париж. Указаний от владельцев не поступило, что странно и потому вызвало дискуссию.

- Почему вас это так заинтересовало, барон? - сузил глаза де Бриссар. - В том, что двое мужчин путешествуют в компании ребенка, нет ничего подозрительного. Вы чего-то не договариваете или не хотите снабжать меня непроверенной информацией?

- Я сам в затруднении, - совершенно искренне сказал барон. - Меня заинтересовал, просто не мог не заинтересовать переполох в Тампле и уже скорее по привычке я начал сверять любую, даже самую нелепую информацию, которая поступала от двух моих осведомителей. Большего прибавить не могу, поэтому и спрашивал вас о Вильфоре, чтобы еще раз все проверить. Мне это не нравится, так как сейчас в Тампле тихо, как в погребе. Выходит, они уже никого не ждут? В свое время мы пытались вызволить королеву, поэтому, благодаря Ружвилю, я представляю себе весь механизм работы... и происходящее мне не нравится. Если в Тампле тихо, быть может, стоит проверить окрестности?

- Вы полагаете, имеет место похищение? - спросил Бриссар, взглянув в упор на барона. В Па-де-Кале, где Бриссар прожил последние годы, руководя подпольной организацией роялистов, о смелости и интуиции барона ходили легенды. Говорили, что ему тайно служит половина чиновников Парижа, и лишь случайность помешала ему освободить из Консьержери Марию Антуанетту. Сапожник Симон, тот самый, что впоследствии был приставлен к дофину, сыграл в той истории роковую роль, появившись внезапно и нарушив все планы. Сам Бриссар считал барона уважаемым, но чрезмерно увлекающимся человеком, склонным к нестандартным поступкам, которые иногда шли во вред делу. Одно то, что все эти годы барон прикрывал все бесчинства, творимые его ненормальным другом Уильямом Сомерсетом... Да и многое другое. В глазах барона сквозило напряжение. Работа мысли. Он явно что-то замышляет. Предположение о похищении дофина казалось диким. - И чт вы имеете в виду под проверкой окрестностей Тампля, барон? Сколькими людьми мы располагаем? Верными людьми, я мел в виду? - он сделал ударение, подчеркивая первое слово.

- Не окрестности Тапмля, Бриссар! - сказал барон, впервые за время разговора показав нетерпение. - Окрестности Севра. Да, я полагаю, что это может быть похищение. А может быть и просто домыслы. Но никогда не мешает проверить... Как-то слишком много случайностей произошло именно в эти дни... А я не очень верю в случайности. Поэтому исходя из того, что они уехали верхом, притом с ребенком, я делаю вывод, что эти люди уехали недалеко. И еще, Бриссар... - теперь глаза барона сузились, взгляд стал недобрым. - Будете мне колоть глаза насчет верных людей, - он также намеренно подчеркнул это слово, - Я, пожалуй, напомню вам, что не все люди в Па-де-Кале оставались верными вам...

- Прекратите. - Бриссар резко вздернул подбородок. - Не стоит лишний раз вспоминать о Па-Де-Кале - эту страницу истории стоит забыть как можно скорее, вам не кажется? Я спросил то, что спросил. В парижской подпольной организации я разбираюсь гораздо хуже, чем вы а, если вы говорите со мной о дофине, то вы, вероятно, планируете привлечь меня к делу, не так ли?

- Возможно, Бриссар, возможно, - сказал барон, не сводя взгляда с собеседника. - Поэтому будем говорить о деле. Я хочу понаблюдать за Тамплем, но так как время дорого, хочу чтобы вы навели справки в Севре. Для этого не обязательно много ездить, просто послушайте о чем говорят в местных кофейнях и мы будем иметь приблизительную картину происходящего...

- Хорошо. Примерно это я и предположил. - Бриссар кивнул в знак согласия. Разговор был окончен, и задачи ясны. Однако, мысль о Сомерсете, омрачившая их беседу, всколыхнула воспоминание о проклятом сне. - Кстати, о верных людях. - заговорил Бриссар, повинуясь минутному порыву. - Давно хотел спросить у вас, барон. Кто такая эта Беатрис Клермон, ставшая добрым ангелом месье Модье?

- Беатрис Клермон? - поднял брови барон. - Право, не знаю, что вам ответить... Я полагал, что она является агентом Лебона, основываясь на ваших рассказах, ничего больше. Никогда не видел этого доброго ангела, могу поклясться. Почему вы спрашиваете, Бриссар? Я, разумеется, могу навести о ней справки, не исключено, что кто-то из агентов просто использовал имя... Хотя бы Мари.

Бриссар напряженно нахмурился. Он ожидал услышать любой ответ, кроме этого. Возможно, эта Клермон также ненадежна, как и Сомерсет, если барон так легко от нее отрекается? - Странно, странно, барон, - медленно проговорил он. - Эта девушка работала с якобинским шпионом Морвелем и этим навлекла на себя подозрение. Однако, именно она явилась к Модье с письмом, написанным вашей рукой, и помогла ему выехать из Парижа. Возможно, вы что-то путаете?

- Простите, Бриссар, но вы кажется считаете, что у меня старческое слабоумие? - немного раздраженно сказал барон. - Я не писал Модье никакого письма, сам услышал о произошедшем только от вас. Это вы что-то путаете... Постойте... - неожиданная догадка появилась и исчезла. Якобинский шпион Морвель. Документы для марсельцев. Па-де-Кале и Беатрис Клермон: якобы агент Лебона. Нет, слишком все фантастично, однако... Не желая делать поспешных выводов, барон поставил перед собой задачу навести справки о Клермон. В голос же спросил: - Может, вы объясните мне о каком письме речь? Даже лежа в бреду я могу с уверенностью сказать, что не писал никаких писем.

- Поинтересуйтесь у Модье при случае, - бросил Бриссар. Этот разговор, как и все, связанное с Сомерсетом, вызывало в нем раздражение и глухое недовольство организацией парижских роялистов. - Я не видел ни письма, ни мадмуазель Клермон. А Модье имел удовольствие созерцать и то и другое. Молодая женщина, немногим старше двадцати лет, миниатюрная, темноволосая, весьма неглупая и очень острая на язык. Вот и все, что я о ней слышал. Модье вынужден также, как и я, скрываться от властей. И также, как и я, проживает в Ванве под присмотром гостеприимного маркиза де Вильфора. Однако, мне пора. - Бриссар резко свернул тему, сверкнув мрачным взглядом. Завтра же я направлюсь в Севр. Затем найду вас, чтобы получить дальнейшие указания. - Бриссару было крайн трудно привыкнуть к мысли, что указания теперь отдает не он. Но барон являлся центром организации, и приходилось мириться с новым положением дел.

- Хорошо, - кивнул барон. Тон Бриссара ему крайне не нравился, кажется, этот человек раздражен то ли обстоятельствами, то ли несвоевременным заданием, то ли необходимостью отвечать на столь глупые вопросы. Жаль, что не было других вариантов... Возможно, следует обратиться к дАнтрегу? Вопрос, требующий времени на размышления. Де Бац невесело улыбнулся, вспомнив сетования Бриссара по поводу того, что ему приходится общаться с отребьем. Что же, ему самому в связи с делами организации приходится беседовать и с такими, как Бриссар, но от отдельных черт характера они не становятся худшими сотрудниками. - Я поговорю с Модье. А вас буду ждать на этом причале каждый день с трех до пяти дня или возле таверны с восьми до десяти вечера. Желаю удачи. - С этими словами барон направился вдоль по набережной, надеясь найти того, кто перевезет его на другой берег. Желательно безвозмездно.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 31, 2010 2:21 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Медонский замок

Луи-Шарль, Огюстен, Максимильян Робеспьеры

«Пять шагов вперед, потом направо, упереться в дерево, наверху будет подсказка». Луи Шарль сосредоточенно бубнил себе под нос строчку, коротую прочел в записке, выкопанной в саду. Франсуа такой хитрый, так ловко все придумывает, а его слуга Никола прячет. Никола тоже хороший. Наверное, он санкюлот, потому что санкюлоты совершенно точно – бедные, а Никола уж точно – не богач. Он не носит париков, и обувь у него грубая, и руки. Вот нужное дерево. От него нужно начать отсчитывать шаги. Или от другого дерева? Луи-Шарль засопел, задумавшись. Очень не хотелось снова идти просить Гийома помочь докопаться до секрета, он и так уже три раза помогал. А вдруг Франсуа разочаруется и не будет больше загадывать загадки и чертить карты? Нет, все-таки это дерево. Луи-Шарль закрыл глаза и пошел вперед, считая шаги. «Пять шагов вперед, потом направо». Он действительно едва не налетел на что-то и открыл глаза со словами: «Ну вот я и поймал тебя, дерево». И отступил в сторону, покраснев. Перед ним стоял мрачный мужчина – тот самый гражданин, который вчера что-то зло говорил Франсуа, а потом ушел, хлопнув дверью и больше не выходил в течение вечера.

- Здравствуйте, гражданин, - проговорил Шарль и посмотрел на Огюстена испуганно. Затем взял себя в руки и сдвинул брови. На всякий случай. Пусть не считает, что он – маленький и слабый.

- Здравствуй, здравствуй, - насмешливо сказал Огюстен, хотя на самом деле эта насмешка была хорошо замаскированным раздражением, которое он безуспешно пытался свести в стадию безразличия. Ну черт возьми, научился же он время от времени игнорировать Саличетти? Вот только маленький мерзавец не комиссар Конвента, а тронешь его - поднимут вой, что он издевается над ребенком. Кажется, тут начали свято верить в то, что королевский отпрыск - племянник Никола. Ему бы такую силу воображения... хотя бы иногда. Однако обращение "гражданин" позабавило, хотя и не настолько, чтобы не добавить: - Ну иди куда шел, что смотришь?

- Я и иду. А ты мне загораживаешь путь. У меня проложенная дорога. По плану. Отойди отсюда, пожалуйста, гражданин. - сурово сказал Шарль, стараясь говорить короткими отрывистыми фразами. Так говорили жандармы в тюрьме, и получалось у них очень впечатляюще. Он вовремя вспомнил совет Франсуа говорить на "ты" и быстро перестроился.

- Ну ни х.... себе, - вырвалось у Огюстена. - Тоже мне...  Обойдешь, ноги не отвалятся, понятно? Да и почему, собственно, я трачу на тебя время? - последнее рассуждение было почти философским: он тратил время на бессмысленную болтовню, пререкаясь с ребенком именно потому, что ему было нечего делать. Однако сознание этого простого факта никак не влияло на ситуацию в целом: сходить с тропинки в угоду маленькому гаденышу он не собирался.

- Ты что выражаешься, гражданин? - возмутился Шарль. - Ты ведь приличный человек, не жандарм. У тебя что, жизнь была трудная? Я же вежливо попросил - отойди, пожалуйста! Этот путь - мой. - Он вскинул голову и поджал губы. Почему этот человек так себя ведет, словно он тут - главный? Словно это его замок? Хотя, вдруг... - Это что, твой личный замок, гражданин? - на всякий случай поинтересовался Шарль.

- Нет, - ответил Огюстен, несколько опешив. С одной стороны его разбирал смех, с другой он не намерен был уступать, как ни глупо это выгядело со стороны. Любому другому ребеку уступил бы - пусть играет, вон в руках у него некое подобие карты, но этому - нет. И здесь было скорее дело принципа. - Этот замок не мой. Но я просто не хочу уступать тебе дорогу, так как считаю, что ты вполне можешь обойти. Понятно?

- Тебе трудно отойти? Болит нога? - не унимался Шарль. На всякий случай он оглядел Огюстена - вдруг и правда калека. Но нет, он был обычным человеком. Просто вредным. И, наверное, глупым. Сестра Мари говорила, что упрямые люди в большинстве своем - глупцы, которые умеют думать только на одну тему. Вслух этого Шарль не сказал. И решил попробовать зайти с другой стороны. - Послушай, гражданин, посмотри, у меня карта, - начал от объяснять Огюстену так, словно он - маленький. - Пиратская карта. Мы с Франсуа играем. И он ждет, когда я разберусь с его загадкой. Все понятно? Пожалуйста, дай мне пройти.

- В таком случае проходи, - отступил в сторону Огюстен. Если предположить, что Максимильян намеренно отправил это чудовище в сад, чтобы хоть немного отдохнуть, то его можно понять: по тем же причинам он и сам сбежал в сад с утра пораньше. Однако удержаться от комментария было выше его сил: - Действительно, должен же Максимильян когда-нибудь от тебя отдыхать. Делаю это исключительно из человеколюбия...

- От меня? - Шарль распахнул глаза. Зачем он это сказал? Обидеть? Или издевается? - Неправда! Он играет со мной, потому что мы друзья! - выкрикнул Шарль и сжал кулаки от обиды. - Он не стал бы... - Он опустил голову и двинулся вперед. Пять шагов вперед. Потом направо. Зачем он так сказал? И голос у него был ехидный и насмешливый. Он сказал это специально, чтобы обидеть. А что если... Шарль медленно обернулся и посмотрел на Огюстена, стараясь придать взгляду твердость и такую же насмешливость. - А ты... Ты просто завидуешь нашей игре, гражданин.

На языке вертелось много чего, но сейчас он просто промолчал, так как препираться было уже действительно глупо. Если маленький гаденыш придумает себе невесть что и сбежит, Максимильян лично потом займется сниманием шкуры с него самого. Доводить до этого не следовало, а парфянская стрела в счет уступленной дорожки и так выпущена. Демонстративно подав плечами, Огюстен направился по нарпавлению к беседке, надеясь, что хотя бы там обретет спокойствие.

Огюстен шел по направлению к беседке столь стремительно, что едва не налетел на брата, который, видимо, направлялся к беседке. Говорить не хотелось, но, похоже, Максимильян выбрал тактику молчания, что невероятно злило. А также было очень неприятно сознавать тот факт, что он сам хотел досадить маленькому гаденышу даже не из-за политических передряг и не из-за происхождения, а просто потому, что он стал причиной ссоры с братом. Банально? Конечно. Глупо? Еще бы. Но он ничего не мог с собой поделать и точка. - Доброе утро, Максимильян, - пробормотал Огюстен вполголоса. А может, он не так далек от истины в своих нападках: брат действительно выглядел нездоровым. Вспомнились слова Жюльетт и сказанные вчера и сказанные до этого, он мотнул головой, чтобы избавиться от неприятных мыслей.

- Доброе, Огюстен, - отозвался Робеспьер. Предстоящая поездка в Севр его не радовала, скорее наоборот. Но что делать, если вчера Гийом принес письмо из жандармерии, в котором очень подобострастно и очень осторожных фразах напоминали, что он "рассматривал возможность подписать отчет в правомерности их действий, касательно работ сотрудников жандармерии
на территории замка Медон". Да, он действительно просмотрел их отчет, но так и не отослал: не хотелось отправлять из замка Гийома или Никола. Теперь же придется ехать самому, так как кто знает, что за подводные камни могут обнаружиться. С бюрократией мог более менее без риска возиться только он, остальные пусть остаются в стороне, насколько это возможно. - Я искал тебя, чтобы сказать, что уезжаю в Севр, но не надолго...

- Почему? - спросил Огюстен.

- Хочу проверить, с какой целью в действительности мне напоминают о том, что я обещал подписать их отчет о действиях здесь.

- Они что, смысл жизни потеряли? - спросил Огюстен, недоверчиво уставившись на брата.

- Выходит, что так, - склонил голову Робеспьер.

- Франсуа! - Шарль кинулся к Робеспьеру со всех ног, едва услышав его голос. - Я почти нашел все секретные записки! Почти! Два часа искал, и вот, смотри... - Он принялся доставать из кармана клочки бумаги, и все найденные сокровища - обточенные Гийомом камни и стеклышки. - Смотри, я нашел один клад, и почти нашел второй! Можно я поеду с тобой? Пожалуйста, Франсуа, пожалуйста! - Шарль покосился на Огюстена, затем перевел умоляющий взгляд на Робеспьера. - Я буду ехать очень тихо, буду молчать, я обещаю!

- Исчезни! - прошипел Огюстен, возводя глаза к небу. Если это чудовище не доведет Максимильяна, то без всякого сомнения, доведет его. Обращаясь к брату, он продолжил вполне невинным тоном: - Не советую. Опасно и все такое... Ты сам говорил.

- Превосходно, Шарль. Да, пожалуй, ты можешь поехать, - сказал Робеспьер, по привычке ответив тому, кто обращался к нему первым. Пожалуй, здесь назревает небольшая холодная война. В миниатюрном мастабе, но все равно беспощадная. Что же они хотят от государств, если не в состоянии добиться мира  в небольшом замке?

- Потакаешь прихотям? - не сдержался Огюстен.

- Нет, всего лишь опасаюсь за замок, - отпарировал Робеспьер. - Вы, увлекшись, можете вполне разнести его по камням за несколько часов. Не понимаю твой тон, Огюстен. Ты сам вынуждаешь меня на подобные меры.

- Хм, - Огюстен не нашелся что ответить, тем более что Максимильян был отчасти прав, хотя и преувеличил насчет замка. - Извини. 

Кивнув, Робеспьер направился обратно во двор, где Никола готовил лошадей. Огюстен, видя, что маленький мерзавец намерен улизнуть, пользуясь моментом, схватил его за шиворот, как только Максимильян повернулся спиной и прошипел: - Узнаю, что ты изводил моего брата своими капризами - оторву уши, так и знай. Понятно?

- Отстань от меня! Отстань! - Шарль извернулся и вцепился в руку Огюстена, одновременно изо всех сил ударив его ботинком по ноге. - Это - не капризы, а дружба, понятно? А ты - вредный и глупый тип!

- Хм... не собираюсь слушать оскорбления от избалованного ребенка вроде тебя, - не остался в долгу Огюстен, отвесив маленькому мерзавцу подзатыльник, правда, не полновесный. - Теперь можешь бежать жаловаться, только сгинь.

Шарль остановился и, прищурив глаза, чтобы не заплакать от обиды, прошептал. - Жаловаться? Ну уж нет. Я отомщу. Слово Белого рыцаря. - Затем развернулся и быстро побежал в сторону Робеспьера.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Авг 31, 2010 5:29 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Севр. (продолжение)

Робеспьер, Луи-Шарль, Никола, де Бриссар.

- Полагаю, на сегодня достаточно, - Робеспьер сложил в папку несколько листов и передал ее начальнику севрской жандармерии. Тот только судорожно вздохнул и вытер выступивший на лбу пот, наверное, проклиная тот день и час, когда исполнителям пришло в голову несчастливое решение проявить служебное рвение. Хотя, с другой стороны, что они могли сделать? К несчастью чиновников, Робеспьер решил не довольствоваться простой передачей отчета, что было бы слишком банально, но сумел повернуть разговор так, чтобы просмотреть некоторые текущие дела, как жандармерии, так и местной Коммуны. Все это заняло несколько часов, включая разговоры и теперь было бы неплохо успеть вернуться в замок до жары.

- Простите, гражданин Робеспьер… Вы сказали, на сегодня? – севшим голосом переспросил начальник жандармерии.

- Именно. Вы не ослышались, - спокойно сказал Робеспьер. – Как видите, у вас есть некоторые злоупотребления, которые, впрочем, могут быть исправлены, поэтому я закрываю на них глаза, учитывая ваше служебное рвение и тот факт, что вы зарекомендовали себя хорошим республиканцем… - при последних словах, жандарм едва не отдал честь, выпрямившись. Робеспьер же бесстрастно наблюдал за ним. Последние слова вовсе не были банальной лестью, она бесполезна. Слова нужны были для того, чтобы направить его энергию в другое русло, подальше от медонского замка. И, насколько он знал людей такого склада, грубая лесть подействовала гораздо лучше, чем если бы он сыпал угрозами. Попрощавшись, он вышел из здания бывшей Коммуны и направился к кафе, где должны были ждать Никола и ребенок.

Решение взять с собой ребенка не было спонтанным: если скрывать его и скрываться ото всех, рано или поздно возникнут как закономерные вопросы, так и закономерные подозрения, которые не нужны. Будет лучше, если малолетний «племянник» при Никола станет довольно привычным явлением для местного населения, но и не мелькает слишком часто, разумеется. Тем более что «племянника» уже видели жандармы. Оставалось надеяться, что ребенок поведет себя разумно, но его поведение никто предвидеть не может… К сожалению.

Никола и ребенок действительно нашлись в кафе, где оба ели нечто вроде лепешек, окуная их в какой-то соус. У ног Никола стояла большая корзина со снедью, видимо, они довольно быстро купили все необходимое. Робеспьер подсел к ним за столик, заказав кофе, стакан холодной воды и немного вина: пить просто воду в незнакомом месте было рискованно: неизвестно, где они ее берут.

- Франсуа, посмотри, что мне купил Никола, - зашептал Шарль, быстро складывая салфетку, которая лежала у него на коленях. - Вот, видишь? Краска. Я смогу раскрасить ею часть флага, чтобы он был еще более похожим. А еще мы купили фрукты и еще кое-что в подарок для Гийома. Он сегодня утром злился, что кастрюлька для каши маловата, и ему неудобно готовить завтрак. Я упросил Никола купить кастрюлю побольше - вот, посмотри, как ты думаешь, он обрадуется? И еще отраву для мышей - тоже для Гийома. А для тебя - специальную чашку, глиняную, в такой удобнее пить теплое молоко.

Никола размерянно кивал головой и поглядывал по сторонам. Поход по лавкам прошел прекрасно. Их юный пленник то ли сам поверил в то, что является его родственником, то ли играл в какую-то свою игру - но делал это безукоризненно. Правда, он совсем не умел считать деньги. Одержимый желанием купить "подарки для друзей", он протащил его по разным лавкам, и каждый раз, увидев дорогие и красивые вещи, начинал дергать его за рукав и шепотом предлагать это купить. Пришлось прочесть ему короткую лекцию на тему "деньги и откуда они берутся". Шарль мужственно выслушал и, не унывая, попросил отвести его тогда в самые дешевые лавки...

- В жандармами все утряслось? - поинтересовался Никола, когда в духоподъемной речи Шарля возникла секундная пауза.

- Мне кажется, что теперь они очень сильно сожалеют о своем служебном рвении, - Робеспьер разбавил вино водой, отпил глоток и еда не поморщился: вода была отвратительно теплой. Но похоже, другой просто не было. - Кроме того, у них есть некоторые явные превышения полномочий и очень надеюсь, что им будет чем заняться в самое ближайшее время. Я пообещал, что это не последний визит. Мне кажется, что здесь было нечто вроде трибунала местной организации и теперь они всеми силами пытаются это скрыть. Кроме того, налицо спекуляции, но это уже дела бывшей Коммуны. Говорю это с тем, чтобы ты тоже присмотрелся, если придется здесь гулять...

Шарль отметил, что ему не отвечают и покорно замолк. Он уже привык, что когда его новый друг начинает разговаривать о делах, то не слышит ничего другого. Все-таки он был очень сильно главным республиканцем, и дел у него было больше, чем у других.

- А что, мы теперь регулярно будем приезжать сюда на прогулку? - неприятно удивился Никола. Бродить тут с дофином было делом нервным и хлопотным. Парень, похоже, решил вести себя тихо и послушно. Но он все-таки ребенок. Мало ли, что в голову взбредет?

- Возможно, но не все вместе, - ответил Робеспьер. - Не следует делать визиты слишком частыми, но рано или поздно могут снова понадобиться припасы, корм для лошадей или потребуется банально отвезти белье в прачечную. Несмотря на то, что мы здесь не задержимся надолго, здесь останется Гийом и эти поездки не должны выглядеть чем-то совершенно неестественным. Кроме того, здесь есть некое подобие якобинского клуба, куда я бы рекомендовал тебе сходить. Вряд ли здесь можно услышать что-то новое, но никогда не мешает знать о возможных волнениях. Я этого сделать не могу, так как шума в таком случае будет действительно очень много. Но как прошла ваша прогулка? Пока что я слышал о ней только со слов Шарля и смею надеяться, что вам удалось справится со своей частью важных дел.

Никола отвечал размеренно и подробно. От нечего делать Шарль отправился к большому столу, за которым сидел скучающий владалец кафе, обмахиваясь полотенцем. Он уже открыл рот, чтобы попросить принести еще сахара, когда заметил мужчину в черной дорожной шляпе, который сидел, уткнувшись в газету. Тот поглядывал по сторонам, чем и заинтересовал Шарля. Их взгляды встретились. В глазах незнакомца мелькнуло узнавание.

- Поль, это ты? - заговорил незнакомец. - Никак не могу застать твоего отца дома. Куда он запропастился?

- Ты ошибся, гражданин. - быстро среагировал Шарль. - Меня зовут по-другому. Не Поль. Андрэ. И я тут со свом дядей. - От неожиданности от забыл о сахаре и, вернувшись на место, тихо устроился рядом с Робеспьером, не принимая участия в разговоре.

- Что случилось? - спросил Робеспьер, механически наблюдавший за ребенком, который то направился было к трактирщику, но потом вернулся на свое место с полдороги и странно притих. За столиком в углу сидел какой-то гражданин, но он находился слишком далеко, чтобы можно было уловить хотя бы слово из их разговора. Никола едва заметно повел плечами, давая понять, что не знает в чем дело, но навострил уши на всякий случай. - Тебе что-то сказал тот гражданин? Что он хотел?

- Он принял меня за другого, - ответил Шарль. - Назвал меня Полем. Спросил, где мой отец. Я сказал, что он ошибся и зовут меня Андрэ. На всякий случай. Ведь меня на самом деле зовут Шарль. Я знаю, что обманывать некрасиво. Но этот человек читал газету и посматривал на тебя, Франусуа. И лицо у него было... злое. А может быть, мне просто показалось.

- Тогда и я стану называть тебя Андрэ, чтобы мы сами не запутались в количестве имен, - тихо, но успокаивающим тоном сказал Робеспьер, хотя упоминание о читающем газету и посматривающем на них гражданине ему не очень понравилось. Шпион, это можно утверждать с вероятностью в процентов девяносто пять. Но только чей? Судя по всему, останется загадкой. Он неторопливо допил вино с водой. - Полагаю, что ничего не произошло, гражданин просто ошибся. Вам же лучше доесть все, что у вас на столе, граждане и приготовиться к возвращению: хотелось бы успеть вернуться до того, как станет по-настоящему жарко.

Притихший Шарль кивнул и, запихав в рот остаток лепешки, поднялся вслед за Николя. Когда они выходили, он обернулся. Незнакомец исчез.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Авг 31, 2010 7:53 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Париж

Барон де Бац, маркиз де Бриссар

Барон де Бац сидел на причале, на этот раз с самой настоящей удочкой, которую взял у рыбака на несколько часов в обмен на четвертушку хлеба. Поймать что-либо он и не надеялся, но если сидеть на причале бесцельно, то тобой могут и заинтересоваться... Это не входило в его планы. Впрочем, азарта от рыбной ловли он не испытывал, даже несмотря на то, что в жестяном ведерке уже плавали две рыбешки размером чуть меньше ладони. Мысли были совсем о другом. О Бриссаре. О Беатрис Клермон, таинственной женщине, о которой так и не удалось навести справки. Пока что ее легенда была безукоризненной и все были уверены в том, что она - агент Лебона. Все, кроме него самого, это уж точно. Видимо, придется подключать агентуру дАнтрега, что очень не хотелось делать по ряду определенных причин. Значит, еще раз навести справки. Сверить информацию. И не торопиться, так как спешка - опасное занятие. Поплавок дернулся, но барон не обратил на это ни малейшего внимания: к причалу шел Бриссар.

- Я видел их. Робеспьера и мальчика. - Маркиз де Бриссар опустился рядом с бароном и заглянул в ведерко. - Что это, барон?У вас новое увлечение? - Маркиз был разочарован своей поездкой в Севр и не скрывал раздражения. Во-первых, пришлось несколько раз объясняться с жандармами. А во-вторых... Ясности в дело его поездка не внесла.

- Да, я очень развлекаюсь, пока жду здесь вас, -  не без нотки ехидства ответил барон. - Вынужден развлекаться, чтобы не привлекать лишнего внимания. И что вы можете сказать? Вы не удивите меня фактом, Бриссар! Мне нужны выводы, вы ведь славились умением анализировать. Впрочем, я вижу, что вы порядком раздражены. Пожалуй, я больше не стану давать вам столь глупых поручений... - последние слова барон произнес довольно тихо, но спокойно. Что же, агентам, таким же аристократам, как и сам Бриссар, иногда приходилось выполнять работу и похуже. Иногда она казалась бесполезной, вынуждая человека сидеть месяц в какой-то дыре и в прямом смысле кормить клопов, но так и не дождаться встречи. И ничего, живы. Так так знали о долге. Агент, который  в силу своего характера не мог справиться, выводился в бездействие. Бриссар был полезен для административной работы, но сейчас он... мертвый груз. Сказать дАнтрегу, пусть выводит его в изоляцию с помощью своей агентуры. Унижения и гонор можно глотать и от якобинцев, тем Бог велит. На всякий случай барон передвинул поближе ведерко. Труд нужно ценить, тем более, что он честно поймал эту рыбу.


Последняя фраза прозвучала так, как если бы барон бросил ему перчатку в лицо. Не давать поручений. Значит, и он попал в список тех, с кем барон де Бац готов расправиться потому, что ему не угодили. Изоляция. Никаких угроз и официального выхода из организации. Просто тебя начинают игнорировать и прекращают иметь с тобой дела. Однажды Бриссар был свидетелем подобного - предшественник Лебона закончил именно так. Отстранение, игнорирование, выход из общго дела - Бриссар помогал заменять людей за спиной провинившегося графа Бертолье, подыскивал новый состав участников Арраско организации... С ним расправиться будет проще - он остался один, а его люди уничтожены стараниями Сомерсета. Уж не убийство ли Сомерсета повлияло на отношение де Баца? Бриссар не привык жалеть о содеянном, и сейчас не жалел. Убийство было спланировано не сколько из мести, сколько в назидание другим - весть о предательстве английского графа успела широко распространиться. Бриссар поодумал и о том, что, возможно, де Бац опасается за собственный авторитет - как ни крути, а именно он до последнего защищал своего бесшабашного приятеля и выдвигал его на самые ответственные участки работы. Убрать с дороги тех, кто знал подробности произошедшей трагедии - и ты чист... Бриссар промокнул платком вспотевший лоб. - Говорите, что я не удивлю вас этим фактом? Зря. Должен сказать, что мне повезло. В Севре почи ничего не знают об обитателях замка, известно лишь, что туда въехала молодая пара. Судя по количеству покупок, которые нес на себе телохранитель Робеспьера, их там гораздо больше. Но - ближе к делу. Я подробно рассмотрел мальчика, который приехал с Робеспьером. Мальчик был веселым и оживленным, много разговаривал и вел себя с обоими якобинцами так, словно давно их знает. Никакого испуга. Никакой неуверенности. Между тем, он и правда напоминает дофина. Точнее, его мать. Королеву. Дофина я видел, когда тому было пять лет, поэтому утверждать что-то наверняка сложно... - Бриссар коротко пересказал детали своей короткой беседы с мальчиком.

- Мальчик приехал с Робеспьером или все же с его телохранителем? - спросил барон, уточняя детали. Все было бы хорошо, если бы не один факт: мальчик был похож на покойную королеву. Свою мать. Возможно ли, что ребенок просто обманут притворством тех, кто увез его из Тампля? Впрочем, настолько дикая мысль не укладывалась в голове: если думать об этом серьезно, то есть немалый риск оказаться в Шарантоне. "Я тут со своим дядей", - вертелся в голове ответ ребенка, пересказанный Бриссаром. И кто из них, черт возьми, дядя? Говорят, у Робеспьера есть еще то ли одна, то ли две сестры... Или телохранитель? Но об этом навести справки будет легче, чем расспрашивать о семье политика. Что-то не давало ему покоя это случайно замеченное сходство. Впрочем, был один беспроигрышный вариант, но ему понадобится помощь... А Бриссар настроен негативно... и ну его к черту... Размышляя, барон напевал нехитрый мотивчик, потом прервался: - Вот видите, маркиз, вы отлично запоминаете детали... когда хотите ими делиться. Благодарю вас за проделанную работу, за деньгами и издержками на поездку обратитесь к Вильфору.

- Они приехали втроем, - ответил Бриссар. Чувство тревоги не отпускало. - Зачем так официально, барон? У меня есть деньги. Я один из основателей фонда. Зачем мне обращаться к Вильфору? - поразмыслив, маркиз сбавил тон.

- Простите, но я не осведомлен о вашем истинном финансовом положении, - пожал плечами барон. - Я, к примеру, нищ, несмотря на скромное состояние в банке. Проклятые якобинцы перекрыли нам кислород... Но это к делу не относится. Поступайте, как знаете, я не смею настаивать. Так же, как не смею настаивать на дальнейших услугах...

- Вот как? - Бриссар поднял брови. - Смею ли я узнать, является ли ваше решение окончательным, барон?

- Понимаете ли, маркиз, - размеренно сказал де Бац, бросая в ведерко третью рыбешку. - Я, разумеется, остро нуждаюсь в людях. Тем более в людях наблюдательных и готовых в нужный момент верно отреагировать, оценить ситуацию. Но я не выношу двух вещей: когда работе начинает мешать гордыня и когда имеет место проявление недовольства. Объясню на простом примере. Один человек, который был гораздо выше чем вы и я по положению, стал неплохим портным. Он шьет великолепные сюртуки для тех же якобинцев и, несомненно приносит пользу как обществу, так и нашей организации. Вы считаете поездку в Севр то ли бесполезной, то ли заданием, недостойным ваших талантов и я просто принимаю во внимание то, что вам по душе только организаторская работа. Возможно, у вас когда-нибудь появится такой шанс, но сейчас вы ничем не лучше нежели я или Модье. Всех нас разыскивают...

- Вы правы, барон. Я был неправ, высказывая свое недовольство. Приношу свои извинения. Я готов продолжать работу, и мне бы не хотелось стать одним из тех, кого отстранили. - выдавил из себя Бриссар. Слова давались с трудом - он не привык извиняться, но вынужден был признать, что в данном случае барон победил. - Мы занимаемся одним и тем же делом, и у нас - одни цели. Сегодня вечером я планировал назначить встречу генералу Карно. Хочу проверить наши подозрения относительно дофина. Позвольте мне довести дело до конца.

- Нет, -  покачал головой барон. - Если вы не возражаете, только назначьте ему встречу, на которую приду я сам. В случае удачных переговоров вас ждет еще одно задание в Севре. Опасное, не скрою, но риск стоит того, раз уж и вы сами пришли к выводам о необходимости встречи с генералом. Для того, чтобы перестраховаться, мы сделаем вид, будто вы простой связной и не посвящены в детали. Ведь слух, по большому счету, остается только слухом...

Бриссар кивнул, подавив в себе желание оспорить решение. - Я уведомлю вас о результатах переговоров с генералом завтра. Думаю, он сам назначит место и время. До встречи, барон. - Бриссар поднялся и направился в сторону центра, оставив за собой скромную фигуру рыбака, в руках которого на данном этапе сосредоточилась власть над всеми аристократами Парижа. Генерал Карно когда-то сказал, что командовать на войне может лишь один человек. Он оказался прав.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Ср Сен 01, 2010 1:45 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

предместье Парижа.

Лазар Карно, барон де Бац.

Предместье Сен-Жермен. Дом каменщика, уехавшего много лет назад на заработки в Бордо, и сгинувшего там вместе с семьей. Вокруг безлюдно. В это время местные обитатели предпочитают прятаться по своим крошечным квартирам. Просто потому что страшно бродить тут без оружия. Вот – живой пример. Пьяный окрик и смех. Их четверо. Молодые мерзавцы, они предпочитают пьянствовать и грабить на улицах исполнению своего долга перед страной. Тысячи таких же молодых и здоровых мужчин гибнут под пулями автрийцев и пруссаков, а эти… Карно медленно повернулся и взвел курок. «Прочь с дороги, пока живы». Рядом мелькнул нож. Одной рукой Карно перехватил нападавшего за запятье. Хрустнули кости. Второй рукой он изо всех сил ударил второго в висок. Вопль прорезал улицу. Остальные разбежались. Карно проводил их тяжелым взглядом. Вот по ком плачет гильотина…

Он не был в этом доме уже два месяца. С тех пор, как отсюда вышел барон де Бац, договорившись с ним об очередном этапе сотрудничества. Потом он видел барона в Консьержери, затем де Бац погиб во время эпидемии. Однако, маркиз де Бриссар назвал именно этот дом. Значит, произошло нечто важное, и вместо барона тут будет другой руководитель организации. Этот момент Карно не нравился. Он привык доверять де Бацу и Бриссару, и не горел желанием увидеть третье лицо. Тем более, что обстановка в Комитете накалялась. С момента ухода Робеспьера два других триумвира явно вели собственную игру. Кутон был сама любезность, а вот Сен-Жюст… Сен-Жюст замолчал. Чаще всего он сидел, склонившись над бумагами, и что-то писал, лишь изредка подавая голос. Это действовало на нервы, потому что по его лицу невозможно было угадать, что он затеял. Карно тоже сохранял бесстрастный вид, хотя в глубине души жаждал заглянуть в чертовы листки выскочки. Ничего. Настанет и его час. А сейчас – встреча.

Карно открыл дверь своим ключом и вошел. Чиркнул спичкой. И вздрогнул от неожиданности, словно увидел призрака. Перед ним сидел барон де Бац.

Барон положил пистолет на шаткий стол, как только слабый огонек осветил лицо Лазара Карно. Потом неловко поднялся: проклятая нога не давала покоя, плохо вправленные кости по-прежнему мешали не только бегать, но и ходить. Зажег еще две свечи в давно нечищенном канделябре. Он пока что не знал, рад или не рад видеть генерала, так не знал, насколько их пути, возможно, разошлись за это время. Но видеть знакомое лицо, несомненно, было приятней, нежели созерцать чью-то чужую физиономию и гадать, можешь ты доверять этому человеку или не можешь. Опустившись на стул, де Бац едва справился с желанием потереть ноющую лодыжку, но вместо этого поставил на середину стола пыльную запечатанную бутылку, которую принес с собой.
- Рад вас видеть, генерал. Не хотите выпить за эту встречу?

- С удовольствием. - Карно не выдержал и улыбнулся. - И как там? На том свете? Кого из нас ждут следующими? - Он достал кинжал и ловко вскрыл бутылку. Затем, поискав глазами бокалы, обнаружил несколько запыленных, слегка побитых, но чистых сткаана, и два из них поставил на стол. - За возвращение, барон. Признаться, я рад вас видеть в добром здравии.

- Мерзко, генерал... на том свете, - барон отпил несколько глотков, потом поставил стакан на стол. - Я решился назначить вам встречу, так как меня очень интересует некоторые слухи... И я, право, не знаю, считать их провокацией или же имеет место весьма забавный случай.

- О чем вы? - моментально посерьезнел Карно. - Если о Робеспьере, то это не слухи, а реальность. Он ушел из Комитета, оставив там своего юного подопечного. Вашего друга Сен-Жюста.

- Нет, не о Робеспьере. Хотя о нем я тоже хотел спросить... Больше всего меня интересуют проводящиеся вами инспекции тюрем. Не кажется ли вам, что в Тампле происходит нечто... странное? Ходят смутные слухи, что сменили всех наблюдавших за дофином людей, отстранив старых по разным причинам. Потом, если не врут, в Тампле имел место какой-то переполох... а теперь там снова тихо, как в могиле... Мой человек видел в провинции ребенка, как две капли воды похожего на дофина, но может быть сходство только внешнее... Все вместе меня это беспокоит, Карно. И я хотел бы проверить эту версию. И для этого мне нужна ваша помощь.

Карно нахмурился. Инспекцией тюрем занимался Сен-Жюст, причем занимался весьма активно. С момента его возвращения он готовил доклад и на попытки втянуть его в обсуждения, лишь качал головой, обещая выступить, когда все будет готово. Тампль был в списке тюрем, где Сен-Жюст проводил инспекцию. Там же крутился Пейан... Карно внутренне содрогнулся, представив себе последствия подобного хода. На дофина возлагались огромные надежды и планы. Неужели Робеспьер переиграл их?
- Не мы, барон. - тихо сказал Карно. - Инспекцию затеял Сен-Жюст.

- Ну, собственно, уже без разницы, раз возникли определенные опасения и определенные догадки, - пожал плечами барон. - И я полагаю, что нам следует проверить эту версию... Но прежде чем изложить весь план, мне бы хотелось узнать ваше мнение. Как вы оцениваете такую возможность? Мне все время думается, что мы имеем дело с чудовищной провокацией, но в то же время все это довольно любопытно и теоретически возможно. Последствия я боюсь себе представить.

- Не надо о последствиях. - Карно снова разлил вино по стаканам и выпил. - Они чудовищны. Завтра с утра я найду способ взглянуть на дофина. Ведь они не могли посадить вместо него деревянную куклу! Дальше будем решать по обстоятельствам. - Карно выругался, не сдержавшись. - Если они похитили дофина... Я найду возможность это проверить.

- И сделаете большую глупость, если пойдете, - тихо сказал барон. - По правде говоря, первой моей мыслью и было то, что кто как не вы сможете проверить, но потом потом я вынужден был отвергнуть ее. Посудите сами, ведь ваше появление или же интерес к Тамплю может породить еще больше слухов и нет никакой гарантии, что визит этот останется тайной для всех. Похитители, если эта версия верна, насторожатся и примут соответствующие меры. Они на шаг впереди нас, а мы сейчас вынуждены метаться, не зная, чему верить... У меня есть мысль лучше. В Париже до сих пор живет и здравствует некая мадам Рамбо, гувернантка дофина. Она как никто другой знает мальчика и может опознать его. И если появление в тюрьме исключается по ряду причин, то мы вполне можем совершить поездку за город вместе с мадам. Что скажете?

Карно недобро рассмеялся. - А знаете, барон, нам в голову пришла похожая идея. Мне даже удивительно, как одинаково мы мыслим. Я не собирался идти в тюрьму. Лишь уточнить, находится ли дофин в своей камере. А дальше - все просто. Его сестра, принцесса Мари, давно умоляет устроить ей встречу с братом. Она даже пыталась голодать, отчаявшись допроситься жандармов, но ее затея провалилась. Что если удовлетворить ее желание?

- Насколько я понимаю, этим заведует бывшая Коммуна? - спросил барон. - Черт возьми, изумительная идея, но не стоит ворошить этот осиный улей. Если они найдут причину отказать, то найдут и инициатора этой затеи. И снова все переиграют. Не знаю, почему меня стал пугать Тампль, слишком много крыс там развелось... - де Бац поежился. - Впрочем, ничто не мешает реализовать оба плана и перестраховаться таким образом.

- А что если сделать так, чтобы гражданин Сен-Жюст узнал о моей идее? Ведь она вполне невинна. Вопрос соединения дофина с сестрой давно обсуждался, мне потребуется лишь напомнить. Подать мысль вслух. И проследить за реакцией Сен-Жюста. - Карно снова налил вино. ЕГо душила ярость.

- О, боюсь, что здесь не могу сказать ровным счетом ничего, - поднял руки де Бац. - Я не настолько хорошо знаком с обстановкой среди ваших коллег, поэтому и право решать принадлежит вам... Если мне будет позволено напомнить о моей части плана, если вы, разумеется, принимаете ее, я бы хотел просить вас отогнать наблюдателей от дома Рамбо, если это возможно. Дальше мой человек поедет с ней в провинцию и через несколько дней женщина вернется на прежнее место. Я не знаю, следят ли за ней, но ее могут обязать отмечаться в Комитете по надзору или же что-то в этом роде...

- Я сделаю это даже, если мне потребуется рискнуть собственной шкурой, - медленно произнес Карно. - Он не переставал думать о переговорах с Кобургом и грандиозных планах, которые летели к черту из-за Робеспьера и его прихвостней.

- Вы сейчас злитесь, - барон налил вина себе и своему собеседнику. - Умоляю вас всем, что для вас свято: тщательно все взвесьте прежде, чем действовать. Злость - плохой советчик в подобных делах, а мне бы не хотелось, чтобы рискуя, вы поплатились головой.

- Злость - плохой советчик. - повторил Карно. Затем поднял бокал. - За ваше возвращение, барон. И за короля Франции Людовика Семнадцатого.

Осушив бокал, де Бац поднялся. - Я буду ждать вас здесь через день в это же время, генерал. К сожалению, это - единственное место, где мы можем спокойно говорить. А теперь мне пора. - Сунув в карман футляр с кларнетом, де Бац спрятал волосы под видавшую виды соломенную шляпу и взял подобие трости, на которую опирался при ходьбе. Уже у двери он обернулся и прибавил: - Если не послезавтра, я буду ждать еще через один день и так далее. Позвольте поелать вам удачи, генерал.

- И вам, барон. - усмехнулся Карно. - Берегите себя. - Когда за бароном закрылась дверь, Карно еще долго сидел в одиночестве, продумывая детали свалившейся на него информации.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Сен 02, 2010 1:20 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Комитет общественного спасения

Сен-Жюст, Колло, Приер, Кутон, Карно и другие

Сен-Жюст поднял голову от бумаг только после того, как комната заседаний Комитета общественного спасения заполнилась коллегами. На душе было тяжело. Привычное чувстсво в последнее время. Вот они – коллеги и когда-то - соратники. Сен-Жюст помнил, каким мальчишеским счастьем было переполнено его сердце, когда Робеспьер произнес слова о том, что он, Сен-Жюст, введен в состав Комитета. В тот миг он считал, что достиг чего-то важного, и принялся за дело рьяно, старательно и от души. Он старался выступать почти на каждом заседании и, когда видел одобрение в глазах таких опытных политиков, как Барер или Ленде, преисполнялся гордостью, как ребенок. Куда все ушло? Почему они стали врагами? Ведь фактически, все они нацелены на одно и то же. Только теперь между ними – стена. И после ухода Робеспьера они смотрят на него, как на врага, словно ожидая удара. А ведь у них до сих пор осталось много нерешенных вопросов. К примеру, только вчера, просидев полночи над бумагами Бюро полиции, Сен-Жюст пришел к неутешительному выводу о зловещей роли американцев, набирающих силу. В то время, как все кричат об Англии и Питте, американцы постепенно захватывают капиталы в свои руки и ведут свою отчаянную игру. И догадаться об этом несложно – достаточно проанализировать факты. Злоупотребления выпуском необеспеченных ассигнантов. Они падают все ниже, доходя до 50, 40, 30 процентов от номинала. И режим максимума лишь угубляет сложившееся положение. А что делает министр финансов Камбон? Кричит о том, что для стабилизации экономики нужно гильотинировать врагов революции. Плюс – трансферты французских капиталов в Америку, при условии падения курса ассигнантов. Безусловно, Камбон в этом замешан. И дело Комитета разобраться с этим, вместо того, чтобы подписывать приговоры пьяным санкюлотам, которые позволили себе лишнее слово во время «братской трапезы»…

Сен-Жюст думал об этом, пока Ленде зачитывал отчет по продовольствию. Пока Приер говорил о народных представителях в Италийской армии. Пока Карно… А вот Карно сегодня был неожиданно тих и покладист. Вот только лицо его было бледнее обычного. Даже Барер, кажется, это отметил, потому что периодически делал попытки втянуть его в разговор.

… -хотелось бы узнать, о чем думает гражданин Сен-Жюст? Или он так презирает наше общество, что не готов с нами поделитсья?

Голос Бийо. Скорее всего, хочет задеть его и вызвать на грубость. Не выйдет.

- Я заканчиваю свой доклад, который намереваюсь прочесть здесь, в вашем присутствии, - сдержанно ответил Сен-Жюст. – Я внимательно слушаю обсуждение и готов воспроизвести по памяти самые важные строки из выступления граждан Ленде и Приера.

Клод Приер молча уставился в свои бумаги, чувствуя, как взгляды коллег теперь скрестились на нем. И что, граждане? Господи, они, кажется ждут, что он вступит в полемику. Единый Комитет! Кто теперь кричит о единстве, когда каждый читает доклад от своего, фактически подчиненного ему ведомства и доклад этот редко кто слушает. Разумеется, бывают и исключения, как сейчас. Поэтому он не станет оправдывать ожидания и подобно Колло вступать в лишние пререкания. Не нужно. - Как только прибудут депеши, я составлю более подробный доклад, который хотел бы обсудить  с вами, коллеги, а также с гражданами Карно и Сен-Жюстом, коль все мы занимаемся вопросами, касающимися армии, - только и сказал Приер. И, словно в ответ на недавнюю мысль, в пикировку немедленно вступил дЭрбуа.

- Граждане, мы ничего не имеем против докладов, касающихся ваших ведомств! - сказал Колло, пользуясь возможностью высказаться. Хотя почему пользуясь? Теперь его слушают. Никто не шипит, не отпускает ядовитые замечания, не нужно сидеть, как на иголках, изучая чернильные пятна на столе. Только это не приносит удовольствия, так как над ними до сих пор висит призрак гильотины. Еще более четкий, чем прежде. Конвент, Комитеты... А почему никого не волнует общественное мнение? Якобинский клуб еще никто не отменял... И нужно пока не поздно брать инициативу в свои руки. - Но почему никого не интересуют вопросы, касающиеся общественности? Якобинский Клуб собирался передать на рассмотрение несколько петиций, но где же они закончили? Я лично их не вижу ни здесь, ни у секретаря... - А вот это было, пожалуй лишним. Поговаривали, что секретарь - шпион Робеспьера, только никто не мог этого доказать, разумеется. И если это так, то петиции, скорее всего, будут рассматривать не они. Жаль. И бесит.

- А где они закончили? - поднял глаза Кутон. - Вы правы, гражданин дЭрбуа, это стоит выяснить. В кои-то веки должен с вами согласиться. А откуда вы знаете о петициях? - Кутон вежливо улыбнулся. Инвалид. Слабый и беспомощный. Никогда еще его физическое уродство не приносило ему столько неудобства. Сейчас, когда за спинами смыкались недоброжелательные взгляды, хотелось, как никогда, быть здоровым и полноценным членом общества. Но он был прикован к креслу и лишен возможности что-то делать. Вот сейчас все застыли, поглядывая друг на друга. Тепреь тут всегда так - холодно и неуютно. Все ждут развязки. И приходится слушать таких, как дЭрбуа. И улыбаться. И строить из себя идиота.

- Как это - откуда? - вытаращился на калеку Колло. По правде говоря, он был действительно удивлен вопросом и даже не стал этого скрывать. И, похоже, не только он: Клод Приер слегка приподнял голову, вслушиваясь в разговор. Но не поднял глаз от бумаг, сохраняя на физиономии полное безразличие. Интересно, правда ли то, что Кутон в последнее время испытывает сильные боли и вынужден употреблять лекарства на опии? Говорят, это расслабляет мозг, даже если опия там крошечная доза. А может, врут. Кутон слишком осторожен, чтобы не думать о последствиях, а то было бы... еще одним меньше. - Гражданин Кутон, простите, но вы, кажется, запамятовали. Я стараюсь не пропускать заседания Клуба и кому, как не мне знать о петициях.  Хотя, возможно, их не отправили... Но вопросы, касающиеся общественного мнения так же нуждаются в обсуждении... В том числе и в самом Клубе, где, если вы не возражаете, граждане коллеги, я выступлю с докладом.

- Здесь некому возражать, коллега. - заметил Карно. - Властитель общественного мнения посчитал наше общество недостойным своего присутствия. Выступайте. Расскажете. Если это все, предлагаю разойтись и немного поработать. Или нет? Кто-то желает что-то сообщить?

- Ах, - отмахнулся Колло. - Я уже сказал, что хотел. Что толку сотрясать воздух? - Он сел на свое место, привычно уткнувшись в бумаги на столе. Какая прелесть, все заседания теперь стали похожи одно на другое! Разве это не то, чего они хотели? Можно пройти на ушах вот по этой самой комнате и каждый будет озабочен лишь сохранностью своих собственных бумаг. И никто не заинтересовался его выпадом в адрес Клуба. А зря. Там слушали Робеспьера. Там была его епархия. Там была сила, которую коллеги не брали в расчет, так как редко посещали заседания - только в том случае, когда планировалось нечно очень важное. А Приер, кажется, даже и не был якобинцем, а приходил туда по билету. Жаль. Очень жаль, что граждане коллеги столь недальновидны. Придется самому понемногу менять мировоззрение граждан завсегдатаев Клуба. Тогда Робеспьера ожидает полная изоляция и останется либо идти на уступки, либо... не идти. Вот дальше этого тонкого момента мысли Колло не заходили. Не лишится бы головы, думая так. А успехи и неудачи будем отмечать по мере возникновения.


Карно взглянул на Барера. В последнее время они понимали друг друга с полуслова. Сейчас Барер заговорит при необходимости о внешней политике. Говорить он мог долго. Вот и прекрасно. Нужно протянуть как можно больше времени, чтобы сообщить гражданину Сен-Жюсту новости позже. Проследить его реакцию на новости будет проще, если на улицах будет немного народу.

Сен-Жюст слушал, как коллеги обмениваются короткими фразами о Якобинском клубе. Игра понятна. Колло желает воспользоваться отсутствием Робеспьера, чтобы наладить потерянные позиции. Лионские петиционеры забыты, и он готов вновь предстать героем – комитетчиком, раскрывающим душу якобинцам. Недальновидный глупец. Он рассчитывает на то, что его будут слушать и забудут о Робеспьере. Что ж, пусть тешит себя надеждами. Так спокойнее – хотя бы при деле. Тем временем Барер поднял вопрос о тюрмах. Что ж, об этой инспекции уже давно говорят, и глупо будет промолчать. Сен-Жюст вежливо кивнул Бареру, соглашаясь с ним, и поднялся.

- Граждане коллеги! Я хотел бы представить вам некоторые тезисы, которые мне бы хотелось включить в свой доклад, составленный на основании инспекции тюрем. Как вы знаете, я объехал парижские тюрьмы, собирая информацию и факты. И, должен сообщить, что пришел к неутешительным выводам. Наши тюрьмы наполняются гораздо быстрее, чем наше правосудие может их разгрузить. Количество заключенных на сегодняшний день превышает восемь тысяч человек. Условия, в которых они содержатся, словами не передать. К примеру, в Консьержери я наблюдал, как в комнате, которая примерно в три раза меньше нашей, содержится двадцать шесть человек. Они сидят рядом, на гнилых мешках с соломой, и поедают крыс. Болезни, голод и эпидемии – вот картина жизни для тех, кто не способен заплатить за свое содержание несколько су в день, чтобы их пересадили в клетку немного менее заполненную. Знаю, Бийо, что вы сейчас скажете – Сен-Жюст предостерегающе поднял руку, - вы уже давно поднимаете вопрос об очистке тюрем путем передачи мятежников в Революционный трибунал. Но это – не метод. – Сен-Жюст продолжал зачитывать свой доклад, приводя цифры и выводы, делая упор на судебных ошибках и комментируя наблюдения. Доклад получился увлекательным настолько, что на некоторое время даже обычно отстраненный Ленде забыл о своих бумагах и поднял голову. – Через несколько дней я представлю окончательный вариант доклада, который намерен зачитать в Конвенте, - завершил свою речь Сен-Жюст. Даже бурчание Бийо-Варенна не испортило настроения. Это было хорошее выступление и на секунду Сен-Жюсту показалось, что они снова – в 93-м году, когда Комитет был одним целым.

- Прекрасная работа, Сен-Жюст, - подал голос Карно. - Кстати, я тоже хотел поднять вопрос о тюрьмах. Точнее, об одной. О Тампле. Три месяца назад мы поднимали вопрос о маленьком Капете, который там содержится, и о его сестре. С тех пор, как их разъединили, дочь Капета регулярно устраивает показательные выступления, требуя встречи с братом. По гооду ползут нехорошие слухи о том, что якобинцы морят голодом эту гражданку, а, между тем, нам вряд ли хочется прослыть извергами. Предлагаю поднять вопрос о ней. Либо приговорить к смерти, либо удовлетворить ее желание. Не понимаю, почему бы не позволить ей видеться с братом.

Сен-Жюст похолодел. Что значит этот выпад, произнесенный таким спокойным и будничным тоном? Карно знает? Или бьет наобум? Он решил промолчать, чтобы послушать реакцию остальных.

- Приговорить к смерти из-за того, что она хочет видеться с братом? - удивленно поднял брови Приер. Остальные, казалось, были удивлены не меньше. Даже Бийо, казалось, не нашел, что сказать. Ну надо же... Вот только за это, казалось бы, вполне обычное желание они еще не казнили. Приер не стал скрывать гримассу отвращения. - Вы полагаете, что если мы отрубим ей голову, не пойдут слухи еще более... нехорошие? Право, Лазар, мне кажется, что ты несерьезен сейчас. Получасовое свидание и у вас будет повод значительно снизить количество дурных слухов, потому как прекратяться показательные выступления.

- Потакать выродкам Капета?! - подпрыгнул на стуле Колло. - Приер, ты забываешься! Послушай со стороны, что ты несешь и пусть тебе хотя бы станет стыдно молоть такое в присутствии коллег! -

- Колло, - Клод Приер постучал костяшками пальцев по столу. - Тебе, в свою очередь, не стыдно молоть то, что ты мелешь сейчас? Дети Капета заключены в Тампль не просто так, а по политическим соображениям. И действительно, незачем способствовать распространению дурных слухов о том, что мы скверно с ними обращаемся. У нашего любимого Питта, знаешь ли, тоже есть шпионы.

- Я тоже не вижу ничего дурного в этом свидании, - подал голос Кутон. - Он не кривил душой. Выпады против детей Капета неизменно гасились Максимильяном. Сейчас, когда он отсутствует, следует поддержать его. Кутон взглянул на Сен-Жюста, но тот, кажется, был слишком погружен в свои размышления. Его лицо выглядело настолько отстраненным, что Кутона охватила злость. Антуан слишком погрузился в дела Бюро, а между тем, его голос тоже имеет значение на заседаниях Комитета.

- Я не против, - пожал плечами Сен-Жюст. Хотелось швырнуть бумаги в лицо Карно и выбежать из этого гадюшника, чтобы скакать в Медон. Связаться с Робеспьером и обсудить внезапно свалившуюся проблему. Карно заговорил об этом не просто так и мастерски разыграл свою карту, поставив под удар всю затею. Принцесса - одна из немногих, кто сможет легко заметить подмену. Ее не обмануть. Но спорить сейчас - значит выдать себя. Поэтому Сен-Жюст, сделав над собой усилие, спрятался за маской безразличия, продумывая пути к отступлению. - Я собирался завтра быть в Тампле. Могу передать распоряжение Комитета.

- Раз коллеги считают, что каприз дочери Капета следует удовлетворить, я умываю руки, - подытожил Карно, пожимая плечами. - Действуете, Сен-Жюст. Комитет, как видите, не возражает против получасового свидания.


.... По окончании заседания Карно вышел первым. Ход сделан. Остается приставить к Сен-Жюсту своих шпионов. И если он направится в Медон, значит, информация, которую сообщил барон, верна. Плохо это или хорошо? Если грамотно воспольщоваться ситуацией Робеспьер будет повержен гораздо раньше, чем они думали. И наступит порядок и покой. Карно улыбнулся своим мыслям. Возможно, триумвиры рано отпраздновали победу.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just


Последний раз редактировалось: Eleni (Пт Сен 03, 2010 5:02 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Сен 03, 2010 1:29 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Медонский замок.

Робеспьер, Сен-Жюст, Луи-Шарль.

Поздний ужин подошел к концу еще час назад. Огюстен и Жюльетт удалились, Гийом ушел на кухню заваривать в очередной раз кофе, Никола дремал. Как, впрочем и ребенок, которого сегодня решили приучить к полезному труду. В результате он очень устал, деля время между играми и посильной помощью то Никола, то Гийому и теперь, разумеется, крепко спал на низкой кушетке у окна. Робеспьер продолжал просматривать корреспонденцию, привезенную сегодня Огюстеном, попутно делая заметки в блокноте. Особый интерес представляли собой декреты из Клуба якобинцев, которые планировалось отправить на рассмотрение в Комитет. Ничего особенно важного, однако в ближайшее время придется направить некоторые мысли в нужное русло, для чего, разумеется, придется выступить. А вот несколько писем требуют ответа, чем можно заняться завтра утром. Взрыв ругани, донесшийся из коридора и многообещающее: " Уши оторву"!!! произнесенные голосом Огюстена только подтверждали его опасения насчет осадного положения в замке. Похоже, его брат стал жертвой розыгрыша... На некоторое время он снова погрузился в корреспонденцию, притом настолько, что отметил скрип отворяемой наружной двери, гул голосов и шаги, как нечто совершенно постороннее. До тех пор, пока дверь в столовую не распахнулась. Пока не вскочил Никола, с грохотом опрокинув стоявший рядом табурет. Пока он сам, подняв голову, не увидел на пороге бледного как смерть Антуана Сен-Жюста.

- Антуан, - он тоже поднялся, так как никогда не видел у соратника такого взгляда. - Присядь. Выпей вина и успокойся. Потом мы поговорим в спокойной обстановке.


- Нет времени. Где можно поговорить? - Сен-Жюст быстро оглядел гостиную. Ребенок, прикорнувший на кушетке, и растерянный Никола. - Гражданин Дидье, прошу вас... - Никола быстро закивал головой и удалился, прикрыв за собой дверь. - Максимильян, проведи меня в помещение, где мы сможем обсудить... И дай мне воды. - Сен-Жюст стащил с головы шляпу и сбросил плащ.

Робеспьер молча взял из буфета два стакана, один из который наполнил водой, а второй - вином. Потом кивком указал на спящего ребенка: - Мы можем подняться наверх или же выйти в сад, как предпочитаешь.

- За мной могут следить, хотя я сделал все, чтобы...- Сен-Жюст махнул рукой, в сторону лестницы. Где-то наверху раздавались голоса. Клери и Огюстен. Интересно, как отреагировал Огюстен, узнав, во что его втянули. Отвлекающая мысль Потом, все потом. Сен-Жюст выпил воды, затем - вино. Затем заговорил. В сжатой форме он пересказал, что произошло на сегодняшнем заседании Комитета. Затем последовал рассказ о том, как он в течение двух часов работал над бумагами, как ушел из Тюильри последним и направился в гости к старому блеранкурскому приятелю - заядлому картежнику Мартину Лирандье, который приехал в Париж год назад и устроился переписчиком в один из многочисленных комитетов по его протекции. Как пил в его компании и играл в карты, как пригласил прогуляться по городу, чтобы отметить выигрыш, как довел его до одного из агентурных таверн, напоил и, смешавшись с толпой, направился к одной из своих знакомых проституток, по совместительству - давней осведомительнице Бюро, обслуживавшей клиентов прямо в таверне. А затем покинул таверну через потайной ход, известный лишь некоторым сотрудникам Бюро полиции. - Максимильян, возможно, я неизлечимо болен подозрительностью, но я должен был предусмотреть любое развитие событий. Через час я должен уехать обратно, чтобы выйти из той же самой таверны в компании того же самого человека. За это время нам надо решить.... - Сен-Жюст поискал глазами бутылку вина, затем вспомнил о том, что не ужинал, и махнул рукой.

- Не успеешь, - тихо сказал Робеспьер. - Ты не успеешь вернуться тем же путем, что приехал сюда. В особенности, если за тобой следили. Но я думаю, что этот вопрос нам поможет прояснить Жюльетт Флери, следящий непременно должен укрыться где-то в окрестностях замка, чтобы знать, какой дорогой ты намерен вернуться и, возможно, передать сообщение далее. Ночью заставы проверяют еще тщательнее обычного, поэтому я советую выехать под утро. Здесь ты сможешь отдохнуть несколько часов. Теперь о Тампле. Не думаю, что тебе стоит появляться там даже затем, чтобы передать сообщение. Тем ты навлечешь на себя еще большие подозрения. Сестра дофина, я слышал, довольно неглупая девица? Впрочем, у нас есть только одна возможность избежать разоблачения: дать понять, что ее брат жив и тем самым пресечь попытку паники.

- Как, Максимильян? Как дать понять? Какой бы она не была, но, увидев Жака, она не сможет сдержать крика, потому что Жак болен. И он - не Луи Шарль. Я думал о том, чтобы предупредить ее. Дать понять, что своим молчаньем она спасет ему жизнь. Что он в безопасности. Черт возьми, Максимильян, нет смысла злиться и размышлять, откуда они могли узнать. Кому мы можем доверять? - В голову стрельнула шальная мысль о Страффорде. И тут же была отметена. Несмотря на то, что жизнь поставлена, он никогда не сможет попросить его о таком одолжении. Хотя о Страффорде теперь говорят, как о прекрасном враче, и его можно было бы привлечь, как специалиста... Устроить это... Сен-Жюст мотнул головой, прогоняя эту идею.


- Постой, Антуан. Даже если найдется человек, которому мы доверяем, он не сможет говорить с ней, так как любое сказанное слово навлечет ненужные подозрения. Но с другой стороны... С другой стороны, слова могут быть не нужны, - Робеспьер задумался, глядя в окно. - Поставим вопрос немного иначе: кто из тех, кому мы можем доверять остался в Тампле?

- Пейан клянется, что все четверо новых охранников дофина - проверенные люди, - заговорил Сен-Жюст. - Плюс - врач и повар. Я думал о том, что кто-то, кто окажется рядом с гражданкой Капет, может просто произнести слова "ваш брат передает вам поклон и сообщает, что с ним все в порядке". Затем добавить - "Пойдемте, вам предстоит свидание". Поначалу она удивится этой фразе. Но, увидев Жака... А каков твой план?

- Все гораздо проще... и даже как-то банально... - пробормотал Робеспьер. - Даже не интересно рассказывать. Я спущусь вниз на некоторое время. Пойдем со мной. Ты, наверное, не ужинал...

Сен-Жюст проследовал за ним, заинтригованный переменой в настроении. Казалось, Робеспьер совершенно не был обеспокоен его рассказом, тогда как сам Сен-Жюст был далеко не уверен в том, что можно будет легко справиться с возникшими трудностями.

***

Спустившись вниз, Робеспьер осторожно потряс спящего ребенка за плечо, предварительно убедившись, что в комнате никого нет, кроме него и Антуана. Известие выбило его из колеи, но не настолько, чтобы прекратить борьбу. Мысль перешла в более конструктивное русло, так как если думать о том, что кому-то известен факт похищения... проще сразу остричь волосы, чтобы не утруждать Сансона. Несмотря на кажущуюся безнадежность, один единственный шанс оставался и этот шанс нужно было использовать. - Проснись, Шарль. Проснись и послушай меня, - Робеспьер сделал еще одну попытку разбудить крепко спящего ребенка.

- Что случилось, Франсуа? - Шарль протер глаза и с удовольствием потянулся, зевая. - Мне снилось, что я путешествую на корабле, и знаешь, куда... - он замолчал, заметив в комнате незнакомца, и вскочил. Незнакомцы среди ночи в гости не приходят. Значит, точно что-то случилось. Сердце бешено забилось. - Нас выследили враги? Кто этот гражданин?

- Нас могут выследить враги, если мы срочно что-нибудь не придумаем, - тщательно взвешивая каждое слово, сказал Робеспьер. - Пожалуйста, подумай о том, что мы можем передать в Тампль твоей сестре? Что-то, что знает только она и ты, а больше никто. Это очень важно, поэтому я не хочу, чтобы ты давал ответ прямо сейчас. Подумай. Нужно нечто такое, что мы могли передать ей не на словах и что служило бы известием о том, что с тобой все в порядке. Понимаешь, что я имею в виду?

- Понимаю, - прошептал Шарль и побледнел, как полотно. Некоторое время он переводил взгляд с Робеспьера на молодого человека, стоявшего у окна, скрестив руки. Молодой человек, казалось, вообще не обращает на него внимание. Он был похож на военного. Вот также однажды стоял генерал Лафайетт, когда принес дурные вести.

- Возможно, у вас была какая-то игра, о которой известно только вам двоим, - подсказал Робеспьер, отметив, что ребенок оцепенел от ужаса и отказывается думать. Черт. Не торопиться с ответом... легко сказать, когда нужно торопиться с решением. Однако не следует нагнетать обстановку, иначе испуг перерастет в панику. - Это может быть какой-то условный знак, который можно передать не на словах. Но это и не должна быть записка. Постарайся вспомнить, ведь Антуану нужно время, чтобы вернуться в Париж.

Сен-Жюст нетерпеливо теребил рукоятку кинжала. В комнате повисла напряженная тишина. Маленький Капет, судя по всему, такой же туповатый бездельник, как и его отец. Хотя, с другой стороны, что в этом удивительного? А Робеспьер, однако, смог войти к нему в доверие. Молодец. Сам Сен-Жюст о детях имел весьма далекие представления, и не очень знал, как именно с ними разговаривать. А Максимильян нашел слова и верный тон. Похоже, ребенок к нему тянется. Бедный Максимильян, можно себе представить, каково ему ежечасно вытирать сопли королевскому отродью. Ведь скоре всего, этот мальчик не только туповатый, но и капризный.

- Приведение. Приведение в салфетке. "Соломенный Матье". Так его звали, - выдавил из себя Шарль. - Платок и охотничья спичка. - Слова выговаривались с трудом. Он совершенно терялся, когда нервничал, и становился косноязычным. Реакция на страх и унижения, к которым он привык в Тампле.

- Платок и спичка? - терпеливо переспросил Робеспьер. - Это все, что тебе понадобится, чтобы смастерить игрушку?

Шарль закивал. Затем взглянул на Робеспьера покрасневшими глазами. - Но никто не должен видеть. Это секретный "Матье".

Сен-Жюст хотел что-то сказать, но, передумал и с едва скрываемым раздражением покинул комнату. Счет идет на минуты, а в его присутствии Капет, кажется, вообще не способен мыслить.

- Кто-то его все равно увидит. Однако мы приложим все усилия, чтобы его увидело как можно меньше людей. Думаю, что здесь мы сможем найти все необходимое, - Робеспьер подошел к буфету и открыл верхний ящик, в который складывались мелочи наподобие тех, которые всегда должны быть под рукой. Спички нашлись быстро, а платок был у него и так. Внимательно осмотрев кусок ткани, он убедился, что платок чист, без монограмм и каких-либо особенностей: просто платок, один из тех, что покупают дюжинами в любой лавке. Впрочем, на всякий случай он вооружился ножницами, он срезал ткань на углах в виду того, что там несколько отличался шов. Затем протянул платок и спички ребенку. - Держи. Сколько тебе понадобится времени?

- Я же понял, что надо сделать быстро. - Шарль заметно повеселел, когда остался один на один с Робеспьером. - Мне еще нужна краска. Черная. Я поднимусь в свою комнату. У меня там все есть, что нужно. - Он взял платок и спички и побежал вверх по лестнице.

Сен-Жюст, стоявший за дверью, вошел, как только из гостиной вылетел маленький Капет. Робеспьер сидел за столом, погруженный в свои мысли.

- Сочувствую, - коротко сказал Сен-Жюст.

- Ты о чем? - спросил Робеспьер отвлекаясь от невеселых мыслей. Сейчас его больше всего занимала последовательность действий, необходимая для того, чтобы без лишних подозрений доставить игрушку. К счастью, она небольшая. - Думаю, что эта памятка будет готова раньше, чем ты закончишь ужинать. Передашь ее Пейану, он же найдет способ доставить ее по назначению. Так как бывшая Коммуна все еще ответственна за узников Тампля, они не имеют права разрешать встречу без присутствия должностных лиц. Теоретически возможно лишить их ответственности, но этот скандал никому не нужен, даже Карно. Таким образом Пейан в любом случае будет в Тампле.

- Я о маленьком Капете. По-моему, несносный ребенок. Эта миссия должна была достаться мне, и сейчас я вижу, что вряд ли нашел бы с ним общий язык. Как тебе удалось его приручить? Мне казалось, в таком возрасте, как у него, уже неплохо соображают, где враги, а где друзья. И я боялся, что его придется держать взаперти. Однако, он бегает тут, как хозяин... - Сен-Жюст поймал себя на мысли, что рассуждает пристрастно. Но ребенок короля не вызывал в нем никаких добрых чувств. Он гораздо больше сочувствовал маленькому Жаку из Консьержери, больному ребенку, лишенному детства. - Пейану я все передам. Правда, не уверен, что смогу проникнуть к нему незамеченным. Боюсь, что придется рискнуть и подождать до утра, а затем просто вызвать его для переговоров к себе в кабинет.

- От официального визита будет больше вреда, чем пользы, - сказал Робеспьер. – Антуан, если я хочу сказать кому-нибудь что-то очень важное, но не имею возможности говорить в наедине, то встречаюсь с этим человеком в совершенно обычном месте. Но не зажимаю себе рот двумя руками, а говорю буквально о погоде и как только предоставляется возможность излагаю ему свою информацию. Утром возьми с собой большую папку и набей ее разными бумагами. Зайди домой к Пейану перед завтраком и отдай нашу посылку. Те, кто, возможно, станут за тобой следить, в первую очередь заинтересуются содержимым заметной папки и никому не придет в голову, что дело вовсе не в ней. Захотят проверить содержимое – можешь им ее подарить. Делай то, что ты делаешь обычно, только так не вызовешь подозрений. Что касается ребенка… он доставляет мало хлопот в отличие от взрослых, хотя, признаться, я ожидал обратного, - Робеспьер намеренно не стал вдаваться в подробности, так как предмет их разговора мог неслышно спуститься, хотя его и покоробило слово «приручить». – Ты несколько преувеличиваешь, когда говоришь о приручении. Я просто веду себя как обычно и не заискиваю.

- Еще не хватало, - недобро усмехнулся Сен-Жюст. - Я не считаю, что дети в ответе за ошибки родителей, но сомневаюсь, что из королевского сына может выйти что-то путное. А твой совет учту. Теперь перестану удивляться, зачем ты приходишь иногда с такой кипой бумаг, если собираешься просто поговорить. Кстати, сколько ты собираешься держать тут ребенка? Каковы твои договоренности? Даже если нам удастся решить вопрос с его сестрой, он не может проживать тут вечно. Мы подозреваем, что Карно связан с роялистами. И если он о чем-то догадался, то он предпримет и другие попытки.

- Из детей, Антуан, вырастает то, что делают из них взрослые, образно говоря, - вздохнул Робеспьер. - Важно заполнить некоторые пробелы в воспитании и в конечном итоге ты имеешь то, что имеешь. Я не могу ничего сказать о сроках, к сожалению. В дипломатической переписке сложно соблюдать четкую договоренность, плюс секретность. И я бы предпочел говорить о делах не здесь, так как не все осведомлены о дальнейших планах так хорошо, как к примеру ты. Насчет Карно... мы это давно подозреваем и даже пытаемся доказать, если ты вспомнишь найденное тобой же письмо. Но пока что у нас нет веских оснований для подозрений. Не будет их и у Карно, если в Тампле все пройдет, как планируется. Без действительно видимых и обоснованных причин слова Карно будут восприняты как раздувание смуты, не больше. О всевозможных похищениях столько говорилось, что это никому не интересно.

Сен-Жюст не успел ответить. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Луи-Шарль, сжимая в кулаке нечто, завернутое в платок. - Франсуа! Я... - ребенок осекся. На лице отразилось смятение, испуг, затем он, поймав взгляд Сен-Жюста, машинально сдвинул брови и стал смотреть исподлобья. Сен-Жюст отвернулся. Тогда Шарль быстро подошел к Робеспьеру и сунул ему свое сокровище в карман сюртука.

- Ты хочешь, чтобы я остался тут? Этот гражданин хочет задать мне вопросы? Или мне побыть в своей комнате? - обратился он к Робеспьеру.

- Я все равно сейчас уйду из этой комнаты, поэтому ты вполне можешь подняться к себе и снова попытаться заснуть. Полагаю, завтрашний день начнется как обычно, а это значит, что Гийому, возможно, снова понадобится твоя помощь, - спокойно сказал Робеспьер. А что касается вопросов... вопросы вполне могли возникнуть, притом по ходу действия и в его отсутствие. Знать бы какие, чтобы пользуясь случаем получить на них ответ. В голову ничего не приходило, а Антуан, видимо, отказывался думать, невольно избрав ту же тактику, что и Огюстен. Тем не менее он обратился к соратнику: - Антуан, если у тебя есть вопросы, на которые мы можем получить ответ сейчас, то пожалуйста задай их.

- Конечно, у меня есть вопросы, - Сен-Жюст поймал тактику соратника. Робеспьер, судя по всему, приручил этого ребенка мягким обращением. ЧТо ж, это можно понять. Даже обычному человеку неприятно сидеть в тюрьме, а дофин, скорее всего, вкусил достаточно "радостей жизни" от жандармов и охранников. Он запуган, подавлен и не воспринимает информации от тех, кто враждебно настроен. - Мне нужно знать историю этой вещи. Что передать на словах, если гражданка Капет, точнее, Мари, - поправился он, - засомневается. - Глаза Шарля округлились и он начал крутить головой. - Это важно, Шарль, - сказал Сен-Жюст еще мягче. - Твоя сестра может нам не поверить. Она не менее напугана, чем ты.


- Антуан прав, - кивнул Робеспьер, слегка улыбнувшись. Соратник мгновенно изменил поведение, что радовало: в данной ситуации нечего и думать о том, чтобы добиваться чего-то с помощью кнута, пусть даже дело касается простого ответа на простой вопрос. - Твоя сестра может засомневаться в том, что игрушка сделана твоими руками. Не нужно подробно рассказывать всю ее историю, если это тайна, но должно быть что-то, что позволило бы рассеять сомнения. Нам очень важно, чтобы все случилось так, как задумано, иначе все зря.

- "Соломенного Матье" нужно повесить на дверную ручку. Это будет означать, что место встречи переносится, потому что секрет раскрыт. - тихо сказал Шарль, опустил глаза. До слез захотелось увидеться с сестрой. Они не всегда ладили с Мари. Она обижалась, потому что считала, что мама балует его и любит больше. Мари всегда воспитывала его и одергивала. Мари не любила, когда он просил ее поиграть с ним, потому что была взрослой. Но играла. Потому что была очень умной и воспитанной девушкой. А однажды произошло нечто такое, что навсегда изменило ее отношение. В тот вечер в Версале были гости, а Мари проникла в мамину комнату, чего делать категорически не разрешалось, и стала примерять ее украшения. Шарль следил за ней и вошел в тот момент, когда сестра, чуть не плача, собирала по полу раскатившиеся жемчужины - она случайно порвала одно из самых любимых маминых украшений. "Беги, ябедничай", - зло сказала сестра и отвернулась. На следующий день разразился ужасный скандал. И когда он подошел к маме, и, дернув ее за рукав, краснея и бледнея, признался ей, что это он, Шарль, порвал прекрасное колье, чтобы посмотреть, как устроены жемчужины, на лице Мари отразилось изумление. С тех пор она всегда играла с ним в пиратов и даже иногда рисовала карты. "Соломенный Матье" был персонажем одной старой сказки о приведениях, и они с Мари придумали, как он выглядит, чтобы подавать друг другу секретные знаки.

- Вы часто пользовались этой игрушкой или же никто кроме вас двоих не знает ее секрет? - быстро спросил Робеспьер. Гениально и просто, однако подобную систему оповещения можно было использовать и в самом Тампле хотя бы во время "заговора гвоздик" при участии знаменитого де Баца. Если так, то это может как сыграть им на руку, так и послужить причиной грандиозного провала, если секрет кому-то известен. - Это очень важно.

- Нет, нет, этот секрет мы поклялись никогда и никому рассказывать! - затряс головой Шарль. - "Соломенный Матье" не любит, когда на него смотрят, он живет только ночью, он приходит только, когда нужна его помощь, он - талисман пирата Дрейка, он приносит удачу, но только один раз, если продеть его через дверную ручку и долго-долго смотреть на него, можно услышать, как он поет старинную песенку - заклинание для морских волков. Только у меня пока ни разу не получалось. - выпалил Шарль на одном дыхании. ------ Сен-Жюст не сдержался и улыбнулся. - Забавно. Возможно, дело в том, что продевать через дверную ручку "Матье" можно далеко не всегда. Попробуй в полнолуние. Мое приведение приходило именно в полнолуние, причем звезд на небе должно было быть видно не меньше тридцати семи. А фигурку от полнолуния до полнолуния нужно было хранить... - он взглянул на Робеспьера и смутился. - Как-нибудь в другой раз расскажу.

- Где? - механически спросил Робеспьер. Признаться, он довольно внимательно слушал нехитрую историю и в конце концов заинтересовался разгадкой. - Где нужно было хранить?

- Зашитой в матрас, - растерянно проговорил Сен-Жюст, с удивлением взглянув на соратника. Их юный пленник тем временем застыл, глядя горящими глазами. - А звали его "Бородатым Рене". Он приносил удачу путникам и благоволил к путешественникам. В давние времена человек, которому покровительствует "Рене", мог отправиться в любое путешествие и всегда быть уверенным, что найдет ночлег и ужин. Не волнуйся за своего Матье. Он в надежных руках, - сказал Сен-Жюст Шарлю, повернувшись к нему с очень серьезным видом.

Шарль посерьезнел и быстро закивал. - Франсуа, отдай ему Матье. Я ему верю.

- Нет нужды говорить, чтобы ты был осторожен, Антуан, - сказал Робеспьер, передавая сверток соратнику. - Теперь же... теперь всем нам нужно отдохнуть. Антуан, на кухне есть еще вино и кое что осталось от ужина. У тебя несколько часов на сон, постарайся не терять их. Ты, Шарль, ступай наверх и постарайся заснуть. Я же пойду прогуляюсь, пока не очень поздно или, точнее, не рано. Доброй всем ночи, граждане. - С этими словами он покинул комнату, намереваясь как можно скорее найти Жюльетт Флери и попросить ее проверить окрестности замка на предмет незваных гостей.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre


Последний раз редактировалось: Odin (Пт Сен 03, 2010 5:12 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Сен 03, 2010 1:49 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Тампль

Принцесса Мари Тереза, Пейан, и другие

- Благодарю вас, месье, - тихо прошептала принцесса, одарив жандарма взглядом, полным наивной покорности. Это был молодой военный, немамного старше ее самой. Он дежурил примерно раз в четыре дня, и был неизменно добр. Она ловила его восхищенные взгляды и позволяла любоваться собой, хотя в глубине души хотелось не видеть ни этого простака, ни остальных. В душе принцессы Марии Терезы Шарлотты бушевала стихия. Сдержанная по натуре, она привыкла подавлять свои эмоции и прятать их под маской – тем более, что теперь, в ее положении, ничего, кроме маски не оставалось. Скромно потупленные глаза, аккуратно разложенные по плечам волосы, никаких укшашений, руки, сложенные в вечной молитве. Они не увидят ни ее ночных слез и не узнают, как разрывается ее сердце. Где-то в другой части замка сейчас томится ее маленький Шарль. Единственное родное существо в этом мире. Доверчивый, наивный ребенок, брошенный на произвол судьбы безжалостными плебеями. Мари тихо вздохнула. Брат был единственным, кого она вспоминала с нежностью. С момента казни матери ее сердце ожесточилось, и, складывая руки в молитве, она думала лишь о том, чтобы убийцы поплатились за совершенные преступления. Но они никогда не узнают о ее мечте. Лишь тихий голос, робкие взгляды и редкая улыбка для тех, кто наделен состраданием.

- Гражданка Капет, к вам пришли.

Мари вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял якобинец, которого она встречала и раньше. Кажется, он пользовался уважением среди себеподобных, во всяком случае, его наглая физиономия была лишена обычной печати тайного ужаса перед судьбой. Мари поднялась и подошла к решетке.

Пейан поморщился, глядя на охранявших принцессу людей. Вроде бы все проверены по десять, а то и по двадцать раз, но в таком деле чем меньше доверяешь - тем лучше. И если тех, кому он просто доверял, можно было пересчитать по пальцам, то чтобы сосчитать тех, кому он доверял слепо, хватило бы и пальцев одной руки. Граждане в коридоре таковыми не числились. - Через четверть часа сюда придут, - сообщил он, указав пальцем на потолок. Общепринятый жест, означавший, что нагрянет начальство. 

- Гражданке Капет разрешено увидеться с братом. Но дело не не столько в этом, а в том, что вам, а затем и мне, сделают выговор хотя бы за ваши неумытые рожи, на которых не читается служебного рвения. И так все на подозрении. Поэтому граждане, быстро убрали свои карты, проверили второй коридор и привели мундиры в порядок. Гражданке я сообщу сам, но чтобы через пять минут и ни секундой больше были готовы конвоировать. Иначе шкуру спущу.
Повторять, к счастью, не требовалось. Они прекрасно знали, чем грозит малейшая оплошность. Пейан отпер массивную дверь вверенным ему под расписку ключом, который он должен был потом передать из рук в руки.

- Гражданка Капет, - равнодушно сказал он, окинув девицу взглядом. - Комитет удовлетворил вашу просьбу, сегодня вам будет позволено видеться с братом. Есть некоторые правила... - перечисляя правила монотонным голосом, большая часть которых начиналась словами "не позволяется", Пейан чутко прислушивался к доносившимся из коридора звукам. Дождаться, пока стихнет возня и шаги. Счет идет на секунды. И передать ей сверток, который отдал Сен-Жюст. Сказать то, что должен. А потом... молиться о ее благоразумии. Пейан едва не сплюнул, отметив, что вынужден запвисеть от воли девицы. 

Мари слушала, стоя перед якобинцем, и теребила пояс платья. Его слова сливались в одно. Досчитать до десяти, потом, еще до десяти, потом еще раз. Так удастстя сохранить покорное выражение лица и изобразить, что она слушает эти правила. Хотя она, конечно, слушала. Слушала и поражалась их ограниченности. Но сейчас услышанное сообщение затмевало все однообразие последних месяцев. Шарль.. Она увидит своего маленького Шарля! Мари подняла глаза и тихо спросила: - Простите, гражданин, вы готовы проводить меня к брату прямо сейчас? Я вас верно поняла?

- Полагаю, что четверть часа вы будете иметь возможность видеть его, - тем же скучным тоном сказал Пейан. Потом понизил голос до едва слышного шепота: - Ваш брат находится не здесь. Но вы ни словом ни знаком не дадите знать об этом тем, кто будет вас конвоировать... Заткнитесь! - прошипел он, схватив ее за локоть и отчетливо видя, что девица готова вскрикнуть. - Замолчите! Он не в Тампле, но передает вам вот это. То, что в свертке следует вешать на дверь, это означает, что тайна раскрыта.  У вас две минуты, чтобы посмотреть что внутри, спрятать это и не кричать, черт бы вас побрал! - с этими словами Пейан протянул узнице мягкий сверток, переданный утром Сен-Жюстом.

Мари едва не отшатнулась, когда этот человек грубо схватил ее за локоть. То, что нужно вешать на дверь... Солнечный день в Версале...Звонкий смех маленького брата... "Посмотри, Мари, я сам сделал его. Его зовут "Соломенный Матье" - помнишь,ты мне рассказывала сказку про приведение, а я нажаловался на тебя мамочке, потмоу что ты напугала меня? Матье сказал мне, что он добрый и покровительсвует настоящим героям и пиратам. И готов дружить со мной. Посмотри, ну посмотри, как я сделал!" На глазах Мари выступили слезы и она отступила, сжимая в руке крочешный сверток. Длинная охотничья спичка слегка уколола ладонь. Она отвернулась, чтбы посмотреть, и откинула платок. Смешная улыбчивая рожица, нарисованная черной краской. Шарль никогда не умел рисовать, и глаза у приведения получались разными. Ничего не изменилось. Господи, когда же это все закончится... Мари едва успела сунуть игрушку в рукав, когда раздались шаги. Когда в камеру вошлижандармы, она сидела, склонив голову, на скамье. - Я готова... Пожалуйста, проводите меня к брату.

- Долго вас ждать, граждане? - безо всякого энтузиазма сказал Пейан, окинув жандармов не предвещающим ничего доброго, а заодно и полным подозрения взглядом.  - Я что ли должен охранять гражданку или это ваша обязанность?

- Гражданин Пейан... - пробормотал один из них. - Но вы же сами...

- Проводите гражданку в караульную, - махнул рукой Пейан. Когда гражданку вывели, он тщательно запер дверь и опечатал ее, чтобы избежать возможного вторжения. Про себя он клялся, что не знает что сделает с девицей, если она все погубит. Пусть даже невольно. В караульной было пусто, но ждать пришлось не больше двух минут: внутренний дворик уже пересекли двое граждан. Интересно, насколько близкое отношение они имеют к Комитету? В том, что имеют, Пейан не сомневался ни на секунду. Оставалось только ждать, поэтому он навесил на физиономию выражение нетерпения, смешанное с легкой брезгливостью.

***

Шаги по коридору. Какой длинный путь! Шарля держат так далеко от нее.. Держат.. или держали? От напряжения Мари едва находила в себе силы идти. Улетучилась былая уверенность в том. что она умнее других, и что эти плебеи... Что значили его слова о том, что Шарля тут нет? Где он? Игрушка была, безусловно, сделана его руками, и слова, которые он передал… Он бы никогда не произнес их, если бы не доверял человеку, ведь он просто помешан на тайнах и секретах, а про «Матье» знали только он и она. Мари обернулась, почувствовав взгляд за спиной. Двое людей. Незнакомых. Не жандармы. Смотрят изучающе, и недобро. Остановились. Звон ключей. Якобинец, который передал ей игрушку, что-то сказал, но она не поняла смысла слов. Ее взгляд был устремлен на маленькую фигурку в углу. Светловолосый мальчик – худенький и трогательный в безразмерной рубашке. Шарль так возмущался, когда у него отняли его одежду и заставили одеть подобное…


- Шарль… - тихо позвала Мари.

Он поднял голову и улыбнулся. У него была потрясающая улыбка. Наверное. Так улыбаются ангелы. Шарль тоже умел так улыбаться, пока республиканцыне ворвались в их жизнь. У него были выразительные глаза – светло-серые, выразительные, счастливые. В этом выражении вселенского счастья было что-то запредельно жуткое. Немного заостренные черты. Тонкие руки. Странный наклон головы. Такой взгляд был у их собаки – любимице Мари, подаренной ей отцом.

Сколько минут они смотрят друг на друга? Почему в глазах якобинца такое отчаяние, а двое незнакомцев едва ли не потирают руки? Шарль передал игрушку… С ним все хорошо, он в безопасности. А вместо него здесь – другой ребенок, который почему-то согласился добровольно исполнить эту роль. Якобинец слегка подтолкнул ее к мальчику. «У тебя не так много времени, гражданка Капет».

Мари подошла и опустилась рядом с мальчиком. Погладила его по голове. Он поднял голову и снова улыбнулся.

- Все будет хорошо, малыш. – Слова вырвались сами собой.

Мальчик посмотрел внимательно и задумчиво, потому обхватил руками ее шею и прижался к ней, тихо посапывая. Мари почувствовала, что еще немного, и ей станет дурно, и прижала к себе ребенка. Не надо слов. Они сыграют эту роль молча.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Сен 03, 2010 7:26 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Предместье Парижа.

Карно, де Бац.

В заброшенный дом каменщика в предместье Сен-Жермен Карно добрался лишь к полуночи. Больше всего он боялся, что не застанет барона, однако, рисковать не мог. Если заговор Робеспьера имеет место, то Сен-Жюст должен был понять, что они – под подозрением. И ничто не мешало ему начать следить также, как и сам Карно следит за Сен-Жюстом. Поэтому пришлось отсидеть, как обычно, дополнительные часы после заседания в Комитете и даже сходить выпить чашку кофе с Приером. Сегодняшнее заседание ничем не отличалось от предыдущих и, можно сказать, что впервые за долго время они спокойно обсуждали накопившиеся дела, вместо того чтобы искать способы достойно ответить Робеспьеру. Что ни говори, без него все изменилось в лучшую сторону, включая и обстановку. Вот только спокойное и уверенное молчание Сен-Жюста действовало на нервы. Когда Карно вошел, барон меланхолично жевал сыр, запивая его чем-то из фляжки. И читал свежий выпуск «Монитер».

- Добрый вечер, барон. Рад, что застал вас. – Карно закрыл дверь и устроился напротив.

- Добрый вечер, генерал, - барон указал ножом, который держал в руке на оставшиеся от ужина сыр и кусок хлеба. Было еще неплохое вино, но из фляжки он пил, поэтому не считал уместным предлагать и вино тоже. Если бы кто-нибудь сказал ему еще несколько месяцев назад, что он будет считать этот скромный ужин настоящим пиром, потому что собственным трудом заработал на него деньги, а потом и раздобыл эти продукты - рассмеялся бы тому человеку в лицо. А сейчас, увы, не до смеха. Прежде всего его волновали возможные известия, принесенные Карно, а остальное - второстепенно. Не откладывая дело в долгий ящик, он спросил: - Что у вас за известия?

- Мои люди донесли, что во время встречи с братом принцесса Мари Тереза не проронила ни слова. - заговорил Карно. - Они просидели около двадцати минут, обнявшись. Молча. Затем принцесу увели. Когда она дошла до своей камеры, ей сделалось дурно. Уж не знаю, играла ли принцесса на публику, или же встерча действительно истощила ее душевные силы, - Карно смягчал выражения, зная о слабости, которую барон писал ко всей королевской семье. - Но факт остается фактом. Она никак не дала понять, что не узнала брата. А это значит либо, что принцеса в сговоре с Робеспьером, что само по себе абсурдно, либо что ребенок, который по каким-то причинам перестал разговаривать - Людовик Семнадцатый... Что касается Сен-Жюста, то после моего объявления в Комитете он отправился в таверну, где пил и предавался плотским удовольствиям. Однако, никто не видел, как он оттуда выходил.

- Хм, - барон задумчиво отрезал еще кусок сыра. - Черт возьми, знаете, какое у меня нехорошее ощущение, генерал? Что нас водят, как ослов за морковью, а мы чувствуем, что во всем этом есть подвох, но не можем понять, где именно. Вот так и я... Чувствую себя ослом... Потому что как-либо опровергнуть то, что вы сказали - невозможно, усомниться - абсурдно, поверить - глупо. Право, я почти в смятении, чего и не скрываю, - де Бац закрыл глаза, воспризводя мысленно ту сцену, о которой говорил Карно: - Без сомнения, настораживает тот факт, что дофин не разговаривает. Но я советовался с одним врачом и тот сказал мне, что подобное наблюдается, если даже взрослый человек болел чем-то вроде инфекционной лихорадки, только дело не в речи, а в слухе. Что вы предлагаете? Оставить все, как есть или же попытаться докопаться до истины в этом темном деле? Ведь еще более абсурдно предположить, что Людовик Семнадцатый... спокойно живет в провинции.

- В компании Максимильяна Робеспьера, - мрачно продолжил фразу Карно. - Скажу вам честно, меня беспокоит его уход из Комитета. Наш тиран - не из тех, кто сдается. Однако, он всем видом демонстрирует, что удалился от большой политики и сосредоточен лишь на Якобинском клубе и собственном здоровье. Именно это заставляет меня снова и снова сомневаться. И пусть эксперимент с принцессой ничего не дал, я считаю, мы обязаны воспользоваться и вторым вариантом, предложенном Вами. Мне удалось устроить возможность гражданке Рамбо выходить из дома незамеченной. Жандармы, патрулирующие территорию вокруг ее дома, получили денежное вознаграждение. И будут молчать. Изложите мне ваш план, барон. И мы подумаем, как воплотить его в жизнь.

Барон тихо рассмеялся, но потом посерьезнел:

- Простите мне смех, но слишком уж абсурдна мысль о компании Робеспьера. Хотя с другой стороны... она довольно страшная, генерал. Если допустить, что наши предположения правдивы и этот человек ничего не делает просто так... Я бы сказал, что мы можем ожидать серьезного шаха для коалици и я боюсь думать о том, что свое мнение выскажут англичане, хотя они и не спешили делиться своим золотом... Но не стану вас мучить рассуждениями. Мой человек ездил в Медон и путем общения с торговками принес важную информацию. Человек из замка и ребенок каждый день приезжают на рынок, чтобы купить молоко и творог. Иногда масло. Одним словом, скоропортящиеся продукты, которые продают только утром, иначе к вечеру они станут негодными. Они приезжают каждый день, видимо, та женщина продает хорошее молоко. Почему бы мадам Рамбо тоже не купить у нее товар?

Карно закурил. Глядя сквозь дым на собеседника, он продумывал сказанные им слова, в частности о коалиции и англичанах. Конечно, глупо надеяться на то, что их мысли с бароном де Бацем в случае свержения республиканской партии, будут совпадать и дальше. Барон, безусловно, будет склоняться к полному восстановлению монархии и предлагать сильного и взрослого короля, вроде скрывающегося в данный момент родного дяди Людовика Семнадцатого. Он же, Карно, скорее предложил бы усадить на трон ребенка и приставить к нему регента из числа проверенных аристокртов. Он и по сей день сомневался в необходимости полного уничтожения республиканства в стране. В этом плане ему были куда ближе чопорные англичане, решавшие свои вопрос по мере их появления и на трезвую голову. Но об этом думать было еще рано. Гораздо важнее, что у него теперь снова есть умный союзник, способный предложить решение и понимающий его с полуслова.

- Мне нравится ваш план, барон, - заговорил Карно после продолжительной паузы. Но мне кажется, что нам надо решить, как поступать в случае, если гувернантка признает в мальчике короля. Даже не будучи знакомым с этой женщиной лично, я могу предположить, что она тут же выдаст себя восклицанием. Конечно, существует вариант погубить тирана на месте - объявив перед народом, что он выкрал короля из Тампля. Но он слишком хитер и вполне способен выкрутиться. Каким вы видите дальнейшее развитие событий?

- Боюсь, что и речи быть не может о громких разоблачениях, как бы соблазнительно это не звучало, - немного подумав, сказал барон. - Вдруг ребенок - вовсе не дофин, а просто похож на него? Кроме того, при разоблачении сразу же возникает вопрос о некотором соучастии, особенно после того, как в Тампле побывали ваши доверенные люди. На месте тирана я лично просто пожал бы плечами и сказал, что ушел из правительства, а своего рода проверку устроили именно вы, не иначе, как планируя похищение дофина. Принцесса ведь признала в мальчике брата... Что же вы еще хотите? Что касается мадам Рамбо, то мы, разумеется, скажем ей, как себя вести, хотя в полной мере я за нее поручиться не могу. Если она признает в ребенке дофина... нет, генерал, не дофина. Короля. То у нас не остается другого варианта, кроме как выкрасть его. Об этом позаботится мой человек, для этой же цели мы снимем удобное жилище в пригороде Медона, неподалеку от замка. Мадам Рамбо хорошо знает мальчика и помогая ему переодеться, сможет удостовериться в наличии у него родимых пятен или, возможно, ссадин, что даст нам ответ на все вопросы.

- Не дофина. Короля. - Карно хищно улыбнулся. - Если это, конечно, король, а не племянник гражданина Дидье, каковым он представляется. Могу ли я узнать, что именно вы хотите сделать в случае успешного завершения предприятия? Вывезти короля из страны? Спрятать во Франции?

- Для начала спрятать во Франции, но подальше от Парижа, - сказал де Бац. - Полагаю, что мадам Рамбо согласится так же, как и прежде, выполнять свою нелегкую задачу, возложив на себя воспитание ребенка. Но если окажется, что ребенок - племянник гражданина Дидье... тогда неприятностей мы не оберемся. Хотелось бы учесть и такую возможность...

- В этом случае ребенок будет уничтожен, - медленно произнес Карно. - Похищение можно будет обставить, как преступление в целях выкупа. Несколько писем гражданину Дидье, затем - развязка. Это противоречит вопросам морали, но, думаю, вы согласитесь со мной, что иного решения просто нет. "Похитители" будут схвачены и казнены. Дидье получит моральную компенсацию. И все вернется на круги своя.

- Моральную компенсацию за смерть ребенка? - не поверил своим ушам барон. - Простите, но меня тошнит от таких планов, хотя особенно щепетильным человеком я не являюсь, как вы могли убедиться. Мы достаточно убиваем взрослых. А то, что вы предлагаете - отвратительно. Говоря о том, что нужно учесть такую возможность, я имел в виду всего лишь то, что неплохо бы придумать алиби в свое оправдание.

- Вы не имеете прямых контактов с врагом и не сидите с ними за одним столом, - сузил глаза Карно. - Как просто вам рассуждать о морали! Вы понимаете, что если похищение произойдет, то ребенок, возвращенный на место, расскажет все, что видел и станет свидетелем? Вы, барон, считаетесь мертвым. Я - нет.

- Кто вам сказал, что он будет видеть вас? Кто узнает, что вы к этому причастны? - холодно спросил де Бац. - Я не убиваю женщин и детей, Карно. Иначе уподоблюсь тем, кого презираю. Я следовал этому принципу всегда и не намерен менять его сейчас.

- Ваше право, барон. - не менее прохладно ответил Карно. - Однако, сути дела это не меняет. С завтрашнего дня мадам Рамбо сможет беспрепятственно выходить из дома. Очень надеюсь, что послезавтра утром у нас будет информация о мальчике, который живет в замке Медона.

Барон пожал плечами и бережно завернув в промасленую бумагу остатки хлеба и сыра, покинул комнату, довольно холодно попрощавшись. Кем бы ни оказался ребенок, ясно одно: сам он в любом случае должен быть в Медоне, хотя без документов эта задача и кажется невыполнимой. Без документов, подписанных секцией, ему не покинуть Париж...

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Сб Сен 04, 2010 12:37 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Медонский замок

Робеспьер, Луи Шарль

Робеспьер повертел в руках плотный бумажный пакет, доставленный четверть часа назад посыльным из бывшей Коммуны Севра и положив его на стол, занялся завтраком.  Сегодня это был сыр, хлеб и нечто среднее между омлетом и запеканкой - не так уж плохо, если учесть, что обязанности повара взял на себя Гийом, прогнав из кухни остальных, так как у них "руки растут не из того места", по утверждению Никола. К завтраку спускались кто когда хотел, поэтому можно было расчитывать спокойно просмотреть корреспонденцию, которую, видимо хотели пусть в обход многочисленных Бюро. Правда, надежда была слабой: все прекрасно знали и то, что у опоздавшего, как правило, не такой большой выбор - ведь снова разжигать плиту в изнуряющую жару вполне можно было назвать способом пытки. И правда. Не успел он взяться за свалившуюся из Севра депешу, как в комнату вихрем ворвался ребенок, решивший, видимо, ехать с Никола за покупками и сегодня. Никола не возражал против общества "племянника", он сам ничего не имел против, зная, что ребенок не убежит, а держать его взаперти глупо. Остальным, похоже, было все равно.

- Доброе утро, - сказал Робеспьер, откладывая депешу. - Я вижу, что сегодня ты снова хочешь ехать с Никола?

- Доброе утро, Франсуа! - Шарль сел рядом на стул и продолжил со всей солидностью, на которую был способен: - Я не могу не поехать. Я отвечаю за выбор фруктов. А без меня Никола никак не справится! - Кое о чем Шарль умолчал. У него было в Севре еще одно важное дело. В одной лавке он видел мешочек, в котором Огюстен носил табак. Мешочек был совсем дешевым, но просить на него денег не хотелось - ведь это было дело чести! Дело заключалось в том, чтобы подменить врагу мешок, табак спрятать, а в мешок набить земли и грязной бумаги. Деньги на этот мешок Шарль заработал честно - вчера весь вечер он помогал Гийому чистить картофель и вынес с кухни весь мусор, а потом еще и удобно расставил в кладовке все запасы так, чтобы было видно, что и где. Теперь несколько су лежали в кармане и ждали своего часа. А враг пока пусть пьет коньяк с солью. Слово Белого рыцаря ведь - страшная вещь. И отменить его очень трудно.

- Только поторопи Никола, если он захочет задержаться, - ответил Робеспьер, хотя задерживался Никола редко и в основном из-за того, что шустрого ребенка приходилось иногда извлекать из самых неожиданных мест. При всем при том, что он умудрялся далеко не отходить и жаловаться гражданину Дидье было вроде бы и не на что. - Иначе мы рискуем остаться без обеда, Гийом жаловался, что многие продукты подходят к концу. И постарайся не отходить от Никола, даже если тебе станет скучно: ведь потом он будет вынужден искать тебя и задержится еще больше.

- Слушаюсь, командир! - Шарль отдал честь также, как это делали когда-то солдаты во дворце. Несмотря на то, что сегодняшняя ночь была насыщена событиями и он не выспался, чувствовал он себя прекрасно. Суровый военный по имени Антуан передаст его сестре подарок, и Мари будет не так волноваться. А потом ее обязательно спасут. Ведь его спасли! Ведь спасли? А вдруг Антуан не доехал до Парижа, и не успел передать его подарок? Франсуа вчера говорил, что если этого не сделать, то их могут выследить. Правда, Шарль вчера не пошел спать и видел, как Антуан разговаривал с той страшной гражданкой с длинными волосами, такими же, как у его сестры Мари. Сама гражданка была, пожалуй, даже красивой, и даже немного напоминала внешне его сестру. Но было в ней что-то такое, что Шарль не рисковал подходить к ней близко. Антуан шептался с ней, а потом они вместе ускакали в ночь. Она была очень отважной, эта Жюльетт, часто выходила одна ночью. Впрочем, это не имело сейчас значения. - Франсуа... Как ты думаешь, Антуан вчера добрался до Парижа? - осторожно спросил Шарль.

- Да, успел. И я думаю, что успел передать Матье твоей  сестре, - ответил Робеспьер, хотя  и не был полностью уверен в том, что говорил. Жюльетт Флери вернулась вчера почти под утро и ответив на вопрос, что все в порядке и можно не волноваться, ушла спать, так как скоро должно было светать. Была ли на самом деле слежка за Антуаном или нет, он не знал, но словам этой женщины привык верить. Она никогда не лгала - вот отличительное качество, которого недоставало многи людям. Что же касется Тампля, то оставалось только ждать известий и в этом приходилось полагаться на Антуана. Если бы что-то произошло, он или Пейан нашли бы способ отправить агента с сообщением.  Вот интересно, что бы он делал, если бы их не было рядом? - После обеда Гийом поедет в Париж и думаю, что вернется назад с более определенными новостями.

- Это хорошо, что поедет. - Шарль впал в задумчивость. Вспомнился вчерашний ужас, когда, открыв глаза, он увидел перед собой незнакомого человека и понял, что случилась беда. - Скажи, Франсуа... - он потеребил Робеспьера за рукав. - Можно я заам тебе серьезный вопрос? Я ведь буду всегда жить с тобой, да? Ты не отдашь меня? Я ведь могу быть полезным, если понадобится. Помогать. Слушаться. Ты ведь для этого меня забрал, правда?

- Я не могу тебе что-либо обещать, - серьезно ответил Робеспьер и заметив, как изменилось лицо ребенка поспешил объяснить: - Ведь мы не знаем заранее, как все будет. Всегда может случится что-нибудь о чем мы боимся даже подумать... И давать такое обещание означает обмануть. Мне скоро придется вернуться в Париж, я не могу все время оставаться здесь, так как у меня есть и обязанности. Но я буду приезжать сюда. Может случиться и так, что уехать придется тебе, если здесь станет небезопасно. Мы не можем все знать наперед, но с уверенностью могу сказать, что не отдам тебя обратно в Тампль.

- Ты так говоришь, словно это случится скоро. Понимаешь, Франсуа, у меня больше никого не осталось. Я даже не смогу спасти сестру, хотя думаю о ней каждый день. А ты - мой друг. - Шарль окончательно расстроился. - Вчера, когда приехал твой друг Антуан, я очень испугался и понял, что так, как сейчас, может не быть. Что меня могут забрать. - Мысли лихорадочно закрутились. но он не мог четко сформулировать, что его тревожит. Вспомнилась фраза одного из жандармов: "из-за сына автриячки нам всем могут отрубить голову". Вот скажи, ты прячешь меня, потому что если меня найдут, то что сделают? Кого мне бояться?

- Важно, что ты понял, что так как сейчас может быть не всегда, - сказал Робеспьер. - Мы тайно увезли тебя из Тампля и если эта тайна станет известна кому-нибудь кроме тех, кого ты уже видел здесь, произойдет все самое плохое. Тебя, скорее всего, вернут обратно в Тампль а нам, боюсь, очень не поздоровится. Поэтому всегда и везде ты должен говорить, что племянник Никола по имени Андре. Пусть даже человек будет казаться тебе самым лучшим на свете, пусть обещает самое прекрасное о чем ты только можешь мечтать. О твоем настоящем имени и происхождении не должен знать никто. Ни при каких обстоятельствах. Не бойся, если тебе придется обманывать, так как этот обман нужен для спасения. Даже если кто-нибудь назовет тебя настоящим именем и станет расспрашивать о прошлом, не вспоминай, как бы трудно это ни было.

- А ты когда-нибудь обманывал? - простодушно спросил Шарль. - В серьезных вещах? Обманывал? Вот если тебе казалось, что так надо для дела?

- В серьезных вещах нужно всегда избегать лжи, иначе когда правда откроется, может быть очень неприятно, - сказал Робеспьер. - Если ты начнешь лгать, то рано или поздно сам запутаешься и не сможешь понять где правда, а где - выдумка. Поэтому в серьезных вещах я стараюсь не обманывать, хотя мне иногда приходилось, к примеру, называться не своим настоящим именем. Или делать вид, что не знаю о чем речь, хотя на самом деле прекрасно знаю. Точно так же, как тебе придется играть племянника Никола, хотя ты прекрасно знаешь, кто ты. Точно так же я скажу неправду, потому что если правда станет известна, ты вернешься в тюрьму, а нам, скорее всего, отрубят головы.

- А как ты определяешь, нужно соврать или не нужно? Враг перед тобой или друг? Искренне человек с тобой говорит или не искренне? - заинтересовался Шарль. - Вот, например... Например... У меня была гувернантка, мадам Рамбо. Она всегда когда приходила моя сестра Мари, говорила ей, что она красавица, что она очень умная девушка. И что папа и мама могут ею гордиться. Мне это очнеь нравилось, потому что я очень люблю Мари. А однажды я услышал, как мадам сказала другой мадам - той, что снимала мерки с Мари для портного, что Мари - взбалмшная и глупая. Я ничего не сказал Мари, чтобы ее не обижать... Но мадам Рамбо... - глаза Шарля округлились - он снова не мог сформулировать мысль. - Я запутался, Франсуа.

- Я просто привык не доверять никому, кроме самых верных друзей. Как Антуан или как Жюльетт. Как Никола и Гийом. Как Огюстен, потому что он - мой брат и я очень хорошо знаю его. А что касается мадам Рамбо, я думаю, что она специально заискивала  и ее словам верить нельзя.  Однако ты должен хранить свою тайну, даже если человек покажется тебе другом, запомни это хорошенько. Я все время повторяю это потому что хочу, чтобы ты понял, как это важно. Ни одна живая душа, пусть это будет, допустим, старинный знакомый или же человек, который уже когда-то тебя видел, не должен знать правды. Если не знаешь что отвечать - молчи. Если тебя просят чтолибо сделать - делай так, чтобы случайно не раскрыть себя. Если будут требовать, чтобы ты что-либо вспомнил - не вспоминай. И даже если вдруг на улице кто-то окликнет тебя иначе, чем Андре, имя, которым ты сам назвался тому гражданину в кафе, не отзывайся. И не подавай вид, что знаешь этого человека. Тогда в кафе ты и сам понял, что тот человек замышляет недоброе и сделал все правильно, потому что думал как, как мог бы делать и думать племянник Никола. Так тебе понятней?

- Да. Так понятнее. - Шарль подумал, что с ним никто и никогда не говорил вот так, как со взрослым. А ведь Франсуа сам сказал, что уедет. Конечно, тут, в замке, останется Гийом, которого он любил на втором месте после Франсуа, но... Повинуясь внезапному порывы, Шарль заглянул в глаза Робеспьеру. - Не уезжай, Франсуа.

- Я постараюсь остаться здесь еще на некотрое время, так как хотел немного поправить здоровье. Но мне придется уехать, как только  поанадоблюсь в Париже. Я не могу оставить свою работу и не могу оставить тех, кому, возможно, понадоблюсь. Если ты немного подумаешь, то поймешь, что это было бы не совсем честно по отношению к ним. А теперь, если ты позавтракал и у тебя больше нет вопросов, которые ты хотел бы задать, беги к Никола. Иначе вы не успеете вернуться до того, как наступит жара. Более того, без вас раскупят все молоко.

Шарль слез со стула и послушно пошел к двери, обдумывая услышанное. На пороге он обернулся. - Знаешь, почему я считаю тебя другом, Франсуа? Потому что ты не всегда говоришь мне то, что мне хочется слышать. Я это понял сейчас. И поэтому я тебе верю. - Шарль улыбнулся и, помахав рукой, вышел из комнаты.

Задумчиво глядя вслед ребенку, Робеспьер допил оставшееся в стакане молоко и потянулся к принесенной посыльным депеше.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Сен 05, 2010 2:06 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Севр.

Маркиз де Бриссар, мадам Рамбо, Луи-Шарль, Никола и другие.

Маркиз де Бриссар взглянул на часы и вновь уткнулся в стоящую перед ним чашку кофе. Если телохранитель Робеспьера не появится тут с ребенком в течение четверти часа, то можно будет считать, что день прожит зря. Также, как и вчера. А если появится, то ему, Бриссару, нужно будет принять решение в зависимости от того, что скажет мадам Рамбо. Маркиз поглядывал на улицу и искоса наблюдал за сидевшей перед ним женщиной. Эмилия Рамбо была миловидной дамой лет тридцати шести, с аккуратно уложенными волосами, легким, едва заметным макияжем, в платье скромном, но не лишенным некоторого изящества. Признаться, маркизу не очень нравилась мысль, что все они в данный момент зависят от женщины – ведь если мадам выдаст их невольным вскриком или словом, то все пропало. Но у них не было выхода – слишком многое поставлено на карту.

Слушая вполуха болтовню мадам – а бедная женщина, судя по всему, нервничала и оттого говорила чуть больше, чем хотелось бы, маркиз вспоминал Луи Шарля. Что о нем было известно? Во времена расцвета Версаля он часто наблюдал маленького дофина с задумчивыми глазами, в которых иногда проявлялись озорные искорки. Физически ребенок был развит хуже своих сверстников – болезненный, изнеженный матерью и многочисленными врачами, которых стало еще больше после смерти его старшего брата. Мальчик был очень привязан к матери и сестре. И вечно мешался у всех под ногами. Маркиз вспомнил, как однажды из скуки заговорил с мальчиком и показал ему свой медальон. Благодарности ребенка не было предела… В тот день маркиз философски подумал о том, что когда-нибудь и ему придется озаботиться потомством, просто потому что кто-то должен продолжить род де Бриссаров. Но ему было всего тридцать девять. Впереди – достаточно времени…

Параллельно Бриссар отмечал детали и запоминал людей, бродивших поблизости. Необходимо было продумать отходные пути на случай провала. К тому же, не хотелось бы, чтобы их тут запомнили. А владелец кафе, кажется, поглядывает на них с интересом. И действительно, странная пара, которая приходит сюда второй день подряд, чтобы пить кофе и почти не разговаривает. И не надо быть хорошим психологом, чтобы догадаться: его спутница нуждается в поддержке. Маркиз накрыл рукой руку Эмилии и, слегка склонив голову, тихо произнес:

- Мадам Рамбо, прошу вас, не волнуйтесь. И не нужно смотреть по сторонам так, словно вы кого – то ждете, иначе нас с вами запомнят.

- Да, да, разумеется, - женщина слегка пожала руку маркиза и опустила глаза, глядя в чашку кофе, будто надеялась прочесть в ней будущее. Маркиз де Бриссар, появившийся подобно урагану два дня назад с ошеломляющим известием внес, безусловно, разнообразие в безрадостно тянущиеся дни. А еще подарил надежду. Ведь если Господу и Провидению угодно быть на их стороне и дофин… Нет, теперь уже король, на свободе – это в корне меняло все. До смерти надоело видеть вокруг лица «патриотов» и оправдываться, словно она повинна в своем происхождении перед плебеями, которых вряд ли пустили бы на порог в приличном доме! Чернь, простолюдины, они были повсюду. Они требовали повиновения, им теперь было дано право казнить и миловать…

Все изменилось в тот день, хранитель печати вошел в Зал совета и сообщил, что толпа требует свержения короля с престола. «Что будет тогда с королем?» – спросила королева. Чиновник же только поклонился в ответ. Воистину, только Господь и счастливый случай помог ей избежать страшной расправы, которую учинили в Тюильри обезумевшие плебеи. Тела швейцарцев, ядра и пули, крики и смех. Тех, кого смогли найти, убивали тут же, некоторых выбрасывали из окон, а тела уродовали. Страшные картины никогда не изгладятся из памяти. И если бы не самоотверженность одного человека, что за участь постигла бы ее, гувернантку дофина? На этот вопрос не мог ответить никто.

А дофин иногда снился ей. Маленький мальчик, к которому она, возможно, иногда была излишне строга, требуя от него беспрекословного подчинения этикету, который, казалось, царствовал даже над королем, но по-своему была привязана к ребенку. Как и всякий ребенок, он был иногда непослушен, не обходилось даже без подобия ссор, но в целом она была горда тем, что воспитывает будущего короля Франции и всегда старалась привить ему те блестящие манеры, которые сразу же выделяли бы юного дофина даже среди вельмож.

Разумеется, она узнает этого ребенка из тысячи! Только бы тот ребенок оказался несчастным сиротой, которого чернь лишила отца и матери! Ведь тогда станет возможно все вернуть? В это хотелось верить больше, нежели в самые несбыточные чудеса. Это и было бы чудом. Женщина заговорила, опасаясь, что слишком долго сидит так, погрузившись в свои мысли.

– Вы вернули надежду не только мне, но и всем нам. Даже если выяснится, что все – ошибка, вы помогли осознать, что есть то, ради чего стоит жить…

- Давайте стараться быть оптимистичнее, мадам, - мягко произнес Бриссар. - Удача в наших руках и, как вы правильно заметили, теперь мы знаем, ради чего стоит жить. - Бриссар не спускал глаз с владельца таверны. Кажется, он успокоился и прекратил поглядывать на них с любопытством. Однако, они не могут сидеть тут вечно... Еще немного - и придется уйти. - Бриссар резким жестом прижал салфетку к губам. Возвращалось раздражение, охватившее его в тот час, когда барон впервые заговорил об этом "похищении". Раздражение и сомнения. Робеспьер, поселивший короля в заброшенном замке, и юный король, побратавшийся с якобинцем. Абсурд. - Давайте еще раз проговорим с вами, как мы поступим, если появится этот мальчик. Вы сможете узнать его на расстоянии, или вам необходим личный контакт?

- Я сделаю так, как вы скажете, - растерялась женщина, но тут же взяла себя в руки. Одно дело читать о чьих-то захватывающих приключениях, но совсем другое - лично участвовать в чем-то подобном, пусть это даже ради их блага. Она отлично знала как вести себя в привычных условиях, но все здесь было чужим и страх все испортить был даже сильнее страха перед нелюдями-якобинцами. - Если появится тот мальчик, я просто поставлю корзину на землю и взмахну платком... Но вы ведь будете рядом, да?

- Да. Я буду рядом. Не волнуйтесь. - Маркиз едва заметно улыбнулся, чтобы подбодрить ее и откинулся к стене. Дьявол побрал бы Робеспьера с его нищей братией! Нет ничего неприятнее, чем ожидание и неизвестность. Чтобы скрасить оставшиеся минуты, де Бриссар тихо заговорил о театре Наций и последних постановках, точнее, жалких подобиях спектаклей. Якобинцы постепенно стирали с лица не только понятие человеческой личности, но и все, чем могла гордиться Франция - кулинарию, театр, литературу, живопись.... Неожиданно маркиз прервал свой рассказ и вновь коснулся руки мадам Рамбо. - Эмилия... пора. - Бриссар, затаив дыханье, следил за тем, как здоровенный детина, исполнявший обязанности телохранителя, привязал коня и снял с седла мальчишку, как две капли воды похожего на Луи Шарля. Итак, они приехали. Сейчас все решится.

Она покорно кивнула и не обращая внимания на осклабившегося трактирщика, пошла по направлению к площади. Вокруг суетились какие-то люди, толкались, спорили, смеялись, но игнорировать их вошло в привычку. Какое счастье, что она сама избавлена от необходимости ходить на рынок и выстаивать жуткие очереди! Лучше отдавать лишний кусок скверного хлеба живущей по соседству женщине, нежели терпеть еще и это унижение, помимо того, что приходится выносить проверку личности в их Комитете! Однако сейчас цель была другой. Благородной. И ради этого можно насквозь пропахнуть рыбой и сыром, если понадобится. Слегка поморщившись, женщина стала пробираться к тому месту, где виднелась широкая спина мужлана в коричневой куртке-"карманьолке".

***

- Никола, скажи, а если бы у тебя был враг гораздо старше тебя и сильнее, то ты бы как поступил? Ну, в смысле, если бы хотел ему отомстить? - Луи Шарль весело болтал с Никола, пробираясь сквозь ряды торговцев. Ему очень нравилось ездить сюда, потому что такого он никогда в жизни не видел. Тут было столько людей! Такие разные! Некоторые толкались и ругались бранными словами, некоторые были веселыми и добродушными. С одной старой женщиной он даже подружился, потому что сказал, что у нее очень красивая внучка. И женщина подарила ему целое яблоко. Тут было столько разных запахов - и вкусных и невкусных! Шарль и не знал, что настоящая жизнь - вот такая. Наверное, вот на таких рынках покупали себе пищу пираты, когда останавливались на ночлег на маленьких островах или в городах. Они шли, вот также, с монетами в карманах, и разыгрывали из себя простых граждан. Тогда как на самом деле из разыскивали короли и жандармы, чтобы наказать и упрятать в тюрьму.

- Никола! Ну что ты со мной не разговариваешь? - Шарль дернул своего спутника за рукав. И тут же отвлекся - потому что какой-то гражданин влез перед ними в очередь за творогом. - Эй, гражданин, ну как же тебе не стыдно? - возмутился Шарль. - Мы тут стояли, и наша очередь - следующая! Как же так можно себя вести, ты же взрослый человек!

- Да что за х... - ругнулся упомянутый гражданин, оборачиваясь. Однако смягчился, увидев лохматого и бойкого ребенка за которым высился громила с недоброй усмешкой. Одет как санкюлот, но по глазам видно, что кем-то да командует. - Экий ты поборник справедливости. Ну что ж, извини... - он поспешил отойти, пристраиваясь в хвост от греха подальше. ------ - Так их, - ухмыльнулся Никола, наблюдая сцену. - Можешь и покрепче приложить, чтобы было понятней.

- Ругательством? - быстро отозвался Шарль. - Но Франсуа не разрешает мне выражаться так, как, например умеешь выражаться ты. Я пробовал. Франсуа сказал... - Шарль осекся, когда увидел в толпе знакомое лицо. Мадам Рамбо, о которой он вспоминал сегодня утром... Не может быть... Но это была она. Побледневшая, одетая совсем не так, как он привык ее видеть. Но он не мог ее ни с кем перепутать. А она.. Она узнала его. Мысли Шарля заработали с лихорадочной скоростью. Если сейчас мадам Рамбо скажет всем, что он - это он, а не племянник Никола, его тут же заберут и посадят в тюрьму, а Франсуа и его друзьям отрубят головы. Врать нехорошо, но допустимо, когда твоя жизнь в опасности. Бывают случаи, когда можно. - Шарль повернулся к Никола и секунду смотрел на него округлившимися от страха глазами. Затем четко и размерянно произнес. - Никола, покупай уже творог и поехали домой. Я проголодался.

Нахмурившись, Никола оглянулся по сторонам, притянув к себе ребенка. Обычно верткий, он не пытался вырваться и, казалось, был парализован страхом – об этом ясно говорили расширенные глаза, будто увидел привидение. Спрашивать не имело смысла, но что же? Что могло испугать его? Торговка, нахваливающая свой товар. Дородный мужчина в соломенной шляпе. Прогуливающийся неподалеку жандарм. Чиновник, покупавший воду с сиропом. Женщина, поставила на землю корзину и вытирает пот со лба. Подвыпивший уже с утра гражданин. Мальчишка-оборванец, мечтающий утащить то, что плохо лежит. Горожанин в шляпе с высокой тульей. Санкюлот… Слишком много людей, но ясно одно: пора убираться отсюда и обговорить все в спокойной обстановке. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он все же купил творог и сложив все в корзину, начал выбираться из толпы, крепко держа ребенка за руку.

– Пойдем, малыш, - успокаивающе сказал он. И так как ребенок не отреагировал на подобное обращение, Никола сделал вывод, что тот действительно испуган больше, нежели хочет показать. – Вот видишь, я же говорил, что ты проголодаешься…

Маркиз де Бриссар осторожно протиснулся между прилавком с овощами и прилавком с разной кухонной утварью, как и запланировал для себя ранее. Как только мадам Рамбо поставила на землю свою корзину, он уже был готов к действию, заранее отметив, где телохранитель оставил свою лошадь и заранее заняв выгодную позицию. Быстрота и немного удачи – вот все, что нужно для успеха, а толпа даже сыграет ему на руку, если проявить немного сноровки. Громила что-то заподозрил, так как спешно уходит, но это служит лишним доказательством тому, что мальчик – король. Как только те двое поравнялись с ним, маркиз отступил на шаг назад, словно споткнувшись и намеренно толкнул ребенка, так как сдвинуть с места взрослого человека было гораздо сложнее.

- Простите…

А дальше последовал моментальный удар мясницким ножом, прихваченным с прилавка с утварью. К счастью, быстрота реакции осталась у него прежней несмотря на долгое отсутствие практики, ведь саблей не особенно помашешь с их чертовыми порядками. Удар был верен – телохранитель пошатнулся, успев, однако, зацепить и его самого коротким ножом. Кто-то истошно завопил. Ребенок, смотрел на происходящее широко распахнутыми от ужаса глазами, но даже не кричал. Кричала торговка зеленью.

- Человека убили!

- Да что же это делается!!!

- Жандармы!!!

Не теряя ни секунды, пока толпа не сомкнулась, де Бриссар схватил мальчика за руку и потащил за собой, даже не глядя протестует ли тот против такого обращения. Потом все выяснится. Жаль, конечно, поднимать такой переполох, но иного выхода он не видел, раз ребенок был опознан. Еще полминуты и они мчатся к по городским улицам, не обращая внимания на проклятия идущих на рынок прохожих, рисковавших закончить под копытами. За мадам Рамбо он не беспокоился – она знает о снятом для них доме и как женщина, получившая блестящее воспитание, превосходно умеет ездить верхом.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Сен 05, 2010 2:16 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Севр (продолжение)

Луи Шарль, мадам Рамбо, Бриссар

Луи Шарль забарабанил в дверь, но она не открывалась все равно. Перед глазами стояло перекошенное лицо Никола. Кровь. Мадам Рамбо, которая сначала смотрела, а потом пропала. Мужчина в драной шляпе, чем-то немного знакомый внешне. А может и не знакомый. Может, это просто показалось. Никола умер? Не умер? Шарль заходил по комнате. Очень хотелось лечь и заснуть, а потом, проснувшись, увидеть, что все хорошо. Что он снова среди друзей, в Медонском замке. Что рядом Франсуа. Умный, но не кичащийся своим умом. Гийом. Очень добрый, очень-очень. У него всегда на любую ситуацию есть история или притча. И все – жизненные. И Никола. У него не было каких-то особенных качеств, кроме того, что он был смелым и сильным, и прекрасно скакал на коне, и обещал научить. Человек, который убил Никола – враг. Это очевидно. Шарль заходил по комнате. Надо думать, как учил Франсуа – не торопясь и с этой… логикой. Кажется, так. Мадам Рамбо была там. А потом убили Никола и потащили его куда-то, и увезли в этот дом, и заперли. Значит, это похищение. А мадам кто-то обманул или подкупил. Наверное, так. Значит, надо делать вид, что они не знакомы. Иначе… Шарль не успел додумать эту мысль, потому что в дверях заскрежетал ключ. На пороге через секунду возникла мадам Рамбо с подносом, на котором была настоящая клубника и бриоши с чем-то вкусным (с чем – было плохо видно). Клубнику Шарль любил больше всего на свете, и готов был есть ее в огромных количествах. «Значит, надо изобразить противоположное. Ты – Андрэ». Так подсказал голос Франсуа. Шарль скривился.

- Что это ты принесла, гражданка? Я хочу творога! И хлеба! – Шарль едва не зажмурился. Творог он ненавидел, но в медонском замке есть его было так сильно принято, что он начал приучать себя к этому кислому и противному продукту.

- Но я думаю, что вы не откажетесь и от этого, - мадам Рамбо поставила поднос на стол, внимательно вглядываясь в лицо ребенка, когда-то вверенному ее попечению. Разумеется, он вырос за это время, вытянулся,  с лица исчезла детская округлость. Он похудел и осунулся, длинные волосы торчали во все стороны, но все же... Все же это был Луи Шарль! Может быть, он просто забыл? Пребывание в тюрьме может сломить кого угодно, а ребенка, говорят, мучили, чтобы вынудить оклеветать свою несчастную мать! С другой стороны, этот ребенок был слишком живой, нет и следа той застенчивости, которая отличала ее воспитанника! Как же это сложно. Гораздо сложнее, нежели казалось в самом начале. Хотя... есть и более простой способ проверить. - Вы, наверное, проголодались. Вам нужно поесть, а потом мы приготовим для вас ванную и другую одежду.

- Мне нравится моя одежда. И... я не знаю, что это за красные фрукты! - выпалил Шарль и, отступив к кровати сел, подтянув ноги к подбородку. Обманывать, чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь сама мадам Рамбо обманывала, что любит его сестру, чтобы ее никто не заподозрил в том, что она ее не любит! Если бы заопдозрили, то, наверное, выгнали бы из дворца. Если он - племянник Никола, то он может и не знать, что такое ванная. На всякий случай надо молчать. - Где мой дядя Никола? - на глаза совершенно искренне навернулись слезы.

Женщина отступила на шаг, обдумывая сказанное. Дети обычно искренни, если заранее не намерены хитрить, но этот ребенок, кажется, готов заплакать о своем дяде. Мадам Рамбо видела разыгравшуюся на рынке сцену, но ей, разумеется, и в голову не пришло интересоваться судьбой того человека. - Я не знаю, что с ним, - ответила она. - Гораздо больше меня беспокит то, что вы отказываетесь от еды. Вам необходимо есть, чтобы поддержать силы. Зато немного позже мы сможем погулять по саду во внутреннем дворике.

Шарль старался не смотреть на нее. Она ведь догадается - он совсем не умеет хитрить. Значит, нужно думать про Никола. А мадам Рамбо - просто глупая, раз вот так вот легко согласилась помогать каким-то убийцам. И совсем не жалко ее обманывать. - Я хочу видеть моего дядю, - ровным голосом сказал Шарль и отвернулся к окну. Франсуа говорил, что если не знаешь, как себя вести, то лучше не разговаривать. С этого момента он не скажет ни слова.

- Мы... мы постараемся узнать что-нибудь, если вы будете примерно себя вести, - уклончиво сказала мадам Рамбо, не желая признаться самой себе, что ее начинают терзать сомнения. Необходимо переговорить с маркизом. Вдруг они совершили фатальную ошибку? - Теперь, пожалуйста, поешьте.

Шарль нарочито отвернулся и стал смотреть в окно. Он слышал, как мадам вышла из комнаты. Кто послал ее? К кому она пошла? А еще очень хотелось подойти и съесть клубники. Он мечтал о ней уже два года, даже однажды загадывал такое желание. Но нет. Нельзя. Лучше просто смотреть в окно и слушать, что происходит за дверью.

***

Мадам Рамбо быстро спустилась вниз, пытаясь справиться с сомнениями. Что же теперь будет? Что будет, если произошло ужасное недоразумение и ребенок - всего лишь плебей, по ошибке принятый ими за короля? Ими? Да нет же, ею! И что теперь будет с ней самой? - Маркиз... - он была рада, когда нашла его в гостиной и что бы он ни сказал в ответ, это будет лучше, нежели сомневаться. - Я говорила с ребенком... Я готова поклясться на Библии, что он как две капли воды похож на короля, но его поведение по меншей мере странно. Он плачет о том человеке, которого вы убили, отказывается от еды, требуя хлеба и творога, а между тем, клубника - любимое лакомство Луи Шарля! Глядя на него, я бы подумала, что произошла фатальная ошибка, но мои глаза говорят обратное...

Маркиз де Бриссар нахмурился и сделал нетерпеливый жест. - Мадам Рамбо, право, вы меня удивляете. Вы сами говорите, что он похож на вашего подопечного. Вы не можете признать в мальчике ребенка. которого растили несколько лет? Произношение, манеры, выражение лица в конце концов? Не забывайте, что он долгое время находился в плену у якобницев, и неизвестно, каким образом это отразилось на его рассудке. Его отняли у матери и передали на воспитание сапожнику! О чем тут можно говорить! ВОзможно, он просто забыл о своих вкусах и вполне логично, что он полюбил хлеб, - маркиз, скорее уговаривал себя, чем верил в то, что говорил. По его расчетом спасенный король должен был воспользоваться свободой и по меньшей мере обрадоваться знакомому лицу. Однако, мадам говорит обратное. Неужели они ошиблись? - Есть ли у Луи Шарля какие-то особые приметы? Родимые пятна, родинки, ссадины, оставившие шрамы? Эмилия, прошу вас, соберитесь с мыслями! - Бриссар уловил страх и сомнения в глазах бывшей гувернантки и добавил уже мягче: - Пожалуйста.

- Я ведь и говорю вам, что мальчик похож на короля! Его манеры, жесты... Не забывайте, что он ребенок и ведет себя соответственно возрасту! Но... он называет того человека дядей и плачет о нем, простите мне невольное повторение уже сказанного. Понимате? Плачет! Вы же не думаете, что ребенок, котрого держали в Тампле станет плакать об этих зверях? Но я уже подумала об особых приметах и, разумеется, смогу узнать его по родимым пятнам и ссадине на колене. Я сказала ребенку, что его ожидает ванная, но лучше не форсировать события, а дать ему привыкнуть к обстановке. Сейчас он ведет себя, как маленткий дикарь.

- Я понял. - Бриссар присел в кресло, обдумывая информацию. В глубине души он терзался сомнениями также, как и мадам. Более того, он откинул первоначальный план пойти к мальчику и объявить ему... Нет, конечно, в данной ситуации об этом не может быть и речи. К тому же.. Организатором похищения был барон. Ему и карты в руки. - Вы прекрасно послужили общему делу, мадам Рамбо, - произнес де Бриссар, взвешивая каждое слово. - Думаю, что нам следует на некоторое время оставить мальчика в покое. А вам нужно отдохнуть. Ступайте в свою комнату. - Когда мадам удалилась, де Бриссар сел за стол и достал бумагу и чернила. Барон де Бац будет ждать его сегодня на причале. Он направит верного слугу с письмом, где на тайном языке изложит все произошедшее. Пусть барон сам решает, что делать с мальчишкой.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Сен 05, 2010 1:32 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Париж
Барон де Бац, Эжени

*До берега едва ли больше десяти минут. Я успею еще собраться с мыслями на причале*, - подумала Эжени, когда громкий голос слегка нарушил ее план прийти как можно раньше.

- Ваши документы, гражданка, - В последнее время патрулей на улицах стало будто вдвое больше. Откуда они только берут соладт?

- Вот, гражданин, - Эжени протянула паспорт, который прошлой ночью отобрала у очередной жертвы. Какая-то бедно одетая женщина, выглядевшая примерно на нужный возраст и снимавшая комнату в гостинице в одиночестве. То, что надо. Эта случайная находка была такой удачной, что в любом случае женщина была обречена. А она к тому же явно скрывалась и даже подумывала о том, чтобы положить всему конец. Чему – всему? Времени вникать в ее историю не было. Кроме того, это может вызвать ненужную жалость. Кроме того, такая смерть даже по-своему милосердна – не надо мучиться, выпив яд или захлебываться вонючей водой Сены.

*Нет. Угрызения совести меня не мучают*, - пожала плечами Эжени, ожидая, пока старший патрульный прочтет ее свидетельство о благонадежности на имя Мари Симон, уроженки Блуа, а теперь – жительницы Секции Неделимости.

Вот это отношение Элени бы одобрила. Но не все остальное. Уже с первой встречи достаточно было один раз посмотреть на Элени, чтобы понять, что она нашла свое место в жизни и добровольно его не покинет. Примерно это Элени повторила на следующий день, посоветовав жить дальше и не думать о мести, так как это только все разрушит. Эжени не пыталась спорить или переубеждать Элени, вместо этого проговорив с ней полночи о последних событиях в жизни Театра. Театр – причина была еще и в этом. Элени не станет ставить под удар свои отношения с Арманом, ввязываясь в игру против Бьянки – теперь Эжени узнала ее настоящее имя. На Театр теперь тоже полагаться нельзя, и рисковать, чтобы попросить там убежища тоже не имело смысла.

На несколько ночей Эжени выбрала своей резиденцией Ванве, впрочем, не утруждая себя поисками квартиры и ограничиваясь все более длительным вмешательством в сны Бриссара.
Маркиз не выдержал. Эжени не могла подслушать его разговор с высоким худым человеком на причале, но была уверена, что все получилось.

Всмотревшись в лицо собеседника маркиза, она узнала того человека, к которому все вело и, наблюдая за выражением его лица после разговора она была почти готова послушать тихий внутренний голос, советовавший остановиться на этом и попробовать действительно жить дальше.

А еще был голос Сомерсета. *Не спрашивай меня, что произошло в Ванве, Эжени.* К сожалению, эту тайну ему сохранить не удалось, так как именно Ванве, а не пауков с человеческими глазами он видел в ночных кошмарах.

И именно это ставило все на свои места.

*Простите меня вы оба, но я не остановлюсь*, - пробормотала Эжени, быстро уходя от патруля в сторону причала на набережной, - *Я просто не могу так рисковать. Я хочу, чтобы все знали правду*.
В принципе, даже в этом размышлении была доля самообмана. А точнее – доля тщеславия… нет, может, даже не тщеславия, а чего-то еще.

*Я не хочу, чтобы они дошли до всего сами, просто незаметно вмешиваясь в ход событий. Я хочу сказать правду сама*.
Эту мысль можно было анализировать еще некоторое время, но именно времени и не было – задержавшись по дороге, Эжени появилась на причале за несколько минут до нужного времени.
Однажды выследив Бриссара и второго человека на причале и узнав, что он – именно тот, кто ей нужен, Эжени некоторое время наблюдала и за ним. Он всегда приходит сюда в одно и то же время, хотя и не каждый день. Мрачный болезненно худой человек из тех, кто любит власть за само это понятие. И, наверное, несмотря на весь ужас общего положения роль руководителя тайной организации ему ближе, чем версальское щегольство. Лучший друг Сомерсета, которого он называл при ней «Жаном», иногда - «Бароном». А еще его лицо было смутно знакомо, хотя Эжени и не могла вспомнить – почему.

Он должен появиться через несколько минут.

Барон де Бац шел на причал, на этот раз без удочки, так как не собирался сидеть там больше часа. По правде говоря, он был весьма озадачен воспросом, касающимся документов от секции, но все же решил не форсировать события. Спешка может все погубить и в менее деликатном деле. Бриссар и мадам Рамбо отправились в Севр - превосходно. Также удалось снять и небольшой дом за городом - тоже хорошо. Они без происшествий покинули Париж - несомненно удача. Не стоит прерывать полосу фортуны бурными эскападами, она этого не любит. Сейчас же - посидеть час на причале в ожидании возможных сообщений, а потом можно либо погулять по улицам, либо стать участником одного из "братских ужинов", чтобы послушать сплетни. О Карно он старался не думать вообще, а также и о многом другом, настроившись только на текущий момент. У причала мелькнула едва заметная тень. Подойдя ближе и присмотревшись, он отметил, что силуэт - женский. А кто эта женщина и что ей нужно... лучше просто заговорить с ней, нежели теряться в догадках. - Добрый вечер, гражданка. Видимо, ты тоже облюбовала причал в качестве места отдыха от трудов праведных? - с улыбкой спросил он, обращаясь к женщине на "ты" в излюбленной якобинцами манере.

*Жалко, что я так и не вспомню, наверное, где и когда я этого человека уже видела*, - хмуро подумала Эжени. Интересно, он и правда барон? Хотя нет, конечно, правда – там ведь все сплошь и рядом маркизы, бароны, графы или герцоги. Интересно все-таки, за что они боролись на самом деле. Раньше Эжени думала, что за монархию, что находило подтверждение у Сомерсета, который, правда, скорее уже боролся против якобинцев, когда они познакомились и старался сосредоточиться на каждодневных делах, избегая разговоров о будущем. Возможно, в этом и есть разгадка. Не столько за монархию, сколько за право обращаться друг к другу на «Вы», за утраченную спесь и право первым закончить разговор. И за право прожить еще хоть день. А в случае победы эти же люди почувствуют себя лишними, потому что образа этой самой победы у них нет, как нет у якобинцев образа победившей революции кроме прочитанных книг по истории Древнего Рима.

- У Вас хорошее настроение сегодня, - мягко ответила она худому человеку, который держался нарочито небрежно, чтобы, видимо, скрыть постоянное беспокойство – или наоборот, именно постоянный риск придавал ему небрежности…, - Мне жаль, что мой рассказ Вам основательно отравит остаток вечера. Я не шпион, но и не друг и не случайный прохожий. Я просто считаю, что Вам стоит знать, что случилось в Ванве около месяца назад, и что произошло после.
Голос Сомерсета стал еще слышнее. Сейчас он почти кричал *Не делай этого*… Не делай… Не делай… *Прости, но я считаю, что нельзя показывать правду только с одной стороны. И это я – твоя совесть, Уильям Сомерсет, а не наоборот*.

- И что же? - спросил барон, присаживаясь на причал. Не очень вежливо садиться, когда женщина стоит, но не жаловаться же на больную ногу незнакомому человеку? Это еще более бестактно. А они не в Версале в конце концов. А что произошло в Ванве? Смотря о каких событиях пойдет речь, разумеется. Но торопить женщину он не стал. - Присядьте рядом, мне неловко говорить, когда собеседница стоит. И расскажите, что же произошло в Ванве.

Эжени присела, искоса рассматривая собеседника и сравнивая его с другими знакомыми аристократами. Порода. То, что отличает их от других. Древняя кровь – почти как у бессмертных. В ком-то ее больше, и, наверное, чем ее больше, тем дальше она способна завести – не зря большинство старинных семей в итоге угасают, порождая совершенно безумных или слабых потомков, которые не могут выдержать груз веков. Тот же маленький некоронованный король, по слухам – тихий полусумасшедший мальчик. Самые древние представители этой крови, которых она знала, были Сомерсет и Бриссар – наверное, будь у одного или другого дети, они были бы уже не чета гордым отцам. В *Бароне* ее было меньше. В Модье – совсем мало. Поэтому *Барон* гораздо реальнее.

- Простите, я задумалась, как лучше сказать, - извинилась она, - Право же, возможно, не стоило вторгаться на Ваш причал. Но я уже сказала слово *Ванве*. Около двух месяцев назад там была устроена большая облава на роялистов, о которой, я впрочем говорить не буду, как не буду говорить и о причинах, которые привели к этой облаве. Там был Робеспьер – наш великий революционер, который неподкупнее самого Брута. И мало кто знает об опасности, в которой он оказался во время облавы. Он приехал в Ванве за несколько дней до нее и остановился в доме хорошей знакомой. А потом один особо отчаянный роялист, пытавшийся ускользнуть от правосудия, ворвался в этот дом и взял в заложницы эту самую знакомую, вынудив Робеспьера, спасая невиновную, дать уйти негодяю, - скороговоркой закончила она, тише прибавив, - Даже помочь уйти. Справедливости ради, стоит заметить, что негодяй сильно сожалел об этом поступке, считая его самым недостойным, что он совершил в этой жизни. Меньше всего на свете он хотел, чтобы об этой истории узнал его друг. Однако, его сожалений, конечно, было мало для того, чтобы правосудие свершилось. И он был примерно наказан. И история наказания настолько чудовищна, что, пожалуй, если не знать предыстории, в нее с трудом можно поверить. Мне продолжать?

- Конечно продолжайте, - кивнул барон, устроившись удобней. Ах, вот значит о каком недостойном поступке сожалел Уильям! Тогда он говорил, что скроется у Жанны Шалабр, но кто же знал, что последствия будут столь разрушительны и чудовищны? Жанна, Жанна... Наказал бы он сам человека, который подверг опасности его женщину? О, да, безусловно. А если бы женщину невольно подверг опасности Уильям? Постарался бы понять его мотивы? Подумав, барон вынужден был ответить самому себе: "Да, безусловно". Кому же от этого легче? Если бы знал, к чему это приведет, то отговорил бы Уильяма от безрассудной затеи. Если бы знал, где упадешь... - Продолжайте, прошу вас.

- С этого момента история была почти закончена, и известна мне не полностью, - сказала Эжени, запретив себе переживать события заново, но увлекаясь собственным рассказом и поводом воскресить не только последние дни, но и предшествовавшие им. Сомерсет наверняка был бы рад сказать своему другу, что почти победил себя – в вопросе пристрастий – точно, - Так, я не знаю, что привело этого человека в опиумный притон. Там он скрывался от шпионов, которые теперь следовали за ним по пятам, и погрузился в сожаления о друге, которого считал мертвым по его собственной вине. Он настолько опустился на дно, что не был уже даже способен мстить за него. Точнее, думал, что не был способен. К счастью, он ошибался. Несколько счастливых случайностей вскоре вернули его в реальность, в которой он решил исправить прошлые ошибки, отказаться от своего зелья и сделать все, чтобы его мертвый друг мог им гордиться. У него почти получилось – но, на счастье Республики, мудрый Робеспьер не дремал и ничего не забыл. Он решил уничтожить этого человека, причем не просто физически уничтожить – нет, он хотел стереть его с лица земли в другом плане… - Эжени запнулась, - *Духовный* тут неподходящее слово, но я слегка затрудняюсь с этим определением. И вот, пока роялист, о котором идет речь, строит планы на будущее и действует в интересах своей организации, в город Ванве прибывает странная женщина по имени Беатрис Клермон, рекомендованная как агент. Там она заручается поддержкой еще одного участника организации, который, конечно же, в курсе всего, и сам является таким же агентом на службе Робеспьера. Обманув всех, они направляются в Париж, имея настоящим заданием выйти на графа и вынудить его раскрыть инкогнито многих и многих аристократов, которые скрываются. Также они работают неплохими сплетниками, передавая повсюду слух, что граф намерен выйти из игры. Тот обманывается первое время, принимая их игру за чистую монету и выдавая нужные списки. К сожалению, их план работает почти успешно – репутация графа уже шатается из-за слухов о его отъезде, списки аристократов тоже уже на руках у этой пары… Стоит заметить, что слухи были небеспочвенны, - Эжени встала, прошла вдоль причала и снова села. Только сейчас она подумала и о своей роли в истории гибели графа. Она тоже виновата. Если бы не ее просьбы, Сомерсет бы остался. И ничего бы не было, - Однако стоит ли обвинять человека, почти задушенного количеством шпионов в том, что он решил попробовать выйти из этой истории живым, - вслух произнесла она, добавив тише, - Еще и выполняя каприз женщины, с которой в то время много общался. Однако остальные члены организации не в курсе, конечно, ситуации, в которой оказался граф, чем и пользуется Беатрис Клермон и Морвель – это имя того самого агента из Ванве. Впрочем, судьба не была к ним так благосклонна, как казалось. Провидение – или случай – протянули руку графу, о котором я рассказываю, в одну ночь, когда инкогнито Морвеля оказалось раскрыто в присутствии другого аристократа… Кажется, он был с Юга судя по выговору… Инкогнито Морвеля оказалось раскрыто, он предпочел застрелиться, и правда могла выйти наружу, если бы не одно обстоятельство, - Эжени сделала паузу, после чего, наконец, сформулировала, - Если бы той ночью граф встретился с тем аристократом из Гаскони или Прованса (признаться, я правда не знаю), для Беатрис Клермон все было бы кончено. К сожалению, именно тем вечером Сомерсет узнал одну страшную тайну, касавшуюся женщины, которая стала ему небезразлична. Пытаясь сохранить жещину, он потерял бесценное время. Мы не знали, что произошло, но уже следующим утром аристократ с Юга исчез, как и Беатрис Клермон. А где-то в департаментах начались аресты. Месть совершилась. Вот, наверное, и все. Когда вы все проверите, вы поймете, что это – правда, - Эжени замолчала, избегая взгляда собеседника.

- Благодарю вас за то, что рассказали мне, - медленно сказал барон, внимательно выслушав рассказ. Разве исправить то, что случилось, сожалениями? Даже если бы он не усомнился тогда, было практически невозможно остановить ту жуткую машину, которая была запущена в ход из мести. Раскаянием не вернуть мертвого друга, но какое же невероятное облегчение узнать, что он не предатель... Да, Уильям поступил малодушно, решив оставить все из-за сердечной привязанности, но это был бы иной разговор и, возможно, старая добрая ссора, если бы граф Сомерсет был жив. - Благодарю вас... Я верю вам. И вы сняли огромный груз с моей души.


- Если я скажу, что рада, я совру, - заметила Эжени, поправившись, - Простите за резкость. Я почему-то думала, что и у меня с души свалится камень, а этого я не чувствую. Я вообще ничего сейчас не чувствую. Но это – не Ваши трудности – думаю, Вам хватит своих размышлений. На прощание могу сказать только одно - опасайтесь Беатрис Клермон. Она может появиться в жизни вашей организации под разными именами. Обычно она – блондинка, - Эжени поднялась и не удержалась, не показав на долю секунды яркий образ бессмертной Бьянки *Барону*.
Барон мотнул головой отгоняя неизвестно откуда взявшееся видение. Светловолосая молодая женщина. Он был уверен, что никогда не видел ее. И был бы рад никогда не видеть. Где-то пробили часы. Слушая рассказ, он провел здесь больше времени, нежели собирался, но не сожалел об этом. Поднявшись, барон машинально помог подняться и женщине, хотя и не спросил, собирается ли она уходить. - Теперь мне пора, - сказа барон, глядя на черную воду. Из ниоткуда возникло желание зайти в церковь. Когда он был там в последний раз? Особенно неверующий и презиравший церковников, что хотел найти там? Прощение? Успокоение? Побыть наедине со своими мыслями? Не столь важно. Главное, что не исповедоваться. - Еще раз благодарю вас. Не смею предлагать провести вас в более оживленное место - за мной возможна слежка и пострадаете в первую очередь вы. Прощайте.

- Прощайте, - эхом отозвалась Эжени, - С Вашего разрешения я еще побуду здесь и уйду после Вас. Вам тоже спасибо. Мне кажется, после смерти Сомерсета со мной никто еще не говорил хотя бы вот так. То есть вообще почти не говорил, - поправилась она и, кивнув на прощание, прошла чуть вперед по причалу, давая другу графа возможность уйти первым. Разговор утомил ее больше, чем она думала. А главное – к сожалению, ничего не изменил и не облегчил.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 32, 33, 34, 35, 36, 37  След.
Страница 33 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group