Вампиры Анны Райс

[Etelle]

8 июля 1793 года.
Центр Парижа.

Сантьяго, Элени.

Сантьяго вернулся к себе на квартиру свободным человеком. На память о Кутоне осталось свидетельство о благонадежности на новый паспорт. Как только переписанный Сантьяго за вычетом одной фамилии список вернулся в ящик стола, Анри «выздоровел», поэтому его временному заместителю и хозяину пришлось проститься друг с другом не без легкого сожаления со стороны гражданина Кутона – новый секретарь был исполнителен, умен и полон служебного рвения. Это рвение, пожалуй, и стало причиной вчерашней выходки Сантьяго, которого так достала работа, что возникло непреодолимое желание именно этим вечером сунуть голову в пасть к любому льву. Сантьяго подавил улыбку, вспоминая свою шутку, которую он сыграл с древним бессмертным. Тот, конечно, пришел в два часа ночи к зданию Комитета, рассчитывая найти там Сантьяго с бланком паспорта. Вместо этого к нему подошел посыльный с запиской, призывавшей направиться в таверну «4 мушкета», сесть за четвертый столик от двери справа, заказать там вина и сыграть три партии в карты, после чего к нему подойдет незнакомец и выдаст бумажку с адресом заброшенного дома, на чердаке которого Сантьяго и спрятал бланк. В принципе, выходка достойная школьника, да еще и с древним бессмертным, грозившим страшными карами... Вот поэтому Сантьяго и поспешил уволиться до вечера, чтобы не сталкиваться лишний раз.

Хотелось праздновать возвращение свободы. Впрочем, конечно. Еще не хватало доноса, который Клери обещала помочь достать... но это ждет. Главное, розыск больше не грозит. Кстати, насчет праздника... Сантьяго рассмеялся в голос. Ему пришла в голову еще одна безумная идея. Сменив потрепанный костюм исполнительного секретаря на свой обычный черный сюртук и простую но тонкую батистовую рубашку с изящной, хотя не бросающейся в глаза отделкой и прихватив любимую трость, он вышел на улицу. Пора заказывать цветы Элени Дюваль и... пригласить ее на свидание, черт возьми!
Сантьяго быстро вернулся домой, взял перо и написал несколько строк на сей раз собственным изящным аккуратным почерком.
"Мадемуазель Элени. Хотя Вы никогда не отвечаете на мои послания, осмелюсь Вас уведомить, что с удовольствием пригласил бы Вас в Люксемубргский сад на прогулку. Но так как там гуляют днем, поэтому приглашаю Вас вечером пройтись со мной по кабакам. 12 ночи, таверна "4 мушкета". Сантьяго"

Сложив записку вчетверо, он положил ее в карман и вышел на улицу легкой походкой человека, которому в глубине души всегда оставалось двадцать лет.

Элени уже несколько дней получала букеты цветов с записками издевательского характера. Этот смертный задевал ее, хотя она и не хотела себе в этом признаться. Когда он надолго пропал, у Элени появилось смутное ощущение, что ей чего-то не хватает. А когда он был рядом, она злилась и готова был свернуть ему шею. Идти в таверну? Ей? К этому проходимцу? Никогда. Это Элени подумала, обнаружив, что прогуливается неподалеку от заведения под названием "4 мушкета". Она сосредоточила свои мысли на владельце таверны. Очень скоро он шел к ней, держа перед собой перо, чернильницу и листок бумаги. Элени быстро набросала несколько строк. "С детства не люблю злачных заведений. И кто сказал вам, что в Люксембургском саду прогуливаются только днем? Час ночи. У входа. Э.Д." Элени сложила записку и передала владельцу таверны, внушив ему мысль отнести ее и вручить в руки мужчине в черном сюртуке, который вел увлеченную беседу, рассыпая улыбки и забавляясь игрой в карты.

Сантьяго с интересом прочел записку. Ответила, ну надо же. В принципе, больше всего ее заденет, если не ответить, а продолжить игру. Хотя... Сантьяго подозвал к себе хозяина, не забыв вручить несколкьо монет - эта наверняка даже и не подумала честно заплатить смертному за услугу и написал на обороте ее записки: "Хорошо. А потом - по кабакам? Сантьяго"
Вручив хозяину таверны деньги и записку с просбой передать в час ночи даме, стоящей у Люксемубргского сада, Сантьяго вернулся к игре.

Прогулка по ночному городу доставила Элени удовольсвтие. И зачем она вообще ответила этому наглому человеку на письмо? Сейчас, когда в Театре все так интересно и загадочно, когда их СОбрание расширяется, и уже скоро начнет воплощать в жизнь ее мечту о грандиозных постановках, стоит ли тратить время на пустые беседы с искателями приключений? Однако, ее охватило нехорошее предчувствие, когда она увидела у входа в сад уже знакомого хозяина таверны. "Это вам, мадмуазель", - почтительно кивнул он и передал записку. Записку совершенно возмутительного характера! Первой мыслью было просто уйти. Но, когда мужчина с тем же почтительным видом протянул ей перо, бумагу и крошечную чернильницу, она изменила свой план. "Очистите ваш кабак от смертных и сделайте его достойным моего появления. Все в ваших руках. А где меня искать - вы знаете. Э.Д."

- Я так и знал, что Вы и не подумаете заплатить ему, за услугу - раздался у нее за спиной голос Сантьяго, скрывавшегося в тени ограды, - Неужели вам так нравятся все эти вампирские штучки, что вы вообще разучились вести себя по-человечески?

- Хороший ход, - признала Элени. - Вы пригласили меня, чтобы научить хорошим манерам? Не стоит, Сантьяго, я такая, какая есть.

- Это не хорошие манеры, - рассмеялся Сантьяго, - Это школа выживания. Все эти штуки только привлекают лишнее внимание, да и мало осталось ситуаций, которые можно решить одним движением руки или мысли. Пойдемте, Элени. Ну же - или Ваша любознательность ограничивается тусклой оградой и тенями деревьев на пустых тропинках?

- Моя любознательность безгранична, раз я пришла сюда, - Элени подала ему руку. - А ваша? Вы играете моим терпением? Или это способ выразить свою благодарность за спасение?

- Нет, - серьезно ответил Сантьяго, - Я просто хотел на практике продемонстрировать Вам, что мир смертных сложнее, чем Вам кажется и что к нему тоже стоит приспособиться. Вот, к примеру, Вы считаете, что вытащить меня силой из Консьержери и оставить на улице - это означало спасти меня? Нет, увы. Потому что существуют документы, деньги, бумаги и прочие элементы мира смертных, которых вы предпочитаете не замечать. Мне захотелось обратить на это Ваше внимание, только и всего. Почему Вы не стремитесь жить среди людей, кстати?, - взяв Элени под руку, он направился в сторону Монмартр.

Элени слегка нахмурилась. - Они мне не интересны. Их мысли скучны и поверхностны, их желания убоги и одинаковы. И потом... Они не вечны. Человек - несовершенное создание.

- А почему вы не считаете нужным даже принимать во внимание их законы?, - спокойно поинтересовался Сантьяго, - Кстати, ну неужели Вам совсме не нравится многолюдый Монмартр? И разве долговечность Вашего маленького мира компенсирует его ограниченность?

Элени рассмеялась: Сантьяго, вы ошибаетесь, считая наш мир ограниченным. Он был ограниченным одно время... Но даже тогда мы находили возможность каждый день открывать для себя что-то новое. Я люблю Монмартр. И люблю множество улиц. Я слышу музыку в шелесте осенних листьев, я могу кружиться среди дождя и любоваться первым снегом. У нас в Париже иногда бывает снег. Редко, но бывает. Я проинкаю в мысли людей, чтобы поймать в них сюжеты для своих историй и образов. Я играю их душами. Но я не люблю людей. Просто не люблю. И каждую секунду своей жизни благодарю своего Создателя за то, что он сделал меня такой, какая я есть. Я ответила на ваш вопрос?

- Вполне, - в тон ей ответил Сантьяго, - Но я вобще считаю общение только с себе подобными слишком ограниченным. Поэтому вот иногда приглашаю прогуляться приличных женщин, вроде вас, например. Я люблю присопсабливаться к чужим городам и незнакомым странам. Люблю играть с незнакомцами. Что ни разу не говорит о том, что я хоть кого-то люблю или ценю.

- А вы кого-нибудь любите? - Элени остановилась, засмотревшись на группу мужчин и женщин, обсуждающих последние новости из газеты "Папаша Дюшен". - Посмотрите на них, они прекрасны в своем убожестве! - не удержалась она.

- Так прекрасны или убоги?, - поинтересовался Сантьяго безмятежно, - Вот что, Элени. Скажите, а Вы когда-нибдь веселились так, как будто умрете завтра или в любой момент? Чтобы ночь превратилась в вхирь картинок, в беспорядке сменяющих одна другую? Делали что-то выходящее за рамки привычного или того что вы сами себе дозволили?

- Нет. - Элени подняла сверкающий взгляд. - Точнее, я веселилась. Но не так, словно завтра умру. Я делала нечто выходящее за рамки привычного. Но ночь не превращалась для меня в вереницу картинок. Вы говорите, как мечтатель. А я не умею мечтать. Я просто вижу. А потом принимаю ил ине принимаю.

- Хорошо, тогда идемте дальше. Посмотрите на картинки, а я покажу вам то, что люблю больше всего. Не волнуйтесь, Элени, мы найдем таверну поприличнее. Я буду играть, Вы - смотреть, захотите - научу. Потом я обязательно подерусь из-за Вас на дуэли, и можете даже не мечтать, что проиграю. Вы будете учиться делать вид, что пьете вино и начитесь расплачиваться, а я покажу Вам, что и без вампирских штучек ограниченный мир смертных может играть красками. Пусть даже низменными и кабацкими. В этом тоже есть поэзия - не меньше чем в золотых дверях флорентийского баптистерия. Что смотрите - да, я признаю не только прокуренную романтику кабаков. Так что - согласны поиграть?

- Ведите, - кивнула Элени. - Но я хочу честно предупредить вас об опасности. Я привыкла получать то, чего хочу. Вы приблизились ко мне слишком близко и хотите сделать еще один шаг. Если я захочу продолжения, то сломаю вашу волю и сделаю своей игрушкой, потому что я сильнее. Это - мои условия игры.

- Тогда вы проиграете, - задумчиво ответил Сантьяго, - игрушка со сломанной волей перестанет быть вам интересна. Ладно, судьба так судьба, мне-то будет уже все равно, это вам потом мучиться. Кстати, это вы первая пришли на свидание. Все, не злитесь. Пойдемте - приличные кабаки Парижа ждут нас.
*все?

[Eleni]

9 июля 1793 года

Сен-Жермен, Сен-Жюст// Маэл

Сен-Жюст проснулся с ощущением, что проспал целые сутки. Часы показывали полдень. Граф стоял у окна и смотрел на улицу. Вчера они добрались до самой большой таверны городка и, простившись со Страффордом, отправились отдыхать. Никаких тревожных предчувствий. Сен-Жюст порадовался, что ему пришла в голову идея вернуться – иначе они вряд ли смогли бы позволить себе забыться сном.

- Доброе утро, граф. Если вы отдохнули также хорошо, как и я, у нас есть шанс добраться к утру до Ла-Манша.

- Доброе утро, Сен-Жюст. Нет, к утру до Ла-Манша мы не доберемся. В любом случае, и лошадям и нам потребуется отдых. Может быть, к завтрашнему вечеру, если не возникнет никаких осложнений.

- Едем? - спросил Сен-Жюст. Он подумал, что не стоит искушать судьбу и заказывать завтрак. Случиться может все, что угодно.

- Едем, - кивнул Сен-Жермен. - Можно спросить у хозяина готовой еды, не будем тратить время на завтрак. Согласны?

- Вы читаете мои мысли, - улыбнулся Сен-Жюст.

***

Снова лес. Тишина настораживала, но все продолжало оставаться спокойным. Проскакав около полутора часов, они перешли на шаг, чтобы дать лошадям отдохнуть. - Скажите, граф, - заговорил Сен-Жюст. - Почему Страффорд и ему подобные не любят солнца?

- Солнце их сжигает, - ответил Сен-Жермен, думая о своем. - И, потом, днем они спят, это их природа.

- Сжигает? - изумился Сен-Жюст. - Насмерть? Они... так уязвимы? Обычное солнце может уничтожить существо с многовековой историей? Не могу себе этого представить..

- Не обязательно с многовековой. Таким старым как Страффорд это, возможно, не столь опасно как молодым. И... нужно же им когда-то спать.

- А еда и напитки? - решился спросить Сен-Жюст. - Вы говорите о чисто человеческом желании "когда-то спать". Как же с жаждой и голодом, которые даются нам природой вместе с желанием отоспаться?

- Лучше не спрашивайте, - улыбнулся Сен-Жермен. - И мне не придется сочинять. Попытайтесь узнать у Страффорда, возможно, он и ответит. Теперь ваша очередь ответить или не ответить на вопрос. Скажите, почему вы выбрали революцию? Ведь свой выбор вы сделали давно, насколько я понимаю. И вместе с тем вы довольно молоды. Пугающее сочетание, если честно.

На мгновенье лицо Сен-Жюста стало мрачным. Когда он начинал думать о Революции, то чувствовал себя предателем. Не потому, что в данный момент, рискуя жизнью, помогал аристократу. Свое отношение к графу он сформулировал уже давно, и этот человек не ассоциировался у него ни с каким политическим строем. Но в такие моменты возвращался внутренний голос, а вместе с ним - и сомнения.
- Я не могу не ответить, как бы мне это ни было трудно, - заговорил Сен-Жюст. - Мне не было двадцати, когда до нас долетели революционные идеи. Мне хотелось реализовать себя, и я не находил себе места, теряясь в собственных поисках. Вы не представляете себе, что такое жизнь в провинции, где расписан каждый твой шаг, где все предсказуемо и нелепо, где все задачи решаемы, а планы - недолговечны. Именно тогда я попал в Париж, и понял, что именно там я могу добиться всего, о чем мечтал. Я не имел своих представлений о Революции, не буду вам врать. Я просто смотрел на то, что происходит и загорался этими идеями, как сотни молодых людей, которые пришли покорить этот мир. Это - начало моей истории. И я боюсь утомить вас длинным рассказом о том, как менялись мои представления об идеалах. Революция стала моей второй натурой, я растворился в этой цели и шел к ней, выстраивая свои принципы. Я получил то, чему мог отдать все свои способности. Но это - другая жизнь. И если я буду говорить дальше, то снова проведу черту, которая исчезла после нашего с вами разговора.

- Я понимаю, - ответил Сен-Жермен. - Тогда больше не буду задавать вам столь провокационные вопросы, я не хочу, чтобы вам было тяжело говорить. Теперь ваша очередь задавать вопро... Сен-Жюст, скажите, а вы верите в чертовщину?

- Смотря, что под этим подразумевать, - рассмеялся Сен-Жюст. Он был рад, что граф не продолжал расспрашивать его на сложную тему. - Я довольно давно верю в то, что мертвые возвращаются. Верю в обстоятельства, которыми руководим не мы. Кто - не знаю, но мы далеко не всегда можем что-то изменить. Но вы ведь имели в виду не это?

- Я имел в виду то, что мы, кажется, уже проезжали мимо этого места. Кажется, оно мне примелькалось. И мне не нравится перспектива застрять здесь до наступления ночи.

Сен-Жюст резко натянул поводья. - Я был слишком поглощен разговором и не смотрел по сторонам, - растерянно проговорил он. - Вы думаете, мы ... заблудились?

- Я думаю, что мы ездим по кругу, - задумчиво ответил Сен-Жермен, оглядываясь по сторонам. - Нам нужно на север. И где, по-вашему, может быть север?

Сен-Жюст собрался с мыслями и несколько минут смотрел по сторонам. - Думаю, там.

- Ну... Тогда поедем туда, - не очень уверенно предложил граф.

***

- Мы заблудились, придется признать очевидное, - Сен-Жермен сел на поваленное дерево. Может быть, действительно было лучше придерживаться одного направления, а не пытаться идти наугад, рискуя переломать ноги и себе и лошадям? Тропа, по которой они шли, вдруг резко оборвалась и теперь... А что теперь? Через час, даже меньше, солнце скроется за горизонтом, а они даже не подумали поискать место для ночлега или запасти хворост для костра. При мысли о том, придется остаться здесь на всю ночь без огня, один на один со зверями становилось действительно нехорошо. А еще очень хотелось есть, но припасы нужно беречь, их и так очень немного. - Нужно поискать место для ночлега, пока совсем не стемнело.

- Оказывается, чертовщина бывает разной, - ответил Сен-Жюст, привязывая лошадь к дереву. - Хотелось бы думать, что досадное недоразумение, в которое мы попали, произошло к лучшему. Вопрос в том, как предупредить Страффорда.

- К лучшему? - удивился Сен-Жермен, потом невесело рассмеялся. - Да, нам остается так думать, потому что я не знаю, как предупредить Страффорда. Он, разумеется, будет ждать нас в той таверне, о которой говорил. А мы... Мы здесь. И к какому типу чертовщины, интересно, вы относите произошедшее?

- Это можно будет сказать только, когда станет понятно, чем все закончится, - пожал плечами Сен-Жюст. - Иногда самые нелепые события приводят к убийственным последствиям. Ничего в этом мире не происходит просто так, в это я свято верю.

- Пока еще светло, давайте попробуем выбраться к тому месту, где мы ездили по кругу? Или думаете, что это уже бесполезно?

- Я оставлял знаки на деревьях. К этому месту мы выйдем, - уверенно сказал Сен-Жюст. - Страффорд уговаривал вас отправиться к границе каким-то особым способом. Признаюсь, я слышал обрывки вашего разговора. Что он имел в виду? И нельзя ли воспользоваться этим способом сейчас?

- Нельзя, - быстро ответил граф. - Хотя бы потому, что рядом нет Страффорда. И, потом, я уже путешествовал так однажды. Впечатлений мне хватит до конца жизни, не хочу ни под каким предлогом повторять этот опыт. И не спрашивайте меня, в чем он заключается, я не хочу выглядеть не в лучшем свете.

***

Дорога, по которой точно должны были проезжать граф и Сен-Жюст резко обрывалась: ее преграждало упавшее дерево. Судя по всему, никто не удосужился тратить силы на то, чтобы убрать его, теперь по обе стороны отвоеванной местности раскинулась довольно густая поросль. Вместо этого дорога, делая широкую петлю, возвращалась к почти незаметной развилке, эта тропа, судя по всему, была проложена совсем недавно. Но по ней никто не проезжал, вот в чем беда, иначе кусты были бы изломаны. Маэл выругался. Где теперь прикажете их искать? На всякий случай он изучил большую дорогу по ту сторону упавшего дерева, но здесь никто не ездил дня три точно. Вернувшись к преграде, вампир сел на траву и принялся раздумывать над тем, куда теоретически могли поехать его спутники, ведь до таверны они так и не добрались.
Составив приблизительный план действий, он решил еще раз вернуться назад, по той дороге, по которой точно ехали граф и Сен-Жюст. Развилка. Недавняя тропа направо, по которой никто не ездил и немного дальше - еще одна, практически незаметная, если идти в противоположном направлении. И, как результат, обломанные ветки. Какого черта им понадобилось сворачивать в этом направлении?! Маэл провел рукой по коре дерева и усмехнулся. Должно быть решили, что это север. Ясно. Дальше было совсем просто: то и дело попадались свежие следы, еще дальше обнаружилось место, где явно делали привал, теперь же начали и хорошо видимые отметки. Впрочем, они все равно почти бесполезны ночью... Для людей, конечно. Вампир прошел еще немного вперед, когда услышал голоса, показавшиеся до боли знакомыми. Маэл зло оскалился, оперся спиной о дерево и принялся ждать заблудившихся путешественников.

... - совершенно с вами не согласен, граф, - взволнованно говорил Сен-Жюст. Спор о падении Римской республики они вели с момента, когда решили продвигаться к месту, с которого окончательно потеряли способность ориентироваться в лесу. - Цезарь был диктатором и тираном, он хотел единолично править государством и ставил себя выше законов. Если бы не Брут, то нашелся бы другой патриот, который захотел бы пресечь его деяния! Государство, в котором у власти стоит единоличный правитель, обречено на увядание, и никакие реформы, никакие слова о процветании Рима в эпоху правления Цезаря не могут являться аргументом!

- Тогда мы действительно не придем к согласию в этом вопросе, так как я считаю Цезаря одним из величайших людей, немало сделавших для государства! И не смотря на всю власть, которой обладал, он оставался конституционным монархом, а во всю его деятельность можно вполне свести к объединению Рима. Большим диктатором я бы назвал не Цезаря, а Помпея, но это уже только мое мнение, ведь вы станете утверждать, что Помпей получил власть... - Сен-Жермен хотел сказать "из рук народа", но тут же прикусил язык, сообразив, с кем разговаривает. Потом рассмеялся. - Я вот думаю, если бы не Брут, хватило бы у кого-нибудь решимости убить Цезаря? Ведь Луций ограничился только тем, что подал сигнал к нападению.

- Брут - не герой, но порождение самого Цезаря. Диктатура провоцирует людей на поступки, и, я уверен, что на его месте был бы кто-то другой. Что касается Помпея, то я готов предоставить десяток доказательств, чтобы... - Сен-Жюст замолчал и взвел курок. "Тут кто-то есть, граф, я слышал шорох".
- Кто здесь? Считаю до трех, потом стреляю.

- Кто-то может и не ответить, если это животное, - отозвался Маэл. - А злоумышленник уже давно бы успел выстрелить первым: вы шумите на весь лес.

- Страффорд! - обрадовался Сен-Жюст. - Как вы нас нашли?

- Сейчас начнется... - пробормотал Сен-Жермен.

- По следам, гражданин Сен-Жюст, - ответил Маэл. - А теперь вы ответьте, пожалуйста, почему вы до сих пор не в таверне?

- Я бы ответил. Но вы не поверите, Страффорд, - усмехнулся Сен-Жюст и убрал пистолет.

- Поверю, - Маэл подошел к своей лошади, которую вел Сен-Жермен. - Охотно поверю всему, что вы выдумаете в свое оправдание. Знаете, что сейчас мы должны были находиться совсем в другом месте? И, наверное, вам следует знать и то, что в городе выпивает наша доблестная погоня, так что остановка в нем отменяется - в этом городке три улицы, если не меньше.

- Ужин отменяется, - печально заметил Сен-Жюст.

Сен-Жермен только вздохнул.

- Итак, граждане, ваши объяснения? Сначала я их слушаю, а потом, по доброте душевной выделяю вам довольно сносную еду, - Маэл похвалил себя за то, что заждавшись своих спутников, решил сделать небольшой запас. Похоже, очень кстати, даже граф заметно оживился, из чего вампир сделал вывод, что Сен-Жермен сейчас начнет сочинять. - Лучше начните вы, Сен-Жюст, - мстительно сказал Маэл.

- Вы верите в чертовщину, Страффорд? - прищурился Сен-Жюст.

- Допустим, - задумчиво ответил Маэл. - Хотя с подозрением отношусь к той, участником которой не являлся.

- Тогда у вас есть шанс вернуться к тому месту, откуда мы начали свой путь, и попытаться найти правильную дорогу. Может быть, вам повезет больше, Страффорд? Мы с графом обошли это место три раза, пока не поняли, что уже час бродим по собственным следам. Вы шли сюда с противоположной стороны, из чего сделаю вывод, что заколдованная дорога досталась именно нам.

- Заколдованная дорога? Простите, Сен-Жюст, но от вас я ожидал более правдоподобных объяснений. К примеру, что вы искали более короткий путь, свернули не туда, хотя это сложно и в конечном итоге заблудились, но заколдованная дорога? Граф, это ваше влияние на молодого человека?

- Почему сразу я? - спросил Сен-Жермен, но выглядел при этом очень довольным. - Маэл, вот ты так и не веришь в предания, а между прочим, всем известно, что лес - место таинственное и необычное, они хранит множество тайн и загадок! Определенные места являются вратами в иной мир, и некоторые из них до сих пор открыты! Возможно, в такие ночи как эта их до сих пор посещают духи наших предков или женщины-фэйри, которые уводят путников в мир, который поэты называют волшебной страной. Такие путешествия - вне времени, может показаться, что прошла сотня лет, тогда как на самом деле прошел только день... И наоборот. Тех, кто находит такие места, так легко не отпускают. Кто знает, возможно, и здесь иногда появляется призрак Охотника...

Маэл скептически хмыкнул, но граф услышал.
- Ну чему ты смеешься? Когда-то действительно жил один.... - Сен-Жермен замолчал, подыскивая нужное слово.

- Гражданин, - сдавленным голосом подсказал Маэл.

- Как-то раз Охотник спас жизнь одному человеку, но был смертельно ранен в схватке с белым оленем, - начал Сен-Жермен, не обращая внимания на комментарии Маэла. - Лекарь вернул ему здоровье, очень скоро он восстановил свои силы, но Охотника ожидало ужасное открытие - он утратил все свое уменье. Финал этой, на самом деле длинной истории, довольно печален - человек повесился на ветке одиноко стоящего дуба. Предание гласит, что его призрак часто посещает Лес. Часто его видят скачущим верхом, с собаками и свитой, состоящей из душ тех, кто столкнулся с ним в лесу. Его сопровождают и другие создания, о которых, ночью лучше не говорить. Встреча с ним предвещает несчастье...

- Откуда вы взяли эту легенду, граф? Это произошло здесь, во Франции? - спросил Сен-Жюст. Во время дневных путешествий с Сен-Жерменом он выслушал массу историй, и иногда злился на Страффорда, когда тот отпускал скептические комментарии.

- Никто не знает, где это произошло на самом деле, - ответил Сен-Жермен. - Эту легенду можно найти везде, где когда-либо обитали кельты или германцы. Стало быть, и здесь, во Франции. Однако почти всегда Охотником называют реально существовавшего человека, принадлежащего двум мирам - миру живых и миру мертвых. Вариант, что Охотник жестоко наказывает встретивших его, появился в уже позднее время, тогда как в ранних преданиях рассказывается о том, что увидев охоту люди либо превращались в загоняемую дичь...

- Либо сами присоединялись к охоте, - закончил Маэл. - В любом случае, вам это не грозит, сейчас только начало июля.

- А вы видели когда-нибудь этого Охотника? - спросил Сен-Жюст, стараясь не обращать внимания на Маэла.

- Нет, никогда, - покачал головой Сен-Жермен. - Он не появляется по нашему желанию. Да и вряд ли я хотел бы с ним встретиться. А ведь и правда, если бы мы ехали здесь в конце месяца, вполне вероятно, что увидели бы его...

- Если наше путешествие закончится удачно, я вернусь сюда, - серьезно сказал Сен-Жюст. - Страффорд, вижу, вам не терпится продолжить путь?

- Разумеется. Рассказывать легенды можно и верхом, - сказал Маэл. - Кстати, мы пришли к вашему заколдованному месту.

***

Остаток ночи они скакали молча, загоняя лошадей, чтобы наверстать упущенное время. Сен-Жюст ловил себя на мысли, что чем ближе последний пункт назначения, тем страшнее мысль о возвращении в Париж. Все, что осталось позади, казалось сейчас нереальным, далеким миром, в котором ему не оставалось места. Но это скоро закончится. Граф Сен-Жермен навсегда покинет Францию, и вряд ли когда-нибудь еще они смогут встретиться и поговорить, не думая о времени и опасностях, как во время их незапланированной лесной прогулки. Останутся лишь легенды, которые со временем превратятся в расплывчатые тени. В еще один сон о замке. Из задумчивости Сен-Жюста вывел голос Страффорда, который объяснял Сен-Жермену, где и когда они встретятся на следующий вечер. Из его слов стало понятно, что они добрались до города Ларронвиль. Распрощавшись со Страффордом, Сен-Жюст и граф вошли в таверну и, отказавшись от ужина, прошли в свои комнаты. Через минуту Сен-Жюст крепко спал.

[Etelle]

Париж. 9 июля 1793 года. Сад Люксембург.
Эжени, Элени.

После встречи с Франсуа, Эжени не покидало какое-то странное тревожное чувство. Возможно, оно образовалось там, где еще сутки назад жила вина за предательство? Или внезапная догадка, что калейдоскоп ошибок складывается в единственно верный рисунок?
«Я всегда делала много ошибок. Поти всегда события приходили не к тому, к чему следовали, а я делала не то, что была должна и делала следующий шаг уже заведомо зная, что он неверен. Так почему же тогда все сложилось ровно так, как только могло сложиться?»

Эжени вспомнила Франсуа во время их встреч. Застенчивый молодой человек с глазами мечтателя, с неправильной манерой держать перо, всегда несколько небрежно одетый и воспринимающий любое событие как подсказку для новой строчки. Всплыли и слова Робеспьера о том, что до встречи с Театром Вампиров, пьес Франсуа были ощутимо слабее. Да, атмосфера Театра изменила его – как желтый лист на ветру приобретает стальную окраску в лунном свете, а в тени деревьев кажется и вовсе мертвенно-синим. Франсуа и Театр действительно идеально подошли друг другу, необратимо меняясь под взаимным влиянием.

«И все-таки это будет Моцарт».

Эжени улыбнулась, думая о том, что почему-то именно на перепутье между Театром и смертным миром она наконец обрела свое место. Посылать сны безумцам и мечтателям, давать идеи для обращения в слова, а потом – в зрительные образы Театра из мира мертвых и любить то и тех, кто как и она окажется принадлежащим обоим мирам.
Чувство тревоги или… незавершенности?

Разговор с Арманом дал ей возможность, не возвращаясь, идти вперед и заниматься тем, что у нее получается. Разговор с Франсуа избавил от чувства вины и боязни натворить новых ошибок Осталось поговорить еще с одним бессмертным. Точнее, с одной.
У нее нет любимого места в городе, в отличие от Эжени. Пожалуй, она предпочитает немноголюдные улицы - многолюдным, а парки – бульварам.

Эжени сосредоточилась, пытаясь представить себе Элени. Когда-то связь между ними была очень сильна, может, получится?
Подойдя к самой ограде Люксембургского сада, она поняла, что получилось.
- Добрый вечер, Элени, - поздоровалась она.

Элени обернулась, хотя уже давно знала, кто ее ищет. Зачем, интересно? Похвастаться своими успехами в мире смертных? Еще раз повторить слова об узком мирке, в котором жили те, кто дал ей возможность просуществовать все эти годы? Неблагодарная тварь. Других слов у Элени не было. Она не забыла, как бывшая подруга, явившись в Театр, проповедовала ей свои новые открывшиеся истины... - Добрый вечер, Эжени. - ответила Элени. - Что привело тебя сюда в этот час?

Лицо Элени было суровым. Эжени подумала, когда именно закончилась их тесная связь… Ведь ссоры не было. Просто в какой-то момент они перестали разговаривать, сперва – по душам, потом – совсем. Они пошли по разным дорогам. Элени – искрящаяся чуть холодноватая ехидная бессмертная стала настоящей ледяной королевой, а Эжени из ее тени превратилась в саму себя. Впрочем… с того момента она тоже успела измениться. И почему-то, после того, как Эжени увидела скрипку, она подумала, что и Элени не осталась прежней.

- Я искала тебя, чтобы поговорить, Элени, а не бросаться обвинениями и вопросами о Франсуа, которых ты, возможно, ждешь. Я ушла из Театра, не прощаясь. И я просто до сих пор пытаюсь понять, когда все закончилось? Неужели мы настолько стали другими в один месяц, что все старое должно было исчезнуть без следа, - Эжени старалась говорить мягко, не пытаясь подобраться слишком близко, но и не увеличивая и без того дальнюю внутреннюю дистанцию между ними, - Я жгла много мостов в эти месяцы. И некоторые стоят того, чтоб возвести их обратно. И ты ведь делала то же самое… С какого-то момента… С какого, Элени?

- Зачем ты пришла, Эжени? - ответила вопросом Элени. - Ты ясно дала понять, что мы стали чужими. Мост сожжен, каждый из нас идет своим путем. Насколько я поняла, ты счастлива и нашла себе место в этом мире. Зачем обращаться к тем, кого ты считаешь недостойными своего общества? Хочешь рассказать мне что-нибудь о ярких красках своей новой жизни? Не стоит. Никто из нас не сможет ничего доказать. Но я рада за тебя. Я сомневалась, что у тебя сложится все так удачно. И вижу. что ошиблась.

- Потому что я скучала, и потому что мы чего-то не договорили, Элени. Да, моя жизнь наполнена новыми красками. Но я не принадлежу к нему – как никогда толком не принадлежала Театру. Я сейчас собираю свой мир обратно, в который раз, в который раз – из обломков, которые сама же и устраиваю. И по-моему в нем не хватает тебя, - просто ответила Эжени, - Злюки-подруги, которая то ехидничает, то радуется и делает вид, что никогда не плачет, и у которой тоже в каждом кармане по секрету, - Она взобралась на невысокую ограду, - Пошли гулять! Живым ночью тут делать нечего, но за их рамки мы и выходим только там, где им нет места. Ну пошли же, заодно договорим!

- Неужели я имею вид той, что никогда не плачет? - Элени улыбнулась. Разговор принимал неожиданный оборот. - Мне казалось.. Впрочем, ты права. Мне не хватает слез, а страдаю я только своими персонажами. Куда ты хочешь меня позвать? К Нотр-Дам? Я вспоминала о тебе, когда наблюдала, что там устроили смертные. И даже поохотилась там... Пару раз. Это был мой подарок по старой памяти.

- Нет, ты делаешь вид, что делаешь такой вид, - ехидно ответила Эжени, - Нет, я зову тебя гулять не к Нотр-Дам, - а сюда, за ограду. Или думаешь, я просто хотела забраться повыше, чтобы смотреть на тебя сверху вниз и давить авторитетом кованых решеток?, - Эжени улыбнулась, - Но я вижу, что не только со мной произошли перемены. С каких пор ты начала признаваться, что тебе не хватает слез? Жду с нетерпением второго признания, кстати, - Эжени рассмеялась, увидев в глазах Элени опасный блеск, - Да нет, не того. А признания, что ты иногда тайком от нас перелезала через эту ограду, и что я не единственный любитель перебираться через стены и гулять по крышам в старом Собрании. И не стоит по этому поводу страдать ни одним из персонажей!

- У каждого из нас есть свои секреты, - уклончиво сказала Элени. - Но каждому секрету - свое место и время... Арман сказал мне, что ты хочешь сотрудничать с Театром? Расскажешь? Или секрет? - Она легко запрыгнула на ограду и взглянула вниз.

- Да, хотя в Собрание я не вернусь, как ты понимаешь, - заметила Эжени, - чудесный вид с этой ограды. Не так ли? Смотри, видно каждую травинку в лунном свете. Я пишу сейчас вместе с Франсуа – точнее подаю ему идеи и расставляю акценты. Ну что? Гадаешь о ком? Мы с ним правда расходимся – я считаю, что все сводится к любви и смерти, а он замкнут на теме вечности, но это только добавит любви и смерти жизни, да?, - Эжени оторвалась от размышлений, - Так вот. Угадывай. Это история молодого человека, который сначала не умеет ценить собственный рассвет…. Так будут думать все. Ему всегда нужно нечто большее… Он живет в своем отдельном мире, в котором важна каждая строчка, а смех власть предержащих вторичен. Он не замечает, что в камине догорел последний уголек, а на новые свечи нет денег. Я даже профессию тебе не назову, кстати. А потом завистники из числа монархов – это политически надежно - погубят его, и у него не будет даже могил так, общая яма. Но при этом в веках он победит. Все уйдут вместе с миром смертных, а он – останется. Так что, Элени, берешься угадать – о ком я?, - Эжени заговорила тише, - Или повторишь, что я – сумасшедшая, и Театр не нуждается в моих безумных идеях?

- Ты идеализируешь его, Эжени. - Элени прикрыла глаза, призывая ночной воздух. Когда-то она любила ветер, но с этим ощущением пришлось расстаться - по ночам он, как правило, спал. - Те, кто его погубят - не завистники. А в его отдельном мире слишком много скелетов в шкафу.

- Если ты говоришь - «погубят» - значит, не угадала, - улыбнулась Эжени, - Ну что – еще одна попытка?
- Я слишком прагматична для подобных загадок. Мне казалось, ты говоришь о Камиле Демулене. Это не так?

- Нет, на сей раз не о нем, - улыбнулась Эжени, - Хотя у нас с ним тоже отдельный мир, который мне дороже всего. Но пьеса – о том, кто ушел несколько лет назад. О Вольфганге Амадее Моцарт, - Внезапно она перестала улыбаться, ощутив знакомый страх. Элени тоже уверена, что он погибнет? – Не завистники… повторила она про себя… а друзья и соратники – предсказание Элени читалось между строк.

- Прости! - искренне расстроилась Элени. - Я сказала бестактность. Твоя история с этим смертным... Это удивительно красивая история. Красивая сказка о двух одиночествах, чьи дороги однажды пересеклись на короткий миг. Пьеса о Моцарте - это чудесно. Думаю, если вы соблюдете все каноны и правила современности (на этой фразе Элени не смогла сдержать тень презрения, пробежавшую по ее лицу), эта история будет иметь успех. А Феликс получит еще одну возможность покорить тысячи парижских сердец. Вопрос в том, насколько он справится с этой ролью...

- Кстати, приходи ко мне в гости – покажу первые наброски. А содержание пьесы я согласую через Давида – есть такой художник, который будет для нас неплохим инструментом – как та же кисть в его руке, - Эжени спрыгнула обратно на освещенную сторону. Спасибо за предупреждение. Мне пора, он ждет меня. У нас ведь правда мало времени с ним, боюсь что даже меньше чем мы оба думаем, - Попробуй понять – хотя ты уже понимаешь. Я рада, что мы поговорили.

Элени присоединилась к ней. На секунду в глазах мелькнуло мечтательное выражение. - Ты тоже... не обходи стороной Театра. Арман любит тебя. Он полюбил тебя в тот момент, когда потерял. Мне тоже тебя не хватает. А остальные.. думаю, они поймут со временем.

- Едва ли я часто буду появляться в Театре. Но ты была бы не собой, если бы не выяснила легко мой новый парижский адрес. - Элени, - добавила Эжени, уже сделав несколько шагов в сторону, - Я видела скрипку, - ты зря оставила ее там, где ее могла найти не только я. Избавься от нее или попробуй сделать все, чтобы они никогда не слышали, как он на ней играет. Вспомни историю Франсуа... или мою с Феликсом… Больше всего я боюсь однажды обнаружить, что мы можем принести несчастье смертным не только в мире людей.

- Эта скрипка будет ждать своего часа. - Элени улыбнулась. - Тот, кто на ней играл, не боится смерти...

Они разошлись. Элени подумала, что никогда еще Эжени не пользовалась такой искренней любовью в Театре, как сейчас, когда покинула Собрание. Она больше не казалась тенью, в ней появилась особенная сила, которую невозможно было не заметить. Вспомнив окончание их разговора, Элени подумала о Сантьяго. Пора ей сделать ответный ход. Завтра.

[Odin]

9 июля, 1793

Париж.

Заседание Конвента.

Кутон, Робеспьер, Демулен, Эбер, Дантон, Бурдон и другие.

Когда к трибуне начал с решительным видом протискиваться депутат Бурдон. Робеспьер бросил было быстрый взгляд на председателя, но председатель не имел ничего против того, чтобы депутат высказался и сама идея каким-либо образом не допустить Бурдона к трибуне лопнула, как мыльный пузырь. Ну почему здесь нет Сен-Жюста?! Он бы обязательно что-нибудь придумал, тогда как рядом с ним был только Кутон, готовый поддержать депутата, который поведет речь об откупщиках! Робеспьер почувствовал, что нервничает и злится, ко всему этому добавилась и неуверенность, так он знал, что сейчас не сможет заинтересовать Конвент другой проблемой, о расчетах с откупщиками мечтали уже два года и то, что скажет сейчас Бурдон будет принято. Он поймал себя на том, что грызет карандаш, поймал удивленный взгляд Кутона и быстро отложил письменные принадлежности в сторону. Бурдон, между тем, поднялся на трибуну.

- Граждане! Некоторое время назад мы уже обсуждали этот вопрос, теперь же я снова хочу вернуться к нему. Я говорю о расчетах с откупщиками. Мы ограничились только тем, что арестовали их бумаги, я же требую, чтобы были арестованы немедленно сами откупщики. Ознакомившись с документами….

Ну, вот это и случилось. Робеспьер перевел дыхание. И что теперь делать? Ведь обещанные Сен-Жюстом две недели еще не закончились…

- Поддерживаю Гражданина Бурдона! - с места поднялся Эбер. - Он говорил серьезно и яростно. - Откупщиков пора уничтожить. И забрать их имущество. В пользу Республики, естественно. Вот я знаю, что некоторые депутаты Конвента позволяют себе высказываться насчет материальных благ, которыми обладают некоторые другие депутаты Конвента. А тем временем над нами глумятся откупщики, которые, наворовав в свое время, теперь довольны жизнью! Кстати, я бы поставил вопрос и о проверке тех. кто оказывает дружеское расположение откупщикам. Кто знает, может они все там в сговоре! И семьи откупщиков! Перетрясти всех!

Робеспьер молчал, делая вид, что его это не волнует. На самом деле ситуация начинала действительно злить. Особенно это касалось проверки тех, кто оказывает дружеское расположение откупщикам. Ну, подожди, Эбер... Он сжал руки в кулаки и прошептал, ни кому не обращаясь: "Мечтаю, чтобы это все закончилось. Для тебя." Кутон услышал, но это его сейчас волновало меньше всего на свете.

Кутон метнул быстрый взгляд на соратника.

- Что-то идет не так, Максимильян? Я планирую высказаться в поддержку Бурдона, правда, в более вежливых выражениях.

- Делай, что хочешь, - быстро сказал Робеспьер. - Разве я могу запретить тебе высказываться?

- Нет, но... Я понял. - Кутон отлично разбирался во всех оттенках тона Робеспьера. Видимо, не время. ЧТо ж, не время, так не время. Намного больше его волновало сейчас другое. Среди депутатов ходили странные разговоры о том, что Сен-Жюст планирует подать в отставку из-за серьезных разногласий с Неподкупным. Бред, полный бред. Но слухи были упорными и множились. А Сен-Жюст исчез - в самое неподходящее время. - Максимильян... - Заговорил Кутон, помедлив, и придав голосу нейтральное выражение. - А где Сен-Жюст?

- Уехал, - Робеспьер перевел дыхание. Как же он был рад, что Кутон не стал высказываться! Если бы это произошло, не исключено, что аресты начались бы уже сегодня... Но соратник, к счастью, все понял правильно. - Сен-Жюст вернется через несколько дней, и, боюсь, я сразу же загружу его работой, - помолчав, он вздохнул. - И ты тоже веришь в эти дурацкие слухи, что Сен-Жюст подал в отставку? Сказал бы я, кто их распространяет, - Робеспьер покосился на Эбера. - Но показывать пальцем неприлично.

Кутон вздохнул с облегчением. Не придется объясняться.

- Что у вас с ним произошло, Максимильян? Не скрою, меня взволновали эти разговоры. Они... ни на чем не основаны, так? Люди говорят, что Сен-Жюст находился у тебя под подозрением.. Более того. Говорят, что он уехал с этим подозрительным гражданином. Страффордом. Ты знаешь об этом?

- С кем произошло? - нахмурившись, спросил Робеспьер. - Эбер постепенно сходит с ума и думает, что я стану спокойно смотреть на это и потакать его бредням! Этого не будет! Но ему нужно куда-то выплеснуть свою бесполезную энергию, вот он и распространяет глупые слухи. Да, кстати, я хочу, чтобы в ближайшее время был рассмотрен вопрос о министре иностранных дел. И им будет не Эбер. У Дантона, кажется, кто-то был на примете, вот и рассмотрим его кандидатуру. А что касается Страффорда. Да, Сен-Жюст уехал с ним. Если Дантон может использовать в свое работе агентов, то почему не могу я?

Кутон сделал пометку в своем блокноте.

- Я как раз сегодня приглашен на ужин к Дантону. Вот и поговорим. А энергию Эбера хорошо бы направить в нужное нам русло. К примеру, когда придет время все-таки расправиться с откупщиками, а сейчас, если я правильно понял, время еще не пришло... Однако, эберисты сегодня весьма слаженно говорят. - Кутон с интересом наблюдал за развернувшимися дебатами.

- Вот это меня и настораживает больше всего, - тихо сказал Робеспьер. - И думаю, что с откупщиками расправятся и без Эбера. Он может говорить, что взбредет в голову, но я не хочу, чтобы он этим занимался. - Складывая в голове два и два, он сделал вывод, что первым делом Эбер утопит автора парижской ограды, здесь сомнений не возникало. - По крайней мере, я намерен проигнорировать его выступление, а когда придет время, лучше поддержу Бурдона. Или тебя.

- Лучше меня, - улыбнулся Кутон. К трибуне тем временем пробирался Камиль Демулен. Весьма приятный молодой человек, который, судя по разговорам, совершенно запутался в любовных похождениях. Когда-то он блистал красноречием, но теперь высказывался редко. Посмотрим, что он скажет.

Камиль Демулен поднялся на трибуну. За последнее время его авторитет в Конвенте катился под откос. Во-первых, он стал меньше писать. А во-вторых, казалось, каждый его шаг становился достоянием общественности и поводом посплетничать. Одним из таких слухов – неоправданных слухов – были разговоры о том, что он вернулся к Теруань. Но сейчас это не имело значения. Свою речь он подготовил заранее. Пора возвращаться к революции и расправляться с теми, кто плохо влияет на умы парижан.

- Я вновь хочу вернуться к теме Собора Парижской богоматери, - заговорил Демулен. В зале зашумели. Раздались крики: «Камиль, разберись сначала со своими женщинами!» и «Демулен, протри розовые очки». Демулен слышал, как Дантон с места заорал: «Дайте человеку высказаться!» Наконец, все стихло.

- Я все-таки продолжу, с вашего позволения, граждане. Вчера я наблюдал шокирующую сцену. Знаете ли вы, что пока мы тут заседаем и решаем вопросы о судьбе страны и в частности – откупщиков, в городе вовсю расцветают роялистские мотивы? Я расскажу вас, что я видел. Люди – потерявшиеся в неразберихе, уставшие от голода и лишений, сами того не подозревая, мысленно возвращаются к старой эпохе. Коронация. Вы помните это понятие? Так вот, вчера днем в Соборе проистекала самая настоящая коронация. Теруань де Меринкур получила корону из рук санкюлотов. Ее носили на руках, воздавая ей королевские почести, а она смеялась, как безумная, протягивая руки для поцелуев и вынося свои приговоры. Скажете, это невинная игра? Нет, граждане. Это не игра. Это реальность. Это – показатель, до чего дошел рассудок людей, которые еще год назад сжимали кулаки от одного слова «королева». В свете того, что бывшая королева Франции до сих пор находится в парижской тюрьме, происходящее в Соборе вызывает у меня беспокойство. А у вас? Вам не кажется, что это – первый признак брожения умов? Что любые большие события начинаются с малого? Сейчас они коронуют Теруань, а что будет завтра?
Я провел небольшое расследование. Мне стало интересно, кто направляет санкюлотов, побуждая их к этим немыслимым развлечениям. Мне стало известно, что перед своей «коронацией» Теруань видели в дома одного из членов Конвента – Жака Эбера. Который, кстати, носит среди народа почетное звание «Короля санкюлотов». Какой вывод напрашивается? У нас появились свои король и королева? И это сейчас, когда роялисты только и ждут сигнала, чтобы заставить народ повернуть вспять? Задумайтесь, граждане. Просто задумайтесь. Это все, что я хотел сказать.

Робеспьер попросил слова и быстро поднялся на трибуну. Речь, которую он собирался сказать сейчас, не была готова заранее, она родилась экспромтом после выступления Демулена и все, что у него было - это заметки в блокноте. Если сейчас эта речь окажется неудачной - Эбер будет торжествовать победу. Не думая больше о сомнениях, он начал говорить:

- Граждане, планы интриганов, стремящихся посеять раздор, кажется, выполняются. И началось это не вчера, и не сегодня, это началось тогда, когда мы стали получать первые жалобы от коммун по поводу движения против католического культа.
Я не стану кого-либо обвинять и утверждать, что представители этих коммун меньше привязаны к свободе и больше - к своему религиозному культу, но они жалуются. Я мог бы легко доказать вам существование заговора, одна из целей которого - нарушение спокойствия внутри страны. Я требую, чтобы вы, граждане, выступили в роли политических законодателей, людей мудрых и просвещенных. Я требую, чтобы вы защитили патриотов от врагов, указав на ловушки, которые им расставляют. Вы должны защитить тех, кто хочет выполнять культ, не нарушающий спокойствия общества. Вы должны помешать безумствам, которые совпадают с планами этого заговора, но делайте это осторожно ради друзей свободы, которые в какой-то момент заблуждались. Я требую, чтобы проект был рассмотрен в Комитете общественного спасения.

Эбер едва сдерживался, чтобы не выступить. Он чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Гаденыш Демулен, оказывается, он иногда все-таки думает. Зря, зря, так рано он списал Демулена со счетов. Что ж, ему наука. Демулен будет раздавлен. Это не Сен-Жюст, а всего лишь святоша с завышенной самооценкой. Он поднялся.

- Вышесказанное заставляет задуматься. Вы, гражданин Робеспьер, совершенно правы, и я считаю, что нам немедленно надо приступить к обсуждению предложенного вами проекта. Каюсь, я был не в курсе событий в Соборе, и не знал о коронации. Что касается прозвищ, которые придумывает народ, - он метнул взгляд в сторону Демулена, - то, к сожалению, должен признать, что слово "король" стало нарицательным. Я могу привести множество прозвищ, основанных на этом слове, про десятки членов Конвента, но считаю недостойным переходить на личности.

Робеспьер дождался, когда в зале установится тишина.

- Я требую, чтобы этим вопросом занялся Комитет общественного спасения, - тихо повторил он. - Теперь предлагаю перейти к порядку дня.

Эбер молча проглотил плевок Робеспьера. Вот так - изящно и тонко, в стиле Неподкупного. Просто проигнорировать. Похоже, его положение и впрямь серьезнее, чем он думал. Оставалась призрачная надежда на то, что Бурвиль, отправленный им с отрядом в погоню за Сен-Жюстом и Страффордом, привезет хорошие новости. В лучшем случае - арестует Сен-Жермена (а в том, что это все-таки был Сен-Жермен, Эбер не сомневался), и, таким образом, у него будут доказательства участия Сен-Жюста в роялистском заговоре. В худшем - сообщит о трагической кончине всех троих... Под сочувствующими взглядами соратников, Эбер достал блокнот и начал составлять план следующей заметки для "Папаши Дюшена".

[Eleni]

9 июля 1793 года

Сен-Жермен, Сен-Жюст, Маэл, и многие другие (продолжение путешествия)

Сен-Жермен спустился вниз и уже почти расплатился, когда шум на улице привлек его внимание. Хозяин постоялого двора только разводил руками, хозяйка мрачно молчала, заворачивая по его требованию еду в дорогу, слуга только наблюдал с открытым ртом за тем, как какие-то люди пытаются увести со двора их лошадей. - Что это значит? - нахмурился граф, требуя ответа, прежде всего у хозяина. - Кто эти люди? Я не помню, чтобы вчера играл, иначе можно было бы сказать, что лошадей мы честно проиграли.

Хозяин нервно вытер столешницу. С одной стороны нет ничего лучше, чем наблюдать, как этих подозрительных по виду граждан лишат средства передвижения, с другой стороны не хотелось терять заработок.

- Ну? - резко спросил Сен-Жермен, не дав ему решить дилемму.

- У них был приказ, гражданин. Лошадей конфискуют для армии. Разве вы не слышали постановление?

Граф замолчал, не найдя что ответить.

Сен-Жюст вышел на шум. Короткого времени хватило, чтобы оценить ситуацию. Он шепотом сказал Сен-Жермену: - Граф, пожалуйста, скройтесь, чтобы вас меньше видели. Это моя забота.
Затем обратился к хозяину. - Покажите приказ. Или человека, который его принес. Быстро.

- Хорошо, - пожал плечами Сен-Жермен и, так и не успев расплатиться, поднялся в свою комнату.

- У меня нет приказа, гражданин, я не военный. А принес его воооон тот человек в форме, - хозяин указал на сержанта, который выводил из конюшни последнюю гнедую лошадь.

Сен-Жюст кивнул, и, дождавшись, пока граф скрылся за дверью, направился к военному. - Я - Антуан Сен-Жюст. Член Комитета общественного спасения и комиссар Рейнской армии. Представьтесь.

- Пьер Марто, - представился сержант, с подозрением разглядывая человека в гражданской одежде. Притом щегольской, добротной одежде. - Уполномочен председателем Коммуны гражданином Дюфреном конфисковать лошадей для армии. Не мешайте мне выполнять приказ, гражданин.

- Вы не поняли, кто я? - холодно спросил Сен-Жюст. И достал из кармана сложенный вчетверо документ, подписанный Робеспьером. С момента истории с Дантоном он всегда носил с собой полный набор документов, удостоверяющих его личность. - Этой подписи вам достаточно?

Прочитав бумагу, сержант почувствовал, как его бросило сначала в жар, потом в холод. Невыполнение приказа грозило серьезными последствиями, хорошо еще, если ограничатся тем, что оставят на сутки стоять на эшафоте, как у позорного столба. А ведь говорили, что в других городах и расстреливают... - Гражд-данин, я только исполняю приказ, я не могу его нарушить, иначе... - он сглотнул. - Вам лучше пойти в Коммуну, я не должен забрать этих лошадей.

Высунувшись из окна, хозяин гостиницы сначала с интересом слушал этот разговор, потом с молниеносной скоростью подбежал к своей стойки. - Дура! - рявкнул он на жену. - Какой счет ты им написала?

- Ты вчера сам сказал, что они могут заплатить и больше... – ответила женщина, не отрываясь от вязания.

- Дважды дура! Пиши в два раза меньше, иначе пропали наши головы!


- Что ж, с удовольствием познакомлюсь с гражданином Дюфреном, - произнес Сен-Жюст, слегка прищурившись. - Ведите.

***

Перед кабинетом председателя Коммуны оживленно беседовали несколько человек. Сен-Жюст остановился, чтобы прислушаться к их разговору. Обсуждался вопрос некого гражданина Мирньо, зажиточного жителя городка, который не спешил расставаться с имуществом на пользу армии. - И много ль тут таких? - подал голос Сен-Жюст. Люди замолчали и уставились на него с недоверием.

- А вы кто такой?

- Я - один из комиссаров Конвента. Хочу познакомиться с председателем вашей Коммуны.

- Он честный человек! - горячо воскликнул невысокий лысеющий мужичок, напоминающий доброго бульдога.

- А я и не сомневаюсь в этом, - улыбнулся Сен-Жюст. - Но обсуждаемый вами вопрос заинтересовал меня. Скажите, много ли в городе зажиточных людей?

- Ну... - они замялись.

- Спасибо, граждане. Я вас понял. - Сен-Жюст толкнул дверь и вошел в кабинет председателя.

Дюфрен оказался гражданином лет сорока с зеленоватым цветом лица и нервными манерами. Сен-Жюст знал такой тип человека - как правило, они поначалу защищаются, нападая, затем скисают и начинают вилять хвостом.
- Добрый день, гражданин Дюфрен. Я - один из комиссаров Конвента. Антуан Сен-Жюст. В вашем городе проездом. Слышал, что вы занимаетесь выполнением приказа о конфискации имущества у подозрительных и изъятием излишков у зажиточных горожан. Прошу вас составить мне компанию в прогулке по городу. Хочу лично убедиться в том, как выполняется распоряжение Конвента. А перед этим вызовите сюда мэра. Мне нужны списки зажиточных людей. И быстро.

***

"Прогулка по городу" длилась уже второй час, Дюфрен начал заметно нервничать. Ну какого черта именно сейчас принесло этого комиссара! И везде ему нужно сунуться, все осмотреть... С любым другим можно было бы ограничиться осмотром довольно поверхностным, а потом скоротать время в приличном заведении, выпив за идеалы Революции. Но о Сен-Жюсте он был наслышан, хотя большинство рассказов считал выдумкой. С этим не выпьешь, вот и приходится сейчас трястись, что на складах чего-то не хватает. Чем больше он думал об отдыхе, тем больше раздражался, очень уж раздражала необходимость ходить по городу пешком. Жаль, что ту гнедую лошадь, которую он присмотрел для себя вчера, еще не привели...

Наконец, доставили списки.
- Медленно у вас работают люди, гражданин. Что ж, пойдемте. Вы не устали? Нет? Прекрасно. Начнем с гражданина Мирньо. По вашим словам, с горожанами вы разобрались еще на прошлой неделе, а сейчас занимаетесь подозрительными. - Сен-Жюст резко остановился и подозвал к себе оборванного работягу. - Как тебя зовут, гражданин?

- Андрэ Билль.

- Пойдешь с нами. Будешь независимым свидетелем. Но сначала - бегом в таверну "Три барана". Найди там гражданина Анри Каллье и приведи к дому Мирньо, куда мы сейчас направимся с гражданином Председателем Коммуны. Скажи, что тебя прислал Сен-Жюст.

Сен-Жюст порадовался про себя, что ему пришла в голову мысль послать человека за графом. Документы на имя Анри Каллье были у графа при себе, в лицо его тут не знают. Лучше Сен-Жюст представит его своим помощником, чем кто-то будет совать любопытные носы в таверну. Мало ли что может случиться. В ожидании графа, Сен-Жюст заваливал вопросами несчастного Председателя. Дюффен краснел и бледнел, называя бесконечные фамилии и цифры, а Сен-Жюст, делая в уме отметки, ловил его на несостыковках и откровенно развлекался, глядя на его реакцию. Наконец, показался граф. Он шел быстро, за ним бежал случайный посланник Сен-Жюста.
- Это мой помощник. Он будет также присутствовать. Теперь пойдемте, граждане.

***

Дом гражданина Мирньо был вполне обычным по парижским меркам, но для провинциала он был достаточно богатым человеком. Сен-Жюст обошел весь дом, останавливаясь, чтобы сделать записи в блокноте или чтобы рассмотреть какой-нибудь предмет роскоши. Хозяин дома кидал исступленные взгляды на Председателя, а тот отводил глаза, ни жив, ни мертв. Так и есть, и тут коррупция. Когда они дошли до конюшни и обнаружили в стойле троих лошадей, Сен-Жюст повернулся к Дюфрену. Он говорил тихо.
- Сколько этот человек заплатил тебе за право обладания своим имуществом? Мне нужна точная сумма. Или сделка была иной? Говори.

- Не было никакой сделки, гражданин! - твердо ответил Дюфрен. Действительно же, речь в данном случае шла не о деньгах, а о кузине гражданина Мирньо, которая была очень недурна собой.
- Гражданин Мирньо заплатил все, что было положено при его доходах.

- Сегодня я видел, как ваши люди забирали лошадей у всех, кто остановился в таверне на ночь. Гражданину Мирньо, видимо, они нужнее, не так ли? Иначе как объяснить то, что я наблюдаю? Гражданин Председатель, мне придется отдать распоряжение о расследовании вашей деятельности в этом городе. Вижу, интересы Республики волнуют вас меньше собственных интересов. Иначе я не могу объяснить увиденное мной безобразие. Этот факт я зафиксировал. Пройдемся дальше по списку или вы сами честно укажите мне, кто еще из горожан живет в излишках, тогда как солдаты французской армии терпят лишения и голод?

- Пожалуй... - Дюффен медлил с решением, отлично понимая, что медлить нельзя. Но если он не назовет имена, то комиссар начнет расследование и тогда... А если назовет? Как тогда оставаться в этом городе, где все друг друга знают? Нет, все же лучше вспомнить тех из списка, с кем у него прежде случались некоторые разногласия. А также тех, кто иногда, под хорошую выпивку, чересчур резко отзывался о новых постановлениях. Взяв у комиссара список, он назвал несколько фамилий.
- Пожалуй, это все, гражданин комиссар.

- Отлично, - кивнул Сен-Жюст. - У вас есть несколько дней, чтобы сделать вашу работу. Я буду проезжать через вас город на обратном пути и проведу детальную проверку. Остался последний вопрос. Я хочу получить обратно наших лошадей. Мы с гражданином Каллье должны продолжить свой путь. Понимаю, что это было недоразумение, и ваши люди выполняли ваши распоряжения.

- Конечно, конечно! - Дюффен немедленно отдал распоряжение вернуть гражданам лошадей. Чем быстрее они уедут, тем лучше. Хотя отдавать гнедую лошадь было все-таки жалко.

***

Час бешеной скачки, короткая передышка, и снова - галоп. Они снова незапланированно потеряли время и нагоняли упущенное. Уезжая, Сен-Жюст намерянно упомянул город, в который он якобы направлялся. Если люди Эбера выйдут на их след, они получат неверную информацию. Всю дорогу они молчали, сосредоточившись каждый на своих мыслях. Когда наступило время для короткого отдыха, Сен-Жюст заговорил первым.
- Вы разочарованы, граф? Эта сторона жизни вам вряд ли понравилась?

- Нет, почему? - удивился Сен-Жермен, потом, немного помолчав, задумчиво прибавил: - Вы делали то, что должны были делать, не так ли? Это - часть тех обязанностей, которые вы сами возложили на себя. Не мне судить вас.

- Вы - вне этого. Поэтому я могу быть с вами откровенен. Признаюсь вам, свою работу я делаю с удовольствием. И считаю, что лишь жесткими мерами можно что-то изменить. Но в такие моменты мне кажется, что мы обречены на провал. Я бы мог отправлять на эшафот десятки, сотни людей, которые мыслят лишь о собственных благах. И делаю это, когда встречаю настоящих вредителей. Но, черт возьми, как все запущено.

- Я не уверен, что мне стоит отвечать, у нас разные мнения на этот счет, а мне бы хотелось, чтобы мы расстались врагами. В одном я с вами согласен, иногда что-либо изменить можно только жесткими мерами, не иначе.

- Хотя бы в этом, - улыбнулся Сен-Жюст. - Мы закрутили колесо истории. Правы мы или нет, но остановить этого уже невозможно. Мне жаль, что вы стал свидетелем этой сцены. Но я не мог не контролировать ситуацию, поэтому мне пришлось пригласить вас составить мне компанию.

- Я знаю и благодарю вас за заботу, - тоже улыбнулся Сен-Жермен. - А что касается той сцены, я могу только повторить, что вы делали то, что должны были делать. Возможно, мои взгляды на вещи несколько устарели, я остаюсь человеком старой закалки и, к сожалению или к счастью, продолжаю любить и роскошь и драгоценности. Мне кажется, что сейчас это осуждается, но ничего не могу с собой поделать.

- Осуждается не роскошь... - начал Сен-Жюст, но, спохватившись, махнул рукой. - Но это точно не предмет для обсуждения. Мне осталось всего три-четыре дня до возвращения в Париж. И я постараюсь не говорить с вами о политике. Продолжим путь? Страффорд не простит нас, если мы снова опоздаем.

***

Еда была отвратительной, а вот вино, судя по всему местное, оказалось недурным. Впрочем, немного свежих овощей и сыр кое-как примирили Сен-Жермена с жизнью, но хлеб наполовину с неизвестно чем есть было невозможно. Не очень съедобным выглядело и отварное мясо, пришлось отдать предпочтение рыбе и картофелю, это, по крайней мере, можно было проглотить.
- Я даже рад, что нам не придется здесь останавливаться на ночь, - сказал граф, рассматривая не очень чистые сковородки, сваленные возле жаровни. - Если честно, я боюсь пить здешнюю воду, поэтому отдам предпочтение вину. Страффорд, кстати, опаздывает.

- По вину составлю вам компанию. Оно тут весьма неплохое, - кивнул Сен-Жюст. В отличие от графа, он с удовольствием поглощал ужин. Настроение было отличным - кроме досадного недоразумения с лошадьми, день прошел без неприятных приключений. - Интересно, что могло задержать Страффорда. Думаете, он заблудился?

- Он? Вряд ли. Скорее всего, просто задержался по дороге. Нам просто повезло, что мы до сих пор не встретили каких-нибудь мародеров или разбойников. А вот Страффорд вполне мог на них наткнуться.

- В таком случае, я им не завидую, - засмеялся Сен-Жюст. - А вот и он! - Он махнул рукой Маэлу, который пробирался к ним через заставленную столиками таверну.

- Пьянствуете, граждане? - Маэл придвинул ближе один из свободных стульев, но не торопился садиться. - Меньше, чем через десять минут здесь будет наша доблестная погоня. Видимо им удалось напасть на ваш след.

Сен-Жюст поднялся моментально, бросив печальный взгляд на недопитый кувшин вина и тарелку с закусками. - Поужинать не дают, черти. Надо уходить.

- Успеем? - с сомнением спросил Маэл, прислушиваясь.

- А вы что скажете, граф? - Сен-Жюст взглянул на Сен-Жермена.

- Нужно уходить, как можно скорее. Если успеем, конечно. - Сен Жермен быстро проглотил оставшийся на тарелке кусок сыра и набросил плащ. - Как, черт возьми, они нас выследили?

- Это уже не столь важно, - Маэл кивком указал на приоткрытую дверь, в свете факелов были видны силуэты всадников и спешивающихся людей. - Естественно, первым делом они направились в таверну.

- И были правы, - Сен-Жермен вытащил из-за пояса пистолет. - Именно здесь мы и находимся.

- Что вы намеряны делать? - тихо спросил Сен-Жюст. Выражение лица Страффорда не внушало оптимизма.

Маэл молча показал Сен-Жюсту нож, потом коротко бросил: - Защищаться. Не люблю, когда в меня стреляют.

- А что вы предлагаете, Сен-Жюст? - спросил граф. - Думаю, что они не пойдут на переговоры.

- Зачем устраивать бойню? - взволнованно заговорил Сен-Жюст. - Я понимаю, что вы поставлены в условия, когда другого выхода нет, но если действовать с помощью грубой силы, кто даст гарантию, что никто из нас не погибнет? Страффорд! Вы обладаете силой, неведомой ни одному из нас. Вы способны заставлять людей менять решения и двигаться по вашему разумению. Я предлагаю другой план. Я выйду к ним и начну беседу, а вы меня подстрахуете. Их разум не готов постичь ваших возможностей. Надо действовать хитростью. Я абсолютно в этом убежден. Но только вы можете придумать, как именно - я просто не знаю, на что вы способны.

- Их слишком много и они настроены решительно, - покачал головой Маэл. Опять пустая трата времени! - Но пусть будет по-вашему. Попытайтесь поговорить с ними, я попробую заставить их уехать.

***

Сен-Жюст проводил взглядом Страффорда и Сен-Жермена и налил себе вина. Теперь, когда побег отменяется, можно спокойно закончить ужин. Небольшой отряд тем временем вошел в таверну, и Жак Бурвиль приступил к расспросам. Сен-Жюст не торопился давать о себе знать - пусть пройдет побольше времени. Наконец, взгляд Бурвиля обратился к их столику. Сен-Жюст отметил это краем глаза и откинулся на стуле, закурив сигару. Через секунду Бурвиль приблизился.

- Гражданин Сен-Жюст, - Жак Бурвиль окинул взглядом помещение, но кроме Сен-Жюста, нескольких местных забулдыг и хозяина заведения в таверне никого не было. - У меня приказ арестовать сопровождающих вас лиц, в случае сопротивления мы будем вынуждены стрелять... - Он помедлил, прежде чем продолжить, но возможная расправа Робеспьера сейчас казалась страшно далекой и поэтому нереальной.
- Приказано арестовать и вас тоже.

- Меня? - изумился Сен-Жюст. - Вы в своем уме, гражданин?

Бурвиль развел руками и протянул комиссару приказ, подписанный прокурором.

- Я понял. Это гражданин Эбер не в своем уме, - улыбнулся Сен-Жюст. - Но вы-то, гражданин, понимаете, на что идете? Присаживайтесь, кстати. Здесь подают чудесное вино. Попробуйте.

- В своем или не в своем, я выполняю его распоряжение, - отчеканил Бурвиль. - И пить при исполнении обязанностей не стану, благодарю. - Он слышал, как его люди одобрительно зашептались за спиной. Нечего пить с тем, кто продал душу черту. А в том, что продал, они почти убедились за время погони от самого Парижа. Не могут простые люди вот так внезапно появляться и исчезать, а эти исчезли и по дороге тоже, так и прождали их в той гостинице возле леса...

- Вы верите в судьбу, гражданин Бурвиль? - неожиданно спросил Сен-Жюст. Его глаза потемнели, и он смотрел на Бурвиля, не мигая.

- Вопрос, не имеющий отношения к делу, гражданин Сен-Жюст, - ответил Бурвиль, старательно избегая холодного взгляда комиссара.

- Почему же, он имеет прямое отношение к делу, - продолжал издеваться Сен-Жюст. - Вот вы в лесу - уверен - обсуждали, кто из нас троих продал душу Дьяволу. Кто, кстати, по вашему мнению? Вы уже пришли к обоюдному решению?

- Откуда вы знаете?! - быстро спросил Бурвиль, хотя сердце несколько раз гулко стукнуло в районе желудка. Он-то откуда знает, о чем они тогда говорили?!

- А как вы думаете? - в тон ему спросил Сен-Жюст.

- Я ничего не думаю, - он повернулся к своим людям. - У вас приказ стрелять, если здесь начнет что-либо происходить... вроде сопротивления. А вы, гражданин Сен-Жюст, лучше позовите сами своих спутников.

- Постойте, Бурвиль. Как видите, я тут один. И безоружен. - Сен-Жюст поднял руки над столом. - Не торопитесь. Когда еще у вас будет возможность побеседовать вот так, о вечном, с человеком, который может дать вам ответы на некоторые вопросы. И потом, вы не ответили мне. К какому решению вы пришли? Кто все-таки из нас троих? Я? Страффорд? Или наш спутник Анри Каллье?

- Мнения разделились, - неохотно ответил Бурвиль, страшно злясь на себя за то, что говорит о таких вещах, в которые стыдно верить любому патриоту. А еще он боялся. Злость и страх придали ему решимости. - Обыскать помещение! Что стали, как стадо баранов? - Люди неохотно повиновались, судя по всему, беседа занимала их гораздо больше.

- Стойте, граждане! - Сен-Жюст поднялся. - Я не советую вам этого делать. Никто из вас еще не сталкивался с необъяснимым. Это страшно. Гораздо более страшно, чем смерть на эшафоте. И вредно для рассудка. Стоит ли прихоть гражданина прокурора, поступка, о котором можно потом жалеть всю жизнь, просыпаясь ночью в холодном поту?

- Выполняйте приказ! - рявкнул Бурвиль, теряя терпение.

***

Граф Сен-Жермен раздал карты, обнаруженные здесь же, в небольшой комнате, предназначенной скорее для компанейских бесед и азартных игр. - Похоже, мне не везет. Скажи, Маэл, как ты намерен действовать? Я пытаюсь прочесть их мысли, но кроме страха и желания арестовать нас, ничего не вижу.

- А там ничего другого и нет, - лениво ответил Маэл. - Будем надеяться, что Сен-Жюсту удастся довести их до нужного состояния и они не станут нас преследовать из-за своих глупых суеверий.

- Из-за суеверий? - рассмеялся Сен-Жермен. - Все настолько серьезно?

- Да, - ответил Маэл. - Ваш ход, граф.

- Жаль, что я не умею показывать людям образы, сейчас это бы очень пригодилось.

- Здесь нет ничего сложного. Вы ведь читаете мысли?

- Иногда. Но у меня плохо получается.

- Читать мысли сложнее, а в том, чтобы показать образ, нет ничего сложного, нужно только вторгнуться в сознание и показать то, что хочешь, удерживая картину. Вот и все. - Хм. Наверное....

Графа прервал стук распахнувшейся двери. На пороге замер солдат и еще один человек в штатском. Грубоватое лицо озарилось довольной улыбкой.
- Граждане, вы.... Ааааааа!!!

- Страшный крик заставил Маэла вскочить на ноги, а графа - подпрыгнуть от неожиданности. Секунду спустя вампир проник в сознание смертного и отшатнулся, увидев там картину, достойную средневековых гравюр. Граф, определенно добился хороших результатов. Дверь захлопнулась.
- Хотите, чтобы они закончили в доме для душевнобольных, - ухмыльнулся Маэл.

- Они так надоели мне своей погоней... - пожал плечами Сен-Жермен. - И пожаловаться некому... Теперь, раз у меня так замечательно получилось, я поработаю над образом Сен-Жюста. Как, вы говорили, его прозвали парижане? Помогите мне бросить этот образ всем им, хорошо?

- Не переусердствуйте, граф, - ухмылка Маэла стала шире. - И давайте подождем подходящего момента.

- Да, нужно, чтобы все было красиво, - согласился Сен-Жермен.

***

- ... понимаете ли, гражданин Бурвиль, дело даже не в легенде, - продолжал рассуждать Сен-Жюст, снова устроившись поудобнее за столом. Его собеседник молча слушал, и лицо его становилось все более выразительным. Лицо смелого человека, который начал сомневаться в своем рассудке. Сен-Жюст отметил, как Бурвиль вздрогнул, когда на втором этаже раздался крик. - Вот, кстати, живой пример, - заговорил он вновь. По легенде эти люди умирали в страшных мучениях, без единого выстрела. Они видели нечто и... сходили с ума. Когда на следующий день в таверну заявились рыцари, они увидели лишь горстку умалишенных, которые шарахались от собственных теней и не способны были вымолвить ни слова. Лишь повторяли: "Архангел смерти". И показывали куда-то вдаль.... - Сен-Жюст сделал паузу, чтобы глотнуть вина.
- А вот, кстати, и первые жертвы.

Бурвиль едва слушал, о чем говорит его собеседник, взволнованный причиной нечеловеческих криков на втором этаже, но последние слова расслышал хорошо.
- Доста... - при взгляде на комиссара он почувствовал, что волосы на затылке шевелятся самым натуральным образом. Он хотел закричать, но из горла вырвался только какой-то полузадушенный хрип, тело оцепенело. Сейчас он больше всего хотел дать деру, наплевав на приказ, но тело не подчинялось, а крики и шум за спиной подтвердили то, что его люди видят в точности то же самое. Архангела смерти. Как только он это осознал, то бросился бежать, едва не бросив оружие. Что угодно, только подальше от этого места...

***

Таверна опустела. Вместе с отрядом Бурвиля сбежали и остальные посетители, за ними ушел и хозяин. Сен-Жюст молча допил вино и направился наверх. Страффорд и Сен-Жермен были увлечены карточной игрой, но повернули головы одновременно.
- Я рассказывал одну из ваших легенд, граф, - заговорил Сен-Жюст. - А потом они увидели во мне нечто, что их напугало. Я знаю, что непричастен к этому, но ощущаю себя человеком, который не знает, чего еще желать. - Он широко улыбнулся. - Они ушли.

- Вот и отлично, - Сен-Жермен откинулся на спинку стула с необычайно довольным видом человека, который честно выполнил свой долг. - А увидели они... Черт, Маэл, я снова сбился с нужного настроя, покажи ты.

- Маэл кивнул и без труда воспроизвел Сен-Жюсту картину, рожденную воображением графа.

Сен-Жюст поморщился.
- Для неподготовленного зрителя - лучшее лекарство от любопытства. Спасибо Элени Дюваль из Театра вампиров, я теперь многие видения воспринимаю философски. А вообще, я почти готов напиться. Ведь наше путешествие завтра закончится, не так ли?

- Завтра в это время я надеюсь, что буду пересекать Ла-Манш, - сказал Сен-Жермен. - Но лучше купим бутылку или две этого действительно неплохого вина у трактирщика, если он, конечно, не умер от удара, и выпьем где-нибудь на привале. Я бы не хотел, чтобы наши преследователи вернулись.

- Что-то мне подсказывает, что они не скоро решаться это сделать, - сказал Маэл. - Но поддерживаю предложение графа. Лучше уехать отсюда.
- Отлично. Возможно, через сто лет потомки владельца таверны будут рассказывать своим детям легенду... Легенду о человеке, который продал душу Дьяволу и прогнал целый отряд вооруженных людей, не сделав ни единого выстрела, - мечтательно проговорил Сен-Жюст. - В путь!

[Etelle]

Париж, 9 июля 1793 года, вечер.
У Собора Нотр-Дам.

Эжени, Демулен, Теруань де Мерикур, Неизвестный.

У Собора сегодня было немноголюдно. Делом занялся Комитет Общественного Спасения. И снова - спасибо Камилю Демулену, который просто снова сделал то. что обещал. Эжени в задумчивости не заметила, как сделала же целый круг возле Нотр-Дам. Кстати, на этой ступеньке два месяца назад все и началось. А вот там – чуть ближе к набережной – они поссорились во второй раз. А в первый – высоко наверху. Чуть в тени левого крыла он пришел к ней четыре недели назад и остался. *Вот так мы и стали историей Собора* Эжени взглянула на колокольню, с которой она когда-то так глупо сбежала, украв у них месяц…

*А ведь он был прав тогда. Какого черта я ждала, что полузнакомый человек признается, что всерьез рискнул из-за меня. А потом… потом все продолжилось. Он рисковал, пробовал и ошибался, выполняя мою непрактичную прихоть – будь то пьеса или Собор, а я… в лучшем случае просила быть осторожнее, в худшем – рассказывала ему хорошее про того самого Робеспьера, который ем уже дважды готов был голов оторвать – и оба раза из-за меня. Да еще и припоминала ему ту ссору при каждом случае*

Эжени снова дошла до места, где все началось. Может…. Еще не поздно исправить неверные ноты? Как бы посчитал Моцарт? Он выбрасывал целее страницы или просто перечеркивал строчку и переписывал на том же листе? Мысль о композиторе заставила ее улыбнуться. Интересно, ему б понравился Нотр-Дам?

Камиль Демулен летел к Собору, окрыленный успехом сегодняшнего выступления. Увидев Эжени он поднял ее на руки и закружил, прижимая к себе. - Они услышали. С сегодняшнего дня Собором и культом занимается Комитет Общественного спасения. Мы победили.

- Ты победил, - мягко сказала Эжени, глядя ем прямо в глаза, - Слушай, слушай, я так много хочу тебе сказать… Я виновата перед тобой. Очень виновата. Ты из-за меня чуть не лишился всего – по самым разным причинам. А я… ты принимаешь запоздалые извинения?
- Извинения? Зачем? - удивился Демулен. - Ты что-то натворила? Ни за что не поверю.

- Я прошу у тебя прощения за то, что натворила, когда ушла от тебя. Тогда, наверху. И за то… за т глупую ссору, которую я тебе припоминала. Ничего не надо объяснять. Не надо. И… ты постоянно делал что-то для меня. Вытаскивал из меня – личность, потом бегал с моей первой пьесой, потом - с Собором, потом – с тем. Что я влезла не в свою игру… А я ничего никогда для тебя не делала. Я требовала, спорила, обижалась, наконец, ушла… Я не знаю что сказать. Я многое не понимала. Так что пусть запоздало, но я обязана тебе это сказать.

- Эжени... - Демулен посерьезнел. - Ты уезжаешь?

- Нет. Я никогда не исчезну от тебя, не предупредив, - Эжени взяла руки своего спутника в свои, надеясь, что они не покажутся ему ледяными, - И не исчезну вообще. Пока т этого сам не захочешь. Но я просто много поняла, как только ко мне начали возвращаться остальные части моего мира. И я подумала, что может, будет не поздно сказать то, что следовало сделать давно –хотя бы сейчас.

- Твои слова звучат, как слова перед расставанием. Но я рад, что не так тебя понял, - улыбнулся Демулен. - Мы оба делали ошибки, и сделаем их еще много. Стоит ли говорить об этом? Сегодня - наш вечер, вечер, пусть маленького, но триумфа. Посмотри, Собор словно благодарит нас за то, что все закончено. А я уверен, что так оно и есть.

- Я могу для тебя хоть что-то сделать? Хоть что-то? Нельзя, чтобы только один отдавал все, а другой принимал и комментировал, - Эжени обернулась на шум. Эту смертную она чувствовала как саму себя – потому что однажды та пила немного ее отравленной крови. Теруань де Мерикур… безумная куртизанка, шла к дверям Нотр-Дам, двигаясь, как слепая. Достигнув дверей Собора, она начала бить кулаками по стенам, что-то бессвязно бормоча.

Демулен побледнел. - Господи. Она ужасна в своем безумии. Пойдем, Эжени. - он потянул свою спутницу за собой.

Эжени застыла на месте. Чувства вины не было. Что-то иное… Новое… еще одно новое…
- Нет… она тоже - жертва обстоятельств. Как и Собор. И… а милосердие? Я не знаю, почему сейчас говорю так. Но я не могу видеть, как та, от ревности к которой я готова была сойти с ума – еще одна ошибка и еще одно глупое подозрение – сейчас царапает ногтями каменную стену. Но и не видеть и просто повернуться спиной не могу, - Она прижалась к Демулену, пытаясь защититься от новой эмоции… милосердие… Любовь и смерть не терпят милосердия. Но оно было.

- Пойдем... - Демулен поцеловал свою спутницу, стараясь не смотреть на Теруань. - Она - жертва. Но город продолжает жить дальше, наступая на тех, кто не смог противостоять его силе. Теруань умерла. Возможно, так ей только лучше.

- Ты уверен, что для нее ничего нельзя сделать? , - Эжени внимательно посмотрела на ту, которая добровольно выбрала безумие и которой она подарила безумие. Да, есть Собор. Но есть и история. Нельзя, чтоб ее конец запомнили – так. Но если он хочет забыть… хорошо.
Тем временем женщина у ворот собора обратила на них внимание и двинулась навстречу.

Лицо Демулена окаменело.


Тем временем Теруань приблизилась к ним.
- Что стоите и смотрите? Вы в моем королевстве! Вся Революция – это мое королевство! Еще вчера здесь улыбались новобрачные. А сегодня все – пепел. Все!…

Эжени задумчиво отпустила руку Демулена и подошла к ней, положив руки на плечи и сделав вид, что тихо говорит что-то. Они больше не могут говорить. Но ее приказов она послушается… Остатками сознания… а под утро она придет к Теруань еще раз. Ради колеса истории
*Иди спать. Не тревожь его больше. И не ходи сюда. Прости. Ты сама выбрала…*

Теруань застыла на секунду и. как безвольная кукла, проговорила фразы. Неожиданно возникшие в голове
- Прости. Все кончено. Я иду домой… и я доберусь сама.

Она развернулась и пошла обратно туда, откуда пришла. Эжени проводила ее до конца площадки перед Нотр-Дам и вернулась к своему спутнику.

- Что ты ей сказала? - удивился Демулен, провожая взглядом удаляющуюся фигуру. На секунду ему стало страшно жаль эту загубленную душу. Возможно, она подозревала, что с ней случится нечто подобное, и чувствовала подступающее безумие.

- Я напомнила, что короли -это очень сложная профессия... И что она давно не спала. Ей и правда так лучше. Она хотя бы не видит реальности и больше не падает на дно, - Эжени улыбнулась своим мыслям, - И мне кажется, что она теперь счастливее, чем была в прошлый раз, хотя это звучит дико. Помнишь как в старой французской сказке - про девушку которая уснула на сто лет, уколовшись об отравленное веретено? Интересно, какие сны ей снились?

- В те времена люди были счастливее, - проговорил Демулен, продолжая думать о Теруань и ее печальной судьбе. - И сны им снились другие. Кстати, хотел рассказать тебе... Сегодня утром вернулась Люсиль. Она все поняла правильно. Ты как всегда была права.

- Я рада за вас, - улыбнулась Эжени, - И рада, что не ошиблась. Ну а мы - будем продолжать переходить грани из реального мира в наш собственный, в котором мы наконец-то снова одни, за что благодарить надо тебя?

- Мы уже давно перешли эту грань. И, надеюсь, останемся за ней надолго... - Взяв за руку Эжени, Демулен повел ее в сторону Сены.

Человек, сидевший в тени Собора, смотрел вслед Эжени и Демулену, пока они не скрылись из виду. Интерес Реджинальда Лайтнера к внезапному безумию известной парижской куртизанки оказался не просто не напрасен, но превзошел все ожидания. Как удачно случайность объединяет два задания в одно. Расследование сумасшествия Теруань, предположительно вызванного вмешательством сверхъестественных сил объединяется с продолжением расследования по Театру вампиров. Также в отчете стоит упомянуть о том, что к именам Марата и Сен-Жюста, как известных политиков, связанных на данный момент с вампирами, надо добавить Камиля Демулена, - человек фиксировал в голове все пункты для сегодняшнего письменного отчета.

Изложить странное происшествие у Собора и способность бессмертных не только заставлять смертных подчиняться своей воле, но и манипулировать ими другими способами при помощи иных способностей, пока выпавших из поля зрения Таламаски. Интересно, не эта ли вампирка и свела с ума Теруань? Похоже на то, хотя уже недоказуемо. Ладно, изложить Лайтнеру эту мысль в подпункте, не заостряя внимание. Человек всегда гордился своей аккуратностью и вниманием к деталям, отсутствие которых погубило предыдущего агента, который являлся теперь третьей частью задания. Найти Сантьяго Люциани. Третий пункт. Пора вернуться домой и изложить то, что уже зафиксировано, на бумаге. А потом - продолжить наблюдать и быть всегда рядом, - человек недобро усмехнулся, перешел из тени на освещенное пространство и зашагал в сторону, противоположную той, куда удалились те, за кем он сегодня удачно проследил.

[Odin]

9 июля 1793

Париж.

Бьянка, Марат // те же и Эбер.

… - Да, самая настоящая коронация! С короной и почестями. Вот до чего дошли парижане, Жан Поль. А сама королева – Теруань – говорят, сошла с ума. Хотя тебе ведь про нее не интересно? Тогда о Конвенте. Демулен сегодня сделал прекрасный ход против Эбера. Знал бы ты, как я ненавижу это мерзкое существо, который имеет наглость называться журналистом! Я про Эбера. Камиль построил свою речь на коронации и дал жару мерзавцу-сплетнику. И, знаешь, на этот раз, кажется, сам Неподкупный остался доволен. Мне кажется, что Эбер попал в немилость… - Бьянка традиционно пересказывала все новости за день. Появляясь в Париже около девяти вечера, она первым делом узнавала полную картину событий, и только потом шла к Марату. Теперь, когда Жан Поль почти не выходил на улицу из-за отвратительного самочувствия, его интересовала каждая крошечная деталь из внешнего мира. А Бьянке не составляло труда приносить эму новости.

- Я слышал о Теруань, но не знал, что все обстоит так, как ты сказала. По-моему, они немного заигрались в свои игрушки, это не могло хорошо закончиться. Не удивляюсь, что Робеспьер выступил против, он давно уже шипит на культ Разума и наконец-то у него появилась возможность высказаться, - Марат сел на кровати, пристроив на табурете рядом кружку с молоком. - Эбер не так давно приходил ко мне, я до сих пор жалею, что не подбил ему физиономию, просто очень хотел узнать, что ему от меня нужно. По-моему, он получил по заслугам сегодня. Может, будет меньше интриговать.

- Настанет час, когда Эбер заплатит за каждое сказанное им слово в той статье, - задумчиво проговорила Бьянка. - Ненавижу таких людей. О чем будем сегодня писать? Или просто поговорим?

- Давай просто поговорим. Лучше расскажи, что еще нового? Правду говорят, что Сен-Жюст подал в отставку? Не очень верю этим слухам, так как их распространяет, судя по всему, Эбер, но все же.

- Да, об этом сейчас много говорят. - Медленно проговорила Бьянка. Она так и не смогла составить картину происшедшего той ночью. Разрозненные слухи о Консьержери, в которых Сен-Жюст фигурировал в паре со Страффордом. Что-то примирило его с врагом-вампиром? Хорошо бы, если так. Война с бессмертным мало кого доведет до добра. - Не поверишь, но я и сама не могу составить четкого мнения о том, что там произошло, - искренне призналась Бьянка. - Сначала скандал в Консьержери. Говорили, что там чуть не поймали роялистов... Потом - цепь запутанных событий. Я слышала, что у Сен-Жюста были какие-то трения с Робеспьером... А потом он вообще уехал. Но все это - только слухи.

- Значит, Эбер не все сочинил, - задумчиво отозвался Марат. - Очень уж ему хотелось, чтобы я написал о Сен-Жюсте... Но я, разумеется, не стал этого делать. С другой стороны, если бы Сен-Жюст действительно подал в отставку, его место в Комитете долго не пустовало. А я пока не слышал ни о каких изменениях.

- А что он хотел, чтобы ты написал? - заинтересовалась Бьянка. - И почему ты не стал бы этого делать?

- Он долго и подробно рассказывал о том, что Сен-Жюст напился до зеленых слонов и потащил англичанина осматривать Консьержери. Притом, он очень верно расставил акценты, говоря, прежде всего о пьянстве, хотя логичнее было бы вести речь о заговоре, разве нет? Да, Сен-Жюст не образец трезвости, но вино и политику он не мешает, насколько я знаю. Потом Эбер заговорил о том, что Робеспьер кричал на Сен-Жюста, из чего я должен был сделать вывод, что Неподкупный сердится, а значит, ничего мне за поддержку таких историй не будет. И, как финал, Эбер упомянул, что не так давно с легкой руки того же Сен-Жюста говорили, будто Жан Поль Марат впал в помешательство. Какой из этого вывод? И ты задаешь странные вопросы о том, почему бы я не стал этого делать. Подумай и поймешь, что Робеспьер будет защищать его до последнего. А из рассказанного тобой мы сейчас как раз и наблюдаем картину, как Эбер расплачивается за свои слова.

- Ты прав. - Бьянка не скрывала восхищения. - Когда ты так рассуждаешь, я понимаю, что слишком многого не знаю. Ты, не выходя из комнаты, разложил все по полочкам. А вот я не додумалась. Интересно, что бы сказал Робеспьер, если бы узнал, что это был действительно заговор? - последнюю фразу Бьянка произнесла, пряча озорные искорки в глазах. В ту ночь, когда Сен-Жюст пришел к ней за помощью, за ним следили люди Эбера. А он прятался, вместо того, чтобы разогнать их волевым решением. Вот это Антуан! Во что он влез?

- Заговор? Может быть и заговор, только у меня нет ни малейшего желания в этом копаться. У меня с некоторых пор жизненное кредо: держаться подальше от англичанина. И я еще хорошо помню тот спектакль, который наши друзья разыграли на суде. Хороший наглядный пример, позволяющий сделать правильные выводы.

- Кстати о заговорах... Сегодня - день больших казней. Гильотина работает с полудня, и телеги подвозят все новых жертв... - Бьянка подняла взгляд на Марата. - Может, пройдемся посмотреть, что творится в народе?

- Да, давай пройдемся, - Марат выпутался из одеяла и принялся разыскивать сюртук и туфли. - Я и не знал, что сегодня день какой-то особенный. Проклятая болезнь...

- Он обычный. Просто так сложилось. В последнее время казни входят в моду, - заметила Бьянка. Машинально взглянув на себя в отражении стекла и поправив шляпу, она встала у двери. - Идем?

- Идем. Ты взяла блокнот? Будем делать заметки еще по дороге. - Марат прихватил со стола кусок сыра и хлеба. - Поем по дороге, - объяснил он. - Раньше не хотелось.

***

Уже на обратном пути Марат решил, что ему все-таки плохо. Не следовало выходить из дома. А если и гулять, то где-нибудь неподалеку от редакции. Сначала, увлеченный записями, он даже не замечал, что самочувствие оставляет желать лучшего, а вот теперь... И присесть негде. Он вытер рукавом выступившую на лбу испарину.

- Знаешь, Клери, давай вернемся домой. Что-то я расклеился. Только не забудь мне напомнить, чтобы я разбудил аптекаря, у меня опять закончилась глина.

Бьянка почувствовала приближение воинственно настроенных людей, а буквально через минуту они уже столкнулись с ними лицом к лицу. Монмартр. Самый беднейший район Парижа. Именно здесь началась странная история ее взаимоотношений с Маратом, из-за которой она осталась в Париже и слилась с Революцией настолько, насколько могла. В эту ночь тут было многолюдно. Народ, взбудораженный казнями и вином, не спешил расползаться по своим подвалам.

- О, смотрите-ка, Клери! - засмеялся один из прохожих - очень грязный санкюлот с прогнившими зубами и изрытым оспой лицом. - Значит, все, что писали в "Дюшене" - правда. Друг народа спит с аристократкой, переодетой в мужика. Да и мужик-то, кстати, хлипкий из тебя получился, девочка.
Они обступили их тесным кольцом, а самый говорливый проворно скинул с Бьянки шляпу. - Клери, скажи, как тебя зовут? Кстати, может, раздеть ее и проверить? - Санкюлоты с одобрением зашумели.

- Шел бы ты отсюда, пока есть чем ходить, - Марат предпринял не очень удачную попытку обойти их, отметив, что некоторые просто наблюдают эту сцену с тупым выражением на лицевой части черепа. Но и агрессии нет, просто ожидают развлечения. Тот, что сбил с Клери шляпу, был настроен более решительно и не позволял им пройти. Марат уловил характерное движение кистью, так обычно бросают в ладонь спрятанный в рукаве нож. Марат выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок. - Прострелю руку, - предупредил он, готовый защищаться.

- Друг народа не выстрелит в представителя народа, если не имеет на то причины. - Санкюлот осклабился. - А тебе то что, Жан Поль? Народу интересно, кто пишет эти статейки. Не любим мы, когда нас дурят, знаешь ли. С чего б тебе мальчика защищать? - Он оглядел собравшихся. - Ну что, граждане, проверим на спор, врет или не врет папаша Дюшен? Если врет, наваляем ему за вранье, если не врет - устроим веселую ночь с девкой, которая дурит нам мозги.

Молниеносным движением Бьянка поймала санкюлота за волосы, и резко дернула его голову назад. Он был значительно ее выше и крупнее, и, конечно, не ожидал подобной выходки.

- Еще одно слово, затолкаю твой поганый язык тебе в уши, - прошипела Бьянка, продолжая удерживать санкюлота железной хваткой. Он взвыл от боли.

- Представителю народа вовсе не обязательно прятать нож в рукаве, когда он разговаривает с представителем народа, - едко добавил Марат, не без удовольствия наблюдая эту сцену. Тот его вряд ли услышал, слишком сосредоточившись на собственных ощущениях, но зато услышали остальные и сочли за благо немного расступиться.

- А что вы удивляетесь, гражданин Марат? - прозвучал хрипловатый голос. Бьянка обернулась. Позади стоял мужчина средних лет. Среди санкюлотов он был одним из самых уважаемых и считался негласным лидером. Именно он сегодня вечером, случайно наткнувшись на старую газету с пресловутой статьей Эбера о Клери, завел своих товарищей на тему роли женщин в событиях Революции. И, надо же, именно сегодня они с Маратом отправились гулять в этот район! - Народ перекормлен враньем, которое вешает ему на уши Конвент. И, заметьте, ничего для народа тем временем не делается, Мы хотим получить ответы на свои вопросы. И этот человек рядом с вами - он кивнул в сторону Клери - один из этих вопросов.

- А угрозы тоже входят в серию ваших вопросов? - ощетинился Марат. - А вот это? - Он огрел рукоятью пистолета зазевавшегося санкюлота. Удар пришелся как раз чуть выше локтя и оказался довольно болезненным, самоуверенный болван взмахнул рукой и из рукава выпал нож. Впрочем, он еще не отошел от схватки с Клери и не отреагировал. - Вопросы, граждане, задают не столь бандитским способом.

Народ загудел.

- Вы зарвались, гражданин Марат! - спокойно отреагировал его собеседник. - За что вы ударили его - он вам что-то сделал? Пока что он всего лишь пострадал от рук вашего спутника. Или спутницы. Как вам больше нравится.

- Когда я вижу, что, разговаривая со мной, собеседник сжимает в руке нож, я реагирую соответствующим образом. И, как правило, при первой же возможности стараюсь его обезоружить. Вы бы как поступили на моем месте? Попытались вступить с ним в философскую беседу? Можно. После того, как он будет обезоружен. - Марат прищурился, стараясь как можно лучше запомнить собеседника. До такой степени мстительности как Робеспьер он надеялся, что еще не дошел. Но все же... Нужно запомнить его получше.

Зрителей тем временем становилось все больше. Бьянка подумала, что нет ничего хуже взбесившейся толпы, но по привычке не стала развивать дальше мысль об опасности. Возможно, опасность было тем единственным, чего ей в последнее время не хватало? Между тем, откуда-то сверху мимо них пролетел кусок протухшего мяса.

- Друг народа продался, неужели непонятно? - Этот голос донесся из окна второго этажа. - Мы все сдохнем, пока власти что-то изменят. А он только и может, что морочить нас красивыми лозунгами. Да здравствует Жак Эбер! Да здравствует Папаша Дюшен, истинный Друг народа!

- Пойдем отсюда, - шепнул Марат на ухо Клери. - У меня нет желания участвовать в потасовке, тем более что победителями мы здесь не выйдем.

Бьянка кивнула. Нельзя поддаваться на провокацию, как бы ни хотелось ответить. Не сейчас. В этот момент она ясно услышала чужую мысль. Эбер. Конечно, как она могла сразу не понять, кто вложил этим людям ненависть с Жану Клери? Спектакль замедленного действия, созданный по заказу Робеспьера. Только произойти он должен был раньше, до ее отъезда. - Вы, гражданин Марат, можете продолжать свой пусть, а с гражданином Клери народ желает поговорить поподробнее. Это наше право. У нас свободная страна, не так ли?

- Именно. Так что мы с Клери сейчас пойдем, а вам желаю приятно провести вечер, граждане, - отозвался Марат, едва сдерживаясь, чтобы не сказать то, что он думает. Но это может их спровоцировать, лучше не надо. Был бы он один, еще ничего, а вот Клери могут разорвать на части.

Бьянка отскочила от стены в тот момент, когда из другого окна полились нечистоты. На улице невообразимо завоняло, а санкюлоты, довольные шуткой, закричали. Кольцо вокруг них сомкнулось.

Не обращая внимания на творящееся вокруг, Марат пытался уйти до тех пор, пока это было возможно. Когда они оказались окружены, пришлось остановиться. Что же, придется драться и по возможности как можно дороже продать свою шкуру.

"Марата не трогать. Только Клери". - Тихий приказ прозвучал практически беззвучно. Эбер все продумал и тонко разрешил для себя проблему раздражающего его соперника. Была статья - почему бы не иметь место народному гневу? Виновников нет. Просто толпа разорвала надоевшего мальчишку, возбудившись прочитанным. Подождать нападения или действовать немедленно? Бьянка сжала в руке кинжал.

Марат оглянулся по сторонам, пытаясь оценить силы противника, хотя и так было ясно, на чьей стороне существенный перевес. Однако его удивило то, что все взгляды обращены не на него, а на Клери. Как так? Ведь только что он совершил нежелательный для депутата Конвента поступок - как ни верти, ударил санкюлота. Более скверное положение сложно и придумать, тем более что он сам все еще известен как Друг Народа.

- Они охотятся за мной, - машинально проговорила Бьянка, забыв, что Марат не подозревает о ее умении читать мысли. - Правда, граждане? Папаше Дюшену ничего не стоило организовать это маленькое происшествие. Бесплатный подарок для короля санкюлотов. Как видите, я в курсе событий. Как и этот человек, - она кивнула в сторону бородатого санкюлота, стоящего поодаль. - Это же он принес сегодня старую газету? Угостил вином? Завел беседу обо мне и моих статьях?

- А тебя и не спрашивают, тем более, если ты - баба! - выкрикнул кто-то из толпы, остальные одобрительно зашумели. - Тогда твое место у Конвента с вязальщицами, если не уйдешь из Парижа раньше в дегте и в перьях!


Действовать быстро и распугать этих полупьяных ослов. Бьянка резко выхватила кинжал из рук стоящего рядом санкюлота и швырнула его в человека, который выкрикнул оскорбление. Этот прием она любила - кинжал пролетел практически над головой, срезав прядь густой нечесаной шевелюры.

- В следующий раз будет в лоб, - сказала она тихо и сделала шаг назад. Марат не видел, что ее глаза приобрели нечеловеческий оттенок и засияли смертельным блеском. - Не приближайтесь, граждане. Отойдите и дайте нам пройти.

Слова Клери возымели действие, но прямо противоположное тому, на которое они рассчитывали. В чем именно санкюлоты усмотрели угрозу? Кто знает… Спровоцировать их могло все, что угодно. Вот, стоявшие в первых рядах отступили на несколько шагов, но только затем, чтобы снова сомкнуться более плотными рядами. Пути к отступлению не было. И, судя по тому, как тот пожилой человек с бесцветным лицом – не иначе как главный подстрекатель, сел на перевернутый ящик, представление для них только начиналось. Народ хотел хлеба и зрелищ…

- Граждане! – повысил голос Марат, но ему не дали говорить.

«Нам угрожают?!» … «Они нас кормят сказками, там, в Конвенте!»… «Не станем его слушать!» «Да здравствует «Папаша Дюшен!» Безумие распространялось с немыслимой скоростью. Вот кто-то бросился на Клери, а кто-то – на него.

Марат отшатнулся от наступавшего на него человека, инстинктивно закрывшись рукой. В ту же секунду он почувствовал резкую боль в предплечье и, опустив взгляд, увидел стремительно окрасившийся кровью рукав собственного сюртука и что-то ржавое и непонятное – в руках мертвецки пьяного санкюлота. Боль отрезвила его, не раздумывая больше Жан Поль выстрелил в воздух, пинком сбросил с ящика восседавшего на нем заводилу и вскочил на это импровизированное возвышение сам.

- Глупый народ!!! – заорал Марат так, что санкюлоты испуганно притихли, а все окрестные собаки, напротив, подняли лай. - Глупый народ, не умеющий учиться в школе бедствий! Все уроки проходят для вас даром! Достаточно рассказать вам сказку, чтобы снова посадить на цепь? Достаточно позабавить вас, чтобы отвлечь от мыслей о всеобщем благе? Я не собираюсь вам льстить, поэтому заявлю, как есть: вы напоминаете стадо баранов, идете туда, куда вас ведут, не подозревая, что вас ведут на бойню! Позволяете себя науськивать? Прекрасно! Готовы всей толпой бить одного, храбрые французы, потому что вам от этого весело? Превосходно! Почему же вы не в армии, с такими талантами? Или вы думаете, что, убив меня, вы каким-то образом избавите отечество от опасности? Как же возрадуются наши враги! Сами французы играют на руку роялистам и прочей сволочи, которая еще, к сожалению никак не переведется! Не боитесь сделаться жертвами их происков? Но говорю вам и то, что враги не пощадят вас, если судьба повернется к ним лицом.

Марат перевел дыхание, с облегчением поняв, что его слушают. Толпа притихла. Надолго ли?


Марат говорил долго. Он блистал красноречием - слова были жесткими, яростными, эмоциональными. Таким Бьянка увидела его первый раз, когда остановилась, привлеченная этим некрасивым рычащим голосом, чтобы взглянут на его обладателя. Толпа прибывала, и вскоре, казалось, все обитатели Монмартра повылезли из своих домов, чтобы внимать своему кумиру. Бьянка не скрывала своего восхищения. Наверное, именно такая встряска нужна была Марату, чтобы вернуться к своему прежнему облику, чтобы забыть о травле, устроенной Робеспьером и о болезни, которая точила его изнутри. В тот день его снова несли на руках, подбрасывая вверх шляпы, с криками "Да здравствует Друг народа". Теперь все будет хорошо. И плевать на интриганов с их бесчеловечными выходками.

***

- Я этого так не оставлю! - Марат погрозил кулаком в том направлении, где находился дом Эбера. Несколько прохожих шарахнулись, но он не обратил на это внимания и продолжил идти быстрым шагом, остановившись только два раза: чтобы купить табак и чтобы раскурить сигару. - А завтра я скажу речь в Конвенте. Но это будет завтра, тогда как поговорить по душам с Эбером я хочу сейчас!

Бьянка подпрыгнула от восторга. - Возьмешь меня с собой?

- Конечно, возьму! Мы же уже туда идем. Точнее, почти пришли.

- Ты будешь его бить? - улыбнулась Бьянка, разглядывая дом Эбера.

- Не знаю, - развел руками Марат. - Сложно сказать заранее. Но, по крайней мере, я ему выскажу все, что думаю. - Жан Поль постучал в дверь. - Открывай, гражданин Эбер, подлый подстрекатель, готовящий к эшафоту парижских санкюлотов! Хватит дрыхнуть, а то я подумаю, что ты испугался, а толпа, которая сейчас соберется, сделает выводы и похуже! Это говорю я, Жан Поль Марат!

Эбер сел на кровати, протирая глаза. Это кошмарный сон или правда в дом кто-то ломится? Судя по голосу, ломится Марат. Совсем одурел что ли? Три часа ночи! Отчаянно матерясь, Эбер спустился вниз, накидывая по дороге халат. На шум выскочила заспанная жена - сегодня он предпочел лечь спать в своем кабинете.

- Это ко мне, дорогая, - успокоил ее Эбер и открыл дверь. Стоящий перед ним Марат был похож на пугало - страшный, растрепанный, весь какой-то помятый, да еще и с кровью на плече. Радом с ним перетаптывался мерзавчик Клери. - Ты что орешь, Марат? Три часа ночи! Ополоумел?

- Гражданин Эбер проснулся! - гаркнул Марат, ничуть не заботясь о том, что сейчас три часа ночи. - Сном праведника, не иначе! После того, как науськал глупых граждан убить меня! Думаешь, им это удалось? Мозгов у тебя нет, Эбер! Ты что, не думал о том, как будет расценено нападение на депутата Конвента? Как заговор, гражданин прокурор Коммуны! Я-то думал, что тот номер твоей газеты уже давно использовали по назначению, несмотря на плохую бумагу, но ты, видимо сохранил несколько экземпляров!

- Ты о чем, Марат? - вытаращил глаз Эбер. - Ты это... у тебя белая горячка?

- Ничего не знаешь? - прищурился Марат. - Это поправимо, завтра узнаешь. - Жан Поль сунул Эберу под нос окровавленный рукав.

- Что ты мне эту гадость под нос суешь? - скривился Эбер. - На тебя напали? Я-то тут причем?

- Притом, что подстрекал их напасть на меня и на Клери! Завтра я узнаю, кто был тот человечек средних лет с бесцветным лицом, который говорил, что Конвент вешает всем на уши вранье, но мне думается, что он на тебя работает! Известная среди санкюлотов физиономия, не правда ли? Вот пусть он всем и расскажет, кто его научил говорить, что для народа ничего не делается!

- А я это и так знаю, - тихо сказала Бьянка, уставившись на Эбера. - Его зовут Бертран Дервиль. Он - из разорившихся буржуа. Разорился, кстати, из-за неуемного интереса к редкому развлечению - курению опиума. На это у него ушли все средства к существованию. Теперь он бедствует и промышляет выполнением мелких поручений. Ну, шпионит по заказу. Не за деньги. За другое. В прошлом месяце благодаря Бертрану в "Папаше Дюшене" был опубликован рассказ об одном парижском священнике. Рассказ был ложью от первого до последнего слова, и гражданин Эбер это знал. Но ничего не сказал - этот священник три года назад назвал его мошенником в присутствии одного высокопоставленного лица, а таких вещей гражданин Эбер не забывает. Едем дальше? Две недели назад Бертран науськал толпу на Фабра Эглантина. Фабр чуть не лишился двух зубов и глаза - ему повезло, что в тот час рядом чудом оказались трезвые жандармы. В чем же провинился Фабр? Во-первых, однажды во время совместного ужина он перещеголял гражданина Эбера в остроумии, вызвав смех у него супруги и сидящей рядом любовницы... Во-вторых…

- Заткнись, Клери, - прошипел Эбер. - Что ты себе позволяешь? Гнусный мерзавчик и сборщик сплетен. Засунь себе в задницу свои речи и катись отсюда.

- Значит это - правда?! - завопил Марат так, что зазвенели стекла. - Заговор!!! Имеет место заговор! - С этими словами он бросился на не ожидавшего нападения Эбера и нанес ему несколько сокрушительных ударов по лицу. - Не любит гражданин прокурор, когда ему говорят правду? А я-то сначала думал, что слухи про опиум - гнусный поклеп, на деле же... - Жан Поль придержал прокурора за шиворот, когда тот пошатнулся и тихо пояснил: - Не бью лежачих, Эбер. - А потом продолжил на повышенных тонах: - Науськивает толпу на депутатов, продажная сволочь, сучий потрох, бочка со сплетнями, а потом развлекается тем, что стравливает народ? А потом те, кто по его наущению оказывался замешан в грязной истории, заканчивали на эшафоте? Так??? - Из окон просто вываливались гроздья любопытных, да и подоспевшие жандармы не спешили их разнимать, прислушиваясь к разговору.

- Беги.. за .. жандармами.. - прохрипел Эбер, когда на крики выскочила ополоумевшая от страха супруга. - Нападение... в частном доме...

- Ну что ты, Жан Поль, это не поклеп, это чистая правда, - продолжила Бьянка бесстрастным тоном. Она легко читала мысли в голове Эбера, и беззастенчиво этим пользовалась. - Он хранит опиум в фарфоровой вазе, которую подарил своей жене. Там же, кстати, хранятся и некоторые сбережения. Всего лишь двадцать тысяч ливров. Круглая сумма. - Народ зашумел. Эбер несколько секунд смотрел на Клери, онемев от изумления, затем бросился на ненавистного журналиста, позабыв себя от бешенства. Бьянка перехватила его руку и легко стукнула головой об дверь. - Ты утверждал, что я женщина, Эбер? Померяемся силами?

Эбер оглядел толпу. Все неожиданно резко замолчали и смотрели на него и Клери. Даже Марат заткнулся. Клери был маленьким и жалким. Прихлопнуть такого не составит труда. Почему же он не решается принять его предложение? Только сейчас Эбер внимательно рассмотрел это удивительное существо. А он действительно женоподобный, этот Клери. У мужиков не бывает таких глаз - ни разу не видел. Очень тонкие черты лица, болезненная бледность, тонкие руки. А вдруг и правда девка? Нет, не может быть, слишком сильным был удар.

- Я раздавлю тебя, змееныш... - Эбер поднялся.

- А ну заткнитесь, гражданин прокурор! - Марат легонько приложил Эбера рукоятью пистолета по затылку и повернулся к толпе. Он не был намерен допускать серьезное кровопролитие, так же, как и самосуд. Народ был скор на расправу, наверняка в толпе уже есть те, кто мечтает добраться и до вазы с опиумом и до денег. Так нельзя, иначе его самого обвинят в подстрекательстве и будут правы. - Граждане! - Жан Поль поднял руку, требуя внимания. - Теперь предлагаю вам разойтись по домам, вы и так стали свидетелями дурной сцены. Мы не должны давать повод для радости нашим врагам и уподобляться шакалам, нападая толпой на одного. Так вы нарушаете общественное спокойствие и будете виновны в бесчинствах, если помыслите напасть на гражданина прокурора для самовольной расправы. Граждане жандармы тоже так думают, поэтому и я сейчас отправлюсь домой, оставив решение всех спорных вопросов на утро. Будьте же добрыми патриотами и оставьте опозоренного с позором. - Не торопясь уходить до тех пор, пока не разойдется толпа, Марат ждал, краем глаза наблюдая за Эбером.

Когда народ разошелся, Эбер подошел к Марату и, не глядя на Клери, спросил: Зачем ты все это устроил, Жан Поль?

- Затем, Эбер, что я не люблю, когда на меня нападают вот так, по подлому. Или ты станешь отрицать? Полно, а то я не знаю, кого больше всего слушают санкюлоты! Да и человек твой довольно приметный, я все равно бы узнал.

- Ты веришь... Клери? - Эбер и сам не знал, зачем задал тупой вопрос. Голова отяжелела. Ничего не хотелось.

- Знаешь, вот в Клери я как раз никогда не сомневался. Он не лжет, в отличие от тебя.

- Вот и поговорили, - подытожил Эбер. От холодного взгляда Клери, который молча стоял рядом, стало вдруг не по себе. Он выглядит ребенком. Но смотрит, как мудрый и опытный враг.

- В следующий раз думай тем, что у тебя вместо головы, прежде чем пытаться задавить меня толпой, - проворчал Марат и, повернувшись спиной к прокурору, направился вверх по улице.

[Odin]

10 июля.

Пригород Булони.

Сен-Жюст, Сен-Жермен.

Полдень. Третий день подряд Сен-Жюст просыпался ровно в это время. Менялась только картинка, открывающаяся перед глазами. Сегодняшняя ему понравилась, пожалуй, больше всего – огромные серые глаза дочки хозяина дома смотрели на него с нескрываемым восхищением.

- О, вы проснулись, месье!

Какая прелестная оговорка! В этих местах, по-видимому, революция не стала смыслом жизни и не проникла в крестьянские умы. Под нескончаемую болтовню очаровательной мадмуазель, Сен-Жюст умылся и позавтракал. Неплохое утро. Осталось дождаться пробуждения графа и обсудить с ним планы на день. В этой крошечной деревушке под Булонью они собирались осесть до вечера. На этот раз спешить никуда было не нужно – вряд ли Бурвиль рискнет продолжать погоню. Бурвиль… Вспоминая свой вчерашний триумф, Сен-Жюст рассмеялся, чем вызвал очередной прилив восторга в глазах своей маленькой поклонницы.

Вчерашняя ночь вылилась в бесконечные скачки по лесу – выйдя из таверны, они снова пытались наверстать упущенное время. На этот раз Страффорд покинул их с графом в тот момент, когда первые солнечные лучи практически проникли в этот мир. День обещал быть жарким. Впервые в жизни Сен-Жюст видел, что Страффорд нервничает. Как потом пояснил граф, этим существам действительно жизненно необходимо укрытие на день. В конце концов, они обнаружили заброшенную избушку егеря на опушке леса, и распрощались со СТраффордом, обсудив с ним, что вечером они в последний раз сядут на лошадей в таком составе, чтобы добраться до Ла-Манша. Вместе с графом Сен-Жюст доплелся до деревни и, постучавшись в первый попавшийся дом, договорился о ночлеге. Потом его свалила усталость.

- Вы, наверное, из Парижа, месье? Да? Мне говорили, что в Париже живут самые красивые мужчины Франции!

Сен-Жюст прокрутил в голове варианты развития событий. Воспользоваться ее неопытностью? Пожалеть? Напиться? Или провести день, беседуя с графом Сен-Жерменом в последний раз? Он выбрал последний вариант. Выяснив у девушки, где разместили его спутника, он отправился на поиски графа, чувствуя, как ее охватывает разочарование. Ничего, возможно, он совместит разговор с остальными вариантами событий. Сегодня – последний день. А значит, можно забыться и делать, все, что придет в голову.

- Добрый день, Сен-Жюст. Присоединитесь к моему позднему завтраку? Обедом молоко, хлеб и сыр назвать нельзя даже при очень большом желании, но зато это отличная еда. Но как же жарко... Кажется, будет гроза.

- Да, мне тоже так кажется. Я уже позавтракал, - Сен-Жюст пристроился у открытого окна. - Здесь удивительно спокойно. Словно революция и война обошла это место стороной. Я не думал, что такие места еще сохранились в нашей несчастной стране.

- Да, мне тоже здесь нравится, - улыбнулся Сен-Жермен. - Удивительно спокойно, вы верно сказали. Возможно, здесь просто очень хорошее место, хотя в это верится с трудом. Сегодня последний день нашего путешествия. Мы больше не увидимся, поэтому я хочу, чтобы у вас осталось что-то на память обо мне и об этой поездке. Вот, возьмите. - Он снял с шеи золотой медальон, усыпанный мелкими бриллиантами. - Я хочу, чтобы это осталось у вас.

- Граф! Признаться, я думал о том, что у меня ничего от вас не останется... - смутился Сен-Жюст. - Но я с благодарностью приму ваш подарок и буду хранить его вместе с воспоминаниями. Не скрою, меня пугает мысль о возвращении в Париж. Мне кажется, я никогда не смогу стать прежним.

- Вам и не нужно возвращаться к тому, что было прежде. Невозможно дважды войти в одну и ту же воду. Вы просто немного изменитесь из-за того, что вам пришлось пережить, вот и все. В лучшую сторону или в худшую - зависит только от вас. Не бойтесь возвращаться в Париж, именно там ваше место и ваша жизнь. Просто считайте, что с этим путешествием вы приобрели некоторый опыт, который может быть вам полезен.

- Хотелось бы мне быть также уверенным в этом... - пробормотал Сен-Жюст, все еще сжимая в руке медальон. - А Страффорд? Он ведь тоже уедет? С отъездом Лавуазье его пребывание в Париже потеряет смысл?

- Я не знаю его планов, но, скорее всего Страффорд покинет Париж с Лавуазье и мадам Лавуазье, если я сделал верный вывод из его слов. Почему вы спрашиваете?

- Мне будет его не хватать также, как и вас, граф, - честно признался Сен-Жюст. - Скажите, а как вы с ним познакомились? Если это, конечно, не тайна.

- Еще при прежнем короле Страффорд выполнял одну миссию, которую можно назвать дипломатической, - улыбнулся Сен-Жермен. - Я же в то время находился при дворе. Страффорд хорошо попортил нервы месье Шуазелю, чем заслужил мое восхищение. А потом, независимо от этих обстоятельств я познакомился со спутницей Маэла и мы стали друзьями, им ведь тоже нужно узнавать каким-то образом эпоху, в которой они живут.

- Спутница? Хотя, что я удивляюсь, они такие же, как мы. Почти такие же. - Сен-Жюст замолчал, обдумывая следующие вопросы, но потом отказался от этой мысли. - У нас впереди много времени. Страффорд появляется около восьми или даже девяти. Как вы планируете провести этот последний день в стране, которую сегодня ночью покинете, граф?

- Такие же, как мы? А мне казалось, что не так давно вы утверждали обратное. Впрочем, это не столь важно. Я не задумывался о том, как хочу провести день. Скорее всего, буду бездельничать, так как не могу думать о том, чтобы отправиться на верховую прогулку. Но что-то мне подсказывает, что будет лучше, если мы все же поедем в ближайший город и узнаем, что там за ситуация. Одним словом, послушаем свежие сплетни.

- Да, это будет лучше всего. Признаться, я тоже отверг мысль о верховой прогулке, - улыбнулся Сен-Жюст. - Что касается перемены в моих суждениях... Мне кажется, что за последнее время я немного больше понял их. Страффорда. Других, кого знал и знаю. Поедем в город.
***

В городе пришлось задержаться дольше, чем они планировали, помешала гроза. Пришлось переждать ее, укрывшись в таверне, но нельзя было сказать, что время потреряно зря: удалось узнать много интрересной информации, просто угостив нескольких завсегдатаев вином. А потом начался дождь, небо сделалось таким черным, что с трудом верилось в то, что сейчас всего три часа дня. Разговоры затихли сами собой: буйство стихии к ведению бесед не располагало. И, разумеется, на землю обрушился настоящий водопад с немременными атрибутами летней грозы - громом и молниями.
- Такую грозу я видел всего два раза в жизни, - нарушил молчание Сен-Жермен, когда все, наконец, закончилось и выглянуло солнце.

Сен-Жюст покуривал сигару, любуясь перевоплощением природы. - А я такое вижу впервые. Посмотрите, граф, за окном все выглядит так, словно десять минут назад и не было никакой грозы. Нам повезло, что она не застала нас в дороге. Это посерьезнее, чем отряд Бурвиля.

Сен Жермен рассмеялся. - Да, нам действительно повезло, не хотел бы я в такую грозу оказаться где-нибудь в лесу или в поле.

- Мы продолжим гостить в этом доброжелательном городке или вернемся в деревню поджидать Страффорда? В такие моменты мне жаль, что такие, как он, не могут бодрствовать днем. Думаю, ему бы понравилась эта гроза.

- Мы уже узнали все, что нам нужно. Можно вернуться в деревню и будем поджидать Страффорда. Да, они лишены возможности видеть солнце, но зато никто не видит ночь так, как видят подобные ему. Поверьте, это незабываемо!

- А вы видели мир их глазами? Однажды я... немного понял, что это значит. Но вы ближе к ним. Расскажите свои впечатления, граф? - Сен-Жюст говорил, пристраивая седло на своего коня.

- Это сложно описать, но я попробую. Все меняется... И звуки, и краски. У меня довольно богатое воображение, поэтому даже некоторые предметы казались живыми, хотя я и отдавал себе отчет, что у меня просто обострилось зрение. А еще мне казалось, что я вижу сущность как вещей, как ни странно это звучит, но и окружающих меня людей. Не скрою, есть что-то жуткое в том, что ты можешь слышать их мысли и желания помимо собственной воли, но так есть. И сама ночь... Она играет совершенно другими красками.

- Звуки и краски. А мир кажется огромным и ограниченным одновременно... - Сен-Жюст вернул свои воспоминания. - Однажды я имел возможность на несколько минут приоткрыть для себя эти ощущения. Но они быстро ушли. А просить о повторении я не посмел - мне казалось, мне и так показали слишком много.

- Да, это - редкое удовольствие, видеть мир так, как они. И, как правило, они этого не делают, так что можете считать, что для вас было сделано исключение. И для меня, в свое время, тоже.

Лошади медленно продвигались по лесу среди мокрых деревьев. Похоже, за час с неба вылился весь запас воды, накопившийся за месяц страшной засухи. Это лето выдалось особенно жарким. Поэтому после пыльного и душного Парижа Сен-Жюст получал особое удовольствие от их необычного путешествия. Лошади, однако, с приближением деревни заметно нервничали. Через некоторое время Сен-Жюст понял, в чем может быть причина. - Граф, вам не кажется, что в воздухе пахнет гарью? Где-то был пожар?

- Возможно. Во время грозы такое часто случается. Будем надеяться, что наша деревня уцелела, подобный пожар - это страшно.

-Однажды мне рассказывали о лесном пожаре... - продолжая путь, Сен-Жюст подумал, что запах становится все более сильным. Вдалеке различались и крики людей. - Представляете, молния ударила в дерево, дерево вспыхнуло, и из-за этого выгорела половина леса. Вот уж судьба - всего один миг, случайно попадание - и такие колоссальные разрушения!

- Это не.... - Сен.Жермен не договорил, глядя на сгоревший остов заброшенного дома. Того самого, в котором Маэл устроил дневное убежище. Деревянное строение сгорело до основания, только несколько деревянных перегеродок, которые не успел пожрать огонь, все еще дымились. Верить в столь чудовищное совпадение не хотелось, не верить тоже нельзя - слишком уж реальна открывшаяся взгляду картина. - Все кончено, Сен-Жюст. Нам лучше уйти отсюда. - Сен-Жермен сам удивился, как спокойно звучит его голос, в то время как в голове настойчиво билась одна единственная мысль: "Что я теперь скажу... Ей?"

Сен-Жюст не сразу понял, о чем говорит граф. Дымящиеся остатки дома. Вокруг - суетящиеся люди. - Граф, вы хотите сказать...

- Да, - глухо ответил граф. - Огонь - единственное, что может их уничтожить. Что не сделал огонь, завершило солнце... Какой ужасный финал у нашего путешествия...

- Я не верю. - Сен-Жюст спрыгнул с лошади и смотрел на пожарище, не отрывая глаз. - Слишком простое окончание его истории. Он прошел через столетия, видел, как разрушался и вновь создавался этот мир. Для чего? Чтобы погибнуть вот так глупо? Из-за дурацкой грозы? Я поговорю с людьми. Он должен был спастись.

- Я осмотрю окрестности, а потом вернусь в деревню, - Сен- Жермен сделал над собой усилие и прервал повисшую паузу. - Увидимся в деревне.

Мысль о гибели Страффорда казалась абсурдной. Сен-Жюст пытался вытрясти из людей хоть какую-нибудь информацию, дающую зацепку - что он в последний момент выскочил, что скрылся, все что угодно, лишь бы не смерть. "Страшная гроза, месье....." "Никогда подобного не видели..." "Господь послал нам наказание...." Нет, не то, все не то. По словам деревенских жителей, во время грозы молния ударила в дерево. Иссушенные жарой ветви вспыхнули до того момента, когда полил дождь. Огонь перекинулся на крышу заброшенного дома... "Месье, не волнуйтесь, там никто не живет, давно никто не живет..." "Если бы не дожддь, наша деревня сгорела бы - такого пожара мы давно не помним..." "Этот дом проклят". Стоп. Сен-Жюст выхватил из толпы фигурку старой женщины, скрюченной и жалкой. На нее зашикали и замахали руками - "опять ты со своими бреднями". "Говори!" - Сен-Жюст сказал это так резко, что все замолчали.

- Месье, этот дом проклят. Семьи лесников, которые селились в нем, уходили внезапно, не вынося самого духа этого дома. Там водятся призраки. Во время пожара оттуда донесся нечеловеческий крик, от которого кровь стынет в жилах. Я живу рядом. Я слышала.

- Оттуда кто-то вышел? - Сен-Жюст задавал вопросы, уже зная ответ.

Старуха уставилась на него, не мигая.
- Конечно, нет. Если там и была нечистая сила, то Господь уничтожил ее, а потом затушил пламя, чтобы больше никто не пострадал.

-Благодарю вас... - не слушая завязавшегося спора, Сен-Жюст медленно побрел по направлению к пожарищу.

На немой вопрос Сен-Жюста, граф только покачал головой. Да и какие следы можно было обнаружить? Поиски хоть малейшей зацепки или любого, незначительного следа затянулись почти до сумерек, когда в лесу уже ничего нельзя было разглядеть. Только тогда он вернулся в деревню, как во сне отыскал дом, где они остановились и, вручив хозяину деньги, попросил принести немного вина. Не мешало бы переодеться, после поисков в лесу вся одежда промокла и теперь его била дрожь. Но эта мысль была отстраненной и нереальной, просто подсказка от уставшего тела, не достигшая рассудка.

- Все кончено, вы правы. - Сен-Жюст говорил, не поднимая глаз. - Нам пора ехать. Наше путешествие не закончено.

- Я хочу, чтобы вы выпили со мной, Сен-Жюст. Мне необходимо согреться. А потом поедем. Думаю, что еще до рассвета мы будем в Булони.

[Eleni]

10 июля 1793 года

Париж, редакция "Друга народа"

Бьянка, Марат, Пьер Сенье

Вечером Бьянка летела в редакцию с особым настроеинем. Вчера у них выдался потрясающий, сумасшедший вечер. Марат и Клери. Единое целое против одного врага. Марат полностью воспрял духом и вновь кипел энергией. Теперь, когда он снова жаждет перетрясти этот мир, они перевернут с ног на голову весь Париж. Жестко и безжалостно расправятся с теми, что играет нечестными методами. Вчера она выдала лишь часть своего досье, собранного на Эбера. Этот человек станет первым, кто сложит голову на эшафоте. Раздавленный доказательствами связей с роялистами, униженный и ввергнутый в пучину позора. Да, Эбер, на этот раз я сыграю по твоим правилам и утоплю тебя во лжи. Мысленно составляя в голове список людей, о которых она сейчас поговорит с Маратом, Бьянка влетела в редакцию и остановилась, как вкопанная. На нее смотрел знакомый аптекарь, а в воздухе стоял запах крови и лекарств.

- Что случилось, гражданин?

- Ему стало плохо на улице, гражданин Клери. Депутаты Конвента доставили его сюда – он до последнего требовал, чтобы его отнесли именно в редакцию. Он не приходит в сознание с четырех часов дня. Я сделал кровопускание и поставил пиявки, но ничего не помогает. У него какая-то странная рана, вы не знаете, откуда это?

Не слушая его слов, Бьянка опустилась на колени перед постелью Марата и взглянула на рану. Она выглядела устрашающе. Вчера Марат не обратил на ранение никакого внимания, просто промыл его и наложил повязку. Сейчас она превратилась в гноящуюся воспалившуюся дыру. Что могло случиться? Бьянка вспоминала все рассказы Мариуса, которые слушала зимними ночами, коротая время в замке в Дрездене. Однажды Мариус заговорил о какой-то давней истории о своем смертном друге, умершем от простого пореза кинжалом – в рану попала грязь, мгновенное заражение крови…

- Благодарю вас… Я позову вас.. завтра. Сейчас я останусь тут и позову его жену и сестру, - очень тихо сказала Бьянка, в ужасе думая, что предпринять дальше. Нужен врач. Опытный и знающий. Перед глазами встало лицо Сен-Жюста – он уверенно указывал на фамилию парижского доктора и просил срочно привести его к раненому. Да, этот, наверное, подойдет. А она приведет его как можно скорее.

***

Теперь этот человек уже полчаса сидел у постели Марата, озабоченный и задумчивый. А Бьянка ждала, что он скажет, считая секунды. Он поднялся, и Бьянка устремила на него взгляд, в котором читался немой вопрос.

Пьер Сенье не сразу нашел, что сказать. Такие симптомы он уже видел, к сожалению. И знал, к чему это приведет. Говорить при пациенте не хотелось, хотя и слышал, что Марат сам врач и умеет делать выводы. Тем не менее, он кивнул молодому человеку на дверь, давая понять, что нужно выйти из комнаты.

- Все плохо? - коротко спросила Бьянка

- К сожалению, не могу сказать ничего утешительного, - скрывать правду не имело смысла. - Это заражение и процесс протекает слишком быстро, чтобы можно было что-либо сделать. Я могу удалить воспаленные ткани, но боюсь, что здесь не поможет даже ампутация руки. Не могу сказать, сколько ему осталось... При таком течении болезни чаще всего умирают в первые три-четыре дня, но  у него здоровое сердце, он может жить и несколько недель. В дальнейшем может наметиться слабость в сердце, усилится лихорадка... Советую вам промывать рану винным уксусом с водой и по возможности обеспечьте ему хорошую еду.

- Да.. конечно... Несколько недель? Недель? Не месяцев? - зачем-то уточнила Бьянка.

- Если не дней... Не стану вас обманывать.

- Благодарю вас. Сколько я вам должен?

- Сорок су за дорогу и за жаропонижающее, - ответил Сенье. Случай безнадежный, увы. - Чаще меняйте повязку и давайте побольше пить. Можно принимать ванную, так как не исключено, что кожная болезнь тоже обострится.

Проводив доктора, Бьянка села за стол, за которым они привыкли работать все это время. Вот и все. Она сжала бокал, попавшийся под руку и он брызнул тысячей осколков. Мысли обретали ясность. Здесь оставаться нельзя. У Марата есть дом, где о нем смогут позаботиться днем. Там есть и еда, и питье, и две женщины, которые не отойдут от него ни на минуту. Бьянка вышла из редакции, осторожно прикрыв за собой дверь. Через несколько минут она уже стучалась в дверь Альбертины.

[Etelle]

10 июля 1793 года. Вечер.
Люксембургский сад.
Элени, Сантьяго.
Элени перечитала записку. «Я видела ваше королевство. Моя очередь представить Вам свое. В полночь, у Люксембургского сада. Э.Д.» Остается найти смертного, который передас письмо Сантьяго. В том, что Сантьяго находится в своей любимой таверне «Три мушкета», она не сомневалась. Вчерашний разговор с Эжени примирил ее с совестью. Да, она, безусловно, нарушала правила Театра. Но, с другой стороны, в этом не было ничего, что могло бы повредить ее Собранию. Арман, скорее всего, был в курсе, что у нее появился какой-то интерес на стороне, но виду не показывал. Так уговаривала себя Элени, направляясь к таверне. Этот смертный – Сантьяго – воплощал в себе все самые несимпатичные ей качества – этот человек плыл по жизни, ни о чем не заботясь, и играл своей жизнью, не будучи ни к кому и ни к чему привязанным. Но ей было с ним интересно. Было ли это желанием увидеть его своим рабом, или простой женской симпатией, она не знала. Время покажет.

Сантьяго по обыкновению пытался выиграть ужин и что-то еще, что можно пустить на ветер. После последней встречи с Элени игра обрела новый смысл - в конце концов, глаза у судьбы вполне ничего себе, а главное - он ее в любом случае обыграет. Поэтому Сантьяго сполна решил насладиться оставшимися днями ил месяцами и вернулся к тому же состоянию, в котором его когда-то нашел Лайтнер - карьере профессионального игрока. *Спрашивается - и вот чем так плохи были галеры, а?* - Сантьяго весело воспринял непрошенную мысль. Действительно - кой черт ему бы не отправиться тогда на каторгу? Глядишь - Африку бы увидел... Кстати, об Африке... Какая-то записка. Ага, у Люксембургского сада, в полночь. Некая Э.Д. Сантьяго сверился с часами, неторопливо закончил партию и откланялся.
- Жаль, что Ваше королевство - не Африка. Как раз сегодня хотел туда попасть, вежливо поздоровался он с ожидавшей его у ограды Элени.

- Вы сбиваете меня с пафосного настроя. Наверное, это неплохо. - Элени взяла его под руку. - Я решила показать вам, за что люблю и за что не люблю смертных. Три хода, потом - ваш выбор. Либо получу вас со всеми составляющими в свое безраздельное пользование, либо убью за ненадобностью. Могу выслушать и ваши варианты. Играем?

- Конечно, - пожал плечами Сантьяго, - Я же Вам еще в прошлую встречу сказал - если что - я-то как раз мучиться не буду, это вам станет снова скучно и прочая. Ну - ходите!

Элени на секунду замерла. А потом вдруг почувствовала себя круглой дурой. Она, здесь, с этим смертным! Какая глупость! Она всегда была одиночкой. Стоит ли допускать кого-то в свой мир? Этот человек, каким бы он ни был симпатичным - чужак. Иначе и не скажешь. Элени быстро взяла себя в руки. Неприступная черная королева. Такой она была, такой и останется.
- Я пригласила вас, чтобы поблагодарить за тот вечер, - мягко сказала Элени. - Нет никакого королевства, Сантьяго. Есть вы, и есть вампиры. Мне бы хотелось пожелать вам удачи. И попрощаться. Потому что вы - смертный игрок, а я - бессмертная актриса. Не стоит нам пересекаться.

Сантьяго вернулся домой в задумчивости.

Все-таки квартиры на острове Ситэ начинало здорово не хватать – переулки у площади Бастилии на его вкус были слишком шумными даже по ночам. Да и близость Бастилии... Впрочем, ладно, будет об этом.

***

Сегодняшняя встреча с Элени неожиданно задела его. Бессмертная, хотя и не переставала строить из себя хозяйку положения, показалась неожиданно трогательной и растерянно перебирающей все свои вампирские умения, которые заменяли ей реальные жесты. И все равно – из глубины замороженных глаз на него смотрит судьба. А значит...

Значит вот что. В принципе, обиженной женщине посылают цветы и какую-нибудь ювелирную дрянь вроде бриллиантовой броши. Но это слишком похоже на презент от поклонника, да и попросту скучно. Сантьяго открыл бутылку вина, взял перо и придвинул к себе лист бумаги, написав в слегка необычном для себя стиле.

«Элени,

Спасибо, что показали Ваш мир. Я получил о нем теперь более полное представление, чем если бы Вы продолжили быть моим проводником, играя в вампирские штучки. Я на своем опыте убедился, за что Вы не любите смертных и абсолютно правы: нас любить не за что. Вы – очень женственная, хрупкая и беззащитная, в связи с чем я посылаю Вам подарок, который мне кажется, Вам подойдет. Не забудьте взять его с собой, когда спустя столетия отправитесь в Африку и повеселитесь там за нас обоих. Но в случае, если Вы сочтете мой сувенир романтическим жестом отвергнутого поклонника – выбросите, пожалуйста, в первое попавшееся окно.

Всегда готов составить Вам компанию по кабакам, Люксембургскому саду или в самом пекле, что даже является наиболее интересным компромиссом.

Не прошу Вас не обижаться и не прошу прощения – потому что Вы сами все решите, как всегда.

Искренне Ваш, целую Ваши прекрасные руки,

Сантьяго.»

Дописав, Сантьяго перечитал письмо, подумав, что оно получилось неожиданно сентиментальным. Еще кому-нибудь что ли что-то написать.... А вот теперь – обещанный подарок... Сантьяго взял ножницы, взял новый лист бумаги и вырезал снежинку. Вложив ее в письмо, он запечатал конверт и отправил в Театр с первым посыльным.

***

Элени аккуратно сложила бумажную снежинку. И еще раз перечитала письмо. Красивый жест. И история могла бы получиться красивая. Однажды в ее жизни было нечто подобное. Она была самой красивой фрейлиной при дворе, а он... Элени провела расческой по волосам, отметив, что сегодня ее лицо выглядит чуть-чуть более человеческим, чем обычно. Каждому свое. И не стоит смешивать. Сантьяго ничего ен сможет ей дать, кроме самокопаний и возможных разочарований. Игра окончена. А снежинка останется у нее на память вместе с той скрипкой, на которой он играл и с серебряным кубиком.

- Элени, твой выход! - Лоран заметно волновался, это была ночная премьера нового спектакля.

- Да, Лоран. - Элени кинула на себя последний мимолетный взгляд и заспешила на сцену.

[Odin]

11 июля 1793

Париж.

Кабинет Кутона.

Кутон, Андрэ Дюпен // Кутон, Робеспьер.

Дюпен заметно нервничал: не каждый день вызывает к себе не кто-нибудь, а Кутон! Он ждал этого уже давно, но сейчас, когда момент наступил, все равно боялся. Несмотря на то, что он занимал пост в Комитете общественной безопасности при Конвенте, его едва замечали, а подчас не могли вспомнить и фамилию докладчика, хоть она и была проста. Может быть, заметят сейчас, когда начали говорить об откупщиках? Он мог бы сыграть свою роль в этом деле, мог бы… И мог бы быть очень полезен, так как до революции сам был чиновником Генерального Откупа. О том, что гонения могут иметь отношение и к нему самому Дюпен не думал, но вспоминая, даже сейчас с горечью признавал, что и там его едва замечали. О каких миллионах ливров могла идти речь, у него не было и тысячи! Миллионы наживали другие. Такие, как Лавуазье. Он до сих пор помнил фразу, случайно брошенную академиком в разговоре со своим тестем, тоже откупщиком: «Этот Дюпен, должно быть, лентяй». А теперь пришло время расплатиться… за все. И за несносный характер мадам Лавуазье тоже. Но вот его пригласили зайти в кабинет Кутона. Сейчас и узнаем, о чем пойдет речь…

- Добрый день, гражданин Кутон. Вы меня вызывали?

Жорж Кутон внимательно посмотрел на пошедшего человека. Сверился с бумагой. Андрэ Дюпен, бывший чиновник, член Комитета общественной безопасности. Что удивительно, в блокноте - его собственноручная пометка "выступал с речью об откупщиках". Странно. Почему он совсем не помнит этого человека. Впрочем, неважно. Пришла пора познакомиться с ним поближе.

- Добрый день, гражданин Дюпен, - вежливо начал Кутон. - Присаживайтесь, пожалуйста. Я вызвал вас, чтобы поговорить о вашей деятельности в Генеральном откупе.

- Да, - Дюпен торопливо присел, озираясь вокруг. Все-таки было страшновато. - Я действительно состоял служащим в генеральном откупе. Был простым чиновником...

- Я знаю. И то, в чем заключалась ваша работа, тоже знаю, - спокойно прервал его Кутон. - В своей речи вы высказывались о деятельности некоторых особенно усердных откупщиков. Мне бы хотелось узнать, в чем заключается ваш интерес в этом деле.

- Мой интерес? - Дюпен искренне удивился. - Я просто хочу, чтобы была восстановлена справедливость.

- С вами несправедливо обошлись? - усмехнулся Кутон. Сидящий напротив гражданин ему не нравился. Он ерзал на стуле, нервничал и производил впечатление человека, который продаст родную мать ради личных мелких амбиций. Именно мелких - такие люди не мыслят глобально.

- Можно сказать и так, но к чему сейчас вспоминать старые обиды? - Дюпен едва подавил нервный смех. К чему же ведет Кутон? К чему эти вопросы, пока что не проясняющие главного: зачем его вызвали?

- Меня заинтересовала ваша речь от .. - Кутон сверился с блокнотом, - от 23 мая этого года. Вы говорили об откупщиках, но вас слушали невнимательно. В своей речи вы не назвали ни одного имени, однако, я сделал вывод, что вам известны факты злоупотреблений служебным положением некоторых членов Генерального откупа. Сейчас вы имеете возможность пояснить мне, что хотели тогда сказать.

- Ни для кого не секрет, что у откупщиков свыше 130 миллионов награбленных денег, - осторожно ответил Дюпен. - А по некоторым оценкам сумма достигает и трехсот миллионов.

- Перестаньте юлить, гражданин Дюпен, - слегка нахмурился Кутон. Он ничего не мог поделать с подступающим раздражением. - Я задал вам вопрос, требующий конкретного ответа. Если вы не поняли, я повторю его. Мне нужны имена откупщиков, о нелицеприятной деятельности которых вы намекали в Конвенте. Имена и доказательства.

Дюпен без труда перечислил имена откупщиков, не забыв упомянуть имена Лавуазье и его тестя в первую очередь. - А что касается доказательств... Это ведь легко, гражданин Кутон, - ладони почему-то вспотели, он нервно потер их. - Откуп умышленно запаздывал со взносами в казну, пользуясь отсрочкой в контракте для махинаций с деньгами... Это легко доказать, если действовать осторожно. И проценты, которые они получали... Десять и шесть процентов, тогда как контракт предписывает только четыре... Все это можно доказать.

- И как же вы собираетесь это доказывать? - заинтересовался Кутон.

- Проценты, получаемые откупщиками, на самом деле это десять - с миллиона и шесть - с остального взноса легко перепутать с другой суммой. Простое невнимание, ведь речь идет о миллионах ливров! А что касается задержки взносов... Вот, пожалуйста, - Дюпен вытащил из кармана несколько квитанций и старательно разгладил их. - Такие квитанции откупщики получали от правительства в конце каждого срока в знак того, что они уплатили сборы. Но квитанция выдавалась только после проверки счетов откупа, на деле - через несколько месяцев после действительного взноса и квитанция отмечалась днем выдачи... Вы понимаете, о чем я?

- Так-таккк... - задумчиво протянул Кутон. - Действительно любопытно. Мне бы хотелось, чтобы вы изложили свои мысли в письменном виде. Подробно. И приложили свои доказательства. У вас ведь есть что-то еще, не так ли?

- Еще много говорили о подделке табака, - подумав, сказал Дюпен. - Откуп пользовался монополией выделки и продажи табака... Говорили, что табак, приготовленный откупом вреден...

- Чем? - коротко спросил Кутон.

- Хотя бы тем, что подмочен, - поднял брови Дюпен. - Разве этого не достаточно?
- Кто из вышеперечисленных граждан занимался "табачным вопросом"? - заинтересовался Кутон.

- Польз, Лавуазье... - Дюпен назвал еще несколько фамилий. - Все они одна шайка вымогателей и лихоимцев. Облегчают успех врагам Франции...

- Пожалуйста, эти фамилии выделите особым цветом, - сказал Кутон и взглянул на часы. - Благодарю вас за беседу, гражданин Дюпен. Вы свободны. Прошу вас, не затягивайте с исполнением моей просьбы. Бумаги с вашим подробным взглядом на деятельность Генерального откупа должны быть у меня... послезавтра. Да, пусть будет послезавтра. Кстати... Вы готовы подтвердить ваши слова под присягой на суде?

- Да, да, конечно! Разумеется, я готов! - по старой привычке он едва не откланялся, но вовремя вспомнил, где находится. - Я могу идти? Бумаги будут у вас послезавтра. Даже завтра, если вам будет угодно. Доброго дня, гражданин Кутон. - Пятясь, он скрылся за дверью, едва не налетев на депутата, в котором узнал Робеспьера.

***

- Добрый день, Максимильян, садись, - обрадовался Кутон. И кивнул вслед Дюпена. - Весьма интересные вещи рассказал мне только что этот гражданин. - Кутон быстро пересказал содержание разговора.

- У этого гражданина весьма странная манера выходить, - Робеспьер задумчиво посмотрел на дверь. - Кто он такой? Что-то не могу его вспомнить. -- Может быть, вопрос и бессмысленный, но сейчас ему нужно время, чтобы подумать. Лучше сосредоточится на том, насколько реальную опасность представляет этот человек и данная информация. В том, что тщательная проверка обнаружит фальсификацию сомневаться не приходилось. Другой вопрос, будет ли она.

- Как и я говорил, пока я просто собираю информацию, - продолжал отчитываться Кутон. - Всему свое время. Чем лучше мы подготовимся, тем больше шансов отспорить как можно больше.

- Ты уверен, что речь идет о том, чтобы отспорить? - Робеспьер внимательно посмотрел на Кутона поверх очков.

- Отспорить имущество и казнить граждан, недобросовестно выполнявших свои обязанности, - закивал Кутон.

Робеспьер промолчал, только налил себе воды из стеклянного графина. Ну почему все так плохо? И почему именно сейчас, когда Сен-Жюст в отъезде? Похоже, сейчас самое время сказать Лавуазье, чтобы убирался из Парижа как можно дальше. И как можно быстрее. Однако пауза затягивалась.

- И сколько времени займет эта подготовка?

- Послезавтра этот гражданин принесет мне бумаги, которые позволят составить грамотный и аргументированный доклад. Думаю, в начале недели я смогу зачитать его. Если ты не против.

- Слишком рано, - быстро сказал Робеспьер.

- Да? Хорошо. Но в любом случае, я подготовлю доклад. Там видно будет, да? - вежливо поинтересовался Кутон, в душе так и не понимая, почему Робеспьер так уверенно затягивает процесс против откупщиков.

- Да, там видно будет, - рассеянно проговорил Робеспьер. - Но вы намерены предъявить обвинение всем или же это касается отдельных лиц?

- Меня интересуют самые основные откупщики, - увлеченно заговорил Кутон. - Вот, посмотри, я записал несколько фамилий. В частности, Антуан Лавуазье, хорошо тебе уже знакомый по делу об убийстве Ламбера. Странно для ученого - не находишь? - так часто мелькать в делах, не связанных с наукой.

- Жорж, оставь в покое Лавуазье! - не выдержал Робеспьер. Он чувствовал, что его бросило в жар и даже не замечал, как судорожно вцепился в подлокотники до боли в пальцах. - Пусть исчезнет, сбежит, делает, что хочет, но не... - Он запнулся, поймав себя на том, что сказал слишком много. Да и не планировал этого делать вообще, если бы стремительно развивающиеся события не вынудили к опрометчивому поступку.

На лице Кутона не дрогнул ни один мускул. Он спокойно взглянул на Робеспьера.

- Хорошо, Максимильян. Как скажешь.

- И найди способ укоротить язык тому гражданину, - уже спокойнее прибавил Робеспьер. - Иначе это сделаю я, но укорочу его на целую голову.

- Бумаги будут лежать в моем столе. - кивнул Кутон. - КТо знает, вдруг они еще понадобятся. И этот человек, образно выражаясь, пока полежит в столе. А дальше посмотрим. Мне пора в Комитет.

- Надеюсь, что этот разговор останется здесь, в стенах этого кабинета, - тихо, но отчетливо произнес Робеспьер. - И надеюсь, что ты не подведешь меня, Жорж.

Кутон бросил на Робеспьера преданный взгляд и покатил свое кресло к двери.

[Etelle]

11 июля 1793 года. Вечер.
Париж.
Сантьяго, Бьянка/Бьянка, Шарлотта Корде

«Он заснул», - лицо Симоны Эврар больше не выражало ненависти. Она смирилась. В конце концов, теперь ничего не имело значения. Они негласно договорились о том, что будут дежурить возле Марата по очереди. Время Бьянки наступало в 11 вечера. Сейчас часы показывали девять. Два часа для того, чтобы начать заканчивать свои дела в этом городе. А их осталось не так много. Довести до ума начатые совместно с Маратом статьи. Теперь можно не церемониться, и спокойно воплощать в жизнь те идеи, о которых они говорили. Она легко уловила в его мыслях тему, которую он хотел поднять после истории с Эбером. Что ж, «Друг народа» выйдет вовремя – она об этом позаботится.

Пальцы машинально нащупали серебряный кубик. Сантьяго. Да, вот еще одно начатое, но незаконченное дело. Найти донос и передать по назначению. Она уже выяснила, что донос хранился в архивах тайной жандармерии. В это время там еще много народу. Хватит ли у нее возможностей заставить горстку смертных забыть ее образ? Теперь и это не имеет значения. Забудут – хорошо. Вспомнят – выкрутится. Заметят, как она копается в бумагах? Перестреляет тех, кто будет находиться поодаль, а тем, кто приблизится – оторвет голову. Она сильная, и никого-никого не боится. Все равно начинать все с начала. И точно – не здесь.

Но все прошло безупречно. Даже не пришлось никого убивать – в тайной жандармерии обнаружилось всего двое служащих, которые, получив мысленный приказ, отправились пить кофе. Пальцы летали по страничкам. Каждая страничка архива – чья-то жизнь. Вот оно. Донос на подозрительного иностранца Сантьяго Люциани. Бьянка выхватила листок и спрятала его. Половина десятого. Если все сложится удачно, она успеет найти Сантьяго. Да и вряд ли это будет так трудно – скорее всего, он в каком-нибудь игорном заведении. Время заработать себе на ужин.

***

Сантьяго обнаружился в небольшой таверне. Выглядел он просветленным и задумчивым. Бьянка присела за столик и молча протянула листок с доносом.
- Скоро я уеду. Это мой подарок.

Сантьяго сидел в таверне, тоскуя по острову Ситэ и размышляя на приглянувшуюся днем тему "Почему не выбрать было галеры?". Почему-то этот вопрос казался ему смешным и одновременно глубоким.
Судьба замолкла.
Как только он прибыл в Париж, он понял, что она проснулась.
Сейчас она заснула снова.
Элени отступила и самое время было успеть спрыгнуть с этой телеги.
Но нет.
Лучше отжить все то. что осталось. Потому что она проснется.
Совсем скоро.

Когда через плечо ему протянули листок бумаги, Сантьяго подумал, что зря сетовал на недостаток переписки. Впрочем...
- Спасибо, Клери, -он развернул донос и удивленно поднял брови, - Интересны документ. В отеле на острове Ситэ, где я жил, не было ни одной женщины. Тем более матерей, бабок или теток. Не тот квартал... Он усмехнулся и махнул Клери рукой, отметив ее встревоженность. - Садись. Ну что - моя очередь спрашивать что с тобой стряслось, игрок, и предлагать тебе вариант, вместо которых ты придумаешь свой?

- В судьбе каждого из нас наступает момент, когда она делает извилистый поворот. Сегодня ты здесь, завтра - в другом месте. - Бьянка смотрела на входящих людей безо всякого интереса. - Моя игра, кажется, подходит к концу. Я обещала тебе помочь, в случае, если с тобой произойдет несчастье и ты потеряешь личную свободу. Я напишу тебе, когда устроюсь, Сантьяго. Ты без труда найдешь меня, и я сделаю с тобой то, что обещала. Если потребуется.

- Подожди, - Сантьяго весь вечер был непривычно для самого себя серьезен, - Слушай, я ни черта не понимаю и понимать не хочу в душевных метаниях – даже собственных. Была бы ты смертной – предложил бы тебе выпить. А так… Смотри, - он раскрыл карты веером, - вот тебе карт. И нет разницы в том кому раздают – игроку или обычному человеку. Разница в том что у игрока в рукаве лежит еще одна карта. Пусть одна – но просто чтобы продолжалась игра.

- А что я должна сделать? - Бьянка с трудом оторвала взгляд от двери в таверну.

Сантьяго передернул плечами. Утешать и говорить нужнее слова он категорически не умел, с другой стороны от мысли, что они видятся в последний раз – быть может - ему становилось не по себе. Как назло на языке вертелся дурацкий вопрос, который он всем задавал весь вечер.

- А ты была в Африке? Не знаю я, что ты должна сделать. Я вообще слабо дружу с чувством долга. Но тут как с Черным континентом – всегда на самом дне души у нас есть то. чего действительно хочется. Знаешь – как карта в рукаве. Ты можешь никогда не достать ее – но она дает тебе силы продолжать игру. У тебя есть ведь такая карта? Или, - прибавил он, -доставая даму червей из кармана и прибавляя к лежавшей же на столе такой же, - Я в тебе здорово ошибся.

- Есть. И ты только что достал ее, игрок, - Бьянка улыбнулась. - Я никогда не была в Африке, хотя, признаюсь, мне бы хотелось блеснуть и рассказать тебе о ней. Но не могу. У меня весьма бедная история, как ни удивительно это звучит. Всего несколько стран. Но, уверена, я еще наверстаю упущенное. А ты? Твоя судьба тебя больше не трогает?

- Любовь моя с первого взгляда, - усмехнулся Сантьяго лукаво, - Мы сегодня говорим о тебе. Моя судьба спит и однажды проснется. Поэтому в виде огромного исключения я могу уделить внимание делам окружающих. Ты только что сказала важную фразу – ты сейчас можешь кусать губы от отчаяния – но ты ведь знаешь, что впереди – века. Игра продолжится. Кстати, прости за любопытство, так кто – твоя личная карта в рукаве? – Он поднял веер со стола, - Ну же, тяни!
Бьянка закрыла глаза, сосредоточившись на картах. Вытащила одну из них и сжала между ладонями. Затем открыла и слабо улыбнулась, радуясь удачно получившемуся фокусу. - Дама бубен. Моя карта в рукаве - это я сама, Сантьяго

- Сжульничала, - рассмеялся Сантьяго, - Так и знал. Детский фокус, если честно – слабовато – блеснул глазами он, - Поэтому я припрятал одну в рукав. Кстати, не знаю какую. Ну что – осмелишься взглянуть? Не волнуйся, себя не предлагаю. Я все-таки – игральная кость, - Он выложил перед ней на стол еще одну карту.

- Моя сильная сторона - не карты, а кости, - слегка нахмурилась Бьянка и рассмеялась, чтобы прогнать подстуающие слезы. - Осмелюсь, но из твоих рук. Скажи, что там за карта. Может быть, и у меня есть судьба. о которой я не подозреваю?

- Валет пик, друг мой. Делай что хочешь с ним – у меня их пять, - Сантьяго опалил угол карты о свечу и протянул Бьянке, - Слушай, я тут уже сказал Элени Дюваль, но кажется она не восприняла всерьез – ты как будешь в Африке – поймай за меня крокодила. И еще совет – он снова сделал незаметный жест, - Не прячь в рукаве лишь одну запасную карту. Ну что – эту тоже для тебя перевернуть или уже сама? Где ваша храбрость. Сеньора, - по-итальянски спросил он.

Бьянка перевернула карту. - Бубновый король. - И меланхолично подставила ее под огонек пламени, в последний момент отдернув руку. - Это - пройденный этап. Твоя колода меня обманывает.

- Моя колода не обманывает, - ну-ка отдай, - Сантьяго выхватил нее карту, - Смотри – ты две схватила, - хитро улыбнулся он, Бубновый король – слабая карта… четыре очка… слабо… риск перебора…, - Вот тебе, милая сеньора в пару к валету пик… Дама треф. Три очка. Валет лучше – два очка почти никогда не лишние… А теперь – будь любезна объясни что это значит, вот!

- Ты о даме треф? - переспросила Бьянка. - Не знаю. Но, наверное, скоро узнаю, раз твоя колода не обманывает.

- А про валета, - быстро спросил Сантьяго

- Я не знаю, - честно ответила Бьянка. - Тот, кто мне нужен, не имеет никакого отношения к этой карте. Он, кто угодно, только.. не валет.

- Снова жульничаешь, - заметил Сантьяго, - главное что ты сама все поняла. Не хитри сама с собой. Таков мой совет… Слушай… Клери, - он задумался… а…. если бы я был картой в твоей колоде… что бы ты выбрала?

- Свою судьбу, - улыбнулась Бьянка. - Но такой карты в колоде нет. Это ты от нее бегаешь. А я - в вечной погоне за ней. Но мы почему-то редко пересекаемся. А если и пересекаемся, то ненадолго. Мне так кажется.

- Спасибо, - Он поднялся, - Моя судьба вчера от меня сбежала. Теперь я сам начну гнаться за ней. ну что – мне пора в мою старую квартиру на острове Ситэ. Мне ее сильно не хватало, как и хранящихся там векселей. Клери. Я хочу тебя еще увидеть. Если нет – правда, поймай за меня крокодила однажды. И вспомни тогда, разрывая его пасть, что ты однажды обвинила меня, что я бегал от судьбы.

- Постой. - Бьянка подняла на него удивленный взгляд. - Ты не так понял меня, Сантьяго. Я не обвиняла тебя в попытке убежать от судьбы. Просто свою судьбу ты не любишь, но ждешь. Мне так кажется. А я свою люблю. Но ждать мне нечего. В этом разница.

- Вот что. Бери всю колоду. Потом посмотришь сколько в ней карт и как они помечены. Положи во внутренний карман. И когда будет плохо – достань. Моя колода не врет. Что касается твой судьбы… люби ее. Попробуй запомнить каждый миг страдания – потому что именно тогда интереснее всего продолжить игру. Незабываемо. Прости если не растрогался и не стал утешать.

- Разве я просила утешения? Мне не хотелось говорить о том, что меня волнует, и ты прекрасно меня понял. Я люблю таких людей. - Бьянка тоже поднялась. - Думаешь, мы еще встретимся?

- А ты? - улыбнулся Сантьяго, - Милый друг, во встрече с тобой я уверен. Как бы ты ни хотела сбежать от нас. Я никогда не называл так никого. если бы я был способен влюбиться - влюбился бы в тебя. Но не способен. А твой валет будет тебя любить. Не забудь забрать колоду.

***

Размышляя о судьбе этого удивительного легкого человека, который скрасил ей часы ожидания, Бьянка медленно двинулась в сторону улицы Кордельеров. Сегодня тут было многолюдно – видимо, вчерашнее выступление Марата сделало свое дело. Люди снова потянулись к дому Друга народа. У Бьянки сжалось сердце. Они ничего не знают… Одна девушка привлекла ее внимание. Хорошенькая блондинка с роскошными волнистыми волосами, выбивавшимися из-под шляпки. Чем-то похожая на саму Бьянку, но лишенная ее изящества. «Я как всегда самокритична», - Бьянка поиздевалась над своим самолюбованием. Девушка ее заинтересовала. Что-то выдавало в ней провинциалку.

…- Простите, вы не подскажете мне, где живет Друг народа?

…-Гражданка, ну и вопросы вы задаете….

…- О простите, я впервые в Париже. Но мне очень нужно его найти…

Бьянка остановилась. Девушка искала Марата. Смутное воспоминание.

«Ее зовут Шарлотта. Она будет искать тебя»

Образ. Светловолосая Шарлотта, агент Ордена, к которому принадлежал Сантьяго. Глаза Бьянки сузились, сверкнув недобрым огнем. Дама треф. Или бубен.
Неважно.
Это судьба.

[Eleni]

12 июля 1793 года

Париж

Сен-Жюст, Робеспьер // Сен-Жюст, Лавуазье

Часы показывали шесть. Два с половиной дня сумасшедшей скачки с тремя двухчасовыми перерывами на сон. Сен-Жюст своими глазами видел, как граф Сен-Жермен сел на корабль. Теперь пора возвращаться к реальности.
Те же города, только в обратном порядке. По дороге Сен-Жюст, как и обещал, заглянул к Дюфрену, председателю Коммуны небольшого городка, в котором они останавливались с графом. Комиссар Конвента обладал безграничными полномочиями, поэтому трое граждан, не пожелавших подчиниться его распоряжениям, немедленно отправились на гильотину, установленную в Амьене. Больше не будет никаких поблажек и никаких сделок с принципами. Полное подчинение законам, или смерть. Третьего не дано.

Входя в кабинет Робеспьера, Сен-Жюст не чувствовал ни усталости, ни сожалений.

- Максимильян, я вернулся.
*Вот и все*

- Антуан! Как я рад тебя видеть!  - Робеспьер сдвинул в сторону бумаги, освобождая место для кофейника. - Я действительно очень рад, что ты вернулся! У нас ничего серьезного не происходит пока что, но все же мне, возможно, понадобится твоя помощь. Как твоя поездка? Успешно?

- Вполне. Сегодня вечером высплюсь и завтра буду в норме. Я очень спешил. - Сен-Жюст налил себе кофе. - Спешил, чтобы сообщить тебе новости. Но об этом - после. Пока просто расскажи, что тут происходило. Мне нужно отдышаться. Я ещ ене был дома.

- Готовлю очередную речь по поводу полномочий Комитета общественного спасения, ты знаешь об этих дебатах и они все еще тянутся. Дальше... Кажется, у тебя был готов доклад о жирондистах? По-моему, самое время зачитать его, так как некоторые все еще шумят о том, почему те шестьдесят три депутата все еще в тюрьме, а не на эшафоте. Не стану же я всем объяснять почему я делаю то, что делаю. - Робеспьер немног помолчал, но потом собрался с силами и продолжил: - Снова начались выступления против откупщиков. Я сумел сдержать Кутона, но этого мало, Лавуазье нужно убрать из города как можно скорее, иначе... Завтра или послезавтра начнутся аресты. Из основных дел это все. Из проишествий - Марат подрался с Эбером, говорят, что наш прокурор науськивает толпу на депутатов Конвента, но доказательств, разумеется, ни у кого нет.

Сен-Жюст медленно допил кофе. - О Страффорде ты можешь больше не волноваться, Максимильян. Он умер.

- Как... умер? Когда это случилось? Ты... убил его?

- Нет. Хотя в свое время я мечтал об этом. - Сен-Жюст подошел к окну и стал смотреть на улицу - излюбленный жест, помогающий не видеть глаз собеседника.
- Это был...несчастный случай. Один шанс из ста, что он остался жив. Он больше ... нам.. не помешает.

- Несчастный случай... - медленно повторил Робеспьер. - И что теперь делать? Я только вчера сказал Кутону оставить в покое Лавуазье. Если я сейчас все переиграю, то как буду выглядеть? С лругой стороны мы действительно не можем арестовать всех откупщиков, а Лавуазье оставить на свободе. Тем более, что Давид уже в который раз заговаривает об Академии, видно, тот самый доклад в Конвент об образовании не дает ему покоя... Слишком заметен этот откупщик...

- Пусть все идет, как идет, - Максимильян. - глухо сказал Сен-Жюст. - Лавуазье предупрежден. Либо он скроется в ближайшие дни, либо нет. Третьего не дано. А для нас это уже не принипиально.

- Да, для нас это уже не принципиально, - согласился Робеспьер. - Хорошо, тогда вернемся к другим вопросам. Сейчас я хочу, чтобы ты отправился домой отдыхать, а завтра принеси мне, пожалуйста, черновик твоего доклада, тогда я буду знать, как мне редактировать мою речь. Не хочу, чтобы у всех сложилось мнение, что мы говорим одно и то же.

- Да, Максимильян. - Сен-Жюст повернулся. - Я хочу поднять еще один вопрос. ВО время своего путешествия я стал свидетелем злоупотреблений, которые творятся в небольших городах. Эти города бесконтрольны. И распоряжения Конвента выполняются там по принципу личных симпатий и антипатий местных властей. Я бы хотел лично заняться этим делом. Выехать с проверкой выполнения распоряжений Конвента и перетрясти всю документацию. А потом сверить увиденные цифры и реальные факты. Люди распустились. творят произвол. С этим надо покончить, иначе мы никогда не наберем средств для армии. Я хочу сделать доклад об этом и внести предложение о смертной казни для тех, кто уклоняет свои доходы от комиссаров. А также для тех, кто им потворствует.

- Это значит, что мне опять придется обходиться без тебя, - Робеспьер принялся протирать очки. - Но ты говоришь важные вещи, поэтому не стану противиться твоему решению. Поступай так, как считаешь нужным. Только не забывай, что твое присутствие нужно и в Комитете тоже.

- Думаю, я смогу это совместить. Я не собираюсь пока обзаводиться семьей, и способен обходиться несколькими часами сна. Ты был прав - в последнее время я уделял слишком много времени развлечениям. Этого больше не будет. Я начну с близлежащих городов и буду продвигаться на Север. А теперь, если ты не возражаешь, я и правда пойду. Хочу поработать над этим докладом.

- Ты до сих пор вспоминаешь мне тот случай, - покачал головой Робеспьер. - Я вовсе не намеревался лишать тебя свойственных молодости развлечений. Но, поступай, как знаешь. Теперь отправляйся отдыхать, доклад немного поджождет, просто принеси мне завтра утром черновик.

Сен-Жюст кивнул и быстро вышел из кабинета.

***

Покинув Робеспьера, Сен-Жюст подумал, что у него осталось еще одно незаконченное дело. В память о Страффорде. Тогда круг замкнется. Так будет правильно. В конюшне, куда он направился, чтобы взять отдохнувшую лошадь, Сен-Жюст отметил, как при его появлении все разговоры стихли. Но не придал этому значения. Его путь лежал к дому Лавуазье.

Ученого он застал за книгой и сигарой. К делу. Без лишних слов. - Я пришел сказать вам, что если вы не покинете Париж сегодня же ночью, вас арестуют.

- Так... скоро? - вопрос вырвался сам собой, помимо воли. Не могло быть никаких "но я должен..." Все просто, ясно, лаконично. Известие не было неожиданным, но все же. - Благодарю вас за предупреждение, гражданин Сен-Жюст. - Больше сказать было нечего.

- Вы.. сделаете это? - уточнил Сен-Жюст.

- У меня нет выбора, - ответил Лавуазье. - Но скажите... - он помедлил, прежде чем задать вопрос.  - Страффорд задерживается?

Сен-Жюст опустил глаза. Он вдруг понял, что не знает, как сообщить этому человеку о том, что произошло.

Почему именно сейчас плохое предчувствие стало как никогда сильным? Все эти дни он не находил себе места, а теперь это зловещее молчание просто убивало. - Не молчите, прошу вас.

- Страффорд погиб. Несчастный случай. Он был в заброшенном доме, когда в стоящее рядом дерево ударила молния. Пожар уничтожил его укрытие до основания. Страффорд не выбрался. Все это произошло днем, и нас с графом не было поблизости. - Сен-Жюст взглянул в глаза ученого с нескрывамым сочувствием. - Мне очень жаль, месье.

- Но он не может... - Лавуазье осекся, успев подумать о том, что сейчас скажет абсолютно фантастическую вещь, но как-то прочно въелись в сознание слова: "это произошло днем". Значит, Сен-Жюст знает. Он перевел дыхание и закончил фразу: -...умереть.

- Огонь - это единственное, что может их уничтожить. А что не сделал огонь, довершил дневной свет. - Сен-Жюст не заметил, как повторил фразу Сен-Жермена. - Мы все проверили. Ошибки быть не может.

- Я... оставлю Париж сегодня же, гражданин Сен-Жюст, - руки тряслись так, что он никак не мог справиться с погасшей сигарой и в конце концов оставил безуспешные попытки. - Еще раз благодарю вас за предупреждение. Сомневаюсь, что есть что-то, что я могу сделать для вас, но все же задам этот вопрос. - Никогда не думал, что когда-либо произнесет эти слова. Вот как все страшно сложилось.

- Спрашивайте. - Сен-Жюст чиркнул спичкой и поднес ее к погасшей сигаре ученого. Затем машинально взял у него со стола вторую и закрил сам.

- Почему вы пришли предупредить меня? Зачем рискуете головой? Ведь если об этом узнают... Вы же пришли сюда среди бела дня, не скрываясь...

- Потому что я уверен, что мое время умереть еще не пришло. Я считал, что это произойдет из-за графа. Но я вышел из этой истории без единой царапины, а вместо меня умер Страффорд. - Сен-Жюст одел шляпу, которую зачем то снял, войдя в дом. - Я пришел предупредить вас в память о вашем друге. Он был благородным человеком. А я узнал его слишком поздно.

- Прощайте, гражданин Сен-Жюст. - Лавуазье поднялся, пытаясь справиться с накатившей вдруг слабостью.

- Удачи вам. - Сен-Жюст в последний раз окинул эту комнату взглядом и покинул дом, чтобы никогда сюда не возвращаться.

[Odin]

12 июля, 1793

Париж, дом Марата.

Бьянка, Марат.

Здание Конвента. С момента, когда Бьянка увидела его в первый раз, тут многое изменилось. Нет больше жирондистов, и нет сомневающихся. Только якобинцы. Казалось, что они поглотили весь Париж, а те, кто с ними не согласен, расползлись по углам. Долго ли продлится их власть? Когда-нибудь она узнает это из летописей очевидцев. Потому что вряд ли она сможет наблюдать окончание этой истории. Ее история подойдет концу через несколько дней.

А вот и Сен-Жюст. Он появился внезапно. Бьянка поразилась произошедшей в нем перемене. Таким она его видела в тот день, когда он стал членом Комитета общественного спасения. Высоко поднятая голова и глаза мертвеца. Что-то случилось, всего несколько дней назад она искренне радовалась, наблюдая за его счастьем. Этот человек тоже останется в прошлом. Жаль. Он был лучшим из них. Бьянка попыталась проникнуть в его мысли и натолкнулась на неожиданную преграду. Черные, дымящиеся останки заброшенного дома, лес и темнота. Он думает об этом или научился закрывать мысли? Сен-Жюст резко обернулся. Что-то почувствовал. Бьянка отошла за угол дома. Пусть остается наедине со своими мыслями. В прошлом. Как и все, кто знал Клери и Марата. Но что это? Мысли людей ворвались сплошным потоком. Они думали об Архангеле смерти и о том, что этот человек, возможно, продал душу Дьяволу. Вот это Сен-Жюст, как он, должно быть, будет счастлив, когда узнает. О чем шепчется простой народ! Бьянка взглянула на часы. До одиннадцати оставалась четверть часа. Пора. Она быстро зашагала в сторону улицы Кордельеров. Дверь открыла Симона. Под ее глазами залегли синие тени – она страшно переживала.

«Он проснулся и ждет вас». Полная покорность. Бьянка кивнула Симоне и вошла в комнату Марата.

- Как ты? – с порога спросила она и пожалела, что задала этот вопрос. – Весь Париж говорит о Сен-Жюсте, - выпалила она. – Ты веришь в мистику?

- В мистику? - переспросил Марат. Думалось плохо. Наверное, всему виной жар. - Нет, не сказал бы. А что Сен-Жюст? Ходили слухи, что он интересуется этой самой мистикой, но нам какое до этого дело?

- Просто рассказываю тебе последние новости, - улыбнулась Бьянка. - Удивительно, но члены Конвента шепчутся о том, что он продал душу дьяволу. А несколько человек сплетничают о том, что он умеет читать чужие мысли. Ты в это веришь?

- Нет, - рассмеялся Марат. - Интересно, почему вдруг пошли такие слухи, но в продажу души и почую ерунду я не верю. Только всякие шарлатаны пудрят людям мозги подобными вещами, а дураки и верят.

- А я когда-то увлекалась подобными историями, - осторожно начала Бьянка. - В детстве. Бабушка рассказывала мне о бессмертных людях, которые путешествуют в вечности, читают мысли и пьют кровь, чтобы у них все это получалось. Я представляла себе их - красивых и вечных, и играла в эти красивые сказки.

- В детстве я тоже верил в сказки, - зевнул Марат. - Пьют кровь... брр... Мне рассказывали о привидениях, тоже не лучше.

Бьянка отругала себя за то, что подняла эту тему. Как можно было думать, что этот человек... Глупость... Он никогда не поймет, никогда.

- А еще со дня на день начнутся гонения на откупщиков. Знаешь гражданина Бурдона? Он поднял эту тему. Говорят, что завтра прокатится волна арестов. Лавуазье - в списке.

- Вот это действительно хорошая новость, - Марат попытался сесть, но снова откинулся на подушки, кружилась голова. - Это действительно кровопийца, самый настоящий. Я очень надеюсь, что он закончит на эшафоте.

Бьянка обрадовалась, и начала пересказывать все, что выхватила в мыслях якобинцев о сегодняшнем выступлении Бурдона.

- Так их всех арестуют, - сказал Марат, выслушав рассказ Клери. - Давно пора. Может быть, попробуем поработать немного? - Он взял с табурета несколько листов, но не смог прочитать ни строчки, перед глазами все плыло. Когда, наконец, удалось сфокусировать зрение, Жан Поль обнаружил, что все равно не может прочесть ни строчки - листы были исчерканы и перепачканы чернилами. Да, кажется, он опрокинул на них чернильницу, а потом пришла Симона... или Альбертина? Мысли окончательно спутались. - Нет... я себя... неважно чувствовал. Не успел ничего... День длинный, а так мало времени... у меня. Наверное.

Бьянка села на пол у его постели и осторожно забрала листки.

- Я написала это. За тебя. Сегодня на улице, у Конвента. Мы столько говорили об откупщиках, что мне показалось, тебе захочется, чтобы наша газета отреагировала первой. Хочешь, я прочту тебе то, что у меня придумалось?

- Нет, - сверкнул глазами Марат. - Лавуазье - откупщик. Я не буду о нем ничего писать. Много чести. Не буду и все.

- Там нет ни слова о Лавуазье, - мягко сказала Бьянка.

- Все равно. Мало ли кто читает мою газету...

- Чего ты боишься, Марат? - прямо спросила Бьянка.

- Ничего я не боюсь. Я... спать хочу.

- Спи. - Бьянка задернула шторы и устроилась у свечи, открыв первую попавшуюся книгу.

- Ну и боюсь... - проворчал Марат, устраиваясь удобнее. - За несколько минут я пережил ужасную казнь, вот тебе и мистика, если хочешь знать. Не нужно печатать об откупщиках, я сам прослежу... завтра.

- Расскажи? - тихо попросила Бьянка.

- Нечего рассказывать... Он сказал, что со мной сделает, если я буду поливать грязью Лавуазье. Его не заботило, что все, что мы написали про этого.... шарлатана - правда, - Марат помолчал, пытаясь прояснить мысли. - А потом... я увидел его угрозу.... как во сне... здесь... - Он коснулся рукой лба. - И понял, что он выполнить обещание... Я больше не писал об откупщике... а он, кажется, сказал Лавуазье, что я не крал те бумаги.

- Ты же не веришь в мистику, - пробормотала Бьянка. - Что, по-твоему, это было? У тебя есть научное объяснение?

- Не знаю. Говорят, что Месмер творил что-то подобное, хотя Месмеру до него как до неба... Я не пытаюсь это объяснить, это просто со мной произошло и все.

Месмер... Бьянка слышала об этом человеке. Вот уж кто был воистину шарлатаном. Хотя что-то здравое в его рассуждениях все-таки было.

- Я хочу спросить тебя... Как ты думаешь, сколько тебе осталось? - Вопрос вырвался сам собой. Зря. Но уже ничего не изменишь.

- Что??? - Марат приподнялся на локте, глядя на Клери безумным взглядом. - Как ты смеешь, Клери, меня хоронить, когда я еще жив???!

- Я никогда тебя не похороню, в этом можешь быть уверен. - Бьянка взглянула ему в глаза, обрадовавшись такой реакции. Он победил свою болезнь тогда, победит и сейчас.

- Вот и хорошо, - Марат снова лег, этот выкрик отнял у него слишком много сил.

Бьянка приняла решение. Слишком долго она тянула с этим, заигравшись в смертную жизнь. Она, не раздумывая, спасла Сен-Жюста, неужели она не может сделать то же самое для Марата? Пусть он никогда не примет мысли об ее истинной сущности. Но она сможет выиграть время. Бьянка откупорила бутылку вина. - *Откупщиков казнят. Это стоит отметить* - Мысленное внушение. Она слишком долго с этим тянула. Бессовестное попустительство. Она чуть не позволила ему умереть. *Закрой глаза и не смотри на меня* - Еще одно внушение. Марат отвернулся, послушный ее мысленному приказу. Игра в смертную спутницу не удалась. По- честному не получится. Бьянка ударила кинжалом по запястью. Ее кровь, в которой есть доля Мариуса и Акаши. Этого должно хватить. Тонкая струйка брызнула в вино, и Бьянка протянула ему бокал. - Возвращайся, Марат, - прошептала она, глядя, как он выпивает напиток. *Спи*. Его лицо стало спокойным. Проклятая кровь делала свое дело. Пусть нечестно. Какая разница, если он будет жить. Это продлится столько, сколько понадобится. А потом она что-нибудь придумает.

[Eleni]

13 июля 1793 года

Париж. 10 часов утра. Улица Кордельеров.

Шарлотта Кордэ, Реджинальд Лайтнер

Шарлотта Кордэ уже час бродила возле дома Друга народа. А он популярен, этот Жан Поль Марат. Ей было искренне интересно взглянуть на человека, о котором она была так наслышана от Шарля Барбару. Реджинальд Лайтнер также много писал ей о Марате – в последнее время желание выйти через этого парижского публициста на таинственного Жана Клери, кажется, стало навязчивой идеей руководителя Ордена Таламаска. Что стало причиной такого интереса, Шарлотта не знала. Впрочем, это ее не касалось.

Их знакомство с Шарлем, одним из лидеров Жиронды переросло в бурный роман. Шарлотта по обыкновению играла роль неприступной аристократки, а Шарль с каждым днем все сильнее увязал в ее истории. Шарлотте легко удавалось читать в голове его мысли и совершать поступки, от которых он приходил в восторг. О своих успехах она регулярно писала Реджинальду Лайтнеру, отправляя письма на адрес одного из французских агентов из Марселя. Мистер Лайтнер, в свою очередь, держал ее в курсе дел Ордена и сообщал разрозненные факты о таинственном Клери. «Удивительный случай, - писал Лайтнер. – Этот бессмертный не проходит у нас ни по одному из досье и отличается феноменальной страстью к миру людей, опровергая все известные законы жизни вампиров. Он ходит на политические мероприятия, пишет статьи и общается с политиками на равных. При этом он никак не помогает своему смертному другу – как сообщают источники, состояние здоровья Жана Поля Марата ухудшается с каждым днем…»

План знакомства с Маратом Шарлотта разработала давно, и подробно обсудила с Лайтнером. Она должна была познакомиться с Маратом, представив ему списки заговорщиков – жирондистов. Потом – завоевать его доверие, как она сделала это с Барбару, и познакомиться с Клери. Шарлотта еще раз обошла дом и, наконец, решилась. Дверь открыла черноволосая женщина неприветливого вида.

- Мне необходимо поговорить с Другом Народа, - начала Шарлотта.

- Он болен и никого не принимает.

Шарлотта вторглась в ее мысли. Симона Эврар, супруга Марата. В ее мыслях царил полный беспорядок. Как это все сложно и нелепо – так зависеть от мужчины! Главное, что отметила Шарлотта – в мыслях Симоны был и Клери. Этот образ она выхватила моментально – миниатюрная фигурка, светлые волосы, торчащие во все стороны, серые любопытные глаза.

- Но у меня для него важная информация, - продолжила настаивать Шарлотта. – О заговоре. Он примет меня, если узнает, о чем я хочу поговорить. *Попасть к Марату любой ценой. Сейчас десять часов утра. К вечеру мне нужно завоевать его доверие, чтобы дождаться Клери, и посмотреть на него собственными глазами*

- Я же сказала вам, гражданка, он болен. Приходите через неделю. – Симона резко захлопнула дверь.

Подобной выходки Шарлотта не ожидала. В ее распоряжении было всего два дня, и терять время на разбирательства с этой женщиной… Что ж, она попробует завтра, и на этот раз сможет на нее воздействовать. Главное, подгадать время…

- Шарлотта! Какое счастье, что я нашел тебя!
От неожиданности она остановилась, как вкопанная. Перед ней стоял Лайтнер. Он слегка запыхался – видимо, бежал.

- Планы меняются, - заговорил Реджинальд. – У меня появились новые данные. Марат умирает. Возможно, ему осталось несколько часов. Нам надо действовать наверняка, потому что если он умрет, мы упустим Клери. Судя по собранным мною данным из других источников, Клери слепо предан этому человеку. Не удивлюсь, если он просто исчезнет, как только умрет его смертный друг.

- Что вы предлагаете? – спокойно спросила Шарлотта.

- Я пойду с вами. На всякий случай. В доме мало народу – только его жена и служанка. Я смогу войти под видом аптекаря, внушив им эту мысль, вы – сразу же после меня. Нет времени устраивать и развивать знакомство. Мы просто предложим ему сделку – вы сдаете ему своих друзей-жирондистов, он знакомит вас с Клери. Говорите, что хотите – к примеру, можете сказать, что мечтаете познакомиться с самым талантливым молодым автором Парижа. Думаю, вы найдете, что сказать.

- Хорошо, я так и сделаю, - кивнула Шарлотта. – А в чем будет заключаться ваша роль? Может быть, вам не стоит рисковать собой? Говорят, этот человек вспыльчив и опасен.

Лайтнер засмеялся и махнул рукой.

- Я искренне тронут вашей заботой, Шарлотта, но не думаю, что он может быть опасен. Он действительно при смерти. Я нашел врача, котоырй его лечил. Марат умирает от заражения крови. Он очень слаб и практически обездвижен. В городе об этом не знают – врача к нему приводил все тот же Клери, и они с Маратом решили держать все в секрете. Но факт остается фактом. Что касается причин моего визта к нему… Я просто хочу вас подстраховать. Не исключено, что понадобится мое мысленное вмешательство. Мы не можем рисковать ни одной минутой, до завтра он может не дожить.

- Я поняла. – Шарлотта взглянула на часы. – Во сколько я должна быть в доме Марата?

- Давайте договоримся на половину десятого вечера. Насколько мне известно, Клери появляется около десяти. Думаю, нам хватит получаса, чтобы достигнуть договоренностей с Маратом.

- Значит, половина десятого… Я поняла вас, мистер Лайтнер. До вечера. Я пойду – нас не должны видеть вместе.

- Стойте, Шарлотта! В Париже неспокойно. Я бы посоветовал вам купить себе оружие. Вы говорили, что неплохо владеете кинжалом. Здесь неподалеку я видел хорошую оружейную лавку. Приобретите кинжал – без оружия бродить по Парижу сейчас опасно.

- Я тронута вашей заботой, мистер Лайтнер. – улыбнулась Шарлотта. – И благодарю вас за совет. Я так и сделаю. До вечера.

[Etelle]

13 июля 1793 года.
Париж.

Театр вампиров.
Арман, Лоран, Селеста, Элени, Эжени и другие.

Сидя в любимом кресле, Арман с удовольствием наблюдал за своим Собранием. Сегодня в Театре был праздник. Во-первых, исполнялось пять лет с момента его основания. По этому поводу они устроили большую совместную охоту на окраине Парижа. Они снова были вместе. Его Собрание. Его верные вампиры. Только теперь их было больше. Арман с нежностью посмотрел на Франсуа, который с жаром обсуждал что-то с Феликсом. К Франсуа он питал особые чувства. Конечно, не всем это нравилось – Лоран, к примеру, страшно переживал появление юного либреттиста. Начнем с того, что именно Лорану пришлось стать его создателем. Арман не мог позволить себе поддаться искушению сделать это самостоятельно – ведь тогда он бы потерял возможность читать его мысли. А мысли Франсуа были прекрасны, образны и необычны. Также, как и его пьесы. Селеста и Элени кружились по театру, украшая его для импровизированного праздника. Через несколько минут начнется Бал. Они вспомнят самые лучшие номера своих постановок и будут играть друг для друга до рассвета. А вот и Эжени. Она принесла хорошую новость, которая стала достойным «во-вторых» в их празднике. Ее пьеса о Моцарте, написанная в соавторстве с Франсуа в рекордные сроки, была утверждена гражданином Давидом и даже получила одобрение у могущественного Робеспьера. Пьеса получилась красивой. Очень красивой. Правда, для того, чтобы воплотить все идеи авторов, им требовалась еще одна актриса. В пьесе было три женских роли. К Эжени Арман обращаться не стал – он видел, что она приняла решение никогда больше не играть на сцене. Но слава о том, что Театр набирает актеров, докатилась уже до самых отдаленных уголков Франции, так что Арман был уверен – очень скоро такая актриса найдется.

Эжени думала, стоит ли зайти в Театр, хотя и Арман и Элени однозначно подтвердили, что ее здесь снова ждут... Театр больше не был ее жизнью - но стоит ли сжигать мосты? Несколько напрягало предстоящее общение с Феликсом, который, впрочем, едва ли представлял теперь опасность для нее и ее смертного спутника... А еще... все стало слишком легко. Странная беспечальность последних дней поселила четкое ощущение тревоги за предстоящие. Что-то должно случиться, хотя бы потому что с любовью рука об руку ходит смерть. Так было написано в ее пьесе, которая уж точно будет поставлена. Давид пересказал, что даже Неподкупный выразил однозначное одобрение - хотя, конечно, больше не искал встречи с ней. Демулен же за прошедшие дни только что не выучил ее пьесу наизусть, постоянно цитируя особо удачные моменты и явно втайне радуясь, что она окончательно потеряла интерес к политике. Впрочем, сегодня - дела бессмертных. Эжени по привычке прошла в кабинет Армана через окно. Все в сборе.
- Здравствуйте, - скромно поздоровалась она, отмечая, насколько все-таки мир Театра отличается от мира революционного Парижа. Даже костюмы...

Селеста впрочем вырядилась в наряд явно заимствованный у мадемуазель Амели Кандей, известной парижской актрисы. Трехцветные розетки на туфлях, пышная юбка с трехветным же поясом... даже в обычной жизни она выглядела так, будто оставалась персонажем спектакля и просто репетировала роль. Интересно, что это будет сегодня?
В ответ на ее приветствие Селеста едва шевельнулась. Для нее существовал только Театр.
Селеста же не сводила глаз с Армана. Он сказал, что в новой постановке для нее отведут одну из трех женских ролей... может. удастся убедить его, что она может исполнять одновременно две? Она поприветствовала Элени почтительным кивком, размышляя параллельно как бы уговорить ее поддержать идею отдать две роли одной актрисе.

Украшение зала позабавило Селесту, хотя если честно подобные обязанности ее только тяготили. Это время можно было отдать разучивании новой роли, но - игра есть игра. От Армана слишком многое зависело в этом Театре. Впрочем, при первой же возможности она оставила Элени, ускользнув к Арману и делая вид, что она дождаться не может всех остальных.

- Ты уже придумала, что исполнишь для нас сегодня, Селеста? - обратился к ней Арман, поддерживая ее игру. - Нечто изысканное, я надеюсь? Сегодня - особенная ночь.

- Арман, - притворно застенчиво опустила глаза Селеста, - Ты преувеличиваешь мои скромные заслуги.. Вместе с тем у меня есть что Вам показать. О чем угодно. Предлагаю фанты. Каждый напишет на листке бумаги то. что хочет увидеть. а я изображу то, что выпадет. Ваша задача - угадать кто загадал.

- Подождите, - заметила Эжени, - Перед началом спектакля и бала я предлагаю... В общем, - она смутилась, - в мире смертных принято делать друг другу небольшие подарки по таким случаям. Я заказала Вам новый занавес, он по-моему только что прибыл. Эскиз рисовал Давид. Просто если кто-то задумал что-то еще... если нет - мне нравится предложение Селесты. Может, и Элени присоединится? Две актрисы для одной сцены интереснее, чем одна, - Эжени знала о намерении Селесты выхлопотать себе сразу две роли и решила при первой возможности высказать собственное мнение.

- Подарок? Это хорошая идея, - похвалил Эжени Арман. - Мне давно никто не делал подарков. Пусть скорее внесут занавес.

Лоран метнул быстрый взгляд на Эжени, но ничего не сказал.

- Я приготовила свой собственный номер, - задумчиво проговорила Элени. - Это мое посвящение... театру. Песня. Лоран будет аккомпанировать мне вот на этой скрипке.

Занавес был необычен. Вместо привычного черного на бледно-зеленом полотне разворачивалась огромная сцена. Фактически здесь был весь Париж - с востока на запад и с севера на юг. Кладбище Невинно Убиенных. Нотр-Дам. Бульвары. Площадь Согласия с миниатюрной гильотиной. Старый мост. Лувр. Пале-Рояль. Сен-Шапель. Комитет Общественного Спасения... И везде были люди, порой - узнаваемые. Тысячи судеб - над одним полотнищем трудились десять учеников, чтобы успеть в срок.
- Надеюсь, он пригодится, - заметила Эжени, искоса взглянув на Лорана, - ну так что? Эжени? Селеста? Кто первый?, - она взглянула на скрипку, думая, специально ли Элени так и не натянула новую струну взамен порванной. Интересно, что стало с тем, кто на ней играл последним?

*Это другая скрипка* Элени подмигнула Эжени, отправив ей эту мысль. - Селеста предложила игру. Ей и начинать.
Феликс демонстративно поцеловал руку Селесте. - Удачи, дорогая.

Ну хорошо, - Селеста равнодушно, как всегда вне сцены раздала по листу бумаги всем присутствующим, потом собрала обратно. Закрыв глаза вытащила листок из стопки...
- Итак...
Селеста преобразилась, подобравшись. Это был небольшой танец чуть изломанной марионетки. Кукла, у которой треснули руки и которая больше не может поднимать их так, как прежде. Куклу не понимает поему ее руки больше не гнутся и в итоге начинает ломать их, стараясь выгнуть в правильном направлении. Спустя несколько па кукла, пытаясь исправить свое несовершенство ломает еще и ногу и остается застывшей фигурой на дне старого у фокусника.
- Ну? кто мог такое загадать?, - улыбнулась она.

Эжени улыбнулась действиям Феликса. Бедный Феликс. Ревность - это не способ что-то вернуть. Всего лишь возможность причинить боль, которую оппонент заведомо не может почувствовать. *А почему снова порвана струна?*, - послала она мысль Элени

*Осваивала скрипку* - Элени развеселилась и отправила Эжени сценку своих упражнений с инструментом. - *Кстати, ты зря расспрашиваешь. Я больше не встречаюсь с этим человеком*


Затем Элени повернулась к Лорану. - Кажется, я знаю, кто автор идеи для танца.
Лоран потупился. - Могла бы и не говорить

*Ты зря увидела в ваших встречах что-то плохое. Я ведь знаю о ком ты. Он удивительный и абсолютно мне непонятен*, - Эжени подумала, что Элени сделала одну из немногих своих ошибок, попросту похитив у себя время для счастья. Со своим смертным спутником она научилась ценить время. Каждую секунду и миг.
Селеста кивнула.
- Ты угадала. А теперь... Она подняла руки к небу и опустила. Крылатый юноша, который хотел лететь на солнце, но был низвергнут с небес в подземный мир и сал королем подземного царства.
*Точно не Феликс*, - злорадно подумала Эжени.

- Вообще-то это могла быть ты, - сказала Селеста.

- Нет, это была не я, а видимо Франсуа. Я слишком давно видела солнце, чтобы писать о нем, - заметила Эжени, - Селеста, ты идеально справишься с ролью отрицательной герцогини, которая пытается заполучить Моцарта, - без перехода заявила она, - Но на роль спутниц последних дней его жизни нам нужен кто-то другой.

Мысли вслух Эжени прервал стук в дверь Театра. Феликс спустился и через секунду снова возник на пороге. Рядом с ним стояла миниатюрная бессмертная в черном, с лукавым взглядом и тонкими губами великолепного рисунка.
- Здравствуйте. Я - Эстель, - взгляд вампирки задержался на Элени лишь на секунду.

Арман повернулся, разглядывая гостью. Она была совершенным юным созданием. Юным - в своем смертном возрасте. Судя по всему, Дар вечности она получила около века назад. И, скорее всего, в прошлом была аристократкой. Она напоминала лесного зверька: огромные блестящие глаза, острый подбородок и роскошная копна черных волос. Яркий и интересный типаж - то, что нужно для Театра. - Проходите, Эстель. Вы пришли в добрый час. Нам как раз нужна третья актриса. - произнес Арман, не сводя с нее глаз. - Мне бы хотелось с вами побеседовать. - Арман поднялся и улыбнулся собравшимся. - Продолжайте. Я вернусь через несколько минут.

Элени задумчиво проводила взглядом хрупкую бессмертную. На секунду ее кольнуло нехорошее предчувствие. Всего несколько мгновений. Через минуту Элени подала знак Лорану и запела старинную французскую песню, которую подготовила специально для праздника.

[Odin]

13 июля, 1793.

Париж.

Бьянка, Марат, Шарлотта, Реджинальд Лайтнер.

Марат принимал ванну и заодно пытался разобрать свои вчерашние заметки, написанные, наверное, в бреду. Мало того, что было почти невозможно разобрать собственные каракули, так он еще умудрился уронить несколько листов в воду. Теперь листы сохли рядом на стуле, но он сильно сомневался, что рукопись, пусть даже и плохую, можно восстановить. Хотя бы потому, что он совершенно не помнил, что вчера хотел написать.

Жан Поль вчитался в очередной лист. Ага, культ разума. Все об этом говорят, но никто ничего не делает. Вроде в стране свобода культа, но на то, что творится, нет никаких сил смотреть. Нужно об этом написать и тем самым подсыпать Эберу немного перца за шиворот. Второе. Комитет Общественного спасения. Вот интересная, но вполне предсказуемая штука: больше всего кричат, что нужно расширить полномочия Комитета те, кто в этом самом Комитете состоит. Остальные пытаются возражать, но куда им всех до нашего триумвирата. Теперь, когда Сен-Жюст вернулся, они добьются своего. Написать об этом или нет? С одной стороны интересно сделать прогноз, а с другой стороны не хочется упреждать события, ведь неизвестно, что из этого может выйти. И третья злоба дня – откупщики. Эх, написал бы он не одну статью! Но… нет. Остается дождаться Клери и все это обсудить под чашку горячего кофе.

Марат позвал Симону и сказал ей сделать еще кофе. Сегодня можно даже не пить молоко с глиной – он чувствовал себя значительно лучше. Жара не было, осталась только слабость, царапина на руке, уже не такая страшная, и проклятущий зуд во всем теле, который доводил его до помешательства даже в лучшие времена. Но это пустяки по сравнению с тем, что могло быть заражение крови и тогда… Лучше даже не думать. В дверь постучали.

– Впусти, Симона! Это, наверное, Клери.

Бьянка проснулась раньше обычного. На улице было пасмурно, небо затянуто облаками. Часы показывали восемь. Сегодня она с особенной тщательностью готовилась к вечернему выходу. Настроение было просто отличным – начиналась новая жизнь. Целый месяц она потеряла, вздыхая над Маратом и тихо роняя слезы на Кладбище перед рассветом. Целый месяц она готовилась к отъезду из Парижа в любой момент. И ради чего? Ради пресловутого желания поиграть в спутницу смертного? А ведь из-за своего легкомыслия она чуть не потеряла Марата… Вместо того, чтобы просто наплевать на лекарства и начать подмешивать ему свою кровь… Тьфу, даже думать противно о собственной глупости! Бьянка размышляла, ловко орудуя ножницами. Из зеркала на нее смотрел переродившийся Клери с сияющими глазами. Вот это другое дело – в последнее время она привыкла видеть другое отражение – безжизненное и тусклое. Вот и все. Клери готов. Теперь – как можно быстрее на улицу Кордельеров.

Увидев Симону, Бьянка поняла, что за этот день многое изменилось. Симона выглядела оживленной, от ненависти не осталось и следа.

- Проходите, он ждет вас с самого утра, – суетилась Симона. – Вы не поверите, но Жан Поль резко пошел на поправку. К нему вернулся здоровый сон и аппетит, а главное – он весь день усердно работает. Он хотел обсудить что-то с вами. Я обещала, что проводу вас к нему, как только вы появитесь.
Симона постучала в дверь и удалилась.

- Ты... потрясающе выглядишь! - Бьянка была искренне потрясена произошедшим с Маратом переменам. Сегодня она продолжит свое действенное "лечение"... И так - каждый день, пока он полностью не излечится от всех-всех-всех своих болезней.

- Клери, как хорошо, что ты здесь! - Марат потряс кофейник, проверяя в нем наличие жидкости. - Есть хочешь? Сейчас Симона принесет что-нибудь, а мы займемся заметками. У нас есть основные три темы, о который можно написать, а можно и промолчать. Это Культ разума, - он начал загибать пальцы. - Это Комитет и полномочия Комитета, и третье - откупщики, о которых я не хочу ничего писать, но о которых говорят в Конвенте.

- Про откупщиков мы уже писали, - твердо сказала Бьянка. - Это скучно. И об этом уже много понаписано. Культ разума? Хороший повод потоптаться на косточках гражданина Эбера. У него, говорят, дела сейчас не очень хороши. Что касается Комитета... Мне есть что сказать на эту тему, но в этом случае газету, боюсь, закроют.

- Не нужно, чтобы закрывали, - улыбнулся Марат. - Я собирался поддержать их. А про Культ разума, - Жан Поль потер руки, - про Культ разума можно начать сочинять уже сейчас. Например: До каких пор вы будете верить в сказки, которые рассказывают вам те, кто стремится опорочить как Республику, так и честных патриотов? Глупые люди, неужели вы не понимаете, что из-за группки негодяев, устраивающих беспорядки, страдаете вы сами, так как вместе с настоящими виновниками бесчинств, часто бывают наказаны и порядочные граждане!

Бьянка захлопала в ладоши. - Отлично! Гуляя вчера по городу я собрала некоторые факты. Во-первых, серия самоубийств. Об этом никто не говорил, но за последние недели у Собора Нотр-Дам, где собирались поклонники Культа, пролилось много крови. Я даже выяснила имена и истории погибших людей. Вот, к примеру. Андрэ Кравьер. Рабочий. Честно трудился всю жизнь, содержал семью - у него было трое детей. Участвовал во всех революционных выступлениях. Словом, добропорядочный патриот. Две недели назад он пришел к Собору, заинтересовавшись Культом разума. Уж не знаю, чем они там занимались, но, как рассказывают его друзья, около полуночи Андрэ сказал, что его зовет какой-то голос и покинул всех, глядя по сторонам безумным взглядом. Его друзья решили тогда, что он слишком много выпил. А наутро его тело нашли в Сене. Обескровленное. Человек вскрыл себе вены осколком бутылки, представляешь? Ни с того, ни с сего! Его жена до сих пор не может прийти в себя от удара, дети голодают, и им носят еду добрые соседи. И таких пострадавших - десятки!

- Да, хорошо! - Марат аккуратно придвинул чернильницу, поудобнее пристроил доску, служившую ему импровизированным письменным столом и принялся записывать. - Как обычно, факты твои, а памфлет - мой. Я уже пишу.

Бьянка заходила по комнате. Потом устроилась за столом, постукивая по бумаге чистым пером. - Я выяснила и еще кое-что. Теруань де Меринкур, известная куртизанка и скандальная гражданка, которую короновали в Соборе, была любовницей гражданина Эбера. Но это - не главное. У нее имелся к нему особый интерес. Опиум. Она страдала от своей пагубной привычки, и часто захаживала к Эберу за зельем. Ну, и расплачивалась соответственно. Так вот. Сейчас Теруань сошла с ума. Она и в день своей коронации вела себя невменяемо. Причина - налицо. Я думаю написать прочувствованную заметку о ней. Вспомнить все ее хорошие поступки и качества. Как-никак, а Теруань - не последняя фигура в Революции. Я сделаю из нее настоящую героиню, жертву интриг Эбера. Народ будет плакать, читая эту статью. Что скажешь?

Марат покачал головой.

- Здесь нужно быть осторожнее. Мне по-человечески даже жаль эту дуреху, она действительно была символом Революции и, в сущности, она была неплохим человеком. Но тебя просто не поймут, если ты о ней напишешь. И хорошо, если не забросают гнилыми овощами. Те, кто не слишком хорошо относится к Культу разума, а Теруань в последнее время запомнилась только так, согласись, увидят в этом то, что ты этот культ защищаешь. А те, кто в безобразиях принимал непосредственное участие и кому сейчас не без вмешательства Робеспьера пощипали перышки, увидят в статье провокацию. Учитывая настроения... Я бы с этим подождал. Отложи на потом.

- Хорошо, - легко согласилась Бьянка. - Напишем через пару месяцев. А что ты хотел написать о Комитете? Думаешь, им нужна поддержка? Уверена, когда придет время, Робеспьер выкинет оттуда всех нежелательных личностей и станет незримым лидером...

- А я в этом и не сомневаюсь. Он станет превосходным диктатором, вот увидишь. Поддержка им не нужна, они сами добьются желаемого. Но народ перестал верить Комитету вообще, поэтому будет неплохо, если напишем об этом, как о действии необходимом и полезном для общественного спокойствия и блага. И, потом, действительно только Комитет сможет разом покончить с теми беспорядками, которые не хотят заканчиваться. Они действуют быстро и решительно, как раз то, что нужно сейчас!

- Ты простил его? Робеспьера? Ты не думаешь, что он повторит попытку... того, что он устроил с тобой в Конвенте? - заинтересовалась Бьянка.

- Простил или не простил... О чем вообще речь? Я же говорю не о Робеспьере конкретно, я говорил о Комитете в целом. И я не отказываюсь от своих слов о том, что Робеспьер станет превосходным диктатором. Он и никто другой. Я, к сожалению, слишком люблю славу и немного несдержан.

- Я тоже, - засмеялась Бьянка. - Только до тебя мне далеко.

- Ты просто скромничаешь. Но могу утешить, у тебя есть превосходный учитель! - Марат указал на себя. - Скоро ты будешь делать успехи, обещаю.

- Я? Успехи? Скоро? Ты забыл, с кем говоришь, дорогой учитель! Я один из лучших журналистов Парижа. Спроси Камиля Демулена - он всегда так говорит! - шутливо нахмурилась Бьянка.

- Это говорит Камиль Демулен, - назидательным тоном сказал Марат. - А нужно, чтобы говорили все!

- Неправда. Камиль Демулен - единственный, кто имеет возможность сказать мне это в лицо. А остальные так думают. И восхищаются. И завидуют. - Бьянка вскинула голову и взлохматила себе волосы. - Особенно недоброжелатели. Кстати! Ты представляешь, как вытянутся морды у твоих врагов, когда завтра утром ты появишься в Конвенте бодрый и здоровый? Кое-то распускает слухи, что ты при смерти.

- Не дождутся, я еще их переживу! А о твоих недоброжелателях - согласен. Подай мне, пожалуйста, сигару. Раз я почти здоров, мне необходимо покурить и настроиться на работу. Болтать с тобой приятно, но так дела не сделаешь.

- Да. К делу, - посерьезнела Бьянка. Некоторое время она вдохновенно водила пером по бумаге. Работа шла быстро, идеи так и сыпались. Главное - не забыть сегодня снова добавить свою кровь в вино Марата. Кстати... - У тебя есть вино? Хочу отметить твое выздоровление.

- Посмотри в гостиной в шкафу, - ответил Марат, не отрываясь от заметок. - Если есть - то есть. Если нету - значит обойдемся.

- Тут ничего нет, - донесся из гостиной голос Бьянки. Конечно, можно воспользоваться простой водой или кофе. Но идея с вином ей нравилась больше. С эстетической точки зрения. Она вернулась в комнату. - Давай я схожу в лавку? Ты еще пишешь, а я свою часть закончила. Боюсь, что, если не найду себе дела, буду болтать без умолку и отвлекать тебя.

- Хорошо, - пожал плечами Марат. - К тому времени, когда ты вернешься, я как раз закончу. И по дороге подумай, что можно написать о Комитете! Хорошего.

- Это трудная задача. Но я справлюсь, - засмеялась Бьянка и, захватив шляпу, выпорхнула из комнаты. - Скоро вернусь!

***

Половина десятого. Шарлотта постучала в дверь. Сердце испуганно забилось. К чему? Дверь открыла все та же Симона. Ну просто жандарм, а не женщина - такой у нее взгляд! В мыслях Симоны Шарлотта уловила образ Лайтнера. Все идет по плану - он пришел под видом аптекаря и беспрепятственно проник в дом. Шарлотта сосредоточилась. - Простите, мадмуазель. Я приходила сегодня утром. У меня важная информация для гражданина Марата.

- Гражданка! Ну я же сказала вам...
*Пропусти* - Шарлотта не очень любила воздействовать на людей - ей не всегда это удавалось. Но нужно пройти любой ценой.

- Кто там, Симона? - спросил Марат. Что-то слишком много посетителей сегодня.

- Проходите. Гражданин Марат в своей комнате. Я покажу, - буркнула Симона и отступила. Получилось. Через минуту Шарлотта находилась в комнате Друга народа и с интересом разглядывала огромный французский флаг, занимавший половину стены. Подарок почитателей его таланта. Прямо в комнате стояла ванна, и в ней, положив доску для того, чтобы было удобнее писать, устроился Жан Поль Марат. Шарлотта с удивлением отметила, что он совсем не похож на умирающего. Недобрые черные глаза смотрели с подозрением. Какой же он страшный, этот человек! Наверное, ни одна женщина в здравом уме не смогла бы полюбить такое чудовище! - Добрый вечер, гражданин Марат. Меня зовут Шарлотта. Я приехала к вам из Канна, чтобы сообщить важную информацию о готовящемся заговоре. - Шарлотта говорила, стараясь не смотреть на Реджинальда Лайтнера, который устроился за столом и не сводил глаз с публициста.

- Информацию? Хорошо, говорите. - Марат не нашел чистого листа, поэтому положил перед собой один из черновиков. - Я запишу за вами и, если информация достоверна, заговорщики будут казнены в ближайшее время.

Шарлотта бросила взгляд на Лайтнера. Она растерялась. Марат как-то слишком быстро перешел к делу.

Реджинальд поднял глаза на агента Кордэ. Почему она молчит? Пауза затягивалась. Сейчас ситуация выйдет из-под контроля.

- Гражданин Марат, думаю, вам стоит пояснить истинные причины визита Шарлотты. - заговорил он. - Мы прибыли в Париж вместе. И готовы сообщить вам действительно интересные факты о заговорщиках - жирондистах. Но у нас есть к вам одна просьба. Вам будет просто ее выполнить. Нам бы очень хотелось быть представленными вашему соратнику Жану Клери. Сам я - бывший преподаватель, и с удовольствием побеседовал бы с этим одаренным молодым человеком.

Марат окинул взглядом сначала молодую женщину, потом того, кто назвался аптекарем. Как же гадко, что они начали свой визит с обмана. Конечно, все обманывают в большей или меньшей степени, но здесь случай особый. Приехали познакомиться с Клери, а сами потом скормят ему сказочку о жирондистах, не имеющую ничего общего с реальностью и ищи их потом. Мужчина же, судя по акценту, англичанин. Приехали. Познакомиться. С Клери. Добра от этих визитеров он не ждал. Взгляд Марата стал злым.

- Гражданин, из вас такой же учитель, как и аптекарь. Аптекарь из вас, как из меня - балерина. Ехали из Англии, чтобы познакомиться с Клери? Черта два вы его увидите, ясно? По крайней мере, пока не убедите меня в том, что вы не желаете ему испаскудить всю будущую карьеру. А чтобы убедить, вам придется очень постараться. Факты о заговорщиках мы как-нибудь и без вас узнаем. И заодно узнаем и кто вы такие, граждане.

Шарлотта вздрогнула. Тон Марата не предвещал ничего хорошего.

- Клянусь, мы не хотим ничего плохого гражданину Клери...

- А зачем тогда обманом проникаете в мой дом? Зачем лжете, как последние... - Марат проглотил ругательство, готовое сорваться с языка.

- Это была вынужденная мера, - спокойно сказал Лайтнер. Подобного отпора он не ожидал. Видимо, слухи были ошибочны. Придется поработать над мыслями этого человека...

- И что мне, радоваться по этому поводу? - хмыкнул Марат. - Это не оправдание, гражданин самозванец.

- Почему вы не хотите познакомить нас с ним? - нервно спросила Шарлотта. Ситуация явно выходила из-под контроля.

- Я уже объяснил, - хмуро ответил Марат. - Вы обманом проникли в мой дом, этого уже достаточно, чтобы заподозрить неладное, не находите? Вы, гражданин, явно англичанин, так что для начала покажите мне ваше свидетельство о благонадежности, а потом поговорим. Может быть. И не рассказывайте, что оно у вас есть, на моей памяти такое свидетельство было только у одного англичанина и он, по крайней мере, не лгал. Думаете, я поверю иностранцу, который ехал сюда, чтобы повидать мальчишку? Пусть и талантливого. Думаете, я поверю, - он внимательно посмотрел на женщину, - аристократке?

- У меня нет такого свидетельства. - Лайтнер поднялся и сделал шаг в сторону двери.

- Прощайте, гражданин, - насмешливо сказал Марат. - Надеюсь, я вас больше не увижу. А вы, гражданка? Все еще хотите рассказать мне о заговорщиках? Я вас внимательно слушаю.

Лайтнер сосредоточился на мыслях Марата. *Нам нужен Клери. Ты должен нас познакомить. Сегодня же*

Чужой голос в голове. И этот голос приказывает. Марат почувствовал, как его прошиб холодный пот. Кошмарный сон, тот, с казнью, повторялся. Смутные обрывки, образы, воспоминания. Тот вечер. Холодный голос и такой же холодный взгляд. Почему-то он был уверен, что тогда было нужно не слушать и не смотреть, было бы не так страшно.

- Да... - Марат закрыл глаза и расслабился. А потом, не глядя и практически не раздумывая, схватил со стены пистолет.

Лайтнер в ужасе отскочил. Как такое могло случиться? Это невозможно... Он же приказал... Щелкнул затвор пистолета. Лайтнер кинул быстрый взгляд на Шарлотту. Ее глаза, расширенные от ужаса, смотрели на оружие. Надо принять решение, он ведь убьет их! Пальцы Шарлотты нащупали кинжал. В порыве отчаяния, она подскочила к Марату и ударила его, не задумываясь, куда попадет.

Внизу хлопнула дверь, Марат повернул голову, прислушиваясь. Клери! Перед глазами мелькнул женский силуэт, тускло блеснула сталь. Нож. И некуда уйти, чтобы избежать удара. Он почти не почувствовал боли, но хотел...

- Ко мне, мой друг! - А потом зрение начало меркнуть. Слишком быстро.

- Что ты наделала, Шарлотта? - прошипел Лайтнер. Внизу послышались шаги. - Из-за твоей глупости может пострадать Орден! - Шаги приближались. Черт побрал всю эту затею... Надо уходить... Дверь распахнулась - в комнату бежали люди. Собрав все свои способности, Реджинальд Лайтнер мысленно приказал им расступиться. Они не вспомнят... И возьмут одну Шарлотту... А она ничего не скажет.. Она была лучшей среди агентов. Через минуту Лайтнер уже шел по направлению к Тюильри. Там собираются экипажи. В Лондон. Немедленно.

Шарлотта не отрывала глаз от застывшего тела. Сколько крови... Кровь повсюду, она заливает пол, сейчас все утонет в крови... Вода в ванной стала красной. Марат умер мгновенно. Она совершила убийство. Симона плакала и кричала, в комнате суетились люди. Какой-то маленький человек набросился на нее и повалил на пол, заломив руки назад. "Да, это сделала я...." "Я... хотела... уничтожить Друга народа...." Шарлотта поискала глазами Лайтнера. Он ушел. Тайна Ордена останется тайной. А она убила человека. И ответит за это сама.

***

Бьянка шла, поглядывая по сторонам. Париж давно не казался ей таким близким и родным. Наверное, потому, что последний месяц она жила мыслью о том, что скоро расстанется с этим городом навсегда. Бьянка задержалась – хотелось найти самое лучшее вино, какое только возможно. А заодно пособирать новостей – ведь сегодня она сразу же отправилась к Марату. Она прогулялась у Конвента, слушая, о чем говорят выходящие из здания политики, затем прошлась мимо якобинского клуба. Здесь она впервые увидела Марата. Здесь началась ее новая жизнь с этим человеком, которого она приняла за чудовище. Чтобы понять его, ей потребовалось несколько месяцев. Целая маленькая жизнь. Но теперь все в прошлом. Можно больше не считать часов и минут – у них впереди много лет. А парижане пусть удивляются тому, что самый гениальный публицист Франции не меняется и не стареет. Теперь, когда его болезни отступят, он сможет заняться наукой и добьется феноменальных результатов. Вся Академия будет говорить о Жан Поле Марате, обязательно будет.

На улице Кордельеров ее встретила толпа. Пытаясь протиснуться через людей, заполонивших улицу, Бьянка почувствовала… Нет. Так не бывает. «Она была заговорщицей»… «Удар в сердце. Он умер мгновенно»…. «Говорят, она с утра пыталась к нему пробиться…» «Она приехала из провинции» «Какая-то Шарлотта Кордэ. Кто-нибудь слышал о такой?»

Бьянка медленно повернула голову. Хорошенькая блондинка, чем-то напоминающая ее саму, только лишенная ее изящества. Женщина шла, опустив голову, а жандармы отгоняли от нее толпу, выкрикивающую проклятья. Все кончено. Выбравшись из людского потока, Бьянка бросилась бежать в сторону Кладбища.


****Конец истории о событиях в 18 веке.******

[Eleni]

*** ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ - окончание***

Париж. 23 августа 1983 года

Эрик

***

- Бабушка, но Жан Поль Марат был чудовищем! Он призывал людей к насилию, к убийствам! А Шарлотта Кордэ одна, без посторонней помощи, поехала к нему и убила, чтобы спасти свою страну. Она – настоящая героиня.

- Мари, ты не права. То, что пишут в учебниках, не совсем отражает суть того времени. Безусловно, мадмуазель Кордэ была мужественной девушкой, но если рассмотреть эту ситуацию с другой стороны….

Этот разговор в кафе длился уже около получаса. Трогательная рыжая девочка лет тринадцати оживленно обсуждала с бабушкой историю Великой французской революции, которую они как раз сейчас проходили на уроках в школе. Бабушка – достопочтенная мадам – спорила с девочкой, в душе умиляясь ее способностям к рассуждению. Эрик положил на стол деньги за кофе и вышел, размышляя о прошлом. С тех событий прошло почти двести лет. Но последний взгляд Шарлотты Кордэ, вошедшей на эшафот без тени сомнений, так и остался в памяти. Наверное, навсегда.

***

Это был июль. Жаркий и кровавый. В воздухе витали мысли о надвигающимся терроре. Эрик приехал в Париж, ведомый каким-то странным чувством. Тогда же он и узнал о трагедии в доме Марата. Он ворвался в тюрьму, сметая все преграды. Люди расступались под силой его мысленного воздействия. Шарлотта - бледная, испуганная, но не сломленная, сидела на грязном мешке с прогнившей соломой, обхватив голову руками.

- Эрик…

- У нас мало времени, Шарлотта. Я пришел, чтобы забрать тебя в свой мир. Я не простой человек. Я вынесу тебя отсюда и расскажу тебе обо всем. Тебе решать, выберешь ли ты бессмертие или уйдешь.

- Я знаю. – тихий и усталый голос. – Я знаю, Эрик. Но я не могу принять твое предложение. Моя миссия в этом мире закончена, и я должна уйти.

Попытка вторгнуться в ее мысли. Бесполезно – они закрыты. В них лишь одно имя – Клери. И темнота.

- Кто ты, Шарлотта?

- Это уже неважно. И не моя тайна.

- Кто такой этот Клери? – глаза Эрика вспыхивают недобрым огнем. – Скажи мне хотя бы эту тайну.

Она пожимает плечами. – Я так и не смогла этого узнать. Клери – такой же, как и ты. Но он пошел дальше тебя. Он – известный журналист, правая рука убитого мной человека. Не знаю, что их связывало. То, что произошло между мной и Маратом… Я просто хотела познакомиться с Клери. Мне это было нужно. А что так вышло.. Значит, такова моя судьба. Прости, Эрик.

… Ему не удалось ее уговорить. Ни тогда, ни перед казнью. Она сопротивлялась до последнего, а потом, улыбнувшись ему, положила голову на эшафот. В тот день Эрик поклялся себе, что найдет Клери. Хотя бы чтобы знать, из-за кого он был лишен счастья, которое было отмеряно ему с этой удивительной девушкой.

***

Очень скоро Эрик уже знал все. О Клери, которая оказался созданием Мариуса по имени Бьянка Сольдерини. И о Шарлотте, которая, как выяснилось, принадлежала к Ордену Таламаска. Сотрудничество Эрика с этим древним Орденом началось много лет назад. Удивительно, что к решению о подобной дружбе они с Маарет пришли одновременно. Отличие было лишь в том, что Маарет не подозревала о том, что она – не единственная бессмертная, которая ищет Мекаре при помощи агентов. А Эрик играл с открытыми глазами.

Мекаре была угрозой. Древнее пророчество шотландской ведьмы Шарлотты Лестер гласило, что Темная королева Акаша будет уничтожена рыжеволосой бессмертной, и это повлечет за собой полное крушение мира вампиров. С тех пор жизнь Эрика превратилась в две навязчивые идеи. Стать хранителем Акаши и найти и обезвредить сестру Маарет. Отнять Акашу у Мариуса у него не получалось. А вот с Мекаре везло. Он не мог подобраться к ней сам. Зато на протяжении долгих лет ловко уводил агентов, не давая им возможности сообщить Маарет о местонахождении сестры. Если Маарет и Мекаре объединятся, Акаша будет обречена. И Эрик делал все, чтобы этого не произошло. Лишь однажды его план чуть не потерпел полный крах. Это произошло в начале 18 века.

Тогда одному из агентов удалось выйти на след Мекаре и написать свой отчет для Главы Ордена. Эрик узнал об этом случайно и чуть не сошел с ума от бешенства. Требовались решительные действия. Он вспомнил про Маэла. Этот бессмертный, став бессменным спутником Маарет, оказывал ей поддержку и помогал в поисках сестры. План, который изобрел Эрик, решал сразу две проблемы. Изобразить из себя Маэла, нацепив светлый парик и поработав над образом, и забрать письмо оказалось не сложным. Письмо-отчет было уничтожено, а Маарет, спустя много лет узнавшая о «предательстве» Маэла, не только рассталась с ним, но и ничего не узнала о Мекаре. С тех пор сотрудничество с Орденом вышло на новый уровень… И закончилось созданием лаборатории по изучению вампиров. Произошло это в середине 70-х 20 столетия.

***

Лаборатория стала любимым детищем Эрика. Во-первых, ему и самому было любопытно читать отчеты агентов об изучении вампирской природы. Наука здорово шагнула вперед, и Эрик открывал для себя много нового. К тому же, в Ордене обнаружился человек, идеально подходящий на роль руководителя проекта. Его звали Раглан Джеймс, и он обладал феноменальными способностями, которые умел тщательно скрывать. Простой агент, он мечтал о власти. Эрик дал ему эту альтернативную власть. И работа началась.

Поначалу лаборатория захватывала юных бессмертных. Затем встал вопрос о том, чтобы переключиться на кого-то посильнее и постарше. Тогда-то Эрик и вспомнил о Клери. Почему бы и нет? Опытная и сильная вампирка вполне достойна стать одной из экспериментальных крыс, и хлебнуть по полной программе. Именно он разработал план по ее захвату. О Клери Эрик знал многое. Знал ее страсть к азартным играм. Знал, какой тип мужчин она предпочитает. Вместе с Рагланом Джеймсом они тщательно подобрали кандидатуру «наживки» - Рэймонда Форстера. И все шло хорошо, пока в деле не появился Маэл. Теперь лаборатория была разгромлена, а Раглан Джеймс вынужден скрываться. Вместе с ним нужно было решить, что делать дальше.

Эрик подошел к телефонной будке и набрал номер. Пора встретиться с Боссом. И все обсудить.

[Odin]

Париж, 23 августа 1983.

Рэймонд Форстер.

Снова проигрыш. Он почти привык к этому, но так и не смог смириться. В который раз подряд, несмотря на умение манипулировать людьми, он проигрывает, проигрывает и проигрывает. Скатываясь, все ниже, к отчаянию, нищете и, пожалуй, пьянству. Порок, который он всегда презирал, а теперь сам постепенно становился скотиной, которая только и думает о том, где можно раздобыть выпивку. С работы его уволили и единственным верным средством к существованию стала игра. Но удача, похоже, покинула Рэймонда Форстера, а покровитель игроков, как-его-там-звали отвернулся.

Иногда удавалось выиграть небольшие суммы, но их едва хватало на то, чтобы оплатить комнату в многоквартирном доме, которую сейчас снимал. Так и пошло. Игра – чтобы существовать, а выпивка, – чтобы забыть. Без положенного на ночь виски ему снилась Миранда. Она всегда снилась одинаково – с посиневшим от удушья лицом, со следом веревочной петли на шее и что-то беззвучно говорила и говорила… Всегда, если он не напивался до бесчувствия.

А еще был Клери. Вот это, пожалуй, еще помогало ему держаться на поверхности. Думая о таинственном фантоме из прошлого, он сходил с ума и как одержимый пытался найти журналиста. Казалось, что Клери сможет ответить на все вопросы. А вопросов было много… Но призрак прошлого исчезал всякий раз, когда ему почти удавалось поймать его. Это «почти» доводило до бешенства, напоминая погоню за тенью. Или действительно погоню за призраком.

Так или иначе, Клери честно давал ему деньги за информацию о Таламаске, но деньги уходили, как вода сквозь пальцы, отстранено он понимал, что страсть к игре превратилась в манию, в болезнь, но ничего не мог поделать с собой. Клери тоже превратился в манию. И тоже приходил во сне, несмотря на одурманенное алкоголем сознание. Но лучше Клери, чем Миранда.

Размышления о Клери заставили его думать о реальности, а именно – о завтрашнем дне. Денег не было. Совсем. Информации тоже не было, за четыре месяца он успел по частям изложить все, что знал. За повторение денег не будет. Вот такая простая истина. Тогда Форстер решился. Семейная реликвия. Ее можно продать. Рэймонд взвесил на ладони старинный медальон. В том, что он получит за это баснословные деньги, сомневаться не приходилось, вещица была из чистого золота, но дело даже не в этом, а в бриллиантах. Четыре великолепных камня чистой воды в обрамлении более мелких украшали одну сторону медальона, на другой был символ бесконечности и переплетенные буквы инициалов «SG». Под символом – надпись, которую он не мог ни идентифицировать, ни тем более прочесть, но сам рисунок письма больше напоминал арабскую вязь. Существовала еще и легенда, согласно которой этот медальон нельзя было продавать или отдавать в чужие руки, но сейчас у него не было другого выхода. Черт с ней, с легендой.

Рэймонд сунул безделушку в карман. Нужно найти ювелира, который сможет оценить медальон. Или заняться этим завтра? Так ничего не решив, он направился вниз, приняв решение подумать по дороге.

[Eleni]

Лондон
23 августа 1983 года

Раглан Джеймс, Эрик

Будь она проклята, эта назначенная встреча! Ведь ему нечего сказать вообще, не то что в свою защиту. Какие объяснения захочет услышать бессмертный, да и захочет ли? Время покажет. А пока что вынужденное бездействие выводило его из себя настолько, что приходилось радоваться и вот такому  смертельно опасному развлечению, как беседа с существом, от которого он в некотором роде зависел. Будильник на столе слабо звякнул, напоминая, что уже половина десятого. Пора идти. Раглан Джеймс быстро собрался и только потом вызвал такси, собираясь добраться до места с максимальным комфортом.

Это было тихое кафе на окраине города. Небольшое и донельзя современное. Сплошной пластик, модная обстановка. Как ни странно, в нее очень хорошо вписывался бессмертный - элегантно одетый, подтянутый. А вот он сам из гармоничной картины выпадал. Но как ни странно, к посетителю не отнеслись настороженно. Бросив беглый взгляд на меню он понял почему: кафе было расчитано на людей более обеспеченных, чем студенты и подростки, как казалось на первый взгляд. Шумным компаниям здесь не место. Вот и хорошо. Он кивнул бессмертному и направился к столику.

- Ну здравствуйте. Босс. - Эрик улыбнулся и подозвал официанта. Затем повернулся к Джеймсу. - Что будете заказывать?

- Кофе, - коротко ответил он. Когда официант ушел, Раглан Джеймс обратился к бессмертному: - Не будем затягивать встречу, лучше изложите то, что хотели и покончим с этим.

- Изложите? - Эрик поднял брови. - Это я вас хотел послушать. Хочу отметить: я не спрашиваю, кто будет возвращать мне мои деньги. Это был риск, на который я шел сознательно. Меня интересует два вопроса. Первый - остался ли вживых кто-нибудь из агентов, имевшим отношение к лаборатории. И второй - что сделано по поиску бессмертных, посвященных в эту тайну.

- Почти все сотрудники погибли на месте взрыва. В живых остались семь человек, которые не работали в ту ночь. Четверо из них откомандированы в южную Африку, где и остаются до сих пор, двое погибли из-за несчастного случая, и еще одна сотрудница покончила жизнь самоубийством. Что же касается бессмертных... Не так легко проследить за ними, как вам кажется. Тем более мне, когда я вынужден скрываться. Но все же кое-какая информация у меня есть. Сантино, - он постарался называть бессмертных по настоящим именам, а не тем, которые были им присвоены в архивах, - Сантино сейчас в Испании, последние сведения о нем были из Мадрида. Бьянка Сольдерини предположительно во Франции, но это не подтверждено. Маэл в Лондоне. И Арман... его тоже видели в Париже.

Эрик задумчиво рассматривал огонек дымящейся сигареты Джеймса. - Информации не много... К сожалению. К тому же. насколько мне известно, ваши коллеги Лайтнер и Тэлбот ведут активные поиски и сбор информации. Я пустил их по ложному следу. Вы в безопасности. Пока. Что вы намеряны делать дальше?

- Не знаю. Пока что выжидать, но не думаю, что мои поиски закончатся так скоро, как мне хотелось бы. В любом случае, я сейчас связан по рукам и ногам, вряд ли смогу даже оставить страну. Они полагают, что я скрылся за границей, не думают, я до сих пор здесь, в Лондоне. Это, надо полагать, благодаря вам. Тем не менее, у меня еще осталось множество старых связей, эти люди не взаимосвязаны между собой, так что если вам могут понадобиться какие-либо услуги... Одним словом, я могу предоставить их в ваше распоряжение.

- Да. Они мне безусловно понадобятся... Скажите, Раглан... А что слышно по расследованию дела об убийствах агентов Ордена? Что говорят ваши коллеги? Должн ыже быт версии и предположения, кому и зачем это может быть нужно.

- Что я могу слышать, скрываясь? - нетерпеливо ответил вопросом на вопрос Раглан. - Не знаю даже, насколько далеко они продвинулись, для того, чтобы узнать детали, мне необходим контакт с агентами, а это сейчас невозможно, сами понимаете.

- Меня не интересуют детали расследования, - мягко сказал Эрик. - Лишь настроения. Слухи и сплетни, если хотите. В ваших силах узнать это, не приближаясь близко к агентам.

- Единственное, что я слышал, это то, что молодой агент Стивен Эллисон сошел с ума. Это дело пытаются замять, но безуспешно, пока мисс Ривз будет поднимать шум.

- Мисс Ривз может быть нам полезной, - заметил Эрик.

- Возможно, - равнодушно пожал плечами Джеймс. Это сейчас его не интересовало, но если так считает собеседник - пожалуйста.

Эрик поднялся. - Будьте осторожны, Босс. Завтра я найду вас. А пока... Соберите, пожалуйста, для меня все слухи про дело об убийстве агентов. Мне это понадобится. Прощайте.

- Прощайте, - угрюмо проворчал Раглан Джеймс. Собрать за сутки необходимые сведения сложно, но ничего невозможного в этом нет.

[Eleni]

29 августа 1983 года

Париж

Бьянка

«Проклятые пробки!» Бьянка с раздражением легко ударила по рулю и включила музыку. Из колонок загремели гитарные рифы страшно модной сейчас группы «U2». Красивый длинноволосый ирландец пел о свободе и о любви – вечные темы, переходящие из года в год. Глупые люди, ну неужели не о чем больше петь? Хотя тексты этой группы все-таки отличались некоторой оригинальностью. За что Бьянка их и полюбила.

Серебристый «ламборгини» медленно скользил по набережной. Бьянка нервничала. За последние четыре месяца ее жизнь, можно сказать, срослась с жизнью Рэймонда Форстера – она не отпускала его ни на секунду и летела в Париж из своего загородного дома, как только просыпалась. Форстер медленно угасал. Бьянка с изощренной жестокостью придумывала для него все новые и новые испытания. Перед сном его преследовали образы погибшей сестры, в остальное время – вечные неудачи. Она узнавала о его планах заблаговременно, и делала все, чтобы они не сбывались. Это было нетрудно. Страсть к азартным играм сделали его завсегдатаем ночных заведений, поэтому днем, когда Бьянка не могла контролировать его жизни, Рэймонд, как правило, отсыпался. Любой другой человек не выдержал бы той жизни, что Бьянка уготовила для своего бывшего любовника, и уже давно прыгнул бы в петлю. Но Рэймонд держался, изо всех сил цепляясь за жизнь. И от этого Бьянке было еще интереснее.

Рэймонда она обнаружила в уже хорошо известном ей казино. Он пил виски и следил покрасневшими от пьянства и бессонницы глазами за игроками. Все ясно, закончились деньги. Отлично. Пусть помучается. В последнее время он начал халтурить и пытаться сливать таинственному «Клери» малоинтересные факты о Таламаске, талантливо маскируя их под новости. Бьянка такого не спускала и денег за подобную информацию не платила. Самое печальное для Форстера заключалось в том, что он уже и правда рассказал ей все, что мог. Но «Клери» был неумолим и требовал интересных фактов. Но что это? В руках Форстера блеснула до боли знакомая вещица.

Золотой медальон.

Бьянка вздрогнула и осторожно приблизилась, чтобы рассмотреть его поподробнее. Все сходится. Страшная догадка, поразившая ее до глубины души в день убийства Миранды Форстер, оказалась правдой. Этот медальон она знала слишком хорошо… И прошлое неумолимо возвращалось.

19 июля 1793 года. Париж. Кладбище невинно убиенных. Две одинокие фигурки у безвестной могилы.

…«Я знал, что ты придешь сюда. И ждал тебя каждую ночь»…

***

Это была самая длинная ночь. 6 суток глубокого сна. Никаких мыслей про похороны или месть. Все конечно. Судьба. Какие могут быть мысли? Никаких попыток забрать с собой что-то от этого человека. Эти воспоминания навсегда закрыты. Просто попрощаться с Парижем, и отправиться в Италию. А напоследок заглянуть на кладбище.

Призрачный образ в сером плаще. Сен-Жюст. Она знала…

…«Я знал, что ты придешь сюда. И ждал тебя каждую ночь»…

Он – возле то самой могилы, возле которой они говорили месяц назад. В его мыслях – заготовленный рассказ. О том, что Марат вновь стал народным героем. О том, как о нем плакал весь Париж, как его гроб несли на руках, и как все монтаньяры… Он поворачивается и смотрит. Поймет ли, что все это уже неважно?

«Страффорд погиб… Удар молнии… мы были вместе. И он мне не враг. Просто хотел тебе сказать»

Бьянка опускается на землю рядом.
- Ты пришел затем, чтобы мне это рассказать?
- Нет. Не за этим. Но я вижу, что тебе не нужно говорить о том, кого больше нет. Поэтому я просто сообщаю тебе новости. Все-таки он тоже был таким же, как и ты…
- Кем он был, этот Страффорд?

Вопрос, обращенный в пустоту. Тема для разговора. Сен-Жюст как всегда прав – о Марате в эту ночь не будет сказано ни слова.

- Таким же, как ты.. В сущности, а почти ничего о нем не знаю… Он потрясающе разбирался в истории древнего Рима…

*Мариус, этот Страффорд мог бы стать тебе достойным собеседником*

- Он был в чем-то похож на тебя… Светлые волосы и голубые глаза, которые становятся темными, когда он злится. Только он был значительно бледнее. Насколько я понял, это показатель возраста? Ему было больше, чем тысяча лет… Мне так сказали…

*Нас с тобой неоднократно сравнивали, Мариус… Если бы ты не сидел в своем Дрездене с Акашей и Энкилом…*

- Но я почти ничего о нем не знаю. Все, что мне удалось выяснить, что он приехал… Из Дрездена.

- Достаточно.

- Ты знала его?

- Почему ты всегда мыслишь одновременно со мной?! «Успокойся, Бьянка. Он всего лишь смертный. И ему сейчас ненамного лучше, чем тебе».

Сен-Жюст расжимает ладонь. Медальон редкой работы.

- Когда-нибудь я расскажу тебе историю этого медальона. Только тебе. А сейчас просто попрошу тебя вернуться. За мной. Я буду ждать…

Бьянка зажмуривается. Мариус. Как она могла не догадатсья? Кто еще мог питать подобную страсть к великому ученому? Кто еще из Древнейших мог не сжечь ее, ставшую у него на пути? Кто еще мог… невероятно... Они ушли практически в один день….

Он уходит первым. Ни одного слова о Марате. Разговор, который должен был ее развлечь. Если бы он знал…

****

Медальон графа Сен-Жермена Бьянка запомнила навсегда. В день гибели Сен-Жюста она сделала все, чтобы эта вещь попала к Анриетте, сестре лучшего друга Антуана, с которой его связывали близкие отношения. Анриетта стала продолжательницей рода Сен-Жюста. Однажды, явившись к ней среди ночи, Бьянка отдала медальон и предсказала, что он будет приносит удачу. Зная отношение Антуана к подарку графа, она стремилась к одному – лишь бы эта вещь не была продана, благо стоила она дорого даже по тем временам. «Семейная реликвия». «Он принесет удачу». «Он должен передавать по наследству мужчинам из этого рода»…

Эту вещь она наблюдала сейчас в руках Рэймонда Форстера.
Последние сомнения были повержены.

Потомок Антуана Сен-Жюста и ее злой гений.
Убийца, не заслуживающий пощады.
Приговоренный.

[Etelle]

1983 год.
29 августа.
Париж.
Элени, Эжени.

Эжени вышла из здания Лионского вокзала, оглядываясь по сторонам с уже привычным удивлением, которое она испытывала каждый раз, возвращаясь в этот город. Сколько она не была здесь.. три года, проведенных в Риме, среди итальянской богемы. Молодые режиссеры увлекли ее не меньше, чем знаменитые мэтры, с которыми ее познакомили новые друзья.

Месье Феллини оказался просто очарователен, а наблюдать за закатом гения не менее интересно, чем за рассветом – впрочем, в следующем году выйдет его новый фильм, который ни один злой язык не осмелится назвать закатом. Месье Мастрояни, все еще пленяющий сердца всех женщин. Мадам Лорен, мадам Кардинале... Эжени пожалела, что не застала в Риме годы, когда царила прекрасная Анна Маньяни. К сожалению, смертные уходят быстро...

Именно ради одного из них она задержалась в Риме так надолго. Обычный молодой человек, в котором было что-то такое... Как и многие вампиры, Эжени любила кино и могла смотреть его до бесконечности, чередуя с театральными постановками. Работы молодого режиссера заинтересовали ее, а ему понравился предложенный ей сценарий. Съемки закончились только две недели назад. Фильм ждет успех. Несомненно. Впрочем, неудачных сценариев Эжени старалась не писать, как и одинаковых – лишний интерес смертных к нестареющей сценаристке ей был ни к чему. Впрочем, на премьеру она приедет. За эти годы она полюбила Рим. Если бы Париж так не звал – она бы, пожалуй, осталась там и на несколько десятилетий. Но сейчас – домой.

Монмартр. Еще более многолюдный и многоголосый – с каждым годом это сердце Парижа бьется все громче. Эжени поправила на плече сумочку, поймала свое отражение в витрине, освеженной желтым фонарем, улыбнулась и зашла в небольшой джазовый клуб.
Угловой столик оказался свободен. Эжени достала пачку сигарет, щелкнула зажигалкой и задумчиво начала всматриваться сквозь дым в окружающих, искоса поглядывая на сцену. Мадемуазель Дюваль собиралась закончить свое выступление через пять минут... Объявлена последняя песня...

В зале – кто-то из бессмертных. На мгновенье Элени напряглась, вслушиваясь в его мысли. Точнее, ее. Это была Эжени. И ее мысли как всегда крутились вокруг богемы и искусства. *За сценой через десять минут*. Эжени кивнула, поймав ее мысль.

С Эжени Элени связывала старая дружба. Она любила слушать ее рассказы о путешествиях, о новых веяниях, о режиссерах, художниках и актрисах. Менялись только имена. А страсть, с которой Эжени бросалась в очередной проект, оставалась неизменной. «Ты не представляешь себе, как он талантлив!» Дальше следовал рассказ с большими подробностями. Героями ее романов всегда становились смертные. И всегда – творцы. Чего нельзя было сказать о самой Элени. Она привыкла играть в неприступную королеву. Холодная и расчетливая. И, наверное, одинокая. Правда, одиночество никогда не терзало ее мыслей. Элени любила мир смертных своей, особой любовью, изучая, как меняются их страсти и воззрения на окружающий мир. Любила деньги. А где-то в глубине души любила свои воспоминания о тех, кто смог вторгнуться в ее истинный мир, который она предпочитала закрывать даже для самой себя.

В роскошно отделанной комнате Элени зажгла свечи и включила музыку. В последнее время она предпочитала Моцарта. Эжени появилась через пару минут.

Эжени замерла на пороге, услышав знакомые звуки... Она давно научилась воспринимать Моцарта отдельно от грустных воспоминаний о событиях двухсотлетней давности, но Элени, комната со старинной обстановкой, свечи – все это стирало грань между временами... слишком стирало, а, может для бессмертных грань между старыми и новыми временами всегда остается тонкой.
- Сколько раз тебе повторять, Элени, что меня со смертными связывает только творчество, а не романы?, - улыбнулась она, - Кстати, через месяц – премьера. Поедешь со мной? Мы снимем вагон первого класса, будем играть в смертных, заказывая шампанское, а потом всю ночь носиться по ночному Риму. Присоединяйся, прошу тебя!, - За разговорами о современности Эжени надеялась стряхнуть это оцепенение настигшего прошлого, в которое она на секунду погрузилась

- О, ты снова за свое! - рассмеялась Элени. - Ты же знаешь, что я не люблю покидать мой город. У меня с ним давний роман. А у тебя новая стрижка. Красивая.

- Мадам Кардинале тоже одобрила, - рассмеялась Эжени и поправила волосы, теперь остриженные чуть выше плеч, - Что ж, отправлюсь одна. Что касается Парижа, то мы с тобой давние соперницы в борьбе за его сердце. Жду не дождусь возвращения в свою мансарду на Ситэ – ну ту самую, которую я продаю сама себе раз в 50 лет. Кстати, хочу провести туда телефон – представляешь? Но это завтра ночью, сегодня – здороваться с Парижем, с Собором... я его так давно не видела! Надеюсь, рядом не понастроили уродливых домов в современном стиле! Но ладно, рассказывай теперь ты.

- У Собора теперь играет красивый скрипач. Тебе понравится. Кстати, я не против прогуляться с тобой чуть позже. - Элени повернулась к зеркалу и стала смывать макияж. - Я новостей у меня немного. Разве что... Я написала книгу. Детектив. И меня, как всегда мучают сомнения.

- Если мне понравится игра этого скрипача, я не прогоню его, - холодно заметила Эжени, - Ты же знаешь, мы с Нотр-Дам рады гостям, но не приемлем постояльцев. А вот твоей компании я буду только рада! Кстати... Элени... я хотела поделиться с тобой одной неприятной историей... Это случилось в Риме - я поэтому уехала, не дожидаясь премьеры.... - Эжени закурила, прошлась по комнате и присела на подоконник, вглядываясь в суету Монмартра.

- В последние дни в Риме у меня появилось ощущение, что за мной следят. А потом... однажды вечером после дневного сна, вернувшись в комнаты палаццо, которые я снимала, я обнаружила пропажу актов купли-продажи своей парижской мансарды. Я выследила этого смертного. Он отправился сюда, в Париж. И, я думаю, ты сама знаешь, откуда он взялся. Документы не причинят мне ни малейшего вреда, а пробраться в мое место обитания не так-то просто... Но все равно, история неприятная. Детективная, кстати. А о чем твой детектив? И неужели тебя мучают сомнения?, - Эжени подмигнула Элени.

- Сомнения - движущий фактор в искусстве, - серьезно сказала Элени. - А мой детектив - о театре. Я решила создать серию книг с частным детективом, переходящим из романа в роман и историями, котоыре он расследует. События происходят в наши дни. Небольшой театр, небольшая труппа... Ранним утром актеры находят труп новенькой актрисы, которая совсем недавно была принята на работу.. Так, ничего серьезного, просто детектив. - Элени улыбнулась. Незачем Эжени знать, что главный герой, которому предстоит расследовать это трудное и запутанное дело - флорентиец, приехавший в Париж, страстный игрок, вовлеченный в это дело по случайности... Свою порцию комментариев она все равно получит, когда книга выйдет в свет.

Эжени улыбнулась:
- Элени, ты все та же. Все мысли - о Театре. Надеюсь только, что ни я, ни Арман не узнаем себя в персонажах – кстати, как он? Я так надеюсь однажды увидеть его на своих премьерах. Но даже не знаю куда выслать приглашение. Хотя я думаю что тоже скоро вернусь к театральным постановкам. В кино все становится слишком зависимым от технического прогресса. Людям понадобится время, чтобы все эти штучки сперва проглотили их. Вернув в итоге искусству и содержанию истинную ценность. Кстати, у нас тоже вышел детектив. Милая сказка про вора, который обладал способностью красть у людей сны и в итоге ищет, кто украл его грезы. Я организую просмотр в Париже специально для тебя.

- Приду. - Элени скрылась за дверью и вернулась, приняв свой обычный, не сценический вид. Впрочем, от сценического он отличался не сильно. Она так и не переборола в себе любви к роскошным платьям и драгоценностям. - Я хотела тебе сказать... Мне кажется, что за мной тоже кто-то наблюдает. Я считала, что это глупость, но раз ты говоришь... И у меня кое-что пропало.

Эжени моментально напряглась:
- Что именно? И как он выглядит? И…что ты намерена делать? Элени, пожалуйста… это важно.
Взгляд Элени стал жестким. - Думаю, прокатиться в Лондон. Ты знаешь, я не люблю покидать мой город без необходимости. Но вещь, которую у меня похитили, дорога мне. А письмо, в котором была указана улица и дом - лондонский адрес - это брошенный мне вызов, который я не могу оставить без ответа

Эжени подошла к Элени, положила ей руку на плечо и взглянула в глаза, стараясь уловить все оттенки следующей фразы подруги.
- Это – Таламаска?. – коротко спросила она.

- Я бы не делала преждевременных выводов, - уклончиво ответила Элени. - Это было бы слишком просто. Один вариант - Таламаска. Второй -те, кто хотят, чтобы я считала, что это - Таламаска.

Эжени отпустила Элени, продолжая смотреть в глаза.
- Мне кажется, мы можем просто выследить этого смертного. В нашем с тобой городе нам это несложно. И если окажется, что это – мой римский «знакомый», то, Элени, я еду с тобой. Я слишком долго ждала этого, чтобы упустить шанс. Двести лет назад к ним в руки попало кое-что принадлежащее только мне и что должно ко мне вернуться. Двести лет… они наблюдали за мной, а я не избегала их, чтобы наблюдать за ними… пока они не сделают ошибку. Одна я с ними не справлюсь. И я ждала, пока они не заденут кого-то еще из бессмертных, - Эжени снова подошла к окну…

Полицейские машины. Люди. Огни фонарей. Элени на секунду зажмурилась от резко ударившего по глазам света - такого оживления тут, у здания бара, она не помнила давно. - Простите, мадмуазель, но вам придется вернуться... Тут произошло убийство.. - Элени, переглянувшись с Эжени, впилась в мысли полицейского, чтобы как можно точнее увидеть картину происшедшего. Труп молодого человека на ступеньках бара. Одна рука неестественно согнута. В руке зажата... серебряная фишка. Знак? - Хорошо, месье полицейский. Мы подождем вас у меня в комнате. - Элени дернула Эжени за собой. - Это тот самый человек, что следил за тобой в Риме? - Элени отвернулась. Судя по лицу Эжени, вопрос был лишним.

Эжени с любопытством оглядела тело.
- Да, это он. Жаль, я только хотела выдвинуть предположение, что это Арман таким оригинальным образом решил позвать нас на встречу старого Театра. Но и на Таламаску это не похоже…, Эжени задумалась, увидев серебряную фишку. – Кстати, Элени. В продаже появилась одна книга…ничего особенного… Называется «Интервью с вампиром». Так вот. Тебе ее читать не стоит.

Эжени закурила, снова заняв место на подоконнике и наблюдая за тем, с какой ловкостью полиция запихивает еще недавно такое живое тело в пыльный черный мешок.

- Я не читаю подобный бред, - пожала плечами Элени.

- И не читай, прошу тебя. –Эжени выдохнула дым с облегчением, - Ну что ж… Мне правда жаль, что это не Таламаска. Но я знаю, что после известных нам с тобой обеим событий у них ввели правило, предусматривающее полный запрет на контакт с нами и нам подобными. И уж тем более в такие игры современные агенты не играют… я знала только, - Эжени осеклась, понимая, что рискует затронуть опасную тему единственного агента Таламаски, Который бросал вызов Элени Дюваль, - Кто-то играет с тобой в странную игру, Элени. Если хочешь – я помогу тебе, - ее оживление сменилось безразличием. Снова фальшивый след. Снова годы и годы.., - В итоге то ты получишь сюжет для нового детектива, а я… продолжу ждать. Однажды они сделают ошибку, и я заберу то, что по праву - мое. Я жду уже двести лет. – Эжени выбросила сигарету за окно щелчком пальцев и сразу закурила следующую. – Твоему скрипачу придется поискать сегодня другое место для музыкальных упражнений. В любом случае.

- Для окурков есть пепельница. - машинально поправила Элени. Она сосредоточенно думала об убийстве, которое произошло на ступенях ее укрытия. - Сейчас я закажу билет в Лондон. Ты со мной?

Эжени взяла пепельницу из рук Элени.
- Да, пожалуй… Только сперва загляну в свою мансарду и поздороваюсь с Собором. Но сегодня мы там будем только втроем. Я, он и…мое прошлое, - Эжени погрузилась в воспоминания.


Апрель 1794 года.

Париж. Город, в который ей лучше бы не возвращаться. Любовь и смерть.

Возвращаясь сюда, она уже знала, что опоздала. Известие о казни она получила еще в Лондоне.

*А я думала, почему он не ответил мне на последнее письмо, в котором я признаюсь ему, что не могу без него жить… странный каламбур для мертвой*.

Она перелезает через окно опустевшего дома. Никакой любви. Здесь осталась только смерть. И она – мертвая.

Три недели. Много или мало? Для смертного – чтобы умереть? Для бессмертной – чтобы остаться одной перед вечностью?

Три недели назад они решили разойтись… на время или навсегда… пока не переменится ветер и пока реальность не перестанет быть столь угрожающей им обоим. Это ведь она виновата. Она решила сразу уехать… чтобы не мешать ему выпутываться из сетей реального мира, а самой заняться делами мира бессмертных. Это она поставила Демулена перед фактом своего отъезда и, не слушая возражений, отбыла в Лондон.

Новости доходят поздно. Чтобы новости дошли до нее еще позже – позаботились другие. На неделю позже.

Кабинет, в который уже никогда не вернется владелец. Перо, брошенное посреди листов бумаги, которые заполнит уже другая рука. Она берет перо, словно пытаясь поймать его прикосновение... Хоть еще на миг.

Она ничего не могла сделать. Только безумной тенью метаться по улицам Парижа после того, как все было уже кончено. Демулена казнили вместе с Дантоном.

А она вернулась в Париж только сегодня.

И ей… остался только вот этот пустой кабинет, с его тишиной.
Эжени села на подоконник, как всегда мечтала, и представила хозяина за работой, как всегда беспокойного, ищущего что-то и беззаветно верящего тем, кто стал частью его мира. Одной из них была она.

В голове звучали обрывки фраз… все то, что они еще могли сказать и никогда не скажут. Эжени прошлась по кабинету, отгоняя подступающее безумие. Уйти отсюда. Здесь – смерть. Ждать возле Собора. Ждать… Она еще вернется сюда. Чтобы попрощаться. Когда будет готова. Но пока…

Камиль Демулен – это не просто ее смертный. Он принадлежит истории. И в истории… ей, Эжени места нет. В конце концов, ничто не должно тревожить ни его тень, ни тень… Люсиль. Именно ей теперь остаться с ним в вечности. Уже навсегда.

Она открыла один из ящиков, не сомневаясь, что угадала. Да, большой архив переписки, разложенный по годам и адресатам в некотором беспорядке. Письма к отцу…деловые письма… к жене… к Робеспьеру – эту стопку она отбросила почти брезгливо… к Сен-Жюсту… к родственникам…за 91 год…92…93…94.

Может, ее письма в другом ящике?

Их немного… пять листов бумаги. Четыре ответа, которые она знает наизусть. На последнее, самое важное, ответа не было. На то письмо, где она признавалась в том, что ее собственный план не сработал, и что ей нет смысла бежать даже в Новый Свет от него. Она ждала ответ… ждала целую неделю. Лишнюю. Неделю, за которую изменилось все. Потом вырвалась в Лондон… И потом – три ночи больной, безумной скачки, хотя торопиться уже не было смысла.

Эжени безнадежно вгляделась в просмотренную стопку, и тут…

Конверты.

На месте.

Ее почерк. Без обратного адреса, который она указывала просто в письме.

Писем не было.

Эжени захотелось разбить ящик. Разбить здесь все… Нет.
Она перебрала конверты, закрыла шторы и зажгла свечу. Один за другим – в огонь. Письма…где письма?

Как вдруг…

Ну конечно. Случайный прохожий, показавшийся ей подозрительно знакомым, встреченный ей на пути. Из-за своего горя она окончательно потеряла способность мыслить.

*Таламаска*

Она аккуратно собирает чужие письма в прежнем порядке в стол. Гасит свечу, открывает окно…
*Я верну их. Даже спустя столетия. Клянусь*

- Хорошо, - кивнула Элени. - Правда, через несколько минут сюда явится полиция. Но не будем терять время. - Она подняла терефонную трубку. - Мне бы хотелось заказать два билета на ночной рейс в Лондон. Первый класс. Да. благодарю вас.

[Odin]

29 августа, 1983.

Париж.

Бьянка, Рэймонд Форстер, Чарльз Уэлдон // Маарет, Чарльз Уэлдон // Рэймонд Форстер.

Рэймонд Форстер отчаянно спорил, опустившись до того, что торговался и кричал на антиквара, посмевшего предложить ему едва ли не половину истинной стоимости медальона. Эта вещь стоила больше, намного больше! Он пытался было воздействовать на уже пожилого и, казалось, слабого человека силой внушения, но... То ли одурманенный алкоголем разум сыграл с ним злую шутку, то ли антиквар был твердо намерен дать именно эту цену и ни франка больше - Рэймонд не знал. До банальных угроз вроде той, что он может отнести медальон к другому специалисту, который, несомненно, даст ему намного больше, не возымели должного воздействия. Антиквар только подчеркнул, что не спрашивает документов ни у него, ни на эту вещь. Вот и все.
Устав от бесполезных выкриков, Форстер устало опустился на резной стул и махнул рукой. Хотя бы это. Сумма и так была не маленькой. Достаточно, чтобы несколько лет жить так, как он привык. А потом... потом удача обязательно повернется к нему лицом.

Прочь сомнения. Последняя игра – один на один. Бьянка наблюдала за тем, как этот человек, за которым она гонялась столько месяцев, унижался, пытаясь отспорить дополнительные франки. Мысли антиквара она держала под строгим контролем. Но чем дальше, тем больше все это переставало ей нравиться. Рэймонд Форстер был единственный, кого она впустила в свою жизнь за много лет. Пора прекращать прятаться за его спину. Она такой же игрок, как и он. Пусть все случится так, как должно случиться.
Несколько шагов вперед.
Антиквар, под воздействием ее мысли, отворачивается.
Рука на плече Рэймонда.

- Я здесь. Это я убила твою сестру.

Он отступает. Никакого сожаления в глазах. Он умер. Пусть морально, но умер. И от нее зависит, кто из них физически умрет первым.

- Я оцениваю этот медальон в миллион франков. Плюс – адрес о моем дневном укрытии. Цена этому – твое самоубийство и твои воспоминания о семейных легендах.

- Ты... - Форстер рассмеялся. - Я ждал чего-то подобного, но хотел верить, что это происходит не со мной. Значит, ты убила Миранду... тварь. Если бы я мог, разорвал бы тебя голыми руками. - Он медленно взял медальон со стола, некоторое время раздумывал, потом повернулся к бессмертной: - Значит, миллион франков. Да, это хорошая цена. Но на кой черт мне миллион, если я не смогу унести его с собой могилу? Там, знаешь ли, деньги не нужны. Или ты сама убьешь меня? Тогда медальон будет твоим без всяких франков.

- Я сыграю по-честному, Рэй. Мне нечего терять. Твоя жизнь против моей. Если выиграешь - сможешь меня уничтожить. Проиграешь - не сможешь жить, потому что это будет главным поражением в твоей жизни. Идет?

- А ты позаботишься о том, чтобы мне ничего кроме проигрыша не досталось? - Рэймонд подбросил медальон и поймал его. - Или действительно будешь вести честную игру? Хотя нет, молчи, я все равно не поверю ни единому твоему слову. Лучше рискнуть, чем так.

- Вот и рискни. - Бьянка вгляделась в его черты. Ничего общего. Она снова совершает глупость? Теперь не имеет значения. В этом мире jона не успокоится, пока не закончит свою месть, а о такой игре она мечтала слишком давно. - Вернемся в казино. Ты сам выберешь игру.

***

Время перевалило за полночь. Оживленное казино бурлило собственной ночной жизнью. Рэймонд выбрал рулетку. Верный ход - тут вряд ли можно что-то сделать при помощи мыслей. А вот разогнать всех завсегдатаев - вполне. Что Бьянка и сделала. Заказала виски и сигару. Пусть все выглядит так, словно парочка пришла поразвлечься. Первый ход. Оба сделали ставки.

- Предлагаю выяснить все интересующие вопросы, Рэй, - начала Бьянка, раскинув фишки. - Если у тебя их нет, то у меня есть. Я готова ответить на твои. И хочу, чтобы ты ответил на мои.

- У меня нет к тебе вопросов. Но если появятся, я их задам, - ответил Рэймонд, пытаясь сосредоточится на игре.

- Вопрос первый. Как ты думаешь, зачем мне этот медальон? - Рулетка закрутилась. Белые против черных. Она проиграла. Но оставалось еще много фишек.

- Не знаю, - пожал плечами Рэймонд. - Может быть, ты коллекционируешь драгоценности. Да и безделушка красивая, хоть и странная.

- Откуда она у тебя? - простодушно спросила Бьянка.

- Наследство. Она в нашей семье уже больше трех поколений.

- Ты выиграл, - улыбнулась Бьянка. - Осталось двадцать фишек. Я ставлю половину. - Расскажи мне легенду о медальоне?

- Ле... Легенду? - Рэймонд едва не поперхнулся от неожиданности. - Да нет никакой легенды, собственно. Говорили, что эту вещицу нельзя продать или подарить, иначе на семью свалятся все мыслимые или немыслимые несчастья и кары. Медальон передавался по мужской линии, хотя говорили, что эта штука проклята. Моя бабка, она была немного медиум... Так вот, она избегала без лишней необходимости прикасаться к безделушке, говорила, что на ней слишком много крови из-за одного из хозяев украшения. Ну, с такими камнями, я не удивляюсь, что кого-то когда-то убили. И не один раз.

- Простите, я не помешаю, если присоединюсь к вашей игре?

Рэймонд Форстер раздраженно повернулся, смерив говорившего неприязненным взглядом. Вполне прилично одетый мужчина лет сорока, темноглазый, темноволосый... Ничего примечательного. Кроме, пожалуй, перстня с бриллиантом на пальце.

- Я сыграю с вами на медальон. А вам, мадмуазель, я согласен заплатить за него полтора миллиона франков. Это больше, чем вы предлагали мистеру Форстеру.


Бьянка резко посмотрела на незнакомца. Среднего роста, темноволосый, даже красивый в своем роде. Было в нем что-то неестественное. Вампир? Нет, какая глупость. Простой смертный, просто необычного вида. *Уходите немедленно* Мысленный приказ. Ей не нужны свидетели.

*Я не собираюсь вмешиваться, мадмуазель. Но раз вы настаиваете... Право, мне очень жаль.* Он повернулся, чтобы уйти, на несколько секунд задержав взгляд на Рэймонде Форстере.

Бьянка побледнела от гнева. Таламаска! Кто еще из смертных способен говорить с ней на ее же языке и отражать мысленные приказы! Но что-то мешало просто перестать обращать на него внимание. Странный и забытый образ. Где она могла его видеть? *Что вы хотите, месье?*

*Выиграть этот медальон. Я не имею к Таламаске никакого отношения, не волнуйтесь.*

*Этот медальон вам не принадлежит! Прошу вас, не вмешивайтесь* Бьянка обернулась, поймав на себе торжествующий взгляд Рэймонда. Он снова выиграл. Сегодня впервые за много дней удача повернулась к нему лицом.

*Какая разница, если этот человек хочет его продать?*

- Пусть играет? - Рэймонд повернулся к бессмертной. Конечно, они так не договаривались, но этот человек только что предложил за безделушку полтора миллиона! Надо же, цена растет с каждым часом! Похоже, удача снова начала ему улыбаться.

- Делайте ставки. - Бьянка нервно провела рукой по волосам. Никогда не идти наперекор судьбе. Любая мелочь может быть важной. Этот урок она усвоила много лет назад.

… - У тебя есть вино? Хочу отметить твое выздоровление.
… - Посмотри в гостиной в шкафу. Если есть - то есть. Если нету - значит обойдемся.
… - Тут ничего нет. Давай я схожу в лавку?

Последние минуты жизни одного из немногих, кого она любила. Если бы в тот день она послушалась его и никуда не ушла, он бы не погиб так глупо. Они преследовали Бьянку, как кошмарный сон, несколько десятилетий после трагедии. Потом боль утихла. Но она свято верила в знаки. Этот человек, явившийся из ниоткуда. Человек, связанный с медальоном. Если она прогонит его, может ли это значить, что она вновь сделает ошибку, не поняв, что получила знак судьбы? Игра с Рэймондом идет на жизнь и смерть. В такие моменты знаки имеют большое значение.

- Если вы хотите сыграть с нами третьим, я не против.

- Благодарю вас. Но, быть может, будет благоразумней пересесть за карточный стол? Рулетка - вещь не очень надежная. Впрочем, не буду настаивать, если вы решили играть именно в рулетку.

- Мне все равно. - Бьянка бросила быстрый взгляд на соперника. - Рэй?

- Мне тоже все равно, - пожал плечами Рэймонд. - Только уговор: играть честно.

В пустом казино их шаги отдавались гулким эхом. Завтра опомнившиеся сотрудники этого заведения будут передавать из уст в уста рассказ о том, что казино не досчиталось выручки из-за того, что посетители резко покинули здания, оставив лишь троих игроков. Бьянка раскинула карты. Пусть это будет преферанс.

- Расскажете о себе? - Бьянка повернулась к незнакомцу.

- Меня зовут Чарльз Уэлдон и, к моему глубокому сожалению, не могу назвать род занятий, так как сам затрудняюсь его определить. Благо, что могу позволить себе заниматься тем, что меня интересует. В данный момент это антиквариат, поэтому я здесь.

*Вы знаете, чья эта вещь?* - мысленный вопрос к незнакомцу. Бьянка взяла прикуп. Девятка треф и валет червей. Не совсем то, что нужно, но что поделать.

*Насколько я могу судить, сейчас она принадлежит мистеру Форстеру*, - Уэлдон слегка улыбнулся, их мысленный диалог был забавен. - * Я же намеревался выиграть медальон, но теперь вижу, что эта вещица каким-то образом важна для вас... Теперь не знаю, как поступить, вы ставите меня в неловкое положение, не желая того.*

Бьянка смутилась - этот человек говорил и выглядел, не как враг. Значит, нужно как можно быстрее прояснить все моменты. *Этот медальон принадлежал моему близкому другу Антуану Сен-Жюсту. Я намереваюсь вернуть его, чтобы распорядиться в соответствии с завещанием своего друга. Этот человек жил двести лет назад, поэтому не могу предположить, что вы знали его. Вы - его потомок? Или потомок того, кто подарил ему эту вещь? В противном случае не могу понять вашего интереса. И уж тем более поверить в то, что вы - простой антиквар, который беседует со мной при помощи мыслей* Еще один торжествующий взгляд Рэймонда. Он хороший игрок, и сегодня, когда она оставила свои попытки свести его с ума неудачами, он торжествует победу, справедливо списывая на нее все предыдущие неудачи. Какого черта она полезла? Не проще ли было оставить все, как есть и довести дело до конца, не вступая в игру?

*Нет, я не являюсь его потомком. Можно сказать, что я имею некоторое отношение к этой вещи, поэтому не хочу, чтобы она попала в чужие руки, раз она утратила свою ценность как семейная реликвия.. Вот и все.*

- Месье Уэлдон? - Рэймонд Форстер на секунду отвлекся от игры, бросив взгляд на сидевшего напротив человека.

- Да, я слушаю вас.

- А у вас эти полтора миллиона, которые вы предложили за медальон? Это очень крупная сумма...

- Разумеется, у меня нет такой суммы наличными. Но в случае проигрыша я смогу поехать с вами в банк, не беспокойтесь, - ответил Уэлдон, немного более холодно, чем обычно.

- Мне кажется, что безделушка стоит намного больше, - усмехнулся Рэймонд. В этом, правда, он сомневался, но мало ли сумасшедших коллекционеров, готовых выложить действительно астрономические суммы за понравившуюся вещь? Признаться, его немного настораживали мысли этого человека, слишком... пустые, без эмоций, но это не стоило того, чтобы уделять факту много внимания. Скорее всего, он просто теряет хватку.

- Не отвлекайся, Рэй. - В глазах Бьянки заплясали веселые искорки. - Ты объявил "мизер". А, засмотревшись на бриллианты этого месье, берешь уже вторую "взятку" по глупости. Говорю тебе это, чтобы ты не упрекал меня в нечестности. *Я хочу понять, кому из нас эта вещь нужна больше, вот и все. Поэтому и расспрашиваю. Если вы выиграете, мне придется нехорошо с вами поступить. Именно потому, что эта вещь не должна уйти в чужие руки. А вы мне симпатичны. Поэтому и расспрашиваю*.

- Я просто говорю то, о чем думаю, - мотнул головой Рэймонд. Не признаваться же, что на самом деле засмотрелся на кольцо с бриллиантом на пальце Уэлдона.

- Похвальное качество, - тихо рассмеялся Уэлдон.

Рэймонду показалось, что в его взгляде мелькнуло нечто, похожее на насмешку. Вроде и комплимент, но каким тоном он сказан! Ничего, проиграв бриллианты, этот месье станет менее самоуверен.

*Я ценю то, что вы меня об этом предупредили, мадмуазель. Должен сказать, что я отнюдь не так беззащитен, каким могу показаться, поэтому мы можем попробовать прийти к соглашению... Так будет лучше, я уверен.*

Бьянка посмотрела ему в глаза. Совершенно непонятный человек. Он находится тут не так давно, а она готова ему симпатизировать? *Этот человек - мой враг. Вижу, он вам не нравится, ведь так? Он мог бы стать великим, но превратился в ничтожество. Сыграете на моей стороне? О медальоне мы поговорим позже, если хотите. В данном вопросе я защищаю не свои интересы, поэтому, если вы имеете на него больше прав... Деньги, как вы понимаете, меня не интересуют. Только прошлое*.

- Говоришь то, что думаешь, Рэй? Ты о своей мысли, что сыграешь "мизер"? Или о том, что вещь, которую ты называл безделушкой, стоит больше полутора миллиона? Тут ты ошибся.

- О том, что эта вещь стоит больше полутора миллионов. Она старинная и дело тут не только в камнях и в работе.

*Я не стану утверждать, что имею на нее какое-либо право, ведь эта вещь превратилась в семейную реликвию. Но вы имеете в виду, когда предлагаете мне сыграть на вашей стороне? Не думаю, что имею право вмешиваться в ваши личные дела, не понимая их сути. Мы с вами едва знакомы...*

- А в чем, Рэй? - Бьянка с трепетом открыла карты. Удача перешла на ее сторону. Говорят, тем, кто несчастен в любви, везет в карты. Отлично, на этот раз ее вечные неудачи сыграют ей на руку.

*Мы совсем незнакомы, мой таинственный соперник. Просто вы смотритесь тут удивительно на своем месте. А сыграть на моей стороне очень просто. Достаточно не скрывать своего пренебрежения к сидящему рядом со мной человеку. У вас выразительные глаза. И этого достаточно*

- В том, что это - антиквариат, - усмехнулся Рэймонд. - Представляю, какую цену могут дать за нее на каком-нибудь аукционе! Вы, месье Уэлдон, во сколько оцениваете ее?

- Гораздо меньше, чем в полтора миллиона, месье Форстер. Не нужно быть столь алчным, может статься, что вам не дадут за этот медальон и ломаного гроша, несмотря на то, что это антиквариат.

- Вы говорите так, что у меня складывается впечатление, будто я имею дело с человеком, не понимающим ровным счетом ничего в подобных вещах, - сказал Рэймонд. Кажется, удача немного изменила ему, сейчас не нужно выходить из себя. Спокойно.

- Возможно, - улыбнулся Уэлдон на его неприкрытое хамство. - Я, напротив, отдаю себе отчет с кем разговариваю, но свое мнение оставлю при себе, если позволите.

- Боитесь быть честным? - криво улыбнулся Рэймонд.

- Нет, - покачал головой Уэлдон. - Просто не пристало говорить подобные вещи в присутствии дамы.

* Я знаю, что Форстер, увы, человек низкий и беспринципный, но прошу вас, не заставляйте меня играть роль. Актер из меня прескверный, к сожалению*

Однако пора заканчивать. Эта история должна сегодня завершиться, невозможно больше тянуть. Карты раскинулись неоднозначно. Рискнуть - и будь что будет. "Восемь взяток". Если она сыграет партию, то выиграет. Если проиграет... Об этом лучше не думать. Взгляды всех троих прикованы к карточному столу. Сейчас все решится. Выигрыш. Бьянка поднялась.

- Ты проиграл, Рэй. Этот человек свидетель - я играла честно.

- Это... Это неправда! - выкрикнул Рэймонд, сбрасывая со стола карты. Не может этого быть, чтобы все решилось вот так, за несколько минут! Несколько минут... И он проиграл все, включая собственную жизнь. Жизнь... Есть ли в ней смысл вообще, если он до конца своих дней будет обречен влачить почти нищенское существование? Без удачи, без денег, имея в качестве постоянных спутников только долги и эту озлобленную тварь, которая сделает все, чтобы уничтожить его. Уничтожить? Он рассмеялся. Доставить ей такое удовольствие или нет?

- Что же, месье... - Рэймонд бросил на антиквара злой взгляд, но осекся. Уэлдон смотрел не на него и не на бессмертную, а на что-то за его спиной. Теперь в его взгляде было нечто похожее на сочувствие. Стало не по себе. - Что вы там увидели, месье? - он постарался, чтобы голос звучал насмешливо. - Здание не старинное, привидения здесь не водятся.

- Тогда почему за вашей спиной стоит девушка с петлей на шее? - спокойно осведомился Уэлдон, как будто речь шла о погоде.

На секунду Бьянка оцепенела. Человек, сидящий рядом с ней, выглядел отрешенным и бесстрастным. Откуда он мог узнать? Но это неважно. Это ее час.

- Она пришла за тобой, Рэй. Тебе пора, - тихо произнесла Бьянка.

- Да, мне пора, - Рэймонд чувствовал, что его трясет. Уже давно он не чувствовал себя таким слабым и разбитым. - Прощайте, Бьянка. И будьте прокляты. Хотя вы уже и так прокляты.

Он швырнул на стол медальон, который проиграл.

- Теперь это ваше. Надеюсь, что вы перегрызете друг другу глотки из-за этой безделушки. Вас благодарю за игру, месье. А теперь прощайте. - Не дожидаясь, да и особо не ожидая, что кто-то будет его останавливать, Рэймонд Форстер пошел к выходу.

Он уходил. Бьянка смотрела вслед Рэймонду Форстеру, пытаясь понять, чувствует ли она хотя бы немного сострадания. Но ничего подобного она не ощущала. Только радость и легкость. Ее миссия закончена, и месть, которая жгла ее на протяжении стольких месяцев, состоялась. Осталось лишь убедиться, что Форстер выполнит свое обещание, и можно начинать жизнь с новой страницы. Очередной раз. Бьянка продолжала сжимать в руке отыгранный медальон, когда вдруг поняла, что ее таинственный партнер по карточному столу все еще находится рядом. Бьянка улыбнулась.

- Вы помогли мне, месье. Образ его сестры был великолепен.

- Это не был образ, - тихо ответил Уэлдон. - Вряд ли я бы стал говорить об этом, если бы не тон месье Форстера. Но сделанного не поправишь, хотя сейчас я начинаю сожалеть о моей выходке.

- Не был образ? Вы хотите сказать, что это был призрак, который вы призвали сами? - Глаза Бьянки расширились от изумления. - Прошу вас, не сожалейте. Этот человек не заслуживает сострадания. Он получил то, что заслужил. Просто поверьте.

- Я никого не призывал, - удивленно вскинул брови Уэлдон. - Обычно призраки не спрашивают разрешения, появляться им или нет. А что касается этого человека... он не проживет долго. Будет ли его кровь и на моей совести тоже? Я не должен был возвращать его к кошмару, от которого он хотел избавиться.

- В его кошмаре нет вашей вины, месье. Его кровь будет на моей совести. Я очень на это надеюсь. - Бьянка стала собирать карты, разбросанные по столу. - Вы действительно хотите забрать этот медальон?

- Теперь не знаю, - он немного подумал, взвесил на руке медальон, потом положил его на стол. - Забирайте его, мадмуазель, раз его последний владелец был вам дорог. Здесь больше не о чем говорить.

- Благодарю вас, месье. Искренне желаю вам удачи. - Бьянка еще раз улыбнулась и направилась к выходу.

***

Уэлдон вышел на улицу, пешком прошел два квартала и остановился у небольшого кафе, где условился встретится с дамой. Посетителей почти не было, красивая рыжеволосая женщина сразу же невольно притягивала к себе взгляд. Улыбнувшись, он помахал ей рукой и, сделав заказ, направился к столику.

- Добрый вечер, Маарет. Ты пришла раньше, но все равно мне жаль, что заставил тебя ждать.

- Я пришла всего несколько минут назад. - Маарет с удовольствием смотрела на старого друга. - Мой дорогой граф, я вижу, ты в добром здравии, как и всегда. Зная твое отношение к передвижениям по воздуху, я заказала билеты в Лондон. Мы успеем к самому началу спектакля. Надеюсь, твой визит в Париж оправдал твои ожидания7

- Нет, не оправдал, - покачал головой Сен-Жермен, отпив глоток кофе. - Мне пришлось оставить мой медальон и вместе с ним и попытки выкупить его. Возможно, это и к лучшему. В любом случае, сейчас меня больше занимает спектакль, на который мы пойдем.

Маарет внимательно взглянула на него, но ничего не сказала. Граф Сен-Жермен не любил вспоминать о событиях, после которых он расстался со своим любимым медальоном. Захочет поговорить - сам расскажет. За несколько сотен лет их дружбы она к этому привыкла.

- Маэл будет встречать нас в аэропорту. А такси будет тут через несколько минут. Надеюсь, сегодняшняя премьера не оставит нас равнодушными.


***

Рэймонд Форстер вернулся домой, налил себе полстакана виски и залпом выпил, не почувствовав ни вкуса, ни опьянения. Так, наверное, и должно быть. Напиться до бесчувствия… Очевидно и этому простому желанию не суждено сбыться. Он оглядел более чем скромно обставленную комнату. Ради этого стоит жить? Для чего вообще стоит жить? Вопрос без ответа.

Он дал слово оставить этот мир, но не обещал, что сдержит его и теперь колебался, пытаясь отыскать цель, которая была бы достойна того, чтобы начать все заново. Работа? Орден ему не светит, а это была единственная работа, которую он выполнял с удовольствием. Поискать что-то другое? Нет, спасибо, грязных подносов натаскался на всю оставшуюся жизнь и, вероятно, на будущую тоже, если верить в переселение душ.

А что, если душа и не уходит никуда? Рэймонд вздрогнул, вспомнив слова антиквара. Как этот человек мог знать? И кто он? Агент Таламаски? Не похоже, подобного типа он бы точно запомнил. Ну и черт с ним. А слова бессмертной запали в душу. Жаль, что он никогда не видел призраков и не умел с ними общаться. Тогда и узнал бы, действительно ли Миранда пришла за тем, чтобы забрать его. Где- то читал о том, что встретить душу непременно приходят те, кого он любил больше всех, будучи на земле. Любил он только Миранду.

Теория? Вот и проверим. Форстер выпил еще, стараясь прогнать из мыслей образ бессмертной, которая подстроила его падение. Напоминает о себе, все время напоминает, проклятая тварь! Хочет и сейчас играть им? Наблюдать издали, смеяться над неудачами, с каждым днем убеждаясь в простой истине: человек медленно, но верно деградирует, превращаясь в животное. Вот такая изощренная месть. А он такого удовольствия ей не доставит! Обойдем судьбу хотя бы в этом! Рэймонд Форстер откупорил новую бутылку. Последнюю, припасенную на такой вот торжественный случай. Завтра все равно уже не нужно будет идти за новой.

… Настенные часы прохрипели пять раз. Надо же, уже утро. Количество выпитого мешало ему твердо держаться на ногах, но все же он смог дотянуться до кухонного ножа. Смерть, которую он всегда боялся и презирал. Еще через несколько минут Рэймонд Форстер вскрыл себе вены. Навязчивый образ бессмертной твари наконец-то померк, стал слабее. Теперь все…. Он улыбнулся.

[Eleni]

2 сентября

Лондон

Бьянка, Маэл, // Маарет

Лондон. … Бьянка сверилась с блокнотом. Все верно, Маэл оставлял именно этот адрес. Красивый старинный особняк на окраине города. В Париже двести лет назад он тоже предпочитал окраины… Интересно, как бы сложились их отношения, если бы она не избегала его, считая, что Страффорд – это Мариус? Но это в прошлом. После того, как с Форстером было покончено, призраки отступили, а новая жизнь сверкала радужными красками. Как, оказывается, изматывает чувство ненависти и мечты о мести! Теперь осталось закончить все дела и можно заняться восстановлением собственной жизни. Казино в Реймсе Бьянка решила оставить за собой. Она любила этот город не меньше, чем Париж, и глупо было расставаться с ним из-за одной совершенной ошибки. Дальше – Амадео. Найти его, во что бы то ни стало! Она покинула его, когда он так нуждался в ее поддержке… А еще была Таламаска. Но нет, сегодня – ни одной мысли о плохом. Бьянка позвонила в дверь.

- Здравствуйте, Маэл. Я привезла вам письмо. То, о котором мы говорили. Все-таки оно было адресовано вам, а я не люблю хранить чужие вещи из прошлого. – Бьянка весело улыбнулась. – Я могу войти?
- Добрый вечер, Бьянка. Да, конечно, проходите. - Маэл посторонился, позволяя вампирке пройти, а теперь пытался вспомнить о каком письме речь. Наверное, это уже привычка - немедленно выбрасывать из головы все, что так или иначе связано с той эпохой. И с Парижем в частности. Сначала он опасался, что граф начнет вспоминать о событиях двухсотлетней давности, но к счастью этого не произошло. Может быть, Сен-Жермен просто чувствовал настроение, а может быть, у него тоже были причины не возвращаться к тем воспоминанием. И вот, Бьянка. Жан Клери. Ничуть не изменившееся напоминание о прошлом. Они прошли в гостиную. Маэл предложил гостье занять одно из кресел и приглушил звук в телевизоре. - Почему вы решили вспомнить о письме сейчас, Бьянка?

- Несколько дней назад я расправилась с Форстером. - Бьянка подошла к окну, затем быстро переместилась к креслу и, наконец, облюбовала себе место на стуле у бездействующего сейчас камина. - Вы знаете, что он был потомком Сен-Жюста? И он, и Миранда... Сен-Жюст оставил серьезный след в моей жизни. Я знаю, что он ненавидел вас, а потом готов был стать вашим другом... Это письмо он написал вам незадолго до своей гибели... Я нашла его случайно, когда разбирала его вещи после казни. Видимо, он забыл его отправить. Понимаю, что теперь это не имеет значения, но у меня рука не поднимается его выбросить. Но и хранить его теперь, когда я выяснила, кто такой Страффорд, я тоже не хочу. - Она слегка нахмурилась и протянула старинный конверт. - Возьмите.

- Благодарю вас. - Вот и пообещал себе не возвращаться к той эпохе... Маэл протянул руку за письмом. Послание, нашедшее адресата спустя двести лет. Недурно. Любопытство все же взяло верх, вампир сломал печать и принялся читать.

...
6 термидора
1794 года

«Страффорд! Не застал вас сегодня, поэтому оставляю записку. Вчера я принял важное для себя решение. Думаю, вы скоро об этом узнаете. Вы и граф сделали многое для того, чтобы помочь мне перестать чертить линии между реальным миром и миром мертвых. Теперь я все знаю. И считаю ваш мир лучшим из того, что создала природа. Пишу и смотрю на ночной Париж. Я счастлив. Как никогда в этой жизни. Осталось несколько дней. Потом моя жизнь полностью изменится, и я смогу прийти к вам, чтобы сказать лично, что бесконечно благодарен за терпение и мудрость.
Сен-Жюст.
P.S. Коффиналь будет в Париже через две недели. Удачи.
.....

Маэл отложил письмо в сторону. Вот так. Сен-Жюст все-таки сделал свой выбор, который видит небо, дался ему не так легко. Время показало, что информация в письме ошибочна - наступило девятое термидора. Перед глазами снова пронеслись забытые воспоминания, куски целой жизни, он не пытался остановить этот наплыв. Скоро само пройдет. Но молчание затянулось и необходимо его прервать. - Простите, Бьянка, я задумался. Странно сознавать то, что письмо нашло меня спустя двести лет. В тот день, когда оно было написано, еще никто не мог предположить, что случится то, что случилось.

- Что в нем? - решилась спросить Бьянка. - Что-то ... важное?

- Читайте, - ответил Маэл. - Ничего сверхсекретного там нет, финал этой истории все равно известен.

Бьянка осторожно взяла письмо - любопытство победило. Все верно. В ту ночь, когда они обо всем договорились, Антуан был действительно абсолютно счастлив. Бьянка встряхнула головой, машинально поправляя прическу. Стоит ли расстраиваться сейчас, когда она празднует победу, и снова погружаться в самый страшный период своего одинокого существования? Ее друг из прошлого не хотел бы ее расстраивать. Пусть прошлое останется в прошлом. - Он должен был стать одним из нас, - медленно произнесла Бьянка. И добавила, недобро усмехнувшись: Как, кстати, и Рэймонд Форстер. Забавно складывается судьба.

Маэл закурил, глядя в окно. Действительно странно все складывается. Сен-Жюст никогда не говорил о своем стремлении пополнить их ряды. Они никогда даже не заговаривали об этом, так как такой судьбы он сам монтаньяру бы не желал. Впрочем, не желал он и того, что с ним случилось. Да и только с ним? - Рэймонд Форстер уже в прошлом. К чему о нем вспоминать? Но действительно забавно.

- Скажите, Маэл... - Бьянка аккуратно сложила письмо и убрала его в конверт. - Вам никогда не хотелось восстановить историческую справедливость? Я стала свидетелем всего одного исторического периода. На вашей памяти их - десятки. Но, читая статьи и книги о той эпохе, которую я считаю своей, я ловлю себя на мысли, что меня страшно злит, как люди все это описывают. Люди пристрастны и позволяют себе проявлять излишнюю фантазию. Как вы с этим справляетесь? Или вы не читаете о том, что пережили? Одно время я коллекционировала книги о Робеспьере. У себя, в Реймсе. У меня большая библиотека. Но то, что о нем пишут, все эти хвалебные оды... это же бред?

- Смотря, что вы подразумеваете под восстановлением исторической справедливости, - улыбнулся Маэл. - Если, допустим, я напишу книгу о тех событиях, в мире ничего не изменится ни к лучшему, ни к худшему. Разве что только я или прославлюсь или буду подвергнут критике, что в это время одно и то же. Нет, не хотелось. Достаточно, что я был очевидцем. Я тоже читал некоторые книги о той эпохе, просто из любопытства, но только некоторые из них заслуживают уважения. О том же Робеспьере очень разные мнения, нельзя судить людей за то, что они пристрастны. Но Робеспьер был, безусловно, личностью, притом очень яркой и нельзя упрекать историков за то, что они иногда склонны идеализировать.

- Робеспьер был манипулятором, - оживилась Бьянка. Ей не хотелось признаваться себе, что ей очень интересен этот разговор. Мариус категорически не желал говорить с ней об истории, считая Клери ошибкой с первого до последнего шага. - Любой из тех, кто окружал его, был умнее, образованнее и талантливее. Я не говорю только о Сен-Жюсте. Были и другие. Хотя, не скрою, я пристрастна. Но мне жаль, что этот ничтожный в своем роде человек погубил такое огромное количество талантливых людей.

- Не он один, Бьянка. Были и те, кто шел за ним, кто считал его решения единственно верными. Без поддержки он ничего бы не сделал. Да, в его руках была сосредоточена огромная власть, но под конец он так запутался в этом могуществе и собственных манипуляциях, что не знал, что с этим делать... И, да, он был манипулятором. Где вы видели политика, который бы им не был?
- Нигде, - честно ответила Бьянка и улыбнулась. - С тех пор я возненавидела политиков и их грязные игры. Но у вас с ними было значительно больше связей. Как вы, древнейший бессмертный, могли все это терпеть? Признаюсь честно, если бы я обладала вашей силой, не смогла бы справиться с желанием навести порядок в Конвенте.

- Зачем? Допустим, я бы мог уничтожить Робеспьера. И что? К власти пришли бы другие, те, которые были бы неспособны удержать власть или действовали ради собственного обогащения. Будем справедливыми, Робеспьер действительно ничего не брал для себя, в отличие от многих. Навести порядок... Поддержать одних, чтобы они пожрали более слабых и так до тех пор, пока не будут съедены сами? Глупо все это, Бьянка, вы должны это понимать.

- Наверное, вы правы. Поэтому я ушла тогда и никогда больше не играла в политику... А вы?

- Только иногда и по таким мелочам, которые нельзя считать существенными. Тот период закончился для меня, когда подох Коффиналь.

- Вашего друга убил не Коффиналь, а Робеспьер, - тихо заметила Бьянка. - своим молчанием и безразличием. Сен-Жюст вряд ли рассказывал вам об этом, зная ваше отношение. А я знаю эту историю со слов очевидца. Впрочем... - Бьянка поднялась. - Это давняя история, которую не стоит ворошить. Мне пора. Я была рада вас видеть, Маэл, и, надеюсь, мы останемся добрыми друзьями. Прощайте. Вот ваше письмо.

- Я знаю, - ответил Маэл. - Но я дал обещание не трогать Робеспьера. И, потом, в той ситуации ему действительно оставалось только молчать. Коффиналь и Дюпен дали ход делу. Они за это поплатились. Теперь не стоит об этом вспоминать. Прощайте, Бьянка.

***

Бьянка в который раз поймала себя на мысли, что терпеть не может Лондон. Видимо, это чувство было у них взаимным - этот мрачный город мешал погружаться в радужные мысли о будущем и давил на психику своими массивными домами, двухэтажными автобусами, снующими по широким улицам и чопорными лицами местных обитателей. Бьянка остановилась, чтобы купить себе цветы. Букет белых роз в честь выполнения первого пункта плана. Письмо передано, осталось еще одно дело... *Это она*. Чужая мысль. Бьянка резко обернулась. Взвизгнули тормоза - она отпрыгнула, проследив, как черный "Мерседес" уносится вдаль на большой скорости. - С вами все в порядке, мисс? - Да, да, все хорошо, не беспокойтесь. Некоторое время на нее смотрели с любопытством, потом город вернулся в свое сонное состояние безразличия. Бьянка почувствовала, что ее бьет дрожь. Через минуту она уже звонила в дверь Маэла. Ее тревога передалась и ему, в глазах повис вопрос. - Маэл, я только что видела Босса. Он следит. И он не отступится.

- Так. - Маэл закрыл дверь, через несколько минут они снова сидели в гостиной. - Здесь может быть две версии и обе они правдоподобны. Или Боссу нужны именно вы, в таком случае он мастерски вас выследил... Или же, более глобальная версия, она заключается в том, что следят за всеми, кто непосредственно участвовал в разгроме лаборатории. Пока что я за собой слежки не замечал, хотя и не.... Черт! - Вампир поспешно вытер выступившую на лбу испарину. Если следили за ним, то следили и за Маарет, нет сомнения. С Маарет сейчас Сен-Жермен, составляет компанию в культурных развлечениях... Граф и Джессика - вот единственные смертные, которые могут заставить не только его, но и Маарет совершить не одну глупость. Вампир бросил взгляд на часы. Слишком рано, даже спектакль еще не закончился.

- О чем вы, Маэл? - почему-то шепотом спросила Бьянка. - О чем вы подумали?

- О том, что если они выследили вас, то, разумеется, выследили и меня. И знают, что в этом доме гостит человек, который... Одним словом, я бы не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось. Если они не появятся через час, мне останется только искать их и надеяться, что все в порядке.
- Я бы поискала этого человека уже сейчас, - быстро сказала Бьянка. - Если он вам так дорог... Они слишком уязвимы.

- Он находится с моей спутницей, а, следовательно, под защитой лучшей, чем могу дать ему я.

- Тогда почему вы так заволновались? Предчувствие? Если следовать одному из вариантов, то эти люди из Таламаски должны охотиться также за Сантино и Арманом. Может быть, стоит их поискать?

- Заволновался, потому что подумал о том, что днем мы не можем защитить его. Что же касается Сантино и Армана... - Маэл неопределенно махнул рукой. Судьба этих двух бессмертных волновала его меньше всего. - Возможно, Маарет захочет предупредить Сантино.

- Маарет - это та рыжеволосая бессмертная, которую мы с Форстером видели в Реймсе? - Бьянка на секунду задумалась. - А ведь я знаю этот образ и ее имя. Вопрос - откуда? Либо я слышала о ней когда-то, что вряд ли. Либо... я видела этот образ в мыслях кого-то из сотрудников лаборатории. Но это удивительно, Маэл! Они положили колоссальные усилия, чтобы справиться со мной. А по сравнению со мной вы просто недосягаемы!

- Да, это она, - Маэл нахмурился. - Удивительно что именно? О чем вы, Бьянка?

Бьянка сжала виски. - Я не помню. Лаборатория осталась для меня кошмарным сном. Но до определенного момента я пыталась прорваться в их мысли. И в них была она. А еще убитые агенты этого Ордена. Они как-то связаны. - Она в отчаянии всплеснула руками. - Это бред, я даже не понимаю, о чем говорю! Но если мои слова наведут вас хотя бы на какие-то догадки...

- Я слышал версию, что каким-то таинственным образом погибают агенты, которые так или иначе были связаны... Но не понимаю, какое это может иметь отношение к Маарет. Скажу только, что это не совсем бред. На деле все обстоит все гораздо серьезней и сложнее, только на данном этапе не спрашивайте меня как именно, - Маэл снова закурил и задумался, пытаясь увязать воедино все известные ему факты.

- Мне-то что делать? Я собиралась сегодня уехать. Вернуться в Реймс. - Бьянка растерялась. - Почему-то я подумала, что все это закончилось. Счастливый финал. Теперь я вижу, что ошиблась.

- Лучше не торопитесь. Возможно, от вас именно этого и ждут, раз он решил вам показаться. Мне все это очень не нравится, поэтому сколь бредовыми бы не казались домыслы, нам следует быть осторожнее.

Бьянка в нерешительности застыла у дверей, соображая, как поступить дальше. Еще год назад она бы не стала раздумывать об опасностях и лишь посмеялась бы над подозрительностью этого Древнейшего. Теперь все изменилось. Босс был единственным, кто вызывал у нее настоящий ужас, а при мысли о лаборатории хотелось уйти под землю и переждать. Или, может быть, найти Мариуса и пожить под его защитой? Ее раздумья прервало появление рыжеволосой Древнейшей. Маарет. Она вошла, открыв дверь своим ключом, с любопытством оглядела Бьянку, и кивнула Маэлу и Бьянке.

- Граф уже вернулся?

Маэл вскочил, через секунду оказавшись рядом с Маарет и, положив ей руки на плечи, посмотрел на вампирку, не скрывая ужаса. - Где ты его оставила?! Мы должны его найти немедленно!

- Что случилось, Маэл? - удивилась Маарет. - В Лондон приехал его старый друг из Тибета. Мы расстались у Театра. Его друг был в Лондоне проездом, поэтому прислал за графом машину, чтобы повидаться в аэропорту перед отлетом.
- Из Тибета? Старый друг? - Маэл обессилено опустился в кресло. - Маарет, он и дружил-то в основном с тибетскими монахами. Вряд ли кто-то из них приехал в Лондон, чтобы повидаться с ним. Ты, конечно, не имеешь представления, где его искать?

Маарет молчала. Только что она прочла в мыслях светловолосой вампирки весь состоявшийся только что разговор.

- У кого-нибудь есть варианты? - тихо спросил Маэл.

- Отправиться к театру, перетрясти мысли всех, кто мог находиться поблизости и узнать номер машины. Люди запоминают намного больше, чем им кажется. Затем начать раскручивать всю цепочку. В свое время я часто пользовалась этим методом. - Бьянка осторожно взглянула на Древнейшую.

- Логично, - кивнул Маэл. - Тогда не будем терять времени. Маарет?

- Я отправлюсь в Орден. И они дорого заплатят. - Лицо Маарет окаменело.

- Лучше, если мы не станем расходиться, - сказал Маэл. – Но раз заставить тебя изменить решение я не могу, то прошу хотя бы подумать. Много ли будет пользы от твоего визита в Орден? В любом случае, пока еще есть время, мы с Бьянкой отправимся к Театру и попытаемся добыть информацию. Если ты не дашь о себе знать в три часа, я сам пойду в Орден и за себя не ручаюсь.

"Такой не покомандуешь..." - про себя отметила Бьянка, посочувствовав в своем роде Маэлу. И пулей вылетела вслед за ним. Лучше она будет помогать в поисках этого смертного "графа", как они его называют, чем останется одна со своими страхами. Так спокойнее. А завтра она решит, что делать дальше.

[Eleni]

2 сентября 1983 года

Лондон

Эжени, Элени

Снова Лондон, снова – прошлое. В Париже тоже были воспоминания, но они настолько сливались с городом, в который Эжени всегда возвращалась, что оставались живыми и не тревожили, причиняя только лишнюю боль.Покидая Лондон два века назад она поклялась никогда туда не возвращаться. Слишком много боли, слишком много ушедшего. Мертвый город, тусклый и серый.

Первоначальное тупое равнодушие, с которым она последовала за Элени уступила место беспокойному оживлению. Пожалуй, теперь именно она подгоняла подругу, которая, впрочем, медлительной никогда не была. Быстрее закончить эту историю. Быстрее снова разочароваться. Быстрее вернуться к обычной жизни и ожиданию того счастливого момента, когда древний орден Таламаска все-таки сделает ошибку.

То, что она спешит навстречу разочарованию, Эжени не сомневалась. Люди мельчают. Таламаска не станет уже играть с бессмертными в подобные игры. Кому понадобилось сорвать ее с места в Риме, а потом бросить вызов Элени ей было по большому счету безразлично. Просто скорее разобраться в этом деле, убедиться, что этот след не приведете ее к тому, что она уже двести лет хочет получить обратно... и просто жить. В отличие от подруги Эжени не успела поохотиться перед отъездом и сейчас попросила повторно не терять на это времени. В конце концов, если игру затеял смертный, то сперва он насытит любопытство Элени, а потом – ее собственный голод. Если же в том доме их ждет кто-то из бессмертных, то... охота в любом случае подождет. Пока – вперед.

Элени двигалась уверенно. Конечно, она чувствоваоа некоторый дискомфорт из-за прогулок по Лондону - за годы бессмертия она так и не приучила себя любить чужие территории. Но это путешествие - ненадолго. А рядом - близкий друг. Что может случиться?

Вот и нужный дом.
- Пойдем, - уверенно сказала Элени и взяла Эжени за руку. Дверь была открыта. Крошечная старушка сидела на кресле-качалке и, улыбаясь своим мыслям, смотрела в огонь.
- Добрый вечер, мадам.. леди...

Молчанье. Старушка что-то напевает, не поднимая головы.

- Простите, леди, нам надо с вами поговорить!

Ничего не меняется. В комнате страшно жарко, толко сейчас Элени заметила, что несмотря на теплую погоду, камин полыхает вовсю. Она с тревогой взглянула на Эжени.

Эжени пожала плечами в ответ на взгляд подруги, потом перевела взгляд на старуху.
– Таламаска?, - задала она единственный интересующий ее в этой истории вопрос.

Старушка медленно повернулась. У нее был беззубый рот, который расползся в добродушной улыбке.
- Джейн? Хелен? Какое счастье, что вы, наконец, приехали! Проходите-проходите, мои девочки. Какие вы стали красавицы!

Чувство тревоги усилилось. Элени сделала шаг вперед. Убивать старушку стало страшно.
- Вы... нас... знаете?

- Конечно, моя дорогая девочка! - лицо старушки снова озарилось безмятежной детской улыбкой.
- Я помню тебя совсем маленькой. Ты бродила вот тут, и любила рисовать розовых фей вооон за тем столом. Ах, какой ты была красивой малышкой! Мамочка часто приводила тебя ко мне, ведь она столько работала, что не могла проводить с тобой столько времени, сколько ты заслуживала. Как жаль, что она умерла так рано!
Старушка повернулась к Эжени и шутливо погрозила ей пальцем.
- А ты, Джейн, была проказницей. Помню, как ты однажды оторвала голову любимой кукле своей старшей сестренки! бедняжка Хелен так плакала, а ты забилась под стол и не хотела вылезать. Помнишь, дорогая?

Эжени брезгливо посмотрела на старуху, думая только о своем новом разочаровании. *Ее кровь не будит во мне жажды. Она не приведет меня к тому, что нужно. Пойдем, Элени*.

Неожиданно Эжени передалось чувство тревоги. В конце концов, вернуть свои письма она сможет только если они обе выберутся сейчас отсюда. Она посмотрела на Элени. *Элени. Попробуй позвать Армана. Он где-то в Лондоне. Мне кажется, нам нужна помощь*

- Стой, деточка, неужели ты вот так уйдешь? - старушка неожиданно расплакалась. Слезы текли по ее сморщенному лицу и падали в пышную шаль. - Я приготовила тебе подарок. Письмо твоего папочки. Он так любил тебя, Джейн, но тоже слишком рано умер.
Женщина засуетилась. - Сейчас.. сейчас.. не уходи, деточка, пожалуйста, не уходи... Вот! - Она вытерла слезы и снова улыбалась.

Она протянула сложенный вчетверо пожелтвший листок.

"31 марта 1794 года

Моя дорогая Эжени!
Это письмо станет последним. Я оставляю его Люсиль. Она все понимает и прощает меня заранее. Просто потому что знает, что я не мог уйти в вечность просто так, не оставив ничего от себя. Я вижу жандармов, которые направляются к нашему дому. Все кончено, мы проиграли. Уверен, что Максимильян сделает все, чтобы процесс получился как можно более коротким. Дантон считает, что мы выкрутимся, но я уверен, что это не так. Ты – лучшее, что было в моей жизни. Никогда не прощу себя за то, что позволил тебе уехать. Но что теперь об этом говорить. Прощай. Вместе с письмом оставляю книгу. Это Бомарше. С него все началось. Возможно, когда-нибудь через много лет эта книга напомнит тебе о человеке, который любил тебя, но так и не смог найти правильных слов, чтобы этого доказать.

Камиль Демулен"



Эжени взяла письмо, пробежав его глазами и осела на пол. Нет. Нет. Нет. Только не сейчас... Не в этом городе... Мертвый город, где оживает прошлое. Здесь не читают таких писем. Здесь голоса не звучат из-под земли.  Здесь нет любви - только смерть.

*Элени, зови на помощь. Армана, Лорана, Феликса... Кого угодно из бессмертных. Ты сильнее, тебя услышат. А я попробую выиграть время. И не спрашивай меня, что в письме*

Эжени сделала над собой усилие, поднялась и улыбнулась старухе.
- Простите, дорогая бабушка, не сразу вас узнали. Но вы совершенно-совершенно не изменились. Конечно мы обе и я, и Хелен – она ткнула в бок локтем Элени, - помним Вас.  Мы с удовольствием расскажем вам о том, как мы жили все эти годы. Кстати, милая бабушка, я стала такой неряхой – представляешь – потеряла все свои письма. Они случайно к тебе не попадали?, - Эжени спрятала письмо в сумочку, надеясь, что руки не дрожат. Она все-таки дождалась ответа. И... теперь ей снова надо было жить, чтобы запоздало ответить. *Он никогда не говорил мне, что любит. Только теперь через двести лет я это узнала наверняка.*

- Лоран... во Франции... Он писал мне недавно! - пролепетала Элени.

Старушка тем временем, лукаво улыбаясь, засеменила к старенькому граммофону.
- А для тебя, моя дорогая девочка, моя любимица, у меня сюрприз! - Сквозь треск заиграла лихая джазовая мелодия. В комнату ворвались образы.

...Париж 1924 года. Бар "Мадам гильотина" на Монмартре. "Это твой триумф, сегодня ты - королева!" Они с Лораном стоят рядышком - он пришел на открытие первым, а Элени принимает поздравления... В тот день звучала та же музыка...

Элени задрожала. *Эжени, уйдем отсюда. Это ловушка. Я боюсь*

*Элени, ты никогда меня не слушала. Послушай хоть теперь. Мы не выберемся сами. Она нас не выпустит. Пожалуйста, сделай как я прошу – я не могу одновременно разговаривать и пытаться связаться с кем-то мысленно*,- Эжени кинула Элени мысль, не смотря на нее.

- Бабушка, пожалуйста, выключите музыку, - взмолилась Элени.
*Хорошо, делай что хочешь, но мне эта идея не нравится*

Старушка продолжала покачивать головой и немного пританцовывать.

*Ну хочешь - попробуй выйди. Если не получится - перейдем к моему плану. Только давай не терять время*, - Эжени доброжелательно улыбнулась старушке. 

*Что ты от нее хочешь? Она безумна. Это ужасно*

*То же что и ты - выбраться отсюда. Но мне кажется, что просто уйти она нам не даст. Хочешь - пробуй.*

Элени сделала несколько шагов назад, не спуская глаз с хозяйки квартиры. Та вновь безучастно смотрела перед собой, светло-голубые, выцветшие от старости глаза, лучились вселенской любовью. От нее не исходило никакой угрозы. Только в комнате находиться было жутко. Элени потрогала дверь - она подалась.

- Стойте, мадмуазель! - Старушка испустила пронзительный вопль. Глаза извергали молнии. - Этот человек мертв! Месье Паскаль мертв! Мертв! Это был мышьяк! И это вы его убили!"

Услышав эти слова, Элени бросила отчаянную мысль: *Эжени, уходим!!!!!!!* И бросилась на улицу, не разбирая дороги.