Вампиры Анны Райс

[Дана]

Магниевая вспышка горькой памяти: ты впервые нерешительно ступаешь в эту комнату – совсем ещё кроха, круглые колени торчат из-под платьица, пальчики оставили на ручке двери потный отпечаток. И тут же мать – визжащая фурия с блестящим кремом на носу и в дурацких папильотках – настигает, впивается когтями, тянет прочь, и засаленный капот хлещет по её кривым ногам, слюнявые слова брызжут тебе в покрасневшее, растерянное личико, и ты следуешь за ней – оцепеневшая, подавленная, жалкая. Тебе хочется крикнуть «Нет!», хочется вернуться назад, в эту комнату, где кто-то ждёт тебя, зовёт – но ты не можешь. Ты идёшь – безропотная белая овечка – не смея даже обернуться.
Это комната моего брата, сказала мать. Он умер.
После ты вновь приходила сюда – снова и снова. Приходила, нарушая суровый запрет, совершая преступление против Бога-отца – твоего деда, Бога-сына – отца и Святого духа – матери. Впрочем, это преступление не было единственным. Их было не счесть. Преступлением было смеяться, преступлением было слишком быстро бегать и слишком громко говорить; держать вилку в правой руке; сидя за столом, украдкой скинуть туфельки; преступлением было позабыть сказать «спасибо» или «пожалуйста», не помолиться перед сном, закричать посреди ночи от кошмарного сна. Вся твоя жизнь была узенькой тропинкой, ограниченной с обеих сторон колючей проволокой предписаний и запретов.
Но только это преступление ты совершала сознательно, только этот запрет нарушала не по небрежности или недомыслию. Ужасаясь самой себе, собственной порочности, раз за разом ты ватной рукой поворачивала ключ и проскальзывала внутрь, почти желая быть пойманной, почти молясь о справедливом наказании. Но что-то неизменно хранило тебя – что-то или кто-то. Ни звука. Ни шороха. Только собственное сердце, разрывающее грудь.
Ты входила, ты садилась на постель – такую мягкую, роскошную в сравнении с твоим спартанским ложем, увенчанным тонким блином подушки.
Это комната моего брата, звучал голос из сумрака прошлого. Он умер.
Умер. Тебе нравилось это короткое слово. Оно звучало как вызов. И ты повторяла его – беззвучно, одними губами: Умер! Умер!
Умер – значит, его уже нет? Нет здесь, в этом доме? Значит, он сейчас где-то далеко, где ему хорошо?
Ты лежала на кровати – неподвижно, словно сама была мёртвой. Ты смотрела на портрет красивого мёртвого юноши. На его презрительно сверкающие карие глаза, на пышные огненно-рыжие волосы. Твои волосы почти такого же оттенка, но тугие длинные косы душат их огонь, превращая в нечто тусклое и невразумительно-коричневое.
Он был таким молодым, повторяла ты мысленно. Таким красивым. И он умер.
Как он умер – этого мать тебе не сказала. Позже, намного позже ты поймала шёпот горничных в облаке пыли от метёлки из перьев. Несчастный случай, бормотали они. Или? Отец застал его в постели с младшим садовником. Он упал и насмерть расшиб себе голову. Конечно, это был несчастный случай. Конечно. Нервный смех. Взмах метёлочки по полированному дереву. В этот миг они заметили тебя и затихли, съёжились, рассеялись пылью.
И вот ты снова лежишь на постели – на его постели, на той самой постели. Ты ощущаешь себя слабой и беспомощной. Ты думаешь о том, что тебе уже семнадцать лет, и дед, непогрешимый Бог-отец, чья воля всемогуща, чей гнев смертоносен, вот-вот распорядится твоей жизнью, как когда-то – жизнью твоей матери. Он найдёт тебе мужа, введёт тебя в церковь – безвольную, разряженную куклу - и, стоя перед алтарём в вялом полусне, ты захочешь сказать «нет», но ты не сможешь.
Ты не сможешь, и ты это знаешь.
Глазами, полными бессильных слёз ты смотришь на портрет, в его глаза – глаза того, кто мог сказать «нет». Он мог сказать «нет» даже ему – своему отцу, твоему деду. Это слово последнее слетело с его губ – окровавленный плевок, предсмертное проклятие, финальный вызов…
Ты представляешь его мёртвое лицо – белое, как у изящной греческой статуи, сброшенной наземь обезумевшим фанатиком, и всё-таки прекрасной. И кровь на этом полу. Огненная кровь в огненной прекрасной шевелюре…
Закрой глаза, и в сладкой полутьме ты услышишь мой голос.
Если ты не можешь сказать «нет» - скажи «да». Скажи «да» мне, моя радость; мне, а не чужому грубому мужчине.
Послушай: где-то высоко, в кудрявых белоснежных облаках ангелы играют золотым мячом. Скажи «да» - и отправишься к ним.
Покинь этот дом, где ты заперта, точно в гробнице, покинь это бренное тело, этот суетный мир, который так безжалостен к тебе. Робкая душа, кроткая голубка, маленькая девочка, которая не может сказать «нет». Улетай прочь, прочь от этой суровой юдоли житейских скорбей. Там, далеко, в светлом краю, где царят доброта, невинность и нежность, никто не принудит тебя, никто не обидит, не попрекнёт.
Скажи «да» - и ты будешь свободна. Навеки свободна от тела, от жизни, от мира, от отца и от матери. И от него – седого патриарха, чьи волосатые жирные пальцы готовы вот-вот скомкать тебя, как восковую фигурку.
Скажи «да» - и уйдёшь навсегда.
Ты согласна?
Да…
И она ушла - так спокойно и так безропотно. Ни стона, ни даже последнего вздоха. Ничего. Только кроткая блаженная улыбка на губах.
И в этот же миг я вошёл в её тело.
Сердце снова забилось, и кровь понеслась алым торнадо по венам и артериям.
Я вновь ощущаю себя. Ощущаю эту юную плоть, полную сочной сияющей жизни. Эту нежную кожу. Эти крошечные груди и узкие бёдра. Эти томные ресницы на щеках.
Я поднимаюсь с постели. Рывком расплетаю тугие твёрдые косы, и пышная грива рыжих волос падает мне на плечи.
Я подхожу к зеркалу и вижу в нём себя. Свои глаза. Они голубые, не карие – и всё же это мои глаза.
Глаза того, кто отвечает «нет».
Но сейчас я восклицаю «да!», восклицаю снова и снова. «Да» жизни, «да» этому телу, «да» всему миру, который у меня украли, но который мне удалось вернуть.
Я улыбаюсь. Я смеюсь. Я хохочу. Я живу.
На мгновение – ускользающей тенью – промелькнула последняя мысль о ней, о печальной девочке, которая не могла сказать «нет». Где она сейчас? Исчезла без следа, как предрассветный туман, или стала новым беспокойным обитателем запретной комнаты? Или, быть может, в паутине моей сладкой лжи была хоть крупица правды, и она сейчас где-то далеко – в ином мире, где ей хорошо?
Я не знаю. И, по правде говоря, меня это нисколько не волнует.
Я бросаю последний взгляд на свой портрет – и навеки покидаю эту комнату.
Танцующей походкой я спускаюсь по лестнице и думаю о том, кто сидит в своём кабинете, несокрушимый, точно скала, и безжалостный, как древний рок. Я представляю, как открою дверь – без стука, что строжайше запрещено – и подойду к его креслу.
Он поднимет голову и посмотрит на меня.
И увидит мои глаза.
Он узнает мои глаза.
О, да. Он узнает мои глаза.


+RB

[Lessja]

В середине слишком много уговоров "сказать "да", отчего возникает ощущение затянутости, возможно, стоит немного сократить, но в остальном очень живо и многопланово. С одной стороны, это мистический рассказ, жутковатый. С другой - философское рассуждение о "да" и "нет", а также о правилах.
И очень живые и объёмные персонажи, которых в подобных рассказах весьма сложно "увидеть".
Дана, Вы супер! =)

[muse]

А мне понравилось. Всё понравилось. У нас еще один Автор. Это безмерно радует.
Сюжет рассказа не нов. Но способ подачи, атмосфера - великолепны!

[Дана]

RiotBlonde, muse, благодарю за столь высокие оценки!

[Дана]

Кстати, если кого-то заинтересует моя книга – обращайтесь, милости прошу.
Дело в том, что у меня там, кроме рассказов, есть и большие вещи, кои выложить на форуме вряд ли возможно.

[Lessja]

Дана, было бы, конечно, интересно. Но пока просить не стану, поскольку пока прочитать времени не будет точно. Но буду иметь в виду. Надеюсь, Вы здесь надолго =)

[Dahlia]

Очень люблю мистику и красоту, которые в словах сливаются в одно целое. Очень гармонично. Невероятно красиво ))