Вампиры Анны Райс

[Eleni]

Декабрь 1992 года
Лондон

Шарль Ламбер // Шарль Ламбер, Ди Паркер

***

«Я ищу тех, кто знает о Таламаске».

Несколько слов, за которыми стоял отчаянный призыв и даже страх. От этого непонятного слова – Таламаска - разило мистикой за версту… Короткое объявление с этим призывом и телефоном появлялось в «Дейли миррор» два раза в неделю, и каждый раз, Шарль Ламбер отчего-то не решался набрать указанный номер. Не время. Недостаточно информации. Они – враги, это и доказывать не нужно. А с врагами нужно действовать, будучи уверенным в своих силах и изучив их силы до конца. Не время. Он твердил это себе и сегодня, когда взгляд отыскал привычное объявление на обычном месте в крайнем правом углу газеты.

Он поежился и поправил вязаный серый шарф, который помогал ему коротать эту зиму. Подарок Даниэллы. «Я знаю, что ты вечно мерзнешь и простужаешься в Лондоне, Шарль, и не хочу, чтобы ты вновь заболел». Нежный серебристый голосок и заботливый взгляд. В последнее время он едва сдерживался, чтобы не сказать ей что-то резкое, потому что все факты указывали на то, что она – лгунья. Шпионка. Агентка этой чертовой организации, расположенной в роскошном особняке в предместье Лондона. Туда Даниэлла отправлялась почти каждый день через полчаса после того, как он отвозил ее в институт, где она якобы работала на экологической кафедре. Она выходила на улицу – такая хрупкая и беззащитная в своем тоненьком черном пальто, и, дождавшись такси, ехала туда. А потом возвращалась. Шарль не поленился проследить этот путь. А также собрать все возможные данные о ее прошлом. Она безбожно врала ему во всем. Обеспеченная благополучная семья, семейные праздники с поездками на Канары, работа в модельном агентстве, съемки в рекламе, красный диплом инженера-эколога – все это было сказкой, рожденной больной фантазией Даниэллы Паркер. Впрочем, вполне возможно, что она просто об этом мечтала, ведь у нее не было детства. Ламбер убил два дня, чтобы раскопать ее историю болезни, воспользовавшись всеми своими связями. Результат получился ошеломляющим. Даниэлла много лет провела в психиатрической клинике и считалась безнадежной. До тех пор, пока ее не забрал на поруки некий Аарон Лайтнер.



Вот тут начиналось самое интересное. Этот Лайтнер являлся одним из учредителей организации под названием Таламаска, о которой в последнее время велось довольно много разговоров в прессе. В настоящий момент этот человек находился в больнице, а Даниэлла регулярно навещала его. А однажды Шарль едва не закричал, когда увидел ее рядом с Дэвидом Тэлботом на пороге все той же больницы. Круг замкнулся. Она была одной из них. И сегодня он собирался потребовать от нее ответы на свои вопросы. Что-то подсказывало Шарлю - больше медлить нельзя. Даниэлла таяла на глазах, и часто, проснувшись ночью, Шарль обнаруживал, что ее подушка – мокрая от слез. Он был уверен, что она чего-то боится, и, как человек, привыкший общаться с подозреваемыми, чувствовал, что еще немного, и она совсем закроется в своем страхе.

Между тем, жизнь продолжалась. Измученный недосыпом, Шарль вдруг понял, что наконец-то доволен происходящим как ни дико это звучит. В его жизни ничего не изменилось, кроме одного – теперь у него была цель, и он хотя бы знал, кем является на самом деле. По этому поводу он пару раз серьезно спорил с Роденом, вплоть до его отъезда во Францию с очаровательной блондинкой по имени Джейн. Шарль категорически не разделял мнения Франсуа о том, что попытки восстановить прошлое по книгам – бесполезны, и проводил по много часов в библиотеке, лихорадочно перечитывая исторические материалы о Революции 1789 года. Он засыпал и просыпался, видя перед собой старинные стены Конвента и ровные ряды деревянных скамеек. Он слышал голоса и видел лица, которые не узнавал. А еще слышал свой голос. И это был не тихий голос скромного следователя, доказывающего начальству собственную правоту. Это был голос обвинителя. Изредка Шарлю казалось, что он и в самом деле нащупал что-то важное в своей памяти, но внутренний голос лишь подсмеивался: «Ты заигрался, Сен-Жюст. Это – как игра в спектакле, которого на самом деле нет». В такие моменты ему ничего не оставалось делать, кроме как соглашаться. Да, это была игра. Но почему в таком случае губы сами шептали, натыкаясь на те или иные декреты, или речи, подписанные фамилией «Робеспьер»: «Ты не прав, учитель, все надо было сделать не так»? Эта игра в прошлое доводила его до изнеможения, и одновременно давала возможность продолжать жить полной жизнью. Но было в этой жизни и кое-что еще. Маленький кусочек мозаики по имени Тереза.

… С Терезой Роттен, одной из ведущих криминалистов экспертного отдела, Шарль познакомился два года назад. И сразу проникся к ней антипатией. Впрочем, антипатия казалась ему взаимной. Он впервые увидел ее на Дин-стрит, в квартире, где произошло двойное убийство.

«Переверни труп, красавчик. Не бойся, он не кусается».

Хрипловатый низкий голос и выразительные блестящие глаза, в которых затаилась плохо скрываемая насмешка. На вид ей было лет тридцать, хотя Шарль подозревал, что она - старше. Самоуверенная, крепкая девица с вечно взлохмаченной рыжей шевелюрой и сигаретой в тонких, пожелтевших от табака пальцах с коротко остриженными ногтями. Она общалась с мужчинами так, словно была одной из них, и умела материться так, что даже наглецы из полицейского участка затыкались, чтобы не лезть на рожон. Он старательно игнорировал ее, и старался приходить к криминалистам, чтобы не сталкиваться с ней. Не видеть этого откровенного и изучающего взгляда, которым умела смотреть только она. Когда уехал Роден, Шарль столкнулся с ней случайно в пабе и поразился произошедшим с ней переменам. На ее лице была написана такая беспросветная тоска, что он заговорил с ней. Первым. И это положило начало странному, болезненному роману, который закрутился между ними, набирая обороты.

Поначалу Ламбер мучился от сознания, что ведет двойную жизнь. Тереза Роттен была полной противоположностью Даниэлле, и они почти всегда ссорились, ибо он не выносил ее циничной грубости и умения видеть во всех врагов. Бурное выяснение отношений всегда заканчивалось не менее бурным сексом, а затем, дома, рядом с тихой и хрупкой Даниэллой, приходило раскаяние. А спустя несколько дней все повторялось. И Ламбер понимал, что только сейчас начал жить полной жизнью. К тому же, ее имя непривычно ласкало слух. Ах да, в книгах было упоминание о некой Терезе Желле, дочери нотариуса Блеранкура… Была ли она похожа на его новую любовницу? Ответ на этот вопрос он надеялся найти сам. Как только вернет свои воспоминания…

… Шарль посмотрел на часы и поднялся. Через час Ди вернется с работы и он сможет задать ей свои вопросы. На секунду он замер, вдыхая холодный и влажный воздух Риджент-парка. Здесь, неподалеку от живописного Риджент-канала, где он так любил прогуливаться после работы, не существовало времени. Величественные деревья, стайки птиц, копошащиеся под ногами у прохожих, одинокие парочки и пожилые леди, гуляющие с детьми – все это действовало успокаивающе, привнося в сумасшедший ритм современного Лондона дух викторианской эпохи. Никто не знал о его привязанности к этому месту, да и сам он понял, как сильно любит эту часть Лондона лишь тогда, когда благодаря книгам, погрузился в жизнь Парижа со всеми его перипетиями… Однако, пора. Бросив последний взгляд на уснувший среди снежного дождя парк, Ламбер направился к своей машине.

***

Даниэлла Паркер вздрогнула, услышав шаги на лестнице. Нет. Не Шарль. Он всегда приходит неслышно. Хлопнет парадная дверь, а затем - ключ поворачивается в замке. С тех пор, как они стали жить вместе, она стала его бояться. Раньше она не обращала внимания на то, каким безжизненным бывает его лицо, когда он погружается в свои мысли. Должно быть, в прошлом он любил одиночество, или… Впрочем, лучше не думать о его прошлом, потому что тогда становилось еще страшнее. А еще хуже было то, что Ди осознавала, что совершенно теряет волю, когда он рядом и готова рассказать ему все, что он потребует. К тому же, она устала. Устала скрывать свою тайну, устала жить в ожидании звонка от неведомого врага, который должен был сообщить ей, где находится артефакт. Ди была уверена – артефакт где-то в стенах Ордена, этот человек вряд ли смог бы вынести его. Но зачем он все это задумал?

Хлопнула дверь.
Шарль смотрел на нее – такой красивый, такой родной и далекий одновременно.
На лице – маска непроницаемого отчуждения.
Даниэлла сжалась, почувствовав, что сейчас произойдет что-то неприятное.

- Будешь ужинать?

Ламбер покачал головой, сел и жестом пригласил Ди сесть рядом. Когда она смотрела на него с видом испуганного ребенка, хотелось ее встряхнуть и сказать какую-нибудь гадость. Вот ведь как несправедливо поворачивается жизнь – еще месяц назад он считал, что влюблен в свою соседку, а теперь готов силой вырвать ее признание и получить удовольствие от ее беззащитности.

- Даниэлла, мне бы хотелось задать тебе пару вопросов.

- Да? – ее голос дрогнул и она ощутила, как ее захватывает волна ужаса. Началось. Он все знает и постарается вырвать признание. Перед глазами встало бледное лицо Аарона Лайтнера, который побелевшими губами шептал ей: «Держись, девочка, главное – молчи. Они ничего не должны знать». Легко сказать «не должны знать». Но как быть, когда на тебя смотрит пронзительным взглядом человек, посылавший на смерть сотни французов, и ты – одна, и никуда не спрячешься?

- Таламаска. Я хочу, чтобы ты мне рассказала. Немедленно. – Шарль говорил тихо. У него всегда был тихий голос, а теперь он казался зловещим.

- Шарль… Я … не понимаю.

Его рука сомкнулась на ее запястье.

- Не надо, Ди. Прибереги это для своих друзей и подопытных кроликов. Я считаю до пяти.

- Шарль, я прошу тебя, перестань… Не надо.. не надо так смотреть, Шарль!

- Раз.

- Шарль, не надо… - Даниэлла задрожала. От переполнявшего ее ужаса сдавило виски, и голову пронзила боль. Так было всегда, когда она волновалась. Когда глаза встречались с глазами матери, и она, истерично выкрикивая оскорбления, била ее по щекам. Требуя немедленно выбросить из головы все эти потусторонние глупости.

- Два.

Даниэлла тихо заплакала. На лице Ламбера не дрогнул ни один мускул. Он и сам поражался, откуда в нем эта жестокость - захлестнувшая ярость душила все человеческие чувства. И вдруг что-то изменилось. Кровь. Тонкая струйка крови потекла по ее подбородку и капнула на светло-голубую рубашку. Она зажмурилась и закрыла ладонями лицо.

- Прекрати спектакль, Даниэлла! – прошипел Ламбер, теряя самообладание.

Кровотечение усилилось. Он разжал руку, и Ди отшатнулась от него.

- Не смотри на меня так! Я ничего тебе не сделала! Ничего! Я не виновата, я не преступница! - Ее била истерика. На секунду он и сам испугался за нее – никогда прежде Ламбер не встречал такой реакции.

- Я боюсь крови, боюсь, боюсь, боюсь! Я ничего тебе не сделала!

Ламбер в ужасе понял, что она не играет. Подхватив Даниэллу на руки, он положил ее на кровать, и, совершенно растерявшись, прижал носовой платок к ее носу, чтобы остановить кровотечение. В этот момент зазвонил телефон, и она отчаянно закричала.

***

Спустя час они сидели на кухне и пили кофе. Ламберу было мучительно стыдно за произошедшее, и лишь мысль о том, что все это – вынужденная необходимость, немного успокаивала. Даниэлла больше не сопротивлялась. Она рассказала все – с самого начала. Слушая ее рассказ, Щарль мысленно взывал к Родену, который находился сейчас в Париже и не мог ничего слышать. Удивительно, но они почти верно расшифровали все происходящее.

Эксперимент.

Осколки истории.

Шесть человек, трое из которых мертвы.

Шесть гостей из прошлого, троих из которых забрала природа.

Даниэлла больше не плакала, но выглядела такой потерянной и беззащитной, что чувство вины усиливалось.

Повинуясь внезапному порыву, Шарль взял ее за руку и приложил маленькую ладошку к губам.

- Прости меня, Ди. Постарайся понять. Пожалуйста, постарайся.

Она молчала и смотрела на огонек горящей сигареты.

- Ты поможешь мне, Ди? – в голосе Ламбера не осталось злости - лишь грусть и сожаление. – Поможешь? Мы должны вместе проникнуть в эту чертову Таламаску и найти артефакт. Я должен это видеть, должен понять. Я должен вновь стать собой. И помочь тем, кто еще остался.

Она молча кивнула и постаралась улыбнуться.

Ламбер поймал этот взгляд и вдруг подумал, что она рассказала ему не все. Но сейчас это было неважно. На сегодня – достаточно. Он вновь подхватил ее и понес в спальню. Ди не сопротивлялась.

[Odin]

Декабрь, 1992

Париж.

Франсуа Роден, Джейн Эшертон // те же, Лилия Клодовски

Франсуа Роден остановился, наблюдая картину, которую увидишь в Париже не каждый день: с одной стороны собралась толпа любопытствующих, с другой – группа людей с камерами и без них, а ближе к центру воображаемой сцены стояли две лошади и трое одетых в исторические костюмы людей. На дороге в буквальном смысле уперся маленький серый ослик под седлом, которого всем миром безуспешно пытались сдвинуть с места. Посмотреть чем это все закончится и на то, как снимают кино было интересно, но все же не настолько, чтобы бесполезно терять время.

Между тем, два мушкетера отошли в сторону покурить. Лицо одного из актеров показалось очень знакомым – кажется, не так давно он номинировался на какую-то премию… Не поддавшись искушению попросить автограф, а потом разобраться как зовут и где снимался, Франсуа направился своей дорогой. «Пока привилегированное сословие курит, третье работает», - ехидный комментарий к увиденному родился в голове сам собой, когда миновал кого-то из съемочной группы и актера в костюме слуги, тщетно пытавшихся сдвинуть упрямое животное с места.

Чертыхнувшись, Роден закурил сам, будучи точно уверенным, что самокопание доведет его до психиатрической клиники, тем более здесь, в Париже. Ждал ли он, что вместо памяти заговорит неузнаваемо изменившийся за двести лет город? Подсознательно – да, хотя старинная церковь оставалась для него всего лишь старинной церковью, Сорбонна – Сорбонной, а Лувр – музеем. Из-за этого город давил, дразня непонятными надеждами… Как издевательство на глаза попалась вывеска агентства, сдающего в прокат автомобили, будто кто-то там, в небесной канцелярии знал, что мечтами он находится где-то в Мон-Сен-Мишель. Или в другом месте, которое двести лет назад не являлось центром всех политических событий.

Страх? Нежелание смотреть правде в глаза, а только собирать факты и потом торопливо прятать их, забивая чем угодно – чтением, работой, телевизором, ужинами с Джейн в ресторанах, где посторонние люди давали возможность отвлечься? В последние две недели после того разговора с Ламбером он работал как проклятый, хватаясь даже за то, чем пренебрегал раньше.

Трусость? Да, пожалуй, самое верное слово и доказательство тому – его же собственное поведение. Получив подтверждение своим же догадкам, пусть даже из области фантастики, что он сделал и что мог сделать? Мог встретиться с лечившим его врачом, Мейерсом и выяснить, при каких обстоятельствах попал в отнюдь не благотворительную клинику . Мог разыскать телефон Лорейн МакГрегор и переговорить с ней. Мог насесть на Ричарда. Мог поинтересоваться у Олни, не надоели ли ему дурацкие розыгрыши и под беседу вытянуть интересующую информацию. Мог, наконец, позвонить Шарлю Ламберу! А что сделал? Струсил. Фактически спрятался за Джейн, находя успокоение в общении с ней, потому что факты, складываясь в отдельную, шизофреническую картину, были ужасны.

Мейерс. Что мог рассказать врач, принявший странного со всех точек зрения пациента? Многое. Путаясь в полубредовых воспоминаниях тех дней, Франсуа сам кое-что вспомнил, а именно – парализующий ужас от яркого, казавшегося неестественным света и людей с закрытыми повязками лицами. «Этот человек – француз», «Что, черт возьми, с ним делали, е…?!», «О, Господи, да лежите же спокойно…», «Шок…» - немногие фразы, сохранившиеся в памяти, тогда как все события перед этим превратились в чистый лист. И все же… для врачей, видевших за время работы разные случаи, ситуация была из ряда вон выходящей. И за какие, скажите, заслуги он получил гражданство другой страны, если являлся французом? Вопрос, так и не заданный Ричарду.

Лорейн МакГрегор… Без сомнений, они были знакомы раньше и она могла бы ответить на многие вопросы предельно четко и ясно, но как ей озвучить то, что даже в мыслях звучит как бред? Кроме того, для промедления у него были и личные причины, одна из них – нежелание навязываться с общением к человеку, для которого ты когда-то «был дорог». Лорейн, видимо, пришла из-за того, что волею судьбы они оказались в одной лодке или движимая своего рода ностальгией по былой привязанности – иных объяснений ее чуть заметной скованности и сдержанной вежливости не находилось. А вспомнить Франсуа не мог, хотя и пытался. Была ли она той женщиной у окна? Или той, которая во сне говорила «Я все время здесь…»? Той, чьи прикосновения все же сохранились в памяти, так как однажды весьма своеобразно отреагировал на простой жест Джейн? Той, кто ассоциировался с букетом полевых цветов и запахом фиалок? Ассоциации были, полувоспоминания – тоже, притом о вещах довольно интимных, но в этих образах не было лиц, голосов или фраз…

Ламбер. Пожалуй, единственный человек, с которым он мог поделиться всеми сомнениями, выводами и догадками, но не сделал этого. Почему?! Вот вопрос, на который самому хотелось ответить, потому что логическому анализу он не поддавался. Ведь именно с Ламбером была связана едва ли не самая большая часть его «наваждений», он знал, что этому человеку может доверять, как самому себе, был уверен в том, что они через многое прошли… Еще в момент первой встречи. И в «Энциклопедии» его больше всего поразил портрет Шарля Ламбера… нет, Антуана Сен-Жюста, феноменально похожего на Ламбера, но отнюдь не… его собственный.

Дальше ход мысли становился опасным. Еще тогда, в Лондоне, убрав в шкаф «Энциклопедию» он постарался убрать и прочитанные факты из закоулков мозга. Было тяжело – все эти «как?», «каким образом?», «почему?» и даже «за что?» свелись в итоге к простому выводу «так я сойду с ума». В конце концов, нашел довольно мазохистское удовольствие в том, что прочитав о перевороте 9 термидора, навскидку написал на листе возможные последствия. Почти на 60% процентов отгадал. А потом – послал все к черту. Какой толк от того, что потом был Наполеон, а потом - Луи Филипп? Помогут ли книжные знания о последующих сотрясавших Францию революциях вернуть воспоминания? Нет. Вздохнув, Франсуа отправил в урну окурок и ускорил шаг.

Джейн Эшертон убрала помаду в косметичку, краем глаза поймав восхищенный взгляд молодого человека, который сидел за столиком напротив. Видимо, студент. Нерешительный. Робкий. Ох, уж эти французы! Выглядят так, словно знают о женщинах все, но как доходит до дела – такие нерешительные и смешные! Правда, этот молодой человек ничего бы точно не добился, если бы подошел, потому что Джейн ждала Франсуа, которому задумала этот сюрприз. Сюрприз заключался в том, что Джейн нашла настоящее историческое кафе, и целых два дня скрывала это от Франсуа, так как решила, что они непременно должны провести тут время вечером в субботу. Кафе под названием «Прокоп» располагалось в центре, и, судя по всему, было по-настоящему историческим. На стенах висели разные старинные картины людей из 18 века, газетные вырезки, и все прочее, создающее историческое впечатление. Даже меню было оформлено очень красочно, с использованием исторических лозунгов. А главное – вся эта красота была тематической, из времен Французской революции, которой Франсуа в последнее время очень заинтересовался. Джейн еще тогда, когда познакомилась в гостях у любовника с его красивым другом – полицейским, заметила, что они читают Энциклопедию про эти события. И запомнила. Тем более, что сам Франсуа был удивительно похож на исторического деятеля той эпохи с красивой фамилией Робеспьер.

Они находились в Париже уже несколько дней, и Джейн круглосуточно находилась в состоянии абсолютно восторга. «Ах, Франсуа, я, наверное, в прошлой жизни была француженкой!» - восклицала она каждый раз, когда они заходили в какое-нибудь людное кафе или даже прогуливались в парке. Здесь было так красиво и празднично! Казалось, что француженки просто созданы для любви и счастья – у них были такие милые лица и улыбки, не чета суровым англичанкам! А как они одевались! Джейн в первый же день пробежалась по магазинам, и к вечеру ее было не отличить от настоящей француженки! Короткое голубое пальто, высокие сапоги, шерстяная юбка выше колен, и роскошный темно-синий берет, подчеркивающий красоту ее золотистых длинных волос – все это делало ее неотразимой в собственных глазах и в глазах Франсуа. В тот вечер она подарила ему незабываемую ночь любви – она была так счастлива, что они выбрались! Джейн даже не представляла себе, как Франсуа удалось уладить финансовые вопросы с экскортным бюро, в котором она служила, но он был настоящим джентльменом, и просто снял с нее эти переговоры. Вед он знал, как сильно она мечтала увидеть Париж!

Больше всего на свете Джейн беспокоилась, что Франсуа начнет ходить по музеям, и даже морально настроилась мужественно ходить за ним и изучать искусство в Лувре и Орсе – музее, где выставлялись импрессионисты, которые ей совсем не нравились. Но этого не произошло. Франсуа хотел развеяться, и она с огромным удовольствием составляла ему компанию. Они много гуляли, ходили по ресторанам, он рассказывал ей про всяких исторических деятелей, и был очень мил. Иногда Джейн даже задумывалась о том, как было бы здорово, если бы Франсуа на ней решил жениться. Правда, видеть себя остепенившейся супругой приличного человека было немного странновато.

А тем временем стрелки часов близились к семи.

Джейн знала, что Франсуа не опоздает, и подала знак официанту. Ровно без пяти семь у их столика было установлено ведерко со льдом и бутылкой «Шабли». Франсуа не любил шампанское, поэтому она выбрала именно белое вино, самое лучшее! Джейн взглянула на студента, который ерзал напротив, и не смогла сдержать улыбки. Смешные они – эти мальчишки, возомнившие себя мужчинами! До появления Франсуа оставалось две минуты. Интересно, он подарит ей что-нибудь в этот вечер?

- Да, столик был заказан на имя мадемуазель Эшертон, - почему-то по-английски сказал Франсуа, отвечая на вопрос миловидной девушки в форменном костюме. Улыбнувшись, она кивнула и что-то сказала подошедшему официанту, пока он сражался с «молнией» на куртке. Общее состояние было таким, будто какой-то шутник, выскочив из-за угла, вдруг стукнул по макушке молотком и исчез, как наваждение. Еще днем, напомнив о сюрпризе на вечер, Джейн помчалась в очередной рейд по магазинам, а он запланировал все же попасть в музей Орсе, посмотреть на импрессионистов, работы которых знал исключительно по альбомам. Не желая толкаться в подземке, Франсуа пошел пешком, заодно решив найти ту улицу, что записала Джейн обещая сюрприз, но не разыскивать сам дом, чтобы не испортить впечатление. А потом, практически в двух шагах от цели он, случайно повернувшись, увидел памятник. И понял, что знал, когда-то знал даже не похожего внешне человека, а лично его, того, кто навечно замер в движении, призывая… к чему? Тяжелый, спертый воздух в каком-то помещении со множеством свечей, этот человек что-то говорил – громко, убедительно, прерываемый то аплодисментами, то выкриками, и он будто видит все происходящее со стороны, а в голове – почти математический расчет. Как сомнамбула, Франсуа подошел к памятнику, чтобы прочесть надпись. Там, конечно, было имя. Дантон. Энциклопедические знания послушно всплыли в памяти, а из прошлого осталось только видение и еще – голос. Проклинавший? Угрожавший? Бессмысленно пытаться понять…

Поймав себя на том, что прохожие начинают провожать его недоуменными взглядами, Франсуа кое-как добрался до Нового моста, где отвлекся на простое до чертиков развлечение – катание по Сене на кораблике. Стало не до музея. Стало не до чего. Чертово состояние, когда хочется выпить, но чтобы не спиться – куришь до тошноты. Уже перешагнув порог ресторана «Прокоп» он вспомнил, что ничего не купил для Джейн, но приступ сожаления испарился бесследно под снова накатившим ощущением «дежа-вю». Выходящее на улицу окно. Лестница наверх. Дверь, только что закрывшаяся за спиной. Вместе с тем – совершенно незнакомая обстановка. Он не был в этом ресторане. Никогда. Не был. Послав к черту оцепенение, Франсуа поднялся наверх вслед за официантом. Вот и Джейн машет ему рукой, как всегда, разгоняя наваждения только своим видом. А выглядела она потрясающе, отдав дань французской моде, так, что сидевший за столиком юноша рисковал проглядеть глаза, выражаясь корректно.

- Джейн! Я вижу, что твой день прошел успешно, - улыбнулся Франсуа, приветствуя ее и очень надеясь, что на физиономии не читается то почти затравленное чувство, что намертво вцепилось в него еще днем. Нет, никаких самокопаний. Только Джейн, ее глаза, улыбка и голос. И все же, не удержавшись, спросил: - Ты давно знаешь это место?

- Давно? Что ты, Франсуа, я же тут ничего не знаю! – воскликнула Джейн и улыбнулась счастливой улыбкой. Похоже, сюрприз удался – Франсуа выглядел совершенно ошарашенным. Должно быть, ему было очень приятна ее забота, ведь он так увлекся историей Франции в последнее время. Хотя вот это она как раз понимала. Если бы, к примеру, она бы вдруг обнаружила, что как две капли воды похожа на какую-нибудь знаменитую историческую личность.. ну, допустим, Жану дАрк… то… Джейн не успела додумать свою мысль, потому что у их столика появился официант, который начал открывать вино. Штопор у него был причудливый – очень длинный, с резной ручкой, и она с интересом наблюдала за его работой. Когда он разлил вино по бокалам и отошел, Джейн подняла бокал и улыбнулась, склонив голову. – Вижу, тебе тут нравится. Здесь как в музее, прямо, как ты любишь! Столько картин, какие-то старинные вещи… В журнале, где я случайно вычитала про это место, было написано, что рядом располагалась типография какого-то знаменитого деятеля той эпохи. Журналиста, которого убила в ванной агентка врагов… А как ты провел день? Правда здесь, в Париже, даже не ощущается зима? Сегодня было так солнечно, что я с удовольствием пробежалась по бульвару Клиши. Какие там симпатичные кафе! Обязательно отведу туда тебя, чтобы поесть французских пирожных! Обожаю тебя за то, что привез меня в Париж! – завершила она свою эмоциональную речь и подняла свой бокал. – За тебя, Франсуа!

- Нет, за тебя, Джейн, потому что без твоего участия я… Эта поездка не состоялась бы так скоро, - Франсуа поднял бокал и улыбнулся ей, тщетно пытаясь избавиться от «наваждений». Черт побери, то он тщетно пытался вспомнить хотя бы что-нибудь, а сегодня будто прорвало невидимую плотину. Они часто говорили об этом с Велльдоном и однажды тот сказал: «Все прошлое в твоей голове, Франсуа, просто глубоко спрятано, но мне не дано знать, при каких обстоятельствах можно вернуть память. Иногда для этого достаточно одной ассоциации, иногда нужно оказаться в нужном месте в нужное время...» Что сейчас оказалось нужным – сказать сложно, но бред в голову лез еще тот. Сам, без приглашения. Рассеянно просмотрев меню и определившись с выбором, Франсуа принялся отвечал Джейн на ее множество вопросов. – Это – хорошее место, у меня даже создается впечатление, что я когда-то был здесь, хотя на самом деле вижу его впервые. А что за журналист о котором ты читала? А… Марат, - внутренне ужаснувшись тому, что в «энциклопедических», книжных знаниях здесь был существенный пробел, но зато память беспощадно и неожиданно дала нужную подсказку. – Да, он был журналистом. Очень талантливым. Правда, иногда он ошибался, но мы делали и более страшные в глобальном смысле просчеты… - Франсуа прервался на середине фразы, действительно ужаснувшись, а потом повертел в руке бокал. Странно, ведь пить еще даже не начинал… Чтобы не стать жертвой нервного срыва, он закурил, что стало поводом для появления официанта. Верно, лучше отвлечься на заказ. Сделав выбор, Франсуа продолжил прерванную беседу: - А в целом я провел день скучно – катаясь по Сене. И ты права – здесь совсем не ощущается зима!

- Кататься по Сене можно очень весело, если выбрать себе достойную спутницу! - провозгласила Джейн и, сделав пару глотков вина, наморщила носик. - Это "Шабли", самое лучше вино у французов, но мне больше по душе испанские белые вина. А тебе? - Разговор плавно перетек к винам и кухне. У Джейн была своеобразная манера вести беседу - она не умела надолго концентрироваться ни на одной теме. Просто щебетала, перепрыгивая с одной темы на другую. Некоторых это раздражало, но большинство ценило в Джейн то, что она совершенно не лезла в чужие дела и на задавала вопросов а болтала в основном о том, что видела вокруг. А именно - про то, как изготавливают фуа-гра, про устрицы и свою нелюбовь к ним и про то, что хлеб в Париже пекут гораздо вкуснее, чем в Лондоне. Наконец, подошло время кофе, и ФРансуа традиционно заказал себе двойной эспрессо, а Джейн - каппучино. - Какие у нас планы на вечер? - промурлыкала она, перехватив его руку.

- Прогуляться по набережной, а потом - в отель, - сказал Франсуа, попросив счет. Настроение заметно улучшилось - сеанс "болтовни ни о чем" всегда действовал на него наилучшим образом, начисто выбивая из головы всякую ерунду от которой можно сойти с ума. "Ерунду ли?" - ехидно спросил внутренний голос. - "Это из-за ерунды ты разговариваешь на английском? Боишься, что твой французский будет чересчур... архаичным?" Мысленно отмахнувшись, он мрачно констатировал тот факт, что недоставало еще начать вести с собой диалоги. Тогда - все. Приехали. По возвращении в Лондон к Мейерсу придется не идти, а бежать - пусть что-нибудь пропишет. Расплатившись картой, он оставил чаевые и поднялся. - А если по дороге будут какие-то идеи - подумаем над тем, как их реализовать. Идет?

- Конечно! – улыбнулась Джейн. Она вышла первой, притягивая к себе взгляды посетителей кафе. Теперь им с Франсуа предстояла самая приятная часть вечера – небольшая прогулка, а затем – чудесный вечер в номере гостиницы. К ночи Франсуа переставал быть таким напряженным, как днем, и становился расслабленным, предупредительным и даже ласковым, чего за ним сложно было бы заподозрить. Правда, сама Джейн предпринимала для этого массу усилий. Но это того стоило. Потому что до Франсуа у нее не было мужчин, умеющих ухаживать так красиво. Может быть, дело в том, что он был французом?

На улицах загорались огоньки, Париж искрился, словно новогодняя елка. Рождество растворило в себе всю дорожную грязь, и даже уличные пьяницы, казалось, выглядели торжественно и немного отстраненно. Джейн с восторгом разглядывала витрины, отмечая для себя магазины, в которых стоит обязательно побывать, и болтала, не переставая, когда неожиданно перед ними затормозил
роскошный белый «Мерседес». Из него выскочила миниатюрная девушка, такая же белокурая, как Джейн, но гораздо более хрупкая. Одета она была в приталенное кожаное пальто, на шее – небрежно наброшенный вязаный шарф по последнему писку моды, на голове – очаровательный берет с меховым помпоном, из берета выбиваются светлые локоны.

- Джейн! Солнышко моё, ты ли это?

Через секунду Джейн, выпустив локоть Франсуа, за который держалась, уже обнималась со старой подружкой, выражая восторги на все лады на радость прохожим, которые улыбались с пониманием, глядя эту сценку. Когда восторги улеглись, Джейн потащила девушку к своему спутнику.

- Франсуа, познакомься, это – Лилия. Лилия Клодовски, моя лучшая подруга! Ей так ужасно повезло, она познакомилась с очень влиятельным человеком который…

Девушка немного покраснела, и, бросив на Франуса немного извиняющийся взгляд, приложила палец к губам. – Джейн… Чарльз здесь.

Стекло машины опустилось, и мужчина с прической а-ля Ален Делон лениво помахал им рукой.

Джейн тоже поприветствовала его, а затем продолжила «представление».

- Лили работала у нас, но уволилась два года назад. А это – Франсуа. Мы отдыхаем в Париже вместе.

- Рада познакомиться. – Большие голубые глаза распахнулись. Лилия сосредоточенно смотрела на Родена, во взгляде смешалось любопытство и интерес.

- Взаимно рад знакомству, мадмуазель Клодовски, - Франсуа обменялся рукопожатием с представленной ему девушкой. Конечно же, она была хороша и вполне могла бы стать фотомоделью или сниматься в кино. Возможно, так оно и было. Заметил он и мужчину в салоне машины, отреагировав на его взмах рукой кивком - заговаривать с незнакомым человеком во все времена глупо. - Вы сделали хороший выбор, променяв лондонскую сырость на здешнее солнце. Меня зовут Франсуа Роден.

- Париж так многогранен, что порой начинаешь скучать по лондонской сырости и туманам, месье Роден, - ответила девушка. В голубых глазах промелькнули озорные искорки – и сразу пропали. Она поправила выбившийся локон и взглянула на Джейн.

- Где вы остановились? Мне бы так хотелось встретиться с тобой, поболтать про наших общих знакомых, показать Париж… Кстати! – указательный пальчик взметнулся вверх. – Мне кажется, неплохая идея. Я влюблена в этот город и готова провести для вас мини-экскурсию… А потом мы бы пообедали вместе… Чарльз, как правило, днем занят, а я… - она вздохнула и улыбнулась. – А я отчаянно скучаю. Возьмете меня в свою компанию? – Лилия взглянула на Франсуа, прекрасно отдавая себе отчет, кто именно принимает тут решения.

- С удовольствием, если ваша идея не встретит возражений, - ответил Франсуа, чуть склонив голову. Хорошая компания еще никогда никому не мешала, а особенно она нужна была ему сейчас, когда требовалось срочно сбежать... от себя? Говорить о чем угодно, лишь бы не возвращаться мыслями к тому, что иногда зовешь "наваждением", иногда - "помешательством", но в глубине души знаешь, что готов назвать черное белым лишь бы не смотреть правде в глаза? Мысленно сосчитав до десяти, он назвал отель и продолжил: - Если же уверены, что не встретит, вам остается только назвать время... - После недолгого обсуждения они сошлись на половине одиннадцатого - так будет время спокойно позавтракать и немного погулять прежде, чем найти где-то симпатичное место для обеда. Распрощавшись с Лилиан, они с Джейн продолжили свою прерванную прогулку, любуясь рождественскими огнями.

Все было прекрасно, только на смену постоянно сверлившим мозг наваждениям пришло новое, до сих незнакомое (или хорошо забытое?) ощущение имя которому - паранойя. Ламбер (почему-то вспомнился именно он еще в тот момент, когда наблюдал за встречей двух давних подруг) говорил, что совпадений не бывает. Сам он верил в то, что совпадения как раз бывают, притом самые невероятные, что приводит в итоге к совершенно непредсказуемым последствиям. А можно ли назвать простым совпадением эту встречу в большом городе? Нельзя? Или можно? В любом случае, поздно ломать голову еще и над этим, да и мог ли он сказать "нет" не имея на то оснований? Они вышли на мост, где ощущение приближающегося Рождества только усилилось благодаря огням и свободному пространству. "Привет, Генрих, вот и мы", - перефразировал Франсуа шуточную песенку и улыбнувшись Джейн повел ее в сторону площади, мысленно послав к черту "не тот" Лувр, который видел сейчас.

[Eleni]

Декабрь 1992 года

Париж

Ричард Вельдон, Жанна де Шалабр

Ричард Велльдон сидел в холле отеля, поджидая мадам де Шалабр, которую теперь он, как ни старался, не мог заставить себя называть Лорейн МакГрегор. Нужно отдать ей должное, однажды приняв решение, эта женщина не колебалась ни секунды, а шла к цели намеченным и кратчайшим путем. Уже на следующий день он получил курьерской почтой часть бумаг, в основном касающихся купли-продажи книги: документы с аукциона, мнение эксперта-оценщика, договор, несколько заключений и… ничего похожего на «родословную» вещи, которую просто должен иметь предмет с богатой историей. Был еще вырванный из блокнота лист, написанный, судя по всему, рукой покойного Лоуренса - несколько символов с пояснениями на латыни, но попытка понять их значение без сопроводительного текста была бы пустой тратой времени. Выводы, тем не менее, напрашивались самые нехорошие именно в виду отсутствия той самой «истории вещи» - чаще всего именно так и возникали подозрения о подделке, но сейчас становилось понятно, что к МакГрегору она попала не вполне праведным путем. Возможно, он ее просто украл из архивов Ордена…

Отследить перемещения интересующей тебя вещи сложно, но возможно если знать, где искать. Он знал. И уже к вечеру следующего дня не только нашел эксперта, но и встретился с ним, проверяя и перепроверяя факты и бумаги бывшей маркизы. После долгих мучений (которые могли бы и не принести результатов, если бы Ричард не использовал, почти отчаявшись, некоторые свои способности) дипломат все же получил описание купившего книгу «анонима». Им оказался «худой, как треска» высокий человек, чем-то похожий на немца, с пышными усами, куривший трубку и с рыжим кожаным портфелем. Явно – еще один посредник (коллекционер непременно заинтересовался бы «родословной»), поиск которого едва не довел его до помешательства, но был чертовски интересен то ли как загадка, то ли как азартная игра. В конце концов, ниточка привела его во Францию, как и говорила маркиза. А именно – в Париж. По всем фактам выходило, что книгу купили для антикварного салона, который им сейчас предстояло посетить, а дальше… надеяться на везение? Или на те способности, за использование которых Ричард Велльдон всякий раз возводил глаза к небу, когда речь заходила о Таламаске?

Ход мысли и, возможно, приступ самокритики прервала спустившаяся в холл маркиза. Поднявшись, Ричард помахал ей рукой и поправил шарф, готовясь выйти на улицу. Любопытно, что чувствовала сейчас она, оказавшись в том же городе, где по собственной воле решила свести счеты с жизнью двести лет назад? Ему лично подобная ассоциация не доставляла бы приятных эмоций, но в любом случае выбора у них не было.

- Пойдемте? – задал он, казалось бы ненужный вопрос. – Сегодня чудесная погода, поэтому я не стал вызывать такси, а решил предложить прогулку пешком. Как вы на это смотрите?

- Нет. Не против. Последний раз я бродила здесь почти двести лет назад.

Секундная заминка, напряженный взгляд, легкая улыбка. Мысли графа Сен-Жермена – а только так и могла называть его в мыслях Жанна де Шалабр – были ей неведомы и интересны. Что ощущал этот человек, умеющий путешествовать через столетия и черпающий знания в смене лет и веренице уходящих людей, вновь и вновь возвращаясь в город, знакомый ему веками? Он, в отличие от многих других представителей революционной эпохи, волею случая оказавшихся в современном мире, помнил каждую мелочь и мог сопоставить Париж современный с Парижем тех лет. И она могла. Жанна не могла сказать, что новый Париж, в котором привычная суета сочеталась теперь с чудесами технической мысли, ей не нравился. В нем осталось его очарование. Но и болезненные воспоминания тоже остались.

Она мужественно согласилась на эту поездку частично ради себя самой – ведь с тех пор, как она помнила себя, отчаявшуюся, потерявшую все и протягивающую руку к петле, она не была здесь. В своем роде это было проверкой на прочность. И пока проверка ей не удавалась. При всем внешнем спокойствии, она ощущала почти физическую боль из-за тех воспоминаний, что будоражили ее, начиная с сегодняшней ночи. Бледное лицо Ришара. Он сегодня приснился ей, и Жанна не могла понять, было ли это сном или воспоминанием, рожденным во время лихорадочной бессонницы.

… Полицейский участок, стол, заваленный бумагами. В тот вечер она, явившись к нему, обеспокоенная его молчанием, впервые увидела на его лице гримасу страдания. На столе лежал листок бумаги, который он быстро перевернул, когда она вошла. Несколько бессвязных фраз и взгляд в пустоту. Она буквально заставила его заговорить о личном.
«Она ушла… Не смогла дождаться…»
Чуть позже он разговорился и совершенно неожиданно поведал всю историю своей семейной жизни. То, как познакомился с Мадильдой – тогда еще совсем юной девушкой, веселой,

романтичной и влюбленной в него без памяти. О свадьбе и о рождении первенца. Матильда была самой понимающей подругой и женой, она безоговорочно принимала то, что он ночами корпел над юридическими книгами, что посвящал себя без остатка работе в полиции своего городка… Она гордилась его решением отправиться в Париж и радовалась, когда он вступил в клуб Якобинцев. Она отвечала на все его письма, делясь своими маленькими радостями. Он не видел, как рос его сын, но благодаря письмам Матильды хотя бы мог позволить себе иллюзию того, что каким-то образом причастен к взрослению этого маленького человечка. Их встречи были редкими, но благосостояние семьи росло благодаря его работе в Париже. Потом появилась дочь, которую он видел всего лишь раз. А затем письма Матильды стали приходить все реже.
«Она устала от одиночества. Наверное, я должен был перевезти их в Париж. Но я не жалею, что отдал себя служению Закону».

Он говорил эти слова, плохо скрывая боль в покрасневших от вечного недосыпа глазах.

А спустя двести лет его ждал бесславный конец. Слабоумие, работа музейным смотрителем и гибель под колесами автобуса. И во всем этом была виновата она, Жанна.

Ее эгоизм.

Ее желание вернуть себе Любовь.

Вот только Ришар погиб, став ненужной жертвой. Ведь в конечном итоге никто ничего не получил.

Сен-Жюст был несчастен, Максимильян прожигал жизнь, занимаясь не своей профессией и обретя свое счастье в обществе красивой проститутки, а она, Жанна де Шалабр, глотала слезы бессильной ярости каждую ночь, когда думала о том, что натворила, поддавшись эгоистичному желанию.

Впрочем, стоило ли изливать желчь на глупую девицу, которой просто досталась внешность голливудской кинозвезды? Она была молода и красива. А Максимильян просто ничего не помнил, и поэтому был волен рисовать узоры собственной новой жизни так, как подсказывали ему его желания.

Жанна бросила быстрый взгляд на своего спутника, который, являясь вечным путешественником во времени, выглядел вполне естественно в этот век машин и зарождающихся компьютерных технологий. К счастью, она знала, что отчего-то эти люди, обладающие сверхспособностями, не умеют читать мыслей «гостей» из другой эпохи. Вот и прекрасно.
- Я уже говорила, что не была здесь с момента известных вам событий, граф. Ведите. Я полностью полагаюсь на вас, - произнесла Жанна.

- Сейчас мы нанесем визит в один антикварный салон, - вполголоса сказал граф, когда они оказались на улице. Говорить о подобных вещах в холле отеля - бессмысленно, никогда не знаешь, кто может тебя слушать. И особенно (это "особенно" он мысленно подчеркнул), когда в в свое время уже имел разговор с Чарльзом. Вряд ли, конечно, их интересовала книга, но еще покойный Шуазель любил говорить, что глупо упускать источник информации, каким бы он ни был. Иными словами, разумеется. И в другом времени. Он остановился на секунду, чтобы посмотреть в глаза женщине с которой снова столкнула его судьба и с грустью констатировал, что сказав "А" поставлен перед необходимостью говорить "Б". - Книга была продана туда и мне ничего неизвестно о ее дальнейшей судьбе. Есть еще кое-что, вы должны об этом знать прежде, чем мы начнем играть в "русскую рулетку", а именно - ею можем интересоваться не только мы. И не только те люди на государственной службе, которые в свое время интересовались местом работы вашего супруга. Боюсь, что есть некто, кто в свое время надоумил Мак Грегора воспользоваться ею в собственных целях, знает о ее ценности и о той информации, которая там скрыта. Возможно, захочет получить ее обратно. Поэтому будьте готовы разделиться, если потребуется и покинуть Францию самостоятельно. Я надеюсь, до этого не дойдет, но... Он... Как бы вам это сказать? - Сен-Жермен провел ладонью по лбу, прекрасно сознавая, что сейчас будет выглядеть сумасшедшим, да и жест получился некстати театральным. - Он может обладать способностями, которые вам покажутся паранормальными. Будьте к этому готовы.

- Меня не пугают паранормальные способности - к этому я привыкла. Лоуренс многое рассказывал мне об этом. К тому же, вы и сами знаете, что на нас они не действуют, - тихо ответила Жанна. Она шла, стараясь не смотреть по сторонам. Те места, которые остались такими же, как прежде, пугали. Но их было так мало! Новые бульвары, появившиеся в новом столетии, новые здания.. боже, как же они были безвкусны! Интересно, что бы сказал Максимильян, если бы увидел все это своими глазами? То, что сотворили с Лувром, Жанна неоднократно наблюдала в справочниках, но все остальное! В голове промелькнула мысль о Сент-Оноре, и она порадовалась, что их маршрут не проходил через эту улицу. Наверное, так лучше - всему свое время. Однако, граф был встревожен ни на шутку и даже предупреждал об опасности. Что-то почувствовал? По старинной привычке она не задавала вопросов. Просто фиксировала информацию. - Разумеется, я готова к неожиданностям, граф, - произнесла она вслух. Боже мой, здесь же было.... простите. - Она опустила глаза. Похоже, здесь ей придется несладко, если вид одной из станций метро, разместившейся в здании, где находился штаб Бюро тайной полиции, производит на нее такое впечатление! - Главное, скажите, что я должна делать и как могу помочь. Дальше я сориентируюсь, граф.

- Мы не можем знать точно, что на кого действует и при каких обстоятельствах, - с резкой ноткой в голосе сказал Ричард, злясь на таинственного врага в первую и на Таламаску во вторую очередь. Вспоминал подосланного "зомби" и злился еще больше, зная, что за секундным страхом следует паника. Только этого им недоставало. Отмечая реакцию собеседницы на сказанное, он машинально обернулся в сторону здания, на которое обратила внимание маркиза. Метро ни о чем не говорило Ричарду, но стоило представить себе кинопленку и отмотать ее мысленно на 200 лет назад, увидев тот город, как граф Сен-Жермен едва не вздрогнул. Это место он обходил десятой дорогой и предпочел бы не вспоминать никогда, а его спутница... - Не позволяйте прошлому захватить вас и командовать собой. Этим вы, возможно, дадите ему дополнительное оружие. Но речь не об этом. Если книга ушла дальше, в салоне нам, разумеется, не скажут имя покупателя. Тогда скажите хозяину, что это вы продали книгу, но не знали обо всех документах, а теперь нашли ее "историю". И передадите бумагу только нынешнему владельцу за соответствующее вознаграждение. Не самый лучший трюк, но, к сожалению, единственный возможный из-за недостатка информации. Запомнили?

- У меня хорошая память, граф, - Жанна едва подавила горькую иронию в голосе. Сен-Жермен был прав - она немного расслабилась, и этим давала возможности влезть к себе если не в мысли, то в душу. Ведь не зря он бросил взгляд на здание, которое они проходили. Значит, понял, как сильно взволновало ее прошлое. Ей - наука. Пора взять себя в руки. - Я сделаю все так, как вы скажете. Но, боюсь, что без ваших особых способностей нам не справиться. Слишком мало времени, с учетом тех обстоятельств, о которых вы сообщили. Насколько я поняла, мы ждем удара сразу с двух сторон. Ведь так?

- Я в этом не сомневаюсь, однако любой человек может запутаться в новых для него понятиях, - мягко сказал Сен-Жермен и тихо рассмеялся. - В антикварных салонах шулерства больше, чем за старым добрым карточным столом в Версале, так как любая мелочь имеет свою цену. Вы поверите, что из-за одной башмачной пряжки украшенной фальшивым рубином лишились жизни два человека, она удостоилась пяти подделок высшего класса, а оригинал был продан за 40 тысяч в пересчете на фунты? И, к сожалению, вы правы - мы ждем удара неизвестно откуда и когда, именно поэтому мне придется делать то, что я всем сердцем ненавижу. Кстати, бумага с "историей" находится у поверенного, так как ею интересовались. Мы уже почти пришли, - граф указал на двухэтажный дом с незатейливой вывеской "Кафе "Изабель". Миновав его, они остановились перед витриной, за стеклом которой красовалось резное деревянное кресло с бархатной подушкой и такая же подставка с раскрытой книгой. Красиво. Дорого. Как сейчас говорят, стильно.

Ну что же… скрестив пальцы на удачу, Ричард Велльдон нажал на кнопку звонка.

Внутри пахло деревом и едва ощутимо – цветами. Это, скорее, можно было сравнить с музеем – настолько любовно и бережно здесь относились к вещам. Не сваленных бесполезной грудой как в лавке старьевщика, но расставленных и разложенных так, чтобы подчеркнуть уникальность каждой, сделать ее бесценной в глазах потенциального покупателя. Про себя граф похвалил то ли владельца, то ли дизайнера, вынужденно прервав осмотр, чтобы ответить на приветствие молодого человека в безукоризненном костюме. Традиционное «здравствуйте-чем могу быть полезен?», а во взгляде, за маской подчеркнутой любезности не что иное, как подсчет кредитоспособности клиента. Значит, служащий. Владельцы на такие трюки не размениваются. Ричард улыбнулся, испытывая нечто среднее между чувством ностальгии и размышлениями, следует ли поддержать в еще не начавшуюся игру. Впрочем, ее начал сам юноша, ненавязчивым перечислением имеющихся у них вещей.

- Карты, - почти честно ответил граф. В данный момент он действительно коллекционировал карты – забавно наблюдать, как вместе с географическими открытиями меняется представление людей о мире. – Географические карты.

Разумеется, на самом деле их интересовали книги, но бить этим вопросом в лоб Ричард не собирался, поэтому позволил провести себя в более просторную комнату, где кроме массивного стола наполеоновской эпохи нашли свое место и подходящие предметы.

- Вот эта кажется мне интересной, - сказал он, потратив на изучение предложенного минут десять. Когда же молодой человек озвучил стоимость, дипломат чуть округлил глаза и вынес свой вердикт, который состоятельные люди обычно не произносят. – Слишком дорого.

Улыбнулся, чувствуя, как оценка кредитоспособности поползла вниз по воображаемой шкале и застыла немного выше плинтуса – клерка явно вводили в заблуждение одному ему известные детали.

- А может быть, у вас есть книги? – спросил тем временем Ричард с самым невинным видом.

- Книги у нас здесь, месье, - не меняя тона ответил молодой человек, но не нужно читать мысли, чтобы уловить за этим недосказанное «но они будут стоить еще дороже». В ответ Ричард бросил взгляд на свои часы, будто хотел выяснить, сколько времени осталось до обеда.

- У нас есть несколько географических атласов, все – в очень хорошем состоянии, - торопливо прибавил едва не допустивший досадный промах продавец, застрочивший как из пулемета новыми названиями..

- Не стоит беспокойства, - прервал его Ричард. - Кстати, Австралия тогда называлась Новой Голландией, а на испанских картах и вовсе обозначалась как Южная Земля Святого Духа. Вы, конечно, могли этого и не знать, а я… Кстати, хотя бы на книги у вас имеются все документы?

- Прошу прощения, - с этими словами молодой человек скрылся, оставив его завидовать умению так быстро исчезать. Теперь, судя по всему, им предстоял уже далеко не детский разговор.

- Какая расторопность, - заметила Жанна. Она не проронила ни слова во время этой короткой беседы, лишь наблюдала. Несколько лет, проведенных ею в современном мире, где не было войны и интриг, а люди просто жили, получая удовольствие от маленьких радостей, немного изменили ее отношение к жизни. Наблюдательность заменила подозрительность - ведь больше не нужно было искать тайный смысл в каждом слове, сказанном случайным прохожим и уж тем более не нужно было беспокоиться за свою жизнь. Вот только сейчас старое и забытое ощущение опасности обострилось. Граф уже не первый раз упоминал неведомого врага, который закрутил эту историю, и Жанна все чаще задумывалась о том, что, скорее всего, и сама стала пешкой в чьих-то руках. Вот только как разгадать планы человека, которого ты даже не можешь себе представить?

Здесь, в антикварной лавке, смутное чувство тревоги терзало ее сильнее, чем обычно. А если за ними наблюдают? Но кто? Кому было нужно, чтобы артефакт вытащил ее с того света? Или... Может быть, этот человек подкинул артефакт именно Лоуренсу, зная, что извлеченная из небытия Жанна де Шалабр попытается вернуть к жизни и тех, кого любила?

- Видимо, вы уличили его в нечестности... - задумчиво произнесла она, чтобы отвлечься и ободряюще улыбнулась графу.

- Он мог и не знать, когда Австралию назвали Австралией, - тихо ответил Сен-Жермен. Не было необходимости прибавлять, что он всего лишь искал повод для разговора с владельцем салона - Жанна де Шалабр, видевшая много версальских, а еще больше республиканских интриг, знала это и так. Ему даже было жаль того просто исполнявшего свою работу человека, но это было необходимо, не так ли? При мысли, что подобным же девизом оправдывали свои действия и тогда, графу стало не по себе, но каких еще ассоциаций ожидать от воспоминаний о тех событиях? Рискуя удариться в философию, Ричард только обрадовался, когда к ним подошел крепкого сложения невысокий человек с пышными усами, чем-то похожий благодаря им на Эркюля Пуаро. Вот только взгляд - чуть напряженный, чуть заискивающий, чуть настороженный и чуть сердитый портил образ. Как и привычка жестикулировать.

После приветствия и несколько сумбурной жалобы на то, что "никому ничего нельзя доверить", владелец представился как Жером Пфальц и задал традиционный вопрос о том, что же произошло.

- О, - доверительно сказал Сен-Жермен. - Все дело в карте. Оценщики, видимо, ошиблись и перепутали дату ее издания... Жаль, что из-за подобной мелочи может испортиться как настроение, так и мнение - ведь все мы прекрасно знаем, что молодой человек не мог знать все на свете... - Ричард развел руками и замолчал, давая человеку время на то, чтобы опомниться. Ход мысли буквально читался у месье Пфальца на лице - "салон не обвиняют, но клиент знает то, что говорит. Может подняться шум и Бог с ним, но конкуренты..." Слушая последовавшие за выводами извинения, граф кивнул и прибавил: - На старинные книги у вас, разумеется, есть сертификаты?

- Конечно, конечно, месье! - последовало утверждение. - Мы с уважением относимся к капиталовложениям наших клиентов и не посмели бы...

- Бальзам на душу, - улыбнулся Ричард, невольно перебив собеседника и улыбнувшись. - Мы принесли вам один, к купленной вами на аукционе в Лондоне книге с легендами Ирландии. Она старинная, раритет, сохранившийся в столь хорошем состоянии - редкость, но, к сожалению, в наше время настоящую ценность имеет "история вещи". Вы согласны?

- Д-да, - с запинкой ответил владелец салона. Ричард обменялся быстрым взглядом с мадам де Шалабр. Не нужно быть гением, чтобы понять - книга уже продана.

- Эта книга принадлежала мне, господин Пфальц, - мягко вступила в разговор Жанна, принимая эстафету от графа. Выразительные блестящие глаза хозяина салона тут же переметнулись к ней, и в глубине она уловила глубокий интерес, который, впрочем, можно было списать за профессиональное любопытство. Ведь у нее могли быть и другие ценные вещи. - Выставляя ее на продажу, я не смогла найти "истории" и вынуждена была пойти против собственных принципов. Дело в том, что я привыкла доводить дело до конца. Именно поэтому я в течение последних месяцев искала нужный документ, чтобы передать его за вознаграждение лицу, заинтересовавшемуся книгой. Книга у вас? - Она поймала его мимолетный взгляд, устремленный на медальон, что украшал серебряную цепочку на шее. Профессионал - он сразу понял, что перед ним - весьма старинная вещь. Жанна порадовалась, что одела медальон - он придавал ей значимости.

- Вот как? - Пфальц пригладил усы, толком не зная, чему верить, а чему - нет. Любопытная парочка, черт бы их побрал вместе с сертификатом, могла оказаться как мошенниками самого высокого пошиба, так и шантажистами. Могли быть просто желающими заработать дополнительные деньги, а могли быть тех коллекционеров, для которых прежде всего - сделка и собственное имя в среде им же подобных. Кроме того, они были прекрасно информированы о том, куда продали книгу, что говорило о широком круге определенных знакомств. Пфальц еще раз бросил взгляд на украшение скромно и по сравнению с мужчиной даже более чем скромно одетой женщины. Даже не будучи экспертом не составляет труда понять, что украшение - старинное, конца 18 века, того периода, когда в моду вошли ненавязчивые мотивы. Опомнившись, он откашлялся. - Прежде всего, мадам, я хотел бы взглянуть на документ. Ничего страшного, если он не заверен экспертом, главное, чтобы бумаги относились к той книге о которой идет речь.

- Конечно! - улыбнулась Жанна и, машинально тронула сумочку, но затем внимательно посмотрела на хозяина лавки, словно только что засомневавшись. Версаль научил ее играть, и пусть, в последние годы ее настоящей жизни она отучилась от этого, поскольку интриги подобного уровня обесценились, теперь это умение было как нельзя кстати. - Я знала, что вы захотите взглянуть на него, потому что это воистину любопытная вещь. Вы представляете, никогда бы не подумала, что сертификат может быть в форме... - Она замолчала, и немного растерянно взглянула на Сен-Жермена. А затем лукаво улыбнулась Пфальцу. - Впрочем, вы, должно быть, и сами это знаете. Ведь книга у вас, не так ли? Вы не могли бы принести ее? Мне бы хотелось проверить свою догадку.

- Непременно, - широко улыбнулся Пфальц, но не сдвинулся с места и не поручил принести книгу маячившему в поле зрения молодому человеку, имевшему печальный промах с картой. - Но бизнес, мадам, есть бизнес. Если бы я рассказал вам хотя бы четверть тех случаев, с которыми мне приходилось сталкиваться, вы бы, боюсь, утратили веру в человечество! Со своей стороны я понимаю вашу осторожность... Вы, конечно, желаете, чтобы сделка состоялась в присутствии третьего лица? Я могу пригласить заслуживающего доверия человека, который выступит как посредником, так и экспертом.

- В этом не необходимости, месье Пфальц, - склонил голову граф, мгновенно оценив потенциальную опасность. Как вопрос, так и предложение были с двойным дном - эксперт-посредник стоил дополнительных денег для продающей стороны пропорционально стоимости вещи, а заодно это была возможность проверить их на мошенничество. Сложность заключалась в том, что "истории" у них, разумеется, не было, даже поддельной. Но он готов был

поклясться, что книги у Пфальца тоже нет и сейчас он лихорадочно думает над тем, чтобы предложить им нечто похожее. На самом деле, невинная на вид авантюра могла закончится для кого-то скандалом, а для кого-то - криминальными мотивами, но эта работа всегда представляла собой опасный баланс на подобной грани... - У нас, разумеется, копия. А оригинал находится в Лондоне у поверенного мадам.

- Но оригинал... - начал было Пфальц, но его прервали.

- Мы с вами - деловые люди, месье Пфальц, - сказал граф уже другим тоном, без тени улыбки. - И понимаем, что уважающий себя человек не станет носить с собой документ, равняющийся... мы хотим часть от стоимости книги плюс комиссионные и налог, если сертификат будет продан. Мы можем показать вам оригинал аукционного бланка в доказательство того, что именно мадам являлась владелицей книги. Сертификат, кстати, заверен двумя экспертами

из Англии, имя которых мы не станем ставить под сомнение, не так ли?

- Я приобрету у вас сертификат только после того, как удостоверюсь в его подлинности, - после недолгого колебания сказал Пфальц. Он в свое время продал книгу без него, ограничившись аукционными бумагами и документом, составленным его оценщиком. Продал, разумеется, за большую сумму, но дело было не только в этом... Приходится считаться с тем, где найдешь, а где потеряешь, если они найдут нынешнего владельца книги, а тот решит, будто его обманули. С другой стороны, терять деньги, покупая кота в мешке... Неужели он попал в лапы шантажистов?

- Мы продадим его, как только удостоверимся, что книга у вас, - твердо сказал граф. - Мы допускаем, что вы могли продать ее, а теперь опасаетесь огласки, но это - не наше дело. Впрочем... уже время.

Безошибочно рассчитав, что в голове у Пфальца помимо математических расчетов еще и имя нынешнего владельца или постоянного клиента - старинные вещи большой ценности можно пересчитать не сбившись, Ричард поднял руку к глазам, будто хотел посмотреть на часы. В искусственном свете блеснул бриллиант на пальце. Довольно крупный, из-за чего многие считали его стразом, камень все равно приковывал к себе внимание. А ему и нужно было, чтобы собеседник на секунду сфокусировал на чем-то взгляд. Усилие мысли. Почувствовать эмоции человека не сложнее, чем настроить радио на нужную волну, если делать это умея. Гадкое ощущение сродни тому, будто совершаешь насилие над неспособной обороняться женщиной... от этого потом сложно избавиться, пусть даже Пфальц - совсем не женщина, а насилие - исключительно ментальное. Их взгляды встретились.

- Вы продали ее? И назовете мне имя? Отвечайте... - едва слышно спросил граф, медленно опустив руку. Получив ответ, отвел взгляд и сказал обычным голосом: - Уже поздно. Мы не станем настаивать на вашем немедленном ответе, месье Пфальц. В конце концов, в неловком положении оказались и мы тоже, не предоставив все необходимые документы вовремя. Надеюсь, что мы придем к соглашению... - И еще несколько пустых фраз.

Попрощавшись с будто очнувшимся от глубокого сна владельцем магазина, граф вышел, уводя с собой мадам де Шалабр. Уже на улице он закурил, хотя очень редко поддавался дурной привычке, а сейчас, зная заранее, что будет невыносимо тошно, запасся пачкой "Мальборо" еще утром. - Мне необходимо выпить немного коньяка. Вы слышали имя. Он - очень состоятельный человек со сложным характером. Нам предстоит договориться с ним о визите и, самое главное, придумать причину - сказка о сертификате уже отслужила свое...

- Да, граф. Отслужила своё.. - отозвалась Жанна. Она все еще находилась под впечатлением от сеанса гипноза, свидетелем которого только что стала. От Лоуренса Жанна неоднократно слышала про подобные явления, но покойный супруг не обладал этим даром. А граф Сен-Жермен, он же Ричард Вельдон - обладал. И при этом до последнего пытался действовать честными методами. Впрочем, возможно, это было лишь частью его игры и желание произвести благоприятное впечатление? "Будущее покажет", - подумала Жанна. Сейчас она радовалась тому, что по какому-то странному стечению обстоятельств способна закрывать свои мысли от любопытных.

[Odin]

Декабрь, 1992

Париж

Франсуа Роден, Шарль Ламбер // Франсуа, Джейн Эшертон, Лилия Клодовски.

Франсуа Роден задумчиво смотрел на тянущееся и тянущееся сбоку здание Лувра – видимо, на дороге что-то случилось и ехали они медленно, с частыми остановками. Легче было бы прогуляться пешком, но Лилия Клодовски решила не отпускать водителя, да и Джейн настолько быстро впорхнула в «Мерседес», что вносить свои предложения было поздно.

Со вчерашнего дня сохранилось ощущение, будто бы помнил Лувр не таким, а сегодня, при свете дня, почти с разочарованием отметил, что ничего не изменилось с тех пор, как работал здесь. Тогда же предпринял героическую попытку обойти весь музей, запасшись шоколадкой и банкой «Колы» о чем сейчас вспоминал с улыбкой. С удовольствием повторил бы ее. Просто так, не из-за попыток вспомнить, хотя Шарль, казалось, был раздосадован полным отсутствием у него желания начинать какой-либо «исторический поиск».

Впрочем, звонку Франсуа был рад и даже сейчас настроился на то, что если Ламбер не позвонит вечером, то сам предпримет поиски. Поиски? Господи, ну откуда взялась эта паранойя? Откуда слова о недоверии в адрес девушки, фактически спасшей ему жизнь? Допустим, Ричард Велльдон, которому приходилось терпеть всякое уже привык, но говорить Ламберу дурное… Отключившись от реальности, где без умолку болтала Джейн, а также от постоянного дерганья в пробке, он в деталях вспомнил тот вечерний вчерашний разговор…

…- Добрый вечер, Франсуа, это Ламбер... - Слегка напряженный голос, в котором ощущается усталость. На заднем плане - голоса и звук футбольного матча. - Только что закончил работу и решил позвонить, чтобы убедиться... У вас все в порядке?

- Добрый... - разговору мешал телевизор, который Франсуа не приглушил, а выключил, несмотря на то, что Джейн, кажется, смотрела какое-то шоу. - ...вечер, Шарль. Я думал о вас, а в остальном все в порядке. Если не считать странных впечатлений. У вас... что-то случилось?

- Я поговорил с Ди. С Даниэллой Паркер. - Пауза, звук чиркающей спички. Голос становится еще более приглушенным. - Я звоню вам из паба, Франсуа, потому что хочу ограничить возможность прослушивания разговоров. Если вкратце, то Даниэлла - одна из них. Также, как и Вельдон, полагаю, хотя о нем она ничего не говорила. Пока собираю информацию и ничего не предпринимаю. А что у вас? Полагаю, вы вряд ли изменили свою точку зрения по нашему спору? Или Париж все-таки вызвал желание покопаться в истории?

- Так я и думал. И не сомневаюсь также насчет него, - Франсуа невольно понизил голос. Если в случае Ламбера слушатель мог был случайным, то ему приходилось тщательно подбирать слова. Привычка ли? - На данный момент у меня нет никаких фактов относительно того, что это вмешательство - злонамеренное, но мы ни о чем не можем судить наверняка. Будьте осторожны. У меня же... знали бы вы, какое мерзкое это чувство - дежа-вю. Особенно - в моем случае. Поэтому я пойду смотреть импрессионистов, а не в музей истории.

- Значит, Париж не изменил вашего подхода к делу... Ну что ж, я продолжаю надеяться не лучшее и очень хочу верить в то, что скоро мы узнаем, кто из нас с вами был прав. А пока... Пока я хочу попробовать сделать определенные шаги при помощи мисс Паркер. И, кстати... Сегодня я узнал, что журналист, который писал статьи про серию несчастных случаев и человек, призывающий связаться с ним любому, кто сталкивался с орденом Таламаска - одно и то же лицо. как вы считаете, не пришло ли время поговорить с ним? Или он может играть роль наживки?

- Лучшее - не значит прошлое, Шарль. И не могу ничего сказать о ваших предположениях. Мы слишком мало знаем, - сам того не заметив, Франсуа перешел с английского на французский. - Мы только можем предполагать, что либо они совершили невозможное, либо как-то причастны к этому... всеобщему помешательству, вы понимаете о чем я. Мне бы не хотелось потерять вас. Более того, я не доверяю журналистам, ведь все, что вы скажете, может в один прекрасный день быть выставлено на всеобщее обозрение. И... я не доверяю мисс Паркер... - последние слова Франсуа произнес шепотом и, щелкнув зажигалкой, закурил. Знать бы, что на него нашло.

- Кто же говорит о доверии? Мое доверие по отношению к мисс Паркер испарилось в тот момент, когда я проследил ее путь от института, где она якобы работает, к зданию, где располагается Орден, - усмехнулся Ламбер... Однако, мы заговорились. Мне нужно возвращаться - люблю, когда все под контролем. Думаю, что постараюсь звонить вам регулярно. Из общественных мест. Возможно, моя подозрительность покажется вам смешной. Не обращайте внимания. Издержки профессии.

- Будьте осторожны, - еще раз повторил напутствие Франсуа и коротко попрощавшись, положил трубку…

Паранойя или нет, но он действительно волновался. Ничего не зная, не помня, не отдавая себе отчет… как можно действовать? Все равно, что слепому переходить дорогу, даже хуже, потому что слепой может ориентироваться на слух. А они? На плохое предчувствие? Тогда паранойе следовало бы поставить памятник.

Очнувшись от звука своего имени, Франсуа спросил:

- Да? - на самом деле он отнюдь не был уверен, что услышал что-то ценное – Джейн могла часами говорить о том, что видит вокруг, а Лилия Клодовски больше молчала, лишь изредка кратко комментируя интересные достопримечательности.- Простите, я задумался и прослушал вас…


- Я говорю, что у французов все-таки удивительная манера превращать все в праздник! Вот посмотри, посмотри, как смешно украшен этот чудесный балкончик, видишь? Ах, если бы у меня была возможность купить тут квартиру, я бы с удовольствием тут поселилась! Представляешь, дом с видом на Елисейские поля! – восторженно проворковала Джейн и обратилась к подруге. – Это же просто рай, правда, Лили?

- Там нет домов, Джейн, - улыбнулась ей Лилия. Она сосредоточенно наблюдала за медленно сменяющимся за окошком пейзажем, стараясь не пропустить ни одной мелочи. – А если бы и были, то, поверь мне, в Париже так шумно, что ты бы сошла с ума примерно за месяц. Особенно летом. В июле. Жара изматывает и хочется спрятаться… Впрочем, Франсуа должен знать это лучше меня. Вы ведь, судя по всему, жили во Франции, не так ли? Кстати, обратите внимание на этот дом. Недавно я случайно попала на экскурсию, которую проводил один профессор. Он рассказывал, что в этом доме находился салон дамы, которая прославилась тем, что негласно руководила целой партией! Ее казнили в тысяча семьсот девяносто восьмом году… Кажется.

- Но если бы были, вид, должно быть, открывался бы неплохой, - сказал Франсуа Джейн, которой не слишком везло сегодня с темами для разговора, но зато ее непосредственность компенсировала с лихвой всю неловкость, которая только могла возникнуть. За это Роден был ей благодарен. Рассуждать о том, чего не знаешь - чертовски сложно, как оказалось, особенно если насчет "не знаю" не станешь кивать на плохое школьное образование, но он все же ответил. - Жара отвратительна всегда, особенно в больших городах. Зато есть повод мечтать о поездке в горы. К сожалению, мадмуазель Клодовски, мне придется отказаться от комментариев, так я, увы, плохо знаю тот период истории. Но тем интереснее вас слушать, если от невежества может быть какая-то польза...

- ЧТо вы, я плохо разбираюсь в истории, - смущенно опустила глаза Лилия. Из сумочки она извлекла портсигар и изящную зажигалку, закурила, бросив благодарный взгляд на ФРансуа. - Но я рада, что вас заинтересовала. Джейн говорила мне, что вы связаны по работе со старинными вещами, и мне было бы неловко наговорить глупостей человеку, который занимается историческими документами по долгу службы.

- Ну ты даешь, подруга! - захихикала Джейн. - Ты так теперь выражаешься, словно университет окончила! И слова какие у тебя! Неужели это Париж так меняет людей? - Она потянулась к своим сигаретам и подмигнула Франсуа. - Какая у меня замечательная подруга, верно? Но ничего, еще немного, и я тоже начну запоминать всякие умные истории, и буду не хуже блистать темами про салоны разных девушек, которых казнили за то, что они руководили партиями. Кстати, я вообще считаю, что женщине в политике делать нечего. Женщина - это украшение! Она создана для любви, а не для того, чтобы соперничать с мужчинами на подиуме! В смысле, на трибуне для политиков!

- Ты, Джейн, просто счастливица, что так считаешь! - заметила Лилия и пожала плечами. - Хотелось бы мне разделять твою точку зрения. А вы, ФРансуа? Что вы думаете об этом? Считаете ли, что женщины созданы для того, чтобы радовать своих спутников или же признаете за ними самостоятельность и умение принимать глобальные решения? Совсем недавно ушла в отставку Маргарет Тетчер... Мне кажется, она - достойный пример женщины в политике, разве нет?

- Да, достойный, - склонил голову Франсуа. - Но таких женщин - единицы. Я имею в виду тех, для которых занятие политикой или долг или действительно призвание, как в вашем примере. Конечно, история знала и других женщин-политиков, но мне кажется, что они были очень несчастны в личной жизни. Политика - как наркотик, она затягивает, требует максимальной отдачи и ответственности и умения принимать глобальные решения. Женщине же природой назначено быть прежде всего женой и матерью, хотя я не отрицаю, что она может справиться с управлением космическим кораблем лучше иного мужчины. Но это - тоже призвание, разве нет? - Он рассмеялся собственным противоречиям. Странное дело, вполне мог представить себе женщину-космонавта, но с чувством внутреннего протеста относился к женщинам политикам, считая, что им не место на трибуне.

- Вы как хотите, друзья, но я проголодалась! - Джейн откинулась на сиденье и обняла Франсуа одной рукой. - Вы замучили меня разговорами про женщин-политиков! А я - не политик. Я просто голодная женщина, которая сейчас съест вот этого мужчину, если ее не покормят! А еще умираю, как хочу шампанского! - Она сложила руки в умоляющем жесте. - О, пожалейте, давайте остановимся где-нибудь?

- Я знаю неподалеку хорошее кафе, - склонила голову Лилия и посмотрела на Родена искоса, словно извиняясь за прерванную интересную беседу. - Остановимся? Мы могли бы сделать перерыв, а затем я покажу вам кое-что на Правом берегу Сены.

- Да, конечно, - рассеянно ответил Франсуа, мысленно попрощавшись с Лувром. Иногда после напряженной работы на него находило настроение, когда хотелось весь день лежать на диване, смотреть телевизор и ничего не делать, но это случалось редко и длилось не долго. День, от силы – полтора. Сейчас же он ловил себя на мысли, что из-за отсутствия какой-либо интеллектуальной нагрузки начинает постепенно превращаться в растение. Или обрастать шерстью, как в одном фантастическом рассказе.

Конечно, заставлять Джейн ходить по музеям было бы издевательством над девушкой, но, с другой стороны, нельзя же устраивать из отдыха пародию на самопожертвование… Почти трагедия заключалась и в том, что более или менее серьезные разговоры не клеились. Поэтому он решил «добить» этот день пустой, на его взгляд, тратой времени, а завтра отправить Джейн гулять с Лилиан, раз уж давним подругам посчастливилось встретиться. Самому же, если погода не подведет, можно поехать, например, в Версаль. Или пойти в Орсе, потому что откладывать и не побывать – уже самому смешно или в Лувр, где в прошлый раз так и не успел посмотреть искусство Возрождения и еще много чего, что видел только в альбомах.

[Odin]

Декабрь, 1992

Лондон.

Филиал городского управления №2

Брэндон Лэйн, Чарльз Стэнли, Уильям Свенсон.

Брэндон Лэйн с явной неохотой раскрыл подшивку в твердом переплете, будто заранее знал, что там написано. Он и знал. Почти выучил наизусть. Но не терял надежды найти то, что могло бы дать… нет, не ключ ко всем тайнам мира, а вариант для простой легенды. Вопросами, зачем, кому и почему понадобились подробности об Ордене, который иногда на слуху, иногда – нет, Брэндон не задавался, по крайней мере, в голос. Это могло считаться в лучшем случае чрезвычайно дурным тоном, а худшем могло приравняться к разглашению государственной тайны. Знал только, что запрос на информацию поступил откуда-то из правительства, а большего и не нужно.

Вот только когда отправленные на сбор информации агенты возвращаются ни с чем, спорить с вышестоящим начальством становится трудно даже ему. Ему, который был отправлен сюда, в Отдел сбора информации именно за подобные мелкие грешки. А может быть, это просто предлог, чтобы сунуть кого-то на его место, но Лэйн не жаловался, так как новая работа, пусть и не сулящая головокружительной карьеры, нравилась ему больше. Нравился даже этот кабинет в требующем мелкого ремонта снаружи здания с занудным названием «Филиал городского управления №2. Отдел работы с населением. Администрация». На памяти Лэйна никто не пытался прочесть это до конца, даже в отчетах именуя «Филиалом» или «Администрацией», но разве уважающая себя контора должна быть непременно на виду? По крайней мере, не эта.

На столе звякнул телефон.

- Да? – спросил Лэйн, подняв трубку и выслушав то, что хотели сказать, распорядился: - Пусть зайдет.

«Пусть зайдет» относилось к одному из агентов, пожалуй, единственному, умудрившемуся принести более или менее толковый ответ на интересовавший их вопрос. Правда, еще две недели назад, ознакомившись с отчетом, Брэндон Лэйн сделал то, до чего обычно не опускался – он кричал на подчиненного.

И было из-за чего. Можно, черт возьми, поверить во все, что угодно, но Чарльз Стэнли собрал нечто и вовсе невероятное, начав со взявшегося из ниоткуда политика, продолжив довольно известным в своих кругах антикваром, в качестве связующего звена агент и вовсе приплел дипломата из министерства иностранных дел, а в завершение всего… Да, правильно. Таламаска. По мнению Чарльза эта организация была причастна к чему-то, чего агент понять не мог. Ну и как прикажете реагировать на подобное? Посоветовав агенту отдохнуть несколько дней, пока его не отправили на отдых принудительно, Лэйн делал все возможное, чтобы собрать дополнительную информацию. Самое ужасное, что по мере сбора стал понимать – сам напишет точно такой же бред. Если не хуже. А потом по правительственному каналу поступил запрос на эту организацию.

И Лэйн пришел к выводу, что агент не так уж неправ. Политик и антиквар – в их судьбе было нечто общее. А именно – автокатастрофа 5 лет назад. Попытавшись копать на одного и другого, Брэндон обнаружил много мелких и совершенно диких деталей. Люди фактически без прошлого, погибавшие от несчастных случаев, бредившие на старофранцузском, все – инфицированы туберкулезом. Дальше - не легче, когда проверяя Франсуа Родена он наткнулся на один весьма характерный случай – Роден, как эксперт написал заключение о подлинности старинных документов, что стоило несчастному коллекционеру двух месяцев психиатрической клиники – тот утверждал, будто документ о подлинности декретов Национального Конвента написал… сам Робеспьер!

Сопоставив факты и придя к выводам, что зря сорвался, Лэйн навестил коллекционера. Проверил несчастные случаи и полицейского, который занимался ими. Еще один человек без прошлого. Со странным почерком, где начертание букв было идентичным с документами Конвента. И у других – тоже… И как замыкающее звено – Таламаска.

Брэндон раскрыл папку. Написано черным по белому. Информация, которую никто не считал нужным скрывать. Таламаска. Основана в 758 году каким-то безымянным монахом, магом или алхимиком, который стал изучать и записывать рассказы о сверхъестественных явлениях, до которых только мог дотянуться. "Следует просто внимательно наблюдать за деяниями так называемых чародеев и не считать, будто вам известно, откуда исходит их сила". Изучение необычных способностей влекло за собой и сотрудничество с людьми, обладающими таковыми – именно поэтому Орден всегда принимал участие в их судьбах. Особенно, во времена инквизиции, охоты на ведьм и так далее. В свое время были тесно связаны с тамплиерами и, предположительно, владели сокровищами, переданными им на хранение – что же, хотя бы так можно было объяснить кредитоспособность нынешних Рыцарей – документы, лечение, банковские вклады, которыми обеспечили «людей из ниоткуда» требовали серьезных вложений. Они называли себя учеными и, судя по всему, таковыми являлись, до сих пор изучая сверхъестественные явления. К их помощи несколько раз прибегали официальные власти, если сталкивались с чем-то, что нельзя объяснить научно. Да что греха таить, у них в штате была женщина-медиум, к которой обращались, когда то или иное дело заходило в тупик. Она редко ошибалась, хотя большей частью ее трактовки были туманны.

Могли ли они, эти полуисследователи- полуученые сделать то, вывод о чем напрашивался, саднил, как заноза, но так и не был озвучен в голос? Брэндон Лэйн встретился с одним историком, сорок лет посвятившему изучению французской революции. И задал тому всего один вопрос. О десятом термидора. Лучше бы не задавал, потому что от ответа волосы буквально зашевелились на затылке и к ним, без сомнения, прибавилось еще несколько седых.

В дверь деликатно постучали. Через секунду она открылась и в проеме появилась виноватая физиономия Чарльза Стэнли.

- Уверен, что выгоню? – усмехнулся Лэйн, глядя на агента. Мальчишка выглядел отвратительно, а во взгляде была почти идиотская, граничащая с упертостью покорность: «пусть выгоняют, но я написал, все, что мог». Да, знакомо. – Садись. Никто тебя выгонять не собирается. Я проверил твои данные, Чарльз. И убрал бы этот бред в стол, если бы по форме А-2 не поступил приказ разведать подробности о твоем этом Ордене. Все возвращались оттуда, как побитые собаки и у меня к тебе логичный и неизбежный вопрос, а именно – источник информации.

- Я тоже… как… побитая собака… сэр, - ответил Чарльз, глядя в пол. – Я собирал факты по отдельности…

-… а потом, когда сопоставил, написал то, что написал, - закончил Лэйн. – И не указал информатора.

- Его и нет, сэр, - ответил Чарльз. – На такие вопросы в лоб обычно крутят пальцем у виска, а я пришел к выводу, что раз необычно – значит – Таламаска, когда вспомнил те случаи с полтергейстом. Помните, где люди умирали на ровном месте? Потом, занимаясь уже этим делом, я узнал, что лечение Этьена Корти оплачивал некто Лайтнер, Ламбера – Тэлбот, Родена – Велльдон и Олни. Причем в последнем случае имело место перемещение одной и той же суммы…

- Да, я знаю, - кивнул Лэйн. – Садись, Чарльз, не стой. Тебе и твоему будущему напарнику предстоит узнать как можно больше об этом Ордене. Вы можете прикинуться медиумами, привидениями, прорицателями и всем, кем будет угодно, но добудьте мне ответ на простой вопрос – чем они там занимаются. Вашу легенду придумаем, когда… А вот, кстати, и он. Во избежание глупых вопросов скажу, что в их так называемом ночном клубе кто-то увидел привидение с тех пор местные наркоманы боятся сидеть в том углу. Хорошее начало, тебе не кажется?

- Да, сэр, - на всякий случай ответил Чарльз. Все, что сказал Лэйн могло быть как сарказмом, так и правдой, оформленной в виде шутки, поэтому поспешных выводов он не делал. И так получил головомойку за свой отчет и сейчас переводил дыхание, будучи уверенным, что в итоге придется писать заявление об уходе. Оказалось, что нет, но разве от этого легче? Повернувшись к двери, Чарльз принялся ждать напарника.

Дверь в кабинет босса.

Унылые серые стены и скучный дизайн.

Мало кто знал, что за тоскливой внешностью клерка, существующего в этих стенах под именем Брэндона Лэйна скрывается душа романтика и почти поэта. Уильям Свенсон, специальный агент Федерального бюро расследований, это знал. Но, разумеется, скрывал. Как и то, что он – агент, а не владелец ночного клуба в Сохо с весьма дурной репутацией. С Брэндоном его связывали не только годы совместной работы. Они дружили еще со школы, и уже тогда оба усвоили: никакого лидерства, никаких попыток изменить друг друга или навязать собственное мнение.

Жизнь распорядилась так, что они стали работать в одной организации. Брэндон, с блеском окончивший сначала юридический факультет Кембриджа, первым попал в поле зрения Федерального бюро, и сделал себе карьеру за несколько лет. Став большим начальником, он притащил за собой и Уильяма, который, закончив тот же университет, влачил довольно скучное существование в отделе по борьбе с наркотиками. «Мне нужен человек, которому бы я доверял. А кроме тебя я никому не доверяю». Разве можно было отказать другу?

Уже не первый год Уильям Свенсон работал в ночном клубе, и лишь изредка его вызывали в Центр. То, что подобное приглашение последовало, означало одно: случилось нечто очень важное, требующее его вмешательства. Вот и молодой человек, сидящий в кабинете Лейна, тоже явно чувствовал себя не в своей тарелке. Как выяснилось, это был тот самый Чарльз Стэнли, с которым в последнее время Уильям общался по телефону, как со связным.

- Рад познакомиться, Стэнли, - весело прищурился Свенсон и протянул агенту руку. – Я – тот самый, кто звонит по ночам. Теперь ты знаешь, как выглядит твой ночной кошмар.

- Угу, - сказал Чарльз, пожав руку новому напарнику. Он не хотел говорить больше, зная, что если начнет - то уже не остановится, так как за примерно 5 минут успел прикинуть все перспективы нового задания вкупе с уже известным. Во-первых, он никогда не работал с напарником, во-вторых, если бы Лэйн знал хотя бы половину того, что он не внес в отчет из этических соображений... В-третьих... Впрочем, первых двух и так с головой достаточно. Чтобы не дать волю словооизвержению, утратив понятие о субординации, Стэнли ответил: - Если все пойдет так, как надо, скоро нам будут сниться кошмары другого сорта. Одинаковые.

- Точно, - кивнул Брендон Лэйн, жестом отправив Уильяма отдохнуть в соседнем кресле. А когда тот устроился - протянул другу отчет Стэнли и плод своих собственных трудов, где пытался все резюмировать. Со всем, так сказать, содержащимся там бредом. - Получи, распишись и прочти, Уильям. И скажи, что думаешь.

- Думаю, что мы имеем дело либо с шулерами высокого полета, либо с великими экспериментаторами, которые умеют жонглировать историями и вытаскивать из прошлого исторических личностей, как фокусники - кроликов из шляпы, - Уильям Свенсон аккуратно сложил прочитанные листки, и, не спрашивая разрешения, закурил, придвинув к себе пепельницу. Работа научила его ничему не удивляться. Вообще ничему. А уж все, что касалось этого Ордена, вообще дурно пахло, если не сказать хуже. Достаточно было взглянуть на журналиста, который увяз в этом дерьме по воле собственного любопытства. Уильяму стоило определенных трудов сделать так, чтобы журналист ходил пить в его ночной клуб. И то, что рассказывал иногда, напившись, Лустало, казалось бредом всем, кроме самого Свенсона.

- Но что от меня требуется, Брэндон? Мистификация? Слухи? Или что-то покрепче? Кстати, я познакомился с беднягой, который решил потягаться интеллектом с господами из Таламаски. Показать фото? - Уильям достал из портмоне несколько фотографий, сделанных скрытой камерой несколько дней назад. - Бедолагу хорошо бы изолировать. Иначе двинется рассудком, гоняясь за привидениями из восемнадцатого века.

- У меня очень скверное предчувствие, что не за привидениями, Уильям, - медленно сказал Лэйн. Слова, за которые он беспощадно отругал Стэнли, а потом прогнал прочь. Что же, это повторение – своего рода компенсация Чарльзу за моральный ущерб – Брэндон сам приговорил полбутылки виски, как только факты начали выкладываться в жутковатую по виду мозаику. – Журналист пришел к тем же выводам, что сначала – Чарльз, а потом – я, но, как натура впечатлительная и нервная может лишь пить. Потому что такое никому не расскажешь. И двести раз подумаешь прежде, чем составить отчет. Взгляни. Здесь – образцы почерка одного полицейского по имени Шарль Ламбер, мнение эксперта-антиквара Франсуа Родена о подлинности исторических документов 1793 года, старинные бумаги, позаимствованные мной из исторического музея и заключение наших экспертов-графологов. А здесь, в синей папке, фотографии. Ламбера сфотографировали недавно, Родена – год назад. Там же – копии с портретов исторических оригиналов и еще несколько мелочей по фактам. Были еще и другие люди, но их имена и лица ни о чем не говорят ни нам, ни историкам. Пока что.

Отправив через стол папки, Лэйн слышал, как в своем кресле тихонько охнул Чарльз Стэнли. Видимо, сам был на грани потери рассудка только теперь, когда его же расследование вылезло этим боком. Н-да… Брэндон потер подбородок и сам стал изучать фотографии, которые дал Уильям. На них – еще молодой человек с лицом типа, беспробудно пьющего уже приличный срок, а во взгляде так и бесится тот огонек сумасшествия, что сподобил Свенсона на «диагноз».

– Изучая материалы, имей в виду, что нам поступил запрос на организацию. Сверху. Требуется узнать все кто, что, зачем и почему и все остальное, что обычно хотят в таких случаях. Ты и Чарльз займетесь этим. Чарльз – как человек, написавший первый отчет, ты – как человек, который не обвинит меня в помешательстве до того, как факты будут собраны.

Свенсон даже присвистнул, разглядывая образцы почерка и фотографии. Ламбера он видел лично, когда тот приходил в клуб собирать информацию по интересующему ему делу, и составил о нем мнение, правда, не сравнивая ни с какими портретами. Родена он раньше не видел. Зато хорошо знал потрет Робеспьера. Тем более, что с ним у него была связана весьма неприятная история. Однажды во время урока истории в школе Уильям слишком увлекся беседой с одноклассницей и совершенно прослушал, о чем говорил преподаватель. Разумеется, когда тот мстительно попросил его сообщить всему классу, кто являлся одним из идеологов партии жирондистов, не знал ответа, так как все прослушал. Но ударить в грязь лицом перед красивой девочкой не хотелось, и Уильям произнес единственную фамилию, которую помнил из того
периода – Робеспьер. Когда преподаватель кивнул и попросил продолжить, Уильям с присущей ему фантазией и умением выкручиваться, развил эту тему. Он рассказывал, как эти самые жирондисты внимали речам Робеспьера и каким пламенным революционером он был, сражаясь на баррикадах против англичан, но был вовремя остановлен и беспощадно наказан испорченным аттестатом. Свое раздражение он выместил на ни в чем не повинном портрете, дорисовав ему дома все, что считал нужным. И вот – тот же портрет. Только без парика…

- Похожи, - вслух произнес он. – И, что самое интересное, непохожи на ряженых клоунов-актеров. Во всяком случае, Ламбер вполне профессионально собирал информацию у своих источников… Нда… - Уильям поймал взгляд Чарльза Стенли. Молодой еще, и кипит энергией. Хорошее качество для агента. Впрочем, первое впечатление могло быть обманчивым. Сам Уильям умел выглядеть на разный возраст – в зависимости от того, что от него требовалось.

- Судя по всему, в правительстве заинтересовались, как и кому удалось вытащить этих французских маньяков из небытия… - Пробормотал Свенон и вздохнул. – Страшно подумать, зачем им это нужно. А какой у нас срок? И как конкретно поставлена задача?

- О сроках ничего не сказано, - мрачно сказал Лэйн. Отсутствие критики со стороны Уильяма говорило о многом, а именно о том, что тот тоже пришел к выводам. Тем же. - Я не думаю, что в правительстве конкретно заинтересовались маньяками, которые, кстати, ведут вполне тихий и законопослушный образ жизни. Ни один, ни второй не проявляют интереса к политике, ничего не пропагандируют и не выступают. О чем я говорю! Никто в здравом уме до такого не додумается! Заинтересовались Таламаской. Конкретно Орденом и тем, что у них там происходит. Господ Ламбера и Родена я проверил только благодаря отчету Чарльза и получил лишнее подтверждение факту - наверху не зря беспокоятся.

- Неизвестные люди, - тихонько пробормотал Чарльз. несмотря на то, что он сам собрал информацию, поверить в то, что говорил сейчас босс и коллега было сложно.

Точнее, сложно поверить и остаться при этом в здравом уме. Взглянуть на досье ему не предложили, ну и черт с ним, если предстоит сконцентрироваться на главной задаче в которую их бросят, как только все наговорятся.

- Я так их называл. И насчитал шесть человек, трое из которых уже мертвы. Все - появились в разных частных больницах. Все - с практически одинаковыми болезнями. У всех было что-то вроде приступов сумасшествия, а потом - амнезия. И за всеми их проплатами так или иначе фигурирует этот Орден. Дорогое удовольствие для циркового представления, да? Этот Орден... Узнать все, что там происходит, можно только внедрившись в организацию. Как это сделать я пока не очень представляю, хотя стоило бы побеседовать с тем журналистом.

- Представить, как туда попасть и как получить ответы, именно то, что от вас требуется, господа, - развел руками Лэйн с таким видом, будто провозглашал прописную истину.

- О, нам предстоит внедриться в Орден? - оживился Уильям. - Представляю себе, чему мы можем там научиться! Вдруг они оценят мои способности и сами предложат пойти на курсы "вторая жизнь для покойника"? Было бы забавно извлечь из небытия некоторых исторических личностей... - Свенсон говорил весело и человек, не знавший его, вряд ли заподозрил бы его неуверенность и даже некоторый суеверный страх. Маска беспечности спасала его неоднократно из многих неприятных ситуаций, потому что приросла настолько, что он и сам не всегда умел ее снимать. Однако, на самом деле Свенсону было не весело. От всей этой истории, как говорится, разило дерьмом за версту. К тому же, личность журналиста Лустало он тоже изучил. И парень этот был не из тех, кто бежит топить свои страхи в бутылке при первой же неприятности. Криминальный журналист с хорошим послужным списком, он прошел через многое. А сломался на деле, связанном с Таламаской. Все эти мысли кружились в голове агента Уильяма Свенсона, но он предпочитал не слушать внутреннего голоса, кричащего об опасности. К тому же, он сам выбрал для себя эту работу, и идти на попятный просто не имел права. - Мы будем работать вдвоем? Какими силами можем располагать в случае, если потребуется помощь? - деловито осведомился Свенсон, на секунду посерьезнев.

- Фактически ничем, - скривился Лэйн, подойдя к самому отвратительному и болезненному пункту. Там, на верхушке, хорошо говорить сделать то или выполнить это, ну и черт с ним, если каждый знал, на что идет. Если знал. Солдат знает на что идет, когда идет на войну. Агент знает, что его может ожидать в случае провала. Даже простой грузчик знает, что будет, если он неправильно закрепит груз. А они? На что он отправлял друга и подчиненного? На смерть? На безумие, которое еще хуже смерти? Но был ли выбор? Он сам знал, на что идет, когда приносил присягу. - Ничем, господа. Вы можете рассчитывать только на мою посильную помощь. Потому что никто нам не поверит, если в отчете изложим фантазии вместо фактов. На вашем месте я бы, кстати, пообщался не только с журналистом, но и с покойниками, которые могут многое знать.

- С покойниками? И что прикажете с ними обсудить, сэр? Французскую революцию? - воскликнул Чарльз, начисто позабыв о субординации, но быстро прикусил язык. - То есть... я бы хотел перефразировать вопрос мистера Свенсона и в свою очередь уточнить, как нам поступить, если кто-то из них или из Ордена поведет себя... не вполне адекватно? В истории болезни были, кстати, прецеденты...

- Когда они вели себя неадекватно, ты говорил, - нетерпеливо оборвал словесный поток Лэйн, махнув рукой. - Я не льщу себя надеждой, что из вас, господа мои, хорошие психологи. Но надеюсь, что у каждого из вас достаточно как опыта, так и ума, чтобы не допустить подобных... вспышек.

- Психологи, может быть, и хорошие. Но тут нужно нечто другое, я полагаю, - задумчиво пробормотал Свенсон. - Если эта организация - настолько древняя и мощная, как о ней пишут, они могут уметь не только вытаскивать из могил покойников. Но... насколько я понимаю, у нас нет выбора, не так ли? - Вопрос не требовал ответа. Уильям пожалел, что встреча состоялась втроем, потому что вынужден был "держать марку" в присутствии своего нового напарника. А так хотелось выругаться и сказать Брендону: "Послушай, там, наверху, хотят сделать из нас пушечное мясо, или они просто спятили?" Но он молчал и сосредоточенно курил. Перед глазами попеременно плясало лицо из учебника и лицо реального человека - Лустало. Тот что-то бормотал об исторических личностях, преданных незаслуженно забвению. Интересно. Возможно, этот незаслуженно забытый человек был кем-то третьим, оставшимся вживых? - Ну... пожалуй, мы все обсудили, не так ли, Брендон? - поинтересовался вслух Уильям, беспечно закуривая сигарету.

- На данный момент - все, - кивнул Брэндон. Было тревожно. Но свои эмоции он уже привык скрывать хотя бы под кислой физиономией - недоставало еще сеять панику, тем более, что вопрос Уильяма не требовал ответа. Традиционно выдав на прощание инструкции, напутствия и к тому же деньги на непредвиденные расходы обоим он, в конце концов, отпустил агентов. И только потом позволил себе выругаться сквозь зубы. Яростно. С ноткой отчаяния. "Господи, сделай Амстердам столицей Испании потому что я так написал в контрольной" - вот что это напоминало. Что же, если дело зайдет слишком далеко, он найдет способ принять меры, а пока... "Русская рулетка", господа. Где участниками - мы, древний Орден и... покойники.

Брэндон Лэйн отпер сейф, забросил туда бумаги и закурил. Настало время продумывать варианты.