Аврора
{Melisante}
Узкие улицы Рима
расступались перед ним. О великий город,
вот и ты… Сколько долгих лет, сколько
столетий, топтал он ногами пыльную
землю, сколько прочел тайных книг и
книг открытых, сколько земель обошел,
уча юношей мудрости древних и сам
пытаясь тщетно постичь ее. Он обладал
тем, чем не обладал ни один из тысяч
виденных им людей, и что же - знал ли он
более, чем они? Да чем же эти великие
бессмертные, пьющие кровь, и так
кичащиеся своим могуществом и
превосходством, отличаются от смертных,
из которых произошли? Так же, как они, не
ведают, ни где их начало, ни где конец,
все так же страшатся смерти, мучатся
все теми же страстями, и все так же
нигде не находят себе места. Все та же
неведомая сила окутывает туманом их
мрачное существование и влечет их у
неизвестную им даль времени… Нет, еще
больше связаны они и бессильны перед
судьбою - еще менее свободны, чем люди,
живущие свой короткий век словно
вечные боги, им нечего скрывать, и не от
чего скрываться - кроме мелочных зол
таких же как они. А между тем, все лучшее,
что есть в бессмертных - осталось им от
этих жалких людей. И все их бессмертие
только в том, что они не ведают срока
своего конца. О да, какую радость он
испытал некогда, столетия назад, с
какой легкостью оставил дом, ставший
ему родным, получив этот Темный Дар,
какая надежда жила в нем - как будто
теперь была открыта дорога к высшему
знанию… И что же, что обрел он? За все
это время он не смог избавиться даже от
тайной тоски по своей прекрасной и
гордой создательнице…
- Эй ты, философ,
посторонись! - грубый толчок прервал
его мрачные мысли. Он обернулся
медленно, сзади него, скрипя, ползла
процессия: носилки какого-то вельможи в
окружении всадников и рабов. Он поднял
посох, на который опирался при ходьбе,
одним ударом повалил на землю грубого
солдата толкнувшего его с дороги, и не
спеша отошел к ее краю.
- Схватить его! -
рабы и солдаты грозно направили на него
свои копья. Откинув плащ, он положил
руку на рукоять меча, и продолжил свой
путь.
- Оставьте, -
раздался приказ из темноты. Солдаты
разочарованно ворчали, другие
посмеивались, но процессия заскрипела
дальше, и он тоже шел вперед своей
дорогой.
Его путь лежал
на другую улицу, и вскоре все звуки
стихли в отдаленье. Да он был рад, что
они отвлекли его от неприятных
размышлений… Конский топот раздался
сзади.
- Послушай! - тот
же голос, что остановил назревавшую
драку. - Я Орадант, советник императора,
я возвращаюсь с женой своей с
представления, данного сегодня в честь
его священного Величества... Ты привел
меня в восторг - не ожидал такого
гордого поведения от человека в мантии
философа!
- Одежда
философа - одежда достоинства, - холодно
ответил он.
Тучный всадник
засмеялся и радостно закивал в ответ. У
него были тяжелые черты лица, кажется,
он происходил из варварских народов… -
И так глупо радовался сказанной
банальности… Легкая усмешка
проскользнула по губам ночного путника.
- Как тебя зовут?
- Флавий.
- Ты, кажется,
прибыл издалека, ты - римлянин?
- Я родом из Афин.
- О, родина
мудрости! - снова, смеясь, закивал
советник. - Что же ты ищешь в этом
сумасшедшем городе?
- Все то же, что и
везде - ту, о которой ты сказал.
- Послушай… Ты
понравился мне, я бы хотел твоей дружбы
и, возможно, попросить тебя об одном
одолжении… Но сперва - позволь позвать
тебя на пир, который я устраиваю завтра...
***
Зала была
наполнена неживым масляным светом ламп
из синего и малинового стекла,
заставлявшим тускло мерцать ее тяжелую
роскошь и превращавшим в потусторонние
призраки шумно веселых пирующих. О,
расцвеченная феерия упадка…
- Вот мои сыновья,
Флавий, - Антоний и Гай, ты знаешь, я
варварского происхождения, но я хотел
бы воспитать их как истинных римлян.
Флавий
качнул головой. Рим рушился, и все же
этот варвар желал, чтоб сын его был
римлянин…
- У меня еще есть
дочь… Она их старше - ей уже
восемнадцать, она училась у философов в
Александрии, откуда мы вернулись не так
давно. Да, да, она хорошо образованна,
умна, я бы хотел, чтоб она познакомилась
с тобой… Да, Флавий, я бы хотел, чтоб ты,
возможно, занялся обучением этих детей.
Конечно же,
он давно знал, о чем попросит его
советник императора, бедный, наивный
старик, готовый броситься в этой
суматохе варварского запустения
последних лет к первому встречному,
который, как говорил Платон, знает, на
какое плечо накинуть плащ…
- Да, - продолжал
советник, - дочь моя - она, пташка, не
любит ночи и ложится, едва заходит
солнце, а встает с рассветом. Но сегодня
- я настоял, она мне обещала, хоть
ненадолго, присоединиться к нашему
веселью…
Флавий едва
слышал его голос, изучая прихотливый
мозаичный узор на полу, следуя его
изгибам, раскрашенным малиново-синими
пятнами ламп, но в этот момент какой-то
иной свет, легкий, тихий, проскользнул
по зале. Он поднял глаза. Нет, только
открылась дверь… Нет, дверь и раньше
была открыта… Но в ней, в шикарном
серебряном проходе, стояла - тень иль
нет? - нет, девушка - белые складки
легкого платья играли в пересечении
фиолетово-алых лучей, светлые пряди
волос ложились на тонкие плечи, эта
кожа - она хранила какую-то иную
свежесть дыхания - какой-то румянец, не
скрываемый даже мертвенным и
неестественным светом коптящих ламп,
она казалась слишком живой среди этих
мертвых, слишком уж теплой и
бархатистой.. Ее глаза были светлы и на
губах играла легкая улыбка.
- А вот, и она, моя
дочь, Аврора…
Вечер
набирал ход. Она пробыла здесь совсем
недолго, и он ни разу больше не взглянул
на нее - она и так стояла перед его
внутренним взором… Дочь?.. Нет, не дочь,
не смертная. Но и не одна из нас. Кто же
она? Какое чудесное существо? Какая
богиня, нимфа? Да он не знал - не знал,
кого еще можно встретить среди этого
мира. Но она не смертная, он ясно увидел
это в ее чертах, этот невидимый знак,
который только он мог заметить. Кто она?
Быть может она могла бы дать разгадку
многим тайнам, доселе мучавшим его.
Он слышал,
как друзья Ораданта поочередно
выражали бурные восторги: ах, как
изменилась твоя дочь со времен вашего
отъезда в Александрию, как похорошела!..
- Флавий,
отчего ты совсем не ешь и не пьешь?
- Да, я мало ем,
Орадант, - улыбнулся он ледяною улыбкой.
Ночь уже
перевалила на вторую половину, пир
далее был скучен ему, и пора было
уходить. На широкой мраморной лестнице
никого не было и он быстро сошел по ее
гулким ступеням. Ну что ж, да он
придет сюда еще - учить сыновей
советника, он придет в самый первый час
после заката - чтоб, как желал толстяк,
познакомиться с его прекрасной «дочерью».
Ее образ звенел как музыка в его уме.
- Флавий!
Звуки
слились с этой музыкой, не дойдя до его
сознания.
- Вампир! -
звенящий, нежный голос. Теперь он
услышал зов и вздрогнул. Наверху
лестницы стояла она, наклонившись к
широким перилам и протянув по их
бледному мрамору тонкие гибкие руки,
глаза ее смеялись ему вслед.
- Ты знаешь, кто я?
- он глядел ей в глаза строго и
пронзительно. - Кто же ты?
- Я знаю, кто ты,
мне известен ваш род, но про себя скажу
пока лишь то, что я из тех существ, что
живы только при свете солнца - и сегодня
мне стоило больших усилий прийти сюда,
чтоб встретить тебя. Я бы хотела
поговорить с тобой о многом, но у нас
так мало времени для бесед - лишь только,
быть может, час после захода солнца -
когда ты обещал моему названному отцу
приходить к нам в дом, и час перед
восходом - тогда, если хочешь, я буду
приходить к тебе.. Теперь прощай - до
встречи..
Едва касаясь
земли бесшумными ногами, он быстрой
тенью промелькнул по извилистым улицам.
По темному небу уже растекался серо-дымчатый
туман утра, когда он достиг дома -
прекрасного особняка с витиеватыми
колоннами при входе, который он избрал
своим временным жилищем. Он еще не
успел как следует рассмотреть его
комнаты, и поднялся наверх. Стены
затянуты расшитыми тканями и тяжелые
шторы плотно задернуты. Он подошел к
окну и осторожно коснулся края темной
ткани. В узкую щель была видна улица,
уходящая по склону холма к востоку, и
облака уже багровели вдали. И там, где-то
за ними, серебряный шелк неба незаметно
светлел, становился мягким и теплым,
как румянец на щеках дочери Ораданта.
Глаза
невыносимо щемило от этого света, он
задернул шторы плотнее но, откинув
голову рассмеялся. Сбежал по лестнице
вниз, в уютно-холодный сумрачный подвал.
Все, спать теперь, - как он устал… Он
улыбнулся вновь - о, Аврора, утренняя
заря…
***
Дни и ночи
пробегали незаметно, каждое утро в
неясной предрассветной дымке он следил
сквозь приоткрытые занавески, как
скользит по мостовой ее тонкая фигурка,
как вьются волосы под накинутым на них
бледно-розовым шелковым платком, своим
цветом подобным краям облаков над
горизонтом и нежному румянцу ее кожи.
Она знала, что он следит за ней и
оборачивалась, чтоб махнуть рукой на
прощанье - до следующей ночи.
Этот
предрассветный час они проводили в
долгих беседах, она рассказывала о
легких духах и о том, как она прервала
свои летучие странствия среди небес,
чтобы вновь оказаться среди людей,
войдя в тело болезненной и слабой, но
девически прекрасной дочери толстяка-советника.
Но ее собственная оболочка была еще
жива и ждала ее где-то вдали, и она не
решалась навсегда оставить ее, потому
ночные часы ее дух должен был проводить
там, - однако отгадала тайное
заклинание, с помощью которого могла ее
свободно покидать и в нее возвращаться.
Она рассказывала и о бессмертных,
подобных ему, об их начале, о
неподвижной царице, восседающей на
золотом троне в подземном храме далеко
на востоке, и хранящей в себе все их
жизни.
И его
расспрашивала о его многовековых
странствиях. Ее взгляд был глубок и
мягок. Светлый дух утра… Лишь раз,
заметив на столе медальон - камею с
двумя выточенными из драгоценного
камня профилями - сурового
светловолосого мужчины и женщины с
горделивой красотою богини, - она
спросила, кто они, и ему вдруг
показалось, что по лицу ее пробежала
тень раздраженного презрения, но тут же
исчезла. Он, сощурив глаза, внимательно
вглядывался в склоненную над столом
фигурку.
- Мои создатели, -
кратко ответил он.
***
Грозные тучи
варварских орд непрестанно маячили на
горизонте, резкие крики уже отдавались
в извивах пустых неубранных улиц. По
мостовым грохотали повозки испуганных
жителей, спешащих покинуть обреченный
город. Беда была близка, это
чувствовалось в напряженном воздухе:
великий Рим падет, исчезнет империя,
охватывавшая некогда полмира…
В сумраке
полуоткрытой двери он вновь заметил ее
лицо.
- Флавий, завтра
Орадант покидает город со всей семьей,
ты знаешь…
- Да, я знаю.
- Ты отказался
ехать с ним?
- Да, я бы хотел
остаться...
- Значит мы
видимся в последний раз…
Он сидел на
шикарной широкой тахте, облокотясь об
укрытую коврами стену и смотрел на нее
усталыми темными глазами. Она,
прекрасная и гордая, стояла напротив
него. Она не собиралась никуда уезжать,
собиралась исчезнуть, оставить вновь
этот суетливый мир людей, катящийся к
концу, он знал это и знал, что эта
встреча - последняя.
- Флавий, я
пришла, чтобы дать тебе свободу,
которой ты ищешь. Скажи, хочешь ли ты
быть таким, как я - свободным духом? Я
владею тайным заклинанием, и я избрала
тебя, чтоб вручить тебе этот дар.
Он смотрел на
нее… Он не верил ей… Но… Он кивнул в
знак согласия.
- Да, Аврора.
Серебряный
острый кинжал в ее руках.. Он
почувствовал мгновенную острую боль - и
то, как его кровь медленно оставляла
тело. Светловолосая колдунья что-то
говорила над ним, он не слышал, что…
Опустилась в кресло напротив и, откинув
голову, замерла. Темнота… Темнота…
Наконец он мог
видеть. Он поднялся - необычно легко и
без усилия. Комната волшебно мерцала
вокруг него. Узкое светлое тело девушки
застыло в кресле. Мягкие белокурые
волосы легкими волнами скользили по
бархатным подушкам, длинные ресницы
сомкнулись и сквозь нежную кожу
просвечивали голубые прожилки, но она
была неподвижна. Его собственное
бескровное тело лежало напротив нее на
тахте, кровь, темнея, струилась по полу.
Легкая тень
шевельнулась над по-детски чистым
лицом Авроры, - шевельнулась и встала.
Полупрозрачная, легкая, тонкая, с
сияющим взглядом удлиненных темных
глаз, иная, другая женщина, с черными
прямыми волосами, разметанными по
плечам. Руки, гибкие как змеи, она
протянула к нему, древняя ужасная
богиня.
- Ты, царица!..
- Флавий - я
избрала тебя среди всех моих детей.
Теперь ты - свободный дух, никакая сила
не сможет подчинить тебя, ты сможешь
быть везде и нигде, сможешь быть всегда
и никогда, сможешь быть всеми ничем,
быть всем и всегда оставаться собой,
сможешь жить среди людей и среди
бессмертных. Ты свободен теперь…
Он улыбнулся и
качнул невесомою головой:
- Но ты не знаешь,
что будет когда вот это тело - исчезнет..
Она отступила на
шаг и, закинув голову, опустила глаза.
Летучая фигура изогнулась, казалось,
она сейчас исчезнет… Выпрямилась.
- Я не знаю,
Флавий…
Больше она не
могла его ни в чем обмануть, теперь они
были на равных. Он знал это и она это
знала.
- Я хочу, чтобы ты
узнал… Я привязана к телу, которое не
могу оставить. Я хочу, чтобы ты узнал.
Узнай это для меня, Флавий.
- Я узнаю, моя
царица - все, что в моих силах.
Он взглянул на
окно. Шторы откинулись - ему достаточно
было взгляда, чтобы заставить их
взлететь как от порыва ветра. Всходило
солнце, сквозь светлеющий туман
золотились искры первых лучей.
- Благодарю тебя,
царица! - он коснулся воздушной рукою ее
вытянутой узкой руки, скользнул к окну,
обернулся еще раз. Она увидела улыбку
за тенью его летящих волос и глядела
вслед ему, пока тонкий призрак не исчез
в сияющей дали неба.
- Прости меня,
Флавий…
***
На улице двое
темнокожих верных слуг уже ждали юную
дочь Ораданта. По ее приказу они
вынесли из дома большой кованый сундук
и погрузили его на коляску. Им должно
было довезти ношу до городских ворот и
ожидать там. Сама же она отправилась
пешком по пустой бледной улице. Ей
хотелось просто идти, одной и неведомо
куда.
Худой юноша с
женственно-страдальческим лицом и
курчавыми волосами бросился к ней
навстречу.
- Аврора! Ты
вновь была там, у него!.. - голос его
дрожал и прерывался. - Аврора, неужели
ты не помнишь, как мы любили друг друга
до того, как ты уехала в Александрию?..
Каменным
взглядом она смотрела в его
распахнутые глаза, каменным и темным.
- Юноша, бойся
любить то, что видишь. Откуда тебе знать,
что я - та же Аврора, какую ты любил
прежде? Бойся хранить верность тому,
что тебе не понять: как бы не оказаться
тебе Актеоном, зачарованным купаньем
Дианы.
В ужасе он
отступил перед ее взглядом - впервые он
не узнал прекрасной Авроры: казалось,
бездна смотрела из ее черных зрачков,
засасывая в себя все живое. Они были
чернее, чем пустые глазницы на гримасе
смерти, и белая кожа лица казалась
обветренной добела костью.
***
На пустынном
берегу моря она соорудила костер из
кривых ветвей засохших в песке
деревьев, вынула из темного сундука
свою драгоценную ношу - уже
полупрозрачное бескровное тело Флавия,
- возложила на костер и, когда рыжие
языки уже поднялись высоко, бросила
туда и свою белокурую оболочку. Теперь
она стояла, тонкая и прекрасная,
посреди полыхающего костра, глядя, как
по-разному под ногами ее сгорают два
силуэта - как медленно тает, исчезает
тело вампира, и как, мучительно обгорая,
дымит и лопается то, что было когда-то
дочерью Ораданта, прекраснейшей
девушкой в Риме.. О Аврора, утренняя
заря!..
Солнце стояло
уже высоко, она полетела над
поверхностью воды, задевая брызги и
ощущая их влажную прохладу на своей, не
нарушающей их полета, коже, нежась в
пронизывающих ее насквозь лучах. Тень
улыбки скользила по ее губам. Что еще,
что держало ее здесь? Флавий, Флавий!
Счастлив ли ты теперь?
- О да, моя
царица, я счастлив…
Воздух звенел.
Что она дала ему? Свободу, смерть?
Свободу, тайной которой до сих пор
обладала одна она в целом мире. Но он
искал этой свободы - и счастлив, а что ее
держит здесь? Что не отпускает? Чего ей
так хочется? Жить?..
У входа в
подземелье она остановилась еще раз -
солнце медленно шествовало к зениту.
Его свет исчез, не оставив ни отблеска в
пожирающе черных зрачках ее глаз.
Полутьма
подземного храма приторно пахла
благовониями, скорченная фигура в
белом жреческом одеянии клонилась над
огромной раскрытой книгой и, казалось,
бормотала что-то неслышным голосом.
- Солнце давно
взошло, Мариус, - она толкнула его в
спину и фигура повалилась на бок - лицо
было сведено как от боли, но он только
спал…
Еще две темных
тени в глубине, она подошла к трону.
Неподвижно глядящие вдаль… В стену
напротив. Она приблизила лицо к
застывшему лику царицы и смотрела
горящими глазами в безжизненный взгляд
своего отражения.
- Нет, я еще
буду жить, - произнесла она и медленно
растворилась в своем забытом холодном
теле.
Вернуться
к оглавлению
