Флавий
{Khayman}
Победитель конкурса альтернативных
фан-фикшн в номинации “Лучший мужской
персонаж”
Сделанного не вернешь. О том, что уже
свершилось, жалеть бесполезно. И теперь
Флавий умирал, а Мариус шагал взад-вперед
по саду, обрывая с деревьев листья.
Хотел ли он изменить ход событий? Хотел
ли вернуть Флавия – преданного,
честного, рассудительного? Или всего
лишь удивлялся, что могло подвигнуть
его совершить банальное, циничное,
смертное убийство? Ибо это было
убийство.
Мариус привык сеять смерть, однако с
годами начал рассматривать ее как
часть процесса судопроизводства. В
конце концов, в отличие от смертных
судей, он не умел ошибаться и карал
справедливо. Причем куда быстрее и
безболезннее, чем солдат или палач.
Такое не
назовешь убийством. Но Флавий – это
было самое настоящее преступление.
Мариус до сих пор считал, что поступил
правильно. Что это был единственный
выход. Однако какое-то странное чувство
грызло его изнутри, не давало покоя.
Необходимо было проанализировать
цепочку событий, которая привела к
такому ужасному концу.
Флавий нравился ему. Флавий помогал ему
максимально уподобить свое
существование смертной жизни, в чем,
полагал Мариус, крылся ключ к выживанию.
Долгие неспешные ночные беседы за
стаканом вина, которой Мариус любил
держать в руке, вдыхая пьянящий аромат,
обсуждение прочитанных вслух
драгоценных книг, рассказы о
путешествиях, дальних странах и
встреченных людях… Флавий стал частью
его дома. Невозможно было представить
себе жизнь без Флавия.
Да, в другие времена, в иной жизни они
вполне могли бы стать друзьями. Человек,
с которым приятно говорить и на
которого приятно смотреть – большая
редкость.
Однако Пандоре тоже нравился Флавий.
Пандора и Флавий часто удалялись на
ночные прогулки по сонному городу, и,
хотя Мариус точно не знал, он
подозревал, что Пандора разрешает
Флавию присутствовать при своих
трапезах. Одна мысль об этом наполняла
Мариуса отвращением. Впрочем, возможно,
Пандора с Флавием слушали философов
или заходили в таверны. Мариус никогда
не спрашивал, чем они занимаются вдвоем,
а Пандора не рассказывала.
Когда Мариус впервые заметил, что
Пандора больше разговаривает с Флавием,
чем с ним? Когда он впервые обратил
внимание на то, что Пандора и Флавий
становятся все более и более
единодушными во взглядах, до такой
степени, что подчас, слушая Пандору, в
его голове звучал голос Флавия? Когда у
него впервые зародилась неотвязная,
гнетущая мысль – без Флавия было бы
лучше? Точный момент определить
практически невозможно, как невозможно
безошибочно вычислить, когда
философские споры с Пандорой
превратились в язвительные ссоры,
когда Пандора начала пропадать в
городе целыми ночами, когда Мариус стал
опасаться, что одержимость Пандоры
собственной независимостью может
увести ее прочь.
И все же
они с Пандорой оставались единым целым.
Она разделяла его взгляды, соглашаясь с
тем, что они – последние из тех, кто
пьет кровь. Они и две статуи внизу. Но
червь сомнения нет-нет да и подавал
голос: когда придет время, Пандора не
захочет расставаться с Флавием.
Рано или поздно она непременно решится
сохранить его рядом с собой. Она ни за
что не захочет его потерять. Она
слишком привязана к нему, и не
послушается Мариуса из женского
упрямства, из своеволия, из духа
противоречия. Но Мариус поклялся, что
никогда больше в мире не появится таких,
как они. Но Флавий, Флавий может стать
помехой. Флавий – последний, кто
связывает Пандору со смертным миром.
Уйдет Флавий – и эта нить порвется.
Поколения смертных будут спасены. Он
избавит человечество хотя бы от одного
проклятья – это в его силах, это его
долг. Следовательно, Флавий должен
умереть прежде, чем в голове Пандоры
окончательно оформится мысль о
продолжении кровавого рода.
Меньше всего Мариус хотел заставить
Флавия страдать. Как же вышло, что он
уже вторую неделю лежит в агонии и
никак не хочет умереть? Неужели древний
яд, суливший упоительную, сладкую
смерть, утратил свою силу? Или ошибся
египетский писец, живописавший, как
люди с радостью шли на смерть, лишь бы
вкусить отравленного блаженства?
Мариус не знал.
Сегодня ночью страдания Флавия должны
были, наконец, окончиться, Пандора не
отходила от него ни на шаг, а он так и не
мог заставить себя подойти к ложу
умирающего. И мысль о том, что Пандора
отдаляется от него еще больше, сводила
его с ума.
Опять Пандора! Только сейчас, стоя под
кипарисами, он к собственному
удивлению подобрал название своему
состоянию. Ревность. Невозможно!
Ревнивый муж – как это неразумно,
провинциально, вульгарно! Мариус
почувствовал, как к щекам прилила кровь.
Не может быть, чтобы он убил из ревности.
Нет – он хорошо относился к Флавию! Он
принес эту жертву, чтобы раз и навсегда
покончить с противоестественным,
расплодившимся по всей земле злом!
Решено. Чтобы доказать чистоту своих
помыслов, он расскажет обо всем Пандоре.
Пусть она рассудит. Она поймет.
Мариус ворвался в дом, пронесся по
коридору и распахнул дверь в комнату
Флавия – и моментально понял, что
произошло. Пандора полулежала на
диване с усталым, но удовлетворенным
видом. Перед ней стоял Флавий –
помолодевший, без следа недуга –
бессмертный.
Мариус задохнулся от бешенства. “Вон
отсюда, - прошептал он, - вон из моего
дома, вон из Антиохии. Убирайся”.
Все те же звезды светили ему в лицо, все
та же трава шелестела под ногами.
Кончено. И все-таки он сделал, что мог,
чтобы избежать
подобного конца.
Вернуться
к оглавлению
