Вампиры Анны Райс

[Дана]

Когда я родилась, текла кровь. Слишком много крови.
Была ли я виновна? И кто это может решать? Полусонный судья в облезлом пыльном парике, сползающем с розовой лысины? Или двенадцать присяжных, жадно столпившихся за перегородкой и глазеющих украдкой на меня – на моё извечно неподвижное белоснежное лицо?
Впрочем, я знаю их всех – не двенадцать, а бесчисленное множество. С самых первых далёких дней, проколовших мою память, точно покорёженные гвозди, они упоённо шептались за моей спиной, смачно плевали мне вслед, или крестились – а часто и то, и другое.
Но, возможно, я виновна в глазах всемогущего бога? Бога, который безразлично наблюдал за этой сценой, что является мне в каждом сне, - или увлечённо ею дирижировал? Сценой, когда уже отзвучали все стоны и крики, все молитвы и проклятия. Когда высохли все слёзы, превратившись в солёную коросту на щеках. Текла только кровь. Текла – и не иссякала.
Кровь текла из тела женщины с омертвевшим пепельным лицом, окаймлённым волосами, почерневшими от пота. Чёрный ком простыни у неё между ног. И ребёнок, которого мыли и мыли, а вода всё никак не становилась прозрачной. Багровая вода, алая, розовая, розовая…
Слишком много крови.
И этот ребёнок, яростно прогрызший себе путь наружу, сломавший плотину, так что кровь устремилась за ним, покидая слабое безропотное тело, этот ребёнок, рождённый от смерти, вкусивший кровь прежде, чем молоко, этот ребёнок – я…

… Моя мачеха была унылой и заплесневелой старой девой – не женщина, а полусгнивший пучок моркови. Не знаю, зачем мой отец женился на ней – быть может, лишь для того, чтобы причинить мне боль. Ибо он первый вынес обвинительный вердикт, повесив на шею младенца пурпурный крест неискупимой вины. Но если и так – если этот брак состоялся мне назло – отец просчитался. Мачеха была мне абсолютно безразлична. Её луковое постное лицо, её беззвучные слюнявые молитвы, колкие камешки вечно сощуренных глаз, острые ногти, впивавшиеся мне в плечо – всё это нисколько меня не трогало. Как не трогал и сам отец, чей гранитный давящий взгляд тщетно пытался стереть меня с лица земли. Как не трогали другие люди, пересекавшие тропу моей судьбы неуклюжими бесформенными тенями.
Я была холодна. Я была одинока. Маленький убийца, выторговавший жизнь у преисподней ценой крови и жизни собственной матери. Я пришла в этот мир как смерть, и мир отшатнулся в суеверном ужасе, оставив меня одиноко стоять посреди бесконечной снежной равнины, кусая губы – пронзительно яркие на мертвенно-белом, запорошенном снегом лице.
Слишком много крови, слишком много…

Именно зимой, в очередную годовщину моего проклятого всеми рождения, мы отправились в лес, изображая мёртвыми деревьями и умирающими птицами беззаботную счастливую семью – мой отец, моя мачеха и я.
Я помню безучастное лицо отца, покрытое, точно лиловыми шрамами, тенями обледеневших ветвей. Помню глаза мачехи – как они вспыхнули медью и зеленью в нежданном луче студенистого солнца. Помню их голоса – хрустящие, шуршащие, у меня за спиной, когда я смотрела на снег и думала, думала о белой простыне, зажатой между ног, почерневшей от крови, в этот же день, много лет назад…
Или это хрустела и шуршала чёрная заиндевевшая листва под неловкими шагами? Шагами, которые вдруг растворились в обжигающей морозной тишине – и я поняла, что осталась одна.
Одна. В нестерпимо холодном зимнем лесу, где из клоаки густого кустарника уже выползали дымчатые сумерки. Одна – под мерным бесконечным снегопадом, с сердцем бьющимся так же мерно и неспешно. Одна – в тишине, в пустоте, как всегда, как в тот миг, когда родилась, из крови, из боли, из смерти.
Слишком много крови, слишком много…

Я лежу в глубоком снегу, остывая, как когда-то остывало тело моей матери, в тот злополучный, неумолимый день…
Или то была ночь?..
Кровь наполняет мой рот – я прикусила губу? Кровь монотонно капает и капает – и снег у лица розовеет, как вода в моей купели, когда меня мыли снова и снова, потому что было слишком много крови, капает и капает, я не чувствую боли, но она всё капает, она не остановится, как тогда, когда моя мать…
…А потом – чернота, невыносимо пахнущая кровью. И чьи-то руки, поднявшие меня со снега. Руки, такие же холодные, как снег. Руки, холоднее снега…

Тот день далеко – затерянный в зеркальных лабиринтах памяти, он отделен от меня несмываемой алой чертой - кровью, пролитой на белый снег.
И всей кровью, пролитой мною с тех пор.
Но это была уже не моя кровь.
Слишком много крови – да, слишком много для человека. Но не для меня – не для той, кем я стала.
Я не знаю, кто я. Я не знаю, долго ли продлится эта призрачная жизнь, за которую каждую ночь приходится расплачиваться кровью.
Но я знаю одно – когда-нибудь, в зимнюю ночь, я вернусь – вернусь в равнодушный выстуженный дом, который никогда не был моим. Меня не остановят ни засовы (мои руки твёрже закалённой стали), ни сострадание – моё сердце давно превратилось в багровый лёд. Я приду ночью, когда мои отец и мачеха будут сладко храпеть в супружеской постели (в той самой постели, на которой я родилась, отняв жизнь у матери). Они будут уже безнадёжно стары - а я останусь такой же, как в тот зимний день моего рождения. Я приду, давно позабытая ими, погребённая в кургане снежного сугроба, разорванная дикими зверями, развеянная ветром по чащобе. Я восстану из могилы – одинокая дикая девочка, при рождении отмеченная смертью и отвергнутая жизнью. Они не увидят моих алых слёз – как не видели их все эти годы, когда я молчала и неподвижно стояла одна посреди своей заснеженной равнины, и глаза мои были сухими, а сердце кровоточило с каждым ударом – незримо и непрестанно.
Слишком много крови. Довольно.
Я приду, загляну в их полузабытые лица – измятые, изжёванные временем. Я прикоснусь к их трясущимся морщинистым рукам своими руками – холодными, как снег, холоднее снега…
А затем – пришедшая в мир рука об руку со смертью, принесённая ей в жертву в заснеженной чаще, я подарю им её – тихую смерть на той самой постели, где моя мать истекала кровью…
Кровавые комья слипшейся ткани, стиснутой бёдрами. Кровавый пунктир на снегу. Кровавые губы на моём белоснежном лице.
Слишком много крови… Слишком много?

RB

[Stanford]

Дана, получилась красивая, контрастная и вкусная сказка! Я ждал её