Вампиры Анны Райс

[Дана]

Волки терзают свежее мясо – алое, дымящееся, жаркое. В глазах простирается пустыня. Пустота. Бесконечность песка и неба. Шрам луны и слепое убийственное солнце. Жизнь там иссыхает до хрустящей оболочки и рассыпается пылью. Ветер уносит. Ветер заметает следы. Остаётся песок. Небо. И пустота.
В волчьих глазах так же пустынно. Там нет ни жестокости, ни сострадания. Нет и в помине того, что люди лелеют и превозносят, именуя душой.
В волчьих глазах есть пустота – и голод. Неутолимый зияющий голод.
Эти волки мои – так же, как руки, что дают им мясо или глаза, ловящие их безличные взгляды. Глаза против глаз. Звериные против моих. Бездушные против бездушных.
Когда-то, кружа по лабиринтам преисподней, я подобрал их – осиротевших волчат, серые сгустки голода и одиночества. Я выкормил их сырым мясом и собственной памятью, их одиночество стало моим. И теперь они неизменно со мной – неотступные тени с алчущими чуждыми глазами.
А быть может, и нет никаких волков. Лишь я. Лишь мои сны, претворившиеся в плоть, терзаемую голодом. В окружении волчьих теней я иду по сожжённому лугу на запад – туда, где светит чёрное солнце, и где ждёт меня Изабель – прекрасная безжалостная дама, чёрная мадонна. Огненный нимб негасимо горит над её головой, из тонких запястий вяло сочатся липкие нити. Из них она ткёт паутину, багряный покров – то ли подвенечный, то ли погребальный. Не всё ли равно? Для нас с Изабель это одно.
Она меня ждёт, неизбежная и терпеливая. Ждёт нашей предсказанной встречи.
Мои мысли лениво извиваются чёрными угрями в мутной ржавой воде. Лицо Изабель то всплывает к поверхности, то снова уходит на дно. Изабель подождёт. Она может ждать вечно. А я не спешу.
Волки окончили трапезу. Но голод был тут, он не ушёл. Они закружили вокруг хороводом серых лоснящихся тел. В этой комнате слишком много зеркал. И кажется, будто в ней мечется, алчно сверкая зубами, глазами, когтями, целая стая волков, готовая вырваться прочь и опустошить весь город.
Возможно, это и так. Но волки надёжно заперты здесь. В моём доме.
Или в моём теле?
В дверь постучали.


На пороге стояла юная женщина. Девушка. Девочка. Тёмные волосы, шляпка, улыбка. Я видел её смазано, нечётко - сквозь мутную ржавую воду, где лицо Изабель всплывало меж нами полупрозрачной медузой.
- Ты меня не узнаёшь?
Я покачал головой. Ужи безразлично плескались в чёрной воде, лицо Изабель появлялось из ниоткуда, а руки мои пахли мясом и волчьей слюной.
- Это же я…, - она назвала своё имя, но имя упало в багряную воду, рассыпаясь и загнивая – ненужное, мёртвое.
-Я так рада, что тебя нашла. Ты не помнишь, как мы играли когда-то? В детстве? Как мы были счастливы..
Детство. Счастье. Чужие слова на чужом языке. Там, где светит чёрное солнце, не лепечут о счастье – там шипят по-змеиному, рычат и воют.
- Ты не помнишь меня?
Я не помню тебя. Ты сожжена, похоронена, как и всё моё прошлое, всё, что ты называешь нелепым бессмысленным словом «детство». Я не был ребёнком. Я вышел из мёртвого чрева моей Изабель и принял крещение смертью в фаянсовой ванне, где стыла вода, равнодушно баюкая скользкое тело.
- Можно войти?
Я молча посторонился.
Тёмные волосы. Шляпка. На ней было белое платье.
- О, как же здесь… - закусила губу.
Да. Здесь омерзительно. Грязь, запустение. Мои вечные спутники – как отражение в разбитом зеркале, скалящее зубы. Как волки.
Это не дом, дорогая, а прибежище унылой тени на запущенном кладбище. Склеп моей памяти, где разлагается мальчик, который играл с тобой и целовал твои пухлые щёки и отнимал твою куклу… Именно так это было, не так ли? Так мило. Так идиллично. И тошнотворно банально. На мне, моя радость, без счёта того, что люди считают грехами – но я никогда не был банальным. Возможно, поэтому я не последовал за Изабель; вскрыть себе вены в свой день рождения и умереть в объятиях любовника… если подумать, какая банальность.
Впрочем, сейчас это не важно. Чёрное солнце сожгло всё дотла. Изабель меня ждёт – не капризная девочка-самоубийца, а моя тень, моя тёмная мать, сестра и жена. Но она подождёт. Впереди мой выжженный луг. И волки. И голод в глазах – волчьих или моих?
А ты, моя девочка… Ты теперь точь-в-точь та твоя кукла – гладкая, белая, шёлк и фарфор, в шляпке и локонах. Твой мальчик иссох и кормит червей – где-то внутри этого склепа – моего красивого тела. Я ведь всё так же красив, не так ли? Иначе бы ты давно уже сбежала.
Беги, дорогая, беги. Изабель ненавидела кукол.
Тёмные локоны. Белое платье. Когда-то мы с ней играли в жениха и невесту.
Она повторяла – снова и снова – мотылёк, мельтешащий назойливо возле лица:
- Ты помнишь…
- Я помню.
Я привлёк её ближе и развязал на ней пояс – белую ленту. Завязал ей глаза и закружил как волчок.
Я помню, моя дорогая. В детстве мы часто играли в жмурки. Давай поиграем сейчас?
Она хохотала. Шляпка слетела волос. Я отступил, она тут же шагнула прямо ко мне. Я не дышал, но она шла всё так же уверенно. Неизбежная белая тень. Невеста, бабочка, кукла.
Её руки сплелись вокруг моей шеи – невесомые, тёплые. Белая лента скрывала глаза. Она тихо смеялась, дрожа – то ли от страха, то ли от радости. Осторожные пальцы вслепую ласкали моё лицо.
И в этот момент появились волки.
Волки ступали беззвучно – она их не слышала, глупая девочка. Один за другим они подходили, кружили, слегка припадая к земле.
Где-то моя Изабель бесконечно тянула алую нить из рассечённых запястий. Глаза её были пустыми – как у волков. Как у меня. Над нею пылало чёрное солнце.
Изабель подождёт.
Но волки ждать не хотели.
Я обнял невесту и поднял на руки. Шёлк повязки холодил мне веки. Шепчущие губы коснулись щеки. Она говорила мне что-то – но я не слышал. Волки столпились вокруг. Они ждали.
Я нагнул голову и прокусил её шею.
Затем осторожно, словно боясь повредить, опустил её тело на пол. Такое же тёплое. Такое же белое. Только в алой мантилье, ниспадавшей на плечи и грудь.
Волки сомкнулись над ней - словно серые волны, затопившие белый песок.
Всё сбылось, моя маленькая девочка-невеста. Ты так красива в алом подвенечном платье. Это твой свадебный пир – только взгляни, красное вино льётся рекой. А это твоё брачное ложе, запятнанное девственной кровью.
Усни на нём, моя девочка. Усни навсегда. Спи, невеста, сестра моей юности, белая тень, призрак из прошлого. Спи рядом с мёртвым маленьким мальчиком, давшим тебе обещание, которое пришлось выполнить мне.
Спи сном невинности – вместо меня. Ибо я спать не могу.
Ночь за ночью я неизменно иду по сожжённому лугу, на запад, где светит чёрное солнце. И где ждёт Изабель.
…Волки терзают свежее мясо – алое, дымящееся, жаркое. В их глазах нет ни жестокости, ни сострадания – только голод, бездонный и бесконечный.
А быть может, и нет никаких волков…


RB