www.rockisland.ru

[sedrick]

Привет всем! Вот, решил последовать совету уважаемого Грига и открыть эту тему. Пожалуй, каждый из нас что-то пишет в прозе. Неважно что: рассказы, опусы, юморески, приколы, эссе, очерки или зарисовки. Прошу размещать сии шедевры в этом разделе. С тем и кланяюсь!


БЛАГОСТНАЯ ПЯТНИЦА
Обожаю пятницу. По мне лучше дня чем этот не бывает. С утра просыпаюсь в приподнятом настроении. Мурлычу под нос беззаботный мотив, неспешно собираясь в редакцию. Рабочая неделя почти позади, а пятница, независимо от того, какой бы трудной она не была, не в счет. Ведь впереди выходные…
Приезжаю на работу. Занимаюсь обычными делами, порой, отписываю срочные материалы в номер. Не беда, что иногда, буквально, заваливают массой заданий и поручений. Работаю в обычном ритме, но ничто, поверьте, ничто не может вывести меня из состояния душевного равновесия. Как бы в этот день мне не было трудно.
По натуре я человек веселый. Бывает, даже слишком. Особенно это заметно по пятницам. В предвкушении выходных, строя планы на ближайшие два дня, я пребываю в таком благостном настроении, что из меня, словно из рога изобилия сыплются остроты и всевозможные шутки-прибаутки. Порой, это веселье передается окружающим…
…Смеюсь, пою, радуюсь жизни. Наблюдаю за коллегами, беседую с ними. Кажется, каждый из нас ждет чего-то особенного от предстоящих выходных. Зерно надежды, зароненное в наших душах с утра, с каждым часом взрастает и к концу рабочего дня начинает колоситься. Один готов все это время посвятить рыбалке, другой – даче, третий – собирается вволю отоспаться и поваляться на диване... Наверное, вовсе неважно, как мы хотим провести эти выходные. Главное, чтобы они были полны незабываемых впечатлений.
Наступает вечер, а с ними и начало выходных. В приступе дикого восторга я наполнен поистине безграничной любовью к человечеству и всему сущему. А порой, даже готов расцеловать первого встречного. Похоже, в этот миг такие чувства близки многим…
…Субботнее утро. Я по-прежнему пребываю в возвышенном состоянии, но душу начинает точить червь сомнений. Независимо от того, где и как я провожу этот день, меня не покидает мысль о скоротечности жизни. Время, отмеренное нам для отдыха, уходит минута за минутой, час за часом. К вечеру, червь сомнений значительно увеличивается в размерах…
Воскресенье – поистине жуткий день. Просыпаясь, я полон всеобъемлющей вселенской печали. К обеду мою душу стискивает черная тоска. Некоторое время спустя, это ужасное состояние сменяется не менее кошмарным томлением. Апогей наступает к вечеру, когда мое сердце разрывается от гипотетического крика безнадежного отчаяния. А затем, я проваливаюсь в пустоту…
То, что происходит потом, можно назвать обычным состоянием смирения. Я смиряюсь перед скоротечностью жизни, короткими выходными… В общем, настраиваюсь на рабочий лад. Готовлюсь к предстоящим будням и ложусь спать.
Утро понедельника. Насвистываю веселый мотив, собираясь в редакцию. Пошутили, и будет. Пора вновь приниматься за работу. До следующих выходных.
Серик МУСТАФИН

[sedrick]

Вот, "Рэгтайм Одри"(исправленный вариант). Конечно, наивно и сыро написано. Я ведь только учусь.

РЭГТАЙМ ОДРИ
Погода была на редкость холодной. С утра моросил дождь. Потом начал идти снег, и к вечеру улицы прибрежного городка утопали в слякоти. Со стороны океана дул порывистый ветер. Берег захлебывался от атак волн. Люди, ежась и кутаясь в осенние одежды, спешили домой. Все деловые встречи и свидания пришлось отменить. Погода не располагала к прогулкам.
Молодой композитор Генри Барнс, в отличие от других, не спешил проклинать ненастье. Он давно привык к такой погоде, характерной для всего Восточного побережья Штатов, и попросту не замечал ее. Шагая по улицам, Генри пребывал в беззаботном настроении. Его не волновало даже то, что он промочил ноги. Парень торопился на свидание…
…На опустевших улицах зажглись фонари. Ветер стих. Безмолвная луна стремительно вынырнула на фоне ярко-звездного полотна. Залила городок серебристым сиянием, отразившись в темных витринах и оконных стеклах. Стояла окрестная тишина, нарушаемая лишь чавканьем шагов редких прохожих.
– Одри – ты сама прелесть. Я еще ни с кем так славно не проводил время. Ты знаешь, наверное, оно и к лучшему, что сегодня в дансинге было так мало народу. Что за люди? Любая непогода для них стихийное бедствие. Быть может, зайдем ко мне на чашечку кофе? – весело предложил Генри своей подружке.
– Генри, уже поздно, – возразила Одри.
– Всего на полчаса. Я хочу сыграть тебе одну новую мелодию.
Любовь Генри к музыке граничила с неистовой одержимостью. Торжественная и величавая, или наоборот, веселая и беззаботная, она все время звучала в его голове, в зависимости от настроения. Композитор был переполнен идеями. Он постоянно что-то сочинял. Неважно: сидя у фортепиано или прогуливаясь по улицам города…
Жители городка восторгались игрой Генри Барнса. Те, кто хоть раз слышал его музыку, говорили, что она напоминает произведения Гершвина и Грига. Конечно, находилось немало недовольных, обвинявших талантливого композитора в плагиате. Мол, эти четыре такта он стянул у Шуберта, а ноктюрн, написанный им на днях, местами уж больно смахивает на «Ноктюрн №2 фа-мажор» Шопена. Впрочем, Генри не обращал внимания на подобные заявления, утверждая, что всё в этом мире на что-то похоже. Нот ведь всего семь.
…Клавиши трепетали под тонкими пальцами композитора. Порой, он с виртуозной легкостью переходил из одной тональности в другую, от размера к размеру, от ритма к ритму. Генри играл два часа кряду, забыв обо всем на свете. И всё это время, Одри, сидя в кресле, с упоением слушала дивную музыку, расплескивая от волнения кофе.
– Боже мой! – прошептала девушка. – Генри – ты самый лучший из композиторов, которых я когда-либо слышала.
– И со многими композиторами тебе приходилось общаться? – весело спросил Генри. – Всё это сущий пустяк. Я ведь, действительно, пока ничего не создал великого. Предстоит еще много работать, оттачивая мастерство и умение писать яркие и запоминающиеся мелодии. Мне не нужны ни слава, ни покой. Я лишь хочу дарить людям добрую и светлую музыку, вселяя в них ощущение счастья.
– Надеюсь, все у тебя получится! – воскликнула девушка. – Извини, Генри, но мне пора. Спасибо за столь интересный вечер.
– Я провожу тебя.
– Не стоит. Я уеду на такси.
– Всего хорошего. До завтра?
– Конечно.

****************************
Однако очередному свиданию не суждено было состояться. Ни завтра, ни через неделю… Так уж вышло, что Генри вместе с известным поэтом-песенником, приехавшим погостить в родной городок, сел за написание шлягеров. О серьезной музыке пришлось на время забыть. Так же, как и об Одри. А спустя месяц композитор переехал в Нью-Йорк.

****************************
Прошло три года. Генри Барнс стал знаменитостью. За это время он сочинил несчетное количество популярных песен, а на подмостках Бродвея были поставлены два мюзикла, написанных им. Публика восторгалась его талантом, критики называли величайшим джазовым композитором современности. Дела складывались более чем удачно.
Известность и слава, как правило, развращают людей. Но скромного от природы Генри не интересовали ни слава, ни деньги. Он по возможности избегал новых знакомств и редко бывал на приемах. Единственным, чем он жил, была музыка. В своем маленьком уютном доме композитор сочинял произведения, которые редко играл на публике – сонаты и серенады, вальсы и менуэты. Иногда, к нему приходили знакомые, но, зачастую, его слушателями были лишь бродячие коты да птицы, слетавшиеся во время этих концертов в сад. Играя на фортепиано, Генри думал об Одри…
Говорят, любовь способна творить чудеса. Та последняя встреча с девушкой изменила жизнь композитора. Ему хотелось бесконечно дарить людям всё то доброе и светлое, что было в нем. Клавиши пели о прекрасном и возвышенном. Они словно говорили, что мир наполнен любовью, пронизан и дышит ею…
Звуки растворялись в комнате, отдаваясь нежным рефреном в темных углах. Музыка ласкала Генри, как теплые струйки южного ветра. Порой, ему становилось душно, и он открывал окно…
– Я люблю тебя, Одри! – шептал композитор, задыхаясь от наплыва чувств. Он все чаще и чаще вспоминал ее прекрасное, с тонкими чертами лицо. – И я знаю, как признаться тебе в этом! Я напишу музыку. Нет, не ноктюрн, не сонату, не симфонию. Беззаботный рэгтайм, который так и будет называться – «Рэгтайм Одри».
Что-то подсказывало композитору, что у него осталось не так уж много времени.

*****************************
А что же Одри? Признаться, девушка тоже испытывала чувства к Генри Барнсу. Сначала она недоумевала по поводу столь внезапного завершения их романа. Потом было обиделась, узнав о переезде Генри в Нью-Йорк. Долгое время Одри надеялась, что молодой композитор вернется. Шли недели, месяцы, а от этого ветрогона не было никаких вестей. Узнав о том, что ее друг стал знаменитостью, она решила забыть о нем.
– Какой смысл ждать, когда он, наверное, давно нашел себе новую подружку? – думала девушка. – Какую-нибудь известную актрису или музыкантшу.
Прошло два года. На одной из джазовых вечеринок, Одри познакомилась с молодым человеком, которому она давно нравилась. Том был полной противоположностью Генри. Поначалу он казался ей скучным, а его серьёзность и молчаливость, порой, пугала девушку. Но, странная штука – жизнь. Парень из кожи лез, чтобы понравиться Одри. В один прекрасный день она уступила его ухаживаниям. Спустя год Том предложил ей выйти замуж. И девушка согласилась.

****************************
До свадьбы оставались считанные дни. Однажды вечером в доме Одри раздался телефонный звонок. Это была ее подружка Мэйбл.
– Одри, я ничего не пойму, – взволновано сказала она. – Включи радио. Все только и говорят о предстоящем джазовом концерте с участием Луи Армстронга, Эллы Фицджеральд, Бинга Кросби и Фрэнка Синатры. Так вот, в качестве специального гостя на него приглашен Генри Барнс, который впервые сыграет свой новый рэгтайм. Тут упоминается и твое имя. Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?
– Ну и что на этот раз придумал этот чудак? – недоумевала Одри, настраивая радиоприемник на нужную волну. А затем, услышала голос ведущего: «Дорогие друзья! Итак, сейчас для вас в авторском исполнении впервые прозвучит «Рэгтайм Одри» знаменитого композитора Генри Барнса, посвященный его возлюбленной Одри Эпплгейт».
Зазвучала веселая беззаботная музыка. При кажущейся простоте ритма, влюбленный композитор с мастерством виртуоза импровизировал. Клавиши, покорно отдавшись воле музыканта, то смеялись, словно дети, то гремели металлом, то сотрясали воздух звоном колокольчиков, то убаюкивали нежной колыбельной. В наплыве звуков Одри казалось, что она слышит, как Генри говорит ей: «Прекрасней тебя нет никого на свете. Ты – смысл моей жизни. Я люблю тебя, Одри! Улыбнись и оглянись вокруг. Жизнь прекрасна!».
Музыка сбивала с ног, поражая своей красотой. Странное чувство овладело Одри. Она физически ощущала пульсирующие звуки, увлекающие ее в сказочный мир. Ощущение реальности терялось. Ей стало трудно дышать. Внутри нее шумел прибой. Закрыв лицо ладонями, она пыталась сдержать накатившее на нее волнение. Ее душили слезы. Одри села на кровать и заплакала. То были слезы счастья…
Серик МУСТАФИН
13 сентября 2007 года

[Григ]

sedrick
Браво, отличные тексты!
_________________
feel no collar

[sedrick]

[Людовиг]

sedrick

[Григ]

sedrick
Я вообще-то оффтоплю в "байках", и поскольку баек у меня навалом и больше, стараюсь дозировать оффтопный материал - сайт все же музыкальный, и литературные дела имхо, не должны превалировать. Но естественно, бывает что под настроение я заряжаю сразу две-три байки, или можно считать это маленькими историями, как угодно.
ОК, Седрик, здесь готов пока бросать "цикл"( ) минимальной прозы.
Да и Людовиг пусть подключается!
_________________
feel no collar

[Григ]

Маленькие моменты больших удовольствий

* * *
Мне 11 лет, или, возможно, десять с половиной. Зима. Я стою около киоска «Союзпечать» и рассматриваю почтовые марки на витрине. Подходят двое пареньков, чуть постарше меня, становятся рядом со мной и тоже вперяются в витрину. Вдруг один из них начинает с напряжением читать вслух иностранные буквы, медленно и раздельно: « ПОЛСКА» - я безошибочно чувствую, что первые три буквы он произносил неуверенно, а закончил с явным торжеством в голосе. «Понял? – радостно обращается он к своему приятелю – польская это марка». Меня охватывает невыразимый восторг, я млею от блаженства. При мне человек совершил важное для себя открытие.

* * *
Не помню точно возраст, скорее всего, тоже лет 10 -11. В моей комнате на стене висит большая географическая карта Южной Америки. Пронзительный долгий звонок в дверь –мне давно известно, кто так звонит, со вздохом открываю. Заходит соседка, пенсионерка Нина Леонидовна – как обычно, ей нужен телефон. Разговаривает Нина Леонидовна долго и громко. Наконец она повесила трубку, и поворачивается ко мне, интересуется моими делами. Я что-то отвечаю, заходя в свою комнату. Она заглядывает внутрь и видит на стене карту Южной Америки. Подходит к карте, поправляет очки на носу, и напряженно всматривается, пытаясь прочесть незнакомые названия. Спрашивает меня: « Скажи мне, Гриша, а где здесь Аргентина?» Я показываю. « А где Чили?» Показываю ей Чили. «А-а – довольно говорит Нина Леонидовна, - вон Чили КАКОЕ БОЛЬШОЕ». Меня вдруг обдает волной удовольствия, кажется, я весь покрываюсь мурашками. Какую же глупость сморозила Нина Леонидовна! Ведь Аргентина гораздо больше, чем Чили, разве не видно? Но у меня и в мыслях нет ее поправлять, я боюсь спугнуть свой восторг…

* * *
Таллинн, 1980 год. Я захожу в Доминиканский монастырь. Это моя всегдашняя привычка – посещать это место, когда я в Таллинне. Цена билета не изменилась – 20 копеек, как и раньше. Туристов мало, как и всегда,- замечаю трех человек, которые двигаются к выходу, и потом вижу ещё одного – он тихо говорит о чем-то со служительницей. Пройдя мимо них, я слышу американский английский. Прохожу длинный темный неф, затем поднимаюсь в галерею. В одном углу – распятие, в другом – статуя греческого бога Диониса. Монахи этого монастыря были людьми занятыми - варили пиво, и занимались виноделием. Монастырь был основан в 13м веке, но в 17м веке расформирован, и стал просто церковью. Спускаюсь в атриум – это мое самое любимое место. По бокам дворика – темные крипты, передо мной – стена из светло-серого камня, и газон с вымощенной дорожкой. Газон правильной прямоугольной формы, трава ярко-зеленого цвета и аккуратно подстрижена. В левом углу стоит старинная каменная скамья, и перед ней растет изогнутый розовый куст. Вечереет. Как обычно, я сажусь на скамью – и как обычно, я уже один в этом музее. Я просто сижу минут 20, и в эти минуты чувствую, что счастлив. Мне нравится сочетание голубого неба с низкими темными облаками, серого камня и зеленой травы. Я всегда нюхаю единственную розу на изогнутом кусте, прежде чем уйти.

( to be continued )
_________________
feel no collar

[sedrick]

Респект, Григ!

[Людовиг]

[Григ]

Людовиг

У нас на окраине центра города находился магазин "Филателия", и около него собирались по воскресеньям филателисты. Я ездил туда примерно раз в две недели, будучи младшим школьником. Собирал я марки с животными, - что называлось кратко "фауну". Иной раз удавалось приобрести сравнительно редкие экземпляры - из каталожных марок( т.е. тех, что имели какую-то ценность) мне порой удавалось купить кое-что. Предпочитал я "колонии". Самая большая цена, что я отдал за марку, равнялась трем рублям, и это была марка 1907 года, Индия, с изображением носорога . Я имел и более старые - Северное Борнео 1898 года, с крокодилом - за эту отдал 2 рубля. Обе эти марки были в филателистичской книге, как колониальные редкости, и я ужасно гордился обладанием такими ценностями. Смешно, конечно, это вспоминать, но именно из-за своей страсти к маркам я решил не тратить деньги на музыку, в итоге 71 и большую половину 72 года "пропустил" в их непосредственном, так сказать, музыкальном прохождении. Зря, конечно. В 73м только включился - продав коллекцию марок, естественно.
_________________
feel no collar

[sedrick]

Григ и Людовиг! Я все же решил в "Рэгтайме..." убрать последнюю строчку "То были слезы счастья...". Оставив многоточие после "Одри села на кровать и заплакала". Так более интригующе получается. Слушайте, а как все-таки пишется слово "Рэгтайм"? Раньше насколько я помню, оно писалось именно так. Вчера до хрипоты спорил с корректорами, что в русской транскрипции после "р" должно быть "э". Они мне тыкали пальцами в современные словари и говорили, что "е". В общем, я свою точку зрения отстоял: сошлись на мысли, что допускаются оба варианта. Правда, теперь меня называют снобом. Но всё это ерунда. Ни фига не пойму ученых светил. Возьмем название "Стоунхендж". Смотрю опять же в словари, пишется "Стонхендж". Нет слов...

[Григ]

sedrick
Современные словари поражают безграмотностью и какой-то атрофией слуха. Например, убраны все двойные гласные, на что справедливо обратили твое внимание в редакции. Художник, прежде известный в русском языке как Вермеер, теперь Вермер. Город, известный всему миру как Гаага - у нас теперь Гага. Вероятно, это у нас отрыжка старой советской борьбы с космополитизмом приняла, наконец, адекватную грамматическую форму. Русский язык, с его нечувствительностью к девтонгам, твердыми гласными и согласными и без этого усиления звучал варварски, если слышать его с позиции куда более фонетически дистинктивных романских языков.
_________________
feel no collar

[Людовиг]

[Григ]

[sedrick]