Список форумов Вампиры Анны Райс Вампиры Анны Райс
talamasca
 
   ПоискПоиск   ПользователиПользователи     РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Тайна святого Ордена. ВФР. Режиссерская версия.
На страницу Пред.  1, 2, 3, 4 ... 35, 36, 37  След.
 
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 12:39 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Париж, февраль 1794.

Комитет Общественного Спасения, потом - дом Эбера.

Барер, Бийо-Варенн, Эбер.

Снова донесения из армии. В отличие от остальных коллег по Комитету, исключая Робеспьера, Барер не ездил в миссии. Зато от других членов Комитета донесения поступали каждый день. Не хватает сапог..еды… побед. А ему еще писать ответ в Англию, горделивый и несколько напыщенный. А прямо с утра – бегом в Конвент, излагать позицию Комитета по новым репрессиям.

- Ты видел, Бертран? - Бийо-Варенн был не похож сам на себя.

- Видел тебя поужинавшим в срок? – Барер знал, что ему покажут сейчас, но решил не менять обычной линии поведения

- Смотри, - Бийо-Варенн не стал тратить время на представление и сунул ему на стол отвратительный набор карикатур. Сам Бертран был изображен безумным оратором, вскидывающим голову к небесам. Это, пожалуй, был самый мягкий гротеск на остальных ленов комитета. А еще были дантонисты…

Барер оторвал взгляд от бумаг.
- И кто, ты думаешь, за этим стоит?

- Не знаю, - Бийо-Варенн был взволнован. Даже слишком явно для члена Комитета, - Бертран, я всегда выступал в защиту эбертистов, ты же знаешь. Но после такого вероломства…

- Ну после такого вероломства, Эберу путь – на гильотину, - меланхолично заметил Барер, снова уткнувшись в бумаги, - Надо же чем-то смазывать колеса Революции.
- Так ты тоже думаешь, что это – Эбер?, - полуутвердительно заметил Бийо.

Барер оторвал снова голову от бумаг.
- У меня здесь странные сведения от агентов из Англии. И я не зря упомянул иностранных шпионов в Конвенте. Но если ты настаиваешь, Бийо – да пошли и спросим у Эбера. Вы же с ним старые приятели, - с чуть нехорошей на секунду полуулыбкой заметил Барер и поднялся с места.

Даже свежеиспеченный мясной пирог не лез в горло. Перед пирогом была говяжья вырезка, которая осталась почти несъеденной. Маргарита унесла блюдо, чуть не плача, и Жаку Эберу пришлось полчаса уверять дорогую супругу в том, что она тут не причем – все было очень вкусно, и что он здоров – просто аппетита нет. Робеспьер сегодня не явился на заседание. Сен-Жюст явился с темными кругами под глазами и молчаливый. Новости от осведомителей поступали тревожные – говорили, что в дом Мориса Дюпле, где до недавнего времени жил Робеспьер, пришли жандармы во главе с Сен-Жюстом, и до утра беседовали с членами семьи. Покушение не удалось… О последствиях можно было только догадываться.
После заседания Эбер заглянул домой поужинать и планировал отправиться в редакцию, чтобы немного еще поработать. И тут – неожиданные гости. К члену Комитета Бертрану Бареру Эбер относ ился с подозрением – от этого человека можно было ожидать чего угодно. Бийо-Варенн всегда поддерживал Эбера, но его странная дружба с Барером не делала ему чести. Эбер порадовался, что успел поужинать. Не пристало демонстрировать всем кому ни попадя всю эту роскошь.

- Добрый вечер, граждане, - начал он вежливо. – Чем обязан?

- Добрый вечер, Жак, - Резко произнес Бийо-Варенн и, не дожидаясь приглашения, зашел в дом, втайне жалея, что они с Бертраном явно безвозвратно опоздали на ужин. Возможно, это изначально было пустой затеей – в конце концов, полиция – это сфера Сен-Жюста, но Бийо стало интересно, не сошел ли Эбер окончательно с ума, о чем уже поговаривают. Будет жаль, если столь преданны сторонник террора будет побежден «умеренными» - да еще и столь глупо подставившись.

Барер вошел следом за Био-Варенном, вежливо улыбнувшись Эберу и чть поклонившись его супруге.

- Гражданин Эбер, мы с гражданином Бийо-Варенном собирались поужинать в Вашем районе, но решили отложить это увлекательное занятие ради не менее увлекательной беседы. Мы пришли с миром, не беспокойтесь, хотя, конечно, мир и война – понятия относительные, и мирный разговор не отменяет борьбы за интересы Республики. Пригласите нас в гостиную или составите нам компанию в ближайшее таверне за ужином?, - Барер не сомневался в выборе Эбера, но считал необходимым предложить его для проформы.

- Таверна - это замечательно, но не располагаю временем, граждане, - сухо ответил Эбер. - Работа, работа прежде всего. Может быть, вы хотите кофе? - Маргарита, дорогая, организуй, пожалуйста, кофе для наших гостей, - крикнул он супруге.

Бийо и Барер не удержались от того, чтобы голодно переглянуться. Естественно, Эбер предложит поговорить у него дома, но видимо страх признаться в наличии муки победит в нем любые мысли о том, чтобы хоть чем-то угостить поздних гостей.

- Благодарю за кофе, любезно начал Барер, - Но давайте к делу.

- Жак, - резко продолжил Бийо, - Что это?, - он выложил на стол несколько карикатур на дантонистов и членов Комитета Общественного Спасения.

Эбер взглянул на картинки и хмыкнул. - Карикатуры, Жан. А ты не понял? И недурственные, должен сказать. Хотя вот на этой я бы немного подрисовал гражданину Сен-Жюсту нос - он у него стал слишком длинным.

Барер улыбнулся:

- Пошли, Жан, мы услышали, что хотели. Зря ты сомневался – гражданин Эбер признался, что одобряет появление подобных карикатур, кстати, как две капли воды похожих на иллюстрации на страницах «Пер Дюшен». И только не вполне удачная работа художника заставляет его сердце печалиться, - *Идиот*, - подумал он про себя, - *Это твой последний шанс, а ты сам прыгаешь в могилу. Но мертвые не возвращаются, если ты не в курсе*

- Стойте, - нахмурился Эбер. - Как мне понимать ваши речи. гражданин Барер? Мы с вами не в дипломатической миссии, и не стоит играть словами. Я сказал то, что сказал - позволил себе пошутить над конкретным рисунком. Я должен был покраснеть, так что ли? Где вы услышали слова одобрения? И причем тут моя газета? Эти рисунки не имеют к "Дюшену" никакого отношения.

- С ума сошел что ли, - заметил Бийо-Варенн, - Или ослеп? Вглядись в рисунки, Жак.

- У Вас ведь есть дома номера «Пер Дюшен», - вежливо ответил Барер, - Давайте сравним иллюстрации. Если наше с коллегой беспокойство окажется напрасным, мы с радостью принесем извинения и уйдем ужинать – ночью предстоит еще много работы.


- Вы что хотите сказать, что это я нарисовал? - ахнул Эбер и побелел. - Да что вы несете? Я этого не делал. Откуда вы взяли это дерьмо?

- На парижских улицах, Жак, - ответил Бийо, - Черт тебя побери, Эбер – главный апологет террора, заканчивает тем, что рисует идиотские карикатуры – и не только на модерантистов, но и на Комитет.

- Мы ничего не утверждаем, гражданин Эбер, - не меняя вежливого тона проговорил Барер, - Просто Жан хотел разобраться, а я вызвался составить компанию. Внутренняя полиция – это не к нам с ним. Не стоит так нервничать… если, конечно, автор – не Вы…

- Я не автор! - заорал Эбер. - Меня подставили! Я не знаю, кто это нарисовал! Спасибо, дорогая, кофе можешь поставить на стол. - Эбер проводил взглядом удаляющуюся супругу и продолжил, когда за ней закрылась дверь. - Чего вы хотите от меня, граждане? Признания? Или ответа, что я этого не делал. Так вот, я этого не делал.

- А кто? – быстро спросил Бийо-Варенн.

- Ладно тебе, Жан, - мягко сказал Барер, - если гражданину Эберу угодно считать нас врагами, требующими признания, то пойдем лучше отсюда. В конце концов, он едва ли даже может предположить, кому может быть выгодно так его подставить – если мы даже поверим, что это не он. А кофе у Вашей супруги неплохой.

- А вы можете это предположить, гражданин Барер? - понизил голос Эбер.

- Откуда мне, - мягко улыбнулся Барер, - мое дело – внешняя политика, гражданин Эбер, Вы же знаете. То, что я делаю доклады по ситуации и в Париже – заслуга моих коллег, не моя.

- Жак, - вступил снова Бийо-Варенн, - Если бы Бертран мог сам назвать заказчика карикатур, мы бы здесь не сидели, верно? Мне кажется или ты стал забываться. Не забывай, террор – великолепное оружие против излишне забывчивых патриотов.

- Полно, Жан, - примирительно заметил Барер, допивая кофе, - Гражданин Эбер наверняка поделится с нами своими предположениями, я просто уверен.

- У меня нет предположений, - медленно проговорил Эбер. - Мне надо подумать. Я первый раз вижу эти рисунки.

- Учти, Сен-Жюст не так доверчив, как мы, Жак, - прямо сказал Бийо, в чье голосе звучало неприкрытое предупреждение.

- Вместе с тем, если у гражданина Эбера нет мыслей о том, что это мог сделать – мы тое ничего сделать не можем, Жан, - снова вступил Барер, - В конце концов, действительно, уверен как не далее чем завтра начнется расследование и истина выплывет наружу. А настою на проведении такого расследования я сам. В такое время, как наше, престиж правительства должен быть незыблем. Вы согласны, гражданин Эбер?, - мягко поинтересовался он у собеседника.

Эбер выругался. - Чего вы хотите, Барер?

- Жак, думай, что говоришь, - с нажимом повторил Бийо-Варенн, - Или ты пьешь так, как говорят слухи, и уже не можешь отличить предупреждений от угроз?

- А я, пожалуй, хочу еще кофе, - закончил речь соратника Барер.

- Я не пью, - отчеканил Эбер. - Я правильно понял, Барер, что вам нужны имена тех, кого я подозреваю? И в случае, если я назову их, я могу расчитывать на вашу поддержку в Комитете?- Дорогая, еще кофе нашим гостям, пожалуста!

- Гражданин Эбер, прошу прощения, - заметил Барер, - Но не могу не отметить, что во-первых Вы почему-то – о, уверен, по простому недопониманию, - весь вечер обращаетесь ко мне, как будто бы хотите обвинить во всей интриге лично меня, который, пользуясь простотой и доверчивостью своего коллеги Бийо-Варенна, пришел шантажировать Вас. Я не занимаюсь внутренней политикой – тот же Бийо имеет к ней больше отношения, чем я. То касается поддержки в Комитете… Вы знаете, я не торгуюсь – это раз, и два – как я уже заметил Вам, у меня мало и сведений и влияния по внутренним вопросам, - Барер пожал плечами.

- Так что же, Жак? – спросил Бийо, - Меня ты значит совсем со счетов списал? Или считаешь, что вслед за тобой рухну в пропасть и я? Не дождешься.

- И, кстати, - продолжил Барер, - как правильно намекнул коллега Бийо, будет верно заметить, что содержание наше беседы будет завтра изложен на заседании Комитета, чтобы нас с Жаном не обвинили в попытках вести собственные игры за спиной коллег.

Эбер перевел глаза с Бийо на Барера. - Я отказываюсь понимать, чего вы от меня хотите, граждане. Вы пришли спросить у меня, не я ли автор карикатур? Я говорю - нет, я не рисовал их. Дальше следуют намеки, суть который для меня остается загадкой.

- Ладно, - пожал плечами Барер, - время позднее, а мне еще составлять утренний доклад в Конвенте от имени Комитета. Если у гражданина нет предположений, кто это мог сделать – то их нет. Я считаю, что в этом нет ничего страшного для нас, Жан. Все, помимо доклада меня дожидаются депеши Питта. Пошли, Бийо, пошли.

Бийо презрительно хмыкнул.

- А карикатуры пусть остаются тебе, Жак. Приятного вечера, - Он поднялся вслед за Барером.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 12:50 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Кабинет в тайной жандармерии, затем - дом Дюпле

Сен-Жюст, Морис Дюпле

Сен-Жюст прошелся по кабинету и взглянул на Мориса Дюпле выжидающе. Сегодня к полудню он получил списки и адреса всех потенциальных клиентов столяра, и второй час пытался вытянуть из старика хоть какую-нибудь полезную информацию. На просьбу рассказать о ком-либо из этих людей, он получал неизменное: «Это честный гражданин, я знаю его довольно давно». Старик находился на грани нервного срыва, и чисто по человечески его было жаль. Дом Дюпле всегда был гостеприимным и теплым, Сен-Жюст любил бывать там, потому что неизменно получал у Дюпле теплый прием и горячий ужин. Эта семья была, казалось, самой добродетельной в Париже и с честью несла свою ответственную долю «дома Робеспьера». Но сейчас было не до личных симпатий.

- Гражданин Дюпле, я еще раз напоминаю вам о том, что в вашем доме была приготовлена отравленная пищу, предназначенная для гражданина Робеспбера. И с ваших интересах напрячь свою память, пока все члены вашей семьи не оказались на эшафоте.

"Беседа с Сен-Жюстом - самый короткий путь на эшафот". Когда-то он  осуждал тех, кто так говорил, а говорили многие, так как высказывание было довольно популярно в народе. А сейчас с ужасом понял, что в каждой шутке есть доля правды. При условии, что это можно назвать шуткой. Он совсем запутался, хотя и думал о том, кто мог бы совершить столь низкий поступок - подсыпать в пищу яд. Обвинить недруга или просто первого попавшегося? Нет, так нельзя.  - Я не могу вспомнить всех, кто был в тот день в моем доме, - повторил Дюпле, кажется, в тысячный раз. - Как раз в тот день я получил много заказов... Но клянусь, что никто из моей семьи никогда не посмел бы...

- Черт возьми, Морис! - рявкнул Сен-Жюст, резко пересек комнату и сел напротив старика. - Послушайте. Давайте начнем с начала. Посмотрите, я убираю протоколы. Вот, убираю в стол. Я не буду делать никаких пометок. Просто разговор. Считайте, что я хочу поговорить с вами, как с челвоеком, который может помочь расследовать запланированное врагами революции убийство моего друга Максимильяна. Ведь он и вам не чужой человек. Я знаю, как глубоко ваша дочь переживает его отъезд. Знаю, что она делала попытку вернуть Максимильяна и носила ему продукты сама, но он не захотел вернуться. Поинмаете, Морис, убийство мог задумать любой человек - как контрреволюционер, так и простая кухарка, не в добый час увидевшая слезу на глазах вашей дочери. Вы понимаете. о чем я? Поэтому прошу вас, перестаньте думать о том, что любое названное вами имя повлечет за собой чью-то смерть. Я действительно хочу разобраться а не просто найти, на кого свалить это дело.

Морис Дюпле поборол желание закрыть уши и неслушать ничего  из того, что говорит сейчас Сен-Жюст. Оказывается, его дочь ходила к Робеспьеру! И ничего не сказала... И была опечалена его отказом... Вот значит... С трудом верилось, что Элеонора ходила куда-то, унижалась, просила. А если предположить, что правда? А если предположить, что она сильно обижена? Сначала его охватил ужас, а потом - паника. Возможно, Элеонора настаивала на том, чтобы ее имя было внесено в список, потому... Додумать эту версию он боялся - слишком страшной и кощунственной она была. - Я действительно никого не помню, - тихо сказал Дюпле. - Никто из них не показался мне подозрительным, да и я был слишком занят, чтобы обращать внимание на всех, кто заходил в дом.

- Скажите, Морис, в вашем доме хранятся яды? - неожиданно переключился Сен-Жюст. - Многие используют некотоыре опасные для здоровья химические препараты лдя, скажем, травли крыс.

- Хранятся, - так же тихо сказал Морис. - Мышьяк. Мы травим им крыс.

- Давайте съездим и посмотрим, все ли осталось на своих местах? - мягко поинтересовался Сен-Жюст. Он видел, что разговор со старым Дюпле ни к чему не ведет. Но хотелось поставить точку. Если они хранят яд в доме, надо действтилеьно проверить.

***

Ключ от старого, обитого медными гвоздями сундука нашелся не сразу. Пришлось переставить всю посуду в буфете, прежде чем он нашел его в старой чашке. - Здесь. Здесь мы храним яды, - Морис Дюпле открыл сундук и замер, больше всего желая провалиться сквозь землю - там было пусто. Он ведь точно помнил, что яд был в зеленой стеклянной бутыли с широким горлышком. Точно помнил, что эта бутыль стояла рядом с купоросом. А теперь... Сосуд с купоросом, впрочем, тоже исчез. - Здесь его нет, - спокойно констатировал очевидное Морис Дюпле.

- Так... - глаза Сен-Жюста потемнели. Он выглянул за дверь. Мимо бежала служанка Дюпле. - Катрин, зайдите, пожалуйста, - позвал ее Сне-Жюст. - Скажите, кто из членов вашей семьи заведует ключами от сундуков и закрытых шкафов?

- Элеонора, - с готовностью ответила служанка. Ее трясло от ужаса, слова застревали в горле, но уж очень не хотелось показаться полой дурой перед этим красивым монтаньяром. Она всегда старалась произвести на него благопричтное впечатление. Конечно, он никогда не обратит на нее внимания - еще бы, он такой молодой и симпатичный, что любая женщина с радостью пойдет с ним хоть на край света, но можно хотя бы достойно отвечать на вопросы.

- Спасибо, Катрин. Продолжайте работать. - произнес Сен-Жюст и, когда за служанкой закрылась дверь, медленно повернулся к старому Дюпле.

"Элеонора".  А ведь действительно, помогая матери старшая дочь постепенно взяла в свои руки все их хозяйство. Все, что не касалось плотницкого дела, разумеется. Морис  с ужасом подумал о том, что самые худшие его опасения начинают сбываться. Конечно же, его гордая дочь не смогла простить обиду, которую нанес ей бывший адвокат. Само собой разумеющееся, что она возлагала надежды, а теперь все ее мечты превратились в дым. Или, вернее сказать, так и остались мечтами. И не при чем здесь политика, когда речь идет о чувствах. Он положил на стол ключ и закрыл крышку сундука. - Это сделал я, гражданин Сен-Жюст. Нет смысла что-либо доказывать теперь. Это сделал я, потому что не мог видеть слезы дочери, вы все верно заметили.

- ЧТООО? - изумился Сен-Жюст. - Вы? Вы.. хотели.. убить... Робеспьера???

Не в силах  повторить сказанное,  Дюпле просто кивнул. Он уже стар, а вот Элеонора молода, у нее все впереди. Да и какой отец станет спокойно смотреть на то, как ведут на эшафот его ребенка? Собравшись с духом, Морис кивнул еще раз.

"Нужно что-то решать. Морис такой же убийца, как я сам", - подумал Сен-Жюст. Он был готов уже сделать попытку объяснить Дюпле, на что он себя обрекает, когда в голове возникла новая идея. Нужен убийца? Мы его получим. Старик Дюпле будет арестован и препровожден в Консьержери, как главный подозреваемый. Дело будет закрыто. Убийцы расслабятся. А тем временем кто-то из них сделает ошибку... - Гражданин Дюпле. Вы арестованы по подозрению в покушении на убийство гражданина Робеспьера, - отчеканил Сен-Жюст. Соблаговолите следовать за мной.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 4:06 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль, 1794.

Париж, дом Дантона.

Дантон, Эбер.

Дантон выпил еще один бокал вина, но это не помогло ему успокоиться. Черт, черт, черт! Похоже, они оказались в той же ситуации, что некогда жирондисты. Только сейчас он понял, что вся эта газетная война с Эбером была на самом деле никому не нужна. А момент, между тем, уже безвозвратно упущен. Камиль, сам того не желая, придал своим заметкам характер, который иначе как контрреволюционным назвать нельзя, но теперь от этого уже не отмахнуться. Все приобретает слишком серьезный оборот. Как хорошо, что Дюффурни вовремя поделился информацией…
Если правда то, что один из агентов кордельеров готовит удар, потребовав суда над арестованными бриссотинцами, это будет означать хорошую встряску для партии Горы. А если учесть, что Робеспьер перестал появляться в Конвенте… Скверно. В первую очередь для них, так как вместо того, чтобы набрасываться на Робеспьера, Эбер возобновит атаки против них и на этот раз большинство в Конвенте вряд ли поможет. Существовала еще и вероятность того, что Робеспьер, задыхаясь, начнет наносить удары по обеим партиям. Вероятность небольшая, но следует учитывать и ее тоже. В любом случае, ясно одно, ни о какой снисходительности по отношению к эбертистам не может быть и речи.

Когда на пороге возник слуга и доложил, что его хочет видеть Жак Эбер, Дантон еле совладал с собой, разрываясь между желанием вышвырнуть посетителя собственноручно или распорядиться сделать это, чтобы не пачкать руки. Но подумав, он выбрал третий вариант: пусть Эбер выскажется, раз пришел. А вышвырнуть его можно и потом. Направляясь в гостиную, Дантон усмехнулся, подумав, что вышвыривание из помещения бывших соратников уже начинает входить в привычку.


- Удивлен, Дантон? – с порога начал Эбер. – Здравствуй. Вижу, невесело тебе, раз сидишь и пьешь один. Говорят, что ты чуть не сбил на улице одну красотку… - Эбен старался держаться в своей обычной манере, но получалось плохо. Визит Барера с Бийо привел его в ужас. Когда-то он сам любил сфабриковать какое-нибудь творчество по приказу Максимильяна. Теперь эту шутку проделывали с ним.

- Мало ли что говорят, - пожал плечами Дантон, не сводя с Эбер пристального взгляда. – Гражданка от санкюлотов спасалась, если хочешь знать… Беспорядки на улицах. Говорят, что людей кто-то умело подстрекает. Но ты же здесь не за тем, чтобы слушать сплетни в моем пересказе, верно?

- Я пришел не как враг, Дантон, - тихо сказал Эбер и выложил на стол карикатуры. – Когда-то мы все любили играть в политику. Я вытянул несчастливый билет и, кажется, против меня фабрикуется обвинение. Ты знаешь все эти закулисные штучки не хуже меня. Робеспьер поддержал тебя, но он – хитрый слизняк. Сегодня с тобой, завтра – нет. Я хочу предложить тебе объединить силы. Не удивляйся, это вынужденная мера.

- Объединить силы? – поднял брови Дантон. – Ты, наверное, ошибся адресом, Эбер. Или это не ты обвинял меня? Или я не знаю, что ты, выступая против умеренных, считаешь умеренным и меня? Или ты вдруг изменил взгляды? Брось рассказывать сказки, иначе я не только не поверю, но и подумаю, что в политику ты переиграл.

- Не секрет, что этого боялись больше всего. Мне противны твои методы и воззрения, Дантон, но мне приходится предлагать это из чувства самосохранения.. Так как? Будешь корчить принципиального? Или поговорим?

- Допустим, поговорим, - ушел от прямого ответа Дантон. – Чего ты хочешь, Жак? Примирения? Тебе самому не смешно? А как же ваша война с Демуленом? Уверен, что твой последний выпад без ответа не останется и я очень сильно сомневаюсь, что ты готов это проглотить. Но если оставить тему разногласий и задуматься, то глупость получается невообразимая. Ты и так выступаешь против Конвента. Хорошо, допустим, я против Комитета. И согласен с тем, что совместными усилиями мы доставляем Горе немало неприятностей. И что дальше? Что ты предлагаешь?

- Убрать того, кто хочет убрать нас, - проговорил Эбер и взглянул на Дантона в упор.

- А потом, когда он перестанет мешать тебе, ты уберешь меня? – хмыкнул Дантон. – Ты же не раз думал об этом, Жак. Может быть, даже мечтал. Проблема в том, что я охотно верю в то, что ты сейчас спасаешь свою шкуру, но я ни на грош не верю в то, что ты действительно хочешь примирения. Мне иногда докладывают о довольно интересных вещах. Правда говорят о них очень тихо, так как суть состоит в том, что очень скоро может вспыхнуть новый мятеж...

- Тебя это не затронет, Дантон. Я хочу уничтожить Комитет. Ты сам сказал, что тебе это на руку. Или предпочтешь спасать свою шкуру в паре со святым Камилем?

- Со святым Камилем, Жак. Святой Камиль был со мной, когда ты обвинял меня. И да, я буду спасать свою шкуру вместе с ним.

- Ну-ну, - хмыкнул Эбер. – Спасай. Что ж, удачи, Жорж. Жаль, что у тебя не хватает мозгов понять, что игры закончились.

- Жаль, что у тебя не хватило мозгов понять, что игры закончились уже давно, - ответил Дантон. – Ступай, Жак. Провожать не стану, не обессудь.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 4:12 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Таверна "Золотой фазан" на Монмартре

Сантьяго, Бьянка, Сен-Жюст

Сен-Жюст ввалился в таверну на Монмартре, продрогший и злой. Если Клери опять заседает с Сантьяго, он за себя не ручается. Почему она считает себя вправе издеваться? Название таверны он получил нетривиальным способом – оно было составлено из первых букв фамилий умерших, и в поисках этих букв ему пришлось пробегать по кладбищу, собирая подсказки. Интересная игра и захватывающая. Сколько еще мрачных фантазий скрыто в этой жестокой одиночке, которую он сам же и вызвал к жизни две недели назад? Клери сидела за столиком, помешивая горячий напиток, оказавшийся неким подобием кофе, и читала «Пер Дюшен». Рядом стояла откупоренная бутылка вина и два бокала.

- Сегодня ты первый, Антуан, - она очаровательно улыбнулась. – Выпей, согрейся.

- Вижу, не терпится тебе увидеть меня нетрезвым, - ответил Сен-Жюст, снимая промокший плащ.

- Ну вот, почему ты все время ищешь какие-то задние мысли? – обиделась Бьянка. – Я была на улице, там промозгло и вместо снега льется какая-то гадость. Хочешь – выпей кофе. У меня этот напиток все равно для виду. Расскажешь, вкусно или нет.

Сен-Жюст послушно сделал глоток. – Невкусно, Клери. Что пишет Папаша Дюшен?

- Все в обычном режиме, Антуан. Удивляюсь только, что он до сих пор что-то пишет…

- Всему свое время, - мрачно произнес Сен-Жюст и налил вина.

- Вчера к нему заходил один гражданин, руководящий работой по отделке Тюильри, - Бьянка перешла на серьезный тон. – С ним был твой тезка, Моморо. Не знаю, что у них за дела, Антуан, но имей в виду – вдруг это как-то связано с подготавливаемым заговором? Ведь эбертисты не дремлют, я бы вообще сказала… Поговорим позже, Антуан, - Бьянка помахала рукой входящему Сантьяго.

***

То ли очередная мертвая хочет назначить свидание  - соклько там в этом
Театре актрис, то ли... В общем, очевидно, что искать умершую год назад девушку на улицах Парижа относительно бесполезно.
 
*Мысли об Элени Дюваль определенно доведут меня до кладбища*, -
подумал Сантьяго, выйдя из дома по направлению к кладбищу Эрранси,
пользовавшемуся в последне время наибольшей популярностью.

Могила Мари Мелисьер ничем не отличалась от прочих. Чахлый букетик
полевых цветов выглядел особенно жалко в феврале. Сантьяго
презрительно пошевелил его носком сапога, как вдруг неожиданно
разглядел под ним записку. Отбросив в сторону чахлые цветы, он прочел:
"Оливия Оманьяр, 1691-1789". Сантяьго рассмеялся. Он начал понимать.

Следующими могилами были "Николя де Нормань, 1713-1750", "Мишель Моне,
1980-1791", далее были рано умершая Анна из Арраса, Рене Ришар,
которого похоринили только вчера, Тьерри Талье - очевиднр, сапожник,
так как знак высекли даже на надгробии и, наконец, некий отец Раймон,
чье скромное надгробие стало последним в цепочке загадок.
Значит, Монмартр, - обратился к отцу Раймону Сантьяго, - Веселое это
место, Ваше преподобие, скажу я Вам. Много Вы потеряли, вот что.
Он перелез через высокую ограду, чтобы забрать последнюю записку.
Таверна "Золотой фазан".

Сантьяго подумал, что в подобной записке на могиле скромного
священника есть что-то особенно оскорбительное, но именно что-то
подобное ему по-своему даже нравилось.
 
- Я не понимаю, ты решила устроить мне экскурсию по своим бывшим
любовникам что ли?, - поздоровался он с Бьянкой и кивнул Сен-Жюсту,
заходя в указанную таверну.

- О, вижу, ты сегодня тоже внакладе не остался, - обрадовался Сен-Жюст.

- Сантьяго, тебе не понравилось? Но так же интереснее! - Бьянка налила бокал вина и протянула ему. - Вот. Выпей и стань моим добрым гением.

- Да нет, прогулки по кладбищу в феврале это очень мило. Жалко, не
догадался позвать на свидание туда Элени Дюваль, она любит всякие
такие штучки. Ну и немного святотатсва - это просто чудесно, -
Сантьяго развалился на стуле и взял себе бокал, - А теперь, Сен-Жюст,
выкладывай, что ты с ней такое сделал, что ей теперь нужны добрые
гении?

- Не сделал. Но сделаю, если она сейчас же не расскажет, где теперь живет. - серьезно сказал Сен-Жюст.

- Я расскажу, Антуан. Но всему свое время, - Бьянка повторила его фразу и повернулась к Сантьяго. - Я действительно не подумала о погоде, простите, синьор. В следующий раз вам выбирать способ нашей встречи. Надеюсь, вам повезет больше.

- Предлагаю погреб, - ответил Сантьяго, - с хорошим вином для нас с
Сен-Жюстом и всякими милыми побрякушками вроде испанских сапогов для
тебя. Антуан, мне кажется, уже готов презентовать тебе нечто подобное,
чтобы ты не сбежала от него по неизвестному адресу, - подмигнул он
Сен-Жюсту, - А я, так и быть, побуду твоим добрым гением и спасу тебя
от этой страшной участи, предложив заменить пытку пьянством. Ну что -
играем по моему сценарию? Сен-Жюст, пока не начали помни - еще не
поздно начать дарить ей цветы и ленточки. Трехцветные, конечно же, -
Хорошее настроение возвращалось к Сантьяго по мере того, как он
приходил в себя после прогулки на ледяном воздухе.

- Для меня испанские сапоги? Помилуйте, синьор, за что? - Бьянка взяла шляпу Сен-Жюста. - Скидывайте свои записки, граждане.

- Чтобы не убежала по неизвестному адресу, - поучительно заметил Сантьяго.

- В следующий раз мы собермся в доме палача Сансона, - невозмутимо произнес Сен-Жюст. - На рассвете. В народе говорят, что он дружит с потусторонинми силами и гуляет по крышам, высматривая души своих жертв.

- Рассвет в доме палача, - мечтательно произнесла Бьянка. - Мне нравится, Антуан. Только сразу предупрежу - если не успею спрятаться, стану страшнее кладбищенского трупа. Боюсь, вы оба этого не переживете. - С этими словами Бьянка бросила в шляпу свой листок.

- Почему не переживем?, - удивился Сантьяго, - Я тебя люблю не за внешность! А за тонкий ум и нежную душу. Хотите в доме палача – да ради бога, - он передернул плечами. Знал я одного палача, правда... так вот, он увлекался медициной, как многие люди его профессии. В итоге его жилище было настолько пропитано запахами всяких трав, микстур, толченых змей и прочей мерзости, что там было невозможно не то что долго находиться, так даже пить. Надеюсь, парижский палач  обладает более тонким вкусом и нюхом.

- Кстати! Прошу прощенья, я совсем забыла отчитаться! - Бьянка выложила на стол дорогие часы Дантона. - Задание выполнено, синьоры! Моим спутником на вечер стал Жорж Дантон. Весьма, кстати, симпатичный человек.

Сен-Жюст поморщился. - Его человеческие качества - вопрос спорный. Как тебе удалось попасть к нему в дом?

- Я бросилась под колеса его кареты, - Бьянка опустила глаза, изображая смирение. - И вообще, предлагаю усложнить правила игры, чтобы никому не было скучно. Давайте каждый будет тянуть листок с заданием? Одновременно? Сантьяго, тяни!

- Я надеюсь только, что мне не надо будет бросаться никому под колеса кареты, - усмехнулся Сантьяго и развернул бумажку, - А может и надо, - заметил он,  - Так, вы, политически грамотные граждане, скажите во-первых кто до такого додумался: "Написать статью в одну из парижских газет", а во-вторых хоть скажите какие есть газеты, если та, в которой работала ты, теперь не выходит? И подойдет ли им статья, например... о погоде? Да! Всегда хотел написать о погоде. А у вас что?

- Можно и о погоде. Если доказать. что погода - происки контрреволюции, - подмигнула ему Бьянка. - А газет в Париже много... Вот, к примеру, "Пер Дюшен". Верх журналистской этики, а не газета! Мое задание связано с театром вампиров. Нужно украсть ожерелье у одной актрисы. Антуан, это твоя работа?

- Спасаю ваш род от большого скандала, - улыбнулся Сен-Жюст. - Не знаю, кто среди актеров театра так умен, что умудрился украсть знаменитое ожерелье Марии Антуанетты, о котором в свое время говорил весь Париж. Я узнал его и, надеюсь, что его не узнали другие. Ожерелье нужно вернуть на прежнее место. Думал, это задание достанется Сантьяго, но ты, Клери, подходишь для воплощения плана еще лучше.

- Контрреволюции, - пробормотал Сантьяго, внезапно задумавшись, - О! Слушайте! Я вспомнил – я же хотел жениться!, - Внезапно воскликнул он, - На моем главном политическом учителе и наставнике, который точно свяжет погоду и хоть революцию хоть шпионаж! Так, мне пора... Но я хочу, чтобы Антуан тоже озвучил свое задание.

- Я должен заставить всех поверить в то, что я умер. - Сен-Жюст бесстрастно посмотрел на Бьянку и Сантьяго. - Остроумно. Всегда интересовался, кто поплачет на мой могиле.

- Да, это я придумал, - заметил Сантьяго, - Она будет плакать, я обещаю, - Он подмигнул Бьянке. Если что - на моей свадьбе попрошу не смеяться. Рыдать - разрешаю!

- Передавай привет невесте, - кивнул Сен-Жюст. - А с Клери мы еще побеседуем... О погоде.

Проводив взглядом Сантьяго, Бьянка приняла серьезный вид. - Итак, Жак Эбер...

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 6:45 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794
Париж, Театр Вампиров
Селеста, Эстель

*Используйте это время, чтобы совершенствовать свое мастерство...* Эстель злобно зашипела при одном воспоминании об этих словах Армана. В новой пьесе, видите ли, всего одна женская роль. И, конечно же, на эту роль уже утверждена божественная Элени Дюваль, причем утверждена не Арманом, а лично Давидом - неким смертным, который ведает теперь в революционном Париже культурной жизнью.

Дюваль переиграла ее снова. Сперва - оперевшись на поддержку мужской половины Театра, преданной ей почти по-собачьи, а теперь – на поддержку своей подруги. Ожерелье Элени подарила Селесте, видимо, чтобы заручиться и ее поддержкой.
А она, Эстель, снова в проигрыше и снова одна. А без союзников в этом Театре ей не выжить, никак. Поразмыслив еще некоторое время, Эстель хитро улыбнулась своему
отражению в зеркале и вышла из своей комнаты.

Через некоторое время она постучала в другую дверь.
- Селеста, добрый вечер, - Эстель искрилась доброжелательностью и восхищением. По-моему нам скоро нужны будут в Театре и новые помещения и новые наемные рабочие. Ты посмотри, - она протянула Селесте охапки роскошных букетов, которые предусмотрительно купила сама до визита, - Это все передают для тебя, хотя сегодня спектакля нет. Нам нужна охрана и склад для твоих цветов и презентов!, - она дружелюбно рассмеялась.

Селеста оторвалась от своего занятия - пришивания ленты к платью и с улыбкой взглянула на вошедшую актрису. Перевела взгляд на цветы - в ее глазах блеснула радость.
- Здравствуй, Эстель, - она поднялась, отложив платье в сторону, - мне и правда уже некуда ставить всю эту красоту, но все равно не могу их выбросить, - вся комната была уставлена вазами с цветами и Селеста немного растеряно огляделась, - давай пока положим их куда-нибудь, - она взяла букеты из рук Эстель и пристроила их на край стола. Цветы там надолго не задержались и упали на пол. Селеста махнула рукой, а потом убрала вазу с одного из кресел, - садись, Эстель.

Эстель присела на край стула, пытаясь не сбить вазы цветов, которыми была заставлена комната.
- Действительно красиво! И это - зимой, когда цветы так дороги в Париже! Селеста, ты ведь правда самая талантливая актриса Театра, - прошептала Эстель, - Мне правда очень жаль, что так получилось. Ты ведь не расстраиваешься?

Эстель с удивлением взглянула на собеседницу.
- О чем ты? что случилось?
Она немного напряглась. Что такое? ее по каким-то причинам выгоняют из Театра? нет, этого не может быть!

Эстель широко раскрыла глаза:
- Как? Неужели тебе не сказали? Это ведь просто нечестно, - возмущенно всплеснула она руками, - Селеста, мы с тобой не будем играть на сцене целый месяц, пока идет новая пьеса. Там всего одна женская роль, и тот смертный, Давид, который утверждает наши пьесы с точки зрения политики и нравственности, уже подписал бумагу, что на роль он весьма рекомендует именно Элени. Я пришла к тебе, чтобы поддержать и так удивилась. что ты не расстроена - а ты оказывается даже не знала!

Селеста облегченно выдохнула. Конечно, не играть целый месяц - это ужасно! но зато радует, что не случилось самое страшное. А месяц пережить - не так уж трудно.

- Ты так здорово держишься - а я если честно совсем расстроилась..., - опустила голову Эстель, - Просто следовало ожидать, что новеньких в Театре будут долго держать на вторых ролях и при каждом случае отправлять за кулисы. Мне еще легче - я ведь не так живу искусством,
как ты.

- Эстель, не расстраивайся так, - она решила подбодрить актрису, - ты очень хорошо играешь, и в следующий раз ты обязательно будешь на сцене, - наклонилась вперед и погладила Эстель по руке, - даже если я расстроена - я не собираюсь это показывать... Это - слабость, которую я не хочу себе позволять. Если я раскисну - не смогу нормально работать.

Эстель благодарно взглянула на Селесту, про себя улыбнувшись – план работал. Пусть Селеста и не покажет при ней свое расстройство, это - первый шаг из круга Элени Дюваль.
- Спасибо, Селеста! Одной мне было бы гораздо сложнее справиться с этим! Здесь так одиноко и так не хватает друга, который бы поддерживал и помогал! Слушай, - Эстель наклонилась ближе и
заговорщически прошептала, - Да, работы в ближайший месяц у нас будет немного - но зато можно и так найти кучу приключений и развлечений в этом большом городе! Нас же теперь будет двое, да?

Эстель... она хотела быть звездой, хотя ей это и не удалось. Сама Селеста немного этому удивлялась - ей нравилось быть на сцене, участвовать, но совсем необязательно быть в главной роли. Селесте нравилось менять костюмы и вместе с ними менять свою личность. Полностью теряться в ролях, лишь иногда вспоминая себя настоящую. Ненадолго. Чтобы потом снова потеряться в потоке мыслей своих персонажей. То есть, ты предлагаешь совместные увеселительные прогулки по городу? - уточнила Селеста.

- А почему нет? - рассмеялась Эстель, чтобы за улыбкой скрыть торжество *Все получилось. теперь у меня есть союзник*, - В конце концов, не сидеть же нам теперь месяц в четырех стенах. Я решила относиться ко всему этому проще, а главной звездой Театр должна быть ты! и однажды будешь, правда! Так что - составишь мне компанию в поиске приключений или тебе не нравится эта идея? В конце концов, увидим новые типажи, которые сможем играть на сцене!

- Я думаю, можно попробовать, - улыбнулась Селеста, - а главной звездой должен быть лишь тот, кто этого достоин...

- И это будешь ты, - воскликнула Эстель и, подхватив Селесту под руку, направилась к выходу из Театра. болтая о разных пустяках.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 7:32 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Париж

Сен-Жюст, Анриетта Леба

«Изобразить собственную смерть». Кто в детстве не мечтал посмотреть со стороны на то, как тебя будут оплакивать близкие? Воплощением плана Сен-Жюст занялся уже с утра, воспользовавшись тем, что заседаний в Конвенте не было. Разыграть собственную смерть проще всего в армии. Как? Это надо будет решит на месте. Первым делом он навестил Максимильяна, который медленно отходил от потрясения с отравлением, и предупредил, что должен уехать на пару дней. Об охране он позаботился – у дома Робеспбера будут регулярно дежурить его люди, что касается нового доклада о подозрительных, то он сможет заняться им в пути, останавливаясь на отдых. Начало положено. Теперь Эбер. Сен-Жюст нащупал листок, на котором Клери написала свой новый адрес перед тем, как они расстались. «Клери, уезжаю на несколько дней в армию воплощать план нашего Клуба. Игра игрой, но хочу попросить тебя последить за Ж.Э. Мне кажется, ты подметила нечто важное, только пока не могу понять, что. Извини, что злился. Сен-Жюст».

Он собирался пойти распорядиться относительно лошадей, когда вспомнил о портрете. Он обещал Анриетте зайти, а теперьпропадет неизвестно насколько. Надо заглянуть к ней, это не займет много времени. Да и вообще, надо сделать ей что-то хорошее. Она старалась.

В доме Леба, Сен-Жюст около получаса проговорил с Филиппом. Затем попросил его пригласить сестру.

- Анриетта, я пришел за портретом. Не хочешь прогуляться? Твоему брату я обещал, что доставлю тебя прямо к обеду.

Анриетта кивнула.
- Конечно, хочу! а портрет мы возьмем с собой - так точно не забудешь забрать его, - она держала в руках прямоугольный сверток, - идем?
"До обеда осталось не так уж много времени..."

У собора Нотр Дам суетились люди. С тех пор, как отсюда выгнали служителей Культа Разума, ходить тут стало не так неприятно, как одно время. Сен-Жюст не был любителем прогулок по городу, считая это ненужной тратой времени. А и вообще считал, что девушки созданы не для прогулок. Но не объяснять же этого Анриетте. В неспешной беседе он даже находил своеобразное удовольствие. В ней не било ни грамма цинизма Клери и испорченности всех остальных. Камиль Демулен, наверное, был бы в восторге от такой собеседницы. Неподалеку от входа в Собор, Сен-Жюст увидел жалкую женщину, торгующую не менее жалкими и чахлыми розами. Летнее воспоминание, и рассеявшийся призрак. Ту тощую женщину Сен-Жюст запомнил слишком хорошо. Она всегда бродила по центру Парижа со своими цветами, а в начале декабря он как-то ночью наткнулся на ее замерзший труп. Она умерла от голода. - Если бы сейчас было лето, я бы подарил тебе цветок, - озвучил свою мысль Сен-Жюст. - Здесь всегда их продают, когда тепло.

- Если бы сейчас было лето... - тихо повторила Анриетта.
Ей было немного трудно поверить, что она идет по улице с Антуаном Сен-Жюстом, и тот изо всех сил старается вести светскую беседу, а она ему помогает, как может.
- Какой это был бы цветок? - она взглянула на него.
Вспомнилось лето, когда ей было тринадцать лет. Жарко и замечательный запах нагретой травы... От пруда веет прохладой...
А сейчас - пронизывающий ветер и холод. Везде холод - в городе и в сердцах людей.

- Не знаю, Анриетта. - честно сказал Сен-Жюст. - В зависимости от месяца, я полагаю. Если честно, мне вообще не нравятся парижские цветы. Хотя стоит ли удивляться. В наше время нет места романтике. Удивляюсь, как тебе удается быть такой, какая ты есть.

- Я и сама не знаю. Я просто хочу сохранить тепло, чтобы подарить его кому-то.. чтобы кто-то мог согреться рядом со мной, забыть на мгновение о том, что на улице лежит снег, - она взяла Сен-Жюста за руку.

- Этого невозможно забыть, Анриетта. Как и то, что вокруг полно всякой мрази. Твое счастье, что ты умеешь видеть во всем хорошее. Даже во мне. Это редкость. - Сен-Жюст улыбнулся. - А между тем, я хуже, чем ты думаешь.

- Не надо этого говорить, - девушка покачала головой.
"Я никогда не думала о тебе плохо, хотя и не всегда понимала, что и зачем ты делаешь..."
- Мне неважно, как тебя называют в народе, пойми, Антуан...

- А мне важно. Важно быть Архангелом смерти. - Сен-Жюст чуть не рассмеялся, представляя себе всю нелепость ситуации. Он, здесь, ведет подобные беседы. Еще немного, и он пригласит ее в театр или в кафе. - Анриетта, я тобой восхищаюсь. Но мне пора тебя вернуть к обеду. Я, к сожалению, не смогу остаться - должен ехать в армию. Но мы обязательно продолжим этот разговор о плохом и хорошем.

- Жаль, что ты не сможешь остаться, - расстроилась Анриетта, - но, хорошо, пойдем обратно. И я буду с нетерпением ждать твоего возвращения. А, вот, - она передала Сен-Жюсту сверток, который до этого несла сама, - твой подарок... или, если хочешь, я могу дорисовать крылья, - в ее глазах была улыбка.

- Черные? - улыбнулся Сен-Жюст и прижал к себе сверток. - Нет. Пусть все останется, как есть. А Сен-Жюст с черными крыльями будет темой для следующего рисунка. Договорились?

- Договорились, - она улыбнулась в ответ.
Они неспеша дошли до ее дома.
"Не видеть его неизвестно сколько дней... трудно. И даже никуда не выйти толком... разве что, сделать еще один подарок, для него, и возможно, для еще одного человека"
- Обещай, что как только вернешься - сразу же зайдешь к нам? - попросила девушка.

- Обещаю. - кивнул Сен-Жюст. - И, знаешь, пожалуй, я оставлю у тебя этот портрет. Ты сохранишь его лучше. А мне будет повод вернуться. Ну, до встречи, Анриетта? - убедившись, что она вошла в дом, Сен-Жюст поймал ее силуэт в окне и помахал рукой. На сегодня хватит приятных встреч. Пора подумать и о собственной "смерти".

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Окт 12, 2009 11:35 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль, 1794

Париж.

Сен-Жюст.

Сен-Жюст свернул к набережной, все еще находясь под впечатлением от прогулки с Анриеттой. Ему было заранее неудобно перед ней. Она не играет ни в какие жестокие игры, и, если у него все получится, примет его смерть за чистую монету. И, наверное, расстроится. Да ладно Анриетта, что подумает Максимильян, даже помыслить страшно. Но правила Клуба не позволяли открывать карты. Значит, нужно действовать по плану и постараться извлечь пользу из собственной «смерти». Возможно, проверить интересную наводку про Эбера, которую ему подкинула Клери.

В деле о покушении на Робеспьера появились новые факты. Во всяком случае, можно было смело снимать подозрения с Элеоноры. Сегодня рано утром к Сен-Жюсту явилась зареванная Катрин, служанка Дюпле. После того, как Сен-Жюст пожертвовал для нее одним из своих носовых платков и заставил просморкаться, девушка заговорила, трясясь от ужаса. Из ее рассказа следовало, что в день, когда произошло отравление, с каминной полки пропал дополнительный комплект ключей от кладовой. Катрин тогда удивилась – у Мориса и Элеоноры были свои ключи, Элизабет давно переехала к Леба, а Виктория гостила у родственников в Марселе. Тогда Катрин не придала этому значения. Вспомнила она о ключах только наутро, когда по дому забегала Элеонора с ее жаждой деятельности. Элеонору Катрин не любила, слишком уж она была резкой и холодной. Но зла ей не желала. Поэтому, обнаружив ключи на прежнем месте, отправилась в кладовку, выкрала яд и закопала его, предположив, что пусть лучше никто не знает, что в доме хранилась отрава. После ареста Мориса, Катрин окончательно растерялась и решила прийти к Сен-Жюсту с признанием… Склянка с ядом и правда обнаружилась на том месте, которое указала Катрин. А это подтверждало версию о том, что Элеонора или, тем более, Морис, вряд ли воспользовались этим ядом – иначе, зачем бы они стал красть ключи? Кто-то хотел подставить Дюпле. Кто-то, кто знал, что Элеонора, скорее всего, обижена на Максимильяна…

- Эй, гражданин! Да вы, никак, умеренный? – Пьер толкнул локтем Франсуа и хлопнул по спине Поля. Вот повезло им, в такое время и в такой холод повстречать случайного прохожего! То, что он был из умеренных и так понятно: слишком уж приличный у гражданина вид. Конечно, вряд ли можно предположить, чтобы вот такой «месье» махал лопатой или собирал селитру на благо Республики. И физиономия сытая. У кого, скажите, сейчас может быть сытая физиономия, когда у лучших патриотов нет в доме и десяти ложек муки? Правильно – только у умеренных. Как говорит Папаша Дюшен – все зло от них. Или что-то в этом роде. Вот и представилась возможность облегчить этому господину карманы. – А раз вы умеренный, то поделитесь с народом. Немного денег, чтобы накормить голодных, ваш плащ, чтобы согреть замерзших и идите своей дорогой.

- Я? Умеренный? у вас странные представления об умеренных, граждане, - усмехнулся Сен-Жюст. – Или это способ напасть на прохожего? Я вооружен и опасен. Дайте пройти.

- Вы. Умеренный, - как можно убедительнее сказал Пьер. - И нечего нас пугать оружием. Лучше поделитесь одеждой и деньгами. Мы же по-хорошему просим. А то бедняга Поль совсем замерз, да и есть очень хочется. - Так и знал, что гражданин попадется несговорчивей. Но ничего, пистолет и ножи очень убедительный аргумент, на всех действует. А, молодчина Франсуа, уже понял, что имеем дело с упрямцем - начал обходить гражданина справа, чтобы не думал бежать. Да и в бок ударит, если понадобится. И не таких убеждали...

- Граждане, прекратите устраивать курятник, - холодно сказал Сен-Жюст и потянулся за пистолетом. - Мне бы не хотелось убивать вас, но я не люблю, когда меня задирают на улице. Грабежами вы не поможете республике выжить. А если в вас горит желание выпустить пар, отправляйтесь в армию. Помогает.

- Нет, ну посмотрите на него! - расплылся в улыбке санкюлот. - Он надумал читать нам проповеди! Он не знает, что таких вот, с рожей аристократа, мы в сентябре убивали десятками. А тут выискался умеренный, который будет нас учить! - Пьер сделал широкий жест, приглашая посмеяться своих друзей. Смех, он всегда помогает. Вот так и сейчас. Секунды хватило, чтобы все немного расслабились. Видимо, гражданин рассчитывал, что они будут стоять и умирать от хохота, но жестоко ошибся. Хороший прием, всегда срабатывал и со всеми. А Франсуа не зря служил в армии, у него хватило сначала умения уйти от пули, а потом и обезоружить излишне нервного молодого человека. Дальше - как всегда. Обычно один человек всегда уступает по силе троим, так случилось и на этот раз. Ну и зачем было сопротивляться, если сейчас приходится корчиться на мостовой, пытаясь восстановить дыхание после ударов? Все равно и плащ и камзол скоро перешли к Полю. Жаль, что в карманах не нашлось ничего стоящего, только какая-то мелочь. Но на приличную выпивку хватит.

- Бери себе одежду, Поль. Тебе как раз по росту подходит, - разрешил Пьер, забирая себе деньги. - Пойдешь к своей ненаглядной - будешь выглядеть, как депутат Конвента.

- Главное, чтобы тебя самого не перепутали с умеренным! - развеселился Франсуа. - Эй, а я? Хотя, у этого гражданина неплохие сапоги...

Сен-Жюст быстро взял себя в руки. Сработали эти люди профессионально. Армейская выучка. Тот, кому достался его плащ и камзол, был худым и высоким, одежда действительно подошла ему отлично. Сен-Жюст сплюнул на снег кровь, соображая, как лучше поступить. Трое санкюлотов отвлеклись для дележки. Они злы на Конвент на Комитет, на весь мир. Не хотелось перечислять даже в мыслях, кто довел народ до такого состояния. Разобраться. Добраться живьем до дома и разобраться. Стране и правда нужен этот декрет. Пора перетрясти заговорщиков и изменников, пора ликвидировать излишки и раздать их. Иначе мы просто не справимся с этой массой озверевших людей. Он попытался заговорить с ними более миролюбиво. Тщетно.

- За кого ты нас принимаешь, гражданин? - усмехнулся Пьер. - За вранье сейчас и добавим. Во-первых, ты если и воевал, то отсиживался в штабе. Во-вторых, где ты раздобыл одежду, которая как на заказ сшита? В третьих, сейчас нигде не наливают в кредит. А в четвертых, у тебя на роже написано желание позвать жандармов. Не выйдет, гражданин. Сапоги мы и так возьмем, тем более что ты сам предложил, а вот за вранье ответишь.

Он равнодушно наблюдал за тем, как соратники лишают жизни умеренного, пока Поль не решил отдохнуть и переобуться.

Секундная пауза. Как все глупо складывается. Игра. В собственную смерть. Надо отвлечь их, или Клери с Сантьяго и правда придется праздновать окончание деятельности Клуба на его могиле.
- Там…во внутреннем кармане… деньги… - пробормотал Сен-Жюст. И потерял сознание.

Поль сунул руки в карман новообретенного сюртука и не обнаружил там ранее не замеченные деньги.

- Эй, отдай сюда. Деньги - мои. - Пьер решил восстановить справедливость.

- Нет, мои, - возразил Поль, любовно разглаживая купюру. - Сюртук ведь теперь мой.

- А деньги - мои! - нахмурился Пьер. - Думаешь, это пройдет тебе даром? Нехорошо обманывать соратников. Особенно после того, как соратники спасли тебя от жандармов.

- А я, при тех же жандармах, не упомянул, что твоя жена наставила тебе рога с роялистом, - обронил Поль.

Пьер вскинул руку, намереваясь ударить обидчика рукоятью пистолета. А дальше все произошло мгновенно. Пистолет выстрелил. Он случайно нажал на курок? Задумываться не было времени, так как противник пал, а вместо лица у него была кровавая каша. И на выстрел сейчас точно жандармы прибегут... Франсуа уже все понял и бежал к набережной. Эх, не зря служил в армии... Не раздумывая больше, Пьер бросился бежать в противоположную сторону.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вт Окт 13, 2009 1:04 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Париж. Дом мебельщика Леви

Сен-Жюст, Леви (продолжение)

Длинный и тягучий сон. Дюффурни и Моморо, вцепившись в друг друга, спорят, кто из них первым пойдет на гильотину. Палач Сансон распахивает дверь, за дверью – Клери и Сантьяго. Клери протягивает кубик. «Ты следующий, Сен-Жюст». Сантьяго смеется. Это не дом Сансона. Старое кладбище. Нужно составить доклад, основываясь на именах умерших. «Да здравствует Папаша Дюшен!» Кричат мертвые. Тощая женщина с букетом увядших роз истерически хохочет, приплясывая на свежей могиле. «Купите цветов для вашей спутницы, гражданин». «Возвращайся, Антуан, и береги себя». Анриетта разворачивает портрет – на нем надгробие и он сам, с черными крыльями. Наверное, он умер. Над ним склоняется печальное лицо Робеспьера. «Аристократ», - шепчет Максимильян и срывает с его шеи медальон. «Нет, нет, это не то, что ты думаешь, отдай мне его!»

Сен-Жюст проснулся от собственного крика. Перед ним, сжимая в руке медальон Сен-Жермена, стоял человек, одетый добротно, но бедно. Знакомое лицо. Мебельщик Леви.

- Пожалуйта, отдайте мне эту вещь, - прохрипел Сен-Жюст, протягивая руку.

- Ну, наконец-то вы в себя пришли, - Леви осторожно вложил в руку депутата медальон. - Вторые сутки пошли, мы думали, что вы умерли. Хорошо вам досталось, ничего не скажешь, но главное - что кости целы.  Я сейчас жену позову, она принесет вам попить. Ну и поесть тоже. А потом поговорим, если захотите.

- Леви? Это не сон? Как я попал сюда? - Сен-Жюст дернулся, чтобы поднятсья, но безрезультатно. Даже смотреть было неудобно - один глаз заплыл, второй просто болел. - Да. Пить. Пожалуйста. Мне надо идти.

- Это вы думаете, что в состоянии идти, - сказал Леви. - Но сначала поешьте. У нас сегодня бульон, не каждый день такой праздник для желудка. Да и вам полезно. А потом я вам все расскажу. --- Через три четверти часа Гийом Леви с удивлением отметил, что депутат действительно куда-то хочет идти, несмотря на то, что практически не держится на ногах. - Ну и куда вы собрались? Лучше лежите. Вот вы спрашивали, как сюда попали, сейчас я вам все расскажу.- Мы патрулировали улицы, - начал рассказ Гийом. –  Уже две недели так делаем, сейчас темнеет рано, беспорядки на улицах. Гражданки, те, кто с работы идут, боятся…  А вчера слух пошел, что убили кого-то. Мы пошли смотреть все так серьезно или просто сказки. Оказалось, что убили. Даже жандармы прибежали, - Леви усмехнулся. – Правда, к разбору шапок, как всегда. Но убийство есть убийство, доложили в секцию. Не знаю, что подумал  Берто, но доложил дальше, уж больно не понравилось ему то, что одежда на убитом была  добротная. Прибежали еще люди, забрали тело. Я слышал, что они собирались в то ли в Коммуну, то ли Комитет докладывать. Ну, насчет Комитета я сомневаюсь, а вот в Коммуну могли бы.

 Дальше нам уже там было делать нечего, только приказали поискать в снегу, вдруг во время драки какие-нибудь вещи в снегу найдутся, чтобы личность установить, голову-то гражданину напрочь снесли, страшно смотреть было. Так мы вас и нашли. То ли они вас в канаву бросили, то ли вы сами туда угодили – неизвестно. Думали, что вы не дышите уже. Вот и все, – мебельщик помолчал, потом продолжил: -  А сегодня сказали, что вы… гражданин Сен-Жюст то есть, убиты. Завтра хоронить будут, а пока гроб в якобинском клубе поставили.

- Гроб... со мной? - переспросил Сен-Жюст. Неожиданно он начал смеяться. Каждое движение отдавалось тупой болью, но он не мог остановиться. Разыграть собственную смерть. Такое нарочно не придумаешь! Он лежит в доме мебельщика и пьет бульон, а якобинцы его хоронят. В глазах Леви тем временем промелькнуло нечто похожее на суеверный страх. Черт, нельзя так пугать человека. Он же, наверное, тоже наслушался сказок о проданной душе. - Не пугайтесь, Леви, - произнес, наконец, Сен-Жюст, вытирая выступившие от смеха слезы. - Это нервное.

- Понимаю, - пробормотал Леви, покосившись на депутата. - Только все равно вам нельзя выходить. Вчера совсем озверели жандармы. Прочесали считай всю секцию, похватали всех, кто не смог внятно рассказать, что делал позавчера ночью. Мы-то смогли оправдаться, нас жандармы видели, да и знают, что мы улицы в тот день патрулировали. Говорят, что это трибунал, раз не смогли сказать, где были. Мы хотели поручиться за некоторых, но не дали. Говорят, что сам Робеспьер указ подписал. Я к тому, - Леви спохватился, вспомнив с кем разговаривает. - К тому, что увидят вас и не докажете кто вы такой. Оно вам надо?

- Думаете, не докажу? - Сен-Жюст потрогал заплывший глаз. - Наверное, вы правы. Но мне нужно выбираться. Нужно. Прошу вас, Леви, помогите мне. Я не могу отлеживатся здест третьи сутки.

- Да не в состоянии вы никуда идти, - покачал головой Леви. - Ну, допустим, я могу найти для вас какую-нибудь одежду, а дальше что? Вот вы попробуйте походить по комнате. Сможете?

Попытка успехом не увенчалась. Сен-Жюст в тихой ярости вернулся в постель. Отправить Леви с запиской к Робеспьеру? А если его перехватят? Похоже, что в секциях и правда зреет нечто страшное, и понятие "депутат Конвента" теперь звучит почти, как аристократ. Если сюда явится толпа, ничего хорошего не будет. Лишний день промедления? Пожалуй, так будет лучше всего. - Леви, я ваш должник, пробормотал Сен-Жюст. Жар возвращался. - Я побуду здесь еще несколько часов, если вы позволите. Я скоро уйду. Нужно немного отдохнуть. Несколько часов. Сен-Жюст снова провалился в сон.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вт Окт 13, 2009 1:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года.
Париж.
Эстель, Селеста.

Эстель уверенно вела Селесту по грязным улочкам парижских трущоб. После совместной продолжительной охоты они ничем не отличались от жительниц предместий – разрумянившаяся Селеста вообще казалась почти подростком, удравшим из дома навстречу приключениям парижской ночи.
А вот и целый ряд таверн, откуда слышны крики санкюлотов и звон кружек.
Эстель указала на них взглядом и подмигнула Селесте:
- Зайдем? Ну же, повеселимся среди смертных, будет весело!

Селеста улыбнулась. Разумеется, будет весело. Только бы не выдать истинную сущность - этого она очень боялась и не хотела лишний раз убивать. "А вот Эстель всегда выглядит, как человек. Потому что охотится больше и чаще всех остальных, скорее всего. Я так не могу - легче нанести на лицо маску человека, чем украсть еще одну жизнь". Сегодня Селеста сделала исключение.
- Зайдем, - согласилась она, - но что именно ты хочешь сделать?

Эстель взяла Селесту под руку и втащила вглубь первой же таверны, чуть не задохнувшись с непривычки в дым и чаду. Чуть застыв на пороге, она потеребила Селесту за рукав…
- Кстати, слушай, а давай заодно проверим наши актерские навыки? Предлагаю на целый вечер взять себе роли и в них и оставаться. Заодно посмотрим – поверят ли нам или наше место действительно за кулисами? Только будет сегодня изображать не выдуманных персонажей, а реальных. О, я придумала! Давай сыграем Элени и Эжени! А по реакции окружающих посмотрим удастся ли шутка – Элени Дюваль все знают, а о твоих способностях вообще, - Эстель озорно сверкнула глазами.

Селеста встряхнула волосами. Несмотря на закружившуюся от дыма голову, ей явно не послышалось, Эстель действительно предложила сыграть приму Театра и автора пьесы о Моцарте. "Можно попробовать, лишь бы все это хорошо закончилось" - подумала она.
- Хорошо, Эстель, я согласна, - Селеста улыбнулась, глядя на развеселившуюся актрису, которая всего час назад пребывала во вселенской скорби, - возьмешь на себя роль Элени?
"Хотя бы так побудешь звездой?"

Эстель тряхнула волосами, читая легкую иронию в глазах Селесты:
- Ты думаешь, что я хочу хоть раз в жизни солировать, хоть в роли Элени? Нет, Селеста, я ведь многое поняла. Я уже хочу быть не просто примой, а актрисой. И неважно выпадут ли мне вторые роли или нет. А Элени правда хорошая актриса. Вот и посмотрим, смогу ли я сыграть эту роль. Ну все, а ты сегодня – Эжени. А теперь – вперед, - Эстель вырвалась на середину таверны, увлеая за собой Селесту. Санкюлоты встретили их появление одобрительным шумом.
- А подайте-ка лучшего вина для Элени Дюваль из Театра Вампиров и ее подруги Эжени!, - закричала Эстель, - Да побольше!

"Нет-нет, Элени себя так не ведет... наверное" - Селесте было трудно представить, как бы та повела себя, - "но пора бы и мне войти в роль".
Селеста подхватила кружку и молча отсалютовала всем собравшимся. В обществе Элени Эжени не так уж часто говорила, особенно, если кругом были люди. Это Селесте было понятно - она и сама была такая - говорить, но лишь если это диалог, не касающийся окружающих. "Представить, что это - сцена, и не думать ни чем, кроме роли. Эстель, ты меня в это втянула - ты и выручай" - она взглянула на наслаждающуюся вниманием актрису, - "я всегда знала, что сцена - это прекрасная защита..."

- А что ты думаешь – Элени всегда себя ведет как снежная королева? Да ты много не знаешь, - хитро прошептала Эстель, - А ну-как подруга, - громко сказала она Селесте, демонстративно не обращая внимания на плотоядные взгляды притихших санкюлотов, - Давай спляшем для бедных санкюлотов карманьолу! Или разучилась? – Эстель исполнила несколько движений народного танца.

- Честно говоря, я вообще не представляю, чтобы Элени тут оказалась, - прошептала Селеста в ответ, - давай! - уже громко ответила она, - и пусть все знают, как надо танцевать, - Селеста сделала несколько ответных движений.
"Мне не нравятся эти взгляды.. если разжечь в них огонь - придется заливать... кровью".

- Поверь, Элени тут сама бывала. Я видела ее в обществе смертного – картежника и уголовника. Это он шлет ей фиалки, - прошептала в ответ Эстель, - Разбей своих кумиров хоть на сегодня, Селеста! – Она приземлилась прямо на стол, отсалютовав санкюлотам кружкой. Те в изумлении даже примолли – даже уличные девки себе такого не позволяли, - Ну что, Эжени? Что еще мы сегодня хотим успеть? Ваше здоровье, граждане, - Эстель сделала вид, что пьет из кружки, не забывая отслеживать ситуацию в мыслях смертных, чтобы предотвратить опасность, как только она возникнет.

Селеста собралась повторить прыжок Эстель, как ее неожиданно обхватили за талию и оказали посильную помощь в восхождении на стол. Молодой санкюлот ей улыбнулся и кивнул, мол, продолжайте, гражданки, в том же духе.
- Спой им свою любимую арию, Элени, - улыбнувшись, сказала Селеста, - я попробую тебе подыграть, - она с самого начала заметила в углу покосившееся фортепиано, которое непонятно как здесь оказалось, а в данный момент вообще использовалось в качестве места отдыха.
"Мне нет никакого дела до фиалок и карт..."

Эстель с готовностью запела песенку Элени, отмечая, что интерес и агрессия со стороны смертных нарастают. Вот уже санкюлоты придвинулись ближе и, как водится, заспорили между собой, кому первым достанется добыча.
Эстель, не долго думая, швырнула в ближайшего кружку, приказав подумать на товарища. Начиналась драка, блеснули ножи. Она снова вскочила на стол:
- И помните как умеют гулять актрисы Театра Вампиров – Элени Дюваль и ее подруга Эжени, - Эстель спрыгнула со стола, опрокинув его с грохотом и схватила Селесту за руку:
- А теперь уходим, пока не опомнились!

- Зачем ты это сделала?! - возмутилась Селеста, выбежав на улицу всед за Эстель - ты же знала, что именно этим все закончится, а ведь надо было всего лишь уйти на несколько минут раньше, и кто-то бы остался без ранений! я ненавижу, когда просто так проливают кровь! - она чуть не плакала.
К тому же, фортепиано, с которого она бесцеремонно спихнула спящего, было расстроенным, а она всегда переживала из-за этого. Казалось, будто инструмент плачет и жалуется на судьбу... словно живой.
- Вот и посуди сама, удалась роль, или нет!
В таверне уже стало потише. Кто-то распахнул окно и Селесту окатила волна запахов дыма и крови.
- А ты не в курсе, что сама стала уже причинно многих драк своих поклонников? Причем смертельных, - поинтересовалась Эстель, - Селеста, прости, в следующий раз уйдем до драки, обязательно. Но ведь в остальном было весело, согласись! Да, да, ты права – давай следущие ночи веселиться, но уходить, пока все будет мирно, хорошо? – Она чуть не расплакалась, - Я так неопытна еще в Париже… У нас в провинции такое бы закончилось тихо и мирно. Смертные стали более жестокими чем мы.

- Драки идиотов, которые видят лишь мои маски на сцене, меня не касаются, я этого не вижу. А здесь - не совсем маска, и совсем не сцена - и все на глазах... Эстель, это - город. Здесь играют по правилам города. В этом каменном лабиринте жестокость процветает и без нас, зачем же увеличивать ее количество? я не злюсь на тебя, - мягко сказала Селеста, - просто обещай, что не будешь больше их провоцировать. Я согласна быть среди них, но не хочу становиться причиной еще нескольких смертей, пойми. Идем куда-нибудь, - она взяла Эстель за руку и потянула за собой, - потом можем зайти в еще одну таверну, если захотим.

Эстель сделала вид, что споткнулась, чтобы скрыть торжество в глазах.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вт Окт 13, 2009 6:29 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль, 1794.

Париж.

Клуб якобинцев, потом - дом Сен-Жюста.

Бьянка, Робеспьер.

Где-то часы пробили десять. Робеспьер сбросил состояние оцепенения, в котором пребывал вот уже полтора часа, легко сжал ледяную руку мертвого соратника, бросил взгляд на скрытое под восковой маской лицо. Вот и все. Эта безликая маска так и будет стоять перед глазами, как и перекошенная от ужаса физиономия пойманного вчера разбойника: «Мы думали, что это умеренный». Причина оказалась самой банальной. Но все равно он должен был это услышать. Вот и все. Накатила тоска и отчаяние, которых он всегда боялся. Теперь они остались и никуда не денутся. И не помогали рассуждения с самим собой на тему, что соратник мог погибнуть и на войне, когда лез под пули и в дороге, когда повсюду разбойничали дезертиры и во время той первой поездки в Арси. Но вышло вот так: от рук озверевших людей, которые убивали даже не депутата Конвента и не политика, они убивали человека, которого захотели ограбить. И все.

Прощение подошло к концу. Он решил прийти именно сейчас, когда в якобинском клубе, где поставили гроб никого не будет. Фальшивое сочувствие, фальшивые слова, фальшивые жесты и фальшивая скорбь на лицах соратников – это худшее, что можно себе представить. Все и так слишком хорошо знают, что в самые тяжелые периоды он всегда вызывал Сен-Жюста из армии. Все слишком хорошо знают, что соратник был ему необходим. И понимают, что теперь он или откажется от борьбы или будет вести ее в одиночку. Отказаться? Не дождетесь. Он не заметил, что сказал это в слух. Пора.

Повернувшись, чтобы уйти, Робеспьер заметил, что он не один. Возле двери стояла женщина, сначала он подумал, что это Анриетта, только уловив смутный силуэт в тусклом свете, но потом понял, что ошибся. Лицо женщины показалось знакомым, но он не стал вспоминать где мог ее видеть. Какая теперь разница? Она смотрела на гроб, думая о чем – то своем, мысли ее были настолько далеко, что пришлось тронуть ее за плечо. С улицы подул холодный ветер. Вот и погода под стать происходящему. Вдохнув холодный воздух, Робеспьер закашлялся , а когда восстановил дыхание, раздраженно скомкал платок: старая болезнь вернулась.


– Позвольте пройти, гражданка…


«Она будет плакать, я обещаю». Вкрадчивый голос Сантьяго и неподвижное мертвое тело без лица. Игра окончена, Клери. Бьянка приложила платок к глазам. «Я буду еще долго плакать, Сантьяго, ведь это была моя игра». Сен-Жюст не хотел играть с самого начала. Он знал, что это бред, что нельзя смертному играть в такие игры и пошел на это ради того, чтобы не упасть в ее глазах. Все эти мерзкие выходки, которыми она травила его после того, как обещала забрать с собой через полгода, все эти проверки на прочность. Зачем? Что и кому она хотела доказать? Сначала Марат, потом Сен-Жюст. И старинное венецианское проклятье. Сен-Жюст и Марат не были такими подонками, как Мариус, и, связавшись с ними, она обрекла их на смерть. Хотя, что говорить, Мариус тоже закончил не лучшим образом – Сен-Жюст рассказывал о страшной смерти Страффорда.

Бьянка подняла глаза на мужчину, который, казалось, искренне скорбел по погибшему Сен-Жюсту. Робеспьер? Тиран и убийца, сейчас он казался беззащитным и потерявшимся. Антуан был его правой рукой, без него ему не справиться с окружающими шакалами, вроде Эбера. Антуан тоже хотел утопить этого мерзавца, но не успел. Значит, она должна довершить начатое им дело?
Тем временем Робеспьер уставился на нее, пытаясь вспомнить, где видел это лицо. Не дождешься, гражданин, не догадаешься.

- Проходите, гражданин, я вам не мешаю, - тихо ответила она.

В этот момент Бьянка вспомнила еще про одну вещь. Медальон Сен-Жермена. Эта вещь была самой дорогой для Сен-Жюста, он лишь раз показывал ее, рассказывая о том путешествии. Она приблизилась к телу и не была удивлена, не обнаружив драгоценный медальон. Его надо найти и забрать. Передать его семье. Никто не имеет право им распоряжаться.

Почему эта женщина не пришла прощаться вместе со всеми? Тоже не хотела видеть фальшь? Возможно. И не испугалась прийти сюда ночью. Правильно, гражданка, бояться нужно живых. И бороться предстоит с живыми. Нужно закончить то, что начал Антуан. Нужно, чтобы его декреты увидели свет, чего бы это не стоило. Социальная программа, в которую он вложил немало труда, была детищем, которым Сен-Жюст вполне заслуженно гордился. А ведь эти декреты не выйдут... Не выйдут, если в гостиничный номер завтра придут поверенные, чтобы составить опись имущества и бумаг - у этого проекта, как и у любого другого были и свои противники.

- Вы - его родственница? - неожиданно резко спросил Робеспьер.

- Я его близкий друг, - уверенно ответила Бьянка. *Боже мой, сейчас начнется обсуждение моего акцента и внешности, сейчас меня запишут в подозрительные. Этот - не Дантон, которому можно вешать на уши, что угодно. Этот вцепится намертво, если захочет*. Бьянка уныло подумала, что только недавно так замечательно устроилась в квартире неподалеку от Антуана и как раз собиралась показать ему свое новое жилье. Новое имя, идеальные документы, прекрасно продуманная легенда, даже свидетели с замороченными ею головами, готовые подтвердить, что она - добропорядочная гражданка... Она тщательно подготовилась. Хотя так ли это важно теперь?

- Вы - иностранка? - удивленно поднял брови Робеспьер.

- Да. Я иностранка, - устало ответила Бьянка. *Началось*.

Жаль. Он почему-то подумал, что эта женщина именно родственница Антуана. А следовательно весь его план, составленный за секунду до того, как задать вопрос, не имеет шанса на выполнение. Будь эта женщина родственницей, можно было бы пройти в квартиру соратника и забрать декреты, пока до них не добрался кто-нибудь из Коммуны. Сутки с момента известия о гибели истекали завтра утром...

- Тогда забудьте, - Робеспьер махнул рукой, то ли прощаясь, то ли желая сказать, что это не столь важно и направился к выходу.

- Стойте! - Бьянка уловила его мысли. Они думали об одном и том же. Тиран хотел продолжить дело Сен-Жюста. Благое намерение. А у нее была реальная возможность ему помочь. - Я родственница Антуана. Его троюродная сестра. Нас всегда связывали доверительные отношения, поэтому для меня он прежде всего друг. Наверное, это не имеет значения, но в этот день мне не хотелось бы говорить неправды.

Могла бы и не лгать. Почему-то он был уверен, что ложь прозвучала именно сейчас. Говорить об этом не имело смысла, зачем затевать ссору, если женщина намерена помочь? В том, что она, возможно, кем-то подослана, он сильно сомневался. Никто не мог предвидеть то, что произошло, а подобный план требовал серьезной подготовки. Совпадение... - Тогда пойдемте со мной. Я буду вам очень признателен, если вы сможете повторить то же самое тем, кто нам, возможно, встретится.

***

Знакомый дом на улице святой Анны. Почти год назад Бьянка пришла сюда, чтобы помочь Сен-Жюсту справиться с психологическим давлением, которое на него оказывала вампирка Элени Дюваль из театра. За что эта Дюваль тогда травила смертного, Бьянка так никогда и не узнала – кажется, Антуан и сам не догадывался о причинах. Но с определенного момента вампирка оставила его в покое, и Бьянка выбросила эту историю из головы. У подъезда дежурили жандармы. Бьянка прочла ход Робеспьера в его мыслях – он дальновидно решил прихватить с собой родственницу Антуана, чтобы, не вызывая дополнительных разговоров, пройти в его квартиру в качестве ее сопровождающего. А настоящие родственники Сен-Жюста, наверное, до сих пор пребывают в счастливом неведении. Интересно, кому-нибудь пришло в голову направить письмо в Блеранкур? Мысленное внушение, и жандармы расступились. Пусть Робеспьер думает, что хочет – может быть, они просто потрясены ее внешними данными, а может, она убедительно говорила…


В комнате Антуана ничего не изменилось. Только, кажется, здесь было еще более неубрано, чем прежде. И очень холодно. Страшно неуютное место. Единственное кресло, старая кровать, портрет Руссо, огромный шкаф, вмещающий его богатый гардероб и столик, заваленный бумагами… Бьянка скинула плащ и забралась в единственное кресло, предварительно подвинув его к окну.

- Я не спросила вас, зачем вы пригласили меня составить вам компанию, гражданин Робеспьер, - заговорила она, отвернувшись. – Но в наше время не принято задавать вопросов. Если вы хотите забрать отсюда какие-то вещи, я не буду вам мешать и удовлетворюсь пейзажем за окном.

Что же, логичный вопрос, требующий ответа. В конце концов было бы странным, если бы она ничего не спросила. И она согласилась следовать за ним без лишних возражений и истерик. И без расспросов. И без страха. Это заслуживало уважения. Робеспьер занял место за столом, намереваясь разобрать бумаги.

- Затем, чтобы забрать его бумаги, избежав лишних расспросов, - ответил Робеспьер. - Было бы странно, если бы я пришел сам, тогда как в качестве сопровождающего для родственницы... Это смотрится в другом свете и поможет на время скрыть настоящую причину моего визита.

Он принялся бегло просматривать бумаги, пока что не находя среди них тех, что искал: чрновики запомнились хорошо, ведь к ним была сделана не одна поправка и не одна заметка на полях.

- Он хранил наброски декретов в другом месте, - тихо произнесла Бьянка, не поворачиваясь. - И то лишь наброски. Он редко бывал дома и боялся вторжения непрошенных гостей. Поэтому на всякий случай часть черновиков держал в тайнике в ящике стола, часть - тайнике в своем кабинете в здании Конвента, а самое основное носил с собой, чтобы дописывать мысли по мере того, как возникают новые идеи.

Робеспьер кивнул, потом неохотно поддержал разговор:

- Значит, вы действительно были хорошо с ним знакомы... Речь идет о любых бумагах, имеющих отношение к последнему декрету. Необходимо просмотреть все.

Кипа бумаг на столе постепенно разделилась на три части. Первая - ничего не значащие прошения и доносы, вторая - переписка, которую следовало положить в тайник до поры до времени и третья - черновики декретов. В ящике стола действительно нашлась так хорошо знакомая коричневая папка с черновиками. Бумаги Робеспьер аккуратно положил в карман, в папке же оказалась переписка. Доносы он оставил на столе, как и было. Теперь - в Конвент. Будь проклята эта погода, кашель и так разрывал легкие и, что хуже всего, был с кровью. Но на ожидание хорошей погоды не оставалось времени. Он поднялся из-за стола.

- Благодарю вас, гражданка. Кто-нибудь из моих людей проводит вас домой, на улицах не безопасно. И будет лучше, если вы как можно скорее забудете о том, что произошло.

На выходе Бьянка обернулась. Робеспьер сложил бумаги и одевал шляпу, размышляя о том, что необходимо съездить немедленно в Комитет. Однако, он не поверил в ее рассказ про троюродную сестру. Это делает честь его интуиции. Значит, тиран переиграл ее и последнее слово останется за ним? Ну уж нет. Судя по нескольким оговоркам Антуана, есть кое-что, что однажды здорово напугало гражданина Неподкупного...

- Гражданин Робеспьер, вы, думаю, догадались, что я не родственница Антуана. Я действительно его друг. И родственница одного его знакомого. Его фамилия Страффорд. Вы ведь знакомы?

- Да, знаком, - ответил Робеспьер, всмотревшись в лицо женщины. Это было похоже на правду. Светловолосая, с выразительными, мерцающими глазами, она действительно могла быть родственницей Страффорда. Что же, может быть и лучше, что все сложилось именно так. - Точнее, был знаком одно время. Но вы сказали это не просто так. К чему вы ведете?

Бьянка на секунду задумалась. Легкая передача мысли. Гильотина, залитая кровью, палач поднимает голову Эбера. Достаточно.

- Пока не знаю, гражданин Робеспьер. Пока не знаю. - Не дав ему опомниться от необычного ощущения, Бьянка быстро сбежала по лестнице и испарилась в заснеженном городе. Идти было некуда. Оставалось только поохотиться.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Ср Окт 14, 2009 11:58 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794.
Париж, дом Марата.
Сантьяго, Альбертина Марат.

Сантьяго давно не был в этом квартале. Если честно, он даже думать про него забыл, потому что во-первых не умел приносить соболезнований, считая самым верным и благородным оставить скорбящих наедине с их горем, не заставляя корчить стойкие лица перед общественностью, а во-вторых, если еще честнее – он просто занялся другими делами, которые совершенно поглотили его в последние полгода.

Возможно, стоит даже извиниться – в том, что Альбертина его помнит, Сантьяго почему-то не сомневался. С другой стороны от Альбертины за извинения он всегда побаивался получить салкой по шее. Поэтому он не извинялся перед ней никогда – как и перед окружающими.
За подобными мыслями Сантьяго и не заметил, как дошел до знакомых дверей. Дом выглядел откровенно запущенным. Он постучал в дверь тростью, дождался, пока послышатся знакомые шаги и радостно, но с достоинством произнес:
- Привет! У меня новости! Я снова на тебе женюсь!

- Это ты, итальянец? Опять издеваешься? Проходи. Но имей в виду, я не в настроении шутить, - с достоинством произнесла Альбертина и отступила, пропуская гостя. С момента смерти брата она вела замкнутый образ жизни. Жан Поль был для нее всем, и она не старалась этого скрывать даже перед самой собой. Он был лучшим и честнейшим из патриотов. И вот, его не стало. Две недели почестей, двери редакции, заваленные цветами, громкие речи в Конвенте, выступления видных политиков, бьющих себя в грудь на тему: "Мы никогда не забудем тебя, соратник". А потом - молчанье. Изредка - визиты старых соратников Марата и приглашения посетить Клуб кордельеров в качестве почетного гостя. Сам Робеспьер предлагал назначить ей повышенную пенсию, но она гордо отвергла его помощь. Потом у порога ее дома стали появляться посылки. Неизвестный друг появлялся всегда после десяти часов вечера, стучал в дверь и оставлял корзинку с продуктами. Если бы там были деньги. Альбертина выбросила бы эту подачку. Но корзинка, кажется, была собрана с большой любовью - словно тот, кто приносил ее, был прекрасно знаком с обычаями их дома. Клери? Возможно. С момента смерти брата о Клери больше никто и никогда не слышал. Может быть, она продолжала жить в Париже? Альбертина больше не ненавидела ее. В конце концов, ей, наверное, было теперь также одиноко.... Альбертина продолжала жить вместе с Симоной. Говорить о Жане Поле у них было не принято, но стиль жизни остался прежним. Ведь в последние месяцы брат редко радовал своим присутствием в доме. В этот день Симона отправилась за продуктами - на очереди уходило порой по несколько часов... - Кофе? - коротко спросила Альбертина, кивнув Сантьяго на стул.

- Шутишь? – поднял брови Сантьяго, небрежно развалившись на стуле, - Вина, конечно! И я не понял – где моя оплеуха за то, что не писал после того, как бросил тебя почти у алтаря? Траур трауром, а я бы вот на твоем месте шкуру с меня спустил.

- Нет у меня вина, - ворчливо сказала Альбертина. - Не устраивает кофе, проваливай. Могу еще сыра предложить. И хлеба осталось немного.

- Если будешь в таком тоне говорить с женихом – как стану мужем, буду плеткой воспитывать, - насмешливо парировал Сантьяго и кивнул удивленной кухарке, которая так и застыла на пороге кухни, - Приветствую, гражданка, Вы вовремя. Вот Вам тридцать су – сходите и купите на двадцать вина. Десять – Ваши. Спровадив кухарку, Сантьяго оперся о шкафчик, где Альбертина, как он знал, с незапамятных времен хранила оружие.

- А ты даже не пылаешь праведным гневом при виде меня… Что- совсем все так плохо?, - резко спросил он.

- Нормально все, - гаркнула Альбертина. - А ты не трать своего времени. Надо от меня что-то? Выкладывай. Чем могу - помогу. - она уселась в кресло и принялась сматывать клубок шерсти.

- Значит, совсем все плохо, - удовлетворенно заметил Сантьяго, - Вот за что тебя уважаю, дорогая – за то, что ты не баба. Так вот, слушай, я к тебе пришел не как к женщине, а как к учителю, наставнику и светочу. Помнишь – ты мне как-то раз так доходчиво объясняла, кто такой Лафайет? Я ведь почти запомнил даже причем там было бегство в Варенн! Но так как с того разговора минуло полгода, я снова запутался и нуждаюсь в чутком руководстве, - Сантьяго принял из рук кухарки бутылку вина и отсалютовал Альбертине, скомандовав:
- За мою милую невесту!

- Ну так что нужно объяснить-то? - буркнула Альбертина. - Опять в политику полез? Зря.

- Ни в коем случае, я не лезу к женщинам, - хладнокровно заметил Сантьяго, - Я всего лишь хочу оказать услугу Республике! Прием ту, которую могу оказать только я! А для этого мне надо знать, какие в Париже есть газеты, издатели которых не снимут с меня голову превентивно, во избежание попадания столь ценнейшей информации в печать, - Ценнейшую информацию Сантьяго уже придумывал на ходу.

- Газет много. Но все - полное дерьмо, - сверкнула глазами Альбертина. - Один "Старый кордельер" чего стоит. Позорище. Человек, призвавший народ к оружию, фактически умоляет теперь прекратить революцию! Тьфу, - с чувством сказала она.

- Дорогая, мне нужна газета, про которую б ты не говорила «тьфу», а рассказала, где найти издателя. Я хочу предупредить о большой опасности, которая угрожает Парижу, - Сантьяго подмигнул Альбертине, зная, что она не выносит даже шуток на эту тему.

- Перестань зубоскалить! - нахмурилась Альбертина. - Издателя я только одного знаю. Эбера. Пройдоха еще тот. Но бывает, что говорит дельные вещи.

- Слушай, ну хоть накричи на меня, только блесни прежним темпераментом, - неожиданно почти ласково заметил Сантьяго и без перехода продолжил, - Отлично, Эбер мне подойдет. Я хочу написать большую статью про подозрительных иностранцев и способы их выявления. Ну что – веди знакомиться, мне пора спасать Францию!

- Да ты хоть поешь... мыслитель, - проворчала Альбертина. В ее глазах засветился интерес. - Какого черта тебе это писать? Славы захотелось?

- Спасибо, дорогая, - Сантьяго взял сыр и налил себе еще вина, по-хозяйски устроившись за обеденным столом, - А что если мне захотелось бескорыстно отдать свою жизнь во благо великой идеи? Скажешь положить еду на место и убираться? Но славы я тоже хочу! Я вообще жадный и жадный до собственных заслуг тип – вспомни это, когда в следующий раз позову жениться.

- Эх, Сантьяго... Доел? Вставай. Так и быть, познакомлю, - Альбертина, кряхтя, поднялась. - Спина болеть начала. Продуло, наверное.

- И не вздумай так стенать, - назидательно проговорил Сантьяго, - После знакомства с твоим издателем мы идем гулять по Монмартр. И я отказываюсь слушать твои возражения. СО мной шутки плохи – ты помнишь – буду трещать на каждом углу, что в субботу свадьба вот что ты с таой оравой гостей делать будешь, а?

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Чт Окт 15, 2009 12:10 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года.
Париж.
Комитет Общественного Спасения, потом – отель «Соединенные Штаты»

Бертран Барер по своему обыкновению явился в Комитет Общественного Спасения первым, чтобы глубокой ночью уйти последним. Нет, он никогда не видел в работе весь смысл жизни так, так, например, Максимильян Робеспьер. В былые времена, когда было время, он был частым гостем театров и светских салонов. С другой стороны, привычка много и упорно работать также никогда не изменяла ему, как и он - ей. Последние годы благоприятствовали ее укоренению. Два года – на полном пике самоотдачи – всех сил, мыслей, способностей, без права забыться на секунду. Чудовищное перенапряжение для любого. С другой стороны, Барер был уверен, что еще неоднократно вспомнит эти жуткие кровавые годы, когда он воспевал с трибун террор и гильотину, а потом бежал в кабинет, чтобы скрестить собственную волю с десятками иностранных государств, как самое счастливое время. Вершина жизни, вершина славы, вершина карьеры… Нет, амбиции тут даже ни причем. Просто шанс показать и применить все, на что ты способен, все свои таланты, использовать все свое везение, ум, хитрость, красноречие – выпадает далеко не каждому. И оказаться на таком пике – уже счастье. Поэтому Барер продолжал работать самозабвенно, удивляя сумасшедшей работоспособностью даже железных Карно и Сен-Жюста.

Он перечитал доклад, который предстояло озвучить на утреннем заседании. Черт возьми, придется читать без визы Максимильяна – едва ли тот оценит, что его побеспокоили в такой момент, как смерть близкого соратника. Даже диктаторы имеют право на скорбь.
- Гражданин Барер, скажите, кто замещает гражданина Робеспьера сегодня и кому адресовать его корреспонденцию? – слова вошедшего секретаря удивительно совпали с ходом мыслей Барера.

- Не понимаю смысл Вашего вопроса, - усмехнулся невесело Барер, - Обычно гражданина Робеспьера замещает гражданин Сен-Жюст. Он насладился тем, как побледнел секретарь и добавил чуть веселее, - Полно, полно, Жан. Я не имел в виду преисподнюю. Если что-то может подождать Максимильяна пару дней – советую просто подождать, если что-то срочное – мы замещаем друг друга, - С другой стороны Барер знал что во всем Комитете едва ли найдется пара человек, которые осмелятся вскрыть письмо Робеспьеру, уж точно не больше пары человек смогут достойно объяснить эту необходимость Неподкупному. Барер протянул руку за письмом, секретарь же явно был только рад избавиться от лишней бумаги, как и все бумаги в это время таившей в себе опасность и исчез за дверьми.

Барер глянул на конверт. Непохоже на официальную почту. С другой стороны, для простых доносов уже давно используют специальную комиссию при Комитете. Он вскрыл конверт и пробежал глазами листок, исписанный неуклюжим почерком: «Я, Андрэ Леми, урожденный в Париже, хочу покаяться… за тридцать луидоров… взялся избить журналиста Камиля Демулена, сломать ему правую руку… любовницу – напугать… боюсь законного наказания и бегу из Парижа, но раскаиваюсь….признаюсь… имени заказчика назвать не могу, кроме того, что это – один из членов Комитета Общественного Спасения…»

Барер аккуратно сложил бумагу и прикрыл на секунду глаза, переваривая прочитанное. Одному дьяволу известно, что бы случилось, попади эта бумага в руки Максимильяна. Тот ведь только и ждет предлог для новых чисток – хоть бы и внутри Комитета. Сжечь? Порвать и бросить в Сену? Барер задумчиво убрал листок в карман.

Осталось главное- догадаться, кто именно из Комитета это мог быть. Вот тогда и будет ясно, куда деть эту бумажку, а главное – станет понятна цель всей интриги.

Барер встал у окна, чтобы лучше видеть все столы коллег. Себя, Робеспьера и Сен-Жюста он отмел сразу. И не из-за общей порядочности. Просто на Демулена напали аккурат перед его поездкой к Дантону, предпринятой при большом аккуратном подталкивании Робеспьера и того же Сен-Жюста. Они не стали бы одновременно запрягать телегу и ставить в колеса палки. Отпадают Линдэ и Сент-Андрэ. Приер из Марны был в отъезде, Приер из Кот д’Ор и Карно интересуются только армией, а вот до армии как раз сейчас всем дела и нет, как гражданин Карно справедливо отмечает в каждом донесении и на каждом заседании Конвента или Комитета. Остается немного… Эро де Сешель, уже несколько месяцев не приглашаемый на заседания и первый кандидат на чистку. Глупо- ему остаться бы живым. Наконец, Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенн.
Который из них?

Зачем – и так понятно. Оба принадлежат к крайним левым, к «террористам», «бешеным», оба поддерживают Эбера, оба не изменят ему без необходимости и оба не хотят, чтобы необходимость настала. А при победе Дантона настанет. Наконец, ни тот ни тот не признают очевидное: гибель Эбера будет означать гибель Дантона.
Конечно же, они оба хотели остановить войну перьев Демулена-Эбера, а также не допустить возвращения Дантона… И оба могли выбрать вот такой радикальный способ… Который же из двух, - Барер отвернулся к окну и наморщил лоб, пытаясь припомнить еще хоть что-то. Почему-то всплыла история про покушение на Робеспьера – когда некие санкюлоты…и тоже впятером, кстати, напали на экипаж, после чего Сен-Жюст отстреливался, а Неподкупный был сильно ранен, что помешало ему… Правильно, то помешало ему выступить в Конвенте и уничтожить Эбера еще тогда! А еще в тот день Дантон вышвырнул Колло д’Эрбуа за шиворот из кабинета. Значит, Колло приходил мириться, причем после конвентских событий, явно истолковав отсутствие Максимильяна как слабость... А раз истолковал – то это не Колло!

Барер проверил, надежно ли спрятана в кармане записка и, про себя негодуя, что приходится бросать неоконченную речь, быстро вышел из здания Комитета, отправившись в отель «Соединенные Штаты», где проживала половина Комитета Общественного Спасения.

***

- Бийо, приветствую, - Барер дождался приглашения зайти и занять стул у окна. Жан-Никола выглядел слегка обеспокоенным, и явно как раз собирался отправиться в Комитет.

- Если тебе нужна компания по дороге в Комитет Общественного Спасения, Бертран – к твоим услугам, я как раз собирался выходить, - Бийо несильно удивился визиту.

- Я только что оттуда, Бийо, я там с шести утра, - улыбнулся Барер, - Но решил прогуляться по городу. Беспорядки не утихают. И у меня не идет из головы наш с тобой поход к Эберу, - решил не терять времени попусту он.

- Кретин, - проворчал Бийо, - Его глупо подставили, а он кажется уже и рад положить голову под гильотину.

- Действительно, обидно, - заметил Барер, - хотя свали он это на кого-нибудь другого – это как раз его шанс голову из-под гильотины вынуть. А не сообразит – тем обиднее для тех, кто так пытался спасти его все это время.

- Ты о ком, Бертран?, - коротко спросил Бийо-Варенн.
Барер протянул ему записку.

Бийо-Варенн прочитал ее, несколько раз меняясь в лице.
- И что теперь, Бертран? – спросил он в обычной резкой манере, - Передашь письмо по адресу, а меня – под нож? Что думаешь по этому поводу? Хорошая идея?

- Может, и неплохая, но то, что думаю, я тебе все равно не скажу, - улыбнулся Барер, - Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли, Жан. А скажу я следующее. Я понаблюдаю за тем, как Эбер использует свой последний шанс выкрутиться. И именно ты поставишь на повестке дня Комитета вопрос об иностранном заговоре.

- Чтобы если что в попытке вытащить Эбера обвинили не тебя, а меня, Бертран, - задумчиво произнес Бийо-Варенн, - Да, тонкий ход. Ты тоже хочешь прекратить свару, но, в отличие от меня, в принципе не веришь в возможность наличия у тебя союзников – только временных попутчиков, - неплохо для гасконца.

- А ты не думаешь, Бийо, что пытаясь остановить эту свару, как ты выразился, я оказываю в том числе тебе куда большую услугу, чем набиваясь в друзья и союзники, - хитро улыбнувшись, отметил Барер.

- Возможно, Бертран, возможно, - задумчиво ответил Бийо-Варенн, уже прикидывая тезисы доклада.

- Не волнуйся, Жан, никто не подумает, что ты хочешь вытащить Эбера, - проговорил Барер, - Твой доклад пойдет сразу же после доклада Карно о шпионах по обе линии фронта.

- Я понял, Бертран, - усмехнулся Бийо-Варенн, - после Карно выступаю я и говорю, что заговоры и интриги докатились до Парижа, припоминая карикатуры, отмечая из схожесть с «Пер Дюшен», а ты…

- А я, Жан, требую начать расследование и прошу иметь в голове две версии: или это Эбер, или – действительно иностранный заговор, - продолжил в тон Барер, - А там папаша Дюшен пусть сам выкручиывается, если хватит ума не упустить последний шанс.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Чт Окт 15, 2009 12:16 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Париж, улица Сент-Оноре

Сен-Жюст, Огюстен и др.

«Ну и рожа»
Сен-Жюст поморщился, глядя на оплывшую физиономию. Хорошо, что хоть глаз открылся. Леви сказал, что он провалялся в постели сутки. Почти 24 часа тяжелого сна с бредом. «Хорошо, что у меня нет манеры говорить во сне, иначе мой спаситель смог бы торговать государственными тайнами», - мрачно подумал Сен-Жюст, натягивая «новую» одежду из гардероба Леви. Он чувствовал себя намного лучше. Голова продолжала болеть, и свалившая его простуда лишь отчасти отступила. Зато он мог, наконец-то, передвигаться. Леви не стал уговаривать его остаться, видя его решимость. И на том спасибо. Уходя, Сен-Жюст думал о том, что лучше подарить мебельщику на память. Ведь дать ему денег – значит обидеть честного человека. Распрощавшись с ним, Сен-Жюст направился к Тюильри. Клери говорила, что видела, как Эбер беседовал с подозрительным человеком именно там. Передвигаться получалось медленно и неуклюже – последствия встречи с санкюлотами. Одно хорошо – в такой одежде его вряд ли примут за умеренного. Через некоторое время он понял, что ноги машинально принесли его на Сент-Оноре, к дому Дюпле.

- Черт бы побрал этого... - пробормотал гражданин, плотнее запахнув плащ. Холод, хоть волком вой, а люди, как назло, опаздывают. Ослы. Хотя один осел на месте, и то хорошо. Сумел уговорить эту бестолочь, которая служит у Дюпле кухаркой, написать несколько строчек гражданину Неподкупному. Гражданка Элеонора, мол, очень плоха и очень хочет увидеть его. Теперь дело за ослом номер два - дать инструкции и показать место, откуда удобнее будет стрелять в этого идеолога, когда появится. А если не появится – значит, будет другой раз. А, вот и второй. Еле плетется. Не могли найти кого-нибудь получше? С такой разбойничьей физиономией его арестуют просто так, даже делать что-нибудь не обязательно. И, судя по всему, пьян, мерзавец, вон как шатает его. Тьфу. - Мне до вечера тебя дожидаться? - Он был зол за то, что пришлось ждать на холоде. Но с другой стороны место было выбрано идеально: и как раз возле дома Дюпле и такой закоулок, куда никто без предварительной договоренности не сунется.

Сен-Жюст остановился, оглядывая незнакомого человека. Точнее, нет. Это лицо ему было знакомо. Он видел его в Конвенте среди рабочих, которые проводили ремонт. Сердце забилось от предчувствия. Клери говорила, что Эбер беседовал с кем-то из рабочих в Тюильри о доме Дюпле. Неужели удача ему улыбнулась? Ради этого стоило чуть не умереть под ногами у бешеных санкюлотов. - Тише. Не ори, гражданин, - хрипло произнес Сен-Жюст и закашлялся. - Я приболел. Но уже здесь. - Что именно от него требовалось, он не знал, поэтому решил говорить как можно меньше.

- Приболел! Напился ты, вот что. Так и давай деньги вперед... Слушай сюда. Анри сейчас пойдет с письмом. Твоя задача ждать вон в том сарае, где раньше была пекарня, оттуда хорошо просматривается дом Дюпле. Никуда не отходишь, даже по нужде. Твое время - до десяти вечера. Долго, но за это тебе деньги платят. Вот два пистолета, но желательно уложить его с первого выстрела, понял? В десять придет человек, который тебя сменит. А ты придешь в таверну и там получишь остальные деньги. Убьешь его - получишь в два раза больше денег и документы, как и договаривались. Все понял?

- Да, понял. Будет сделано в лучшем виде. - Сен-Жюст протянул руку за пистолетом. - Кто передаст деньги?

- В таверне передадут. И не отлучаться, слышал? Если думаешь, что за тобой не будут наблюдать - ошибаешься.

- Да понял я все, - прохрипел Сен-Жюст. - Не отлучусь. Не дурак. - Он повернулся спиной и, ссутулившись, побрел к сараю.
Сен-Жюст прислонился к стене заброшенного строения. Надо понять, что тут произошло. Его приняли за друогого. И, видимо, от него тербуется застрелить Робеспьера. Руководит процессом человек, вхожий в Тюильри. Все сходится. Значит, Эбер и его банда, если принять во внимание наблюдательность Клери. Остается два вопроса. Первый – каким образом они собираются выманить Робеспьера к этому дому, если известно, что живет он сейчас на Сен-Флорентайн. Второй – куда подевался тот, кого тт действительно ждали, и чью роль он сейчас исполнял, стоя с выданными пистолетами. Впрочем, ответ на второй вопрос не заставил себя ждать. К дому быстро приближался санкюлот внушительного вида, решительно поглядывающий по сторонам. Сен-Жюст выступил вперед и махнул ему рукой. – Сюда, гражданин.

- В чем дело, гражданин? - он насторожился, так как встретил его совсем не тот человек. Кто этот, черт бы его побрал? Откуда он взялся? В любом случае, нужно быть осторожнее. Поговорить с ним или пойти доложить? С другой стороны, он опоздал... Вот незадача.

Сен-Жюст воспользовался секундой заминкой незнакомца и грубо дернул его за собой, увлекая в свое укрытие. - Ты опоздал. Анри уже отправился с письмом. (Это было единственное имя, которое было произнесено в ходе предыдущей беседы). Меня вызвали на подстраховку. Сказали, вместе будем ждать до десяти вечера. - Сен-Жюст протянул ему руку, покрасневшую от мороза. - Жан Картье. А тебя как звать?

- А, тогда другое дело. Я - Рене Матье, - он вытащил из-за пазухи флягу и, основательно приложившись, протянул ее своему собеседнику. - Чтобы согреться, - пояснил Рене, потом нахмурился. - Стой, а деньги? Теперь пополам делить что ли? Мы так не договаривались!

- Если дело выгорит, заплатят каждому. Я об этом первым делом спросил, - прохрипел Сен-Жюст и с удовольствием приложился к фляге. Никогда в жизни крепкое пойло не было так кстати. - Ты предусмотрителен, Рене. Холодно сегодня. Я, идиот, не догадался прихватить. Сегодня, как получил сообщение, бегом выбежал. Деньги нужны. Очень. Тебе, кстати, сколько обещали?

- Пятьсот, - ответил Рене. - Дорого они ценят голову этого гражданина, кто бы он ни был. А тебе?

- Триста, - хмыкнул Сен-Жюст. - Тебя больше ценят. Уже выполнял такие задания?

- Не совсем, - уклончиво ответил Рене. - Я разные задания выполнял, в основном с бумагами. Отнеси, подай, принеси... Теперь вот это. Но платят хорошо, почему я должен отказываться?

- Откажешься тут, если жрать дома нечего. - злобно сказал Сен-Жюст. - У меня жена скоро рожает. Живем вшестером в подвале, на Монмартре. Как из армии вернулся - не могу работу найти. А стреляю хорошо. Вот и позвали меня. Вошли в положение. Дай мне волю, перетряхнул бы всех этих зажравшихся депутатов. У них-то, наверное, полные столы. И хлеб, и мясо. И бабы у них холеные, одеты, как аристократки.

- Вот, правильно говоришь, - кивнул Рене, снова отхлебнув из фляги. - Та же картина у меня, только жена умерла, а в подвале семеро. Теперь сиди тут, жди у моря погоды...

- У нас в секции народ гудит. Хотят на Конвент идти. Только вот говорильня это все. Все без толку. - злобно сказал Сен-Жюст, принимая флягу из рук "коллеги".

- Да и у нас тоже. Говорильня. А что толку? Не пойдут они на Конвент, пока армию не мобилизуют, вот что. Эбер только говорит. Правда, дело говорит, в отличие от остальных, но моим семерым все равно жрать нечего.

Огюстен Робеспьер остановился возле дома Дюпле и предпринял еще одну попытку найти письмо от Максимильяна адресованное Элеоноре. Появляться здесь не хотелось, так как Морис арестован и вообще... Пора бы уже начать пересылать корреспонденцию на другой адрес. Всем будет проще, а он перестанет тратить обеденное время на прогулки туда и обратно. И вот где он оставил это письмо? Забыл дома? Или в кабинете Кутона со своей перепиской? Когда он уже начал злиться по-настоящему, письмо обнаружилось в кармане сюртука. Огюстен уже собирался пройти во внутренний двор, как услышал звон разбитого стекла со стороны улицы. И, почти сразу же - выстрел. Судя по всему, в глубине старой пекарни... Интересно... Второй выстрел сбил с головы шляпу и выстрел этот был не со стороны пекарни, откуда слышался шум. Не думая, Огюстен упал на землю, перекатился в сторону и выстрелил в бегущего человека, стараясь попасть по ногам. Попал. Человек растянулся на мостовой, схватившись за ногу. А теперь проверим, что в пекарне... Он вытащил из-за пояса второй пистолет и направился к развалюхе.

Вытянувшаееся лицо Огюстена Робеспьера - словно тот увидел призрака. Картина в духе времени. Сен-Жюст сидел, склонившись над телом Рене Матье, с которым провел около двух часов, ведя задушевную беседу. Он с самого начала знал, что его придется пристрелить, как только в поле зрения покажется Максимильян. Как выяснилось, Робеспьер послал младшего брата, но это не меняло первоначального плана. Сен-Жюст отхлебнул из фляги и меланхолично пояснил. - За упокой души гражданина Матье, погибшего от руки воскресшего из мертвых монтаньяра. Огюстен, здравствуй. Не теряй времени, оглядывая мой потрепаный вид. Человек, которого ты ранил, очень нужен нам живым. Сейчас мы оттащим его в дом Дюпле. Потом тебе нужно вызвать жандармов.

Огюстен поймал себя на том, что до сих пор стоит сжимая в руке пистолет, а свободной зажимает себе рот. Чтобы не заорать дурным голосом. Но в голове быстро прояснилось после короткого монолога Сен-Жюста. - Черт побери, Сен-Жюст, а мы тебя сегодня хороним. В пять. Если быстро допросим, может быть и успеем. И возьми мой плащ, мне на тебя смотреть больно и холодно.

- Всегда мечтал побывать на собственных похоронах, - улыбнулся Сен-Жюст, стуча зубами. - Ты настоящий друг, Огюстен, твой плащ - это все, что мне сейчас нужно. Подтащи ко мне ублюдка, которого ты подстрелил. И беги за жандармами. Я покараулю. И еще. Пожалуйста, не говори никому, что ты меня видел. Предупреди только Максимильяна. Возможно, из моей смерти можно выжать еще что-нибудь полезное. - Сен-Жюст привалился к стене. Два часа, проведенные на улице начинали сказываться - жар возвращался. "Главное не заснуть", - подумал он, предвкушая, как, спрятавшись за спинами соратников, послушает, что о нем будут говорить.

- Граждане, разойдитесь! Нечего здесь смотреть! - Огюстен растолкал любопытных, которые начали собираться вокруг раненого. - Сейчас окажем гражданину первую помощь, не беспокойтесь. И расходитесь по домам. Все слышали?!

- Видимо, спорить никому не хотелось, выстрелы слышали все. А вмешиваться никому не охота. Вот и хорошо. Раненый не пытался сопротивляться, только ругался так, что у проходившей мимо гражданки заалели уши, а сам Огюстен взял на заметку несколько слов из богатого словарного запаса. В армии пригодятся. Бросив пленника на пол, он обратился к Сен-Жюсту. - Жандармы сейчас не нужны, сначала допросим. Знаю я их, за взятку кого хочешь выпустят... - он тут же прикусил язык, вспомнив, что Сен-Жюст занимается и жандармерией тоже, но сказанного не вернешь.

Не говоря ни слова, Сен-Жюст ударил раненого в живот. Тот взвыл и разразился новым потоком брани. - У нас мало времени. Если не хочешь, чтобы я на твоих глазах вытащил из тебя кишки, говори, кто тебя подослал.

- Ты его убьешь так, - мрачно сказал Огюстен. - Гораздо лучше действуют щепки под ногти. Просто и эффективно. Веревка здесь, я думаю, найдется, пекарня все-таки, а щепки сейчас обеспечим. - Он демонстративно поднял с пола доску от деревянного ящика и вытащил из-за пояса кинжал.
Раненый снова выругался. Огюстен поморщился.
 
- Нехорошо, гражданин, ругать человека, от которого в некотором роде зависите, - нравоучительным тоном сказал он, откалывая от доски щепки и заостряя их ножом. – Хорошо бы удивляли разнообразием, но вы начинаете повторяться и становитесь скучны.
 
- Что вы хотите делать, дьявол вас забери?
 
- Вот это уже похоже на связную речь, - невозмутимо ответил Огюстен. – Я собираюсь заставить вас говорить по-плохому, раз вы отказываетесь говорить по-хорошему, гражданин.
 
- Но вы же не собираетесь пытать меня? – с нервным смехом спросил нападавший. – Где же ваши…  моральные… нет, нравственные гражданские качества?
 
- Вы пытались убить меня, гражданин…
 
- Я стрелял не в вас!
 
- Хорошо, вы стреляли в мою шляпу. Итак, вы стреляли в мою шляпу, привели ее в негодность, что уже является порчей чужого имущества и я намерен узнать почему вы это сделали. Это не идет вразрез с моими понятиями. Напротив, мой  гражданский долг состоит в том, чтобы наставляя вас на путь истинный узнать правду…-  Огюстен  отложил кинжал и тронул пальцем щепку, проверяя ее остроту.
 
- Да,  меня наняли, чтобы убить Робеспьера! – выкрикнул раненый.

- Старшего или младшего? - вкрадчиво спросил Сен-Жюст.

- Мне не сказали, поэтому я и стрелял в него!

- Отравление Робеспьера-старшего - твоих рук дело? - Сен-Жюст вцепился в него взглядом. - Врать не советую. Вспоминай. Дом Дюпле. В тот вечер там было много народу...

- Ты... Ты... - раненый сделал безуспешную попытку подняться на ноги, но потом упал и начал отползать к противоположной стене. его лицо было серым.

- Эй, гражданин, - пресек своеобразную попытку бегства Огюстен, став у него на пути. - Мы еще не закончили.

- Но вместо того, чтобы принять это к сведению горе-убийца протянул вперед руку, стараясь защититься. - Сен-Жюст!!!!

- Ну? - не понял Огюстен.

- Однако человек воспринял это как вопрос. - Да, это я отравил еду, мне так приказали! - Выкрикнув это, он перекрестился.

- Наконец-то до тебя дошло, с кем говоришь, - усмехнулся Сен-Жюст. - Считай, что я воскрес из мертвых, чтобы побеседовать с тобой по душам. - Ты принес яд с собой? Как было спланировано убийттво?

- Я знал, что дочь плотника носит ему еду. Пришел в дом, там было полно людей, всем не до меня... Да, я принес яд с собой... И отравил еду.

- Приближаемся к самому интересному, - тихо проговорил Сен-Жюст и сделал шаг к нему навстречу. - Кто послал тебя в дом Дюпле, гражданин?

- Жандармы, - сказал Огюстен, выглянув в окно на шум.

- Значит, мы продолжим беседу позже, - сквозь зубы пробормотал Сен-Жюст и отступил на несколько шагов. Раз весь город считает его мертвым, не стоит объявлять о себе сейчас.

- Что здесь происходит? – резко спросил один из жандармов, остановившись у двери. Взгляд его остановился на Огюстене. – Ваши документы, граждане.
- Сначала я отвечу на  ваш вопрос, если позволите, - сказал Огюстен. – Этот гражданин устроил стрельбу на улице, был ранен мной и перенесен сюда для оказания первой помощи. А также во избежание лишних расспросов.
- Почему вы сразу же не позвали жандармов?
- Но вас уже позвали, насколько я понял, - отпарировал Огюстен.
- Не умничайте, гражданин. Ваши документы.
- Он лжет! – решился подать голос раненый. – Он выстрелил в меня, а потом притащил сюда и угрожал!
- Сейчас разберемся кто в кого стрелял, - сказал жандарм, делая знак своим людям. – У вас, я вижу, пистолет, а у раненого вами гражданина оружия не имеется. Вы арестованы до выяснения обстоятельств, следуйте за мной. И сдайте оружие, у вас вряд ли есть разрешение на ношение, тем самым вы нарушаете закон. И вы тоже, гражданин!

Вы, кажется, спрашивали мои документы, - Огюстен протянул сложенный вчетверо лист бумаги. – Смотрите, а потом я объясню вам права гражданина и ваши обязанности.
Изучив документ, жандарм сначала покраснел, а потом побелел.
- Вы… Конечно, гражданин, этот человек будет немедленно арестован. Чего стали, болваны? – рявкнул он на своих подручных. – Хватайте этого, подстреленного. И того, у стены, тоже!
- Тот, что у стены – со мной, - коротко сказал Огюстен. – Раненого забирайте и чем скорее, тем лучше. Да, кстати, с кем имею честь говорить?
Жандарм назвался, на всякий случай отдал честь и вышел следом за своими людьми, ругая подчиненных, на чем свет стоит.

- Я не успел вырвать из него имя, - мрачно сказал Сен-Жюст. - Если шпионы доложат нужным людям, этот человек не доживет до утра. Огюстен, где ты, кстати, научился таким методам ведения допроса? Признаюсь, от тебя ожидал этого в меньшей степени.

- Плохо, но теперь ничего нельзя сделать. Это я о том, что имя мы так и не узнали. А о методах... Пока ездил комиссаром по армиям всему научился, для тебя это не должно быть новостью.

- Вот из тебя сделали зверя, - улыбнулся Сен-Жюст. - Пойдем, Огюстен. Мне нужно выпить и принять какое-нибудь лекарство. Будешь моим провожатым. А то еще арестуют в недобрый час.

- А что тебе не нравится? - тоже улыбнулся Огюстен. - Куда ты хочешь идти? Домой тебе нельзя, раз ты хочешь скрываться... Да, кстати, где ты намерен остановиться? Хочешь, пойдем к нам? Только я должен предупредить домашних во избежание сердечных приступов. Тебе решать куда сейчас пойдем.

- Веди, - коротко сказал Сен-Жюст. - Только медленно.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Окт 16, 2009 12:14 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль, 1794

Париж.

Сен-Жюст, Максимильян Робеспьер, Огюстен.

У хлебной лавки назревала свара. Увидев толпу кричащих санкюлотов, Сен-Жюст, держащий путь в сторону дома Робеспьеров, остановился и прислушался. Снова скандал, связанный с хлебом.

- Почему ей выдали хлеб, она тут не стояла! – раздался отчаянный вопль беззубой тощей женщины, замотанной в платок.

- Да потому что все куплено и продано – вот почему!

- Сколько мы еще будем это терпеть!

- Пока эти депутаты заседают, мы перемрем тут все от голода!

- Богачи готовы вырвать изо рта последнее!

- В чем дело? – резко спросил Сен-Жюст. Толпа на секунду затихла, затем вперед вытолкнули перепуганную женщину средних лет. В руках она держала большую сумку, набитую хлебом. – Это ваше?

- Нет, гражданин, что вы, это для хозяев, - засуетилась женщина, не зная, куда деть глаза от смущения.

- Намечается прием гостей? – участливо спросил Сен-Жюст.

Женщина закивала, радуясь, что он перестал смотреть на нее, как на врага. – Я служу у мад…у гражданки Лапьер, вон там, неподалеку, она просила меня купить еды, потому что к ней приезжает брат с женой, ее мужа недавно гильотинировали, она вдова, пожалейте, пожалуйста, не арестовывайте, я же вижу, что вы из этих, - затараторила служанка.

- Лапьер? – вскинул брови Сен-Жюст. – Ее муж был обвинен в государственной измене. Поставьте сумку и идите, гражданка. Вдове скажете, что продукты конфискованы в пользу государства.

Когда она убежала, подхватив юбки, Сен-Жюст вызвал из толпы самых ободранных людей.

- Забирайте.

Затем, развернувшись, продолжил путь, размышляя о предстоящем выступлении в Конвенте. Детали декрета, который позволит конфисковывать имущество у врагов республики, он продумывал уже давно, но теперь настал момент произнести это вслух. Сегодня он собирался показать Максимильяну окончательный вариант своей речи. Под влиянием речей эбертистов доверие народа к существующей власти трещало по швам. В случае принятия декрета, можно было бы ненадолго решить вопрос с предметами первой необходимости для беднейших жителей Парижа, и заткнуть Эбера.

Сен-Жюст постучался и вошел.

- Доброе утро, Максимильян. Я воспользовался своей болезнью, чтобы обсудить в спокойной обстановке перемены, произошедшие в умах большей части граждан. Вчера я мог лишь бессвязно пересказывать свои впечатления. Сегодня я готов поговорить об этом более подробно.

- Доброе утро, Антуан. Устраивайся у камина и рассказывай. На столе есть кофе, но если ты предпочитаешь что-нибудь серьезнее, я распоряжусь. Да, мне показалось, что Субербиель не советовал тебе выходить из дома несколько дней. Ты хочешь загнать себя в гроб уже по-настоящему? - Робеспьер поднялся и, пройдя к камину, подбросил в огонь несколько поленьев. Злость после выходки соратника уже прошла, а вот беспокойство - нет. - У меня тоже есть новости, но это касается в основном внутренних конфликтов и может подождать.

- Я потерял слишком много времени, и не могу позволить себе болеть, - Сен-Жюст налил себе кофе и устроился у камина. - К тому же, твой врач снабдил меня всем необходимым. Мне лучше. И не будем больше об этом. Я хочу зачитать тебе доклад, который планирую в ближайшее время обнародовать в Конвенте. Буду рад, если ты внесешь необходимые поправки - я работал над ним всю ночь. Народ готов к новому восстанию. Еще несколько призывов, и мы их не остановим. Я не буду говорить о личных симпатиях. Только политика.

- Хорошо, я сейчас посмотрю. Когда ты планировал прочесть его?

- В ближайшее время, как только окончательно восстановлю силы, - произнес Сен-Жюст, протягивая несколько листов. - Я не знаю, как депутаты примут мое предложение и готовлюсь дать отпор.


- Ты решил обвинить Дантона или возложить на него ответственность, говоря о сторонниках снисходительности? - Робеспьер снял очки и слегка прищурился. Уже с первых строчек становилось понятно, что эта борьба легкой не будет.

- Это я как раз хотел обсудить с тобой, Максимильян, - улыбнулся Сен-Жюст. - Мы поддержали Дантона. До того, как Эбер не сойдет с пьедестала, я готов придерживаться принятой политики.

- А после? После того, как Эбер сойдет с пьедестала? - без тени улыбки спросил Робеспьер.

- Ты знаешь мое мнение, Максимильян, - взгляд Сен-Жюста стал жестким. - Умеренные губят революцию также, как и бешеные. А революция должна быть доведена до конца. Средства и методы тут неважны. Это как в армии - либо мы их, либо они нас. Слова Демулена жалят не меньше, чем слова Эбера. Только Камиль искренен и не стремится к власти, в отличие от Дантона, который им управляет.

- Ты говоришь так после того, как Камиля стали обвинять в модерантизме? – сухо спросил Робеспьер. – Впрочем, это сейчас не столь важно. – Он продолжил читать черновик, но думал о другом. Сначала он хотел устранить эбертистов не прибегая к лишнему насилию, для этого и пошел на переговоры с Дантоном еще в декабре прошлого года. И к чему это привело сейчас? Откуда идут разговоры, что Дантон не отвергает реставрацию монархии? Ложь, конечно, но на фоне того, что действия Камиля можно смело называть контрреволюционными, эту ложь остается только проглотить. И молчать, пока это возможно. «Пока», потому что может случится так, что за голову Эбера потребуют голову Дантона. И сделает это Комитет. После доклада Сен-Жюста. Если бы у Демулена только хватило ума остановиться сейчас, пока еще не поздно… - Нам нужна доктрина, которая осуществит эти принципы на практике, - сказал в голос Робеспьер и сделал пометку на полях черновика. – И вот здесь… после слов об общественном достоянии я бы немного расширил твой перечень тех, кому полагается возмещение. А если вернуться к первым страницам… это можно считать твоим ответом на публикации в «Старом Кордельере»?


- "Старый кордельер" - это произведение искусств, шедевральное по своей дерзости. Это мой ответ. И таких ответов будет много... Но предметом нашей сегодняшней беседы ведь будет не Камиль? Сейчас мы связаны и не можем ничего предпринимать по отношению к Дантону. Да и не "Кордельера" цитируют люди, которые поносят власть на улицах, обвиняя Комитет во всех смертных грехах.

- Не Камиль, - задумчиво ответил Робеспьер. - О чем ты хотел поговорить, Антуан?

- Вчера я сумбурно рассказал тебе о том, по какой причине попал в нелепое положение, - начал Сен-Жюст. - О том, что люди озверели и нападают на прохожих, о том, что торговцы стараются изо всего получить выгоду и при малейшей возможности завышают цены или прячут продукты для богатых, которые могут заплатить хорошую цену, о той регулярности. с которой теперь проходят собрания санкюлотов, на которых специально обученные люди призывают к восстанию ты, думаю, знаешь и без меня. Вчера я так и не рассказал тебе о деле Дюпле. Человек, которого мы задержали вчера с Огюстеном, был подослан. Он признался в этом, сообщив, что был уполномочен принести яд в дом Дюпле и, зная, что его дочь передает тебе продукты, начинить ядом, что попадется под руку. А у меня есть свидетель, сообщивший, что незадолго до покушения этот человек имел секретную беседу с гражданином Эбером. Стоит ли говорить, что сегодня утром я получил сообщение, что этот человек якобы покончил с собой в тюрьме?

- Непосредственно с Эбером? - прошептал Робеспьер. - Твой осведомитель не... ошибается? - почему-то в мозгу всплыло вчерашнее наваждение: палач показывает народу голову Эбера.

- Этот осведомитель никогда не ошибается, - мрачно произнес Сен-Жюст. - Эбер чувствует, что доживает последние дни. Нет страшнее, чем человек, загнанный в угол.

- Ты прав. Но вернемся... - Робеспьер не договорил, так как в комнату зашел его младший брат Огюстен. Было видно, что он чем-то очень сильно взволнован.

- Максимильян... - начал Огюстен, но прервался. - Прошу прощения, я помешал вашей беседе. Но хорошо, что ты тоже здесь, Сен-Жюст. Граждане, я хотел спросить о судьбе моего отчета из департамента Верхней Саоны, там я еще писал о положении в рейнской армии и насчет госпиталей... Этот отчет забрал кто-нибудь из вас?

- Нет, - нахмурился Максимильян. - Я не забирал, так как не занимаюсь армией.

- Что было в отчете? - резко спросил Сен-Жюст.

- О том, что в ужасном порядке администрация, задерживаются грузы, недостаток пороха, - начал перечислять Огюстен. - О том, что плохо то, что все снабжение идет исключительно за счет реквизиций, потому что как правило, в исполнение приводится именно последняя, отсюда и столкновения властей. Дальше, списки отличившихся, а также сообщение об аресте 22 граждан, которые, в момент моего прибытия были заключены под стражу и которых мы постановили отпустить, рассмотрев дело.

- Да, ты писал мне об этом, - сказал Робеспьер.

- Я писал об этом и в отчете, - мрачно бросил Огюстен.

- Тебе придется восстановить по памяти все, что сможешь. А делом займется тайная жандармерия. - Сен-Жюст переглянулся с Робеспьером. - Бардак.

- Я вряд ли смогу восстановить по памяти все, - ответил Огюстен. - Хотя могу попытаться, если Максимильян не уничтожил мои письма. Плохо то, что отчет нужен мне сегодня, какая-то гнида написала на меня донос в комитет безопасности...

- Что?! - перебил Робеспьер.

- Да, - спокойно кивнул Огюстен. - И дело будет разбираться. Так мне сказал... Черт, не помню его фамилию...

- Дюпен? - подсказал Сен-Жюст. - В последнее время он развил бурную деятельность в Комитете.

- Да, точно. Он. Раз отчета у вас нет, наверное, бессмысленно спрашивать его у Кутона... - Огюстен налил себе кофе и залпом выпил его. - Всего хорошего, граждане.

- В чем хоть тебя обвиняют? - спросил Максимильян.

- В контрреволюционной деятельности, - ответил Огюстен, забирая со стола шляпу и перчатки.

- Продолжаем разговор, - сказал Сен-Жюст, когда за Огюстеном закрылась дверь. - Тот, кто попытается раздуть скандал вокруг Огюстена, будет полным идиотом. Не волнуйся. Мы разберемся. Мы говорили про эбертистов. Я - за немедленный арест, но ты, вижу, питаешь надежды, что мы сможем решить эту проблему малой кровью. Что ты предлагаешь, Максимильян?

- Да, я надеюсь решить проблему без лишних жертв, - сказал Робеспьер. - И думал о том, чтобы пойти на переговоры с кордельерами. Вот только кто решится взять на себя роль посредника? Пока что у меня нет ни одной кандидатуры. Ты что думаешь?

- Колло? - полувопросительно-полуутвердительно произнес Сен-Жюст. - Когда-то он был их ярым сторонником, теперь ведет себя непонятно. Но эбертисты должны к нему прислушаться.

- Я думал об этом, - ответил Робеспьер. - Но я не могу быть уверен в том, что он сделает то, что от него ожидается. Как ты верно заметил, он ведет себя непонятно. Это меня настораживает, так как, находясь в таком состоянии, он может легко все испортить. Нам нужны гарантии, но получить мы их не можем в силу того... что он ведет себя непонятно. Хотя, эбертисты к нему прислушаются, я не сомневаюсь.

- А если мы направим помимо Колло и своего шпиона? Так сказать, понаблюдать за ним в действии? - прищурился Сен-Жюст.

- Вряд ли это поможет исправить ситуацию, если Колло начнет действовать не так, как нужно.

- У нас есть выбор?

- Выбора нет. Но идея направить туда нашего осведомителя бессмысленна, Антуан. Он не скажет нам ничего нового, он не сможет повлиять на действия Колло, если это понадобится и, кроме всего прочего, существует риск, что наш человек будет раскрыт и в результате мы потеряем осведомителя. Идеальным вариантом было бы, если бы сама инициатива отправиться на переговоры исходила от Колло. Но пока что я не могу придумать, как это сделать.

- В этом нам поможет Кутон. А я берусь подготовить его, - сказал Сен-Жюст. - Немедленно.

- Хорошо, - кивнул Робеспьер. - С этим все. Остальное будем решать по ходу поступления. В ближайшее время принеси мне твои поправки к декрету, просмотрим их вместе. А теперь скажи мне вот что... Кто этот человек, имя которого никто не может запомнить и который так любит свою работу, что готов пустить в ход непроверенные данные? - его взгляд стал жестким.

- Дюпен? Я видел его два раза. Когда-то много работал с откупщиками. потом дал против них оглушительные показания, и тем самым заслужил себе продвижение по карьерной лестнице. С ним работает Кутон. Отзывается о нем, как о человеке исполнительном, но требующим постоянного контроля. А почему ты им заинтересовался?

- Огюстен сказал, что делу могут дать ход. Ты слышал, в чем его обвиняют? Большую глупость сложно себе представить, но это и не удар по нему, это удар по мне, так как все знают, что в ряде случаев Огюстен выполнял мои распоряжения. Понимаешь, к чему я веду? К тому, что мои оппозиционеры явно обрадуются возможности покричать об этом на всех углах. Поэтому я хочу знать, что еще позволит себе этот... деятель. Не хотелось бы ссориться с комитетом безопасности из-за одного ничтожества.

- Я присмотрюсь к нему. Но мне кажется, что это недоразумение. Дюпен слишком труслив. Если хочешь, я переговорю с ним сегодня в своем кабинете. Как правило, это действует.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пт Окт 16, 2009 12:28 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль, 1794

Париж.

Колло д Эрбуа, Бернард де Сент.

Хотелось выпить. Очень. Но нельзя, так как сегодня вечером он должен быть в комитете, а чутье безошибочно подсказывало, что одним бокалом вина он не ограничится. Напиться хотелось до свинского состояния и поддерживать его в течении двух дней минимум. «Пока на шее окончательно не затянется петля» – завыл внутренний голос. Настроение было самое гадостное, но винить в этом было некого. Хотя… Немного подумав, он купил бумагу и написал несколько строчек. Потом разыскал гвардейца, в обязанности которого входило следить за порядком здесь, в галереях.

– Послушай, гражданин, отнеси это письмо депутату Бернарду. Не найдешь сразу – спросишь, но он точно должен быть на заседании Конвента. Сидит обычно в компании якобинцев ближе к Горе. Ну, сам разберешься.

Через два часа Колло д Эрбуа зашел в выбранную им таверну и немного приободрился, увидев за дальним столиком того, кого вызвал сюда письмом. До сих пор не мог понять, чего можно ожидать от этого человека с немного хищным лицом, черты которого, правильные, казались несколько застывшими.

- Здравствуй, Адриан, - Колло занял стул напротив и заказал немного вина и сыра. Воду в тавернах он не пил из принципа: и неизвестно, откуда ее берут и… кабак все-таки.

- Бернард, если ты не возражаешь, - поправил его собеседник. – Что стряслось, гражданин, что ты отрываешь меня от дел? Надеюсь, что-то важное, раз ты пишешь письмо, привлекая ко мне всеобщее внимание?

- Гм… - тон собеседника немного сбил с толку, признаться честно, он не ожидал такой реакции. Но это быстро помогло прийти в чувство. – Знаешь, гражданин, что говорят люди?

- Люди о многом говорят, гражданин. Но у меня, в отличие от тебя, нет времени прислушиваться к сплетням.

- А люди говорят о том, что кто-то написал донос на Огюстена Робеспьера, - зло продолжил Колло. Ну почему он теряется второй раз за время столь короткой беседы?

- Это не сплетня, а чистая правда. Донос написал я. Дальше?
- Он хочет оправдаться.

- Вполне логично, - пожал плечами Бернард. – Пусть попробует.

- Но он ищет свой отчет! – рявкнул Колло, не сдержавшись.

- Он его не найдет, но все равно очень мило, что ты пришел сказать мне об этом, - спокойно ответил Бернард, и на секунду отвлекся, заказав вторую чашку кофе. – Но не нужно так громко оповещать об этом, здесь тоже найдутся уши.

- И тебя это не беспокоит? – прошипел Колло.

- Почему должно? – вопросом на вопрос ответил Бернард. – Отчет украл не я, а ты. Я же всего лишь выполнил свой долг, указав на произвол и самоуправство, которые имели место во вверенном мне департаменте.

- Но ты сказал мне сделать это, мерзавец! – Колло схватил собеседника за шиворот, но тот спокойно отвел его руку.

- Обойдемся без сцен, Колло. Ты обвиняешь меня в том, что я, всего лишь депутат, заставил тебя, члена Комитета общественного спасения, украсть отчет? Смешно.

- Я могу рассказать… - Колло осекся.

- Продолжай, гражданин. Ты можешь рассказать о чем? О том, что испугавшись последствий своих действий в Лионе решил обезопасить себя, уничтожив отчет Огюстена Робеспьера? О том, что если тебя обвинят в произволе им придется обвинить и Робеспьера –младшего? Он ведь ничего не сможет доказать, не имея на руках доклада о своих действиях… Ты расстреливал преступников, он их освобождал… Какая, в сущности, разница? Хорошая тема для спектакля, да и понаблюдать интересно, как скоро Неподкупный отправит на эшафот своего младшего брата, верно? Что касается меня, да, подобный разговор между нами был, но вы неверно расставили акценты. Если мне не изменяет память, ты сам жаловался мне на то, что ваша деятельность с Фуше в Лионе может иметь последствия. Я же только заметил, что в моем департаменте не все в порядке и даже посочувствовал тебе, так как в ту минуту был действительно возмущен самоуправством. Впрочем, я возмущен им и сейчас. Если это все, что ты хотел мне сказать, я пойду, - Бернард поднялся. – Перерыв между заседаниями не такой большой, как хотелось бы.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Сб Окт 17, 2009 7:18 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Квартира Сен-Жюста

Сен-Жюст, Бьянка

Сен-Жюст вошел в комнату и, прикрыв дверь, не первый раз за последнее время подумал, что нужно сменить место жительства. Эта холодная, запыленная квартира, в которой его никто и никогда не ждал, начинала действовать на нервы. Не хотелось даже искать свечу. Лечь и забыться до утра. А потом снова в бой. В сложившейся в городе ситуации он винил Комитет и себя лично. Комитет – за бездействие, себя – за то, что не настоял на принятии декрета вовремя. Теперь, когда санкюлоты доведены до предела, успокоить их будет намного труднее…

Болезнь упорно не отпускала. А ведь завтра ему нужно в любом случае появиться в Конвенте, пусть и хотелось покоя. Не грела даже мысль о том, как вытянутся лица депутатов, успевших его похоронить. Жаль, что у него не хватило сил добраться до собственных похорон. Туда с хорошей новостью отправился Огюстен, а на завтра было запланировано триумфальное возвращение самого Сен-Жюста. Жаль, что невозможно прочесть их мысли… Сен-Жюст лег на кровать и вздрогнул, только сейчас заметив силуэт у окна. Клери.

- Блестящая работа, Антуан, - заговорила она. – Ты переиграл нас с Сантьяго на много ходов вперед. Как тебе удалось все так продумать?

Сен-Жюста охватило отчаяние. В глубине души он мечтал о совершенно другом приеме, надеясь, что она хотя бы немного оценила его значимость в своей жизни. Но все, что он получает теперь – это спокойный голос и любопытствующий взгляд мерцающих глаз.

- Ты ошибаешься, Клери. – в тон ей ответил Сен-Жюст. – Я никого не переигрывал. Все произошло случайно, и я остался вживых чудом. Так что запиши мне проигрыш.

- Антуан, я пошутила! – воскликнула Бьянка и стремительно переместилась к его постели. – Я чуть с ума не сошла от этих известий. Я поверила… И этот труп без лица, выставленный на всеобщее обозрение…

- Как видишь, со мной все в порядке. Прости, Клери, я очень устал и сегодня – не лучший собеседник. Будь ты простым человеком, я бы предложил тебе выпить – другого у меня все равно ничего нет. Но ты не простой человек. Поэтому даже не знаю, что тебе предложить, кроме как встретиться в другой раз, когда наши настроения совпадут.

- В чем дело, Антуан? – резко спросила Бьянка. – Мы не в тех отношениях, чтобы тратить время на намеки. И если ты хочешь, чтобы я ушла, я должна попросить тебя сообщить мне причины такой перемены ветра.

Сен-Жюст откинулся на подушку, думая, что нужно, наверное, принять порошок, который ему прописали, иначе завтра будет сложно проснуться.

- Ты очень изменилась, Клери, - медленно заговорил Сен-Жюст. - Когда я просил тебя переехать ко мне, я обращался к той женщине, которую полгода мечтал видеть рядом с собой. С тех пор я не услышал от тебя ни одного человеческого слова. Ты словно переродилась – стала циничной и злой. Такое впечатление, что ты делаешь все, чтобы меня оттолкнуть. Я решил помочь тебе и уйти первым. Я политик, а не предмет из твоей коллекции обожателей. Уходи, Клери. У тебя своя жизнь, у меня своя. Свои извинения Сантьяго я передам сам.

- Вот и поговорили. Прощай, Антуан, - Бьянка поднялась и потянулась за своим плащом.

- В тебе хотя бы что-то живое осталось?!! – взорвался Сен-Жюст. – Я скоро и правда начну сомневаться, что это ты.

- Думал, заплачу и буду умолять тебя о прощении? – жестко сказала Бьянка. – Не дождешься, Антуан. Как и ты, я не привыкла быть предметом из чьей-то коллекции обожателей. Однажды со мной такое было. Но больше этого не повторится. Хочешь, чтобы я ушла, уйду.

- Сядь. – коротко сказал Сен-Жюст. Проклиная изматывающую слабость, он нащупал под кроватью свечу и чиркнул спичкой. Комната ответилась слабым светом. Увидев лицо Клери, на котором отражались одновременно испуг, упрямство, расстройство и решительность, с подрагивающими уголками губ, Сен-Жюст рассмеялся. – Мой эксперимент удался. В тебе все-таки еще осталось что-то от тебя прежней. Я задумал выгнать тебя, чтобы посмотреть реакцию, в тот день, когда пришел в себя в доме мебельщика.

Бьянка ошарашено замолчала, потом засмеялась вместе с ним.

- Ты мерзавец, Антуан, - сказала она, наконец, и провела рукой по его лбу. – У тебя жар. Теперь понятно, почему ты весь вечер несешь подобный бред. В здравом уме ты бы вряд ли придумал такую глупость.

- Я хороший ученик, Клери, - заметил Сен-Жюст и накрыл ее руку своей. – Сделай что-нибудь, чтобы я выздоровел. Пожалуйста. Я знаю, ты можешь. Терпеть не могу лежать, как бревно, в доме, считая минуты до рассвета.

- Я для этого и пришла, - тихо сказала Бьянка. – А ты думал, я пришла, чтобы поиздеваться? Я многое поняла, когда прошел слух о твоей смерти. Не в моих привычках объясняться, но я попробую. Мне трудно возвращаться в этот мир. Все эти игры и переезды, все мои резкие высказывания и требования – это маска. Попытка. Не знаю, как сказать. Я все еще не могу простить себе смерти Марата. Если бы в тот день я не ушла на целый час, ничего бы не произошло. Я разорвала бы эту женщины на кусочки, я бы… Но что толку об этом говорить. Уверена, ты переживал подобное. В тот день, когда ты, не выполнив условия Страффорда, потерял трех своих друзей… Думаю, что если бы ты мог все вернуть, ты бы не совершил этой ошибки… - Бьянка поднялась, чтобы вытащить из шкафа откупоренную бутылку вина. Вот бокал. А вот маленький серебряный кинжал, который она всегда теперь носит с собой. Разрез. Тонкая струйка из вены. Пока рано посвящать его в тонкости, пусть считает, что это магия.
- Антуан, я не знаю, как пережила эту кошмарную историю с тобой. Я винила во всем себя, но ничего не могла изменить. Поверь мне, это хуже, чем лежать в комнате мебельщика, страдая от побоев и жара. А теперь тебе и правда надо отдохнуть. Утром загляни в корзинку, которую я оставила на столе. Там хлеб, сыр и записка с адресом. Я сняла комнату по соседству, так что теперь мы сможем видеться, когда захочешь. Выпей. Считай, что это лекарство. Потом я помогу тебе заснуть.

Сен-Жюст принял бокал из ее рук и выпил, не скрывая удовольствия. Глаза закрывались сами собой, и впервые за долгое время, это был нормальный, здоровый сон.
- И все-таки … эту партию … я вывел на «ничью»…, - проговорил он, прежде чем окончательно заснуть.

Бьянка с улыбкой наблюдала за тем, как его дыханье постепенно становится ровным, и лицо теряет выражение отстраненной решимости. «Ты прав, Антуан. И лишь в одном ошибаешься. В нашей игре не будет выигрывших и проигравших. Вечная «ничья»… Убедившись, что он крупко спит, Бьянка выскользнула на улицу. Пора приводить в порядок новое жилище.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Вс Окт 18, 2009 2:09 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794

Париж.

Бьянка, Огюстен, Дюпен.

На улице было холодно, но хорошо уже то, что с неба не капала и не сыпалась мерзость вроде дождя или снега. Домой не хотелось. Не то чтобы он избегал разговора с Максимильяном, просто очень не хотел, чтобы складывалось впечатление, что ни одной из своих проблем он не может решить сам, а забивает ими голову брату. Огюстен невесело улыбнулся. Вот не ожидал, что здесь, в Париже, он станет беспокоиться из-за таких пустяков. Но в Париже – не в миссиях, где в большинстве случаев он мог рассчитывать только на себя. Отсюда и вторая проблема: в миссиях он изрядно поотстал от безумной столичной жизни. Безумной – потому что теперь уже невозможно понять, кто против кого за кем. Партии разделились, было что-то жуткое в том, что люди, объединенные одной идеей душат друг друга. Еще два года назад был смысл в том, чтобы уничтожить врага внутреннего, прежде, чем уничтожить врага внешнего. Но теперь? Черт знает что творится. Но кому об этом скажешь? Никому. Вот и держи при себе свои размышления. Внутренний голос ехидно посоветовал не мерзнуть, а возвращаться домой: все равно рано или поздно разговор состоится, но сам он рассудил, что появление дома можно и отсрочить. Вот только как убить время? Пойти в театр? Одному не интересно. Пойти в кабак? Там все равно не напьешься, а слушать патриотов нет никаких сил – хватит с него и Конвента. Пойти к Катрин Судрэ? Она начнет спрашивать, что случилось. Пойти к Рикору? Он начнет давать бесплатные советы. К решению он так и не пришел, внимание привлекли крики. Судя по голосам, граждане были хорошо навеселе и решили скрасить вечер разнообразием, прицепившись к женщине. Как же надоели эти беспорядки. Звереет народ. Смотреть на разыгравшуюся сцену было невыносимо и противно.

- Граждане, разошлись по домам, живо, - посоветовал он без особого энтузиазма и не повышая голос до крика.

- Иди своей дорогой, гражданин! – весело оскалился крепкого сложения молодой человек, он явно был настроен на то, чтобы весело провести время. – Или присоединяйся к развлечению.

- На ваши развлечения смотреть противно, - скривился Огюстен. – Оставьте гражданку и ступайте к… куда хотите.

- Ты кто такой, чтобы нас осуждать? - хмуро спросил его товарищ. – Депутат? Или, может, умеренный?

Вспомнился рассказ Сен-Жюста о том, как вот такие же деятели едва не убили его. Просто так. За то, что не понравился. Или не хватало денег на выпивку.

- Если умеренный, то мы можем и облегчить тебе карманы.

Вот этого ему не следовало говорить. Вспомнились марсельские мародеры. Вспомнился трудный переход. Уже помимо воли рука сжалась в кулак, а кулак обрушился на ухмыляющуюся физиономию. Второй достал нож. Огюстен спокойно вытащил из-за пояса пистолет.

- Это уже нападение, гражданин, - предупредил он. – Как думаешь, ты успеешь меня заколоть или я успею выстрелить?

Ответа дожидаться не пришлось. Поразмыслив и немного протрезвев искатель приключений скрылся в темноте переулка.

- Что же ты ходишь одна, гражданка? – обратился он к женщине. Свет фонаря был тусклым, но она казалась совсем молодой. – Разве не видишь, что творится на улицах?

Бьянка с любопытством следила за развитием событий. Кажется, с Антуаном было также? Только противник ему достался злее и сильнее. Этот молодой человек, сам того не подозревая, лишил ее прекрасного ужина. Выйдя от Сен-Жюста, Бьянка как раз собиралась хорошо поохотиться. Поэтому и подпустила к себе трех нетрезвых мужчин. А тут – неожиданный спаситель. Хотя, что говорить, неожиданное вмешательство со стороны было приятным.

- А ты, наверное, депутат Конвента, гражданин? – дружелюбно улыбнулась ему Бьянка. – Хорошо получилось расправиться с этими идиотами. Спасибо. Предвосхищая вопрос, который может сорваться с ваших губ. Да, я – иностранка. Но в Париже живу давно.

- Вот уж не думал, что на мне написано то, что я - депутат Конвента, - улыбнулся Огюстен. - А я подумал, что вы с юга Франции. Советую вам так и отвечать, а не признаваться первому встречному в том, что вы - иностранка. Особенно если думаете, что встречный этот - депутат Конвента.

- Вы - первый, кто дает мне совет, которым можно воспользоваться, - обрадовалась Бьянка. - Благодарю вас! Меня зовут Жюльетт Флери, я живу неподалеку. Раз уж вы спасли меня от этих грубых людей, не откажусь, если вы проводите меня до дома. *Надо учиться вести себя прилично. Заново. Все для тебя, Сен-Жюст*. А депутаты Конвента определяются по выражению лица. И по одежде.

- С удовольствием провожу тебя до дома. Меня зовут Огюстен, - фамилию он решил не называть, так как опасался, что это отпугнет ее и можно будет забыть о легко начавшейся беседе, да и о знакомстве и хорошенькой гражданкой. - Не знал, что депутаты определяются по выражению лица и одежде. Поделишься со мной наблюдениями? Может быть, я начну таким образом различать тех, кто сидит за моей спиной в таверне.

- Мужчины ненаблюдательны, - засмеялась Бьянка. - А то давно бы отличали друзей от врагов и умеренных от истинных патриотов. Но я могу рассказать, если вам интересно. Депутаты Конвента, сами того не зная, копируют стиль Максимильяна Робеспьера. Предположу, что это психологическое - он сейчас человек уважаемый. Вот и у вас плащ завязан, как у него. Депутаты Конвента носят оружие. И взгляд у них увереннее, чем у обычных граждан. У обычных граждан во взгляде читается мысль: "Завтра я могу оказаться на гильотине", А у депутата Конвента... Я не много себе позволяю в своей невинной болтовне, а, Огюстен?

- Нет, что вы. Напротив, мне очень интересно, - незаметно он перешел на вы, решив плюнуть на принятое сейчас обращение. - В наше время редко кто может говорить так, как говорите вы. Открыто. Я бы сказал, что вы либо безумны, либо безрассудно храбры, но первое утверждение не верно, а второе у меня не было возможности проверить. А еще вам удалось развлечь меня беседой, за что я вам благодарен. Вот только ваши выводы вряд ли сделают меня наблюдательнее, я никогда не обращал внимания на то, как у меня завязан плащ.

- А вы сравните как-нибудь. Знаете, я лишь недавно, увидев на улице гражданина Дантона, обратила внимание на эту особенность. И вообще, одежда может многое рассказать о человеке. Вот вы, Огюстен, к примеру, никак не отойдете от армейских привычек, хотя, судя по всему, вам не чуждо желание одеваться модно и со вкусом. А моя открытость мне, как правило, ничего хорошего не приносит. Сейчас я в хорошем настроении и мои слова никого не могут обидеть. Но бывает, что я злюсь на весь мир, и тогда способна довести даже самых хладнокровных патриотов. Кстати, вы очень приятный собеседник. Как правило, я не общительна, а говорить с вами - одно удовольствие.

- Благодарю вас. Вы очень наблюдательны, это делает вам честь. Я действительно не так давно вернулся из миссии и не... - договорить он не успел, так как призыв "Подождите!" раздавшийся в безлюдном переулке мог быть обращен только к ним. Огюстен остановился и резко обернулся. - В чем дело, гражданин? - Узнав человека он не смог удержаться от презрительной гримасы - это был тот-человек-имя-которого-он-никак-не-мог-запомнить. - Шли за мной от самого Конвента?

- Простите, гражданин, что помешал вашей прогулке... - Дюпен втянул голову в плечи. Ну почему ему в последнее время достаются самые неприятные задания? Взять хотя бы это. Этого гражданина, которому он должен передать сообщение даже назвать по имени страшно. Вдруг кто услышит, что он говорит...

- Дальше, - перебил Огюстен.

- Комитет постановил, что завтра вы должны дать ответ в Конвенте гражданину Бернарду, а дальше... как постановит Конвент. Вот бумага...

- Хорошо. Это все?

- Нет, не все, - приободрился Дюпен. - Позволю себе заметить, - он нервно потер ладони и заискивающе улыбнулся, - что вы сейчас гуляете с "подозрительной". Да, да, с подозрительной! Подумайте о вашей репутации и о репутации вашего...

- Подозрительных давно арестовали. Если вы выполнили свое поручение, позвольте нам пройти. - Огюстен шагнул вперед, толкнув чиновника на обочину, где он, поскользнувшись, повалился в снег.

- Маленький человек долго помнит обиды и больно бьет в спину, - заметила Бьянка. - А у вас, я вижу, неприятности. Возможно, это ваша последняя прогулка? Говорят, сейчас казнят без суда и следствия, а когда вызывают в Комитет - это значит дела совсем плохи. Или не все так страшно? Я бы лучше с этим мужчиной разобралась на месте политиков, - Бьянка презрительно кивнула на Дюпена. - С него ведь станется и донос на вас написать.

- Пусть пишет, - уныло ответил Огюстен. Хорошее настроение пропало, когда он снова начал думать о том, что разговор, которого он старался избежать становится неизбежным. - Уже без него написали. Один донос или два - дела не меняет. А вот насчет того, что маленький человек бьет в спину - согласен. Но не смог сдержаться.

- Пара монет нескольким голодным мужчинам вроде тех, от которых вы меня защитили - и проблема решена, - весело сказала Бьянка. - Не понимаю, кстати, почему он решил, что я - подозрительная. У меня все документы в порядке. Или подозрение теперь вызывает любая симпатичная женщина, которая не прячется у домашнего очага?

- Не стану я никого покупать, это противоречит моим принципам, - проворчал Огюстен. - А насчет того, что вы - подозрительная... Не знаю. Говорят, что он сам связался с аристократкой и с тех пор немного не в себе. То забыл, того не помнит... Балаган. Да и не стоит он того, чтобы о нем говорить.

- Я не тайная роялистка. И не плету заговоров. Клянусь, Огюстен, ваша совесть чиста. А мои речи - это просто речи человека, у которого есть дурная привычка с первого взгляда определяться со своими симпатиями и антипатиями. Вы показались мне честным человеком. и я говорю с вами то, что думаю. Мы пришли. Благодарю вас. Будьте осторожнее. Парижу нужны честные патриоты, которые не готовы покупать себе решение проблемы с помощью звонкой монеты.

- Я не знаю, кто вы на самом деле, но вы мне симпатичны. И будьте осторожны. А теперь... скажите, я смогу увидеть вас снова?

- Вы назначаете мне свидание? - вскинула брови Бьянка.

- Да. Но если вы не свободны - вам стоит всего лишь сказать об этом.

- Это непростой вопрос, - загадочно улыбнулась она. - Поверьте, мне бы и самой хотелось знать, свободна я или несвободна. Но это не мешает нам продолжить общение. Кафе "Отто", неподалеку от Тюильри. Десять вечера. Скажем... послезавтра.

- Кафе "Отто"... довольно известное место. Но будь по-вашему. Значит, послезавтра.

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Окт 18, 2009 3:13 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794

Париж, дом Эжени, потом - Новый Мост.

Эжени, Камиль Демулен.

- Дверь открыта, - Эжени сидела перед камином, переворачивая хворост. Последние ночи она охотилась, стараясь быстрее покончить с этим. Да, она стала «странной», как выразилась Элени. Она не сможет долго играть в мир людей, потому что однажды мадам Симон заметит, что она ничего не ест, Камиль – что она почти не спит, кюре Собора Нотр-Дам, что она – ничего не боится… Все равно, пока можно, пусть охота почти исчезнет. И не слышать крики жертв, которые, наполовину обескровленные, валяются на снегу. Потом она возвращалась в квартиру и дописывала писала новую пьесу, которую быть может услышат. Ходила в Театр болтать с Элени и умоляла ее выкинуть проклятые бриллианты в Сену. Их поход по злачным заведениям сблизил их так, как не сближал Театр за год совместной работы. Вместе с тем, почему-то ей казалось, что узнай Демулен об этой авантюре - он будет далеко не в восторге,
- Я теперь каждый вечер покупаю дрова, чтобы ты не говорил, что у меня холодные руки. И я закончила новую пьесу, чтобы рассказать тебе о ней со своим кукольным театром, - Кукольный Театр тоже заменил ей многих и многих в последнее время. Выходить на улицу нельзя. Она ходит и нашептывает смертным безумные видения, чтобы хоть у нескольких сказок был хороший конец. Она не лезет в их мир. И даже он не пускает ее в свой. Как-то раз случайно у сада Люксембург она видела Элени с каким-то смертным. Смешно – они не любят, а у них один мир, в который они свели два своих. А тут… любовь – но любовь существ из двух разных сфер одной вселенной,
- Представляешь, Давид уже утвердил пьесу, - весело заговорила Эжени, - На следующей неделе приступаем к репетициям. Я надеюсь сказать в ней то, о чем Париж может только шептать. Будет только жалко если никто не поймет.

Камиль Демулен рассеянно поворошил угли. Он слушал Эжени, наслаждаясь ее голосом и спокойствием, которое царило в этой комнате. А в душе поселилась тоска. Вчера он поссорился с Люсиль. Впервые за много лет. Он собирался на похороны Сен-Жюста и спросил, пойдет ли она с ним. «Конечно, нет, - неожиданно жестко ответила Люсиль. – Я не скрываю, что рада его смерти. Мир избавлен от будущего диктатора. И, возможно, у нашей страны появился шанс выжить, не захлебнувшись в крови». Не хотелось верить, что этот год сделал с Люсиль. Восторженный белокурый ангел, которого он когда-то встретил в Люксембургском саду… Она выросла и повзрослела…

После похорон возвращатсья домой не хотелось. Он всю ночь прогулял в одиночестве по Парижу, слушая, что говорят люди и собирая материал для нового «Кордельера». Пусть газета его уничтожит. Но если найдется хотя бы несколько человек, которые внимательно воспримут его слова, у Франции есть шанс остановиться…

- Ты сегодня грустная, Эжени. Или мне только кажется? – спросил Демулен, подняв на нее глаза.

- Кажется. Я всегда счастлива, когда вижу тебя, - Эжени отвернулась к окну, - Я отгоняю призраков пламенем, а смерть… Нельзя говорить о смерти, она близко и мы ее чувствуем. Сегодня ты снова будешь не со мной. И… ты знаешь, я бы радовалась, если бы каждый вечер вокруг моей двери бродила моя собственная смерть. Ты бы поубивался, а потом вернулся бы окончательно в свой реальный мир. Это было бы лучше, правда, - Она подошла к окну, - Сен-Жюст сейчас согласился бы со мной, в обычной своей манере, прибавив, что стоило это раньше понять. Но я жестокие вещи говорю, когда на тебе лица нет, подожди, - она сбежала вниз по лестнице и вернулась с полупустой бутылкой вина, которую хранила мадам Симон для особых случаев, - Так будет легче?

- Сен-Жюста больше нет, - мрачно произнес Демулен. - Он был уверен, что станет вторым. А стал первым. Вот тебе и игра в обстоятельства, в которые он так верил.

- И я не буду говорить тебе, что после первого идут вторые и третьи. Я ведь не имею на это права. Я могу только говорить с тобой и пытаться, чтобы тебе стало легче… да? – У Эжени в комнате был единственный стул, поэтому она села на пол, - Не думай о теле, которое лежит в гробу, не думай о крестах или простых надгробиях. Думай об улыбках друзей, о том, что мертвые не менее живы, чем те, кто остался. А обстоятельства – это всего лишь по которую сторону могилы они улыбаются. И это не самое главное. Мертвые – это не те, кого нет рядом. Души всегда живы. И я знаю, что сейчас ты будешь пить вино и говорить не только со мной, но и с Сен-Жюстом, зная его ответы и слушая их. И даже не ревную. Это нормально. Я не хотела впускать в эту комнату смерть, но ради таких призраков стоит сделать исключение, - Эжени снова отошла от огня, - И вы говорите, а я подожду. Тебя я буду ждать хоть вечность, - она глянула в окно.

- Нет. Хватит. Каждый день я чувствую, как теряю что-то важное. Послушай, что творится вокруг. Кажется, даже дома замерли в предвкушении страшной трагедии. Да, Сен-Жюст не первый и не последний. И список этих жертв, написанный кровью патриотов, не определен и зависит... Знаешь, когда мы получили известие о Сен-Жюсте, я увидел глаза Максимильяна. И в нем, оказывается, живет человек. Тиран и убийца, сумасшедший, готовый вымостить трупами весь Париж ради того, чтобы остаться неприкосновенным Божеством, готов был расплакаться. Он страдал. Не по ценному соратнику, которого можно отправить по любому делу и знать, что он в зубах принесет тебе то, что требуется. По другу. А это означает одно - мы дошли до абсурда. И я не знаю, кто сможет это остановить. Эжени, я никогда не говорил тебе того, что скажу сейчас. И никому этого не говорил. Но если я не скажу этого вслух, я не смогу уснуть. Я больше не верю в Революцию. Более того. Я жалею, что мы это начали. Мы, горстка патриотов, играли в то, что спасаем мир, совершенно не представляя себе, на что обрекаем свой народ. Теперь народ бьется в агонии. И все мы в ней бьемся, глядя на часы и считая минуты до финала.

Эжени опустила голову.
- Я знаю это, знаю. Помнишь, я говорила тебе – еще красивым летом, нашим летом, с его красками, цветами, большими звездами, которые падали в августе… говорила, то слышу этот город… и поэтому я все знаю. В Париже сейчас одна правительница – не Революция. Смерть. Она бродит по переулкам и окликает меня, и бродит кругами у моего дома… А стоит мне выйти – она бежит впереди меня, я вижу ее подол. И для меня осталась в жизни одна загадка и одно испытание. Я хочу знать, если ли что-то человеческое в самой смерти. А испытание…, -Эжени улыбнулась впервые за вечер, - Испытание – это безумно любить тебя, мой дорогой революционер, потерявшийся в дебрях Революции. И в конце концов… я понимаю тебя, но может тебе будет легче сейчас слышать не меня, а…

- Мадам Симон, - позвала Эжени.

Старуха, кряхтя, поднималась по лестнице.
- Вы не донесете. Скажите, лучше было в 89 или сейчас? Только просто и ясно, - Эжени развеселилась, как всегда при виде этой грузной фигуры.

- Ох, деточка, - мадам Симон по привычке метнула неодобрительный взгляд на Демулена, - В 89 хлеба было больше, зато и привилегий не счесть. А вы, молодой человек, решили бороться с древним злом. И не мы- наши внуки скажут за это спасибо. Не мы и не сейчас. Но ради внуков – можно потерпеть, -Старуха окинула комнату взглядом и, неодобрительно ворча, спустилась по лестнице обратно.

Эжени закрыла за ней дверь.
- Так что – ты хотел любви и славы… вот они. Просто когда появляется такая любовь и такая слава - смерть ходит под боком. И ты сам знаешь, что можешь сделать. Как и моя подруга, ты можешь не верить сказкам и снам. Ты можешь продолжить отталкивать меня, можешь продолжить бродить по парижским улицам – я ведь чувствую это – и слышать только страдания. А можешь увидеть ваше величие, триумф, славу перед потомками. А потом – на немного – на миг – счастье среди зимы, под самую весну. И если так – смерть отступит от моего порога… на три шага…

- Весна наступит очень скоро, - прошептал Демулен. - Ты веришь в то, что можно найти счастье в будущем? В мечтах о том, что когда-нибудь эта страна будет свободной, люди не будут голодать, гильотины станут историческими театральными экспонатами, и кто-то, увидев на картинах наши лица, не захочет проткнуть их кинжалом, а скажет - эти люди помогли нам стать счастливыми?

- Твое – точно не захотят, - улыбнулась Эжени, - Людям нужна еще привычка к свободе… я не знаю сколько она займет. Но она будет вот увидишь. А счастье – это слишком личное. Мы можем делать счастливыми только друг друга. Те, кто считает иначе – обречены. Я точно знаю. А теперь я предлагаю тебе выбрать. Я могу оставить тебя здесь, где никто не тревожит и никто не будет тебя искать. Ты будешь говорить с Сен-Жюстом или еще с теми, кто ушел или просто далеко. А можешь отправиться со мной на один мост, которого я боюсь. Мне снилось, что там сидит госпожа Смерть. Я сейчас иду туда, но я не смею просить тебя покинуть твой собственный мир, когда он так рушится.

- Хватит разговоров с призраками, - улыбнулся Демулен. - Сен-Жюсту этим не помочь. Пойдем. Неужели ты думала, что я отпущу тебя одну?

Эжени протянула ему руку и сбежала по лестнице. Новый мост. Ночь. И…да, она знает. Этот силуэт, который в третий - и последний раз появится в ночи. Смертные не видят.
- Так что? Идешь со мной через мост? Я чувствую несчастье, Камиль. И как… человек… который тебя любит, прошу тебя остановиться тут. Это мне надо его перейти, чтобы перестать бегать от смерти, которая гоняется за мной по Парижу. Ты будешь спокойно спать. Тебе не стоит знать будущее. Цыганка ждет меня, одну меня. А сны о лучшем тебе и так приснятся.

Демулен сжал ее руку. - Какой смысл прятаться? Смелее, в ближайшее будущее!

Цыганка стала видна уже со середины моста, угрожая молодым людям корявым пальцем.
- Ты снова здесь. Как договаривались – третий раз - последний. Я гонялась за тобой по всему Парижу. Я бродила вокруг твоей постели, я стучала башмаками у твоей двери. Это я говорила с тобой голосом слепого певца. Это я кивала тебе с портрета. Что ты теперь хочешь знать?

Эжени протянула ей руку.
- Тебе – до конца весны ты умрешь снова. Тебя погубит тот, кто сейчас считается мертвым. Я вижу путешествие морем. Тебя на палубе. И странный город с домами, которые стремятся ввысь. Он изменит тебя и выбросит на берег Франции. Твоя судьба здесь. Все.

Цыганка посмотрела на Демулена.
- Нет, нет, не надо, - прошептала Эжени, - Я знала, что принесу тебе несчастье, но не так. Лучше уйди от меня. И не переходи со мной через мост. Так будет лучше…

- Никто не смеет вмешиваться в чужую судьбу, - гневно воскликнул Демулен. - Оставь ее в покое, гражданка! Тебе нужны слушатели? Весели своими странными сказками тех, кто просит об этом, а ее оставь в покое! Пойдем, Эжени. Ты не видишь, она сумасшедшая.

Цыганка заговорила быстро, обращаясь к Демулену.
- У тебя есть два пути. Оба ведут в бессмертие. И у тебя не будет могилы ни на одном из них. И ты погубишь вместе с собой не менее двоих тех, кто тебе дорог, - Она развернулась, - Я продолжу гулять под твоими окнами, Эжени, - Цыганка прошла мимо и истаяла в дыме Нового Моста.

- Никогда не верил в эти бредни, - злобно сказал Демулен. - Что она к тебе привязалась? И зачем ты слушаешь всю эту чушь?

- Я вообще всех стараюсь выслушать, - невесело ответила Эжени, - А ее я вижу в третий раз. В первые два раза она сказала мне то, что сбылось, даже то, что я встречу тебя. Она должна была появиться этой зимой, я знала. И подумала, что если ты будешь со мной – будет менее страшно. Но я вижу, что ты злишься. Пошли, я объясню про призраков и людей, - Она ускорила шаги по Новому мосту, - Вот мы и у Собора Нотр-Дам. - Тебя волнует, какое место ты займешь в истории и не было ли все напрасно. Ты не любишь пророчеств и безумных старух, но послушай теперь нас, меня и Собор Нотр-Дам. Смотри, сегодня ночь уже менее холодная. Скоро развязка. Мы слышим ее шаги. Наше время подходит концу – о нет, я говорю не о жизни. Подходит к концу время, когда один человек мог изменить историю, а шпили Соборов устремлялись ввысь, царапая небо. Время проклятий и благословений, таких громких, что они лишают сна. Историки рассудят вас, но сердца художников, поэтов, писателей, сердца детей навсегда останутся с вами. Я вижу, что еще не один писатель, блуждая по Парижу лет через сто, а может двести, внезапно споткнется о тот камень, который ты пнул носком сапога, и услышит вас несмолкающий шепот, который не будет давать людям покоя даже из-под земли. Возможно, еще не один раз над страной нависнет большая опасность – и тогда ваш шепот превратится в стройный хор – как бы сейчас вы не кричали на разные голоса друг на друга – и именно этот подземный хор разбудит сердца французов, напоминая о годах славы и ужаса и не даст им уснуть, смирившись с потерей страны. А ты еще не раз призовешь людей к оружию, даже уйдя во тьму веков, оставшись в словах гимна, который станет символом стремления к свободе. И те, кто однажды проснется от шепота из-под земли не будут тратить время на проклятие или благословение. Они присоединят свой голос к вашему и снова выйдут на улицы, чтобы снова отстоять свободу… А дети испортят своим учителям настроение не на один урок, до хрипоты споря, кто такой все-таки был Сен-Жюст и как он выглядел на самом деле и кто был прав - Марат или Робеспьер, ты или Кутон, Дантон или Эбер… И старый учитель будет тщетно пытаться навести в классе порядок, а потом махнет рукой и станет слушать, как звучит мысль, втайне гордясь наивными размышлениями воспитанников.
Наконец, художники. Они мне ближе всех, - Эжени повеселела, - Этот Собор будет тревожить их мысль еще много веков. И однажды сюда придет неуклюжий молодой человек с не по росту большим мольбертом. Он будет рисовать Собор дни и ночи напролет, пытаясь передать все истории, которые он один услышит, в движениях кисти. И вот картина, которая обессмертит его, будет готова, но он потеряет сон и покой в поисках последнего завершающего штриха. Он проведет здесь долгие недели, а потом однажды вернется домой и подойдет к окну, у которого будет стоять неоконченная картина, - вон к тому, видишь? Он посмотрит на нее, потом – снова в окно, достанет краски и нарисует две фигуры у самых ступеней, не зная ни кто они ни почему они ему привиделись, призраки они или просто видения ушедшей эпохи. Вот так мы с тобой сами из безумцев, читающих чужие легенды, сами станем легендой. Имена будут стерты, останется два силуэта, нечетких и кажется движущихся на картине ночами, когда луна попадает на холст. Мне достаточно такой памяти, а тебя… ждет история, - Эжени осеклась, наконец, догадываясь, что увлеклась, и развернулась к Демулену, - Но хватит об этом. Смотри, как интересно, ведь полгода назад дождливым вечером я стояла именно на этом месте. Так какие стихи Вы любите, гражданин Демулен?, - Она рассмеялась.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Вс Окт 18, 2009 7:32 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794.
Редакция "Пер Дюшен"
Сантьяго, Эбер.

Ночной Париж бурлил этой зимой. Сантьяго, в отличие от подавляющего большинства, любил эту бурю. Именно поэтом каждую ночь он с неименным удовольствием отдавался на волю людского потока, не имея понятия, куда он его занесет. Возможно, это называется «пустым» прожиганием жизни – но это происходило хотя бы красиво. В конце концов, что может быть прекраснее момента, когда впервые улыбаешься нагло в сытое лицо жандарма, зная, что перейдешь грань наглости – проснешься в Консьержери. Или прошептать «за короля» во время тоста «за революцию» - не потому, что он, Сантьяго, за короля – а просто потому что за такой тост можно угодить на гильотину, если эти идиоты вдруг очнутся и будут слышать окружающее. Нет, положительно, положение нормального человека в сумасшедшей стране ему было куда симпатичнее безумца в нормальном городе.

«К примеру, поэтому у меня не сложилось с Брюсселем… Да и в Танжере покоя не было», - подумал Сантьяго, идя по ночным улицам, кивая знакомым и улыбаясь уличному шуму.
Итак, некий Жак Эбер. Он прочел пару номеров «Папаши Дюшена» и счел их стилистически чудовищными, а по содержанию и вовсе смешными. Главное – не подавать вида… а может, подавать? Посмотрим, посмотрим. Сантьяго подумал, что будь у него герб – начертал бы «Как получится».

Альбертина не подвела, ожидая у дверей редакции «папаши Дюшена». Быстро представив его в своей неповторимой манере и назвав «начинающим журналистом» и ткнув локтем под ребра, чтобы вел себя приличнее, она быстро вышла. Сантьяго усмехнулся и облокотился на печатный станок, оглядывая помещение так много чего повидавшее.

Жак Эбер взглянул на посетителя из-под очков. Зрение у него было отменным, а очки стали данью «уважения» Неподкупному. Он одевал их теперь, когда злился, и иногда, втихоря перед зеркалом, корчил морды, изображая, как добродетельный Максимильян читает речи из своего смертоносного блокнотика. Альбертина просила дать ему возможность напечататься. Странная просьба и странный проситель. Говорили, что сестра Марата в глубоком трауре, вот уж не ожидал, что она оказывает помощь молодым красавцам младше себя лет на 20. Хотя, сколько на самом деле лет Альбертине, не знал, наверное, даже сам Марат. Подавив смешок. Эбер обратился к визитеру.

- Значит, писать заметки хотите? Желание заработать на хлеб? Желание славы? Чего изволите желать, гражданин?

- Позвольте для начала представиться, Шарль Монтань, - Сантьяго все-таки не удержался и фыркнул – уж очень инородным элементом на переносице «отца Дюшена» выглядели очки в тонкой оправе, - Вот уж не думал, что Вы специализируетесь на исполнении чужих желаний, гражданин Эбер. Признаться, я не верю в добрых фей. Поэтому поступим проще. У меня есть материал, который может Вас заинтересовать. На каком основании он может быть напечатан?
- Понравится - напечатаем, - широко улыбнулся Эбер. - А критерий простой. Прекрасный французский и ни слова неправды. В этом - сила нашей печати. Люди должны получать прессу самого высокого качества. Кстати, почему вы решили обратиться ко мне? На читателя "Папаши Дюшена" вы не тянете, даже если снимете ваш сюртучок и замените его на лохмотья.

- Я думаю, что и очки носят далеко не все Ваши читатели, - парировал Сантьяго, - Мой выбор прост. Альбертина Марат – мой учитель в мире парижской политики, потому что я сам слишком недавно вернулся в этот город из… Африки, где наблюдал своими глазами, как несчастные африканские племена борются за свободу. Там такая сейчас Революция, знаете ли – а санкюлоты так вообще весь континент. Вот где раздолье Вам было бы… - Сантьяго одернул себя, ругая собственный язык, который, как предсказывали все окружающие просто обязан довести его до беды, - Что до прекрасного французского – ну тут мне с Вами не сравниться ни в силе и красочности описаний, ни в умении пользоваться самым широким словарным запасом, - Сантьяго не мог понять, является ли комментарий по стилистике серьезным. Ведь номера «Пер Дюшен» - это как раз преступление против литературного французского… хотя, может именно это редактор и считает прекрасным. Черт их разберет, этих революционеров. Может у них теперь и язык новый, под стать новым временам. Календарь вот переименовали, теперь надо буквы поменять, логично же?!?

- Очки носят самые патриотичные и добродетельные граждане города. - хмыкнул Эбер. - Хотите померить? Впрочем, нет, право носить такие очки нужно еще заслужить. Значит, вы хотите поведать французскому народу о том, как борятся за справедливость их братья - африканцы?

-А также крокодилы и носороги, - скромно добавил Сантьяго совершенно серьезным тоном, - Но мой материал посвящен другой важной теме, - беспечно продолжил он, - Подозрительным иностранцам, методам их выявления и опасности, которую они представляют для Республики, - если честно, статью Сантьяго написал довольно быстро, для скорости- по-итальянски, только потом переведя на французский. В конце концов, герой статьи у него находился перед глазами – стоило взглянуть в зеркало. Поэтому фактического материала и логических доказательств в статье Сантьяго было не то, что недостаток – скорее с избытком.

*Шут площадный* - так окрестил про себя Эбер этого гражданина с акцентом иностранца и манерами умного человека, косящего под идиота. Его статья представляла собой полуюмористическое произведение с потугами на литературность изложения. А самомнение из нее так и перло. Пока посетитель ждал, скроив скромное лицо, Эбер принял решение. - Неплохо для начала, - гражданин. Но это не совсем то, что подходит нашей газете. Я не могу этого напечатать. Но с удовольствием дам вам задание.

- Какое же?, - спокойно поинтересовался Сантьяго. Он поднялся, - Кстати, мое время на исходе, у меня еще назначена встреча с редактором, - Сантьяго напряг память, но увы – Альбертина упомянула только название газеты, - «Старого Кордельера», - о том, кто такие кордельеры, Сантьяго помнил две противоположные вещи. Вроде как, одноименная газета Эберу враждебна – но при этом почему-то именно про «кордельеров» Альбертина говорила не без уважения, связывая их как раз с тем редактором, который сидел перед ним. Интересно, вот они сами еще понимают кто и как называется???

- В таком случае, нам с вами не о чем говорить, - спокойно произнес Эбер, сняв очки. - Вон.

- Шутка, - произнес Сантьяго спокойно, - Никаких встреч у меня не назначено, а у Вас в этих очках был слишком подозрительный вид. На самом деле у меня встречное предложение. Я выполняю Ваше задание о чем бы оно ни было. А Вы помогаете мне сделать приятное – или неприятное одному моему старому другу. Даже двум, - Сантьяго внезапно понял, что Альбертину он тоже относит к такой немногочисленной категории лиц, - Я делаю материал для Вашей газеты, как уже заметил – причем бесплатно, - а вы с вашими кордельерами или санкюлотами попробуете заодно возродить одно старое газету. Я говорю о «Друге народа». А то что-то в Париже скучно стало без издания с хорошими расследованиями.


От такой наглости Эбер чуть не поперхнулся. - Гражданин, - насмешливо начал он. - Вам, наверное, уже неоднократно говорили, что ваша наглость родилась впереди вас? Вы предлагаете мне - МНЕ - помочь вам воплотить какую-то вашу идею в обмен на ваши третьесортные статейки? Когда-то я бы сказал, что мне такой подход даже симпатичен. Но не теперь, когда шутки, как говорится, кончились. Альбертина Марат - весьма уважаемый мной человек, но, видимо, жизнь заставила ее разучиться выбирать себе компанию. Если вы хотите написать статью - я дам вам тему. Пишите. Но извольте обойтись без условий.

- О нет, наглость – моя сестра-близнец, - рассмеялся Сантьяго, - Мы родились в один день и поклялись никогда не разлучаться. Не говорите дурного об Альбертине. Она – умная женщина, и не водится с кем попало. Уж поверьте, я готов подтвердить и привести яркий пример. Что касается «Друга народа», то извольте – обойдемся без Вашей помощи. Давайте задание, гражданин, точнее – ГРАЖДАНИН, - Сантьяго постарался произнести слово так, будто бы оно было написано крупнейшим типографским шрифтом, соответствующим величию сидевшего перед ним человека, - Давайте задание, - повторил Сантьяго обычным тоном.

- Мне нужна статья о Камиле Демулене. Мнение честного гражданина, так сказать. Обзор "Старого Кордельера" в духе "Папаши Дюшена". Справитесь - будет у вас публикация. Не справитесь - не обессудьте, гражданин, - ровным голосом произнес Эбер и. одев очки, взглянул на Сантьяго, изображая Робеспьера. - А теперь, добродетельный гость нашего города, позвольте сообщить вас, что мне пора заняться делами государственной важности.

Сантьяго кивнул, решив не уточнять, кто такой Камиль Демулен у очкастого гражданина, ухмыльнулся ему в лицо и вышел на улицу. Пожалуй, надо было срочно купить газет.

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Окт 18, 2009 8:50 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Февраль 1794 года

Париж

Огюстен Робеспьер, Бьянка

В кафе было довольно людно, но все же ему удалось занять один из дальних столиков, не привлекая лишнего внимания. Кто знает, кого из старых или новых знакомых  может встретиться, да и это место совсем не подходит для свидания. Если уж кафе, то попроще. Мысли все время возвращались к событиям в Конвенте, где он сказал короткую речь в свою защиту. Особой реакции это не вызвало, что было очень плохо – он не знал, чего ожидать. Как теперь знать, приняли его слова во внимание или же это будет служить поводом для следующей атаки? Впрочем, гораздо больше разговоров сейчас вокруг клуба Кордельеров, но депутаты только и ждут, чтобы ухватиться за что-нибудь новое: болтовня Колло уже начала всем надоедать. Единственная приятная новость – доклады Сен-Жюста, хотя некоторые вещи казались ему утопией.  Огюстен отвлекся на то, чтобы сделать заказ, но мысли снова вернулись к де Сенту. Похоже, он становится серьезной угрозой, если Конвент, выслушав его, не дал ответа и Бернарду. Значит, борьба продолжается. Значит, ему нужен  тот отчет.

Очнулся от невеселых размышлений он только тогда, когда стул напротив заняла его новая знакомая. -  Здравствуйте, Жюльетт. Я очень рад, что вы пришли. Что будете пить? Рекомендую кофе, он здесь действительно неплохой.


"Значит, свидание". Давно никто не назначал ей встреч. Никогда не думала, что в этом можно найти какой-то элемент новизны, - думала Бьянка, крутясь перед зеркалом, чтобы изобразить скромную, но красивую прическу. Встреча с Сен-Жюстом помогла понять – она снова все сделала неправильно. Клуб был интересным, но недолговечным выходом из положения. И пора было признаться самой себе, что лишь одно доставляет ей интерес. Политика. Лишь в беседах с Сен-Жюстом о том, как получше утопить Эбера она загоралась по-настоящему. И даже короткие рассуждения о депутатах конвента с этим симпатичным молодым человеком, принесли ей значительно больше удовольствия, чем самокопания последних месяцев. Значит, все с начала. Сейчас – прекрасный момент для этого. Новое имя, новая квартира, новые знакомства. Этот Огюстен не такой испорченный циник, как многие другие, возможно, пообщавшись с ним поближе, и ей удастся искоренить в себе обиду на весь мир? Размышляя так, Бьянка входила в кафе «Отто». Конечно, не лучшее место для встерчи. Если этот человек занимает не последнее место среди политиков – а судя по его манере разговаривать, так оно и есть – слухи разлетятся за один вечер. Ну и пусть. Будет, о чем поговорить с Сен-Жюстом.

- Вижу, вы не передумали, Огюстен? Это делает вам честь. Кофе? Пожалуй. А потом у меня будет интересное предложение. Вам нравится Театр вампиров?

- Признаться честно, я боялся, что передумаете вы, - улыбнулся Огюстен. И как так получается, что едва начав беседу с этой почти незнакомой девушкой, плохое настроение куда-то исчезает? - О Театре Вампиров я слышал, но никогда там не был. Хотите, сходим на их спектакль?

- Было бы неплохо. Однажды я была на "Моцарте" с одним.. знакомым. - Бьянка бросила быстрый взгляд по сторонам. Сонное царство. Видимо, самые интересные споры и разговоры протекают теперь на квартирах разных запуганных или несогласных депутатов. Про Театр вампиров она заговорила не случайно. Задание Клуба оставалось невыполненым, а выполнить его было долгом чести. Бьянка планировала разведать обстановку, а сделать это в приятной компании было бы даже интереснее. - А вы верите в мистику? В народе говорят, что актеры театра - не совсем обычные. Только вот чем они так отличаются, никто пояснить не может.

- Тогда решено, сегодня вечером пойдем в театр. - По правде говоря, это было свинство - сбегать в театр, когда сестра и так сбилась с ног в связи с болезнью Максимильяна, но с другой стороны, если он начнет выкладывать брату новости - будет только хуже. Лучше отложить на потом. - В мистику я не верю. Возможно, необычность актеров - часть их сценического образа, я слышал, что и сами спектакли не совсем обычные. Впрочем, сегодня у меня будет возможность в этом убедиться.

- Судя по тому, что вы здесь, дело с доносом пока находится на стадии расследования? - Бьянка склонила голову, не скрывая любопытного взгляда. - За что сейчас пишут доносы на патриотов? Подозрения в сочувствии роялистам актуальны? Или что-то еще?

- Да, - медленно ответил Огюстен. Рассказывать не хотелось, вспоминать - тоже. Но будет гораздо хуже, если Жюльетт узнает об этом от третьих лиц, зрителей, которые так любят присутствовать на заседаниях. Исказят правду так, что потом не узнаешь. - Я не знаю, за что пишут доносы на остальных, но меня обвиняют в контрреволюционной деятельности. Неплохо для начала, да? Только не пугайтесь, я обязательно скажу вам, когда в моем обществе будет небезопасно находиться. Пока что у них нет доказательств настолько веских, чтобы арестовать меня или дать делу ход.

- Вы перешли кому-то дорогу? - с интересом спросила Бьянка. - Или у вас есть высокопоставленные друзья, которым можно нанести удар, убрав вас с пути?

- А вы быстро вникаете в суть, - Огюстен бросил быстрый взгляд на собеседницу. - Я бы сказал, что и то, и другое. Я действительно мешаю одному человеку реализовать свои амбиции и... да, таким образом ставят под удар другого человека.

- В таком случае, мне остается только вам посочувствовать. И пожелать удачи. Тот, кого ваше падение поставит под удар, должен вам помочь. Нет ничего страшнее, чем политик с ущемленными амбициями, который решил устранить лишнее звено. - Бьянка спохватилась, что сейчас ее занесет в пространную беседу на тему моральных качеств депутатов Конвента. - Однако, мы рискуем опоздать. Пойдемте в театр, Огюстен. Искусство и вино иногда помогают развеяться. Первый вариант - менее рискованный для здоровья и репутации. - Она улыбнулась и потянулась за накидкой.

- Моя беда в том, что я не хочу прятаться за спину того, кого ставят под удар. Но довольно о политике, так мы действительно можем опоздать, - Огюстен набросил накидку на ее плечи и расплатился. - Если театр далеко, нам имеет смысл взять экипаж, я не хочу, чтобы вы замерзли.

***

Расположившись в партере, Бьянка с удовольствием изучала обстановку. Театр вампиров. Вампиры, изображающие смертных… Надолго ли их хватит? Впрочем, и в их жизни что-то менялось. Вампирка по имени Эжени их бросила – предпочла жизнь среди смертных. *Значит, не я одна такая ненормальная* - думала Бьянка, вспоминая, как встречалась с той молодой бессмертной. Спекталь про Моцарта она уже видела, поэтому, чтобы чем-то себя занять, Бьянка решила понимательнее понаблюдать за играющими на сцене. Особенно ее заинтересовала красивая миниатюрная вампирка с кошачьими манерами и хищным взглядом. О, какие страсти кипели в глазах этого обворожительного создания, как хотелось ей скрутить шею главной актрисе! В ее мыслях Бьянка и нашла ответ про таинственное ожерелье. Оно, оказывается, предназначалось для Элени Дюваль, чтобы подставить красавицу-приму под удар. А та, не будь дурой, передала ожерелье другой вампирке, которая вообще ничего в интригах не смыслит.
- Кто из женской труппы вам нравится, Огюстен? – обратилась она тем временеи к своему спутнику.

- Раз вы спрашиваете... Пожалуй, та темноволосая актриса, что сейчас читает монолог. А вы были правы, есть в этих актерах что-то необычное, их движения завораживают, но в то же время они выразительны.

- Элени Дюваль. Прима театра вампиром. Половина Парижа ходит сюда ради ее прекрасных глаз, - улыбнулась Бьянка. *А Антуану Сен-Жюсту эти глаза чуть не стоили рассудка*. На сцене тем временем разворачивалось драматическое действо с участием всех актеров. Та актриса, которая в прошлый раз трясла драгоценностями на сцене, в этот раз была в другом украшении. Значит, есть шанс пошарить у нее в вещах. - Огюстен, я должна оставить вас ненадолго, - произнесла Бьянка. И стала быстро пробираться между рядов.

Исчезновение Жюльетт не заинтересовало его настолько, чтобы заострять на этом внимание.
Спектакль был интересным, но все же зрители время от времени отлучались, чтобы купить что-нибудь у сновавших между рядами торговцев. А вот последовавшие после ухода его спутницы события начали развиваться так быстро, что Огюстен даже не успел заметить, в какой момент все это началось. Один из актеров произнес фразу, которую вполне можно было назвать двусмысленной, но придавать ей политическое значение было глупо. Впрочем, неосторожно сказанные слова, видимо, задели патриотические чувства одного из граждан Вот тогда и началось... Такое он наблюдал однажды в одном из провинциальных театров. Не слишком приятное зрелище: короткая перебранка, актер на секунду растерялся, зритель бросил на сцену что-то...
А остальные последовали его примеру. И вот уже невозможно разобрать, кто что кричит.

Некоторые зрители, предчувствуя появление жандармов, бросились у выходу, слишком узкому для того, чтобы выпустить толпу. Давка. Беспорядочные выстрелы, крики. Те, кто ближе к сцене продолжают бранить актеров. Огюстен начал пробираться ближе к сцене, надеясь отыскать там Жюльетт. Почти безнадежное мероприятие, когда вокруг беснуется толпа, но если она пошла к торговцам и догадалась спрятаться за кулисы вместе с актерами, у нее есть шанс избежать увечий. Ему повезло. Жюльетт действительно нашлась за кулисами, где уже нашли укрытие не только некоторые актеры, но и зрители. - Пойдемте, Жюльетт. Пора выбираться отсюда.

*Амадео*. Это был он, точно. Пока она беспечно обыскивала гримерки актрис, кто-то из бессмертных находился рядом. Кто-то значительно превосходящий по силе эти творческие создания... Нелюбопытство этого вампира удивило Бьянку - любой на его месте пошел бы посмотреть, кто копается на территории Театра. Но бессмертный ничего не предпринимал. *Ожерелье в тайнике между зеркалом и коробкой с парфюмом* Четкая и ясная мысль. Этот бессмертный решил ей помочь? Нащупав ожерелье, Бьянка смело направилась познакомиться с тайным осведомителем, но увидела лишь мелькнувший силуэт. Копна темно-каштановых волос. Амадео. Бьянка хотела броситься на поиски, когда в зале начались беспорядки. Санкюлотам и тут неймется - сейчас набегут жандармы и превратят чудесный спектакль в балаган! Еще и Огюстен... Наверное, он ее уже ищет. Нет, сейчас не время.. Она вернется сюда позже... Бьянка успела подбежать к выходу, когда столкнулась со своим смертным спутником. - Да. да, пора выбираться, - рассеянно сказала она, в последний раз бросив взгляд за кулисы.

***

Возвращаясь домой, Бьянка почти не разговаривала, погруженная в мысли про Амадео, или того, кто был на него так похож. Глава собрания Театра вампиров по имени Арман. Значит, все это время они жили рядом здесь, в Париже. Почему он не подошел к ней, раз знал о том, что она поселилась в том же городе? Или... не захотел? Возможно, ему претила мысль о том, что она стала спутницей Марата? Возможно, это оттолкнуло его? Чем больше Бьянка думала про своего бессмертного друга. тем больше понимала - хорошо, что она не осталась. Неизвестно, чем бы мог закончиться их разговор. Огюстен, казалось, был расстроен ее молчанием. Не лучший финал для вечернего свидания. И вообще, глупо будет не поиграть с этой историей с ожерельем. Все получилось слишком просто, проще, чем она думала... План родился в тот момент, когда они дошли до ее дома. - Огюстен, у меня нескромный вопрос. Ваша фамилия. Мне страшно интересно, с кем из депутатов Конвента я провела сегодняшний вечер?

- Я не очень известен как политик, Жюльетт, вряд ли вы могли слышать обо мне. Но не ответить на вопрос глупо. Меня зовут Огюстен Робеспьер.

- Робеспьер??? - Бьянка не стала скрывать изумления, и смотрела на Огюстена во все глаза, стараясь отыскать схожие черты. - Вы... непохожи... - Она вспомнила, как развивала ему теорию про одежду депутатов Конвента и звонко рассмеялась. - Ну какой же глупой я выглядела, когда разговаривала с вами о том, как вы копируете его движения!

- Что вы, это было весьма любопытно, - улыбнулся Огюстен. - Но вы грустите. Сожалеете о том, что вечер оказался испорчен? Бросьте, у вас впереди будет много более удачных.

- Да, я в этом уверена! А вечер совсем не испорчен, и спектакль хороший, правда? - Бьянка поправила прическу и улыбнулась. - Наверное, трудно быть братом главного политика страны? Все, больше не расспрашиваю, это трудная тема. Ну, до новых встреч, Огюстен?

- До новых. Где и когда я могу назначить вам свидание?

- Думаю, что мы сможем увидеться послезавтра. Но вы рискуете стать жертвой моего любопытства. Не боитесь?

- Это звучит угрожающе, - рассмеялся Огюстен. - Тогда послезавтра в том же месте и в то же время. До встречи, Жюльетт.

Бьянка слушала его мысли. Вот это стечение обстоятельств. Ну кто мог знать, что в ее сети когда-нибудь угодит родной брат Робеспьера! Удивительно, как два близких человека могут быть такими разными - фанатичный, злобный и упрямый Максимильян и Огюстен - человек с неиспорченной душой, любящий жизнь, почти романтик! А над его головой тем временем зреет какая-то интрига, цель которой - конечно не Огюстен, а Максимильян. Что ж, раз ожерелье досталось ей так просто, она разыграет свою карту. В конце концов, она только вчера решила встать на пусть духовного очищения, и может себе позволить немного пошутить над смертными.

**** конец первой части *****
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Вс Окт 18, 2009 11:53 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

** часть вторая ***

Март 1794 года

Клуб кордельеров

Колло, Моморо, Эбер и др.

Никогда он не нервничал так, как сейчас. Успокоиться помогал табак, но от него уже ощутимо тошнило. Колло дЭрбуа прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на том, что должен сделать сегодня, а не пытаться разгадать, почему в Клубе Кордельеров сегодня такое оживление. Конечно, декреты Сен-Жюста наделали много шума и в них ясно читался подтекст – упрек дантонистам, скрытая угроза. Казалось бы, можно вздохнуть спокойно и вчера в якобинском клубе он торжествовал, разделяя всеобщую радость, но сейчас что-то мешало. Так. Попробуем разобраться. Кажется, недоразумения прояснились. Народ в восторге, все верят в то, что Революция жива и не сгибается, что Комитет по-прежнему на страже, никто и не думает подрывать энергию патриотов и так далее. Более того, кордельеры убеждены, что Комитет будет опираться на них, раз Дантон… Вот Дантон никак не отреагировал на попытку раздавить его. Странно? Более чем. Не рано ли торжествовать победу, граждане? Сомнения, сомнения… А еще просто убивало молчание Робеспьера. После того, как Кутон дал понять, что знает об отчете и тем самым втравил его в эту интригу, Колло не находил себе места.
Но вот, появился Эбер в компании Моморо. С последним он предпочитал не встречаться, так как его намеки насчет двуличия и продажности, а также призывы разом покончить с теми, кто не может сделать выбор раздражали неимоверно. И что думать, если предположить, что в порыве всеобщей радости и энтузиазма они решат найти виновного в несуществующих интригах? Хотя о несуществующих он, похоже, неверно помыслил.
Присутствующие расселись. Колло тоже занял свое место, стараясь держаться подальше от Моморо. Свою речь он произнесет позже, вне зависимости от того, о чем будет разговор. Слово взял Моморо. Кто бы сомневался?

- Граждане! Уже не один раз мы говорили о том, что пора предпринять решительные действия! – начал Моморо.

Колло насторожился. Что произошло? Что он упустил за четыре дня отсутствия? Он вытер выступившую на лбу испарину. Неужели…. Венсан? Или Ронсен? Он слышал, что готовится выступление, но никакой конкретной информации не было…
-… мобилизовать армию и перебить подозрительных! – говорил Моморо. – Мы призываем к восстанию! Пришла пора свергнуть эту клику. Пришла пора очистить Конвент от врагов, возомнивших себя патриотами!

- Имена! – раздались выкрики.

- Говоря о клике, я говорю о тех, кто хочет спасти сообщников Бриссо, 70 роялистов, которые все совершили те же преступления и, следовательно, также должны взойти на эшафот. Почему их хотят спасти от казни? Потому что интриганы чувствуют, что их ждет такая же кара; потому что другие интриганы хотят объединить вокруг себя этих роялистов, чтобы царить над ними и иметь столько же креатур.

Колло подпрыгнул на своем месте. Не секрет, что бриссотинцев спас Робеспьер. Вот это да…

Но вот Каррье попросил слова и, поднявшись на трибуну, некоторое время пережидал шум вызванный речью Моморо.

- Граждане!. Придя в Конвент, я ужаснулся, увидев на Горе новые лица, услышав речи, какие они нашептывают на ухо друг другу. Я вижу, я понимаю, что Революцию хотели бы повернуть вспять. Жалеют об участи тех, кого национальное правосудие поражает мечом закона. Если какого-нибудь человека осуждают за преступление, не имеющее отношения к Революции, то их сердце преисполняется радостью; они следуют за ним к месту казни; но если это контрреволюционер, то сердце их сжимается и горе душит их. Но есть ли более тяжкое преступление, чем замышлять заговор против своей страны, чем обрекать тысячи людей на верную смерть? Но, граждане, не забывайте никогда: гильотины не хотят именно те, кто чувствует, что они сами достойны гильотины. Кордельеры! Вы хотите выпускать газету Марата; я приветствую ваш замысел и ваше начинание; но против усилий тех, кто хочет убить Республику, эта плотина обладает весьма слабой силой сопротивления; восстание — вот что должны вы противопоставить злодеям!

- Надо бояться честолюбцев, а не воров! – выкрикнул Эбер.
Народ одобрительно зашумел, приглашая его высказаться. Эбер пробирался на трибуну, а видел перед собой эшафот. С мыслью об эшафоте он ложился и вставал. Супруга чувствовала это и готовила теперь для него на четверых. А он толстел и заедал печаль килограммами мяса. А чего тянуть и экономить? Если ничего не выйдет, жрать запасы будет некому – супруге все равно кусок в горло не полезет, слишком страдать будет. А он либо сдохнет скоро вместе со всей братией, либо они скинут гражданина Добротетельного, и тогда все будет принадлежать им. Настоящим патриотам. А пока… Говори, Папаша Дюшен! Тебя ждут! Ваш выход!

- Задумывались ли вы, граждане, почему так и не были до сих пор наказаны Шабо и Фабр? Разгадка проста. Некто Амар, один из руководителей Комитета общественной безопасности, заинтересован в спасении остатков бриссотинской фракции. Честолюбцы прячутся за занавесом, честолюбцы затыкают рты истинным патриотам, мать вашу! А у кого рты открыты? Кто орет на всех углах о том, чтобы прикрыть, вашу мать, Революцию – дескать, все, отыгрались, пора по домам, выпускайте всех из тюрем! Камиль Демулен! Челвоек, которого истинные патриоты уже неоднократно хотели исключить из Клуба якобинцев! Но Франция дошла до того позорного момента, когда умеренные могут призывать народ к чему угодно, и рот им не заткнуть, потому что за спинами у них будет маячить высокоплставленный покровитель. Да, возможно, этот человек был сам введен в заблуждения. Иного объяснения для того, чтобы встать на защиту предателя Демулена и восстановит его в Клубе, у меня не было и нет! Пусть поет свои песни об умеренных! А наод тем временем будет жрать кошек и собак и дохнуть от болячек! Пора прекратить измывательства! Да здравствует Республика!

- Верно говоришь, Эбер! Говори, Папаша Дюшен! Да здравствует Республика! - раздались ободряющие выкрики. Когда шум стих, слова попросил Каррье. - Призовем народ к восстанию! Вот чем мы должны им ответить!

- А пока мы не восстановим свои права, Декларация прав, - Моморо указал на стену, где висела декларация прав человека. - Декларация прав будет завешена. И мы не снимем эту вуаль до тех пор, пока права человека не будут восстановлены!

- Аплодисменты, шквал аплодисментов был ему ответов, хотя некоторые из собравшихся были напуганы. А были и такие, кто покинул зал заседаний.

*Что ты делаешь, Моморо*, - хотелось крикнуть Эберу. Это конец. Колло весь аж вспотел, глядя на происходящее. А это Колло. ЧТо уж говорить о шпионах, котоыре, наверняка, снуют тут и там? Косые взгляды. Нет, эти люди не должны видеть, что ты считаешь их и себя проигравшими. Драться до победного. А вдруг прорвемся? - Молодец, Моморо! Завесить декларацию, черт бы ее побрал, - крикнул Эбер, правда, получилось немного тише, чем обычно. - Восстание! И смерть предателям!

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Odin
Acolyte


Зарегистрирован: 23.03.2005
Сообщения: 924
Откуда: Аррас

СообщениеДобавлено: Пн Окт 19, 2009 2:14 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март, 1794

Париж.

Бьянка, Андрэ Дюпен.

Бьянка еще раз взглянула на миниатюру. Несчастная королева! Париж неделю богохульствовал, обсуждая смерть Марии-Антуанетты! Ее очень ненавидели в этом городе, хотя, по сути, так ли была она виновата в несчастьях парижан? Но это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме ее маленького спектакля для гражданина Дюпена. Она задумала его в ночь, когда похитила ожерелье. Гражданин Дюпен однажды уже столкнулся со сверхъестественными силами в доме Сольдерини и заставил ее покинуть любимое убежище? Эту ира стоит продолжить. Тем более, что этот маленький человек, кажется, всерьез набирает обороты. Иначе как объяснить, что после того скандала, что она для него устроила, он смог так быстро восстановить свою репутацию?

Превратиться на один вевер в казненную королеву. Задачка простая даже для молодого вампира. А для нее – и подавно. Высокая прическа, тюремное платье и уродливый рубец на шее. Немного косметики – для большего эффекта. Этот человечек падок до красивых женщин. И ожерелье. В нем было что-то невообразимо притягательное – даже отдавать не хотелось. Но оно приносило несчастье. Поэтому оно вернется на место. Пусть, и не совсем тривиальным путем.

Гражданин Дюпен жил один, в небольшой, но добротно обставленной квартирке на улице Сент-Оноре. Интересно, выбирая для себя жилье, он руководствовался тем, что на той же улице живет семейство Дюпле, приютившее Робеспьера? Бьянка поднялась по стене и, резко распахнув окно, вошла в комнату. Дюпен подскочил на постели и уселся, глядя на нее во все глаза. Небольшое мысленно внушение. Тепреь он точно не отличит ее от Марии Антуанетты….

Он так и не смог понять, почему проснулся и почему пробуждение было не совсем обычным. Холодный ветер с улицы. Неужели распахнуто окно? Похоже, так оно и есть, но как, черт возьми... Он зажег свечу, но тут же едва не выронил ее. Хорошо, что оцепенение, вызванное нет, не страхом, а ужасом не позволило ему устроить еще и пожар в доме. Вдова Капет! Казненная вдова Капет стояла перед ним, как живая! Бледная, мертвая... Со своим ожерельем на шее. Сначала он не мог отрвать взгляд от ее лица, потом от украшения, а потом - от отвратительного багрового рубца... Крик застрял в горле. После нескольких неудасных попыток закричать, у него вырвалось только почти нечленораздельное

- Что...

- Что привело меня в твой дом, Андрэ? - заговорила Бьянка мелодичным голосом. придав ему потусторонний оттенок. - Жажда справедливости. Исповедайся мне, Андрэ. И моя кровь не падет на твою голову, омывая тебя грехами тех, кто погибул мою душу.

- И... Ис... - нужное слово выговорилось не сразу. - В чем?

- А не в чем? - Бьянка шагнула вперед и легко уколола себя в запястье. Несколько капель крови упали на белоснежное постельное белье Дюпена. - Я жду, Андрэ.

- Не... в чем.. - выдавил из себя Дюпен. - Сгинь! Исчезни! Уходи! - Он перекрестился, предварительно оглянувшись по сторонам. Хотя кто его мог видеть ночью?

- Они все видят, Андрэ. И то, как крестишься. И то, как перебираешь драгоценности, снятые с аристократов, котоыре хранятся у тебя за комодом. И то, как пишешь доносы на соседей, обвиняя их в контрреволюционных заговорах, просто, чтобы завладеть более удобной квартирой. Они. Ангелы и демоны. Как ты думаешь, кда отправишься ты, когда умрешь?

- И что? - спросил Дюпен. А оказывается, с призраком можно говорить, как с человеком! Но все равно он не очень надеялся, что этот дурной сон сейчас прекратится. А может... Он попятился к кровати, намереваясь лечь и перевернуться на другой бок. Но горячий воск капнул на руку, полностью развеяв уверенность в том, что это - сон. Чертовщина!

Поймав его мысль, Бьянка сменила тактику - подняла к потолку глаза и призвала все свое актерское мастерство, чтобы вызвать слезы. Кровавые струйки побежали по мертвенно-бледному лицу. Она замолчала, шевеля губами и стала медленно надвигаться на Дюпена.

- Не подходи! Не подходи, слышишь?! - он схватил со стола графин с водой. Но покойница надвигалась. - Что ты хочешь от меня?! - закричал он не своим голосом.

- Перечисли фамилии известных политиков, доносам на которых ты дал ход за последний месяц. - силой мысли Бьянка заставила Дюпена направиться к столу и взять в руки перо.

- Известных п-политиков? - пробормотал Дюпен, не в силах понять, зачем это понадобилось привидению или кто оно на самом деле. Дело-то житейское. - Самый известный - Огюстен Робеспьер. Остальные - чиновники... -- Может быть, сейчас призрак уйдет?

- Ты заберешь этот донос и съешь. - злобно рассмеялась Бьянка. - Я проверю. Не съешь, придется проглотить все доносы, поступившие за месяц. А еще каждый вечер ты будешь ставить свечу за упокой моей души. Все понял, Андрэ?

- Свечу? Да как же я пойду в церковь? - Дюпен поймал себя на том, что первое условие его волнует меньше. К черту все, лишь бы она ушла. Он совсем замерз. То ли из-за того, что окно было открыто, то ли от нее веяло могильным холодом...

- Это твои проблемы, Андрэ. Не пойдешь - буду приходить к тебе каждую ночь.

- Не нужно! - он снова сорвался на крик. - Я сделаю все. Только сгинь!

Бьянка подошла к его сюртуку, который аккуратно висел на стуле, и положила в него ожерелье. УТром оно доставит ему массу приятных эмоций. Затем, не говоря ни слова, направилась к окну и шагнула из него, бросив на него прощальный взгляд.

***

Надо же, чтобы приснилось такое! Дюпен открыл глаза, вспоминая ночной кошмар. Вдова Капет требовала съесть донос на Огюстена Робеспьера. Он рассмеялся и долго не мог успокоиться. Нет, ну приснится же такое! Наверное, он действительно лег спать на полный желудок, не следовало переедать за ужином, вот и результат. В отличном настроении, он занялся утренними приготовлениями, предвкушая, как расскажет этот бред своему другу по комитету. Не во всех деталях, конечно! Умывшись и одевшись, он взял со стула последнюю деталь одежды - сюртук и приготовился пройти в гостиную, где уже ждал легкий завтрак. Сюртук показался неожиданно тяжелым. Сунув руку в карман, он вытащил на свет тяжелый предмет и в ужасе швырнул его на пол. Проклятое ожерелье! Это был не сон!

_________________
Я - раб свободы.
(c) Robespierre
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Etelle
Coven Member


Зарегистрирован: 21.06.2009
Сообщения: 713
Откуда: Тарб (Гасконь)

СообщениеДобавлено: Пн Окт 19, 2009 2:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Париж, март 1794.
Дом Эжени.
Элени, Камиль Демулен, Эжени.

Входная дверь хлопнула и послышались легкие шаги на лестнице. Камиль Демулен захлопнул книгу и повернулся, готовый прижать к себе Эжени, которую не видел целых два дня. После той встречи со странной цыганкой их разговоры потеряли обычную легкость. Казалось, она была впечатлена тем разговором сильнее, чем можно было себе это предположить, а он не мог найти достойных аргументов для того, чтобы ее успокоить. В конце концов, она сказала, что ей нужно несколько дней для того, чтобы подумать и привести себя в порядок. Он воспользовался ими для того же самого. Дверь открылась, и на губах Демулена замерла радостная улыбка. На пороге стояла ледяная черноглазая королева из Театра. Элени Дюваль. Эжени описывала ее верно. Она была действительно потрясающе красивой. И.. безжизненной.

- Здравствуйте, Камиль. Вот мы и встретились…
Ее голос прекрасно подходил к ее сказочной внешности. А еще манеры. Этот поворот головы и гордая осанка. Он хорошо помнил женщин из этой категории, и когда-то ненавидел их. Такой была принцесса де Ламбаль, казнь которой он не смог наблюдать и ушел, сославшись на неотложные дела. Аристократка, скрывающая свою сущность. И как она до сих пор ходит на свободе?

- Здравствуйте, Элени. Я наслышан о вас и рад с вами познакомиться.

Элени прошла в комнату и села у камина. Нет ничего хуже человека, который разочаровался в содеянном. К этим преступникам она не знала жалости и в глубине души всегда радовалась, наблюдая за казнями. Они уничтожат друг друга. Перебьют из страха и боязни получить нож в спину. Конечно, этот журналист был лучше многих. Но это даже хуже.
- Будем молчать, наблюдая друг за другом? – вежливо спросила Элени.

Демулен смутился.
- Мне кажется, вы не расположены говорить со мной. Для вас я – один из тех, кто по другую сторону. И вы даже не пытаетесь этого скрыть.

- Я актриса. И политика меня не интересует, - передернула плечами Элени. – Но вы правы. Я ненавижу, когда люди убивают друг друга просто за идею, не вдаваясь в подробности.

- За идею? Как легко вы рассуждаете. Судя по всему, вы не из тех, кто испытал на себе все тяготы жизни, которые заставили людей пойти на Бастилию? – усмехнулся Демулен. – ВО все времена найдутся наблюдатели, которые дают оценки со своей колокольни – делают выводы, имеют свое мнение, казнят и милуют… Вы ничего не знаете о тех, кого судите, Элени.

- А вы, Камиль, научитесь слышать то, что вам говорят, - мягко сказала Элени. – Это чудесное качество – иногда слышать не только себя и не только то, что вы лично вкладываете в уста вашего собеседника. Между прочим…

Элени и Камиль повернулись к двери одновременно. И одновременно произнесли: «Эжени…»

В последние дни Эжени не раз ловила себя на том, что у нее появилась дурная привычка разговаривать самой с собой. Элени не появлялась, да и она ведь не верит в мистику… сама, впрочем, являясь живым доказательством существования мистики. Эжени боялась пересказывать последнюю встречу с цыганкой на Новом Мосту. Как и Камиль Демулен, она назовет это безумными бреднями выжившей из ума старухи, а то, что все сбылось, назовет совпадением. Сам Камиль… нет, с ним это даже обсудить не получится. Да и как обсудить то, что ее, по словам цыганки, ждет смерть, а его – бессмертие? *А ведь на самом деле все должно закончиться ровно наоборот. И это у меня нет могилы* В последние дни он все чаще замолкал на полуслове и просто смотрел на нее, то ли ожидая утешения и поддержки, то ли пытаясь найти что-то, чего Эжени не могла понять. Так люди смотрят на наклонившееся украшение из хрусталя, зная, что не успеют поймать его, когда оно упадет и пытаясь просто запомнить. Но о таком и вовсе не спрашивают. Просто смотрят в ответ и ловят мгновения, собирая в горсть, как когда-то желтые листья.
И он не разрешает проявить даже тень заботы или сочувствия. Какая забота, если все, что ему осталось – это идти вперед, лишь иногда застывая перед новым шагом, чтобы вернуться к ней? И ей приходится быть веселой и улыбаться, чтобы не тратить время на горечь. Чтобы в памяти оставалась любовь и пламя камина, а не холодный ветер и несчастные глаза.
Но теперь на исходе зимы у Эжени будет о ком заботиться и кто заглушит шаги смерти у порога.
- Мы пришли, - обратилась Эжени к канарейке в неплотно завешенной клетке, которую несла в руках, - Сейчас мы найдем тебе место в комнате, а потом придумаем имя.
Она открыла дверь и застыла на пороге, удивленно переводя взгляд с одного своего гостя на другого.
- Я знаю, что его надо кормить, - растерянно сказала Эжени, - Никто не в курсе, что едят канарейки?

- Его? - переспросила Элени. - Ты уверена, что эта птичка - мужского пола? Никогда не умела определять пол у птиц.

- Кажется хлеб и зерно, - пробормотал Демулен. - Где ты откопала это чудо природы среди зимы? Мне казалось, что в этом городе больше не продают ничего живого.

- Конечно, не продают. Все живое идет на ужины для санкюлотов, - задумчиво произнесла Элени. - Вчера наблюдала, как несколько человек делили труп собаки у костра. Новая власть для народа!

- Ой, а вы уже познакомились, - невпопад обрадовалась Эжени, - Элени, не говори так! Лучше вот, посмотри, тебе понравится, - она протянула Элени книжку и повернулась к Демулену, - Это – ответ и на твой вопрос. Я навещаю бывшего кюре Нотр-Дам, который сейчас живет в подвале и скрывается от гонений на священников. Он подарил мне эту канарейку, так как эту птицу у него помнят слишком многие. А еще я спросила у него про предсказания, а он… он вручил мне Апокалипсис! Правда, с гравюрами прекрасного художника Дюрера. Глянь, Элени, вот четыре всадника, очень красиво. Ну а теперь ты, - продолжила она, обращаясь к Демулену, - Теперь я не буду при тебе грустить и рассказывать свои страшные сказки – у меня будет тот, кого я воспитаю на свой лад. Кроме того Элени я тобой и так все уши прожужжала, а с ним я смогу разговаривать, когда тебя нет рядом. Я скучала, - добавила она чуть тише, - очень сильно.

Демулен помог ей установить клетку, пропустив мимо ушей замечание холодной красавицы-аристократки. Не стоит устраивать тут споры, этого достаточно и в реальной жизни. - Это потрясающее приобретение, Эжени, - заметил он. - В детстве у меня была похожая птица. Я выпустил ее, считая, что на свободе ей будет легче. Очень скоро я получил печальное подтверждение тому, что ошибся... Эжени, я готов сколько угодно слушать твои сказки. Только, пожалуйста, не заставляй меня поверить в то, что встреченная нами цыганка на Новом мосту - это нормальный человек, а не выжившая из ума старуха.

- Цыганка? - Элени заинтересованно подняла голову, оторвавшись от
изучения книги. - Та самая, о которой ты мне рассказывала?

Эжени кивнула:
- Да, которая - госпожа Смерть. И она – не нормальный человек. Но это из-за нее я никогда не покидаю Парижа в марте, потому что иначе пропущу что-то важное. Но я больше не буду бояться, а он – она кивнула на канарейку, - поможет мне отогнать ее шаги от порога. Так, хватит. Давайте придумывать имя канарейке! И никакой политики. Может, Луи? Нет, провинциально. Жанно? Но так зовут многих канареек. Этьен? Поль? Готье? Филипп?

- Готье, - в один голос сказали Демулен и Элени. Демулен улыбнулся, а Элени слегка нахмурилась.
- Как говорят политики, большинством голосов. Принято? И что же сказала тебе твоя цыганка?

- Итак, Готье, здравствуй, - задумчиво сказала Эжени, - Добро пожаловать в нашу компанию сумасшедших. Впрочем, Элени – точно нормальная, да, - она улыбнулась подруге, - Цыганка… она сказала, что меня ждет морское путешествие в город с высокими домами, после чего меня выбросит на берег во Франции. И – смерть этой весной. Но я уже заметила, что никогда не покидаю Париж в марте. С меня достаточно, что я половину зимы металась почти на грани безумия от страха и холода. В конце концов, вы оба не верите в предсказания, значит, у вас на то есть причины. Мне только страшно, когда я слышу шорохи за дверью и стук ее шагов на улице под окном. Я с ума сошла, да? Безумие так выглядит?

- По-моему, эту женщину следует проучить, - зло сказал Демулен. - Я готов поговорить с ней.

- О, ответ, достойный истинного революционера! - недобро улыбнулась Элени, но замолчала, увидев умоляющий взгляд Эжени. - На самом деле, Камиль говорит правильные вещи. Ты не пробовала разыскать эту женщину и просто поговорить с ней?

- Не надо, - Эжени улыбнулась Демулену, - просто сделай так, чтобы я не покидала Париж в марте. И не злись, когда будешь видеть, что я становлюсь беспокойной. Ты ведь знал, с кем связался, так ведь? И выбрал меня такую, какая есть?– Она повернулась к Элени, - Вы оба похожи больше, чем когда-либо признаетесь сами себе. Я люблю вашу рациональность, вашу логику, ваше умение объяснить, что именно вызвало ваш гнев или жалость. Она больше не покажется мне, а вы без меня просто не узнаете ее. Эта женщина не хочет говорить со мной, она же сказала. Она хочет бродить под моими окнами. И она хотела предупредить меня. Я не видела в ней злобы. И я просто увидела в ней душу Парижа – страдающую и замерзшую.

- Бедный Париж, - пробормотал Демулен.

- Может быть, мы поищем ее? - предположила Элени.

- Стойте, - воскликнула Эжени, - стойте. Под Новым Мостом живут бродяги, это издавна так повелось. Они могут что-то знать… , - Она постучала по клетке, - Готье, я скоро вернусь. И уж попробую достать тебе пищу. Ну что – кто со мной?

_________________
Только мертвые не возвращаются (с) Bertrand Barere


Последний раз редактировалось: Etelle (Пн Окт 19, 2009 10:43 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Dancing Fox
Initiate


Зарегистрирован: 30.03.2009
Сообщения: 250
Откуда: Город Святых

СообщениеДобавлено: Пн Окт 19, 2009 2:26 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март, 1794

Париж.

Cен-Жюст, Анриетта Леба.

Анриетта отложила кисть в сторону. Десять дней беспокойста - небеспочвенного, надо признать.
Когда она услышала шесть дней назад слова "Сен-Жюст" и "умер", ей показалось, что весь мир вокруг застыл. В тот день она пошла к собору и долго-долго рассматривала барельефы, заставляя себя запоминать детали, только чтобы не думать о пустом мире за спиной. Вернувшись домой она заперлась в своей комнате и тихо плакала у окна. Услышала, что кто-то пришел к брату и с раздражением подумала сквозь свою печаль: "И они еще могут расхаживать по домам..."
А на следующее утро она узнала, что гражданин Сен-Жюст жив. И с тех пор было только одно желание - увидеться. Она просила Филиппа пригласить его, но в ответ получила: "У него своих дел полно!".
Чтож... она будет ждать - ведь главное - это то, что он жив.
Собор на холсте, тронутый краской. И портрет у ее кровати.
"Ты обещал прийти за ним..." - она потрясла головой, - "Или я сама его тебе отнесу..."
Она снова завернула картину в бумагу и, надев накидку, выскользнула на улицу. Огляделась, с каким-то разочарованием глядя на слегка подтаявший снег.
"Опять вечер, опять одна..."
Быстрым шагом девушка направилась к реке. Пробежала по набережной, несколько раз свернула и наконец добралась до дома, в котором располагалась квартира Сен-Жюста. Поднялась по лестнице и постучала в дверь.
"Как хорошо, что я внимательно слушала Филиппа и запомнила адес"
За дверью послышались шаги.
- Добрый вечер, Антуан. Это я, Анриетта, - сказала она, предугадывая вопрос.

- Анриетта? Воистину, если не Бог, то высшие силы существуют, - проговорил Сен-Жюст, впуская ее в комнату. - Я рад тебя видеть. Сегодня у меня был трудный день. Посмотри, я готов был провести этот вечер наедине с бутылкой вина и собственными черновиками. Не лучший способ скоротать вечер. Ты, наверное, принесла мне свой подарок? Пожалуйста, не смотри так. Мне очень стыдно, что я так и не зашел за ним. - Он пожал плечами и улыбнулся. - Обстоятельства. Иногда они бывают сильнее наших желаний.

- Скажи, как так вышло, что весь город говорил о твоей смерти? Дело не в том, что ты не зашел, а в том, что ты, - она опустила голову, - и правда мог умереть... ты представляешь, что тогда было бы? со мной... Возьми свой подарок, он больше не может ждать, - девушка тяжело вздохнула, передавая сверток.
Посмотрела вокруг и поежилась. Неуютно, холодно. Пресловутая бутылка вина на столе.
- Ты, наверное, голодный? извини, конечно, я знаю, что государственные дела важнее жизни... но, холодно здесь у тебя - простынешь... Позволь мне о тебе позаботиться, Антуан?

- В этой комнате что-либо менять бесполезно, - честно сказал Сен-Жюст. - Тут даже нет камина. Большое упущение с моей стороны - выбирая комнату, я не думал об удобствах, и теперь приходится краснеть, принимая в гостях одну из самых симпатичных девушек Парижа. А ужинать я не привык. Но если ты хочешь есть, готов сходить в таверну - она не так далеко - и что-нибудь придумать. Хочешь?

- Нет, я не голодна, спасибо, - улыбнулась Анриетта, - но лучше ты мне скажи, чего ты хочешь? так будет легче нам обоим... А ты, наверное, выбирал квартиру летом? потому и не подумал о том, что может быть холодно, - она взяла его за руку, поднесла к своим губам и подышала на нее, - так немного теплее, хотя и мои руки по температуре от твоих мало отличаются.

- Анриетта, ты рискуешь, - улыбнулся Сен-Жюст, и слегка сжал ее пальцы. - А если я скажу, что хочу, чтобы ты осталась?

- Так я останусь, - улыбнулась она в ответ, - придется нарушить твое одиночество, разделенное с бутылкой и черновиками. Заметь, по твоему желанию, - девушка не спешила забирать руку.

- Ответ, достойный сестры героя, - заметил Сен-Жюст и налил себе бокал вина, не отпуская ее руки. - Продолжаем разговор. Ты готова остаться здесь до утра? С человеком, которого едва знаешь?

- Вот сейчас задумаюсь, и дойду до того, что решу уйти, а мне этого не хочется, - она посерьезнела, - да... не знаю, - в глазах появилась растерянность, - Антуан, я готова остаться, потому что я верю тебе. Никогда не возможно узнать человека до конца.
"И все относительно" - мысленно добавила девушка.

- Я неразборчив в связах, много пью, круглосуточно работаю и почти никогда не расслабляюсь. Я ухожу в себя и могу не выходить из этого состояния часами. У меня есть как минимум две любимые женщины - это Революция и Смерть. Они следуют за мной по пятам, а я блюду им верность. И я всерьез готов сделать тебе предложение остаться здесь на ночь, со всеми вытекающими последствиями, ничего не обещая. Правда, в этом случае, первый пункт перестанет существовать. Я отталкивающая личность, правда?

- Да, и эта самая отталкивающая личность спасла меня возле Конвента, не дала увезти меня из Парижа и подарила желание проснуться и начать жить... не надо так ставить вопрос, чтобы можно было ответить односложно. К тому же, ты ведь не тронешь меня против моего желания, правда? я тоже не такой уж ангел, как ты думаешь.

- Мне будет трудно. Но я постараюсь, - рассмеялся Сен-Жюст. - Ты потрясающая девушка. Только не заставляй меня ждать слишком долго. А пока... С тебя - обещанный рассказ о себе. А я выпью, с твоего позволения. Не возражаешь?

- Обещаю не перестараться с ожиданием, - усмехнулась она, - не возражаю, пей. Рассказать о себе... что именно ты хочешь узнать? что в доме моих родителей было хорошо? что любое время года приносило с собой свою радость? - она задумчиво взглянула на Сен-Жюста, - просто никто еще не просил меня рассказать о себе.

- Просто расскажи о том, каким ты увидела Париж, когда впервые сюда приехала. И о том, в какой момент, по твоему мнению, закончилось твое детство. - Сен-Жюст налил себе еще один бокал и улыбнулся ей. - Мы будем говорить до рассвета, потом я доставлю тебя домой. А дальше - видно будет.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Eleni
Coven Mistress


Зарегистрирован: 21.03.2005
Сообщения: 2360
Откуда: Блеранкур, департамент Эна

СообщениеДобавлено: Пн Окт 19, 2009 11:54 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Март 1794 года

Париж

Человек в маске // Антуан Моморо, Жак Эбер

Он стоял перед зеркалом, вглядываясь в отражение. Ранняя седина и горящий взгляд, который трудно скрыть даже под маской. Никогда прежде ему не приходилось скрывать свое лицо. Несколько лет назад он и не поверил бы, что такое возможно. Бескомпромиссный герой. Человек, играющий со смертью. Понятия, которые не вяжутся с черной маской, не так ли? Но судьба распорядилась иначе. Сеть заговоров и интриг, которые нужно взять под контроль. Иначе все провалится, и Франция никогда не поднимет головы, заснув под каблуком диктатора и тирана. Да и останется ли от нее что-то, кроме памяти? Те, кто сейчас правят страной, теряют ее по крупицам. Каждый день и час. Робеспьер и его приспешники, которые ни черта не понимают в политике, прикрываясь громкими и ничего не значащими лозунгами. Их эксперимент над страной не удался – теперь это очевидно. Они развалили армию, вырезав под корень опытных военных. Сопливый мальчишка Сен-Жюст в качестве военного комиссара – это же позор для нации! Они почти развалили страну, отдав ее руководство вчерашним юристам и людям с сомнительной репутацией. А что они сделали с бывшими монархами? Измываться над женщиной, смешав ее репутацию с грязью, во имя своих амбиций – так мог поступить только трус. А именно это сделали с несчастной Марией-Антуанеттой. Только слепой не видит, что лишь возвращение монархии сможет вернуть Франции прежнее величие. Навести порядок. Уничтожить тиранов и вольнодумцев. Спасти. Для этого понадобятся месяцы усердной работы. А потом – решающий бой. Но почему бы не попробовать это сейчас, когда половина города стонет от правления Комитета, а половина в страхе прячет свои мысли под личиной смирения? Эбер и Моморо решились на мужественный шаг. Возможно, он обречен на провал, но почему бы не попытаться? Если ничего не получится, придут другие. И рано или поздно, все получится. А потом вернется монархия, и вернется былое величие. «Пора навести порядок».

***

Моморо несколько раз прошелся по комнате, не желая прерывать затянувшееся молчание, но и не в силах спокойно сидеть на месте. До сих пор казалось, что все идет хорошо, но вот настроение Жака определенно не нравилось. Уже пятнадцать минут, как он здесь, а Эбер ограничился тем, что предложил выпить и все. Погрузился в тяжелые думы настолько, что едва замечает его присутствие. Ждать, пока соратник очнется надоело. Раздражение копилось, копилось и, наконец, выплеснулось с боем часом, которые, казалось, подвели итог мере его терпения. Моморо хлопнул ладонью по столу. - Долго будем играть в молчанку, Жак? Что с тобой сегодня, черт возьми?

- Ничего. Жду еще одного человека. Все, как и договаривались. Что ты от меня хочешь, - огрызнулся Эбер. Фарс с завешиванием декларации его доконал. Надо же было устроить это показательное выступление в Клубе кордельеров! Теперь это стало известно всему городу, и если Робеспьер начнет действовать, то они просто физически не успеют воплотить свои планы в жизнь.

- В последнее время ты мне не нравишься, Жак. Твой намек на Робеспьера может оказаться последним, что мы сделали. Теперь мы просто не имеем права отступать. И знаешь... на всякий случай я немного задержу сдачу в печать протокола заседания.

- Ты говоришь мне про намеки про Робеспьера, когда ты чуть не сорвал все дело! - взорвался Эбер. - Какого черта тебе взбрело в голову завешивать Декларацию? Чего ты хотел доказать? Что ничего не боишься?!

- Да потому, что у них перед глазами должен быть конкретный пример, - взорвался и Моморо. - Слова послушают и забудут. А завешенная декларация будет напоминать всем о том, что права человека у нас не соблюдаются.

- Не ори, - спокойно сказал Эбер. - Голова болит. Ты говорил с генералом Ронсеном? Что у него?

- У него ничего нового, - скривился Моморо. - Говорит о бдительности и о том, чтобы не доверяли Колло, хотя и дураку ясно, зачем он ходит на заседания, говорит о том, что Робеспьер подавляет патриотов и вероломстве, в общем и в целом. И ничего полезного.

- Ронсен обещал организовать солдат. Он что, пошел на попятный? - прошипел Эбер.

- Мне он ничего об этом не говорил, - демонстративно пожал плечами Моморо.

- Ну тогда "до свидания, наш план". От чего ушли, к тому пришли. Полная разобщенность и говорильня. - Дальше Эбер разразился площадной руганью и ругался, пока не охрип. - Все. Я ухожу.

- Куда это ты уходишь? - прошипел Моморо, вцепившись в соратника. - В Клуб? В Комитет? На эшафот? Куда ты уходишь, если сейчас пора действовать? Не моя вина, что Ронсен молчит, почему бы тебе не спросить у него лично?

- Ты, мать твою, взялся с ним говорить, - заорал Эбер. - Ты, мать твою. Не я. Не твоя гребаная жена. Не гребаный Колло. Не твоя гребаная мать. ТЫ!!!!!!! О каких планах можно говорить, если никто ни х... не делает??????? Где сейчас Ронсен? Отмечает со своей б....ю возвращение из тюрьмы? Кто должен был приволочь его сюда? Я? Я - прокурор Коммуны, на мне и так все держится! Я едва успеваю затыкать Шометта, который уже почти ни хрена меня не слушает!

- Что я должен был сделать?! Твою... Тьфу, черт! Броситься на него с кулаками?! Или тащить за шиворот?! Он сам боится. Не нашел ничего лучшего, идиот, чем делиться своими планами с Субербьелем! Нашел с кем! - Моморо опустился на стул и уже тише прибавил: - Мы говорили в общественном месте, Жак. Я не мог орать, чтобы он пришел. Но я поймаю его сегодня вечером или завтра.

- Сейчас здесь будет человек. В маске. Начнешь выяснять, кто это - убью. Задушу. Сожгу. Он - мой козырь в этой истории, Антуан. И не дай тебе бог начать копаться. Просто обсуждение. - Эбер устало сел на стул и открыл газету. Потекли минуты ожидания.

- Хорошо, - пробормотал Моморо.

***

- Присаживайтесь, гражданин, - произнес Эбер, не спуская глаз с визитера. В маске. Как и договорились. Его собеседник устроился за столом, не снимая плаща.

- У меня хорошие новости, граждане, - раздался его приглушенный голос. - Донос на Огюстена Робеспьера исчез. Никто не знал, что это произойдет. Я лично проверил, не поверив своим ушам. Но его нет. И никто не знает, куда он пропал. Возможно, Робеспьер испугался больше, чем мы рассчитывали, что играет нам на руку. Новости я сообщил. Ваше дело - сделать правильные выводы. Есть предложения?

- Есть, - улыбнулся Моморо, внимательно выслушав. - Донос украл тот, кому это выгодно, не так ли? Насколько я слышал, Огюстен Робеспьер замешан в довольно неприятную историю, которая имела место в департаменте Верхней Саоны. Он освободил заключенных... А если мы предоставим доказательства, что эти заключенные были, допустим, роялистами, это будет означать, что Максимильян Робеспьер с приспешниками должен будет взойти на эшафот по декрету, который составил его верный оруженосец Сен-Жюст.

- У вас есть люди, которые смогут предоставить такие доказательства? - спросил гость.

- Нет, - покачал головой Моморо. - Пока что я рассуждаю гипотетически. Но можно... Кажется, донос написал некий Бернард из Сент? Он чувствует себя несправедливо обиженным? Или можно просто послать кого-нибудь в департамент и забрать из архивов дела тех людей. А доказать, как известно, можно все, что угодно. Не зря же их арестовали, верно?

- Нужны люди, которые пустят слухи о том, что хотя бы парочка задержанных позволяла себе высказывания о Капете. - произнес гость. - Этим должны заняться вы, гражданин Эбер.


- Будет сделано, - мрачно произнес Эбер. - У меня, кстати, есть интересная новость. Сегодня один мой человек стал свидетелем ссоры между Сен-Жюстом и Филиппом Леба. Вроде как Леба считает, что Сен-Жюст переспал с его сестрой. Не впервые слышу упоминание Анриетты Леба рядом с Сен-Жюстом. Если информация подтвердится, у нас появится слабое звено.

- Дело говоришь. Выясняй, - сказал гость. - Вы хотели что-то добавить, гражданин Моморо?

- Хотел добавить, что нам все равно нужны бумаги тех заключенных, - сказал Моморо. - Говорить, знаете ли, можно все, что угодно.

- А вопрос о бумагах никто и не снимал, - холодно произнес гость. - Ваше дело, как будут распределены обязанности. В ваших руках - намного больше людей, чем вы хотите показать. Прекратите прибедняться и действуйте. Только организованно, а не под настроение. Ваше положение сейчас мало отличается от положения тех, кого телеги вывозят на Гревскую площадь.

- Это правда, - быстро сказал Моморо. Доверия к этому человеку он не испытывал, особой симпатии - тоже. Поэтому делиться планами не очень хотелось. Он уже пожалел, что изложил ему часть плана, но с другой стороны, то же самое мог сделать и Эбер. Ладно, черт с ним. - Значит, будем действовать.

- Вам может не нравиться мой тон, - усмехнулся гость. - Но у вас нет выбора. Так сложилось, что нам с вами по пути, и я берусь вас вытащить, если все сложится. Мы - союзники, Моморо. Встречаемся завтра. Здесь. Вы расскажете мне о результатах, а - со своей стороны - о проделанной мною работе. Удачи, граждане. - С этими словами он вышел размашистым шагом.

_________________
Те, кто совершает революции наполовину, только роют себе могилу. (c) Saint-Just
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение  
Показать сообщения:   
Этот форум закрыт, вы не можете писать новые сообщения и редактировать старые.   Эта тема закрыта, вы не можете писать ответы и редактировать сообщения.    Список форумов Вампиры Анны Райс -> Театр вампиров Часовой пояс: GMT + 3
На страницу Пред.  1, 2, 3, 4 ... 35, 36, 37  След.
Страница 3 из 37

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
You cannot attach files in this forum
You cannot download files in this forum


Powered by phpBB © 2001, 2002 phpBB Group