***
{Helga}
Чума
Чума пришла в город Руан,
Неслышной поступью.
Ее он встретил, как только Дам
Встречают с почестью.
Легки шаги ее. Черен взор,
Перчатки тканые.
Любви финал лишь один – костер
Да ночь туманная.
Один он встретил ее, упав,
Как рыцарь, в ноги ей.
И прослезилась Чума. Ведь так
Смогли немногие…
На теле след поцелуев тлел,
Он спал… наверное.
А у Чумы еще много дел –
Прости неверную…
Утреннее.
Пил когда-то горькую,
Жил по-человечески,
Хорошо за стопочкой
Размышлять о вечности…
А как стал вампиром я,
Завязал безвременно,
Плохо мне от беленькой –
Опытом проверено.
Впереди – бессмертие,
Нудное и скучное,
Эх, не выпить крови ли
По такому случаю?
Romeo&Juliette
Занавес пал секирой,
Отрезав от тени свет,
Рыдает в пустой квартире
Брошенная Juliette.
На шее ее – камея,
Размером с потертый цент
А в баре сидит Romeo
И сумрачно пьет абсент.
Она кормит кошку дрянью
И напевает вслух,
А он виртуозной бранью
Обкладывает старух.
Не знают они бесценных
Неуловимых примет
Друг друга.
Но вновь на сцене
Romeo and Juliette.
Ave, Maria...
Ave, Maria, танцуй, пляши! На площади – ни одной души, пылает костер, повозок рать – Марии до смерти здесь плясать. Ave, Maria, свет во мгле, пальцы смуглы, ножки в золе… Под сенью струй площадной брани тебя, Мария, так филигранно возьмет заблудший поэт-скиталец. А после – снова и снова танец. Корсажем тесным стиснуто чрево – Мария уж много лет не Дева… Родит в положенный час младенца, в тряпье истертом – и вновь коленца хмельного танца – Мария, славься! Танцуй, пляши во имя чьей-то больной души.
In nomine Diabolo, Париж...
In nomine Diabolo, Париж, отдайся мне как девка в подворотне – послеполуденный озноб, дремота… Все небо – в ранках черепичных крыш, жестянок гроздья, шаткие леса… Бреду, виски сжимает венчик боли – я просто создан для прекрасной роли изменника, шута, бродяги, пса… In nomine Diabolo, тону в реке твоих зловонных сладких улиц, ловлю губами ветер пыльный, жмурясь. И камнем, с наслаждением – ко дну. Меж «Сен-Мишель» и «Сен-Жермен-де-Пре» въезжаю в вену. Поезд как каноэ. В последнее парижское ночное, пошатываясь, выйду на заре. Лютеция, червленая медаль, да червоточинка твое нутро изъела – мне подставляет ласковое тело дебелая мадам на Пляс-Пигаль. In nomine Diabolo, Париж, быть шлюхой для тебя – к лицу поэту. Беззвучный шепот твоего клеврета, Лютеция, прекрасная, услышь... Двузубцем Нотр-Дама вспорот свод бессолнечного купола. Скамейка, сухое горло – мерная линейка глотков абсента, разорвавших рот. Уснуть навек под сизым молоком шального неба, жалким, полуголым… И пьяная реклама «Кока-Колы» — как револьвер над ноющим виском.
Луи и Арман
Ты говоришь, что я смогу вести
тебя куда угодно - Боже правый!
Ты говоришь, есть путь - но нет пути,
как меж двух островов нет переправы.
Осколки хрусталя, оскал луны,
предгрозовое небо, птиц круженье…
Скажи, Арман, вампиры видят сны?
и верят ли в пророчества видений?
Я слышу голос - нет его нежней:
"Луи, ты дух вселенской круговерти".
Но ты скажи мне, объяснить сумей,
за чьи грехи нас приравняли к смерти?
Пройдет гроза, исчезнет туч гряда
за горизонтом крыш остроугольных,
и что потом, скажи мне? Что тогда?
И почему мне страшно, стыдно, больно?
"Ты - сердце времени," - твой шепот слишком тих,
глаза опущены, рук нервное сплетенье…
Пускай я раб страданий, но - своих.
Не подвергай мои слова сомненью.
Куда тебя позвать? В мою беду?
В мое отчаянье? В мой страх? В мои потери?
Лишь отпусти меня, и я уйду
туда, где только мне открыты двери.
Жаль только, что за мною, словно тень,
летят твои мольбы… Сладка отрава.
И так внезапна иллюзорность стен,
что делят нас на правых и неправых.
Маленькая смерть в Париже
Мальчик из хорошей семьи, так юн и скромен,
Чистый нежный подбородок в пене кружев,
Париж кренится набекрень — и пьян, и темен,
Рука ко рту платок подносит...
"Мсье простужен?"
Улыбки промельк, ресницы — темной тенью
На скул мазки.
Луна поет и пляшет сарабанду.
"Вы осторожнее, мсье — здесь так круты ступени,
Давайте руку. Пахнете приятно — будто ладан?
Вы что — священник?"
«Нет, моя любовь.
Я просто спал в соборе — там темно и тихо…
Ваш голос так красив — хитросплетенье слов
Как будто шелк из-под искусных рук ткачихи».
«Да вы поэт!».
Пожатье равнодушных плеч.
Каморка пылью звезд осыпана. Снаружи
Почти неслышный гул бульвара, чья-то речь
Бранчливая… Платок опять у губ.
«Мсье простужен?»
«Нет, моя радость. Ляг. Как мягок профиль твой
на блеклом полотне окна»…
Целует руки.
Целует плечи. Холодно. Смеюсь беззвучно.
«Стой…
Ты, кажется, замерз…».
Затихли смеха звуки.
Проехал экипаж, все стихло в полночи Парижа.
Кто научил тебя таким вещам, мой ангел темноглазый?
Губами к шее… Нет, не бойся, нас никто не слышит…
Глух город, будто тронутый проказой.
Улиц язвы
Кишат червями тел… Слабею от истомы.
Вот это смерть!
Рукоплещите, браво!
Где вам найти его?
Вон он — бредет в крылатке черной,
С платком, кокетливо закрывшим рот кровавый.
Мастер и...
Стряхнула с плеч дождь.
Зябко в твоей каморке,
Мастер. Как ни придешь,
Тянет сделать уборку.
Свечи на край стола
Примостились уныло.
В черном устье – зола,
Что век назад остыла.
Сколько бумаг! Перо
Чернью сочится наземь.
Рвет каморки нутро
Осень. Для безобразий
Самое время. Ночь.
Мастер, пиши спокойно.
Мимо окна и прочь
Мчит на метле Джоконда.
Или Марго. Прости.
Путаю муз безбожно.
Исписанные листы
Откладываю осторожно.
Чаю тебе налью.
Плед накину на плечи.
Где-то в ночи поют,
Плачут, кричат, щебечут
Тихие голоса.
Мастер, услышь их, милый.
Красны твои глаза,
Кожа бледна и стыла.
Муза танцует вальс
Щеку клеймит помадой,
Рябина сыплет на вас
Красные камни ягод
Улыбка твоей Марго…
Уйду – ты и не услышишь,
Только скажи, отчего
Ты без меня не пишешь?…
Лестат
Я зачем-то был нужен, когда-то был свят,
мною бредил рассвет, мною пьян был закат,
обо мне отзвенели литавры, отплакали трубы.
И по проводу - шаг, и полет наяву,
я бежал по асфальту и падал в траву,
улыбаясь, хоть стыли от боли разбитые губы.
И обители рай был уютен и прост,
я взбирался на башню - как вор и как гость,
черным пламенем рея над спящим в нирване Парижем.
Теплый взгляд… я любим и любить обречен,
кровью углей горящих мой плащ обагрен,
а снаружи луна в упоении бродит по крышам.
Я был пьян не вином, губ моих алый хмель
звал любого ко мне - в мою страсть и постель,
но узко для двоих было шелком обитое ложе.
Я был щедр, и боль я дарил не скупясь,
зеркала - как глазницы, старинная вязь
кровоточащей нитью ложилась на бледную кожу.
Белым бархатом нежно окутан твой стан,
тела сладким теплом я был издавна пьян,
смерть в обличье моем отступила пред лаской беспечной.
Мы сплелись в диком танце под шепот зеркал,
бьется кровь под атласною кожей виска,
рядом замерли губы, дрожащие в жажде извечной.
Ниже - гладкость ключиц, дымка светлых волос,
горький запах листвы и полуночных рос
и податливой кожи упругая мятная сладость…
Словно жаждущий - светлый увидев родник,
я губами к биению жизни приник,
причащаясь и вновь обретая бессмертную святость.
Ночь - мой призрачный храм, я в ней грешник и бог.
сколько душ покидало туманный чертог,
прижимая бесплотность ладоней к пятну поцелуя.
Я владыка и раб, я любовник теней,
каждый раз в этот мир прихожу я за ней
и найдя, прижимаю к себе, сладострастно ликуя.
Вечность - время мое, не отмерил предел
тот, кто выбрал мне юности вечной удел,
вечной жажды быть терпкою кровью согретым.
В дар я сумерки принял и плеск тишины,
маслянисто сверкающий отблеск луны…
Я забыл о рассвете, но я не жалею об этом.
Только мне наравне со Всевышним дано
право смерть приносить в опьяненьи ночном,
и кривится мой рот, искажаясь улыбкой ужасной.
Ангел? Демон? В причудливой пляске зеркал
святость в облике Зверя я вмиг отыскал,
и мы с Богом равны - оба властны и оба прекрасны.
(отклик)
Ваш "Лестат" заставляет слезится бесслезные очи,
Режет душу покруче нарезки серебряной пули.
Мы едины по духу и крови, мы- ангелы ночи.
И в её волшебстве без спасения мы потонули.
Как любой из вампиров, играть я умею словами
Как со смертной душою, пред тем, как до дна выпивать..
Но не дню и не ночи не меряться силами с Вами
Наш удел- Вам почёт и хвалы воздавать...
Baron BlackRaven
Луи и Клодия.
Тебя породили на свет
зловонные недра чумы,
звон нескольких жалких монет,
объятия смерти и... мы.
Синее, чем воды реки,
глаза у ребенка в шелках…
и хрупкая нежность руки,
и сладкий вкус на губах.
Женщина или дитя,
странница в серой мгле…
Я говорил, шутя:
"Ты - ангел мой на земле".
И зло в тебе красотой
обернулось по волшебству,
и солнца луч золотой
я вижу вновь наяву.
Обжечься я не боюсь
и не боюсь сгореть…
В глазах твоих - где-то грусть,
в душе твоей - та же смерть.
И кружевом рукава
коснешься ты невзначай:
"Луи, это все слова…
Я не ангел, а здесь не рай".
Щекой прижмусь я к щеке,
кожа - пуха нежней,
и смерть принося во тьме,
я думаю лишь о ней.
Лестат и Ники
Заката пурпурные блики
рассыпались по стеклу.
Я обнял хмельного Ники,
прочь отгоняя мглу.
А он, музыкант и дьявол,
небрежно коснулся губ:
"Где грань между сном и явью,
пожалуй, сказать могу.
Но на другой странице
букв нет - белым-бело.
Где пролегла граница
между добром и злом
я объяснить не в силах.
Может, равны они?"
Я зарыдал: "Мой милый,
скрипку скорей возьми.
Звук ее слаще слова,
песня ее чиста".
Он улыбнулся: "Снова
ты за свое, Лестат...".
Встал, потянулся гибко,
вина отхлебнул еще,
и застонала скрипка,
и замелькал смычок...
Нервно дрожат ресницы,
рот непреклонно сжат,
ноты как будто птицы
в дивных мирах кружат...
Плачу, уткнув в ладони
сумрачное лицо.
Скрипка надрывно стонет,
ночь заключив в кольцо.
Пахнет соломой прелой,
яблоками, вином,
звезды начерчены мелом,
в сумерках за окном.
Струны дрожат, их трепет
подобен плоти живой,
когда под блаженный лепет
ласкаешь ее рукой.
Когда в ореоле света
на выплеснувшейся Луне,
целуешь руки поэта,
сжимаешь их все больней...
И слез счастливых не пряча,
смеешься ему в плечо,
и, путая хохот с плачем,
целуешь его горячо...
Об этом рыдала скрипка,
и сумерки черных глаз
таили в себе улыбку,
прекрасную без прикрас.
Я встал, подошел, шатаясь,
ослепнув от пьяных слез...
Он улыбнулся: "Знаю,
ты все принимал всерьез,
а это - всего лишь скрипка,
а также - просто смычок.
Не надо просить (улыбка)
меня поиграть еще...
Мы оба пьяны с тобою,
а к окнам снаружи льнет
ночь - вымыта лунной кровью,
что твой испачкала рот.
Иди же ко мне". - "А скрипка?"
"Что скрипка? - она мертва".
И сумерки жарко, гибко
обвили его слова,
закутав их в рук сплетенье,
и губ слиянье в одно...
...А пахло вокруг сиренью,
яблоками, вином...
Танец
Здесь царство золота, жизни, света,
здесь среди смертных - мы одни.
Колонны хрустальные, блеск паркета,
в скользящем вальсе кружат огни.
Твоя улыбка гостей чарует,
и продолжается пьяный бал.
Шампанского бьют золотые струи
из пастей свирепых химер в бокал.
Танцоры вихрем скользят в зеркальном
мире, и пламя с одежд течет...
Ты молча вертишь бокал хрустальный
пальцами, что холодней, чем лед.
"Ты приуныл..." - я волос касаюсь,
волн золотистых нежной рукой,
в незримом объятии я спасаюсь,
пью твои губы за упокой.
И наши пальцы под белым пленом
скатерти шитой сплелись в одно...
Ты вдруг вскочил, наступил коленом
на златотканое полотно,
Тело подбросил, гибко, четко,
выпрямил спину, юный бог,
И, рассыпаясь дробью, чечетка
порхнула из-под умелых ног.
Свет канделябров залил танцора,
волосы вспыхнули в белой мгле,
пьяные громко орали хором:
"Браво!" - а ты танцевал на столе,
переступая меж кубками ловко
и над фарфором скользя змеей...
нечеловеческая сноровка
и глаз холодных взгляд неземной.
Холодной кожи мертвая бледность,
подтеки тени в ямках ключиц...
Бог мой! я упаду на колени,
стану одним из безликих лиц,
пока мой ангел на скатерти белой
движется в танце, что кровью пьянит,
я, обезумев, прильну всем телом
к тени его, что рядом стоит.
Пусть он уходит, танцуя, в бездну
света, раздробленного в зеркалах.
И алым маком - кровь из порезов
стекает с рук на алтарь стола.
И сотни взглядов - ладоней сотни
твой танец странный сквозь ночь вели,
а я рыдал на полу часовни,
где Бога выцветший лик в пыли...
Ведь ты, язычник, танцуешь гибко,
и пламя жертвенного костра
взлетает к небу под звуки скрипки,
чернеет кедровых дров кора.
И жарко дышат, алея, угли,
и льется золото в зеркалах
на красный бархат сидений стульев,
на пену кружев на рукавах,
А я целую устало губы
пыльного лика. Льну щекой
к щеке холодной. Еще к кому бы
прижавшись так, получить покой?
И осознав свою суть, я с криком
выбегу прочь, под прозрачный свет,
там, где танцует прекрасноликий
демон, который знает ответ.
Вернуться
к оглавлению
|
|
|
|
