Вампиры Анны Райс

[Etelle]

Ноябрь 1992
Лондон, клуб «Чеширский кот»
Дилан Коу, Уильям Свенсон, Чарльз Свенсон

Существовало лишь несколько звуков, которые Дилан Коу ненавидел от всей души. Саундтрек из кинофильма «Телохранитель», который, кажется, звучит из каждого утюга в этом году. Звук соседской дрели. Звонок телефона в его квартире. И если с первыми двумя видами зол бороться было невозможно, то про новый телефонный аппарат он постоянно забывал – а звонок старого был способен разбудить и мертвого, а не только уставшего сыщика, который был рожден и жил «совой», постоянно обещая себе научиться ложиться раньше и каждый раз в три часа ночи внезапно испытывавшего прилив сил и энергии. Для работы в полиции, впрочем этот его внутренний график подходил наилучшим образом, хотя его семья не одобряла это, как и все остальное, считая это проявлением «богемного образа жизни». Богемный образ жизни у полицейского, конечно. Все, что они не понимают. Назовут красивым словом «богема» и считают сея обладателями самого лучшего и правильного – впрочем, они таковыми действительно являются.

С трудом открыв глаза, Дилан перевел взгляд на часы. Суббота, десять утра. Телефон все разрывался.
- Да, отец, - поздоровался он еще до того, как услышал голос в трубке.

Наблюдательностью Дилан отличался еще с детства, что давало ему возможность, в одной стороны, избегать наказания за большинство своих юношеских проказ, с другой – совершать их в нужных ему объемах, в третьих – не в тех объемах, как это было принято у его сверстников, детей из таких же богатых достопочтенных семейств, как он сам. Впрочем, к детям, с которыми он встречался в приличных и достойных уважения гостях, его не тянуло с самого начала – любовь сына высокопоставленного дипломата к маргинальному или «богемному» образу жизни проявилась довольно рано. Наркотические вечеринки в родительских особняках привлекали его куда меньше, чем уличные гонки, для которых была нужна ясная голова, а прогулки по городским клубам куда больше, чем загородные дискотеки «только для своих», на которых можно было встретить голливудских звезд. Поэтому в «своих» кругах Дилана довольно рано стали считать человеком замкнутым и, не будь он бунтарем, он быстро стал бы изгоем. Понимая перспективу стать парией, он еще в старших классах отрастил длинные волосы и, получив в подарок на шестнадцатилетие машину, втайне от родителей поменял ее на мотоцикл. Сверстники тогда примолкли надолго, понимая, насколько их вечеринки с кокаином не имеют отношения к настоящему духу противоречия и стали искать расположения Дилана, чем тот и удовлетворился. Когда спустя две недели обман открылся, его мать немедленно предрекла сыну судьбу преступника и каторжника, а отец вызвал сына на первый в его сознательной жизни «серьезный разговор»… с тех пор эти разговоры преследовали его несколько раз в неделю, а с тех пор. Как он начал жить отдельно – раз в неделю. Примерно в субботу в десять утра.

В этот раз, впрочем, его отец звонил не без повода и не ради душеспасительной беседы. Его волновали проблемы его старого друга, Мейджора-старшего. Ведь, говорят, «неприятности» с маленьким Филиппом случились именно в районе, который поручено курировать начальству Дилана. Не может ли его сын как-то повлиять…
- Отец, если Вы подразумеваете под «повлиять» - выпороть Филиппа-младшего, то я Вас огорчу, это не ко мне, - За несколько лет общения в десять утра с телефонной трубкой Дилан научился разговаривать с ней самым бархатным голосом, не выдавая своего раздражения и автоматически переводя разговор на темы, интересные его отцу – например, последний билль британского парламент или проблемы национального бюджета.

Наконец, тридцать минут легких нравоучений в адрес него самого, британского правительства и голытьбы, которая живет на пособие, истекли, и можно было, наконец, расслабиться и швырнуть трубку о стену – редкое удовольствие, которое сдержанный Дилан себе иногда позволял.

Значит, все хотят замять дело Мейджора-младшего. Вот как. Дилана это определенно начинало раздражать все больше, а главное – это значило, что с расследованием нельзя медлить ни минуты. Надо найти такие доказательства вины мальчишки и найти его сообщников – чтобы даже если госпожа МагГрегор заберет заявление, это уже ни на что не влияло.

Вот так субботним вечером Дилан и оказался в этих лондонских трущобах. Клуб без вывески, густая занавесь дыма, визг расстроенной гитары – кажется, на сцене кривлялся тот самый Чарльз Свенсон, о котором ему говорил Ламбер. Кривлялся – потому что талантом означенный Свенсон не блистал. Слава богу, у него была лишь пара проходных номеров, которые публика, впрочем, встречала тепло – как всегда встречают выступление завсегдатая.
Наконец, Свенсон сошел со сцены и направился к своему столику. Худой, как щепка, руки до локтей замотаны кожаными браслетами – типичный наркоман. Ламбер говорит, он тоже выходец из хорошего общества?
Никакого особенного плана у Дилана не было, поэтому он просто подошел к столику Свенсона, пока тот был один.
- Позволите? – поинтересовался он и занял стул напротив.

- Место не занято. Пока. - музыкант извлек из кармана дорогой портсигар и закурил. Рука дрогнула, когда он подносил огонек зажигалки к сигарете. В последнее время он чувствовал себя не лучшим образом, и виной тому были увеличившиеся дозы героина, на который зарабатывать приходилось любой ценой. В последний раз он был вынужден продать информацию. За деньги. Здесь, в Сохо, новости разносились слишком быстро, и слух о тройном убийстве, в котором были замешаны его друзья, очень скоро перестал быть секретом. А потом возник коп. Следователь. Чарльз и раньше знал, что в них нет ничего человеческого, но этот следователь превзошел себя, промучив его вопросами два с половиной часа. Наверное. все могло сложиться иначе, если бы не ломка... А теперь... Теперь мозг тупо говорил, что нужно принять новую дозу, иначе все он вновь окончит день в канаве, среди человеческих отбросов. У сидевшего напротив был вид человека, которому все эти проблемы незнакомы. И взгляд. Цепкий и рассчетливый. Как у того копа. - Что надо, приятель? За авторгафом пожаловал? - Свенсон улыбнулся, не стесняясь своей полусгнившей улыбки. Героин забирал его полностью - без остатка. Дрожь в пальцах усилилась.

- Ты что, коп? – осклабился музыкант. Его глаза сузились и потемнели. Но затем по лицу прошла судорога. Ему было необходимо срочно принять дозу – в последнее время промежутки спокойствия становились все более короткими. И вместо того, чтобы отправиться «поправить здоровье», он снова будет вынужден отвечать на вопросы про Мейджора! К мальчишке тут было своеобразное отношение – его не любили, потому что от него всегда появлялись проблемы. Но у Мейджора всегда были деньги и он, по наивности считая, что его тут принимают, как человека, а не как денежный мешок, охотно угощал всех и покупал наркотики… - А почему я должен быть в это замешан, а? С какой стати эти вопросы? Откуда я знаю, с кем он якшается – у него тут полклуба в знакомцах? Почем мне знать? Скажи, коп, с чего ты взял, что я буду тебе докладываться? А семью мою ты не трожь. С богатыми подонками вроде Мейджора меня ничто не связывает. Ясно?

- Ясно, - кивнул Дилан. Судя по всему, у него остается совсем немного времени – этому наркоману важнее всего сейчас получить свою дозу.
Попробовать припугнуть? Не получится, в таком состоянии человек неадекватен, и на угрозу ответит агрессией. Попробовать разговорить? Только мысли этого человека сейчас сводятся вовсе не к ответу на его вопросы, а к поиску очередной дозы. Мысленно он пересчитал имеющиеся с собой деньги – кажется, только перспектива получить линий укол может успокоить этого наркомана. В ценах на героин в этом клубе он не ориентировался, хотя в студенчестве они баловались легкими наркотиками и даже пробовали ЛСД. В любом случае, все дорожает…
Он залез в карман куртки и нащупал купюры.
- Двадцать фунтов тебе помогут немного освежить память о знакомствах Мейджора? И никаких проблем и вызовов на допрос для тебя, - заметил Дилан, - Меня интересует его компания только в одну ночь… Когда они подкараулили женщину, возвращавшуюся из театра.

- Тридцать. Обычно у Чарльза улучшается память за эту сумму. Но – не здесь. Гостям не нравится наблюдать за тем, как сотрудники полиции раздают деньги служителям музыкального Олимпа, - раздался вкрадчивый голос. Через секунду за столик присел молодой человек в черной футболке, на которой были нарисованы герои мультфильма про Тома и Джерри. Он чем-то напоминал музыканта Чарльза Свенсона – та же худоба, те же темные глаза и улыбка, та же бледность, те же длинные черные волосы, падающие на лицо. Но на этом сходство заканчивалось. Несмотря на неформальный вид, этот человек не выглядел больным. Напротив, в глазах светился неподдельный интерес к жизни. – Меня зовут Уильям Свенсон, я владелец этого заведения. Прошу прощенья, что прервал вашу интеллектуальную беседу, но Чарльза ждет его продюсер. В комнате. У него добрые известия. Чарльз.. – Молодой человек вопросительно посмотрел на своего «двойника» в кожаных браслетах, и тот послушно поднялся. Лишь на мгновенье в его глазах промелькнуло нечто вроде злости, но огонек быстро погас.

- Иди, Чарльз, тебя действительно ждут, - проговорил Уильям, сделав ударение на последнем слове. Когда музыкант скрылся из виду, он повернулся к Дилану и протянул руку к его зажигалке. – Вы позволите? Итак, господин полицейский, я готов ответить вам на вопросы, адресованные моему брату. Правда, он уже отвечал на них несколько дней назад. Вашему коллеге, видимо. По фамилии Ламбер. И даже называл какие-то имена. Впрочем, Чарльз мог что-то напутать. Он стал забывчив… в последнее время.

- Я заметил, - ответил Дилан, пораженный внезапным появлением нового героя. В нем было что-то… завораживающее, - рад познакомиться, мистер Свенсон. Меня зовут Дилан Коу, я хотел поговорить с Вашим братом вне ситуации допроса, которая только действует всем на нервы, - С одной стороны появление старшего брата, который хочет защитить больного родственника выглядело логично, с другой стороны Свенсон-старший не был похож на человека, который любит заниматься чьими-то делами, кроме своих собственных, - Я не собираюсь доставить неприятности ни Вашему брату, ни Вашему клубу, меня интересуют друзья одного конкретного посетителя, но не по тому делу, которое ведет Ламбер.

Дилан подумал, что этот человек старше его на каких-то несколько лет, однако сохранил странную беспечность, которую он уже утратил хотя бы потому что постоянно был занят каким-то делом. Наверное, нельзя терять эту способность в любой момент останавливаться и смотреть на все со стороны – а у Уильяма Свенсона именно такой вид и был. Дилан понял, что Свенсон может рассказать ему все – или ничего, и деньги не будут играть особой роли. Разве что тот благоразумно решит дать полиции то, что ей надо и отвадить от своего клуба.


- Это весьма похвально, мистер Коу, - весело заметил Свенсон, выпуская колечки дыма. К этому моменту в клубе становилось так накурено, что можно было спокойно устраивать костер на столе - никто бы и не заметил. Опытные посетители не обращали на это внимания, новички жаловались на головные боли. Сам же Свенсон привык к подобной обстановке - было забавно наблюдать за тем, как люди, вполне похожие по началу на людей, медленно доходили тут до животного состояния. - Весьма и весьма похвально. ПОтому что неприятностей мы не любим. Более того, с удовольсвтием помогаем властям. Если они вежливы и корректны. - Он протянул руку и, не глядя, поймал за юбку проходящую мимо девицу. - Энн, свет мой, присядь к нам! Расскажи, что за олухи обдурили малютку Мэйджора пару недель назад?

- Уилл, ну я же тебе уже рассказывала... - проговорила девушка и получила легкий щелчок по носу. - Энн, ну как тебе не стыдно. Разве я не говорил, что ненавижу, когда сокращают имя, данное мне при рождении? - Девушка захихикала и потянулась за сигаретой, которую держал в руке Свенсон. - Ну, я не помню уже точно. Ричард Брайтон и этот... ну... Даркинсон, кажется. Наркоша с бородавкой на пальце! - победоносно провозгласила девушка.

- Умница! Теперь беги. Танцуй. - Свенсон бережно подтолкнул ее к сцене, где появилась парочка музыкантов с гитарами. - Ну вот. - Свенсон широко улыбнулся собеседнику и слегка прищурился. - Вот и все. Что-то еще? Или... может быть, выпьете?

- Это весьма похвально, мистер Коу, - весело заметил Свенсон, выпуская колечки дыма. К этому моменту в клубе становилось так накурено, что можно было спокойно устраивать костер на столе - никто бы и не заметил. Опытные посетители не обращали на это внимания, новички жаловались на головные боли. Сам же Свенсон привык к подобной обстановке - было забавно наблюдать за тем, как люди, вполне похожие по началу на людей, медленно доходили тут до животного состояния. - Весьма и весьма похвально. ПОтому что неприятностей мы не любим. Более того, с удовольсвтием помогаем властям. Если они вежливы и корректны. - Он протянул руку и, не глядя, поймал за юбку проходящую мимо девицу. - Энн, свет мой, присядь к нам! Расскажи, что за олухи обдурили малютку Мэйджора пару недель назад?



- Уилл, ну я же тебе уже рассказывала... - проговорила девушка и получила легкий щелчок по носу. - Энн, ну как тебе не стыдно. Разве я не говорил, что ненавижу, когда сокращают имя, данное мне при рождении? - Девушка захихикала и потянулась за сигаретой, которую держал в руке Свенсон. - Ну, я не помню уже точно. Ричард Брайтон и этот... ну... Даркинсон, кажется. Наркоша с бородавкой на пальце! - победоносно провозгласила девушка.


- Умница! Теперь беги. Танцуй. - Свенсон бережно подтолкнул ее к сцене, где появилась парочка музыкантов с гитарами. - Ну вот. - Свенсон широко улыбнулся собеседнику и слегка прищурился. - Вот и все. Что-то еще? Или... может быть, выпьете?

Дилан кивнул, уязвленный легкостью, с которой Свенсон помог ему – по крайней мере, на срежиссированный спектакль это было не похоже. Помимо личной гордости пострадала и профессиональная: оказывается, про подельников Мейджора тут известно буквально всем… кроме полиции. *А потом мы еще и обижаемся, почему как ни сериал – так полицейский там идиот?* - хмуро подумал Дилан. Дела его были тут в принципе закончены: теперь надо описать в участке произошедшее и потребовать вызвать поименованных людей на официальный допрос, а потом встретиться с Мейджором и объяснить ему, что его подельники найдены.
- Благодарю, мистер Свенсон, - любезно ответил он и попросил принести пиво, причем обязательно в бутылке – не то, чтобы он не доверял Свенсону, но все же. Народу там все пребывало, а многие посетительницы были вполне милы. В сигаретном дыму сами силуэты казались туманными, танцующие казались почти привидениями.
Значит, полицейского в нем теперь видно с первого взгляда? Неожиданно он подумал, что не рад этому.
- Меня поразило, с какой легкостью Ваш брат и Вы распознаете сотрудников полиции,- наконец, нарушил он молчание, - Неужели мы – настолько частые Ваши посетители?
- Вы удивлены? - широко улыбнулся Свенсон-старший. В дымовой завесел мелькнула белоснежная улыбка, затем он помахал рукой, чтобы разогнать сигаретный туман. Он выдержал паузу, с удовольствием разглядывая гостя. Молоденький полицейский. Достаточно амбициозный, горящий своей работой и не чуждый интересу к жизни. Трогательно, что среди них еще попадаются люди, душа которых не выжжена чужими трагедиями и трупами. - Мы дружим с полицией. Ведь мы - законопослушные подданные Великобритании, несмотря на то, что ведем довольно нетипичный для простого англичанина образ жизни, вкрадчиво продолжил Уильям Свенсон. - Но кто в наше время не без греха? Вы заказали не самое лучшее пиво. Попробуйте Фуллерс. Превосходный эль, появился у нас не так давно и его вкус не успел испортиться. Должно быть, мой ответ кажется вам слишком неполным, не так ли? Что ж, могу пояснить. Дело в том, что ваш коллега заходил не так давно, и задавал те же вопросы. Шарль Ламбер. Знакомы с ним?

Дилан кивнул в ответ, пытаясь прикинуть на глаз возраст Свенсона – тридцать? Тридцать пять? Не похож на выходца из старой аристократической семьи, но говорит на крайне правильном, почти академическом английском, поэтому и на нувориша не тянет.
- Ламбер работает по другому делу, - ответил Дилан, - Но я бы не назвал ваш образ жизни нетипичным, Лондон держит славу клубной столицы не первое десятилетие. И, как вижу, в посетителях у Вас недостатка нет… - Он хотел было добавить, что понедельничные криминальные сводки только доказывают, что ночное веселое времяпровождение молодежи в клубах – типичное занятие, но вовремя прикусил язык. Все-таки это было бы откровенной глупостью, - Вы так легко согласились помочь мне, мистер Свенсон. Почему? Не думаю, что Вы любите полицию.
Вопрос также не был шедевром вежливости, но полицейский подумал, что Свенсон может однажды появиться и потребовать какой-нибудь ответной любезности. Если же сразу задать этот вопрос, ему придется опять-таки сразу задекларировать намерения или отказ от них. *Я и правда становлюсь подозрительным*, - мрачно подумал Дилан.
Свенсон пожал плечами. - Должно быть, сегодня - ваш день. Вы правы. Я не являюсь большим другом полицейских. Но ведь мы с вами живем в одном и том же мире, не так ли? И иногда проще ради разнообразия помочь ближнему. Должно быть, вы уже размышляете о том, как я приду к вам за ответной любезностью, когда мой брат-наркоман попадется на очередной шалости? - Свенсон рассмеялся, представив себе подобную ситуацию. - Нет. Не приду. Более того, завтра я, возможно, не стану помогать вам, если мне приснится дурной сон. Вот, как вчера. Мне приснилось, что моя сестра обрила себе виски и отправилась проводить время в компании местных панков, представляете? До сих пор вижу ее раскрашенное лицо и губы, сложенные в презрительной улыбке... Кстати, вашему коллеге я ничего не стал рассказывать. Он показался мне заносчивым типом. Кстати, мой брат Чарльз сейчас сыграет еще несколько песен. Вам понравилась его музыка?

Дилан только вздохнул. С одной стороны, любезность Свенсона подразумевала светский ответ «да, музыка прекрасна», с другой стороны на Свенсоне-младшем природа явно отдохнула – его музыке не хватало то ли харизмы, то ли оригинальности, но слушать ее долго как-то не тянуло.
- Вы правы, говоря о том, что иногда следует помогать ближним разнообразия ради. Или хотя бы не говорить о них худого слова, - дипломатично ответил он, не упоминая Свенсона-младшего вовсе, - Значит, у Вас кроме брата есть еще и сестра? – он почему-то представил себе печальную темноволосую и совсем юную девушку с бледным лицом и огромными глазами, - А Вы – глава семьи?
На словах об ответственности он взглянул на часы. Так и есть, почти три часа ночи. Пожалуй, ему пора, владелец клуба ведь, скорее всего, днем спит, а ночи превращает в дни, ему же надо в девять утра быть на работе – к сожалению, в этом мире власть давно и прочно находится в руках «жаворонков», а не «сов».
- Ваша любознательность и проницательность делает вам честь, - уклончиво ответил Свенсон, весело глядя на полицейского. Он устал. Иногда хотелось послать к черту весь этот клуб и ночи, похожие одна на другую. Но работа, выбранная по зову сердца, не всегда поворачивалась своей приятной стороной. И пусть сейчас болит голова и хочется выпить обычного чаю, но эта ночь закончится так, как обычно. За исключением короткого звонка, который он сделает, как только уйдет полицейский. - У меня нет сестры, - печально проговорил Свенсон. - Она - лишь сон. Плод моей фантазии. А теперь, если у вас нет ко мне вопросов, я попрошу позволения откланяться. - Свенсон затушил едва раскуренную сигарету.

- Если честно, как раз хотел попросить и Вашего позволения удалиться, так что видите – Вы куда проницательнее меня. Всего доброго Вам, мистер Свенсон, был рад знакомству, - Дилан слабо улыбнулся, зная, что диалог закончен. Несмотря на все стремление Свенсона к беспечной взбалмошности, было все-таки в нем что-то ускользающее от понимания – слишком он был не похож на богатого прожигателя жизни, который удовлетворится единственной игрушкой-клубом. Ну да ладно, не суть это все. Главное – имена людей, которые могли быть с Мейджором – он узнал, великое дело о пропаже дамской сумочки может быть вскоре раскрыто довольно скоро…
Выйдя из клуба, он поймал такси. Несмотря ни на что, почему-то он пребывал в крайне дурном настроении. Может быть, найти постоянную девушку? Хозяйственную, красивую, тогда и сплин пройдет?
На самом деле не пройдет, конечно. Потому что если паскудное предчувствие верно, то так просто история с Мейджором-младшим не закончится. Папаша будет его защищать любой ценой.
Впрочем, был один человек, приводивший его в хорошее расположение духа в любое время дня и ночи – причем остальных, как правило, он приводил ровно в противоположное настроение.
Дилан попросил таксиста остановиться пораньше у телефонного автомата. Так и есть, Кристофер Лустало еще не ложился, и, хотя приход на работу в девять утра никто не отменял, выделить час на общение со старым знакомым вполне можно было себе позволить. Кристофер, конечно, будет пытаться что-то выведать как всегда, но зато потом устанет и начнет что-то рассказывать сам. А уж истории Кристофер Лустало умел рассказывать чуть ли не лучше всех в этом городе.
Проводив полицейского взглядом, Свенсон поднялся и, немного поморщившись от неверного аккорда, взятого братом на сцене, отправился к телефону. Обычный телефонный аппарат, у стойки бара таких стояло несколько. Но он пользовался одним. Конкретным. Тем, который никто не мог прослушать. Уильям Свенсон устроился на высоком стуле и, заказав себе коктейль, набрал знакомый номер. - Чарльза Стенли, пожалуйста. - Там, где он звонил, никогда не спали. Точнее, просыпались, едва заслышав телефонную трель. Там не считалось неприличным звонить в такое время. Потому что это было работой. Работой, избранной много лет назад по велению сердца, и от которой уже никуда было не деться. - Чарли, у меня только что был полицейский. Он работает по делу МакГрегор. Похоже, дело упорно не хотят складывать на полку. Коллега Ламбера задавал те же вопросы. Пока информации нет, но ты ведь просил звонить при виде любого человека, знающего Ламбера, верно? Звоню. Спокойной ночи. - Он повесил трубку. Теперь можно было спокойно выпить таблетку от головы и забыться коротким и приятным сном. Ведь только во сне он мог стать собой и не изображать из себя того, кем на самом деле не являлся.

[Eleni]

Ноябрь 1992 года

Архивы Таламаски

Даниэлла Паркер, Стивен Эллисон и Луи Платьер

«Ничего плохого точно произойти не должно!».
Даниэлла Паркер решительно вошла в библиотеку, где обычно собирались молодые агенты Ордена, в надежде посидеть в тишине и поработать с обнаруженными книгами и копиями. С раннего утра она находилась в архиве и накопала там все, что только возможно. Тепреь предстояло засесть тут и читать до ночи, даже если разболятся глаза. Идти все равно было некуда. Шарль сегодня утром подтвердил своим видом ее худшие опасения – он был вежлив, но тверд в своем желании отделиться. Глядя на него, пришло запоздалое мнение об опасности привязываться к подобному человеку. Ведь у него, скорее всего, не было сердца, если основываться на дневниках очевидцев! Кстати, один из таких дневников лежал сейчас в стопке копий, которые она правдами и неправдами получила из библиотек разных стран. Даниэлла относилась к этим листкам с таким трепетом, что даже побоялась прочесть их первыми, несмотря на то, что любопытство ее разрывало. Нет. Сначала будут другие источники. Все, что касается «9 термидора» и трагедии, развернувшейся в тот день.

Судя по прочитанному, у Даниэллы совершенно неожиданно родилась вполне логичная версия. Возможно, несчастные случаи имели свою закономерность. Если взять за основу перестрелку, которая произошла до казни, то, судя по дневникам очевидцам, первой пострадала девушка, вторым – солдат, выпустивший две пули в Лакоста, третьим – доктор, который стоял рядом с Лакостом – приведенный им для того, чтобы осмотреть Робеспьера. Четвертым был сам Лакост, который не выжил после выстрела. Пятым – Робеспьер. Шестым – Сен-Жюст. Последние два варианта в источниках разнились, но важным было то, что перед ними умер Лакост. Это Ди прочла с особенным чувством. Ведь если следовать историческим фактам и предположить, что они – на верном пути, то благодаря Артефакту извлекались те, кто был приговорен Судьбой к смерти. И получалось, что уходили они в той же последовательности…

«Лишь бы не Шарль…»

Даниэлла нахмурилась – ей не нравилась эта привязанность к человеку, который, судя по всему, уже все решил и не желал с ней иметь ничего общего. С таким лицом она и вошла в библиотеку. И расстроилась. Об одиночестве можно было только мечтать. На ее любимом месте сидел один из молодых агентов по имени Стивен Эллисон.

Про роман Стивена и еще одного агента – Джессики Ривз – шептались все, кому не лень. Самым трогательным было то, что эти двое делали вид, что у них романа нет и вели себя, словно были едва знакомы. Правда, бросали друг на друга такие взгляды, что Даниэлле, к примеру, становилось неудобно. И немного завидно. Ведь у нее не было мужчины, которого она обожала бы так, как, судя по взглядам обожала Джессика Ривз этого Стивена. Джесси среди агентов считалась выскочкой, и ее не очень любили. Правда, недавно Даниэлла имела возможность убедиться в том, что Джесси – и правда талантливый медиум и экстрассенс. «Эта вещь принадлежит мертвецу. Откуда это у тебя, Дани?» - невинно поинтересовалась она, когда Даниэлла достала зажигалку, которую Шарль случайно забыл у нее дома. Ответа у нее не было, оставалось лишь огрызнуться. И затаить мелкую обиду. Потому что Шарль был никаким не мертвецом, а гостем в этом веке, перенесенным Фортуной. А зеленоглазая Джесс со своим роскошным рыжим «хвостом» и манерами ведьмы двадцатого века не имела права вторгаться в частную жизнь и хвастаться своими умениями…. Однако, сейчас тут был Стивен.

- Привет, Стив, - кивнула ему Даниэлла, устраиваясь за столом. – Ты сегодня припозднился….

- Привет, Дани, - улыбнулся Стивен, захлопнув толстенный талмуд о символах средневековья. Работка ему попалась каторжная: в одном из пригородов Брюсселя из портрета стал появляться призрак. Он не причинял особенного вреда, вел себя тихо и благопристойно, не гремел цепями и не завывал, но до смерти пугал обитателей дома "выражением лица" - если подобное высказывание может быть уместно. Появлялся он не только ночью, но и днем, а также все время фигурировал на фотографиях семейства, сначала - в виде "лишней" тени, а на более поздних - в уже более доступном для обозрения виде. Персонаж старинного триптиха явно был списан с реально существовашего лица и представлял собой аллегорию, но аллегорию чего? Художники, подобно средневековым алхимикам часто шифровали свои картины так, что без бутылки не разобраться и откуда знать, не сидится дедугану в портрете по злому умыслу или же просто вышел погулять... Изучив явление, он вернулся в Лондон и теперь сидел в библиотеке, пытаясь найти разгадку в символах, которыми мастер кисти щедро украсил свое произведение. От обилия информации голова шла кругом. Стивен рад был появлению Дани и возможности отвлечься, хотя они никогда особенно и не пересекались с Паркер - все общение сводилось к редким чашечкам кофе в общей компании, "здравствуй-до свидания", да небольшой работе с китайской вазой, оказавшейся в итоге подделкой "с историей". В качестве прелюдии к беседе, он продемонстрировал Даниэлле изучаемый талмуд, а потом бросил быстрый взгляд на корешки ее книг - если работа была секретной, агент занимал отгороженное ширмой место или отдельный кабинет, а материалы переносил в специальной папке. - Термидор? Дани, ты что, увлеклась французской революцией? Или тебя увлекли? Сочувствую. Отвратительная энергетика у всего, что с этим связано - куда ни посмотри.

- Энергетика? Ты о чем? - непроизвольно вырвалось у Даниэллы, хотя болтать она не планировала. Работы было много, и силы организма, увы, были не безграничны. Но все-таки слова Эллисона ее зацепили. А это значило, что можно потратить немного времени, отведенного на работу с архивами. Правда, не стоило показывать излишнего интереса. Стивен был очень опытным агентом, одним из лучших, как и его распрекрасная Джессика Ривз. Их отправляли на раскопки, им давали важнейшие исследования, им доверялись такие тайны, что некоторые агенты Ордена им от души завидовали. Ди не завидовала, потому что мистер Лайтнер объяснил ей с самого начала, что с ее историей важных заданий дождаться можно будет нескоро - ведь ее способности были раскрыты слишком поздно! И вот - задание. Благополучно наполовину проваленное. Даниэлла, подумав все это, присела напротив Стивена, ожидая ответа.

- Ну, как тебе сказать... - протянул Стивен. Он сказал это просто так, ради поддержания беседы, но кто знает, вдруг попал в десятку, почти не целясь? С периодом французской революции у Стивена был связан еще первый опыт работы - тогда он, еще молодой и зеленый был больше на побегушках "принеси, подай, разыщи, прочти" и так далее, а первый опыт, пусть даже не самый успешный и не тот, которого ожидал - запоминается. - Да во всем. Однажды в Лионе рабочие начали массово падать в обмороки, а потом оказалось, что там когда-то хоронили казненных - как раз во время Революции. Были случаи, когда странные вещи творились с предметами... например, с молитвенником Марии Антуанетты, его нашли как раз после термидора. Одно оскверненное во время Культа Разума распятие попало в церковь, а там потом завелась чертовщина. Один коллекционер купил с аукциона документы Робеспьера, но усомнился в подлинности вердикта одного из Комитетов, а потом помешался, утверждая, что эксперт написал заключение почерком самого покойного. Что именно тебя интересует? Таких историй - много, притом про любой период великих потрясений. Некоторые вещи, которыми долго пользуются, способны впитывать энергию владельца, а потом, попадая в определенные условия, энергия как бы активируется... Любой медиум тебе скажет.


"Мне больше всего интересно про Робеспьера. Что там с помешавшимся, можно поподробнее?" - едва не сорвалось с губ у Даниэллы, но она сдержалась. Похоже, Стивен знал об этом довольно много. Гораздо больше, чем она сама. А может быть, дело было просто в том, что он был опытнее, а она - лишь начинающей агенткой? Он тем временем смотрел с интересом, и весьма цепко - вот он, агентский взгляд. А она использовала лишь улыбку. И вполне искреннее смущение. Здесь, в Таламаске, привыкли к тому, что она - не самый уверенный в себе агент. Причиной тому сыграло детство в больницах и вечный вердикт родителей над ухом: "Ненормальная!" Лишь к 25 годам, благодаря Аарону Лайтнеру Даниэлла освоилась среди людей, хотя в глубине души продолжала считать себя не вполне нормальной. Как и Шарль. Должно быть, именно поэтому они и сошлись. Или... Может быть, именно поэтому ее выбрали на роль его спутницы? - Ты угадал, я пытаюсь разобраться в энергетике, точнее, во влиянии периода на жизни простых людей. ЧТо касается всей этой истории.. то лично мне интересен Сен-Жюст. - Даниэлла даже покраснела, когда произнесла эту фамилию. Но любопытство брало верх. Стивен так компетентно высказывался про все эти события... Вдруг он что-то скажет и про интересующее ее лицо?

- Видишь ли, Дани... Из всех тех случаев, что я перечислил, реально серьезными всегда оказывались только те, которые были так или иначе связаны с захоронениями или предметами культа. Изначально в такие вещи, определенные места или захоронения вкладывался особый смысл, да и наши предки были не дураки - знали, где расположить кладбище, где построить дом, а где - церковь. Иногда вещами, аккумулирующими определенную энергию могут быть вещи личного пользования, чаще - вещи, передававшиеся из поколения в поколение, еще чаще - вещи с историей. Эти люди почти ничего не оставили после себя, да и сами люди иногда видят призраков только в собственном воображении. Лучше скажи, что тебя интересует конкретно и я, может быть, подскажу, что искать, - Стивен задумался, взвесил на руке свой талмуд, а потом прибавил: - То есть, возвращаясь к твоему вопросу, влияние может быть самым разным. К примеру, убил кто-то кого-то кинжалом лет четыреста назад, но вещь вела себя спокойно, а попав в музей оказалась по соседству с предметом, который высвобождает ее энергию и начинается у всех головная боль. Теоретически все верно - убийца, пользуясь оружием, вкладывал в действие сильные эмоции, на ножнах осталась кровь, попала в ножны, а на ножны украшает камень, способный собирать энергию... Все зависит от сочетания факторов. Поэтому давай задачу конкретнее.

- Как интересно ты рассказываешь… - совершенно искренне восхитилась Даниэлла. Во всем, что говорил агент Эллисон, чувствовались такие глубокие знания, что даже неудобно было просить его углубляться в дебри – таким образом, демонстрируя отсутствие подобных знаний. Даниэлла Паркер часто задавалась вопросом – отчего ее держат среди лучших агентов, ведь она была гораздо слабее и не имела такого опыта. Правда, Аарон Лайтнер никогда не давал ей вешать нос и говорил, что у нее – редкое для Таламаски умение «видеть смерть». Это было чистой правдой. В детстве именно это и довело ее в результате до больницы. Цветные, насыщенные сны о катастрофах в раннем детстве оформились в видения к двенадцати годам, когда она впервые увидела на улице призрака, сопровождавшего живую женщину. Призрак был в окровавленной одежде, от ее лица почти ничего не осталось, из руки торчала выломанная кость. Это было так страшно, что Даниэлла закричала, перепугав родителей, которые шли рядом. А спустя несколько минут женщину сбила машина. Насмерть. Потом были и другие случаи, к которым добавилось чтение мыслей. Возможно, именно это умение и привело ее в секретную группу, посвященную в Эксперимент? – Я не могу сформулировать конкретнее, Стив. Потому что не так много знаю об этом периоде. Упоминания о Сен-Жюсте были в архивах департамента, который специализируется на наблюдениях за людьми с особыми способностями. Возможно, к нему присматривались, но не успели составить мнение – его казнили. А вот скажи…

Даниэлла не договорила, потому что в библиотеку влетел Луи Платьер, тринадцатилетний вундеркинд, вывезенный из какой-то французской деревни лично Дэвидом Тэлботом. Мальчишка имел несносный характер, лез во все дыры, не имел представления о хороших манерах, но при этом отличался феноменальной памятью и такими способностями к телекинезу, что бывалым сотрудникам Ордена оставалось лишь диву даваться. Мальчишка довольно быстро прочувствовал свое «особое положение» и всячески этим пользовался. Однако, сейчас он принес новость, заставившую Даниэллу похолодеть.

- Привет, агенты, у нас тут ЧП, а вы сидите, книжки читаете! Старик Лайтнер в коме, начальство на ушах, того гляди, будет объявлена общая тревога! Мысли будут у всех читать, всех проверят, во как, прикиньте, а? – маленький Платьер театрально скорчил гримасу, и подмигнул Даниэлле, которую очень любил подкалывать и дергать. – Кто-то спер важный артефакт! Весть только что разнеслась! Артефакт, который мертвецов с того света вытаскивает! Вот будет смешно, если тот, кто упер, всех своих родственничков вытащит на свет божий! Ты что такая сидишь? Ты что ль взяла? – обратился он к Даниэлле.

- Хватит, Луи, не смешно, - огрызнулась Ди. Других слов не было. Значит, вот что уложило в больницу Аарона Лайтнера. Вот почему сегодня на входе охрана проверяла всех приходящих гораздо тщательнее, чем обычно… Тщательно сдерживаемая тайна прорвалась наружу, и в ближайшее время начнется паника. Она посмотрела на Стивена, который явно впервые слышал о подобном артефакте.

- Че… Чего? – переспросил Стивен, будучи уверен, что ослышался. Естественно, он знал, что в запасниках Таламаски хранятся разные вещи, о назначении которых лучше не знать и которые способны принести немало неприятностей тому, кто не умел ими пользоваться… Но «артефакт, который мертвецов с того света вытаскивает»? В принципе, существовали разные обряды, да и рассказы о живых мертвецах присутствовавшие в практически любом фольклоре, возникали не на пустом месте, но чтобы прямо так? Любопытно… - Постой, Луи! – Стивен поймал вертлявого мальчишку за руку и усадил на стул.

– Расскажи толком что случилось! Что сперли? Какую-то штуку шаманского происхождения и теперь Лондону угрожает нашествие зомби?  Да кому это надо? – Стивен оглянулся на бледную, как смерть Дани, потом перевел взгляд на мальчишку. Если задуматься, то подобная вещь могла доставить уйму неприятностей – ну вдруг кому-то придет в голову снарядить, допустим, армию мертвецов? Звучало как пересказ нелепого фильма ужасов, да и давно доказано, что оживленные таким способом мертвецы – тупы, способны лишь на элементарные действия, не говоря уже о внешнем виде и запахе выбравшегося из могилы покойничка.  – Да ну, бред какой-то…  - в конце концов сказал он, готовясь выслушать рассказ юного агента.

- Да что тут рассказыавть, я что, знаю, что ль? - огрызнулся Луи Платьер, явно недовольный тем, что и правда не знает подробностей. - Бред, согласен, - примирительно заметил он. - Но все не на шутку расстроены, и, говорят, что Лайтнер из-за этого попал в больницу, и вообще, может быть..

- Хватит, Луи, - уже более жестко произнесла Даниэлла. Вот уж что она не намеревалась делать, так это слушать, как избалованый мальчишка высказывается про ее Учителя и друга. Ситуация была и правда жуткой, и можно было лишь фантазировать на тему, что теперь будет, и кто мог взять эту вещь. Скорее всего, автором этого похищения являлся их незримый враг, направивший наемного убийцу к Родену. А они так и бродили с закрытыми глазами в темноте, не способные свести концы с концами. Нужно было срочно бежать к Велльдону и рассказывать ему о последних событиях. Хотя, скорее всего, ему уже позвонили. В конце концов, он был не последним человеком в Ордене, хотя и не являлся его официальным подданным.

- А что - хватит? - спросил Стивен, с удивлением глядя на агентку. Понятное дело, что артефакт о котором никто до сих пор не знал толком и по поводу которого поднялся такой шум - штука не простая, явно засекречен под семью замками, но раз все всем известно, то и обсуждать это никто не запрещал. Будучи человеком мирным и не склонным к конфликтам, он не стал расспрашивать Дани - уже любому понятно, что она не просто так разволновалась, а мальчишка уже и так все сказал. - Сплетни родились еще раньше, чем Орден, поэтому обсуждения тоже не под запретом. Если кто-то и попытается задействовать такой артефакт, это не пройдет незамеченным - вот все, что можно сказать. А старика жаль. Ну, счастливо оставаться. Пойду я. - С этими словами Стивен забрал свою книгу и записи, направившись вглубь библиотеки в поисках укромного уголка.


- "Хватит" - значит, хватит злословить, - упавшим голосом произнесла Даниэлла, ни к кому не обращаясь. Ну вот, она снова сказала что-то не так, и умный агент Эллисон посчитал ее слова неуместными. Ну почему всегда и вечно - вот так? Провожая взглядом мальчишку Платьера, который пристроился за Стивеном, агентка поймала себя на злой мысли, что его почему-то всегда слушают, хотя он маленький и невоспитанный... И все-таки сообщенные им новости были настолько ошеломляющими, что Даниэлла растерялась. И даже хлопнула всердцах по стопке книг, что принесла из архива - благо никто ее не видел. Неужели они так и будут проигрывать непонятно кому? Неужели мистер Лайтнер теперь будет болеть, а они все, включая гостей из прошлого, продолжат бегать, словно марионетки, по запланированному непонятно кем сценарию? Даниэлла вскрикнула, потому что книжки упали на пол, и склонилась над ними, досадуя за неловкость. А потом замерла, увидев листок - копию старинной книги. Глава без начала и без конца, повествующая о трагедии, которая произошла 12 термидора 1794 года. Сухие строки отчета, запротоколированные далеким современником тех событий.

«… была обнаружена повешенной в собственном доме. Ее называли тайной супругой Робеспьера, но в день Термидора она отреклась от него, заявив, что не имела никакого отношения к его деятельности. Ей поверили – сыграли роль ее прежние заслуги при дворе и происхождение… Сотрудники полиции, обнаружившие труп, нашли записку, в которой мадам де Шалабр просила никого не винить в собственной смерти и заявляла, что простилась с ней по собственному желанию, чтобы воссоединиться с тем, чьего общества ее лишили. Она не называла имени, но те, кто знали ее, склонны были предположить, что речь шла о казненном Робеспьере, кровавом деспоте и главном вдохновителе Террора. После смерти мадам Жанны Шалабр осталась недвижимость и деньги. Все это перешло Государству, поскольку мадам не оставила завещания…»

Даниэлла перевернула листок, уже прекрасно зная, какую гравюру увидит на обороте. Со старинного портрета на нее смотрела Лорейн МакГрегор.

[Eleni]

Декабрь 1992 года

Лондон

Лорейн МакГрегор

Паспорт. Деньги. Документы.
Все готово к отъезду.
Гостья в современном мире должна сделать все, чтобы не быть обнаруженной. Особенно, если на след напал человек, прекрасно знавший тебя двести лет назад и пострадавший от твоей жажды мести.


Лорейн МакГрегор провела рукой по волосам, вглядываясь в собственное отражение. Удивительная схожесть с той, какой она себя помнила. Вот только поседевшие пряди можно теперь заретушировать так, что никто никогда о них не узнает, а небольшие морщинки у глаз скрыть тональным кремом - и помолодеть на несколько лет. Ей было сорок два, когда она умерла. Теперь же ей нельзя было дать более тридцати пяти. Красивая, успешная и умная женщина. И никто не заподозрит в том, что сердце разбито вдребезги благодаря лишь одному вежливому взгляду.

«Я мог видеть вас раньше?»

Холодный взгляд таких родных и до боли знакомых серо-зеленых глаз, и голос – чужой и близкий одновременно.

Если бы можно было что-то изменить…


Если бы можно было перечеркнуть в памяти тот день, когда из Ниоткуда возникла Надежда и вера, что воссоединение возможно…

Петля. Отчаяние. Абсолютная решимость. В тот жаркий июльский день 1794 года она точно знала, что делает - потому что за несколько лет до трагедии решила, что без этого человека ее жизнь невозможна. «Пообещай мне, что если со мной что-то случится, ты скажешь, что не имела ко мне никакого отношения», - сказал он незадолго до тех событий. Он знал. Предчувствовал. И она тоже знала. Только не нашла в себе сил отказать. А потом, когда он был казнен кучкой предателей, просто выполнила обещание.

«Маркиза де Шалабр никогда не имела отношения к кровавому режиму Робеспьера».

Ее слова.

В тот момент хотелось умереть. Но обещание сковало уста печатью. Пусть так. Пусть будет, как он хотел. Вот только он не учел одного. Что жизнь без него не будет иметь смысла.

Спустя несколько дней она встала на табурет, чтобы уйти из жизни навсегда. А потом… Потом она увидела широко раскрытые глаза человека, одетого так, как не принято было одеваться в ее время.

- Меня зовут Лоуренс МакГрегор, и, прошу вас, не пугайтесь. Я здесь, чтобы рассказать вам про то, что стало с миром смертных в двадцатом веке…»


Она постигала его уроки, как верная ученица. День за днем. Он был ее проводником, ее учителем и спутником. Он рассказал о том, что в двадцатом веке стало возможно вытаскивать из прошлого любого, чьей вещью ты обладаешь. И научил ее всему. Он стал ее мужем. Он восхищался каждым ее движением и говорил, что будет боготворить ее до самой смерти. Он не знал, что стал ее слепым оружием.

Потому что она не забыла.

С той самой минуты, когда она перешагнула черту, разделяющую ее мир и мир машин и огней 20 века, она знала, что Максимильян Робеспьер будет рядом. Чего бы это ни стоило… Только Лоуренс МакГрегор так ничего и не понял. Не понял, когда подробно рассказывал об Артефакте и о том, как намеревался подкинуть его в Таламаску. Не понял, когда задавал ей вопросы о Нем. Не понял, когда рассказал, спустя некоторое время, о том, что Эксперимент должен состояться, и на этот раз сотрудники Ордена желают вытащить из Прошлого великого ученого – Антуана Лавуазье.

Проникнуть в здание, где располагалась Лаборатория вместе с МакГрегором, не составило труда. Отвлечь его, чтобы подменить страницу дневника Лавуазье на записку, оставшуюся от Максимильяна, тоже не составило труда. Казалось бы, фортуна благоволит к ней, потому что спустя несколько дней в ее комнату ворвался взбешенный супруг.

«Ты использовала меня! Ты вытащила своего любовника из прошлого!»

МакГрегор тряс ее за плечи и бил по щекам, пока она не потеряла сознания. Он знал, что прав. И в тот момент, когда, ползая на коленях, и моля о прощении, он лепетал о том, что убьет Робеспьера, она ему верила. Она сама напичкала ядом его джинсы, а затем подпилила спицу велосипеда так, чтобы она порвалась. Глупая и случайная смерть. Казалось, ничто больше не стояло между ней и ее единственным мужчиной.

Но он не узнал ее.

И все рухнуло в одночасье.

Он смотрел так вежливо, как могут смотреть на потенциального клиента.

В тот момент она решила, что хочет вернуть все назад. Умереть. Не видеть этих вежливых глаз и улыбки, которую известный антиквар Франсуа Роден дарит своим клиентам…

В тот день все книги, которыми когда-то пользовался ее муж, ушли с аукциона. Все, кроме «Дневников Доменика Демервилля», благодаря которым когда-то Лоуренс МакГрегор, простой служащий ордена Таламаска, влюбился в самоотверженную маркизу де Шалабр…

Жанна де Шалабр не знала о копиях.

Просто увозила с собой то, что связывало ее с этим миром.

В Париж.

Навсегда.

Звонок телефона принес сообщение о том, что такси ждет у подъезда. Повинуясь неведомому порыву, она приблизилась к секретеру и набросала несколько слов.

«Пусть память приведет вас к тому пути, что сделает вас счастливым. Неважно, что вы выберете, пытаясь понять, кто вы такой. Просто будьте счастливы… И знайте, что женщину, которая любила вас больше жизни, звали Жанной».


Письмо без подписи и без обратного адреса.

Его адрес она знала наизусть – слишком часто прогуливалась рядом с его домом, чтобы просто увидеть, каким он стал.

Записка ничего не решала – лишь помогала вычеркнуть последнюю надежду.

Париж.

Наверное, это поможет.

Маркиза Жанна де Шалабр, которая, волею судьбы, стала преподавателем истории Лорой МакГрегор, покидала свою квартиру, чтобы начать новую жизнь в Париже, не зная, на сколько ее хватит. В тот момент, когда ее рука дотронулась до ручки двери, она остановилась. Перед глазами отчетливо стояло лицо человека, который когда-то был самым близким другом Максимильяна, а теперь пребывал в том же самом отчаянном положении. Как он смотрел на нее, когда они встретились! Сколько отчаяния было в его непроницаемых для окружающих глазах! Для всех. Но не для нее. Возможно, Антуан Сен-Жюст вспомнил ее, но не отдавал себе в этом отчета. Но было кое-что еще. Он верил ей - верил в ее честность и желание добиться справедливости. А она, испугавшись опасности, убегала из страны, тем самым опровергая все свои красивые слова о том, что желает добиться справедливости.

Нет, она не имела права уезжать, как бы не было страшно.

Жанна стиснула пальцы и мысленно поблагодарила Бога за то, что он послал ей это спасительное воспоминание. Она не имела права бежать. Она должна была попытаться еще раз. И если Ричард Велльдон встанет у нее на пути, он пожалеет о этом. Также как пожалел почти двести лет назад.

Вернувшись в комнату, она набрала номер и отменила заказ.

Оставалось отправить письмо. А потом... Что делать потом она не знала. Известие, сообщенное Велльдоном, совершенно выбило ее из равновесия. Мысль о том, что все было зря - все, что она предприняла чтобы вызволить Максимильяна из прошлого, убийство человека, который помог ей воплотить в жизнь мечту - пугала. На него покушались, его могли убить, а она даже не могла подойти к нему, чтобы поговорить. Только не равнодушный взгляд любимых глаз, в которых нет не искры узнавания! Но что тогда? Велльдон? Тоже нет. Он лишь посмеется над ней и постарается отомстить, мучая неизвестностью. Тогда... Ламбер. Да, как она могла не подумать о Сен-Жюсте, который, несмотря на то, что потерял память, остался честным и благородным человеком, готовым на все ради справедливости. Она встретится с ним и поговорит. Пусть думает, что хочет. Во всяком случае, в нем можно быть уверенным - он не враг.

С этой мыслью Жанна уснула, приняв снотворное. Во всяком случае, это было первой здравой мыслью с момента получения страшного известия.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон.

Шарль Ламбер, Этьен Корти.

Этьен Корти шел по коридору многоквартирного дома, направляясь к лифту. Только что у него состоялся разговор с Филиппом – вполне положительный даже при несколько скептической оценке. Впрочем, все беседы, имевшие начало здесь оказывались плодотворными, потому что происходили без лишних церемоний… У Этьена даже существовало некоторое то ли предубеждение, то ли суеверие – не любил приезжать домой к Мейджору, а в этом месте, которое Филипп именовал «офисом», а сам Корти - «квартирой», всегда можно было наплевать на скучные правила, придуманные людьми для того, чтобы осложнять себе жизнь. Правда, иногда без этого не обойтись...

Что касается разговора, то результатом их ненавязчивых действий стал широко распространившийся слух о том, будто именно нерешительность Мэйджора-старшего и стала причиной углубления финансового кризиса. Шепот в коридорах, некоторые подробности… пусть сплетни делают свое дело, а пока им предстояло подумать над тем, как привлечь внимание к Мэйджору-младшему, притом именно как к человеку способному, наделенному гораздо большими талантами, нежели брат. Филипп считал, что необходимо каким-то образом привлечь журналистов. Этьен это мнение полностью разделял, однако настаивал на том, что необходимо действие – невозможно позвать журналистов и сказать им: «Вот этот человек, он – хорошая кандидатура на место брата». Необходимо, чтобы это поняли другие. Проще говоря – народ. А толпа… они с легкостью сделают отъявленного грешника из святого, а святого объявят исчадием ада – это Этьен Корти знал, как никто другой. Точнее, знал Эли Лакост. Оставив Филиппа размышлять над задачей, сам Этьен намеревался приступить ко второй части плана, а именно - попытаться выяснить, как закончило письмо, написанное Мэйджором-старшим королеве… Здесь предстояло действовать осторожно, без лишнего шума и суеты, выждать подходящий момент и потом – бросок! Тактика, проверенная временем. Тактика, себя оправдавшая. Именно так им удалось свергнуть Робеспьера с приспешниками…

Вспоминая события двухсотлетеней давности, Этьен невольно ускорил шаг. Он привык думать «они сделали», считая события 9 термидора едва ли не своей личной заслугой, но историки твердили о другом… Даже не своими глупыми разглагольствованиями о причинах того или иного события, а простыми фактами, скрупулезно собранными из сохранившихся записей, заметок, документов. Баррас, Фуше и Тальен ловко обернулись, уничтожив всех, кто помогал им. Колло, Бийо… А дальше? Был бы на очереди он сам? Эти размышления значительно отравляли жизнь. Поэтому Этьен Корти старался поменьше предаваться им.

Подойдя к лифту, Этьен несколько раз нетерпеливо нажал на кнопку. Кабина загудела и через несколько секунд остановилась на его этаже. Будучи уверенным, что она пуста, Корти сделал стремительный шаг вперед и едва не сбил с ног выходившего человека.

- О, простите… - начал он заготовленную фразу, но потом осекся, глядя на выходившего человека. Помимо воли чуть смущенная из-за собственной неловкости улыбка превратилась едва ли не в оскал, а потом лицо словно окаменело. Казалось, жили только глаза, а мозг упорно отказывался верить в то, что они видели. Он буквально превратился в соляной столб, чувствуя, как по мере осознания переполняется ненавистью. Как?! Каким образом?! ПОЧЕМУ???! Волею какого злого гения этот человек, которого он ненавидел всей душой, оказался здесь? Или невозможное – возможно? - Ты! – выпалил он, даже не сознавая, что сейчас говорит не респектабельный, немного старомодный и довольно сдержанный Этьен Корти, но Эли Лакост. – Ты! Не знал. Не думал… И не ожидал…

- Именно так… Я. Здесь. Здравствуй… - тихо произнес Ламбер. Здесь, в многоквартирном доме на Лейн-роад, он оказался по долгу службы. Встреча была назначена секретарем политика, хода от которого он ожидал с того момента, как в руки полиции угодил 18-летний Филипп Мейджор. Самым удивительным в этой истории был то, что сам мальчишка, кажется, искренне раскаялся в разбойном нападении на Лорейн МакГрегор, и даже делал попытки перед ней извиниться. Шарль не вел этого дела, и интересовался им постольку, поскольку в нем была замешана женщина, вызвавшая в нем непонятные ассоциативные воспоминания. Но другие говорили о том, что мальчишка и правда посыпал голову пеплом… Вот только его отец явно не вполне верно оценивал ситуацию. Потому что позвал его, детектива Ламбера из Управления по борьбе с особыми преступлениями, на личную встречу – явно, с целью убедить в чем-то противозаконном, вроде того, чтобы отмазать своего сынка от уголовного преследования. При мысли об этом становилось тошно. Но еще хуже было думать о том, что его соседка Даниэлла, его единственный друг и женщина, которую он, не задумываясь, сделал бы своей любовницей, может оказаться предателем, поселившимся рядом во имя каких-то личных целей. После разговора с Роденом Шарль Ламбер избегал ее. И ничего не мог с собой поделать. Хотя бы потому, что боялся выдать себя и потребовать с нее объяснений, хотя, возможно, она и не заслуживала ничего дурного…

А сейчас…

Сейчас перед ним стоял совершенно незнакомый человек, который явно знал его раньше. Более того, он боялся. Этот страх – такой уверенный и липкий – ощущался почти физически, потому что этот незнакомец явно не ожидал встречи. Что могло означать это восклицание? Неожиданность. Пожалуй. Близкое знакомство. Однозначно. То, что знакомство это было для этого человека – не из самых приятных. Что ж… Если ты не способен ничего вспомнить….

- Расскажешь, как тебе живется и что ты тут делаешь? Вероятно, наша встреча – не случайна? – Ламбер сузил глаза и холодно улыбнулся. Он был уверен лишь в одном – нужно блефовать. Должно быть, когда-то он был мастером этого дела, потому что сейчас иного варианта в голове даже не возникло…

Он был выше этого незнакомца, поэтому, буквально нависнув над ним, мог позволить себе ощутить нечто вроде чувства превосходства – пусть и вслепую.

- Спокойно Антуан, ты не в Комитете, - насмешливо сказал Этьен (нет, скорее, Эли Лакост), немного придя в себя от вызванного неожиданностью, удивлением и чувством какой-то детской обиды (не только ты оказался своего рода избранным, правда?) удара. Теперь в нем доминировала злость, наряду со старой доброй подозрительностью – что, черт возьми, мальчишка делает здесь? В этом доме, между прочим, находилась не только квартира Филиппа, но и своего рода офисы и других весьма влиятельных лиц… К кому, к кому же пришел Сен-Жюст? Спрашивать бесполезно – разумеется, подлая бестия не ответит ни на прямой, ни на косвенный вопрос. Секундная растерянность помогла ему уравновесить сумбур эмоций и выдержав небольшую паузу, политик продолжил: - К моему величайшему удивлению, наша встреча действительно случайна – если бы знал раньше, что ты здесь… она произошла бы при других обстоятельствах и в другое время. Любопытно, кого еще из старых друзей можно встретить… - последнюю фразу он прибавил вполголоса и скорее для себя, чем для собеседника.

- А ты в них веришь? В случайности? - Ламбер слегка поднял брови, не спуская глаз с этого совершенно незнакомого ему человека лет сорока, одетого дорого и со вкусом. Кто он? При каких обстоятельствах они познакомились? Что такое Комитет, и кто такие "старые друзья", о которых он упомянул? Этот "Комитет" мог являться организацией, а мог просто быть кодовым названием какого-то объединения. Может быть, они принадлежали к какой-то преступной группировке? Эта мысль Ламберу совсем не нравилась, но казалась наиболее логичной. Возможно, его попытались "убрать с дороги", и считали мертвым все это время... Во всем этом помимо слова "Комитет" прозвучало нечто еще - очень важное. Имя. Незнакомец обратился к нему по имени и назвал Антуан. Это уже что-то, пусть никаких ассоциаций нет ни с именем, ни со словом Комитет, ни с этим мужчиной. ЧТо ж, пока он может скрывать свою амнезию, есть шанс выяснить больше. В противном случае, этот человек просто получит возможность лишний раз поиздеваться. - Старых друзей вокруг больше, чем ты думаешь. Кто тебя интересует? - продолжил Ламбер, мысленно готовый молиться о том, чтобы была произнесена хотя бы одна фамилия.

- О, Господи, как я рад, что хотя бы что-то в этом мире остается неизменным! - не удержавшись от иронии воскликнул Эли, полностью утратив приобретенную здесь шелуху некой "цивилизованности". Какое, право, ни с чем не сравнимое наслаждение - высказать все, что думаешь, пусть и спустя 200 лет... Сейчас у щенка не было того влияния, никто не замирал перед ним и не прятался по углам в страхе за собственную жизнь и жизнь своих близких, он был практически бессилен, защищенный лишь... кстати, чем? Сводом британских законов? - Кто о чем, а ты о превратности судеб, случайностях и философской ерунде. Впрочем... не обращай внимания. Редко когда представляется возможность высказать то, что в свое время смертельно всем надоело. Кстати, не ожидал услышать от тебя конкретный ответ, но и не нужно - достаточно просто заняться этим вопросом, верно?

- Верно. А я люблю конкретные ответы. Кто именно из "старых друзей" тебя интересует? И, кстати... может быть, мы не будем стоять тут, как два идиота? Не люблю беседовать там, где нас могут подслушать. - Последняя фраза вырвалась сама собой, но, очевидно, весьма попала в цель, вызвав у незнакомца новую часть воспоминаний об их совместном прошлом... Ламбер был рад, что работа научила его держать выражение лица непроницаемым и не выдавать никаких эмоций. Должно быть, этот человек сейчас долго бы смеялся, узнав, о чем он думает на самом деле. - Здесь есть неподалеку паб. Не хочешь прогуляться?

- А... - Этьен Корти повременил с ответом, а потом рассмеялся. Настолько искренне, что на глазах выступили слезы. Нет, нет! Пусть эта идиотская встреча произошла, но происшествие того стоило! Старые-добрые времена! Кто бы мог подумать, что будет скучать о них здесь, в мире всех благ, изобретений и странных людей, чувствующих себя в полной безопасности лишь благодаря прогрессу. А Сен-Жюст хорош, мерзавец! Едва не поймал его на свою обычную уловку, пытаясь запутать. И запутал бы. Или запугал... будь они там. Сейчас Корти знал, что большая власть на его стороне. Это придавало уверенности. - Конкретные ответы! Ты по-прежнему думаешь, что можешь требовать их? Не обольщайся, Антуан. Я уже сказал, что не ожидал от тебя ответа, тем более - правдивого, хотя и не могу назвать тебя лжецом. Скорее, прихвостнем. К сожалению, не могу позволить себе рассиживаться по пабам. Благодарю, что развеселил. Передал бы привет старине Неподкупному, но не стану, потому что искренне надеюсь на то, что он - покойник.

- А ты все-таки попробуй передать, - вкрадчиво проговорил Ламбер, отметив про себя еще одно имя - прозвище. Неподкупный. Видимо, этим человеком был кто-то, связанный с их общими делами, явно близкий ему самому. Он, как и прежде, действовал наугад, потому что не представлял себе, о чем говорить с этим человеком. Но понимал одно - нужно задержать его тут и вытянуть как можно больше слов. Говорить о чем угодно, лишь бы собрать информацию. И проследить. Любым способом проследить за ним, чтобы иметь потом точку опоры. - Вдруг он жив, несмотря на твои чаяния и злорадство? Я говорю о Неподкупном, про которого ты вспомнил. Кстати, было бы интересно узнать, как сложилась твоя жизнь. Судя по всему, не бедствуешь?

- Жив? - быстро переспросил Этьен, не в силах скрыть взявшийся неизвестно откуда страх. Почти суеверный, ведь до этого момента мысль о том, что Робеспьер может находиться здесь - в этом времени, жить в этом городе, прогуливаться в соседнем парке, попросту не приходила ему в голову. И если он не боялся ни Сен-Жюста, ни Неподкупного по отдельности, то даже не пытался представить, на какие гадости они способны объединившись. А ведь... черт возьми, неужели щенок выслеживал его? Неужели что-то задумали? Притом Архангел смерти, как дурное предзнаменование, появился именно тогда, когда наступил решающий поворот в политике. В политике! Все ясно. И он меряет шагами тропинку над пропастью, потому что двести лет назад было термидор. - Значит, жив... Сволочь! - последнее полное злобы восклицание было результатом нервного потрясения, спустя несколько секунд Этьен взял себя в руки. - Что же, благодарю за новость... гражданин. И давно он вспомнил, кем является на самом деле, если не секрет?

- А ты? Ты давно это вспомнил? Гражданин.... - Ламбер ощутил, как его охватывает совершенно непонятно откуда взявшаяся ярость. Последнее восклицание незнакомца давало сразу два важных знания. Во-первых, эта фраза "кем является на самом деле"... Значит, они с Роденом встретились не зря, и еще неизвестно, сколько еще таких же бродило по Лондону, но важно было одно - они и правда связаны. Не зря Роден узнал его почерк. Не зря он увидел нечто особенное в простой букве R, которую написал Роден, подписывая показания. А еще была Лорейн МакГрегор и масса странных совпадений - таких, как знакомство Ди Паркер и дипломата Велльдона. - Ты уже слышал об убийствах? О том, что с такими, как мы, расправляются каждые два месяца? Будешь делать вид, что не понимаешь, о чем я - почитай газеты. Они тоже были.. такими же. Кстати, в твоей жизни тоже была автокатастрофа, не так ли? - Ламбер видел, что на этот раз собеседник и правда нервничает, и, как истинный полицейский, попытался вытащить из ситуации максимум пользы. Он достал блокнот и ручку. - Но дело сейчас не в Неподкупном. А в ситуации, в которой мы все пребываем. Телефон. Напиши, как с тобой связаться. Все и правда далеко зашло.

- Слышал... - тихо сказал Этьен, мгновенно настраиваясь на деловой лад. Разумеется, он слышал об убийствах, проводил некоторые параллели и... благополучно откладывал все "на потом", считая, что неплохо защищен. Истинная причина крылась не столько в недооценке ситуации, сколько в том, что никому не расскажешь об амнезии, автокатастрофе, Ричарде Велльдоне и... Ричард Велльдон! Вот кто совершенно точно многое знал, помогая ему с первых дней безумной, тяжелой реабилитации. Пожалуй, он совершил глупость, перестав общаться с дипломатом, а сунуться к нему сейчас... поймет ведь, что Этьен Корти теперь уже не прежний. - Слышал, знаю. Читал газеты. И понятия не имею, кто за этим может стоять. Телефон не напишу, не надейся - я не друг вам с Неподкупным, но если хочешь получить кое-какую информацию о том, как мы оказались здесь... поговори с Ричардом Велльдоном, он работает в нашем посольстве. Если удастся что-то добыть - приходи в "Камелот", я бываю там по средам. Тогда и побеседуем.

- В таком случае, до встречи. - Ламбер позволил себе улыбнуться, поскольку испытал чувство удовлетворения. Итак, снова Велльдон. Он был связан не только с Роденом, но и с этим человеком. И Роден мог узнать его имя. А еще появилось вполне конкретное место, где бывает этот человек. Оттуда его можно будет отследить, устроив это как угодно. Например, использовав кого-то из доверенных лиц, которые оказывали определенные услуги за то, что он закрывал глаза на их мелкие провинности. Главное - не дать ему понять, что половина происходящего - блеф. А еще - за оставшиеся дни узнать, кто такой Неподкупный... И поговорить с Роденом. От свалившейся информации голова шла кругом, но впервые за много времени Ламбер ощущал, что дело сдвинулось с мертвой точки. А еще он принял решение... Разговора с политиком Мейджорром пока не будет. Слишком много всего произошло. Да и не стоит знать этому человеку, куда он направлялся... А Мейджор получит записку с объяснениями. - До встречи, гражданин... - Ламбер направился к лестнице. И откуда взялось это незнакомое и такое приятное на слух слово?

[Eleni]

Декабрь 1992 года

Лондон

Шарль Ламбер, Франсуа Роден

- Ну что ж, если вам нечего добавить к вашим ответам, прочитайте и подпишите. Не забудьте поставить дату. Вас уведомят о дате суда, миссис Лейн…

Ламбер протянул женщине несколько исписанных листов и застыл, глядя за тем, как она неторопливо их перечитывает. В другое время он бы злился на себя за то, что не достиг желаемого результата – свидетельница, изменившая в последний момент свои показания в отношении главного подозреваемого, продолжала стоять на своем, несмотря на то, что он приложил все силы, чтобы на нее надавить. Разумеется, с ней поработали адвокаты, и, скорее всего, предложили ей хорошую сумму за молчание. Дело, которое он вел, было запутанным и крайне неприятным. Молодой бизнесмен, зарезавший во время ссоры свою жену, расчленил ее труп и объявил ее пропавшей. Почти две недели полиция искала ее, пока один из сыщиков не решил проверить квартиру его друга, на несколько месяцев уехавшего за границу. Именно там и
133594563@qip.ru (01:26:16 14/01/2013)
были обнаружены улики, перевернувшие весь ход следствия… Однако, эта неудача в данный момент не беспокоила Ламбера так, как беспокоила бы раньше. Через полчаса он должен был встретиться с Роденом, которому позвонил сразу после беседы с таинственным мужчиной, назвавшим его Антуаном и явно прекрасно знавшим о его прошлом. Он не мог ни о чем больше думать, и предвкушал, как расскажет обо всем Родену, которого в прошлом тоже явно звали не Франсуа.

Еще минута. Другая. Третья. Он едва не сбил с ног коллегу, который с чашкой кофе входил в кабинет. Тот был изумлен, увидев Шарля в таком взволнованном состоянии – за Ламбером прочно закрепился имидж человека, не способного на эмоции.
133594563@qip.ru (01:26:24 14/01/2013)
- Я буду через пару часов. Пожалуйста, запиши фамилии тех, кто мне будет звонить… Мне нужно срочно отъехать…

Он почти что выбежал из участка и быстро направился к старенькому «Фольцвагену», который был припаркован неподалеку. Этот подержанный старенький автомобиль он купил в прошлом году, и был очень им доволен, несмотря на то, что уже давно мог позволить себе что-то подороже. В салоне заиграли первые аккорды новой песни группы U2, которая Ламберу очень нравилась. Машина набирала скорость, стремительно удаляясь от центра. У него была прекрасная память на адреса, поэтому он назначил встречу в том же кафе, где они уже встречались с Роденом в первый раз.

«Я не друг вам с Неподкупным, но если хочешь получить кое-какую информацию о том, как мы оказались здесь... поговори с Ричардом Велльдоном, он работает в нашем посольстве…» Так сказал незнакомец, прощаясь. Снова Ричард Велльдон, и снова – мысли о Даниэлле, которая была с ним как-то связана. План относительно нее у Ламбера уже созрел, и он точно знал, что справится с задачей и найдет способ привязать ее к себе. Оставался Велльдон. О нем он планировал поговорить с Роденом. Машина остановилась, и Ламбер закурил, глядя на часы. До момента встречи оставалась минута. Отчего-то он не сомневался: Роден не опоздает.

Франсуа Роден ругнулся, вспомнив, что забыл сигареты в машине. Не мог не курить, думая о своем забытом прошлом, которое чем дальше, тем больше тяготило, являясь если не в виде бреда, то в виде напоминаний. Полицейский по фамилии Ламбер, потом – записка от какой-то женщины. Как он ни пытался, не мог не только предположить от кого послание и является ли оно своего рода напоминанием, но и женщины по имени Жанна. В бесполезных попытках поймать хотя бы ассоциацию, Франсуа довел себя практически до нервного срыва, потом нагрубил некстати позвонившему Ричарду Велльдону, обвинив дипломата во всех грехах… Даже вспоминать тошно, на что способен находящийся с состоянии постепенно нарастающего безумия человек, но это было. Впору записываться к психиатру, если так дальше пойдет и тогда – прощай любая приносящая более или менее стабильный доход работа. Франсуа пытался держаться. Спустя час, приняв холодный душ пришел в себя настолько, что перезвонил Велльдону с извинениями, согласился встретиться для разговора по работе, потом последовал небольшой возврат к предыдущему разговору.

«… я действительно знаю, кем вы были до того, как утратили воспоминания, Франсуа, но никогда не знал вас лично настолько хорошо, чтобы ответить на все неизбежные вопросы. Будет ли вам легче от попыток вспомнить еще больше деталей? Я так не думаю…»

Разумеется, Ричард был прав, спорить было сложно, а срывать злость – глупо. Более того, в его планы не входила ссора с человеком, который помогал ему во всем. Возможно, следил, но какое это имеет значение, если возврата к прошлому не может быть без воспоминаний? Чтобы унять неприятный осадок из-за собственной дурацкой вспышки, Франсуа смешал довольно крепкий коктейль из имевшихся в баре запасов, хотя знал, что никогда не любил подобное. Выпивка, тем более крепкая, быстро туманила рассудок, доводила до свинского состояния, но не помогала решить проблему. Поддайся на это – деградируешь обратно в обезьяну согласно знаменитой теории… В тот вечер было не до теорий, он заснул прямо на диване в гостиной, а уже под утро пришел сон, до отвращения похожий на наваждение…

Там, во сне, он находился где-то между жизнью и смертью. Просторная комната, кровать с резной рамой для балдахина, стойкий запах каких-то трав смешивался с запахом воска и горящих поленьев. Хотелось пить. Молодой человек в старинной одежде и со скрытыми под пудрой волосами присел на край кровати, помог подняться. Теперь стало видно, что к кровати подошел большой черный дог, вильнул хвостом и положил голову на край постели.

- Жанна! Жозеф! – крикнул юноша, но в этом не было необходимости. Женский голос ответил: «Я здесь. Я все время здесь», а мужской спросил: «Ты узнаешь меня?» Рассудок туманился. Лысеющий пожилой человек с вытянутым лицом схватил его за руку, меряя пульс, а потом закатал рукав рубашки. «Необходимо кровопускание». Блеснуло лезвие… ножа?

Франсуа проснулся с диким криком, так толком и не поняв, кричал во сне или наяву. В горле пересохло, голова была как бомба, а при мысли о выпивке тошнило. Если бы злоупотреблял – диагноз был бы ясен, как день… Чувствуя себя, как последний дурак, он вынужден был признать, что Ричард все-таки прав – если Велльдону придется отвечать на вопросы вроде «из сна», то бригаду неотложной помощи вызовет сам дипломат… В прескверном настроении – потому что никому об этом не расскажешь, а из головы не идет, Франсуа забрал из машины сигареты, закурил и немного успокоившись пошел к ресторану.

Ламбер уже ждал там. Поздоровавшись, Роден заказал закуску из морепродуктов, омлет с белыми грибами, воду и сок, но еще перед заказом попросил принести кофе.

- У вас есть какие-то новости, месье Ламбер? – спросил он почему-то по-французски. Поймав себя на этом, пожал плечами (не жаловаться же на больную голову), а потом повторил вопрос на английском прибавив: - Простите, на обращение «месье» говорится автоматически…

- Мне было бы удобнее говорить по-французски, - улыбнулся Ламбер. На секунду вспомнилось еще одно обращение, которое он услышал сегодня несколько часов назад. "Гражданин". Что ж, ради этого рассказа он и приехал. Шарль полистал меню и заказал традиционный "фиш энд чипс". Сейчас было не то настроение, чтобы выбирать для себя изыски, а к этому блюду он привык, так как оно было сытным и достаточно вкусным. Между делом Шарль отметил, что Роден выглядит не лучшим образом. Видимо, бессонная ночь. Нервы. Боль при мысли о том, что они оба - бессмысленные марионетки, которые не способны ничего вспомнить... - Сегодня я виделся с человеком, который знал меня в прошлом. Он назвал меня "Антуан", и был явно потрясен тем фактом, что я в добром здравии хожу по Лондону. Он назвал еще одно имя - имя человека, который явно был мне близок и при этом вызывал еще больше ненависти у моего нового знакомого. Точнее, не имя, а прозвище - "Неподкупный". Я старался говорить так, чтобы меня нельзя было заподозрить в потере памяти и, кажется, мне это удалось. Но лучше по порядку. - С этими словами Ламбер пересказал их разговор с незнакомцем практически дословно. Несмотря на потерю памяти о прошлом, в настоящем времени его способность запоминать факты можно было назвать безупречной, что всегда помогало в работе.

- Угу… - только и  ответил Франсуа, выслушав. Чтобы анализировать рассказ, ему было необходимо разложить все «по полочкам» для себя, но это не удавалось без кофе. Когда официант принес двойной крепкий эспрессо, он дорвался до бодрящего напитка как вчера – до выпивки и только прикончив всю чашку смог включить мозги. – Давайте по порядку. Начнем с того, что «Камелот» - довольно любопытное место, особенно для тех, кто хочет сам остаться инкогнито, но узнать кое-какие детали о приходящем человеке. Своего рода клуб по интересам,  место для сборищ людей, интересующихся определенной темой… У  них даже  имена вымышленные или выбранные из разных саг, а вот у вас, как у гостя, спросят удостоверение личности, мотивируя все мерами безопасности – в «Камелоте» собирается разная, но преимущественно состоятельная публика. Придете туда – будьте морально готовы, что ваши данные могут перекочевать в карман нового знакомого. Сожалею, но мне ни о чем не говорят названные имена, точно так же, как  вспомнившееся мне вчера – Жозеф Субербьель… - Франсуа поморщился, вспомнив дурной сон,  упорно ассоциировавшийся не столько  с  наваждением, сколько с жесточайшим похмельем, но продолжил: - Допускаю, что он был… эээ… наверное, доктором. Впрочем, важно не это, а то, что названные вам прозвища могут тоже быть вымышленными именами  - как в «Камелоте». И знаете, что я еще думаю? Ваш собеседник спросил, как давно человек осознал, кем является на самом деле из чего я делаю вывод, что амнезией страдали не только мы, но он нашел способ от этого избавиться.

- Я тоже размышлял об этом, - кивнул Ламбер задумчиво в ответ на слова об амнезии. Слова, сказанные Роденом, раздосадовали его - он и не думал о подобной ловушке, собираясь до среды выстроить собственный план, который привел бы к разглашению имени незнакомца. Лишь имя. Всю остальную историю он бы выкопал, воспользовавшись полицейскими связями и доступом к информации, недоступной обычным людям. Немного помедлив, он признался: - Если честно, я не ожидал подобного подвоха и очень рад, что вы предупредили меня о нем. Клуб, в котором все сохраняют инкогнито... Он хорошо все продумал, ведь он, как и я, должно быть, желает узнать, под каким именем теперь я живу. Месье Роден, вы дали мне превосходный шанс не позволить себя переиграть. Теперь я, во всяком случае, смогу запастись документами, по которым меня не вычислят. А вы? Судя по всему, вы неплохо знакомы с обычаями этого клуба. Не хотите ли составить мне компанию и взглянуть на него со стороны?

- Боюсь, что не составлю. Для того, чтобы зайти в "Камелот" нужно, чтобы вас пригласили... Я однажды был там по работе и немного знаком с правилами... - Франсуа задумался, прервавшись на половине фразы.  Судя по всему, тот человек, кем бы он ни был, желал получить определенную информацию, связанную с Ричардом Велльдоном и касающуюся их  какой-то уж слишком таинственной компании. Черт, никогда не любил действовать слепо, а теперь, похоже, есть риск оказать Ричарду дурную услугу... - Собственно, с чем вы хотите туда появиться, Шарль? Насколько я понимаю, он желает получить от вас информацию, но не горит желанием разглашать ее сам. Наше положение осложняется тем, что мы не можем знять наверняка лжет он, или говорит правду и если ситуация станет критической, блеф вас не спасет. Он поймет, что вы блефуете.  Что вы намерены делать? Кстати, если бы я был на его месте, то действительно проверил  вашу личность, а обнаружив некоторые... несовпадения сделал вывод, что вы скрываете больше, чем хотите показать. Не факт, что ему по силам подобное, но примите добрый совет - попробуйте
установить его личность собственными силами. Благо, у вас есть возможности. Кроме того... возможно, имеет смысл поговорить с Ричардом Велльдоном.

- Мне? Возможно. Об этом я тоже думал, но хотел посоветоваться с вами, Франсуа. Он - ваш друг, вам лучше его знать. Мне показалось, что он - человек весьма непростой, у которого всегда есть в кармане ответ, даже если он не знает вопроса. С ним нельзя блефовать, потому что он слишком много знает о нас. Но и заставить говорить правду тоже нельзя. Как загнать его в условия, при которых он будет говорить со мной? Любое неверное движение может вести к последствиям, которые я пока что себе не представляю. Увы. Видимо, в своем прошлой жизни я не привык играть с завязанными глазами и руками. Это меня и останавливает. Что касается моего незнакомца, то у меня был план воспользоваться своими доверенными лицами и установить негласную слежку. Узнать, где он живет, а затем задействовать свои личные источники информации. этот клуб - единственная возможность проследить за ним, других мест, где он бывает, мы не знаем. И вы правы - нельзя позволить ему узнать, кто я. Он выглядит, как человек, имеющий определенное положение, и его вхожесть в закрытый клуб - тому подтверждение, ведь в таких местах простые люди время не проводят... Думаете, мне и вовсе не стоит там пока появляться?

- Насколько я знаю Ричарда Велльдона, вы наживете себе врага, если станете пытаться вынудить его говорить или пытаться загнать в определенные рамки. Притом врага более осведомленного, нежели все мы вместе взятые. Я тоже не привык играть с завязанными глазами и полагаю, что гораздо проще сказать  часть правды и  в зависимости от ответов задавать вопросы. Скажите все, как есть: вы шли с визитом, встретили человека, который явно знал вас раньше, он же посоветовал обратиться к Ричарду... Что же касется Клуба, имеет смысл появиться там только тогда, когда придумаете, что сказать незнакомцу... Вы не обидитесь, если я скажу, что не вполне одобряю идею со слежкой?  - Франсуа улыбнулся, чтобы смягчить резкость слов. - Есть гораздо более простой способ. Или даже два, раз уж мы заговорили о Ричарде Велльдоне.

- Не обижусь, если вы дадите мне совет, который покажется мне более мудрым в данной ситуации, - улыбнулся в ответ Ламбер. Этот тихий разговор неожиданно успокаивал. Даже то, что Роден говорил с ним с позиции старшего, не раздражало, а, наоборот, заставляло задуматься, несмотря на то, что Ламбер практически не признавал авторитетов. Полагаться на себя и собственную интуицию - этот принцип никогда его не подводил. Теперь же им овладело любопытство. - Я приму ваш совет относительно Велльдона, потому что ваши слова отвечают тем представлениям, которые сложились у меня об этом человеке.

- Попробуем наиболее простой, хотя один не мешает второму -  я позвоню Велльдону и попытаюсь договориться о встрече. Уверен, что  при верном подходе он сможет указать на интересующую нас личность, если учесть факт, что личность эта тоже либо о многом осведомлена, либо побывала в нашей шкуре. Или и то, и другое. Если это  ни к чему не приведет... есть более занудный способ, основанный на вашем же предположении. Вы думаете, что это человек довольно известен? Прекрасно. Значит, он должен был появиться на страницах газет или журналов. В конце концов, не прибегая к слежке, составьте подходящий по описанию фоторобот, выдумайте мелкую причину представив нашего незнакомца как жертву какой-то несправедливости и вам рано или поздно выдадут список кандидатур. Я бы сказал, что у вас масса возможностей сделать все без лишнего шума и неизбежных вопросов от любопытных. Что скажете?

- Интересная мысль... - Ламбер затянулся, с наслаждением ощущая, как тонкая струйка дыма проникает в легкие. Даниэлла всегда говорила, что он курит с таким видом, словно делает это в последний раз. Даниэлла... Ламбер отогнал противную мысль о том, что, возможно, между ними больше никогда не будет тех доверительных отношений, какими была наполнена вся его жизнь в Лондоне. - Этот способ может сработать, если моя догадка верна. Но он может быть и не публичным лицом. Впрочем, моя работа и правда позволяет хотя бы сделать попытку выяснить его личность более аккуратным способом, чем слежка. Хотя я и не отвергаю своей идеи. Почему бы не совместить оба плана? Одно другому не мешает, не так ли? А Велльдон. Да, думаю, будет лучше, чем вы поговорите с ним прежде, чем я и устроите для нас эту встречу... Кстати, коли мы заговорили о знакомствах, то мне бы хотелось тоже вас кое с кем познакомить. Это - женщина. Ее зовут Лорейн МакГрегор, я уже упоминал вам о ней. Я столкнулся с ней случайно - она проходила по делу об уличном нападении, как потерпевшая. После этой встречи мои видения, если видениями можно назвать крошечные обрывки, что периодически врываются в мою покалеченную память, усилились. Если с вами произойдет то же самое, то, возможно, мы сможем быть уверенными, что она - еще однин осколок распавшейся мозаики, к которой мы все относимся.

- Есть еще один аргумент в пользу хотя бы временного отказа от слежки, - Франсуа тоже закурил - дурной пример всегда заразителен... Думать о том, что они ввязались во что-то не слишком хорошее было противно,  еще противнее ситановилось от наобходимости действовать с закрытыми глазами. Что-то подсказывало, что на этузиазме молодой человек способен наломать дров - пусть даже из добрых побуждений. Слежка, слежка... Старый, оправданный способ получить информацию. Стал бы он пользоваться им? Разумеется. При условии, что знает, за кем и почему следит. - Вы не знаете, с кем имеете дело, Шарль, - тихо сказал он. Пугать юношу не хотелось, но и молчать не имело смысла, тем более что Ламбер явно не из пугливых. - Кем были вы? Кто эти люди, пользующиеся псевдонимами? Кем был я сам? Политиком, да. Но в какую игру был замешан? Почему какой-то идиот стрелял  в меня, как киллер-недоучка?  - он машинально провел рукой по щеке. - Почему, черт возьми, тот незнакомец не скрывает, что враг вам? Вопросы, на которые нет ответа. Любую слежку можно обнаружить. Кто знает, какие структуры и организации могут быть втянуты в то о чем ни вы, ни я не имеете понятия? Еще не время форсировать собития, но если он сделает первый шаг, более того, шаг отнюдь не с добрыми намерениями, тогда у вас опявится отличный шанс применить все резервы и устроить кому-то неожиданность. Что же касается Лорейн Мак Грегор... Да, вы упоминали о ней раньше, но ее имя ни о чем мне говорит. Кто знает, что скажет на это память... Если она согласна встретиться, нет причин отказываться и у меня, только убедительная просьба - предупредите заранее.

- Не стрелял... У него был шприц, наполненный ядом, который медленно убивает и не оставляет следов... - тихо ответил Ламбер, вспомнив сразу о том, что с самого утра выяснил результаты экспертизы. Таллий. Весьма опасный яд, которым пользуются те, кто задумали убийство и тщательно его спланировали. Этот яд убивал в течение долгого времени, и далеко не каждый догадался бы, что смерть - не результат скропостижно развившейся болезни. - Это был таллий, - повторил он. - А вы, видимо, оговорились не случайно. И в вас стреляли. Когда-то, в вашей прошлой жизни... Некоторое время они ужинали в молчании, каждый погруженный в свои мысли. Когда с едой было покончено, и они заказали кофе, разговор возобновился. - Вынужден с вами согласиться, я поторопился с выводами. А миссис МакГрегор... Думаю, я встречусь с ней в ближайшее время, чтобы задать вопросы по делу, в котором она оказалась замешана. Это дело веду не я, но следователь, который им занимается - тот еще лентяй, и, думаю, лишь порадуется, если я проявлю инициативу и предложу заменить его на допросе. Тем более, что дело, вероятно, развалится. Один из главных фигурантов - сын весьма высокопоставленного лица, и адвокаты стараются вовсю... Вы говорили, что хотите съездить во Францию. Уже определились с датами? Должно быть, хотите провести там Рождество?

- Я не оговорился, - тихо сказал Франсуа. Вспоминать о  кошмаре первых впечатлений он не любил, да и сейчас это казалось каким-то диким абсурдом - разумеется, утратив воспоминания об элементарных вещах, далеко не сразу понял чего хотят окружающие люди. Почему-то ожидал от них чего-то ужасного и вел себя... н-да, лучше не вспоминать. - Меня доставили в больницу с пулевым ранением в лицо - видимо, киллер промахнулся, из чего я делаю вывод, что шприц с таллием может быть второй частью спектакля. Если и были какие-то попытки перевезти меня в другую страну, под амнезию дать другую жизнь, то... все равно чертовщина получается. Что касается поездки во Францию, провести там Рождество было бы неплохой идеей, но для начала я должен определиться с работой и переговорить с Ричардом Велльдоном. Я позвоню ему сегодня и думаю, что смогу сказать вам уже вечером, состоится ли встреча. В зависимости от этого вы сможете можно будет переговорить и с Лорейн МакГрегор.

Ламбер кивнул и улыбнулся. Улыбка вышла искренней и почти дружеской что было для него редкостью. Он вновь ощутил непривычную легкость в общении и отсутствие привычной подозрительности. - Я рад, что мы поговорили, Франсуа. Не знаю, что было с нами в прошлой жизни, но мне кажется, мы неплохо общались. Во всяком случае, вы - первый человек, с которым я могу говорить свободно. И... на родном языке. Пожалуйста, будьте осторожны - мы так и не знаем, кто на вас покушался. Я бы посоветовал вам переехать, но, наверное, это - бессмысленно. Поэтому просто пожелаю удачи. - Ламбер кивнул официанту, приглашая его принести счет. Очень хотелось выпить - желание, которое всегда подавлялось днем, но приходило ближе к ночи, когда он оставался в одиночестве. Правда, сегодня одиночество не было его планом. Сегодня он запланировал особый вечер с Даниэллой Паркер, который позволит привязать ее к себе на некоторое время. И к черту дружбу, которой на самом деле не было.

- То же  самое я могу сказать о вас, Шарль и очень хотел бы, чтобы это впечатление не оказалось каким-то наваждением, - улыбнулся в ответ Франсуа, тоже совершенно искренне. Будет весело, если вдруг вспомнив все, окажется, что они были отнюдь не друзьями... Вспомнить! Господи, да сколько можно тешить себя надеждой! За последние несколько лет, когда обрел относительную финансовую независимость, он только то и делал, что консультировался со светилами науки и... ничего. Возможно, в будущем... Но когда это будет? Хозяин ресторана, между тем, включил телевизор - начиналось время новостей, после которых следовало популярное шоу, но не заладилось с громкостью - голос ведущего рявкнул на весь зал. Это отвлекло от невеселых мыслей, тем более, что речь шла как раз о Франции. Выслушав громогласный комментарий, Франсуа скривился. - У них штук 5 депутатских мандатов на все Национальное Собрание, а планы, как у Нап... - осекшись, он задумчиво посмотрел на собеседника. - Думаю, что наши поиски следует начать с Парижа, но до поездки еще далеко. Услышимся вечером, Шарль. - Расплатившись, Франсуа закурил и поднялся из-за стола.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон.

Этьен Корти, Кристофер Лустало.

Этьен Корти откровенно скучал, наблюдая нездоровый ажиотаж собравшихся в довольно душном помещении людей. Нечто среднее между выставкой-продажей и аукционом решили организовать городские власти, а так как основной ее целью был сбор средств на благотворительность (негласно здесь подразумевалось, естественно, недостаточное финансирование в связи с недавним кризисом), то Корти решил присутствовать.

Во-первых, то, что не еще не написано в газетах, может со временем вырасти в статью (и хорошо, если это будет выпад в адрес Мейджора-старшего), во-вторых, Филиппу самому не мешало бы поучаствовать в подобной акции (что может быть лучше финансовой помощи, тем более своевременной и красивой), а еще здесь было довольно любопытно.
Сам Этьен принес сюда несколько старых виниловых пластинок обнаруженных им на нежилом чердаке якобы родного дома, но были экспонаты и поинтересней. Он, к примеру, с удовольствием пролистал альбом с фотографиями старого Лондона, полюбовался легкими, приятными взгляду пейзажами современного художника и от души посмеялся над парой ботинок с автографом какого-то известного актера на стельках. Были здесь и дорогие, достойные внимания вещи под стеклянными колпаками – многие хотели сделать широкий жест, а не довольствоваться скромным анонимным пожертвованием, что лишний раз доказывает важность игры на публику.

Все было бы просто прекрасно, но из головы не шла та встреча с Сен-Жюстом. Как он мог не подумать раньше, что лифт уже остановился на том же этаже! Следовательно, тот шел к кому-то из соседей Филиппа? Или… к самому Филиппу? При мысли об этом стало дурно – неужели он прав в своих догадках и давние враги просто вышли на него, желая отомстить за события тех жарких летних дней, двести лет назад? А Филипп… Он, разумеется, ничего не знает. Его можно обмануть, запутать… да мало ли что можно наговорить человеку? Будучи человеком действия, Этьен едва удержался от искушения уехать, хотя торопить события не следовало – сегодня они все равно увидятся с Филиппом, если сама выставка окажется стоящей публичного жеста.

Мысли снова приняли прежнее направление, поэтому терзаемый сомнениями Этьен не удивился, когда буквально над ухом услышал голос:

- Лустало! Лустало, иди сюда!

Как и следовало ожидать, Корти буквально подпрыгнул на месте. Да что же, черт возьми такое?! Даже не успев отыскать объяснение феномену, политик машинально повернулся сначала в сторону призывно размахивающего рукой молодого человека, а потом – в сторону подходившего. Лустало. Не тот. Не восставший из могилы Элизе. Но есть сходство в чертах лица и в манере держать себя… Отчетливо понимая, что пялиться на человека – неприлично, да и сам «не-Элизе» уже вопросительно смотрит на него… Собравшись с силами (уф, как же гадко признавать, что ведешь себя, как идиот!), Корти улыбнулся.

- Простите мое навязчивое внимание, я нечаянно услышал, как вас позвали, а я не смог удержаться от любопытства, услышав об однофамильце известного журналиста. Правда, он жил двести лет назад и во Франции… - Этьен развел руками, будто извиняясь за свой проступок, хотя на самом деле чувства вины не испытывал.

- Вы попали в точку, месье… Корти, не так ли? – Лустало слегка поклонился, разглядывая свою удачу. Удачу – потому что он пришел сюда ради него. В ту ночь, когда у него на пороге нарисовалась его очаровательная коллега по профессии по имени Каролина Брендан со своим рассказом о Корти, он потерял покой. Политики никогда не были предметом его интереса, но тут был случай особый. В ту ночь они долго сидели, допивая все его запасы спиртного, и обсуждая внезапно возникшую проблему под названием «человек без прошлого». Нет, конечно, прошлое у него было, но что-то подсказывало – не так все просто в жизни у этого кристально-чистого человека. Каролина не зря уцепилась за него, ожидая сенсаций, а он совершенно неожиданно для себя, решил поддержать ее, не требуя ничего взамен. И дело было не только в профессиональной поддержке. И даже не в номере телефона, который оказался случайно у Каролины, где снимали трубку странные личности. Тайна существовала - иначе Каролина не курила бы сигареты одну за другой, терзая себя мыслями о том, что она не смогла ни до чего
докопаться. В пять утра, едва ворочая языком, Кристофер торжественно предложил ей безвозмездную помощь и пообещал не перебегать дорогу в случае, если до чего-то докопается первым. Сейчас Каролина бродила поблизости, но, как они и договаривались, к Корти пока не подходила. Еще утром они обсудили некоторые детали, которые совместными усилиями узнали за прошедшие дни. Во-первых, Корти был близок к окружению младшего брата правящего премьер-министра Мейджора. А во-вторых… У Лустало даже похолодели пальцы, когда он услышал от одного из коллег, что некоторое время назад Этьен Корти попал в больницу после несчастного случая – его ударило током, и он едва не умер…

- Вы, должно быть, удивитесь, если я скажу, что вы – не первый за последнюю неделю, кто говорит о моем предшественнике, который жил двести лет назад во Франции? Спешу сообщить вам с гордостью – вы не ошиблись, и я – не его однофамилец. Элизе Лустало – мой гениальный предок, и я стараюсь с честью нести эту фамилию. А вы, судя по всему, неплохо разбираетесь в истории, не так ли?

- Да, меня зовут Этьен Корти, - слегка поклонился в ответ и он. Что ни говори, быть узнанным - лестно, а тем более - потомком действительно гениального журналиста, которого не имел чести знать лично... Кроме того есть повод задуматься об иронии судьбы - знакомство все-таки состоялось, пусть и не в прямом смысле. Улыбнувшись, политик уже было изготовился подхватить такую близкую и почти родную тему, как вдруг осмыслил сказанное молодым человеком. Кто-то говорил об Элизе Лустало! Именно о том, который жил в Париже тогда и умер при таинственных обстоятельствах. Для этого нужно действительно хорошо знать историю, да и произошло все за последнюю неделю. Значит, чей-то чудовищный план уже приводится в исполнение? Сначала - Сен Жюст, теперь - Лустало. - И я правда интересуюсь историей, или, вернее будет сказать, некоторыми ее периодами. То, что мне приходилось читать о вашем предке, только подтверждает сказанное вами - он был гениален... - здесь Этьен немного покривил душой, потому что приходилось не читать, а слышать, но не скажешь же об этом. - В свое время я пытался найти друзей по интересам, поэтому позволю себе нескромный вопрос.. А кто говорил об Элизе? Возможно, мы откроем общих знакомых, чему я буду бесконечно рад - не каждый день приходится разговаривать с потомком человека, который заслуживает восхищения и, к тому же, помнит о своем знаменитом предшественнике.

- В таком случае, вы нашли такого человека! - широко улыбнулся Лустало. - Это - я. В свое время я ненавидел историю, в некоторой степени - благодаря моему предку. Он в нашей семье - нечто вроде семейной легенды. Дело в том, что в нашем роду все становились либо юристами, либо врачами, а мой предок пошел наперекор традициям и стал журналистом. Знаете... - Кристофер немного понизил голос. - В нашей семье считается, что историки немного кривят душой, когда пишут, что Элизе умер из-за болезни. Мои далекие родственники сохранили рукопись, подписанную псевдонимом Робер-Платьер, которую, как гласит семейное предание, пришло по почте адвокату, который хранил завещание маленькому Лустало, оставшемуся круглым сиротой после смерти сестры моего предка. Так вот, в этой рукописи говорится, что Элизе был убит. И описаны его последние дни. Это - очень трагическая история о дружбе и предательстве, и если бы я не был таким лентяем, то давно бы написал роман, основанный на рукописи... Но простите, я много говорю - видимо, оттого, что радуюсь встретить такого знающего собеседника. Но если вас интересует эта тема, с удовольствием приглашу вас пообедать. Мне, как и вам, редко удается поговорить о французской истории.

- Боюсь, что не слишком располагаю свободным временем, - совершенно искренне ответил Этьен. Сегодня он уже обедал с Филиппом, а в последующие дни предстояло провести довольно напряженную работу, во время которой не следует позволять себе расслабляться - потом не соберешься. Вместе с тем, упускать как возможность общения, так и шанс проверить на прочность свою паранойю, не хотелось. Редко когда получается поговорить о чем хочется, а теперь все сыпется, как песок сквозь пальцы. - Возможно, мне удалось бы выкроить время на следующей неделе... хотя честно признаюсь - все не слишком предсказуемо. Давайте лучше выпьем кофе внизу, а обед отложим до лучших времен? Что же касается вашего предка, могу только повторить, что там - весьма темная история. Одни искренне считали, будто он умер из-за болезни, другие видели в гибели еще молодого человека результат заговора... Сложно сказать, но несомненно одно - может быть и хорошо, что он не видел, во что превратилась Франция после... иначе закончил бы знакомством с Сансоном. Простите, я имею в виду на эшафоте.

- Вы имеете в виду годы террора, которые последовали после того, как власть перешла к Робеспьеру? - поинтересовался Лустало, отмечая интерес собеседника. Каролина описывала его, как человека, который вообще отказывался говорить что-либо о себе, но сейчас в нем чувствовался неподдельный интерес. Вот уж никогда не знаешь, на чем можно зацепить человека! Что ж, это было удачей. Вот только приходилось запастись терпением - ведь не спросишь у человека в лоб, что за несчастный случай с ним произошел... Хотя... можно было пойти другим путем. А пока - просто приятная беседа двух людей, которые разбираются в истории. - Не думаю, что Элизе Лустало стал бы жертвой этого кровавого режима. Судя по всему, он был дружен с Неподкупным. Во всяком случае, в рукописи есть некоторое упоминание об их взаимной симпатии.

- Мы не можем утверждать что-либо с уверенностью, - пожал плечами Этьен, решив не слишком настаивать на своей точке зрения. Во-первых, каждый имеет на нее право, а во-вторых, лучше не заострять тему о Неподкупном, иначе будет сложно удержаться и не сказать гадость. Притом эмоционально окрашенную, что было бы просто дико - в конце концов, он же не претендует на звание профессора или историка. - Да, я имел в виду годы террора, тогда творились ужасные вещи... Я не настаиваю на том, что мое мнение - правильно, но не могу согласиться и с вашим - все, кто знаком с ходом тех событий знают об участи Камиля Демулена. Правда, он поступил, как последний болван, но зато мог похвастать знакомством. - Корти намеренно не говорил, не желая заниматься мазохизмом и резать собственный слух ненавистными до сих пор именами. Тем более, благодаря той встрече у лифта его начинало преследовать убеждение, что вспомнишь врага, а он и появится...

- Демулен был глупцом, иначе воспользовался бы данным ему правом подумать, а не дразнил бы Робеспьера, подводя под удар своих коллег и друзей, - покачал головой Лустало. – В свое время я прочел все выпуски «Кордельера», которые смог найти в библиотеке Сорбонны и, поверьте, половина восторгов в его адрес – преувеличение. Он – яркая страница, человек, призвавший к взятию Бастилии – не более того. Поэтому те, кто интересуется историей поверхностно, знают его имя и имя Друга народа Марата. Остальные же просто не знают, что в те времена были и другие публицисты, гораздо более яркие и вдумчивые… Я говорю не только о своем предке. Я говорю о Мерешале, Луизе Робер, и даже папаше Дюшене, который в своих листках выступал куда более конструктивно! Простите мое многословие, но вы затронули очень интересную для меня тему, а такого собеседника не часто встретишь. Мне и правда везет в последнее время. Недавно беседовал с человеком, похожим на портрет самого Неподкупного, представляете?

- Но все же у Демулена был свой неповторимый стиль и прекрасный слог, невозможно это отрицать! И не вздумайте извиняться, я сам способен забыть обо всем на свете, когда говорю на интересную тему! - воскликнул Этьен, поймав себя на том, что давно не говорил с таким воодушевлением. Неужели прошлое так много значит, что он цепляется за первого же человека, который согласен говорить на эту тему? Впрочем, с воодушевлением говорил и сам Лустало-потомок, иначе легко было бы уловить неискренность... И, да, черт возьми, прошлое не желало отпускать. До сих пор сложно восстановить внутреннее равновесие после встречи с Сен-Жюстом, а теперь еще и Неподкупный. Здесь. Излишняя эмоциональность как относительно симпатий, так и антипатий всегда была его бичом, поэтому продолжил Этьен осторожно, тщательнее подбирая слова - недоставало еще прослыть сумасшедшим... - А что касается похожего человека, то вы, я думаю, чуточку преувеличиваете, хотя если чем-то увлечен, легко видеть схожесть там, где ее нет. Поверьте, мне сложно упрекать за это, напротив, было бы... любопытно и самому поговорить с ним, чтобы привести потом контраргументы вам.

- Поговорить с похожим на Робеспьера человеком? - удивился Лустало. Но затем вспомнил, с чего начался их разговор с политиком. - Впрочем, вы правы. Именно с него и началась наша беседа. Представляете, именно этот человек и назвал имя моего предка, услышав мою фамилию. Признаться, это было весьма лестно. Вы хотите, чтобы я вас познакомил? Вижу, вы глубоко увлекающийся историей человек. И к тому же, политик... Мой случайный знакомый - не из политиков. Он занимается антиквариатом. Возможно, я увижусь с ним. Если хотите, оставьте мне свой номер, и я с удовольствием вас познакомлю. - Лустало краем глаза увидел Каролину, которая прошла мимо. Вероятно, коллега умирала от любопытства, о чем он столько времени беседует с этим весьма закрытым от общения с прессой человеком. И ему даже было немного неудобно перед ней - так как беседа шла исключительно об одном эпизоде истории Франции. - Кстати, он тоже француз, как и вы. В последнее время мне везет на знакомство с французами. А вы давно в Англии, если не секрет?

- Наверное, " поговорить" - слишком сильное понятие, - исправился Этьен, настроившись на более нейтральный тон. Не следует проявлять повышенный интерес к тому, что хочешь узнать - лучше перевести тему. Этому нехитрому правилу учил едва ли не самый важный из уроков выживания ТОГДА и, нужно признать, что он до сих пор действовал, как и остальные банальные, старые, плоские, как кукурузная лепешка правила. Лустало тем временем ждал ответа на вопрос, а Этьен заметил и еще кое-кого - ту журналистку, с которой беседовал еще раньше. Может ли быть, что она пристанет к Лустало со своими вопросами? А может ли быть, что Лустало-потомок и сам пошел по стопам предка? Говорят, что подозрительность не доводит до добра, но, следуя по пятам за осторожностью, до беды она доводит крайне редко и при несчастливых стечениях обстоятельств... - Я родился в Англии. Моя мать была француженка, я долгое время жил во Франции, но потом вернулся сюда - Родину не унести на собственных подошвах, как говорил один, безусловно, знакомый вам из истории персонаж... Можете считать, что в Англии я и давно, и недавно - как вам больше нравится.

- Я тоже родился в Англии, - кивнул Лустало, улыбнувшись. - Но во Франции было довольно регулярно. Мне нравится, как там все устроено. Свобода во всех ее проявлениях, и полное отсутствие строгих рамок - есть возможность для развития. Впрочем, так я говорю, когда хочу побурчать. Ни на что не променяю Лондон со всеми его догмами и рамками. По поводу знакомства - мое предложение остается в силе. А сейчас не смею больше отрывать вас от дел. Кажется, аукцион сейчас продолжится. Вы, должно быть, участник, судя по этому отличительному значку, не так ли?

- Я здесь, скорее, из любопытства, - отмахнулся Этьен. Называть его участником было бы смешно, не дрожать ведь над несколькими пластинками, пусть даже и старыми... Прерывать разговор не хотелось - вряд ли у них еще будет возможность спокойно поговорить, хотя нельзя сказать, что беседа была бесполезной. Человек, похожий на Робеспьера. Антиквар. Точно так же, как он был букинистом. Кем, интересно, оказался Сен-Жюст и какую биографию придумали ему? Не столь важно... Антиквар может быть на виду. К тому же - француз. Пусть вероятность удачи и не слишком велика, следует попробовать рассказать не слишком сложную историю: "Мне порекомендовали человека, он занимается антиквариатом. Француз. К сожалению, потерял его визитку (такой растяпа, что забыл и имя). Вы не могли бы помочь?". Если же попытка провалится... все останется в силе, хотя придется работать над собой, чтобы не придушить бестию сразу, как только увидит. - Подобная выставка проводится впервые и я не могу похвастать чем-то ценным... Но вы правы, аукцион начинается. Был рад нашему неожиданному знакомству и надеюсь, что эта беседа об истории - не последняя...

Попрощавшись, Этьен направился вглубь зала, машинально пытаясь выискать в толпе какого-нибудь эксперта по старинным вещам.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон, офис Ричарда Велльдона.

Ричард Велльдон, Гарольд Олни, Этьен Корти.

Ричард Велльдон задумчиво посмотрел сначала на сидевшего в кресле напротив человека, а потом – на куклу на столе. Игрушку можно было смело назвать произведением искусства – девчушка в американском костюме конца 19 века поражала воображение не только «живым» лицом, но и мельчайшими деталями костюма, начиная оборками на платье и заканчивая кружевным зонтиком. Правда, сейчас дипломат был занят тем, что в тысячный раз втолковывал: он сейчас не занимается антиквариатом и не может выступать в роли посредника. Собственно, этот посетитель являлся давним приятелем и по совместительству – владельцем львиной доли акций известного ювелирного дома, поэтому просто завершить разговор не представлялось возможным.

Гарольд Олни, еще не старый мужчина мощного сложения и обладатель громоподобного голоса от которого звенели стекла, практически не слушал ничего из сказанного. Или не хотел слышать возражений. По его мнению, понятие дружбы включало в себя понятие о взаимопомощи и, хотя прежде у не было возможности оказать помощь Ричарду Велльдону, Олни не сомневался – поможет, если будет нужно. А пока - говорил и говорил, больше потому, что бы расстроен из-за самого факта обмана, нежели из-за тех несчастных трех тысяч фунтов, которые выложил за покупку.

- Я купил ее для жены, понимаешь, Ричард? – вопрошал Гарольд, ударяя ладонью по столу. – А мне сказали, что она ничего не стоит, это подделка, да к тому же бестолковая! Я покупал старинную куклу и не думал, что кто-то, а Фердинанд Коллен –… гм… , - он сбился на крепкое словечко, но взял паузу, - обманщик, чтобы не ругаться! Наш ювелирный дом одно время сотрудничал с ними, то есть, одна из его детищ сейфы с замками разной сложности делает – нужная вещь в нашем бизнесе штука! Вели дела честно, не могу пожаловаться, а тут… Я даже не знаю, что думать! – Олни снова ударил по столу так, что чашки подпрыгнули.

- Ну, хорошо… - вздохнул Ричард, окончательно деморализованный тем, что сейчас придется выслушивать о том, как Фердинанд Коллен – французский магнат, миллионер и владелец всего, до чего можно дотянуться, ведет дела. Сдавшись, дипломат вытащил из ящика стола лупу и принялся изучать злополучную куклу. Внимательный, тщательнейший осмотр занял довольно много времени, после чего Велльдон отложил лупу и вынужден был признать: - Странная вещица. Правая рука и нога, насколько можно определить на взгляд были отреставрированы, но довольно грубо. А само туловище и костюм куклы не внушают мне доверия. У тебя есть документы на нее?

- Я их не принес, - сник Оуэн, но потом просиял. – А там и было сказано, что кукла реставрировалась и платье на ней – не старинное. Я же купил ее потому, что она чем-то на мою жену похожа! В детстве. Решил похвастать, а мне и говорят – подделка это, деньги на ветер выбросил. Разве в деньгах дело?

- Кукла не стоит трех тысяч, - вынес вердикт Ричард. – Раньше на аукционах даже слышать не желали о фарфоре со сколами или в плохом состоянии, а эта была склеена, наряд – переделан, волосы – переклеены, притом очень аккуратно в отличие от реставрации. Да и клейма вот здесь и здесь... – Глядя, как сник Оуэн, Велльдон снова посадил куклу на стол. – Куклы часто подделывают, Оуэн. Страдают даже известные музеи мира, если тебя это утешит. Принеси мне ее документацию, и, может быть, имеет смысл переговорить с Колленом. Я слышал, что он покупает все, что блестит и мог в свою очередь быть обманут. Послушай… встречный вопрос: ты ведь до сих пор скупаешь образцы старинных украшений? Может, слышал заодно, кто мог бы купить старинную книгу с легендами о Шотландии?

- Не знаю. То есть, могу поспрашивать, если нужно. А человека ты знаешь, - фыркнул Олни. – Секретарь мой. Нюх у него, нужно сказать, отличный, хотя и не по тому профилю зубрил парень в своем университете, а разбирается так, что скоро конкуренцию и тебе, дружище, составит. Старинные штучки для украшений мы, как ты заметил, до сих пор покупаем… Так о чем я? Спрошу о твоей книге и про куклу он, кстати, сказал, только не спрашивай откуда такие выводы – для меня ваши премудрости – темный лес. Между прочим, я не только по поводу куклы пришел.

- Да? – как-то глупо переспросил Ричард, потому что хитрый прищур владельца ювелирного дома мог означать все, что угодно. Так говорят с ребенком, которому либо обещают конфетку в обмен на хорошее поведение, либо… с таким же выражением того же ребенка ловят на фантастической лжи. – Что же еще?

- А вот что, - потер руки Оуэн. – В какую-то грязноватую историю ты влип, Ричард. Мутную. Странную, я бы сказал. Вот послушай… Помнишь, как лет пять назад, ты просил у меня деньги на какую-то больницу? Да стой ты, не махай руками! Деньги ты мне давно отдал, тут у меня претензий нет, а случилось вот что… Я же тогда оплачивал тот счет и думать уже забыл, что за автокатастрофа там была. Меня еще за родственника приняли, парень, говорили, в тяжелом состоянии был…

- Не тяни! – попросил Ричард, даже приблизительно не представляя себе, что могло случиться.

- Не тяну, если не будешь перебивать, - пообещал Олни, заграбастав со стола чашку с кофе, казавшуюся наперстком по сравнению с рукой гиганта. – Так вот, посылка мне пришла из той больницы. На мое имя, представляешь? И записка при ней, что раз вы родственник, то разыщите нам владельца этих вещей – забыли после стирки-глажки, а потом и почили себе в кладовке лет на пять. Развернул я вещички из любопытства – ну кто станет носить вещи, что куплены пять лет назад? Костюм новый, а вот рубашка… Странная, такие я в кино видел. И пятна на ней бурые заметны…

Ричард не перебивал. Черт побери! Он сам давно забыл о том, как после всех событий у него на счету не оказалось достаточно свободных денег, Лайтнер был занят устройством остальных «гостей» и не оставалось иного выхода, кроме как занять сумму «до среды» у человека, который был в состоянии одолжить ее без ущерба. Рубашка… Как иногда важна может быть мелочь! Истекавшего кровью человека просто не успели толком переодеть. Или не нашли во что – предвидеть подобное никто не мог…

-… И ручной работы она, - многозначительно продолжил Олни. - Хоть и профан я в этих вещах, но понял. Подумал я, ну зачем мне эти вещи? Веришь, оторопь прямо брала от них… Свернул я пакет, да и отправил секретаря в больницу с этим подарочком. Потом выходные были… но это не важно, а когда вернулся мой секретарь… Что тебе сказать, Ричард? В старинных вещах он толк знает, зря не держу, и говорит, что рубашечка-то старинная. Он, поганец, ее как увидел, так на экспертизу уволок. В терминах я особо не разбираюсь, но вот что странно – по ткани там, по ниткам, по еще какой-то хрени показывает, что вещичка сделана в 18 веке, а на вид - новая почти. В смысле, не пожелтела от времени, не слежалась. И кровь на ней свежая. Не краска, Ричард. Не сок и не какая-то ерунда. Кровь. Вернулся я сам в больницу, лично. Спрашиваю, кто отправил мне сюрприз. Выяснилось – заведующий хирургией. Трудно было с ним говорить, еще труднее – напоить, а уже из области фантастики выяснить, что там такое случилось, но я тоже не поскромничал и выложил им про 18 век. Тут наш врач скис, а когда я еще и знакомого журналиста упомянул, что для статьи это будет интересно, совсем плохо стало бедняге и сказал, что определенные подозрения у него возникали, но чтобы такие…

- Дальше… - прошептал Ричард. От кого он не ожидал подобного сюрприза, так это от Олни – толстого, добродушного медведя, хорошо разбиравшегося только в драгоценных камнях и чековых книжках.
- Стал я тут думать, что тогда, пять лет назад случилось, - продолжил рассказ Гарольд. - И вспомнил, что ты тогда по больницам бегал, да друг у тебя появился после автокатастрофы как раз – Роден. Приметное у него лицо, я каждый Новый год думаю, что кого-то он мне напоминает и было бы роскошно его в исторический костюм нарядить, если бы маскарад какой-то затевали. А потом, знаешь, как озарение на меня нашло – каждый же день в комнату сына захожу, а у него там на полке энциклопедия стоит. А так как память на лица у меня слава богу, вспомнил я, почему Роден мне знакомым показался…

С этими словами Олни наклонился к стоявшему на полу портфелю и извлек оттуда аккуратно упакованную в прозрачный полиэтилен рубаху из тонкого полотна и том детской исторической энциклопедии. Открыв книгу на нужной странице, ткнул ее буквально под нос Велльдону, довольно рассмеявшись.

- Похож, правда? – спросил Олни, весьма довольный как собой, так и проведенной работой. – Ты, конечно, можешь рассмеяться и плюнуть мне в глаза, но я тебе скажу, что Роден и правда…
Их содержательный разговор прервала Грейс, имевшая такой вид, будто черти ее толкали в спину.

- К вам пришел Этьен Корти, сэр, - сказала она своим чуть хрипловатым голосом. – Он, мне кажется, очень расстроен и…

- И сказал, что непременно зайдет сейчас, - прибавил Этьен, материализовавшись за спиной секретарши.

- Но позвольте, сэр… - попыталась протестовать Грейс.

- Не позволю, - отстранил ее Этьен. Сказать, что он был зол – не сказать ничего. Чертов Ричард Велльдон обманул его, провел, как мальчишку, когда с самым честным видом утверждал, будто совершенно ничего не знает о его прошлом. Знал. Слишком многое. Это было простительно, ведь многие вещи не расскажешь, иначе тебя самого сочтут ненормальным, но как простить то, что Велльдон знал, явно знал и об оказавшихся здесь заклятых врагах! Только случайность и немного везения помогли ему вчера сначала встречей с Лустало-потомком, а потом – с каким-то пожилым оценщиком древностей, который сразу же назвал коллегу-француза. «Он очень талантливый молодой человек. Франсуа Роден его имя. Может, даже здесь вы его и увидите, сэр. Сразу узнаете его по шраму на щеке – говорят, в катастрофу попал…»

Нужно ли большее? Что касается причастности Велльдона ко всему, доказательств у Этьена, правда, не было, однако достаточно и того, как вовремя дипломат появился тогда в больнице, как помогал при реабилитации и как говорил, не говоря на самом деле ничего! И теперь, когда политическая карьера под угрозой… Да что карьера, жизнь! Потому что они не забудут. И не простят. Находясь под влиянием эмоций, Этьен мог бы устроить нешуточный скандал, но ситуацию спас находившийся у Ричарда посетитель.

– Простите за вторжение, Ричард, - сказал он подчеркнуто любезным тоном. – И вы…

- Гарольд Олни, - подсказал тот, с интересом наблюдая за развитием событий.

- Этьен, позвольте представить вам Гарольда Олни, Гарольд…

- Меня зовут Этьен Корти, - ответил политик, решив представиться сам.

- Я не задержу вас. Я всего лишь хотел спросить, известен ли вам человек по имени Франсуа Роден, - сказал Корти, с трудом сдерживая бушевавшую в нем ярость. Пусть поступает и выглядит глупо, теперь с этим ничего не поделаешь, раз уж был таким недальновидным глупцром все это время! – Впрочем, можете не отвечать – я знаю, что известен. И, Ричард, мне бы не хотелось узнать, что вы ведете с ним какую-то свою игру.

- Возможно, мне известен человек, по имени Франсуа Роден. Но нужно ли мне понимать ваш выпад как угрозу? – довольно спокойно осведомился Ричард, хотя сам начинал испытывать смешанную со страхом злость. Достаточно было посмотреть в глаза Этьена Корти, чтобы понять – человек полностью отдает себе отчет в действиях, не заблуждается, не идет вслепую. А что потом? Когда он найдет Франсуа Родена? Велльдон провел ладонью по полированной поверхности стола. Казалось бы, какое ему дело до разбирательств двухсотлетней давности, если два дурака не пожелают остановиться и сейчас, когда прошлые распри уже не актуальны? Он прожил столько, что рассказы о предательстве, дружбе и мести составили бы несколько десятков толстенных томов, если бы кто-то решил записать их. Казалось бы – что ему до этого? Скажи то, о чем он просит - возможно, сам избежишь какой-то изощренной пакости, но… гражданин Лакост выбрал не слишком удачный тон. Неизвестно, во что превратится Франсуа Роден, когда осознает себя, но Эли Лакост сбросил маску, став тем, прежним. А их Ричард Велльдон, граф Сен-Жермен, свято ненавидел.

- Понимайте, как знаете. Я думал, что нам удастся поговорить и мы останемся друзьями, но… Я ведь все равно найду ответ на интересующие меня вопросы. И я найду Франсуа Родена хотя бы для того… - Этьен осекся. Если продолжать в том же духе, он и правда начнет сыпать угрозами, притом на данный момент – абсолютно беспочвенными. Услышав сдавленное фырканье толстяка понял, что остановился вовремя. Бесполезно спрашивать – лучше выбрать для беседы другое время, а тему разговора – перевести. – Впрочем, ладно. Красивая у вас кукла. Только, мне кажется… - Заметив только одному ему известный изъян, Этьен взял куклу в руки.

- Положите! – воскликнули в один голос Гарольд и Ричард. Гарольд – потому что ему надоело слушать, как все находят изъяны в приобретенной им кукле, а Ричард – потому что кукла сидела как раз на раскрытой книге, которая, в свою очередь, лежала на рубашке… как уличенный в шалости школьник, Гарольд сложил все предметы на столе в своеобразную пирамиду. Поздно.

- Ах, вот оно что… - прошептал Этьен. – Должно быть, я подоспел вовремя со своим вопросом о Франсуа Родене, не так ли? Молчите, Ричард? Лучше молчите. Потому что я…

Больше не контролируя себя, он схватил со стола Ричарда нож для резки бумаги. Ричард в мгновение ока вскочил со стула, а толстяк шарахнулся в сторону, чтобы не попасть под возможный удар и иметь возможность ударить чем-нибудь тяжеленьким… Например, кулаком. Этьен не являлся самоубийцей, у него и мыслях не было нападать на Велльдона - не последнюю шишку в дипломатическом корпусе, но злость требовала выхода. Он опустил нож, продырявив портет Робеспьера на мелованной странице и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

- Он… что, того? – осведомился Гарольд, удивленно глядя на заметно побледневшего Велльдона. – Испаскудил книжку, гад. Что я теперь сыну скажу? Что какой-то Мистер-не-все-в-порядке-с-головой кидался ножом для резки бумаги на портрет Робеспьера? Или… Постой… Это что – правда?!

- Что – правда? – безразличным и каким-то чужим голосом спросил Велльдон, глядя сквозь Гарольда.

- Ну… все. Я же пошутил, Ричард! Я пошутил! Пошутил насчет расследования! То есть, насчет этой рубахи – все правда, так все и было, а потом я действительно стал думать, ну кого же мне рожа Родена напоминает… Ну точно же видел где-то, хотя не могу вспомнить – где. И мучился же! Пока не вспомнил, что картины с лицами видел, когда сыну помогал в школу работу писать – они в прошлом году как раз эту… Революцию проходили. Великую французскую. А когда нашел – решил пошутить… Ну, думаю, посмеемся вместе, Родена на конкурс двойников отошлем, денег заработаем и махнем все куда-то в Швейцарию праздновать… Да ты что, Ричард?! Я же правда… пошутил.

- Не нужно об этом никому рассказывать, - тихо сказал Ричард. Он взял со стола куклу, разглаживая мятые оборки на платье. – Это – качественная подделка. Под одного немецкого мастера, который делал куклы по образу своих знакомых и соседей. Сейчас их осталось десятка два во всем мире… Реставрированные части – оригинал, остальное - или сборка или мастерская подделка. Стартовая цена настоящей была бы раз в десять больше…

- Да к черту куклу! – воскликнул Гарольд. – Ты…

- Не нужно об этом никому рассказывать, - немного повысил голос Ричард, понимая, что в голове у Олни мысли сейчас буквально сталкиваются лбами и шумят. – Мне понравилась твоя шутка, потому что сейчас я расскажу тебе одну занимательную историю…

[Eleni]

Декабрь 1992 года

Резиденция Таламаски

Ди Паркер, Стивен Эллисон

Даниэлла Паркер поймала себя на мысли, что уже десять минут сидит над книгой, глядя в окно. Как нелепо она, должно быть, сейчас смотрится! Наверное, именно так выглядят влюбленные школьницы, которые получили свое первое приглашение на свидание от какого-нибудь красивого старшеклассника. Правда, об этом Даниэлла могла лишь догадываться, потому что в ее жизни все было иначе. Сначала – больничные палаты и лекарства, которые должны были «погасить в ребенке неуемную страсть к фантазиям», как говорили врачи. Потом – неожиданная свобода и страх перед обычными людьми. Даниэлла Паркер была уже взрослой, когда неожиданно для себя самой осознала собственную привлекательность и влияние на мужчин. Правда, как правило, это были мужчины, которые ей не очень нравились – солидные, богатые, серьезные, с далеко идущими планами. Остальные просто не рисковали заводить с ней романы – слишком уверенной в себе и красивой она казалась молодым людям, с которыми сталкивалась (мнения мужчин о себе Ди иногда позволяла прочесть в их мыслях из любопытства). А потом появился Шарль. Человек с кошмарным прошлым, к которому ее влекло с самого начала. Наверное, в глубине души Даниэлла знала, что рано или поздно он перестанет ловиться на ее убедительные истории о том, насколько дружба лучше романа, и тогда она не сможет ему противостоять.

Так и получилось. Вчера вечером. Шарль даже не стал ничего слушать. Даниэлла пыталась перевести разговор, но он, устроившись рядом, просто притянул ее к себе и, заглянув в глаза, тихо произнес: «Хватит, Ди. Ты сама знаешь, что время пришло». Могла ли она сопротивляться? В тот момент не имело значения ни то, что когда-то он устраивал массовые казни, не щадя даже женщин, ни то, что ей было строго запрещено вступать в какие-либо личные отношения с человеком, которого ей доверил Орден. Только Шарль и глупое, детское счастье от того, что все сложилось именно так. Правда, когда они засыпали, в голове шевельнулась предательская и неприятная мысль: «Все не так просто, Ди», но Даниэлла прогнала ее. К черту все эти сомнения, их и так в жизни было слишком много…

До Даниэллы долетел обрывок разговора. Ах да, все только и делают, что обсуждают пропавший Артефакт. Сплетни распространялись с потрясающей скоростью, и сегодня с раннего утра в Ордене только и говорили, что на тему: «А если бы у тебя был такой же, ты бы вызвал кого-то из прошлого?» Ответы были самые разные, и Ди приходилось делать над собой усилие, чтобы сохранять душевное равновесие и не вступать в разговоры. В конце концов, человек, сделавший это, был среди них, и никто не мог знать, какими способностями он обладает.

- Привет, Ди! – Стивен Эллисон плюхнулся на стул напротив Ди, аккуратно пристроив на столе фарфоровую чашку с кофе, пачку крекеров в упаковке и круассан. Есть хотелось ужасно, еще больше – спать и, по большому счету, было бы неплохо сначала поесть, а потом – выспаться. Можно прямо здесь. Только никто не позволит сделать такую глупость – в свете последних событий обязательно кто-нибудь подойдет и спросит: «А с кем из прошлого пообщался бы ты, Стивен?». Забавный вопрос, на который лично он отвечал по-разному, на ходу придумывая исторических персонажей вроде «пятой любовницы герцога Анжуйского» или «внучатой племянницы кардинала Ришелье». Сам Стивен относился к происходящему с изрядной долей юмора – как еще относиться к тому о чем впервые слышишь, не представляешь, что такое существует и с трудом веришь в то, что такая штука может работать? Правда, поговаривали, будто старик Лайтнер попал в больницу именно из-за этого, но как раз здесь ничего веселого не было. В самом деле, не смешно, если по Лондону вдруг начнет разгуливать Наполеон, Гитлер или Рамзес Второй с которыми какому-то недоумку «было бы интересно просто пообщаться». Среди особенно продвинутых уже обсуждались и теории о том, а можно ли с помощью этой штуки залезть в будущее… Словом, кошмар. Особенно, если напрячь мозги и задуматься, к чему такие шутки могут привести, ведь где-то в глубине души знал, что сам не прочь пообщаться с Никола Фламелем или с Жаком де Моле.
- Что грустишь, Ди? – спросил Стивен, просто чтобы начать беседу. – Задать тебе самый популярный на сегодняшний день вопрос, с кем из знаменитых личностей прошлого ты хотела бы пообщаться?
- Нет, не надо, Стив, я уже неоднократно на него отвечала, - улыбнулась Даниэлла, возвращаясь к действительности из своих размышлений. В детстве я была влюблена в музыку Моцарта и всегда мечтала разобраться, был ли его друг Сальери так виновен в его смерти. А еще мне всегда хотелось предупредить гениальных людей, обреченных на смерть, о надвигающейся опасности и тем самым спасти их. Но у меня нет этой пропавшей вещи, поэтому все останется, как есть. Ты, кстати, почему решил, что я грущу? Я просто задумалась... Неужели у меня такой печальный вид?

- Не печальный. Скорее и правда задумчивый, - после секундной паузы сказал Стивен, после чего принялся сражаться с упаковкой от крекеров. Обсуждать случившееся было немного глупо, но не молчать же, если уже начал беседу? Покончив с оберткой, он снова заговорил: - А по-моему, ничего хорошего из этого не выйдет. Я имею в виду, если бы мы действительно могли предупреждать людей об опасностях. Есть такая теория, согласно которой все в этом мире предопределено заранее, то есть если ты избегаешь одной опасности, на тебя свалится другая, почти равноценная и в конечном итоге получается ровно то, что должно было произойти. Нельзя сказать, верна она или нет, так же, как невозможно определить, избежал ты опасности случайно или потому что так нужно, но мне бы не понравилось жить по заранее расчерченному графику. Было бы чертовски любопытно задать несколько вопросов Сальери, но никто не гарантирует, что он возьмет и скажет тебе правду, - Стивен рассмеялся. Все-таки тема распространилась по Ордену, как инфекция - теперь месяц точно будут только об этом болтать. И он не исключение.

- Теория интересная, никогда раньше об этом не задумывалась, - проговорила Даниэлла, заинтересовавшись этим фактом гораздо больше, чем хотела показать. Если избежать одной опасности. погибнешь от другой. Именно так получилось с тремя "гостями из прошлого", которые стали участниками эксперимента Ордена. Все это время считалось, что причина их смерти - чья-то злая воля. А если - нет? Правда, тут совершенно неясно было, почему погибали и живые люди... - А вот интересно, Стив, ты лично сталкивался с такими явлениями? Я про то, что человек избегает опасности, а потом с ним что-то случается? - Ди видела, как пакетик с крекерами переместился в ее сторону - Эллисон кивком предложил угоститься. Есть ей не хотелось, но отказываться было невежливо, поэтому она взяла печенье и сунула его в рот.

- В свое время мы для интереса разбирали эту теорию, - кивнул Стивен, отхлебнув кофе. - Правда, скорее, чтобы расставить все точки над "и" и над существующими в ней пробелами. Могу с уверенностью сказать, что она оправдывала себя в одном случае из примерно пятидесяти. Ну, посуди сама. Человек избегает смертельной опасности после сердечного приступа, его лечат и как правило он благополучно доживает до старости. Если бы теория была верна, то неприятности сыпались бы на беднягу в геометрической прогрессии, вплоть до финала, но на практике так случается довольно редко. Я сталкивался с подобными случаями, но тогда мы имели дело с чем-то вроде родового проклятия, когда определенная закономерность соблюдалась в отношении конкретных людей. Жак де Моле проклял короля, предрекая, что все его потомки до 14 колена погибнут. Кажется, были исключения из правила, но почти все они умерли не от естественных причин. Примерно так.

- Проклятия - это другое... - задумчиво проговорила Даниэлла. - Разумеется, с проклятьями все не так просто, и я искренне верю в том, что такие люди.. - она покачала головой, вспомнив вдруг историю про проклятье одного из лидеров Французской Революции, адресованное Робеспьеру. - Что такие люди бывают. Но мы говорили, скорее, о предрасположенности, о предрешенности. Вот, к примеру, взять тот же Артефакт, о котором все столько говорят и который никто в глаза не видел. Представь себе, вытаскиваешь ты с того света какое-то знаменитое лицо. Разумеется, тот человек давно мертв. Можно ли считать, что ты пошел наперекор самой природе, и с этим человеком должно что-то случиться? Как ты считаешь?

- Н-не знаю... - пробормотал Стивен. - Никогда не слышал, чтобы кто-то этим занимался и уж тем более - участвовал в чем-то подобном. Хотя... в свете последних событий... - он бросил чересчур пристальный взгляд на собеседницу, но решил не спрашивать, а ответить на вопрос. - Мне сложно представить такое, но несколько случаев с перемещением во времени действительно имели место. Одно время газеты писали о пилоте времен Второй мировой, где-то еще был случай со служащим железнодорожной станции, но ничего не известно о том, что произошло дальше с этими людьми. Развивать теории можно до бесконечности. Послушай, а… Впрочем, неважно. Кто-то использовал этот Артефакт, я правильно думаю? И кто-то, допустим, Моцарт, бродит по чужому для него миру, если не закончил где-то в дурдоме? Так вот, не имея понятия о том, как работает эта штука, я имею в виду Артефакт, нельзя сказать с точностью, что произойдет. О парадоксах времени много говорят, но это, сама понимаешь, из области еще не раскрытых тайн… Одно бесспорно – тот же Моцарт умер бы, не прожив и двух месяцев, потому что у него нет иммунитета от наших болезней. Не думаю, что он мог бы принимать нашу пищу. В конце концов, такой…эээ… выходец не мог бы нормально разговаривать и я уже молчу о том, что он оказался бы не приспособлен к теперешним реалиям.

- О да, ты совершенно прав, Стив! Человек из прошлого вряд ли сможет стать полноценным… членом общества. – Даниэлла замолчала, потому что ощутила легкий укол совести. Да, приходилось говорить подобные слова, хотя она прекрасно знала, что Стивен не совсем прав. Шарль Ламбер стал прекрасным членом Общества современных людей. Прекрасным специалистом. Он был даже лучше, чем современные люди – в нем, как в госте из прошлого, осталось достаточно благородства и чести, качеств, которые были забыты в современном мире слишком многими. Да и остальные тоже устроились вполне неплохо. Во всяком случае, Роден не выглядел человеком, которому в этом мире неуютно. Кстати, о Родене. Вчера ночью Ди успела узнать у Шарля лишь одну новость – о яде, которым был наполнен шприц. И эту новость необходимо было как можно скорее передать Велльдону. – Как ты считаешь, Стив, кто мог взять эту вещь и зачем? – поинтересовалась Даниэлла, продолжая разговор.

- Не знаю, - пожал плечами Стивен, предпочитая не разбрасываться подозрениями там, где их нет. Не было даже идей, которыми, нужно признать, грешили все его коллеги и сам Стивен (а все Лайтнер, неизменно требовавший на любом коллективном обсуждении излагать правдоподобные и не очень теории). Прикончив круассан, Эллисон допил уже остывший кофе и смахнул со стола крошки. - Хотя бы я, если бы мне вдруг приспичило поговорить о жизни с кардиналом Ришелье. Или Энди-медиум, потому что его по факту тянет ко всему, что цапать категорически нельзя. Или... Да любой. А по поводу зачем... Все зависит от фантазии. Ну, ладно, Ди, пойду я. Счастливо тебе узнать про артефакт и Моцарта, - Стивен улыбнулся, помахал рукой на прощание и прихватив свою чашку и мусор, направился к выходу

- До встречи, Стив... - пробормотала Даниэлла, провожая его взглядом. Вот ведь как – никогда бы не подумала, что Эллисон так интересуется французской историей! Впрочем, однажды она слышала от Аарона Лайтнера, что Стивен – потомок какого-то важного исторического лица, и даже имеет французские корни. Вот было бы смешно, если бы и его прошлое было связано с Революцией! Однако, нужно идти. Даниэлла вспомнила, что пообещала Шарлю позвонить в пять часов, чтобы скоординировать планы и поднялась, чтобы выйти в коридор. В этот момент на соседнем столе зазвонил телефон. Звонок был неожиданным и показался ей резким и громким – она даже вздрогнула. Что-то было не так. Возможно, непривычным было то, что она его СЛЫШАЛА. Здесь не принято было шуметь, и звук у аппарата был всегда выключен. Теперь же…

Ей стало не по себе. А телефон продолжал звонить - требовательно, настойчиво, словно ждал, что она подойдет. Даниэлла подняла трубку и похолодела, услышав незнакомый голос, в котором невозможно было опознать ни мужчину, ни женщину. Он показался ей потусторонним и вогнал в трепет после одного лишь приветствия.

В трубке уже давно раздавались короткие гудки, когда Даниэлла пришла в себя и повесила ее на рычаг.

[Odin]

Декабрь, 1992

Пригород Кембриджа, частная клиника Св. Виктории

Шарль Ламбер, Пол Мейерс.

Шарль Ламбер нажал на «повторение песни», и любимая песня U2 зазвучала вновь. Он любил слушать одну и ту же песню по много-много раз, особенно, когда надо было о чем-то подумать. Музыка всегда помогала настроиться на нужный лад. А разговор ему предстоял серьезный. Машина неслась в сторону Кембриджа, в пригороде которого находилась нужная ему частная клиника. Ровно пять лет назад туда был доставлен человек. Француз. Он был искалечен пулей, выпущенной неизвестным преступником, и не мог вспомнить даже своего имени. Позже ему сообщили, что его имя – Франсуа Роден, и он – антиквар. А раненому оставалось лишь принять на веру то, что ему было сказано. Именно там, в клинике святой Виктории, все и началось, также как примерно тогда же аналогичная история случилась с ним, Шарлем Ламбером. Но сегодня героем дня должен был стать Роден. И Шарль был уверен: он сможет найти нужные слова, чтобы убедить главврача клиники сказать ему правду.
Их разговор состоялся вчера вечером. Главврач любезно согласился принять его и даже не стал задавать лишних вопросов. Хрипловатым, чуть каркающим голосом, он коротко произнес: «Приезжайте». Весьма деловой подход. С учетом того, что нужно было успеть вернуться к восьми часам, чтобы встретить Ди. О ней Шарль, правда, старался не думать, так как его разрывали противоречивые мысли. Она так безропотно подчинилась его желанию, что на секунду он даже засомневался в своих подозрениях – слишком она была искренней, слишком блестели ее глаза. С другой стороны, если она и правда была агенткой неведомых экспериментаторов, которые совершили этот странный обряд с ним и Роденом, то, вполне вероятно, умела прекрасно изображать из себя все, что требуется. Что ж, теперь, когда они официально стали любовниками, следить за ней будет проще. А ее прошлое – на очереди. Этой темой Шарль собирался заняться в ближайшие дни – проверить все, что она говорила о себе, и не спускать с нее глаз хотя бы по вечерам. Впрочем, Даниэлла была не единственной женщиной, занимавшей его мысли. Он был взбудоражен разговором с Лорейн МакГрегор, которая сегодня рано утром буквально поймала его в дверях участка.


Она выглядела.. испуганной? Наверное, можно было сказать и так, если к этой женщине вообще применимо такое слово. Быстро поинтересовавшись ходом дела по грабежу, она задала вопрос, от которого его бросило в жар. «У меня к вам личная просьба… Я случайно узнала, что один человек подвергся недавно нападению…. Мне очень важно понять, кто пытался убить его и найден ли он…. Жертва нападения – Франсуа Роден, антиквар, он живет в районе….» Дальше она назвала адрес. И посмотрела на него так, что он замер, ощутив, что не ошибся. Они были знакомы в прошлом. Лорейн говорила с ним, как с человеком, которому верила, как с другом, если можно так выразиться. И на этот раз не скрывала этого, как во время первой встречи. Но почему она молчала? Боялась, что ее не вспомнят? Ламберу стоило усилий не сказать ей открыто: «Я знаю, Лорейн, что мы были знакомы, но, к несчастью, память сыграла со мной злую шутку. Прошу вас, помогите мне и Родену все вернуть». Нет. Так нельзя. Неизвестно, почему она молчит… Но договориться о встрече на завтра ему никто не запрещал, что и было сделано.

Ламбер сверился с картой и свернул с дороги. Через несколько минут его глазам предстало старинное здание в викторианском стиле, где и располагалась клиника. Приветливая женщина поприветствовала его на входе и, сообщив, что господин Мейерс уже его ожидает, провела в приемную. Вскоре Шарль уже разглядывал человека за столом, который резким движением махнул рукой в сторону кресла, а затем дал указание принести кофе, даже не поинтересовавшись, хочет ли его гость кофе или чай. Пол Мейерс оказался мужчиной лет пятидесяти – худощавым, с резкими чертами лица, властным голосом и черными глазами, которые, казалось, прожигали насквозь.

- Добрый день, господин Мейерс. Рад познакомиться с вами лично и, надеюсь, что не отниму у вас много времени. Несколько дней назад в Лондоне произошло покушение на человека, который пять лет назад был вашим пациентом. Я расследую это дело, и в связи с этим мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, - произнес Ламбер, предъявляя свое удостоверение следователя по особо важным делам.


- Не вполне верный вопрос, господин... - Пол Мейерс сверился с удостоверением личности, а потом отправил его через стол назад к владельцу. -... Ламбер. Мы можем дать вам ту или иную информацию только по предъявлению специального распоряжения, а если у вас его нет, то ту, которую сочтем нужным. Пять лет назад у нас было множество пациентов, но не обещаю, что могу ознакомить вас с их историей болезни. Скажите, кто вас интересует? - произнесенная повелительным тоном фраза неожиданно преобразовалась в вопрос, но врач совершенно не придал этому значения и даже не думал исправляться. Пол Мейерс знал, что не слишком вежлив, может быть откровенно груб и похвалы от него не дождешься, но знал и то, что может себе это позволить.

Во-первых, он был главным врачом этой больницы - еще двадцать лет назад Богом забытой развалюхи. Во-вторых, он без лишней скромности мог назвать себя хорошим врачом. А в-третьих, если не ставил на место всех тех, кто желает получить информацию о том или ином денежном мешке, лежавшим у них с настоящим или вымышленным недугом... впору было бы самоликвидироваться. И полиция здесь - не исключение. Правда, в последнее время он стал с опасением относиться к представителям власти, а виной тому - по виду студентик, а по удостоверению - не последний винтик в известных инстанциях. Тоже интересовался, расспрашивал и, нужно признать, какую-то информацию получил... Пусть даже не от него лично.

Без тени улыбки или нарочитой лояльности, Мейерс смотрел на молодого полицейского, ожидая ответа на свой вопрос. Не любил, черт возьми, подобных неприятностей, потому что из-за вот таких пустяков может оказаться в заднице не только карьера, но и дело, в которое вложил почти половину жизни с того самого момента, когда переступил порог захолустной больнички.

- Так что же, господин Ламбер?

- Франсуа Роден, - коротко ответил Ламбер. Он выдержал тяжелый взгляд врача, так как и сам умел подолгу смотреть на собеседника, лишая его воли при необходимости. Однако, здесь нужен был другой подход. Нескольких минут было достаточно, чтобы понять: перед ним не тот человек, который испугается и начнет выкладывать информацию, едва услышав волшебное слово "полицейский из Лондона". Мейерс, без сомнения, был человеком весьма самолюбивым и самоуверенным, и действовать с ним нужно было никак не при помощи давления и авторитета. Да и какой тут авторитет, если перед ним - человек в два раза старше и явно добившийся в жизни успеха? - Вы совершенно правы, и я не собираюсь ничего от вас требовать, господин Мейерс, - заговорил Ламбер. - Буду откровенен - этим делом я заинтересовался, потому что оно показалось мне необычным. Господина Родена хотели отравить. Таллием. Думаю, мне не стоит пояснять вам, как специалисту, что это за яд. На сегодняшний день мы не знаем, кто покушался на его жизнь, и я подозреваю, что это может быть некто, кому Роден перешел дорогу в прошлом. Ведь он поступил к вам с пулевым ранением, не так ли?

- Пулевое ранение в лицо, - кивнул Мейерс, стараясь удержаться от рвущего с губ резкого словца. Так и знал, что визитом того студентика, который тоже, кстати, расспрашивал о Франсуа Родене, дело не ограничится! Да что говорить, если он уже пять лет ждал чего-то подобного и вот, наконец-то, прорвало... Необычный пациент запомнился практически всем сотрудникам, имя Франсуа Родена стало даже нарицательным и хотя сам Франсуа вел себя довольно тихо (исключая первые сутки пребывания в больнице), хлопот с ним было, как на десятерых. Странный пациент о необычности которого Пол старался не вспоминать сам и запрещал говорить другим. Вплоть до мелочей, до абсурда и до того, что благополучно забыл оставленные Роденом после выписки вещи в самой дальней кладовке, не рискуя выбросить сразу. А потом и в самом деле забыл - в ежедневной кутерьме было не того. Может и не вспоминал, если бы не студентик из тех инстанций, про которые предпочитают молчать. Вот тогда испугался по-настоящему, но не столько за себя, сколько было до крика обидно утратить все, чем жил, да еще и стать разменной монетой в непонятных разбирательствах. Поэтому, от греха подальше, нашел уже порядочно слежавшиеся за пять лет вещи и отправил их по обыкновенной почте сначала самому Родену, а потом, когда пакет вернулся c надписью "адресат выбыл" - одному из родственников или тех, кто представился таковым. Пусть сами копаются в своих чертовых тайнах. Теперь вот - покушение и разговоры о том, кто кому перешел дорогу. - Рана скверная, была осложнена переломом и сильно загрязнена. Потребовалось несколько операций, включая пластическую хирургию. Кроме того, после травматического шока у него развилась ретроградная амнезия и мы не можем знать, что за сложные отношения были у Родена с теми, кому он перешел дорогу. Сожалею, но это - все, чем я могу вам помочь.

- Неужели полиция тогда не интересовалась этим делом? - изумился Ламбер, представив себе всю картину воочию. Пока что ничего нового главврач не сообщал, но его рассказ полностью подтверждал то, о чем говорил сам Роден. - Думаю, что к вам нечасто поступают такие пациенты... Скажите, а не сохранилось ли у вас пули, извлеченной в ходе операции? Понимаю, что вопрос может показаться вам странным, но задача полиции - защищать жизнь граждан, и я обязан проверить все до конца. На сегодняшний день вы - единственная возможность пролить хотя бы какой-то свет на эту историю, потому что сам господин Роден все еще пребывает в состоянии, в котором вы его видели. Амнезия. Он так и не вспомнил ничего из своего прошлого... - Ламбер помолчал, а затем осторожно поинтересовался: - А кто доставил господина Родена? Кто-то из родственников? Случайный прохожий? Может быть, кто-то делал попытки навещать его? Может быть, сам Роден называл какие-то имена, пока находился в беспамятстве? Важна любая мелочь... ПОдумайте... Прошу вас... - Ламбер намерянно отошел от обычной модели вести беседу со свидетелем, так как понимал: давлением тут ничего не добиться.

- Его доставили какие-то люди, сказали, что нашли его на улице, - скупо сказал Пол. Между прочим, чистую правду, но прибавлять свои соображения к этому не рискнул - слишком уж смутная, паскудная история. Ну какой нормальный человек выйдет на улицу в таком виде, в котором привезли их пациента? Были и другие домыслы, но рассказать о них - значило навлечь на свою голову новые вопросы, а там доберутся и до мелких нарушений, которые, разумеется, были... Притом в случае самого Франсуа Родена. - Нам было не того, чтобы уточнять, учитывая, в каком состоянии находился человек. Пули не сохранилось. Более того, рана была нанесена около суток назад и ему пытались оказать первую помощь, удалив осколки костей и сделав перевязку. Роден не называл имен, да он и не мог говорить еще долгое время. Или не хотел. - Мейерс замолчал, всем своим видом демонстрируя, что уже и так ответил на массу вопросов.

- Господин Мейерс… - Ламбер вздохнул, понимая, что малейший неверный шаг – и он наткнется на стену. Главный врач явно говорил меньше, чем знал и еще меньше, чем думал. А что он много думал о странном пациенте, Шарль не сомневался. Он знал, сколько глупостей насовершал, когда пришел в себя, и можно было предположить, что Роден тоже не был исключением из правила. – Буду с вами откровенен. Я только начал расследовать это дело, и вижу, что все сложнее, чем кажется. Дело в том, что Роден… не один такой странный пациент. И я подозреваю, что если правительство начнет копать это дело, то спокойной жизни не будет ни у кого. Вы – умный человек, и мне не хотелось бы пугать вас предположениями, но, поверьте, это дело дурно пахнет. Я должен узнать первым, кто сделал это с Роденом, и что за организация стоит за спиной того, кто пришел со шприцем, начиненном ядом. Вы знаете, что в прошлом он был политиком, а не антикваром? – тихо спросил Ламбер.

- Господин Ламбер... - в тон молодому человеку сказал Мейерс, удержавшись разве что от вздоха. Выдержав паузу, он еще раз вгляделся в лицо этого почти мальчишки, прекрасно понимая, что такой из-под земли достанет, если задался целью. Но и Пол не вчера родился, а занимая эту должность подвергался всевозможному давлению, начиная от слов и заканчивая угрозой физической расправы. Правительство, полиция, убийства, трагедии и, в конце концов, смерть - что же, человек привыкает ко всему, но не в том дело. Даже если пациент показался ему странным, это - вовсе не повод откровенничать с представителем власти, тем более что прибавить к сказанному нечего. Точнее, ему было бы что прибавить только в одном случае - если бы к нему пришел второй такой странный пациент. - Я сказал вам все, что мог. Более подробную информацию я не имею права разглашать без особого на то распоряжения, которого у вас нет. Все, что могу прибавить - Франсуа Родена не навещал никто из родственников или друзей, мне сложно судить о круге его знакомств. Точно так же не могу ничего сказать о его профессии - сначала мы приняли Родена за обколовшегося художника или музыканта.

- Да? Почему? - заинтересовался Шарль. Он отчаянно пытался придумать, каким образом ему разговорить этого человека, который явно не лез за словом в карман. Обычно Ламбер в таких случаях прибегал к давлению и приглашал в участок, что сбивало с человека все желание сопротивляться. Кому захочется тратить рабочее время на поездки в полицию и просиживание в ожидании допроса у следователя? Но этот человек был не из таких. Требовался шаг. Искренность. Нечто, что потребует ответного хода. Но что он мог сделать? Признаться, что и сам - такой же? Эти слова вертелись на губах, но он не позволял себе их произнести. КТо знает, вдруг этот Мейерс - из той же банды экспериментаторов? - Роден говорил об искусстве? Или был одет так, что можно было предположить его принадлежность к миру богемы7

- Господи, ну что вы заладили! - воскликнул Мейерс, так как ангельским терпением никогда не отличался, от чего иногда и страдал. - Судя по всему, вы виделись с Роденом, почему же не расспросили у него самого? Кстати, вы меня слушали? Я же сказал, что у него было ранение в лицо, осложненное переломом. Вы пробовали говорить со сломанной челюстью? Нет? Если вдруг сломаете - попытайтесь. А когда наш пациент заговорил, то первыми его словами был вопрос: "Где я нахожусь?". Он ничего не помнил и, судя по реакции на совершенно элементарные вещи, не симулировал потерю памяти. Его пришлось учить всему.

- Все верно, я говорил с ним, и он действительно ничего не помнит, - спокойно ответил Ламбер, уловив нотки раздражения в голосе врача. - Я и внимательно вас слушал. Но, согласитесь, далеко не каждого человека с простреленной челюстью можно принять за художника или музыканта. не так ли? К примеру, возьмем меня. Если бы я поступил к вам с подобным ранением, вы бы вряд ли определили мою профессию, если бы не нашли при мне документов. Но вы упомянули эти две профессии. А это значит, что выглядел он, не как обычный человек. Я неправ?

- У него были длинные, до плеч, волосы. Что ни говорите, сразу приходит на ум богема, - пожал плечами Мейерс. " А еще, - прибавил он уже про себя, - они были выпачканы чем-то вроде... пыли?" Только для того, чтобы так испачкаться, в пыли нужно купаться. Или посыпать голову пеплом в буквальном смысле... Дальнейшие рассуждения Пол боялся спускать с привязи даже для себя, иначе можно забрести в немыслимые дебри размышляя, почему у Родена стало лицо приговоренного к смерти на электрическом стуле человека, когда сестра подошла к нему с ножницами, намереваясь срезать спутанные пряди? Н-да... - Я бы мог прибавить к перечню еще несколько субкультур, но затрудняюсь с определениями, поэтому сравнение с музыкантом или художником мне кажется наиболее удачным.

- Длинные волосы... - задумчиво проговорил Ламбер. Это было интересной деталью. Сам он не носил короткой стрижки, и ему было это позволено по статусу - бывало, что как следователь, он забредал для сбора информации в те места, где нужно было слиться с толпой. Но Роден! Как политик мог носить такую прическу? Это не вязалось ни с какими представлениями о современном имидже! Тем более, что сейчас Роден был аккуратно подстрижен. Неплохая деталь, ведущая, как обычно, в никуда. Шарль понял, что на него накатывает отчаяние. И в этот момент непроизвольно заговорил о том, о чем думал все это время. - Скажите, господин Мейерс, а вы в своей практике сталкивались когда-либо с подобными случаями амнезии? Как вы считаете, возможно ли, чтобы в один и тот же год два совершенно не знакомых друг с другом человека оказались в больницах с совершенно одинаковыми симптомами? Чтобы, встретившись, они почувствовали на интуитивном уровне, что знали друг друга раньше, но не могли вспомнить ничего из своего прошлого? Лишь то, что им обоим было сказано теми, кто их навещал?

- Скажем так, на протяжении двадцати лет практики мне приходилось сталкиваться со случаями амнезии, однако не припомню, чтобы эти случаи были похожи на рассказанный вами, - предельно вежливо ответил Мейерс, самим тоном давая понять, что еще немного и его терпение будет исчерпано. Впрочем... если задуматься, то такой вопрос явно был задан не случайно. - Но что значит - на интуитивном уровне? Человеческий мозг, господин Ламбер, является чертовски сложным механизмом, тайны которого, увы, не разгаданы. К примеру, ни один ученый так и не смог толком объяснить, почему у нас иногда возникает ощущение "дежа-вю", без малейшего на то повода. И, потом... мы говорили о Франсуа Родене, а не о двух людях. Кто же второй? Еще один наш пациент?

- Нет. Он попал в другую клинику, и весьма заинтересован в том, чтобы докопаться до истины, - Ламбер слегка прищурился, глядя перед собой. - Он тоже француз. Пять лет назад он попал в частную клинику, правда, без пулевого ранения. Но вот какая странность... Он оказался совершенно неприспособленным к современному миру. Как и Роден, он фактически учился заново жить и поначалу пугался вполне элементарных вещей. Лифта. Воды, льющейся из крана. Телефона. Даже обычная зажигалка вызывала у него приступ паники. Также, как и в случае с Роденом, вскоре появился человек, который заплатил за его лечение. А родственников у него не оказалось. Ни одного упоминания о его прошлом. Вам это знакомо? На процесс реабилитации ушли месяцы. Этого человека было бы проще признать сумасшедшим, но никто не торопился вешать на него этот ярлык. Его учили. Шаг за шагом. Учили носить одежду и завязывать галстук. Учили пользоваться телефоном и телевизионным пультом. Объясняли - спокойно и доходчиво, что радио - это просто радио, а не порождение его безумных фантазий... А затем отпустили на свободу. - Ламбер увлекся и говорил проникновенно, старательно подбирая слова и проживая вновь весь кошмар, через который прошел. - Таких людей было несколько, господин Мейерс. А сейчас их уничтожают. По одному. Раз в два месяца. Возможно, чтобы стереть результаты безумного эксперимента, частью которого они стали. Вы вольны сейчас сделать вид, что я говорю чушь и указать мне на дверь, так как то, что я рассказываю - неофициальная информация. А можете просто представить себе этих людей, которых использовали, уничтожив их прошлое, безжалостно стерев из памяти все, что они жили, и сделав их говорящими марионетками, которые каждый день просыпаются в холодном поту, увидев во сне лица, которые, должно быть, когда-то имели для них значение. Представить себе также тех, кто сидя в неизвестной лаборатории, ставит эксперименты на людях, как на кроликах, а затем выпускают их бродить по Лондону в поисках собственной тени. И понять для себя. Поможете ли вы мне докопаться до истины, или просто попросить меня уйти. Я приму любое ваше решение.

- То, что вы рассказываете, господин Ламбер, должно быть ужасно с точки зрения человека, которому довелось пережить нечто подобное, - ничего не выражающим тоном сказал Мейерс. Юноша говорил проникновенно, можно было предположить, что трагедию пережил кто-то из его близких людей - ведь к ежедневным рабочим будням привыкаешь и то, что кажется страшным превращается едва ли не в рутину. До тех пор, пока не коснется тебя лично. С другой стороны, он ежедневно выслушивал множество различных историй и далеко не каждая была правдива.... а эта покоробила. Лаборатория, эксперименты на людях... должно быть, полицейский прав в своих догадках, вот и пришел сюда, чтобы накопать еще больше. А потом? Таких как он топят в Темзе как щенков те же сидящие в лабораториях и не исключено, что компанию ему составит и Пол Мейерс. - Скверная история. Возможно, некоторые ваши рассуждения взяты не с потолка, но это - только мое мнение. Если бы вы говорили о себе и для себя - это был бы другой разговор, а так... возвращайтесь с соответствующим распоряжением, вот все, что я могу сказать. - Мейерс пристально посмотрел на молодого человека. Ну? И что скажешь? Выдумаешь родственника? Или начнешь говорить о судьбах человеческих с пылом, несвойственным современной молодежи?

- Ну что ж... - Ламбер отодвинул пустую чашку и поднялся. Его лицо вновь окаменело, а рука нащупывала визитку. И все-таки, этот разговор должен был состояться. Ламбер привык к тому, что никогда ничего не происходит просто так, и даже если этот врач не поверил ему, то когда-нибудь этот разговор отольется в нужное русло. Или... Повинуясь порыву и интуиции, которая подсказывала, что сложившаяся ситуация - слишком нетривиальна, чтобы действовать обычными методами, Ламбер подошел к столу и положил на стол визитку. - Благодарю вас за ответы, вы помогли следствию, дав одну немаловажную деталь. По этому телефону вы всегда сможете найти меня или моего коллегу, который подскажет, где я нахожусь в данный момент или передаст мне информацию. Позвоните мне, если что-то вспомните, или если захотите глубже покопаться в том, что произошло пять лет назад с Роденом и другими. Что касается вашего вопроса... То человек, о котором я говорил - перед вами. - Он слегка склонил голову. - Пожалуйста, позвоните мне, если захотите поговорить. А теперь я должен вернуться в участок.

- Значит, это больше нужно вам, а не следствию, - спокойно сказал Мейерс, даже не взглянув на визитку. Говорить полицейскому в лицо, что палец о палец не ударит для властей, даже если ему будут говорить о грядущем всемирном потопе, Пол не мог, надеясь лишь на довольно красноречивую наглядную демонстрацию. - Я не собираюсь копаться в этом дерьме, потому что не хочу, чтобы ботинки с меня снимал патологоанатом, впрочем... В какой клинике вы лежали, господин Ламбер? Если, кроме того, вы позволите мне уточнить некоторые детали, возможно, ваш день не будет потерян...

- Да, это нужно мне. - коротко ответил Ламбер. Ему показалось, или в голосе Мейерса промелькнуло нечто, похожее на участие? - Клиника святого Петра в Фарнборо. Я провел там около года, так как оказался тяжелым больным, что, впрочем, не помешало мне стать хорошим следователем. Но прежде чем я отвечу на ваши вопросы, хочу еще раз подчеркнуть: все, что я говорил о Родене - правда. Его действительно хотели убить. Вот только дело это, боюсь, так и останется нераскрытым, потому что полиция не очень торопится с расследованием. Теперь я готов ответить на ваши вопросы. - Ламбер отошел к окну и замер, немного опустив голову и глядя перед собой.

Медленно, как приговоренный к вечной каторге, Мейерс потянулся к блокноту. Набрал номер названной Ламбером клиники, попав, разумеется, в самую святая святых. Запросил информацию о Шарле Ламбере, находившемся на лечении пять лет назад, на ходу сплел историю о том, что сам Ламбер сейчас находится у них (а кто посмеет утверждать, что это - ложь, пусть первым бросит в него камень). Среди частных клиник существовало своего рода сообщество и некоторая взаимопомощь (пока дело не касалось понятия "утопить конкурента" или "переманить к себе супер-специалиста"), да и подобную информацию не имел права не предоставить - иногда от простого знания на что у человека аллергия, зависела жизнь... После нудных минут ожидания и приглушенных ругательств в адрес компьютера, ему зачитали историю болезни. Ламбер не солгал. И не выдумывал родственников. Он говорил о себе - как раз то, в чем Мейерс не хотел себе признаться.

- Благодарю, - буркнул Мейерс в трубку и положил ее на рычаг, даже не попрощавшись. - Что же... Я буду говорить не для протокола, господин Ламбер. Я не стану подписывать никаких бумаг и буду все отрицать, если кому-то придет в голову ссылаться на меня. Если вы согласны с этим - я могу приступить к рассказу.

- Да. Согласен. - Ламбер прошелся по кабинету, затем вернулся на прежнее место, спохватившись, что его привычка расшагивать и не сидеть на месте, может не понравиться малознакомому человеку. В участке к этой манере вести диалог все привыкли, но тут была не его территория. Немного грызли сомнения относительно сделанного шага - если Мейерс показался человеком порядочным, то невозможно было сказать точно, что за люди сидели в клинике святого Петра. Но что сделано - то сделано. - Я даю вам слово чести, господин Мейерс. Я никогда не назову вашего имени.

- Франсуа Роден был доставлен к нам по предварительному звонку, вечером, в октябре, - начал рассказ Мейерс, внутренне содрогаясь от перспективы снова воскресить в памяти те события и как бы снова пережить их. Ничего, собственно, страшного и ужасного, бывали вещи и пострашнее, но от этой истории становилось не по себе, поэтому Пол сделал то, что только иногда позволял себе после очень трудного дня – достал из сейфа бутылку коньяка и отмерил мензуркой «свою» норму, которую плеснул в остывший кофе. – Звонивший сообщил, что сейчас доставят пациент и о деньгах – ведь клиника у нас платная, можем не беспокоиться. И - все. Без объяснений, какая помощь нужна. Спустя какое-то время его привезли, объяснили, что человек попал в автокатастрофу, сунули мне конверт с деньгами и исчезли, не потребовав ни расписки, не уточнив расходы и не назвавшись. В некоторых случаях гнаться за людьми – глупо, в некоторых – опасно, а нам в первую очередь предстояло заняться пострадавшим. Родена стали готовить к операции, но уже в первый момент странности бросались в глаза. Одежда не по мерке и явно не по сезону – мало кому придет в голову выходить на улицу в легком костюме и спортивных туфлях, даже если выходишь на пять минут за пивом. При нем не было ни денег, ни документов, но зато была единственная вещь по мерке – рубашка, сшитая на старинный манер. Такие можно увидеть в кино или в музее.. Как раз она, в отличие от костюма, была залита кровью. На рану была наложена стерильная салфетка, прихваченная пластырем, но это явно сделали в последний момент – с момента выстрела прошло около суток.

Мейерс отпил со своей чашки и сам начал ходить по комнате. Он никому об этом не говорил не только из чувства самосохранения, но и из боязни стать постоянным пациентом психиатрического отделения, теперь же, озвученная в голос, история приобретала жуткий, фантасмагоричный вид.

- Нам остается только ломать голову над тем, кому пришло на ум использовать как перевязочный материал нащипанные из старых тряпок нитки, но так было. Да, до того, как человечество изобрело вату, только так и делали, но подобное варварство сегодня… Кроме того, на руках и ногах Родена мы обнаружили тонкие шрамы - создавалось впечатление, будто перед нами самоубийца-неудачник, решивший вскрыть вены… Кстати, врачи из вашей клиники подумали о вас то же самое именно из-за надрезов в области вен. Ягодки пошли, когда выяснилось, что организм нашего подопечного не может принимать пищу, нам пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы человек, выживший после автокатастрофы или пули, не умер от отравления обычной едой или, еще лучше, от истощения! И на десерт - Франсуа Роден был болен туберкулезом легких, к нашему громадному облегчению и всеобщему счастью, не в опасной для окружающих форме, но жить ему оставалось несколько месяцев. Потребовалось не хирургическое вмешательство …

Мейерс немного помолчал, поблагодарив небо за то, что Ламбер не задает дурацких вопросов, напротив, сложно было найти слушателя внимательнее. Работа у него такая. Если бы сейчас тишину нарушило слово или телефонный звонок, Пол не знал, сможет ли продолжить делиться наблюдениями. С одной стороны – слишком долго он об этом молчал, с другой – не мог отделаться от ощущения, что сам помешался.

- Мне кажется, Роден что-то помнил в те, первые часы. Когда под действием наркоза, он перестал чувствовать боль, то пытался заговорить. Да, без сомнения, это была французская речь, но странный диалект – я сам в совершенстве знаю язык, поэтому могу судить. Цитирую, пусть и не дословно: «Дайте мне перо и бумагу, он должен знать о заговоре», а когда его попытались успокоить и убедить, что ничего плохого не сделают, он спросил нечто вроде: «Где я? Неужели так много нужно для казни?». Потом он замолчал и долго не говорил, предпочитая общаться жестами, хотя хорошо понимал английскую речь. В таких условиях мы, разумеется, не сразу догадались об амнезии. Основываясь на собственных теориях, я делал вывод, что его амнезия – следствие пережитого шока. Такое случалось в медицинской практике, когда после стресса все события до определенного периода как бы стирались у человека из памяти. Родственников у Франсуа не было. Правда, мне каждый день звонили, справляясь о его состоянии. Создавалось ощущение, что это человек совершенно никому не был нужен до тех пор, пока его состояние оставалось нестабильным. Даже за покупкой личных вещей приходилось снаряжать кого-то из персонала, хотя в денежных поступлениях не было недостатка. Примерно через два месяца был первый визит. Посетитель принес документы на имя Франсуа Родена, а потом стал приходить все чаще и чаще…

Мейерс еще раз прошелся по комнате, а потом воскликнул:

- Если даже предположить, что рана или автокатастрофа – результат бандитских разбирательств, рубашка – какая-то дурацкая игра или нечто вроде клуба для больных на всю голову, корпия и порезы - какое-то особо садистское издевательство, то возникает вопрос… А чем этот человек, черт возьми, питался? Манной небесной? Почему, черт возьми, никто не пытался лечить туберкулез? Где он вырос, что никто не удосужился сделать элементарные прививки? Все эти вопросы и ряд других не давали мне покоя, но выяснить их не представлялось возможным. Расскажи кому – это же билет в сумасшедший дом! Но вы, я думаю, сделаете свои выводы. Или уже сделали. Теперь прошу меня простить. Если что-нибудь понадобится – вы знаете, где меня найти…

Попрощавшись, Мейерс еще долго смотрел в окно. Где-то в недрах ящика у него завалялась визитка, на которой был написан номер телефона. «Позвоните, если кто-нибудь станет интересоваться этим делом» - так ему было сказано. Но Пол не звонил ни в первый раз, ни во второй и не собирался звонить впредь – смутная, выглядевшая дурацкой и жуткой одновременно история ему однозначно не нравилась.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон

Квартира Франсуа Родена

Шарль Ламбер, Лорейн Мак Грегор, Франсуа Роден // Ричард Велльдон



Франсуа Роден положил трубку на рычаг и закурил, несмотря на то, что не любил запах табачного дыма в квартире. Чем дальше, тем все больше чувствуешь себя подобно Алисе, попавшей в страну чудес – не хватает только норы и Белого Кролика. Новоявленным Чеширским котом в ней был Ричард Велльдон, Королевой – таинственная женщина, написавшая записку, Шляпником – Ламбер, а он сам, похоже, играющим в какие-то безумные и бесполезные классики, Грифоном. Только что позвонил Гарольд Олни. Ювелира интересовало, действительно ли он едет во Францию и сможет заняться той куклой, которой не смог заняться Ричард. Да, действительно, помимо просьбы навести справки о старинной книге с легендами Шотландии, он согласился «заняться куклой» и лично встретиться с французским магнатом. Не слишком красивая история получалась с той куклой, дело даже не в подделке, а в своеобразной дипломатии, которой придерживались как коллекционеры, так и независимые оценщики. Посредник, агент и оценщик, участвовавшие в подобной сделке, получали нечто вроде клейма в лоб и даже если могли где-то официально числиться, к настоящей работе их не подпустят на пушечный выстрел. Более того, сами коллеги избегают сотрудничества с таким, во избежание на всю оставшуюся жизнь испорченной репутации, даже если известно, что 70% рынка составляют подделки. Кукла, без сомнения, являлась подделкой. На взгляд эксперта – грубоватой, будто ее делали в спешке, но подделкой, следовало признать, довольно красивой. Выразительное, с озорной улыбкой и удивленно поднятыми бровями, фарфоровая девочка-подросток, казалось, была готова взорваться веселым смехом по пустячному поводу, но кто знает, смеялась бы она зная, что фальшивая. Он тоже чувствовал себя если не фальшивым, то не вполне настоящим – Гарольд задел за живое упомянув, что ему с какой-то радости пришли по почте вещи из больницы. Да, он слышал от Ричарда о недоразумении, но не мог взять в толк, зачем понадобилось отсылать ему костюм и… рубашку. О ней упоминал Олни: «… ничего такого, костюм и рубашка. Скажешь, где шил рубашечку, я себе тоже такую закажу…» Самое интересное, что рубашки в пакете не было, только костюм, притом отвратительно сидевший на нем, будто с чужого плеча. При всей своей любви к розыгрышам и шуточкам, Гарольд Олни обычно использовал какой-то повод, чтобы придраться и потом успешно долбить этим до тех пор, пока самому же не надоест – остальным уже давно не смешно. Значит, повод был. И рубашка была, только Ричард сделал вид, будто ее не существует. Приметная? Нелепая? Необычная? Какой, черт возьми, она была, если ее отметил не особенно заморачивающийся на мелочи Гарольд? Ну не звонить же Ричарду и не говорить: «Послушай, Ричард, ты часом не спер мою рубашку о которой спустя столько времени вдруг вспомнили в больнице?» Кстати, почему? Когда он выписывался, тот же Велльдон привез ему вполне нормальные, сидевшие по мерке вещи… При случае нужно будет рассказать о случае Ламберу, а пока… Раздался звонок в дверь.

- Не волнуйтесь, Лорейн, прошу вас, - мягко сказал Ламбер, увидев, как расширились зрачки у стоявшей рядом с ним женщины, когда он позвонил в дверь. Она была напряжена так, словно через минуту должна была решиться ее судьба. Внешне это никак не выражалось – эта женщина явно умела владеть собой и привыкла не выдавать никаких чувств. И все-таки она волновалась. ПО мере приближения к дому Родена, ее речь становилась все более отрывистой, а затем она и вовсе замолчала. Сам же Шарль ощущал себя совершенно по-новому: он был уверен в каждом своем шаге. Это ощущение, которое появлялось у него лишь в минуты, когда он шел по следу преступника и извлекал из свидетелей нужные сведения, было редким. Как правило, выходя с работы, он превращался в апатичного и неуверенного в себе человека, которого вернуть к жизни способна была лишь Ди – своей очаровательной улыбкой и живой болтовней. Теперь все изменилось. Разговор с Мейерсом расставил все по своим местам. И Шарль был уверен: теперь, когда он – на правильном пути, он обязательно раскопает всю цепочку и выяснит, что с ними произошло. Или погибнет. Последнее, впрочем, его совершенно не волновало. Лучше умереть, чем быть марионеткой в руках циничных экспериментаторов, которые вообразили себя центром Вселенной…

Вчера, после разговора с Мейерсом, он намерянно выбросил из головы все мысли об этом деле, чтобы не сойти с ума от разрывавших его эмоций и желания немедленно броситься в это расследование. Для того, чтобы заниматься этим делом, нужен холодный и трезвый рассудок, а не эмоции. Поэтому он позволил себе прекрасный вечер с Ди, которая буквально светилась от счастья, когда он брал ее за руку и дотрагивался губами до виска. Это совершенно сбивало с толку, потому что она и правда вела себя, как совершенно счастливая женщина. Месяц назад он бы позволил себе с головой окунуться в этот роман и получать такое же удовольствие. Теперь же Даниэлла заняла свое особое место в системе его размышлений, которые медленно выстраивались по мере приближания в Лондону. Он проверит ее на причастность к таинственной организации. Если она пройдет проверку, он сможет ей доверять и, возможно, расскажет обо всем, что знает. Если нет – станет проводником в мир преступных экспериментаторов. В своей способности нанести ей удар и вырвать признание Ламбер не сомневался. Теперь же перед ним стояла следующая задача – понять, кто такая Лорейн МакГрегор и что она знает об этой истории.

Мысленно Шарль прочертил линию, за которой находились те, кто явно знал о его прошлом. Среди них были те, кто уже умер якобы от несчастных случаев, Ричард Велльдон, Даниэлла, Лорейн и тот незнакомец, с которым он столкнулся, когда шел на встречу к известному политику. Тот незнакомец был их врагом. А Лорейн… Шарль не мог понять, отчего так безоговорочно поверил в то, что она была другом. Она совсем не была откровенной с ним. Но при этом иногда в ее глазах она читала такое дружеское расположение и симпатию, словно они были знакомы много лет. Необычное ощущение. Сейчас же она смотрела на него так, словно хотела спрятаться за его спиной.

- Я не волнуюсь. Я… Простите, Шарль, вы правы, я очень волнуюсь. И благодарна вам за то, что вы не расспрашиваете о причинах. Франсуа Роден… Я знала его когда-то. Но он совсем меня не помнит. – тихо ответила она. За дверью послышались шаги, и дверь распахнулась. Она вздрогнула, почувствовав запах табака, и не посмела поднять глаз. Максимильян никогда прежде не курил – в отличие от своего брата и многих других людей из своего окружения. Тогда он был болен, и когда смерть стучалась в его окно, что бывало часто незадолго до его трагической гибели, лишь грустно улыбался, молчаливо давая понять, что благодарен ей за то, что она не говорит о его здоровье. Сейчас он стоял перед ней – такой далекий и такой близкий одновременно. В глубине души теплилась надежда, что та записка, что она написала ему в момент слабости, вызвала хотя бы какие-то воспоминания. Но это было не так. В его взгляде было лишь любопытство. И вежливость.

- Франсуа, я хочу представить вам миссис МакГрегор. Она… Впрочем, она сама расскажет, что сочтет нужным, - произнес Ламбер и закрыл дверь после того, как они вошли.

- Очень приятно, миссис МакГрегор, - Франсуа улыбнулся, обменявшись с женщиной традиционным рукопожатием. – Я – Франсуа Роден. Походите, располагайтесь… А это – Молли… - Последнее относилось к маленькой дымчатой кошке, доверчиво и боязливо потершейся носом о штанину. Животное он согласился взять на время у спешно куда-то уезжавших соседей, после того, как ради поддержания беседы спросил, не отозвался ли кто-то на их объявление в подъезде. Как выяснилось, никто. В глубине души Франсуа больше любил собак, но в скором времени выяснил, что встречающая тебя у двери и мурлычущая по вечерам свою песню кошка – тоже не так уж плохо. Успокаивает нервы и снится по ночам меньше всякого… Сейчас он был рад отвлекшему внимание животному – сложно совладать с собой, когда вот так, без моральной подготовки, читаешь во взгляде незнакомого человека целую гамму сложный эмоций. А спустя секунду понимаешь, что, должно быть, знал эту женщину когда-то, но ее лицо – ново, а имя – ни о чем не говорит. Получалось неловко. Неловкость усугублялась и тем, что не станешь ведь задавать дурацкие вопросы, демонстрируя непорядок с головой…

Внутренне собравшись, Франсуа жестом указал в сторону гостиной, потушил дымившийся в пепельнице окурок и традиционно поинтересовавшись «чай или кофе?», направился на кухню. Там можно было закурить новую сигарету и не следить за выражением лица, выполняя успокаивающий своей монотонностью ритуал кофемолка – кофейник – плита. Кем была для него эта женщина? Жена? Коллега? Любовница? Взгляд случайной знакомой был бы другим – это однозначно, но не биться же головой об стену в надежде, что мозги станут на место или в трещину заползет память. И желательно целиком, а не обрывками.

По дороге в гостиную он еще раз поймал себя на том, что может без труда воскресить в памяти лицо Лорейн МакГрегор, до мельчайшей черточки, но вспомнить кто она… Напоминает либо особенно извращенческую головоломку, либо нелепую игру, поэтому лучше будет относиться ко всему философски, как Алиса.

- Шарль много говорил о вас, миссис МакГрегор, - сказал Франсуа, когда все выбрали себе места по вкусу за столом. Слова шли тяжело, ситуация настолько нелепа, что все сказанное будет звучать глупо. Отчаянно хотелось пнуть Шарля под столом – выручай, мол, но нечего кивать на Ламбера, если тот находится в точно таком же положении идущего на красный свет слепца. – Я не буду слишком торопить события если спрошу, что стало поводом для этой встречи?

- Этот вопрос вполне логичен. – Жанна де Шалабр, которую немного покоробило обращение «миссис МакГрегор», кивнула и вежливо улыбнулась. Глядя на дымчатую кошку, она немного успокоилась и взяла себя в руки. А как еще может обращаться к ней человек, который ее не помнит? Она старалась не смотреть на него, потому что он счел бы подобное разглядывание неприличным. Между тем, в глазах Сен-Жюста – Ламбера застыло ожидание. Подсознательно и он ожидал от нее откровенности и объяснений, но что она могла сказать им? Рассказать про эксперимент? Объяснить им, что оба – гости в этом мире, причем, гости из 18 века? Безумие и бред. Но нужно было как-то пояснить свою мысль. – Вы напомнили мне человека, которого я когда-то хорошо знала. Однажды мы виделись с вами, и я приняла вас за него. Но, судя по всему, ошиблась. Этот человек был мне дорог, поэтому, когда я услышала о том, что вас хотели убить, то захотела убедиться, что с вами все в порядке.

- Услышали о покушение? Но откуда, миссис МакГрегор? – вступил в разговор Шарль. В ее словах он различил едва заметную подсказку. Совершенно очевидно, что она была с ними связана раньше, а вовсе не обозналась, как говорит. Но при этом не знает, с чего начать разговор и боится сделать неверный шаг. Верная тактика, если учесть, что они оба и правда ничего не помнят.

- От Ричарда Велльдона, - ответила Жанна. Запрыгнувшая на диван кошка принялась тереться пушистой головой о ее юбку, и она взяла ее на руки. Она не могла говорить правду о прошлом, но было настоящее. Максимильян – не тот человек, который пропускает информацию мимо ушей, и его, безусловно, должно насторожить ее сообщение.

- Напомнил? Или, быть может, являюсь им? – тихо спросил Франсуа. Стала бы она приходить сюда, беспокоясь о человеке, который является всего лишь напоминанием? Нет, в корне неверный вопрос самому себе. Стал бы Ричард Велльдон говорить о покушении, если они – случайно встретившиеся друг с другом прохожие? Без всякого сомнения, это Ричард счел нужным сообщить, а она приняла известие близко к сердцу, несмотря на то, что «этот человек был дорог». В прошедшем времени. Франсуа разлил кофе по чашкам, отпил глоток, а потом пояснил мысль: – Ричард Велльдон вряд ли стал бы рассказывать о происшествии, если речь идет о постороннем. Возможно, у вас есть свои причины говорить именно так, но я бы советовал не беспокоиться насчет того, что вас могут неправильно понять. Все мы здесь немного не в своем уме… - Подняв голову, он встретился с Лорейн МакГрегор взглядом, решившись на это не без внутреннего колебания. Узнавания не произошло. И как прикажете говорить, если даже не знаешь, какие сложные взаимоотношения их связывали?

- Вы правы, мы были знакомы раньше… - Жанна не поднимала глаз, но почти физически ощутила, как напряглись оба ее собеседника. Они ждали правды. Ждали открытий. Ждали, что она, поведав им свою часть истории, пробудит их воспоминания. А этого она им дать не могла, потому что совершенно не знала, насколько глубоко их болезнь, и возможно ли вообще им помочь. Внушать двум людям в 20м веке то, что они жили двести лет назад – это одно, но назвать их двумя выдающимися политиками той эпохи… Впрочем, к этим рассуждениям примешивалось и еще одно. Бывшая маркиза не представляла себе, как объявит человеку, который ее не помнит, что она была частью его жизни, самым близким и преданным другом и любовницей одновременно. Она посмотрела на Родена и продолжила тихо, но уверенно. – Но в данный момент это не имеет значения. Я знаю, что вы не помните о прошлом. И не могу рассказывать вам то, что вы не сможете проверить. Вы – не из тех, кто принимает слова на веру, не так ли?

- Но как же быть? – заговорил Ламбер, который уловил в тоне женщине холодную уверенность. Она не расскажет. Она даже не собирается рассказывать! А ведь она – единственный человек, который явно был им обоим другом и от которого не ждешь опасности! – Лорейн, прошу вас, не говорите так. Вам, должно быть, невозможно себе представить, что чувствует человек…


- Возможно, Шарль, - мягко перебила его Жанна. – Я знаю, что вы чувствовали. И вы. И ваш друг. И несколько человек, которые пришли вместе с вами. Просто мне повезло больше, чем вам. Но я не знаю, как вам помочь вернуть воспоминания.

- Практически любая информация не имеет значения без воспоминаний, - довольно резко сказал Франсуа, после минутной паузы. Лорейн МакГрегор была права, точно так же, как был прав относительно этой наболевшей темы Ричард Велльдон. Признавать факт было немного досадно - выходит, что все их умозаключения и безумная погоня за информацией была всего лишь погоней за призраками. Шарль Ламбер, похоже, думал иначе. Франсуа стало даже немного жаль юношу, возлагавшего столь большие надежды на эту встречу, но факты - вещь упрямая. - Шарль, миссис Мак Грегор права. Допустим, я знаю, что когда-то был политиком, но без воспоминаний какой мне от этого прок? Я не помню, почему какие-то те события закончились киллером, почему покушения продолжаются сейчас и кто все это может затевать - даже в теории. С таким же успехом я могу быть вождем австралийских аборигенов... Хотя... миссис МакГрегор, возможно, вы могли бы высказать какие-то догадки о том, что было и о том, что происходит? Может ли случиться так, что те события и сегодняшние убийства - взаимосвязаны гораздо больше, нежели мы думаем?

Она покачала головой, на секунду задержав на нем благодарный взгляд. Удивительно, что он совсем не изменился. Такие же чуть резковатые движения в те моменты, когда он волнуется, такая же манера отвечать – уверенно, тоном, не допускающим возражений. Сколько людей злились, когда он говорил с ними, злились и.. соглашались. Во всем. Потому что просто не находили аргументов. Лишь Антуан, с его отчаянной головой и порывистыми решениями мог вскочить и, стукнув рукой по стене, начать возражать, подбирая десятки аргументов…

- Не думаю, что они взаимосвязаны, месье Роден, - ответила Жанна. – Более того, не представляю себе, кто мог за вами охотиться. Хотя, если предположить, что… - Она побледнела и поднесла руки к вискам. Никогда прежде она не думала об этом, а сейчас пожалела о том, что никогда не наводила справки про остальных «гостей из прошлого». В свое время она была так счастлива, что ее хитрость
удалась, что даже не задумывалась о том, что в этот мир с Максимильяном мог прийти кто-то еще. Тогда, в полицейском участке, ей стоило немалого труда, чтобы не закричать, увидев Сен-Жюста, и поначалу она не могла поверить собственным глазам. Но если был Сен-Жюст, были и другие. Возможно… - У вас было очень много врагов. Очень. Но все они остались… в прошлом. Однако, я могу просто не знать…

- Нет, Лорейн, нет! - воскликнул Ламбер и зашагал по комнате. – Один из тех, кто знал нас, тоже живет в Лондоне. И помнит все, до мелочей. Он узнал меня, а я сделал вид, что узнал его, хотя даже не знаю, как его зовут. Он назвал мое имя. И он ненавидел меня. Меня и человека по прозвищу Неподкупный, о котором он тоже помнит.

- Боже мой… - прошептала Жанна. – Боже мой… Я не знала… И до сих пор не знаю, кто это такой. Но если он произнес эти слова, то он – враг. И способен на все, чтобы уничтожить вас и месье Родена. Есть один человек, который может знать его имя. Это – Ричард Велльдон. – Она замолчала, потому что сейчас ей было по-настоящему страшно. Они были беззащитны – эти два человека, вершившие судьбы людей двести лет назад. И любой другой гость из прошлого мог наносить им удары, даже не будучи узнанным.

- Так... Кто-нибудь может сказать, насколько сильны эти враги? Прошлые, будущие, не столь важно... - Франсуа закурил, потом спохватился, подумав, что нужно было спросить у дамы, не возражает ли она, а потом махнул рукой. Только щелкнул пультом от кондиционера, включив вентилятор - пусть вытягивает дым. - Миссис МакГрегор, если вам мешает дым - просто скажите... Шарль, вы узнали что-нибудь о личности того человека? Или... информация оказалась недоступной? Миссис МакГрегор, боюсь, что нам придется возлагать на вас гораздо больше надежд, чем предполагалось раньше. Итак, по каким причинам эти враги могут хотеть уничтожить нас? Как политик я вряд ли могу представлять какой-то интерес, хотя на их месте опасался бы... рецидива. Если, конечно, Ричард не исказил истину и какие-то моя политическая программа была не слишком успешна - настолько, что они однажды не остановились перед убийством. И я не слишком хорошо понимаю, каким образом может быть очень много врагов, которые остались в прошлом, но одного из них вдруг встречает Антуан. То есть, простите, Шарль.

- Я не называла его имени, - грустно улыбнулась Жанна, услышав эту случайную оговорку. - Это и правда настоящее имя Шарля Ламбера. - Она подавила в себе желание продолжить свою мысль и назвать и имя Франсуа Родена. Нет. Не сейчас. Не следует поддаваться эмоциям всего лишь из-за одного слова... - Вы спрашиваете, почему вас могут захотеть уничтожить? Все просто. Страх. Чувство, подавляющее здравый смысл. Те, кто хотел с вами расправиться тогда, смертельно вас боялись. И дело уже не в политической программе....

- Вы что же, хотите сказать, что и я был политиком? - изумился Ламбер, остановившись. Происходящее напоминало сон, но этот сон ему нравился - во всяком случае, по крупице открывалась хотя бы какая-то информация. - Я был политиком? Не работал в полиции?

- Да. Вы были политиком, - кивнула Жанна. - Я видела, как вы покачали головой, когда месье Роден задавал вам вопрос, и это означает, что вам не удалось установить личность того человека. Что ж... Я попытаюсь сделать это сама. - Ее глаза слегка сузились и потемнели. Она прекрасно знала, кто сможет дать ей ответ и собиралась вцепиться в Велльдона мертвой хваткой.

- Похоже, мы сейчас подойдем к тому, с чего начали, а именно – с врагов, - заметил Франсуа, фиксируя взглядом телефон. Звонить Ричарду не хотелось – было нечто унизительное в том, чтобы выпрашивать по крохам нужную информацию, но выбора нет… Не ждать же, пока неизвестные враги перережут их, как цыплят! До сих пор он, может быть, был склонен отмахиваться, надеясь то на одно, то на другое, но тихое восклицание Лорейн МакГрегор бросило семена паники в благодатную почву. Ричард Велльдон многое знает, допустим, не все может рассказать, однако молчать о покушениях… Вздохнув, он направился к телефону и набрал номер Ричарда. Долгое время в трубке слышались только гудки, потом щелкнуло и голос Гарольда Олни произнес:

- Вы позвонили мистеру Велльдону, но он сейчас не может подойти, поэтому перезвоните часа через полтора или завтра, или оставьте свое сообщение после звукового сигнала… биииип!

- Еще раз привет, Гарольд. Позови Ричарда? – сказал Франсуа. В трубке на противоположном конце провода слышались звуки музыки и смех – Роден был готов держать пари, что Олни, как всегда, «пришел исключительно по делу», потом разговор переместился домрой к Ричарду и закончился вечеринкой с девочками – таким образом Гарольд восстанавливал нервы после потрясений.

- Говорю же, что он занят, - фыркнул Олни. – Нееет, деточка, видишь, я по телефону разговариваю? Это не тебе, Франсуа.

- Тогда передай ему, что мне начинают надоедать покушения и угрозы, - вне себя от злости прошипел Франсуа, хотя и понимал, что злиться на Гарольда – бесполезно. - Пусть перезвонит, а перед этим вспомнит, что знает о человеке по прозвищу Неподкупный. Запомнишь? Или запишешь?

- Ээээ… - на том конце трубки повисла пауза, потом Гарольд нервно хихикнул в несвойственной ему манере. – Странно слышать такой вопрос от тебя, Роден. Не могу сейчас говорить, но мне кажется, это – ты. То есть, это твое прозвище…

От неожиданности Франсуа уронил трубку, хотя неожиданность не была такой уж большой – если подумать – можно и догадаться.

- …с тобой все в порядке? – спросил Гарольд, когда он, наконец-то, поднял ее. – Ну…

- Что значит, тебе кажется? – вместо ответа задал свой вопрос Франсуа, не будучи уверенным, что это – не какой-то глупый розыгрыш в стиле Олни. Почему-то очень захотелось, чтобы тот крикнул в трубку нечто вроде: «Бууу! Разыграли, разыграли!», но этого не произошло. Вопреки обыкновению, Гарольд говорил тихо и приглушенным голосом – должно быть, прикрыл трубку ладонью.

- Ты похож на него. Я думал пошутить над Ричардом, принес ему книжку… А тут ворвался какой-то псих… то есть, не какой-то… ну, черт, забыл его имя… Впервые вижу, когда ножом для резки бумаги дырявят обложку…

«Кто это?» - откуда-то из глубины комнаты спросил голос Ричарда Велльдона.

«Роден. Тебя».

- Да? – спросил Велльдон, взяв трубку.

Возможно, после падения с телефоном было что-то не так, но голос Ричарда казался напряженным и… злым? Сердится на Олни, что тот сказал больше, чем нужно?

- Ричард, на два слова. Ты, быть может, помнишь о том покушении, которое чуть не состоялось у тебя в офисе? Недавно я узнал, что шприц у того типа был наполнен таллием, который не купишь в аптеке за углом. Кроме того, Шарль Ламбер рассказал мне о человеке, назвавшего предположительно мое прозвище буквально корежась от ненависти. Как несложно догадаться, мне все это не нравится и я вынужден спрашивать только потому, что тебе известно, кем я был когда-то. Ты знаешь, кому могло быть нужно покушение, но не считаешь возможным даже предупредить меня о серии несчастных случаев с людьми, судьбы которых похожи на мою и на Ламбера. Как ты считаешь, Ричард, должен ли я подозревать тебя в какой-то мерзкой интриге, если ты по собственному признанию когда-то не одобрял политику моей партии? Или ты предпочитаешь оставаться в моей памяти добрым покровителем, наблюдая со стороны за происходящим, а потом взять на себя заботы о похоронах? Во избежание всех глупостей, которые может совершить человек без памяти, может быть, ты назовешь имя того, кого бы мог видеть Ламбер? – Франсуа перевел дыхание. Последний вопрос звучал резко прежде он никогда не позволял себе брать такой тон, предпочитая сдерживать эмоции, но сейчас было не до того. Если даже добродушный толстяк Олни что-то знает, предпочитает говорить об этом «чем-то» шепотом и с запинкой, то невольно чувствуешь себя ослом. Почти затаив дыхание, Франсуа ждал ответа, хотя задал вопрос наугад – не был уверен, что незнакомец Шарля и какой-то псих – одно и то же лицо. – И мог ли он иметь отношение к тому покушению?

- Нет… Нет, не думаю. Ему такое не под силу…- после паузы ответил Ричард. Нельзя сказать, что Роден загнал его в угол вопросами, но бессмысленное обвинение почему-то задело за живое. Странно. А он-то думал, что избавился от лишней впечатлительности еще при давно покойном Шуазеле. И если сам Франсуа, ведущий довольно размеренный образ жизни и не проявлявший абсолютно никакого интереса к политике его не особенно пугал, то страшно подумать, что они могут натворить в компании с довольно креативным Ламбером, по иронии судьбы расследующим те злосчастные покушения! А ведь могут. А если еще учесть, что на хвосте у него и так сидит не менее креативный Чарльз Стенли, уже явно взявший под наблюдение всех, до кого мог дотянуться, то дело приобретало скверный оборот даже для оптимиста. Назвать имя Корти было бы безумием…

- Имя, - безжалостно сказал Франсуа, решив действовать, пока Велльдон не опомнился.

- Эли Лакост. Франсуа, я не могу сейчас говорить….

- Можно подумать, что ты бы что-то сказал, если бы мог. Прости, что оторвал от важных дел.

Франсуа положил трубку, лишний раз убеждаясь в том, что информация без памяти – штука бесполезная. Вернувшись в гостиную, он прихватил со стола чашку кофе и устроившись в кресле, сказал:

- Как выяснилось, Неподкупный – это я. А незнакомца зовут Эли Лакост. И есть еще кое-что…

Закурив новую сигарету, он пересказал Шарлю и Лорейн разговор с Гарольдом Олни.

- Черт побери, впервые слышу это имя, - Ламбер едва сдержался, чтобы не выругаться, так как привычное отчаяние готово было вернуться. Некий Лакост, который до смерти боится возвращения Родена, бродит по Лондону, занимается своими делами и спокойно строит планы на своих врагов, а они вынуждены беспомощно барахтаться в разрозненных фактах, периодически преданно заглядывая в глаза незнакомым людям, обладающим информацией. К примеру, та же Лорейн – вряд ли она настроена говорить. И можно сколько угодно видеть в ней друга и чувствовать молчаливую поддержку. Что толку? Шарль налил из графина воды и выпил залпом, чтобы как-то занять руки. Курить в присутствии Родена не хотелось. Точнее, это напоминало что-то вроде внутреннего «табу». При нем – нельзя. Любопытный рефлекс, с учетом того, что сам Роден курит сигареты одну за другой. – Я проверю по базе…

- Бессмысленно, Шарль. – Жанна покачала головой. Ей было все труднее молчать, но природная сдержанность брала свое. Лучше она сама отправится к Велльдону, чем будет объяснять Максимильяну, кто она такая. Между тем, его рассказ оправдывал худшие из ее ожиданий. Значит, все-таки, враг. Политик. Причем, каким-то образом сохранивший память. Это означало либо то, что к нему в этой группе было особенное отношение, что само по себе было бы странным, либо то, что он нашел способ вернуть себе память. Какой? Узнать это было невозможно. Во всяком случае, пока. А еще это означало опасность. Разумеется. Лакост сделает все, чтобы узнать, кем стали его враги, и тогда… - Вы вряд ли найдете этого человека в базе данных. Скорее всего, у него – другое имя. К сожалению, я почти его не знала, и даже внешне не очень хорошо помню, поэтому вряд ли смогу охарактеризовать. Но я знаю точно – он действительно был среди ваших врагов. И среди тех, кто готовил вашу.. ваше уничтожение.

- А вы? Что вы собираетесь предпринять. Макс… месье Роден? – поинтересовалась она у Франсуа и слегка покраснела – его имя едва не сорвалось с губ.

- Пока не знаю, - ответил Франсуа. Его так и подмывало попросить Шарля прогнать по базе данных "Неподкупного", но сдержался. Такие действия не могут остаться незамеченными для коллег, а потом что делать, если выяснится, будто он - давно разыскиваемый всеми мыслимыми службами преступник? Или, напротив, лицо, которое по каким-то причинам скрыли от всех, а он выскакивает в неподходящий момент как чертик из табакерки? Знать бы еще, почему... - Поговорю Олни, наверное. Он что-то знает или догадывается, но такое ощущение, будто сам себя боится и явно был свидетелем странного поступка этого... Лакоста. Тот бросался с ножом на книгу. Многие из вас способны сделать такое? Книга могла нести в себе определенный смысл, который может служить подсказкой и ответом. Не знаю, правда, будет ли нам от этого легче. Миссис МакГрегор, а у вас есть идеи насчет того, что это могла быть за книга? Мне кажется, вам легче очертить определенный круг поисков, зная суть проблемы.

- Да, я могу предположить, что это была за книга. Скорее всего, что-то историческое, с иллюстрациями. Вам, должно быть, говорили, что вы похожи на одного человека, который жил много лет назад во Франции... - Жанна склонила голову, чтобы скрыть волнение. Пожалуй, ее возможностям настал предел и нужно уходить. - Месье Роден, мне пора. Большего, чем я сказала, я не смогу сказать. Но я постараюсь узнать для вас и вашего друга имя, под которым живет ваш враг из прошлого. Я знаю телефон Шарля, и позвоню ему. - Маркиза только сейчас подумала о том, как легко она стала называть по имени полицейского, которого видела третий раз в жизни, и он принял это, как должное, словно они были давно знакомы. Вот кто совсем не изменился, так это Сен-Жюст. А Максимильян.. Он стал другим. Наверное, именно таким он был бы, если болезнь не отнимала бы все его силы, а Революция не делала бы его паранойиком. Но тот - измученный чахоткой и заговорами - был ее родным и близким человеком. А этот был чужим. Но теперь она знала, что может попытаться сделать какие-то шаги, чтобы что-то изменить.
Ламбер задумчиво смотрел в окно и крутил в руке сигарету, не закуривая. Казалось, он погрузился в себя и на некоторое время выпал из разговора.

- Благодарю вас... хотя это - слишком неопределенный ответ... Позволите провести вас? - спросил Франсуа, поднявшись и забросил на стол пачку сигарет. И так высмолил половину только за время их разговора о котором даже сложно сказать что-то определенное. Ричард прав, черт возьми. Какой толк в том, чего не понимаешь, будто фразы произносят на китайском языке, а ты бьешься о стену, пытаясь отгадать смысл в интонации или в выражении лица собеседника? Оставалась еще интуиция, но как же мало надежды на столь ненадежного сюзника! Интуитивно он чувствовал, что хорошо знал Лорейн МакГрегор, где-то на уровне подсознания понимал, что многое отдал бы за ее прикосновение, а еще большее - за право обладать ею, но она избегала смотреть в глаза, да и говорили они, скорее, как деловые партнеры - вполне доверительно, с сохранением определенной дистанции. Возможно отсюда - короткая фраза "был дорог" в безличном предложении, которое он мог проглотить как истину, если бы не включил мозги хотя бы так.

-Да, конечно, - кивнула Жанна. - Шарль? – Она произнесла это имя чуть громче, чтобы привлечь его внимание.

- Вы уже уходите, Лорейн? Позвольте мне еще раз поблагодарить вас за помощь, - Ламбер постарался сгладить, насколько возможно, неловкость, возникшую после беседы с Велльдоном. Он был разочарован, и усиленно размышлял о том, что предпринять, и как, черт возьми, заставить людей говорить. Когда-то он умел это делать, да и с преступниками у него вполне неплохо это получалось. Но те, кто знал тайну его и Родена, не являлись преступниками. И врагами их не являлись. Просто молчали.

- Мой сегодняшний день был совершенно свободным, Шарль. Не беспокойтесь. И, прошу вас, не переживайте так. Нужно немного… подождать.

Они обменялись легким рукопожатием, и она направилась к выходу, следуя за хозяином квартиры. Эта квартира была живой и многое говорила о хозяине. А может быть, просто включилась фантазия? При одной мысли о женщине, которая бывала здесь, у бывшей маркизы темнело в глазах. Однажды она видела их вместе, когда прогуливалась неподалеку от его дома по саду. Молодая красивая блондинка, чуть выше своего спутника и с абсолютным отсутствием интеллекта на очаровательном личике с огромными голубыми глазами. Сколько их крутилось много лет назад вокруг Максимильяна – готовых отдаться ему по первому же требованию, обожающих, боготворящих его не менее, чем признанных красавцев вроде Сен-Жюста или Эро де Сешеля… Для него никогда не существовало другой женщины, кроме нее, после того, сколько они пережили. Теперь же, пройдя через немыслимое и фантастическое испытание, вытащив его из того мира вслед за собой, она вынуждена была отступить.

[Eleni]

Франсуа Роден, Шарль Ламбер + Джейн Эшертон (Продолжение)

***

Глупые, пустые слова. Она это понимала, понимал и он, поэтому когда за Лорейн МакГрегор закрылась дверь, Франсуа почувствовал нечто вроде мучительного облегчения и желания догнать ее одновременно. Подавив в себе стремление во что бы то ни стало совершить глупость, он остановился у окна рядом с Шарлем. Было в этом нечто знакомое, давно забытое и, как ни странно, успокаивающее. Глядя на выходившую из подъезда женщину, на мелкий снег в свете фонарей и на проезжавшие машины, он вдруг с необычайной ясностью осознал слова, сказанные Лорейн. Они не были пустыми или глупыми. Они были… страшными.

- Книга… на которую человек бросался с ножом… - пробормотал он. – Скорее всего, что-то историческое, с иллюстрациями. Мне говорили, что я…
Не договорив, Франсуа подошел к стеллажу с книгами, поискал на полке многотомник вышедшей не так давно «Энциклопедии», роскошного, иллюстрированного издания. Три толстые книги с зеленым корешком и надписью «Всемирная история» - он приобрел их в момент отчаяния, когда с необычайной четкостью ловил себя на неприятных открытиях вроде «того не помню – этого не знаю».

- Мне страшно, Шарль, - сказал Франсуа. – Так страшно не было даже тогда, когда гнался тот полоумный. А вам? Рискнете посмотреть, что за война снится вам в видениях?
Ламбер не ответил - да и нужны ли были слова? Догадка, осенившая Родена, была безумной. И одновременно - логичной. Это было самым пугающим. Все мелкие оговорки Лорейн МакГрегор, странные данные, которые поведал главврач частной клиники Пол Мейерс, сны... Все это время он продолжал наблюдать за растворяющейся в сумерках одинокой фигуркой. А интуиция подсказывала - разве не ее ты видел во сне после вашей первой встречи? Но во сне она была одета иначе. Длинное кремовое платье, высокая прическа, каких сейчас не носят... Лорейн была такой же несовременной, как и они. И именно поэтому говорить с ней было проще, чем даже с Даниэллой, которую можно было легко назвать "дитя своего времени". Ламбер подошел к книге, словно ведомый какой-то неведомой силой.
Он столько раз изучал книги, описывающие военные события разных веков, что без труда очертил временные рамки своих снов. Середина 18 века и начало 19-го. Место действия – Франция. Дальше – сужение рамок.
- В моем сне мы защищали Францию. А Наполеон был завоевателем. Надо смотреть раньше… - шепотом проговорил он и потянулся к оглавлению. А затем посмотрел на Родена, который замер, глядя за его действиями. Знакомое ощущение. Тот человек, Лакост, злобно назвал его «прихвостнем Неподкупного» во время разговора. Он и правда иногда ловил себя на мысли, что мнение этого человека его интересует и волнует, в отличии от мнения других. Но это вряд ли можно было назвать слепой верой и обожанием. Не прихвостень. Скорее, ученик.

- Вы думаете, мы стали участниками эксперимента, который позволил перенести людей из прошлого в наше время? – прямо спросил Ламбер.

- Я стараюсь не думать, - мрачно сказал Франсуа, закуривая очередную сигарету. Руки тряслись, будто был пойман на краже, хотя и понимал, что идея - безумие. "Пусть будет безумие, пусть это окажется безумием. Посмеемся вместе", - отчаянно думал он, стараясь не смотреть ни на книгу, ни на Шарля, не помогая ни советом, ни догадками. Потому что вопрос юноши попал в цель. Потому что внезапная догадка, простая и... да, безумная, как само помешательство, была такой же простой и плоской, как кукурузная лепешка. Только бы это "что угодно" оказалось... Хорошо, пусть он сошел с ума, пусть сошел с ума Ламбер, так легко проглотивший идею, пусть сошла с ума Лорейн МакГрегор, своим намеком дав толчок к ходу мысли, но сошел ли с ума и Лустало, потомок жившего во время французской революции журналиста? А Олни? А Велльдон? Не своим, хриплым голосом, он сказал: - Смотрите раньше. Революцию 1789 года.

- Постойте... - Ламбер, наконец, все-таки взял сигарету, превозмогая маниакальное нежелание курить в присутствии Родена. За несколько секунд, что прошло с момента произнесенной Роденом фразы, он несколько раз пытался построить свой ответ, но так и не смог. Лишь способность держать себя в руках и мысль об ответственности и необходимости возвращаться в полицейский участок удерживала от желания направиться в ближайший паб и заказать себе несколько порций виски подряд. - Нет, Франсуа. Не стоит этого делать. Такими темпами мы сойдем с ума. Оба. - Размерянно произнес Ламбер и опустился в кресло. Откуда-то взялось чувство усталости. И голос того погибшего солдата из сна по фамилии Габен. "Свобода, равенство, братство... Мы верим в тебя, Комиссар". Революция 1789 года... И вновь - яркие образы и окровавленная кокарда, втоптанная в грязь. - Мы должны найти доказательства. Обыграть этих людей. Собрать доказательства их причастности - иначе мы не заставим их говорить. Лишь после этого мы сможем воспринять правду. До этого мы будем лишь медленно уходить в безумие, пытаясь воспринимать себя частью совершенно другой эпохи. Не согласны?

- Нет, не согласен, - резко сказал Франсуа. - Мне легче поверить в собственное безумие, нежели все оставшееся время терзаться сомнениями по поводу догадки, пусть она и попахивает сумасшедшим домом. Вы ведь не торопитесь вызывать "неотложку", верно? Нет! Вы сами стали листать книгу, потому что... с вами происходит то же самое. Какие, к черту, доказательства и кому и что вы хотите доказывать, если никто из нас не уверен даже в себе! С этого нужно начинать, возможно, тогда... Ах, к черту слова! Дайте сюда книгу! Сейчас посмеемся над тем, какими были дураками и как далеко может зайти психоз... - Роден придвинул к себе том "Энциклопедии" и принялся искать по оглавлению. Шарль боялся, как и он сам. И можно сколько угодно толковать о шизофрении, бреде и так далее. Революция, черт возьми, 1789 года. Правда, его с кем только не сравнивали, начиная от актеров и заканчивая Моцартом, но никто, кроме Лустало не говорил с претензией на серьезность. И никто не бросался прозвищами вполне конкретными. Нужная страница. Нужная статья. Вкладка с иллюстрациями. Статья, которую он не читал, потому что стало дурно в прямом смысле. Больше всего его поразило лицо Шарля Ламбера на портрете, после этого собственное уже воспринимается туманно. Впору самому бросаться с ножом на книгу, потому что разум, вдруг взбунтовавшись, заорал: "бред! закрой, закрой, сойдешь с ума!". Морально капитулировав, Франсуа оставил раскрытую книгу на столе, а сам направился к бару. Глоток или два виски, несмотря на зарок обходить злачное место в квартире стороной, не помешают ни ему, ни Ламберу.

Ламбер тем временем, бросив беглый взгляд на книгу, словно она была чумной, подошел к телефонному аппарату. В свое время именно зазвонивший телефонный аппарат в роскошном одиночном номере в больнице, куда его перевезли на реабилитацию, едва не свел его с ума. Врачи так и не смогли понять, отчего он шарахается от всего, что связано с техникой, отчего не понимает, как пользоваться ручкой, и способен использовать лишь простые предметы, вроде чашки или ложки. - Кстати, я до сих пор в повседневной жизни пользуюсь лишь карандашом, - тихо произнес Ламбер, набирая номер. Его коллега, Адам Грайвер, был, к счастью на месте. "Мне нужен этот вечер. Очень. Прикрой меня. Завтра утром буду ровно в восемь". На том конце провода послышалось сосредоточенное "Да, конечно, Ламбер". Мало кто осмелился бы не выполнить его просьбу - просто потому, что он, как человек одинокий и горящий работой, все эти годы с радостью "прикрывал" таким образом любого, кто обращался. С этим покончено. Ламбер подошел к столу, где уже стояла бутылка виски и два толстых бокала. Затем без церемоний налил себе виски и быстро выпил, словно это была вода. Сегодня - никакой выпивки в одиночку. - Итак, все сошлось. Только в этой статье нет никого по фамилии Лакост. Видимо... Видимо, он был мелкой сошкой в этой истории... Максимильян. - Он поставил на стол пустой бокал и вдруг рассмеялся, так как иного в этой ситуации просто не оставалось.

- Мелкой или не мелкой, но неприятности, судя по всему, может доставить крупные, - сказал Франсуа. Отпив виски, поморщился – патологически не переносил неразбавленный, а смешивать с чем-то кроме содовой в некотором роде не позволяла совесть. Содовой не было. Поэтому плюнул на традиции и то, что шотландцы, наверное, высказали бы по этому поводу все самое нелестное, разбавил напиток «Колой». Странное ощущение, когда человек во что бы то ни стало пытается найти ответ на интересующий его вопрос, а потом, найдя его, с таким же энтузиазмом пытается доказать себе прямо противоположную истину! Все происходящее казалось еще более диким и нелепым, нежели все отговорки вместе взятые за пять лет, даже если оставить на время технические вопросы вроде «Как такое возможно?» и «Каким образом?!». Взгляд упорно цеплялся за сухие энциклопедические строчки – набор фактов, краткое изложение, основные события… Самое ужасное, что они и оставались только изложением – ведь память молчала. Усилием воли отбросив все попытки сойти с ума или хотя бы потерять сознание, он просто допивал «сладенький, гаденький, но пить можно» (как говорил Олни) коктейль, пока не собрался с мыслями. – Послушайте… Все это смахивает на бред. Выходит, что Лакост, кем бы он ни был, но явно не другом, пытается расквитаться за какие-то давние грехи или за то, что ему, вполне вероятно, наступили на хвост… двести лет назад? В таком случае, еще вопрос, чье сумасшествие явно прогрессирует – мое или его, хотя и слова Лорейн МакГрегор косвенно подтверждают эту теорию.

- Вы когда-нибудь испытывали страх? Не просто страх, а панический ужас за свою жизнь, за которую из-за существования какого-то человека никто не может дать ни цента? – заговорил Ламбер, наливая себе еще виски. Он развернул к себе книгу и заговорил. По-новому. Жестко и уверенно. Должно быть, именно так он говорил много лет назад с такими, как Лакост и остальные участники переворота. – Все это время мы скитались, словно слепцы, но теперь мы можем хотя бы поиграть в то, что докопались до истины и знаем, кто мы. Итак, что мы имеем? В 20м веке некие ученые находят способ вытаскивать людей из прошлого, и делают это с группой лиц. По какой-то причине в группу попадают несколько человек, знакомых медлу собой. По какой-то причине, часть из них лишается памяти. А часть – нет. В любом случае, если верить этим портретам, мы в той истории были не последними людьми. Взгляните на эти гравюры – наша смерть была частью спланированного плана, предательского, жестокого, бессмысленного, если учесть, во что все в результате вылилось. Этот человек, должно быть, был среди тех, кто организовал переворот. Стоит ли удивляться, что, столкнувшись со мной в лифте, его чуть не хватил удар?
- Не знаю. Точнее, не помню. По крайней мере, не сейчас, - ответил Франсуа на первый вопрос, так как остальные были риторическими. Задумчиво глядя на книгу, он придвинул ее к себе. Странное ощущение усиливалось, иногда становилось просто смешно - всегда, сознательно или подсознательно он каким-то образом умудрялся совершенно не интересоваться тем периодом истории в котором, выходит, сам принимал непосредственное участие? - Не стоит ничему удивляться, если учесть, что саму историю я слышал давно и не слишком внимательно. Не могу наугад говорить о том, чего, считайте, не знаю. Подождите... - Роден принялся читать. После двух сигарет и еще четверти недопитого бокала, снова поднял взгляд. - Мы не являлись не последними, а были первыми, а переворот был... боюсь, что закономерностью. Сейчас дело не столько в том, кто играл с гм.. если по Уэллсу, то машиной времени, а в том, на что способен господин Лакост. Вы говорили он назначил встречу? Почему бы вам не сходить на нее?
- Именно это я и собирался сделать, пока вы не поселили во мне сомнение, - улыбнулся Ламбер. - И я считаю, что вы были правы. Нельзя бросать вызов человеку, даже не зная, что за фамилию он носит в нынешнее время. Более того. Я намереваюсь отправться в библиотеку, чтобы перечитать все, что смогу найти по теме. Пусть это будут искусственные знания. Но мы не можем дать ему повода считать, что мы - беззащитны и ничего не помним в отличие от него. Если нет воспоминаний - пусть они будут искусственными. Может быть, что-то и вспомнится. Кстати, мне не менее интересно было бы узнать, каким образом он смог остаться нормальным человеком, в отилчие от нас. А еще - кто были те погибшие участники эксперимента. Не стоит забывать, что убийства существовали, и происходили в определенной последовательности. Кто следующий? Кто-то из нас? Лакост? Лорейн? К вопросу о Лорейн... Мне показалось, что она относится к вам... серьезнее, чем просто знакомая. Вы совсем ее не помните?

- Спрашивается, что мы выгадали, прочитав главу в "Энциклопедии"? Только головную боль... - скривился Франсуа, ненавидя себя за прогрессирующий пессимизм. Хорошо рассуждать, когда тебе ничего не угрожает, но если по буквально по пятам крадется маньяк, желающий повторить подвиги двухсотлетней давности, становится не до разговоров. И как бы он не хотел себя убедить, что бредит наяву, факты были куда безжалостнее... Роден машинально потер щеку с красовавшейся на ней шрамом, сопоставил печальную реальность с энциклопедическими данными и вздохнул. - Шарль, мне кажется, что мы уже однажды безбожно... эээ... тормозили и в итоге получили вот эти рисунки в гравюрах. Мне казалось неразумным ставить слежку не зная, какими силами он располагает, но попытаться вытянуть информацию для себя - другое дело. Нельзя полагаться на "может быть"! Нам ничего не дадут имена погибших участников, потому что мы за каждым словом лезем в книгу! Я совершенно не помню, кто такая Лорейн, лишь не сомневаюсь в одном - да, мы были знакомы. Возможно - близко. Искусственные знания - хорошо, но это - история. Школьный предмет. Энциклопедия. Враг Лакост или нет, его не могут не беспокоить эти убийства, а значит, преподнесите ему какую-то информацию под любым соусом, в обмен... на другую информацию.

- Вы предлагаете мне соврать ему? Или заключить с ним сделку? - поднял брови Ламбер. Испуганный человек никогда не пойдет на сотрудничество - скорее, сделает вид, что готов поделиться информацией, а сам нанесет удар в спину... Он сделал еще один глоток из своего бокала, затем сосредоточенно закурил. - Я подумаю, что именно может стать нужным блефом в данной истории. Но прежде всего, сделаю все, чтобы узнать его имя. То, под которым он живет в данный момент. Ваш скепсис относительно исторических документов я не разделяю, и с завтрашнего дня начну их изучать - хотя бы лично для себя. А еще... – Ламбер замолчал, потому что совершенно неожиданно проснулся дверной звонок. Он показался настойчивым и уверенным – так обычно звонят те, кого ждут. На секунду мелькнула мысль о Лорейн – что, если она решила вернуться и все-таки раскрыть карты, рассказав им правду? Но это была не Лорейн. В коридоре послышался приглушенный голос Родена, который отправился отпирать дверь, который перемежался звонким молодым женским голосом.

А через секунду обладательница звонкого сопрано впорхнула в комнату, внося в их унылую атмосферу нечто новое.

Ламбер поймал себя на мысли, что разглядывает гостью с некоторым изумлением. Она была… совсем не той женщиной, какую он мог бы представить себе с Франсуа, а между тем, их явно связывали близкие отношения. Довольно высокая, чуть выше самого Родена, с роскошной и сексуальной фигурой, с густыми светлыми волосами, собранными в «хвост», эта голубоглазая красавица вполне могла блистать на обложке какого-нибудь модного журнала. На вид ей было лет двадцать с небольшим, и она чем-то напоминала Даниэллу Паркер. Только в отличие от хрупкой и неуверенной в себе Даниэллы, эта девушка, казалось, заполняла собой все пространство. Привлекая к себе внимание каждый жестом. При этом она вовсе не была вульгарной – она выглядела очень естественно, как будто с раннего детства прекрасно осознавала свою привлекательность и получала от нее максимум удовольсвтия… Девушка тем временем с огромным любопытством разглядывала его так, что он смутился.

- Франсуа, мы не знакомы с твоим другом, и.. о, прости! Я прервала ваш мужской разговор, да? – Джейн Эшертон состроила печальную гримаску, а затем улыбнулась и заговорила, не давая вставить слова. – Франсуа, на улице сегодня так противно, и этот снег, я промочила ноги, и совсем, кажется, испортила свои туфли, пока бежала к тебе от машины! Но зато у меня столько приятных новостей, ты себе не представляешь! И одна из них – я заказала для нас с тобой ужин, из того самого ресторана, где мы на прошлой неделе встречались – помнишь? Но.. – она подняла палец, - главное, что я на всякий случай сделала большой заказ! Все-таки, у меня прекрасная интуиция, да? А еще нам привезут шампанского, и я расскажу про свой самый главный сюрприз! - Она подошла к Родену, сидящему в кресле, и обняла его за плечи, а затем поцеловала в висок. – А теперь представь нас, я умираю от любопытства, ведь я не видела ни одного из твоих друзей!

- Меня зовут Шарль. Рад знакомству… - начал Ламбер, подбирая слова, так как к нему совершенно некстати вернулась обычная сдержанность и скованность.

- Очень приятно, Шарль! Я – Джейн! И если даже я вторглась в вашу очень важную беседу, поверьте, я не нарочно! Просто мы не виделись целых четыре дня, и я не могла ждать до завтра!

- Несмотря на то, что вы познакомились сами, рад представить тебе, Джейн, моего друга и в далеком прошлом коллегу, Шарля Ламбера. А вам, Шарль, Джейн Эшертон, - с улыбкой прокомментировал знакомство Франсуа. Он был рад появлению Джейн, так как их беседа с Ламбером постепенно приобретала все более и более фантастический характер - ведь в глубине души Роден не верил ни "Энциклопедии", ни портретам и с трудом - фактам. Будто читаешь о себе выдуманную сумасшедшим журналистом историю и только удивляешься - ну как может нечто подобное прийти в голову? А сам, несмотря на все, рекомендовал Шарля как друга и давнего коллегу... вот и разберись в хитросплетениях собственных мыслей и сомнений... Так или иначе, возможность сменить тему и отвлечься взбодрила не хуже чашки крепкого кофе. - Шарль, я надеюсь, вы примете мое приглашение и останетесь ужинать? Мы еще продолжим нашу беседу, но позже - довольно сложно охватить все сразу. Джейн, если Шарль согласится остаться, я бы попросил тебя заказать еще и вино... красное. - На последней фразе он запнулся, решив не играть в "верно - неверно", а проверить, не подводит ли его интуиция насчет тех вещей, которые отвергал и о которых боялся не то что вспоминать - даже думать.

Ламбер лишь едва заметно улыбнулся и кивнул. Красное вино. Роден не знал его пристрастий в спиртном, однако, несмотря на то, что до этого они пили при встрече сначала минеральную воду, затем – виски, сделал верный выбор. Появление девушки скрасило мрачный оттенок их беседы, и Ламбер был рад что так вышло – он чувствовал в себе желание до утра говорить об их проблеме, и прекрасно знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. О чем думал Роден, оставалось загадкой. Так или иначе, следовало воспользоваться ситуацией, чтобы немного переключиться на приятную беседу и выкинуть из головы исторические подробности о гибели двух соратников-политиков, совершивших нечто такое, из-за чего даже автор Энциклопедии, кажется, не знает, как к ним относиться. Это – потом. В одиночестве. Когда он все проанализирует и поймет. А пока…
- Буду благодарен, если вы закажете красное вино. К примеру, «La Lagune», - проговорил Ламбер, обращаясь к Джейн. Больше он ничего сказать не успел, потому что девушка вновь перехватила инициативу в свои руки.

- О, конечно, Шарль, с большим удовольствием закажу для вас вина! Я тоже под настроение люблю выпить красного вина, но предпочитаю шампанское. Тем более, что сегодня нам есть, что отметить! – она заговорщицки подмигнула Родену, и вновь обратилась к Ламберу. – А вы, значит, тоже антиквар, да? Совершенно удивительная профессия! Раньше я считала, что антиквары – это обязательно старые и жутко солидные господа, вечно чихающие от пыли, потому что им приходится постоянно копаться в старых вещах. Но, познакомившись с Франсуа, я поняла, как ошибалась! Это так увлекательно! Столько всяких историй можно узнать про прошлое разных стран! Я даже недавно полистала одну книжку у Франсуа. Ой… - ее глаза округлились, потому что она увидела страницу «Энциклопедии» с изображением Робеспьера. – Ой! Вы посмотрите, надо же, какая похожая картинка! Франсуа, ну это прямо вылитый ты! Кто это? Какой-то исторический деятель?

- Нет, Шарль - не антиквар, но я тоже не всегда им был, - ответил Франсуа, мысленно приветствуя манеру Джейн задавать множество вопросов одновременно, потому что попросту не знал как реагировать на "исторического деятеля". Теперь, кажется, он начал понимать Ричарда и даже почти почувствовал себя в его шкуре - в некоторых ситуациях начинаешь чувствовать себя неловко даже если ничего не сделал. - На портрете исторический деятель, а по-настоящему старые вещи больше удел археологов. Наверное, это тоже очень интересно и даже жаль, что все самое интересное раскопали до нас и без нас. Шарль, а что вы предпочитаете на ужин? Если мы не угадаем ваши предпочтения, мне будет чертовски неловко за приглашение... - Франсуа в очередной раз щелкнул зажигалкой. По себе знал, что далеко не всегда мог есть все, что предлагают в меню, а некоторые вещи и вовсе не переносил. В больнице ссылались на редкую аллергию, но раз у них с Ламбером совпадает амнезия, то почему бы не быть и аллергии тоже? Потянувшись к пепельнице, он бросил откровенно злой взгляд на книгу, будто автор увел у него любовницу. Плохо или хорошо, что сходство с "деятелем" настолько бросается в глаза? Судить об этом Франсуа не мог...

Разговор плавно перетек к археологам, антикварам и книгам. Наблюдая за этой удивительной парой, Ламбер не только успокаивался. Он даже в чем-то понимал Франсуа – должно быть, иногда приятно было послушать забавные речи Джейн Эшертон, которая в своем удивительном невежестве была совершенно очаровательной. Должно быть, дело было в том, что она не пыталась ничего из себя изобразить, а просто говорила все, что приходило ей в голову. Должно быть, таким людям очень просто жить – никакого анализа, никаких самокопаний. Ламбер пил вино и почти ничего не говорил, предпочитая слушать и отдыхать. «Интересно, я всегда был таким скучным в обществе?» - подумал он в определенный момент, довольно осторожно и нейтрально отвечая на очередной вопрос Джейн. Алкоголь, наконец, начинал действовать, и напряжение уходило. Оставалось лишь желание оказаться поскорее дома, в темной, неуютной, комнате, и, оставшись наедине с собой, начать немедленно расписывать все, что удалось узнать… А ведь он так и не рассказал Франсуа подробности беседы с доктором Мейерсом… Слишком много событий… Как жаль, что Даниэлла не водит машину – было бы замечательно попросить ее приехать и забрать его домой…

… - и поэтому я решила сделать это сама!

Ламбер понял, что так замечтался о своем, что пропустил что-то важное. Лицо Джейн Эшертон светилось и говорила она торжественным голосом – видимо, нечто важное. В глазах Родена читалось искреннее любопытство.

… - Поэтому – вот! Билеты! – закончила свою речь Джейн. И выложила на стол конверт. – Мы ведь хотели с тобой побывать во Франции! Но я же тебя знаю – ты все про работу, да про работу! А теперь ты ничего не сможешь сделать, потому что я все купила и даже уже забронировала гостиницу в Париже! Мы будем жить с тобой в живописном районе, рядом с очень древней и красивой площадью с одной стороны, и Люксембургским садом – с другой!

- Люксембургский сад? – переспросил Франсуа, хотя прекрасно все расслышал. Должно ли было название этого места породить если не воспоминания, то ассоциации? В теории – да, а на практике… Все то же. Память оставалась глухонемой скотиной, на веру оставалось принимать только факты. Жуткие, не укладывающиеся в голове, от знания которых хочется быстрее проснуться. Что было тогда? Кем была для него Лорейн МакГрегор? Когда-то ему снилась женщина у окна, в полупьяном бреду приснился и голос «Я все время здесь», но ничего, ничего, что могло бы пролить свет… Кажется, он пошел по кругу. А ведь благодаря веселой болтовне Джейн только убедил себя не думать… - Что же, прекрасно. Кто знает, вдруг прогулка по местам историческим окажется полезнее, чем я думал?


Они заговорили об исторических местах. Сначала о Париже, потом Франсуа принялся рассказывать понемногу обо всех, где бывал – Флоренция, Вена, Прага, Люксембург, Рим, города Испании и северные фьорды. О Париже старался не думать, иначе непременно сойдет с ума еще до поездки.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон.

Этьен Корти, Кристофер Лустало.

Этьен Корти поглядывал на часы, размышляя, успеет ли выпить еще одну чашку кофе – без второй ему редко удавалось прийти в норму, особенно после бессонной ночи. Мало того, что сам по себе сбор информации отнимал много сил, так еще и сложно оставаться спокойным, получая те или иные сведения… Здоровым после такого не будешь – Этьен уже несколько раз возвращался к мысли о том, что поступил как последний дурак, ринувшись к Ричарду Велльдону едва ли не с угрозами. Дипломат не из тех, кто позволяет себя запугать или станет терпеть удары, поэтому… нужно мириться. Даже не нужно врать, рассказывая, будто был буквально не в себе от полученных известий – нормальные люди так себя не ведут. И не забыть прислать новый том «Энциклопедии», пострадавшей от его вспышки.

Впрочем, рассуждения не мешали Этьену собрать о Ричарде ту информацию, до которой мог дотянуться. Итак, Велльдон. Сотрудник дипломатического корпуса, лингвист, коллекционер и негласно мог бы красоваться в списке «Форбса», пусть и не на самых первых позициях. Неизвестно, какими делами занимается Ричард в посольстве, но понятно, что являлся не последней фигурой среди сотрудников аппарата внешнеполитического ведомства. Еще Ричард любил женщин, появляясь на светских мероприятиях с такими сногсшибательными красавицами, что часто попадал в журналы – однажды это была миниатюрная, одетая в кимоно японка, в другой раз – известная фотомодель, в третий – создание с восточной внешностью (которое потом пригласили сниматься в каком-то историческом фильме) и так далее. В каком-то смысле Велльдон являлся сибаритом, хотя нельзя сказать, что он был праздным человеком. Вот, пожалуй, все. Не так много, но у Этьена были серьезные опасения насчет попыток копать дальше, поэтому – лучше мириться, а потом видно будет.

Вторым человеком, на которого он убил все время после того разговора с Лустало, был Франсуа Роден. Довольно известный в узких кругах специалист, оценщик антиквариата, по образованию – юрист, несколько раз издавал печатные работы по истории искусства, говорили, будто получил какую-то ученую степень. До рейтинга в «Форбсе» не дотягивался, хотя мог бы считаться вполне состоятельным человеком, дела вел гладко, однако здесь можно поспорить и поговорить об укрывательстве налогов (если удастся раздобыть доказательства – ведь многие сделки оплачивались «по-черному»). Кроме того, у Родена была любовница и… довольно скучная в целом жизнь, немного скрашенная тем образом жизни, которому явно научил его Велльдон.

Иное дело – Шарль Ламбер. Найти некоторую информацию о нем было не представляло труда, потому что сам Этьен ее не искал, но она была наиболее полной. Филипп всегда аккуратно относился к тем фактам, которые хотел узнать, а о Ламбере он навел справки особенно тщательно – ведь дело касалось сына. Мейджор охотно предоставил ему досье, даже не спрашивая, зачем это нужно и в итоге имеем – Шарль Ламбер.

После автомобильной катастрофы пять лет назад, пройдя курс лечения и реабилитации в частной клинике, поступил на работу в отделение полиции. Без звонка «сверху» не обошлось, где-то на горизонте фигурировал и богатый дядюшка, который оплатил частную клинику, однако нельзя было сказать, что Сен-Жюст просиживает штаны в своем участке, защищенный протекцией. Нужно отдать должное, мальчишка был талантлив в подобных делах и если тогда со знанием дела командовал Ришаром, то и сейчас не ударил в грязь лицом – в конце концов, преступления были почти те же во все времена. На службе – аккуратен, честен, не слишком общителен, иногда у него были весьма странные на взгляд коллег теории, которые, впрочем, часто попадали в цель (Этьен усмехнулся – то же самое говорили и о нем относительно политики. Это что – общая тенденция?). Так или иначе, Сен-Жюст являл собой наиболее уязвимую на данный момент кандидатуру из-за доступности как его самого, так и информации.

Сейчас Корти должен был встретиться с четвертым невольным участником планирующихся действий – Кристофером Лустало. Журналист позвонил ему вчера, а Этьен не раздумывая согласился на встречу – таинственный «дядюшка» Ламбера не шел из головы, а значит, самое время выяснить, что за родственниками обзавелся Сен-Жюст в этом немного безумном мире.

***

Кристофер Лустало выскочил из такси, едва не сбив с ног прохожего, который, разумеется, возмутился, но принял извинения. Все сегодня валилось из рук. Виной тому – хронический недосып и слишком много виски в последнее время. Далекий предок с портрета хмурился и практически грозил ему пальцем: «Доиграешься, Кристофер, ох, доиграешься, и закончишь также, как многие из твоих коллег – спившейся звездой в забвении». Все верно. Вот и организм туда же – бунтует. А что делать, если мозг не справляется с информацией, которая так и валится на тебя из рога изобилия, а в сутках при этом – не 36 часов, а всего 24? Иногда Лустало понимал, что медленно катится по наклонной, но потом открывал блокнот, и забывал обо всем. Потому что он стоял на пороге величайшего расследования, которое могло завести его совершенно непонятно куда. Мечта любого журналиста, который на самом деле является журналистом по призванию, а не просиживает штаны в спокойных и мирных изданиях, придумывая тупые и ни к чему не ведущие тексты на тему «как не перепутать жену и любовницу, выбирая им духи».

Открытие Лустало состояло в том, что он обнаружил совершенно немыслимую организацию. С тех пор, как очаровательная Кэролайн, его коллега по профессии и несостоявшаяся любовница, приехала в его дом в два часа ночи и попросила о помощи в расследовании, прошло больше недели. Кэролайн была девушкой, и к тому же, слишком осторожной во всем, что касалось ее профессиональной репутации. Кристофер о репутации не думал. Поэтому он совершенно спокойно, набрав номер, переданный им Кэролайн, пошел на риск, назвавшись помощником прокурора, который расследует дело, в котором некий Этьен Корти проходит свидетелем и должен задать несколько вопросов человеку, оставившему этот номер. На том конце провода раздалось зловещее молчание, затем последовал вопрос: «Какое дело вы расследуете?» «Джо Тернера», - не задумываясь, выпалил Лустало первое, что пришло в голову, так как в тот день и правда много думал об этом деле. Каково же было его изумление, когда ему была назначена встреча. В пятницу, в два часа дня. И назван адрес.

Остаток дня Лустало посвятил поискам организации, зарегистрированной на этот адрес. Ему не давало покоя то, что случайный блеф дал такие ошеломляющие результаты. Значит, Корти был как-то связан с этим Тернером? Мысль работала, как мотор, любезно предлагая новые и новые ассоциации. Встреча с Роденом, заявившим, что боится за свою жизнь после того, как прочел статью Лустало о Тернере. Затем – знакомство с Корти. И странная особенность обоих – они, не сговариваясь, заговорили о его далеком предке, Элизе Лустало, а Роден даже, забывшись, назвал его этим именем! Это было по меньшей мере странно. А еще более странно было узнать, что по адресу, куда его пригласили, находился филиал вполне официальной организации. Лустало так и не понял, был ли это закрытый клуб или что-то еще, но, безусловно, там собирались ученые, занимавшиеся изучением исторических артефактов…

Все это настолько обескураживало и давало такую пищу для фантазий, что Лустало решился на отчаянный шаг – рассказать обо всем Корти. В этом деле ему нужен был сильный союзник, и Корти вполне подходил на эту роль. Лустало вбежал в кафе, не опоздав ни на минуту. И, заняв место напротив ожидавшего его политика, перешел к делу сразу после того, как они обменялись приветствиями.

- У меня есть весьма любопытная информация, господин Корти, и я готов ею поделиться. Взамен прошу лишь одного. Честности. Я хорошо разбираюсь в людях и всегда угадываю, когда меня хотят провести. Поэтому и предлагаю договориться заранее о честном разговоре. Соглашайтесь. – Он широко улыбнулся, закурил и потянулся к меню, чтобы сделать выбор. Сегодня – никакого алкоголя.

- Вот как? – улыбнулся в ответ Корти, даже не удивившись. Иного он и не ожидал – сознательно или нет, он воспринимал юношу именно как воспринимал бы Лустало-предка. А Элизе ничего не откладывал, не забывал, не упускал из вида, так, по крайней мере, о журналисте отзывались все – как друзья, так и прихвостни аристократов. Наверное поэтому Корти относился к Кристоферу с долей симпатии, несмотря на то, что убеждал себя в довольно деловом подходе и… почти с сожалением поймал себя на мысли что врать придется. Правду ведь не скажешь. Только полутона, намеки, недомолвки… Казалось бы, политик, на что ты жалуешься? Эти виляния ничто по сравнению с их славным прошлым, вот в 94м году говоришь и думаешь: сколько слушателей не вполне верно истолкуют твой отказ выпить чашечку кофе, а потом настрочат по этому поводу донос. А ведь такое было! «Гражданин Н. показался подозрительным, потому что ссылаясь на плохое самочувствие отказался от обычное чашки кофе. Докладываю комитету…». Если гражданину Н. в тот день не везло и бумага оказывалась на рассмотрении, то чашка кофе могла стать цепочкой к разоблачению очередного заговора и местом в очереди к Сансону. Вот где нужно было умение говорить обо всем, не говоря ничего! Собравшись с мыслями, Этьен заказал чашечку кофе. – Я постараюсь быть предельно откровенным, господин Лустало, если только буду знать ответ на интересующий вас вопрос. Множество мнений составляют лишь домыслы… но не будем об этом. Я внимательно вас слушаю.

- Для начала я задам вам один вопрос. Прошу вас ответить на него максимально честно, поскольку от этого зависит мой дальнейший рассказ, - оживился Лустало. В глазах собеседника читалось любопытство и не было того отчуждения, о котором рассказывала Кэролайн. Возможно, коллега просто попала ему под дурное настроение, а возможно, его выгодно отличало от нее происхождение. Неспроста все разговоры сводились к ФРанции 18 века. Может быть, в этом тоже был какой-то ключ, отпирающий дверцу, ведущую к разгадке этой странной истории? - Итак, господин Корти. скажите, прошу вас, говорит ли вам о чем-то слово "Таламаска"? Это - сообщество людей, имеющих ученые степени и занимающихся исследованием исторических событий и закономерностей развития мира. - Лустало закурил и устроился поудобнее, чтобы услышать ответ. Рука непроизвольно дернулась к блокноту, но он поспешно отогнал от себя эту мысль. Этот разговор - доверительный и конфиденциальный. Не стоит пугать политика излишним рвением к постижению его секретов.

- Признаться, я впервые слышу это название, - Корти уставился на собеседника так, словно журналист только что рассказал о шатающемся по коридорам Букингемского дворца призраке Авраама Линкольна. С одной стороны - даже смешно и невольно думаешь: "а я-то здесь при чем?", а с другой - ужасно любопытно. Этьен хмыкнул, поймав себя на том, что почти хлопает глазами, как дурак на ярмарке и поспешил ответить более развернуто: - Точнее, будучи владельцем букинистического магазина я довольно часто сталкивался с учеными, исследователями и даже любителями оккультизма, но о подобном сообществе слышать не доводилось, иначе я бы запомнил. Название очень... звучное.

- Да.. Звучное. - кивнул Лустало. В глазах заплясали искорки - по тону собеседника он понял, что тот говорит искренне. Тем лучше. - А между тем вас там хорошо знают, господин Корти. Настолько хорошо, что оставили ваш телефон одной пожилой даме, рядом с которой жила ваша семья. С просьбой непременно связаться с ними, если кто-то будет вами интересоваться. - Лустало извлек из сумки довольно мятую газету и расправил ее на столе. - А теперь взгляните. Эту статью я написал некоторое время назад. Она посвящена таинственной гибели некого Джо Тернера. При весьма странных обстоятельствах. Я бы не придал ей значения, если бы случайно не подслушал спор двух полицейских, которые находились на месте происшествия. Один из них был уверен, что смерть Тернера - не несчастный случай, а звено цепочки тщательно спланированных убийств. Не буду утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что когда, связавшись в этой самой Таламаской, я представился... ммм... сотрудником правоохранительных органов и наобум сказал, что интересуюсь вами в связи с делом Тернера, мне моментально назначили встречу. Странно, правда? Или вы считаете иначе? Может быть, вам был знаком этот молодой человек, погибший якобы от несчастного случая?

- Не знаю, - пожал плечами Корти. Строить догадки он не любил, а в таком деле еще и совершенно искренне не хотел. Даже если бы на ум приходило что-то связное и логичное, не скажешь ведь: "Я на днях столкнулся возле лифта с Сен-Жюстом, так вот, он тоже упоминал об этих проклятых убийствах"... Смешно. Тем не менее, сведения и название "Таламаска" он, бывший член Комитета общей безопасности проглотил не поморщившись - нюхом чуял, что здесь можно распутать забавный клубок, если знать, к чему подкопаться. И об этом тоже журналисту не скажешь, даже если на старости становишься сентиментален. А жаль. На всякий случай Этьен прочел статью. - Да, я читал вашу статью еще прежде и если это действительно убийство я нахожу его... каким-то нелепым, но убитый мне не знаком. И я понятия не имею, какое отношение могу иметь к этой вашей "Таламаске"... По крайней мере, сейчас.

- "Таламаска" - не моя... - задумчиво проговорил Лустало. - Хотя у меня и будет возможность с ней познакомиться поближе. Я готов рискнуть, но не хотел бы, в случае, если со мной что-то случится, чтобы моя смерть прошла без последствий. Потому что я чувствую.. Чувствую, что эта организация - нечто не вполне законное. - Он облизнул пересохшие губы. На мгновенье фантазия дорисовала неприятную картинку - собственный труп в водах Темзы и некролог: "был талантлив, но много пил, стал жертвой собственной неосторожности.. мы будем помнить беднягу Криса..." Стало неприятно и страшно. Очень страшно. Но слишком велик был азарт, и Лустало знал: он не остановится. - У меня осталось очень мало времени до этой встречи, и мне бы хотелось быть готовым. КО всему. Впрочем, вы, как человек предупрежденный, должно быть, уже думаете о том, как навести справки об этой любопытной организации? Дело в том, что среди моих источников информация... закрыта.

- Да, я тут же подумал о том, чтобы навести справки об этой организации, но исходя из того, что вы мне рассказали не стал бы рассчитывать на успех заранее. Информация может быть засекречена и для меня тоже, притом даже в большей мере, нежели для вас... - Этьен задумчиво вычертил на поверхности стола какую-то замысловатую фигуру - была у него в свое время привычка рисовать на полях черновиков. Потом отучился. было нечто мерзкое в том, что за ним наблюдали и даже оставили той старой женщине телефон, но с другой стороны - что странного в слежке? - К сожалению, ничем не могу помочь вам, господин Лустало, потому что знаю еще меньше вашего... Глупо советовать вам не ходить на встречу и не могу составить вам компанию, потому что на их месте закрыл бы все двери, попытайся какой-то неожиданный гость привести с собой... хм... поддержку. Не могу рекомендовать вам и ожидание, так как возможность встречи с засекреченной организацией может быть одна. А у вас есть какие-то соображения? Идеи? Догадки?

- Нет. - честно ответил Лустало. - Кроме того, что все это дурно пахнет. Тот человек, о котором я говорил вам... Тот самый, который сразу вспомнил про моего предка... Он ведь первым связался со мной после выхода моей статьи. И он.. беспокоился за свою жизнь. Он почувствовал нечто, что связывало его с этой историей, но так и не смог пояснить, что именно. Мне кажется, вам дейтсвительно стоит познакомиться. Если вы еще не знакомы... - Лустало нервно взъерошил волосы, и снова закурил. - Понимаете... я действую, скорее, интуитивно. Вы прочли статью - там указаны и другие люди помимо Тернера. Я бы хотел проверить их на принадлежность к этой чертовой организации, но у меня просто не хватит на это времени... Да и какие могут тут быть догадки? С их стороны - изучение исторических процессов, с вашей стороны и со стороны Родена - явный интерес к одной и той же эпохе. При этом Роден отчего-то ощущает опасность, хотя не был знаком с Тернером, а ваше имя в данной организации открыто связывают с Тернером, попавшись на мой блеф. Набор загадок... Который мне бы хотелось понять и распутать. А теперь скажите, господин Корти, какие догадки возникают у вас? Ведь я - лишь сторонний наблюдатель.

- Роден! Бога ради, избавьте меня от знакомства с этим человеком и с его прихвостнем! - воскликнул Корти, пытаясь скрыть отвращение и ненависть, беспощадно ругая себя за то, что выходит из себя лишь при одном упоминании имени врага, который должен, должен был умереть тогда на эшафоте! Вместе с этим щенком, Сен-Жюстом, и еще неизвестно, кто первый, а кто - последний... Вместо этого оба разгуливают по Лондону, живы, здоровы и даже вполне себе счастливы. Разумеется, станешь бросаться с ножом на книги, потому что опять же, никому об этом не расскажешь... - Дело в том, что я знал его раньше и в другое время поостерег бы вас от знакомства с этим... воздержусь от эпитетов, человеком. Вместе с тем, признаю - Роден может чувствовать опасность, так как еще тот параноик... видел заговоры там, где их нет, а есть лишь... чашка кофе! - Корти уставился на свою с непередаваемым выражением и помолчав, прибавил: - Возможно, все мы, так или иначе, связаны с этой организацией, хотя сейчас я далеко не уверен в том, что говорю.

- Видел заговоры? Там где их нет? - Лустало не скрывал искреннего удивления. Роден произвел на него впечатление человека достаточно непростого и даже жесткого, но он был простым антикваром. Пусть и достаточно богатым, если судить по его машине и ресторану, который он предложил для встречи. А Корти - политик. Но когда он говорил о Родене, в его глазах светилась такая неприкрытая ненависть, что Лустало даже опешил. Сам он вряд ли испытывал такие сильные чувства к кому-либо из своих знакомых, даже если вспомнить все обиды детства и юношества и присоединить к ним некоторые неудачи в начале карьере. - У вас, вижу, к нему что-то очень личное, - пробормотал он. - Допускаю даже, что когда я говорил вам о нем, вы не знали, кто это, а затем навели справки. Но позвольте спросить, что же связывало вас с ним? Ведь он - антиквар... Он как-то обманул вас? Стал причиной неприятностей? Признаться, я наводил о нем справки, когда занялся этим негласным расследованием... Когда вы говорите о прихвостне, вы имеете в виду Ричарда Велльдона?

- Вы правы в своих догадках, господин Лустало, - сказал Этьен тихо и довольно медленно. И так неловко, что ошарашил журналиста всплеском эмоций, да и в выражениях следовало соблюдать осторожность, иначе кто-то из них в итоге беседы явно окажется сумасшедшим… - Однако мне сложно ответить на все ваши вопросы. Мы были знакомы раньше с Франсуа Роденом, он не всегда был антикваром, как и я - политиком, вместе с тем нас связывало общее дело, работа, в некотором смысле – долг, называйте, как вам будет угодно. Если представить себе… ммм… скажем, огромное предприятие, то Франсуа Роден, выбившись из простых служащих, занял со временем главенствующую должность. Он не обманул ни меня, ни кого-то другого в финансовом плане, напротив, он всегда предельно четко исполнял свои обещания. Так, что многим становилось страшно в буквальном смысле. Люди шарахались в стороны, а коридоры пустели, когда только его прихвостень, наделенный такой же властью, появлялся поблизости. Группа людей, в числе которых был и я, пытались изменить существующий порядок. Нам это удалось, но я не ожидал встретить Шарля Ламбера здесь, в Лондоне и не ожидал, что узнаю во Франсуа Родене того, с кем однажды меня свела судьба. Разумеется, глупо вспоминать прошлое спустя столько лет, но воспоминания не всегда отпускают… - Корти пожал плечами и улыбнулся.

- То, что вы описываете, рисует странную картину какой-то военной диктатуры, - усмехнулся Лустало. Должно быть, познакомься он с Корти при других обстоятельствах, то счел бы его странным. Но сейчас всебыло иначе. И совсем не смешно. К тому же, в его рассказе прозвучало имя, от которого Лустало вздрогнул. - Вы сказали Шарль Ламбер? Вы не ошиблись? Это его вы называете прихвостнем Родена? - Лустало вдруг нервно рассмеялся, и даже поперхнулся дымом сигареты. Официант, проходивший мимо, посмотрел на него выразительно, но ничего не сказал. - Ламбер.. Боже мой, господин Корти, во что же все мы вляпались, а? Вы, должно быть, не удивитесь, если я скажу, что начал писать свои статьи, подслушав спор именно Ламбера с его коллегой? Ламбер был человеком, увидевший преступление там, где его никто не видел! Я потом не поленился и навел о нем справки. Этот полицейский появился в Лондоне всего несколько лет назад, как и... - Лустало побледнел. - Как и Роден. И как еще двое погибших, о которых я писал...

- Если вы хорошо представите себе ситуацию, господин Лустало, то поймете, что такая же может быть в любом офисе... увы. Только для нее находятся другие эпитеты, а суть остается той же... - развел руками Корти. И хотя речь сейчас шла не об этом, не мог сдержаться и не уточнить. Давняя привычка. Если будешь не верно понят сегодня, завтра, быть может, встретишься с Сансоном. - Я не знаю, во что мы все вляпались... И, признаться, боюсь об этом думать. Любопытно было бы узнать... Скажите, вы случайно не принесли с собой и остальные статьи? Там были фотографии? Ламбер при встрече говорил мне об убийствах, именно об убийствах, а не о несчастных случаях и... Я не ошибся насчет имени - это к ответу на ваш вопрос. Я сам наводил справки, так как... Ламбер когда-то носил другое имя.

- Какое, интересно? - невинно поинтересовался Лустало. А затем улыбнулся: - это был риторический вопрос, разумеется, вы можете на него не отвечать. Мне о его другом имени не известно, так как в Англии он появился, как Ламбер. Кстати, как полицейский он весьма преуспел - в тех кругах его уважают, и он раскрывал весьма запутанные дела. Впрочем, это не имеет значения. Вы спросили о фотографиях. Да, я принес статьи, но, боюсь, эти фотографии мало о чем вам скажут. Трое погибших - двое мужчин и одна женщина. Я был на месте происшествия и видел лишь трупы. Они были ... не вполне пригодны для фотографирования. Да я и не знал тогда, что мне это может понадобиться. Один из погибших играл в оркестре - вот его фотографию мне удалось раздобыть. Остальные были простыми служащими... Погибшая женщина, кажется, вообще не работала. Скажите, а что вы планируете со всем этим делать? И еще... Не могу не задать этот вопроса. А вы тоже приехали в Англию пять лет назад? В вашей жизни была автокатастрофа? Как видите, я интересуюсь не для того, чтобы написать о вас статью - это другое.

- Я и не стану на него отвечать, - улыбнулся в ответ Корти. - Вы сами могли бы догадаться, если бы... не боялись свои догадок. Что же касается автокатастрофы... да, в моей жизни было нечто подобное около пяти лет назад. Это произошло здесь, в Лондоне, хотя после травмы и после шока я вряд ли смогу толком рассказать, как все случилось. Признаться, даже не интересовался - слишком хотелось жить, чтобы растрачивать силы на выяснение посторонних вопросов. Я не запрещаю вам написать об этом, так как не делаю из происшествия секрета... многие знают, что оно было, вот и все. А теперь... Если бы вы показали мне фотографии... я бы попробовал взглянуть на них... проверить одну догадку. Вы позволите?

- Да. - Лустало протянул собранные листки и задумался. "Если бы вы не боялись догадок", - сказал его собеседник. Но почему он выбрал именно это слово? Кристофер прорабатывал всякие разные версии - предполагал, что все эти люди - жертвы сектантов, что все они - преступники, скрывающиеся от возмездия, или же свидетели деятельности какой-то банды, спрятанные судом до поры до времени. Но все, что говорил Корти, разбивало все догадки. Плюс - его странная манера вести себя так, словно он - житель прошлого века. Манера выражаться, манера держать себя и даже взгляд - сейчас люди выглядели не совсем так. Но не призрак же он из этой самой революции, которую они с Роденом так сильно любят. "Вот было бы забавно, если бы полицейский Ламбер, завидев меня, тоже назвал бы меня Элизе", - подумал Лустало и улыбнулся своей мысли. А затем помрачнел. Ему предстояло крайне неприятное приключение и поход в Таламаску. Вернется ли он оттуда живым? Его собеседник тем временем весьма тщательно изучал предложенные статьи.

- Мне знаком вот этот человек, - Этьен отложил в сторону одну заметку, для пущей убедительности ткнув пальцем в фотографию. Он чувствовал уже не злость, даже не досаду, а желание истерически расхохотаться. Господи! Двести лет разделяют этот холодный зимний день и тот, невыносимо жаркий, летний, а он вынужден ловить себя на мысли, что это не он, Эли Лакост, был своего рода первооткрывателем, шагнув в этот странный мир, а Неподкупный перетянул с собой всю свою шайку! Корти не выдержал и действительно рассмеялся. Вот бы еще ответить на вопрос, сколько их еще бродит здесь! - Простите мое неуместное веселье, господин Лустало. В вашей статье и самом факте смерти людей нет, разумеется, ничего смешного. Этот человек мне знаком, я знал его лично. Тогда он носил другое имя и был... одним из прихвостней Родена. Меня это уже не удивляет.

- Вы уже не первый раз говорите про "тогда"... - начал Лустало и осекся. И снова непрошенная мысль: "Кто все эти люди и во что я вляпался". Его понял, что его бьет дрожь. И это была не естественная реакция организма на двухнедельное пьянство с требованием "добавить, и немедленно". Как ни странно, выпить не хотелось. Совсем. Он вдруг ощутил себя на грани миров, на границе какой-то тайны, узнав которую никогда не станешь прежним. Все предыдущие открытие, расследования, удачи и неудачи меркли перед лицом чего-то непостижимого и жуткого, с чем он столкнулся. А внутренний голос шептал: "Уходи, пока живой!". Откуда-то возникло ощущение, что эта история его погубит. Также, как когда-то нечто непостижимое погубило его предка, восставшего против семейный традиций и связавшего свою жизнь с журналистикой. - Ради бога, поясните. что вы имеете в виду! Пожалуйста, прошу вас! Я увяз в этом полностью, и готов выслушать любую правду. Я говорю с вами, не как журналист, но как человек, нащупавший нечто.. нечто... - Лустало замолчал. Ему было стыдно за свой порыв. Его трясло, как в лихорадке.

- Я не могу ни объяснить вам, ни рассказать, - тихо и быстро сказал Этьен, с сочувствием глядя на молодого человека. Отступать было поздно... Журналист, истинный потомок Элизе Лустало, Кристофер бы все равно сунулся туда, в самый омут, в самую бездну чужих тайн и загадок, которые даже он, Лакост, боялся постигать. Но... не лучше ли позволить себе намек, чтобы не наблюдать потом его в сумасшедшем доме? Странно, но он искренне переживал за молодого человека, хотя бы потому, что никто ни в том мире ни в этом, не говорил с ним так. Не будет ли его откровение лишь злом? Корти грустно покачал головой. - Я не могу рассказать вам. Потому что вы сочтете меня... в лучшем случае безумцем. Однако вы знаете ответ. Вы видели лично Ламбера, встречали Родена... мое лицо, увы, ничего вам не скажет, но вот этот человек в газете может быть вам знаком... Если отбросите предрассудки...

- Этот? Господи, да что вы имеете в виду? - Лустало в ужасе вгляделся в лицо человека, на которого указывал Корти. Что могло в нем быть знакомого? Растерзанный труп человека, погибшего под колесами автобуса, у которого вдруг отказали тормоза, и он покатился вниз... Ему было около сорока, и он был смотрителем в Национальной галерее. Совершенно обычный человек, к тому же - с определенными умственными отклонениями. Лустало, работая над статьей, не смог собрать о нем информации, потому что человек этот - тоже, кстати, француз - считался не вполне полноценным мужчиной после автокатастрофы, и был взят на работу простым смотрителем... ЧТо может напомнить это лицо? Ускользающий образ, что-то из учебников по криминалистике.... Лустало прикрыл глаза, вызывая этот образ - первую ассоциацию, которая пришла на ум. Учебник по криминалистике, энциклопедия, повествующая о маньяках прошлого. Маньяк с Нового моста, следователь, раскрывший одно из самых сложных дел конца 18 века... И снова - Революция и гильотина. - Кто.. вы? - вопрос вырвался непроизвольно.

- Я не могу сказать вам... - снова покачал головой Этьен Корти. Во взгляде журналиста читался почти суеверный ужас, от этого становилось страшно и ему самому. Если ужас - значит, мыслит верно. Правильно. Достоин имени великого предка, который, говорят, мастерски распутывал клубки сложный интриг... за что и поплатился. Иногда он задумывался над тем, пережил бы Элизе Лустало Террор или сложил бы голову на эшафоте, но сейчас воспоминание некстати. - Не могу, не потому что не доверяю вам. Одно дело - если это скажете вы, путем уже данных вам подсказок решив задачу, если же скажу я... Возможно, осколок истории. Как Ламбер, Роден, этот... - он кивком указал на газету. - Он был умным человеком. Какая нелепая жизнь... и нелепая смерть...

"Осколок истории"... Лустало смертельно побледнел. Откуда это ощущение, что он сходит с ума? И вновь - лицо из исторической хрестоматии. Террор... Крушение республики... Кровавый топор, уносящий жизни сотен граждан... Культ Верховного существа.. И, наконец, небожитель этих толп французов, отношение к которому до сих пор неоднозначно. Худощавый человек с небольшими и въедливыми глазами, и те. кто были казнены вместе с ним. Их было около двадцати. Но его главными приспешниками считались двое. Юноша и инвалид. Юношу называли "Архангелом смерти", он был красив и бессердечен, а инвалид на коляске организовал тот самый закон, по которому людей казнили без суда и следствия... "Вы напоминаете мне Робеспьера..." Его слова, обращенные к худощавому невысокому человеку с въедливым и колючим взглядом.

- Вы хотите сказать... Вы хотите сказать, что Роден и Ламбер.. - Лустало вздрогнул, услышав звук пейджера. Редакция. К черту. Это - прошлая жизнь. Внезапно все стало так просто, что он больше не боялся и не переживал. Оставался лишь один вопрос. И он почему-то был уверен, что получит на него ответ. - Но кто же тогда вы, Корти? Как звали вас... тогда?

- Мое имя вам вряд ли что то-то скажет, хотя возможно, вы его слышали... - усмехнулся Этьен, иронизируя над самим собой. Да, возможно. Если внимательно читал книги о той эпохе, в которой жил и творил великий предок. По взгляду журналиста Корти все понял - не нужно слов, падений в обморок и патетических восклицаний. Потому что здесь все просто до страшного. Политик приподнял несуществующую шляпу и слегка поклонился. - Эли Лакост, Комитет общей безопасности.

- Комитет общей безопасности... - эхом повторил Лустало. Он был бледен, как смерть, и не решался поднять глаз на собеседника, словно боялся увидеть перед собой призрака. Он совсем не помнил, чем занимался этот самый комитет безопасности. зато помнил про Комитет общественного спасения. Тот самый, где когда-то руководил Дантон, а затем - Робеспьер. Именно там родился заговор "во имя жизни". А еще было мучительно стыдно оттого, что он не помнил, кто такой Эли Лакост. Проще было вспомнить того следователя, что раскрыл дело маньяка с Нового моста... КОторый, оказывается, был тоже прихвостнем Робеспьера... - Ну что же, рад с вами познакомиться, господин Лакост, - проговорил, наконец, Лустало, и протянул ему руку. ЧТо ж, с обычной жизнью покончено. Но разве не об этом мечтал он, проводя ночи и дни в расследованиях, которые неизменно заканчивались разочарованиями? Чего он добился за все эти годы? Признания? Почестей? Возможности входить в любую дверь, извлекая удостоверение? Нет. Он стал неврастеником с больной печенью и бессонницей, к тому же, полностью лишенным личной жизни, потому что ни одна нормальная женщина не способна была его выносить. Так что же является настоящим? То, что он имеет? Или тайна, которая позволила вытащить на поверхность людей из прошлого? - Лустало. Кристофер Элизе Лустало. Вы все были правы. Это - мое второе имя.

- К сожалению, я никогда не знал его, - тихо сказал Эли, наблюдая за собеседником. Во время паузы, которую никто не мог нарушить, он сделал знак бармену повторить два кофе. - Думаю, вы не зря носите это имя... - теперь молчание чувствовалось буквально кожей, но оно не было ни тягостным, ни гнетущим. Каждому из них предстояло подумать и каждому - о своем. Мысль о том, что по вполне современному Лондону бродит кто знает сколько недобитого во время термидора охвостья Робеспьера и сам Неподкупный оптимизма не внушала. Значит - борьба. Пришло время почувствовать себя подобно Фуше, который, преследуемый со всех сторон отбивался подобно загнанному зверю? Фуше... Были еще и другие... Но какой сейчас прок от ни к чему не ведущих размышлений? Таламаска. Вот о чем предстоит выяснить. И узнать, наконец, что же произошло тогда, утром 10 термидора, когда он привел с собой хирурга - именно с этого момента и следовал небольшой провал в памяти, который так и остался провалом...

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон, "Старый город"

Лорейн МакГрегор, Ричард Велльдон.

Лорейн МакГрегор, она же - бывшая маркиза де Шалабр, медленно пересекла улицу и остановилась перед зданием, адрес которого она записала в записную книгу. Близоруко прищурившись, поискала название заведения. «Старый город», все верно. Именно здесь предложил ей встретиться граф Сен-Жермен, известный теперь, как Ричард Вельдон, когда она позвонила ему вчера вечером, после встречи с Макимильяном. Голос графа не дрогнул – он не выразил удивления, словно сам факт ее существования в Лондоне являлся чем-то само собой разумеющимся. Что ж, теперь, когда она поборола свою неуверенность и страх, можно было и поговорить с ним.

Своего отношения к графу Жанна сформулировать не могла ни тогда, ни сейчас, поэтому совершенно не представляла себе, как пойдет их разговор. Когда-то она даже симпатизировала ему, считая одним из наиболее интересных людей при дворе (а таких в окружении Ее величества было мало). Затем наступило сложное время, когда она фактически стала одной из немногих людей, по-настоящему близких Максимильяну Робеспьеру. И не было больше старых знакомых из прежней жизни. Только Максимильян и его мечта о царстве справедливости и законности. Граф Сен-Жермен был одним из тех, кто готов был встать на пути Максимильяна, помогая заговорщикам строить планы похищения Ее величества. Именно она знала его, как никто другой, и именно она указала своему
возлюбленному на опасность… Знал ли граф Сен-Жермен, кому именно он был обязан за гонения, обрушившиеся на него внезапно и заставившие как можно скорее покинуть страну?

Теперь это было неважно. Разговор с Максимильяном не принес ничего нового, но при этом погасил ее боль и тоску, от которой она сходила с ума. Да, он не узнал ее, но кто мешал ей стать для него близким человеком еще раз? Сейчас Жанне было стыдно за свой нелепый порыв – она ведь и правда хотела сбежать из Лондона, и даже навела справки в университетах Франции, чтобы как можно скорее устроиться там на работу, в случае увольнения. Нет. Никакого побега. Сейчас она нужна здесь, и сделает все, чтобы помочь Ему
вспомнить. И отомстить – если это потребуется. А для этого нужно знать имя человека, с которым случайно столкнулся Антуан.

Жанна отдала пальто гардеробщику, который выскочил к ней навстречу. Беглого взгляда хватило для того, чтобы понять – граф назначил ей встречу в очень дорогом ресторане. Когда-то она не умела считать деньги и была одной из богатейших женщин Франции. Теперь все было иначе. Лорейн МакГрегор являлась простой учительницей и была достаточно ограничена в средствах. Намерянно ли он пригласил ее сюда, чтобы поиздеваться, или
просто не подумал? Жанна поправила прическу и вгляделась в собственное отражение. Лицо осунулось, а блеск в глазах выдавал волнение. Что ж, пусть все будет, как будет.

Через несколько мгновений она уже подходила к столику, за которым сидел ее старинный знакомый двухсотлетней давности.

Граф Сен-Жермен улыбнулся и слегка поклонившись приветствовал так хорошо знакомую ему даму. Она почти не изменилась внешне еще с той, самой первой встречи в Версале, но не поставил бы и пенса на то, что знает, какие изменения происходят в голове у этой женщины. Сложная история, удивительная судьба… Все их встречи он мог бы назвать «Явлениями», даже сейчас, в предчувствии серьезного разговора сказал про себя «Явление четвертое», хотя они уже виделись здесь, в этом времени, в этом мире.

Первое было в эпоху кричащей роскоши, высоких причесок, маскарадов и бесконечного веселья. «Пир во время чумы», – сказал бы граф сейчас, но тогда еще ничего не предвещало перемен, а смыслом жизни являлось новое развлечение или удачно сказанная острота. Дама в богатом костюме с турецкими мотивами и украшенной живыми цветами прической смеялась – она только что выиграла в лотерею право выбрать танец… Жанна де Шалабр, одна из придворных дам Ее Величества. Она была баснословно богата, к тому же – вдова, и, разумеется, многие добивались ее руки, мечтая приложить и собственную к вожделенным миллионам. В мечтах и в мечтах – у нее не было родственников, способных оказать нужное давление, а королева никогда не стала бы навязывать кому-либо свое мнение в столь деликатных вопросах.

Второе явление случилось, когда начались перемены о которых никто и помыслить не мог тогда. Снова Версаль, но другой, то притихший, как перед бурей, то готовый вспыхнуть только из-за накала политических страстей. Та же женщина в вишневом платье с золотой тесьмой и рубинами в волосах. Все тогда говорили о политике. А еще – о свободе и равенстве. Он приехал, чтобы предупредить Ее Величество об опасности, но понял, что опоздал, когда развеселившиеся придворные стали топтать трехцветные кокарды.. Глупая, детская выходка, потому что та толпа на улице не поймет. И не поняла. Страшная мельница завертелась. Жанна де Шалабр оставалась в стороне от перемен тогда, не поддерживая ни тех, кто кричал о равенстве, ни тех, кто пил за процветание монархии. Они говорили о философах. А еще он просил ее, придворную даму, обратить внимание Ее величества на перемены. Через день он получил аудиенцию у королевы.

Третье явление было, пожалуй, самым впечатляющим. Он вернулся во Францию в попытке спасти Ее величество, но пока готовили план действий, произошли перемены в правительстве. Какие – он не вникал, достаточно, что все рушилось из-за отсутствия в Тампле всего лишь одного человека. Тогда, понимая, что глупо надеяться на несостоявшихся союзников, он стал искать другие пути, не смея назвать истинные причины. Восстановить справедливость в отношении всего одного человека, как это легко сказать и как сложно – сделать! В конце концов, кто-то посоветовал ему обратиться с ходатайством к гражданке Шалабр. Посоветовал осторожно, то ли надеясь на удачу, то ли желая погубить… В этот раз платье было хлопковое в сине-белую полоску. Из украшений – только серебряные кольца в ушах. И, в ответ на шутливое приветствие - холодный взгляд и скрытые маской бесстрастия чувства. «Что тебе нужно, гражданин?». Не так легко сказать, что тебе нужно, если за ее спиной – два мордоворота, один из которых с дубинкой… Он все же изложил просьбу, а она, почти ничего не сказав, ушла в дом… Через два дня к нему в номер постучался смертельно испуганный человек: «Беги, граф, беги! За тобой идут ищейки Комитета!». Он бежал…

И – явление четвертое. В другую эпоху. Спустя двести лет. Бледное, чуть измученное лицо, но тот стальной стержень внутри не сломлен – остался.

- Я рад, что вы пришли, мадам, - сказал граф, не зная, чего на самом деле ожидать от этой встречи.

- Рады? Почему, граф? Ностальгия? – Жанна заняла место напротив Велльдона и машинально потянулась к меню, но затем убрала руку. Бессмысленно изучать блюда, которые ты не сможешь оплатить, а Ричард – не тот человек, от которого она хотела бы принимать угощения в дорогих ресторанах. Прежде всего, потому что она когда-то, давным-давно, едва не погубила его, тогда как он ничего плохого ей не сделал… Она разглядывала его, сравнивая с тем человеком, которого знала, будучи придворной дамой, и поражалась, насколько он блестяще адаптировался в новом времени. Ей так и не удалось научиться держаться в 20 веке с такой же непринужденностью, ее друзья также не смогли стать частью лондонской жизни в полной мере. Чего нельзя было сказать о графе. Больше всего маркизе было интересно, кто именно произвел этот эксперимент, вытащив Велльдона, и было ли это сделано до или после того, как вытащили ее саму.

- Нет, - покачал головой Сен-Жермен, внимательно наблюдая за собеседницей. Отметив ее жест, подозвал официанта и заказал вино, ассорти из разных закусок и воду - как раз достаточно, чтобы он не чувствовал себя голодным, а она - оскорбленной. Пожалуй, "Старый город" был не вполне тем местом, где следовало бы назначать встречу, но с другой стороны большое пространство между столиками предполагало конфиденциальность беседы. - На этот раз мы все оказались невольно замешаны в небольшое... происшествие и вынуждены учитывать если не желания, то потребности другого. И, потом, неужели вы ожидали другого начала беседы кроме банально вежливой фразы? Простите мне риторический вопрос... - он замолчал, предпочитая не отгадывать причину того звонка, но ждал, пока заговорит маркиза.

- Да. Ожидала, - слегка кивнула Жанна, внимательно наблюдая за собеседником. Эта привычка прочно въелась в кровь - ни при каких обстоятельствах не расслабляться и наблюдать. В университете она считалась одной из самых сложных экзаменаторов, потому что никогда и ничего не пропускала, несмотря на плохое зрение. - В двадцатом вежливые фразы потихоньку выходят из моды. А я привыкла следовать новым веяниям. Потому сразу перейду к делу - ведь у меня, как и у вас, есть вопросы. Разумеется, вопросы касаются того самого "небольшого происшествия", о котором вы упомянули. - Она слегка улыбнулась. - Не знаю, кто привел вас в этот мир, граф, но в данный момент мы - в одинаковом положении. Мы - гости в этом мире и мы знаем то, чего не знают другие. Судьбе было угодно распорядиться так, что вы достаточно близко знакомы с дорогим мне человеком, жизнь которого в данный момент подвергается серьезной опасности. Мне хотелось бы попросить вас назвать имя, под которым скрывается Эли Лакост. Это возможно?

- Позвольте заметить, что простая вежливость никогда не выходит из моды, - мягко возразил граф. Потом слегка улыбнулся, изучая узор на салфетке. Казалось, он думал о своем. - Однако относительно меня вынужден вас разочаровать, мадам. Меня никто не приводил в этот мир, я не нахожусь в одинаковом положении с теми, кто оказался здесь принудительно. Я просто... живу. Как видите, не все из тех басен, которыми я забавлял дам в Версале оказались вымыслом, хотя большинство из них несколько приукрашены. Судьбе было угодно свести меня с тем, кто раньше внушал ужас одним своим именем, но назовите мне причину, по которой я должен быть откровенен с вами? У меня есть серьезные опасения, что эти люди попросту перегрызут друг другу глотки, подводя итоги событий двухсотлетней давности... Могу сказать с уверенностью, что Лакост не способен подослать убийцу такого... ммм... ранга, но речь не об этом. Назовите мне хотя бы одну убедительную причину в пользу вашей просьбы и я обещаю над этим подумать.

- Разве я прошу быть со мной откровенным? - тон, который взял граф, успокаивал Жанну, во всяком случае, он не был настроен сводить счеты и обмениваться язвительными фразами, что значительно упрощало переговоры. Разумеется, она кривила душой, говоря о том, что не хотела бы откровенности. Его слова про то, что он оказался в этом мире не так, как она и остальные, очень удивили маркизу. В свое время она с большим интересом слушала рассказы своего мужа Лоуренса про способы переноса людей из одного временного отрезка в другой, ион ни разу не упомянул о том, что некоторые люди способны жить веками просто так, без применения каких-то особых способностей. Должно быть, у графа эти способности и правда были. Но вряд ли он поделился бы секретом. - Аргумент тут один: не допустить подлой мести со стороны исторического соперника. Понимаю, мои слова о справедливости могут вызвать у вас улыбку, но тем не менее, скажу, что Максимильян Робеспьер на сегодняшний день находится на слишком слабых позициях в сравнении с гражданином Лакостом. Мне бы не хотелось, чтобы он подверг опасности его жизнь. И я пойду на все, чтобы этого не произошло. - Жанна знала, что ее глаза сами скажут то, о чем она думает. Она не остановится ни перед чем, и достанет Лакоста из-под земли. - Стоит ли устраивать холодную войну, если пока что еще можно уладить дело простыми переговорами?

- Признаться, я боюсь подумать о том, что будет, если в один прекрасный день он окажется на сильных позициях, - практически с содроганием сказал граф, заметно огорчившись. Он успел довольно искренне привязаться к Франсуа Родену - довольно интересному собеседнику, человеку, всегда твердо держащему слово и обещание, иногда граф признавал, что пошел бы с ним в разведку и без опаски повернулся спиной... если бы был уверен, что они - в одном лагере. Уже сейчас некоторые нотки в интонациях Франсуа пугали и настораживали, а что будет, когда Максимильян Робеспьер осознает себя? - Если исторический соперник замыслит месть, я первым постараюсь пресечь это. Довольно бессмысленных смертей и холодной войны. Она ни к чему здесь и сейчас - помилосердствуйте, ведь прошло двести лет! - Сен-Жермен вздохнул. В чем он пытался убедить эту женщину и себя? В том, что войны не будет? Она будет. Вопрос только в том, кто первый нанесет страшный удар по политическому сопернику. Эли Лакост помнил все, Робеспьер - ничего, но с ним был Шарль Ламбер, даже в горячке беспамятства сохранивший свою преданность и Жанна де Шалабр. Что за препятствие может быть перед любящей женщиной, во взгляде которой - неутоленная жажда мести за тот жаркий летний день? После довольно мучительной паузы граф прибавил: - Не нужно войны, мадам. Я прекрасно отдаю себе отчет, на что способен Максимильян Робеспьер, да еще и с помощью тех людей, которые шли с ним на тот свет не колеблясь. Можно сказать, что Эли Лакост оказался здесь случайно... Я далек от того, чтобы одобрять или не одобрять одного или второго - они могут умереть в любой момент оба. Смерть идет извне, мадам. Она забирает не только гостей этого мира, но и тех, кто был причастен к... событию.

- О чем вы, граф? - маркиза слегка подняла брови. Она была готова к спору, готова была к тому, что легко убедить графа стать ее союзником не удастся, но в его словах было нечто, что ее напугало. Да, она была причастна к смерти своего супруга, вытащившего ее в этот мир и фактически давшего возможность проделать трюк с вызволением Максимильяна, но вряд ли граф имел в виду именно это. Его голос звучал все также мягко, но настораживали слова. Едва скрываемое беспокойство. Боялся ли он за свою вечную жизнь? Не это ли заставило его искать встречи с ней? - Я ничего не знаю о смерти, которая идет извне, граф. Понимаю, что не имею права требовать от вас откровенности, не ожидая подобного требования от вас. Поэтому готова рассказать вам часть своей истории. Я была первой среди них и, должно быть, вы уже догадались, что мне помог в этом человек по имени Лоуренс МакГрегор, который обладал определенным знанием и возможностями. Он уже умер. Это был.. несчастный случай. А перед этим был эксперимент, который позволил перенести в этот мир еще часть людей. Наверное, вы не удивитесь, если я сообщу, что приложила к этому некоторые усилия. Вы хотите сказать, что кто-то из перенесенных в тот вечер гостей этого мира.. тоже умер?

- Их было шесть человек, - сказал Сен-Жермен. Официант принес вино, он попробовал, одобрил и потом уже с наслаждением отпил глоток. Во всей этой теме, во всем эксперименте было для него нечто омерзительное – зачем МакГрегору понадобилось видеть рядом Жанну де Шалабр? Мало ли кто еще забавы ради захочет насиловать человеческую сущность, саму природу и понятие о времени, пожелав видеть рядом с собой Клеопатру, царицу Савскую или Марию Антуанетту? Забавы ради… Забавы ради хотели перенести сюда и Лавуазье. Чего от него ждали? Новых открытий или старых откровений? Тьфу, мерзость. – Я не участвовал в эксперименте, был против этого, но он все равно состоялся. Меня попросили помочь уже позже, когда нужно было что-то делать с оказавшимися здесь людьми, поэтому я не знаю многих тонкостей, но это не столь важно. Их было шесть человек ученых и шесть человек гостей из прошлого – не спрашивайте меня, по какому принципу проходил этот своеобразный отбор, для этого нужно понимать весь механизм действия артефакта и сам ход эксперимента. Эксперимент прошел не так, как планировалось, однако первое время все было хорошо, если так можно сказать о тех, кто едва не сошел с ума оказавшись в чужом для них мире. Только двое – Робеспьер и Лакост приняли новую действительность относительно спокойно, возможно потому, что оба были доставлены в больницу в тяжелом состоянии, а потом спасением для них стала амнезия. Остальные… тоже не спаслись от потери памяти, но мы никогда не узнаем, была она полной или частичной. Эти люди умерли от несчастных случаев – глупых, нелепых, идиотских, называйте как хотите… Гибнут и те, кто принимал непосредственное участие в эксперименте, притом соблюдается какая-то последовательность – один из гостей, один из ученых. Лоуренс МакГрегор только открыл счет… Они умирают вне зависимости от политических взглядов, поступков в прошлом и перспектив на будущее, по независящим от них причинам, поэтому холодная война из-за политических взглядов кажется мне бессмысленной и ненужной. Не время сводить старые счеты.

- Ну что ж... Я рада, что вы не настроены на сведение старых счетов, граф. - Жанна улыбнулась и глаза ее потеплели. Она шла на эту встречу, не зная, чего от нее ожидать, но теперь видела - сомнения были напрасны. Она никогда не знала близко графа Сен-Жермена, да и вряд ли кто-то мог уверенно сказать, что знал его на все сто процентов. Его слова казались вполне искренними, и он кажется, сожалел, что ввязался в этот эксперимент. Возможно, если бы они встретились чуть раньше, можно было бы избежать трагедий. Но теперь оставалось одно: не терять времени даром. - В таком случае, я буду считать, что мы - союзники, граф. И готова дать вам ответы на ряд вопросов. А потом мы попытаемся воссоздать недостающие части мозаики. Согласны? - Она склонила голову и подняла свой бокал, который граф Сен-Жермен наполнил вином.

- Боюсь только, что нам не из чего складывать мозаику, мадам, - задумчиво проговорил Сен-Жермен, приподняв свой бокал в знак согласия с невысказанным тостом. Действительно, мозаику из чего, если он не мог ответить ни на один более или менее логичный вопрос, будь он задан? Кто напал на Франсуа? Нет предположений. Кто забрал артефакт и тем самым довел Лайтнера до инфаркта? Нет предположений. Кто купил книги? Нет предположений. Как проходил эксперимент? Нет... И так далее. - Единственная зацепка, которая у нас есть - это нападение на Франсуа. Он предположил, что жертву кололи медленнодействующим ядом и несчастный случай происходил в зависимости от особенностей организма. Логично, но в нашем случае не вполне верно - отказавшие тормоза автобуса или падающий из окна цветочный горшок не слишком гармонично вписываются в картину. Не знаю, чем занимались в полиции, но информация, которую можно было извлечь из того маньяка явно ушла в стол или была проигнорирована. Или, что наиболее вероятно, не смогли развязать ему язык - вот когда начинаешь вспоминать старую-добрую инквизицию... Там говорили все. Я бы все же разделил несчастные случаи на те, которые происходили с косвенным участием человека и без него, но это нам ровным счетом ничего не дает. Я не могу даже сказать, какие последствия ожидали бы человека, что провел подобный эксперимент или стал его... ммм... жертвой. Те, кто этим занимался либо мертвы, либо свято хранят свои тайны.

- Я дам вам ответы на часть вопросов, граф... - задумчиво проговорила маркиза. - Вам, должно быть, интересно, как в этом мире оказалась я. Пожалуй, отсюда и следует начать повествование. Все началось с того памятного дня, когда сотрудник древнего Ордена прочел случайно попавшую в его руки книгу - "Дневники Доменика Демервиля". Что-то в этой книге было приукрашено, что-то додумано, но была там и правда. К примеру, правда о том, как закончилась жизнь женщины, которая все годы революции являлась спутницей Максимильяна Робеспьера. - Жанна склонила голову - откровенность давалась ей непросто. - Я свела счеты с жизнью спустя несколько дней после казни. Не знаю, что именно так поразило Лоуренса, но он заболел мною. Собирал исторически документы, изучал мою жизнь, провел год во Франции, по крупицам собирая обо мне любую информацию. А затем в его руках оказался тот самый артефакт. Он никогда не говорил мне, кто подал ему эту безумную идею - вытащить меня с того света. Но я знаю, что такой человек был. И, должно быть, существует по сей день. Мне известно лишь то, что за мою жизнь была отдана жизнь кого-то другого. Нечто вроде обмена с потусторонними силами... Так я оказалась в двадцатом веке. Лоуренс стал прекрасным проводником. Он с самого начала объяснил мне, что происходит, и мой переход не был болезненным. Мы прошли этот путь вместе. Он учил меня всему, скрывая от посторонних глаз. А я, постигая его секреты, задумала собственный план... И когда я узнала о том, что в Ордене запланировано повторение эксперимента, устроила все таким образом, чтобы вытащить не того, кого они планировали. Вы ведь знаете, что для того, чтобы артефакт сработал, требуется вещь человека, которого хотят пригласить в этот мир? Такую вещь мне удалось раздобыть... - Она замолчала и подняла взгляд. - У вас есть вопросы, или пока все понятно?

- Многое становится понятно, но многое еще больше запутывается, - покачал головой граф. Мысль о том, чтобы обменять жизнь на жизнь не приходила в голову не только ему, но и в Таламаске. Зачем? Что это дает и что получаем в результате? Сама по себе жертва может означать что угодно - примерно так же в оккультных текстах пугают кровью девственницы и никто не возьмет в толк, что не нужно резать несчастной горло - достаточно уколоть палец. С вещью человека тоже все более или менее понятно - если артефакт, как предполагал кто-то из ученых, является всего лишь своеобразным средством связи настроенным на пространство - время, то нужно знать, с кем собираешься связываться. Чем-то похоже на компьютерную программу. Впрочем, вопросы "Почему?", "Для чего?" и "Как произошло?" были актуальными всегда. - Я не знал о жертве, но склонен согласиться с одним из ученых - он выдвигал теорию об амнезии. Смысл ее в том, что болезнь эта поразила всех... кроме, по видимому, вас, тогда имеет ли смысл вызывать в наш мир Овидия и учинять ему допрос на философскую тему. Представьте, находятся и такие умники, которые серьезно это обсуждают... Но прошу вас, продолжайте!

Жанна кивнула. - Лоуренс проводил эксперимент "один на один" с жертвой и артефактом. Подробности мне не известны. Но, судя по тому, что в вашем эксперименте было задействовано шесть человек, судьба выдернула помимо Максимильяна Робеспьера, чья вещь лежала в артефакте, еще пятерых - тех, кто оказался поблизости и, видимо, кому было суждено... умереть. Ведь вы, должно быть, знаете, что Эли Лакост не дожил до момента казни, а был застрелен одним из гвардейцев, у которого сдали нервы? Шесть живых - шесть гостей этого мира. Слепой перс судьбы. Что касается амнезии... Скажите, были ли готовы сотрудники Ордена к тому, что произойдет? Была ли оказана гостям этого мира должная поддержка - такая, какая была оказана мне? Если бы не усилия, приложенные Лоуренсом, я бы сошла с ума - во мне до сих пор живы воспоминания о первых минутах пребывания здесь... Каким образом Эли Лакост оказался в особом положении? К сожалению, у меня тоже много вопросов. А еще мне было бы интересно знать, кто передал артефакт Лоуренсу. Знаю точно, что это был человек, не являющийся кем-то из руководителей Ордена. Более того, мне всегда казалось, что Лоуренс, находясь под его влиянием, затаил злобу на тех, кто руководит Орденом. Что вы об этом думаете?

- Подробности можно восстановить... Именно поэтому я интересовался книгами, которые были у вашего супруга. Насколько я знаю, кроме "Дневников" у него были и другие, если бы могли принести их точный список, нам было бы легче разыскать нужную литературу и по крупицам восстановить ход эксперимента, - сказал Сен-Жермен с некоторым сожалением - ведь книги были проданы давно, могли быть перепроданы или осесть в букинистических лавках или в руках анонимных владельцев. Жаль. И все же... было нечто, что не давало ему покоя. Лоуренс провел эксперимент без лаборатории, без большого количества сотрудников. Сам. Не считая жертвы и таинственного помощника. - Но вернемся к вашим вопросам. Насколько мне известно, сотрудники Ордена были совершенно не готовы к тому, что произойдет. Они ожидали одного человека, их вдруг оказалось шесть - можете себе представить общее замешательство. Панику. Мне сообщили обо всем, когда людей отправляли по больницам, но в больницу меня не пустили, ни к Робеспьеру, ни к Лакосту. Лакост был ранен в голову и находился в реанимации, а Робеспьер... его рана не была опасна для жизни, но он был болен туберкулезом. Почти умирал, как мне сказали. Медицинская помощь была оказана им всем, притом лучшая, на которую можно рассчитывать, но вы ведь имели в виду не это, говоря о поддержке? И что вы подразумеваете под особым положением Эли Лакоста? Меня попросили находиться с теми, кто находился в наиболее тяжелом состоянии, вот и все... Эксперимент на тот момент уже состоялся, а что касается вас, я ничего не знал ни о Лоуренсе, ни о том, что случилось с вами. Мне бы тоже хотелось знать, кто передал артефакт вашему супругу, но... увы.

- Когда я говорю об особом положении Лакоста, я имею в виду то, что он помнит, а остальные - нет. - голос Жанны дрогнул. Слова, которые так спокойно произнес граф, значили для нее слишком многое. Сейчас, по прошествии времени, те страшные дни, что она провела у постели любимого мужчины, отошли в сторону, уступив место заботам о выживании и новым тревогам. Но иногда память возвращала ее в жаркие летние дни 1794 года, когда она, сама едва живая от усталости, сидела, держа его за руку, ожидая, что он проснется и заговорит с ней. У нее не осталось ни слез, ни слов утешения. Да и нужны ли были они, когда все и так знали, чем все закончится? Ему оставалось жить несколько месяцев, и заговорщики лишь ускорили развязку... - Что касается книг Лоуренса МакГрегора... Думаю, что они где-то во Франции. Признаюсь, я совершила непростительную ошибку, выставив их на продажу... - Жанна осеклась, так как ей неприятно было признавать собственную слабость. В тот день, когда встал вопрос о похоронах супруга, она поняла, что хочет уехать из Шотландии, как только все будет закончено, но у нее совсем не оставалось средств... - Я готова оказать вам посильную помощь в поиске книг, если вы считаете, что они могут пролить свет на эту историю.

- Лакост ничего не помнил, как и остальные, - объяснил Сен-Жермен, восстанавливая в памяти последовательность событий. Он так и не мог сказать точно, в какой момент их общение практически прекратилось, сводясь сначала к редким телефонным разговорам, а потом и к молчанию. Фактически, то вторжение в кабинет и можно было назвать первой встречей за два года, когда Эли как безумец бросился с ножом на книгу. Значит, старая ненависть сильнее. Значит, войны не избежать, можно только немного отсрочить ее. Значит… Жанна де Шалабр права в своих опасениях и как человек, прекрасно знавший извращенную логику ТЕХ людей. И все же называть имя граф не торопился. – Все изменилось примерно два года назад, но я не знаю, что с ним произошло. Лакост попросту перестал настаивать на общении, более того, стал избегать его. Я лишь иногда слышу о нем и то больше от общих знакомых. Увы, мне нечего сказать вам об обстоятельствах, при которых он обрел память, хотя меня тоже интересовал этот вопрос. Что же касается книг… Когда вы продавали их, никто не предполагал сегодняшних событий и все же я был бы благодарен вам за посильную помощь. Больше всего меня интересует старинная книга с легендами – она единственная, что выделялась из всего списка литературы, именно она была взята из архива без какой-либо записи, тайно. Было бы большой удачей найти ее, однако все осложняется тем, что она была самой дорогой и покупатель, скорее всего, остался анонимен. До сих пор ни мне, ни Франсуа не удалось напасть на след…

- Вы вряд ли искали в верном направлении, - тихо сказала маркиза. К имени "Франсуа" она относилась неоднозначно: оно являлось живым свидетельством того, что ее любимый человек совсем не помнит прошлого. Зная его склад ума, Жанна была уверена: он не будет цепляться за прошлое и искать осколки воспоминаний в исторических книгах, пока сам все не вспомнит. Но как это сделать? Как заставить его рассудок сделать шаг навстречу фактам? Больше всего маркизе сейчас хотелось обсудить именно этот вопрос - о Лакосте и его чудесном исцелении. Но она также понимала и другое. Возможно, если не поторопиться, участники эксперимента продолжат умирать дальше. Поэтому следовало найти книгу легенд как можно скорее... - Я могу предположить, кто ее купил, граф, - заговорила маркиза. - Один человек, очень состоятельный француз и коллекционер, долгое время пытался упросить Лоуренса продать эту вещь. Но Лоуренс не соглашался. Когда я выставила книгу на продажу, я назвала имя этого человека, чтобы как можно скорее получить деньги. Предположу, что имя это - вымышленное. Но если вы свяжетесь с тем, кому я передавала книгу, вы, возможно, сможете убедить его и дать вам адрес покупателя. Я готова поехать с вами, если это понадобится.

- Я был бы очень обязан, если бы вы записали имя того человека и его координаты, - серьезно сказал граф. Торопить события он хотел – сначала следовало навести справки об этом коллекционере, а потом соваться к нему с разумными предложениями обмена или купли-продажи. Более того, речь шла явно о посреднике, а значит, нужно соблюдать двойную осторожность… - Мы наведем некоторые справки, попытаемся навести справки о теперешнем владельце книги и подумать, сможем ли мы предоставить равноценный обмен или… равноценную сумму. – Сен-Жермен задумчиво повертел в руке бокал на тонкой ножке. Тонкости антикварного дела практически выветрились у него из головы за последнее время, но основные знания остались, поэтому граф счел нужным пояснить: - Вы действовали через посредника, не так ли? Это значит, что в действительности за книгу могла быть уплачена двойная или тройная цена против той суммы, которую вы запросили. Разумеется, по-черному. Впрочем, все это – тонкости, пока что важны данные. Если с этим – все, есть ли еще какие-то вопросы, на которые я мог бы ответить?

- Вопросы? Нет, пожалуй, я просто соглашусь с вами, - улыбнулась Жанна. Итак, им с графом Сен-Жерменом предстояло стать союзниками в игре против непонятного врага. А тем временем Максимильян Робеспьер будет продолжать жить своей жизнью, не представляя себе, что его где-то ждут и любят и не вспоминая о прошлом. А еще оставался Лакост, который вполне мог помешаться на мести и сделать свои шаги. - Пожалуй, один вопрос я все-таки задам. Считают ли нужным сотрудники Ордена охранять своих "гостей"? Или же они беззащитны?

- Нет, не считают, - покачал головой граф. - Их тоже можно понять, так как Орден нес весьма значительные финансовые расходы в связи с неожиданным финалом эксперимента. Каждому было обеспечено не только лечение в частной клинике, но и создана биография. Это - жилье, определенная сумма на счету в банке, трудоустройство, гражданство, медицинская страховка... Правда, в отношении Жака Ришара были предприняты некоторые шаги - за ним наблюдал один из агентов, ведь он так и не смог принять окружающую реальность. И Шарль Ламбер. Он перенес переход сложнее, чем все остальные, первое время мы опасались, что он сойдет с ума, так и не осознав где оказался и что произошло. С Лакостом и Робеспьером был я, но оба довольно быстро адаптировались и в скором времени не требовали постоянного надзора. - Сен-Жермен прервался. Официант поставил на стол заказ - большое блюдо со всевозможными закусками, снова наполнил их бокалы вином и удалился. - Что же... Теперь, я полагаю, вы не откажетесь разделить со мной этот импровизированный ужин? - Граф поднял бокал.

- Ришар? Он тоже... - Жанна осеклась. Лицо старого друга стояло перед ней, словно они виделись вчера. Узкое, гладко выбритое лицо, вечно усталые, покрасневшие от недосыпания и напряжения глаза, плотно сжатые губы. У него была манера поглаживать подбородок. когда он задумывался, а когда его мучили мигрени, он пил кофе с коньяком. В последние дни он почти не заходил к Максимильяну - тот попросил не тратить времени на эти визиты, а лучше работать, и пытаться спасти то, что еще не было опутано сетями заговоров. И Ришар работал. Работал круглосуточно, вчитываясь во все документы и отчеты. Один. Потому что он отослал из города почти всех, кому доверял и кого полюбил, как собственных детей - ведь они прошли слишком через многое. Шарль Морвель, Катрин Кори, Бланш Клери. Эти трое не видели его гибели. Лишь верный Гийом, присутствовавший во время казни, не смог скрыть непрошенных слез. Гийома ждала та же участь, но позже. А Ришар с честью занял место рядом с Максимильяном и Антуаном, не отрекаясь от своих убеждений и проследовав за ними на путь, ведущий в Вечность. - Боже мой, граф.. Простите. - Жанна закрыла глаза, чтобы отогнать свое видение. Сен-Жермен говорил о том, что вживых осталось трое. Максимильян, его соратник Сен-Жюст и их враг Лакост. Значит, Ришар погиб уже во второй раз.... - В таком случае, я прошу вас, позаботьтесь о том, чтобы господин Лакост не начал войну. Я прошу вас... - голос Жанны дрогнул. Она дотронулась бокалом до бокала графа. Ничто не помешало принять его приглашение. - Благодарю вас за предложение, граф. Я остаюсь.

[Eleni]

Декабрь 1992 года

Орден Таламаска

Кристофер Лустало, Дэвид Тэлбот

Лустало затушил сигарету и аккуратно опустил ее в урну. Из стеклянного окна припаркованной рядом машины на него смотрел незнакомый молодой человек в строгом костюме – аккуратно причесанный и выбритый. Неужели это – Он? Кристофер Лустало? Журналист, который пишет на криминальную тематику и выпивает в баре больше, чем его коллеги, не пьянея? В последнее время он стал очень много пить, и иногда у него создавалось впечатление, что им руководит Дьявол, посланный извне и вознамерившийся непременно свести его в могилу. Лишь при помощи виски он обретал способность заснуть и проспать несколько часов без кошмаров. Так было и сегодня ночью. Бутылка виски, выпитая натощак, позволила ему абстрагироваться и не видеть в комнате гильотину, залитую кровью, и головы поверженных людей. Каждый звук – будь то шорох за стеной, или хлопнувшая дверь автомобиля на улице, повергала его в трепет. Он видел перед сцены казни, Робеспьера с простреленной челюстью и его верного соратника Сен-Жюста, одетого
в костюм песочного цвета, с волосами, которые слегка шевелились под воздействием ветра. Он видел Этьена Корти, наблюдавшего за своими врагами. Он слышал его мысли: «Если не я, значит они». О чем он на самом деле думал? И о чем думали Робеспьер и Сен-Жюст, отправляясь в свой последний путь? Жалели ли о сотнях загубленных во имя идеи жизнях? Боялись ли смерти? Надеялись ли на внезапное освобождение?

Бедняга Лакост – история почти не сохранила о нем никаких упоминаний. Во всяком случае, в библиотеке Лустало не было книг, где о Лакосте рассказывалось бы больше, чем о комиссаре французской республике и одном из членов Комитета общей безопасности. Читал ли он эти книги или предпочитал просто жить, радуясь этой внезапно свалившейся на него жизни? А ведь жизнь
была и правда прекрасной. Лустало ощущал это каждой клеточкой кожи, и именно поэтому курил уже третью сигарету, не решаясь перешагнуть порог красивого темно-коричневого старинного особняка, где ему была назначена встреча. Смелый и решительный в обычной жизни, он откровенно тушевался, не представляя себе как доведет до конца свой блеф. Поддерживал лишь природный азарт и желание раскопать подробности, чего бы ему это не стоило…

И вот – звонок в дверь. Немолодой швейцар, одетый, словно королевский подданный, открыл ему дверь и, не задавая вопросов, провел в элегантную и дорого обставленную гостиную. Лустало подумал, что здесь очень холодно. А может быть, он просто волновался? Через несколько минут его пригласили проследовать в коридор. Кристофер пережил целую вечность, пока шел за слугой (это был уже другой человек), и, наконец, был проведен в кабинет. Дверь захлопнулась. Перед
ним в кресле сидел пожилой мужчина в твидовом костюме. Все здесь возвращало в эпоху Диккенса, и Лустало поймал себя на мысли, что разглядывает эти стены, украшенные картинами и старинную мебель. Мужчина тоже изучающе разглядывал его, хотя и казался вполне дружелюбным. Должно быть, он принадлежал к старинному аристократическому виду – во всяком случае, при таком человеке было бы крайне неудобно сквернословить или дурачиться. Лустало замер, ожидая приглашения сесть и не решаясь заговорить первым.

Дэвид Тэлбот не отрываясь смотрел на молодого журналиста с именем из другой эпохи, той эпохи, которая неожиданно напомнила о себе последними событиями... Последними? Или же они тянулись уже пять лет? К чему вели кроме... гибели? Ответить на эти вопросы Дэвид не мог и не хотел задумываться, потому что результат подобного анализа способен повергнуть в депрессию и человека с более крепкими нервами, нежели он. После - пусть будет все, что угодно, а сейчас... нельзя позволить себе оказаться в больнице как бедняга Аарон, состояние которого все еще оставалось "тяжелым, но стабильным" - Господи, да кто же так сформулировал? За все это время они не продвинулись ни на шаг в своих подозрениях - известие о пропавшем артефакте и его свойствах действовало на сотрудников, как отрава - об этом говорили все, в таких условиях подозревать можно каждого, даже себя. И все их способности... что они значили, если окружающие тебя люди обладают подобными, а в некоторых сферах являются единственными в своем роде?
Иногда Дэвиду становилось страшно. Что будет, если история об артефакте и Эксперименте выйдет за пределы Ордена? "В это никто не поверит" - пустая отговорка для глупцов, потому что один человек из ста поверит. Один из трехсот решит проверить. А один из тысячи окажется врагом. За ним, кстати, не нужно далеко ходить - он сам здесь. Незримый, опасный, превосходно осведомленный обо всем человек. Теперь - журналист. Является ли он слепым орудием? Каким образом смог собрать разбросанные факты в картину настолько четкую, чтобы прийти сюда? Вопросы, на которые нельзя ответить сейчас, но после беседы многое станет ясным. Лустало. Лустало. Дэвид пробовал это имя будто на вкус, буквально ощущая летний зной и запах крови - не эти ли образы витали в голове у юноши, а он, словно подслушав чужую тайну, невольно вторгся туда? Значит, все обстоит гораздо хуже?

- Располагайтесь, прошу вас, - Тэлбот указал в сторону кресла вежливым, корректным жестом. Он не избегал взгляда журналиста, но смотрел немного сквозь него, не желая лишний раз форсировать сознание собеседника. Крайнее средство. Правда, в некоторых случаях себя оправдывающее. Слегка подавшись вперед, Дэвид подождал, пока молодой человек устроится и задал вопрос. - Мне сказали, что вас привела сюда гибель мистера Тернера. Чем я могу быть полезен?

- Я веду... независимое расследование, мистер... - Лустало замешкался, так как их не представили. Помогла природная наблюдательность - он краем глаза видел табличку на кабинете. - Мистер Тэлбот. - Слова замерли на языке, а голову словно пронзили сотни отравленных стрел. Да что с ним сегодня такое? Куда делась обычная легкость и непринужденность, ведь он умел лгать, если это было нужно для дела, и был мастером своего дела? Никогда прежде Лустало не ощущал себя так глупо - словно пойманным на месте преступления школьником, ворующим конфеты из сумочки профессора? Неужели строгий вид этого джентльмена делает из него безвольного шута, который не может даже продолжить начатую игру? Бесполезно. Откуда-то взялось ощущение, что он не сможет выдать придуманную легенду. Слова полились сами собой, и Лустало бросил бороться с собой, пустив все на самотек. - Я - журналист, который сотрудничает с полицией. Меня заинтересовала серия несчастных случаев, которые произошли в Лондоне в течение последнего года. Взявшись за сбор информации, я столкнулся с человеком по фамилии Корти, который, как выяснилось, связан с господином Тернером. Об этом мне сообщили ваши коллеги, с которыми я беседовал вот по этому номеру телефона. - Лустало достал блокнот и продемонстрировал записанный на листке номер. - Я предполагаю, что в этих стенах произошло нечто, в чем оказались замешаны господин Тернер, господин Корти и еще ряд людей. И пришел задать свои вопросы. - Лустало замолчал. Он ощущал себя изможденным.

- Насколько мне известно, господин Тернер и господин Корти не были знакомы лично, хотя я, разумеется, могу ошибаться, - спокойным, размеренным тоном сказал Дэвид. Откровенность журналиста несколько выбила его из колеи, насторожила, но кто знает, может быть у него был именно такой способ работать... Судить наверняка Тэлбот не мог - не так часто общался с прессой. Изложение Лустало, тем не менее, выглядело логично и правдиво - да, именно эта цепочка могла привести юношу сюда, что и случилось. Жаль, очень жаль, что посторонний человек, да еще и журналист смог установить взаимосвязь... не хочется, чтобы подробности появились в газете... Теперь - сделать для себя заметку и выяснить, кто отвечал по телефону, ведь обычно от нежелательных гостей отделывались за две или три минуты. Кто-то намеренно пригласил его сюда? - Мы слышали о несчастных случаях и весьма соболезнуем родным погибших, однако на данный момент не находим объяснения этой череде происшествий. Прошу вас задавать вопросы, господин Лустало.

- Благодарю вас, - кивнул Лустало, и устроился поудобнее, чтобы хотя бы как-то настроиться на рабочий лад. От него не укрылось, что собеседник не стал лживо удивляться озвученной им связи между Тернером и Корти. Лишь констатировал верный факт - они и правда не были знакомы. - Скажите, пожалуйста, мистер Тэлбот... Вы знакомы с господином Корти? Возможно, он имеет отношение к вашей организации? Интересовался исследованиями, как политик? Как потенциальный спонсор? Как человек, увлеченный историей?

- Мы никогда не беседовали лично, однако о политической деятельности господина Корти я немного осведомлен из газет, - так же спокойно ответил Дэвид. Мысленно он даже пожал плечами - о "гостях" ему сообщали лишь тогда, когда происходило нечто из ряда вон выходящее. С течением времени подобных сообщений становилось все меньше, а в последнее время это были сведения о трагической гибели. - Мне приходилось слышать, что он интересуется историей времен Артура и даже состоит в клубе "Камелот", где собираются люди, объединенные подобным увлечением, но боюсь, что здесь заканчиваются известные мне факты. Также одно время господин Корти являлся владельцем букинистического магазина, поэтому не могу сказать совершенно точно, что он не имел совершенно никаких контактов с нашими сотрудниками.

- Дело в том, что кто-то из ваших сотрудников проявляет к нему повышенный интерес, - заговорил Лустало, внезапно успокоившись. Сейчас он не понимал, какого черта его понесло на откровенность, раньше он не замечал за собой подобных "минут слабости". Но что сделано - то сделано. Теперь приходилось переделывать сценарий по ходу действа. - Кто-то из ваших коллег оставил этот телефон у пожилой женщины, которая когда-то жила по соседству с господином Корти... в двадцатом веке. - Лустало улыбнулся, поймав невозмутимый взгляд Тэлбота.

- Вполне возможно, - развел руками Дэвид, будто желая подчеркнуть, что это – в порядке вещей. На самом деле подобное и было почти в порядке вещей, если бы Этьен Корти не являлся в некотором роде особенным. Если же не кривить душой, то телефон когда-то оставил он лично, когда занимался подходящей легендой для их «гостя» и следовало ожидать - рано или поздно номер может потеряться или попасть в чужие руки. А вот эта оговорка «в двадцатом веке» явно указывала на то, что журналист знает больше, чем хочет показать. И явно сует нос в дело, которое его совершенно не касается. – У нас числятся как штатные сотрудники, так и те, кто работает по договоренности. Кроме того, мы довольно часто сотрудничаем как с частными, так и официальными лицами. Как я уже говорил, Этьен Корти был владельцем букинистического магазина… Мне сложно сейчас сказать, кому и зачем мог понадобиться букинист, да еще и так срочно, если его искали повсюду – многие из наших сотрудников проводят независимый поиск… примерно, как вы. Боюсь, что этот ваш вопрос останется без ответа.

- Жаль... - Лустало многозначительно вздохнул. - Должно быть, вы здесь - один из руководителей. И вам будет небезынтересно узнать, что кто-то из ваших коллег ведет нечестную игру. Ведь это не вы позвали меня сюда, не так ли? Значит, мое сообщение о том. что я знаю про связь Тернера и Корти. кого-то заинтересовало. А что, если я назову вам еще одно имя? Имя человека, который, прочитав мои статьи, забесокоился о своей жизни, уловив в них намек на то,что это касается и его тоже? Франсуа Роден, антиквар. Он также, как и Корти, обратил внимание на серию таинственных смертей от несчастных случаев. Это имя вам ни о чем не говорит? В таком случае, мне придется, как журналисту, продолжить расследование самостоятельно. Ведь дело прессы - поддерживать своих читателей в тех вопросах, когда полиция не желает предпринимать никаких шагов.

- Что же, вы можете  сколько угодно настаивать на той версии, которая вам больше нравится, - пожал плечами Дэвид. Похоже, статья неизбежна и даже жаль, что этому человеку невозможно стереть память -  человеческий мозг устроен настолько тонко, что все равно будет цепляться за все мыслимые и немыслимые ассоциации. Стереть можно воспоминание о конретном объекте, но, увы, не последовательность умозаключений и выводов. Еще раз жаль. Самое смешное заключалось в том, что Тернера и Корти не связывало абсолютно ничего - только сам факт под названием "Эксперимент". Они вряд ли когда-либо видели друг друга, кроме тех, самых первых минут. - Я могу лишь повторить то, что сказал ранее. Что же касается Франсуа Родена, его имя мне, безусловно, знакомо, хотя мы никогда не встречались лично. Вы, наверное, знаете, что у экспертов по антиквариату как правило довольно узкая специализация, поэтому до сих пор мы не сотрудничали. Что же касается несчастных случаев, к сожалению, мы не находим им объяснений - настолько они до страшного нелепы. С интересом буду ждать выхода вашей статьи, господин Лустало и желаю вам удачи в расследовании.


- Спасибо, - вежливо улыбнулся Лустало. Он уже понял, что пожилой джентльмен ничего не скажет. А одна мысль особенно будоражила кровь. До сих пор никто не выставил его паранойиком и идиотом. И это означало одно - он блуждает в верном направлении, и этот таинственный Орден как-то замешан в эту историю. - Как все-таки тесен мир, мистер Тэлбот, вы не находите? - продолжил он. - Казалось бы, три совершенно разных человека, три судьбы. Один погиб, двое других обеспокоены за свою жизнь, прочитав о серии несчастных случаев... Я прихожу в организацию, которая наводила справки об одном из них, и выясняется, что всех троих тут прекрасно знают. Впрочем, возможно, вы знакомы со всеми антикварами и букинистами? - Лустало едва удержался от желания подмигнуть джентльмену. - Ну что ж, видимо, большего я тут не узнаю, и мне остается лишь извиниться за то, что отнял у вас время.


- Почти со всеми. По крайней мере, в Лондоне, - совершенно серьезно сказал Дэвид, искренне обрадовавшись возможности хотя бы на один вопрос без неизбежного увиливания. Подобные вопросы они предвидели. Правда, не со стороны прессы, но все же постарались позаботиться о профессии "гостей" так, чтобы  контакты с ними не вызывали удивления. Некоторые были приняты на работу по ходатайству Аарона, Франсуа Роден, однажды проявив интерес к изящной безделушке был тут же направлен в нужное русло Велльдоном. Опасность того, что жители 18 века могут без присмотра натворить массу глупостей в 20м понимали все... - Мы занимаемся исторической работой, которая включает исследования, поэтому поддерживаем все связи, которые могут помочь нам в работе. - Дэвид поднялся, давая понять, что разговор закончен. Вежливая улыбка, ничего не значащие слова... Вместе с тем, он не мог не отметить резкий переход от обезоруживающей откровенности журналиста до обмена намеками. Это случилось резко, в определенный момент, будто Лустало вдруг передумал. На всякий случай Дэвид проводил журналиста до вестибюля, скрыв свои мысли и вслушиваясь.


Лустало вышел н улицу и подставил лицо промозглому ветру. Сегодня было холодно и противно. Очень хотелось выпить. Часы показывали три - время обеда. В редакции его сегодня не ждали - он позаботился о том, чтобы освободить для себя этот день. Значит, обед, виски и вновь - кошмарная ночь. Неожиданно вернулся страх и почти что отчаяние. Призраки больше не отступят. Не отступят, пока он не разберется, что произошло и не разорвет эту кошмарную связь. Лустало поднял воротник и зашагал в сторону остановки автобуса.


*** конец первой части ***