Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 33, 34, 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Сен 05, 2010 10:41 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Медонский замок.

Бьянка, Робеспьер.

Робеспьер молча слушал запинающегося на каждом слове начальника жандармерии, всеми силами стараясь не выдать свои эмоции. Панику. Страх. Отчаяние. Безысходность. Злость. Все то, что мешало рассудку оставаться холодным. Однако привычка, выработавшаяся до механической, работала безотказно: лицо оставалось бесстрастным. Почему не сообщили о случившемся сразу же? Надеялись поймать преступников своими силами. Этим все сказано и не нужно путаных объяснений, не нужно объяснять, что было бы, если… «Если» уже случилось. Тяжело раненого Никола привезли немногим больше часа назад эти же жандармы. Разумеется, ему была оказана кое-какая медицинская помощь, он даже оставался в сознании все это время, но потерял слишком много крови. По словам того же жандарма, от смерти гражданина Дидье спас только инстинкт и практика в потасовках.
Однако рана была скверной и вполне обоснованно опасались сепсиса. Начальник жандармерии грозился найти и порвать злоумышленников собственными руками, лично гильотинировать их, обыскать всю округу, так как известно, что преступник выехал за город, направить лучших людей… Пришлось прервать этот поток ненужных угроз и направить деятельность в более спокойное русло. Одетые в форму люди, несомненно, вспугнут преступников и они могут причинить вред мальчику, которого похитили, без всяких сомнений, с целью шантажа. Гораздо лучше бросить все силы на патрулирование улиц города, так как преступники – тоже люди и нуждаются в пище. Нужно проследить… Далее следовал ряд советов из тех, что сродни приказам и он ясно дал понять, что делом займутся другие, тогда как местная жандармерия будет более полезна в самом городе, где они знакомы и с жителями и с улицами.

Наконец, вполне довольный распоряжениями, жандарм ушел. Гийом, захватив с собой карту и кувшин с чистой водой, отправился к Никола, пообещав посмотреть как там дела, подумать и дать ответ через полчаса не больше. Огюстен до сих пор не вернулся, взяв на себя нелегкую обязанность контролировать жандармов, которые могли испортить больше, нежели принести пользы. Робеспьер отпил глоток почти не разведенного вина, чтобы привести в порядок мысли и задумался, стараясь понять логику преступников исходя из уже имеющихся улик.

Бьянка на секунду остановилась в дверях, наблюдая за неподвижной фигурой Робеспьера. Сейчас, когда вокруг никого не было, он не пытался спрятать усталость, нервозность и даже отчаяние за обычной маской бесстрастности. Антуан, наверное, когда-то тоже не прятал своих чувств, но он оказался хорошим учеником. А Робеспьер... В глубине души Бьянка до сих пор считала его привлекательным, хотя сам он, похоже, о своей внешности не задумывался, полностью отдавая себя работе. Эта маленькая подсмотренная сценка - бокал вина, взгляд перед собой и полная неподвижность - говорила о том, что что-то случилось. Нужно дать о себе знать - иначе он испугается ее внезапному появлению.

Все эти дни Бьянка почти не появлялась в общей гостиной, где все собирались на ужин по вечерам. Она дала Робеспьеру понять, что это не является проявлением обиды. Просто не хотелось пугать ребенка. Мальчик, кажется, играл, что она - что-то вроде ведьмы или приведения, и так как в его догадках было что-то от правды, она отказалась от общения с кем-либо кроме Огюстена. Огюстен был этому несказанно рад и проводил с ней все вечера. Эти вечера в Медоне стали лучшими в их отношениях за все эти месяцы. Разговоры, споры, теории, они снова узнавали друг друга заново, к обоюдному удовольствию. Это также способствовало нормализации обстановки в замке - маленький Шарль настолько всерьез взялся за свою "месть", что это грозило перерасти в настоящую войну. А связываться с ребенком - последнее дело, - так говорила Бьянка Огюстену, когда он обнаруживал в сапогах дохлых мышей или в чашке с чаем - несколько ложек соли.

- Простите? - Робеспьер так же механически повернул голову на источник шума, даже отказываясь понять, что является причиной. Потом мысль мгновенно переключилась на текущий момент. Жюльетт Флери. Спрашивает, что случилось и, кажется, взволнована. Ах да, разумеется, она и не может знать, что случилось, ведь только зашло солнце. Потеряно еще сколько-то бесценного времени. Заставляя себя не возвращаться мыслями к случившемуся настолько, чтобы снова отвлечься от реальности, он ответил: - Да, случилось... Присядьте, пожалуйста. Сегодня утром пока что неизвестные нам граждане ранили Никола и увезли ребенка. Вот, вкратце, все.

Бьянка подавила в себе желание забросать Робеспьера вопросами. Ему сейчас и так нелегко, и она - прежде всего агент.

- Никола нужна моя помощь? - быстро спросила она. - В любом случае, думаю, будет лучше, если я сама узнаю от него, как все произошло. Верно? - Она прежде всего думала о том, чтобы прочесть его мысли и описать те детали, которые Никола в силу ранения, скорее всего или не сообщил или не смог сообщить.

- С Никола находится Гийом, пусть он вернется и скажет, как обстоят дела. Рана очень скверная, хоть и не была опасна для жизни изначально. Пока что, думаю, смогу рассказать вам то, что известно... - краткий, обстоятельный рассказ не занял много времени, а в заключение Робеспьер прибавил: - Думаю, вам с Гийомом придется проверить окрестности. Вы говорили, что отмечали некоторые дома в округе, а также наводили справки о поселениях... Теперь это как нельзя более кстати. - Скупо, кратко, только по делу. Но невозможно показать кому-то отчаяние, как невозможно уже сейчас советовать покинуть пригород Парижа на случай, если они будут раскрыты. Пока еще можно создавать видимость деятельности и идти до последнего, несмотря на то, что заговорщики могут быть уже на пути к государственной границе. В том, что это - заговорщики и в том, что они, вполне возможно, роялисты, он не сомневался. Хотя одному только Богу известно, чего стоило сдержаться, когда начальник жандармерии начал по привычке винить во всем именно их.

- Еще ничего не потеряно... - тихо сказала Бьянка. Она знала, что нельзя терять ни минуты и бежать, бежать, бежать: к Никола - чтобы проверить, насколько опасна рада и, в случае чего, немного вмешаться в процесс излечения, к Гийому - забрать его с собой, обсудить план действий, разделиться, отправиться по окрестностям, попутно - предупредить Анутана в Париже, чтобы он был готов ко всему и подстраховал, как себя, так и Робеспьера и остальных. Но она не могла сделать ни шагу - все смотрела на этого сильного человека, который находился на грани полного краха и все-таки пытался сохранять вид спокойствия. Наверное, Антуан в этом случае уже летел впереди всех осматривать окрестности, а Огюстен швырнул бы чем-нибудь об стену... - Посмотрите на меня, прошу вас. Я обещаю, что сделаю все возможное, и они не уйдут. - Бьянка всплеснула руками, не находя слов.

- Тоже верно. Еще не все потеряно, - кивнул Робеспьер, подняв на нее взгляд. Потом накрыл ее ладонь своей. - Не нервничайте. Скоро вернется Гийом, у него гораздо больше практики в подобных вещах, он работал и в сыске и в наружном наблюдении не один год. Ему легче понять, как действовали и будут действовать эти люди. Нам же остается признать, что отсутствие опыта может обернуться скверной стороной. Вы будете действовать совместно с Гийомом, я же пытаюсь представить, что делал бы на их месте. И прихожу к выводу, что либо скрылся и ждал, пока утихнет шум, либо спешно покинул департамент, а потом и страну, при наличии документов.

- Вы уверены, что Шарль... Он был так привязан к вам и напуган... - Бьянка слабо улыбнулась. - Впрочем, не очень хорошее утешение, если учесть, что речь идет о маленьком мальчике, доверчивом и не умеющем отличать "черное" от "белого". Ведь даже мне трудно сказать, что там "черный", кто "белый". Но он полюбил вас от всей души, и доверял вам. Быть может он... Простите, я хватаюсь за соломинку, тогда как должна действовать. Я проверю, как себя чувствует Никола и сообщу Гийому, что поступаю в его полное распоряжение.

- Сейчас главное найти их, а о том, что может сказать ребенок... я стараюсь не думать, - честно сказал Робеспьер. - В данном случае мы будем решать трудности по мере их поступления. И сразу же вопрос к вам, Жюльетт. Куда вы хотите бежать без плана действий, без даже намека о том, где их искать? Боюсь, что даже ваших способностей недостаточно, чтобы обыскать весь департамент - ведь мы слишком поздно узнали о случившемся. Скоро должен вернуться Огюстен, он поехал в Севр сделать небольшое внушение жандармам и привезти оттуда кое-какие бумаги. Спешка только повредит, не забывайте, что здесь хоть и пригород, но все же не Париж, где одна новость часто перекрывается другой, более скандальной.

- Вы правы.. мне просто показалось, что я вам помешала. Я присяду? - Бьянка устроилась рядом, глядя со всей преданностью и готовая действовать немедленно. - Я хотела свериться со своими записями. У вас они должны были сохраниться. Я исследовала дома в нескольких милях от замка, и на всякий случай записывала имена владельцев. Думаю, можно сразу же вычеркнуть семьи, которые издавна живут тут и трудятся. Таких в моем списке немало. Сейчас я подготовлю новый список, разбив его на три части. В первой будут подозрительные мне жители Севра, во второй - люди, которые сдают свои комнаты или дома. в третьей - дома, которые числятся заброшенными или же их хозяева известны, но куда-то уехали. Я предполагаю, что так как Шарль все это время представлялся родственником Никола, они вряд ли потащат мальчика далеко, не убедившись в том, что это - тот, кто им нужен. Если, конечно, Шарль не признается с самого начала.

- Примерно такой же список должен привезти Огюстен, - одобрительно кивнул Робеспьер. - Тогда у нас будет прекрасная возможность сверить все. Над вашими отчетами сейчас работает Гийом, вооружившись картой и карандашом. Радует то, что наш ход мысли совпадает, я тоже думаю, что они не повезут ребенка далеко, пока не удостоверятся в том, что это именно тот ребенок, который им нужен. Однако меня настораживает, что в этой истории косвенно фигурировала женщина... Похититель, судя по описанию, сидел с ней кафе и запомнился хозяину заведения. В таком деле, как похищение, женщина кажется на первый взгляд помехой, так как более заметна, но если задуматься и прийти к выводу, что она была нужна для опознания? К сожалению, мы понятия не имеем о том, кто эта таинственная незнакомка, но самой версии это не мешает.

- Они уже использовали для опознания сестру Шарля, и использовали неудачно, - подхватила мысль Бьянка. Она отметила, что Робеспьер немного успокоился и настроился на работу и расследование. От этого стало легче. Бьянка не любила признаваться себе в том, что ее уверенность в победе часто зависела от тех, кого она уважает и считает опытнее себя. Стоило Робеспьеру начать сомневаться в успехе, и она впадала в уныние вслед за ним. - Судя по короткой записке Антуана, переданной вчера, принцесса не выдала тайны. И тем не менее, похищение произошло. Значит, сомнения остались. НО лишь сомнения, а не уверенность. Кто может опознать мальчика? Вам лучше судить, кто из ближайшего окружения его матери мог остаться вживых. Я видела, что республиканцы сделали с аристократами, - Бьянка медленно покачала головой, прогоняя воспоминание. - Выжил ли кто-нибудь из них? Выжившая женщина должна не просто выжить, но иметь возможность передвигаться, то есть, не быть заключенной. Значит, скорее всего, она - не из дворян, а из тех, кто обслуживал семью короля. Она может быть портнихой. Кухаркой. Она могла быть допущенной к уборке в его комнате. Она может быть кукольницей. Понимаете, о чем я? Нужно составить этот список, причем желательно привлечь кого-то, кто бывал в Тюильри и знал... - Бьянка взглянула на РОбеспьера в ожидании ответа.

- Жюльетт, все это не имеет значения, - покачал головой Робеспьер. - Принцесса не имеет отношения к произошедшему вовсе. Важно, что она не выдала тайну. Дальше мы имеем сам факт похищения. Я понятия не имею, кто из ближайшего окружения мог остаться в живых, да и не столь важно, кухарка та женщина или аристократка. Важно только то, что она могла опознать ребенка, если наша гипотеза верна. Нам нужна не женщина, а мальчик и тратить время на то, чтобы искать людей из бывшего окружения... бессмысленно.

- Вы ошибаетесь, гражданин Робеспьер, - тихо, но уверенно сказала Бьянка. - В королевском окружении было не так много женщин, допускаемых до дофина. Подумайте, ведь эту женщину привлекли, как свидетеля, хотя, думаю, дофина видели многие из участников заговора роялистов. С чего вы взяли, что таких женщин много? Уверена, в Бюро тайной полиции есть досье на всех, оставшихся вживых. Антуан сможет просмотреть архивы и составить свой список. У нас есть описание. Мы вычеркнем из списка всех, кто не подходит по возрасту, и установим слежку за нужными людьми. Если эта женщина живет в Париже, значит, она вынуждена отмечаться в своей секции. И вряд ли может покинуть город надолго. Значит, она вернется. Вернется с информацией. - Бьянка блеснула глазами, представив себе, что делают в Бюро с такими вот свидетелями. - Если ее не смогут допросить люди Антуана, это сделаю я.

- Хорошо, допустим, мы проделаем эту утомительную работу, рискуя вызвать подозрения, - сказал Робеспьер. - Но решительно не понимаю, чем это может помочь нам, когда наша первостепенная задача - вернуть ребенка. Если мы найдем тот пока что предположительный дом, либо тех людей, то вы сможете выудить из женщины любую информацию, какую сочтете нужным. Для этого вовсе не нужно устанавливать ее личность заранее.

- Я просто пытаюсь думать в разных направлениях! - нахмурилась Бьянка и тут же одернула себя и опустила глаза. - Видимо, я мыслю в неверную сторону. Я просто очень хочу, чтобы все мои предложения вызывали ваше одобрение, но у меня не хватает опыта. Вернемся к первоначальной идее со списком домов. Что вы думаете можно сделать помимо этого?

- Поймите, Жюльетт, чем меньше шума вокруг этого происшествия - тем лучше для нас. Мы стараемся избежать любых вмешательств и даже официальных действий со стороны той же жандармерии, создавая им только видимость полезной деятельности. Как только в Бюро станет известно, что мы интересуемся списком лиц, приближенных в свое время ко двору... я боюсь предсказать последствия. Будет полезным послушать сплетни в ближайших населенных пунктах. На первый взгляд неблагодарное, но весьма полезное в данном случае занятие. Как правило, в небольших городках не упускают случая обсудить новых соседей. Кажется, Никола собирался перековать лошадь, на которой ускакал наш похититель... Лошади сейчас дороги, поэтому стоит учесть возможность того, что ее либо перекуют, либо где-то оставят. И то и другое нам на руку.

Бьянка опустила голову, обдумывая все, что произнес Робеспьер. Он прав - чем меньше шума вокруг этого происшествия, тем лучше. - Но ведь есть еще и простые люди... - Французы всегда казались мне нацией. наиболее склонной к состраданию, как не дико это звучит в свете последних лет. - Новая идея заставила ее глаза снова вспыхнуть. - А что вы скажете, если я предложу немного поиграть с общественным мнением? Убитый горем печатник, у которого похитили любимого племянника. Сплетня о том, что это - дело рук банды, которая ворует детей и требует выкуп с убитых горем родителей и родных. Несколько листовок. Несколько примеров - пусть придуманных - из департаментов, с аналогичными случаями. Я, как журналист, способна написать зарисовку так, что люди будут плакать, передавая сплетню из рук в руки. Трагедия печатника, у которого украли ребенка, облетит Севр и предместья быстрее, чем вы можете подумать. И тогда любой уважающий себя человек - будь то санкюлот или буржуа - посчитает делом чести пойти в жандармерию и сообщить о подозрительных людях, которые держат ребенка. А если к тому же дать приметы.... - Бьянка с надеждой посмотрела на Робеспьера. - Снова глупость?

- Давайте рассудим, - слегка улыбнулся Робеспьер. - Вы совершенно правы в том, что с общественным мнением необходимо поработать. Но делать это нужно очень осторожно. Представляя вниманию убитого горем печатника, у которого похитили племянника... заметьте, племянника... вы обращаете пристальное внимание на самого Никола и на ребенка. И если Никола способен пережить свалившуюся на него популярность, то ребенку это некстати - ведь мы не можем знать, сколько еще человек могут отметить его сходство с дофином. Он должен оставаться Ребенком, понимаете? На слуху, возможно, однако безликим Ребенком. Иначе рыдающие от горя сограждане не только будут путаться под ногами, привлекая к делу все больше посторонних и пытаясь разыскать его сами, стяжав и себе лавры, но и могут попытаться найти родителей ребенка, чтобы сообщить им известие... В любом небольшом городе жандармы интересуются прибывшими хотя бы издалека, это их работа. Разумеется, все мы обеспокоены пропажей ребенка и хотим вернуть его, особенно Никола, но кроме всего прочего не следует забывать и возможность того, что ребенок раскроет свое инкогнито, либо его заставят это сделать...

- Вы снова правы, - Бьянка старалась держаться спокойно, хотя была крайне расстроена. Этот человек, которому было всего 36 лет, с легкостью разбивал все ее предложения, которые она считала разумными и которыми гордилась. Она, живущая в этом мире не одно столетие, и считавшая, что знает людей. В который раз Бьянка была вынуждена признать, что она не умеет охватить взглядом ситуацию целиком. Не зря она так и не научилась играть в шахматы... - В таком случае, давайте начнем со списков домов, - произнесла она и поднялась. Я найду Гийома.

- Тем не менее, не нужно расстраиваться, - сказал Робеспьер, наблюдая за маленькой женщиной. Она всегда стремилась уйти, когда была обижена или же расстроена, в этом они поразительно схожи с Антуаном. И невозможно доказать, что лучше пусть на промах укажет он в личной беседе, нежели это станет достоянием общественности. Или же еще хуже, сослужит им дурную службу. - Я уже говорил вам, что собирался поработать с общественным мнением, но все зависит от того, с какой точки зрения рассмотреть этот вопрос. Если вы фактически не можете печатать листовки, так как это будет слишком заметно и не стоит вплетать в эту интригу газету... до поры до времени... Вы можете просто пойти в кофейню завтра или же послезавтра, хотя бы затем, чтобы купить немного жареных кофейных зерен и с расстроенным видом сказать, чтобы гражданки, которые несомненно там будут, берегли своих детей, так как их могут похитить с целью шантажа. Больше слов не нужно. Любой подозрительный тип будет доставлен в жандармерию самими гражданками, не сомневаюсь. Также вы можете написать листовку такого же примерно содержания от руки и просто сказать, что хотели бы повесить ее в кофейне. Она не содержит ничего политического, история свежа в памяти горожан и также не сомневаюсь, что подобный призыв горожане распространят сами...

- Хорошо, я так и сделаю, - просияла Бьянка. - Спасибо вам. Вы всегда.. Вы всегда находите правильные слова, гражданин Робеспьер! Я буду у Никола некоторое время, потом уйду с Гийомом. И оставлю свой отчет ему, потому что, очень надеюсь, что вы будете отдыхать к моменту моего возвращения. Пожалуйста, не терзайте свой организм. - Ее взгляд потеплел и она ободряюще улыбнулась. - Мы найдем Шарля. Обязательно найдем! - Бьянка хотела сказать еще какие-нибудь теплые слова, но подумала, что это будет лишним и вышла из комнаты, унося с собой мысль о том, что ей уже второй раз посчастливилось работать с одним из самых выдающихся людей этой эпохи.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Сен 06, 2010 2:13 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Париж, дом Никола Дидье

Маркиза де Шалабр, Фуше

Маркиза де Шалабр отложила ножницы, и с упреком взглянула на маленького Жана, который только что порвал фигурку, вырезанную сестрой. Девочка залилась слезами и, побросав клей и ножницы, выбежала из комнаты. На кухне раздалось ворчание Элоизы Дидье, которая готовила ужин на всю семью и совершенно не переносила, когда ей мешают.
- Жан, - строго сказала маркиза, обращаясь к виновнику ссоры. – Немедленно извинись перед Жозефиной. Прямо сейчас. В противном случае наши занятия подойдут к концу, и я буду вынуждена сохранить окончание сказки в секрете. Мальчик вспыхнул, но спорить не стал и уселся рядом, теребя скатерть.
-Жан?
- Она сама виновата. Когда ты вышла, Жанна, она мне сказала, что злодей, которого я нарисовал, похож на молочника Мартина, а не на злодея.
- Ты мальчик, Жан, и должен научиться выдержанности, - строго сказала маркиза. – Пожалуйста, помирись с сестрой, и мы продолжим.
Тот нехотя поплелся в кухню. Через секунду там раздался возбужденный шепот.

Маркиза с улыбкой проводила ребенка взглядом и аккуратно наклеила на лист картинку, которую только что вырезала из бумаги. В доме Никола всегда было шумно – племянников у него, как и предупреждал Максимильян, оказалось множество, и все они периодически гостили в этом чудесном доме. Маркизу этот факт ничуть не смущал, скорее наоборот – она любила детей и с удовольствием занималась с ними, прививая любовь к чтению и другим занятиям. Иногда она вспоминала маленького Жака – больного, изнуренного чахоткой ребенка, с которым познакомилась в этом доме некоторое время назад. Она так и не узнала, чем закончилось пребывание тут этого мальчика – на следующий день Максимильян попросил ее съездить в Ванве, чтобы забрать из дома некоторые документы. Но Элоиза уверила ее, что мальчику стало лучше, и он отправился к родителям. Маркиза вздохнула и, отложив листок с наклеенными картинками, принялась смотреть в окно. От Максимильяна не было известий уже неделю, и она не боялась себе признаться в том, что страшно тоскует по нему. В последнее время они очень сблизились, и ей нехватало их тихих разговоров по вечерам и его внимания.

Маркиза не обратила внимания на стук в дверь. И крайне удивилась, увидев на пороге комнаты Элоизу, которая сказала, что к ней – посетитель. Маркиза рассеянно кивнула и, машинально поправив волосы, поднялась, чтобы поприветствовать гостя.

Жозеф Фуше одернул себя, заставив не переминаться с ноги на ногу. АХ, как это легко сказать "сохранить достоинство"! Глупая, книжная фраза, она кажется смешной, когда вынужден втягивать голову в плечи при каждом шорохе, вздрагивать, когда окликают даже не тебя, а кого-то по имени "Жозеф", унимать бешено бьющееся сердце при виде сонного жандарма, который и вовсе не смотрит в твою сторону. Но где бы он не скрывался, где бы не ночевал, под мостом или в захудалой гостинице, самым страшным временем было с четырех до шести утра... Час, когда приходят с арестами. Когда человек находится во власти сна и беззащитен... беспомощен... загнан. Думая о том, сколько ему осталось жить, он сходил с ума. Зависеть от воли человека, который... ах, нужно ли вспоминать, когда сейчас ему нужна твоя голова?

Он был готов помириться с ним, валяться в ногах, умолять, если бы не знал, что это бесполезно... И тем дороже была жизнь, каждый ее час. Вчера у него появилось некое подобие надежды. Совсем призрачное... Совсем  крошечное. Судьба ли, что он остановился у табачной лавки неподалеку от кафе и услышал разговор двух весьма обшарпанного вида граждан? "А она ничего", - сказал первый, явно заглядываясь на женщину. " И думать забудь! - сердитым шипением одернул его другой. - Это Шалабр. Любовница Робеспьера". Разумеется , он проследил эту женщину до дома, но рискнул появиться только сегодня, спустя два дня. Окончательно обессилевший. Загнанный. И готов был умолять. Не его. А ее. Чтобы сжалилась.  - Простите мне мое вторжение, гражданка... Мы незнакомы, но я охотно представлюсь, если ты захотите со мной говорить... - он смотрел на женщину, ожидая ответа, от которого, может быть, зависела его жизнь.

Маркиза беспомощно обернулась назад, словно где-то в глубине комнаты мог находиться Максимильян. Судя по тому, как выглядел этот человек - а он был болезненно худым, с землистым цветом лица, воспаленными глазами и грязными, торчащими во все стороны волосами - с ним случилось несчастье, и он, узнав об их отношениях, пришел просить за кого-то из своих родственников или даже, возможно, за себя. - Пожалуйста, представьтесь, гражданин, - пролепетала маркиза и указала ему на кресло. отчаянно ругая себя за проявленную мягкость. Но иначе она не могла. пусть и понимала, что вряд ли сможет помочь этому человеку. - Присядьте.

- Я не настолько пал, чтобы сидеть в присутствии стоящей дамы, - прошептал Фуше, так как голос предательски сел. Ее лицо не казалось ни злым, ни отмеченным печатью порочности, но она, кажется, боялась... - Я не прияиню вам вреда, клянусь... Я пришел просить вас... Пришел с просьбой... Взывать к вашему милосердию. Меня зовут Жозеф Фуше, вы, возможно, слышали об мне. И, возможно, прогоните, не выслушав. Но даже в том случае я не упрекну вас.

Маркиза смутилась и села. Максимильян никогда не говорил ей об этом человеке, но она читала о нем в статьях Жана Клери в его легендарной газете. В последнее время журналист вновь ослабил хватку, и газета выходила нерегулярно, но одно время Жозеф Фуше преподносился на страницах "Друга народа", как закостенелый злодей, хотя, конечно, прямых обвинений там не было, все читалось между строк. - Жозеф Фуше? Я встречала ваше имя в прессе. Я могу вам чем-то помочь?

- О, да, гражданка... Я знаменит. Печально знаменит, - склонил голову Фуше. - И я уничтожен человеком, который некогда был моим другом. Он не пожелал говорить со мной, встретив молчанием и не слушая доводов, не слушая оправданий. Я  - изгой. Я в списке приговоренных, хотя не сделал ничего, чего бы не сделал тот же Колло дЭрбуа, о котором вы, несомненно, слышали. Моя жизнь отмеряется часами и, возможно, в этот час умирает мой ребенок, моя дочь, которую я не могу даже видеть, чтобы не навлечь беду и на них, ни в чем не провинившихся... У вас есть сердце, гражданка... Скажите ему... Скажите, что я готов на все. Готов умолять, просить, я сделаю все, что угодно... Он не простил мне Клуб якобинцев, меня выбрали председателем... Но помилосердствуйте, не я же сам выставил свою кандидатуру! Меня избрали, как избирали всех до меня...

- О боже мой, - вырвалось у маркизы. Со стороны ее восклицание выглядело, как сочувствие, однако, она искренне испугалась, впервые столкнувшись с политическим просителем. Скорее всего, сведения об их особых отношениях с Максимильяном, стали достоянием общественности, и теперь все, кто считает себя обиженным, будут пытаться воздействовать на него через нее, что не имеет никакого смысла. Этот человек говорил о Клубе якобинцев. Возможно, в чем-то он был прав. Маркиза помнила, как однажды вечером Максимильян пришел разбитый и усталый, и сообщил, что сегодня был крайне тяжелый день, и даже присутствие в Клубе якобинцев не доставило ему обычного чувства удовлетворения. ВОзможно, это был тот самый день... Но в любом случае, она зареклась вести с незнакомцами беседы на политические темы. - Почему вы считаете, что я могу сказать... Прошу вас, поясните вашу мысль. - Она хотела бы говорит жестче, но вид этого разбитого и отчаявшегося человек тронул ее до глубины души.

- Вы можете... Я знаю, я же вижу... я слышал, что говорят... - Фуше снова казалось, что он начинает бредить. - Вы - добры, иначе не пустили бы меня на порог и не стали бы разговаривать. Я случайно услышал о вас и пришел просить... умолять о милосердии. Кто же как не вы сможет говорить и быть услышанной этим... тигром в человеческом обличии! - Фуше спохватился, запоздало подумав, что сказал бестактность. - Простите... Я не хотел оскорбить вас.

- Вы забываетесь... Зачем вы мне это говорите... - Маркиза побледнела. Он ненавидит Максимильяна и пришел искать у нее заступничества? Отвратительно и нелепо! - Гражданин Фуше, - сказала она спокойно. - Я поняла вашу просьбу и передам ее, если представится случай. Прошу вас, - она хотела сказать что-то резкое, но не смогла и просто молча указала глазами на дверь.

- Вы не поможете, - спокойно констатировал факт Фуше, выпрямив привычно сгорбленную в последнее время спину. - Но благодарю вас хотя бы за то, что выслушали. - Взяв шляпу, он вышел из дома, в которых зашел, влекомый призрачной надеждой. И которая растаяла из-за одного несдержанного слова, невольно сорвавшегося с языка. Хороший урок. Не забывайся, Фуше.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Сен 06, 2010 6:07 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Окрестности Севра.

де Бриссар, де Бац, Луи-Шарль.

Маркиз де Бриссар поглядывал на часы. Вечер. Получил ли барон послание? Должен был. На рассвете он лично съездил в Париж, чтобы оставить записку в надежном месте. Неприятно было думать о том, что без барона тут не обойтись, но ситуация сложилась сложной. Сам он не имел опыта общения с детьми и боялся все испортить. Например, напугать ребенка неверным словом. Говорили, что дофин – нервный. Если это дофин, то лучше не рисковать. Что касается Эмили Рамбо, то женщина, похоже, впала в прострацию, когда поняла, что не может найти общий язык с этим ребенком. Днем он закатил отчаянную истерику, когда она предложила искупать его. Кричал, что ванну в присутствии слуг принимают только аристократы, а он, как истинный гражданин… Тьфу. Бриссар старался сохранять вежливый вид, хотя периодически хотелось стукнуть мадам Рамбо, в которой прогрессировала болтливость. Она говорила одно и то же – то кидалась в воспоминания о дофине, то начинала благодарить за надежду.

Мальчик тем временем угомонился и, кажется, заснул. Бриссар вздохнул, подумав, что еще немного – и он поверит в то, что они похитили не того человека. А между тем нужно было решаться и уезжать. Либо оставлять ребенка.

Маркиз услышал, как в дверь постучали. Мадам Рамбо пререкалась с каким-то человеком, который требовал позвать хозяина, так как прослышал, что им нужен работник, умеющий колоть дрова. Маркиз вышел, чтобы взглянуть на просителя своими глазами и, узнав в момент барона, сделал нетерпеливый жест, приглашая его войти. «Я поговорю с ним сам, Эмилия, благодарю». Он провел барона в комнату и, усадив в кресло, тихо и сжато изложил все, что произошло.

- Черт возьми, что значит, вы не уверены?! - простонал барон, буквально схватившись за голову. Однако пререкаться было уже поздно, хотя можно было бы и найти общий язык с ребенком! Или попытаться это сделать! Устраивать сейчас ни к чему не ведущие выяснения отношений не следовало и ни к чему бы не привело, но... отчаянно хотелось выругаться. Даже не думая об угрозе Карно, можно было предположить, какие приятные перспективы открываются для них самих, ведь Никола Дидье был, на секундочку, присяжным трибунала. И хорошо, если они действительно будут думать, что ребенка украли с целью шантажа, а не потому, что мальчишка... Охххх. Ну за что?! Причем неизвестно, умер телохранитель или же выжил. Ну кто просил убивать его?! Ведь можно было... - Бриссар, я полагал, что могу на вас положиться, а на самом деле нет ни единого действия, где бы вы не ошиблись. Жаль вас разочаровывать. Теперь, король этот ребенок или нет, вам придется некоторое время делить с ним кров.

- Укажите мне на ошибки, - вскинулся Бриссар. Заносчивость де Баца начинала действовать на нервы. - Вы только сейчас узнали о том, что я никогда прежде не занимался похищением детей? Этот ребенок видел мадам Рамбо. И нам показалось, что он, увидев ее, заторопил своего спутника. Нужно было дать им уйти? Или просто вежливо попросить этот Дидье предоставить нам ребенка на проверку?

- Вы действительно этого хотите? - добродушно спросил барон. А потом резко прибавил: - Извольте. Я позаботился о том, чтобы снять этот дом на другое имя, верно? Вашей задачей было сделать его пригодным для жизни в течении нескольких дней. Почему, пока дом был пуст, вы не озаботились хотя бы нанять человека, который бы наколол на этот срок дров? Я буду счастлив узнать, что вы умеете это делать. Знаете ли, для казалось бы простого занятия нужна определенная сноровка, я видел, как один человек едва не лишился ноги, угодив по ней топором... Впрочем, вам решать, как здесь обустраивать быт. Дальше. Я не говорил убивать телохранителя. Он, к вашему сведению, присяжный трибунала... Вы вполне могли потратить еще день и найти способ увести ребенка без лишних жертв. А чтобы не вызывать подозрений, нужно было не сидеть в кафе, а потолкаться на рынке... Или спесь не позволяла, маркиз? Далее. Откуда вы уверены, что ребенок начал торопиться, как только увидел мадам? А вдруг он что-то увидел? Хотел пить? Испугался жандарма? Ведь саму мадам он не признал. Мне продолжать?

- Прекратите, барон, - прошипел Бриссар, теряя терпение. - Прекратите отчитывать меня, как мальчишку. Давайте решать вопросы, которые у нас возникли. Что сделано, то сделано. - Бриссар откинулся в кресле, призывая себя к терпению. Таким барона не знал. И не предполагал, что работать с ним так трудно.

- Вы же сами попросили меня указать на ошибки, - пожал плечами барон. – Хотя в чем-то вы правы, нужно решать те вопросы, которые у нас возникли. Но так как я знаю ситуацию только с ваших слов, позвольте поставить вопрос иначе: что вы хотите, чтобы я сделал? Я видел дофина всего несколько раз, тогда он был еще слишком мал, чтобы искать его сходство с десятилетним ребенком. Правда, я был в Тампле, но тогда мои заботы были вовсе не о нем и я не могу сказать с уверенностью тот ли это мальчик. Поэтому и решил привлечь к делу вас и мадам Рамбо.

- Говорят, вы хороший психолог, барон, - улыбнулся Бриссар, слегка прищурившись. - О ваших успехах на этом поприще ходят легенды. В одной из комнат в данный момент спит мальчик, который либо не является дофином, либо тщательно это скрывает в силу своих причин. Он жил с Робеспьером. Вряд ли Робеспьер рассказал ему подробности о казни его родителей. Он воспитывался сапожником Симоном. Вряд ли сапожник поведал ему правду о якобинцах и их методах. Я мог бы попытаться поговорить с ним. Но умение общаться с детьми - не самое сильное из моих качеств. Как вы смотрите на то, чтобы побеседовать с ребенком?

- Мальчик в любом случае больше не является дофином. Он является королем, - задумчиво сказал барон. На самом деле он чувствовал досаду. Из-за всего, в том числе и из-за того, что вокруг похищения ребенка теперь будет слишком много шума. Немалое раздражение доставлял и тот факт, что взрослые люди не смогли договориться с маленьким человечком и едва усомнившись в его происхождении, начали проявлять несколько иные свойства характера... В голос барон этого, разумеется, не сказал. - Если, разумеется, это тот ребенок. Я попробую поговорить с ним, однако не слишком рассчитываю на успех, так как совсем не знаю ребенка. В этом я полагался на мадам Рамбо. Что же, похоже, у меня просто нет выбора.

- Мадам Рамбо принимает эту историю слишком близко к сердцу, - заметил Бриссар. - Поэтому я не хочу на нее давить. Она нам еще понадобится. Итак, барон... Когда? - Бриссар поймал себя на мысли, что радуется, имея возможность переложить эту проблему на плечи барона, так как совершенно не представлял себе, с какого боку подойти к ребенку.

- Сейчас, - сказал барон, со вздохом покидая кресло.

***

Луи Шарль сидел на кровати, обхватив руками колени, и смотрел на блюдо с клубникой, оставленное им мадам Рамбо. Мадам ему было, честно говоря, очень жалко. Она была хорошей, просто очень строгой. И не заслужила, чтобы ей врали вот так вот – в глаза. Наверное, неприятно, когда твой знакомый смотрит на тебя и делает вид, что совсем тебя не знает. Он бы, во всяком случае, не хотел бы, чтобы с ним так поступили. Но сейчас это был единственный выход. Точнее, не выход, а … тут нужно какое-то другое слово. Но не «выход» - это точно. А мадам Рамбо… Вдруг они напугали мадам и она теперь прислуживает им? Нужно еще раз подумать. Значит. его поймали в плен люди, друзья мадам Рамбо, и что с ним хотят сделать – одному Богу известно. Вернуть в тюрьму? Если в тюрьму – надо делать вид, что он – другой мальчик. Ведь хорошего гражданина, без такого прошлого, как у него, не посадят в замок. Сапожник Симон объяснял, что его родители угнетали простой трудовой народ, и за это их вот так наказали. Но так как он сам народ не угнетал, то ему не отрубили голову, и разрешили пожить, чтобы перевоспитаться. Значит, все правильно.

Один раз, когда мадам Рамбо чуть не расплакалась из-за его поведения, он хотел как-то дать ей понять, что он – это он, чтобы она не расстраивалась. Он даже подготовил слова для этого. Но потом мадам вышла из комнаты и он слышал, как она сказала кому-то: «Он не разрешает его искупать, значит, нам придется еще подождать, чтобы знать наверняка». Шарль тогда порадовался, что не сказал ей те самые слова, потому что понял: мадам хочет раскрыть его секрет, чтобы сообщить тому незнакомому человеку за дверью. А может быть даже и не незнакомому. Шарль вспомнил, где он видел страшного гражданина с ножом, который зарезал Никола. Он видел его во дворце, только не помнил, как его зовут. Прислуга его боялась, потому что говорили, что он умеет делать порошки, с помощью которых можно даже убить человека. А еще у него был красивый медальон – гладкий, с незнакомыми буквами, золотой. Шарль вообразил, что в этом медальоне должен храниться как раз такой волшебный порошок, и очень просил показать, что там внутри. Но безуспешно.

А Франсуа, наверное, сейчас очень волнуется… Эту мысль Шарль додумать не успел, потому что открылась дверь. На пороге стоял новый гражданин. Лицо у него было доброе, и одет он был, как настоящий патриот. Шарль замер, и испуганно уставился на незнакомца.

- Здравствуй, - сказал барон, глядя на ребенка, который, вопреки ожиданиям, вовсе не спал. Смотрел и был поражен его сходством с матерью: те же большие глаза, прямой нос, линия подбородка. Одним словом, врут безбожно, когда говорят, что маленькие дети не особенно похожи на своих родителей, пока окончательно не вырастут. Также барон отметил и его манеру сидеть: с выпрямленной спиной. Обычно люди имеют привычку если не горбиться, то подаваться вперед, если правильную осанку не выработать специально. Значит, уже ясно, что ребенок не из подворотни, несмотря на свой довольно свободный наряд. Де Бац улыбнулся. - А знаешь, ты очень похож на свою маму. Я сразу узнал тебя, как только увидел.

- Ты что, видел мою маму? - Шарль напрягся. У незнакомца был приятный голос, а смотрел он добродушно и немного устало. Он, наверное, и правда знал маму. А ему сейчас придется делать вид, что он не понимает, о чем речь.

- Видел, - утвердительно кивнул барон. - И даже был немного влюблен в нее. Как и все, кто хотя бы немного дружил с ней. Однажды мне даже снилось, что я - рыцарь и спасаю ее из замка, в который ее заключили злые люди. Жаль только, что я так и не досмотрел до конца тот сон, меня разбудили. Помню только, что я очень старался ее спасти... Но сны, наверное, не имеют значения, просто то был... очень героический сон. А меня больше всего беспокоит, что ты не хочешь ничего есть и не позволяешь себя искупать. Разве тебе нравится быть грязным и голодным?

- Мне тоже снился такой сон. Несколько раз. Моя мама была самой красивой на свете, и в нее влюблялись все, кто ее видел. - Шарль не отрывал глаз от незнакомца. Он говорил с ним даже лучше, чем его друг Франсуа. Но Франсуа был точно другом, а про этого человека он ничего не знал. В одной книге он однажды прочел историю про злого волшебника, который прикидывался добрым, чтобы войти в доверие. Вдруг это тот самый случай? Волшебники видят твою душу насквозь. И знают, что для тебя - самое важное. И питаются твоими воспоминаниями - самыми лучшими воспоминаниями. У него таких воспоминаний было много. Среди них - все, что связано с мамой и сестрой Мари. Вдруг он сейчас заговорит и про сестру тоже?- Нет, мне не нравится быть голодным. И я - ем. - Шарль подумал, что не будет нечестным говорить про маму все что угодно, не называя ее имени. Ведь у Андре, которого он изображает, тоже была мама. Можно говорить про маму Андре, а представлять свою.

- А ты знаешь, зачем тебя привезли сюда? - спросил барон, внимательно наблюдая за ребенком. Речь мальчика была правильной, она не была начинена в изобилии исковерканными словосочетаниями, не было и следа акцента либо диалекта. Впрочем, это не доказательство, а заметка. На будущее. Он решил пока что не говорить о матери, ведь в любом случае ребенок был с ней разлучен и лучше оставить на время эту тему. - Тебя привезли, потому что, возможно, приняли за другого мальчика. У него очень грустная история, он был должен сидеть в тюрьме, хотя и не совершил ничего дурного. А потом, так говорят, он каким-то волшебным образом освободился. Мы поверили в это и вот ты здесь. Может быть, ты поможешь нам узнать, тот ли ты заколдованный мальчик? Кстати, меня зовут Жан. А тебя?

- Андрэ, - Шарль облизнул пересохшие губы. Он всегда так делал, когда начинал волноваться. А волновался всегда, когда не понимал смысла сказанного. Незнакомец по имени Жан говорил вещи понятные. Получалось, что он не уверен, кто такой Шарль на самом деле. Значит, он хорошо сыграл и получилось всех обмануть? Но при этом что-то было не так. Жан говорил очень сложно, и непонятно, к чему вел. Франсуа во время последнего разговора посоветовал как можно больше молчать. Так он и сделает.

- Тебе сказали так себя называть или тебе просто нравится это имя? - спросил барон, ни на секунду не ослабляя пристального внимания. Ребенок волнуется. И... явно не знает, что отвечать. - Хотя, это не столь важно, наверное. Хочешь, мы выйдем в сад погулять? В конце концов, это не Тампль и никто не собирается держать тебя взаперти.

Шарль слез с кровати и встал перед бароном, опустив голову. После того, как он просидел в замке так долго, у него развился ужас перед запертыми комнатами. Жан предлагал прогуляться. Наверное, не будет ничего плохого, если пройтись по саду? - Да. Хочу. Спасибо, Жан.

Разговор не прояснял ровным счетом ничего, поэтому барон решился на еще одно довольно безобидное, но могущее быть очень результативным испытание. Любой человек обернется, услышав как его окликают по имени и плюс фактор неожиданности. Пропуская ребенка вперед, сам он задержался у двери и связав в узел свой шейный платок тихонько позвал: - Эй, Луи-Шарль! Лови...

Шарль резко обернулся. Платок упал к ногам. Кажется, Франсуа говорил что-то про это. Что его могут окликнуть другим именем. И предупреждал, что нельзя поддаваться. Шарль наклонился и, подняв его, протянул гражданину. - Меня зовут не Луи Шарль, а Андрэ. Возьми свой платок, гражданин. Платком играть неудобно, потому что он разворачивается. Но я могу поиграть с тобой подушкой, если хочешь. Это гораздо удобнее.

- Уверен, что в саду мы найдем нечто более подходящее для игры, нежели платок, - с улыбкой сказал барон. По-прежнему тупик. Как жаль, что он знает ни привычек дофина, ни его особых примет! Но не запрашивать же тайную канцелярию, черт бы их побрал... Шутка была невеселой, так как время... время шло, не замедляя бег ни на минуту. - Пойдем.

Луи Шарль вышел в сад и запрокинул голову. На небе было много звезд. Гораздо больше, чем тридцать семь. Это число врезалось ему в память, потому что Антуан поделился с ним своим секретом о "бородатом Рене". Интересно, а как выглядел этот Рене? И каким путешественникам он покровительствовал? Только взрослым, таким, как сам Антуан? Или с детьми он тоже дружит? Сейчас Шарль ругал себя за то, что на расспросил тогда АНтуана про Рене подробнее. Кто знает, может быть, если бы расспросил, то смог бы сделать себе фигурку Рене, и привидение помогло бы ему сбежать от этих людей, которые непонятно чего от него хотят. Интересно, если он сейчас находится не дома, то он считается путешественником? Прогулка прошла в этих размышлениях. Шарль молчал, а его спутник больше не делал попыток его разговорить. Ну и хорошо. Вернувшись в комнату, Шарль все-таки съел оставленную клубнику, потому что проголодался. Когда мадам Рамбо вошла к нему с ужином, он крепко спал, прижимая к себе вторую подушку.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Сен 07, 2010 12:53 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Окрестности Севра.

Гийом, Бьянка// + Анна Монж.

Гийом остановился, устало вытирая пот со лба – ночь была слишком душной, хотя у него и не было оснований жаловаться на свою выносливость. Слава Богу, пришлось в свое время немало побегать… Однако выполнять задание оказалось все сложнее и сложнее, как оказалось на практике: во первых, позднее время. Когда на улице темно, в деревенской местности не слишком-то охотно пускают людей на порог, хотя им до сих пор везло. Во-вторых, было физически невозможно проделать весь путь пешком: приходилось ехать верхом, потом привязывать лошадей в укромном месте и идти пешком, выдумывая очередную легенду, которую старались не повторять.
Гражданка Флери, вопреки ожиданиям, не жаловалась ни на жару, ни на усталость, чем заслужила его немалое уважение. А ведь такая маленькая и казалась изнеженной! И одно дело – работать осведомителем, а совсем другое: ходить, высматривать, вынюхивать, навлекать на себя подозрения и ругательства… В дома они заходили иногда вместе, иногда по отдельности под какими-то благовидными предлогами. Было бы неплохо изображать из себя переписчика, но как тогда объяснить присутствие рядом гражданки? Приходилось действовать немного иначе. Сбились с пути, хотят купить немного продуктов, ищут посильную работу, ищут ночлег, хотят наняться временно в поденщики, если дом попадался большой… В двух домах их даже почти взяли, но какая жалость, что не устроила плата, слишком низкая для двоих! В одном доме хотели оставить именно гражданку, а в другом, страшная как чума вдовушка была не прочь пригласить и его… хоть и нехорошо так дурно думать о женщинах. Но везде – ни малейшей зацепки, ни малейшего следа.

- Скоро будет слишком поздно обходить дома, - сказал Гийом, делая еще одну пометку в списке при слабом свете спички. – Ребра пересчитают и не посмотрят, что мы вроде мирные труженики. Дойдем до деревушки – послушаем сплетни в местном бор… в местной таверне. Как правило, там находятся завсегдатаи.

Бьянка кивнула и послушно засеменила рядом. У Гийома была смешная, немного прыгающая походка, скорее всего - результат какого-то прошлого ранения. Работая с Гийомом, Бьянка в очередной раз отмечала, что годы, прожитые в затворничестве и даже умение читать мысли ничему ее не научили. Безусловно, она умела ловко манипулировать смертными, если это было необходимо, и отличалась от обычной женщины своей выносливостью и особыми умениями. Она прекрасно стреляла, запоминала массу подробностей, подмечала оттенки настроений и мыслей и могла казаться бесстрашной. Но на поверку оказывалось, что все это меркнет перед профессиональным взглядом на вещи Гийома или холодной логикой Робеспьера. Конечно, она читала мысли всех людей, к которым они заходили. И каждый раз поражалась, что Гийом доходит до всего того же, что и она просто, сопоставляя наблюдения и делая выводы. Когда-нибудь она обязательно заглянет к нему в гости с бутылкой хорошего вина и его любимым картофельным пирогом, и будет терзать вопросами о прежних делах до утра. Когда-нибудь.. А пока... Пока перед ними стоит задача найти среди тысяч деревенских жителей одного, кто видел бы мужчину или женщину, схожих по приметам с теми, кого они ищут...

В таверне, куда они забрели, было немноголюдно. Парочка местных пьяниц вели беседу о вечном. В глубине суровая гражданка лет пятидесяти пила какой-то коричневый напиток, бросая по сторонам мрачные взгляды. Из другого угла слышались взрывы смеха - там заседала целая компания молодых крестьян, которые что-то отмечали. Сам хозяин таверны - непомерно толстый детина в фартуке, услужливо выскочил к ним на встречу, улыбаясь и чуть ли не приплясывая от восторга, что у него - новые посетители. Устроившись за столиком, Бьянка взглянула на Гийома.

- Что думаете делать дальше? Если хотите, я могу обратить на себя внимание кого-нибудь из тех молодых крестьян. - Она выразительно подняла глаза.

- Зачем? - искренне удивился Гийом. - Неужели хотите прослыть легкомысленной женщиной? У вас очень запоминающаяся внешность, гражданка Флери, - он понизил голос, - И на вас, разумеется, обратят внимание и так. Сплетни разносятся быстро и нам вовсе не нужно, чтобы молва прилепила вам ярлык девицы, заигрывающей с мужчинами. Я же могу приходится вам кем угодно - хоть дядей, хоть отцом, наши возможные родственные отношения не интересуют никого. Мы сейчас просто выпьем по стаканчику вина, затем кофе, и подождем, пока к нам подсядут поделиться новостями или спросят наше мнение о грядущем урожае или ценах на скот. Это же провинция...

Бьянка задумчиво улыбнулась. В головах этих людей не было никакого интереса к ним - все были погружены в свои дела. Она даже хотела немного подтолкнуть этих людей мысленно, чтобы направить за их столик. Но Гийом говорил так уверенно, что она решила подождать. Неужели его знания психологии деревенских жителей настолько безупречно, что он снова окажется прав? Около получаса она, скромно опустив глаза, слушала размеренную речь Гийома, изображая послушную дочь. Бьянка загадала, что к ним, скорее всего, подсядет трактирщик. Он так пялился на них и так явно изнемогал от скуки, что это было бы логично. Но она ошиблась. Суровая гражданка, которая все это время сидела с неприступным видом за столиком, неожиданно поднялась и, приблизившись, шлепнулась на свободный стул.

- Кто вы такие, граждане, и что делаете в нашей забытой богом таверне в такое время? - Ее взгляд был пронизывающим и строгим. И хотя от нее попахивало выпитым коньяком, в мыслях не было ни тени опьянения.

- Эх, гражданочка, да ты, никак местный жандарм, - добродушно сказал Гийом. - Стало быть, все знаешь про здешних жителей и про обитателей и про последние сплетни. В такое время мы, как и любые путники, зашли отдохнуть от погоды, проклятая жара совсем измотала. Девочка, вот, совсем не приучена ходить, да надо, раз волка ноги кормят. А граждане мы законопослушные и мирные, можем показать документы, коль ты нас приняла за подозрительных... - Гийом рассуждал, нарочито медленно растягивая слова, позволяя полностью оформиться мысли и, естественно, отмечая про себя перемены в лице женщины: от настороженности и недоверия, до легкой насмешки и снова настороженности, хотя уже и не столь враждебной. Жюльетт Флери, как и полагается примерной дочери сидела, потупив взгляд и, кажется даже вошла в образ. Ай да молодец, девонька!

- Мы идем к метру Бертрану Калье, - едва слышно прошелестела Бьянка, лишь на секунду взглянув на женщину-жандарма. И снова Гийом угадал без посторонней помощи. Хотя.. Возможно, люди способны видеть больше, чем они сами подозревают? – Я художница. Начинающая. Рисую портреты. На это и живем с отцом. А метр Калье, говорят, так добр, что помогает начинающим советом. – О севрском художнике Бьянка узнала неделю назад, когда, бродя по ночам по окрестностям, собирала информацию для отчета. Он считался местной знаменитостью и действительно давал бесплатные уроки молодым художникам. Пока не умер от тяжелой простуды. Но ведь они вполне могли этого и не знать! Роль художницы она решила взять на себя потому, что действительно неплохо рисовала. Если что – всегда можно подкрепить свои слова делом. Лицо суровой гражданки тем временем разгладилось. В глазах мелькнуло нчто вроде гордости.

- Опоздала ты, гражданочка. Умер гражданин Калье. Два месяца, как умер. Человек был душевный, истинный патриот. До последнего дня нашу детвору учил кисти в руках держать. Эх… Забрала его нелегкая. – Анна Монж, - резко рявкнула она, вспомнив о своем предназначении. И по-мужски протянула руку Гийому.

- Гийом Бартье, - представился Гийом, не считая нужным скрывать свое имя. Пожав руку гражданке, продолжил: - Жаль, конечно, что умер... Но ничего не поделаешь, раз судьба. Хорошие патриоты всегда неожиданно уходят. Жаль. Что ж, придется возвращаться о чем и не жалею. Чем ближе к Парижу, тем страшнее. Уже слышали, что убили у вас кого-то, так и не знаем, останавливаться ли в Севре. Там можно лошадь нанять, довезут хоть немного, а то выходит, пыль зря глотали столько времени... - Гийом медленно допил остатки вина с пряностями и жестом попросил трактирщика повторить.

- Убили, черти, - зло сказала Анна, одним махом выпив небольшой стаканчик коньяка, который услужливый трактирщик поставил перед ней, выполнив заказ Гийома. - На рынке городском. Позавчера. Убийца - не из наших. Людей спрашивали - никто его не знает. Один пьяница, правда, сказал, что видел его тут неделю назад - вроде как крутился он на рынке, болтал с одной торговкой. Торговка, понятное дело, помалкивает. Боится, зараза. Но вы, граждане, не бойтесь. Сдается мне, не в зарезанном гражданине дело, а в мальчишке, племяннике его. Шустрый такой мальчонка был, все болтал да по сторонам глазел, словно белого света не видел раньше. Пропал он, в общем. То ли сбежал, напугавшись, то ли что...

- Какой ужас! - выдохнула Бьянка. - И с тех пор мальчика никто не видел?

- Да в том то и дело, что нет, - нахмурилась Анна. - У меня внук подрастает. Сроду у нас такого не было в окрестностях. Даже не знаешь, что и думать.

- А может и украли мальчонку. Ради выкупа или шантажировать хотят, - сказал Гийом, раскуривая трубку и хмурясь. Он намеревался расспросить и не слишком завираться, говоря полуправду, так как задание не на один день. А Анна, судя по всему, не первый год выполняет свою странную для женщины обязанность и способна если не отличить правду от брехни, то отметить, что они шатаются по округе как подозрительные. Эх, зря девонька подробно рассказала "легенду", зря. Да только сказанного уже не вернешь. Выкрутиться бы теперь. Слухи, как известно, разлетаются быстро. - Да не волнуйся ты, гражданка. Уж ты-то будешь настороже. Да и что здесь за городок-то? Небольшой, чужого за милю видно...

- Ради выкупа.. - Анна хмыкнула, но вслух говорить мысли не стала. Она-то знала, что зарезанный гражданин - не только видный якобинец, но и ближайший соратник самого Робеспьера. Именно поэтому вся жандармерия Севра буквально стояла на ушах. Сколько допросов, сколько было в последнее время, она не помнила за всю свою многолетнюю историю.

Бьянка заерзала на стуле, не зная, как себя вести дальше. Она уловила оттенок мысли Гийома – он был недоволен придуманной ею «легендой». И ведь правда – она сначала сказала. Потом – подумала. Недопустимое поведение для агента! За последнее время Бьянка столько раз убеждалась в собственной несостоятельности, что начинала заметно терять присутствие духа от собственных ошибок. Неужели мечта научиться жить, как простые люди – своим умом – недостижимая и невозможная к воплощению? Неужели все, что она может – это читать мысли смертных и ловко поворачивать их в нужную сторону? Именно так она добилась расположения Марата два года назад – просто нагло жонглируя мыслями свидетелей жизни Лавуазье и облекая их в красивую форму, направленную против ученого. Смогла ли бы она стать такой же известной журналисткой, если бы не ее умение? Конечно нет. На это требуются годы. А легенды о Жане Клери появились буквально спустя пару месяцев после того, как она взяла в руки перо. Теперь, работая на Бюро тайной полиции, она цеплялась за все возможности, чтобы попробовать обходиться без чтения мыслей без необходимости. Как поступить, чтобы загладить ошибку? Единственный способ ничего больше не испортить – молчать и запоминать. Ее мысли были прерваны вошедшим жандармом в форме.

- Эй, Монж, пойдем. Ищут тебя. Начальство из Севра приехало, сейчас будут нас всех, - он сделал неприличный жест, не обращая внимания на собеседников гражданки Монж. Затем нахмурился, осознав, что перед ним – чужие.

- А вы кто такие будете, граждане?

Гийом только тяжело вздохнул. Принесла нечистая начальство из Севра. А они успели нагородить такого, что теперь поневоле придется предъявлять документы и раскрывать инкогнито. Недоставало, чтобы Робеспьеру пришлось ехать в Севр и вызволять из тюрьмы двух собственных агентов, которые угодили туда, как подозрительные! Эххх... А ведь жандармы сейчас злые, черти. Любого возьмут за шиворот и ахнуть не успеешь. Тем более ищут мужчину и женщину. Они, правда, по описанию не похожи, но для ровного счета сойдут. Чтобы создать видимость деятельности... - Зашли перекусить, - проворчал он, понимая, что проверки не избежать. Но предъявлять документы лучше уж непосредственно в жандармерии, нежели на виду охочего до сплетен трактирщика.

- Вот, перекинулись парой слов с гражданкой. Новости спросили...

- Новости? Какие новости? - недобро прищурился жандарм.

- Да ладно тебе, Усатый, я их проверила, - отрезала Анна. - Ступай себе, куда шел. Догоню.

Жандарм, на удивление Бьянки, спорить не стал, хоть и был раздраженным. Анна тем временем поманила Гийома за собой. Бьянка осталась за столиком, изнемогая от желания подслушать, о чем шепчется суровая хранительница порядка этого небольшого селения.

- Послушай-ка меня, Гийом. Из меня дуру можешь не делать, - тихо заговорила Анна, когда они отошли. - Я ведь вас с самого начала заметила. Девочку ты за собой заметную таскаешь, и на дочь твою она похожа, как я - на австриячку. Видела я тебя в Париже, лет пятнадцать тому назад, ты еще полицейским был. Подсела, чтобы догадку проверить. Мой тебе совет - говорю как коллега коллеге - бери свою любовницу, или кто там она тебе - ученица? - и уноси ноги, пока жив. Дерьмо тут, а не ситуация. Ребенок, которого утащили - племянник соратника самого Робеспьера. Соображаешь, чем это все пахнет? А по делу проходят мужик и баба. На вас непохожие, но под это дело могут загрести в тюрьму - не отмоешься.

- Любовница, скажешь тоже! - отмахнулся Гийом с кислой физиономией, досаду я на то, что их заметили и, возможно, начнут наводить справки. - Сам знаю, что дерьмо и не врал, когда говорил, что ребенка украли чтобы шантажировать, Дидье в трибунале сидит. И слушай... уйми их, по старой дружбе говорю и в обмен за добрую услугу. Иначе неприятностей будет... Похитители, между прочим, как только заметят такую активность среди молодчиков в форме, рванут куда подальше от страха и дитятко наше с собой прихватят. Тоже от страха. Догадайся, кому головы снимут?

- Догадываюсь, - уныло протянула она. И ворчливо добавила - По старой дружбе... Нашел подругу. Ладно. Некогда мне тут стоять с тобой. Над каким делом работаешь, кстати? Может, помочь могу чем? Я тут всех знаю. После того, как мой Патрис умер три года назад, официально служу в жандармерии - мужиков не хватает, всех молодых в армию забрали. А раньше помогала ему. Ну так как? Нужны подсказки? - Она хитро посмотрела и неожиданно улыбнулась.

- А как с неразглашением? - спросил Гийом. Хотя вопрос был задан для проформы, по прибытии в Медон он запрашивал досье более менее заметных людей в жандармерии, с которыми, в случае чего, можно иметь дело. - Подсказки нужны, куда без них...

- Видишь дом? Напротив таверны? Я живу там. Заходи, если будет настроение, завтра днем. Может будем друг другу полезными. По старой дружбе. - Анна сухо кивнула трактирщику и вышла.

- Что она сказала, Гийом? - тут же спросила Бьянка, как только Гийом вернулся на свое место. - Простите, простите меня за глупость, я теперь всегда буду молчать, точнее, сначала думать, а потом говорить. Про художницу было глупо, этого болше не повторится, - выпалила она вслед за вопросом.

- Назначила свидание, - проворчал Гийом, допивая остававшееся в кружке вино. Потом, наклонившись к собеседнице, очень тихо продолжил: - Что ж, гражданка Флери, не обижайтесь, но придется вас немного поучить. Правило первое: никогда не выкладывайте легенду первому встречному, особенно если встречный ею не очень интересуется. Правило второе: проговаривая легенду не выкладывайте все сразу, всегда оставляйте себе путь для отступления. И отсюда вывод: извинения уже не помогут, раз дело сделано. Слово, как вы знаете, не воробей. Были бы мы с вами сейчас в тюрьме, как подозрительные, вот что.

- Свидание? Она? - Бьянка попыталась представить себе, как эта суровая немолодая особа кокетничает с Гийомом. - Сочувствую, - она опустила глаза и виновато улыбнулась. - Спасибо вам, Гийом, за науку. Однако, мы пока не узнали ничего ценного. Что будем делать? Оставаться тут - навлечь на себя подозрения.

- Пойдем домой. Больше все равно не узнаем, сейчас здесь станет очень шумно. Отчет все равно на вашей совести, думайте, что написать, - Гийом поднялся и расплатившись с трактирщиком направился к выходу, будучи в самом прескверном расположении духа. Завтра предстояло доделывать ту же монотонную работу, только как, скажите, ее доделывать, если они примелькались здесь как... даже сравнения не нашлось. Однако ни саму работу, ни отчет о ней никто не отменит.

- Пойдем, - повторил он, придерживая дверь.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Сен 07, 2010 7:43 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

окрестности Севра

Гийом Бартье, Анна Монж

Гийом привязал лошадь у вчерашней таверны и велев мальчишке присматривать, направился к дому напротив, куда был приглашен. Трехчасовой сон не восстановил силы, так как сначала пришлось докладывать  обо всем Робеспьеру и держать небольшой военный совет. В нем принимала участие и Жюльетт Флери, подав в целом неплохую идею усилить наблюдение не только на рынках, но и за немногочисленными фермерскими хозяйствами в округе. Легче сказать, чем сделать, но мысль была верной и дельной. Никола стало хуже, как они и опасались, пошло нагноение и теперь многое зависело от того, насколько способен бороться организм. Помимо всего прочего нужно было приготовить еду для всех, несмотря на то, что Робеспьер-младший клялся, будто в состоянии сделать это сам. Никто не спорил, но сам Гийом сомневался в том, что старший брат, подобно младшему мог буквально переваривать гвозди. Немало хлопот доставлял и Никола, который начинал порываться куда-то идти, едва приходя в сознание. Сильно переживает, что не оправдал доверие, вот и бредит. Только покончив со всеми своими добровольными обязанностями, Гийом прибыл на место, изрядно припозднившись.

Дверь открыла та же женщина, которая назвалась Анной Монж, только сейчас на ней был другой чепец, плюс - передник. - Добрый день, гражданка Монж. Извините, припоздал. Разрешите зайти?

- Заходи, гражданин. Завтракать будешь? Вижу по морде твоей голодной, что толком не поел с утра, - Анна вытерла руки о передник и, мотнув головой, шагнула первой. С кухни доносились аппетитные запахи - на огне стоял чугун с мясной похлебкой, а на столе дымился свежеиспеченый картофельный пирог. Из соседней комнаты слышалась возня. - Внук кошку притащил, - пояснила Анна, выставляя на стол чашки. - Что с ним сделаешь - ребенок. Ему четыре. Отец сгинул на войне, мать в Париж подалась на заработки. Вот мы с сестрой и возимся по очереди. Ты садись, не стесняйся. Сейчас поедим - расскажешь, что тебя принесло в наши края. Парижские сыщики нас не жалуют вниманием, носы дерут, считают, мы - провинция. А между тем, именно мы в прошлом году завалили этого сукиного сына, что в бедных кварталах столичных орудовал. Помнишь это дело?

Гийом помялся, сначала думая отказаться от еды: в такое время нахлебник может быть в тягость и вообще в гости сейчас ходят со своим пирогом, если по делу. Но не подумал - не оправдание, а в животе протестующе заурчало против такого проявления благородства по отношению к ближнему. - Эххх, жизнь... Благодарю, гражданка. Дело помню, но слышал о нем уже позже, я сейчас в другом ведомстве и работаю куда пошлют, одним словом. А уж как пошлют... так забудешь, как тебя зовут и кто ты есть. В ваших краях как бы на отдыхе, да вот мальчонку украли. Теперь бегаем, высунув языки да без толку. Может, слышали, что кто-то тут селился в окрестностях из подозрительных? - Гийом перевел дыхание, заметив, что под разговор проглотил немаленьки кусок пирога. Проголодался все таки,  черт возьми.

- Ты ешь, не стесняйся, - Анна уселась напротив и положила на тарелку порцию для себя. - Сыщика ноги кормят. Я с молодости о такой работе мечтала - да сам знаешь, не брали женщин. У меня отец был жандармом, и муж в полиции служил... Так что знаю не понаслышке. - Услышав, как хлопнула входная дверь, Анна проворно поднялась и выглянула. - Ушли. Сестра внука повела на прогулку. - Лицо хозяйки дома резко изменилось. Она смотрела серьезно и делово, от прежней женской мягкости не осталось и следа. - Я ведь не просто так позвала тебя, гражданин. Дело у меня к тебе. Знаю, что ты честный человек. И не из наших. Вот и хочу посоветоваться. Сдается мне, что что-то не то в нашей севрской жандармерии творится. Мужикам что - им все равно. Все от голода и пьянства опухли уже. А мне мальчонку украденного жалко. Вот и взялась я покопаться в этом деле.

- И что? - с любопытством спросил Гийом, внутренне напрягшись. Хорошее на первый взгляд дело могло вполне обернуться скверной стороной и привести к тому, что полетят их головы в корзину... Даже думать не хотелось. Радовало только то, что сама ситауция казалась настолько абсурдной, если думать о реальном положении вещей, что ни одни здравомыслящий человек не должен в это поверить. - Ты давай по порядку, гражданка. Сначала про то, что "не то" у вас творится, а потом про мальчонку. Будем делать выводы...

- А это взаимосвязано. - Ее глаза заблестели. - Вот подумай сам. Рыночная площадь, полная людей. На их глазах убивают человека и воруют ребенка. Все это видят. Также многие запоминают и убийцу с его спутницей, которые до этого сидели в кафе. Жандармы на всех заставах клянутся, что никто похожий из города и близлежащих селений не выезжал. Работа кипит, все, вроде делается верно. А потом начинаются странности. Например, парочка с ребенком буквально растворяется. Подумай - разве такое возможно? Вся жандармерия брошена на поиски преступников, но при этом нет ни одного свидетеля. Ни одного! И ни одной зацепки. Возможно это, как ты думаешь? - Анна строго взглянула на Гийома и подложила ему еще кусок пирога.

- Невозможно, - сглотнул слюну Гийом, но отказываться не стал. - Они не привиденеия. У меня, - он многозначительно указал большим пальцем на потолок, подняв глаза к небу, изображая начальство, - были и есть указания... Не хотят шума вокруг этой истории, так как ребенка украли с целью шантажа. А такое ощущение, что все назло делается: шум подняли... Ну, недовольство вызвал не я, во всяком случае и шея ломаться под тяжестью головы должна не у меня... Так о чем  я? Эти .... - он прибавил смачный эпитет, ничуть не смущаясь, - Либо за пределами департамента, если настроены на долгий шантаж, либо затаились где-то под носом, только мы не можем понять где. И будут, черт возьми, таиться, если вокруг будут шуметь и рыскать наши коллеги. Вот так.

- "Мы"? - переспросила Анна. - Значит, мои догадки верны, и ты здесь - по тому же самому делу. Я угадала? - Она пристально взглянула на Гийома. Когда-то муж, указав на него, произнес: "Посмотри, Анна, вот этот человек - образец профессионализма. И он, в отличие от многих - честен". Сейчас она нервничала. Что если она решила довериться не тому человеку?

- Мы, - спокойно подтвердил Гийом. Делать из этого тайну было глупо, особенно после вчерашнего обхода домов, закончившегося в таверне. Однако хозяйка дома все ходит вокруг да около, так толком ничего и не сказав. - Ты, гражданка, не темни. Ты уже сама догадалась, что вчера мы зашли в таверну не просто яайку попить... Если что известно - скажи, подумаем.

- Один из жандармов выследил беглецов, - тихо заговорила Анна. - Точнее, почти выследил. Он из молодых, за дело взялся с горячностью - очень хотел раскрыть и докопаться. Он расспросил всех, кого только можно расспросить. Не упустил ни минуты. Узнал, в каком направлении скрылись похитители. Более того, отправился по следу и нашел старуху, которая видела в окне одного из домов лицо незнакомого мальчишки. Я слышала, как он начинал это рассказывать начальнику жандармерии, потому что явилась передать дела своему напарнику из Севра. Видела, как он вошел в кабинет. На следующий день я была уверена, что отчету этого парня дадут ход. Но все стихло. Сам он ходил, как по голове ударенный. Пробовала разговорить - отмахнулся. Не знаю, говорит ничего - не лезь, без тебя тошно. Я было попыталась упоминание о старухе той найти, или о населенном пункте, про который он говорил. Никаких следов. Просто как будто этого разговора не было. Парень этот на следующий день к вечеру был в Париж отправлен с поручением. Понимаешь, к чему я веду? Боюсь, что не все так просто, Гийом. Этим людям помогли спрятаться. И мне страшно подумать, кто именно скорее всего это сделал.

- Так... - Гийом почувствовал, что не то бледнеет, не то зеленеет. И хотя  к приступам дурноты был не склонен в силу привычки, все же сейчас было самое время хлопнуться на пол и ничего не слышать. - Знаешь, гражданка... Все то, что ты говоришь - очень серьезно. И может иметь оооочень большое значение. Вот только сам я не уполномочен предпринимать какие-то действия без разрешения начальства. Дело очень уж деликатное. И должен я этому самому начальству сейчас доложить.

- Стой. - Анна накрыла его руку своей. Глаза ее больше не метали молнии, как обычно. Уставшие, покрасневшие от недосыпания глаза разочаровавшегося человека. Плюс отчаяние и испуг. - У меня внук, Гийом. Он - единственное, что по большому счету держит меня в этой чертовой жизни. Моя дочь - пьянь и проститутка. Я у него - единственная опора. Именно поэтому я промолчала. Именно поэтому отдала тебе этот гадкий секрет, от которого несет дерьмом за версту, а не полезла разбираться сама. Пока политики в Париже мелят языками на трибунах и возносят хвалы Верховному существу, провинции подыхают под гнетом коррупционером и продажных людишек, у которых есть власть. Не думай, что это - брехня озлобленной старой курицы. Это - жизнь. У нас тоже когда-то были честные люди. Они не боялись открывать рты. Сейчас их детей и внуков воспитывают те, кто остался вживых. Когда будешь докладывать начальству, подумай об этом. А теперь иди. - Анна тяжело поднялась и, взяв деревянную ложк, принялась мешать похлебку.

- А ведь если узнают, что мы с тобой здесь болтали... - Гийом прищурился посмотрел в окно, туда, где под навесом лениво отгоняла мух хвостом его лошадь. - А ведь узнают. Недаром говорят, что у всех трактирщиков язык как помело... То ты, гражданка, только свистнешь со своей должности. А потом, глядишь, упрячут. Поэтому, пока твои слова имеют вес, бросай свое варево и поехали со мной. Напишешь все то, что сказала мне на бумаге, четко и красиво. Выгорит дело - покомандуешь еще местными балбесами. Поняла?

Секунду Анна смотрела на него, чуть нахмурившись, оценивая все "за" и "против". Затем задула огонь, накрыла крышкой похлебку, медленно вытерла руки о передник, сняла его и повесила на стул. - Мне нужно черкнуть пару строк сестре. Жди во дворе. Через три, максимум пять минут я буду готова.

Гийом молча кивнул и направился во двор, раздумывая, можно ли занять у трактирщика лошадь - все равно отъезд гражданки недолго останется тайной. План действий на данный момент был предельно прост: ехать в Медонский замок. А потом, может статься, что кому-то в севрской жандармерии придется не просто плохо, а очень плохо. До чиха в корзину. Гийом закурил и направился к трактирщику, на ходу строя возможную схему действий.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Сен 07, 2010 10:54 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794

Медонский замок.
(продолжение)

Огюстен Робеспьер, Максимильян Робеспьер, Гийом, Анна Монж.

- Эти б..... все спланировали заранее! - Огюстен потянулся за трубкой, но потом раздраженно бросил кисет на стол, решив воздержаться от пагубной привычки хотя бы четверть часа. - Я же ясно и четко сказал этому недоумку и Севра, что дело... Да что говорить об этом сейчас!

- Однако мы недооценили деятельность местной жандармерии, - медленно сказал Робеспьер, внимательно выслушав рассказ женщины со столь редкой профессией. Не верить ей не было причин, тем более что именно благодаря ей стал известен довольно любопытный факт... Итак, несложно догадаться, что молодого жандарма вполне могут найти в Сене с перерезаным горлом. Или в тюрьме, если ему повезло. Хотя это еще то везение, если задуматься. А что касается начальника севрской жандармерии, то с этим гражданином предстоит отдельный разговор, отнюдь не такой, какой состоялся в прошлый раз.
- Гражданка, - обратился он к женщине. - Охарактеризуй мне начальника севрской жандармерии. Мне он показался человеком весьма исполнительным, хотя мы видим, что его исполнительность оборачивается весьма неприятной стороной. Сейчас Гийом принесет карту и ты обозначишь на ней те места, о которых вы уже наводили справки. Также дай мне описание и данные молодого человека, который выследил злоумышленников. Запиши их...

- Зачем описание, если есть имя, - буркнула Анна. Но послушно принялась записывать на листке и выговаривать вслух. - Андрэ Борда, 24 года, в жандармерии служит год, среднего роста, волосы светлые, ниже плеч, глаза серые, на правом плече шрам от ножевого ранения - особая примета. Коренной житель Севра. Женат. Детей не имеет. - Анна положила перо на стол, чтобы глотнуть коньяка. Коньяк ей любезно предоставил высокий молодой мужчина, оказавшийся братом Робеспьера. Вот ведь незадача - а она и не знала, что у Неподкупного есть брат. Сам Робеспьер оказался маленьким бледным человеком в очках, одетым в щеголеватый темно-синий сюртук. Анна представляла его себе другим, скорее, таким, как его брат. Видным и громким. Но дела это не меняло. - Что ты хочешь узнать о начальнике жандармерии? Исполнительный? Да, исполнительный. А дом его ты видел? Он ведь из нищих горожан был. Пять лет назад гроша за душой не было. ПОтом поднялся. Быстро поднялся. Он способным был всегда - не скрою. И сыщик был хороший - так муж мой покойный говорил. Что еще сообщить?

- Описание нужно на тот случай, если твоего коллегу решили внести в тюремные списки под другим именем, - спокойно сказал Робеспьер. - Неужели ты действительно думаешь, что его отправили в Париж с поручением? Дом этого достойного гражданина я не видел, но думаю, что ты сможешь опечатать его бумаги и принять дела. Повод - перевод на другую должность за... особые заслуги. Огюстен, - он повернулся к брату. - Я хочу, чтобы ты проверил.

- Гражданин Робеспьер, а ведь убирать его опасно... - прищурился Гийом, хотя поправлять начальство было не в его правилах. Просто слишком уж серьезная пошла свистопляска.

- Гийом, под словом "убрать" мы понимает разные вещи, - немного резче, чем следовало сказал Робеспьер. - Его действительно переведут на другую должность. Несколько позже.

- Я? Опечатать? Опечатать бумаги начальника жандармерии? - Анна, до сих пор сохранявшая достойный вид, изменилась в лице и уставилась на Робеспьера округлившимся глазами. - Гражданин, или я чего не поняла? А что значит "убрать"? Если он почует что - смоется. Жить то всем хочется. А мальчонка так и останется в компании с убийцами, чтоб их дьявол разорвал, чертей.

- Но никто не собирается его убивать, - пожал плечами Робеспьер. - Вам известно, что иногда должностных лиц переводят на другое место службы? В таком случае все бумаги опечатываются, чтобы избежать подозрений в хищении, допустим... Вот и займете его место, раз в состоянии командовать и соблюдать известную осторожность...

Гийом не выдержал и почти хрюкнул, пытаясь сдержать смех, больше похожий на нервный. Ничего себе, почетная отставка. Возьмут его за горло... по дороге на новую должность. Он сам же и возьмет за горло, давно руки чешутся.

- Ты, гражданка, делай, что тебе говорят, - Огюстен одним глотком опорожнил свой стакан и снова разлил коньяк по стаканам. - Ни черта он не почует. Я тоже там буду и если что...

- Вы же, гражданка, - немного повысил голос Робеспьер. - Расспросите ваших коллег. Возможно, молодой человек рассказывал о своих догадках еще кому-то.

- Черта с два они скажут. Хотя... - Анна все еще не могла поверить сказанному. - Ты что, гражданин, назначаешь меня начальницей жандармерии? Так что ли?

- Да, - ответил за брата Огюстен. - Гражданка, лучше запей.

- Теперь вернемся к делу, - Робеспьер придвинул к себе принесенную Гийомом карту, которая пестрела пометками. - Гражданка Монж, приступив к обязанностям, поставишь наблюдение за фермерскими хозяйствами и за теми, кто может продавать продукты. Никакой самодеятельности, так как заподозрив неладное они могут убить ребенка. Только слежка и наблюдение с последующим докладом. На рынках и в общественных местах можете шуметь, сколько вам угодно, все равно слух уже распространился. Взять под наблюдение почтовую станцию и тех, кто возможно захочет нанять или купить лошадей. Далее... У всех, то попадает под подозрение по тем или иным причинам, отбирайте документы до выяснения обстоятельств.

- Неплохо бы проследить за уже бывшим начальником жандармерии, - сказал Огюстен.

- На официальных началах, - сказал Робеспьер. - Приставите к нему кого-то из надежных людей, якобы для охраны.

- Ну.. спасибо... гражданин Робеспьер. - Анна растерянно посмотрела на Гийома, который все это время сидел с отрешенным видом и крутил в руках какую-то карту. - Я готова приступить к обязанностям немедленно. Вот только переодеться мне надо. В таком виде..эээ.. не совсем прилично. Итак не знаю, что наши мужики скажут, узнав, что баба ими будет руководить. И это... Мне б кого-нибудь в помощь из ваших. А то не поверят ведь.

- С тобой поедет Огюстен, - сказал Робеспьер. Разумеется, подобные перемены вызовут массу слухов, но сейчас это не имеет большого значения, так как слухов и так более чем достаточно. Гражданка, между тем, принесла ценную информацию, которая послужила в свою очередь, разоблачением не вполне добросовестного сотрудника. И лучше пресечь старания этого недобросовестного немедленно. Прежде, чем он доведет масштаб своей деятельности до действительно тяжких последствий. - До сих пор ты справлялись с этой работой, полагаю, что сможешь справиться и сейчас. Мне очень жаль, но у тебя нет времени на то, чтобы возвращаться домой за подходящей одеждой. Действовать нужно немедленно. Гийом, пока останешься здесь. Огюстен, отправишься с гражданкой в Севр, когда уладишь все, немедленно возвращайся сюда.

- Хорошо, - Огюстен поднялся, наконец-то получив возможность добраться до кисета. Потом повернулся к женщине: - Допивай, гражданка и поехали. Найдем что сказать твоим обормотам.

- Сделаю все возможное, чтобы оправдать доверие, - буркнула Анна и, вышла первой, чтобы скрыть смущение на лице. Такого бурного развития события она и представить себе не могла. Но вскоре эмоции уступили место работе мысли. Разогнать тех, кого она давно подозревала во взяточничестве. Приблизить к себе тех, к кому есть доверие. Принять дела. Направить жандармов в предместья. Ох, и получат черти нерадивые!

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Ср Сен 08, 2010 7:27 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Предместья Севра

Луи Шарль, барон де Бац, маркиз де Бриссар, мадам Рамбо

«Ты надоел мне, надоел, надоел! Почем Господь забрал к себе твоего брата! Лучше бы он забрал тебя! Лучше бы ты умер, а он остался!» Сверкающие глаза сестры, ее слезы и горящий взгляд мадам Рамбо, которая вошла в комнату в тот момент. «О боже мой, прости, Шарль, прости, я так не думаю!» Шарль открыл глаза и резко сел на кровати. Сердце бешено билось, словно сейчас выпрыгнет из груди. Подушка – влажная от пота. Темно. Наглухо закрытое окно с тяжелыми занавесями. Душно, не хватает воздуха. Шарль потянулся к стакану с водой. Откуда взялся этот сон? Или нет, это был не сон, а воспоминание. Ему тогда было пять лет, и он случайно разбил фарфоровую куклу Мари. Это не сон. Сон был другой. Про замок и маму, которую спасал тот человек с добрым лицом по имени Жан.

Шарль вглядывался в темноту. Глаза постепенно привыкли и уже угадывали очертания мебели в комнате. Голова отяжелела и думать не получалось. А надо. Все эти дни он находился в каком-то оцепенении, как тогда, в тюрьме. Настоящие герои, такие, как в книгах, уже давно придумали бы выход. Они бы кричали, отбивались, выкрикивали гордые и героические слова. А он… он только молчал и позволял говорить с собой. И даже не думал о побеге. И ни о чем не думал. Шарль отодвинул штору и прижал горящий лоб к стеклу. В первый день это окно было открыто, а потом его занавесили с другой стороны французским флагом. Лишь в маленькую дырочку можно было увидеть звезды. Сколько их? Больше тридцати семи или меньше? «Не обращай внимания на королевского гаденыша. Он туповат. Видишь, пялится, как баран». Так говорили жандармы. До того, как в его жизни появился друг. Точнее, наставник. Сапожник Симон.


… Симон был веселый, и от него всегда пахло вином и луком. Он стал приходить после того, как казнили папу. Учил мастерить сапоги и разговаривал. Мари его ненавидела, но никогда не говорила об этом вслух. Просто Шарль всегда знал, кого ненавидит его сестра. А когда казнили маму, Симон пришел и принес с собой теплую одежду. «У тебя, наверное, есть вопросы о твоих родителях, малыш? Настало время объяснить тебе, что происходит». И вывел его из тюрьмы. Они шли пешком. Долго. Симон тихо рассказывал о том, кто такие преступники. И что преступники – это не обязательно те, кто убивают людей. Бывают преступники гораздо хуже. Например, если кому-то доверили целую страну, и они пообещали людям делать их жизнь лучше и заботиться о них. А сами украли у них все деньги, чтобы построить себе много красивых дворцов и угощать гостей. И люди стали медленно умирать от голода и болезней. Это была очень страшная прогулка. Симон привел его на улицу, представить которую было невозможно даже в самом страшном сне. На ней стояли очень старые дома, и в каждом доме жило столько народу, сколько там просто не могло поместиться! Шарль видел старых женщин, тощих, грустных, с пятнами на груди и лице. Они умирали от болезни, название которой он не запомнил. Видел детей. Говорил с мальчиком, который сказал, что никогда в жизни не видел в глаза клубнику и не знает, что это. И еще сказал, что любит есть картофельные очистки. А мама его была совершенно лысой – у нее из-за болезни вылезли все волосы, а купить парик было не на что. Они ходили так очень долго. Когда Симон привел его обратно в тюрьму, Шарль едва держался на ногах. «Кто виноват в том, что эти люди такие несчастные?» - Он сам чуть не плакал. Симон усмехнулся. «А ты еще не понял, Шарль? Твои родители и виноваты. Эти люди верили им и любили их. Они работали для того, чтобы твоим родителям и тебе было хорошо. А твои родители забирали все их деньги, чтобы покупать себе вкусную еду. Я понимаю, тебе неприятно узнавать про родителей такое. Но они – преступники, которых судили и приговорили к казни. Но ты еще можешь стать настоящим человеком и остаться с нами. Только тебе надо забыть, что ты – Капет. Я дам тебе свою фамилии. Я буду водить тебя каждый день в разные дома парижан, пока ты не поймешь, что на самом деле происходит в стране, в которой ты живешь. И буду рассказывать про настоящих патриотов, которые помогли этим людям стать свободными….»


От воспоминаний бросило в жар. Шарль снова пересчитал звезды – все, какие было видно. И вдруг услышал тихую музыку. Это был кларнет. Далекая и очень красивая мелодия. Антуан говорил, что Бородатый Рене играет музыку, но слышат ее только те, кто в него верит. Значит, он пришел. И дал знать, что он здесь. «Рене, пожалуйста, помоги мне выбраться!», - прошептал вслух Шарль и лег на подушку. Теперь все будет хорошо.

***

Барон де Бац поднял отяжелевшую от сна голову, сначала не сообразив, где он находится. Потом вспомнил. Чертов пригород, чертов дом, сложная ситуация. И ребенок. Который непонятно кто. Теперь его самого начинали терзать сомнения в том, что ребенок - дофин. Точнее, король. Он не спешил ударяться в воспоминания, а если и говорил, то так, что совершенно нельзя было сделать верные выводы. Иногда просто отмалчивался или переводил разговор на другую тему. Или не понимал. Играть на его привязаностях? Абсолютно безрезультатно. Верить тем фактам, которые изложила мадам Рамбо? Можно, но все они бессмысленны без проверки. Барон пришел в настоящий ужас, узнав, что его соратнички, черт бы их побрал вовсе, умудрились купить клубнику, но не догадались купить молока или хотя бы картофеля, который при желании можно испечь в золе. Ругать их за это уже не имело смысла. А между тем голод напомнил о себе спазмом в желудке. Запив эти мысли и злость оставшейся в кувшине водой, де Бац потянулся и нечаянно задев рукой кларнет, подхватил его на лету.
Окончательно проснувшись, барон пришел к выводу, что еще слишком рано и в доме все спят. Однако это не избавляло ни от голода, ни от необходимости искать еду. Пошарив на кухне, он нашел кусок сыра, немного творога и варенья и пресную лепешку. Что же, не так плохо, хотя этим вряд ли утолит голод даже ребенок. Отсюда вывод: немедленно переезжать на другое место, где еще недостаточно шумно. Король ребенок или не король, ясно одно - их ищут. А в том, что при необходимости ищейки Робеспьера способны работать вполне профессионально он не сомневался. Насвистывая песенку, де Бац поднялся наверх, обдумывая дальнейшие действия.

Шаги за дверью. Очнувшись от тяжелого сна без сновидений, Шарль посмотрел в окно. Сквозь занавеси пробивались солнечные лучи. Значит, уже утро. Еще один день. Вот он и потерял им счет. Несмотря на духоту, он чувствовал, что мерзнет. Не страшно. Надо позвать кого-то, чтобы выйти в сад. - Эй, откройте! Пожалуйста! - он забарабанил в дверь.

Барон открыл дверь как раз вовремя, успев откликнуться на призыв. - Что случилось? - встревожено спросил он. Ребенок, судя по всему, плохо себя чувствовал, глаза блестели, как при лихорадке. Хотя может быть, это просто от сна. - Посмотри, я принес тебе завтрак. А потом хочешь, мы отправимся путешествовать? Наверное, ты всегда мечтал быть великим путешественником и мне кажется, что самое время исполнить эту мечту.

- Я не голоден... Мне нужно в сад. Пожалуйста, отведите меня в сад, гражданин.. Жан. - скороговоркой проговорил Шарль. Ну вот, и этот человек говорит про путешествия. Значит, все верно. Нужно только сделать фигурку Рене. Приведение простит, если он представил его неправильно. Главное - борода. А бороду можно сделать из сухой травы. В саду ее много.

- Нууу.... хорошо... - немного растерялся барон. По правде говоря, он опасался выпускать верткого и маленького ребенка в сад. Но ситуацию спасало то, что сад находился во внутреннем дворике и там не особенно разбегаешься. Как не особенно и спрячешься. - Только прихвати с собой хлебец или кусок сыра... Мы же не хотим морить тебя голодом, а ты отказываешься от еды...

Шарль посмотрел на барона внимательно. Нужно слушаться. Иначе они будут считать, что он непослушный и что-нибудь сделают. Или запрут. Или перестанут подходить. Он медленно взял кусок подсохшего хлеба и сунул его в рот. Хлеб показался безвкусным, но Шарль честно прожевал его и сунул вслед за ним кусок сыра. - Пойдем, гражданин. Спасибо за завтрак.

***

- И что это будет? - с любопытством спросил барон, глядя, как ребенок раскладывает на полу траву, ветки и листья: все, что смог собрать в саду за время не такой уж и долгой прогулки. Де Бац сел рядом, скорее заинтересовавшись началом какой-то новой игры, чем обдумывая вопросы, с помощью которых можно было бы найти хотя бы малейшую подсказку к разгадке столь важного для них вопроса.

- Секрет. - Шарль поднял на него глаза и взял в руки тонкую ветку. Если большой лист набить травой, а снизу связать длинной травинкой, получится круглая голова. Надо попробовать. - Я правда не могу сказать, что я делаю, - спохватился он. Невежливо отвечать человеку, который не является жандармом и может быть даже знал его маму вот так. Коротко. Сам он не любил, когда ему так отвечали - как будто отмахивались.

- Секрет так секрет, - пожал плечами барон, тут же потеряв интерес, но тем не менее наблюдая за процессом. Ребенок явно мастерит игрушку, но пока что он не настолько понял ее предназначение, чтобы завести новую тему для разговора. Впрочем, новое и не обязательно. На всякий случай он прибавил: - Наверное, твой отец умел мастерить разные поделки и научил тебя? - Вопрос впустую. Ребенок мог и не знать, что у покойного короля было увлечение не совсем королевским делом..

- Мой нас.. - Шарль осекся и побледнел. Он чуть не ответил, что мастерить его учил наставник Симон, что было правдой. - Жан! Не расспрашивай меня, пожалуйста! Я не умею отвечать нормально. Я глупый и неразвитый. И говорю всегда глупости. - Шарль поднял голову и расправил плечи. И нахмурился. Жан точно знал его родителей. Значит, он тоже преступник, возможно. И тоже крал деньги у простого народа. Почему преступники такие вежливые? В отличие от патриотов, вроде жандармов? Наверное, потому что жандармы - из санкюлотов, а значит, вечно голодные. Эта мысль была новой. Шарль раньше никогда не задумывался о причинах поведения своих стражей в тюрьме. И просто тихо их боялся и не любил. Может быть, дело в этом?

- Что ты! Ты очень хорошо развит для ребенка своих лет, - улыбнулся барон. Кажется, он отыскал верную нить, притом совершенно случайно. - Позволь спросить, кто такой "нас"? Или, может быть, ты боишься отвечать? Тебе, наверное, грозили наказанием, верно? И научили отвечать ровно то, что нужно. Впрочем, ты можешь больше не бояться никого и ничего, Шарль. Можно, я буду называть тебя этим именем? Просто ты очень похож на мальчика, которого звали именно так, представь себе. Ты можешь ничего не бояться, потому что сегодня мы уедем отсюда. Прочь из этого душного дома, прочь от этих злых людей... Мы поедем к морю. Ты хочешь увидеть море?
Шарль опустил голову и смотрел на барона исподлобья. Что ответить, он не знал. Грубить? Не было больше никаких сил грубить. Да и не за что. Но ответить надо было. Он опустил голову и начал собирать сухую траву в пучок. Борода должна быть желтая. Только как ее прикрепить к голове из зеленого листа? Он чувствовал, что накатывает слабость. Наверное, не выспался. Или слишком много думает про неприятные воспоминания. Однажды врач сказа тихо маме, что ему нельзя нервничать, иначе болезнь будет напоминать о себе. - Я хочу уехать. Очень. К своему дяде Никола. Только твой друг убил его, - едва слышно проговорил Шарль. - Зачем вам я, если я - не тот мальчик. Отпустите меня, пожалуйста. Пожалуйста! Пожалуйста!

- Но мы не знаем, ты тот мальчик или не тот, - ответил барон, заметно хмурясь. Во-первых, ребенок явно болен. А во-вторых… во-вторых он был уже далеко не так уверен в правильности их действий. Нужно спросить у мадам Рамбо о приметах дофина и проверить совпадают ли они. Если понадобится – применить силу. Ведь долго такая неопределенность продолжаться не может. Они или уедут, увозя с собой короля и он лично позаботиться о том, чтобы заслужить его дружбу и доверие или же оставят племянника гражданина Дидье поблизости от какого-то населенного пункта. Что возвращает нас к моменту текущему. Ребенок болен. Лошади не готовы. В доме нет еды. Пойти разбудить мадам и Бриссара, уточнить приметы, а заодно спросить, есть ли в доме ивовая кора. На практике барон знал, что это отличное средство от лихорадки, пожалуй, единственное, что спасло его во время длительной болезни. – Побудь здесь и поиграй. Я пойду вниз спрошу, есть ли в доме лекарство. Ты, я вижу, совсем болен…


***

Маркиз де Бриссар ходил по комнате, бросая взгляды то на мадам Рамбо, то на барона де Баца. Безусловно, барон прав – нужно уезжать. И нужно решать с мальчишкой. Тащить за собой непонятно кого - глупо. Между тем, они теряют время, пытаясь решить элементарный вопрос, и носятся с ним так, словно он и на самом деле – король. А если король? Бриссар повернулся к барону, так как мадам в разговоре участия не принимала – лишь вставляла неопределенные междометья.
- Итак, барон, резюмируя ваш рассказ, я склоняюсь к мысли, что мы должны решить этот вопрос сегодня. Его поведение может быть истолковано двояко. Для сына плебея он слишком хорошо воспитан, хотя тщательно пытается это скрыть. Более того, он действительно похож на сына покойной королевы. Но, возможно, он – бриллиант в семействе печатника Дидье. А, возможно, Робеспьер и его прихвостни задурили мальчик голову настолько, что он уже себя не помнит. Мы все знаем, что его воспитанием два года занимался сапожник. Могу себе представить, чего он рассказал дофину. К тому же, дофин никогда не отличался сообразительностью, в отличие от своей старшей сестры. – Бриссар нервно поправил волосы и сел.

- Мы должны решить этот вопрос не просто сегодня. Мы должны его решить как можно скорее, - сказал де Бац. Злость на нерадивых соратников немного прошла, теперь он был способен мыслить более адекватно и не срываться на язвительные реплики всякий раз, когда замечал их промахи. - Во-первых, можно предположить, что наши друзья-якобинцы подняли шум... если ребенок - действительно племянник печатника. В противном случае они будут стараться не шуметь... Но сути это не меняет. Немаловажен и тот факт, что в доме нет еды и купить ее мы не сможем без риска быть зачисленными в подозрительные. Кроме того ребенок болен. Мадам Рамбо, почему вы не следили за состоянием ребенка?

- Болен? Как болен? - немного растерянно спросила женщина. Слова барона больше походили на упрек. Но видит Бог, она старалась, всеми силами старалась выяснить, тот ли это мальчик. Ребенок же казался несносным и делал все, чтобы оттолкнуть ее своими дикарскими выходками. Но что если ребенок - король? Ведь нельзя не признать справедливость слов маркиза де Бриссара: у мальчика было столько воспитателей... -

- Вот так. Болен, - покивал барон, в глазах которого зажглись злые огоньки. - Не хочется няньчится с чернью, верно, мадам? Вот если бы мы были уверены полностью что мальчик - король, тогда бы вы окружили его заботой. 

- Но барон! Вы, кажется... - мадам всплеснула руками и поднялась, не найдя достойного контраргумента в свою пользу. -

- Полно, мадам. Прошу вас, сядьте. Затруднительно продолжать разговор, когда дама стоит, а я невольно вынужден пренебрегать хорошими манерами. Лучше вспомните, какие особые приметы были у дофина? И вспомните побыстрее, - последние слова он произнес с нажимом.

- Приметы? - мгновенно отозвалась мадам Рамбо. - Но я уже тысячу раз говорила... Родинка на правой лопатке, довольно заметная... Шрам на колене, тоже довольно заметный. На левом предплечье может быть еще след от глубокой царапины... дофин когда-то  умудрился разбить вазу и упасть на осколки, пытаясь скрыть проступок...

- В Севре жандармами командует наш человек, - задумчиво произнес Бриссар. - Этот честный якобинец, - он усмехнулся, - получил хорошую сумму за молчание. И молчит. Именно поэтому мы получили возможность прожить тут лишний день. - Бриссар отметил, что барон смягчил манеру ведения переговоров, чему был несказанно рад. Ехидничания барона де Баца уже сидели в печонках. - Что вы предлагаете, барон? Насколько я понимаю, вы изображаете доброго самаритянина, беседуя с мальчиком. Значит, тяжкая обязанность получить доказательства лежит на мне, не так ли?

- Верно, - закивал барон, очень довольный тем фактом, что Бриссар добровольно согласился выполнить хоть какое-то поручение. В голос, он, разумеется, этого не сказал. - Я пока займусь лошадьми, пора покинуть это гостеприимное место при любом исходе вашей проверки - в противном случае мы все банально умрем от голода...

- Вы собираетесь... Что вы собираетесь с ним сделать? - нервно спросила мадам Рамбо. Сейчас она вновь забеспокоилась. Все-таки мальчик был и правда похож на Луи Шарля, просто дурно себя вел.

- Раздеть его и посмотреть, есть ли на его теле описанные вами приметы, мадам, - ответил Бриссар. Конечно, миссия ему была глубоко неприятна, ведь в случае, если мальчик - король, это грозило обернуться для него серьезными последствиями в будущем. Но он понимал - барон должен остаться в глазах ребенка чистым.

- Можно еще сказать, что как только мы удостоверимся в том, что он - другой мальчик, то сразу же отпустим его на все четыре стороны, - кивнул барон. - Прошу вас не медлить, Бриссар. Увы, время дорого, как никогда.

Бриссар хотел что-то ответить, но, махнув рукой, поднялся и вышел из комнаты.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Чт Сен 09, 2010 1:33 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Предместья Севра.

Луи Шарль // Барон де Бац, де Бриссар и другие.

Взгляд в замочную скважину. Этот человек приближается. Мрачный, холодный, злой. И решительный. Он бывал в Версале. Теперь Луи Шарль вспомнил это точно. Шепот гостей. Его боялись. Он даже тогда был страшным. Даже Ферзен его боялся. Гражданин Ферзен. Самый добрый из тех, кто приходил к маме. Точнее, он приходил просто во дворец, но было видно, что он приходит именно к маме. В его присутствии она становилась красивой, ее глаза сияли. А он, гражданин Ферзен, всегда уделял ему больше внимания, чем другие гости. Гладил по голове и смотрел долго-долго. И рассказывал сказки. И говорил. Часами. И смотрел с такой нежностью, как умела смотреть только мама. Нет. Не то. Он приближается. Его зовут Гийом де Бриссар. Его боятся все мамины подруги. Боятся и любят. Он похож на злого колдуна, у него ледяное сердце. А мадам Рамбо рассказала про шрам. Шарль слышал, как рассказала. И про вазу рассказала. А Гийом де Бриссар идет, чтобы проверить. И когда проверит, то станет бесполезно изворачиваться и обманывать. Потому что не может быть у двух разных мальчиков одного и того же шрама.

***

Барон де Бац только изготовился оседлать третью лошадь, как отвлекся на постороннее и несколько неожиданное вмешательство: к дому направлялись двое. На вид – обычные крестьяне в длинных штанах, видавших виды «карманьолках» и широкополых соломенных шляпах. Один из них вел в поводу лошадь настолько тощую и заморенную, что барону стало жаль животное. Под стать лошади был и пес: средних размеров дворняга с рыжими подпалинами, тоже донельзя тощая и облезлая. Безошибочное чутье подсказало, что вряд ли они зашли просто так и вряд ли стоит надеяться быстро спровадить их – у того, что помоложе, вид был весьма решительный и даже суровый. Выследили? Думать об этом не хотелось. На всякий случай барон поправил пистолет за поясом, отметив характерный цепкий взгляд, которым «крестьяне» проводили этот нехитрый жест. Эгееее, граждане. Видимо, дело плохо. Если бы только Бриссар, поднявшись наверх, не поднял шум, воюя с ребенком! Оставалось надеяться, что маркиз немного задержался внизу, собирая нехитрые пожитки вроде дорожного плаща.

***

Шарль закрыл глаза. Да. Жан прав. Он заболел. Очень холодно. И даже если бы он был сильным и смелым, он не справится и не даст отпор. И тогда все узнается. И казнят Франсуа. И других его новых друзей. И наступит война. И все будут говорить, что все это – из-за маленького ублюдка австриячки. Так говорили жандармы. И так будет. А он не справится. И снова взгляд в замочную скважину. Еще несколько шагов – и все будет кончено.

- Не трогайте меня, черти окаянные, дьявол вас побери, олухи, бараны, свиньи неотесанные, да чтоб вас всех разорвало в прах, да чтоб чихнуть вам в корзину, да чтоб вам пусто было, Сансон вас заждался, черти!

Шарль откинулся к стене. На этот крик ушли все силы. Он не очень понимал смысл слов, но выкрикивал все, что когда-либо слышал от жандармов и вредного брата Франсуа, Огюстена, который, наверное, также, как и санкюлоты, был всегда голодным и потому таким вредным.

***

- Что вам нужно, граждане? – окликнул незваных гостей барон, стараясь говорить как можно громче, чтобы быть услышанным в доме.

- Собирались наняться, гражданин, - ответил тот, который постарше. – Только видим, что вы собираетесь в дорогу… Что, срок аренды истек? А в наших краях говорили, что этот дом сняли до конца лета…

- Хлеб, граждане, за брюхом не ходит, - улыбнулся барон. – Едем купить съестного. Может, подскажете, где можно хорошо сторговаться?

- Сейчас, почитай, все продукты в город свозят, - почесал в затылке собеседник. – Хоть и есть сбор небольшой, да опять-таки расход на перевозку, на ферме ничего не продашь… Возят в Севр, да в Медон.

- Только ты, гражданин, до жары не успеешь и туда поехать и вернуться, - сочувствующе сказал младший. Барон смерил его пристальным взглядом, еще раз отметив, что тот такой же крестьянин, как он сам – танцовщица балета.

- У нас нет работы, которая могла бы вам подойти, - сказал барон. – Ступайте себе…

- Откуда ты знаешь, гражданин, что может нам подойти? – спросил второй, глядя на окна дома. – Мы можем по дому помогать… А если вам нужно стирать или убираться, то моя жена будет в помощь. Или за ребенком присмотреть, если нужно…

- Но здесь нет никакого ребенка, - твердо ответил барон, несмотря на то, что сердце подпрыгнуло и несколько раз стукнуло где-то в горле. Вот оно! Началось!

- Как же… А говорили, будто вы с ребенком приехали… Вот мы и подумали…

- А вы не думайте, граждане. Вы не сомневайтесь, - отрезал барон. – Работы у нас нет, могу повторить еще раз.


***

Шарль зажмурился, ожидая, как откроется дверь. Но дверь не открылась. Напротив. Шаги удалялись. Где-то вдалеке слышались разговоры. Неужели страшный колдун де Бриссар испугался и передумал? Взгляд упал на недоделанную фигурку привидения Рене. Он связал пожелтевшую траву в пучок и все-таки привязал ее к «голове». Бородатый Рене покровительствует путешественникам. И он вчера играл на кларнете. И дал знак. Надо быть смелым. Как пират Андрэ Бартеломьер из сказки про заколдованный остров. Андрэ всегда побеждал и рисковал жизнью. И он рискнет. Ведь он взял его имя, путь даже и соврал.

***

- Мы, с вашего разрешения, все равно осмотрим дом, - сказал человек, тоже улыбнувшись. – Знаете ли, всякое говорят… Будто в Севре мальчонку украли. А у нас тоже дети есть, да внуки. Ну и кому же не хочется вернуть пропажу…
«Кому же не хочется выслужиться», - поправил про себя барон, так как в профессиональной принадлежности крестьян больше не сомневался. Стоит ли продолжать разыгрывать из себя идиота?

- А это хороший дом, - рассудительно продолжил тот, что моложе. – Колодец… И даже садик внутри. Вот я бы сюда поселил тещу…

- Хм… - покосился на него старший. – Тогда мы, пожалуй, осмотрим дом?

- Что же…. Граждане… Полагаю, что бесполезно отказывать в столь невинной просьбе ВАМ, - барон подчеркнул последнее слово, издевательски растянув его. Мелькнула мысль о том, что можно убить их… Но где гарантия, что их здесь только двое? Если в ближайших кустах засели еще двое, то можно стреляться самому из тех простых соображений, что неохота быть гильотинированным на радость якобинцам. Что он будет врать, когда в доме обнаружится больной ребенок, барон не знал, но все же легче проводить их в дом, а не торчать на виду. Потом, возможно, связать… И уехать. А еще так можно избежать риска, что стрельбу по какой-то непонятной причине откроют они, кто знает, что у них за указания? Вдруг – живыми не брать? На всякий случай барон прибавил: – Только все беспокойство зря.

- Это уже нам виднее, гражданин, - ответил пожилой, наконец-то сбросив с себя умильную маску простоватого крестьянина и проявив жандармский оскал.

***


Сжимая в руке фигурку Бородатого Рене, Шарль толкнул окно. Второй этаж. Флаг. Но его можно просто сорвать. В книге про заколдованный остров пират Андре Бартоломьер однажды попал в плен и сбежал, связав несколько простыней. Шарль бросился к кровати и принялся лихорадочно связывать все, что попадалось под руку. Простыня. Наволочка. Еще одна простыня. Флаг, который загораживал окно. Все связать в одну веревку. Привязать ее к ножке кровати. Кровать придвинуть к окну. И просто скользить. Смело скользить по связанным простыням. Потом – сад. Словно какая-то сила ведет его к ветвистой яблоне у забора. Забраться. Перекинуть ноги через забор и прыгнуть. Четыре лошади. Значит, к его похитителям приехали гости – вот почему Гийом де Бриссар отвлекся. Никола говорил, что кони не любят, когда с ними заискивают, и еще больше не любят, когда их боятся. Стремя было очень низким – наверное, на этой лошади приехал какой-то высокий человек, как Никола. «Ну-ка, пойдем». – Шарль специально произнес эту фразу уверенным голосом, отвязал коня и подвел его к бугорку. Затем вскарабкался и перекинул ногу. Взяться за гриву. И уверенно поддать пятками по бокам.

***

Скрипучая лестница казалась слишком узкой. Почему-то барон отметил это только сейчас. А ведь перед этим поднимался по ней раз двадцать и не замечал… Искренне порадовали меланхолично куривший трубку в гостиной Бриссар и хлопотавшая там же мадам Рамбо. Только что то меняет, если у женщины выражение такое, будто кто-то обгадился в ее присутствии, а она по непонятным причинам боится этого явления? Тьфу. Барон искренне наслаждался, нарочито медленно показывая дом и обращая внимание на каждый криво забитый гвоздь, но выдержка у ищеек была профессиональная: они никуда не торопились. И не поворачивались к ним спиной. Даже сейчас, поднимаясь по лестнице, де Бац думал о том, что второй , что шел позади, слишком медлит. И вслушивается гад, в каждый шорох, можно поклясться. Почти зажмурившись, барон толкнул дверь в комнату, которую занимал ребенок и едва не ахнул, осознал открывшуюся картину. Там никого не было.

***

… Дальнейшее Шарль помнил смутно. Лишь изумленное лицо какой-то немолодой мадам.. точнее, гражданки… «Откуда ты, малыш?» «За мной гонятся. Спасите… прошу вас…» Шарль запомнил, как чьи-то руки подхватили его и стащили с коня. Потом он закрыл глаза и провалился в темноту.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Сен 13, 2010 11:33 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Медон

Анна Монж, Робеспьер, Огюстен, мадам Рамбо

Анна Монж решительно вошла в замок. Разговор предстоял не из легких, и новости у нее были неутешительные. Однако, трудностей она не боялась. Тем более, что Робеспьер оказался человеком слова и совсем не таким зажравшимся боровом, каким его она себе представляла. А начиналось все так хорошо, что она почти поверила, что справедливость на земле существует.

Вчерашний скандал в жандармерии. Все сотрудники высыпали из своих кабинетов, чтобы посмотреть, как Огюстен Робеспьер в «деликатной» форме объясняет их начальнику, что он переведен на другую должность и должен немедленно отправиться в Париж под присмотров трех охранников. «Дороги сейчас опасны», - со злорадной усмешкой проговорил Огюстен. Она же тем временем спешно принимала дела и опечатывала бумаги. Известие о ее назначение стало для жандармов громом среди ясного неба. Но их недоверчивые усмешки она погасила в течение получаса. Просто произведя чистку состава и назначив себе помощников из числа проверенных и честных патриотов. Все тот же Огюстен Робеспьер помог ей разобрать дела и как следует напугать тех, кто еще не проникся величием момента. Он ей сразу понравился. И она порадовалась, что такой видный мужик, оказывается, еще и дружит с головой. К тому же, с личной жизнью все в порядке. Оказалось, что белокурая юная особа, которую она приняла за любовницу Гийома, приехала с Огюстеном. Эта девица по имени Жюльетт вообще, как выяснилось, не такая глупышка, как подумалось изначально Анне. Вечером того же дня она ускакала в Париж, получив инструкции лично от Робеспьера – на поиски пропавшего молодого жандарма, с рассказа о котором и началась головокружительная карьера Анны. К рассвету Жюльетт доставила его в Севр. Парень, кажется, не мог поверить в счастливое освобождение, а Жюльетт коротко пояснила, что буквально вытащила его из-под носа у трибунала, передав им письмо Неподкупного.

Остаток ночи и утро прошло в планировании дальнейших действий. Дом, где, возможно, скрывались похитители, теперь был известен. Анна предложила направить туда жандармов, переодетых крестьянами. Вроде как те устраиваются на работу. Идти в дом под видом властей было, конечно, нельзя – преступники вполне могли убить мальчика, если бы заподозрили неладное. Потом был короткий перерыв на сон. А затем они отправились в деревеньку в нескольких милях от Севра… Вот только, как выяснилось, все это было зря.

- Ребенок пропал, - коротко отчиталась Анна, глядя в глаза Робеспьера. Любезничать с начальством, подбирая красивые слова, она не умела. Они не смогли найти мальчика. И глупо пытаться запрятать эту информацию в потоке красивых речей.

- То есть как - пропал? - спросил Робеспьер. Справиться с лицом и с голосом удалось, но перед глазами потемнело. Справившись с полуобморочным состоянием, он некоторое время молчал, так как мысли упорно возвращались к последствиям. Теперь единственное, что оставалось - затянуть переговоры искусственно и всеми силами поддерживать легенду Тампля. А что потом? Ребенок пропал... И это вовсе не значит, что в какой-то момент он не появится снова. Вот эта неопределенность была хуже всего, мучительная и почти болезненная. Впрочем, размышлениями сейчас не поможешь. - Вы нашли тот дом? Почему не арестовали людей, которые там были? Откуда уверенность в том, что ребенок пропал, а не перевезен, скажем, в другое место? Есть ли основания полагать, что ваши люди были непрофессиональны?

- Максимильян... - Огюстен не пытался скрыть беспокойство, бросив взгляд на брата. Снова пережитое волнение может стоить ему здоровья. Этот факт казался настолько немаловажным, что Огюстен махнул рукой и на королевского отпрыска и на свои рассуждения по поводу внешней политики. Черт с ним со всем, если понадобится, то он лично будет принимать участие в поисках, лишь бы не найти опять в печке платок в бурых пятнах. - Гражданка Монж, как видите, вопросов много. Постарайтесь ответить хотя бы на часть из них и скажите, что было предпринято. Насколько я знаю, поездка ваших агентов состоялась днем, а сейчас вечер.

Анна тяжело вздохнула. - Знаю, что вы сейчас думаете, граждане. Но, поверьте, было сделано все, что возможно. мы потеряли двоих верных людей. Эти черти защищались, как одержимые. Их было трое. Так как жандармы, которым удалось войти в дом, не выжили, я могу лишь подполагать, что произошло. Скорее всего, они вошли и направились с одним из преступников в комнату, где содержался мальчик. Как только преступник увидел, что мальчик пропал, он смертельно ранил одного из жандармов каким-то незнакомым нам оружием. И выстрелил во второго. Потом началась бойня. У них было много оружия. Нашим удалось подстрелить одного из них. Он до последнего защищал женщину. Но женщину мы задержали. Сейчас она находится в жандармерии. Двое мужчин сбежали. - Анна опустила глаза. - жандармы до последнего думали, что ребенок - с ними. Один из преступников выкрикнул, что убьет его, если они не выпустят. Жандармам пришлось отступить, а преступники устроили пальбу. Что касается мальчика... Судя по всему, он успел сбежать, пока жандармы вели переговоры. Пропала одна из лошадей. А мы обнаружили связанные простыни, привязанные к ножке кровати. Остается лишь молить бога о том, чтобы он выжил.

Робеспьер кивнул, принимая информацию. Что же, люди сделали все, что могли. И жаль, что для них это закончилось летально. Но женщина! Это несколько меняло дело. - Женщину допросили? Если да, мы можем взглянуть на протоколы допроса? Кроме того, мы бы хотели сами допросить ее... Возможно, она скажет нам неофициально то, чего не хотела говорить официально вам... - вы нужденный делать паузы практически после каждой фразы, он ограничился в итоге кратким вопросом: - Это можно устроить?

- Женщина отказывается разговаривать, - зло сказала Анна. - Наверное, это я виновата. Насела на нее. И парни насели. Она краснела и бледнела, как мадама, делала попытку грохнуться в обморок, а потом вообще отказалась говорить. И сообщников не назвала. Мы заперли ее. Кажется, она напугана. И вообще, на преступницу, честно говоря, не очень похожа. Скорее всего, она непрофессионалка. Если хотите, можно отправиться прямо сейчас.
- Вы можете привезти ее сюда? - спросил Огюстен. О поездке в Севр не могло быть и речи: слишком много глаз и ушей вокруг. И если бывшие коллеги гражданки Монж были вполне справедливо отстранены за нерадивость, то вовсе нежелательный поворот мог дать допрос преступницы непосредственно в жандармском участке. Не следует придавать делу слишком официальный характер. - Пока женщине не предъявлено официальное обвинение и вина ее не доказана, мы вполне можем поговорить с ней без всяких протоколов. Иными словами, вы можете перепроводить ее сюда?

- Да, гражданин. Через час она будет здесь. - Анна кивнула на прощанье и размашисто направилась к выходу.

***

Эмилия Рамбо пошатнулась, сказывалось нервное потрясение и юанальное недомогание от голода, но с негодованием оттолкнула руку жандарма, который сделал попытку поддержать ее под локоть. Сколько времени прошло с тех пор, как произошли эти ужасные события? Несколько часов, а казалось, целая вечность. Едва увидев двух оборванцев, которых барон занимал нехитрой беседой, она поняла, что их дело раскрыто. На какое-то мгновение паника уступила место здравому смыслу и она даже, кажется, сделала отчаянную попытку оглушить жандарма - здоровенного детину, от которого отвратительно несло вчерашним вином и луком. Знать бы, что все это тщетно! Перед глазами до сих пор стояли ужасные картины: кровь повсюду, крики и стону, как тогда, при штурме Тюильри. Ужас, вспоминая который она впадала в оцепенение. Маркиз ранен, он со стоном сполз на ступеньки, только барон не утратил спосбности действовать и подхватив раненого, вытолкал на улицу ее саму. Там стояли оседланные лошади. Не было ни единой минуты, чтобы хотя бы осмыслить все, что произошло. Вскочив в седло, она могла вспомнить только, как что-то крчал барон, но не поняла ни единого слова.

Выстрелы, кисловатый запах пороха. и когда они успели перезарядить оружие? И откуда взялись еще люди? И где несносный ребенок, из-за которого у них одни неприятности? Слишком много вопросов для момента отчаянного бегства. Ее лошадь захромала. Не было времени думать о том, повредило ли проклятое животное ногу или же это из-за того, что лошадь нужно было перековать, как говорил барон? Ее настиг еще какой-то верховой. Стащили с седла, заломили руки... Радовало только то, что барон и маркиз скрылись, но потом возникла еще одна паническая мысль (сколько же их было за этот безумный день?) которая билась в голове до сих пор: "А я?! Что будет со мной?!!" Допрос, вопросы, грубые выходки. Много чести отвечать им. Если уж суждено умереть, она умрет достойно и со спокойной отвагой взойдет на эшафот, как это сделала и несчастная королева, подав тем самым пример для тех несчастных, которым суждено разделить ее участь. Однако поездка в замок Эмилию пугала. Зачем ее сюда привели? И почему жандармы так усмехаются? Кто-то толкнул ее в спину так, что она едва не упала. Что же, скоро она получит ответ на свой вопрос.

Бьянка внимательно смотрела на вошедшую женщину. На этот раз - никаких игр в смертных. В том, что Робеспьер попросил ее присутствовать при допросе именно для того, чтобы при необходимости уличить во лжи, Бьянка не сомневалась. Уже второй раз, появившись в общей гостиной после дневного сна, она видела в его глазах отчаяние. Луи Шарль пропал. Огромная работа была тщетной. Если мальчика не найдут, все придется начинать с начала. В частности, переговоры с Пруссией, на которые Робеспьер потратил несколько месяцев жизни. Прежде всего следовало определиться, кто она такая. Заглянув в ее мысли, Бьянка в ужасе обнаружила, что их догадка была верной - перед ними стояла гувернантка Луи Шарля. Значит, женщину пригласили для опознания. Бьянка видела, как побледнел Робеспьер, когда она написала ему на листке слово «гувернантка». Второе мысленное вторжение. Бьянка едва заметно улыбнулась, затем покачала головой. Они так и не поняли, являлся ли мальчик сыном королевы или племянником Никола Дидье. Хотя бы так. Бьянка присела рядом с Робеспьером, устремив на мадам Рамбо внимательный взгляд.

Робеспьер слегка кивнул Жюльетт Флери, потом перевел взгляд на вошедшую женщину едва подавив внезапно вспыхнувшую злость, смешанную с чем-то, похожим на злорадство. Ее молчание не имеет значения, упрямство - тоже. Хотя бы это радовало, да еще и тот факт, что похитители до сих пор сомневались в том, что ребенок - дофин. То есть король, признанный европейскими державами. Если, конечно, он верно истолковал жест Жюльетт Флери. Даже некоторая неловкость, вызванная тем, что снова приходится просить ее применять способности недоступные простым людям, отступила, сменившись чем-то похожим на успокоение. - Как ваше имя, гражданка? - обратился он к вошедшей. - И какое отношение имеете к похищению ребенка?

- Мое имя Эмилия Рамбо, - она подняла голову и внутренне сжалась, помимо воли, так как страх и отчаяние внесли некоторые коррективы в ее первоначальное намерение умереть достойно. Умирать не хотелось, ведь она еще не успела насладиться ею в полной мере! До сих пор к ней даже не проявляли особого интереса, могущего закончиться фатально, эти убийцы без души и без сердца. Визиты в Комитет по надзору, где требовалось только предъявить документы и поставить подпись показались такими безобидными перед призраком гильотины, который становился реальностью в эти минуты! И если когда-то она могла рассчитывать на защиту и помощь верных друзей, то сейчас целиком и полностью зависела от воли этого человека с холодным взглядом и в щегольской одежде. Или, может быть, от воли совсем юной женщины с горящими глазами дьяволицы и личиком ангела? Она ведь что-то написала на клочке бумаги? Ах, если бы узнать что!

– Гражданин, я не понимаю о чем вы! Меня задержали в доме, куда меня привез человек… одним словом человек, который оказывал мне знаки внимания! Эти выстрелы… крики… Разумеется, я пыталась бежать! – от волнения, а может быть и от того, что приходится оправдываться и говорить вещи, относящиеся к личной жизни перед незнакомым человеком, ее лицо залилось краской. К счастью, притворство и некоторое лицемерие были не в новинку: тем, кто не постигает курс интриги в первые недели пребывания при дворе, обречены прозябать в безвестности. – Клянусь, что не знаю ничего, даже если те люди в чем-то виновны, они не делились со мной своими замыслами! В чем же обвиняют их и в чем же обвиняют меня? Вы… - она запнулась, так как даже ради спасения своей жизни не могла найти слов, чтобы льстить этому человеку. По крайней мере, сейчас.

Робеспьер продолжал смотреть на женщину без тени улыбки и без особого восхищения актерским талантом этой особы. Неизвестно откуда появилось намерение поаплодировать, чтобы показать всю нелепость разыгранной сцены. Гражданке неплохо бы научиться бороться с тем отвращением, которое она, несомненно, питает ко всем окружающим с тех пор, как значительно поубавилось аристократов. Несколько ироничная, но в целом верная мысль.

- Что же, гражданка… Я охотно проясню некоторые подробности. Не так давно ваш сообщник ранил гражданина, которого вы, несомненно, видели, так как тоже находились на рыночной площади. Затем похитил находившегося со своим дядей ребенка. Какое вы имеете отношение к этому преступлению и почему помогали злоумышленникам? Не нужно делать вид, что от вас ускользает смысл вопроса, вы не выглядите несведущей или глупой. - Выдержав краткую паузу, Робеспьер прибавил: - В вашу пользу зачтется, если скажете, куда ваши сообщники перевезли ребенка и с какие требования они выдвигают. – это было сказано в основном для того, чтобы заставить ее думать о сообщниках и тем самым прояснить картину, так до конца и не воссозданную жандармами.

Мадам Рамбо охватило отчаяние. Этот человек говорил убедительно, а это значило, что маркиз похитил плебея, а не короля. Столько мучений и надежд - и все впустую. Она вспомнила, какими страшными бранными словами разразился мальчик за несколько минут, как в дом вошли жандармы... Маркиз в тот момент направлялся в его комнату, чтобы проверить особые приметы ребенка... Луи Шарль никогда в жизни не выговорил бы таких слов - за воспитание маленького дофина она отвечала головой и вложила в него много души. – Я же говорила… этот гражданин ухаживал за мной. До последнего момента я не знала о его планах. Потом, когда поняла, что произошло, следовала за ним из страха. - Мадам Рамбо отвечала коротко, взвешивая каждое слово. Ее никогда не допрашивали вот так, сверля взглядом, запугивая и вгоняя в отчаяние… Молодая женщина, которая находилась рядом с Робеспьером, вновь написала что-то на листке. Боже мой, сколько будет длиться этот ужас? Не легче ли сказать им то, что она знает? Тем более, что знает она немного. Маркиз не рассказывал ей ничего об организации, в которой состоит. Лишь обратился с просьбой о помощи…
- Что вы хотите узнать? – тихо заговорила она, опустив глаза. – О том, куда перевезли мальчика? Я не могу этого знать. Мальчик сбежал. Какие требования они хотели выдвинуть? Я не знаю. Клянусь вам. Меня попросили побыть в том доме, зная о моих предыдущих заслугах. Я много лет была губернанткой.

- Как это мило со стороны похитителей заботиться о гувернантке для ребенка, - сквозь зубы сказал Робеспьер. - Особенно если учесть тот факт, что перед тем как похитить мальчика, они едва не убили его дядю. Вам не кажется, гражданка, что это больше напоминает не очень удачную комедию? Ваши сообщники, кто они? Вы можете назвать их имена?

Бьянка начала раздражаться. Они теряли время на беседу с этой упрямой женщиной, которая, казалось, сама не могла определиться, говорить ли ей правду или нет. Самым неприятным было то, что она вряд ли могла сообщить что-то ценное. Просмотрев ее мысли, Бьянка убедилась в том, что ее не посвящали в детали - лишь требовали опознать ребенка. И прочла имя похитителя, который оказался ее старым знакомым по истории с графом Сомерсетом. А Луи Шарль, как выяснилось, держался молодцом. Что руководило ребенком, когда он до последнего утверждал, что он - племянник Никола, Бьянка понять не могла. В глубине души она была уверена, что мальчик воспользуется случаем обрести свободу... Женщина продолжала мяться, когда Бьянка вступила в разговор, чтобы подтолкнуть гувернантку. - Мадам Рамбо, вы зря пытаетесь увиливать от ответов. В данный момент гражданин Робеспьер дает вам возможность сказать правду и, возможно, спасти себя, указав на настоящих преступников. Имя того, кто привез вас в Севр - маркиз Гийом де Бриссар. Его уже разыскивают. Может быть, назовете имя его коллеги по похищению?

- Как я могу называть какие-либо имена, если являюсь всего лишь жертвой обстоятельств? - воскликнула мадам Рамбо, внутренне поддавшись уже самой настоящей панике. Если им все известно, то зачем ее привели сюда? Зачем спрашивать о том, что уже известно? Ищут подтверждений? Но сказать о них - значит подписать себе смертный приговор! Страх смерти был гораздо сильнее, нежели сама смерть. Сколько же еще это будет продолжаться? - Вы знаете гораздо лучше меня все, что произошло. Тот человек приехал день назад, он пвтался говорить с упрямцем... Я имею в виду ребенка... Но потом ребенок сбежал. Я клянусь, что говорю правду...

- Нет, вы пытаетесь уйти от ответа, - оборвал поток ненужных слов Робеспьер. - И пытаетесь оправдать тех людей, которые, по большому счету, оставили вас на попечение жандармов.

- Но вас ведь интересует ребенок, а не те люди! - помимо воли вырвалось у мадам Рамбо. Осознав это, женщина едва сдержалась, чтобы не зажать себе рот руками. Вот она и проговорилась, банально желая прекратить происходящее.

- Да, разумеется, - спокойно сказал Робеспьер. - Или вы полагаете, что мы оставим мальчика на милость шантажистов и, как выяснилось, заговорщиков? Впрочем, мальчик нередко убегал, но всегда возвращался. Для нас же дело принципа найти и наказать виновных в столь чудовищном преступлении.

- Но я не знала... - начала было мадам, но вновь была прервана.

- Достаточно. Этот разговор становится бесполезным, - Робеспьер поднялся, чтобы позвать жандармов, которые привезли сюда женщину. Все, что необходимо, они узнали и хотя новости были далеко не радостными, все еще был шанс продолжить смертельно опасную игру, ставкой в которой служат их головы. Теперь нужно добиться, чтобы мадам вернули на прежнее место, а именно, в Париж. Лично он не сомневался, что в этом деле заинтересован не только упомянутый Бриссар, но и еще кое-кто. И если с женщину станут спрашивать, она должна будет подтвердить, что ребенок - племянник Никола, а сын Капета по-прежнему находится в Тампле.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Сен 13, 2010 12:51 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Клуб якобинцев.

Сен-Жюст, Колло, Мерлен, Бернард де Сент, Эли Лакост и другие. // Робеспьер.

«Барон де Бац жив». Сен-Жюст в который раз попытался сосредоточиться на происходящем в якобинском клубе. Какой-то краснолицый гражданин, имени которого он не знал, прерывающимся голосом выкрикивал свое мнение об образовательной реформе. Речь его была неправильной и изобиловала выражениями, смысла которых он, кажется, не очень понимал. Ему вторило несколько голосов, затем к ним присоединились еще несколько – вроде как оппонентов. Назревала свара. Председатель клуба тщетно призывал всех к порядку, затем наступила короткая пауза, и снова – крик. В последнее время якобинский клуб больше напоминал рынок в воскресный день. Все что-то кричали, эмоционально били себя в грудь. Один из якобинцев даже от стараний быть услышанным, не придумал ничего лучше, как запрыгнуть на трибуну и неистово начать бить собственным ботинком об стену. Его подняли на смех и вывели из здания под свист и улюлюканье. Кажется, сегодня произойдет что-то подобное… А тактика, избранная вместе с Робеспьером, не позволяла вмешиваться. Пусть все идет, как идет. Народ должен проникнуться отсутствием своего вождя. Затем все вернется на круги своя…

Вчерашний вечер Сен-Жюст помнил смутно. Возвращение Робеспьера, слишком измученного, чтобы заниматься обсуждениями прямо сейчас. Да и что тут обсуждать, когда мальчишка пропал и никто не знает, куда его занесет нелегкая, а Бриссар с еще одним роялистом скрылись? Единственное, что он мог сделать – это увести Клери. Сидя в ее квартире с бутылкой вина и поздним ужином, Сен-Жюст не уставал поражаться переменам, которые произошли с ней за последний месяц. Казалось, что тот растерянный ребенок, умоляющий Страффорда уничтожить ее, ему попросту приснился. Она рассуждала о расследовании так, словно несколько лет проработала в Бюро полиции. Так лучше. Ей не нужны личные драмы. Она долго и обстоятельно вводила его в курс дела, рассказывая и показывая важные детали и оттенки. «С завтрашнего дня ты подключишься к расследованию, и мне бы хотелось, чтобы ты обладал полной информацией», - строго сказала она. Сен-Жюст чуть не рассмеялся, умиляясь ее новой манере, но сдержался. «Вот только имени второго заговорщика мы так и не узнали», - в конце концов сказала она и развела руками. – «Мадам Рамбо называла его бароном, также обращался к нему и Бриссар. Я изучила его образ в ее мыслях и могу зарисовать по памяти…» Сен-Жюст невольно залюбовался ее работой. Ему нравилось наблюдать, как она рисует. Лицо ее становилось сосредоточенным и серьезным, а листок в считанные секунды начинал оживать, покрываясь четкими штрихами и линиями. Вот только увидев результат, Сен-Жюст едва не схватился за голову. С портрета на него смотрел барон де Бац. Живой и невредимый. Остаток ночи он допивал свои запасы вина и рассказывал ей все, что знал о бароне…

… - И я считаю целесообразным ввести закон об обязательном обучении для всех слоев общества! Грамота – санкюлотам! И – да здравствует Республика!

Сен-Жюст вздрогнул, когда зал разразился рукоплесканиями. Пора возвращаться в действительность.

- Вы говорите про образование, но уже и так предложено несколько вариантов образовательной реформы! Открыты школы, которые граждане могут посещать по своему желанию, но наша основная беда не в том, что система образования плоха, а в том, что многие считают не обязательным обучать своих детей! И в основном это касается беднейших граждан. Разумеется, они считают, что грамота - не обязательна и мы не можем просто взять и навязать им свое мнение! - высказался еще один из якобинцев. Его слова тоже встретили рукоплесканиями и одобрительными выкриками.

Колло дЭрбуа скривился, будто его заставили съесть лимон без сахара. Пусть бы все шло, как шло, ведь всего лишь вопрос времени навести в Клубе порядок. Нужно просто выждать момент, когда прения зайдут в тупик и ловко взять инициативу в свои руки. Ничего больше. Иначе они будут так бесконечно болтать и аплодировать всем ораторам, которые говорят иногда и прямо противоположные вещи. Только появление Сен-Жюста немного спутало все его планы. Ну какого черта Архангел здесь забыл? Не ходил на заседания - никто по этому поводу особенно не сокрушался, все уже устали слушать приговоры. В Конвенте половина депутатов примерзает к скамьям, не в силах пошевелиться, а вторая половина начинает поглядывать на закрытые двери, когда он поднимается на трибуну. Недоставало подобной атмосферы и здесь... Однако пора закончить этот балаган с образованием.

- Граждане, граждане! Мы ведем себя как дети! - Колло поднялся на трибуну. - Всем нам ясна и понятна роль образования, но мы действительно не можем силой загонять детей в школы, коль родители не желают видеть своих детей образованными. Все, что мы можем делать - это доказывать несомненную пользу грамотности и открывать при школах курсы, которые могли бы быть полезны и взрослым гражданам. Оценив все преимущества, они не станут препятствовать, чтобы и их дети получали образование. Поднятый вопрос важен, хотя мы в большей мере сталкиваемся с таким явлением в провинции, в Париже пока что ситуация лучше, нежели в совсем отдаленных департаментах. Однако такую схему избрали жители Шампани и результат налицо, не так давно в Конвенте было зачитано письмо на эту тему...

- А нам ничего не рассказывают! - выкрикнул с места краснолицый якобинец. - С чего ж нам знать, как там в Шампани? Вы там в своем Конвенте обсуждаете внешнюю политику, а о простых гражданах забываете, так ведь?

- Ты что, гражданин, спал все это время? - довольно зло выкрикнул Эли Лакост, поднявшись с места. Обычно он не торопился высказываться, но вся эта неразбериха надоела до чертиков. И ходить тошно, и не ходить нельзя: сочтут подозрительным, чтоб им пусто было. - В "Монитере" все написано, если ты умеешь читать. Специально для тех граждан, которые не могут по каким-либо причинам присутствовать на заседаниях!

- Что, Лакост, не терпится поораторствовать? Сейчас на тебя быстро обратят внимание. К примеру воооон тот комитетчик. Которого зовут Сен-Жюст, - Бернард де Сент ехидно улыбнулся, потом вернулся с исходную позицию: он сидел, поставив локти на колени и подпирая подбородок ладонями. Казалось, что от скуки дохнут даже случайно влетевшие сюда мухи и он развлекался тем, что пугал высказавшихся всевозможными карами. Сегодня таким оказался Лакост.

- Ты что, не понял, Лакост? Он читать не умеет! - добродушно выкрикнул Мерлен. В зале раздался смех и свист. "Грамоту - в народ!" - закричал кто-то и запустил красным колпаком в сторону краснолицего.

- Дело говоришь, дЭрбуа, курсы при школах могут улучшить ситуацию. И ведь, черт побери, ее нао улучшать! Безграмотный патриот - бельмо на глазу молодой Республики! Еще остались злопыхатели, которые смеют обвинять нас в серости и безграмотности! Но мы, простые граждане, не приученные к барским роскошам, должны нести за собой в массы зерно знаний! - Мерлен сел на скамью под одобрительный гул. С тех пор, как он вернул себе уважение соратников, он посещал заседания якобинского клуба с удовольствием. Конечно, тут было много дураков - это правда. Но все-таки если умело вести дела, и говорить по существу и то, что модно, можно существовать вполне сносно. А там, глядишь, сова отправят комиссаром на войну. И все его былые грехи забудутся.

- Помилосердствуйте, но на гражданине этого не написано! - выкрикнул Бернард, на этот раз громко. - Или у вас есть сомнения, что гражданин Лакост тоже не умеет читать?

- Ну тебя к черту с такой защитой! - прошипел взбешенный Лакост.

- Я хотел как лучше, - меланхолично, но не понижая голоса, сказал де Сент.

- Граждане, граждане! - попытался успокоить собрание Колло. - Право, вы ведете себя, как дети. Но у нас есть и более серьезные вопросы для обсуждения...

- Клуб всегда занимался и общественным мнением тоже! - выкрикнул кто-то с места.

- Никто этого и не отрицает! - поднял руки Колло. - И как раз об общественном мнении я хотел с вами говорить... Все вы, безусловно, являетесь свидетелями действия нового закона, предложенному вам, но мы так и не услышали мнения истинных патриотов. Я знаю, что вы все одобрили закон, когда он был еще законопроектом, - Колло решил применить тактику, примененную в свое время Робеспьером: косвенно привлечь к обсуждению всех. И посмотреть, что из этого получится. Ведь верно, никто не сможет отрицать того, что слушали весь тот бред о присяжных разинув рты и даже аплодировали. А если повернуть иначе? - Но мы бы хотели обсудить и возможные недочеты, которые, возможно, стали видны только в процессе действия названного закона... - Колло сделал паузу, чтобы перевести дыхание и только сейчас отметил гробовую тишину в зале. похоже, на эту тему никто высказываться не желал.

- А может, не надо? - раздался чей-то измененный голос. Затем - смешки в зале.

- Недочеты? - подал голос Мерлен. - А разве кто-то говорил о недочетах? Конечно, казней стало больше. Но, думаю, якобинцы верят в правосудие!. Правда, граждане? И вообще, это - тема для Конвента.

- Да, да, Мерлен, ты прав, пусть депутаты обсуждают - зал оживился. Мерлену был интересно, что думает о нем комитетчик, потому что он сейчас фактически пришел ему на помощь, представив себе, каким идиотом Колло будет выглядеть, стоя перед молчащим залом. А комитетчик, выглядящий идиотом - не очень хорошо. Это подрывает уважение, и все такое.

Колло замолчал, пытаясь анализировать идиотскую ситуацию. А ведь до сих пор его реплики встречали одобрение! Но и особенно важными они не были, нужно иметь смелость признаться в этом хотя бы самому себе. Теперь же, при попытке заговорить на действительно важную тему, вызвать дискуссию или одобрение, или негодование, этот зал встречает его.... молчанием. Он понимал, что если сейчас уйдет с трибуны, то потеряет все. Его больше не станут слушать. Он станет Гражданином Ничто. И хотя в глубине души Колло был очень благодарен Мерлену из Тионвиля за поддержку, другого варианта у него попросту не было. Страх оказаться в изоляции, которую сам себе обеспечил - гораздо страшнее, нежели может казаться непосвященному в политику человеку.

- Хорошо, граждане... Я вижу, что в этом зале не все являются патриотами, что они просто бояться высказать свое мнение. Вы хорошо сделали, что решили переложить все обсуждения, которым положено быть здесь на Конвент. Так вас никто не сможет упрекнуть в недостатке... гражданской
самоотверженности.

В зале снова все смолкло. "К чему ты ведешь, Колло?" - раздался робкий возглас, и все потонуло в шепоте.

Сен-Жюст уже второй раз ловил себя на мысли, что готов поддержать коллегу по Комитету. То, что тут происходило, поразило его до глубины души. Все зашло дальше, чем он предполагал. Они боятся настолько, что готовы судачить часами о всякой ерунде, и замолкают, стоит заговорить о насущных проблемах. Он повернулся к Пьеру Гато, сидящему рядом, и едва заметно кивнул ему. Год назад Пьер приехал к нему из Блеранкура, и Сен-Жюст устроил его в одно из многочисленных Бюро. Как политик Пьер был недальнозорким и слишком подверженным влияниям, но при этом обладал преданностью и чистым сердцем. И умел понимать с полуслова при необходимости... Пьер поднялся.

- Граждане якобинцы! Гражданин предлагает дельные вещи! Обсудить закон! Ведь закон принят для нас, патриотов! И голос якобинцев важен для депутатов КОнвента! Если мы будем молчать, то кто же выскажется? Например, я бы хотел узнать, по какому принципу трибунал теперь осуждает виновных? Об этом мало пишут, граждане! Лишь казни, которых становится больше!

Колло повернулся к политику, который решил поддержать его открыто, но слова застряли в горле. Несмотря на то, что он никогда не страдал и подобием робости, да и за словом в карман не лез, сейчас сказать было нечего. В тишине, прерываемой только шепотом. Внезапно пришло понимание, что они все принимают это за провокацию! За банальную провокацию, считая, что если кто-то сделает шаг для того, чтобы высказаться, то следующим шагом будет шаг на эшафот. Они ждут, что слово скажет их сосед по скамье, кто-то подвыпивший, кто-то безрассудный, но появись тут хоть сам черт, даже тот не вытянет из них ни слова. Колло подавил желание истерически рассмеяться. А ведь он действительно хотел спровоцировать их, но только добивался противоположного эффекта.

- Что же, - он сделал довольно неуклюжую попытку взять свои слова обратно. - Если граждане якобинцы не желают обсуждать этот вопрос, то оставим все, как есть. В конце концов то же обсуждение можно поднять и в Конвенте, если возникнет такая необходимость. Между тем, говоря о законе, я хотел лишь подчеркнуть, что наши враги вовсе не спят, вполне возможно, что довольно скоро истинные патриоты могут оказаться в западне.

Сен-Жюст тихо улыбнулся сам себе - Пьер выступил открыто, но, будучи не политиком, а просто честным патриотом, задал вопрос, ставящий коллегу в тупик. Значит, придется исправлять ситуацию самому. В данный момент перед ним был не Колло дЭрбуа, открыто противостоявший однажды ему и Робеспьеру в Комитете, но коллега, представляющий тот же правительственный орган, что и он сам. Слова представителя Комитета не должны повисать в воздухе. Но так как тут ситуацию не исправишь, он просто выступит сам с темой. близкой любому из присутствующих.

- Граждане якобинцы, - Сен-Жюст слегка откашлялся и поднялся. – Вопрос, поднятый гражданином дЭрбуа настолько важен, что, конечно, дать на него ответ так быстро не представляется возможным. Закон принят. Но депутаты и по сей день рассматривают возможность поправок. Именно поэтому гражданин дЭрбуа поднял этот вопрос. А я поставлю вопрос иначе. Если кто-то желает высказаться, но по тем или иным причинам считает это сложным для себя, можно подать свои замечания и мысли в письменной форме. Или же, обдумав, вернуться к этому обсуждению в другой день. Я со своей стороны хотел отчитаться о части своей работы. В последнее время я занимался инспекции парижских тюрем. Ни для кого не секрет, что тюрьмы переполнены, и именно тюрьмы являются рассадником эпидемий, так как врачи просто не успевают оказывать помощь всем, кто в ней нуждается. Какой мы имеем выход из положения? Разгрузить тюрьмы. Да. Но каким образом? Отправив всех на эшафот? Всех, вне зависимости от совершенных ими преступлений? Но есть и другие способиспользования людей, заключенных в тюрьмы. Среди них есть множество аристократов. Так почему бы не использовать их труд также, как они когда-то использовали труд простых граждан? Страна нуждается не только в солдатах, но и в рабочих руках. В тех, кто будет возделывать поля и строить крепости! Итак, я предлагаю обсудить вопрос о тюрьмах! Высказывайтесь! Собрав все мнения, я подготовлю доклад, который представлю Конвенту.
Сен-Жюст с удовлетворением отметил, что народ повеселел и сел на свое место.

- Я благодарен коллеге за подробное разъяснение вопроса, вызвавшего такие затруднения, - сказал Колло после довольно долгой паузы. - Но с предложением разгрузить тюрьмы, отправив аристократов мостить дороги и рыть канавы не согласен в корне. И буду против этого решения, если оно вынесется на обсуждение. Аристократы должны взойти на эшафот, только тогда мы можем с уверенностью сказать: "Да, что-то из того, что мы сделали до сих пор было не зря". Не стану приводить аргументы, я не хочу обсуждать вопрос, от которого за версту несет модерантизмом.

Сен-Жюст подавил желание высказаться против Колло. Прилюдное обвинение в модерантизме - такого он не ожидал даже от такого шумного и невоздержанного человека, как дЭрбуа. Сначала он ставит себя в глупое положение, разыгрывая из себя хозяина положения, теперь бросает ему в лицо идиотское обвинение. Но единственное, что тут можно сделать - не раздувать скандала. Хотя можно себе представить, какую истерику закатит Колло на заседании Комитета. И большинство встанет на его сторону.. Вот тебе и шаг к примирению.

- Высказывайтесь, граждане! - спокойно сказал Сен-Жюст. Его авторитет в клубе не уступает авторитету Колло. Должны найтись те, кто выскажется в его пользу.

***

Робеспьер сделал последнюю заметку в блокноте, когда прозвонил колокольчик председателя и якобинцы начали неторопливо покидать помещение. Здесь, на трибунах для зрителей, было чудовищно жарко и душно, но если он, значительно опоздав, занял бы свое место в зале, то заседание было бы неизбежно прервано. И он не услышал бы и половины вещей, которые услышал. В общем и в целом заседание произвело довольно странное впечатление, хотя ничего неожиданного не произошло. Что-то подсказывало, что нельзя так оставлять тот безумный страх, который завладел людьми, иначе оружие обратится против них самих. Вот и будет над чем подумать, составляя речь для Клуба. Впрочем, оставлять без внимания предложение, сделанное Антуаном тоже нельзя. Колло уже высказал мнение, а это значит, что соратнику предстоит выдержать битву в Комитете. Кроме того, некоторые влиятельные якобинцы были категорически против и приняли сторону дЭрбуа. Даже Давид, высказывавшийся в основном на более нейтральные темы, но сейчас "желавший нести оливковую ветвь мира", явно не знал, кого поддерживать и в результате его речь стала похожа на набор довольно поэтичных эпитетов, лишенных смысла. Убрав блокнот во внутренний карман, Робеспьер поспешил спуститься вниз, так как оставаться и дальше в невыносимой духоте было слишком тяжело. И неплохо бы застать Антуана. Почему соратник не сказал ему о своем намерении внести это предложение? Да, его вполне могут считать модерантистским, если рассматривать с той точки зрения, что аристократам предлагают смягчить наказание "вечной каторгой", как выразился де Сент. Предстоит подумать, как быть дальше. Оглянувшись по сторонам в поисках если не Антуана, то Огюстена, он не заметил ни одного, ни второго и поспешил выйти на улицу.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Сен 13, 2010 1:02 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Кофейня возле Клуба якобинцев.

Огюстен и Максимильян Робеспьеры // Максимильян Робеспьер, Сен-Жюст.


Огюстен одним глотком осушил чашку кофе без сахара и без коньяка, зная, что Максимильян не хотел долго задерживаться и по большому счету нуждается в отдыхе. Но предложение зайти в кафе было сделано, менять решение - неловко. По правде говоря, он был удивлен, увидев брата выходящим из Клуба, так как в начале заседания видел, что то место пустует. После возвращения из Медона Огюстен все никак не мог прийти в себя, чувствуя себя выжатым, словно лимон. Сказывались и бессонные ночи, и волнения, и то, что ради общего спокойствия приходилось держать при себе мнение, которое иногда хотелось высказать. Это злило. А от злости отлично помогал коньяк. Вот только в последнее время он употреблял это лекарство слишком часто и не хотел становиться зависимым. Да и к чему приведет разговор? К очередному приступу? Итак, он больше ни разу не заикался ни о королевском детеныше, ни о вопросах внешней политики. Только самому от этого не легче.
Никола по-прежнему болел, но шел на поправку - рана оказалась не такой уж серьезной, как опасались в самом начале. Гийом остался в Медоне "контролировать ситуацию" и обещал присылать отчеты через день. В том, что у сыщика появился там личный интерес, Огюстен не сомневался, но шутить по этому поводу не было настроения. Детеныш как в воду канул, но с другой стороны, что можно узнать, если они сами решили не предавать дело огласке? Теперь вот думать о том, а что будет если... И так как мысли эти самыми противными, то в конечном итоге все больше хотелось коньяка.

- Пойдем, Максимильян. Я провожу тебя домой. Ты не заходил проведать Никола?

- Никола неловко себя чувствует в моем присутствии, - ответил Робеспьер. - Он считает, что виновен в произошедшем и думает, что теперь мы не станем доверять ему. И так далее.

- Почему же ты не переубедишь его? - спросил Огюстен.

- Это чрезвычайно сложно, так как он твердит одно и то же. Впрочем, я не теряю надежды на то, что мои доводы приводились не впустую и он изменит свое мнение. Пойдем. Мне бы хотелось отдохнуть.

- Уже идем, - Огюстен направился к двери, осторожно отстранив с дороги какого-то подвыпившего гражданина. Возле Клуба якобинцев все еще можно было заметить группки людей, но и те уже расходились. А одного гражданина он узнал и помахал рукой Антуану Сен-Жюсту, приглашая
присоединиться к своего рода прогулке.

Увидев обоих Робеспьеров, Сен-Жюст быстро попрощался с окружившими его якобинцами из числа тех, кто все еще не боялся с ним беседовать, и быстро подошел. Выступление Колло в клубе оставило неприятный осадок. Сам бы он не позволил бы себе высказывать подобные обвинения при всех. Что это означало? Что Комитет уже все решил? Или что Колло не способен держать язык за зубами? При взгляде на Робеспьера-младшего возникла мысль о Клери, которая переросла в неприятное воспоминание о нарисованном ею портрете.

- Ты пропустил много интересного, Максимильян, - произнес Сен-Жюст. И сразу перешел к насущному на данную минуту вопросу. - Я голоден, а вы?

- Я не заметил, как ты вышел и не предполагал, что мы увидимся здесь, - сказал Робеспьер. - Я был на заседании, только поднялся на зрительские трибуны. Не хотелось никого прерывать, да и довольно любопытно послушать. Уверен, что в моем присутствии они не сказали бы и половины того, что сказали. Я не голоден, но вполне могу выпить еще одну чашку кофе, если вы решите зайти поужинать. Как альтернативный вариант мы можем отправиться на Сент-Оноре и поесть там...

- Нет, я, пожалуй, пойду домой к себе. То есть к Жюльетт, - сказал Огюстен, чувствуя одновременно потребность выговориться, желание все же напиться и просто чтобы она была рядом. - Кроме всего прочего я мечтаю выспаться, а вы, должно быть хотели обсудить, - он кивком указал в сторону Клуба. - Поэтому оставлю вас.

Сен-Жюст улыбнулся и кивнул. Когда-то он считал Огюстена счастливым соперником. Пока не пришло сознание, что он никогда не смог бы стать для Клери тем, кем стал Огюстен. В своем искреннем чувстве он даже не задумывался о ее странностях и, судя по всему, не задавал вопросов. А ведь, будь он на его месте, сгорел бы от любопытства, строя различные предположения. Сен-Жюст проводил его благодарным взглядом. Огюстен был бы в этом разговоре лишним. Спустя десять минут они сидели с Робеспьером в кафе и тихо беседовали.

- Если ты был там, то все видел своими глазами и здорово упрощаешь мне задачу. - Сен-Жюст с удовольствием запустил вилку в жаркое. Кормили тут простенько, но весьма сытно, и он полюбил небольшую таверну, не так давно открывшуюся неподалеку от Тюильри. - Они парализованы страхом. И это меня пугает. Нет ничего опаснее человека, который опасается за собственную шкуру настолько, что у него отнимается язык. Сегодня таких было большинство.

- Да, я заметил, - кивнул Робеспьер. – Но нельзя не отметить, что призыв Колло звучал как провокация и вполне естественно, что они испугались. Нужно просто верно расставить акценты, ведь то же по сути можно сказать иными словами, этот пример – хорошее объяснение тому, почему я так не люблю импровизацию. Ту же ошибку невольно повторил и человек, выступивший в поддержку Колло и если к пассажам дЭрбуа все уже привыкли, то слова почти незнакомого оратора еще больше убедили якобинцев в том, что их попросту провоцируют. Тебе удалось несколько смягчить ситуацию… - Робеспьер замолчал, снова обдумывая вынесенное Антуаном предложение и снова признавая, что не может с ним согласиться. Хотя в голос этого пока что не говорил.

- Ты слышал мое предложение? Я хотел обсудить его с тобой, но был вынужден озвучить, чтобы смягчить впечатление, оставленное Колло. - нахмурился Сен-Жюст. - Несмотря на то, что произошло между тобой и Комитетом, мы остаемся единым целым. Пока что. И я намерен поддерживать этот вид, пока мы не посчитаем нужным что-то менять. Пока Барер и его соратники повязаны с нами одной трехцветной лентой, они не посмеют выступить против нас открыто, потому что будут логично предполагать, что в слуае чего они станут следующими. Именно поэтому я помог Колло выглядеть менее глупо... Что ты скажешь о моем предложении? Я сделал этот вывод, когда инспектировал тюрьмы, и считаю хорошим решением.

- Ты поступил гораздо более умно, нежели Колло, который позволил себе открытый выпад, - сказал Робеспьер, желая уйти от ответа. Разумеется, обсуждение было неизбежным, но он до сих пор не мог прийти к решению, как следует на него реагировать. - Однако следует обратить внимание не на прямой выпад дЭрбуа, который, по крайней мере открыто заявил о своем неприятии, а тех, кто попытается использовать эти слова тебе во вред. Я бы советовал тебе хорошенько обосновать свои тезисы хотя бы с точки зрения общественного мнения, тогда ты будешь во всеоружии, если предложение начнет обсуждаться в Конвенте.

- Да, конечно, я подготовлюсь, и мои слова в Клубе были пробным камнем, - Сен-Жюст внимательно посмотрел на соратника. Робеспьер всегда хвалил его за свежие идеи, которые одобрял. Теперь же он уже второй раз уходит от ответа. Ошибка? Просчет? Но вариант использования труда заключенных мог бы сильно помочь стране, захлебывающейся от недостатка рабочих рук. - Тебе не нравится мое предложение, Максимильян? Пожалуйста, скажи, что ты о нем думаешь и не считай, что обидишь мен в случае, если разобьешь его в пух и прах. Мы слишком через много прошли, чтобы подбирать слова для ответов. - Сен-Жюст говорил искренне. Еще два месяца назад он бы разозлился и начал заранее искать слова для спора, и, скорее всего, их беседа закончилась бы ссорой. Что-то случилось. И больше не хочется обижаться и бросаться обвинениями. Значит ли это, что за эти два месяца он прошел вперед еще несколько лет. Когда-то граф Сен-Жермен сказал, что он успел за свою короткую жизнь слишком много. Год за три. Или за четыре. Сен-Жюст улыбнулся. - Критикуй.

- Ты предлагаешь использовать труд заключенных в тюрьмах аристократов... - медленно начал Робеспьер, тщательно подбирая слова. Сейчас последует спор, на протяжении которого ему придется довольно долго отстаивать свою точку зрения со всеми контраргументами. Он настолько привык к тому, что любая критика вызывает яростный отпор, что не сразу обратил внимание на суть самой просьбы о критике. - На мой взгляд, следует оправлять на работы тех заключенных, кто не обвиняется в заговоре и чьи дела не переданы в трибунал. То есть кражи, мошенничество, беспорядки и тому подобное. Я слышал реплику из зала, что от аристократов на таких работах будет больше вреда, нежели пользы и вынужден с этим согласиться. Ставя этих людей на общественные работы, ты не принимаешь в расчет того, что они не умеют работать, а многие предпочтут эшафот тому, что якобы унижает их. То есть первого резонанса и мнения, что это было зря ты уже не избежишь. Далее. Ставя этих людей на работы, ты предоставляешь им некоторую свободу. Ну в самом деле, не станешь же заботиться о надзирателе для каждого из них? И если в тюрьме их общение ограничено, то на работах они получат неплохой шанс исправить ситуацию. В итоге мы можем прийти к двум крайностям: либо мероприятие будет подвергнуто жестокой критике со стороны Конвента, либо от нас потребуют ряда новых законов. Не говоря о том, что для некоторых призыв: "Аристократов - на фонарь!" до сих пор актуален. Если очень постараться, то можно обвинить тебя в сочувствии к аристократам. Не сразу, постепенно, но базируясь на выдвинутом предложении. Это мое мнение...

- Но неужели ты не понимаешь... - взорвался Сен-Жюст, и замолчал. Он тоже слушал высказывания якобинцев, и уловил в них то, о чем говорил Робеспьер, однако, считал, что причиной тому была недостаточность объяснений. Идею об использовании труда заключенных он вынашивал уже давно, и считал безупречной, с учетом доработки и усовершенствования. - Да, согласен, это потребует от нас некоторых усилий. И согласен, что не все аристократы согласятся наступить на собственную гордость. Но Максимильян, я думаю о будущем страны и, пойми, этот выход помог бы нам решить множество проблем! К примеру, обработка земель под посевы - половина крестьян защищают границы Франции, и возделывать поля просто некому.... - Он поймал испытывающий взгляд соратника. Именно так Робеспьер смотрел на него четыре года назад, когда он, юный блеранкурский депутат, излагал ему план выхода страницы из глубокого экономического кризиса. - Я вижу, что моя идея недоработана. Но я попытаюсь это сделать, Максимильян. Просто потому что так больше нельзя. Мы тратим массу времени, обсуждая в Конвенте законы, а якобинцы в Клубе часами мусолят темы, заслуживающие пятиминутных обсуждений. И что мы имеем? Сейчас - середина 94 года. И ничего не изменилось. Лишь депутатов становится меньше. - он горько усмехнулся. - Знаешь, я ведь до сих пор надеюсь, что все, что мы сделали, даст стране покой и заслуженное счастье. - Сен-Жюст опустил голову. Впервые за долгое время он вновь рассуждал о проблемах страны, не оглядываясь назад, к армейским воспоминаниям. Да, в армии все было честнее и он чувствовал себя на своем месте. Но сейчас он, как никогда, ощущал, что может что-то изменить в стране, пусть даже и путем кардинальных решений.

- Я прекрасно понимаю суть идеи и согласен, что подобный шаг не лишен здравого смысла, - довольно жестко сказал Робеспьер. - И, если ты слушал меня внимательно, то должен был услышать: в целом я одобряю идею использования труда заключенных. Но не аристократов. Возможно, это было бы забавно, но только забавно, не более. Для того, чтобы пахать землю, Антуан, нужны определенные навыки, которых у тех же аристократов нет и не может быть. Ты сумеешь правильно пахать землю? За себя я не уверен, так как никогда этим не занимался! Дальше. Тем, кому ты огласишь этот проект будут думать в первую очередь о том, что ты ищешь возможность дать поблажку заключенным аристократам. Иными словами, мы очень долго раскрывали заговоры и боролись с аристократией только для того, чтобы снова отпустить? Грубо говоря, эта идея смотрится именно так. И если я согласен с тем, что арестованный за пьянство во время праздника булочник, принесет больше пользы, собирая селитру, то я не дам и ломаного гроша за те усилия, которые могут приложить аристократы. Мы казнили тех, кто был более полезен, Антуан. Без раздумий, без сожалений, не оглядываясь.
Сен-Жюст молчал, глядя перед собой. Вот все и расставлено по местам. Робеспьер - единственный человек, способный мыслить в масштабах страны. И в очередной раз стоит признать, что в некоторых вопросах всем им еще учиться и учиться. - Ты прав, Максимильян. - В глазах Сен-Жюста неожиданно блеснула веселая искорка. - Ты представляешь себе, какую истерику закатит Колло в Комитете?

- Представляю, - склонил голову Робеспьер. - Собственно, поэтому я и говорил о тезисах... Впрочем, если он будет говорить о модерантизме, его попросту засмеют более здравомыслящие люди. Позволь гражданину дЭрбуа покричать в свое удовольствие на ближайшем заседании, а потом, подводя итог, скажи, что предлагал использовать труд аристократов не повсеместно, а те домыслы, которые строит Колло не имеют значения. Также поинтересуйся, кто внушил ему подобные идеи...

Сен-Жюст улыбнулся и кивнул. - Спасибо за совет, Максимильян. - Он хотел сказать, как рад, что его друг и учитель вернулся, и как ему не хватало его здравомыслия и советов. И что понимает, что с ним иногда бывает трудно, но он старается справиться с гордыней, и ему это удается все лучше и лучше. Но подобные речи между ними были не приняты. Робеспьер, наверное, удивился, бы, если бы он, Сен-Жюст начал бы рассыпаться в заверениях дружбы и верности. Поэтому он, допив кофе, просто сказал. - Уже поздно, а ты все еще нездоров. Я провожу тебя и вернусь в Бюро. Возможно, там уже есть какие-нибудь новости.

- Да, конечно… - Робеспьер машинально поправил плетеную соломенную салфетку, покрывавшую стол, пытаясь скрыть замешательство. Он не ожидал, что победа будет такой легкой, более того, привык, что ее приходится отвоевывать как в разговорах с Антуаном, так и в разговорах с Огюстеном. Почему оба уклоняются от споров и обсуждений, он понять не мог. Что, в конце концов, произошло? Возникла неприятная мысль о том, что и брат и соратник знают о прогрессирующей болезни и не считают нужным спорить или что-либо доказывать вообще. Что же… придется скрывать тревожные симптомы, насколько это возможно. В голос он сказал: - Пойдем, Антуан. Действительно, у же поздно.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Сен 13, 2010 1:10 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Квартира Бьянки.

Бьянка, Огюстен.

- Огюстен, остановись!

Бьянка смотрела серьезно и строго. Она никогда не интересовалась количеством выпитого ее друзьями и спутниками, но, похоже, Огюстен чрезмерно увлекся этим в последнее время. Эту особенность она отметила сразу после своего возвращения и некоторое время винила во всем себя. Однако, с этого момента прошло достаточно времени. А она уже и забыла, когда в последний раз видела его трезвым. Одно время она наблюдала подобное у Сен-Жюста, правда, издали.

С момента возвращения из Медона прошло несколько дней. Робеспьер не вызывал их, из чего она делала выводы, что он слишком погружен в политику, несмотря на то, что официально перестал появляться в Комитете. Зато Антуан заходил теперь каждый вечер и рассказывал новости. Правда, главной новости – о дофине – она до сих пор так и не услышала. Мальчик пропал, и один из верных агентов, направленный на поиски, молчал. А тем временем с ее спутником происходили изменения, которых она не могла не заметить. Бьянка подошла и, перехватив руку Огюстена, поставила его флягу на стол. Затем забралась к нему на колени и заглянула в глаза.

- Что с тобой происходит?

Огюстен закурил и откинулся на спинку кресла, изучая потолок. Да, он обещал себе не напиваться, так как сама мысль о возможной зависимости от спиртного была противна. Противна она и сейчас. Особенно сейчас, когда он дошел до нужной кондиции и потолок начал мерно покачиваться вне зависимости от его желания. И дело не столько в королевском детеныше, да и не в политике, как хотелось думать сначала. А просто в том, что ему слишком часто снилась умершая сестра, Генриетта. Она умерла от той же болезни, от той же болезни, от той же болезни. Эта мысль навязчиво тикала в голове, как какой-то чертов маятник... И как объяснить этой маленькой женщине, которая занимала значительное место в его жизни, что к спиртному тянет не столько привычка, сколько желание забыться и не испытывать больше тот ужас. Страх неотвратимой утраты. В такие моменты на него накатывала паника и пусть кто-то попробует скорчить насмешливую или соболезнующую физиономию. Единственный человек, от которого Огюстен этого не боялся, была Жюльетт. Но говорить в голос о своих страхах - означает признать, что они реальны и обоснованы.

- Мне часто снится моя сестра, - выдавил из себя Огюстен полуправду. - И хотя эти сны нельзя назвать пугающими, я бы предпочел их не видеть... Потому что она умерла. Вот и все. Жюльетт, пожалуйста, не будем об этом. Я знаю, что напиваюсь до свинского состояния и даже не обещаю это прекратить... Но я постараюсь пить что-нибудь другое. Например, чай.

- Чай? Прекрасно. Я могу это устроить. Моя квартира приспособлена к тому, чтобы делать чай.. И даже кофе. Огюстен? Ну проснись же, наконец! - Бьянка развернула к себе его лицо. Он говорит об умершей сестре. Но сестра умерла давно. Откуда этот потухший взгляд и безысходость? Иногда она видела подобное у Сен-Жюста, но Антуан всегда мог сформулировать причины. И, как правило, до подобного состояния его доводили думы о судьбе страны, как ни пафосно это звучит. Заседание в Комитете могло ввергнуть Антуана в такое состояние, что он часами молчал и пил вино, перемежая взгляды в пустоту с какой-нибудь писаниной. Но Огюстен.. Самый легкомысленный из них всех, он никогда не решал мировых проблем и умел получать удовольствие от жизни. - Твоя сестра давно умерла. Ты думаешь не о ней, а о брате, не так ли? - слова вырвались сами собой. Марат приучил ее говорить то, что думает. И от этой привычки сложно избавиться. - Ты каждый вечер говоришь мне о том, как я нужна тебе и как я помогаю тебе жить. Так договаривай, прошу тебя. Только не смотри вот так, словно вокруг ничего не существует. Это повторяется каждый вечер. Ты погружен в себя, ты пьешь свой коньяк и пытаешься быть самим собой, ты шутишь, ты расспрашиваешь меня о газете, ты рассказываешь мне о Конвенте и других новостях. Но ты - не здесь. И я хочу это изменить. Прошу тебя, Огюстен.

- Ты угадала, - кивнул Огюстен. Протянув руку, он погладил ее по голове. - Ты абсолютно права во всем, что только что сказала. Что же я должен сказать в ответ? Да, ты мне нужна и помогаешь мне жить, иначе я рискую сойти с ума, а ты, похоже, единственный трезвомыслящий человек в этом безумном мире. Во всех смыслах. Да, я думаю о брате и о том, что не хочу потерять его. Мне страшно, я не стыжусь в этом признаться, потому что... я не слышал, чтобы кто-то полностью вылечился от этой болезни. А ему хуже с каждым днем. И я уже не знаю, чем расстраиваю его больше, тем, что иногда говорю то, что думаю или тем, что молчу. Ты это хотела услышать? Зачем тебе думать о моих тревогах. Разговаривая с тобой, я пытаюсь отвлечься.

- Тогда просто подумай и скажи, хочешь ли ты говорить о нем? Скажешь нет - я не задам ни одного вопроса. Буду отвлекать тебя. И говорить обо всем, что вижу. Скажешь да... Боже мой, Огюстен, но ведь ты ничего не можешь изменить! Но ты хоронишь его заживо! Я вижу, что ты сам не свой, потому что на твоем лице все написано. как ты думаешь, что он чувствует, когда ты смотришь на него вот так, как ты смотришь сейчас на меня, говоря о нем? Ты когда-нибудь думал об этом? - Бьянка вспомнила остановившийся взгляд Робеспьера, когда Огюстен, начав говорить уничижительные замечания про Луи Шарля, внезапно замолчал. А потом ей пришла в голвоу другая картина. Марат. Потерянный, изумленный, потерявший силу в одночасье. "Они молчат, Клери". Вот и все. В свое время Робеспьер почти уничтожил самого главного человека в ее жизни, просто заставив всех молчать. "Я не хочу быть списанным со счетов, Клери". ТАк говорил Марат. И он чувствовал себя уничтоженным. - Неужели ты не понимаешь, что сам губишь его своей заботой и жалостью? - тихо спросила Бьянка.

- То есть? - спросил Огюстен, даже не заметив, что не ответил на ее вопрос. - Прости, а что я должен делать, если со многим не согласен, но хороший, добровестный спор, как в старые добрые времена, заставит его слечь... Субербьель мне в свое время прожужжал все уши, но теперь я и сам вижу, что все плохо... - он выколотил трубку только затем, чтобы снова набить ее табаком. В квартире скоро будет не продохнуть от дыма, нужно открыть окно. Вот только он не был уверен, что сумеет покинуть кресло и до него дойти.

Бьянка быстро переместилась к окну и распахнула его.

- Попробуй представить. Ты - неизлечимо болен. И существует срок твоей жизни. И ты это знаешь. Ты приходишь ко мне, но я веду себя не так, как обычно. Прячу глаза. Стараюсь говорить мягче. Прихожу домой как можно раньше. Откладываю дела. Ты приходишь к брату. Там - та же картина. Он больше не тот Максимильян, которого ты знал. Он не противоречит тебе и даже хвалит за то, что на самом деле вряд ли одобрил. И так - со всеми. Ты высказываешь мысли о войне, а твой друг Рикор вежливо кивает. И даже этот сумасшедший, Буонапарте - даже он кивает и не спорит! Таково твое окружение. А дома - лекарства и приговор. Черт возьми, Огюстен, нельзя быть таким эгоистом! - разозлилась Бьянка. - Даже если он обречен, он имеет право прожить эти месяцы человеком, а не несчастной жертвой обстоятельств! Неужели ты не видишь, как меняется его лицо, когда ты смотришь на его окровавленный платок? Он все знает о себе. Но он не готов стать несчастным больным!

Огюстен чувствовал, что его начинает бить крупная дрожь. Неужели нервы расшатались настолько, что он доходит до полной потери контроля над собой? Или виной всему - выпитый коньяк? Или дело в том, что Жюльетт, оказывается, очень хороший рассказчик. Особенно сейчас, когда он изрядно пьян, а она злится. Картина которую нарисовала Жюльетт своим рассказом, впечаталась в память, будто он на самом деле пережил подобные минуты.

- Жюльетт, я... Послушай, мне даже не интересно с тобой спорить и я не стану пытаться что-то доказать, так как ты права. Но черт возьми, мне не легко с этим смириться! И нелегко знать, что лучше уже не будет! И потом я тысячу раз проклинаю себя, когда невольно становлюсь причиной ухудшения его состояния. Думаешь, мне легко? Или я развлекаюсь, пытаясь играть в молчанку?!

- А ты не играй. И определись, чего ты хочешь. Если он - твой брат, приговоренный умереть раньше, чем тебе хотелось бы, то пусть он будет твоим братом. Пусть в вашей жизни будут семейные вечера, разговоры о том, что тебя интересует. Советуйся с ним, люби его и просто будь его другом. А если он - политик и соратник, то прекрати делать из него калеку! Спорь! Критикуй, если можешь противостоять ему! Но не молчи! Иначе ты сделаешь ему только хуже. - Бьянка зажмурилась и нескольк раз постучаа по спинке кресла. - Черт возьми, зачем я все это говорю7 Ты ведь все равно сделаешь по-своему? Ведь так? - Она тяжело вздохнула. И зачем она все это говорит? Сколько раз она обещала себе не лезть в жизни смертных и не рассказывать им очевидного. Приговор Робеспьеру она прочла в мыслях Субербьеля две недели назад. Просто, чтобы знать. И именно поэтому старалась вести себя с ним так, как раньше. Но одно дело - она, другое - родной брат. - Давай навестим Альбертину? Хочешь? - Бьянка вздернула подбородок также, как это делал Сен-Жюст. Огюстен не поинмает ее извращенной логики и не желает брать себя в руки. А она вряд ли может понять, верно ли это, или она просто чего-то не понимает в психологии смертных.

- Давай навестим Альбертину, - охотно согласился Огюстен, обрадовавшись, что этот разговор прекратился. Не только потому, что сама тема была для него слишком тяжела, но и потому, что возразить Жюльетт было нечего. Подняв на нее взгляд, он неожиданно улыбнулся. - Я должен еще раз сказать тебе, что ты права и мне нечего возразить? Хорошо: ты права и мне действительно нчего сказать. Сдаюсь на милость победителя. А теперь, если ты действительно хочешь, чтобы я пошел с тобой к Альбертине, сделай мне, подалуйста, очень крепкий и очень сладкий кофе... Я хотел бы протрезветь, прежде чем предпринимать такие решительные действия, как поход куда-то за пределы дома.

Бьянка кивнула и направилась выполнять его просьбу. Начало положено. Если кто и может вытащить Огюстена из этого омута, то это она. А она справится. Что касается его брата, то, судя по всему, придется быть единственным человеком из тех, кто допущен в его круг общения, кто будет с ним спорить и создавать экстренные ситуации. Впрочем, с этой ролью до сих пор Бьянка справлялась прекрасно естественым путем. Слишком много вопросов и ошибок. Робеспьеру будет, за что отчитать ее. А она даст отпор.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Сен 13, 2010 3:50 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Деревня в нескольких милях от Севра

Луи-Шарль, барон де Бац

Луи Шарль поправил мятую шляпу. От палящего солнца она, конечно, не спасала. Но в ней было солиднее. И красивее. Шляпа стала его первым трофеем – ее ему подарил гражданин, которому он помог посторожить мешки с зерном. «Ты чей, малыш?» - спросил он тогда, потрепав по волосам. – «Я пиратский сын. Приехал разведать, где можно сложить трофеи», - Луи Шарль подмигнул ему и улыбнулся. Действовал такой ответ безотказно – никто больше не расспрашивал. Наверное, принимали за местного. Сейчас он стоял возле рынка с увесистой старой подушкой, в которой были воткнуты иголки на все случаи жизни. Тоже трофей.
- Гражданин! Вам не надо заштопать сюртук? Подходи, не стесняйся!
- Это ты что ль заштопаешь? – прохожий прищурился с недоверием. – Мелкий еще.
- Да ты попробуй! Никто лучше меня не заштопает! Голову на отсечение даю!

Гражданин поморщился и затем рассмеялся.
- А вот эти ты не шути, парень. Нехорошая шутка. Ладно. Шей. Вижу, углядел ты дыру.

Шарль ловко извлек иглу и вдел нитку. Катушка лежала в кармане штанов. Жалко, всего одного цвета – черного. Зато прочные. Наставник Симон учил выбирать нитки и объяснял, как отличить нормальные от гнилых.

- Готово. Плата – на твое усмотрение, гражданин! – Шарль устремил на прохожего честный взгляд. Через секунду он положил в карман несколько монет. К вечеру он заработает себе на ужин. Честно. Собственным трудом. И найдет груженый обоз, который направляется в соседнюю деревню. Если вот так передвигаться, спрятавшись среди мешков, никто никогда не узнает. Конечно, это медленно. Зато так он рано или поздно доберется до Медона…

***

С тех пор, как Шарль покинул крестьянку, приютившую его после побега, он медленно, но верно продвигался к столице. Сейчас шел третий день его путешествия. В первый день он испугался, когда понял, что остался совсем один, и ему не на что даже купить хлеба. Мысль о том, чтобы попросить кого-нибудь он отмел сразу. Это во-первых, неприлично, во-вторых, унизительно, в-третьих, недостойно настоящего француза. Потому что настоящий француз всегда заработает себе на хлеб своими руками. Вот и пришел случай посмотреть, чему научил его наставник Симон… И эта жизнь ему нравилась. Каждый вечер он мысленно составлял впечатления дня. Он ведь обязательно доберется до Медона и найдет там Франсуа. И расскажет, как он самостоятельно зарабатывал деньги. Еще несколько монет – и можно отдыхать.

- Гражданин! Вам не надо заштопать сюртук? Подходи, не стесняйся!

- Ну, заштопай, заштопай... - невысокий, плотного сложения человек сбросил с себя сюртук и протянул маленькому портному, невольно улыбнувшись. Бойкий мальчишка был не из местных ребятишек, тех он знал наперечет, по долгу службы. Но откуда тогда взялся этот? На бродяжку не похож, хотя и не мешало бы его как следует отмыть, побирушки не носят льняное белье, пусть и не первой свежести, да кожаные башмаки, хоть и изрядно запыленные. Счимтать ли подозрительным ребенка? Глупости. Хотя теоретически он и должен донести о нем в Комитет по надзору. Но что потом? Отправят в приют для детей-сирот? Врагу бы не пожелал такой напасти, не то что ребенку. - Ты чей, малыш? Что-то я тебя раньше не видел. Откуда пришел и куда направляешься?

- Меня зовут Андрэ Бартеломьер, - весело ответил Шарль. - Зарабатываю деньги себе на паруса. В моем корабле дыра. Неприятель атаковал, подло, не предупреждая, ночью! Сражение было страшным, и все мои люди погибли. Вот, я один остался. Теперь надо немного денег, чтобы подлатать дыру, и я отправлюсь дальше в путь, за сокровищами и приключениями. Ты, гражданин, осторожнее, посмотри, у тебя вот тут рубаха прохудилась. Наверное, напоролся на гвоздь. Или тебя тоже неприятель атаковал? - Шарль ловко орудовал иглой. Этому нехитрому занятию он научился хорошо - теперь он это видел. "Знаешь, Франсуа, у меня к тебе просьба. Когда-нибудь я мечтаю увидеть своего наставника Симона. И сказать ему спасибо за уроки. Они мне очень пригодились. Посмотри, я привез тебе подарки из дальних стран, в которых побывал. И для Гийома. И для Никола. Я заработал на них деньги сам". - Шарль мечтательно улыбнулся. Жалко, что совсем нет врзможностей записывать свои приключения. Поэтому приходится писать письма для Франсуа мысленно.

Осведомитель только рассмеялся. Ай да мальчишка! За словом в карман не лезет. Подумав, он пришел к выводу, что ребенок попросту играет в пиратов и сбежал из дома. Сам такой был, однажды убежал аж за десять лье. И убежал бы дальше, если бы не подоспел отец с розгами и не отбил любовь к странствиям на всю оставшуюся жизнь. Вот так и сидит в этой дыре, которую и пригородом не назовешь. Севр да Медон, прямо столица по сравнению с их Палезо. - Дал бы тебе зашить и рубашку, да неприлично раздеваться на улице. На мне зашьешь? Руку к рукаву не приштопаешь?

- Нет, я мастер своего дела! - обрадовался Шарль. О деньгах спрашивать было неудобно. Но он справедливо рассудил, что если он сделает дополнительную работу, то и заработает больше. Тогда можно будет больше не ждать прохожих и бежать в лавку, где уже начинает собираться очередь голодных людей. Есть хотелось немилосердно, просто ужасно хотелось. Представив себе целую буханку свежего хлеба, пусть и немного сероватого цвета, Шарль сглотнул слюну. Потом вспомнилось - весьма некстати - блюдо с клубникой, которое приносила ему мадам Рамбо. А потом мысль перекинулась на его побег. И ведь как все хорошо сложилось! Он смог! Смог! Сам залез на лошадь и направил ее вперед, хотя раньше ездил только с Никола! А потом очнулся в доме одной женщины по имени Маргарита. У нее были очень шершавые и грубые руки. Но теплые. Она кормила его бульоном и похлебкой из чечевицы. И давала отвары. Она была грустной и одинокой, у нее умерли все родственники (этот вывод Шарль сделал потому, что в доме никого не было, а ведь не может человек жить без семьи по собственному желанию!). Он ей рассказал, как сбежал от преследователей, а потом просто пересказывал историю Андрэ Бартоломьера. А она вязала. И смотрела. Грустно и как-то пронзительно. Очень жаль, что пришлось от нее сбежать, когда она сказала, что завтра придет добрый жандарм, который хочет помочь ему отыскать родителей... - Ну вот и все, гражданин. - Шарль взглянул на гражданина из-под шляпы, гордый своей работой. - Как видишь, я мастер. И ни разу тебя не уколол!

- Ну, держи, мастер. Заслужил, - порывшись в кошельке, он протянул мальчишке деньги, так как тот заработал их честно. Чертенок поблагодарил, но потом запнулся, глядя куда-то за его спину. Повернувшись, осведомитель увидел нечто, что заинтересовало его гораздо больше, нежели мальчишка. На площади появился человек. Собственно, ничего примечательного в этом не было, вот только для их городишка лошади - редкость. Всех реквизировали для армии и осталась только пара кляч в бывшем почтовом отделении, которое сейчас отдали под комитеты. Естественно, что человек с лошадью приковал к себе взгляды, хотя сам, казалось, не обращал ни на кого внимания.

- Ну, спасибо, гражданин. - пробормотал Шарль. Он не мог оторвать глаз от человека с лошадью. Добрый Жан. Тот, кто назвался другом его мамы. Он умел здорово разговаривать, и совсем не был похож на врага. Но он был вместе с маркизом Гийомом де Бриссаром, который убил Никола. С маркизом, который направлялся в его комнату, чтобы насильно проверить, правильный ли секрет рассказала мадам Рамбо. Значит, его выследили? - Ну, бывай, старик, - звонко сказал Шарль, вспомнив выражение, которое однажды сказал Гийом одному жандарму, прощаясь. - А я, пожалуй, отдохну. - Он быстрозаткнул в подушку иголки и, развернувшись, бросился бежать в сторону ближайшей улочки. Среди домов можно затеряться.

Барон де Бац молча смотрел вслед убегающему мальчишке, полагая, что обознался. Но нет, этот ребенок, только что зашивавший рубашку какому-то ищеистого вида гражданину и получивший за свой труд вознаграждение, был... король Франции. Барон выругался. Смачно и со вкусом. В том, что мальчишка - именно тот самый Луи-Шарль, он иногда сомневался, а иногда нет. Уже сам побег и тогда и сейчас, был весьма веским доказательством того, что мальчик не хочет, чтобы кто-то видел шрам на коленке. Ведь сбежал он именно после того разговора, который несомненно подслушал. Однако в голове упорно не укладывался факт штопанья рубашек. С другой стороны, оставшись без денег он сам иногда работал и ничего здесь не поделаешь... Бросив поводья какому-то зеваке, барон пустился бежать вдогонку. Все же он должен проверить приметы мальчика! Какой-то гражданин преградил дорогу. - Куда это ты торопишься, а... аааах...

Барон почти не глядя ткнул соглядатая кулаком в живот и тот начал медленно оседать на землю. Разумеется, у него будут неприятности. Разумеется, придется рисковать, возвращаясь за лошадью. Но догнать мальчишку становилось делом чести.

"Он сзади" Шарль отчаянно пытался бежать, но уже чувствовал, что сил не хватает. Он задыхался. И ноги быстро устали. И, конечно, не убежать ему от взрослого гражданина, пусть даже он и не санкюлот и друг его родителей. Он гонится. Значит точно враг, уже нет сомнений. И хочет проверить приметы. И доложить Гийому де Бриссару. Эта мысль особенно пугала. Что хочет от него этот маркиз - одному Богу известно. Но явно вряд ли чего-то хорошего. Шарль остановился, чтобы посмотреть назад. Враг приближается. Надо что-то делать. Зажмурив глаза, он ринулся под ноги гражданину, который перевозил в тачке яблоки. "Пожар! Мы горим! Ловите вора! Он украл мои деньги! Все деньги!" - заорал Шарль первое, что пришло в голову. Хозяин тачки резко остановился, и яблоки высыпались прямо под ноги людям. "Ах ты, гадкий поросенок!" Ухо взорвалось болью. Шарль быстро достал одну из иголок из подушки - первую. которая попалась под руку - и всадил неожиданной преграде в ногу. Тот взвыл и выпустил ухо. Шарль юркнул у него под ногами и рванул в обратную сторону. Убегать в сторону рынка. Там много народу. Он видел, как преследователя схватила за руку какая-то толстая гражданка. Ах да, это же толстуха Манон, он ей сегодня утром помогал мыть бидоны от молока! Через минуту Шарль влетел на рынок и забился между двух вонючих бочек. Пират Андрэ Бартоломьер мог бы им гордиться.

Барон остановился, не желая участвовать в побище, которое устроил маленький... вот с определением де Бац затруднялся, оно зависело от того, кто все-таки на самом деле несносный ребенок. Говорили, что дофин был запуганным и очень стеснительным ребенком. Вот если он убедится, что мальчик - это действительно Лиу-Шарль, то лично врежет по физиономии тому, кто станет со знанием дела утверждать подобную ерунду. Повернув на рынок, барон осмотрелся, но столкнулся буквально нос к носу со злым как сто чертей осведомителем. - Извини, гражданин, что ударил тебя, - быстро заговорил барон, перехватывая как инициативу, так и желание последнего позвать жандармов. - Если хочешь, предъявлю тебе документы, вижу, что ты не просто бездельник. Но тут такое дело... Мальчишка этот... Или похожий на него... - от быстрого бега кололо в боку, а что касается ноги, то больной сустав жгло адским пламенем так, что несколько раз на протяжении краткого монолога он застонал. - Одним словом, его ищут в Севре. Я как раз оттуда...

- В Севре? - переспросил осведомитель, немного недоверчиво. Да, действительно ходили слухи, что ищут какого-то ребенка, но никто толком ничего не знал.- Да где Севр, а где мы! Темнишь ты что-то гражданин. Ищут, я слышал, в Медоне...

- Между нами и Севром чуть больше часа пути по хорошей дороге и верхом, - сказал барон. Судя по всему, единственным выходом было изложить все новости и заставить осведомителя сомневаться в необходимости ареста. По большому счету его дело - доносить о том, что видел, а аресты производят другие. Чтоб им пусто было. Права на ошибку барон не имел - ведь в убогой хижине на окраине его дожидался раненый Бриссар. - Севрская жандармерия ищет. А в Медоне мальчишкой интересуются, так как там живет сам... - де Бац многозначительно кивнул.

- Да ты что! - ахнул осведомитель. - Сам видел или, может, врешь?

- Да ты спроси... - у кого спросить, барон не уточнял, так как не успел это придумать. - Вот... Не знаю, тот мальчишка или не тот, а говорят, что у него шрам на коленке. ссадина. Вернешь им ребенка - наградят... Я так думаю...

Шарль видел, как Жан и тот мужчина вместе идут по рынку и беседуют. Ну все. Вокруг враги. Его охватило отчаяние. Он не выберется. Что он может сделать против них со всеми своими иголками и катушками, даже с учетом монет в кармане? Сдаться? Ну уж нет. Затаившись среди грязных бочек, Шарль наблюдал за людьми. Какие они все красивые, живые! У них на лицах столько жизни! Вот эта женщина сейчас треснет своего мужа по голове, потому что он тянется купить себе бутылочку вина. А нос у него красный. А щеки - впалые. А вон тот старик делает вид, что ничего не видит, и просит милостыню, а сам тайком пересчитывает мелочь. Он смешной. Наверное, его жизнь заставила попрошайничать и обманывать, потому что он не умел работать. А вот та дама хмурит нос, когда нюхает овощи. Она, наверное, из богатых, потому что только у богатых такое выражение лица - он теперь это понял. Шарль сжал кулаки. Лучше всю жизнь бродяжничать, чем отдаться врагам. Ведь он прекрасно сможет себя прокормить! Сможет зарабатывать. Петь песни на улицах - Симон говорил, что у него хороший голос. А потом устроиться к какому-нибудь сапожнику подмастерьем. Шарль увидел, как Жан и незнакомый мужчина завернули в другую сторону. Надо уходить. Точнее. уползать среди бочек. "Только не в тюрьму. Только не в тюрьму. Только не в тюрьму". - "Ты никогда больше не будешь в тюрьме, если будешь сильным Шарль. А когда вырастешь, ты освободишь сестру Мари и выдашь ее замуж за принца или пирата. Это я говорю тебе, Белый Рыцарь". Произведя этот молчаливый диалог, Шарль успокоился. Через пару часов стемнеет. И тогда будет проще.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Сен 14, 2010 4:26 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Окрестности Севра.

Барон де Бац, маркиз де Бриссар.

Барон де Бац пинком распахнул дверь убого домишки на окраине, где они приютились. И не потому, что был все-таки зол, а потому, что дверь сильно проседала и открыть ее можно было только приложив усилия. Мальчишка сбежал. Де Бац был уверен, что от него уже и след простыл в этом чертовом городишке, где их задержала рана Бриссара. Впрочем, не так плохо и то, что он успел так заговорить осведомителя, что последний даже не думал о том, чтобы арестовать его. Провинция, провинция… Пара столичных сплетен и человек даже не думает о своем долге. Хотя не исключено, что вспомнит, поэтому лучше было бы отсюда уйти.

Де Бац поставил на перевернутый ящик плетеную корзину с той снедью, которую удалось раздобыть. Не густо, но в Париже иногда и этого не достать.
Бриссар, казалось, спал. Хотя рана была и не опасной для жизни, но все же не обошлось без лихорадки. С другой стороны, удалось избежать сепсиса, так что маркиз должен быть благодарен судьбе и за этот подарок. Дохромав до чудом сохранившегося здесь табурета, барон сел, вытянув больную ногу и поморщился. Некоторое время барон искал ответ на свой вечный вопрос: «Кто этот мальчишка на самом деле?», но почти задремал, уставший и запутавшийся в собственных «за» и «против». К реальности его вернул едва слышный стон, послышавшийся с соломенного тюфяка в углу. Бриссар.

- Добро пожаловать в реальность, маркиз! – приветствовал его барон.

Бриссар поморщился от боли в простреленном боку. Пуля прошла навылет. Это он помнил хорошо, потому что некоторое время проскакал вслед за бароном, стиснув зубы, но все-таки не выпуская повода из рук. Тяготила мысль о том, что мадам Рамбо схвачена якобинцами, и они не смогли ей помочь. Впрочем, она ничего не знает об организации. Хотя бы можно рассчитывать на то, что при любых обстоятельствах, он, Бриссар, будет единственный, чье имя узнают
якобинцы. Убогая комната, в которой они оказались, не добавляла хорошего настроения, хотя маркиз и понимал, что им повезло найти это пристанище. Смутно он помнил, как крикнул барону, что больше не может продолжать путь. Как барон помог ему спуститься с коня и спрятал в лесу. Как отлучился куда-то, а затем вернулся с водой и спиртом... А затем потекли дни полубеспамятства, в течение которых барон то появлялся, то исчезал. Сегодня лихорадка спала, и Бриссар почувствовал себя гораздо лучше. Маркиз слабо улыбнулся.

- Мальчишка обманул нас всех. Забавно. - Именно эта мысль терзала Бриссара в течение всей его болезни.

Барон улыбнулся, потом налил в кривобокую глиняную кружку сначала вина, потом воды и помог раненому напиться.

- Не старое бургундское, маркиз, да и посуда не венецианское стекло и даже не севрский фарфор, но в нашем случае грех жаловаться на судьбу. Вам нужно как можно больше пить, так как с твердой пищей следует быть осторожнее. Позже я дам вам молока и хлеба, а также отвар, который снимет лихорадку. - Де Бац сел на пол рядом, обхватив руками колено: вторую ногу пришлось выпрямить. - Обманул - что вы имеет в виду? К какой мысли склоняетесь о личности мальчишки? Кстати, часом раньше я видел нашего беглеца, но не догнал. Нога не позволяет мне бегать так же резво, как раньше...

- Обманул... Сбежал... Я думаю о нем ежечасно, барон. Ежечасно вспоминаю и сравниваю с тем маленьким забитым мальчиком, что жил в Версале. Луи Шарль был очень привязан к матери. Очень. Он ходил за ней хвостом, чем доставлял немало трудностей тем, кто желал поговорить с ней. Затем аналогичная ситуация сложилась с сестрой. А вот с отцом у него отношения не очень сложились - наш король не очень замечал своего сына, словно видел в нем что-то, чего не видели другие. К его чести должен заметить, что к старшему сыну он относился не так прохладно. Поговаривали, что Луи Шарль мог быть не его сыном, а сыном графа Ферзена. Но, думаю, вы и сами об этом знаете. В своей преданности Луи Шарль был очень упорен. Отбивал от сестры всех ухажеров. Лишь в эти моменты проявлялся его характер, в остальном он был тихим и скромным мальчиком, грезящим какими-то книжками и рассказами о волшебниках и колдунах. Мог ли он привязаться также к Робеспьеру и его сторонникам, похитившим его? Допускаю, что мог. Мы не знаем, зачем он мог понадобиться Робеспьеру, но, даже если Робеспьер и правда похитил юного короля, то вряд ли честно изложил ему свою позицию. Значит, в глазах Луи Шарля он мог бы являться спасителем, а мы - врагами. Отсюда - стремление изобразить из себя чертенка, бранные слова, которым он мог научиться у жандармов... - Бриссар допил вино, даже не почувствовав вкуса и передал кружку барону. - Я ваш должник, барон. Благодарю вас. Что касается вашего вопроса... Что-то подсказывает мне: сбежавший мальчик - король Людовик Семнадцатый. Но, черт возьми, на этом мои аргументы заканчиваются, потому что доказательств этому нет.

- Я приводил себе почти те же аргументы, что вы, маркиз. Плюс то, что мальчишка сбежал, как только мы намеревались проверить его приметы. Ведь это не причинило бы ему вреда. Так же, как и купание, к слову сказать. Но он упорно не позволял осмотреть себя, а мы просто потеряли время, что теперь говорить... С другой стороны, есть такая упрямая вещь, как другие факты. Его держали в тюрьме, в последнее время - практически взаперти. До того, как попасть в тюрьму, он рос в изнеженным созданием, над которым все буквально тряслись. Этот мальчишка сумел обвести нас вокруг пальца, ускакать верхом, добраться до этого городишки и... он зарабатывал себе на жизнь, штопая рубашки прохожим. Притом с таким видом, будто занимался этим всю жизнь и болтая с совершенно незнакомыми людьми на их ужасном жаргоне. Увидев меня, чертенок дал деру, весьма профессионально устроив такую свалку, которую не устроит и взрослый. Откуда у него столь богатый жизненный опыт?

- Ну, предположим, работать иглой его могли научить якобинцы. Симон. Я слышал, что он был отстранен от дел не так давно, и можно себе представить, чем научил его этот "воспитатель". - Бриссар снова поморщился от боли, попытавшись лечь поудобнее. Барон де Бац оказался не таким заносчивым эгоистом, каким показался с самого начала, и Бриссар ловил себя на мысли, что лучшего спутника в подобной переделке он бы вряд ли назвал. - С жаргоном все тоже более-менее ясно. Со всем остальным - да, у меня нет аргументов. Разве что в нем проснулись особые таланты от ужаса быть раскрытым? Что, кстати, мы планируем делать дальше? Гоняться за ним по всем окрестностям Парижа? Боюсь, что для организации это может стать губительным.

- Я не о том, - серьезно сказал барон. - Вы знаете сказку, в которой священник научил осла читать? Так вот, научить читать можно и осла, но чтобы очень быстро сбежать, нужна определенная сноровка, которая приходит только с опытом... Хотя вы и сами только что это сказали. Теперь позвольте я осмотрю вашу рану. Не бойтесь, опыт у меня есть, я шесть лет был на военной службе.... хотя и не смогу тягаться с хирургом... - сняв повязки, барон осторожно промыл рану единственным доступным средством: остатками разведенного с водой спирта. Шов из конского волоса выглядел уже не так устрашающе, гноя вокруг раны не наблюдалось, из чего де Бац сделал вывод... который вполне мог покоробить маркиза. - Скоро будете как новенький. Боюсь, что нам придется покинуть наше пристанище. В городишке я невольно стал объектом пристального внимания и рано или поздно обо мне донесут. У нас есть лошади, но если вы не можете держаться на ногах, то я сооружу подобие носилок... Я бы предпочел все же поймать мальчишку, тем более что нам по пути. Он вернется в Медон, маркиз. Туда, где жил перед тем, как мы его похитили.

Бриссар попытался подняться. Осторожно, стараясь не потревожить ноющую рану. Такое с ним было впервые - в молодости он посвящал себя наукам и учебе, поэтому избежал дуэлей и прочих приключений, во время которых можно получить пулю. Сделав над собой усилие, он встал. Еще не хватало, чтобы барон таскал его за собой на носилках... Грела мысль о Медоне.

- Вы правы, барон, он должен вернуться в Медон. - проговорил Бриссар. - Как видите, при большом желании я способен держаться на ногах. Не стоит медлить. Я готов отправиться немедленно.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Сен 14, 2010 4:34 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Улицы Парижа.

Бьянка, Робеспьер.

Бьянка увидела его издали. Точнее, первым она увидела Брауна – пес шествовал гордо на поводке впереди своего хозяина, и, казалось, на его морде отражалась гордость от того, что он принадлежит главному политику страны. Хотя, в последнее время, кажется, так считали не все. Вернувшись в Париж, Бьянка возобновила свою газетную деятельность и погрузилась в привычный уклад жизни. Ранний вечер – сбор информации и новостей для газеты, затем – работа над заметками и рисунками, разбор поступающей на адрес Жана Клери информации и встреча с Огюстеном. С момента тяжелого разговора, произошедшего между ними, прошли сутки. Огюстен выполнил свое обещание, и сегодня не притрагивался к спиртному, хотя, судя по всему, ему требовалось для этого немало усилий. Около десяти вечера его срочно вызвали в Комитет безопасности – гражданин Вадье собирал всех комиссаров Конвента на внеплановое собрание. Огюстен вылетел из дома злющий и, наверное, гражданина Вадье сегодня не поздоровится – в раздраженном состоянии ее спутник любил спорить и цепляться к словам, а мог еще и приложить человека в красочных выражениях. Закончив дела, Бьянка подумала, что так и не может выбросить из головы их вчерашний разговор. Похоже, Робеспьера медленно, но верно списывают со счетов не только его враги, но и друзья. Если бы он иначе относился к ее истинной природе, она бы, конечно, предложила бы ему свою помощь. Но он каждый раз так нервничал, когда она намекала на сверхъестественные способности, что пришлось оставить все попытки. Но даже если ему осталось жить несколько месяцев, нельзя загонять его в гроб жалостью и постоянными вопросами о здоровье. К сожалению, этим ничего не изменишь. Жаль, что Антуан и Огюстен этого не понимают… Бьянка помахала ему рукой, когда он, размышляя о чем-то, взглянул в ее сторону. Если кому-то захочется снова пустить сплетни об их романе – не страшно. Пусть болтают. Но это не повод, чтобы по-дружески не поговорить с человеком во время прогулки.

- Добрый вечер, гражданин Робеспьер. Вы не против, если я составлю вам компанию на прогулке? Не беспокойтесь, на этот раз я не огорошу вас плохими новостями, потому что ничего нового не произошло. Просто сегодня у меня хорошее настроение, и я хочу им поделиться.


- Добрый вечер, Жюльетт, - слегка улыбнулся Робеспьер. - Разумеется, я не против того, чтобы вы составили мне компанию. Можно полюбопытствовать, что послужило поводом для такой огромной радости? Мне кажется, что ее должно хватить не только на меня, но и на Огюстена и Антуана. - Глаза молодой женщины действительно светились каким-то внутренним светом и казалось, что она готова то ли к подвигам, то ли к решительным действиям. Робеспьер отстегнул поводок, освободив собаку, как только они свернули в боковую аллею. Пес некоторое время смотрел на него почти вопросительно, видимо ожидая, что с ним станут играть.

- Ступай, Браун. Гулять.

Обижено вильнув хвостом, Браун направился исследовать заросли жимолости, а они с Жюльетт неторопливо пошли к скамейке.

- Сегодня я вернулась к обычной жизни. Работала над очередным номером, собирала мнения и новости... И поняла, что в этом городе я больше не ощущаю себя чужой. Вы понимаете, о чем я? Антуан и Огюстен, кстати, были вызваны в Комитет безопасности. Не знаете, что понадобилось гражданину Вадье? - Бьянка искоса взглянула на Робеспьера. Все эти дни ее мучил вопрос - сдался ли он, как считают теперь многие политики, или просто затаился и готовит новый удар? Но пришла она не за этим. - Этот вопрос я задаю, как журналист, который провел целый вечер, собирая новости и слухи. А еще один вопрос задам, как человек, хотя это слово и не совсем ко мне применимо. Как вы смотрите на то, чтобы провести завтрашний вечер в компании меня и Огюстена где-нибудь на природе?

- Итак, вы наконец-то вернулись к работе, которую любите больше всего и от которой были оторваны отчасти благодаря мне, - полушутя констатировал Робеспьер. - К сожалению, я не знаю, что готовит гражданин Вадье, но скоро мы узнаем об этом у Антуана. Исходя из факта, что вызван еще и Огюстен, я делаю вывод, что это касается народных представителей в миссиях. Возможно, хотя и маловероятно, что вопрос каким-то образом связан с армией. Что же касается завтрашнего вечера, то боюсь, что вынужден отказаться... Завтра заседание в Клубе, на котором я хочу присутствовать, а после него будет поздно не только куда-то ехать, но и идти. Послезавтра или через день я в вашем распоряжении... Если ничего не помешает. А сам Огюстен знает об этом?

- Нет. Не знает. Но, думаю, будет рад моему приглашению. В последнее время он кажется мне излишне расстроенным, и ему не мешает отвлечься. - Бьянка весело улыбнулась, представляя себе, как Огюстен отреагирует на ее необычную миссию. - Мне бы хотелось устроить что-то хорошее. Целый вечер говорить о приятном, и ни слова о политике. Просто забыть о Париже и о неудаче, постигшей нас с Луи Шарлем. Мне кажется, нам всем немного не хватает того веселого духа, что вносил в наш мир этот ребенок. Вы ведь, беседуя с ним о пиратах, забывали о политике, правда?

- О, я нисколько не сомневаюсь, что вам не хватает того театра военных действий, который вы развернули в Медоне, - улыбнулся Робеспьер. - Пока что я бы не назвал это неудачей... Ведь мы не получили о ребенке никаких определенных известий, а судя по вашему рассказу, он ничем не выдал себя... Гувернантка ведь была не уверена в нем, верно? Это меня немало удивило, вынужден признать.

- Мне? Скорее, Огюстену, - рассмеялась Бьянка. Война между ее спутником и десятилетним ребенком стала в Медоне предметом дружеских шуток со стороны Гийома и Никола. Огюстен едва сдерживался, чтобы не выдрать мальчишку, а тот, пользуясь своей безнаказанностью, воплощал свои планы мести, устраивая Огюстену кучу мелких пакостей. - Луи Шарль повел себя мужественно, и держался прекрасно, - кивнула Бьянка. - Возможно, сработал инстинкт самосохранения, и он, поверив вам, поставил всех остальных в разряд потенциальных врагов. Он был очень к вам привязан. Но вы, наверное, и сами об этом знаете.

- Полагаю, что дело не во мне, а в том, что любой интерес к его персоне ассоциируется у ребенка с Тамплем. Возвращаться куда, по вполне понятным причинам, он не желает, - сказал Робеспьер. - Однако мы отвлеклись от той темы, с которой начали разговор. Вы уже подумали о месте, где планируете провести выезд на природу?

- Нет. - Бьянка оживилась. Идея с выездом на природу была спонтанной, но нравилась ей больше и больше. - Я хочу предложить вам мне помочь. Составить список гостей, если вы хотите видеть кого-то кроме Огюстена. Помочь мне придумать меню - я не очень хорошо в этом понимаю и обычно покупаю все, что мне кажется вкусным, либо то, что я привыкла видеть на столе у Антуана. Придумать тему нашего вечера. Это может быть, например, Древний Рим или Древняя Греция. А я могла бы подготовить много вопросов, чтобы заставить вас разгадывать исторические загадки. - Бьянка заглянула ему в глаза. - Вы согласны?

- Но позвольте, список гостей должны составлять вы, раз это ваш вечер. От меня здесь ровным счетом ничего не зависит. Хорошо, если это место будет недалеко от города, вот, пожалуй, единственная просьба... В остальном мы будем полагаться на вас и нисколько не сомневаюсь в том, что в течение вечера значительно обогатим свой запас знаний касательно Древнего мира. А если вы захотите рассказать, то и относительно Возрождения тоже, - Робеспьер погладил подбежавшего к ним Брауна, но брать собаку на поводок не торопился. Сама идея не казалась плохой, раз уж волей-неволей у него есть немного свободного времени, то почему бы и нет? Вечер, проведенный с близкими и друзьями в любом случае выигрывает по сравнению с каким-нибудь званым обедом, где все говорят… правильно, о сплетнях и о политике. Оставалось только узнать, что думает по этому поводу Антуан и если в назначенный день не случится что-нибудь экстраважное…

- Эпоха Возрождения? Весьма благодарна вам за это пожелание, и обязательно подготовлюсь. - просияла Бьянка. Мысленно она уже пыталась представить себе состав гостей. Первоначально она планировала позвать только Огюстена с братом, чтобы дать им возможность пообщаться по душам в спокойной обстановке, но сейчас в голову пришла мысль расширить состав. Безусловно, Сен-Жюст. И Никола. Он чувствует себя виноватым после того, как барон и маркиз похитили Луи Шарля, и Робеспьер, кажется, расстроен по этому поводу. Еще есть Жанна. Когда-то Бьянка злилась и ревновала, пока не поняла, что эта мягкая и по-своему мудрая женщина ей не соперница, потому что идеально подходит Робеспьеру. Значит, Жанна де Шалабр. - Вам пора возвращаться? - поинтересовалась она вслух.

- Если хотите, мы можем зайти в кафе и дождаться там Огюстена с новостями. Узнаем, что понадобилось Вадье. Если же вы хотите вернуться домой, мы с Брауном проведем вас, - Робеспьер взял собаку на поводок и взглянул на часы при тусклом свете фонаря: - Хотя еще не так поздно и мы не знаем, на сколько затянется заседание. Что скажете?

- В кафе, - серьезно кивнула Бьянка. - Я должна узнавать новости первой. Пойдемте. - Она поднялась первой и дождавшись Робеспьера, медленно пошла, стараясь подстраиваться под его шаги и размышляя о запланированной поездке.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Сен 14, 2010 11:33 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Деревня Лаварден

Луи Шарль и другие

Луи Шарль с аппетитом уплетал кусок пирога, запивая его молоком. Деревенька, в которой он проснулся сегодня, называлась Лаварден.Семья крестьянина, телегой которого он воспользовался, чтобы добраться сюда, оказалась доброй и радушной. У них были дети примерно его возраста – целых четверо. Поначалу, когда он вылез из-под стога сена, они отнеслись к нему с подозрением. Думали, что он – непослушный мальчишка, сбежавший от родителей. Про пирата Андрэ Бартоломьера Шарль решил не рассказывать – вдруг сочтут несерьезным. Он молчал, опустив глаза. А потом, когда глава семьи строго спросил его, где находятся его родители, заплакал и сказал, что они умерли. И что он – сирота. Это было правдой, наверное, поэтому эти добрые люди поверили ему сразу. Он рассказал, что мечтает добраться до Парижа (Париж – большой город, и лучше говорить, что едет в Париж, чем в Медон), и предложил помочь по хозяйству. Только предупредил, что жил в городе, и не умеет делать деревенских дел, но очень-очень хочет научиться пользоваться лопатой. Лопату ему правда не дали. Зато дали метлу и показали, как подметать полы. Он представлял себе, что находится на палубе корабля – там же тоже надо убираться! И работал метлой, пока не заболели руки. Тогда как раз подошло время обеда и его усадили за стол вместе с остальными.

- И что ты будешь делать в Париже, сынок? - крестьянин неторопливо разломил хлеб, пока жена разливала по мискам дымящуюся похлебку и испытывающе посмотрел на ребенка. Очень уж нехорошие слухи ходили в округе. О похищении детей, например. Из-за них и боялись отпускать детей далеко от дома, а ведь было хоть какое-то подспорье: если обед отнести или сбегать по какому-то поручению. А еще в деревне появлялись люди, которые отродясь здесь не останавливались и они рассказывали всякое. Этот мальчик не был похож бродяжку, на таких насмотрелись... Хотя, родителей, может, казнили, вот и сирота. Сейчас это быстро делается, хоть их Бог миловал. - Париж - город большой, там не прокормишься. Или у тебя есть родня?

- Да что ты, гражданин, не пропаду! - уклончиво ответил Шарль, и потянулся за еще одним куском. - Работать буду. Наймусь в подмастерья к какому-нибудь трудолюбивому патриоту. Я шить умею. И петь. Ну, песнями, конечно, на жизнь не заработаешь. - Шарль, конечно, был уверен, что жить он в Париже будет с Франсуа, или хотя бы с Никола. Но продумывал и такой вариант тоже. Он ведь даже не спросил, есть ли у них свои дети. Может быть, они не смогут взять его к себе. Тогда придется подумать про заработок. Жаль, к наставнику Симону не придешь - ему наверое, больше не разрешают с ним общаться. - Но это- только на первое время. - продолжил Шарль. - Вот вырасту и стану моряком. Это я уже точно решил.

- Ну, хорошо решил, - рассужил крестьянин. В конце концов, не его это дело, да и расспрашивать сироту было неловко, хоть и любопытно. А сирота, однако, не так прост, как казалось: едва заслышав стук копыт на улице, проглотил кусок и едва не юркнул под стол, готовясь смазать пятки маслом и удрать. Откуда ж ему знать, что приехал всего-то брат жены из Севра. На брата жены здесь привыкли смотреть снизу вверх, так как служил он в канцелярии Бюро по надзору и его даже побаивались. И почему приехал сегодня, если заходил на обед по субботам?

- А, здоров будь, Рене. Заходи, присаживайся...

- Некогда, - отозвался тот, кого назвали Рене. - Хотя выпью рюмочку вина. А что у тебя, пополнение в семействе?

- Мальчонка приблудился, - был ответ. - Говорит, в Париж идет...

- В Париж? - недоверчиво переспросил чиновник, не сводя взгляда с ребенка. По возрасту мальчонка как раз походил на того ребенка, из-за которого поставили на уши всю жандармерию, да и их Бюро впридачу. Да и по описанию тоже... о похищении в Севре не знал только ленивый да глухой. - А как тебя зовут, путешественник?

- Жан Олонэ, - Шарль слегка поклонился. Так звали знаменитого пирата прошлого века, очень жестокого, но умного. Он погиб в стычке с врагами, когда его судно потерпело крушение. Вообще, этот пират Шарлю никогда не нравился, но он решил, что лучше в каждой новой деревне называться новым именем. Так его точно не найдут. И еще как можно меньше говорить. Уж очень этот Рене был похож чем-то на жандарма. У него был такой же цепкий взгляд. Совсем не как у крестьянина, который его приютил и накормил.

- А меня - Рене, но ты уже слышал. А... - сказать или спросить то, что хотел, он не успел, так как был бесцеремонно прерван своим родственником.

- Так что случилось в Севре? Мы слышали, что украли ребенка. Вот, своих боимся отпускать...

- Своих ты можешь отпускать куда угодно, - усмехнулся Рене, радуясь своей осведомленности. - Чем тебя-то шантажировать? А тут украли племянника одного гражданина, а он не кто-нибудь, а сидит в трибунале. На беду там же и сам оказался... Думали, что из-за одного болвана все в корзину чихнем, но Робеспьер только начальство сменил... - он перевел взгляд на ребенка и отметил, что мальчишка хоть и будь здоров хитрить, но как следует врать не научился: на его лице был написан живой интерес к происходящему и, похоже, он понимал о чем речь. - Что, малыш, знакомые имена услышал? - добродушно осведомился он.  - Уж не тебя ли ищут?

- Нет. Не меня. - испугался Шарль. Мысль отчаянно заработала. Что будет если они узнают? Франсуа говорил, что и его и его друзей могут запросто убить за то, что они его освободили. Точнее, отрубить им головы. А ведь они совсем этого не заслужили - они просто хотели ему помочь! Эта идея в последнее время оформилась у Шарля в голове окончательно. Франсуа и его друзья просто спасли его их тюрьмы, потому что решили, что даже если его родители и преступники, то он-то не крал у народа денег, и он еще может воспитаться патриотом и спасти свою сестру! - Но мальчик, которого ищут, наверное, на меня похож. Потому что ты, гражданин, не первый, кто меня за него принимает. А имена знакомые. Ведь Робеспьер - это самый главный патриот Франции. Да?

- Да, главный патриот, - задумчиво ответил Рене. В голове вертелась мысль, что неплохо бы доставить мальчишку в севрскую жандармерию  и пусть сами выясняют кто он и откуда. А с другой  - если маленький поганец - тот самый мальчишка и опять сбежит? Ему же в первую очередь голову и снимут. Подумав, он принял соломоново решение - оставить ребенка в покое, но немедленно доложить в Севр о том, что похожий мальчишка находится здесь. 

-  И что дальше? - поинтересовался крестьянин, немного раздражаясь от того, что брат жены впал в несвойственную для него задумчивость.

- А что дальше? - меланхолично ответил Рене, думая о своем. - Ищут мальчишку, я же сказал. Вся жандармерия на ушах. Нашедшего повысят, провинившегося... ну, понятно. Не каждый день дети у правительства пропадают.

Мужчины заговорили о чем-то своем. Шарль тихо сидел на лавке, привалившись к стене, и думал тоже о своем. Только сейчас подумалось, что он, возможно, зря наврал этому человеку. Ведь Франсуа говорил, что надо скрывать только свое настоящее имя, а племянником Никола называться можно. Если взять и признаться, то его могут доставить в Медон. И все будет хорошо. Но была и другая мысль. Никто не знает, что за человек этот Рене. Он впервые его видит. А если он только говорит, что ищет племянника Никола для того, чтобы передать его "дяде"? А если он на самом деле подослан жутким маркизом де Бриссаром? Ведь тогда стоит признаться в том, что ты - тот самый мальчик, как тебя схватят и отвезут обратно! Тем более, что враги явно идут по его следу. Вот, в прошлой деревне, например, он зашивал рубашку гражданину, а потом видел, как этот гражданин беседовал с Жаном, другом маркиза де Бриссара. Нет. Надо молчать. И тихо двигаться к своим друзьям. Тем более, что деньги у него есть - от вчерашнего заработка осталось больше чем надо. Шарль поблагодарил доброго крестьянина и выбежал вместе с остальными детьми играть на улицу.

***

Дорожный дилижанс стоял полупустым. Возница звенел колокольчиком, зазывая желающих ехать. Конь у него был очень худым, и Шарлю стало жалко животное. Он подошел и погладил коня по носу, пожалев, что у него нет с собой сухяря - Никола всегда кормил лошадей сухарями.

- Что, мальчик, лошадей любишь? - возница перестал звенеть и убирал свой колокольчик к чехол.

- Угу. Люблю. Куда едешь, гражданин? - деловито поинтересовался Шарль.

- В Севр. А ты чей такой? Я тебя тут впервые вижу. - чуть внимательнее посмотрел мужчина.

- Из Севра я. Тетка на главной площади торгует, а меня посылала письмо своему жениху отвезти. Она у меня такая... В общем, ну... Понимаешь. Красивая, вот! - выпалил Шарль на одном дыханьи.

- Ну так садись, раз из Севра. Отправляемся уже. - хмыкнул возница. - Деньги то у тебя есть?

- А как же! Вот! - Шарль вытащил три оставшиеся монеты и протянул гражданину. По правде говоря, с деньгами у него получалось пока не очень хорошо, потому что он не представлял себе, сколько что стоит. Но гражданин был честным и две монетки ему вернул. Через десять минут Шарль мирно спал, надвинув шляпу на глаза. Антуан оказался прав. Бородатый Рене и правда помогает путешественникам.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Сен 17, 2010 12:16 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Комитет общественного спасения

Барер, Карно, Сен-Жюст, Колло, Бийо-Варенн

Барер хотел было вздохнуть, но сдержался. Взгляд Карно. Он единственный знает, что они затеяли. Возможно, преждевременно. А, может, этот надменный мальчик, Сен-Жюст, все понял, и поэтому ищет примирения... Этот мальчик больше дипломат, чем сам Робеспьер. Ему почти удалось усмирить часть Комитета. Впрочем, еще вопрос - является ли он сейчас носителем воли Робеспьера или своей собственной. В первом случае - ловушка. Во-втором... Во-втором надо будет торговаться. За свои жизни. За роль правительства. При .... Диктатуре мальчика? Немыслимо. Даже подумать нельзя... Третий путь... Третий путь... Они чуют опасность. Они готовы вернуться? Хоть бы... Размышления Барера были прерваны громким хлопком двери, возвестившем о прибытии опоздавших Бийо и Колло. Хоть бы эти двое не начали еще и свою игру. Слишком они неуравновешенны. Им важнее сиюминутное падение тирана... Дай-то бог, чтобы этого падения, которое они с Карно готовили, все-таки не случилось. Ведь еще есть возможность...

Карно поднял глаза от бумаг, чтобы поприветствовать вошедших. В Комитете их становится все меньше. Кутон снова сказался больным. Интересно, чего он добивается? Показывает, что вышел из игры и не является триумвиром? Однако, позавчера ему доложили, что Кутон виделся с Робеспьером и провел в его доме около часа. Жаль, что невозможно узнать, о чем они говорили… Лендэ также нашел предлог, чтобы не появляться в Комитете – этот постоянно ссылается на огромное количество корреспонденции, а сейчас и вовсе затеял проверку крупных поставщиков продовольствия. Оба Приера вновь уехали в миссии. Барер, Бийо-Варенн, Колло дЭрбуа, он сам и Сен-Жюст. Теперь некогда великий комитет выглядит именно так. Вариант со списком, который Карно якобы забыл в своем сюртуке, дал прекрасные всходы. Осведомители доносят, что слухи о готовящейся массовой чистке в Конвенте распространяются с оглушительной скоростью. Один из любителей поговорить на эту тему – Фуше, старый товарищ по обществу «Розати». До определенного момента Карно не замечал его, считая безликим и трусливым существом, однако, похоже ошибся в своих предположениях. Но – к делу.

- Граждане коллеги, - начал Карно. – Позвольте мне начать. Раньше начнем – раньше отправимся заниматься каждый своей работой. Мне бы хотелось поднять вопрос о Северной армии. А именно – об отправке туда парижских канониров для продолжения кампании. Для этого нужно подписать приказ. Надеюсь, все согласны с моими доводами, что держать в Париже такую толпу вооруженных людей, когда в армии не хватает солдат, не имеет смысла?

Сен-Жюст едва заметно улыбнулся. Каждое заседание теперь напоминало поле боя. Он уже почти привык не обращать внимание на провокационные заявления коллег. А заявление Карно являлось именно таким. Сен-Жюст прекрасно понимал, к чему клонит генерал. Он уже давно подбирался под солдат гарнизона Анрио и все ждал момента, когда поднять этот вопрос. Начать спорить? Его обвинят в нежелании помогать армии. Поддержать? Опасно. Карно ведет свою игру и, скорее всего, играет вместе с де Бацем. Лучше промолчать. Пока.

Колло дЭрбуа заерзал на стуле. Так как армия была не его стихия, то ему заранее становилось скучно, хотя и понимал, что за предложением, внесенным Карно кроется нечто большее, нежели поддержка Северной армии. Спохватившись, он состроил угрюмую физиономию, опасаясь, как бы на лице не проявилась совсем уж откровенная скука. Но с другой стороны, зачем упрекать слона за то, что он не умеет играть на бубне? Вон Робеспьер сам однажды сказал, что "ничего не смыслит в тактике" и армией интересовался постольку поскольку. Значит, и ему не зазорно. Поймав себя на этой мысли, Колло заерзал еще больше. Интересно, почему он невольно думает, что бы сказал Робеспьер? Не иначе, как из-за полного фиаско в Клубе якобинцев... Клуб был больным местом и больным настолько, что он не сдержался: - Когда вы закончите обсуждать армию, граждане, я бы хотел обратить ваше внимание на речь гражданина Сен-Жюста в Клубе якобинцев... Я даже захватил протоколы заседания, чтобы вы тоже могли ознакомиться. Но к армии это не имеет отношения, прошу прощения, что перебил вас.

Барер нахмурился. Если свести речь к очередному заседанию у якобинцев, нет проще способа настроить Сен-Жюста против них самих - в то время, как изначальные намерения этого молодого человека не были ясны. Чем дать ему отвечать, пусть лучше сам скажет...
- В том, что касается армии, мне кажется после Флерюса сложно возразить Карно, - любезно сказал он вслух, едва бросив взгляд на Сен-Жюста. Тот не может не понимать, что будь предложение Карно принято - и дни того же Анрио в Париже сочтены. Национальную гвардию приравняют к армии, а остатки... а остатки можно распределить по секуционным обществам, к примеру. Тогда и Робеспьер, и КОнвет остантся без поддержки военных в Париже - а это что-то может дать...


Бийо-Варенн почувствовал натсебе тяжелый взгляд Колло дЭрбуа. Он не был у якобинцев в последнее время, за что сейчас чувствовал сожаление.
- Итак, пришла пора выполниьт обещание, - прошипел он, - Ты ведь на это намекаешь, Карно. Да, мы выполним его. Пусть военные подчиняются теперь одному ведомству.

- А что скажет гражданин Сен-Жюст? – Карно не скрывал иронии. Если бы Сен-Жюст был слабее, он бы считал недостойным измываться над соперником, оказавшимся в таком незавидном положении. Но Сен-Жюст оказался выносливее, чем он думал. Когда-то импульсивный, резко реагирующий на критику юнец возмужал буквально на глазах. Теперь он предпочитал отмалчиваться, нацепив на лицо равнодушное выражение.

- Я не могу возразить вам, коллеги. Ведь вы действуете в интересах Нации. Гражданин Карно отвечает за военные победы и предлагает усилить фронт? Разве я могу быть против? Только я до сих пор не услышал ни одной цифры. Я и сам был на фронте, и знаю, что там не хватает солдат. Но почему именно Северная армия? Почему не Италийская, к примеру? Я не против того, чтобы подчинить военных одному ведомству и направить их на подмогу патриотам, защищающим наши границы. Но я против необоснованных решений. Хотя, у гражданина Карно, скорее всего, уже есть проанализированный план, с указанием количества солдат по всем фронтам и предварительными датами возможных сражений? - Сен-Жюст говорил тихо, изредка поднимая глаза от отчета. Он слышал заявление Колло и готовился отразить удар. Что касается Карно, то спорить тут было бесполезно. С тех пор, как он фактически остался один в Комитете, нет никакого смысла вступать в пререкания по вопросам, уже давно решенным между собой его коллегами на каком-нибудь очередном обеде. А тешить их тщеславие, бросаясь ни к чему не ведущими фразами, он был не намерен.

- А считал, что мне тут верят на слово, - ощерился Карно. Такого ответа он не ожидал, и был в ярости, потому что Сен-Жюст попал в точку. Конечно же, подобного план ау него не было. – Вижу, это не так. С какой стати я должен предоставлять тебе планы военных операций, Сен-Жюст?

- Не мне. Всем коллегам по Комитету, - холодно ответил Сен-Жюст. Сохранять невозмутимость среди коллег, прожигающих его взглядами каждый – со своими темными мыслями, удавалось с трудом, но он держался.


- Полноте, граждане, - поднял руку Барер, - Не стоит. Давайте Карно предоставит нам цифры, так как в целом его план - абсолютно верен. Кроме всего, неверно, чтобы в одной Республике было две армии. Это было необходимо, когда мы были одержимы внутренними и внешними врагами, но теперь, надеюсь, хоть внешние враги - почти прошлое. Как и внутренние. Нам хватит одного военного ведомства для защиты. Предлагаю поручить гражданину Карно подготовить декрет со всеми цифрами, о которых любезно заметил коллега Сен-Жюст, - Барер скорее искал компромисс по привычке. Но еще и из странного сомнения - верно ли они сделали с Карно, посчитав, что нет другого выхода, кроме игры на уничтожение? В какую игру играет Сен-Жюст? И - возможно, вернуть статус-кво еще возможно? Нет, чуть выждать. Пусть проявит себя. Изгнав одного, второго, при случае, они победят. Но примирение... Да, это было бы лучше.

- Вот и чудно, - сорвался Бийо-Варенн, разозленный насмешливыми улыбочками "этого наглого мальчишки", - Я считаю, что не надо вмешиваться в дела армии - Карно себя показал. Пока он не ведет армию на нас, - Бийо злобно ощерился, - А вот вопрос о доверии не лишний. Я - за то, чтобы верить друг другу на слово! И Карно, и Бареру, и Сен-Жюсту... О чем там говорил наш коллега в Клубе, Колло?

- А? Что? - Колло не сразу понял, что обращаются к нему и не уловил суть вопроса. Не разбираясь в вопросах армии, он предоставлял расшибать лбы Карно и Сен-Жюсту, а иногда и Приеру, но не вмешивался сам. Какой смысл, если на барабане все равно не сыграет? На протяжении всей дискуссии, он, скрывшись за кипой бумаг, банально разрисовывал напечатанную в газете аллегорию. Банальную до зубовного скрежета гравюру, изображавшую Патриота, которого благословляет на подвиги воплощение Свободы. Решив приукрасить рисунок, Колло пририсовал даме более пышные формы, а патриоту - военный мундир, отчего тот начал походить на Карно. В целом, картинка вышла довольно пикантной и он прикрыл листок ладонью.



- Клуб? Ах, Клуб! Я захватил с собой протоколы заседания, вы сможете с ними ознакомиться, граждане коллеги. В двух словах скажу, что было вынесено предложение разгрузить тюрьмы, но весьма своеобразным способом - отправив на работы аристократов. Я высказался против. Так как считаю, что подобное предложение внесет прежде всего смятение в ряды патриотов, не говоря уже о том, что мы косвенно предоставим свободу заговорщикам. Пусть и строго ограниченную, согласен...


- Я верно понимаю, что речь идет об узаконенном рабстве? - отозвался Барер скорее для того, чтобы поддержать общее настроение.


- Рабство! Да конечно! - подхватил Бийо-Варенн, - А еще последовательность! Сперва мы устами Сен-Жюста проповедуем очистительную гильотину. Потому - две очистительные гильотины, в прериале. А сейчас - видите ли, надо святую гильотину разгрузить. Много метаний, Сен-Жюст, - злорадно заключил он, - Где-то вы там были месяц назад, когда ваш соратник творил большие дела, не обсуждая их в Комитете. Или с вами он их тоже не обсуждал?

- Странно, что ты не знаешь, где я был, Бийо, - снова холодно заметил Сен-Жюст, намеренно пропуская мимо ушей провокационное нагромождение слов о Робеспьере. – Что касается узаконенного рабства, то я не совсем понял, что имеется в виду. Пояснишь? – он взглянул на Барера, игнорируя Бийо.


- Все просто, - мрачно сказал Барер, - Я вижу твое увлечение древними греками. Остракизм, не так ли? Но остракизм не подразумевал другого наказания кроме изгнания. Мы же объявили эмигрантов уже вне закона. Вместо изгнания ты предлагаешь галеры и общественные работы. Иначе говоря - ты хочешь сменить угнетателей угнетенными - и наоборот. В этом я не вижу сути революции, - Барер был неожиданно прям. Вместе с тем, признавая с одной стороны правоту Сен-Жюста он в кои веки правда считал, что подбный вид наказания окончательно смешает все, что они заявляли в последний год... Нет... одно не меняют другим... И потом - это даст только лишний повод обвинить их же в диктатуре и угнетательстве... Нет, бесполезно.

- Да какая разница, говорим мы о спартанцах Крита или о кретинах Спарты? - подпрыгнул Колло. - Если это будет обсуждаться в Конвенте, то мы будем выглядеть вторыми и нужно не допустить этого! Как вы считаете, хорошее заявление мы сделаем, если скажем, что отпустим аристократов собирать селитру или махать лопатой... Кстати, они умеют махать лопатой или мы будем отдельным декретом открывать для них школу, в которой будем обучать их полезному труду? Одним словом, не думаю, что народ поддержит увлечение древними греками.


- У тебя разыгралась бурная фантазия, Колло. – заметил Сен-Жюст. – Покажи мне в протоколе, где именно я говорил о лопатах и сборе селитры аристократами? Я прекрасно помню, что говорил о том, что страна нуждается в рабочих руках, к примеру, для возделывания полей или постройки крепостей. Я сказал что-то не так? В таком случае, опровергни меня.

- Ты говорил об общественных работах, а общественные работы, если мне не изменяет память, включают в себя и это, - парировал Колло. - Или ты станешь утверждать, что для возделывания полей не нужна лопата? В любом случае, я поддерживаю Барера. Какой смысл в том, что нами сделано, во всех потерях и лишениях и во всей борьбе, через которую мы прошли, если было гораздо проще изначально поставить подозрительных и аристократов, которые в большинстве случаев и являются заговрщиками, пахать землю? Я чего-то не понимаю? Для чего тогда революционный трибунал, изобретение доктора Гильотена, для чего вообще война, если все можно решить мирным путем? А аристократы будут потирать руки и благополучно строить новые планы.

- Я говорил об использовании труда аристократов. Не повсеместном. И об использовании труда заключенных. Любой здравомыслящий человек может догадаться, что я имел в виду не тех, кто обвиняется в заговорах, а лишь банальных уголовников. – Сен-Жюст говорил то, что посоветовал ему Робеспьер, не спуская глаз с Колло. Удивительно, а ведь он и правда считает, что многое сделал для Республики. Этот актеришка, опухший от пьянства и, возможно, являющийся рассадником венерических заболеваний, погрязший в распутстве, потерявший голову от вседозволенности, говорит о Республике! Вот она – еще одна ошибка. Если бы в Комитете не было случайных людей, то, возможно, Комитет мог бы стать действительно сильным правительственным органом. Ведь по большому счету, мыслить тут способны только Барер и Карно. – Ты же, ухватившись за слово «аристократ», прилюдно обвинил меня в модерантизме. Хороший ход, Колло. Интересно, кто внушил тебе эти идеи?


Колло от неожиданности поперхнулся. Вопрос был поставлен таким образом, что требовал незамедлительного ответа и был задан именно в тот момент, когда он изготовился развить свою мысль и добить противника. Теперь, черт возьми, это невозможно по той простой причине, что коллеги, чтоб им пусто было, с интересом смотрят на него и ждут! Ждут ответа на вопрос! Обдумывая ответ, он все больше злился, так как понимал, что при любом раскладе выглядит идиотом. Получается, что он без оснований обвинил коллегу в модерантизме, вынес это на всеобщее обозрение, тогда как дело обстоит совсем по-другому, да еще и притащил сюда протоколы заседания. - Черт побери, Сен-Жюст, а мы наивно полагали, что в Комитете больше некому язвить! - прошипел он, все же намереваясь защищаться. - Я был против идеи использовать труд аристократов вообще, как и сказал Барер... - окончательно сбившись с мысли, он смерил оппонента злым взглядом, пытаясь выстроить в уме цепочку логических доводов.

Бийо-Варенну этот пустой спор уже откровенно надоедал. Скажите на милость, мальчишка несет полную чушь, за которую полгода назад отправил на гильотину Эбера - а ему все сейчас сойдет с рук. Ну не примут предложение - а мальчишка-то будет торжествовать! Вот, мол, какой я светоч, а вы - так себе... Нет уж, хватит ходить тут с гордо поднятой головой...
- И много ли сидит в тюрьмах аристократов, обвиняемых в уголовщине? - резко спросил он, - Фантазия, Сен-Жюст. Но опасная фантазия. Или аристократы перестали быть потенциальными заговорщиками? Ты же первый говорил когда-то обратное. Что-то изменилось? И кто внушил тебе столь странные фантазии о спасении аристократов и уголовников? Интересная избирательность, Сен-Жюст. И опасная для революционера, - недобро выделил он последнюю фразу.

Барер молчал, с интересом слушая происходящее. Предложение Сен-Жюста и правда быть принято не может. Интереснее другое - даст ли последний вывести себя из себя и последует за Робеспьером - или все-таки есть у него эта миротворческая миссия, объясняющая его внезапное явление? Или - просто прощупывает почву? Тогда сейчас уйдет... он услышал все, что надо, а возможность уйти с достоинством ценит не менее своего учителя... Послушаем...


- О, так вас двое? – Сен-Жюст поднял брови, с интересом взглянув на Бийо. – И ты туда же, гражданин. Тоже обвинишь меня в модерантизме? Не пора ли прекратить заниматься мелочными обвинениями? Нас стало слишком мало в Комитете, не находите, граждане? Еще раз повторю – Колло истолковал мои слова презвзято. А ты, Бийо, повторяешь за ним, не разобравшись. Вижу, что мне стоит доработать свое предложение, раз оно вызвало столько споров. Ведь мы стремимся к единодушию, верно? – Сен-Жюст перевел взгляд на Барера. Один из немногих здравомыслящих людей в Комитете. Он должен понимать, что все зашло слишком далеко.

- Обвинение в модерантизме теперь - мелочь? - рявкнул Бийо-Варенн, подкрепив слова ударом ладони по столу, - Ты слишком далеко зашел...

- Возможно, мы все слишком далеко зашли, - прервал его Барер, - Мне кажется, что насколько неприемлемым является предложение Сен-Жюста о введении в Республике института рабства - путь даже как наказания - настолько мудр его призыв к единодушию. Он прав. Нас мало, а количество врагов Комитета только множится. Хватит споров, коллеги, - он помолчал, собираясь с мыслями, - А теперь скажи нам, Сен-Жюст, что именно ты имел в виду под призывом к единодушию. Высказанный принцип прекрасен, но важны и предложения, вытекающие из него...


Сен-Жюст слегка улыбнулся. Барер все понял верно и не хочет устраивать глупое разбирательство. Может быть, устал? – Я имел в виду конструктивное сотрудничество, коллега. Я признаю, что позволил себе высказаться таким образом, чтобы дать возможность неверно меня истолковать. Вот Колло, к примеру, заподозрил меня в модерантизме. Да, Колло? Но, согласитесь, тут уже итак прозвучало достаточно обвинений. К чему мы стремимся? О распрях в Комитете итак уже ходит достаточно разговоров. Не пора ли с этим покончить?


Карно, все это время с интересом следивший за ходом дискуссии, сначала скривился, затем, переглянувшись с Барером, промолчал. Теперь очевидно, что триумвиры ведут свою игру. Странно, что роль миротворца досталась Сен-Жюсту, а не Кутону. Но так тому и быть. Следует поддержать эту затею. Пока. Карно кивнул и промолчал.

Колло только вздохнул. Теперь он не отмоется от этого модерантизма еще долго, было бы желание вспомнить о глупом промахе. Сен-Жюст, конечно же, теперь легко разделит уголовную братию на аристократов-заговорщиков и на просто заключенных. А он сам останется... объясняться в Клубе по поводу своего обвинения. Сделал он кому-то лучше или себе хуже? Покосившись на коолег, он сел на свое место, не желая больше ввязываться в дискуссию, хотя от этих миротворческих попыток начинали болеть зубы. Все сразу. - Ну хорошо, Сен-Жюст, я беру свои слова о модерантизме обратно! - рявкнул он, все еще разозленный. - Но от своего мнения не отступлюсь.


- А я от своих не откажусь, - мрачно бросил Бийо-Варенн, презрительно глянув на остальных, - Будем ждать твоих новых предложений...


- Довольно, - почти умоляюще сказал Барер, - Сегодня было сказано многое. И пусть у каждого будет свое мнение - но мы же договорились, верно? Единодушие, коллеги. Хватит с нас ссор. Я рад, что нам удалось, наконец, договориться, - он подумал, что окончание фразы о том, что это удалось, как только ушел Робеспьер, повисло в воздухе, но, естественно, договаривать не стал. Лучше пусть будет хрупкое равновесие. Кажется, его удалось вернуть...

***


Покидая комнату заседаний, Сен-Жюст думал о своей безусловной победе. Прежде всего, над собой. Впервые за долгое время его не терзало ощущение зря потраченного времени. Он смог победить гордыню и найти нужные слова. Он не бросился пререкаться с Колло и Бийо-Варенном, а обратился к Бареру. Он не отреагировал на явную провокацию Карно. И он воспользовался советом настолько верно, что у Колло перекосило морду от бешенства. Жаль, Максимильян не пьет. Он заслужил хорошую бутылку вина. И слова благодарности. Вот они точно не будут лишними. Находясь в радужном расположении духа, Сен-Жюст направился в Бюро тайной полиции. Пора изучить отчеты из Севра.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пт Сен 17, 2010 2:08 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Дом Дюпле

Жорж Кутон, Максимильян Робеспьер

Жорж Кутон помедлил, прежде чем постучать в дверь дома Дюпле. Надо решиться. Два дня назад он уже сделал первый шаг, посетив Робеспьера впервые за долгое время. Они проговорили около часа на общие темы, вроде здоровья своего и близких, и разошлись, так и не затронув главного. Между тем, Кутон ощущал себя меж двух огней. Одиноким. Выброшенным из политики. Просто потому что не мог понять, кто он теперь. Скандал с Робеспьером в Комитете, во время которого он промолчал, сделал его моральным изгоем. Хотя он, конечно, не ожидал, что Максимильян вот так легко даст себя спровоцировать и уж тем более – покинет Комитет. А с возвращением Сен-Жюста он и вовсе почувствовал себя ненужным. Правда, на некоторое время он был выбит из колеи неприятной семейной историей, вскрывшейся по случайности. Сестра его супруги, девушка довольно молодая и глупая, которую он, однако, считал вполне добродетельной гражданкой, как оказалось, не так проста. Она была уличена в супружеской измене, и ее избранником стал некий Мерлен из Тионвиля, пьяница, хам и повеса, который, будь на то воля Кутона, должен был уже давно быть изгнанным и из Конвента, и из Якобинского клуба, просто, чтобы не смущал честных граждан. И вот теперь Кутон стоял перед дилеммой – что делать. Но это – семейное. И не имеет, конечно, такого значения, как примирение с Робеспьером.

Морис Дюпле (вот кто воистину добродетельный патриот!), помог ему втащить кресло в дом. Затем посторонился, пропуская его секретаря, который помогал Кутону передвигаться по лестнице, попросту, подсаживая его к себе на спину. И вот, он в кабинете Робеспьера. Слегка удивленный взгляд из-под очков.

- Добрый день, Максимильян. Я пришел поговорить. – Кутон смиренно опустил голову.

- Добрый день, Жорж, - Робеспьер отложил перо: он был занять составлением речи для заседания в Клубе, но теперь это занятие придется отложить. Интересно, что хочет Жорж? Интересно. Не более. Он больше не ждал от соратника ни разговоров о совместных действиях, ни обсуждения каких-либо планов. Все решило молчание в Комитете тогда. Теоретически Жорж мог бы сделать многое, и даже если не брать в расчет и политику, он мог бы, например, просто попытаться остановить размахивающего кулаками Бийо. И вовсе не обязательно кивать на парализованные ноги - это не мешает говорить. Почему-то тогда подумалось, что Жорж зайдет после заседания, но не произошло и этого. Что же хочет теперь? В голос он сказал: - Да, конечно. Сейчас я попрошу принести кофе.

Когда на столике появился кофейник, Кутон неторопливо налил себе чашечку, хотя пить кофе и не очень хотелось. Прежде всего, это вредно для здоровья. И страсть Максимильяна к этому напитку, проявляющаяся в последние месяцы - губительна. Но не отказываться же, раз пришел признать свою вину! Кутон пригубил напиток и поставил на блюдце чашку. - Максимильян... Я пришел, чтобы выяснить вопросы, которые меня волнуют. Но прежде всего, я хочу извиниться перед тобой. Признаюсь, та сцена в Комитете не дает мне покоя. Понимаю, это звучит банально и неуместно, однако, я искренен. Я думал зайти к тебе тогда, но винил себя в том, что с тобой случилось. Прости.

- Теперь это не имеет большого значения, Жорж, - сказал Робеспьер. На языке вертелось продолжение фразы: "... тогда ты сделал все, что мог". Но ирония сейчас не уместна, да и зачем высказывать ее человеку, пришедшему наладить если не мир, то перемирие? Хотя и говорить о мире глупо, они не ссорились и не враждовали. Досадуя на себя за то, что не может подобрать верное определение, Робеспьер продолжил: - Со мной ничего страшного не случилось. Однако мне интересно, что настолько волнует тебя? Ведь ты пришел спросить совета?

- Я пришел поговорить с тобой о наших политических оппонентах, Максимильян. - Кутон попытался улыбнуться. Улыбка получилась заискивающей - он и сам это понял. Робеспьер обижен, и теперь о прежних отношениях не может быть и речи. Зато Сен-Жюст сияет. Он теперь - единственное доверенное лицо - собственно, он добился того, о чем мечтал. - Я уже неоднократно говорил тебе о Фуше. Сейчас он не появляется в Клубе и усиленно делает вид, что забит, сломлен и глубоко несчастен. Однако, мне кажется, что это не так. Он действует. И действует умело.

- Я знаю, Жорж, - кивнул Робеспьер. - За ним следят и мне известно практически о каждом его шаге. Не нужно думать, что не появляясь на заседаниях, я отошел от дел. Разумеется, он не появляется в Клубе, так как исключен из него. Более того, он скрывается, опасаясь ареста. Правильно опасается. Однако арест случится не раньше, чем мы определим более или менее постоянный круг его общения. Нам не нужны косвенные участники заговора или те, кто просто о нем слышал. Мне известно и тех действиях, которые он предпринимает, распространяя слухи о списках. В данный момент это не так опасно, так как Фуше ограничен в круге своих знакомств, а слухи находится кому распространять и без него.

- Да? О ком ты? - заинтересовался Кутон. Ну вот, кажется, разговор пошел. Неприятно было признаваться в собственной зависимости от соратника. Нет ничего неприятнее, чем сознание ненужности. - Что касается списков, то мне бы хотелось знать, кто первый начал распространять эту сплетню. Это же надругательство над самой идеей трибунала! Чести и достоинства присяжных! Они хотят сказать, что людей казнят невиновными, по спискам? Но это же абсурд!

- Скорее о чем, а не о ком, - без всякого выражения сказал Робеспьер. - Встретились два патриота, вот и есть о чем поговорить, верно? Слухи пересказывают все, кто способен слушать и кому хочется их обсудить. Мы не можем сказать с уверенностью, кто первый пустил сплетню, да и это уже не имеет абсолютно никакого значения. Мы должны бороться с явлением, а не с фактом. Что касается присяжных, Жорж, то пора бы взглянуть правде в глаза и признать, что казнят и без всяких списков тоже. Знаешь, сколько раз наблюдалось явление, когда Комитет освобождал заключенных, но выяснялось, что эти люди уже казнены? Имеет место и обратное. Недавно одна женщина пришла в Бюро для того, чтобы предъявить нам свидетельство о собственной смерти, которое пришло родным во время ее отсутствия. Это случай не единственный. Сам трибунал стал абсурдом.

Кутон нахмурился. - О чем ты, Максимильян? Уж не хочешь ли ты сказать, что мы совершили ошибку, приняв этот закон? Согласен, теперь казнят гораздо больше людей. Но ведь просто так люди под подозрение не попадают, верно? Ты знаешь, что пишут о нас англичане? Недавно мне переслали одну статью из их газеты. Они пишут, что мы шьем себе одежду из кожи заключенных! Боже праведный, англичане подбираются отовсюду, пытаясь посеять смуту в ряды патриотов. Я знаю, что находятся люди, до сих пор оплакивающие Дантона! И даже Эбера! Добродетельного общества не построить без потерь, увы. Ты знаешь, я не сторонник жестких мер, и доказал это в Лионе. Но с заговорщиками следует расправляться быстро и безжалостно! - Кутон сверкнул глазами, забыв о том, что пять минут назад тихо и униженно пытался нащупать тему для разговора. В собственной правоте он не сомневался ни на секунду.

- О, с последним аргументом сложно поспорить даже мне, - сказал Робеспьер. - А закон... Жорж, разве ты не видишь, что оружие медленно, но верно оборачивается острием против нас самих? И прости меня, но заметка с английскими слухами - это капля в море, не имеющая большого значения и ничего не решающая на самом деле. У меня собралась внушительная коллекция, как статей, так и карикатур, но мир ничего от этого не изменилось ни во внешней, ни во внутренней политике. Однако повторю, что о заговорщиках я совершенно согласен с тобой. Если они заговрщики...

- Я хочу обсудить с тобой одну мысль, которая возникла у меня не так давно, - заговорил Кутон, вдохновленный тем, что Робеспьер если и не простил его, то хотя бы делает вид, что ничего плохого между ними не произошло. - Я ведь не зря заговорил о Фуше. Он имеет влияние - это факт. И он постепенно собирает вокруг себя своих сторонников - это еще один факт. Мы не можем выступить с обличительной речью против него, потому что он слишком хитер, и делает все тихо, не оставляя доказательств. Но мы можем направить против него его же оружие. Недоверие. Я знаю, как сделать так, чтобы ему не доверяли. Чтобы у тех, кто его слушает, зародились сомнения. И это сделать просто. Достаточно, чтобы с Фуше стал общаться кто-то из тех, против кого он интригует. Не в его характере будет отказаться от общения. Но об этом узнают. И постепенно поползут слухи. - Кутон на сеунду замолчал, чтобы глотнуть кофе - он волновался. - Максимильян... Я готов стать этим человеком. Достаточно мне посетить его дом, чтобы пошли разговоры о том, что с Фуше хотят договориться. Понимаешь? Что ты на это скажешь?

- Мысль неплоха, но этим мы только усугубим ситуацию, - сказал Робеспьер. По опыту он уже знал, что упоминания о злейшем враге вызывают в нем столько негатива, что эмоции отражаются на лице. Поэтому немного сменил позицию в кресле, стараясь оказаться не против света.  - Ты поставишь себя в не очень хорошее положение, Жорж, общаясь с человеком, который изгнан из Клуба и отмечен для тех самых печально известных списков. Не хочешь же ты, чтобы от тебя шарахались патриоты? Нет, это исключено. Я считаю это не очень хорошей услугой, хотя сама мысль о такого рода дезинформации, безусловно интересна. - он замолчал, обдумывая возможность "сотрудничества" Жоржа и Фуше. А ведь они могли бы сойтись во взглядах... Зная Фуше, который вынужден спасать свою шкуру. От этой мысли стало не по себе.

- Не могу с тобой не согласиться, Максимильян, - кивнул Кутон, обдумывая сказанное. В чем-то Робеспьер был прав, но в чем-то... Раньше он уделил бы его предложению больше внимания. Стало немного обидно. Хотя, возможно, Максимильян просто не подозревает, каких результатов можно достигнуть, если воплотиьт в жизнь эту идею? Нужно будет присмотреться к Фуше. И, возможно, все же сделать первый шаг.

- Что же, искренне рад, что мы пришли к взаимопониманию, - ответил Робеспьер, потянувшись за чашкой кофе, к которому до сих пор не прикоснулся. Дальнейший разговор был довольно банален: все то же обсуждение новостей, в которых не было на самом деле ничего нового. Только когда за Жоржем закрылась дверь, он наконец-то позволил себе сбросить маску вежливого внимания и прошелся по комнате. Браун, дремавший у кресла, недоумено поднял голову и повел ушами, глядя на хозяина. Потом на всякий случай вильнул хвостом и снова задремал. Робеспьер опустился в кресло и рассеянно погладил собаку. Он не верил словам Жоржа о согласии, вот что не давало покоя. Если хорошенько вспомнить авантюру с Маратом, а потом и попытку уничтожить "Друг народа" вместе с Клери, то рано или поздно придешь к выводу, что соглашаясь, Жорж Кутон поступает по-своему.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Сен 19, 2010 1:46 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Клуб якобинцев.

Колло дЭрбуа, Сен-Жюст, Эли Лакост, Бернард де Сент, Робеспьер, Гато и другие.

Колло дЭрбуа мрачно наблюдал за председателем, который позвонил в колокольчик, объявляя заседание открытым. Как по команде многие повернулись именно к нему, но потом почти в порядке очередности начали отводить взгляды, притворяясь, что изучают либо потолок, либо стены. Ждут, чтобы высказался. Это был один из редких моментов, когда Колло чувствовал себя крайне неуютно. Взять свои слова о модерантизме обратно? Сен-Жюст только этого и ждет, черта с два. Выступить, дав тему для обсуждения, как хотел прежде? Теряет всякий смысл, если чертов интриган парирует это так же, как и на заседании. А если он снова начнет говорить о законе прериаля, то якобинцы и вовсе попрячутся под скамьи. И тем не менее, от него ждут слова, хотя никто, кажется и не призывает его на трибуну. Похоже, сегодня не его день. Ни красноречия, ни вдохновения... А между тем, жизненно необходимо взять инициативу в Клубе в свои руки.

- Граждане! - он все же направился к трибуне, но не взошел на нее, а остановился рядом. - Граждане! Рано или поздно от меня потребую отчет, с какой целью я взял протокол заседания, чем задержал выпуск официального листка Клуба на один день. Отвечу, что вопрос об использовании труда заключенных обсуждался в Комитете общественного спасения и, как и говорил, я выступил против...

- Прошу прощения, гражданин дЭрбуа, - поднялся с места Бернард де Сент, сжимая в руке газету. - Я следил за вашей речью, так как был на прошлом заседании. Однако в листке Клуба, в заключительной части вашей речи написано, что вы не были против внесенного предложения и я бы хотел внести уточнение. Без сомнения, наборщик торопился, но если допустить, что смысл речи искажен намеренно? Такое, как мы знаем, уже случалось... Как же следует понимать заявление... Позвольте процитировать... - развернув листок, депутат прочел: - " Я согласен с приведенными доводами, а речь гражданина Гато заслуживает отдельного обсуждения". Но гражданин Гато, насколько я помню, данное предложение одобрил...

- Да, я высказывался за обсуждение проекта гражданина Сен-Жюста! - пылко воскликнул Гато. Сегодня утром он пил кофе с Антуаном, и друг объяснил ему, что именно хотел сказать в своем выступлении. Как обычно, Гато был в полном восторге от хода мысли Сен-Жюста, и теперь, когда стало все понятно, готов был защищать его с пеной у рта. - Я говорил о том, что использование труда заключенных во многом решало бы проблемы страны и нации! И предлагал определить, какие именно заключенные могут использоваться для общественных работ! Прекрасное предложение с точки зрения развития экономики!

- Нет, ты только сейчас предлагаешь это определить, гражданин! - выкрикнул Колло. К счастью, он не жаловался на память, а речи возможных оппонентов запоминал тем более. К тому же, он перечитывал протоколы, готовясь к столь бесславно закончившемуся обсуждению в Комитете. Обернувшись по сторонам, он быстро подошел к высказавшемуся прежде депутату, державшему в руке злосчастный листок и буквально вырвал ее из рук. - Здесь, граждане, все написано. И в данном случае написано верно! Смею предположить, что гражданин Гато внес некоторые коррективы в свою речь уже сейчас и по чьей-то подсказке...

- По чьей, интересно? Уж не гражданин ли Сен-Жюст подсказал тебе, Гато, эти слова? Вы сегодня так хорошо попивали кофеек в кафе де Фоа! - беззлобно подыграл Мерлен, но быстро посерьезнел под взглядом Сен-Жюста. Опасный путь - лучше не шутить. - Это я к тому говорю, что обсуждения для того и нужны, чтоб приходить к истине. На прошлом заседании мнения разделились. Чего сейчас начинать со споров? А заключенные пусть помашут лопатами, им полезно. Хоть хлеб не зря жрать будут. А то кормят их, кормят. К чему, спрашивается?

Народ зашумел, перекидываясь шутками - как обычно, Мерлен внес в заседание долю юмора. - Тебя они чтоль, Мерлен, объедают?

- Да ты глянь, Мерлен, скоро в дверь не пролезешь!

- Мерлен, дерзай, шарахни по заключенным!

- Да, народного хлеба мне жаль, не скрою, - с достоинством подбоченившись произнес Мерлен. - Это что ж такое получается? Пока трудовой народ гнет спину в полях, эти лодыри-мошенники отсиживаются за свои грехи на всем готовом? Не бывать этому!

- Граждане, речь шла об аристократах! - напомнил Колло. - Но коль скоро даже гражданин Мерлен выступает "за", мне придется только согласиться с вашей точкой зрения, но не принять ее! Похоже, меня никто не желает даже на секунду задуматься о том, что будет, если выпустить аристократов на общественные работы и оставить их фактически без надзора! Мы не можем приставить к каждому из них персонального стража. Предлагаю провести такой опыт: выпустите из тюрьмы десяток воров и поставьте рыть канаву. Рано или поздно кто-то не найдет принадлежавшую ему вещь, это ясно, как день. Но что воры по сравнению с заговорщиками! С заговорщиками, граждане! Если вор способен какое-то время не браться за свое ремесло, то не надеетесь же вы путем общественных работ изменить взгляд на вещи человека, который злоумышлял против Республики?! Давайте же проведем опыт на примере ворья. И если за неделю не случится ни одного преступления среди них, то я возьму свои слова обратно. Здесь. В Этом Клубе.

Зал взорвался и последний слова Колло потонули в криках и хаосе. Сен-Жюст, наблюдая за происходящим, размышлял о том, стоит ли высказаться сейчас, но решил не выносить на общее обозрение трения между Комитетом. Вчера он первым сделал шаг к нормализации отношений. Если он сейчас прилюдно опозорит Колло, то никому лучше от этого не будет. Но где же Максимильян? Он обещал быть в Клубе сегодня, и лишь серьезные проблемы со здоровьем могли бы помешать ему. Неужели ему стало хуже? Сен-Жюст нервно повернулся к двери и увидел знакомую фигуру. Робеспьер немного опоздал, и теперь пробирался вперед.

- Я слышал речь дЭрбуа, - сказал Робеспьер, заняв место рядом с Сен-Жюстом. Похоже, Колло все же пытается перетянуть чашу весов в свою сторону. И похоже, на этот раз ему это удалось, судя по выкрикам. Вывод отсюда следовал один, притом не очень приятный: это обсуждение будет продолжаться до тех пор, пока не будет принято какое-либо решение. Они готовы обсуждать эту тему часами и днями, лишь бы не поднимать вопрос об обсуждении прериальского закона, предложенную тем же дЭрбуа. А договориться, как известно, можно до чего угодно. - Самое неприятное, Антуан, что они вполне могут так сделать. А уж преступление будет иметь место, можешь мне поверить. Что еще интересного я пропустил?

- Ничего. Все крутится вокруг обсуждения проекта о заключенных. Я как раз раздумывал о том, стоит ли мне высказаться, - Сен-Жюст не скрывал досаду. Обсуждение ему не нравилось, и тут требовалось вмешательство. Скорее, новый голос. - Ты не хохочешь взять слово? Если это не входило в твои планы, я могу заткнуть Колло, но, боюсь, это - не лучший способ для нормализации отношений в Комитете. Колло должен закопать себя сам, а не при помощи кого-то из коллег. Что ты думаешь по этому поводу?

- Да, я возьму слово немного позже, - сказал Робеспьер. - Пусть гражданин Лакост закончит свою речь.

-... злоумышленники и аристократы должны быть наказаны! Иначе потом спросит у нас: из-за чего мы терпели лишения? Что вы им ответите? Мы выпустили из тюрем заговорщиков, чтобы облегчить вам жизнь? Я не одобряю этот проект, полагаю, что многие согласятся с моими доводами. И даже если между нами есть некоторые разногласия, не следует забывать, что в споре рождается прекрасная истина! Мы здесь для того, чтобы заботиться о благе и я уверен, что все предложения, которые мы выслушали здесь, были сделаны искренними патриотами, стремящимися помочь своей стране!

- Иными словами, если меня не поддержат, то считайте меня борцом за истину в споре, - подытожил Робеспьер. - Какая удобная позиция...

Сен-Жюст кивнул, наблюдая за развитием событий. Фрерон что-то быстро строчил в блокноте, переговариваясь с Вадье. Неожиданная пара, весьма неожиданная. Вадье в последнее время сделался завсегдатаем Клуба, хотя обычно он помалкивает. Только смотрит, как хищная птица. Тем временем Лакост сошел с трибуны под крики: "дело говоришь, Лакост! Аристократов - на эшафот!"

***

Попросив слова, Робеспьер поднялся на трибуну.

- Граждане! Все несправедливoсти явные или кажущиеся вам таковыми, заслуживают серьезнoгo внимания. Складывается такое ощущение, что нет ничегo более редкого, чем защита угнетенных и доброе отношение к патриотам, находящимся в несчастье. Я не узнаю это собрание и я не узнаю вас, обсуждающих здесь большей частью частные дела, не имеющие отношения к положению дел в Республике. Для кого-то из вас является тайной, что находятся те, кто злоупотребляет своими обязанностями и из законов делает для себя лишь орудие для сведения личных счетов?
Или вы полагаете, что некоторые ставят себе целью уничтoжить аристoкратию? Ничегo пoдoбнoгo, находятся те, кто считает, чтo надo арестoвывать всех граждан, кoтoрые в праздничный день oказываются пьяными. Благoдаря этoму удачнoму применению закoна все кoнтрревoлюциoнеры веселы и спокойны, в тo время как ремесленники и дoбрые граждане, кoтoрые случайнo предались веселью, были брoшены в тюрьму.
Так почему бы вам, граждане, не собраться с силами и не обсудить злоупотребления, с которыми мы сталкиваемся? Вместо того, чтобы отправить на сбор селитры какого-то беднягу, который некогда успел купить себе должность и потом поспешно отказался от нее, вы, должно быть полагаете, что из тюрем выпустят настоящих заговорщиков? На поимку которых было положено столько усилий? Кто внушил вам эти идеи? Множество из вас работают в Бюро и в Комитетах и прекрасно осведомлены о том, как пишутся и как функционируют доносы. Только те, чьи дела рассматриваются Революционным трибуналом фактически не имеют права на пересмотр дела. В остальном все помнят, как правительство выплачивало денежное возмещение тем, кто потерял свои сбережения на покупке должности..
Впрочем, сейчас речь не об этом, а о том, что наш долг остановить злоупотребления. Для дoстижения этoй цели мы должны быть мудрыми и должны действовать. Что же я слышу, когда прихожу сюда? Обсуждение частных дел? Или вы будете спокойно смотреть на то, как враги будут стремиться опозорить все, что до чего смогут дотянуться, чтoбы истинные загoвoрщики мoгли спoкoйнo дышать и измышлять средства для преследoвания патриoтoв?

Якобинцы сначала затихли, затем зал буквально взорвался криками приветствия. "Робеспьер! Да здравствует Робеспьер!" Вверх полетели шляпы и трехцветные шарфы. Люди вставали на скамьи, поднимали руки и выкрикивали приветствия. Радость, которая поначалу охватила Сен-Жюста, сменилась странным ощущением безысходности. Слышали ли они то, что говорил Максимильян? Или просто готовы орать приветствия от одного его вида? Насколько они верны ему? И не могут ли предать в случае опасности? Его размышления прервал возглас Мерлена, который, в своем стремлении быть замеченным, вскочил на скамью.

- Граждане якобинцы! Только что гражданин Робеспьер разъяснил нам то, о чем мы спорили! Долой врагов. которые готовы опозорить все, до чего они могут дотянуться! Смерть заговорщикам! Мы должны быть мудрыми и действовать! Да здравствует Робеспьер!

Сен-Жюст сдавил пальцами взмокший от жары лоб. Почему-то захотелось покинуть зал. Они рукоплескали и восхваляли его. Испуганные. Отравленные сплетнями. Или... Искренние?

Колло дЭрбуа уныло смотрел в пол, сознавая, что его план полностью провалился. Теоретически он сам говорил то же самое, но почему его слова не возымели такого действия? Черт возьми, кто-то говорил, что в свое время Робеспьер был косноязычныи демагогом... И кто это говорил? Да кто бы то ни был, все равно Колло бы только рассмеялся тому в лицо. Ощущение, что он находится в стадии бредового сна и не может проснуться. Спорить? Глупо. Выступить? Еще глупее. Ругнувшись про себя, дЭрбуа продолжил изображать из себя соляной столб, за неимением лучших вариантов.

- Граждане! Робеспьер заговорил о превышении должностных полномочий! Так давайте же обсудим это! Черт побери, тут есть что обсуждать! И есть работа для Святой гильотины! - раздался звонкий голос метра Реньо. - И поприветствуем гражданина Робеспьера! - Снова гром оваций. Сен-Жюст закрыл блокнот, в котором фиксировал все детали заседания. Все потеряло смысл. Они не слышат. Просто кричат. И пока не найдется человек, который направит эту силу в другую сторону, Клуб якобинцев будет их поддержкой. Сегодня это стало ясно. Значит, еше есть возможность для маневра. Когда Робеспьер вернулся на свое место, Сен-Жюст быстро пожал руку соратнику.

- Это была прекрасная речь.

- Благодарю, - Робеспьер немного ослабил узел галстука, пытаясь спастись от духоты. Вряд ли якобинцы скажут что-то новое, но уйти сейчас невозможно по многим причинам. - По крайней мере, обсуждения примут более полезное направление... Я на это очень надеюсь. Если у тебя нет срочных дел после заседания, я бы хотел, чтобы ты составил мне компанию в небольшой прогулке или же в походе в кафе. - Робеспьер бросил взгляд на то место у ниши, которое обычно занимал Кутон и которое сейчас пустовало. Он провел рукой по лбу. Ладонь стала влажной. Виновата ли духота или его бросило в жар от тех мыслей, что лезли в голову? Не выдержав, Робеспьер спросил: - Антуан, ты давно видел на заседаниях Кутона?

- Довольно давно, - нахмурился Сен-Жюст. Параллельно он слушал выступление Мерлена, последовавшее за выступлением Реньо. - Максимильян, я, конечно, составлю тебе компанию. Но ты плохо выглядишь. Тут душно. Четверть часа - и мы можем выйти на воздух. Почему ты интересуешься Жоржем?

- Он приходил ко мне с визитом и по правде говоря, мне не нравятся некоторые идеи нашего коллеги, - одними губами прошептал Робеспьер. Впрочем, якобинцы оживились настолько, что вряд ли в подобной предосторожности была необходимость: все слушали оратора и искали возможность подискутировать. - Не знаю, заметил ли ты, что Жорж иногда говорит одно, но делает совсем другое?

- Я? Я заметил это еще в прошлом году, - усмехнулся Сен-Жюст. - Мерлен очень старается. Посмотри на него - и уйдем. Сегодня ты тут - герой дня. Достаточно.

- Нет, это будет не очень хорошо по отношению к тем, кто здесь собрался, - покачал головой Робеспьер. - Мы останемся до конца заседания, а потом уйдем.

- Ты прав. - коротко ответил Сен-Жюст. Остаток заседания они тихо проговорили о делах. Сен-Жюст поведал об отчете, поступившем из Севра - по некоторым данным в одном из пригородов видели мальчика, похожего на Луи Шарля. Робеспьер, в свою очередь, изложил отрывки разговора с Кутоном. Все это требовало осмысления. Но теперь, когда они понимали друг друга, как раньше, все виделось в более оптимистичном свете. - Ты больше не должен пропускать заседаний, Максимильян, - тихо сказал Сен-Жюст, наблюдая, как якобинцы кидают восхищенные взгляды на соратника.

- Я и не стану их пропускать, если обстоятельства не окажутся сильнее меня, - ответил Робеспьер. Дальнейшие рассуждения не потребовались, так как председатель зазвонил в колокольчик, объявляя об окончании заседания..

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Сен 19, 2010 1:51 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Дом Никола Дидье.

Робеспьер, Жанна де Шалабр.

День выдался трудным и необычным. Сидя у открытого окна, маркиза де Шалабр пыталась сосредоточиться на вязании, но получалось плохо. Письмо из прошлого. Графиня Марта де Буланжер, когда-то – одна из завсегдатаев ее женского салона, самоуверенная, остроумная соперница, любительница азартных игр и быстрых романов. Маркиза была уверена, что Марта покинула Париж до того, как ворота столицы окончательно захлопнулись для подозрительных, но ошиблась. Все это время графиня жила рядом, скрывая свое происхождение, и ежедневно сходя с ума от страха быть раскрытой. И вот, это произошло. Об этом графиня писала в письме, отправленном из Консьержери. Она умоляла помочь, намекая в неприкрытых выражениях на то, что маркиза имеет влияние и возможности благодаря своим связям. Марта не называла имен, но смысл ее письма был прозрачен… Днем маркизу посетил Сен-Жюст. Молодой человек в своей обычной манере поведал ей о том, что барон де Бац не погиб и предупредил, чтобы она была осторожнее. Удивительно, но она ничего не почувствовала, хотя, казалось бы, еще так недавно не могла решить, что все-таки значит в ее жизни этот человек. Домашние хлопоты и занятия с детьми Никола на время отвлекли ее от размышлений. А потом на пороге ее квартиры возникла Жюльетт Флери. С таинственным видом она передала приглашение на вечер… Удивительное, непостижимое существо. Маркиза не хотела признаваться самой себе, что одно время ревновала Максимильяна к этой женщине. Слухов ходило множество, и самых разных, и, глядя на светящуюся молодостью и красотой Жюльетт, маркиза признавала, что проигрывает ей слишком во многом. В ней была загадка – в манере вести беседу, в умении всегда появляться вовремя, в способности ловко выходить из неприятных поворотов разговора. К тому же, маркиза так и не смогла забыть, как Максимильян бросился за защиту Жюльетт в первую очередь, когда арестовали их обеих. «Пожалуйста, не отказывайтесь!» - невинный взгляд серых глаз и легкая улыбка. Ей трудно отказать. Маркиза вертела в руках приглашение, когда услышала знакомый голос. Она не видела Максимильяна несколько дней, и ждала его.

- Максимильян, - улыбнулась маркиза. – Я скучала… и не надеялась увидеть тебя на этой неделе.

- Я думал о тебе гораздо чаще, чем ты можешь себе представить, - Робеспьер коснулся ее щеки, задержав ладонь дольше, чем требовалось для такого несколько фамильярного приветствия. Сказанное было правдой. Он часто думал об этой тихой, мягкой женщине, даже находясь в Медоне, где было слишком много разных событий, способных отбить желание о чем-то думать вообще. А вспоминая, желал ее общества и ее близости. - Но я, видимо, отвлек тебя от занятий, явившись без приглашения. И надеюсь, что буду прощен.

- Ты всегда в этом доме - лучший гость, - улыбнулась маркиза. Иногда она задумывалась о том, что по иронии судьбы, оказавшись по другую сторону от всех своих друзей и привычек, полюбила человека, которого, наверное, должна была бы винить во всех смертных грехах. Ей было почти сорок лет, но она ждала его приходов так, словно он был единственным мужчиной в ее жизни. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Жизнь, которую она выбрала, настолько отличалась от предыдущей, что маркиза уже и сама почти не верила, что когда-то жила в роскоши и тратила огромные суммы доставшихся ей по наследству денег на развлечения и глупые прихоти. - Сегодня у меня была Жюльетт Флери, - она решила начать рассказывать новости с самой невинной из них.

- Жюльетт Флери? - переспросил Робеспьер, не скрывая удивления, но скрывая ужас, который появился, как только до него дошел смысл слов маркизы. Возможно ли такое, что Жюльетт, в силу своего характера и, возможно, давней обиды, может желать причинить зло Жанне? Верить в это не хотелось, так как поверить - означает почти принять. Однако предполагать, что Жюльетт приходила проведать Никола было глупо, ведь нельзя по-иному истолковать слова "у меня была"... - И что же она хотела?

- Она передала мне приглашение, - слегка удивленно ответила маркиза. От нее не укрылось легкое замешательство Робеспьера при упоминании имени этой женщины. Маркиза уже давно отучила себя от любопытства, но Жюльетт была, пожалуй, одной из немногих, о ком бы ей хотелось знать больше. Что связывает ее с Максимильяном? Лишь то, что ее любит его брат? - Вот, взгляни. - Маркиза передала открытку с незамысловатыми рисунками, выполненными пером и чернилами. - Кажется, она сама рисует? Говорят, что именно она - автор иллюстраций в газете "Друг народа".

- Приглашение? - снова спросил Робеспьер, отметив, что запас удивления на сегодня не исчерпан и злясь на себя за то, что говорит вопросами. К счастью, мысли удалось привести в порядок довольно быстро. Да, приглашение на тот вечер, о котором они говорили. Ситуация становилась неловкой с любой точки зрения, но на вопрос, по крайней мере, ответить следовало: - Да, она сама рисует и является автором довольно острых иллюстраций. Большинство героев ее рисунков попросту боятся признать, что узнали на карикатурах себя... И что же? Ты не можешь решить, принять ли приглашение или ответить отказом?

- Признаться, я думала, что ты тоже приглашен, - окончательно растерялась маркиза. Ну почему каждый раз, когда на горизонте появляется Жюльетт Флери, все становится таким сложным? Невольно вспомнились слухи о разрыве Жюльетт с Огюстеном, которым предшествоваи гораздо более неприятные слухи. Осознав, что еще немного, и она начнет нервничать, маркиза быстро взяла себя в руки и перевела разговор. Максимильян не любит подозрений и не заслужил их. - Впрочем, возможно, я что-то не так поняла. Жюльетт - не единственная из моих сегодняшних гостей. У меня был Антуан. Он предупредил меня о том, что барон де Бац жив, за что я ему крайне благодарна. Теперь я буду внимательнее. - маркиза тепло взглянула на Робеспьера. - Максимильян, я даже не спросила, не голоден ли ты.

- Возможность провести вечер в тесной и не слишком скучной компании обсуждалась, однако я не ожидал, что приглашения будут разосланы так скоро, - ответил Робеспьер. Известие о бароне де Баце он принял довольно спокойно, так как они с Антуаном обсуждали это. Он же, со своей стороны был благодарен соратнику за то, что тот счел нужным предупредить Жанну. Дополняя ответ, он вернулся к теме о вечере: - Там же будет и Огюстен, разумеется. И... Если честно, я не знаю списка всех приглашенных. Я не голоден, но не откажусь от чая, если тебя не затруднит. Вижу, что эти дни были полны разными событиями... Или только сегодняшний?

- Не так давно здесь был Жозеф Фуше, - маркиза подавила желание сказать о нем больше. Этот человек поразил ее до глубины души, вызвав сначала сострадание, а затем - желание указать ему на дверь, что она и сделала. - Я не знала его раньше, лишь видела упоминания в газетах... Он.. Он очень опасный человек, - Максимильян, - тихо произнесла маркиза. Она знала, что предупреждать о чем-то Робеспьера бесполезно, но не могла удержаться хотя бы от этого высказывания. В глазах Фуше перед тем, как он сказал свою сакраментальную фразу о тигре, она прочла столько ненависти и злобы, что ей стало по-настоящему страшно.

- Фуше… - задумчиво повторил Робеспьер. При звуках имени врага он понял, что лицо превратилось в застывшую маску, а во взгляде, должно быть, читалось нечто такое, что заставило Жанну невольно отступить. При чем, спрашивается, здесь Жанна? Не звала же она его в гости, в самом деле… А нервы никуда не годятся. После происшествия с дофином они и вовсе расшатались Справиться с собой полностью не удалось, когда он заговорил, голос получился хриплым, как нечто среднее между привычной резкой интонацией и попыткой смягчить ее. – Что было нужно Жозефу Фуше? Я очень надеюсь, что ему пришлось покинуть этот дом сразу же, как только он переступил порог.

- Не сразу. Чуть позже, - мягко сказала маркиза. Она была напугана реакцией Робеспьера и не могла понять, что произошло между двумя этими людьми. В его глазах затаилась та же ненависть. - Максимильян, я бы не стала говорить с ним, если бы знала лучше о ваших взаимоотношениях. Но он приходил, как проситель. Он умолял поговорить с тобой, и я не усмотрела в его словах ничего дурного. Пока он случайно не выдал свое истинное лицо. В этот момент я попросила его покинуть мой дом.

- Конечно, ты не могла о них знать, - сказал Робеспьер. На этот раз с самообладанием дело обстояло лучше и голос звучал успокаивающе. - Вот уже тварь, у него не хватило смелости явиться лично... О чем он... просил? - последнее слово он произнес с такой гадливостью, будто кто-то раздавил особенно неприятное насекомое.

- О милосердии, - едва слышно ответила маркиза. Она хорошо запомнила того человека, и неприятное чувство, оставшееся от его визита. - Он говорил о том, что у него умирает ребенок и что он готов валяться у тебя в ногах, чтобы ты простил его. А потом он проявил себя, и я поняла, что это - опасный и лицемерный человек, который тебя ненавидит. До этого момента мне было жаль его - он выглядел несчастным и униженным. Но чувство жалости ушло. А чувство опасности осталось. Расскажи мне о нем, раз мы об этом заговорили.

- Кажется, что мы с ним знакомы целую вечность, но в то же время недооценивали друг друга... Затрудняюсь сказать, когда наша дружба превратилась во вражду и дошла до той критической точки, которую ты наблюдаешь сейчас. Наверное, когда Фуше начал поддерживать жирондистов и мы разошлись во взглядах. Тогда я еще не понял, что мы видим перед собой политического оборотня, однако все точки над "и" расставила... казнь Дантона. Не исключено, что он видел во мне провинциального адвоката и демагога, а для меня, в свою очередь, Фуше оставался ничтожеством и честолюбцем. Хотя набором эпитетов отношения не передать... Теперь мы имеем то, что имеем. О примирении не может быть речи. - Робеспьер некоторое время смотрел прямо перед собой, а потом прибавил: - Эта война закончится только тогда, когда чья-то голова упадет в корзину.

- О господи, Максимильян! - воскликнула маркиза. В потемневших глазах Робеспьера она увидела какое-то новое, незнакомое выражение. Маркиза обняла его и тихо сказала. - Прошу не говори так. Я не разбираюсь в политике, но почему ты медлишь, если он так опасен? Ведь ты можешь отправить его из Парижа. Мне так больно видеть, как ты борешься с завистниками и лжецами, которые тебя окружают... Я даже не знаю, что сказать. Просто мне становится страшно, когда ты так говоришь.

- Если бы дело было только в нем, Жанна, - тихо сказал Робеспьер. Разговор о Фуше, случившийся так некстати, вернул его мысли к заговору и к группе людей, которая этот заговор планировала. Некоторое время он молчал. - Послушай, Жанна. Ты должна обещать мне одну вещь. Если со мной что-нибудь случится, ты покинешь Париж и откажешься от своих взглядов и убеждений. Откажешься от всего, чем живешь и что принимаешь сейчас. Если понадобится, откажешься от самого факта знакомства со мной. Иначе погибнешь. А я этого не хочу. Обещай мне.

Маркиза побледнела. Затем отошла к окну, чтобы не показать непрошеных слез. Эти слова звучали, как приговор. Не ей. Самому Максимильяну и делу его жизни. Он никогда не говорил ей подобного, да и сама она не допускала мысли о том, что с ним может что-то случиться. Человек, способный разрешить любой конфликт, видящий людей насквозь. Победитель. Сейчас он говорил та, словно чувствовал, как над ним навис злой рок, готовый поглотить его в своем омуте. Она почти ощутила себя обузой. Аристократка с печальной историей, которой пишут письма такие же аристократы. Прекрасная приманка для врагов.

- Я сделаю все, что ты скажешь, Максимильян, - глухо сказала маркиза. - Я могу покинуть Париж, если это потребуется. В любой момент. Только, прошу тебя, объясни, почему ты заговорил со мной об этом.

- Так случилось, что мы заговорили о Фуше, - сказал Робеспьер, приблизившись. Тяжелые мысли нельзя было так просто выбросить из головы, да и то, что он сейчас говорил, было... логично. - Я знаю, что он не остановится. Так же, как не остановлюсь и я. Я не знаю, кому из нас суждено выиграть этот поединок, может случиться все, что угодно, ведь иногда все зависит от банальной случайности. Поэтому хочу, чтобы ты дала мне это обещание. Так мне будет спокойней. Не плачь, - он посмотрел на женщину, но слез не увидел. - Нам не дано знать, что случится завтра, не в наших силах предвидеть будущее.

- Если с тобой что-то случится, для меня многое потеряет смысл, - маркиза не отводила глаз от дорожного дилижанса, внезапно остановившегося напротив ее окна. Рядом с ним крутился мужчина - затягивал лошадиную подпругу. Видимо, это стало причиной незапланированной остановки. Она не могла разглядеть его лица, но это было неважно. Улица, прохожие, маленькие подсмотренные сценки - все это иногда помогало успокоиться. А плакать или сетовать на жизнь, или, что еще хуже - произносить слова сожаления - от этого Максимильяну будет только хуже. - Не помню, говорила ли я тебе об этом. Мы не так часто видимся, а при встречах стараемся говорить о чем-то светлом и хорошем. Но это так. Ты - единственный близкий и дорогой мне человек. Если тебя не станет, от меня останется лишь внешняя оболочка. Поэтому мне не сложно обещать тебе то, что ты просишь.

- Хорошо. Так намного спокойней, - Робеспьер некоторое время смотрел на дилижанс, потом шагнул к окну задернул штору. - Надеюсь, что этот разговор просто останется в памяти, как ничего не значащий и не слишком веселый. И если на Фуше заканчиваются все известия, мы можем просто выпить чай, а оставшееся время уделить друг другу.

Остаток вечера маркиза старалась держать себя в руках, поддерживать беседу, как ни в чем ни бывало, улыбаться и рассказывать истории о проделках маленьких сорванцов Никола. Сказалась многолетняя выучка - среди аристократов, которые составляли круг ее общения, личные душевные переживания было не принято выставлять напоказ. Однако, тревожное ощущение никуда не ушло, напротив, оно становилось все более невыносимым. А решения не было. Только ждать. И надеяться на лучшее.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Сен 19, 2010 1:54 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Севр.

Луи-Шарль, барон де Бац и другие.

- Давай я научу тебя танцевать? Вальс? Полонез? Менуэт?
Шарль смотрел на нее во все глаза. Какая же она красавица! У нее такие голубые глаза! Прозрачные, как небо, и большие. И нос немного похожий на носик сестры Мари. И улыбка. Такая открытая, светлая, как рассвет. В общем, наверное, именно так он представлял себе настоящую красавицу. Платье у нее было грязноватым и не таким изящным, как у маминых подруг в Версале. Но ведь теперь все поменялось!

С Аннетт он познакомился на рынке Севра. Он сидел, скрестив ноги, у входа, и, напевая старинную французскую песенку о рыцаре, который погиб, сражаясь за свою даму, подсчитывал монетки, вырученные от таскания мешков. Шитье рубашек давало явно больше прибыли. Но Шарль не унывал. Ведь в Париже он обязательно станет подмастерьем. А пока- просто надо добраться до медонского замка и найти Франсуа. Она тихо подошла сзади и спросила: «А чем все закончилось? Они ведь были вместе потом?» И на этом моменте Шарль то что называется, сел в лужу. Ведь в песне не говорилось, чем все закончилось. Но девочка была такой красивой, что он решил соврать. «Конечно. Как тебя зовут?» - «Аннетт. Я помогаю маме. Она торгует тут фруктами – воооон там. А ты кто? Я тебя тут раньше не видела». – «А я….» - И вот на этом этапе Шарлю вдруг стало стыдно. Рассказать этой красавице про пиратов? Обмануть ее? Или сказать, что он – на самом деле – сын короля? Честно говоря, больше всего хотелось сказать именно это. Но такое говорить вслух было нельзя. Поэтому он просто дотронулся до ее руки, как это делал граф, точнее, гражданин Ферзен, с его мамой и сказал: « Давай я научу тебя танцевать? Вальс? Полонез? Менуэт?»

- Ты что, аристократ? Такие танцы пляшут только во дворце. – девочка нахмурилась и сунула руку в карман.

- Я – пилигрим. Странник. Философ. Ученый. Чернокнижник. И пират. – Шарль вывалил все слова, которые слышал и которые ассоциировались у него с чем-то романтическим и красивым. Очень не хотелось разочаровать эту девочку. А она, кажется, даже не поняла, что он говорит. Ее взгляд стал растерянным. Она искала, чем можно его поразить.

- А у нас… У нас в городе недавно был сам Робеспьер! – выпалила Аннетт. И покраснела. Трудно хвастаться чем-то перед мальчиком, который знает такие слова. Особенно Аннет потрясло последнее слово. – А что такое «чернокнижник»? – шепотом спросила она.

- Это – ученый, который читает книги на языках, неизвестных простым людям. – быстро ответил Шарль, в глубине души не будучи уверенным в правильности ответа. Но не молчать же! – А ты что, видела самого Робеспьера? – Шарль напрягся. Неужели Франсуа покинул Медон?

- Нет. Сама я его не видела. Но мой папа говорил маме, что Робеспьер был тут недавно, и жил в замке недалеко от нашего города, и у него украли мальчика, и Робеспьер тогда сменил всех жандармов, и назначил очень злую тетку начальницей – и все это было из-за этого мальчика. А мой папа – жандарм. Учи танцевать. – Аннетт испугалась, что умный мальчик сейчас уйдет.

- А ну не приставай к ней! - ободранный мальчишка спрыгнул с деревянной оградки, на которую забрался, чтобы присматривать за лошадью, как ему и поручили. По правде говоря, он часто таскал противную девчонку, Анетт, за волосы, но теперь, когда рядом появился чужой, почему-то захотелось, чтобы они не разговаривали. Без лишних слов, он молча обошел противника и потом, без затей, двинул ему в ухо. - Подозрительный ты, вот кто! - объявил он, мотивируя свои действия. Не скажешь же настоящую причину, а тут - целый повод!

- А ну-ка, отойди! - Аннетт прищурилась и сунула руки в карманы, как делала ее мама, когда отец приходил нетрезвым и начинал говорить гадости про ее стряпню.

- Он никакой не подозрительный, а чернокнижник! Это ты подозрительный. Невоспитанный гадкий драчун, и отец твой - неудачник! - последняя фраза была тоже подслушанной - так говорила опять же мама, про несносного пьяницу-соседа Жерома, которого выгнали с работы.

Шарль тем временем поднялся на ноги. Очень хотелось заплакать. От боли и от обиды, и еще от позора. Никто и никогда не бил его вот так, в ухо, чтоб голова начала трещать. И не называл подозрительным. Тем более - при такой красивой девочке. - Ты, гражданин, ведешь себя, как зловонная свинья, и уши твои ослиные скоро свернутся в трубочку, как это бывает у настоящих ослов, и ты, гореть твоей заднице в преисподней, ответишь за каждое слово, что произнес твой поганый язык! - выпалил Шарль, составив в единое целое разные слова, которые слышал от жандармов в Тампле, затем подумал об Огюстене Робеспьере, обнаружившим соль в своей фляге с коньяком, и прибавил несколько труднопроизносимых эпитетов, явно являвшимися страшными ругательствами. Аннетт даже охнула на секунду, затем отступила на шаг и захлопала в ладоши.

- Черно... кто? Это еще что за ругательство? - мальчишка с подозрением уставился на злюку Анетт. Решимость сменилась любопытством, ведь в конце концов, вмазать по физиономии он успеет всегда. - А ты, гражданин, все равно подозрительный. Чем докажешь что ты - честный патриот? Вдруг ты шпион и выведываешь наши тайны? Вот как расскажу о тебе в Комитет!

- Я - патриот. Я зарабатываю на жизнь своим трудом. Вот, гляди, руки мои грязные и исколотые иголкой - это все из-за трудов. А ты зарабатывал когда-нибудь своим трудом деньги или живешь за счет паразитирования на других? - Шарль не очень понимал слово "паразитирование", но это слово обычно говорили про него самого, в тюрьме. Значит, подойдет. А мальчишка, видимо, совсем глупый и умеет только махать кулаками. Шарль протянул руку девочке. - Пойдем, Аннетт. Тут стало слишком шумно.

- Да я тебя... - он сжал руки в кулаки, но выполнить свою угрозу, как и договорить фразу не успел: кто-то крепко взял за ухо и выкрутил так, что на глазах выступили слезы. - Ай! За что?

- Это так ты присматриваешь за моей лошадью? - осведомился барон де Бац, желая как минимум надрать уши оборванцу, из-за которого он мог лишиться лошади. Находиться в городе, по большому счету, было опасно. Но у Бриссара открылась рана и следовало дать раненому отдых, насколько это будет возможно. Нужно сказать, что на этот раз маркиз довольно неплохо справлялся с приступами лихорадки, но все же не мог сам появляться на улицах. Ведь его здесь ищут. А вот появление их пропажи было все-таки неожиданным. Нет, положительно, все дороги в данном случае ведут в Медон. - Ну, здравствуй... пропажа, - улыбнулся барон... королю?

- Здравствуй. - Шарль все еще держал девочку за руку, но не сводил глаз с одного из своих похитителей. Как ему удается следить? Как будто ему помогает нечистая сила! - Так это твой слуга? - он кивнул в сторону обидчика. - Надери ему уши! - Аннетт повернулась к нему, глядя с возрастающим изумлением. Боже, что он говорит? Он и сам не заметил, как перешел на привычный тон! Так он говорил в Версале! Однажды, когда один мальчишка, сын конюха, наступил на его игрушечную шпагу, он приказал наказать его - высечь у всех на глазах! И еще... Было много таких случаев... Наставник Симон потом разбирал с ним каждый их его проступков и объяснял, что так вести себя нельзя. И вот опять.... - У нас на галерах именно так поступают с подозрительными! - быстро сообразил Шарль, употребив то же самое слово, что и мальчишка - враг. - Ну, бывай, Жан. Осторожнее на дорогах. - Шарль повернулся и спокойно пошел вперед, в ужасе думая о том, что не умеет смотреть спиной.

Барон де Бац от неожиданности отпустил оборванца и даже забыл о лошади. Никаких сомнений! Они исчезли в одну минуту, испарились, как дым! Невозможно научиться на улице такой интонации, таким жестам и взгляду, которые отразились в ребенке всего на несколько секунд. Король! От этой догадки барон оторопел, даже не зная, как обращаться к мальчику. И рассказать кому - не поверят. Хотя девочка, подобно ему, только стоит и хлопает глазами. Так ничего и не решив, барон молча побежал за уходящим Луи-Шарлем. Ибо это был именно он!

Шарль резко остановился. Глупо сейчас убегать. Жан сильнее и быстрее. Неужели все закончится? И все было зря? Все большое приключение? Весь путь сюда, в Севр! Побеги, путешествия по деревням... Шарль вспомнил, как его любимый герой Андрэ Бартоломьер однажды, когда его настигли враги, чуть не женился на дочке влиятельного герцога. Этому была посвящена целая глава, которую мадам Рамбо, читавшая ему вслух книгу на ночь, всегда пропускала, со словами, что ему это слушать еще рано, и книжка вообще для более взрослых детей. - Аннетт, я хочу кое-что сказать твоему папе. Про руку и сердце. Можешь его привести? - Шарль разжал пальцы. Ее папа - жандарм. Будь что будет. Аннетт покраснела и побежала куда-то вглубь рынка. - Жан, что ты от меня хочешь? - спросил Шарль. От напряжения в глазах почти заблестели слезы. Он втянул носом воздух.

Барон присел на корточки, чтобы оказаться одного роста с ребенком. Что ему сказать? Черт возьми, а ведь он сам не знал. И слова почему-то подбираются с большим трудом...

- Я хочу, чтобы ты просто ушел со мной. Теперь я знаю, что ты - именно тот мальчик, которого мы искали. Ни я, ни мой друг на самом деле не желали тебе зла, мы просто хотели удостовериться в том, что наши догадки верны. Я не знаю, что тебе говорили и почему ты так упрямо идешь к тем людям, что убили твоих родителей и у меня нет слов сейчас, чтобы переубедить тебя. Не знаю я и кто папа этой девочки, но думаю, что наш разговор должен закончится. Я теперь не сомневаюсь в том, кто ты, а это - самое главное. Значит, в моей жизни теперь появилась цель - завоевать твою дружбу и твое доверие.

- Зачем? - Шарль хотел сказать что-то еще, но словно неведомая сила сдавила горло. Шарлю показалось, что мир вокруг остановился. Так иногда бывало во сне - тягостное и страшное ощущение. Когда ты стоишь на площади, и кажется, что вокруг все умерло, а ты - один. Он смотрел во все глаза на человека, который говорил с ним. У него было очень уставшее лицо, словно он прошел через множество лишений. И Шарль понял. Жан - такой же беглый преступник, как и он сам. Только у него нет шансов стать настоящим человеком, потому что он - аристократ с рождения, и ему так никто и не объяснил, что быть аристократом – плохо. Наверное, он тоже одинок. А так как его никто не научил работать, то он бродит по городам и не всегда имеет возможность поужинать. Шарлю стало его жалко. А еще более жалко стало себя. Слова о родителях прочно врезались в память. И откуда-то всплыло воспоминание о маме – такой, какой он видел ее в последний раз. Ее глаза, полные любви и нежности. Очень большие и блестящие. В них – слезы и страх. «Я всегда буду с тобой, малыш, даже если умру. Пожалуйста, не забывай меня. Никогда не забывай». Шарль не думал, что плачет. Просто чувствовал, как по щекам ползут горячие соленые ручейки. И не спускал глаз с несчастного аристократа, гораздо более одинокого, чем он сам.

- Поплачь, если тебе станет от этого легче, - сказал барон, оставив вопрос без внимания. Он не задумывался о том, что слова о казненных родителях могли быть жестокими, но с другой стороны, в них не было ничего такого, чего бы не знал маленький король без короны. - Нам остается только с улыбкой переносить лишения. Хочешь пойти со мной прямо сейчас? Как я говорил когда-то, мы бы уехали к морю. А потом - в чудесную страну, откуда был родом один мой друг... Там не преследуют за твое происхождение и можно свободно жить и свободно дышать.

Шарль медленно покачал головой. Смысл сказанного он понимал с трудом - слишком неожиданно Жан заговорил о казненных родителях. Точнее, он назвал их убитыми. Убитыми теми, кого полюбил сам Шарль. Но что он имел в виду? Что Франсуа, Гийом и Никола - убийцы? Что родителей можно было спасти, но из-за Франсуа, Гийома или Никола им все-таки отрубили головы? Это никак не укладывалось в голове. И еще раз доказывало, что нужно найти их и поговорить. Узнать правду. Все это время он думал, что маму должны были казнить, как преступницу. Получается, что не должны были? Жан был очень хорошим. И предлагал поехать в чудесную страну. Но разве можно поступить так, не разобравшись? Шарль положил руку на плечо барона. Взрослый жест, подсмотренный у Гийома - тот всегда так делал, когда давал важное задание. - Жан, спасибо тебе за приглашение. Но я не могу. У меня есть дела. Важные. А ты беги, пока тебя не схватили.

- Берегите себя... ваше величество... - сказал де Бац. Предложение мальчика о бегстве было очень кстати - к ним приближался жандарм в сопровождении, видимо, дочери. Оставлять Луи-Шарля одного он не хотел, но по здравому размышлению пришел к выводу, что тот приспособлен к жизни гораздо больше, нежели они с Бриссаром вместе взятые. И, разумеется, не выдаст себя, так как умудрился одурачить даже их. Повернувшись, он зашагал к тому месту, где оставил лошадь.

Шарль вытер нос рукавом уже изрядно грязной рубахи и вскинул подбородок, глядя на жандарма снизу вверх. После разговора с Жаном он чувствовал себя пустым. И площадь оставалась такой же мертвой, как во сне. Где-то рядом стояла красавица Аннетт, с любопытством поглядывая на него. Шарль подумал, что Аннетт гораздо красивее девочек, которых он видел в Версале. Только у девочек были роскошные платья и драгоценности, а у Аннетт платье было очень старым и заштопанным. Несправедливо. Очень несправедливо. Если бы он был королем, как папа, то обязательно подарил бы ей и платья и драгоценности. Хотя... И это тоже было бы неправильным - ведь другие девочки, наверное, тоже не хуже. Шарль нахмурился и мотнул головой, прогоняя некстати возникшую мысль. Пора. Он сам позвал сюда жандарма, применив хитрость. Позвал, потому что испугался, что Жан схватит его и насильно уведет. А Жан оказался благороднее. Значит, может быть, настало время перестать прятаться? - Я - племянник Никола Дидье. Мы жили в медонском замке. Пожалуйста, помоги мне, гражданин.

Жандарм удивленно уставился на мальчишку, потом его лицо расплылось в улыбке. Ну надо же! В том, что ребенок и является племянником Никола Дидье он почти не сомневался, так как описание совпадало полностью, да и одежда была той же, что указана в протоколе. Правда, его дочь говорила, что мальчик разговаривал с каким-то гражданином, которого сейчас и след простыл, но это было уже не так важно. А ведь нашедшему мальчика была обещана награда и повышение по службе! Хорошо, что он послушал сбивчивый рассказ дочери! Но для порядка все же спросил: - Я верю тебе, малыш. Но остальные могут и не поверить, здесь много мальчиков твоего возраста. Как ты можешь доказать, что являешься племянником гражданина Дидье? О том, что они жили в Медоне, знают все...

- Как доказать? - растерялся Шарль. - Ну... Вон видишь ту гражданку в синем чепце? Вон там, напротив цветочной лавки? Мы с Никола покупали у нее творог. Это - доказательство? - Шарль медленно впадал в панику. Только сейчас он понял, что натворил. Они хотят доказательств. Они могут начать расспрашивать его про семью Никола. А он ведь ничего о нем не знает! Вообще ничего!

- Это не доказательство, малыш, - покачал головой жандарм, нахмурившись. - У той гражданки много покупателей и даже она может обознаться. Если ты действительно жил в Медоне, то должен знать и тех, кто жил там и кроме тебя с дядей.

- Гражданин Робеспьер, гражданин Гийом, еще Огюстен и его невеста Жюльетт, - выпалил Шарль, переводя дух. Он собирался упомянуть еще для убедительности и Антуана, который приезжал туда ночью, но в последний момент одумался и решил промолчать. Если Антуан хотел бы, чтобы про его приезд знали, то приехал бы днем. А по ночам ездят только для секретных заданий.

- Ну что ж, ты прошел испытание, - теперь он улыбнулся искренне, так как был действительно доволен. Сомнений не было - это то самый мальчик. Мало кто знал, что белокурая гражданка является невестой Робеспьера-младшего, он сам узнал об этом случайно. - Анетт, а ну-ка проведи нашего путешественника домой и скажи тетке, чтобы покормила, да привела в порядок! А я пока извещу Гийома, что ты здесь. Остальные уехали в Париж...

- Пойдем. - Шарль протянул девочке руку. Они удалялись от ярмарочной площади в сторону жилых домов. Шарль рассказывал своей новой знакомой про чернокнижников - это слово ее особенно поразило. Он. правда, сам толком не знал, что оно означает, но придумывал на ходу, вспоминая все, что когда-то слышал или читал. На секунду Шарль обернулся и увидел Жана. Тот стоял, держа лошадь, и смотрел ему вслед. Шарль улыбнулся ему и махнул рукой. Затем продолжил рассказ.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Сен 20, 2010 2:42 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Таверна неподалеку от Тюильри

Кристоф Мерлен, Колло дЭрбуа, Огюстен, Рикор и др

- Стой, друг. И жди. Перекушу и вернусь. – Мерлен похлопал коня по холке и направился в таверну. Безумно хотелось выпить. Просто безумно. Он не пил уже почти месяц. Но в тот момент, когда Фуше рассказал о составленных списках политиков, которым уготована гильотина, он будто помешался. На людях он вел себя, как обычно. Веселился, шутил, и был своим парнем. Но только на людях. В глубине души поселился леденящий ужас. А ведь он никогда не был трусом. Когда брали Тулон, лез под пули наравне с солдатами. Наверное, потому что умереть от пули врага, как герой – не жалко. А гильотина. Гильотина – это смерть предателя. Заговорщика. А он не заслужил этого. Да, брал чужое. Обирал аристократов. Не докладывал денег после реквизиций. Да – было. Но у кого не было? Это только Робеспьер неподкупен настолько, что не берет. А остальные лишь делают вид, что не берут.

Мерлен вошел в таверну и огляделся. Сегодня тут не было знакомых лиц. Сплошняком депутаты, но – не приятели. А за одним из столиков – тот самый комитетчик, Колло дЭрбуа, которого он недавно попытался поддержать в Клубе якобинцев. Про него говорили, что он бывший актер. А еще Фуше рассказывал, как они вместе наводили порядок в Лионе. Только Фуше теперь – изгой, а Колло – на вершине. В правительстве. Именно поэтому Мерлен и поддержал его в тот день. Лишние связи не помешают, а человек запомнит добро. Мерлен направился к нему и, широко улыбнувшись, обратился, как ни в чем не бывало.

- Не нужна компания за ужином, гражданин? Я – Мерлен из Тионвиля. Слышал твое выступление в Клубе и хотел выразить восхищение. Хоть кто-то возражает Сен-Жюсту. – Мерлен знал, что это наглость – сразу брать быка за рога. Но делать-то что-то надо! А этот комитетчик сейчас – единственный, к кому можно подобраться. Если познакомиться с ним, может, замолвит словечко, если его, Мерлена, захотят арестовать?

- Колло дЭрбуа, - сквозь зубы представился Колло. Настроение было как всегда пакостным. Ужин, возвращение в Комитет, заседание. Утром - Комитет, разные Бюро, Конвент, Клуб, если есть заседание и опять Комитет. Самое потрясающее, что плодотворно работает он у себя в кабинете и в подчиненных ему Бюро, а на заседаниях почти спит, компенсируя хроническое недосыпание. Но не говорить же об этом в голос! Для всех - Комитет един и сам он никогда в жизни не разрушит по собственной воле этот миф, так как в видимости единства - их сила. А о Робеспьере пусть полощут языками угодно, раз он официально не отстранялся. Тем фактом, что Мерлен из Тионвиля решил составить ему компанию за ужином отнюдь не радовал.

О молодом человеке у него сложилось мнение не очень лестное, как о щенке, который тявкает, когда скажут, притом без капли собственного воображения. То его видели в компании Фуше, то он одобрял на всех заседаниях Робеспьера, то поддерживал его самого. А сейчас что, не знает, куда кинуться? Или ищет полезные знакомства? Сам Колло такого поведения не одобрял, в основном потому, что ему самому клеили ярлык "перебежчика". Разумеется, за глаза. - Чем же ты восхищаешься, гражданин? - едко спросил Колло, устремив на собеседника колючий взгляд. - Фиаско? Или тем, что я не так понял изложенную коллегой мысль? Сен-Жюст имел такое же право ее высказать, как я - опротестовать. Что дальше, гражданин?

- Чем восхищаюсь? Смелостью, наверное. И достойной физиономией, когда в нее дерьмо полетело. Это уметь надо, - Мерлен усмехнулся. Кажется, он поторопился. Комитетчики все заодно. А этот Колло - такая же заносчивая тварь, как и остальные. Жаль. - Но, вижу, тебе не до бесед. Поэтому, извиняюсь за то, что оторвал. - Мерлен подумал, что унижаться перед старшим по званию он не будет. Не хочет говорить - не надо.

- Какое интересное наблюдение, - меланхолично заметил Колло. Однако меланхоличной была только интонация - давно никто не осмеливался говрить с ним в таком тоне. Значит, первоначальная задача ясна: выяснить, что ему надо. Это легче подумать, нежели сделать, так как он выпил и сдержать язык стоило немалых усилий. Но все же какая-то доля правды в словах Мерлена была, хотя он сам гораздо хуже переживал неудачу с инициативой в Клубе, нежели из-за слов Сен-Жюста, которые, в свою очередь, имели гораздо больший вес в Комитете. Окончательно запутавшись в собственных умозаключениях, дЭрбуа продолжил: - Нет, побеседуем, раз пришел. Я как раз заинтересовался философской стороной вопроса. Что тебе от меня нужно на самом деле? Не думаю, что ты пришел за тем, чтобы я вынес твое ценное мнение о дерьме на заседании Комитетов.

- Захотелось познакомиться с живым комитетчиком, - честно сказал Мерлен и улыбнулся. Конечно, это было нагло, очень нагло. Но, с другой стороны, если он - в списке, то что ему терять? Вопрос времени. А так - хоть попытаться на что-то повлиять. - Вы ведь, говорят, хотите быть ближе к народу. И вовсе не кичитесь своим положением. Просто времени у вас нет. - Мерлен не скрывал иронии. Разговор о том, как сильно комитетчики желают спуститься с пьедестала, стал притчей во язытцх для местных депутатов. - Вот и решил подойти. Я - простой депутат. Ты - комитетчик. А что, за мнение о дерьме я рискую быть вынесенным на обсуждение? Много чести, мне кажется, для нелепого якобинского шута, которым я являюсь. - Мерлена понесло, и трудно было разобрать, говорит он серьезно или шутит.

- Такие глупости не стоят и чиха, - излишне демонстративно пожал плечами Колло, слишком приветливо улыбнувшись. В Лионе этот молодой человек уже наговорил бы на пять ступенек к эшафоту как минимум, несмотря на то, что не успел ничего сказать. С другой стороны, почему бы Робеспьеру не завести себе личного шута, раз держит, например, телохранителя? - В самом деле, кто же станет обращать внимание на слова шута... по твоему собственному признанию. Я не ошибусь, если скажу, что ты пришел сюда, чтобы загладить последствия общения с Фуше?

Мерлен выдохнул. Очень хотелось выпить. Очень. Но надо держаться. А вот слушать гадости про Фуше не хотелось. Но ведь он и правда изгой. И вот уж точно, если он сейчас начнет втирать комитетчику, что Фуше не заслужил травли, то встанет на опасный путь. - Не ошибешься, - сузил глаза Мерлен. - Да ты просто читаешь мысли. Ну что, Колло дЭрбуа, снизойдешь до ужина в компании шута? Или у вас так не принято?

- У нас, гражданин, свобода, - сказал Колло. - Ты вот сам пришел, сам подсел... Отчего бы и не поужинать? А, Робеспьер! Какими судьбами? - дЭрбуа только заметил внушительную фигуру Робеспьера-младшего, который подсел за соседний столик в компании Рикора. - Добрый вечер, граждане.

- Добрый, - отозвался Огюстен. День выдался хлопотный, а заседание в Конвенте - шумным и он не был настроен на светскую беседу до тех пор, пока не поест. И чтобы отбит у дЭрбуа желание поддерживать беседу, прибавил: - Допивай бутылку, гражданин, а то не успеешь до начала заседания.

- Ба, без тебя бы не додумался, - вяло огрызнулся Колло. Огрызаться на младшего брата Неподкупного - пустая трата времени, когда тот ругался, то все извозчики останавливались послушать.

- Что, Робеспьер-младший, запиваешь свою неудачу? Хорошо тебя Бурдон посадил в лужу с твоими россказнями про Национальную гвардию. Уж не для собственной ли охраны ты так рвешься оставить в Париже канониров Анрио? - не сдержался Мерлен. Сегдня в Конвенте обсуждался вопрос, поставленный на обсуждение Карно. Мерлен уловил, что в этом есть какой-то скрытый смысл - уже очень бесстрастным стало лицо Сен-Жюста, когда началось обсуждение. А ведь его это не могло не интересовать! Значит, какие-то комитетские междусобойчики. А полоумный Огюстен лезет, как обычно, не в свое дело. Бурдон из Уазы припечатал его "красноречие" всего несколькими фразами, и Мерлен потирал руки. Так его, придурка.

- Твое мнение забыли выслушать, шут гороховый, - не остался в долгу Огюстен. - Что же не поддержал Бурдона? Или лаешь только в приливе вдохновения? То-то я смотрю, в Клубе никак не мог определиться кого поддерживать, а когда решился, пришлось срочно перевирать собственную речь.

- Граждане, не заводитесь, - попытался оборвать начинающуюся свару Колло, хотя разногласия этих двоих уже стали почти притчей.

- Огюстен, перестань, - задумчиво сказал Рикор. - У гражданина Мерлена горькое похмелье, попытайся понять. Колло, ты бы помог бороться с недугом...

Мерлен знал, что неправ. И что вспыльчивость его когда-нибудь погубит. Но разве можно сдержаться, когда эта баранья туша вещает тут с таким видом, словно он - самый главный, а Рикор - неплохой, в общем-то мужик, - подтявкивает ему, словно своего мозга нет. Мерлен разразился короткой речью, состоящей из ругательств и красноречивых сравнений, из которой следовало его мнение о последней речи Огюстена с ее подробным разбором. В свое время Мерлен изучил столько речей, чтобы научиться говорить их самостоятельно, что подобный разбор ему давался с легкостью. Народ в таверне, конечно же, прислушался. Раздался смех. Многие были на его стороне - Мерлен это знал. Вот только никто не осмелится ничего сказать человеку с фамилией Робеспьер.

- Ну что, все? - спросил Огюстен, выслушав довольно едкую речь, полную сочных эпитетов и сравнений. Интересно, этот шут осмелился бы сказать такое Максимильяну? - Коновалы где-то правы, чтобы полегчало, человека должно как следует пронести.

- Хм, жаль, что мы не узнали твою точку зрения в Конвенте, Мерлен, - сказал Рикор. - Может, ты выскажешься в Клубе? Это актуально... А твой брат, Огюстен, сможет пересмотреть свой взгляд на те пассажи, по поводу которых возникли разногласия...

- Вряд ли он станет тягаться с таким оратором, как Мерлен. Даже я снимаю шляпу... - серьезно сказал Огюстен. В кафе после слов Рикора повисла тишина. Он почти слышал скрип мозгов, люди, должно быть, думали о том, по поводу какой части его речи состоялся спор с Максимильяном и в чем он заключался. Кто-то чихнул, то ли специально, то ли случайно. А еще кто-то нервно захихикал.

Колло допил остававшееся в бокале вино. Ему было очень интересно, как молодой человек собирается выкручиваться.

- Твой брат - умный человек, Огюстен, - произнес Мерлен, прожигая его взглядом, полным ненависти и презрения. - Я бы счел за честь потягаться с ним в ораторском искусстве, только, боюсь, мне до него долго еще расти. Поэтому в его присутствии я предпочитаю скромно молчать и набираться опыта. Делаю для себя отметки на будущее. Авось, когда-нибудь и сам достигну таких ораторских высот. А ты - дурак и пустомеля. Впрочем, в семье не без урода. И природа явно на тебе отыгралась, гражданин Голиаф с куриными мозгами. - Мерлен говорил громко. Судя по всему, в таверне нашлись люди, разделявшие его отношение к выскочке - Робеспьеру-младшему, потому что несколько человек захлопало. Еще бы - тут вполне можно хлопать, ведь он не сказал про главного Робеспьера ни одного плохого слова. Мерлен повернулся к Колло. - Если не передумал, гражданин, предлагаю вернуться к беседе об ужине.

Огюстен собирался что-то сказать, но передумал и заговорил с Рикором на вполне нейтральную тему про Ботанический сад, которую его друг с энтузиазмом поддержал.

Колло как раз прикончил остававшееся в бутылке вино, когда не только Огюстен Робеспьер и Рикор ушли, но и большинство столиков в кофейне освободилось. Вот и прекрасно. Мерлен тоже заканчивал свой ужин, а это значит, что под чашечку кофе вполне можно и побеседовать.

- Послушай... - дЭрбуа подождал, пока человек, который принес кофейник удалится. - Хорошо, признаю, что где-то благодарен тебе за поддержку в Клубе. Поэтому дам совет, даже если ты в нем не нуждаешься. Но сначала вопрос: а зачем ты это сделал? Мне не интересна, по большому счету, ваша грызня, но было бы больше чести, если бы ты уделал его на трибуне. Или это - чаасть традиции? Вобщем, назови мотив и я назову тебе последствия, в качестве компенсации за услугу в Клубе.

- Мотив того, что я поддержал тебя в Клубе? - Мерлен на секунду задумался. Начать произносить пафосные речи и признания? Не поверит. А так как он, Мерлен, и так чувствует себя загнанным в угол с этими слухами о списках, можно ради интереса и правду сказать. - Я знаю про списки, гражданин. И знаю, что моя фамилия в них числится. И еще знаю, что очень не хочу чихнать в корзину в столь раннем возрасте. Я никогда ничего не делал против Республики. И готов был сложить за нее голову. Но не так. Не как предатель. А вы, комитетчики - пока еще сила. Среди вас есть те, кто вызывают у меня доверие и симпатию. Ты - среди них. Брехню о том, что я - перебесчик распространяют завистники. Я никогда бы не поддержал тех, кого презираю. Мое высказывание про Робеспьера-младшего - тому подтверждение.

- Я немного не о том, но данное объяснение меня тоже устраивает, - кивнул Колло, присматриваясь к собеседнику. - Я спрашивал о том, зачем ты устроил свару в таком хорошем кафе? Какой мотив? Про трибуну я уже сказал, повторяться не буду. Хотел быть героем одной минуты, мальчик? Ты им стал. А теперь посуди, стоило ли с ним спорить, когда веских аргументов у тебя лично не было? Они были у Бурдона. Ты никогда не думал о том, что Огюстен сказал речь по подсказке своего брата, не иначе? Где изложил заодно мнение и Сен-Жюста, надо полагать. Но ты так тонко подметил во всеуслышанье ее недостатки... Думаю, что послезавтра Робеспьер-старший размажет тебя в Клубе... - дЭрбуа демонстративно намазал на ломтик лепешки микроскопическую порцию джема. - Ну, не тебя, но твою точку зрения. Но все будут знать, что это сказал ты. Что касается списков, то кто тебе о них сказал? Чтобы ты знал, у каждого есть свой список... Даже у мелкого клерка. И вопрос только в том, кто первый успеет положить его на соответствующий стол и снабдить правильными печатями. Список с моим именем положат на стол не так скоро, смею надеяться. А таких деятелей, как ты, я в Лионе расстреливал картечью, не затрудняя палача. Знаешь почему? Чтобы не баламутили народ. Вы - хорошие, отчаянные парни, вы даже, может быть, патриоты. Но без таких спокойнее. Теперь скажи, стоило ли ради этого быть героем одной минуты?

- Черт бы всех побрал. - пробормотал Мерлен. - Да гори все синим пламенем. Круг замкнулся. Третий человек утыкал его носом в дерьмо, указывая на ошибки. Так не скажи, эдак не скажи. Сюда плюнешь - тебя поймут так, сюда плюнешь - вот так. Мерлену захотелось вскочить и послать к чертовой матери этого комитетчика, хотя он то был точно ни причем. Он всего лишь политик. И член правительства. А он - Мерлен - простой парень из Тионвиля, который заигрался в чужие игры. - Знаешь, гражданин, наверное, ты прав. Не буду я спорить с тобой. Я сказал то, что сказал. И не имел в виду Робеспьера-старшего. Просто хотел указать его младшему брату на его место, чего мало кто рискует делать из-за его особого положения. Знал бы, что наступил на шлейф какой-то закулисной борьбы - сформулировал бы иначе. Ладно, гражданин. Извини, что отвлек. Мне пора. - Мерлен подумал, что пора бы сформулировать то, чего он боялся признать. Он разочарован. И вся политика у него уже в печенках. В ближайшее время, если удастся выжить, он уедет из Парижа. И вернется домой, к детям. Женится на какой-нибудь хорошей бабе и будет доживать свои годы в небольшом хозяйстве под Тионвилем. А эти волки пусть хоть все передохнут. Мерлен поднялся с принятым решением. Стало легче.

- А что, тебе есть чем крыть? - окончательно развеселился Колло. По правде говоря, ему было даже жаль несчастного шута, которого сам же и расстрелял бы, если бы он начал путаться под ногами. Но сейчас от него и Клубе может быть польза, чем черт не шутит. Поэтому он сказал: - Сядь. И раз тебе не терпелось высказаться, научись, дурья твоя башка, слушать. Ты что, так и не понял, что тебе не стоит трогать Огюстена Робеспьера? Можешь хоть триста раз говорить, что в голове у него пусто или рожа кривая, но вот политики я бы попросил не касаться. Он тоже в чем-то прав, ты, как и он, способен только подпевать. Или завидуешь ему, что у него есть положение, знаменитый брат и красивая баба? Стоит это того, чтобы стать короче на голову? А если уж не терпится сказать, то говори сразу Сен-Жюсту, он мгновенно оправдает свое прозвище в народе и ты не будешь ждать казни долго. Думай, как спасать свою задницу, мальчик. Потому что в Клубе я тебе не отвечу услугой за услугу. А поддержу Робеспьера, так как голова мне еще нужна. Впрочем, если у тебя есть идеи, могу их раскритиковать. - Жестом Колло заказал еще одну бутылку вина.

- Есть. Убраться на х... отсюда подобру-поздорову. - Мерлен перевел дыханье. Гражданин комитетчик готов распить с ним бутылку? Прежние упаднические мысли улетучились, как дам. - Ты серьезно, гражданин? - осторожно спросил он, не веря, что все получилось.

- Может, на что-нибудь и пригодишься, - добродушно сказал Колло. Но потом, мгновенно посерьезнев, схватил собеседника за галстук и подтянул к столешнице. Взгляд стал мрачным и тяжелым, без показного веселья. Испытывающим. Он прибавил шепотом: - Только если еще раз тявкнешь без разрешения, гражданин шут, я лично отправлю тебя эшафот. И Робеспьер тебя не спасет, ты же при всех облил дерьмом его брата... Уяснил? Что скажешь?

- Наливай, - просипел Мерлен. Затем поправил галстук и кивнул. - Уяснил. Хватит на сегодня, а? - Он уже даже радовался, что все так сложилось. Конечно, снова он на непонятном положении. Зато какое знакомтство! Сам Колло ДЭрбуа готов распить с ним бутылку и дать советы. А мужик он умный - сразу видно. Фуше себе абы кого в друзья не выбирает.

- Хорошо, - кивнул Колло, разжав кулак. - А теперь пей и слушай, что следует говорить в Клубе...

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Сен 20, 2010 7:05 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794 года

Париж // Булонский лес

Бьянка, Огюстен

- Огюстен, чем дальше, тем больше меня мучают сомнения! Наверное, я зря все это затеяла! И тем более зря разнесла приглашения, даже не определившись толком, как это будет проходить, и что именно я хочу устроить. Я даже не знаю, где именно! – Бьянка с нежностью взглянула на своего спутника, который выглядел сегодня немного нервным, чем обычно, но, во всяком случае, не хватался каждые десять минут за свою флягу. Вот и хорошо. Лично ее совсем не смущало его развившееся пристрастие к коньяку – Огюстен, даже когда пил весь вечер, сохранял здравость рассудка и рассуждений. Но она знала, что подобные напитки в таких количествах влияют на здоровье человека. А здоровье этого человека было ей глубоко не безразлично. Ради того, чтобы отвлечь Огюстена от мрачных мыслей о брате, Бьянка даже пересмотрела свое отношение к внешнему виду. Некоторое время назад, выполняя задания для Бюро тайной полиции, она перешла на скромные и неброские платья. Сейчас же стала позволять себе нечто более изысканное и сменила унылый коричневый цвет на голубой.

Сейчас Бьянка размышляла, показывать ли Огюстену свой новый рисунок. Сегодня вечером она, конечно, заглянула в мысли досужих сплетников, толкущихся в тавернах неподалеку от Тюильри, узнала о гадкой сцене, развернувшейся между Огюстеном и Мерленом, и пришла в негодование. Поэтому сейчас на ее рисунке красовался располневший мужик с бакенбардами и огненным взором, держащий на коленях пару детей, одной рукой качающий люльку, а второй погоняющий мула. Подпись под картинкой она тоже придумала: «Чего хотят на самом деле депутаты Конвента». Мерлен себя узнает, но не посмеет признаться в этом. А на него будут тыкать пальцами. Детская выходка. Но смешная. В особенности – растиражированная в десять тысяч экземпляров благодаря тому, что «Друг народа» по прежнему направляется и в регионы.


- Да что ты переживаешь, в самом деле? - удивился Огюстен, притянув ее к себе. Жюльетт, казалось, пребывала в замешательстве, но в глазах плясали веселые чертенята, что было само по себе хорошим признаком. Плохое настроение, как всегда в ее присутствии, постепенно улетучивалось. - Мы планируем просто поехать отдохнуть, даже не на месяц, а на один вечер! Подальше от суеты, кофеен и сплетен. Не обязательно устраивать бал-маскарад или строго тематическую вечеринку! А говорить можно о чем угодно, лишь бы тема была интересна всем. Главное, чтобы было хорошее вино, приличная еда и приятное общество, все три составных мы имеем. А вот где ее провести... Я подумаю, если ты принесешь мне что-то поесть и сделаешь чай. - Уточнять, что он сегодня отвратительно поужинал, в основном благодаря выходке Мерлена, не хотелось. Какая теперь разница?


- Да. Ты прав. Всего лишь один вечер в теплой компании. Но, поинмаешь, Огюстен... - Бьянка на секунду замялась. - Дело в том, что я позвала твоего брата. А он - не ты, и не Антуан. Мне очень не хочется, чтобы он потом думал... В общем, наверное, я зря его позвала. - Бьянка окончательно смутилась. - Сейчас я принесу тебе поесть. Пожалуйста, не смотри на эту картинку. - Она хитро блеснула глазами и быстро направилась в соседнюю комнату, служившую по совместительству кухней. Традицию ужинов для Огюстена она ввела сама, потому что так она еще больше ощущала себя простой смертной. А время, проведенное с Маратом, когда в редакцию постоянно ходила Альбертина или Симона с кульками провизии, научило ее выбирать продукты и вообще приучило к мысли, что в доме всегда должн абыть еда.


Огюстен довольно потер руки, когда на столе начала появляться еда, но продолжил говорить только после того, как утолил первый голод: разговаривать с набитым ртом было не только неудобно, но и не очень прилично. - Постой, Жюльетт, - вернулся он к теме разговора, отодвинув пустую тарелку. - Нет, не волнуйся, твой рисунок я сдвинул, но не смотрел. При чем здесь мой брат? Если он согласился прийти - очень хорошо, ему не помешает немного отвлечься... Нет, постой. Я, видимо, чего-то не понимаю, поэтому пойдем по порядку. Почему ты считаешь, что ошиблась, пригласив его? И что он должен или не должен подумать?


- Я все время боюсь, что ему будет скучно, - просто ответила Бьянка. - Вот, наверное, и все. - Добавить было действительно нечего. Она и правда уже почти жалела, что затеяла этот вечер в узком кругу. Ее не покидало ощущение, что что бы она не сказала, Робеспьер будет разочарован или - еще хуже - начнет вспоминать ту историю с ее признанием, о которой она хотела бы забыть. Несмотря на то, что история была в прошлом, ее отблески до сих пор давали о себе знать. Она могла говорить с ним только о делах, и при этом мечтала вернуть прежние душевные разговоры, которые происходили между ними, до того, как она совершила эту глупость, позволив себе им увлечься.


- Аааа, - протянул Огюстен, немного сбитый с толку. Он не знал, что ответить, так как на вечерах Максимильян обычно присутствовал только первые три четверти часа, а потом находился где-нибудь в укромном уголке с книжкой в руках. Если вечер был не смертельно официальным, разумеется. - Да нет, не думаю. В конце концов, мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не найти себе тему для бесед по вкусу. Конечно, если там окажется кто-то чужой, то ты имеешь все шансы найти Максимильяна где-то вне компании... мой брат, как ни странно, не общителен. Если же все хорошо знакомы между собой, то теоретически он примет все, что есть в программе развлечений.


- Я хотела устроить просто вечер без политики... заплатить за дом... только не в Париже. - Бьянка выразительно взглянула на своего спутника. Пора признаваться в том, что сама она не справится. Конечно, если бы в составленном ею списке не было бы Робеспьера и Жанны, все быо бы проще. Сен-Жюст, например, до сих пор не мог забыть ей игры в "Клуб трех". А ведь можно было бы придумать что-то менее жестокое, но не менее веселое. - Огюстен, пожалуйста, помоги мне?


- Правильно, политики с нас достаточно и в повседневной жизни, - одобрительно кивнул Огюстен. - Обязательным девизом должно являться то, что весь вечер никто не скажет и слова о ней, а на нарушившего слово накладывается штраф. Только думаю, что нам нежелательно забираться далеко от Парижа. Мало ли какие слухи поползут... мы только недавно вернулись из Медона. - он задумался, перебирая в уме возможные варианты. - Знаешь что? В районе Булонского леса, который еще до нас славился много чем интересным, можно найти небольшой домик и устроить ужин почти по-дикарски. Найдем помещение, а тема и сама найдется.


- Знаешь, я все-таки покажу тебе рисунок. - Бьянка сунула ему листок и весело улыбнулась. - Ты самый лучший, Огюстен, потому что точно угадал, что именно я хочу и рассеял мои сомнения. Я пойду приведу себя в порядок. И - немедленно в путь!

Взглянув на рисунок, Огюстен рассмеялся. Надо же, как быстро распространяются сплетни и как умело их использует Жюльетт... По его личному мнению, Мерлену на картинке недоставало только рупора и колпака с бубенчиками, но это дело наживное...


***

Небольшая деревня у Булонского леса производила удручающее впечатление. Бьянка никак не могла понять, что именно ей не нравится. Возможно, сама атмосфера внешнего благополучия – нереальная, похожая на сновидение. Опрятные гражданки в чепцах, чистенькие дети и благополучные отцы семейств – все это напоминало старинную пастораль, и совсем не вязалось с теми видами, к которым она привыкла, поселившись в мрачном Париже. Бьянка даже не пыталась рваться вперед и тихо шла рядом с Огюстеном, не отпуская его руки. Неужели ее смутило внешнее благополучие? Но ведь где-то должно быть спокойно и красиво!

Они бродили тут около часа, задавая вопросы о домах, которые можно занять на одну ночь за определенную сумму. Таких домов нашлось три, все – вполне пристойные, с мебелью, видимо, принадлежавшие когда-то зажиточным буржуа. Но Бьянка лишь бросала на Огюстена виноватые взгляды и качала головой. Не то. Она себе представляла все иначе. Огюстен философски пожимал плечами и поиски продолжались. «Еще полчасика, и я сдамся», - шепнула Бьянка Огюстену, когда они поравнялись с очередным домом, на который им указала улыбчивая гражданка в роскошном чепце времен молодости ее бабушки.

- Вы ищете не здесь.

От неожиданности Бьянка и Огюстен остановились. Голос принадлежал женщине, которая сидела с вязанием за ветвистой оградой, и совершенно не вязался с ее внешностью. Просто потому что по голосу ей можно было дать от силы лет двадцать, а ей на самом деле уже давно перевалило за пятьдесят. Калитка открылась, и тот же голос пригласил войти. Бьянка подавила охвативший ее ужас, когда они встретились взглядами. Из располневшего, розового, добродушного лица на нее смотрели юные смеющиеся ярко-голубые глаза.

- Я знаю, какой дом вам нужен. Проходите и устраивайтесь поудобнее, если, конечно, не решили потратить полчаса на поиски и уйти ни с чем.

Бьянка сжала руку Огюстена, который, казалось, совершенно не заметил никаких странностей. Попытка подсмотреть мысли незнакомки ничего не дала. В голове ее, казалось, не было ничего, кроме не заслуживающих внимания грез о молодости и планов приготовить ужин.

- А откуда вы знаете, какой дом нам нужен? - осведомился Огюстен, устраиваясь на деревянной лавке и набивая трубку. Интересно, что может предложить эта женщина из того, что они не видели? Все дома здесь похожи один на другой, как на картинке. Только люди какие-то странные и такое ощущение, что они отстали лет на пятьдесят от реальности. Хотя именно от нее каждый спасается, как может. Оборвав эту неуместную и циничную мысль, он чиркнул спичкой. - Гражданка, мы ищем дом, в котором бы не протекала крыша, который был бы уютным и без слоя пыли толщиной в палец. Он нужен на одну ночь и могу пообещать, что люди там собравшиеся не станут жечь в печке мебель, бить окна и прочее.

- А вы думаете, что первые такие здесь? Да и разве я ошиблась? - уклончиво ответила женщина.

- Пойдем, Огюстен, - тихо сказала Бьянка. Она терзалась сомнениями. А если интуиция подсказывает, что тут может быть не все просто, лучше и не пытаться

- Стойте. - раздался звонкий голос. - Вы хотите найти что-то необычное, верно? Слухи по нашей деревне разносятся быстрее, чем вы думаете. Дом, о котором я говорю, считается местом, которое облюбовали призраки и духи. Тропинка к нему уходит от моего дома. Идти около получаса. Как правило, он всегда свободен для гостей. Хотите взглянуть? Или боитесь? - холодные голубые глаза вызывающе заблестели.

- И что там? - безо всякого интереса спросил Огюстен. Сказки о духах или призраках его особенно не волновали. В Тулоне, правда, им однажды пришлось провести ночь в доме, который пользовался дурной славой и утром он долго не мог понять, почему у Саличетти, Рикора и сопровождающих их лиц физиономии нежно-зеленого цвета. Он сам поступил так, как и положено уставшему и не вполне трезвому человеку: спал. А о причинах они так и не рассказали, мотивируя плохое самочувствие похмельем. - Понимаете ли, мы прежде всего хотим отдохнуть и если призраки попадутся шумные, то мы, пожалуй, откажемся. Нет ничего хуже испорченного отдыха.

- Никто еще не жаловался, - улыбнулась женщина. - Вот только мало кто рискует воспользоваться их гостеприимством. Говорят, что ночь, проведенная в том доме, меняет людей. Кто-то становится счастливее, кто-то, наоборот, уходит в себя. Я-то сама никогда не рисковала. Просто народ всякое болтает, - она перевела взгляд на Бьянку. - Кажется, я напугала вашу спутницу.

Бьянка поймала насмешливый взгляд. Да как она смеет? Она разрывалась между желанием принять вызов и здравомыслием - по-хорошему, нужно было просто уйти и не втягивать близких людей в сомнительную авантюру.

- Что скажешь, Жюльетт?  - Огюстен едва сдержался, чтобы не зевнуть: поход по домам немного утомил его, да и  время позднее. По большому счету, ему было уже все равно, пройдет вечеринка с призраками или без призраков, лишь бы Жюльетт на чем-нибудь остановила выбор. Или не остановила. Кажется, как и в случаях походов к портному или по лавкам здесь просто нужно набраться терпения. Он обратился к женщине: - Если моя спутница примет решение, вы сможете приготовить до м к... тому дню, который вам укажут? Мы заплатим вам за беспокойство.

Бьянка уже открыла рот, чтобы отказаться, но в этот момент ей стало стыдно за свою мнительность. В призраков она не очень верила, и даже Мариус в свое время не мог дать ей вразумительного ответа на вопрос, существуют ли они. Правда, Антуан в минуты душевных метаний мог вести беседы с умершими. Но Бьянка всегда спитывала это на чрезмерное упортребление вина - в такие моменты Сен-Жюст всегда запирался в одиночку с целой батареей бутылок, и не допускал до своего одиночества даже ее. А о призраках упоминал потом - в разгговорах. К тому же, Огюстен уже был достаточно измотан их походом. Ему и так изрядно доставалось, когда ей приходило в голову сшить себе новое платье - она любила брать его с собой, чтобы показать модели у портных и посоветоваться. - Я согласна. Пусть будут призраки. -

- В таком случае давайте прогуляемся в ту сторону. По дороге обсудим детали и обговорим цену. - Женщина тяжело поднялась и отложила вязание. Затем медленно двинулась в сторону калитки.

Огюстен молча наблюдал, как женщина взяла с деревянной подставки тяжелый ржавый фонарь и потянувшись, взял второй. Лишний свет не помешает, тем более что никто не знает, найдется ли в доме лампа. Дорожка вела вверх и была хорошо видна и в свете Луны, в лишнем освещении даже не было необходимости до тех пор, пока они не зашли в аллею. Стало темнее. Или показалось? Задрав голову, Огюстен отметил, что Луна зашла за облако. Сам дом белел в каких-нибудь пятидесяти шагах, но был виден не весь из-за деревьев. Даже не понять, большой он или не очень. Хотя, с другой стороны, зачем снимать большое помещение, если едешь на один вечер и в скромной компании? Жюльетт разговаривала с женщиной, а он даже не вникал в суть разговора, пока не споткнулся на мощеной дорожке. Ругнувшись, Огюстен с трудом удержал равновесие и наклонился, чтобы убрать с дороги камень.  - Прошу прощения, гражданки. Будем осматривать дом?

- Да. Мы пришли. - женщина толкнула дверь и подняла фонарь. - Где-то тут были свечи. Пойдемте, молодые люди. Через несколько минут, провозившись со спичками, они расставили несколько свечей.

Комната, освещенная унылыми отблесками, показалась Бьянке смутно знакомой. Деревянная лавка, широкий стол, заваленный газетами, парочка валяющихся бутылок и тарелка с засохшим ужином. Сыр и хлебные крошки. Под столом - упавшая чернильница. Ветер, ворвавшийся в комнату из-за внезапно возникшего сквозняка. Шелест газет. Несколько исписанных листков падают на пол. Она машинально присела на корточки, чтобы собрать листки. "Оставь, Клери, там нет ни одной умной мысли. К черту этот бред, я вчера был не в духе. Вот послушай, я придумал совершенно новый ход! Эти черти-академики будут приплясывать, как на горящих углях! Говорю тебе, Клери, мы с тобой разгоним этот зловонный муравейник!" Наваждение. Низкий, вечно простуженный хрипловатый голос. Бьянка испуганно вскинула глаза на странную незнакомку, но та спокойно стояла рядом, с полуулыбкой глядя на огарок свечи. Огюстен тем временем закрыл окно. Наваждение рассеялось. Это была просто аккуратно обставленная комната, приспособленная для жизни и даже не требующая уборки. Она словно была готова к приему гостей.
- Кто тут раньше жил? - спросила Бьянка.

Ее собеседница пожала плечами. - А Бог его знает. Разное болтают.

Бьянка сжала губы и не ответила. Похоже, бесполезно задавать вопросы, ничего кроме "Люди всякое болтают" они все равно не услышат. - Тебе здесь нравится, Огюстен?

Огюстен неопределенно хмыкнул и тихонько зашипел от боли: день какой-то катастрофический, то споткнулся, а теперь занозил палец о деревянную дверную ручку. Наверное, он просто устал. В комнату, между тем, пахнуло почти весенним ветерком.

....- Генриетта, мы ждем только тебя!-  он улыбается, заходя в комнату сестры. - Или ты снова стоишь перед серьезным выбором и не можешь решить, какая шляпка больше подходит к твоему платью?

- Нет, что ты, я уже иду! - она в притворном ужасе всплескивает руками, затем, бросив взгляд на часы, грозит ему пальцем: - Нельзя быть таким вредным, Огюстен. Нет ничего хуже, чем явиться на званый ужин раньше назначенного времени. Принято немного опаздывать.

- А я проголодался. Генриетта, милая, ну не заставляй меня думать, что со временем ты станешь такой же серьезной, как Максимильян!

- Стало быть, мой брат сейчас считает меня крайне легкомысленной особой? - Генриетта удивленно поднимает брови. 

- Вот, у тебя уже начинает проявляться склонность к софизму, - рассмеялся Огюстен. - Пойдем же...

... -Ах, черт... - он одернул руку, так как занозил палец о деревянную дверную ручку.

- Огюстен? - Бьянка дернула его за рукав. - За тобой - последнее слово. Если нам нравится дом, я отдам деньги, которые принесла, и мы закончим наши поиски. - Отчего-то захотелось, чтобы он согласился. Тут было спокойно и уютно, и за несколько минут, проведенных в этом доме, Бьянка прожила короткое, но очень яркое воспоминание. Марат уже давно стал ее ангелом-хранителем. Там, где живут воспоминания о нем, ничего плохого случиться на может.

- Да, да, хорошо, - рассеянно кивнул Огюстен, все еще находясь во власти воспоминаний. Надо же, чтобы они пришли так неожиданно и такие четкие, словно это произошло вчера... и все благодаря такому пустяку, как обыковенная, старая дверная ручка. Вопоминание было настолько приятным, что уходить отсюда расхотелось. Хотелось сесть в то кресло у камина и вспоминать еще... - Да, расплатись, Жюльетт и пойдем.

***

Через час они сидели дома на улице Комартен и строили планы заврашнего вечера. Путешествие в заброшенный домик в Булонском лесу оставило у обоих приятное воспоминание. Оставалось надеяться, что остальным он также придется во вкусу.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Сен 21, 2010 1:13 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль 1794
Париж, Тюильри
Бийо-Варенн, Колло дЭрбуа

Бийо-Варенн выругался. Слишком остро отточенное перо разорвало бумагу, перечеркнув тем самым документ, который он готовил последний час. Официальный ответ на петицию секции Неделимости, лидеров которой арестовали два дня назад, придется переписывать заново. Проще, конечно, было бы подождать до завтра и сухо ответить, что, мол, все казнены, на нет и суда нет, граждане. Но… не стоит. Не ровен час, вмешается мальчишка Сен-Жюст и или укажет на халатность дорогих коллег постфактум, или - что еще хуже – возьмет ситуацию в свои руки. Секция Неделимости – старая добрая цитадель эбертистов. Не стоит упускать возможность вернуть их симпатии… Впрочем, само слово симпатии в наши дни – нелепость и околесица, граждане. Скажем так, лучше оказать им поддержку с расчетом, что в наши, повторимся, сложные времена, эта поддержка не ровен час еще вернется.

Итак… Переписать документ.

За полночь в Комитете не было уже почти ни души – за столом в углу Колло дЭрбуа раскуривает трубку и вполголоса отчитывает секретаря. Мешать ему было сейчас не с руки – проще закончить дела и успеть поужинать с приятелем, чем присоединяться к мелкой служебной выволочке просто чтобы оттянуть момент делания одного и того же дела два раза.

- Чертово перо, - коротко прошипел Бийо-Варенн больше для себя, уткнувшись обратно в документ.

Через полчаса аккуратный ответ был готов. Пожалуй, стоит обратиться к Фукье – даже если помочь не выйдет, еще не поздно представить все как дело рук Робеспьера, которому Комитет просто не в состоянии помешать, так как тиран решил теперь действовать, не отчитываясь ни перед кем.

- Чертов тиран, - снова прошипел Бийл-Варенн, готовясь поставить под документом подпись.

Громкий вопль помешал закончить начатое. Более того – крик и чей-то спешный топот раздался настолько неожиданно, что перо повторило свою дурную шутку, снова разрезав лист бумаги чуть ли не надвое.

Бийо-Варенн мгновенно вскочил на ноги.
Восстание? Новое десятое августа? Он машинально и привычно вслушался, не стучит ли вдали набат…

- Оно! Оно! Там! Спасите! – в комнату влетел второй секретарь Комитета Общественной Безопасности, служивший у Вадье, - Граждане! Спасите! Он идет за мной! Красный человек!

Колло дЭрбуа от неожиданности подпрыгнул, едва не выронив трубку. Бумаги, лежавшие на коленях рассыпались по полу, но сейчас было не до них. Рука машинально потянулась к пистолету за поясом, но потом он вспомнил, что оставил оружие в столе. И так все косятся, да и запрет на ношение оружия в госудаственных  учреждениях вроде никто не отменил... Сердце несколько раз стукнуло в районе горла, но потом вернулось на место. - В чем дело, гражданин, черт бы тебя подрал?! - рявкнул Колло, подбирая рассыпанные бумаги. И так как с ответом гражданин медлил, то он решил поторопить: - Отвечай, что там и от кого тебя спасать? Гражданин, да ты трезвый?!!

- Д…дд… Я… - секретарь задыхался от волнения, прислонившись к захлопнувшейся двери, - Он…Он…, - наконец, человек выговорил что-то осмысленное, - Воды! Умоляю.

Бийо-Варенн поднялся, налив стакан воды и, подойдя к секретарю, резким движением вылил весь стакан ему на голову.
- Пришел в себя? – резко спросил он, - Отвечай на вопрос гражданина дЭрбуа, гражданин. Ты трезвый? Или бессознательно сейчас мутишь тут воду? – последние слова были произнесены почти угрожающе.

Человек встретился глазами с представителями Комитета, окончательно придя в ужас теперь уже перед лицом реальной угрозы.
- Граждане… Простите… Я не нарочно, - пролепетал он, - Там… В галерее… Призрак… Красный человек…

- Тише, гражданин, - хмуро глядя на задыхающегося секретаря, Колло сообразил, что что-то здесь нечисто. Чтобы взрослый человек так испугался? Что могло его так испугать? Поэтому кричать больше не стал, справедливо рассудив, что нечего делать из секретаря заику. Секретарь - зверь полезный, из-за него можно вполне недосчитаться, например, бумаг... - Не волнуйся, сейчас узнаем, зеленый там или  синий... Ты попей воды... Нет, не шарахайся, не стану на тебя лить, ты уже пришел в себя. А вот присесть не позволю - ступай в приемную. Мы запрем кабинет... Ты же тоже идешь смотреть что там, Бийо? - поинтересовался Колло у соратника.

- Конечно, - Бийо-Варенн неожиданно для себя поддержал предложение коллеги почти с энтузиазмом, - Видели мы с тобой граждан демонов, сейчас и с гражданами призраками разберемся. Аристократы, небось, эти призраки Тюильри. Вот и задумали контрреволюцию.

Перед тем, как выйти за Колло, Бийо-Варенн хмуро указал на порванный лист бумаги, перо и чернила.
- Переписывай, гражданин. За грехи демона придется тебе ответить.
Услышав о демонах, бедняга секретарь побледнел, но покивал головой.

- Ты же не веришь в гражданина призрака, Колло, - нарушил паузу Бийо-Варенн, идя за соратником по узкой галерее, - Где мы его сейчас искать будет? В зале Конвента?Или в подвале с крысами?

- А черт его знает, - сказал Колло немного подумав и прикинув в уме примерный план Тюильри. - Если секретарь шел из Бюро, то встретил своего призрака где-то между лестницей и павильоном Равенства. Хотя черт знает, куда он делся... Призрак же... Думаю, что там что-то было, за просто так человек не доходит до сердечного приступа...

- Что-то - это что, Колло? - не выдержав, фыркнул Бийо-Варенн, - Что там могло быть? Призрак твоей бабушки? Или австриячка, держащая свою голову в руках? Видели мы ту голову, что тут нового. Хотя... С чего он рехнулся, и правда непонятно, - философски заключил он, - Вот он твой павильон скоро будет. Даже крысы не шуршат. Или их тоже призрак съел?

- Призрака моей бабушки, Бийо, я бы сам испугался, - фыркнул Колло. - А австриячка... тоже мне, напугал! Нет, это будет... А почему он в красном? Призраки что, оказывают предпочтение цветам? Жаль, что Луи Капет на эту роль не подходит... Было бы весело задержать его.

- Боюсь, что если задержим, то ждут нас долгие выяснения отношений с Бюро Общей Полиции и гражданином Сен-Жюстом, который сперва удавит своим галстуком нас, а потом себя, за то, что упустил столь важную миссию, - мрачно напророчил Бийо-Варенн, - Про красный цвет этот гражданин, кстати, пояснил бы. Может, в крови этот призрак. Или какая там кровь, если призрак должен быть прозрачным? - Бийо нервно тряхнул головой, - Так, Колло. Никого тут нет. Если хочешь, давай выслеживать призрака. Вызывать демонов мы умеем, - он рассмеялся, вспомнив приемчики Ленорман, - Ну-ка, граждане Асмодей и Вельзевул, придите в Павильон Равенства! Вас вызывают великие маги из Комитета Общественного Спасения! Сам величайший некромант Колло дЭрбуа желает задать вам пару вопросов, - на самом деле Бийо терзали те же сомнения, что и его соратника, но, как и его соратник, он слабо представлял себе, что именно могло так напугать секретаря. Павильон и правда был пуст.

- Никого и ничего, - задумчиво потер подбородок дЭрбуа, оглядываясь по сторонам. Не особенно и высмотришь, конечно, в коридорах темно, лампы горят редко... - Что же, пойдем, боевой друг... И поспрашиваем потом, что за х... здесь творится. Если кто знает, конечно.

- И гильотинируем во второй раз, если понадобится, - мрачно заключил Бийо-Варенн, все еще вслушиваясь, - А пока вернемся к нашим делам, пока наш главный по Тюильри охотник за призраками не явился не ровен час сунуть свой нос в чужие дела.

- Пойдем, - согласился Колло, сожалея, что не носит с собой выпивку. Все-таки одно дело шутить, а другой - неприятно сознавать, что из-за угла на тебя может выскочить невесть что со зверской физиономией. И в красном. - Если поймаем, то не знаю, что с гадом сделаю...

- Изгонишь из него бесов, - проворчал Бийо-Варенн, - и сдашь Сен-Жюсту на опыты, пусть мальчик отвлечется от политики. В красном, ишь, - прошипел он, - Надо узнать, откуда тут ноги растут. Можешь, кто еще его видел. Все-таки вряд ли это - Австриячка, - пробормотал он уже скорее чтобы заполнить тишину, которая внезапно показалась зловещей и, ускорив шаг, догнал Колло дЭрбуа явно не меньшне него стремившегося покинуть подозрительное место.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Сен 21, 2010 1:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Июль, 1794.

Севр.

Луи Шарль, Анетт, Морис и другие.

- Понимаешь, Аннетт, я не могу с тобой согласиться. Дело в том, что искусство настоящего пирата заключается в том, чтобы не только извлекать ценности из своих сундуков, но и… но и… совершать подвиги во имя своей страны и во имя прекрасных дам. Давай руку, здесь лужа. – Луи Шарль галантно протянул ладонь и осторожно перевел девочку через небольшую лужицу. Они направлялись к опушке леса, где, по его мнению, можно было поискать старинные сокровища. Еще он обещал Аннеттперевести с птичьего языка то, что говорят птицы. И еще научить определять по веткам деревьев, где север, а где юг. Он сам поражался своему внезапно открывшемуся красноречию. Прежде он и двух слов связать не мог с незнакомыми людьми, а тут.. Наверное, действовало то, как она его слушала. А слушала она его буквально открыв рот. Шарль, конечно, признавал, что действует не совсем честно. Он понимал смысл далеко не всех слов, которые произносил, но старался не останавливаться, потому что и сам чувствовал, каким умным считает его Аннетт. Да и про птиц он, честно говоря, просто придумал. Вспомнил, что в одной сказке волшебник разговаривал с птицами – вот и ввернул. А она попросила показать, как это. А вот север и юг его научил определять Гийом. И тут Шарль радовался, что внимательно его слушал. Еще он радовался, что в доме жандарма нашлась для него чистая рубашка, и что ему позволили, наконец-то, вымыться. Идти рядом с такой красавицей грязным было бы крайне неприлично. Жандарм, кстати, оказался человеком добрым, и даже гостеприимным. Наверное, потому что не знал, что на самом деле укрывает ребенка казненного короля. Иначе быстро бы отправил его куда следует…

- Скажи, Андрэ, а ты и правда бывал в разных городах? Вот Париж, например. Мне папа обещал, что возьмет меня туда при случае. Но до сих пор случая этого не представилось. – Аннетт скромно опустила глаза. Рядом с умным мальчиком она старалась говорить по-взрослому, подделываясь под его речь.

- Конечно, бывал! – быстро ответил Шарль. Как хорошо, что она спросила именно про Париж, а не, скажем, про Марсель, где на самом деле жили настоящие моряки! – Париж очень красивый, в нем много дворцов, роскошных зданий и гильотин. Еще там все граждане счастливы. Потому что революция началась именно там. Вон взяли патриоты Бастилию – и наступило для всех счастье. Бедным гражданам достались деньги богатых. Ты ведь знаешь, что раньше в Париже был голод? – Шарль честно воспроизводил рассказ своего наставника Симона, ну, и приукрашивал немного, конечно.

- Как интересно! А вот у нас в Севре до сих пор счастье еще не совсем наступило, - честно призналась Аннетт. – У нас, конечно, тоже выгнали всех аристократов. Но до сих пор бедные живут в бедности. Но это не страшно. Ведь Париж близко, и скоро у нас тоже все будет хорошо, да?

- Конечно! Но давай я лучше тебе еще что-нибудь расскажу? Например, хочешь, прочту тебе стихи? Или…

-Нет, Андрэ… знаешь... научи меня, пожалуйста, танцевать? – Аннетт остановилась и покраснела от смущения. – Я тогда промолчала, потому что постеснялась тебе признаться. Я совсем не умею танцевать. У нас всегда считалось, что это неприлично. Но ведь это не так? Как ты сказал называется танец? Менуэт? Это единственное слово, которое я запомнила.

- Конечно! – обрадовался Шарль. В своих танцах он был уверен. В Версале он всегда смотрел, как учитель занимается с его сестрой и запоминал движения. – Это несложно. Я буду напевать музыку. И вести тебя. А ты слушайся. Ты… что случилось? – Шарль увидел, как вытянулось лицо девочки. Она смотрела назад. Он обернулся и сжал кулаки. К ним приближалось четверо мальчишек во главе с тем самым рыжеволосым парнем, которого он сегодня утром принял за слугу Жана.

- Эй, ты, умник, - деловито обратился к своему противнику рыжеволосый мальчишка, для пущей важности сунув руки за пояс. Пояс был сделан из старой сестринской шали и местами дырявый, но зато трехцветный и завязан, как у депутатов Конвента. Самих депутатов он, правда, ни разу не видел, но видел мужа своей тетки, который вернулся из Парижа и носил пояс именно так. А вот кокарда на лацкане куртки была самая настоящая. - Ну что, подозрительный... Уматывай отсюда, иначе мы отведем тебя в тюрьму. Ты на самом деле никакой не пират, а переодетый в патриота шпион, мы сразу тебя распознали. И разговаривал ты с подозрительным! Если бы был честным гражданином, разве пробирался бы сюда тайком? - в последнем Морис, так его звали, был совсем не уверен, а сказал просто так, чтобы напугать.

Шарль побледнел. Выражения лиц мальчишек не сулило ничего хорошего. К тому же, возразить ему было нечего. Откуда этот рыжий все узнал? Ведь он все сказал верно. И про него самого, и про Жана, с которым он разговаривал. Жан - аристократ. А он сам... никакой не племянник Никола. Но если начать спорить, можно только запутаться. Поэтому Шарль вздернул подбородок, как это делал маркиз Лафайетт, когда сердился на папу, и тихо произнес.

- Ты помешал нам. Уходи отсюда вместе со своими дружками.

Аннетт едва сдержала восклицание. Морис был самым сильным из мальчишек в ее округе - вечно задирался ко всем и приставал. Его отец был пьяницей и нередко колотил Мориса. Наверное, потому Морис был таким злым и вредным.

- Ты, умник, а ну прекрати! Андрэ - мой гость! И за ним, если ты хочешь знать, скоро приедет один очень важный гражданин из Парижа!

- Слышали мы бабушкины сказки! - презрительно хмыкнул Морис, не без удовольствия наблюдая, что противник, похоже, струсил. Воодушевленный этим, он крикнул, но вместо громкого, крик получился каким-то визгливым, что подпортило весь эффект: - А ну всыпем ему, граждане!

Не понадобилось и пяти секунд, чтобы на пыльной тропинке образовалась настоящая "куча мала". Кто-то кому-то засветил в глаз, а самого Мориса укусили за руку. Немедленно двинув обидчика, он понял, что попал в своего, но извиняться не было времени. Разумеется, битва закончилась победой! Только ему оторвали рукав от куртки и болело ухо, да еще пара пуговиц где-то потерялись. А один из верых соратников стонал, закрывая шишку на лбу.

- Тащи девчонку! Отведем ее домой и расскажем, чем она тут занималась! - крикнул один из друзей Мориса. Аннетт завизжала.

- Ты что, обалдел, у нее папаша - жандарм! - заорал второй. Он с удовлетворением наблюдал за поверженным врагом, который пытался подняться, вытирая рукавом порванной рубахи кровь, которая лилась из разбитого носа. - Морис, что делать-то будем? - все трое уставились на командира.

- Заставим его сознать в том, что он - английский шпион! - сказал Морис. Эта идея понравилась ему и он даже чуточку в нее поверил. Эх, хорошо было бы связать злоумышленника (для этого как раз бы сгодился пояс) и отвести в жандармерию! И получить наргаду! Только нельзя. Пртивная кривляка Анетт и так визжит, а папаша у нее жандарм, это верно. Но ничего, признания будет достаточно. - Эй, ты, сознавайся и выдавай все свои тайны! А то опять всыпем!

Шарль попытался посмотреть на врага гордо и с вызовом, но получалось слабо. Один глаз заплыл, из носа лилась кровь, и все тело болело так, что просто лечь и умереть на месте. Силы давало тоько присутствие здесь Аннетт. Только от мысли про то, что она видела его позор и то, как он не смог ее защитить, хотелось провалиться сквозь землю. Никогда в жизни он не сможет больше смотреть ей в глаза. И никогда не вернется обратно. Лучше уйти в лес и умереть там от голода, чем предстать перед Гийомом в таком виде. Он так и остался маленьким и слабым. А его взрослые друзья верили в него и, может быть, даже уважали. Лучше погибнуть в неравном бою. Какая теперь разница.

- Свои тайны я унесу с собой в могилу, - ровным голосом сказал Шарль. - А ты, тупое рыжее отродье, будешь гореть в аду вместе со своими бандитами. - Шарль вытер рукавом нос и приготовился к новым ударам. Ну вот и все.

Морис некоторое время чесал в затылке и радумывал, что делать дальше. Поверженного противника добивать не интересно, связанным в город его не отведешь, а каяться он по доброй воле не собирается.

- Так как ты проиграл, то не вздумай больше появляться в нашем городе, - придумал он, хотя дальше фантазия не шла. - Потому что ты - английский шпион и разговариваешь с подозрительными. А всех подозрительных изгоняют, ясно тебе?

Противник не отвечал и Морис, гордо вскинув голову, направился вниз по тропинке, думая, как бы наградить хромающих рядом соратников.

Аннетт провожала мальчишек взглядом, пока они не скрылись из виду. Очень хотелось подойти и пожалеть ее нового знакомого мальчика, которого так жестоко поколотили. Но она не представляла себе, как к нему подойти и что в таких случаях надо делать. А взгляд у него стал очень несчастным. Она подошла и неловко погладила его по руке. - Очень больно, да?

Шарль вздрогнул. Провалиться сквозь землю. Да, это единственный выход. А потом, если все-таки он доберется до Парижа, вырасти, вернуться и отомстить каждому из них. Ведь, скорее всего, они станут преступниками. Пожалуй, придется отказаться от мечты стать капитаном и плавать в дальние страны. Он попросит Гийома, чтобы тот взял его работать сыщиком. И когда-нибудь вернется сюда. разыщет этих четверых и накажет. А если они не будут преступниками, то вызовет их на честный поединок. По одному. Очень не хотелось смотреть на красавицу Аннетт. Но нельзя же глупо молчать!

- Мне уже не больно, Аннетт. Пойдем, я провожу тебя домой. - Шарль старался говорить уверенно, но получалось не очень хорошо. Он медленно побрел вперед, опустив голову. Когда они дошли до деревни, остановился. Дальше пути нет. - Иди, Аннетт. Со мной все будет хорошо. Сейчас мне нужно уехать. А ты - самая красивая девочка на свете. И разные аристократки, которые умеют танцевать, тебе бы завидовали. - Шарль не знал, что еще сказать. Да и стоять было трудно. Он повернулся и пошел прочь в сторону леса.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3 ... 33, 34, 35, 36, 37  След.
Страница 34 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group